В Крымском обкоме партии встретили меня приветливо. Расспрашивали о прошлой работе, учебе, военной службе. А затем направили в распоряжение Симферопольского райкома партии. Тогда он охватывал город и прилегающую к нему территорию нынешнего Симферопольского района.

— Будете работать на железнодорожном узле агитпропорганизатором, — сказал заведующий орготделом. — Участок очень важный.

Нужно было ждать решения бюро райкома. В моем распоряжении оказалось два-три дня, которые я использовал для знакомства с историей Крыма и Симферополя.

Крым, как известно, был последним оплотом белогвардейщины. Здесь осело немало бывших коммерсантов, офицеров, чиновников, жандармов и прочих «осколков», не успевших эвакуироваться с врангелевскими войсками. В декабре 1920 года, примерно через два месяца после освобождения Крыма, на собрании актива московской партийной организации В. И. Ленин предупреждал: «…сейчас в Крыму 300 000 буржуазии. Это — источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам».

И действительно, на полуострове длительное время орудовали бандитские шайки белых, местных националистов, уголовников. Они терроризировали население, совершали диверсии, грабили, убивали руководящих партийных и советских работников.

Националисты всячески старались подорвать авторитет партийной организации Крыма, нарушали советские законы, срывали наступление на кулачество, создавали тайные контрреволюционные организации. Только в 1928 году буржуазные националисты в Крыму были разгромлены.

Почти во всех городах и районах Крыма активно действовали троцкисты и правые уклонисты. Они всеми силами мешали партийной организации Крыма проводить генеральную линию партии, но, как и буржуазные националисты, потерпели жестокое поражение и с позором были изгнаны из партии.

Крымская партийная организация из этой напряженной борьбы вышла еще более окрепшей и закаленной.

…Два дня я ходил по Симферополю. В центре города были довольно широкие улицы, много магазинов. Позванивая, бегали трамвайные вагончики. Всюду слышался разноязычный говор: в Симферополе насчитывалось свыше двух десятков национальностей: русские, украинцы, татары, евреи, армяне, болгары, греки, немцы, цыгане…

Особенно шумно и красочно было на городском рынке. На столах и на земле возвышались груды яблок и абрикосов, груш и персиков, слив и винограда. Меня, выросшего на севере, это богатство поражало.

Побывал и на железнодорожном узле. Вокзал небольшой, тесный. Возле депо стояли незнакомые мне локомотивы.

— Что за паровозы? — спросил одного железнодорожника.

— Бельгийские «фламы»… Остались после Врангеля, — ответил он. — Жалуются на них паровозные бригады. Не приспособлены к профилю наших дорог, особенно на Севастополь. Да и запасных частей нет… Паровозы старые, износились.

На улицах тут и там бросались в глаза вывески с названиями республиканских наркоматов и ведомств. Ведь Крым тогда был автономной республикой, хотя татар среди населения насчитывалось всего двадцать шесть процентов.

Хорошее впечатление производил городской парк, по соседству с которым находились областной комитет партии и педагогический институт. В Симферополе было еще два института — медицинский и сельскохозяйственный, много техникумов…

На третий день состоялось решение бюро райкома. Меня утвердили агитпропорганизатором, и я направился на станцию. Представился секретарю партколлектива Михаилу Петровичу Королеву.

— Будем работать вместе, — сказал он. — Неженаты? Подберем хорошую невесту. Кстати, как у вас с жильем? Нет? Найдем…

Вопрос сыпался за вопросом. Мне сразу понравился этот энергичный, худощавый человек.

В тот же день мы побывали с Михаилом Петровичем в депо, на станции, в отделении дороги, в клубе… Он рассказал о работе железнодорожников. Пожаловался на те же самые бельгийские «фламы».

Краснофлотская форма, бескозырка с надписью на ленточке: «Отдельный дивизион подводных лодок ЧФ» — привлекали ко мне внимание железнодорожников. Встречали приветливо. Некоторая скованность, которую я чувствовал вначале, быстро прошла.

Ходили мы долго, до самого вечера. Только на полчаса устроили перерыв, чтобы пообедать.

— Для начала, кажется, хватит, — сказал на прощание Королев.

Так прошел первый день на партийной работе, которая стала моей профессией на всю жизнь.

На железнодорожном узле все было для меня ново: административное устройство, распорядок рабочего дня, сокращенные названия служб и должностей. Я долго ко всему этому не мог привыкнуть, многое путал, вызывая улыбки товарищей по работе.

В Симферополе находилось отделение дороги, со всеми его многочисленными службами. Я старался побывать всюду. Знакомился с людьми, с задачами каждой службы, с работой партийных, профсоюзных и комсомольских организаций. Хотелось как можно скорее войти в курс дела и трудиться с полной отдачей сил.

Михаил Петрович Королев, в недавнем прошлом один из лучших машинистов отделения, хорошо знал условия труда на железной дороге, партийную работу, людей. Был он энергичен и трудолюбив. Если бы не болезнь легких, он, наверное, круглые сутки не уходил бы с железнодорожного узла. На первых порах он много помогал мне.

В то время вся партия, весь советский народ боролись за претворение в жизнь первого пятилетнего плана развития народного хозяйства. В Крыму по пятилетнему плану развивались такие отрасли промышленности, как железорудная, химическая, стройматериалов, консервная, табачная. Намечалось завершить строительство первой очереди Керченского металлургического завода, предстояла коренная реконструкция Севастопольского Морского завода, строительство близ Керчи Камышбурунского железорудного комбината. Четыре пятых всех капиталовложений в промышленность Крыма отводилось развитию тяжелой промышленности.

Перед железнодорожниками стояла задача обеспечить перевозку быстро возрастающего потока грузов и пассажиров. Для этого требовалось мобилизовать все силы, а партийной организации — решительно улучшить массово-политическую работу среди рабочих и служащих.

Прежде всего предстояло наладить работу агитаторов. Некоторые из них не справлялись со своими обязанностями, ограничивались читками газет. Вместе с секретарями первичных партийных организаций мы пересмотрели состав агитаторов. Кое-кого из них пришлось заменить более подготовленными товарищами из числа передовиков транспорта. Наладили работу семинара агитаторов. Руководящие работники отделения подсказывали агитаторам наиболее актуальные темы бесед для каждой службы. Докладчики и лекторы райкома партии знакомили их с международным и внутренним положением страны.

Запомнился мне агитатор-коммунист Федор Тимофеевич Верзулов, один из лучших машинистов паровозного депо. Фамилию Верзулова, его портреты можно было увидеть на Доске почета, в стенной печати и даже в газете «Красный Крым». В красном уголке, а в хорошую погоду прямо возле депо он собирал рабочих паровозных бригад — машинистов, их помощников, кочегаров. Удобно всех рассадив, Федор Тимофеевич спокойно, рассудительно говорил о событиях, происшедших со времени последней встречи, зачитывал отдельные выдержки из газет. Потом рассказывал о положении дел на железнодорожном узле, в депо, в паровозных бригадах. Слушали агитатора внимательно, задавали вопросы, спорили…

Хорошо проявил себя и агитатор-коммунист Петр Кириллович Ларионов. Он, как и Верзулов, работал паровозным машинистом, был передовиком производства.

Многие агитаторы, в том числе Верзулов и Ларионов, в беседах делились опытом работы на паровозах, рассказывали, как добиваются вождения поездов строго по графику, экономии топлива, безаварийной работы. Агитаторы вели подписку на газеты и заем, организовывали социалистическое соревнование.

Позднее многие из агитаторов стали работать пропагандистами, избирались членами бюро и секретарями парторганизаций. С Верзуловым и Ларионовым мне в дальнейшем не раз приходилось встречаться. В первые же месяцы войны они ушли в партизаны, храбро сражались с фашистскими захватчиками, и оба погибли героями. Их память свято чтут крымские железнодорожники.

Много мы занимались наглядной агитацией. На узле появились содержательные лозунги, диаграммы, плакаты-«молнии». Интереснее стали стенные газеты. Многие из железнодорожников являлись активными рабкорами. В железнодорожном клубе перед началом киносеансов, перед концертами стали практиковать короткие, по пятнадцать — двадцать минут, выступления-информации на международные темы, о внутреннем положении страны, рассказывали о задачах, стоящих перед железнодорожниками.

Позднее стали традиционными вечера вопросов и ответов. На этих вечерах выступали руководящие работники города, отделения, служб. Рабочим такие вечера нравились, так как они могли получить ответы на любые волнующие их вопросы.

Бюро партийного коллектива отметило улучшение агитационно-массовой работы на узле. Меня пригласили поделиться опытом постановки массово-политической работы на районном совещании. Похвалила нас и областная газета «Красный Крым».

Не скрою, я радовался этому и старался работать еще лучше. Среди железнодорожников широко развернулось социалистическое соревнование. Ускорился пробег паровозов, улучшилась дисциплина, сократились аварийность и простои, уменьшилась текучесть рабочей силы.

Как-то на заседании парткома мне предложили помимо агитации заниматься партийным просвещением. У пропагандистов возникало немало вопросов теоретического и практического порядка. Я чувствовал себя еще не подготовленным к этой работе и попросил возложить ее на меня с нового учебного года. Со мною согласились.

Я решил поступить на заочное отделение Коммунистического университета имени Я. М. Свердлова. Занимался по вечерам, в выходные дни, а иногда и ночью. Задания выполнял в срок и чувствовал большое удовлетворение. Если что-либо было неясно, обращался к консультантам, в райком и обком партии. Времени для сна и отдыха оставалось совсем мало.

Однажды побывал в Севастополе, зашел к друзьям из дивизиона подводных лодок. Они расспрашивали о моей работе, я интересовался морской службой… И стало грустно. «Не лучше ли было остаться на флоте или пойти учиться?» — нет-нет да и мелькала такая мысль. Тянуло на флот, в Севастополь. Но, возвратившись в Симферополь, я с новой энергией взялся за работу. Между прочим, часто болела голова, спал плохо, отстал с выполнением заданий в университете. Врач порекомендовал мне возобновить занятия спортом, не перегружать себя умственной работой.

Но как это сделать, если вся партийная работа связана с напряженной мыслью? В конце концов я вынужден был прервать учебу в комвузе.

Так закончилась первая попытка по-серьезному заняться теоретической подготовкой. Но я знал, что придет время, и я своего достигну. А пока слушал лекции и доклады, изучал произведения В. И. Ленина, историю партии. Начал ежедневно делать продолжительные прогулки, больше заниматься гимнастикой, по возможности соблюдал режим питания, сна и отдыха, и стал чувствовать себя лучше.

В это время полным ходом шла коллективизация сельского хозяйства. На село отправляли организаторов, пропагандистов, рабочих по ремонту сельхозмашин. На постоянную работу в колхозы Крыма выехали двести пятнадцать лучших рабочих-двадцатипятитысячников.

В обкоме партии собрались представители областного и городского актива, которые направлялись на село для разъяснения постановления ЦК ВКП(б) «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Мне тоже дали такое поручение.

— Обратите внимание, — говорили нам на совещании, — что Центральный Комитет предостерегает против «декретирования» колхозного движения сверху.

Меня направили в Зуйский куст Симферопольского района. В деревнях Нейзац и Фреденталь я помогал вовлекать в колхозы немецких колонистов. Собрания проходили бурно. Кулаки вели агитацию против колхозов, но склонить на свою сторону бедняков и середняков не смогли. Большинство крестьян записалось в колхозы.

Через два месяца нас снова собрали в обкоме. Следовало выехать в сельские районы для разъяснения статьи «Головокружение от успехов», написанной И. В. Сталиным по поручению Политбюро ЦК ВКП(б). Ошибки, аналогичные тем, о которых говорилось в статье, были допущены и в Крыму. Задача партийных активистов состояла в том, чтобы разобраться в ошибках, разъяснить политику партии и вместе с райкомами принять меры к устранению перегибов.

Классовый враг активно сопротивлялся коллективизации. Кулаки открыто выступали против колхозов, подкупая, спаивая и запугивая некоторых бедняков. Активизировались татарские националисты, спровоцировавшие антисоветские выступления в ряде населенных пунктов. Они призывали крестьян к активным действиям против Советской власти, распространяли листовки. Одна из листовок заканчивалась словами: «Да здравствует наша связь с заграницей!» — и подпись: «Комитет спасения Крыма».

В Байдарах действовала контрреволюционная банда. В Джанкойском районе был убит селькор Приходько. В деревне Булганак Керченского района от рук бандитов погиб сельский активист Шелкунов. В Карасубазарском районе под влиянием кулацкой агитации уничтожили много скота. Среди переселенцев-евреев под видом помощи вели подрывную работу американские сионисты, использовавшие для этой цели находящуюся в Крыму организацию «Агроджойнт».

Я выехал в Барабановку, Там большинство крестьян — беднота, батраки. В прошлом они активно боролись с помещиками, многие партизанили. Выяснилось, что во время создания колхоза под давлением уполномоченного на собрании было принято решение: тем, кто не вступил в колхоз, не отводить землю. В итоге без земли оказались многие середняки и бедняки. Кулаки этим воспользовались и повели агитацию за выход крестьян из колхоза. Ни пахать, ни сеять никто не хотел. Разбирали скот, инвентарь…

Два дня выяснял я обстановку в деревне. Разъясняя статью «Головокружение от успехов», призывал крестьян не выходить из колхоза, немедленно начинать пахоту и сев. Кулаков предупреждал, что за агитацию против колхозов им придется отвечать.

Собрал бедноту. Все единодушно проголосовали за колхоз. Немаловажную роль сыграло сообщение, что на днях в деревню придет трактор. Многие бедняки стали помогать мне в разъяснительной работе.

Наконец, созвали общее собрание. Пришло все взрослое население. С того времени прошло уже сорок лет, но до сих пор хорошо помню это собрание. Проходило оно в небольшом помещении, до отказа набитом людьми. В воздухе стояли клубы табачного дыма.

Я зачитал статью «Головокружение от успехов», рассказал о допущенных ошибках в Барабановке, о том, как их можно исправить. В деревне было много бедноты, горой стоявшей за коллективизацию и ликвидацию кулачества, и мы предполагали, что все пройдет гладко. Но, видимо, кулаки тоже успели поработать.

Слова попросила бедно одетая женщина.

— Подкулачница, — шепнул мне на ухо один из батраков.

Женщина (я запомнил только ее имя — Мария) потребовала немедленно вернуть всем крестьянам лошадей, скот, инвентарь.

— У нас в деревне кулаков нет! — кричала она. — У нас все трудовые крестьяне… Только лодыри пойдут в колхоз…

Поднялся шум, и, к моему изумлению и возмущению, ее поддержали многие из тех крестьян, с которыми я накануне беседовал.

— Раздать имущество! Раздать скот! Хотим работать так, как раньше работали!..

Я пробовал выступить, но ничего из этого не получилось.

— Матрос! — кричала Мария. — Положи наган на стол! Угрожай, как угрожал тут один до тебя!.. А мы не хотим в колхоз! Нас силой загоняли!

Наган для самозащиты у меня действительно был. Но он находился во внутреннем кармане бушлата.

Когда шум утих, я сказал, что никому не собираюсь угрожать, что вступление в колхоз — дело добровольное, опять рассказал о преимуществах коллективного хозяйствования и напомнил, что развал колхоза будет на руку кулакам и их подголоскам.

Выступило еще несколько человек. Решения не приняли. Было сказано: кто хочет остаться в колхозе, пусть завтра выходит на работу, а кто не хочет, пусть свои заявления забирает немедленно.

Заявления забрали лишь несколько человек.

Утром в деревню пришел трактор, и большинство колхозников вышло на работу. За ними потянулись и остальные. Не вышли только кулаки, которые были потом из деревни высланы, а их имущество, скот и инвентарь — конфискованы.

После исправления допущенных ошибок коллективизация пошла успешно. Колхозы стали получать тракторы, автомашины. Партийный актив часто выезжал в села, помогал в проведении сельскохозяйственных кампаний, разъяснял решения партии и правительства.

Летом 1930 года по рекомендации райкома партии меня избрали секретарем партийного коллектива Союза потребительских обществ Крыма. Новая должность была хорошей школой самостоятельной партийной работы. Я часто выезжал в командировки и хорошо познакомился с многими районами Крыма.

Богатый и благодатный это край! Широкие степи, обширные леса и горы, сады и виноградники… Замечательный климат, обилие солнца и воздуха привлекали и привлекают сюда сотни тысяч трудящихся. Для них приветливо раскрывались двери многочисленных санаториев и домов отдыха, расположившихся в бывших дворцах сановников, и заново построенных уже при Советской власти здравниц. Для отдыхающих здесь все — лечебницы, благоустроенные пляжи, сады и парки.

Каких только культур не производилось в сельском хозяйстве Крыма! Замечательная пшеница, хлопчатник, кукуруза, табак, эфиромасличные культуры, овощи… А сколько здесь садов и виноградников, снабжающих своими плодами, ягодами и прекрасными крымскими винами не только население нашей страны, но и многие страны мира! Если Севастополь и море стали близки мне во время флотской службы, то еще крепче и на всю жизнь я полюбил Крым, когда побывал почти во всех его уголках, во всех районах.

Долго работать в Крымсоюзе, однако, не пришлось. Вскоре на Симферопольской городской партийной конференции я был избран членом горкома партии, а затем стал инструктором горкома. Первые шаги в партийной работе многому меня научили, подготовили к овладению более сложными методами политической деятельности и в более широких масштабах.

Только что закончившийся XVI съезд партии дал директиву о всемерном развертывании индустрии и одновременно подчеркнул необходимость усилить развитие промышленности, производящей предметы широкого потребления.

В Крыму успешно шло строительство Керченского металлургического завода, реконструировался Севастопольский Морской завод, развивались легкая и пищевая промышленность. В ноябре 1930 года южнее Керчи началось строительство Камышбурунского железорудного комбината — новой металлургической базы на юге страны.

В орготделе горкома партии за мной закрепили около тридцати первичных парторганизаций. В горкоме тогда было четыре отдела: организационно-инструкторский, пропаганды, агитации и массовых кампаний, культуры и школ, а также сектор по работе среди женщин.

Секретарь горкома Иван Яковлевич Максимов сказал мне:

— Будете заниматься партийными организациями промышленных предприятий. Побывайте на местах, ознакомьтесь с предприятиями, с парторганизациями… Потом зайдете ко мне.

Я с головой ушел в работу. Большую часть времени проводил на заводах и фабриках. Новые люди, новые хлопоты, новые трудности… Это было и знакомо и незнакомо, поэтому придавало уверенность и в то же время заставляло постоянно быть в напряженном поиске. Как молодому партийному работнику, мне хорошо помогал журнал «Партийное строительство». В нем находилось много полезных советов и ответов на возникавшие вопросы.

Познакомился и с другими инструкторами горкома. Присматривался, прислушивался к беседам, обменивался мнениями. Постепенно входил в курс дела. Можно было идти к секретарю горкома.

— Ознакомились? Где побывали? — спросил он.

Я рассказал.

— С чего думаете начинать?

— Думаю, надо помочь недавно избранным, еще неопытным секретарям парторганизаций.

— Правильно.

Работа в аппарате городского комитета партии существенно отличалась от предыдущей — на железнодорожном узле и в Крымсоюзе. Здесь требовалась особая оперативность, четкость, продуманность решений, постоянная работа над собой.

Я присутствовал на заседаниях бюро горкома и знал обо всех главных событиях в городе. Видел, как решались те или иные вопросы. Участвовал в совещаниях, которые проводило руководство горкома, отдел. Нередко меня, как и других инструкторов, приглашали на совещания в обком, на собрания областного партийного актива.

Мне нравилось, как Максимов проводил заседания бюро городского комитета партии. Он требовал, чтобы докладные записки и проекты решений тщательно готовились и были краткими, конкретными. Если вопрос плохо подготовлен, он предлагал снять его с обсуждения, перенести на следующее заседание. Работа бюро не затягивалась до полуночи, как это нередко бывало в других горкомах и райкомах, выступления строго регламентировались.

Иван Яковлевич Максимов был внимателен и в то же время требователен к работникам аппарата. Он часто заходил в отделы, беседовал с заведующими и инструкторами, интересовался не только нашей работой, но и учебой, семейными делами. Спрашивал, как часто бываем в первичных организациях, каково положение дел на предприятиях и в учреждениях, проверял насколько хорошо знаем секретарей парторганизаций, директоров, актив, рядовых коммунистов. Нередко нам приходилось краснеть, когда не знали элементарных вещей.

Мы, работники горкома, откровенно говоря, его побаивались, но уважали за деловитость, принципиальность, общительность. К нему всегда можно было зайти поговорить по любому вопросу.

Стиль работы Максимова мне нравился. Я во многом старался ему подражать. Однажды Иван Яковлевич вызвал меня:

— Вы уже сколько времени в горкоме?

— Второй месяц.

— Теперь, пожалуй, вам можно дать более серьезное поручение. Неблагополучно обстоят дела на консервном заводе «Трудовой Октябрь». Вы об этом должны знать. План не выполняется, много брака, большая текучесть рабочей силы… Надо хорошенько выяснить причины, проверить работу партийной организации, наметить практические меры. Подготовьте докладную записку и проект решения бюро… Ясно?

— Вполне.

На другой же день вместе с двумя коммунистами, специалистами-консервщиками, я отправился на «Трудовой Октябрь». Дней десять мы знакомились с положением дел на заводе, тщательно готовили докладную записку и проект решения бюро, советовались с заведующим отделом, с другими товарищами. Затем пошли к Ивану Яковлевичу.

Внимательно выслушав нас, он стал задавать один вопрос за другим о состоянии дел на заводе. Спрашивал, почему ничего не сказано в записке и проекте постановления о таких-то и таких-то фактах. В заключение предложил пойти еще раз на завод, глубже проверить некоторые стороны работы и, не дожидаясь решения бюро, немедленно принять меры к устранению выявленных недостатков.

— Проверки не затягивать, — сказал он, — на очередном заседании бюро будем обсуждать этот вопрос.

Трижды представляли мы Максимову докладную записку и проект решения, и каждый раз секретарь делал серьезные замечания. Когда представили в четвертый раз, Иван Яковлевич удовлетворенно сказал:

— С таким проектом уже можно выходить на бюро.

На заседание я шел с некоторой тревогой: как-то пройдет? Вопрос был подготовлен тщательно, и это предопределило деловой и короткий разговор.

Через день я уже снова был на заводе, чтобы доложить партийной организации о решении бюро горкома и помочь его выполнить. Дела на заводе стали улучшаться. Особенно после того, как обком партии помог обеспечить предприятие сырьем.

— Не обижаетесь, что столько раз заставлял вас переделывать докладную записку и проект решения? — как-то спросил Максимов.

Я промолчал.

— Это необходимо было не только для завода, но и для вас. Первое серьезное поручение… Теперь вы можете решать и более сложные вопросы.

Мне давали одно поручение за другим. Много вопросов я выдвигал самостоятельно. Время летело быстро. Я вошел во вкус партийной работы, она приносила удовлетворение.

Вскоре Иван Яковлевич Максимов был избран секретарем Керченского горкома партии. В партийной организации Симферополя об этом очень сожалели.

На партийном учете я состоял в парторганизации завода им. Куйбышева. Тогда был такой порядок: работники аппарата партийных органов состояли на учете в первичных парторганизациях предприятий и учреждений. Присутствовали там на партийных собраниях и заседаниях бюро, выступали с докладами, проводили инструктаж партгрупоргов и агитаторов, помогали секретарям парторганизаций.

Это во многом помогало и партийной организации и работнику аппарата. Все время мы держали связь с коммунистами, со всеми рабочими и инженерно-техническими работниками, лучше знали их запросы и нужды.

Прошло полтора года. Меня избрали членом бюро Симферопольского горкома партии, утвердили заведующим агитмассовым отделом. Новое назначение заставило проанализировать весь свой, хотя еще и небольшой, путь на партийной работе. Меня смущала слабая теоретическая и общеобразовательная подготовка. Надо было серьезно и обстоятельно изучать историю партии, произведения классиков марксизма-ленинизма. Я систематически слушал лекции и доклады, читал теоретические журналы, художественную и специальную литературу. Обязательным журналом кроме «Большевика» и «Партийного строительства» стал «Спутник агитатора».

Заместителем заведующего отделом был Г. П. Кувшинников, очень грамотный и исполнительный товарищ. Был еще инструктор. Мы вместе долго обсуждали планы дальнейшей работы.

Важнейшей задачей являлась тогда пропаганда успешных итогов первой пятилетки, директив по второму пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1933–1937 годы и мобилизация рабочих и служащих на их выполнение. Мы собирали секретарей первичных парторганизаций, руководителей агитколлективов, докладчиков, пропагандистов, инструктировали их, помогали организовать изучение и разъяснение решений партии, наладить наглядную агитацию, социалистическое соревнование. Отдел руководил также массовыми и оборонными организациями, занимался подготовкой к праздникам, митингам, демонстрациям, подпиской на заем… Время летело незаметно.

Комсомольская организация Симферополя часто проводила тогда массовые военные походы, многолюдные гулянья в парках, спортивные соревнования, кроссы. Во всем этом не последнюю роль играл и агитмассовый отдел горкома партии. Мы помогали горкому комсомола, сами принимали участие в походах и массовках, а это в свою очередь помогало нам: лучше узнавали людей.

Меня тянуло к такой работе. Да это и понятно. Давно ли сам был комсомольцем? В двадцать девять лет нельзя было не чувствовать себя молодым. Мне кажется, каждому человеку, особенно когда он молод, хочется следовать чьему-то примеру, взять себе за образец жизнь такого человека, который близок по духу и складу и в то же время выше, сильнее тебя, у которого можно многому научиться. Я уже писал о том, что в юности меня вдохновлял образ Овода. А потом в жизни встретилось много людей, достойных подражания.

О некоторых из них я уже рассказывал. Это секретарь парторганизации фабрики «Красные ткачи» Иван Тимофеевич Горюнов, начальник политотдела дивизиона подводных лодок Николай Григорьевич Изачик, секретарь Симферопольского горкома партии Иван Яковлевич Максимов и, наконец, Павел Наумович Надинский.

Павел Наумович в то время был заведующим орготделом Крымского обкома партии. По натуре очень общительный, энергичный и чуткий человек. В бытность мою инструктором Павел Наумович не раз приглашал меня в обком, давал то или иное поручение.

— Мы проверяем работу Консервтреста. А вы с консервными заводами хорошо знакомы. Может, подключитесь к нашей комиссии?

Или:

— Посмотрите, пожалуйста, планы работы партийных организаций промышленных предприятий… Может, что-нибудь подскажете?

В другой раз:

— Вот план нашего отдела на три месяца. Давайте ваши замечания.

Позднее я узнал, что по разным вопросам он советовался со многими другими работниками. Документы, выходившие из-под его пера, были продуктом коллективного творчества и всегда отвечали требованиям, которые к ним предъявлялись.

Я с удовольствием выполнял поручения Надинского, — ведь они многое давали и мне самому. По вечерам, когда приходилось работать в обкоме совместно, он непременно потчевал чаем:

— Отдохните немного… Расскажите что-нибудь о своей службе на флоте, о себе.

И я рассказывал. Засиживались иногда до полуночи. Павел Наумович не удовлетворялся общими словами, хотел знать все в деталях. Несмотря на свою болезнь (он ходил с костылем), Надинский часто выезжал в районы, постоянно бывал в первичных организациях.

С 1933 года, когда Павел Наумович работал первым секретарем Симферопольского горкома партии, а я секретарем парткома Камышбурунстроя, нам уже редко приходилось встречаться. Через некоторое время Надинский ушел на пенсию и занялся изучением истории Крыма, имел свои печатные труды.

Прошло много лет, и вот уже после войны, в конце сороковых годов, проходя по улице Гоголя в Симферополе, я вдруг услышал за спиной чей-то голос:

— Борис Алексеевич!.. Борисов!..

Я оглянулся. Поблизости — никого. Пожал плечами и пошел дальше.

— Борис Алексеевич! — слышу снова.

Гляжу по сторонам. На противоположной стороне улицы из окна первого этажа машет мне седой, большеголовый мужчина. «Кто бы это мог быть?»

— Что, не узнал?

«Ба, да это же Надинский, Павел Наумович! Как это я сразу не узнал по голосу?»

Я быстро перешел, вернее, перебежал улицу.

— Зайди, — пригласил меня Павел Наумович.

Жена Надинского Елизавета Никитична открыла дверь:

— Павел Наумович на днях заметил вас и теперь все стережет.

Надинский сидел за столом, отложив в сторону какую-то рукопись. В шкафах, на столе, на подоконнике — кругом книги, газеты.

Мы крепко обнялись и рассматривали друг друга, — ведь последний раз виделись перед войной.

— Все такой же неуемный, работаешь, — сказал я. — Да и внешне не изменился.

— А как ты?

— Работаю… Часто в командировках.

Еще по довоенному знакомству с Павлом Наумовичем я знал, что с двенадцати лет он работал деревообработчиком на одном из заводов Уфы. В годы первой мировой войны был разведчиком. В гражданскую войну вступил в партию и работал в органах ЧК, перебрасывался в тыл врага. Прошло несколько лет, и у Павла Наумовича началась гангрена пальцев ног — результат ранения. Ему сделали до десятка ампутаций. Он их мужественно перенес, но… остался без ног.

Беседуя с Павлом Наумовичем, я сразу не заметил, что у него нет и рук. А когда заметил — растерялся.

— Теперь нет и рук, — подтвердил Надинский. — Вот видишь: левая отрезана выше локтя, на правой нет кисти. Сделали протез. Пишу… А всего было восемнадцать ампутаций.

Я стоял, не в силах произнести ни слова.

— Не хотите ли чаю? — пришла на помощь Елизавета Никитична.

— Но я не сдаюсь, — продолжал Надинский. — Работаю над историей Крыма. Готовлю книгу к изданию.

Нет, Павел Наумович не изменился. Был по-прежнему бодр, шутил, в глазах то и дело вспыхивали искорки. Он рассказывал, и морщины на его лице расправлялись.

«Вот как надо переносить недуг…»

— А мне некогда думать о своих болезнях, — как бы подслушав мои мысли, говорил Павел Наумович. — Книга отнимает много времени. Сейчас пишу о пребывании в Крыму Льва Николаевича Толстого и Суворова…

Проговорили мы около двух часов. Надинский рассказывал о своей работе, расспрашивал о Москве, о моих планах на будущее.

— Ну, наверное, вам обоим уже хватит, — решительно прервала нас хозяйка.

Елизавету Никитичну Рудову я тоже знал давно. До войны она работала инструктором Крымского обкома партии, а когда Павлу Наумовичу стало трудно, осталась дома. Нелегко приходилось ей. Но никто никогда не слышал, чтобы она жаловалась на свою судьбу.

На прощание Елизавета Никитична просила меня заходить к ним, пока нахожусь в Симферополе. Я тогда работал в архиве обкома партии над севастопольскими материалами.

— Видите, как он оживился. Для него это лучшее лекарство… Но долго беседовать нельзя, — как-то виновато произнесла она.

Когда бы я ни зашел к Павлу Наумовичу, у него всегда были люди. В городе его уважали, ценили. Крымский облисполком построил для Павла Наумовича в Алуште небольшой домик-дачу, куда он вместе с Елизаветой Никитичной выезжал на лето. За научные труды Надинскому была присуждена степень кандидата исторических наук. Крымские организации широко отметили его шестидесятилетие.

Последний раз я был у Надинского в 1961 году. Он только что вернулся из больницы, но уже сидел и работал.

— А мои дела совсем плохи, — сказал он, когда я стал собираться уходить. — Совершенно ясно, что у меня за болезнь…

— Ничего тебе не ясно, — возразила Елизавета Никитична, сразу же появившаяся в комнате. — Видите ли, он внушил себе, что у него рак. Вот и расстроился.

— Ты напрасно поддаешься таким мыслям, — сказал я. — Это на тебя совсем не похоже.

Так ведь я не сдаюсь… Видишь, продолжаю работу… — пробовал улыбнуться Надинский.

Мы тепло распрощались. Провожая меня, Елизавета Никитична, утирая слезы, рассказала, что у Павла Наумовича действительно рак. Нужна была операция. Но врачи сказали, что сердце не выдержит.

Через полгода я получил от Елизаветы Никитичны телеграмму: Павел Наумович скончался… У меня есть несколько книг, подаренных Надинским. Я их бережно храню как память о сильном и мужественном человеке, которому многим обязан…

В 1933 году во многих районах страны было тяжело с продовольствием. Продукты первой необходимости выдавались по карточкам. Не хватало картофеля и овощей даже для снабжения больниц и детских учреждений, для столовых общественного питания.

Партия и правительство принимали энергичные меры для подъема сельскохозяйственного производства. Укреплялись колхозы и совхозы, строились новые заводы по производству тракторов и сельхозмашин, на село направлялись для постоянной работы тысячи коммунистов. Одновременно при заводах и учреждениях создавались пригородные и подсобные хозяйства, всячески поощрялось индивидуальное огородничество.

Секретарь горкома мне сказал:

— Есть такое мнение: вопросы рабочего снабжения, торговли и общественного питания в городе возложить на вас как на члена бюро.

— А агитмассовый отдел?

— Остается за вами. Часть работы поручите Кувшинникову.

На Кувшинникова вполне можно было положиться. Он отличался энергией, оперативностью, работать любил и умел. Говорят, что внешне мы с ним были похожи друг на друга: оба высокие, черноволосые. Нас нередко даже путали. И это обстоятельство сослужило ему в дальнейшем плохую службу. Когда Севастополь был оставлен нашими войсками и Кувшинников по не зависящим от него причинам попал в плен, предатели все время крутились возле него, полагая, что схватили меня, Борисова, секретаря горкома партии и председателя городского комитета обороны. Его не раз таскали к эсэсовцам. Только смелый побег из плена помог Кувшинникову избежать гибели.

…На очередном заседании бюро был утвержден план создания подсобных хозяйств и дальнейшего развития индивидуального огородничества в Симферополе.

Время нас торопило. Не за горами была посевная кампания, и мне почти полностью пришлось переключиться на подсобные хозяйства. Я ездил на места, где отводились земли под хозяйства и огороды, занимался подбором руководителей и рабочей силы, заглядывал на предприятия, в больницы, детсады, столовые… Создание продовольственной базы не сходило с повестки дня бюро горкома, горисполкома, партийных и профсоюзных собраний.

Подсобные хозяйства росли быстро. Обрабатывалась земля, возводились постройки, появились скот, куры, кролики. Приобретался инвентарь, завозились удобрения. В качестве корма использовались отходы пищевых предприятий и столовых. Нашлись и люди, которые когда-то работали на селе. Они и возглавили подсобные хозяйства, стали бригадирами, рабочими.

Первая посевная кампания прошла успешно. А вскоре в столовых и магазинах появились свежая зелень, овощи, молодой картофель. Вечерами, в выходные, а иногда и в рабочие дни, масса людей выходила на прополочные работы, на заготовку кормов.

Наступила уборочная пора. Сотни и тысячи рабочих, служащих, студентов, школьников пришли убирать урожай. За первый год подсобные хозяйства города дали тысячи тонн овощей и картофеля, сотни центнеров зерна.

Итоги были обнадеживающими. Улучшились питание в столовых и буфетах, торговля в магазинах. А в подсобных хозяйствах уже готовились к новому сельскохозяйственному году. Однако заниматься этим мне уже не пришлось: ждало новое назначение.

Первый секретарь Крымского обкома партии Борис Александрович Семенов, вызвав меня к себе, попросил рассказать о состоянии агитационно-массовой работы, о том, что мы делали для создания продовольственной базы города. Расспрашивал, часто ли я бываю на промышленных предприятиях, знаю ли передовых людей города, как работаю над собой. Его интересовало все, что касалось моей работы и меня лично… «К чему бы это?»

— Вы бывали в Керчи? — как бы ненароком спросил он.

— Бывал…

Примерно год назад я ездил в Керчь знакомиться с агитационно-массовой работой на металлургическом заводе. Выдалось несколько свободных часов, и представилась возможность посмотреть строительство.

— Сейчас положение на Камышбурунстрое крайне неблагополучное, — сказал Борис Александрович. «Очевидно, в обкоме собрались послать меня на эту стройку», — возникла догадка.

— План не выполняется. За девять месяцев ушло со строительства около четырех тысяч человек, в том числе сто специалистов…

«Значит, действительно хотят направить в Камыш-Бурун», — решил я.

— В марте мы сняли с работы секретаря парткома, — продолжал Борис Александрович, — на днях сняли его преемника… А Камышбурунстрой — самый важный объект второй пятилетки в Крыму, ударная стройка… Как смотрите, если вас будем рекомендовать туда секретарем парткома?

Я понимал, что работать секретарем парткома на такой стройке весьма почетно. В то же время это большая ответственность. Справлюсь ли? Самостоятельная работа. Тут не в горкоме, за широкую спину секретаря не спрячешься. Раз дал согласие — сумей мобилизовать партийную организацию, весь коллектив, чтобы дела на строительстве улучшались из месяца в месяц. Наделаешь ошибок, не справишься — отвечай. К тому же на стройках я никогда не работал. Да и положение на Камышбурунстрое тяжелое…

Вспомнилась первая поездка на строительство. Был холодный дождливый день. Резкий порывистый ветер, характерный для здешней поздней осени, пронизывал до костей. Ехали мы до Камыш-Буруна по разбитой, ухабистой дороге. Появилось несколько новых жилых домов, за ними тянулись приземистые, неуютные бараки и землянки. На руднике и промплощадке почти все работы велись вручную. Кругом непролазная грязь. У стоянки автобусов большая толпа рабочих. В магазинах очереди за хлебом…

Все это быстро промелькнуло в памяти, пока я обдумывал свой ответ. Секретарь обкома терпеливо ждал. Он, видимо, понимал, что творится у меня в душе.

— Так как же?

Я откровенно высказал свои сомнения.

— Разумеется, будет нелегко, но поможет Керченский горком, поможем и мы. Ну как, решились?

Я кивнул головой.

— Поедете через три-четыре дня. А пока познакомьтесь в отделах обкома с составом парторганизации, с кадрами… Почитайте решения Керченского горкома. Дела сдадите, когда будете избраны.

С чего начинать? Что главное? Документы могли дать лишь общее представление. На месте будет виднее, подскажут горком, коммунисты, рабочие… С такими мыслями поехал я в Керчь, на Камышбурунстрой.

Страна уверенно шла тогда по пути индустриализации. Досрочно, в четыре года и три месяца, был выполнен первый пятилетний план. Выросли такие гиганты, как Кузнецкий металлургический комбинат, Сталинградский и Харьковский тракторные, Горьковский, Московский и Ярославский автомобильные заводы. Были созданы новые отрасли промышленности: станкостроительная, автомобильная, химическая, авиационная.

В Крыму вошел в строй Керченский металлургический завод имени П. Л. Войкова. Строительство Камышбурунского железорудного комбината началось после постановления Центрального Комитета партии, в котором говорилось: «Срочно разработать план использования керченских руд и в связи с этим строительства приазовских заводов, учитывая особую важность широкого использования фосфористых руд как для металлургии, так и для сельского хозяйства».

Керченские пылевидные руды бедны по содержанию железа и поэтому нуждаются в обогащении. Зато залегают они на малой глубине и не требуют шахтной добычи, взрывных работ. Близость металлургической базы, удобная транспортировка по морю, неглубокое залегание давали возможность получать руду чуть ли не в десять раз дешевле, чем при шахтной добыче в Криворожье.

На местной руде уже работал Керченский металлургический завод. Он давал в год сотни тысяч тонн металла, остро необходимого стране. Вот почему строительству Камышбурунского железорудного комбината придавалось столь большое значение. Нужды строительства комбината не сходили с повестки дня бюро обкома и Керченского горкома, со страниц газет «Красный Крым» и «Керченский рабочий». Сотни коммунистов и комсомольцев направлялись на Камышбурунстрой. Но дела шли там плохо, план строительных работ не выполнялся.

Ноябрьским дождливым утром 1933 года, в кожаном пальто, в хромовых сапогах с галошами, с чемоданом в руке, сошел я с поезда на станции Керчь. В горком идти было еще рано, и я направился в гостиницу. Оказалось, мне оставлен номер.

В девять утра я был уже у секретаря горкома Д. 3. Кузнецова. Тот вкратце рассказал, как идут дела на строительстве, о работе партийной организации.

— Поезжайте, посмотрите своими глазами, а денька через два встретимся снова.

Познакомился с руководителями стройки, с работниками парткома и постройкома. Потом вместе с заместителем главного инженера И. М. Равиковичем отправились на строительные площадки.

На руднике сотни рабочих, стоя по колено в грязи, вручную грузили землю в вагонетки, грабарки и отвозили в отвалы. На строительстве агломерационной и обогатительной фабрик рыли котлованы под фундаменты. Только-только начали строить ГРЭС и порт. Но уже действовали механический и деревообрабатывающий цехи, железнодорожная ветка, готовилась к пуску временная электростанция. С того времени, как я в роли экскурсанта побывал на строительстве, выросло еще несколько новых жилых домов. Кое-где появились деревянные тротуары. Вот-вот должен был открыться клуб.

Равикович рассказывал мне об истории стройки, о нерешенных проблемах, знакомил с руководителями участков и цехов, с прорабами, бригадирами, рабочими. Где бы мы ни появлялись, рабочие останавливали нас:

— Когда будет тепло в бараках?

— Почему плохо кормят в столовых?

— Выдадут ли наконец теплую спецовку?

— Почему за хлебом очереди?

— Скоро ли наладят перевозки рабочих в город?

— Работаем много, а получаем мало. Почему?

Отвечал Равикович. А когда поехали дальше, те же бесконечные вопросы задавал ему я. Сейчас уже не помню точно где, кажется на руднике, ко мне подошел рабочий с веревкой в руках.

— Гражданин, у вас галоши-то, как я вижу, в грязи застревают, сваливаются. Возьмите вот веревочку и подвяжите… Вообще-то здесь, на стройке, в галошах несподручно. Нужны простые сапоги. Вы, наверное, у нас впервые?

— Первый раз, — я немного растерялся.

Стоящие кругом люди улыбались. Наверное, думали: «Хорошо, что один из начальников попал к нам в такую грязь. Может, где-нибудь расскажет и примут меры насчет спецобуви». Я видел, что многие из рабочих были в худых сапогах, в лаптях.

Молча привязал я галоши, поблагодарил рабочего, и мы пошли дальше. Больше я уже в галошах на участки не ходил. Стал носить простые сапоги.

Три дня с утра и до поздней ночи, пока как представитель обкома, я вникал в разнообразную жизнь стройки — беседовал с начальником строительства, с работниками парткома, постройкома и комитета комсомола, с редактором газеты «Ударная стройка», с членами партийного комитета, секретарями парторганизаций, знакомился с расстановкой коммунистов.

На Камышбурунстрое работало около семи тысяч человек. Партийная организация насчитывала в своих рядах более четырехсот коммунистов. Но из них непосредственно на производстве было занято меньше половины. А на основных, решающих участках — всего три процента к общему числу работающих. Зато много коммунистов осело в отделах управления, в подсобных цехах.

Моя записная книжка распухла от цифр, фактов, замечаний, предложений… Вести записи вошло у меня в привычку еще в Симферопольском горкоме. Записная книжка очень помогала. В этом я не раз убеждался и впоследствии. До сих пор храню записные книжки военных лет. Память всего не удержит.

И вот я снова в Керченском горкоме. Решено было на другой день провести общее партийное собрание коммунистов стройки.

— Может быть, выступите с первыми впечатлениями? — спросил секретарь горкома.

— Ни в коем случае. — Я считал совершенно неуместным новому человеку сразу же выступать со своими замечаниями. Надо глубже вникнуть в дела, немного поработать.

На другой день я был избран секретарем парткома.

На совещаниях, в разговорах, в газете «Ударная стройка» в те дни часто упоминалась фамилия десятника Пластинкина. Говорили о нем как об опытном строителе, интересном человеке.

Из учетной карточки я узнал, что Павел Васильевич Пластинкин из семьи крестьянина-середняка. В семье было двенадцать душ. Работать он пошел еще мальчиком. Строил Волховскую и Днепровскую электростанции, Магнитку. Овладев профессией плотника, стал десятником, вступил в партию. Его неоднократно премировали то путевкой в санаторий, то деньгами. Вручали почетные грамоты.

Бригада Пластинкина на Камышбурунстрое была передовой и выступила инициатором соревнования в честь XVII съезда ВКП(б). С такими людьми нельзя не познакомиться. Вместе с секретарем парторганизации участка Карпом Пименовичем Крепцом мы отправились в бригаду Пластинкина.

День был пасмурный. Пронизывающий ветер свистел в арматуре и насквозь продувал мою кожанку. Я совсем продрог, пока добрался до строящейся аглофабрики.

— Вы секретарь парткома? — подошел к нам рабочий. Он был одет легко, совсем не по погоде.

— Да.

— Так куда же вы смотрите? Взяли мы обязательство перевыполнять планы. Вызвали на соревнование другие бригады. А что получается? То не подвезут опалубку, то не успеют подготовить арматуру, задержка с цементом… Сегодня видите какой день: наверху не то что работать — устоять трудно. Теплую спецовку обещали дать, а где она? Вот и попробуйте тут выполнить обязательства.

Голос у него был простуженный. Он буквально наступал на меня, обвинял, требовал. Я сразу догадался, что это и есть Пластинкин — худой, маленький, настырный. Именно таким его обрисовали.

— Ты что же, Павел Васильевич, еще не познакомился с товарищем Борисовым, а уже лезешь в драку, — пришел мне на выручку Крепец.

— Ничего, ничего. Продолжайте, — сказал я.

— Извините, — произнес Павел Васильевич, протягивая руку. — Нехорошо, конечно, получилось… Но как же все-таки быть-то? — не успокаивался он. — Ну, со спецовками, ладно уж, потерпим. А — вот с арматурой и опалубкой никуда не годится… Нажмите, позвоните куда-нибудь, — напирал он на меня. — Я сам хотел обратиться к начальнику строительства, а тут как раз вы…

Ветер усилился. Стало еще холоднее.

— У вас тоже теплой одежды нет? — спросил я Пластинкина, которого била дрожь то ли от холода, то ли от обиды.

— У меня-то есть. Только получил не здесь — на Магнитке. Отдал одному в бригаде… Дело тут не во мне. Кадровые рабочие потерпят. Им не привыкать. Но у меня в бригаде есть новенькие. Разбегутся… А главное — материалы.

Через минуту он уже лез по сходням наверх.

Что оставалось делать? Можно было позвонить начальнику строительства, но я прекрасно знал, что ему ежедневно звонят по этому поводу десятки людей. Решил пойти к начальнику промплощадки и вместе с ним заняться поставкой материалов.

Выяснилось: цемент не подвезли потому, что не было транспорта. Арматура через час тоже была готова, и ее доставили в бригады. Нашлось и несколько комплектов спецодежды.

С Пластинкиным мы вскоре встретились вновь. Партком, постройком и начальник строительства решили собрать передовиков стройки. На совещание пришли лучшие из лучших: бригадир землекопов Семен Максимович Дубина, бригадир каменщиков Захар Денисович Шульгин, бригадиры комсомольско-молодежных бригад Ефим Солярский и Александр Бирюков, плотник Королев, бетонщик Мухин, рабочий Даниил Трофимович Корнев, шофер Сергей Петрович Носченко, начальник механического цеха Иван Борисович Криворотов и, конечно, Павел Васильевич Пластинкин.

Были здесь также начальники стройплощадок, цехов, отделов управления, партийные, профсоюзные и комсомольские работники, представители горкома партии и городского совета профсоюзов. Помещение, где проходило совещание, было хорошо натоплено, расположились за столами, накрытыми белоснежными скатертями. На столах — чайники с горячим чаем, сахар, бутерброды.

Открыл совещание председатель постройкома Иван Тимофеевич Бодяк и предоставил слово мне. Доклада я не собирался делать, а просто рассказал о своей встрече на промплощадке с Пластинкиным и попросил присутствующих высказаться.

— Что мешает в работе? Почему не выполняем плана?

Первым взял слово Пластинкин. Он говорил о том, что строители всегда готовы хорошо трудиться. Мешает плохая организация труда, несвоевременная доставка стройматериалов, на стройке мало уделяется внимания культурному и бытовому обслуживанию людей. Как и в беседе со мной, говорил он громко, называл фамилии виновников.

— Павел Васильевич правильно сказал, что за нами дело не станет, — продолжил его мысль бригадир каменщиков коммунист Захар Денисович Шульгин. Он, как и Пластинхин, побывал уже на многих стройках страны. — Не хватает строительных материалов, плохо работает транспорт, нет теплой спецовки, большие очереди в магазинах и столовых, плохо развернуто социалистическое соревнование.

Бригадир землекопов Семен Максимович Дубина спрашивал, обращаясь к начальнику строительства:

— Что это такое? Вручную грузим, вручную отвозим вагонетки, многие работают на грабарках. Почему нет экскаваторов, саморазгружающихся вагонов-думпкаров? Железнодорожные пути мы уложим сами. Требуйте технику от наркомата, сроки-то подпирают! Правильно сказал Пластинкин, что за нами дело не станет. Посмотрите, какие у нас хлопцы! — он кивнул на сидящих рядом с ним здоровенных парней.

Среди строителей я работал впервые, но знал и потом лично убедился, что это народ особенный. Вначале, на новой стройке, они невзыскательны к бытовым нуждам. Понимают, что сразу нельзя создать все условия, тем более в те годы, когда страна имела очень мало средств и сил. Но когда стройка развернется вовсю, когда преодолены первые организационные трудности, строители законно требуют порядка и четкой организации работ, создания хороших условий труда.

Я видел, что они непримиримо были настроены к тем руководителям, которые относились к делу спустя рукава. Непримиримо относились и к рабочим, старающимся урвать побольше от государства для себя лично, прожить за счет других. Таких резко критиковали, просили убрать из бригад, а иногда за воровство и обман даже избивали.

Я говорю о строителях, уже прошедших школу на больших стройках. Оговорку надо сделать и потому, что Камыш-Бурун находится на юге страны и сюда двинулись не только честные рабочие, но и классово чуждые элементы, уголовники, лодыри. Ведь вербовка шла где попало, даже на вокзалах. И неудивительно, что коллектив строителей был засорен.

Совещание принесло большую пользу. Оно помогло выявить причины недостатков, наметить пути их устранения. На другой же день партком, постройком и управление строительства приступили к разрешению вопросов, поднятых рабочими и специалистами.

Прежде всего решено было навести порядок в организации труда и быта строителей, в работе автотранспорта, столовых и магазинов, в обеспечении рабочих спецодеждой и обувью. Предусматривалось укрепить отделы управления и строительные участки более способными и энергичными руководителями, перебросить многих специалистов из управления непосредственно на производство.

Для усиления партийного влияния начали передвигать часть коммунистов из контор и подсобных цехов на решающие участки строительства, повысили ответственность коммунистов за состояние дел в отделах, на участках, в цехах и бригадах. Приняли меры к тому, чтобы улучшить массово-политическую работу. Открыли курсы повышения квалификации рабочих и подготовки эксплуатационников для будущего комбината.

Все это было сделано, конечно, не за день, не за неделю. После того как наши планы были рассмотрены в горкоме партии, мы собрали коммунистов, обсудили положение на строительстве и все намеченные нами мероприятия. Собрание затянулось за полночь. Решение было принято единодушно. С собрания все расходились с полной уверенностью, что дела на строительстве должны быстро улучшиться.

О своих планах мы доложили в обком партии. Тем более, что не все зависело от коллектива стройки. Требовалась помощь центральных и областных организаций, наркоматов. В обкоме одобрили наши начинания, обещали поддержку.

Через несколько дней обком партии и совнарком Крымской АССР направили в ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР письмо, в котором информировали о том, что заводы-поставщики еще не получили заданий на изготовление оборудования для первой очереди комбината, что строительство плохо снабжают материалами из централизованных фондов, что исследовательские работы по керченским рудам дальше лабораторных опытов не идут.

Вскоре нам стало известно, что по приказу наркома тяжелой промышленности СССР Г. К. Орджоникидзе была создана постоянная комиссия для «полного и всестороннего разрешения всех вопросов, связанных с использованием керченских руд». Это помогло ускорить строительство комбината. К нам стало поступать больше механизмов, стройматериалов, автотранспорта. В Камыш-Буруне состоялась научная конференция, посвященная использованию керченских руд, в которой приняли участие видные ученые-металлурги страны.

Хорошую инициативу проявила редакция многотиражной газеты «Ударная стройка». Как-то пришли в партком редактор Б. Г. Толкин и его заместитель А. Я. Братковский:

— Мы хотим выступить с письмом в центральной газете «За индустриализацию». Обратимся к проектным организациям, заводам-поставщикам Наркомтяжпрома, чтобы ускорили разработку документации и изготовление оборудования…

Партком поддержал инициативу журналистов. Письмо было отправлено в Москву и одновременно напечатано в нашей газете.

Руководство стройки от имени всех строителей Камышбурунского железорудного комбината обратилось к областному совету профсоюзов и наркоматам Крымской республики с просьбой «повернуться лицом к ударной стройке». Было перечислено, в чем конкретно должна заключаться помощь строительству.

Обком партии и совнарком республики поддержали нашу просьбу. Рабочим и специалистам стали больше давать путевок в санатории и дома отдыха. К нам были посланы опытные учителя и врачи, школы и больницы получили новое оборудование. Отремонтировали дороги, идущие в Камыш-Бурун, в пригородные хозяйства увеличилось поступление сельскохозяйственных машин. Правда, все это делалось не так быстро, как хотелось бы строителям. Тем не менее люди видели, что к их замечаниям, требованиям прислушиваются и дела на строительстве улучшаются. Поэтому инициатива не угасала, строители вносили много дельных предложений по улучшению труда и быта.

Как-то у меня в кабинете проходило важное совещание, и я попросил технического секретаря никого не пускать. Совещание только началось, как из-за приоткрытой двери послышался настойчивый женский голос:

— Почему принять не может? А если срочное дело?

Дверь распахнулась, и мы увидели невысокую сердитую девушку. Перебив выступающего, она быстро стала говорить:

— Извините… Я из столовой. Мне нельзя ждать. Через три часа обед, а картофеля и овощей к нам не доставили. Говорят, нет. А как же без картофеля и овощей? Что скажут рабочие?

— Одну минутку, — попросил я девушку. — Вы из какой столовой? Как вас зовут?

— С промплощадки. Вера.

— А где заведующая?

— Разве я не имею права? — обиделась девушка. — Меня сотрудники столовой послали… Была в орсе — ничего не добилась… В постройкоме никого нет. Так я к вам… Так дальше работать нельзя. Мы тоже хотим, чтобы стройка выполняла план. Мы тоже цех… питания.

— Хорошо, — сказал я. — Начальник орса сейчас разберется. Мы отпустим его с совещания. А потом с председателем постройкома придем к вам обедать и на месте обо всем поговорим. Не возражаете?

— Нет… Спасибо.

— Комсомолка? — спросил я девушку.

— А как же.

В столовой, куда мы вскоре приехали с Бодяком, было полно людей.

— Ну, значит, все в порядке, — обрадовался Иван Тимофеевич.

Прошли к столу, за которым сидели знакомые рабочие. К нам подошла Вера, довольная тем, что мы сдержали слово.

На первое был борщ, на второе вермишель. Приготовлено все довольно вкусно, но для людей, занимающихся физическим трудом, да в такую погоду, явно маловато. Тем более, что и хлеб строго нормировали. Рабочие говорили:

— На сотрудников столовой грех обижаться. Они не виноваты.

— Понимаем, что с продовольствием тяжело. Но почему как следует не помочь пригородному хозяйству?

— Надо установить обеденные перерывы в разное время — по участкам, чтобы очереди не было.

— Главное, вовремя подвозить продукты в столовые, — вступила в разговор Вера.

Разговор о столовых был продолжен через несколько дней на совещании, куда пригласили не только сотрудников и руководителей орса, но и работников столовых, профсоюзный актив, рабочих. Разговор шел начистоту, острый, без оглядки на лица. Особенно досталось нам, руководителям стройки, от заведующей столовой Александры Никитичны Мельниковой:

— А что делается в пригородном хозяйстве! Посадки картофеля и овощей не обрабатывались, заросли травой… Овощи гниют. А выход простой: надо только привлечь рабочих и служащих, помочь транспортом.

— На что это похоже? — возмущался другой выступающий. — Живем на берегу моря, а сидим без рыбы. Неужели нельзя расширить рыболовецкое хозяйство? — Сколько на стройке рыбаков? Пошлите их туда. Для строительства двадцать — тридцать человек погоды не сделают, а рыбой они обеспечат тысячи людей.

— Когда ликвидируются очереди в магазинах?

— Надо, чтобы в столовых было тепло…

— Помогите орсу транспортом…

Управление стройки, партком и постройком на основе этих замечаний и предложений разработали конкретные меры для улучшения питания и быта рабочих.

Работы в те дни было много. Рано утром я уже шагал на участки и в цехи. Беседовал с рабочими, руководителями. К девяти-десяти приходил в партком, решал срочные вопросы и опять — на участки, в цехи, в столовые, магазины. Вечером, если не было заседаний, шел в бараки. Проверял, тепло ли, чисто ли там, беседовал с людьми. Так, пожалуй, были загружены тогда все руководители стройки.

Требовалось еще работать над собой. Без специальных знаний нельзя было руководить партийной организацией такой ответственной стройки. И я, несмотря на загруженность, продолжал прерванную учебу. Поступил на факультет особого назначения (ФОН), целью которого было повышение квалификации и общеобразовательной подготовки руководящих работников.

Внутрипартийная и массово-политическая работа на строительстве стала более оперативной и конкретной. Заседания партийного комитета проходили бурно. Положение на строительстве все еще оставалось трудным. Отдельные работники продолжали халатно относиться к своим служебным обязанностям, не выполняли решений обкома, горкома и парткома, приказов начальника строительства. Пришлось повысить требовательность ко всем руководителям. От некоторых из них мы вынуждены были освободиться.

Особо резкой критике подвергалась работа отделов управления строительства. Отдел кадров мало обращал внимания на вербовку рабочих, пустил это дело на самотек. Один из вербовщиков Рудстроя принял тридцать восемь человек, среди которых оказалось тринадцать кулаков, скрывавшихся от высылки, двое не имели никаких документов. После проверки выяснилось, что сам вербовщик — бывший кулак.

Как-то на заседании парткома обсуждался доклад о работе партийной организации Азовводстроя. Предварительное знакомство с парторганизацией и доклад показали, что партийное бюро и его секретарь плохо представляют свои задачи, их «заела текучка».

Мы стали приглашать секретарей и парторгов на заседания парткома, заслушивали их отчеты, чаще бывали в партийных организациях. Потом создали для секретарей парторганизаций и партгрупоргов семинар. Перед ними выступали руководящие работники стройки, работники горкома. Участники семинара обменивались опытом.

Вначале учеба отрывала секретарей от непосредственной работы на участках и в цехах. Но мы сознательно шли на это, и в дальнейшем подтвердилось, что были правы. Секретари парторганизаций и партгрупорги стали яснее представлять свои задачи, работать более целеустремленно.

Мне запомнился четырехдневный семинар секретарей и партгрупоргов. Организовали доклады о VII конгрессе Коминтерна, об агрессии итальянских империалистов против Абиссинии. Обсуждались и вопросы оргработы: как подготовить и провести партийное собрание, как составить план и организовать рабочий день секретаря, о воспитании кандидатов и сочувствующих, о руководстве комсомолом, помощи стенным газетам и т. д.

Учеба актива помогла поднять общий уровень партийной работы и роль коммунистов на производстве. Постепенно мы перевели десятки членов партии и комсомола из контор и второстепенных цехов на производство. Лучше стали работать агитаторы. Больше рабочих включилось в соревнование. На стройках появились лозунги и плакаты, «молнии», Доски почета, щиты с показателями соревнования. Усилилась тяга в партию передовых рабочих и специалистов.

Набирались опыта секретари партийных организаций. Особенно мне нравился стиль работы Карпа Пименовича Крепца. По натуре это был замкнутый, малоразговорчивый человек. Но среди людей он преображался, умел подойти к каждому, был отзывчив, внимателен.

Когда Крепец пришел на промплощадку, дела там не ладились: план не выполнялся, то и дело менялись рабочие, нарушалась дисциплина. Вместе с начальником Промстроя и профоргом, с помощью членов бюро и всех коммунистов Крепец постепенно добивался порядка и дисциплины.

На Промстрой я заглядывал чаще, чем куда-либо, так что Крепец все время был на виду. Имея немалый опыт партийной работы, он уверенно вступал в спор, если с чем не соглашался, отстаивал свои доводы и в то же время был дисциплинированным, исполнительным. Никогда не стеснялся спросить о том, чего не знал или в чем сомневался.

Еще об одном коммунисте хочется рассказать — о секретаре парторганизации Рудстроя Василии Федоровиче Лапкине. Работа на руднике, пожалуй, была труднее, чем на любом другом участке. Василий Федорович днем и ночью пропадал на стройке: ходил из бригады в бригаду, что-то людям разъяснял, выслушивал их претензии. Чем ему только не приходилось заниматься: организацией труда, социалистическим соревнованием, бытом, отдыхом строителей… Трудился Василий Федорович без выходных дней, по двенадцать — шестнадцать часов в сутки. Он всей душой отдавался партийной работе, хорошо знал коммунистов, добивался, чтобы они во всем служили примером.

На Рудстрое всегда активно проходили партийные собрания, здесь придавали большое значение наглядной агитации. Много внимания коммунисты уделяли комсомольской организации.

Под стать В. Ф. Лапкину был и начальник Рудстроя М. М. Соколовский, энергичный и знающий дело руководитель. Они во всем поддерживали друг друга и в короткий срок сумели на участке создать крепкий коллектив. Неудивительно, что Рудстрой, как правило, шел в первых рядах строителей Камышбурунского железорудного комбината.

Позднее мои пути не раз пересекались с путями Василия Федоровича Лапкина. Он работал секретарем парткома, первым секретарем Ак-Мечетского (сейчас Черноморский) райкома партии в Крыму, директором совхоза. В годы Великой Отечественной войны Лапкин защищал Севастополь, был ранен. Потом сражался с фашистскими захватчиками в городах и лесах Крыма в одном из партизанских отрядов. Был опять тяжело ранен, лишился ноги. После освобождения Крыма Лапкин находился на советской и хозяйственной работе. Уйдя на пенсию, он вернулся в Камыш-Бурун и по сей день принимает активное участие в общественной работе.

Хорошими руководителями партийных организаций были коммунисты Леонтьев, Миронов и Денисов. Леонтьев впоследствии работал заведующим отделом обкома партии, заместителем министра рыбной промышленности СССР. Не оставил партийную работу и Миронов. Он был первым секретарем Ленинского райкома и Феодосийского горкома партии в Крыму. Денисов после строительства пошел учиться, служил на флоте, стал инженер-капитаном 1-го ранга.

Конечно, обо всех партийных активистах не расскажешь, но я, как сейчас, ясно вижу перед собой каждого секретаря партийной организации строительства, хотя с того времени прошло более тридцати пяти лет. Люди, с которыми работал в самые трудные периоды жизни, запоминаются надолго.

На строительстве трудилось много молодежи. И партком уделял особое внимание комсомольской организации, помогал комитету комсомола. Секретарем комитета комсомола был толковый коммунист Михаил Лев. Он умело руководил молодежью. Комсомольцы были зачинателями многих интересных дел на стройке.

Мне особенно запомнилась инициатива комсомольцев в дни после XVII съезда партии. У нас на строительстве, как и повсюду в стране, развернулась большая работа по изучению и претворению в жизнь решений партийного съезда. Это был поистине съезд победителей. Наша Коммунистическая партия подвела итоги исторических побед, отметила, что в стране построен фундамент социализма. XVII съезд утвердил план второй пятилетки, основной задачей которой являлось завершение реконструкции всего народного хозяйства страны.

Как раз в эти дни пришел ко мне комсомольский вожак Миша Лев и говорит:

— Комсомольско-молодежная бригада котелыцика Ефима Солярского предлагает объявить поход за выполнение решений съезда. Бригада уже приняла повышенные обязательства…

Партком, разумеется, поддержал молодежь. Бригадам, включившимся в поход, в торжественной обстановке вручались путевки с конкретными заданиями по росту выработки, повышению качества строительных работ, экономии материалов, по организации технической учебы, повышению общеобразовательной подготовки рабочих. Сюда включались и требования к администрации по поводу своевременного обеспечения рабочих строительными материалами и заготовками, улучшения бытового обслуживания.

В поход за выполнение решений XVII съезда партии, за выполнение плана строительства комбината включился весь коллектив.

Комсомольцы же совместно с постройкомом профсоюза предложили организовать конкурс на лучший барак, квартиру, комнату, койку. Мы долго беседовали о том, как организовать конкурс, что нужно сделать для того, чтобы буквально все участвовали в нем. Газета «Ударная стройка» опубликовала условия конкурса. На всех площадках, в цехах, общежитиях прошли собрания. Управление строительства выделило материалы, постройком — средства на премии; комсомольцы организовывались в бригады для ремонта в нерабочее время бараков, землянок, квартир.

Везде, где было необходимо, ремонтировались полы, потолки, крыши. Девушки и женщины скоблили и мыли полы, стирали, шили занавески, что-то вышивали. Медицинские работники и активисты Красного Креста читали лекции по гигиене, помогали наводить чистоту и порядок в общежитиях и квартирах. Ребятишки приносили в бараки живые цветы. Мне кажется, не было ни одного человека, который бы не участвовал в конкурсе.

Наконец пришло время подводить итоги конкурса. По вечерам и в выходные дни авторитетные комиссии из активистов обходили один барак за другим, квартиру за квартирой, комнату за комнатой и придирчиво их осматривали. Нередко и мы, работники парткома и постройкома, присоединялись к этим комиссиям.

Радовали глаз чистота и уют. Унылые бараки, казалось, стали светлее и просторнее. В общежитиях стало больше мебели, — это постарались коммунальный отдел, руководители стройплощадок и цехов, коменданты.

Победителям конкурса были вручены премии. Но работа по благоустройству не прекращалась. Мы взялись за озеленение поселка, строительство тротуаров, наводили порядок во дворах.

Большое внимание благоустройству поселка уделял председатель постройкома Иван Тимофеевич Бодяк. Общительный, беспокойный, он всегда находил общий язык со строителями, не уклонялся от острых вопросов. Он шел к начальнику строительства, в партком, в орс, отдел коммунального хозяйства — просил, убеждал, требовал и, как правило, своего добивался.

Первое время я ходил на строительные площадки больше всего с Бодяком. Он интересовался условиями работы, не скрывал трудностей. Обещал помочь лишь тогда, когда была возможность, а если отказывал в просьбе, объяснял причину.

С Иваном Тимофеевичем мы быстро сработались. У нас четко были распределены обязанности: мы, работники парткома, старались не подменять постройком, но на своих заседаниях нередко критиковали профсоюзных работников, указывали на недостатки, промахи и ошибки. Приняв же решение, всегда помогали его выполнить.

Летом начальника строительства, меня и председателя постройкома вызвали в обком партии на заседание бюро, где слушался наш доклад о ходе строительства Камышбурунского железорудного комбината. Бюро обкома в своем решении отметило ряд достижений в строительстве комбината, улучшение партийно-политической работы. Но в то же время нас критиковали за то, что медленно перестраиваемся и не выполняем плана строительства.

Вернувшись в Керчь, мы рассказали о решении бюро обкома коммунистам, комсомольцам. Затем состоялся слет ударников, ряды которых к этому времени достигли уже двух тысяч человек. На слете выступил первый секретарь обкома партии Б. А. Семенов.

Передовые бригадиры Шульгин, Винокуров, Солярский и другие от имени своих бригад брали новые обязательства, говорили о том, что им мешает в работе. Слет принял обращение ко всем рабочим, инженерам, техникам и служащим добиться выполнения плана, вовремя построить и пустить железорудный комбинат.

Дела на строительстве стали улучшаться. А когда дела идут на лад, больше начинаешь думать о досуге людей. Вот здесь-то опять кстати была помощь комсомольцев.

В один из летних дней в партком пришли работники комитета комсомола Миша Лев, Аба Ашеров и Оля Голяева. У меня в это время находились начальник строительства и председатель постройкома.

— Можно? — спросил Миша. — У нас есть важное предложение.

— Давайте выкладывайте.

Комсомольцы изложили план строительства стадиона для строителей.

— Это очень нужно. Поднимется настроение молодежи, производительность труда, сократится текучесть… — доказывал Миша. — Только нам нужны материалы, инструменты, транспорт.

Оля Голяева, рослая звонкоголосая девушка, со сбившейся на лицо прядью золотистых волос, раскрасневшись, бросала реплики в поддержку комсомольского секретаря. Ашеров, худощавый, немногословный, только поддакивал.

«Какие они разные люди», — думал я, глядя на Олю и Абу. Забегая вперед, скажу, что прошло немного времени и они поженились.

Я уже был готов поддержать комсомольцев, но, посмотрев на начальника строительства, заметил, что тот начал что-то подсчитывать на листке бумаги.

— Ничего не выйдет, — наконец сказал он. — Не хватит леса… Вот если без трибун, только со скамейками. Ну еще ворота деревянные. Забор из камня… Да и с транспортом очень туго…

Комсомольцы запротестовали:

— Мы соберем лес. Много разбросано отходов…

— Знаю, где вы будете собирать лес, — засмеялся начальник строительства. — На складах.

Я и Бодяк поддержали молодежь. Начальник строительства в конце концов уступил. Было решено строить стадион с трибунами, привлечь для работы, конечно в добровольном порядке, всех строителей, членов их семей, школьников. Коммунисты и комсомольцы покажут пример.

И действительно, на наш призыв откликнулся весь коллектив. В первый же выходной день рабочие промплощадки в полном составе во главе с новым секретарем партийной организации Денисовым (Крепец к этому времени был избран председателем поселкового Совета) вышли на строительство стадиона. Люди шли с топорами, пилами, рубанками, молотками.

— Вон нас сколько! — заметив меня, крикнул Пластинкин. — Сот пять. Я со своими буду строить трибуну.

Пришли рабочие Рудстроя. Их возглавляли Соколовский и Лапкин. В руках у многих были кирки, ломы, лопаты.

— Встанем на земляные работы, — заявил бригадир землекопов Дубина.

Рабочие Гражданстроя занялись строительством оград. Пришли рабочие Стройгрэс, каменоломен, механического цеха, строительства порта, сотрудники орса, служащие управления строительства. Много было школьников.

Заиграл оркестр, и работа закипела. Не отставали от всех и мы, работники парткома и постройкома. Надо было видеть, как радовались комсомольцы — Лев, Ашеров, Голяева. На их лицах было написано: «Вот какое большое дело мы организовали!.. Все вышли!»

Когда подвели итоги, то оказалось, что за день сделали столько, сколько предполагалось за неделю.

— Если так пойдут дела и дальше, то стадион будет готов быстро, — Миша Лев посмотрел на меня. — Не знаю вот только, как быть с лесом. То, что мы достали, уже израсходовано.

— Так вы же обещали собрать отходы по всей стройке?. — Верно, обещали… Но леса нет.

— Что предлагаешь?

— Надо попросить со складов. Пришел целый эшелон…

— Ну, ладно. Попробуем поговорить с начальником строительства.

— Поговорите, пожалуйста.

Начальник пошел навстречу. Позднее мы узнали, что он уже успел добиться от наркомата, чтобы строительство стадиона было включено в план.

Еще стадион не был готов, а Центральный комитет профсоюза строителей тяжелой промышленности уже решил провести в Камыш-Буруне спортивные соревнования. Приехавшие гости волновались: из-за недоделок на стадионе соревнования могли сорваться. Но когда в день открытия турнира спортсмены пришли на стадион, то все было готово: дорожки, секторы для прыжков и метаний размечены, поле укатано, трибуны расцвечены флагами. Многие сотни людей трудились в ту ночь, чтобы не ударить лицом в грязь.

В соревнованиях участвовало более двух десятков команд, представлявших строителей тяжелой промышленности союзных республик, краев и областей. Болельщиков на трибунах было полным-полно. Мы, разумеется, переживали за крымчан. И вдруг узнаем, что участник забега в эстафете из команды Крыма заболел и заменить его некем. Предстоял бег на очень трудную дистанцию — четыреста метров. Как быть? Команда, по сути, выбывает из соревнований.

Я сидел на трибуне вместе с товарищами по работе, когда к нам подошел взволнованный капитан команды:

— Что делать?

Мне показалось, что он обращался непосредственно ко мне. В соревнованиях на первенство Севастополя, флота и Крыма я был когда-то чемпионом и рекордсменом в беге на четыреста метров. Мой рекорд Крыма тогда еще держался, и капитан команды, конечно, знал об этом.

— Бегу, — сказал я. — Только быстро достаньте форму и тапки с шипами.

— Вот это здорово! — он прямо-таки просиял.

Через несколько минут по стадиону объявили, что в команде Крыма ввиду болезни одного из участников произошла замена, и назвали мою фамилию. Строители встретили это объявление аплодисментами. Когда я бежал, они дружно поддерживали меня своими криками.

Забег мы не выиграли, но команда могла продолжать борьбу и в итоге заняла третье место — после Москвы и Ленинграда. Строители долго вспоминали эти соревнования.

С каждым месяцем хорошел наш поселок. По обе стороны улиц стояли нарядные двух- и трехэтажные дома, были устроены тротуары, посажены деревья, цветы. Разросся парк. В центре поселка появился новый клуб. По вечерам играл духовой оркестр. Для детей была построена большая школа.

И настроение людей заметно поднялось. В выходные дни отовсюду были слышны песни, переливы гармоний.

Центральный комитет профсоюза строителей тяжелой промышленности пригласил в Москву наши клубные коллективы, где они должны были выступить на смотре художественной самодеятельности строек всей страны.

Мы очень переживали за своих, ведь кружки художественной самодеятельности были созданы совсем недавно, а их «соперниками» выступали строители Москвы, Ленинграда, Украины, Урала, Донбасса. Для репетиций молодежь использовала каждый свободный от работы час. Шили и примеряли костюмы, приобретали необходимые инструменты.

Когда самодеятельные артисты уехали, все строители с нетерпением ждали от них вестей, переживали за своих посланников. В те дни, кажется, и работали лучше, как будто этим можно было помочь участникам смотра.

И вот получаем от директора клуба Гольдштейна пространное письмо:

«Везде после наших концертов выступают представители треугольников, отмечая успех, сыгранность… Председатель постройкома Московского автозавода в своем выступлении заявил: «Вряд ли найдется на наших стройках лучший самодеятельный джаз. Всем строителям надо равняться на коллектив Камышбурунстроя».

Газета «Ударная стройка» опубликовала это письмо. Мы радовались успехам своих посланцев. На заключительный концерт смотра ЦК профсоюза пригласил председателя постройкома и секретаря парткома строительства. Мы с Будяком, с разрешения обкома и горкома, с удовольствием приняли приглашение.

Не подкачали наши земляки и на заключительном концерте. Многие из них были премированы. А когда участники смотра вернулись домой, то устроили в клубе несколько отчетных концертов, на которых побывали чуть ли не все строители с семьями.

Так рождались все новые и новые успехи в соревновании строителей, в массово-политической работе, в бытовом и культурном обслуживании коллектива.

Рудник уже готов был давать руду, хотя пока и в ограниченном количестве. На агломерационной и обогатительной фабриках шел монтаж оборудования, опробовались отдельные узлы. Высоко поднялось здание ГРЭС.

Как раз в те дни на строительство приехал в сопровождении первого секретаря Крымского обкома партии Б. А. Семенова легендарный полководец гражданской войны Семен Михайлович Буденный. Его везде хорошо знали и любили. И где бы Семен Михайлович ни появлялся, строители встречали его теплыми улыбками, аплодисментами, крепкими рукопожатиями.

Начальник строительства, председатель постройкома и я ознакомили Семена Михайловича с положением дел на стройке, потом он осмотрел рудник, строительство агломерационной и обогатительной фабрик, электростанции, порта, гражданское строительство. Расспрашивал рабочих о производственных делах, интересовался общественной жизнью, учебой детей.

Вечером С. М. Буденный присутствовал в клубе на концерте художественной самодеятельности. Перед началом выступлений группа молодежи запела:

Песню сразу же подхватили другие:

И вот дружно, задорно поет уже весь зал:

Среди присутствовавших нашлись строители, которые служили в Первой Конной армии и под руководством Семена Михайловича Буденного и Климента Ефремовича Ворошилова громили белогвардейцев, интервентов и белополяков, освобождали Крым. Завязалась теплая беседа.

Потом выступали участники художественной самодеятельности. Одни пели, другие танцевали, третьи исполняли сцены из спектаклей. Концерт получился очень интересным, праздничным.

Уезжая от нас, Семен Михайлович благодарил рабочих и служащих, участников самодеятельности за теплую встречу, пожелал поскорее закончить строительство и ввести комбинат в строй действующих предприятий. Долго вспоминали строители о встрече с прославленным героем гражданской войны.

В ноябре 1935 года перед Всесоюзным совещанием стахановцев мы собрали слет строителей-стахановцев. Проходил он в клубе. Двести лучших из лучших рабочих в праздничных костюмах торжественно и смущенно сидели, как и два года назад, за накрытыми столами. Только теперь перед ними стояли уже не жестяные чайники и кружки, а вино и рюмки. Да и закуска была побогаче.

Я никогда не был сторонником «мероприятий» со спиртным, но на этот раз, скажу откровенно, сам предложил, чтобы на столах было вино. Уж очень много сделали строители за эти два года, много перенесли трудностей, славно поработали.

Слово предоставили начальнику строительства.

— За девять месяцев вместо пятнадцати миллионов рублей строители комбината освоили двадцать два миллиона, значительно перекрыв график работ, — под громкие аплодисменты заявил он. — План выполнен на сто сорок восемь процентов.

Впервые строители Камышбурунстроя поднимали бокалы за достигнутые успехи. Многим стахановцам были вручены ценные подарки. В заключение приняли обращение ко всем строителям, монтажникам и будущим эксплуатационникам комбината; участники слета призывали всех работать по-стахановски, быстрее закончить строительные и монтажные работы и пустить комбинат.

Теперь весь коллектив трудился по-ударному. Несмотря на то что наркомат значительно увеличил план строительных работ, строители с честью справились с ним. А еще через месяц пришла радостная весть: в соревновании новостроек Наркомтяжпрома Камышбурунстрой занял одно из первых мест.

Работы на руднике, на агломерационной и обогатительной фабриках, в порту приближались к концу. Задерживалось лишь строительство электростанции. Я, как и все строители, уже мечтал о том, что останусь на железорудном комбинате. Но вскоре был вызван в обком партии. Очередной пленум Симферопольского горкома партии избрал меня секретарем горкома по кадрам.

Газета «Ударная стройка» сообщила: «…партийное собрание, освободив товарища Борисова от обязанностей секретаря парткома, пожелало ему на новом ответственном посту плодотворной деятельности». Я был благодарен коммунистам Камышбурунстроя, всем строителям и монтажникам, с которыми проработал два с лишним года, за их хорошее отношение, за теплые проводы. Перед отъездом в Симферополь обошел всю строительную площадку, попрощался с товарищами и друзьями. Как ни трудно было работать на строительстве, но с сожалением расставался с ним, с полюбившимися мне людьми. Так часто в жизни бывает: кажется, трудней и быть не может, а уезжаешь — жаль расставаться. Видимо, уж так устроен человек…

Совсем недавно мне довелось побывать на Камышбурунском железорудном комбинате имени Б. Н. Аршинцева. Это имя комбинат носит в честь генерала — бывшего командира гвардейской дивизии, погибшего при освобождении Керчи от немецко-фашистских оккупантов. Комбинат я не узнал. Огромные, оборудованные самой современной техникой корпуса агломерационной и обогатительной фабрик, обширные, с многоковшовыми экскаваторами рудники, длинные составы думпкаров. Мощная электростанция, большой современный порт, где грузится на морские суда агломерат. Богатое железнодорожное хозяйство, вспомогательные цехи.

Замечателен и поселок комбината, в котором проживает несколько тысяч человек. Здесь средние школы, детские учреждения, поликлиника, больница, Дворец культуры, стадион, парк, водная станция, пляж. Чего только тут нет! Тридцать пять лет назад мы могли об этом только мечтать.

На комбинате я встретил знакомых, с которыми когда-то вместе работал. Одни из них еще продолжают трудиться, большинство же ушло на пенсию. Мы вспомнили годы строительства, с гордостью говорили о сегодняшнем комбинате.

Сколько в него вложено труда наших советских людей! Величественный, действующий памятник труду, дающий стране ежегодно миллионы тонн агломерата. Камышбурунцы вносят достойный вклад в строительство коммунизма в нашей стране.

В начале марта 1936 года я приступил к работе в Симферопольском горкоме партии. Городская партийная организация была мне хорошо знакома, встретили радушно. С большим желанием взялся за новые дела.

Круг обязанностей секретаря не ограничивался работой с кадрами — в него входило и руководство промышленностью, транспортом, организационно-партийная работа. Почти ежедневно приходилось бывать на предприятиях и в учреждениях, помогать партийным организациям разъяснять новую Конституцию СССР, Положение о выборах в Верховный Совет СССР, решения партии. Я с головой ушел в знакомую работу и получал большое удовлетворение, когда видел ее благотворные результаты.

Но судьба партийного работника изменчива. Прошло всего полтора года, как мне предложили стать секретарем сельского райкома партии.

Хотя я никогда не работал в сельском хозяйстве и, откровенно говоря, не имел к тому особого желания и склонностей, но привык подчинять свои интересы интересам партии. Обком рекомендовал меня вторым секретарем Карасубазарского райкома (теперь Белогорский).

Район олицетворял собой все разнообразие природы Крыма: степь, предгорье, горная часть, плоскогорье. Не хватало только моря.

В районе сеяли пшеницу, хлопчатник, кукурузу, сажали табак, картофель, овощи. Здесь было много садов, разводили шелкопряда. В Яйле пасли скот, заготавливали лес, собирали дикие плоды и ягоды.

Для того чтобы руководить сельским хозяйством, да еще при таком разнообразии культур, требовалось хорошо знать дело. У меня же специальных знаний было явно мало. Так сразу и сказал первому секретарю райкома.

— Ну что ж, — ответил он, — пока будете заниматься городом и организационно-партийной работой. Дела тут непочатый край.

Положение в районе было нелегким. Две машинно-тракторные станции не могли обслужить все колхозы: не хватало механизаторов, тракторов, а колхозники своими силами не справлялись. На помощь им приходилось посылать рабочих, служащих, учащихся из города. Выезжая в колхозы, я беседовал с коммунистами, агитаторами, помогал организовать соревнование, выступал с докладами.

Только вроде бы втянулся в сельские дела — вновь перемена. Ранней весной 1939 года меня вызвали в Керчь на военную переподготовку. Полтора месяца военной учебы оставили в памяти неизгладимый след.

Многие, наверное, помнят то время. Тревога за Родину, за мирную жизнь людей жгла сердце. Жестокий, страшный лик новой войны мы уже видели: он смотрел на нас с экранов кинохроники. Фашисты расправлялись с мирным населением Абиссинии и Испании. На наших глазах большие каменные здания рассыпались словно карточные домики. Мы видели мертвых детей, погибших при бомбежке, отчаяние матерей. Мы видели, с каким хладнокровием фашистские молодчики Гитлера и Муссолини расстреливают безоружных людей.

Война уже бродила по Европе. Не ровен час, она постучится и в двери нашего дома… Надо быть готовым к этому.

Когда я, старший политрук запаса, оказался в военной форме, то вновь ожило стремление: мое место на флоте! А тут начал свою работу XVIII съезд партии. Я не отрывался от репродуктора, ловил каждое слово о съезде. Все понимали: не случайно съезд уделяет так много внимания укреплению обороноспособности страны. Это окончательно утвердило меня в решении стать кадровым военным.

Своим намерением я поделился с начальником политотдела Александром Васильевичем Минаковым. Он горячо поддержал меня, а уже через несколько дней подошел и поздравил:

— Ваша просьба, товарищ Борисов, удовлетворена.

Все устраивалось как нельзя лучше, но в этот же день в Керчь приехал первый секретарь Крымского обкома партии Владимир Семенович Булатов. Он выступил перед партийным активом города с докладом об итогах только что закончившегося XVIII съезда партии, делегатом которого он был. Неожиданно вызвал меня к себе.

— Слышал, вы решили пойти на флот? — спросил Булатов.

— Да.

— А в обкоме посоветовались?

— Нет.

— Напрасно. Вы же секретарь райкома партии. Вас избрали коммунисты. Прежде чем распорядиться собой, следовало бы не только с нами, но и с ними поговорить.

— Это мое упущение, — смутился я.

— В обкоме есть другие соображения насчет вашей дальнейшей работы.

— Но я хотел бы на флот. Мне нравится военная работа.

— Нравится? Вот и хорошо. Значит, мы подыскали вам дело по душе. Послезавтра приезжайте в обком.

На заседании бюро обкома я был утвержден заведующим военным отделом областного комитета партии. Такие отделы создавались тогда после XVIII съезда ВКП(б).

Отдел был небольшой: два инструктора, технический секретарь и я. Зато какой можно было создать актив! Работники и активисты Осоавиахима, спортивных обществ, отставники, комсомольские работники. Я с большим воодушевлением взялся за дело.

Международная обстановка продолжала обостряться. Гитлеровцы уже захватили Чехословакию, готовились оккупировать Польшу. Японские империалисты напали на Монголию, разгорелись бои в районе Халхин-Гола. Все это заставило обком, советские органы, горкомы и райкомы уделять военным вопросам еще больше внимания.

Не успел я приступить к новой работе, как был вызван в Москву, в Центральный Комитет партии, для беседы и инструктажа. Там порекомендовали ознакомиться с работой военных отделов Московского обкома и горкома партии. Вернувшись в Симферополь, я доложил В. С. Булатову о результатах поездки. Решено было срочно собрать заведующих военными отделами горкомов и райкомов. Совещание прошло активно и целеустремленно.

Активизировали свою деятельность партийные и комсомольские организации, советские органы, добровольные общества. Крепла наша связь с командованием соединений и частей, расположенных в Крыму, с моряками Черноморского флота, пограничниками.

В сравнительно короткий срок в рядах Осоавиахима были подготовлены сотни летчиков и парашютистов, тысячи водителей боевых машин, радистов, связистов, пулеметчиков, санинструкторов, санитарок… Юноши и девушки в кружках Осоавиахима и общества Красного Креста учились стрелять из винтовок, метать гранаты, оказывать первую помощь пострадавшим. Они проходили строевую подготовку, выходили на полевые учения, на занятия в командах местной противовоздушной обороны. Учения стали проводить в условиях, максимально приближенных к боевой обстановке.

В ряды Красной Армии и Военно-Морского Флота шло грамотное, дисциплинированное и овладевшее военными специальностями пополнение. Главным для нас, да, пожалуй, и для всей партийной организации Крыма было проведение военных сборов. В них участвовали десятки тысяч военнообязанных из запаса, тысячи машин.

Как-то к нам в военный отдел зашел Алексей Васильевич Мокроусов, бывший моряк, руководитель партизанского движения в Крыму в годы гражданской войны, участник боев в Испании. Он предложил организовать поход по партизанским тропам.

— Руководство походом беру на себя. Привлечем бывших партизан. Уверен, что это будет интересно и принесет большую пользу.

Вместе с военным отделом Симферопольского горкома партии и горкомом комсомола мы начали подготовку к походу.

И вот в один из теплых летних вечеров три тысячи симферопольцев, преимущественно молодежь, с вещевыми мешками или рюкзаками, с противогазами через плечо, веселым строем, с песнями двинулись по Ялтинскому шоссе. К ночи мы уже были у Чатыр-Дага. На привалах партизаны рассказывали о боях с интервентами и белогвардейцами в годы гражданской войны, показывали места, где проходили стычки с врагом. Спали на открытом воздухе. На рассвете горнист сыграл тревогу. Были проведены боевые учения на сильно пересеченной местности. Под вечер вышли на перевал, где нас ждали грузовики. Заехали в Алушту, искупались в море и с песнями возвратились домой.

Долго симферопольцы вспоминали этот поход. В городе повысился интерес к оборонно-массовой работе. Все больше рабочих, служащих, студентов записывалось в добровольные организации.

Военизированные походы проводились по всем городам и районам Крыма. Особенно массовыми они были в Севастополе, Керчи, Евпатории, Феодосии, Джанкое, Ялте, в Красноперекопском районе. В походах участвовали десятки тысяч жителей Крыма. Многие из них через два года вступили в партизанские отряды и мужественно сражались с гитлеровскими захватчиками. Командовал партизанским движением в Крыму, как и в годы гражданской войны, Алексей Васильевич Мокроусов.

Новый подъем военно-патриотической работы произошел в связи с подготовкой к 22-й годовщине Красной Армии и Военно-Морского Флота. Обком партии поручил мне выступить с докладом на торжественном заседании.

Вечером 22 февраля 1940 года зал драматического театра имени А. М. Горького был переполнен. С таким докладом я выступал впервые. Готовился тщательно и очень волновался. Но когда вышел на сцену и убедился, что слушают меня внимательно, настроение поднялось и я успокоился.

Продолжался призыв в ряды Красной Армии. Военные отделы всем, чем могли, помогали военкоматам. В Крым продолжали прибывать все новые и новые части. В боевой готовности находился Черноморский флот. Обком, горкомы, райкомы, советские органы работали в те дни много и напряженно.

Нередко, засидевшись в обкоме за полночь, я оставался спать в кабинете, чтобы рано утром выехать в какой-нибудь район или город, побывать на военных учениях, встретить прибывающие в Крым войска. Работники отдела, заметив мои ночные бдения, достали одеяло, простыни, подушку. Теперь я чуть ли не каждую ночь оставался в своем кабинете. Это позволяло все время быть начеку.

То напряженное и тревожное время помнится крепко. Мы остро ощущали, что война стоит у порога нашего государства, поэтому все силы отдавали работе. Через некоторое время военный отдел обкома мне пришлось сменить на пост первого секретаря Севастопольского горкома партии. Тем более мобилизационная готовность не покидала: ведь Севастополь — военно-морской форпост на южной границе нашей Родины.

* * *

Когда-то мои родители мечтали, что со временем я стану конторщиком — таким же, как отец. Но Октябрьская революция, комсомол, борьба с бандитами в продовольственном отряде, вступление в Коммунистическую партию, служба в военно-морском флоте внесли в эти планы значительные коррективы. Я стал партийным работником.

Избранный путь не был легким. В юности я прошел хорошую школу, которая закалила и многому научила. Этой закалки хватило на всю жизнь. Она выручала меня в суровые годы Великой Отечественной войны, помогает и до сих пор честно служить Родине и Коммунистической партии.

На одной из встреч с молодежью в Севастополе после войны мне задали вопрос: как бы я пожелал прожить свою жизнь, если бы можно было ее начать сначала. Уверенно ответил: точно так же. Немного подумав, я добавил: разве только, чтобы поменьше было болезней…