Трудно передать словами те ощущения и переживания, которые охватили меня после предложения возглавить Севастопольский горком партии. Перед глазами стоял город моей флотской юности, военно-морской оплот страны на юге! Сколь велика должна быть ответственность секретаря горкома в Севастополе!

— Учтите, — говорил секретарь обкома, — вашу кандидатуру выдвигают сами севастопольцы, городской и флотский актив. Значит, вам будет обеспечена помощь и поддержка…

Ранним утром с секретарем обкома В. С. Булатовым мы приехали в Севастополь. В этот день заканчивалась городская партийная конференция. Все прошло как в тумане: совещание представителей делегаций, обсуждение кандидатур, выборы. Потом пленум горкома, на котором меня избрали первым секретарем. Пришел в себя после того, как «организационные вопросы» остались позади.

Уже поздно вечером в кабинет первого секретаря, не сговариваясь, пришли все члены бюро. Сам собой завязался непринужденный разговор, какой может быть у хороших друзей, занятых одним делом. Говорили о том, как лучше выполнить решения конференции, на что обратить внимание в первую очередь. Высказывались суждения о работе промышленных предприятий, о внутрипартийных делах, о подборе кадров.

— На Морском заводе не все благополучно, — заметил член Военного совета флота генерал-майор Анатолий Алексеевич Муравьев. — Заводу сейчас следует уделять больше внимания. В самый короткий срок он должен завершить модернизацию линкора и ремонт других кораблей. Времечко уж очень беспокойное…

— А есть товарищи, которые не придают этому значения! — подхватил председатель горисполкома Василий Петрович Ефремов. — Составляем планы местной противовоздушной обороны, намечаем меры, выделяем ответственных. А придет срок, станешь проверять — и оказывается, все идет по-старому.

Так с места в карьер товарищи вводили меня в курс дел. Время летело быстро. Начало светать, когда кто-то заметил, что пора бы и по домам.

Прощаясь с Ефремовым, я попросил его сегодня же съездить со мной на Морской завод.

Утром я решил немного побродить по городу. Еще недавно сонные улицы сейчас были оживлены: народ торопился на работу. В Северной бухте плавно покачивались корабли. Слышно было, как отбивают склянки. Издалека виднелась торжественная и всегда волнующая церемония поднятия флага. Посидел немного на скамейке Приморского бульвара. До чего ж хорошо дышалось здесь в этот утренний час! За ночь воздух будто настоялся на морской свежести. Потом поднялся к Панораме. И вот предо мной Севастополь.

Неужели с той поры, когда я, старшина Борисов, прощался с этим городом, прошло десять лет?

Но воспоминания воспоминаниями, а дело не ждет. Направился в горком. Начал знакомиться с работниками, договаривался об общем направлении усилий, давал первые задания. Прервал мои разговоры Ефремов: время ехать на Морской завод.

Василий Петрович — иначе не называли Ефремова в Севастополе, — председатель горисполкома, в недавнем прошлом рабочий корпусного цеха Морского завода, депутат Верховного Совета СССР, был одним из самых уважаемых людей в городе. К нему, потомственному севастопольцу с Корабельной стороны, внуку участника обороны города 1854–1855 годов, относились по-особому тепло.

Ефремову в ту пору было немногим более тридцати лет. Среднего роста, коренастый блондин, страстный рыболов и купальщик, он несколько лет назад по праву считался в Крыму одним из лучших прыгунов в воду. Наше знакомство, как знает читатель, началось еще в 1928 году, когда я проходил действительную службу. Оба мы принимали участие в соревнованиях на первенство страны и Крыма в составе одного спортивного коллектива. Я — по легкой атлетике, Ефремов — по плаванию и прыжкам в воду.

Казалось, годы не наложили на него отпечатка. И сейчас, спустя тринадцать лет, он оставался таким же бодрым и веселым здоровяком. Сразу было видно, с каким большим уважением относились к Ефремову на заводе. Почти каждый встречный радушно приветствовал его, для каждого он был своим человеком.

Замечательно, что именно Ефремов оказался моим проводником по заводу. Мы побывали в доках, на стапелях, в цехах. А закончилась наша «экскурсия» встречей с кадровыми рабочими — лучшими людьми завода. Запомнились слова, сказанные тогда Иваном Степановичем Ворониным — орденоносцем, членом Корабельного райкома партии:

— Вы здесь, товарищ Борисов, человек новый. Послушайте старика: начинайте с Морского завода. Видели, какой красавец стоит в доке? А чтоб его до дела довести, еще очень много надо! У нас не совсем ладно получается: танцуем мы около него, танцуем, а толку пока не видно…

В последующие дни я вставал рано, ехал на предприятия, знакомился с хозяйством города, с культурно-историческими памятниками, со школами и медицинскими учреждениями, беседовал с рабочими, руководящими работниками, моряками, заходил в магазины, на рынок… Свои впечатления записывал в блокнот и не мог нарадоваться на большую, какую-то ревнивую любовь севастопольцев к своему городу. Каждый дорожил его славой, свято хранил его традиции. «Не подкачай, Борисов!» — эта мысль не покидала меня.

«На Морском заводе не все благополучно. Времечко уж очень беспокойное…» Эти слова генерал-майора Муравьева, подтвержденные мнением кадровых рабочих завода, ясно подсказывали, что центр тяжести партийной работы на первое время должен быть там, на заводе. Я в этом окончательно убедился, когда на заседании бюро горкома командующий Черноморским флотом Филипп Сергеевич Октябрьский категорически заявил:

— Темпы, взятые морзаводцами, нас не устраивают. Если так будет продолжаться, то линейный корабль войдет в строй не раньше чем через год. А ведь в ремонте находится еще около двух десятков кораблей…

Спустя несколько дней в горкоме собрались заместители наркомов Военно-Морского Флота и судостроительной промышленности, руководители Морского завода, секретарь Корабельного райкома партии, товарищи из штаба флота. Приехал и секретарь обкома партии Сергей Николаевич Грачев. Надо было разобраться в причинах отставания с модернизацией и ремонтом боевых кораблей.

— Линкор «Парижская коммуна» должен быть сдан точно в срок, установленный правительством, — заявил заместитель наркома Военно-Морского Флота Л. М. Галлер. — Параллельно должны вестись работы и по ремонту крейсеров «Червона Украiна», «Красный Крым», эсминцев и подводных лодок. Международная обстановка медлить не позволяет…

Руководители же завода с цифрами в руках убедительно доказывали, что объем работ значительно превышает возможности: не хватает производственных мощностей, рабочей силы, ощущается недостаток металла, других материалов.

И те и другие горячились, доказывая свою правоту.

Где же выход? Находящиеся на ремонте корабли нужны флоту. И чем раньше они войдут в строй, тем лучше. Видимо, надо изыскивать и внутренние ресурсы, и добиваться помощи извне, бесперебойного снабжения материалами и инструментом. Горком партии заверил представителей из Москвы, что севастопольская партийная организация приложит все силы к тому, чтобы правительственное задание было выполнено в срок.

Линейный корабль для меня не был в диковинку. Точно на таком же корабле — линкоре «Октябрьская революция» — я служил на Балтике. Но когда приехал в док, то стальная махина величиной с многоэтажный дом, в двести метров длиной показалась внушительнее. Линкор был вооружен двенадцатидюймовыми дальнобойными орудиями, каждый снаряд которых весил полтонны. Я наглядно представил себе весь объем работ и на какой-то момент усомнился, возможно ли в такой короткий срок их закончить. В нашем распоряжении оставалось лишь несколько месяцев.

На линкоре тогда монтировались противоминные бортовые були. Для наших кораблей это делалось впервые. Производились и другие работы: усиливалась палуба, менялись некоторые механизмы. Водоизмещение корабля должно было увеличиться на девять тысяч тонн. Стоимость модернизации определялась примерно в тридцать миллионов рублей. Значителен был объем работ и на других кораблях. Завод не справлялся с выполнением плана. С чего же начинать, чтобы добиться крутого перелома?

Надо было прежде всего выяснить, какими собственными резервами располагает завод, пересмотреть расстановку сил, на основные участки поставить наиболее квалифицированных рабочих и, конечно, всеми мерами добиваться повышения производительности труда. Для обсуждения этих вопросов мы решили провести на заводе собрания, спросить у коммунистов, у мастеров и рабочих, чем они могут способствовать успеху.

Эти собрания — партийные, комсомольские, совещание инженерно-технических работников, общее собрание рабочих — сыграли большую роль в мобилизации заводского коллектива на борьбу за своевременное проведение всех работ на кораблях; они разожгли рабочий азарт, вызвали чувство уверенности в своих силах.

Общий план «наступления» вырисовывался так: работы на всех кораблях вести одновременно, на линкоре — круглосуточно. Наркомат судостроительной промышленности и крымские организации должны нам помочь: выделить дополнительно рабочую силу, металл, инструмент, материалы.

Этот план был рассмотрен на бюро горкома, а потом вместе с представителями командования флота мы поехали в обком партии. Доложили, сколько рабочих послали на завод предприятия города, сколько специалистов-краснофлотцев направило командование флота. Рассказали также, как думаем организовать работу с людьми. Как улучшить условия труда и быта. В обкоме партии полностью одобрили наш план.

Так начался наш большой аврал (иначе и не назовешь) на Морском заводе. Через несколько дней после возвращения из обкома мне позвонил директор Морского завода Яков Яковлевич Кузнецов:

— Первые ласточки прилетели…

— Что за ласточки? — не понял я.

— Николаевцы приехали. Из Ленинграда телеграмма пришла: специалисты тоже в пути.

Каждый день на завод прибывали квалифицированные рабочие из Николаева и Ленинграда, с предприятий Крыма, а позднее даже с Дальнего Востока. Свыше тысячи краснофлотцев-специалистов горячо взялись за дело. Улучшилось положение с поставкой материалов.

Ясно было, что в этих условиях и партийно-политическая работа на заводе должна забить ключом. Горком направил туда группу товарищей из своего аппарата, из райкомов партии. Парторгом на этом важнейшем предприятии утвердили Сергея Аверьяновича Ежеля хорошего организатора и специалиста. До окончания всех работ на линкоре закрепили там второго секретаря Корабельного райкома партии, бывшего рабочего корпусного цеха, Александра Кирилловича Литвинова.

В течение нескольких дней были окончательно «утрясены» все вопросы организации труда, график работ. На территории дока, в цехах завода, на линкоре и других кораблях успешно трудились тысячи новых рабочих. Стук клепальных молотков, рокот компрессоров, гудки буксиров, автомашин, катеров были слышны далеко за пределами завода. Ночью в небе стояло зарево от нагревательных печей и электросварки.

Директор завода, главный инженер, парторг ЦК, секретари Корабельного райкома и другие партийные работники, направленные на этот участок, буквально дневали и ночевали там, вникая в каждую мелочь. Я тоже почти ежедневно приходил на завод. Пришлось надеть спецовку — то на леса, то в машинное отделение, то на склад, то оперативное совещание. Чем только мог, содействовал быстрейшему ходу работ.

С каждым днем нарастал трудовой подъем. Бригадир сборщиков Сергей Маргосян выступил застрельщиком соревнования за ежедневное выполнение не менее двух норм. Почин Маргосяна обсуждался на заседании парткома, на цеховых собраниях. Инициатива была подхвачена всеми.

Партийная работа сосредоточилась тогда главным образом в партгруппах. Начальники участков, бригадиры, мастера ежедневно докладывали о выполнении графика, о том, кто впереди, кто отстает. Выступления были деловиты, кратки, предложения конкретны.

Преобразилась и территория дока. Красочные лозунги, плакаты, «молнии» призывали: «Берите пример с лучших стахановцев — Маргосяна, Кубатова, Гудкова!», «Равняйтесь на передовиков Кравченко и Барыкину!», «Следуйте примеру Губенко, Гусева, Федорова!»

Все это создавало праздничную приподнятость, тот душевный настрой, когда и усталость не усталость, когда сам себе кажешься богатырем, которому все по плечу.

Производительность труда на заводе резко поднималась. Бригада Маргосяна на выполнении первого же задания сэкономила шестьсот девяносто три часа, бригада Мухина закончила выполнение срочного заказа на сто восемьдесят три часа раньше срока. Обе бригады завоевали переходящие Красные знамена.

Токарю-стахановцу Аркадию Стычинскому предложили вернуться к своей старой специальности клепальщика: их на заводе не хватало.

— Раз нужно, какой может быть разговор!

Пошли работать клепальщиками инструментальщик Андрей Иванов и много других мастеров высокой квалификации.

Раньше считалось достижением, если рабочий делал пятьдесят — семьдесят заклепок в смену. Стычинский в первые же дни клепал по двести, Иванов — немногим меньше. Комсомолки Люба Бойко и Маруся Кристошевская, овладев в короткий срок профессией электросварщиц, давали ежедневно по полторы — две нормы.

Когда потребовалось много нагревальщиц клепок, горком комсомола обратился к девушкам Севастополя с призывом помочь заводу. Уже на следующий день в отдел кадров явились десятки желающих.

— Вот так бы работать всегда! — встретив меня на заводе, сказал начальник корпусного цеха Александр Семенович Вильдман. — Сколько работаю здесь, а такого не помню.

Было это накануне моей поездки в Симферополь на пленум обкома партии. На завод пришел, чтобы еще раз проверить, выдерживаем ли взятый темп.

Пробыл я в Симферополе несколько дней. Едва успел возвратиться, как в горком вместе с главным строителем завода Шрайбером, с Литвиновым и Ежелем пришли командир «Парижской коммуны» капитан 1-го ранга Федор Иванович Кравченко и старпом капитан 2-го ранга Михаил Захарович Чинчарадзе.

— Плохи у нас дела, — огорошил меня командир корабля.

— Что случилось?

— Начали отставать от графика, — объяснил Шрайбер. — Людей мало.

— Что же предлагаете?

— Снять рабочих с других объектов, — вступил в разговор командир линкора.

— А каково мнение главного строителя?

— Я согласен.

— Как с крейсерами и эсминцами?

— Потом сообща навалимся на них. Правда, на первых порах переброска людей может вызвать некоторую дезорганизацию. Но постараемся не допустить ее, — уверял главный строитель.

— А вы поддерживаете? — спросил я секретаря райкома Литвинова и парторга Ежеля.

— Мы тоже считаем, что это необходимо.

— А как отнесутся в наркомате?

— Наверняка не согласятся.

Пригласив секретаря райкома Григория Алексеевича Кобрина, мы все поехали в док. Там встретили директора, главного инженера, парторга ЦК. Возле линкора приходилось кричать, настолько было шумно. Вспышки электросварки слепили глаза.

Первое впечатление было такое, что народу здесь хоть отбавляй.

— Вот здесь нет никого, здесь тоже, — будто угадав мои мысли, показывал Шрайбер. — Вовремя не кончим работу на этих участках — другие задержим…

Поговорили с руководителями работ, с мастерами. Все в один голос требовали: «Людей не хватает! Дайте людей!»

А где их взять? Ведь не простые рабочие руки нужны, а мастера высокой квалификации. Спорили, обсуждали, анализировали и в конце концов решили пойти на крайнюю меру: перевести на «Парижскую коммуну» часть специалистов с других кораблей. Исходили из необходимости быстрее закончить модернизацию и капитальный ремонт наиболее важного по огневой мощи боевого корабля.

— Вы правильно делаете, что все усилия сосредоточиваете на линкоре, — поддержали нас командующий эскадрой Л. А. Владимирский и комиссар В. И. Семин. Но предупредили: — Другие корабли тоже должны быть сданы в срок.

Уже через три дня работа на линкоре пошла по графику, а на отдельных участках даже с некоторым опережением.

Жены многих рабочих волновались, что их мужья являлись домой запоздно или совсем не ночевали дома. Нередко в кабинете начальника цеха, в парткоме или завкоме раздавался телефонный звонок.

— Как там мой-то? Уж три дня домой не является, — беспокоилась жена.

— Здоров! Работает!

Когда «виновнику» напоминали: «Ты что же про дом забыл?» — тот, вытирая рукавом пот с лица, обыкновенно отвечал:

— Да вот все другим бригадам фронта не обеспечиваю. Думал, сегодня обязательно вырвусь, но соседи снова поднажали…

И хотя никаких жалоб от женщин не поступало, мы все же посоветовали парткому и завкому провести собрание жен рабочих, инженеров и техников, работавших на линкоре, рассказать им о важности и срочности задания, выполняемого их мужьями. Просили разъяснить, что международная обстановка накаляется с каждым днем. Гитлеровские войска уже оккупировали Данию и Норвегию, вторглись на территорию Голландии, Бельгии, Люксембурга. Пожар войны разгорается. И нет гарантии, что наша страна не подвергнется нападению. Надо быть готовыми.

От работавших на линкоре требовалось величайшее напряжение всех душевных и физических сил. Люди осунулись, побледнели. Заместитель начальника механического цеха Гаврилов, бригадиры Маргосян и Федяев, главный строитель Шрайбер похудели так, что спецовки у них, казалось, с чужого плеча. На что уж здоровый, цветущий начальник участка Дмитрий Денепов, но и тот сдал: щеки втянулись, под глазами синие круги.

Конечно, постоянно так работать было нельзя. Но я, как и другие, не предполагал, что скоро, очень скоро придется работать именно так и даже напряженнее: под бомбами, на скудном пайке, на протяжении многих тяжелых месяцев. Не предполагал, хотя и готовился к этому.

Тяжелее других приходилось, конечно, главному строителю Семену Иосифовичу Шрайберу. Он немало повидал на своем веку и, само собой разумеется, не раз бывал свидетелем высокого трудового накала. И даже он при встрече говорил:

— До чего же, оказывается, много спрятано в человеке сил. Надо только уметь их расшевелить. Вы, коммунисты, это умеете.

— Почему же вы не в партии? — спросил я как-то его напрямик.

— Мне кажется, я недостоин этого высокого звания, — признался инженер.

— А вот мне кажется, что вы его заслужили.

Вскоре Семен Иосифович подал заявление и был принят кандидатом в члены партии.

Многие рабочие, инженеры и техники, работавшие на линейном корабле, как раз в те дни ударной стахановской вахты вступили в ряды партии. Среди них был и зачинатель социалистического соревнования Сергей Сергеевич Маргосян.

Как мы ни старались избежать дезорганизации работ на других кораблях, штурм на линкоре все-таки дал себя знать: большинство кораблей, стоявших у стенок и в доках, были оголены, нарушилась планомерная работа цехов. План завода затрещал по всем швам. Под угрозой невыполнения находился годовой план всей промышленности города.

Командиры крейсеров «Червона Укрiна» и «Красный Крым» товарищи Басистый и Зубков при каждой встрече попрекали:

— Что же это вы натворили? Вы теперь и за год не справитесь с крейсерами. На них работы не меньше, чем на линкоре.

— Скоро, скоро возьмемся и за ваши корабли, — успокаивали их.

Нервничали и руководители завода. Нагоняй за нагоняем получали они от наркомата за перерасход фондов заработной платы, за отставание с ремонтом других кораблей. Тогда за утешением они шли в горком. Но и нам доставалось ничуть не меньше.

Как-то в Севастополь приехал один из секретарей обкома, чтобы на месте ознакомиться с методами нашей работы. Они ему не понравились. На собрании партийно-хозяйственного актива крепко досталось руководителям завода, Корабельному райкому и горкому.

— Иначе, как штурмовщиной, нельзя назвать то, что вы тут затеяли, — резко говорил секретарь обкома.

— Да, штурмовщина, — соглашались мы.

— А знаете, что это осуждено партией?

— Знаем… Осуждено как система. Но в данном случае это — исключение.

— Какое же это исключение, если штурмовщина длится уже третий месяц? Работа завода дезорганизована!

— Все это мы знаем. Но другого выхода из положения не видим. Рабочие охвачены энтузиазмом. Его нужно подогревать, а не расхолаживать, — упорно отстаивали мы свои позиции.

Хорошо выступила на собрании актива председатель Корабельного райисполкома Антонина Алексеевна Сарина.

С искренней убежденностью доказывала она, что при огромном объеме работ, свалившихся на завод, при таких сжатых сроках, какие даны для выполнения заказов, работать можно только так.

— С выполнением задания партии и правительства коллектив завода непременно справится, — под одобрительные аплодисменты присутствующих закончила Сарина.

Выступление этой энергичной женщины пришлось всем по душе. Антонина Алексеевна, казалось бы, не имела прямого отношения к работам на линейном корабле, тем не менее отдавала им весь свой пыл. Часто бывала в доке, в цехах, выступала с докладами, проводила беседы, следила за работой столовых, помогала лучше организовать переправу рабочих через бухту. Не было такой мелочи, которую бы она упустила. И ей ли не знать состояние дел на заводе!

Но убедить секретаря обкома, что «штурм» на Морском заводе вынужденный, так и не удалось. Уезжая, он сказал:

— А все-таки руководите вы неправильно…

Через день в газете «Красный Крым» появилась статья «Ненужная опека», в которой горкому ставились в упрек подмена низовых организаций, принижение роли парткома, завкома, руководителей завода, участков.

Долгие и обстоятельные беседы с секрегарями обкома и выступление газеты вновь заставили нас задуматься: правильно ли мы действуем? Работники горкома, руководители завода, его партийный и хозяйственный актив хорошо понимали, что так работать систематически, конечно, нельзя. Газета тоже по-своему была права, обвиняя нас в излишней опеке. Но мы понимали и другое: в тех условиях, в каких оказался завод, единственным выходом было сосредоточение всех сил и средств на направлении главного удара.

Большое значение имела поддержка командования флота. Не раз меня, руководителей завода, секретаря райкома приглашали к себе командующий флотом Филипп Сергеевич Октябрьский, член Военного совета Анатолий Алексеевич Муравьев, начальник штаба флота Николай Михайлович Харламов и начальник политического управления Петр Тихонович Бондаренко. Вместе мы обстоятельно обсуждали положение на линкоре. В свою очередь представители командования часто бывали на заводе, в горкоме. При обсуждении газетной статьи на заседании бюро горкома все сошлись на том, что это выступление отнюдь не способствует скорейшему выполнению правительственного задания — увеличению боевой мощи кораблей Черноморского флота.

Вскоре нас вызвали на бюро обкома, где снова подробно, с пристрастием допытывались: хорошо ли мы изучили внутренние резервы, не упущены ли какие-то существенные звенья в организации труда, действительно ли метод, к которому мы прибегли в данном случае, единственный.

Мы в один голос повторяли: «Да. В данных конкретных условиях работать можно только так. И партийная организация города поступила правильно, взяв в свои руки организацию всей партийно-политической и организационно-хозяйственной работы на заводе».

Видимо, наша убежденность сыграла свою роль. В принятом постановлении бюро обкома партии было сказано, что Севастопольский горком и Корабельный райком поступили совершенно правильно, сосредоточив все внимание и силы на скорейшем выполнении задания, имеющего большое оборонное значение.

Домой мы вернулись в приподнятом настроении. И сразу, не сговариваясь, направились в док. Линкор теперь трудно было узнать. По обоим бортам, в их подводной части, появились противоминные були. Заканчивалось усиление палубы, завершались и другие работы. Многие из рабочих, инженеров и техников, самоотверженно потрудившихся на линкоре, работали уже на крейсере «Червона Украiна» и на ремонте других кораблей. Туда переносился накопленный опыт и трудовой энтузиазм.

Работы на «Парижской коммуне» близились к концу. Наступил долгожданный день: линкор вывели в бухту. Начался прием топлива, воды, продовольствия, боеприпасов. Затем ходовые испытания. Линкор вступил в строй.

— Ну как? — спросил меня Булатов при встрече в обкоме. — Боялся, будем судить?

— Мы знали, что делали… Были уверены в своей правоте. Вскоре вступил в строй и крейсер «Червона Украiна». Через несколько дней после испытаний я встретился с Н. Е. Басистым.

— Как прошли испытания? Какова оценка работы Морзавода?

— Одно слово: молодцы!..

Приближалась XVIII Всесоюзная партийная конференция. К этому знаменательному событию готовилась вся страна. Готовились и мы, севастопольцы. Главным для нас было выполнение Морским заводом годового производственного задания, завершение работ на остальных кораблях. Темпы ремонта не ослабевали, один за другим вступали в строй эсминцы, подводные лодки.

В это время на завод пришли новые руководители: вернулся после учебы в Промакадемии бывший работник завода Михаил Николаевич Сургучев, назначенный директором; парторгом ЦК стал Антон Максимович Городин. Был составлен новый план работ, разумеется без какой бы то ни было штурмовщины. Мы его утвердили на бюро горкома, потом обсудили на партийно-хозяйственном активе. На заводе была проведена техническая конференция с обсуждением вопросов планирования и укрепления технологической дисциплины.

Я с нетерпением ждал открытия XVIII Всесоюзной партийной конференции, так как был избран делегатом с правом решающего голоса.

В морозный февральский день мы прибыли в Москву. Два дня имели возможность побродить по столице, побывать в музеях и театрах, посмотреть достопримечательности города.

15 февраля 1941 года с волнением входил я впервые в Большой Кремлевский дворец. С любопытством рассматривал делегатов конференции, съехавшихся сюда со всех концов страны. Впервые увидел тогда И. В. Сталина и других членов Политбюро. Бросилось в глаза, как заметно изменились Михаил Иванович Калинин и Климент Ефремович Ворошилов, которых видел раньше.

Доклады и выступления делегатов были исполнены заботы о дальнейшем развитии экономики страны, укреплении ее оборонной мощи. Особое внимание обращалось на усиление партийного руководства промышленными предприятиями и транспортом, своевременное выполнение производственных планов, неустанное совершенствование и освоение новой техники, соблюдение строжайшей дисциплины.

Я старался не пропустить ни одного слова, ни одной важной мысли, особенно из тех, которые, как мне казалось, непосредственно относились к севастопольской партийной организации. Все записывал и записывал… А когда возвращался в Севастополь, у меня рождались новые и новые мысли о том, как перестроить нашу работу.

Севастополь встретил хорошими новостями. Коллектив Морского завода успешно вошел в график и выполнил план первых двух месяцев 1941 года. Справились с производственными заданиями и все другие промышленные предприятия города.

Но это не успокаивало. Чтобы выполнить решения Всесоюзной партконференции, предстояло значительно улучшить работу предприятий городской промышленности, усилить местную противовоздушную оборону, оживить деятельность массовых оборонных организаций.

Это стало нашей задачей номер один. Как-то в горком партии пришел начальник гарнизона полковник Петр Алексеевич Моргунов, вслед за ним председатель горсовета Василий Петрович Ефремов.

— В случае войны туго придется нам без налаженной местной противовоздушной обороны! — сказал Моргунов. — А до войны, пожалуй, не так уже и далеко. Не верю я в добрососедские отношения с фашистской Германией. Не зря так близко подобрались ее войска к нашей границе.

— Что правда, то правда, — поддержал его Ефремов. — Давно пора по-серьезному заняться местной противовоздушной обороной.

С первых же дней работы в горкоме у меня установился тесный контакт с начальником гарнизона. П. А. Моргунов часто заходил в горком и горисполком, старался быть полезным чем только мог. Как начальник гарнизона и командующий береговой обороной флота, он давал немало полезных советов по организации ремонта кораблей. Будучи членом горкома и депутатом городского Совета, вникал во множество самых разнообразных вопросов, связанных с наведением порядка и дисциплины в городе. Общительный, всегда уравновешенный, Петр Алексеевич удивительно располагал к себе. Его уважали, к его советам прислушивались.

И на этот раз Петр Алексеевич был прав: местной противовоздушной обороной мы занимались не так, как требовала обстановка весны 1941 года. Посоветовавшись с обкомом партии и с командованием, бюро горкома решило усилить этот участок военной подготовки населения.

Чаще стали проводиться учения МПВО. Руководящие работники города и районов тщательно проверяли состояние затемнения города: ездили на предприятия, заглядывали во дворы, забирались на вышки, на Малахов курган. Не раз в воздух поднимались военные летчики и указывали на недостатки маскировки.

На предприятиях даже выполнение срочных и важных спецзаказов с наступлением темноты разрешалось вести только при условии соблюдения светомаскировки. Никому и никаких поблажек не давалось. Правда, некоторые хозяйственники смотрели на учения, как на прискучившую игру.

— А как же в случае войны?!.

— Ну, тогда другое дело, — беззаботно отвечали они.

С беззаботностью пора было кончать. Снова и снова объявлялись учебные тревоги.

Вскоре начальник гарнизона признал состояние светомаскировки города вполне удовлетворительным. Об этом докладывали летчики, летавшие по ночам над Севастополем.

Первые итоги работы по налаживанию МПВО обсуждались на собрании городского партийного актива. На нем решили приступить к регулярной тренировке штабов, команд и служб местной противовоздушной обороны, широко привлечь население, учения проводить в обстановке, приближенной к боевой.

Во время учений представители командования давали штабам и службам МПВО специальные задания. Возникали «пожары» на пустырях и площадях: поджигали мусор, где-нибудь в тупике по-настоящему подрывали железнодорожные и трамвайные пути, временно выводили из строя водопровод, телефонную связь, электроосвещение. Посредники следили за тем, насколько быстро обнаруживались и ликвидировались пожары и повреждения.

Штабы, команды МПВО, группы самозащиты находились все время в готовности. От них требовалась хорошо налаженная служба наблюдения и связи, четкая работа пожарных и аварийно-восстановительных команд. На предприятиях, в учреждениях, при домоуправлениях и уличных комитетах возникали все новые и новые команды, посты наблюдений, группы самозащиты. К учебным тревогам стали относиться серьезнее.

Во время одного из учений раздался звонок из обкома партии:

— На вас поступила жалоба.

— На что жалуются?

— Пишут, что вы мешаете Морскому заводу выполнять оборонные заказы.

— Каким это образом?

— Не разрешаете вести электросварку.

— Ах, вот в чем дело! Правильно. Пока на заводе не научатся маскировать электросварку, до тех пор мы не разрешим вести ее во время учений. А за то, что они, прекращая сварку, срывают выполнение оборонных заказов, будем привлекать к строгой ответственности!

На этом и закончился телефонный разговор. Звонивший быстро сообразил, в чем дело.

Город готовился к тому, что вероятный противник будет сбрасывать на Севастополь зажигательные бомбы, применит отравляющие вещества. Поэтому все гражданское население, даже дети, училось тушить зажигалки, подростки дежурили на крышах, а химические команды «осваивали» противоипритные костюмы.

На предприятиях привыкли работать в условиях светомаскировки, и их руководители уже не ссылались на то, что учения МПВО мешают выполнять план. Как только раздавался тревожный сигнал, подаваемый гудками Морского завода и по радио, его быстро подхватывали сирены на других предприятиях. Гудели также буксиры, транспорты, паровозы — и спустя несколько минут город был готов к отпору.

Население укрывалось в подвалы и щели. Возле домов и на крышах появлялись дежурные, зорко следили за воздухом представители службы наблюдения и связи. Замирало движение городского транспорта. Собранные, подтянутые дежурные милиционеры и бойцы МПВО строго наблюдали за выполнением всеми гражданами правил поведения при воздушной тревоге… И вот в небо вонзались лучи прожекторов, бухали зенитки, то тут, то там слышались взрывы, пахло дымом, мчались пожарные и санитарные машины. Быстро обнаруживались «очаги поражения», оказывалась первая помощь «раненым», «тяжело пострадавших» отправляли в больницы и госпитали.

Эти уроки доставляли всем много беспокойства, но потом, в тяжелые времена обороны города, мы не раз вспоминали их добрым словом.

Во время учебных тревог наиболее успешно действовали активисты оборонного дела в Корабельном районе. Начальником МПВО района была Антонина Алексеевна Сарина, председатель райисполкома, о которой я уже говорил. Ко всякому делу она подходила с особой хваткой. Многие работники могли поучиться у нее принципиальности, которой Сарина не изменяла ни при каких условиях. И когда, согласно решениям XVIII Всесоюзной партийной конференции, встал вопрос о секретаре горкома по промышленности, наш выбор единодушно пал на А. А. Сарину.

Одновременно надо было подобрать и заведующего промышленным отделом. Антонина Алексеевна предложила на эту должность кандидатуру молодого инженера Крымэнерго Александра Акоповича Петросяна. Невысокий, худощавый, сидел Петросян перед членами бюро и казался совсем мальчишкой.

— Как вы смотрите на то, что мы утвердим вас заведующим промышленным отделом горкома партии?

— Мне еще не приходилось быть на партийной работе, поэтому сказать ничего не могу, — неуверенно ответил Петросян.

У меня мелькнуло сомнение: коммунист он молодой, на партийной работе не был да и по характеру, видно, не очень решительный. Справится ли?

— Справится, — убеждала нас Сарина. Мы утвердили Петросяна заведующим отделом и не ошиблись. Очень быстро он освоился с партийной работой и оказался превосходным организатором, неутомимым тружеником и мужественным человеком.

В преддверии войны все крепче и крепче становилась связь горкома с командованием и политическим управлением флота, с начальником гарнизона. Они держали нас в курсе вопросов боевой подготовки флота, его нужд. Горком партии в свою очередь ставил их в известность о городских делах, о мероприятиях по оказанию помощи флоту.

В те дни большое внимание уделялось воспитанию моряков, красноармейцев, населения города, и прежде всего молодежи, на славных традициях Севастополя и Черноморского флота. Экскурсии в музеи и по историческим местам, выступления ветеранов, доклады, лекции, печать, радио подчеркивали: севастопольцы должны свято хранить революционные и боевые традиции прошлого, быть достойными славы своих отцов и дедов.

Крепла дружба трудящихся города с моряками и красноармейцами. Это благотворно сказывалось как на боевой и политической подготовке бойцов, так и на улучшении работы предприятий и учреждений, обслуживавших нужды фронта. Севастопольцы, и военные и гражданские, еще сильнее привязывались к родному городу.

Каким же нарядным и чистым был Севастополь в ту весну! Жители славно потрудились над его благоустройством. Дома ослепляли своей белизной, тротуары — будто вымытые. Особую праздничность придавали городу цветы, которые покрывали каждый свободный клочок земли. Даже думать не хотелось, что война бродит уже где-то совсем близко…

Хотя я и работал в городе военных, в главной базе Черноморского флота, и, как все, внутренне был мобилизован, в глубине сознания искрилась надежда: «Авось обойдется, минет нас горькая чаша». Эту надежду укрепило сообщение ТАСС от 14 июня. «По данным СССР, — говорилось в этом сообщении, — Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы».

Слухи слухами, а командование флота тем не менее рекомендовало держать ухо востро. «На всякий случай», — как всегда, дипломатично разъясняли военные.

На всех предприятиях, в учреждениях и организациях мы установили круглосуточное дежурство ответственных работников. В горкоме партии, в райкомах после рабочего дня дежурил кто-либо из секретарей или заведующих отделами, в горсовете — члены горисполкома, заведующие отделами. Круглосуточное дежурство было введено и в штабах МПВО.

В середине июня начались большие учения Черноморского флота. В этих учениях, как и ранее, принимало участие население города. Проводились учебные воздушные тревоги, в течение нескольких дней соблюдалась тщательная светомаскировка. Учения должны были проводиться до двадцатых чисел.

По традиции, как только окончатся боевые учения, решено было провести большое народное гулянье. Но 19 июня эскадра неожиданно, раньше срока, возвратилась в базу. Угрожаемое положение в городе было снято, светомаскировка отменена.

— Что случилось? — спросил я нового члена Военного совета флота дивизионного комиссара Николая Михайловича Кулакова, заменившего на этом посту Анатолия Алексеевича Муравьева.

— Пока ничего особенного. Но флот приведен в готовность, — ответил он. — Надо и вам быть готовыми ко всему.

В какой уже раз в горкоме партии и горисполкоме вместе с представителями командования обсуждали мы, что следует предпринять, если вдруг… Кажется, ничего не упустили, все предусмотрели. Но «на всякий случай» и в этот раз усилили охрану предприятий, ввели дополнительные дежурства, кое-где притушили огни. Намеченное гулянье не отменяли. Оно было назначено на субботу, 21 июня 1941 года.

Вечером в субботу на улицах, площадях и бульварах Севастополя было оживленно и весело. Гулянье удалось на славу. Песнями, музыкой, танцами встретил город моряков. Лишь поздней ночью замолкли оркестры, потухли «юпитеры». Исчезла причудливая игра огней на волнах, лишь доносилось дыхание моря.

…Около часу ночи меня разбудил телефонный звонок. От начальника гарнизона сообщили: в главной базе объявлен большой сбор (мы называли его еще гарнизонной тревогой) и вводится боевое угрожаемое положение. За окном медленно таял зеленоватый свет ракеты. Издалека доносилась пальба из орудий. Тарелка репродуктора наполнилась сухим треском, и диктор сурово объявил о большом сборе и гарнизонной тревоге. Какое-то мгновение я не мог ничего сообразить. Неужели новые учения? Но почему тогда меня не предупредили заранее? Раздался второй звонок: дежурный горкома подтвердил услышанное.

Раздумывать было некогда. Сняв телефонную трубку, попросил своего помощника немедленно вызвать в горком членов бюро, сотрудников аппарата, первых секретарей райкомов. Заведующему военным отделом Иосифу Ионовичу Бакши поручил привести в боевую готовность местную противовоздушную оборону, дал указание электростанции выключить в городе свет.

Вновь позвонили: командующий флотом приглашал меня к себе. Наскоро одевшись, взял наган, противогаз.

— Что случилось? — остановила меня жена, Людмила Ивановна. — Почему понадобилось выключать свет прямо с электростанции? Во время учений вы никогда этого не делали…

Что я мог ей ответить?

— Пока спите спокойно. Если что — позвоню. По воздушной тревоге уходите в убежище.

— Война?..

Я пожал плечами. Больше вопросов жена не задавала. У нас с ней так было принято: о чем можно говорить — говорил, о чем нельзя — она понимала это по первому же уклончивому ответу и больше ни о чем не спрашивала.

От вице-адмирала Филиппа Сергеевича Октябрьского я узнал, что получена шифровка от наркома Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецова. В ней говорилось: быть готовым к возможной провокации.

— Мною объявлен большой сбор, введено боевое угрожаемое положение, — сказал командующий.

— Война? — спросил я.

— Нападение…

Помолчав немного, он стал говорить о задачах, которые нужно немедленно решать городским организациям. Я сообщил, что нами уже предпринято.

— Действуйте. Генерал-майор Моргунов будет держать вас в курсе событий.

О шифровке и принятых мерах я тут же сообщил первому секретарю обкома партии Владимиру Степановичу Булатову.

Севастополь погрузился во тьму и был наполнен движением: спешили на свои посты военные, бойцы МПВО, руководители предприятий, проносились автомашины с замаскированными фарами. У подъездов домов вырисовывались силуэты дежурных, бойцов групп самозащиты.

В горкоме меня уже ждали. Собрались председатель горисполкома В. П. Ефремов, он же начальник МПВО города, секретари горкома партии В. И. Кулибаба, А. А. Сарина и А. С. Савицкий, секретарь горкома комсомола Саша Багрий, начальник городского отдела НКВД К. П. Нефедов, заведующие отделами горкома А. А. Петросян и Н. В. Висторовский, пропагандист П. Я. Сарин, руководители ведущих предприятий и другие. За исключением Ефремова и Кулибабы, никто не знал, в чем дело. Считали, что это очередная проверка готовности, перебрасывались шутками: «Что ж, сегодня выходной день. Выспимся…»

Коротко я изложил свой разговор с командующим. Это первое в условиях фактически начавшейся войны заседание бюро продолжалось недолго. Мы решили немедленно привести в боевую готовность всю систему МПВО, вызвать на предприятия и в учреждения всех руководителей, всех коммунистов, укрыть население, обеспечить в городе порядок.

Каждый из присутствовавших знал свои обязанности.

— Есть вопросы? — обратился я к товарищам, перед тем как закрыть заседание.

— Есть! — услышал я голос секретаря горкома комсомола Багрия. — Это война?..

— Это нападение, — ответил я словами командующего.

Заседание закрылось. Люди быстро разошлись. Началась проверка явки коммунистов и команд МПВО. В горкоме непрерывно раздавались телефонные звонки. Райкомы, штабы МПВО, руководители предприятий сообщали о принимаемых мерах.

Быстро включилась в работу городская комсомольская организация.

Комсомольцы помогали руководству МПВО обеспечить тщательную светомаскировку, перевести женщин и детей в убежища. С помощью связных-школьников собрали всех комсомольцев по месту работы и из них создали отряды в помощь органам милиции для охраны порядка.

В начале четвертого часа ночи штаб ПВО флота сообщил: к городу приближаются самолеты противника.

Тревожные гудки Морского завода, хорошо знакомые каждому севастопольцу, оповестили о воздушной опасности, завыли сирены. Почти одновременно из репродукторов послышалось:

— Внимание! Внимание! Внимание! В главной базе объявлена воздушная тревога…

Учебные тревоги у нас проводились часто, поэтому каждый знал, что ему надо делать. Севастопольцы тщательно выполняли хорошо изученные правила поведения: где бы ни застал их условный сигнал, они быстро направлялись в команды МПВО, к которым были приписаны, укрывались в убежища, вооружившись щипцами и лопатами, занимали посты на крышах, становились на дежурство у подъездов домов.

Немедленно соединившись с Симферополем, я сообщил секретарю обкома партии о событиях в городе и вышел на балкон.

Широкий вид открывался на Южную и Северную бухты, на Корабельную сторону и Морской завод. Было еще темно, но уже брезжил рассвет. Город и корабли замаскированы хорошо: ни одной световой точки. Если даже вражеские самолеты и прорвутся на базу, вряд ли они смогут вести прицельную бомбардировку.

Стрельба зенитных орудий быстро нарастала и наконец превратилась в настоящую канонаду. Десятки прожекторов обшаривали небо, словно обыскивали обрывки перистых облаков, и, прочертив светлую дугу, уходили за горизонт.

Далеко в стороне лучи нескольких прожекторов скрестились и медленно продвигались по направлению к городу. В месте скрещения лучей — крошечный светлый крестик: пойман вражеский самолет. Лучи прожекторов медленно влекли его по темной глади поднебесья, чтобы подставить под трассирующие пули и снаряды.

От залпов корабельных орудий сотрясалось здание. Высоко в небе рвались снаряды. Со свистом летели на землю осколки. Звенели и сыпались стекла.

Непрерывно звонили товарищи. До некоторых не сразу дошло, что тревога не учебная. Спрашивают: «Почему такая стрельба?» Разъясняем, что это не учение, а налет вражеских самолетов. Указания МПВО выполнялись быстро и четко, но никому не хотелось верить, что началась война…

Позвонили от начальника гарнизона. Противник сбросил на город несколько парашютистов. Необходимо дать указание штабу МПВО и милиции, чтобы усилили охрану предприятий, меры со стороны военного командования принимаются.

Сильный взрыв потряс здание горкома. Посыпались стекла, обвалилась штукатурка, упала люстра. Уж не угодила ли вражеская бомба? Но из штаба МПВО позвонил Кулибаба: в Северной бухте, у Приморского бульвара, взорвалась мина, спущенная на парашюте. А от здания горкома до места взрыва не менее трехсот метров.

Не успел я положить трубку — второй взрыв. На этот раз на перекрестке улиц Щербака и Подгорной. Туда немедленно направили санитарную и аварийно-восстановительную команды, отряд милиции.

Опять звонок. Из Симферопольского и Евпаторийского горкомов запрашивают: что делается в Севастополе? Что означают эти непрестанно рыщущие по небу лучи прожекторов, доносящаяся стрельба и зарево над городом?..

Командование флота получило шифровку Дунайской флотилии о том, что с территории Румынии по советскому берегу и кораблям флотилии открыт артиллерийский огонь.

Какой же длинной и грозной показалась нам эта ночь! Мы не уходили в убежища, оставались на рабочих местах. Ни на одну минуту не прерывалась связь с обкомом партии. Наша информация немедленно передавалась в Москву, в Центральный Комитет партии.

Стрельба наконец прекратилась. Без двадцати минут пять был дан отбой воздушной тревоги. Кончилась первая ночь войны.

Откинув маскировочные шторы на окнах, я увидел ясное, чистое утреннее небо. Искрилась роса на листьях тополей… Солнечный луч позолотил песчаную дорожку во дворе.

После отбоя снова собрались члены бюро. Горком партии и горисполком по радио обратились к населению с призывом соблюдать спокойствие и порядок, повысить бдительность.

Полная картина ночного налета на Севастополь обрисовалась позднее, во второй половине дня. Оказалось, что противник сбрасывал на парашютах электромагнитные мины большой взрывной силы. Падая на землю, они мгновенно взрывались и причиняли огромные разрушения. При падении же в воду такая мина, поддерживаемая парашютом, плавно погружалась на дно бухты и взрывалась только тогда, когда над ней проходил корабль.

Мы направились на места падения бомб, организовали расчистку завалов и помощь пострадавшим. Нужно было срочно рыть щели, оборудовать убежища, начинать эвакуацию женщин и детей в ближайшие районы Крыма.

Севастополь быстро приобрел вид военного лагеря. По городу патрулировали краснофлотцы и красноармейцы с полной боевой выкладкой, в касках. На улицах немало вооруженных в гражданском, перепоясанных ремнями, с противогазами на боку. Это комсомольцы. Энергичный Саша Багрий с первого дня сумел обеспечить самое активное участие комсомольцев в обороне города. Они несли боевую вахту, помогали командам МПВО в очагах поражения, рыли щели…

Гитлеровцы возлагали большие надежды на свой первый неожиданный налет. Однако им не удалось застать севастопольцев врасплох. Зенитная артиллерия и хорошая светомаскировка помешали прицельному бомбометанию, мины сбрасывались где попало. Ни один военный объект не пострадал.

В двенадцать дня все жители города слушали по радио выступление В. М. Молотова, который от имени Советского правительства сообщил о нападении на нашу страну гитлеровской Германии. И хотя для населения Севастополя это уже не было новостью, слово «война» тяжелым камнем легло на душу каждого.

Слушали повсюду — на предприятиях, в учреждениях, на улицах, на кораблях, в частях. Возникали митинги. Выступления были гневные. В них — ненависть к фашистам, нарушившим нашу мирную жизнь, готовность советских людей работать не щадя сил. Мысли всех были устремлены к Родине, к партии.

Война стала непреложным фактом. Горком партии и горисполком в своем письме призывали севастопольцев свято хранить боевые традиции нашей Советской Отчизны и родного города, самоотверженно трудиться, быть бдительными и дисциплинированными, вместе со славными моряками-черноморцами громить фашистских разбойников:

«Все силы отдадим великому делу борьбы за свою любимую Родину-мать! Обеспечим своим героическим трудом крепкую базу нашему родному Черноморскому флоту!»

Военный совет флота также обратился по радио к краснофлотцам, командирам и политработникам Черноморского флота. На следующий день оба обращения были опубликованы в местной печати.

В каждом дворе, на каждом пустыре, на бульварах, площадях — всюду, где имелся свободный клочок земли, люди рыли щели. Под убежища оборудовали погреба и подвалы. Надо было обеспечить, чтобы по сигналу воздушной тревоги весь город смог уйти под землю.

По улицам двигался поток грузовых автомашин. Это мы по требованию областного комитета партии организовали срочную эвакуацию женщин с детьми. Созданный для этой цели штаб привлек большой актив домохозяек, учителей, комсомольцев, и в первый же день войны из города было вывезено несколько тысяч человек.

Уже поздно вечером мы снова собрались в горкоме, чтобы обсудить задачи партийной организации в связи с правительственным сообщением. Прошло менее двадцати часов после ночного заседания бюро, а как изменился, насколько строже стал облик товарищей!

Применительно к условиям военного времени нам предстояло коренным образом перестроить работу партийных организаций на предприятиях и в учреждениях — так, чтобы каждый житель города все время был в курсе событий и мог активно помогать фронту. Когда в дальнейшем Севастополь оказался в кольце вражеского огня, когда бомбы, снаряды и мины выводили из строя телефон и радио, мы только потому и могли координировать действия и осуществлять руководство, что имели постоянную связь со всеми низовыми организациями и населением. Через райкомы и первичные организации, через рядовых коммунистов и наш актив протянулись крепкие нити от горкома партии ко всему населению.

Указания партии, правительственные сообщения о событиях на фронтах Великой Отечественной войны, о боевых подвигах защитников Родины, наконец, наши собственные решения через коммунистов, агитаторов оперативно передавались всем севастопольцам.

Позднее у нас вошло в систему примерно раз в неделю собирать в горкоме руководящий состав города, районов и предприятий для информации о положении на фронтах, в стране и в городе, об очередных задачах, которые стоят перед нами. Товарищи в свою очередь сообщали о нуждах предприятий, о том, что препятствует выполнению фронтовых заказов, рассказывали об инициативе рабочих, обменивались опытом.

На Морском заводе и на других предприятиях был заведен такой порядок: каждый коммунист ежедневно докладывал секретарю партийной организации или парторгу, что он лично сделал для выполнения производственного плана, какие встретил неполадки, какие меры принял к их устранению. Это повысило чувство личной ответственности коммунистов, их активность и немало способствовало выполнению предприятиями обязательств перед страной, перед фронтом.

К ночи Военный совет, штаб и политическое управление Черноморского флота разместились в подземном убежище; городской комитет партии, горисполком и горком ВЛКСМ — в подвальном помещении командного пункта штаба МПВО города; районные организации — при штабах МПВО районов.

Город погрузился в темноту. Правила светомаскировки выполнялись неукоснительно. Улицы сделались непривычно тихими и малолюдными. Напряженную тишину нарушали только шаги патрулей. В темном небе плавали гигантские рыбы — аэростаты воздушного заграждения. Ночью опять ожидался налет вражеской авиации. На кораблях и в частях — полная боевая готовность. Такой же мобилизованности мы добивались на предприятиях, в учреждениях — во всем городе.

Последующие дни были до отказа заполнены хлопотами в связи с проведением мобилизации, перестройкой на военный лад работы промышленных предприятий, транспорта, всех организаций, всего нашего быта. Руководящие работники города, районов, предприятий и учреждений, сотни коммунистов и комсомольцев были переведены на казарменное положение, а их семьи эвакуированы. Эвакуировалась и моя жена с двухнедельным сыном на руках.

На фронт уходили все новые и новые бойцы. В горком позвонил секретарь Корабельного райкома партии Л. А. Сервайский и озабоченно спросил:

— На Морском заводе сотни квалифицированных рабочих подали заявления в партком и военкомат. Просят направить их в Красную Армию. А как же с ремонтом боевых кораблей? С выполнением спецзаказов?

Патриотический порыв рабочих был понятен — каждый из нас рвался на передний край фронта. Обратились в обком партии, запросили военное командование. Ответ был один: разъяснить рабочим, что в нынешних условиях труд на производстве, тем более выполнение военных заказов не менее почетны и важны, чем служба в рядах Красной Армии. Массовый уход рабочих с завода поставит под угрозу срыва ремонт боевых кораблей.

Патриоты, пожелавшие добровольно уйти в армию, остались на заводе и с честью справлялись с выполнением заданий командования. Они вступали в ряды народного ополчения, тщательно изучали военное дело, и уже позже, в дни третьего штурма, почти все встали на защиту родного города.

Как-то по телефону передали сообщение, что за Историческим бульваром, в районе Куликова поля, противник сбросил группу парашютистов, для уничтожения которых направлен отряд бойцов. После длительных поисков стало ясно, что никаких парашютистов нет. Как и в первую ночь войны, за десант, видимо, приняли мины, сбрасываемые фашистскими летчиками на парашютах.

Между тем, слухи о парашютистах быстро распространились среди населения. Некоторые жители останавливали «подозрительных» прохожих. Непривычная одежда, прическа, любопытствующие взгляды и вопросы — все служило поводом к задержанию. В городе создалась нездоровая, нервозная атмосфера. Среди задержанных оказались приехавшие в Севастополь артисты, ряд работников городских учреждений, военные и даже работники милиции.

Вместе с командованием гарнизона горком принял меры к пресечению этой «шпиономании». Созвали секретарей парторганизаций, руководителей агитколлективов и разъяснили, что огульная подозрительность не имеет ничего общего с бдительностью, что она расшатывает дисциплину, отвлекает внимание от повседневной работы и от борьбы с действительным врагом. Были приняты меры и по линии командования.

Незаконные задержания быстро прекратились.

Нелегко было в первые дни войны приучить население сразу же по сигналу тревоги укрываться в убежищах. Однажды ночью комендант общежития в районе Стрелецкой бухты по сигналу воздушной тревоги предложил жильцам немедленно укрыться. Большинство выполнило его требование, а некоторые понадеялись: авось обойдется. Но не обошлось: прямым попаданием бомбы разрушило общежитие, погибло несколько человек.

В другом районе укрывшиеся в щелях увидели, как от самолета отделилась и стала быстро спускаться прямо на них подвешенная к парашюту мина. Две женщины, не выдержав, выскочили из укрытия и бросились бежать. Раздался взрыв. Здание рухнуло, похоронив под обломками шесть человек, не пожелавших укрыться. Погибли и обе бежавшие женщины. Примерно в сорока метрах от щели их настигла взрывная волна. Укрывшиеся остались целы и невредимы.

Об этих случаях было оповещено население города. Людям предстояло твердо усвоить, насколько важно во время налетов переходить в укрытия и щели, не пренебрегать опасностью и не поддаваться панике.

Каждую ночь дежурные — взрослые и подростки — занимали свои места на крышах домов. Ребята раздобыли брезентовые фартуки, рукавицы, даже каски. Ведра с песком, лопаты и длинные щипцы составляли их вооружение в борьбе с «зажигалками». Отрядами пожарников руководили обычно комсомольцы.

Когда подбитый вражеский самолет, волоча за собой длинный шлейф дыма, падал в море, в разных концах города раздавались радостные крики, лихой свист, аплодисменты. Это дежурные на крышах выражали свое удовлетворение…

29 июня была получена директива Центрального Комитета партии и Советского правительства партийным и советским организациям прифронтовых областей. В этом документе излагалась программа отпора врагу. Предлагалось, в частности, укрепить тыл Красной Армии, в короткий срок перестроить на военный лад работу всех учреждений, организаций, предприятий, наладить массовое производство оружия и боевой техники, организовать беспощадную борьбу с дезорганизаторами тыла — шпионами, диверсантами, паникерами, трусами и дезертирами. Требовалось организовать всестороннюю помощь Красной Армии, обеспечить усиленное пополнение ее рядов, быстрое продвижение транспортов с войсками и военными грузами, бесперебойное снабжение фронта всем необходимым, организовать широкую помощь раненым. Задача большевиков — сплотить весь народ вокруг Коммунистической партии, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии, для победы.

А 3 июля после выступления по радио И. В. Сталина на всех предприятиях города, в учреждениях, в командах МПВО, в домоуправлениях прошли массовые митинги. На Морском заводе сотни трудящихся записались в ополчение. В небольшом трамвайном парке, например, в ополчение вступил почти весь наличный состав.

На Морском заводе после митинга созвали членов партийного комитета, секретарей цеховых парторганизаций и начальников цехов. Все подтянуты, сосредоточены. Выступления лаконичные, деловые, решения конкретные: о перестройке работы на военный лад.

Лозунгом рабочих механического цеха завода стало: «Не окончив задания, не смеешь покидать цех!» По собственному желанию все перешли на двенадцатичасовой рабочий день, а вслед за механическим и весь завод стал работать круглосуточно в две смены. Несмотря на то что многие ушли на фронт, выпуск продукции по сравнению с довоенным временем значительно возрос.

Еще никогда производство не обогащалось таким количеством новых приспособлений и всевозможных новшеств. Из множества примеров можно привести наиболее показательный. Штамповщик Волков нашел способ усовершенствовать процесс штамповки и за одну смену вместо пятисот деталей стал давать тысячу шестьсот!

Рабочие, находившиеся в отпуске, по собственному желанию вернулись на производство. Большинство работало без выходных дней.

Кадровый рабочий Морского завода Кравец в трудные дни сутками дежурил в цехе, обучал молодежь и сам выполнял норму за четверых. Нередко после ночи, проведенной за выполнением спецзадания, с покрасневшими от бессонницы глазами, он являлся на сборный пункт ополченцев. Казалось, нет предела возможностей у человека, прошедшего пролетарскую закалку.

С фронтов поступали тяжелые вести. Враг продвигался в глубь страны. Еще, еще один город оставлен нашими войсками… Слушать это было до слез больно. О предстоящей войне мы знали, морально были готовы к ней. Почему же мы отступаем?

Этот вопрос часто задавали нам, руководителям города. Но что ответить? Говорили одно: «Наша победа несомненна. Ковать ее должен каждый».

Нельзя было поддаваться настроению. Надо, стиснув зубы, работать для победы. Горячие слова любви к Родине, клятвенные заверения ничего не пожалеть для ее защиты, даже самой жизни, произносившиеся на многочисленных митингах и собраниях в те дни, не были пустыми.

…Вилю Чекмака товарищи прозвали Чекмарчиком за маленький рост. Настойчиво добивался он принятия в комсомол (ему не хватало нескольких месяцев до пятнадцати лет). Став комсомольцем, вступил в военизированный отряд по охране порядка в городе. Однажды он стоял на посту у Северного райкома партии, и винтовка случайно выстрелила. Секретарь райкома Павел Васильевич Кролевецкий хотел отобрать у парня винтовку. Но за Вилю горячо вступилась секретарь райкома комсомола Тамара Алешина.

— Виля не виноват, что ему дали неисправную винтовку.

А сам Виля с глазами, полными слез, твердил:

— Я искуплю вину, я отдам жизнь за Родину, за комсомол!..

Мечтой Вили был партизанский отряд. В конце концов упорный паренек добился своего, стал партизаном. Однажды, находясь в дозоре, Виля заметил группу немцев, пытавшихся зайти отряду в тыл. С криком «За Родину!» юный партизан бросился на врага. Он погиб, но успел предупредить отряд об опасности.

Вспоминается мне и старый архивариус Антонов. Как и многие другие, он наотрез отказался эвакуироваться. Хотел защищать Родину с оружием в руках. И это в шестьдесят семь лет!.. Как быть? Решил Антонов немного схитрить. Уменьшив себе годы, он записался в истребительный батальон. В горячке никто не обратил внимания, что доброволец Антонов никак не выглядит сорокапятилетним. Бывший архивариус усердно изучал винтовку, гранату, пулемет. Но, когда дело дошло до полевых учений, сердце стало сдавать.

Больших трудов стоило уговорить Антонова заняться другим, тоже нелегким делом — строительством оборонительных рубежей. Он и там старался изо всех сил, но все видели, что человек работает на износ. Какие только пороги не обивал Антонов, добиваясь «справедливого к нему отношения»!

В дни обороны, когда Севастополь был отрезан от Большой земли и переживал немалые трудности со снабжением, нам неоднократно приходилось выслушивать слова благодарности политработников за присылаемые в части конверты и бумагу. Но мы долгое время не знали, кому переадресовать это солдатское «спасибо». Случайно выяснилось: Антонов, убедившись, что ему теперь никого не обмануть, стал клеить конверты, используя чистые страницы архивных книг. В каждый конверт вкладывал листок чистой бумаги. Десятки тысяч писем отправили бойцы своим родным и близким в конвертах старого архивариуса.

Глубоко тронул всех и такой случай. В один из первых дней обороны в Северный райком партии пришла работница одного из заводов Агафонова. Положив перед секретарем райкома Кролевецким сумку для провизии, в которой что-то звякнуло, она заговорила суровым голосом:

— Путевки я в санаторий получала? Получала. Внука моего в Артек отправляли? Отправляли. Бесплатно меня лечили? Лечили. Много еще чего я от Советской власти требовала. И все как есть получила. Так что не имеешь права отказать мне в моем желании!

— В чем отказать? — спросил удивленный Кролевецкий.

Женщина молча открыла сумку и стала выкладывать на стол:

— Колечко восемьдесят четвертой пробы, венчальное. Подстаканник серебряный, мужу на рождение подарок. Часы позолоченные, с цепочкой, именные, сыну от Осоавиахима премия. Серьги и браслет золотой с камушками, дочери к свадьбе. Поднос — то ли чистое серебро, то ли наружное — это уж твое дело разобраться…

— Да на что мне все это? — не понял секретарь.

— Не тебе, Родине! — веско ответила Агафонова.

Под угрозой разрушения и частых перебоев оказалась телефонная связь города. На помощь пришли старые связисты. Тимофей Матвеевич Казаков внес предложение использовать проложенные еще в 1912 году старые подземные кабели. Старший техник связи Лазарь Моисеевич Сарьянц порекомендовал все наружные коммуникационные шкафы в целях предохранения от повреждений обложить камнем на цементном растворе.

Сколько еще известных и неизвестных патриотических поступков совершили севастопольцы! И ярче всего их чувства любви к Родине проявились в стремлении защищать ее с оружием в руках.

Центральный Комитет партии потребовал от обкома ВКП(б) энергичных мер по укреплению Крымского полуострова. Обком партии многое сделал для улучшения местной противовоздушной обороны, мобилизовал трудящихся на строительство оборонительных сооружений, организовал эвакуацию населения и заводского оборудования на восток, по партийной мобилизации направил на фронт тысячи коммунистов.

По указанию обкома наш горком приступил к формированию в Севастополе дивизии народного ополчения, утвердил ее командный и политический состав. Комиссаром дивизии был назначен второй секретарь горкома Владимир Илларионович Кулибаба, начальником политотдела — пропагандист Павел Яковлевич Сарин. Укрепили также штаб МПВО города; его начальником назначили энергичного и толкового работника милиции — капитана В. И. Малого.

Через несколько дней бойцы народного ополчения начали обучаться военному делу. Разбирали и собирали винтовки, автоматы, пулеметы, учились стрельбе и метанию гранат, тактике боя. Среди ополченцев были и молодые, и пожилые, и мужчины, и женщины. Одновременно с частями народного ополчения были сформированы коммунистический и истребительный батальоны, бойцы которых находились на казарменном положении.

Каждый севастополец стремился связать свою судьбу с каким-либо военизированным подразделением. Каждый хотел держать в руках оружие.

Комсомольцы собрали по школам и кружкам Осоавиахима учебные винтовки, у которых в стволах были просверлены отверстия. Ребята изыскали способ заделывать отверстия и вернули оружию его боевое назначение. Реставрированные винтовки сослужили нам хорошую службу.

Новая задача возникла перед нами, когда по указанию обкома начался отбор людей для партизанского отряда. Трудность заключалась в том, чтобы противостоять напору множества желающих. Готовность бороться если не на фронте, то в партизанском отряде проявили не только коммунисты и комсомольцы, но и многие беспартийные, особенно молодежь. Мы отобрали людей смелых, дисциплинированных, физически выносливых. В отряд ушло восемьдесят коммунистов, около шестидесяти комсомольцев, всего до двухсот патриотов. Командиром отряда бюро горкома утвердило члена горкома Владимира Васильевича Красникова, директора совхоза имени Софьи Перовской.

Партизанское движение на полуострове обком поручил возглавить известному руководителю крымских партизан времен гражданской войны А. В. Мокроусову. В середине сентября, приехав познакомиться с севастопольским отрядом, он без устали разъезжал по лесам и горам, где обосновались наши партизанские группы, осматривал оружие, одежду, обувь, присутствовал на учениях. А. В. Мокроусов подолгу беседовал с партизанами, делился с ними своим боевым опытом.

События с каждым днем приобретали все более грозный характер. Немцы вплотную подошли к Перекопу. Бюро горкома решило перевести на казарменное положение свыше полутора тысяч бойцов народного ополчения. Сотни коммунистов были по партийной мобилизации отправлены на фронт, под Перекоп.

Началась подготовка к уничтожению оставшихся предприятий, плавучих средств. Одновременно ускорилась эвакуация детских учреждений, учебных заведений, промышленного оборудования, рабочих и специалистов с семьями, культурных ценностей. Эта ответственная работа была возложена на секретаря горкома Антонину Алексеевну Сарину. Она, как всегда, действовала умело и энергично. В короткий срок все предприятия, электростанции, доки были заминированы, на склады завезено горючее. Сариной хорошо помогал заведующий промышленным отделом горкома Александр Акопович Петросян. Они доложили мне: эвакуированы часть Морского завода, турбина с электростанции, запасы цветного металла. Вывезены также персонал, учащиеся и имущество техникумов и ремесленных училищ, Сеченовский институт, биологическая станция Академии наук, Военно-морской музей, картинная галерея, драматический театр.

— Что же будет с Панорамой? — спросил я.

Панорама обороны Севастополя 1854–1855 годов по своей художественной ценности и исторической достоверности не имела и не имеет себе равных в мире. Создатель панорамы профессор Академии художеств Рубо тщательно изучил на месте боев материалы о героической обороне Севастополя. Защитников города, проявленные ими храбрость и мужество он запечатлел не в отдельных боевых эпизодах, как предполагалось ранее, а в решающем бою за Малахов курган — ключевую позицию обороны, грозный для врага бастион. Штурм неприятельскими войсками Малахова кургана 19 июня 1855 года был наиболее ярким событием первой обороны.

Зритель, обозревавший панораму, находился как бы на вершине Малахова кургана. Он видел начало Южной бухты, Графскую пристань, Приморский бульвар и Большую Севастопольскую (Северную) бухту. За главным рейдом вырисовывались мощные укрепления Северной стороны — Константиновский и Михайловский равелины.

Видны были корабли Черноморского флота, ведущие огонь по французам, наступающим в районе Килен-балки; перед зрителем раскрывался бой, завязавшийся на пространстве между вторым бастионом и Малаховым курганом, — русские отбивают атаку французов, штурмующих бастион. Здесь же прославленные герои обороны — адмирал Нахимов, опершись на бруствер, наблюдает за ходом боя, Даша Севастопольская принесла воду защитникам Малахова кургана.

Панорама Рубо — огромное полотно длиной 115 и высотой 14 метров. Она приобрела известность не только в нашей стране. Каждый побывавший в Севастополе считал своим долгом осмотреть Панораму. Ежегодно сотни тысяч людей оставляли восторженные отзывы после знакомства с величайшим памятником русской славы.

Судьба Панорамы волновала не только севастопольцев. Об этом задумывались в республиканских организациях, приезжали специалисты из Москвы. Все признали, что полотно истлело. Стоит тронуть его — расползется…

Мы призадумались: что делать?

— Панорама стоит на горе. Сверху отлично видно, что никаких военных объектов вокруг нет… — включился в наш разговор Саша Багрий.

— Но разве фашисты щадили где-нибудь культурные и исторические памятники? — понял его мысль Василий Петрович Ефремов. — У нас, во Франции, в других странах… Убить самую память народа о прошлом, растоптать его культуру — это же входит в их программу.

— Да, я не подумал, — с обычной своей прямотой признался Багрий.

— Какой же все-таки выход, Василий Петрович?

— По-моему, надо эвакуировать реквизит — фигуры, ядра, пушки. А с полотном повременить до крайнего случая. Командование того же мнения. Мы советовались с членом Военного совета Кулаковым.

Так и решили.

Большую работу вела городская комсомольская организация. Сотни комсомольцев по призыву и добровольно ушли на фронт, многие — в Черноморский флот. Среди добровольцев было немало девушек. Оставшиеся в городе комсомольцы несли охрану предприятий, строили укрепления, собирали металлолом, учились стрелять, водить автомашины и танки, овладевали специальностями радиста, медсестры, стали донорами. Все комсомольцы вступили в народное ополчение, прошли строевую и боевую подготовку. На производстве комсомольцы показывали образцы ударной работы. Лучшие из них были приняты в Коммунистическую партию.

Горком комсомола возглавлял, как уже говорилось, Александр Багрий. Сын коммуниста-моряка, Саша уже в семье прошел хорошую большевистскую школу, был беззаветно предан народу и партии. Энергичный, порывистый, он будто был рожден молодежным вожаком.

Багрий работал секретарем первичной комсомольской организации до того, как мы решили выдвинуть его секретарем горкома комсомола. Поначалу Саше приходилось нелегко. Организация была одна из крупнейших в Крыму, а руководителем ее оказался человек, который был годами моложе не только членов бюро горкома, но и многих рядовых комсомольцев. Характер Багрия не позволял ему укрываться за авторитет должности. Он завоевал этот авторитет словом и делом. Споров никогда не избегал, но спорить с ним было нелегко. Багрий много читал, жадно цеплялся за каждого интересного человека. В споре у него всегда находились веские аргументы, острое словцо.

Были у Багрия и другие качества, привлекавшие к нему молодежь: напористость в работе, прямота, приветливость и чуткость к товарищам и, несмотря на болезнь, спортивная ловкость и сила. Комсомольцы убедились, что он по праву занимает высокий пост, и дружно отвечали на каждый его призыв.

Хорошим помощником Саши была Надя Краевая — первый секретарь Северного райкома комсомола. Несколько застенчивая, Надя пользовалась уважением в городской комсомольской организации. После десятилетки она поступила на Морзавод плановиком. Вскоре ее взяли работать в горком комсомола инструктором по школьной работе, а затем на городской конференции избрали членом горкома и утвердили заведующей учетным сектором. В начале войны Краевая была избрана секретарем Северного райкома ВЛКСМ.

Невозможно перечислить все, что делали в эти дни комсомольцы Севастополя. Они были надежными помощниками партийной организации. Особенно активное участие принимала молодежь в строительстве оборонительных рубежей.

Чтобы укрепить Севастополь с суши, Военный совет флота утвердил специальный план строительных работ. В систему рубежей обороны входили противотанковые рвы и надолбы, окопы, ходы сообщения, доты и дзоты, проволочные заграждения. Общее руководство работами было возложено на инженерный отдел флота. Почти не проходило дня, чтобы работники города не побывали в штабе флота или, наоборот, работники штаба и политуправления в горкоме партии. Участие населения в строительстве укреплений, ремонт кораблей, усиление местной противовоздушной обороны — таковы были злободневные темы совместных бесед.

Трудно представить себе что-либо менее благоприятное для земляных работ, чем почва вокруг Севастополя — твердая как гранит. Тысячи севастопольцев — краснофлотцы и плечом к плечу с ними женщины, старики, подростки — находили в себе силы, чтобы под палящим солнцем шаг за шагом, с помощью лопаты, лома, кирки одолевать неподатливый, каменистый грунт. В особо трудных местах им помогали саперы.

Помню, в конце июля мы с Ефремовым приехали на участок за Куликовым полем. Был один из тех неистовых знойных дней, когда воздух, земля, камень, казалось, насквозь пронизаны тяжелым жаром солнца. Сухая, горячая пыль обжигала кожу. И ни малейшего укрытия, чтобы хоть на минуту передохнуть от палящих лучей.

Нас окликнула женщина в белой кофте. Ее голова была низко, по самые брови, повязана косынкой. На обожженное солнцем лицо падала выгоревшая прядь волос. С трудом можно было узнать Марию Сергеевну Коновалову, секретаря Центрального райисполкома. В последнее время она работала агитатором среди женщин своего района.

Что делал агитатор в Севастополе в эти дни? Был организатором труда, непосредственным участником тех мероприятий, к выполнению которых он призывал. Личный пример коммуниста-агитатора действовал убедительнее самых пламенных речей.

Коновалова повела за собой сотни женщин с Горы Матюшенко, Пироговки и Рабочего поселка. Вооружившись ломами, кирками, лопатами, ведрами для подноски воды, они двинулись на строительство оборонительных укреплений. Мария Сергеевна, человек физически не очень сильный, сумела быстро свыкнуться с тяжелым трудом и не только сама ловко управлялась с киркой и лопатой, но и помогала отстающим, вела за собой весь участок.

В короткие часы отдыха Мария Сергеевна читала женщинам газеты, помогала людям разобраться в обстановке на фронте. Яснее становилось значение их труда здесь, на небольшом участке, как часть всенародного дела.

— Вот посмотрите! — с гордостью показала Коновалова на окоп для стрелкового отделения. — Это мы за три дня отрыли.

На первый взгляд казалось, что здесь ничего особенного нет. Такой окоп четверо бойцов отроют за несколько часов. Но стоило услышать металлический звон, издаваемый киркой при ударе о каменистую почву, как сделанное приобретало большой смысл.

Вдруг мы услышали песню:

Песня прозвучала так неожиданно, что в первое мгновение я подумал, не установлен ли поблизости репродуктор. Оказалось, пели женщины, работавшие на соседнем участке, а им подпевали краснофлотцы. С лязгом вонзались кирки в гранитно-твердый грунт, высоко в простор рвалась песня.

Мы приехали узнать, как продвигается строительство рубежей, что нужно сделать для ускорения работ, как облегчить труд людей. Но эта песня севастопольских женщин, взламывающих под раскаленным солнцем непокорную землю, не оставляла сомнений: оборонительные рубежи будут построены в срок.

Женщины Севастополя! Пожалуй, не было такого участка в обороне города, где бы они не приложили своих трудолюбивых рук. Чем они только не занимались! И были готовы ко всему.

Когда в конце августа в городском драматическом театре женщины Севастополя обсуждали призыв москвичек ко всем женщинам мира выступить единым фронтом против кровавого фашизма, стахановка Морского завода Молчанова сказала:

— Мы, женщины Севастополя, способны не только крепить наш тыл, но и в любую минуту, по первому зову партии и правительства готовы выступить с оружием в руках на защиту нашей социалистической Родины.

— Как только моего мужа призвали на фронт, я стала на его место и быстро освоила его специальность, — под громкие аплодисменты заявила работница водоканала Воробьева. — Советую всем овладевать мужскими профессиями, чтобы можно было в любую минуту заменить ушедшего на фронт мужа, сына или брата.

На этом собрании женщины Севастополя дали клятву сделать все, чтоб их родной город оказался неприступным для врага.

Окупился сторицей самоотверженный труд севастопольцев на ремонте боевых кораблей. Крейсеры «Красный Крым» и «Червона Украiна», эскадренные миноносцы и подводные лодки активно участвовали в обороне Одессы, топили вражеские суда, несли охрану родных берегов, отражали нападения вражеской авиации на наши города, на Севастополь. Хорошо справлялась со своими задачами местная противовоздушная оборона.

В сентябре завязались тяжелые бои на севере Крыма. Вскоре немецко-фашистским войскам удалось прорваться за Перекоп, но они были задержаны южнее — на Ишуньских позициях. А в Севастополе в это время усиленно строились новые убежища, продолжалась эвакуация населения, завозилось продовольствие, монтировалось оборудование эвакуированных к нам из Симферополя предприятий, приводились в порядок пекарни, на случай если выйдет из строя хлебозавод.

В начале октября в Севастополь начали прибывать на кораблях части приморской армии и моряки, оборонявшие Одессу. Опыт обороны этого города-героя, естественно, представлял для нас большую важность. Редакция городской газеты «Маяк коммуны» выпустила специальную полосу, посвященную героической обороне Одессы.

На собрании партийного актива Севастополя руководители одесских организаций поделились опытом работы в условиях осады. Несмотря на бомбежку и артобстрел, в Одессе бесперебойно действовала связь, работали электростанции. С помощью населения аварийные команды незамедлительно устраняли все повреждения. Не было длительных перебоев с водоснабжением, работали промышленные предприятия, хлебозаводы, швейные мастерские. Перед нами стояла задача добиться такой же организованности и дисциплины, такой же крепкой спайки фронта и тыла, какая была в осажденной Одессе.

Партийные и советские организации Одессы, несмотря на сжатые сроки, сумели эвакуировать значительную часть населения. На их опыте следовало учиться и нам, тем более что эвакуация из Севастополя проходила не совсем благополучно. Во всяком случае мы не закрывали глаза на смертельную опасность, нависшую над нашей Родиной, и чувствовали, видели, что приближались дни тяжелых испытаний и для нас, севастопольцев.

Шел четвертый месяц войны. Враг угрожал Москве и Ленинграду, бросая туда, а также на Южный фронт все новые и новые части, которые перемалывались бойцами героической Красной Армии. Наша страна напрягала все силы, чтобы давать фронту необходимое вооружение. Перемещенные на восток предприятия закладывали фундамент новых заводов, осваивали производство новых видов боевой техники. Но для этого требовалось время и время…

По железной дороге и по шоссе, идущему на север полуострова — туда, где решалась судьба Крыма, направлялись через Севастополь части Приморской армии и морской пехоты — мужественные защитники Одессы. В их ряды влились отряды коммунистов Крыма, созданные по партийной мобилизации.

Октябрь на исходе, а погода стояла теплая, солнечная. На бульварах, в садах еще много цветов, не сбросили свой зеленый наряд деревья. Воздушные тревоги совсем редки, и по вечерам после тяжелого труда жители города выбираются на свежий воздух — на Приморский и Исторический бульвары, на улицы. Позванивая, бегут трамваи, играют немногие оставшиеся ребятишки, нет-нет да и послышится песня, как в довоенное время, ставшее сразу далеким-далеким, о котором теперь вспоминали с нежной грустью.

Но недолгой была эта передышка.

— Немцы прорвали Ишуньские позиции, — сообщил мне по телефону 26 октября секретарь обкома. — У вас в Севастополе создан городской комитет обороны. Вы утверждены председателем, а Ефремов, контр-адмирал Жуков и начальник горотдела НКВД Нефедов — членами комитета. Приступайте к работе. Решение высылаем.

Я хотел выяснить кое-какие подробности, но разговор прервали. Тогда я позвонил дивизионному комиссару Кулакову, рассказал о звонке из Симферополя, попросил ознакомить с обстановкой.

— К сожалению, об Ишуни верно, — ответил он.

Итак, фронт теперь действительно рядом, нас разделяет несколько десятков километров.

28-го утром городской комитет обороны собрался на свое первое заседание. Кроме членов комитета — Василия Петровича Ефремова, контр-адмирала Гавриила Васильевича Жукова, не так давно командовавшего Одесским оборонительным районом, а ныне начальника нашего гарнизона и заместителя командующего флотом, начальника горотдела НКВД Константина Павловича Нефедова — на заседании присутствовали секретарь обкома по пропаганде Федор Дмитриевич Меньшиков, секретари Севастопольского горкома А. А. Сарина и А. С. Савицкий, первые секретари райкомов П. В. Кролевецкий, Л. А. Сервайский и В. Т. Лопачук.

В постановлении Государственного Комитета Обороны, по решению которого создавались городские комитеты обороны, было сказано, что это делается в интересах сосредоточения всей гражданской и военной власти в одних руках и установления строжайшего порядка в прифронтовых городах и прилегающих к ним районах. Но в Севастополе, как главной базе флота, находится Военный совет Черноморского флота, и военная власть в городе безусловно принадлежит ему. Чем же мы должны заниматься?

Зачитали постановление Военного совета войск Крыма о введении на всей территории полуострова осадного положения. Контр-адмирал Жуков проинформировал о положении на севере Крыма.

— Немцы прорвали Ишуньские позиции и стремятся вырваться на просторы Крыма, отрезать пути отхода наших войск. Идут сильные бои. Нужно готовиться к тому, что передовые части немецких войск со дня на день могут появиться вблизи от Севастополя. Возможны сильные бомбардировки города…

В связи с этим городской комитет обороны решил усилить охрану наиболее важных объектов. На этом же заседании мы приняли обращение к бойцам Красной Армии, к морякам и трудящимся города:

«Бойцы Красной Армии, храбрые, отважные моряки Черноморского флота, — ни шагу назад!

Так же, как били врага под Одессой, как бьют под Ленинградом и Москвой, бейте поганую фашистскую сволочь, громите озверелые гитлеровские орды. Выполняйте свой святой долг перед Родиной. Помните: за вами вся страна, весь советский народ.

Трудящиеся Севастополя! Все силы на разгром врага! Если потребуется, с новой силой повторим героические подвиги героев обороны города в 1854–1855 годах.

Как бы ни была сложна обстановка, проявляйте твердую выдержку, о которую разобьются усилия врага. Выше революционную бдительность! Разоблачайте врага! Истребляйте шпионов и диверсантов! Усильте охрану предприятий! Боритесь с распространителями слухов, со всеми, кто пытается сеять панику, нарушать строжайший порядок, организованность, дисциплину в наших рядах. Бдительность, зоркость сейчас нужны от каждого из нас, как никогда.

Все, как один, в ряды народного ополчения, отрядов всевобуча, в ряды защитников родного Крыма, своего любимого города!»

В тот же день было созвано собрание партийного актива города, а на следующий день — совещание секретарей первичных парторганизаций, руководителей предприятий и учреждений. Мы рассказали о создавшейся обстановке под Севастополем, зачитали обращение городского комитета обороны и предложили привести в боевую готовность части народного ополчения, коммунистический и истребительный батальоны, партизанский отряд, все службы местной противовоздушной обороны. На предприятиях и в учреждениях ввели, по сути, военную дисциплину.

Все эти исключительные меры воспринимались жителями города беспрекословно. Никакого нытья, хныканья, попыток увильнуть от выполнения своего гражданского долга.

29 октября приказом начальника гарнизона Севастополь был объявлен на осадном положении. Хождение граждан и движение автотранспорта разрешалось с пяти утра до десяти вечера. Движение в ночное время — только по специальным пропускам.

30 октября в помещении горкома партии вновь собрался городской комитет обороны. Повестка дня диктовалась бурно развивающимися событиями. Сведения с фронта поступали все более тревожные: враг рвался в Крым. Мы решили немедленно охватить военной подготовкой всех граждан, способных держать оружие в руках. Ввиду близкой угрозы Севастополю обратились в областные организации с просьбой увеличить в городе запасы продовольствия за счет дополнительного завоза с крымских складов муки, круп, зерна, соли, консервов, ускорить перегон из ближайших районов скота, создать запасы фуража.

Не успели закончить заседание, как в кабинет вошел помощник секретаря горкома Николай Игнатьевич Терещенко.

— Со стороны Качи слышна стрельба орудий береговой обороны. Неужели враг подбирается с моря?!

Мы вышли на балкон.

— Да, это береговики, — забеспокоился контр-адмирал Жуков. — Я поехал…

Тут же раздался телефонный звонок, спрашивали контр-адмирала.

— Он выехал в штаб, — сообщил я. — А что это за стрельба?

— Новониколаевская батарея, повернув стволы, бьет по наступающему врагу.

Несколько позднее выяснили подробности. Немецкие мотомехчасти пытались прорваться к Севастополю севернее Качи. Их встретили огнем артиллеристы береговой обороны, которой командовал старший лейтенант Заика. Бой продолжался три дня. Гитлеровцы бомбили и обстреливали огневые позиции, бросали на батарею десятки танков. Лишь ценой больших потерь (наши артиллеристы уничтожили более тридцати танков) немцам удалось продвинуться немного вперед.

Каждый из присутствующих понял, что гитлеровцы уже на подступах к Севастополю. Продолжая прерванное заседание, городской комитет обороны решил все силы бросить на строительство дополнительных оборонительных укреплений; ускорить эвакуацию оборудования предприятий и населения, не связанного с обороной города, завершить ремонт боевых кораблей…

На следующий день по радио передали обращение Военного совета Черноморского флота к защитникам города:

«Врагу удалось прорваться в Крым… В этот грозный час еще теснее сплотим свои ряды для разгрома врага на подступах к Севастополю…»

На грузовых машинах и пешим строем двинулись по улицам города вновь сформированные батальоны моряков. Одни переправлялись через Северную бухту, чтобы занять передовые позиции в районе деревушки Мамашай, другие шли по Лабораторному шоссе к Дуванкою, хутору Мекензи, Шулям, Чоргуню, третьи — по Балаклавскому и Ялтинскому шоссе к Алсу, Комарам, Кадыковке. Окопы и траншеи, дзоты и доты, воздвигнутые севастопольцами, заполнялись стойкими защитниками города, готовыми на смертный бой с врагом.

Военный совет Черноморского флота в обращении к личному составу напоминал о традициях прошлой севастопольской обороны, о подвигах революционных моряков, отдавших свою жизнь за социалистическую революцию. Военный совет призывал драться так, «как дерутся моряки Балтийского флота, как дерутся бойцы Красной Армии на подступах к Москве, как дерутся славные моряки Кронштадта и полуострова Ханко на подступах к Ленинграду».

Не считаясь ни с какими потерями, немцы остервенело рвались в эти дни к Севастополю. Позднее мы узнали о приказе Гитлера занять город к 1 ноября. Всем было ясно: Севастополь сковывает силы врага, которые он мог бы перебросить на Керченский полуостров, чтобы затем совершить прыжок на Кубань и Кавказ, взять под контроль Черное море.

У меня в кабинете часто собирались члены бюро. Я смотрел на своих товарищей: брови сурово насуплены, губы сжаты, а в глазах решимость и вера в наше правое дело, в нашу победу. Всем своим видом они говорили: «Не такой легкий орешек наш Севастополь!» Эта решимость звучала и в словах выступавших на митингах и собраниях, проходивших на кораблях, в частях, на батареях, на предприятиях.

Теперь, спустя три десятилетия, перелистывая газеты тех дней, я читаю то, что когда-то слышал своими ушами, представляю людей, которые давали клятву до последней капли крови защищать Севастополь, заново переживаю высокую душевную приподнятость, щедрое горение, которые были свойственны всем защитникам Севастополя.

2 ноября был оставлен Симферополь. А накануне в Севастополь прибыли члены бюро и аппарат Крымского обкома партии, руководители советских органов. Со всего Крыма стекались к нам люди, не желавшие оставаться на территории, занятой врагом.

3 ноября мы созвали совещание партийного актива города. Утром, еще до совещания, слушали по радио передовую статью «Правды». «Каждый свой шаг, всю свою работу партийные организации обязаны подчинить задаче усиления отпора врагу, истреблению гитлеровских орд, — говорилось в газете. — Военная работа сейчас должна занять в деятельности каждой партийной организации центральное место и вестись с исключительной энергией, каждодневно, ежечасно».

Все это непосредственно относилось к нам.

Ознакомив актив с положением на Крымском театре военных действий, первый секретарь обкома В. С. Булатов и вице-адмирал Ф. С. Октябрьский поставили перед партийной организацией основную задачу — подчинить работу всех учреждений и предприятий интересам обороны Севастополя.

Участники совещания внимательно выслушали выступление вице-адмирала Октябрьского. Он сообщил, что со стороны Евпатории в район Качи вышли 22-я немецкая дивизия и 5-я румынская моторизованная бригада. Со стороны Симферополя к Дуванкою, Шулям и Черкез-Кермену вышли 132-я и 50-я пехотные дивизии и танки. 72-я дивизия пытается отрезать нашей Приморской армии путь на Ялту и Байдары. Но части приморцев с боями прорываются к Севастополю.

Как в первые дни и месяцы войны, так и в дальнейшем в тяжелые дни штурмов и в дни затишья мы непременно собирали партийный, советский, хозяйственный актив, чтобы рассказать о положении на фронте и в городе, доложить о принятых мерах, выслушать мнение людей, на плечи которых ложилась вся тяжесть обороны.

Мы понимали, что Севастополю трудно рассчитывать на какую-то исключительную помощь страны: людские резервы, вооружение и боеприпасы одинаково нужны на всех фронтах. Положение Севастополя осложнялось тем, что на оборонительных рубежах города войск было немного. Приморская армия и некоторые части морской пехоты оказались отрезанными и пробивались к Севастополю с тяжелыми боями. Оборонительные линии занимали моряки из учебного отряда, с кораблей, из училища береговой обороны, из штабов и тыловых учреждений флота, местный стрелковый полк, коммунистический и истребительный батальоны и вновь созданные отряды ополченцев.

Под Севастополем завязались упорные, кровопролитные бои с численно во много раз превосходящим противником. А в самом городе одна воздушная тревога следовала за другой. Фашистские самолеты группами и в одиночку бомбили корабли и транспорты, Морской завод, железнодорожный узел, жилые кварталы.

Раньше вражеские летчики прилетали под вечер или ночью, их самолеты держались на большой высоте, в одиночку или парами. Минут за десять — пятнадцать до начала налета давался сигнал воздушной тревоги, в небо подымались наши «ястребки», изготовлялась к стрельбе зенитная артиллерия. По следам трассирующих пуль, по лучам прожекторов, по дымкам разрывов легко было обнаружить местонахождение воздушных пиратов. Но когда вражеская авиация стала базироваться неподалеку от Севастополя, крупные соединения тяжелых фашистских бомбардировщиков появлялись над городом в самое различное время.

На КП, в горком, в комитет обороны то и дело поступали сообщения: «Центральная часть города без воды», «На хлебозаводе повреждено пять печей», «Прямое попадание вражеских бомб в эскадренный миноносец, стоящий в доке», «На улице Карла Маркса бомбой разрушен жилой дом, много жертв», «Остановился трамвай…» Требовалось немедленно принимать меры, чтобы восстановить водопровод, дать электроэнергию, хлеб, ликвидировать повреждения.

Вспоминается такой случай. Звонит мне директор Морского завода Михаил Николаевич Сургучев:

— Товарищ Борисов, через два часа на Большую землю отправляются транспорты с людьми и оборудованием, а хлеба до сих пор достать не можем.

— Звонили в горторготдел?

— Ничего не получается. Кто-то поставил на хлебозаводе автоматчиков, и они гражданских даже близко не подпускают.

Наш хлебозавод снабжал тогда не только гражданское население, но и воинские части. Хлеба выпекалось бы достаточно, если бы не повреждения печей во время бомбежек. Эвакуируемых надо было снабдить впрок на несколько дней: транспорты, во избежание встреч с вражескими бомбардировщиками и торпедоносцами, сначала брали курс в открытое море, а уж затем поворачивали в сторону Кавказа.

— Примерно через час хлеб у вас будет. Привезут прямо на завод, — пообещал я Сургучеву.

Вместе с комендантом города майором А. П. Старушкиным мы выехали на хлебозавод. Здесь скопилась масса машин и повозок. Там, где грузили хлеб, стояли капитан и два армейских автоматчика.

— Я комендант города, — представился Старушкин капитану. — По чьему указанию вы поставили здесь автоматчиков?

Капитан что-то пробормотал. Было совершенно ясно, что это самоуправство.

— Отведите его в комендатуру, — приказал Старушкин своему помощнику. — Там разберемся.

Разыскав работника Морского завода, я спросил:

— Ваша очередь прошла?

— Часа четыре назад.

— Грузите!

— Не разрешают.

— Грузите.

Пока шла погрузка, вместе с директором хлебозавода Сидоренко и представителем горторготдела я быстро просмотрел наряды и предложил строго их придерживаться. Через час от причалов Морского завода отошли два транспорта с оборудованием и сотнями рабочих, инженерно-технических работников вместе с семьями. Они отправлялись в Туапсе и Поти, где должны были, так же как и в Севастополе, ремонтировать корабли Черноморского флота. Многих из тех, кто находился на транспортах, я хорошо знал.

— Счастливо оставаться! — кричали они стоявшим на берегу.

— Счастливого плавания! До скорой встречи в Севастополе! До скорой победы!

Город был уже неузнаваем. Много разрушенных домов, порваны электрические и телефонные провода, повреждены трамваи. Бойцы МПВО и групп самозащиты, работники милиции, врачи, медсестры едва успевали ликвидировать завалы и повреждения, оказывать помощь раненым. Пронзительный вой гудков и сирен, пальба орудий береговой обороны и зениток, глухие разрывы бомб и резкий свист осколков раздавались день и ночь. С фронта, находившегося в каких-нибудь десяти километрах, явственно доносился грозный гул битвы.

В Севастополь прибыл командующий Приморской армией генерал-майор И. Е. Петров. Вместе с ним — начальник штаба полковник Н. И. Крылов, член Военного совета бригадный комиссар М. Г. Кузнецов, начальник политотдела полковой комиссар Л. П. Бочаров.

Части Приморской армии и морской пехоты, пробиваясь к Севастополю, сильно поредели. Но оставшиеся в живых были закаленные в боях воины. Вместе с моряками, сражавшимися на земле, и артиллеристами береговой обороны они составили костяк обороны города. У них учились воевать прибывшее с Большой земли пополнение и народные ополченцы.

На городской комитет обороны ежедневно обрушивалась лавина неотложных дел. Нужны были строительные материалы для оборонительных рубежей и землянок. Требовались помещения для госпиталей и складов. Надлежало организовать ремонт автомашин, орудий, повозок, наладить производство телефонного кабеля, восстанавливать телефонную связь. Наступила великая севастопольская страда.

24-я годовщина Октября отмечалась в городе скромно. Ни торжественных собраний, ни парада, ни демонстраций, конечно, не было. 7 и 8 ноября считать рабочими днями — таково было решение городского комитета обороны, поддержанное всеми рабочими.

Вечер накануне праздника севастопольцы провели у репродукторов. Сидели у приемника и мы, работники горкома, горисполкома, штаба МПВО. Что враг находится под самой столицей, мы знали. Знали и о том, что гитлеровцы на весь мир кричат, что скоро займут Москву.

И вот позывные Москвы. Диктор объявляет о прошедшем торжественном заседании Московского городского Совета совместно с партийными и общественными организациями. А на следующее утро я сквозь сон услышал чье-то радостное восклицание: «На Красной площади был парад!» Об этом мы решили известить все организации, предприятия, убежища, учреждения. Везде были включены репродукторы. Слушая по радио рассказ о традиционном параде, мы представляли себе заснеженную Красную площадь и тяжелую поступь танков, героических защитников столицы, прямо с парада уходивших на фронт. Трудно передать, сколько сил и энергии вселило в нас это сообщение. «Москва наша, и враг никогда не будет в столице» — эти слова были у всех на устах.

В тот же день мы узнали, что Военный совет флота получил приказ Ставки Верховного главнокомандующего о создании Севастопольского оборонительного района. Задача была поставлена так: Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами. Этот приказ защитники города поняли так, что Родина и партия верят в их силу и волю к победе над врагом.

Командующим оборонительным районом назначался вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский. Во главе сухопутной обороны был поставлен участник гражданской войны и герой обороны Одессы, командующий Приморской армией Иван Ефимович Петров. Военно-воздушные силы возглавил участник боев в Испании, опытный летчик и замечательный командир Николай Алексеевич Остряков. Командующим береговой обороной оставался Петр Алексеевич Моргунов. Все сни были заместителями командующего района. Членом Военного совета являлся Николай Михайлович Кулаков, начальником политического управления — Петр Тихонович Бондаренко.

Примерно в эти же дни стало известно о приказе командующего 11-й немецкой армией генерала Манштейна: «Севастополь… взять маршем, коротким ударом».

Взять город «коротким ударом» не удалось. Бои за Севастополь с каждым днем принимали все более ожесточенный и затяжной характер.

Торжественный день 7 ноября запомнился не только воодушевляющим парадом войск на Красной площади — в этот день героический подвиг совершили пять защитников нашего города. Пожертвовав своей жизнью, они предотвратили прорыв фашистских танков в Севастополь.

Заняв небольшой блиндаж на холме, с которого хорошо просматривались подступы к городу, пять краснофлотцев во главе с политруком Николаем Фильченковым решили любой ценой задержать немецкую пехоту, которая под прикрытием семи танков рвалась в Севастополь. Едва головной танк оказался поблизости, как был подбит и запылал. Та же участь постигла еще три вражеские машины. Оставшиеся повернули назад. Пехоте ничего не оставалось делать, как отступить. Но вскоре снова раздался лязг гусениц. На этот раз на прорыв пошли пятнадцать танков. Фильченков решил рискнуть подпустить танки вплотную, подбить первый, он остановит движение, а там уничтожать остальные. Так и сделали. Когда танк всей своей громадой готов был навалиться на краснофлотца Цибулько, тот меткой очередью в щель сразил водителя. Танк остановился, но из-за него показался второй. Связкой гранат подорвали его, и он свалился с насыпи. Еще две машины подбили краснофлотец Паршин и политрук Фильченков. Снова немцы не выдержали — отступили. Пятеро храбрецов понимали, что не миновать новой атаки. А у них оставалось всего три связки гранат на троих. И все-таки они не покинули позицию.

При новой попытке водитель переднего немецкого танка решил обойти подбитые ранее машины и вырваться на дорогу. Навстречу ему грудью встал политрук Фильченков и с возгласом: «Не пустим к Севастополю!» — бросился со связкой гранат под танк. Вслед за политруком поднялись краснофлотцы Паршин и Одинцов и подорвали два других. Уцелевшие танки повернули назад, сминая собственную пехоту… Пять героев удержали рубеж ценой своей жизни.

Николаю Фильченкову, Василию Цибулько, Юрию Паршину, Даниилу Одинцову и Ивану Красносельскому посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза, а на месте их подвига в 1944 году установлен памятник.

7 ноября в районе Ялты гитлеровцы совершили страшное злодеяние — потопили теплоход «Армения», вышедший из Севастополя и принявший еще в Ялте раненых бойцов и эвакуированных.

Массированные налеты на город совершались с педантичной регулярностью. Каждый день по нескольку раз. Это сказывалось на работе промышленных предприятий. В четко работавшем городском хозяйстве начали ощущаться заметные перебои. Иногда подолгу не удавалось наладить связь, предприятия простаивали из-за отсутствия воды и электроэнергии, не говоря уже о том, что воздушные тревоги отнимали уйму рабочего времени.

Что можно было предпринять? Рабочие, например, сами уже предлагали изменить систему подачи сигналов, чтобы работать во время «не очень сильных налетов». Советовали также некоторые особо важные предприятия перевести под землю.

Городской комитет обороны и горком партии решили провести совещание руководителей городских и районных организаций, предприятий, учреждений, чтобы совместными усилиями определить самые неотложные меры для выполнения приказа Ставки — как можно лучше помогать фронтовикам оборонять город. На совещании присутствовали также секретари обкома и представители командования. Нас, руководителей города, критиковали за то, что подходим к оценке людей и их возможностей со старой меркой, без поправок на то, что война удесятерила силы нашего народа и требования стали жестче. В единодушно принятом решении записали:

«Ввести в партийной организации, на предприятиях, в штабах и командах МПВО еще более жесткую дисциплину. Все население города объявить мобилизованным. Эвакуировать всех женщин с малолетними детьми, всех больных, стариков. Больше строить убежищ скального типа. Укрыть в землю промышленные предприятия. Быстрее эвакуировать оборудование заводов, культурные и исторические ценности…»

Во всей этой грандиозной работе Центральный Комитет партии и Советское правительство оказывали нам огромную помощь. Севастопольцы смогли выдержать многомесячную борьбу с врагом, неистово штурмовавшим город, в условиях осады, бомбежки и обстрелов неизменно проявляли высокую самоотверженность и трудовую доблесть прежде всего потому, что ощущали внимание и помощь всей страны.

В город постоянно прибывали корабли Черноморского флота и суда Азово-Черноморского бассейна с новым пополнением, продовольствием, боеприпасами. Уходили эти суда груженные оборудованием эвакуируемых предприятий, историческими и культурными ценностями. На этих же судах и кораблях вывозилось гражданское население Симферополя и Севастополя. Днем и ночью у стенок Морского завода шла погрузка машин, станков и всевозможных материалов на транспорты, уходившие в Поти, Туапсе, Новороссийск.

Морской завод не эвакуировался целиком. Значительная часть его оборудования должна была остаться в Севастополе для обслуживания нужд флота. Но крыши и стены цехов не могли уже служить надежной защитой от немецких фугасок. Для завода необходимо было подыскать более безопасное место.

После обсуждения этого вопроса на Военном совете флота, в обкоме и горкоме партии было решено остающееся оборудование переправить в глубокие штольни на берегу Северной бухты и там создать подземный спецкомбинат № 1 для производства минометов, мин и гранат. Одновременно в инкерманских штольнях создавался спецкомбинат № 2 для производства обмундирования, обуви и белья для фронтовиков.

Каждое крупное мероприятие, связанное с помощью фронту, обычно мобилизовало силы всей партийной организации города. И сейчас, когда малейшее промедление могло нарушить снабжение фронта вооружением и боеприпасами, создание подземных комбинатов стало делом всех коммунистов Севастополя. Пришлось решать множество задач, организационных и технических. Необходимо было подобрать кадры руководителей и специалистов, приспособить штольни под цехи, обеспечить их электроэнергией и водой, оборудовать вентиляцию, разместить в тесных подземных цехах большое количество станков, машин, сложного оборудования.

Наконец, создание спецкомбинатов влекло за собой устройство в штольнях «подземного городка» для рабочих и их семей.

Оборудование, станки и машины грузились на платформы заводской железной дороги и направлялись к причалам Морского завода. Тут их перегружали на баржи и баркасы, которые и доставляли груз к берегу Северной бухты, к штольням будущего спецкомбината.

— Трудно, — говорил директор завода М. Н. Сургучев. — Погрузочные механизмы и квалифицированные рабочие уже эвакуированы в тыл, транспорт не приспособлен, людей в обрез…

Выход был один: шире привлечь население, а коммунистам и комсомольцам возглавить работу на решающих участках. «Коммунисты, вперед!» — под этим лозунгом были обеспечены успех строительства оборонительных рубежей, создание партизанского отряда и ряд других важнейших мероприятий по обороне Севастополя. Поэтому и сейчас горком и райкомы партии направили на Морской завод и в штольни десятки коммунистов с других предприятий. С помощью первичных партийных организаций подобрали для спецкомбината инженеров, техников, мастеров.

Секретарь обкома по промышленности Л. Е. Спектор, наши работники А. А. Сарина и А. А. Петросян, а также командиры управления тыла флота сутками не выходили из штолен, покидая их только для того, чтобы побывать на заводе или в горкоме с новыми требованиями и предложениями.

Приложил тут руки и Саша Багрий со своим комсомольским активом. Они организовали соревнование комсомольско-молодежных бригад на погрузке и разгрузке оборудования. Надя Краевая занялась устройством быта в штольнях, главным образом детского, а молодой коммунист Костя Гармаш, позднее выдвинутый секретарем Корабельного райкома комсомола, — вопросами производства. Много инициативы и находчивости проявили комсомольские вожаки Тася Абрамович и Рая Иванова.

Кажется, сделали все необходимое, чтобы быстрее закончить пуск спецкомбината. Но дело продвигалось медленнее, чем требовала обстановка.

В обеденный перерыв мы приехали в штольни, решили провести здесь митинг. Под землей было мрачно, сыро, тяжело дышалось. Подключили несколько сильных ламп и, сдвинув три-четыре ящика, сделали что-то вроде трибуны. Я говорил с людьми о том, что у меня на душе: в первую очередь о неудовлетворенных нуждах флота, о необходимости ускорить пуск комбината. Рассказал о героической обороне Ленинграда, об отважном политруке Фильченкове и его товарищах, отдавших свою жизнь за Родину…

В передних рядах стоял пожилой рабочий. Он внимательно всех слушал, затем вышел вперед:

— Верно, товарищи, тут говорилось. На фронте наши сыны насмерть с фашистом бьются, а у нас дела туго двигаются. Так ли надо помогать фронту?

Подземный цех наполнился гулом одобрения.

— Я вот что скажу, — продолжал рабочий. — Дадим нашей Коммунистической партии слово, что пустим комбинат на две недели раньше срока.

Его поддержали другие выступавшие. Говорили, что можно поднатужиться и преодолеть трудности, чтобы иметь возможность в полную силу снабжать защитников города вооружением и боеприпасами.

— Что же решим? — спросил я начальника спецкомбината С. Т. Терехова. — Значит, семнадцатого?

— Против народа не пойдешь, — развел он руками. — Будет семнадцатого ноября!

В те дни через линию фронта ушел в тыл врага наш севастопольский партизанский отряд. В нем было больше двухсот человек, в том числе сто сорок коммунистов и комсомольцев. Вскоре поступили сведения, что партизаны успешно ведут бои с противником, выводят из окружения воинские подразделения, доставляют командованию сведения о расположении врага.

Приближалась зима, а в Севастополе еще оставалось много населения, непосредственно не связанного с обороной города. Разместить всех в надежных убежищах не представлялось возможным. К тому же надо было экономить продовольствие, завозить которое с Большой земли становилось все труднее. Поэтому городской комитет обороны принимал энергичные меры к эвакуации возможно большего числа людей, особенно женщин, детей, больных, стариков.

Чуть ли не каждого человека приходилось долго и терпеливо убеждать в необходимости эвакуироваться. Севастопольцы не хотели покидать родной город. Соглашались лишь под напором неотразимых аргументов. Затем надо было снабдить отъезжавших продовольствием, доставить к месту эвакуации, помочь погрузиться на корабль или транспорт.

Улицы и дворы опустели. Встречались лишь одинокие пешеходы, патрули, дежурные. В редкие часы затишья жители спешили перенести в укрытия необходимые вещи. Там обосновывались капитально, с семьями. Устанавливали кровати, переносили матрацы, посуду.

А враг неистовствовал. Севастополь стал самым настоящим фронтовым городом. Нередко бывало так, что на промышленные объекты и жилые кварталы налетов совершалось больше, чем на передовые позиции, и некоторые предприятия находились ближе к передовой, чем воинские части. Все севастопольцы стали фронтовиками, показывавшими образцы мужества.

Когда на одной из береговых батарей не оказалось снарядов, секретарь парторганизации рыболовецкой артели «Рыбацкая коммуна» Котко и председатель артели Евтушенко с риском для жизни организовали доставку боеприпасов на яликах.

Подбитые орудия, автомашины, танки для ремонта приходилось доставлять с передовых позиций в город.

— А что, если ремонтировать прямо на передовой, — предложили рабочие мехстройзавода. — Особенно когда ремонт небольшой. Сколько будет выиграно времени…

Эта инициатива была поддержана, и уже на другой день на передовую потянулись рабочие с походными мастерскими. Как были благодарны им фронтовики, особенно артиллеристы береговой обороны!

На одной из двенадцатидюймовых батарей вышло из строя орудие. Для того чтобы его сменить, требовалось специальное подъемное оборудование, которого в Севастополе не было. На помощь пришла смекалка. Работники тыла флота Прокуда, Миллер, Белик и Петров вместе с мастером-такелажником Морского завода Соценко соорудили оригинальное приспособление и за двое суток сменили орудие. Грозная батарея вновь начала посылать врагу свои полутонные «гостинцы».

Трудовой энтузиазм севастопольцев был под стать ратному героизму защитников города.

Рабочие управления электросетей Шевченко, Ушаков, Лунин, Гончаров, Тютюник ежедневно под непрекращающимися бомбежками и обстрелом восстанавливали линии электропередачи и тем самым обеспечивали снабжение энергией промышленных предприятий.

Завод «Молот» — до войны это была артель промкооперации — получил срочный военный заказ. Токарю Руденко поручили изготовить модель. Он проработал подряд тридцать шесть часов. Задание командования было выполнено досрочно.

Машинисты паровозного депо бесстрашно водили бронепоезд «Железняков», командиром которого был морзаводец Харченко.

День ото дня все четче определялись боевые задачи городского комитета обороны. В его руках сосредоточилась гражданская власть в городе, а все внимание было направлено на выполнение приказа Ставки: Севастополь не сдавать.

Городскому комитету обороны приходилось решать самые разнообразные вопросы, бюро же горкома занималось преимущественно организационно-партийной и массово-политической работой. Централизация руководства, когда первый секретарь горкома партии был одновременно председателем комитета обороны и комиссаром МПВО, а председатель горисполкома — членом комитета обороны, членом бюро горкома и начальником МПВО, давала возможность принимать оперативные решения. Но основные, принципиальные вопросы обсуждались коллективно. Пленумы партийных комитетов, как и сессии Советов депутатов трудящихся, не созывались, потому что большинство членов горкома, райкомов и депутатов находилось на фронте, некоторые были эвакуированы. Оставшиеся в Севастополе привлекались для работы по заданиям комитета обороны, партийных и советских органов.

В аппарате горкома работало девять человек: два секретаря, четыре заведующих отделами, помощник секретаря, машинистка и шофер (он же комендант здания). Рабочее место работников партийного, советского, профсоюзного, комсомольского аппарата находилось в цехах предприятий, в командах МПВО, убежищах, воинских частях. Это постоянное общение с людьми позволяло хорошо знать обстановку, подхватывать полезную инициативу, своевременно ставить перед руководством города назревшие вопросы.

Городской комитет обороны не имел специального аппарата. Все задания выполнялись силами работников горкома, горисполкома и штаба МПВО, широко привлекался актив. Решения принимались без долгих разговоров, а часто и без протокола, деловые, конкретные. И в жизнь они проводились немедленно.

В первые же месяцы войны севастопольская городская партийная организация сократилась почти вдвое: много коммунистов ушло на фронт, в коммунистический и истребительный батальоны, часть была эвакуирована с предприятиями. Из семи тысяч комсомольцев осталось чуть больше тысячи. Однако необходимо было заменять ушедших, выдвигать руководителями предприятий, учреждений, городских и районных организаций новых товарищей. Естественно, среди выдвигаемых было много женщин.

Не сразу приходит умение руководить, не сразу завоевывается авторитет, и можно было только удивляться тому, как незаметные, казалось бы, работники, еще вчера стеснявшиеся выступить на многолюдном собрании, буквально преображались на глазах, становились инициативными, умелыми вожаками масс.

Немецкое командование предпринимало отчаянные усилия, чтобы сломить сопротивление защитников Севастополя. Начался артиллерийский обстрел города. К бомбежкам уже как-то привыкли, о них заранее предупреждал сигнал воздушной тревоги, и люди успевали укрыться. Даже когда бомба отделялась от самолета и с характерным воем разрезала воздух, можно было успеть отбежать в безопасное место. Иное дело — артобстрел. Но и при этом у людей стали вырабатываться определенные навыки. Они уже знали, какой стороны улицы надо держаться во время обстрела, избегали ходить группами, по каким-то неуловимым признакам угадывали направление полета снаряда.

Печальный опыт первых обстрелов показал, какую опасность представляет скопление людей на улицах и в наземных помещениях. Мы всячески форсировали перевод магазинов в скальные убежища, часть их временно укрыли в подвалах.

Наша оборона держалась крепко. Днем и ночью вели огонь по врагу тяжелые береговые батареи Александера, Матушенко, Драпушко. С шумом проносились над городом полутонные снаряды 35-й батареи капитана Лещенко.

12 ноября центр боев переместился на правый фланг, в район Балаклавских гор, Ялтинского шоссе, Варнаутки и совхоза «Благодать», где действовала 72-я немецкая дивизия, поддержанная сотней танков. Ожесточенная борьба шла за каждую высотку, за каждую складку местности. Окопчик одиночного бойца становился дотом.

Наши части предприняли ряд контратак. — Как только раздавался приказ «В атаку!», шинели летели с плеч долой, на головах вместо касок появлялись бескозырки и краснофлотцы в полосатых тельняшках яростно устремлялись на врага.

Бессмертна слава моряков-черноморцев, грудью отстаивавших Севастополь в этот критический период обороны! Они героически держали оборону, пока не подошли и не стали на защиту города части Приморской армии.

— Худо нам придется… Оставлена Керчь, — мрачно сказал зашедший 16 ноября на КП генерал-майор Моргунов.

На территории Крыма в руках советских войск остался теперь совсем небольшой клочок земли — Севастополь. До ближайшего родного берега — около четырехсот километров. Но севастопольцы не падали духом, были полны решимости до конца отстаивать город.

К этому времени спецкомбинат начал давать продукцию, необходимую для фронта. В те дни я снова побывал на комбинате — выступал на открытом партийном собрании с докладом о текущем моменте. Трудно было представить себе, что несколько недель назад люди задыхались здесь от недостатка кислорода. Чистый воздух, в цехах сухо, светло. На стенах развешаны лозунги, плакаты, показатели выполнения плана. В застекленных витринах центральные и местные газеты. «Молнии», «боевые листки» оповещали обо всех значительных событиях в жизни комбината. Один из листков был посвящен рабочему Николаеву, который, выполняя задание для фронта, в течение двадцати семи часов не оставлял своего рабочего места. В следующем листке уже рассказывалось о пожилом рабочем Петрове, перекрывшем рекорд Николаева.

Если бы не отсутствие окон да не грубые, с рубцами каменные стены, залы спецкомбината напоминали бы старые цехи Морского завода. В комбинате оборудовали красный уголок, радиотрансляцию, библиотеку. В красном уголке по расписанию занимались политшколы, кружки — ПВХО, санитарный, драматический, хоровой, шахматный. Об этом позаботились комсомольцы комбината.

По окончании доклада состоялся просмотр кинофильма «Александр Невский». Большинство уже видело этот фильм в довоенное время, но сейчас все мы восприняли картину совсем по-иному. Потрясающее впечатление произвела песня «Вставайте, люди русские». Усиленная резонансом подземелья, она захватывала душу. Когда же Александр Невский произнес свои знаменитые слова: «Если кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!» — зал разразился бурными рукоплесканиями.

В двадцатых числах ноября первое наступление гитлеровцев на Севастополь было отбито. Меньше стало налетов, спокойнее на фронте, спокойнее и в городе. Генерал Манштейн в своих воспоминаниях об этих днях пишет: «Командование армии должно было отказаться от своего плана взять Севастополь внезапным ударом с ходу».

Затишье длилось немногим более трех недель. «Время выжидания прошло, — говорилось в очередном обращении Манштейна к своим войскам. — Для того чтобы обеспечить успех последнего большого наступления в этом году, необходимо было сделать нужные приготовления. Мы подготовились основательно… Вы в первом же бою разобьете врага. Севастополь падет!»

На рассвете 17 декабря после сильной авиационной и артиллерийской подготовки противник атаковал наши позиции. Кровопролитное сражение нередко переходило в рукопашные схватки.

Военный совет Черноморского флота призвал защитников Севастополя бить врага, как бьют его под Москвой, как громят под Тихвином, беспощадно истреблять фашистских захватчиков, отражать все их попытки пробиться к городу.

«Помните, что к Севастополю приковано внимание народов не только нашей Родины, но и всего мира.

До последней капли крови защищайте наш родной Севастополь!

Родина ждет от вас победы над врагом. Ни шагу назад!

Победа будет за нами!»

Севастопольцы вновь проявили невиданное мужество, массовый героизм. Это в дни второго наступления беспримерный подвиг совершили моряки дзота № 11. В течение нескольких дней горстка храбрецов отражала непрерывный напор двух вражеских батальонов, поддерживаемых артиллерией, минометами и авиацией. На дзот было сброшено около двух десятков бомб. За исключением одного, все защитники маленькой крепости погибли. На месте их гибели в сумке пулеметчика Алексея Калюжного нашли записку:

«Родина моя! Земля русская! Я, сын ленинского комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывало мне сердце. Бил гадов, пока в груди моей билось сердце. Я умираю, но знаю, что мы победим. Моряки-черноморцы! Держитесь крепче, уничтожайте фашистских бешеных собак! Клятву воина я сдержал. Калюжный».

Положение на фронте все более обострялось. Город непрерывно подвергался бомбежке и артиллерийскому обстрелу. Однако и в этих условиях работа велась круглосуточно. Новые отряды севастопольцев выходили на строительство дополнительных укреплений, сотни рабочих ремонтировали боевую технику прямо на передовой, женщины и девушки после работы шли дежурить в госпитали.

Город, как обстрелянный солдат, держался со спокойным достоинством и мудрой храбростью. Каждый новый день открывал в лице его защитников высочайшее благородство, величие духа и твердую решимость выполнить свой долг до конца.

Душой каждого коллектива были партийные организации. Днем и ночью коммунисты находились среди людей. Секретари цеховых парторганизаций спецкомбината № 1 Морозов, Палатникова и Рябогина до мельчайших деталей знали судьбу каждого рабочего, для всех у них находилось теплое, подбадривающее слово. Являясь, как и все рабочие, бойцами народного ополчения, они выходили на полевые учения, строили оборонительные рубежи, вникали во всякую мелочь работы предприятия. Спецкомбинат успешно справлялся с выполнением фронтовых заданий, поставлял на передовую минометы, гранаты, мины.

Секретарь парткома, он же начальник политотдела железнодорожного узла, А. Е. Немков вместе с начальником отделения И. Д. Киселевым сумели так организовать работу своего коллектива, что железнодорожники не только водили поезда к фронту, ремонтировали пути, паровозы и вагоны, но и обслуживали бронепоезд «Железняков», построили для фронтовиков поезд-баню, организовали у себя на узле ремонт боевой техники, изготовляли противотанковые «ежи», производили детали для минометов и гранат.

Незадолго до начала второго наступления на командном пункте флота я рад был встретить генерал-майора И. Е. Петрова. Он почти все время находился на передовой, в частях, а на КП бывал редким гостем. Генерал приветствовал меня словами:

— Вот теперь Севастополь стал образцовым советским тылом. С таким тылом можно воевать.

Похвала этого смелого и требовательного командарма была для нас как награда.

— Но, — продолжал генерал, — фронту нужно еще очень много. Снаряды, мины, гранаты должны поступать непрерывно. И еще… Нельзя ли ускорить ремонт танков и орудий?

Вернувшись к себе, я вызвал Петросяна. За эти несколько месяцев он сильно изменился. От робости и неуверенности не осталось и следа. Заведующий промышленным отделом был неистощим на выдумки. Его изобретательность, инициатива, энергия восхищали не только нас, но и рабочих севастопольских предприятий, с которыми он постоянно имел дело… Договорились перебросить еще часть людей с других предприятий и учреждений на помощь спецкомбинату и мастеров по ремонту военной техники. Вся надежда была на самоотверженность людей.

Этой самоотверженности, казалось, не было предела. Севастопольцы жили верой в победу, в свою силу, перед которой отступали любые невзгоды и трудности.

Однажды вражеский снаряд попал в главный корпус ГРЭС-1. Взрывом был поврежден котел. Сменный мастер коммунист Красненко, не раздумывая, бросился к нему и предотвратил аварию. Бывшая домохозяйка Туленкова работала на подстанции одна вместо трех монтеров. Пожилая учительница Федоринчик бесстрашно сопровождала транспорты с ранеными.

В один из этих тревожных дней к нам на КП пришел руководитель инженерной обороны Севастополя, Герой Советского Союза генерал-майор Аркадий Федорович Хренов.

— Требуется подкрепление, — сказал он. — Надо строить новые оборонительные рубежи, укреплять то, что есть…

Пришлось вновь мобилизовать сотни людей; воздвигнутые ими укрепления помогали воинам сдерживать натиск врага.

Немецко-фашистские войска медленно, ценой больших жертв, но все же приближались к Севастополю. Вот что было написано об этих днях в дневнике, найденном у убитого ефрейтора 172-й немецкой дивизии:

«18 декабря. Атака тяжелая. Много я писать об этом не могу. Краге, Гергард, Гейнц, Майдельс убиты. В этот день у нас очень много мертвых и почти 30 процентов раненых. Атака продолжается с тяжелыми потерями. Мы не можем даже подойти к боевым порядкам русских.

20 декабря. Вся ночь и весь день прошли в бою: гранаты, минометы, артиллерия. Можно сойти с ума. Эскард, Рейф, Донер ранены. В отделении осталось вместе со мной 5 человек, во взводе — 12. Нервы слабеют.

22 декабря. Мы все еще лежим здесь. Куда все это может привести? Они нас совершенно сотрут с лица земли. Нас осталось из роты 42 человека. От этого можно обезуметь».

Военнопленный Пауль Поромбка на допросе заявил: «Когда мы шли на Севастополь, оставшиеся в Симферополе солдаты прямо говорили: «Если вы идете на Севастополь, то вы погибли. Оттуда или совсем не возвращаются, или возвращаются калеками. Берите с собой кресты — ставить на могилах»».

Да, враг нес большие потери, но и нам приходилось нелегко. После того как наши войска оставили станцию Мекензиевы Горы и вели бои у Братского кладбища, вице-адмирал Октябрьский сообщал командующему Закавказским фронтом и наркому Военно-Морского Флота:

«Пятые сутки продолжаются ожесточенные бои. Несмотря на упорное сопротивление наших войск, противнику ценой больших потерь удалось продвинуться на некоторых направлениях на 5–7 километров, что приблизило фронт к городу на очень опасное расстояние — до 7 километров. Наши бойцы дерутся отлично, но мы несем большие потери убитыми и ранеными… За дни боев 17–21 декабря выведено из строя много орудий полевой артиллерии и береговой обороны. Исчерпаны все резервы, на фронт брошена даже рота охраны штаба».

Работники горкома и райкомов партии, советских органов в эти дни постоянно находились среди рабочих, бойцов МПВО, на строительстве укреплений, в госпиталях, мобилизуя людей на помощь фронту. Каждый работал не щадя сил. И хотя угроза, нависшая над городом, была огромной, не чувствовалось ни тени паники, а только собранность, воля к победе.

Начальник штаба МПВО города В. И. Малый и комиссар штаба В. И. Кулибаба руководили ликвидацией завалов, спасением попавших в беду людей, следили за ремонтом водопровода, электросетей и расчисткой улиц. Не знал усталости Василий Петрович Ефремов. Когда нервное напряжение достигало крайней степени, Василий Петрович садился на мотоцикл и в течение полутора — двух часов гонял по улицам города, по Балаклавскому шоссе, в сторону Стрелецкой бухты и Херсонесского мыса. Для него это служило разрядкой, нервы успокаивались, и он вновь принимался за работу.

Едва начиналась бомбежка или обстрел, начальник городского отделения милиции капитан Василий Иванович Бузин, оставив за себя дежурного, шел проверять посты и устанавливать порядок на улицах. Ничто не могло заставить его уйти в укрытие. Когда возникали разрушения, завалы, Василий Иванович немедленно сам организовывал помощь пострадавшим, расчистку улиц, ликвидацию всевозможных повреждений, брался за кирку и лопату.

Не только Бузин, но и все работники милиции проявляли мужество и отвагу. Невзирая на опасность, днем и ночью несли они охрану порядка в городе. Когда в подвале разрушенного дома оказались засыпанными женщины и дети, первым на помощь им бросился участковый уполномоченный Гармаш. Уже у самого убежища он был убит осколком вражеской бомбы. На улице Дзержинского загорелся дом, послышались крики о помощи. Милиционер Коновалов одним из первых прибежал к дому и вынес из пламени женщину. Узнав, что в доме остался еще ребенок, милиционер снова бросился в огонь и спас его.

При выполнений служебного долга погибли дежурный по отделу милиции Годлевский, начальник водного отделения милиции Алексеенко, милиционеры Ремизов, Трайнин и другие. Многие работники милиции и горотдела НКВД были направлены в тыл врага и с честью выполняли свой патриотический долг.

В дни второго наступления с нами не было Антонины Алексеевны Сариной. Ее вместе с мужем, замечательным пропагандистом Павлом Яковлевичем Сариным, и семнадцатилетней дочерью Розой чуть ли не в порядке партийной дисциплины заставили эвакуироваться. Я уже писал, что в первые месяцы обороны Сарина была ответственной за взрыв объектов и уничтожение всего, что представляло ценность в случае захвата города врагом.

— Только бы не прозевать момента, — постоянно тревожилась Антонина Алексеевна. Куда бы она из горкома ни уходила, оставляла всем свой номер телефона и сама звонила при каждой возможности. И головы никогда не теряла. В один из тяжких дней первого штурма Сарина получила от ответственного работника штаба флота указание немедленно; топить катера, заливать керосином продовольствие. Сарина не стала выполнять указание, сочтя его преждевременным, и поставила в известность бюро горкома. Начальник штаба флота Иван Дмитриевич Елисеев и член Военного совета Николай Михайлович Кулаков, узнав от нас об этом указании, тут же его отменили и строго наказали паникера.

Кстати, о трусах и паникерах. Как говорят, и в большой, честной семье не без урода. Сбежал, например, из Севастополя на Кавказское побережье директор конторы «Заготзерно», забыв даже про семью. Вскоре он был возвращен в Севастополь, исключен из партии, осужден и направлен на передовую.

Должен признаться, нелегко было скрывать свои переживания. Но я никогда не забывал, что нервозность руководителя, особенно в минуты большой опасности, немедленно сказывается на поведении окружающих. А тяжелых переживаний хватало. Горько было из-за тех неудач, которые терпела Красная Армия, болела душа за севастопольцев, переносивших неимоверные тяготы. Только вера в наше правое дело, в нашу победу укрепляла силы.

Коммунисты, комсомольцы и беспартийные шли на выполнение любых заданий и поручений. В этом я еще раз убедился, когда начали готовить подполье. Моим помощником в то время работал Николай Игнатьевич Терещенко. Исполнительный, скромный, он удивительно спокойно делал свое дело. Я долго проработал бок о бок с ним, не подозревая о необыкновенной силе его характера. Он, видимо, догадывался о готовящемся подполье и не раз заводил со мной разговор на эту тему, об ответственности коммуниста-подпольщика перед партией и народом.

Многие, наверное, тогда задумывались о своем будущем. И это понятно. Севастополь в осаде, до ближайшего берега водой около четырехсот километров. В случае прорыва немецко-фашистских войск вряд ли есть надежда выбраться. И многие, естественно, заранее решили либо перейти на подпольную работу, либо пробираться в горы к партизанам. То и дело разгорались споры о подпольной работе, о партизанской борьбе.

Я тогда не придал особого значения дипломатичным намекам Терещенко. А жаль. Когда мы ушли из Севастополя, Николай Игнатьевич, оставшись на оккупированной территории, стал одним из руководителей подпольной коммунистической организации.

Среди тяжелых и неотложных забот, связанных с непосредственной обороной города, мы не должны были забывать о внутрипартийной работе. В связи с этим нельзя не рассказать о новом в те дни заведующем оргинструкторским отделом горкома партии А. М. Михалевой.

Еще в конце ноября по состоянию здоровья был эвакуирован заведующий организационно-инструкторским отделом горкома Николай Васильевич Висторовский. Кого же взять на его место? Уж очень мало осталось в городе коммунистов, хорошо знающих партийную работу и кадры.

И вот кто-то, кажется та же Антонина Алексеевна Сарина, предложил кандидатуру Анны Михайловны Михалевой, заведующей оргинструкторским отделом горисполкома. Анна Михайловна работала в Севастополе давно, была когда-то на партийной работе, знала севастопольцев, руководящие кадры, условия работы и, несмотря на свои годы — ей было тогда лет пятьдесят, — работала много и увлеченно.

— Ее бы лучше эвакуировать, — возразил кто-то. — Ведь у нее неважно со здоровьем. В эвакуации больной муж, дочь, внучка. А работа вон какая…

— Так она же сама отказалась эвакуироваться, — горячо заступилась Сарина. — А что ей пятьдесят, так это еще ни о чем не говорит. Она работоспособнее многих молодых.

Михалева приступила к работе.

— Борис Алексеевич, — чуть ли не на третий день работы в горкоме обратилась она ко мне, — секретари первичных парторганизаций у нас почти все новые, не умеют даже написать протокол и оформить прием в партию… Надо бы организовать семинар…

Война — и протоколы, беспрерывная бомбежка — и семинар… Как будто одно с другим не очень вязалось, но я поддержал Анну Михайловну. Мы договорились провести двухдневный семинар. Осуществить это в ближайшие дни не удалось. Как раз началось второе наступление немецко-фашистских войск на Севастополь. Но Анну Михайловну мысль о семинаре не покидала. Как только на фронте чуть поутихло, она вновь заговорила об этом.

— Хорошо. Готовьте вопрос на бюро.

— А у меня уже давно все готово, — и она показала план: «Текущий момент. Задачи, формы и методы агитационно-пропагандистской работы. Партийное хозяйство. Подготовка и проведение партийных собраний. Прием в члены и кандидаты партии. План работы партийной организации. Задачи комсомольских организаций и руководство ими. Мероприятия по усилению военной работы. Задачи первичных парторганизаций по улучшению руководства хозяйственной деятельностью предприятий…»

В плане семинара предусматривалось все то, что нужно для новых секретарей. Члены бюро горкома поддержали мысль о проведении семинара, и уже на другой день Анна Михайловна ушла в хлопоты о нем.

С докладами на семинаре выступали работники горкома, секретари райкомов. Секретари первичных парторганизаций Немков, Иваниченко, Филатов и другие поделились опытом партийной работы в условиях войны. Предполагалось, что семинар проведем в два дня, но пришлось прибавить еще день — слишком много вопросов возникало у молодых партийных активистов.

— Посмотрите передовую «Правды», — как-то сказала мне Анна Михайловна, показывая только что полученную газету.

«Коммунисты — передовые бойцы на фронте и в тылу» — это был номер за 28 декабря 1941 года. Центральные газеты тогда приходили в город примерно на шестой-седьмой день.

«…Каждый коммунист, где бы он ни находился, должен работать так, как если бы он сражался на фронте: не покладая рук, не жалея сил и самой жизни. Он должен проявлять величайшую выдержку, не хныкать при неудачах, не ослаблять своей бдительности и напористости в работе, не успокаиваться на достигнутых успехах. Он должен вести неустанно работу с массами рабочих, крестьян, служащих, интеллигенции, сплачивать их в борьбе за еще более высокую производительность труда, политически, просвещать, укреплять в них уверенность в победе…»

— Вот бы эту передовую обсудить на партийных собраниях! — предложила Михалева.

Передовая «Правды» оказалась действительно очень кстати и вызвала заинтересованный деловой разговор на собраниях в парторганизациях.

Анна Михайловна умело и своевременно ставила перед секретарями горкома и бюро, перед первичными парторганизациями и райкомами важнейшие вопросы партийной работы во все дни обороны. Несмотря на возраст, ее многие называли доверительно и ласково — Аннушка. Эта женщина отличалась какой-то особой душевной широтой. Как бы ни была она занята, всегда с охотой, ничуть не удивляясь, принимала любое новое поручение.

Помимо своих основных обязанностей, она подбирала людей для торговых точек и пекарен, оснащала пекарни оборудованием, организовывала сбор подарков фронтовикам, помогала эвакуации женщин и детей, проводила беседы в убежищах… Да разве перечислишь все, чем занималась Анна Михайловна Михалева!

И неизвестно было, когда она находила время уединиться и написать письма: на фронт — сыну, в Краснодарский край — больному мужу, дочери с внучкой…

26 декабря произошло событие, окончательно решившее исход второго штурма. В Керчи началась высадка крупного десанта советских войск. Уже через три дня после высадки весь Керченский полуостров с городами Керчью и Феодосией находился в руках советских войск.

Гитлеровцы трубили на весь мир, что Черноморский флот уничтожен, что дни Севастополя сочтены, что ворота на Кавказ для их армий открыты, что они являются полными хозяевами на Черном море. Действительность же показала другое.

Когда в Севастополе шли ожесточенные бои, наше командование по указанию Ставки подготовило на Кавказском побережье мощный десант для высадки в Крым. Операция готовилась очень тщательно, скрытно от врага и получила название Керченско-Феодосийской.

Как рассказывал вице-адмирал Ф. С. Октябрьский, одновременно с разных направлений к Керченскому полуострову подошли военные корабли Черноморского флота и, подавляя мощным огнем береговые и полевые батареи врага, стали высаживать десант. За военными кораблями подошли транспорты.

Высадка десантов в зависимости от условий местности производилась различными способами и одновременно на широком фронте. Но во всех случаях первый бросок на берег совершали военные моряки. Закрепившись на суше, они давали возможность высадиться основным силам армии.

В северной части Керченского полуострова десантными операциями руководил контр-адмирал С. Г. Горшков. К восточному берегу полуострова пролив форсировали корабли под командованием контр-адмирала А. С. Фролова.

Чтобы быстрее окружить всю группировку немецких войск на Керченском полуострове, был сброшен также воздушный десант.

Керченская десантная операция неразрывно связывалась с обороной Севастополя. Враг, решив во что бы то ни стало захватить Севастополь, оттянул часть своих войск из-под Керчи. Это как раз и требовалось нашим атакующим частям.

Среди отлично задуманных и успешно осуществленных десантных операций особенно выделялась дерзкая высадка военных моряков с группы кораблей под командованием капитанов 1-го ранга Н. Е. Басистого и В. А. Андреева. Феодосийский порт имел боно-сетевое заграждение; на молах и на высотах, господствующих над городом, немцы установили артиллерийские батареи, пулеметы и минометы.

Ночью, в пургу, под прикрытием артогня эсминцев и крейсеров первыми прорвались в порт катера-охотники. Их штурмовые команды забросили сходни прямо на набережную, быстро ликвидировали боновые заграждения и поставили на молах створные световые сигналы, чтобы крупные корабли могли войти в бухту. Все это было проделано стремительно и без больших потерь с нашей стороны. Крейсеры «Красный Кавказ» и «Красный Крым» своей мощной артиллерией успешно подавляли огонь береговых батарей противника. По ближайшим огневым точкам врага вели огонь миноносцы и сами катера, ворвавшиеся в порт.

Очистив пирсы, штурмовые команды моряков ворвались в город и завязали бой с фашистами. В это время в гавань вошли крупные корабли с войсками и боевой техникой.

Удар по Феодосии был так стремителен, что из города не успел удрать даже фашистский холуй — «городской голова». Наши войска захватили в Феодосии склады зерна, награбленного немцами у крестьян и подготовленного к отправке, склады боеприпасов, много оружия, четыреста автомашин, несколько катеров и самоходных барж. Были освобождены пленные красноармейцы и захвачено в плен большое число немцев.

В боях за Феодосию особенно отличились моряки крейсера «Красный Кавказ» и эсминца «Незаможник», которыми командовали капитан 2-го ранга Гущин и капитан-лейтенант Бобровников.

В итоге операции стратегический план немцев использовать Керченский полуостров как трамплин для «прыжка» на Кавказ оказался сорванным.

Итак, второе наступление гитлеровцев на Севастополь бесславно провалилось. Фашисты понесли большие потери и снова были отброшены от города. Решающую роль тут сыграли переброшенные с Кавказского побережья 79-я курсантская бригада морской пехоты и 345-я стрелковая дивизия, которые сразу же с кораблей были брошены в бой. Важное значение имело освобождение Керченского полуострова, городов Керчи и Феодосии. И в который уже раз севастопольцы с удовлетворением отмечали, что в доставке войск в осажденный город и при высадке десантов на Керченский полуостров принимали участие и крейсер «Красный Крым» и другие корабли флота, над ремонтом которых так славно они потрудились перед войной. Мощные огневые залпы линейного корабля «Парижская коммуна» также не раз выручали осажденный город.

В дни отражения второго штурма славных защитников Севастополя воодушевляли первые ощутимые победы Красной Армии. Мы с большой радостью узнали о том, что советские войска нанесли крупные поражения гитлеровцам под Тихвином и Ельцом. Наконец, с воодушевлением слушали по радио сообщения о разгроме гитлеровских захватчиков на подступах к Москве. Враг был отброшен от столицы нашей Родины на различных участках фронта на сто пятьдесят — четыреста километров.

Однако тяжелые бои на подступах к Севастополю не утихали. Бомбардировщики противника не оставляли город в покое, непрерывно продолжался артиллерийский обстрел. Но работа по выполнению фронтовых заказов не приостанавливалась. Город все глубже и глубже зарывался в землю.

Надежные укрытия в подвалах и блиндажах были оборудованы еще в первые дни войны. В них пряталось от бомбежек большинство населения, разместились командные пункты МПВО, некоторые организации.

В Инкермане пригодились обширные старые выработки строительного камня. Севастопольцы охотно перебирались сюда даже на постоянное жительство. Под прикрытием скал в несколько десятков метров толщиной они чувствовали себя в полной безопасности, быстро обжили и благоустроили эти убежища.

На Греческой улице — совсем близко от центра города — в скале была вырублена большая пещера. Говорили, будто она появилась во времена обороны Севастополя 1854–1855 годов. Что ж, возможно. В ней вполне мог разместиться склад боеприпасов или лазарет. А может и тогда в ней укрывались от артиллерийского обстрела отводимые на отдых войска и население.

На эту пещеру в первый же день войны обратила внимание проживавшая неподалеку пожилая домохозяйка, внучка участника обороны Севастополя в 1854–1855 годах, Мария Тимофеевна Тимченко.

— Вот здесь и сделаем убежище, — предложила она соседям, тщательно осмотрев пещеру. — Приведем в порядок, будет любо-дорого смотреть.

Мария Тимофеевна, не откладывая дела в долгий ящик, направилась в Северный райсовет и привела с собой председателя исполкома Загордянского и секретаря райкома партии Кролевецкого. Внимательно оглядев загроможденную огромными каменными глыбами пещеру, они заметили, что нелегко придется тем, кто возьмется ее благоустраивать.

— А вы загляните к нам вечерком, — пригласила Мария Тимофеевна.

Под руководством этой энергичной женщины, которой пошел шестой десяток, работа закипела. Пещеру очистили от камней и мусора, поставили надежные стойки-опоры, побелили каменные стены, сделали перегородки, провели электричество и радио. Из дому женщины принесли столы, скамейки. Когда вечером мы с Ефремовым заглянули в это убежище, оно было уже почти готово. Немного погодя в этот подземный дом протянули водопровод, установили телефон. Закрепили за этим убежищем врача.

Сначала жители соседних домов забегали сюда только по тревоге. Потом, во время непрерывных бомбежек и обстрелов перебрались со всем скарбом и обосновались уже основательно. Райисполком утвердил Марию Тимофеевну Тимченко комендантом этого убежища.

Население его росло день ото дня. Несколько сот человек нужно было устроить как следует: семейных с семейными, холостых отдельно. Нужно было организовать питание, медицинскую помощь, обеспечить чистоту и порядок, чтобы люди после тяжелого труда спокойно отдыхали.

Проводив на фронт четырех сыновей, Мария Тимофеевна обрела теперь большую и беспокойную семью, состоявшую главным образом из женщин, детей и стариков. Целыми днями она была на ногах, редко кто видел ее спящей. Когда раздавался сигнал тревоги, Мария Тимофеевна вместе с другими соседками-активистками следила, чтобы никто не оставался на улице, в особенности ребятишки. Если поблизости рвались бомбы, она тотчас организовывала помощь пострадавшим.

В подвале трехэтажного здания на улице Ленина, где комендантом убежища была учительница Островерхова, проживало более двухсот человек. При взрывах здание сильно содрогалось, сыпалась штукатурка. По настоянию Островерховой поставили дополнительные крепления, у входа в убежище положили мешки с землей.

В длинной узкой штольне СевГРЭС поселилось около тысячи человек. Там было еще более надежно: над убежищем возвышалась многометровая толща скалы. Для укрытия населения в районе Центрального базара использовали водосточный коллектор.

Во время сильной стрельбы наших зениток на город градом сыпались осколки снарядов. От них щели не уберегали, было немало ранений. Пришлось над щелями ставить «крыши». Это предохраняло и от непогоды.

Вовсю шла работа на подземных спецкомбинатах. К концу ноября на комбинате № 1 работало уже свыше двух тысяч человек. Там же люди жили, там же питались. Их защищала шестидесятиметровая скала. Сюда не доносился городской шум, рабочие даже не слышали сигналов воздушной тревоги. Об очередном налете они догадывались лишь тогда, когда бомбы попадали в скалу над штольнями.

В Инкерманских штольнях обосновался настоящий рабочий городок. В нескольких огромных гротах располагались цехи спецкомбината № 2, созданного на базе швейной фабрики, обувных и швейных артелей. В цехах шили и чинили обмундирование для бойцов.

По соседству с цехами находились «жилые кварталы». Семье рабочего отводилась площадь от четырех до шести квадратных метров. Этого вполне хватало, чтобы поставить кровать, столик, несколько стульев. Каждая семья устраивала вокруг своей «квартиры» занавеси или фанерные перегородки. Проходы между «квартирами» именовались «улицами». Сначала в шутку давали им то или иное название, а затем это вошло в обиход. Однажды при мне раненная осколком снаряда женщина тихо попросила сандружинниц отнести ее на «Балаклавскую улицу, квартира двенадцать».

В «комнатах» поддерживалась чистота. За этим строго следили. Грязь или даже просто нечистоплотность представляли при такой скученности серьезную опасность.

В отдельных штольнях расположились амбулатория, детские ясли, детский сад, столовая, кино, клуб. Готовилось помещение для школы, которую решили открыть после нового года.

По соседству со спецкомбинатом № 2 находился военный госпиталь. Войдя внутрь, трудно было поверить, что находишься глубоко под землей. Широкие коридоры заливал яркий свет, пол был покрыт войлоком. В часы жарких боев в госпитале работало несколько операционных. Повсюду образцовая чистота. Коллектив госпиталя делал все возможное, чтобы облегчить страдания раненых, вернуть их в строй.

Ухаживать за ранеными бойцами помогали комсомолки, домохозяйки, подростки. Когда из госпиталя в тыл эвакуировали группы раненых, их также сопровождали домохозяйки.

Неподалеку, тоже в глубокой штольне, находился механизированный хлебозавод. Он серьезно выручал севастопольцев, особенно в дни третьего наступления, когда городской хлебозавод и пекарни то и дело выходили из строя.

Возле Морского завода, электростанций, завода «Молот», железнодорожного узла, мехстройзавода не прекращалось строительство новых и расширение существующих штолен и пещер. В них размещалось оборудование, укрывались рабочие, располагались различные организации и учреждения. Подземные помещения можно было встретить повсюду: в центре города, на Корабельной и Северной сторонах, в Инкермане.

Доставались они нелегко. Те, кто поздоровее и покрепче, ломами и кирками долбили скалы, ставили крепления, удаляли отбитую породу. Кто послабее, подносили воду, точили инструмент, готовили пищу, нянчили малышей. Работа продвигалась медленно: за сутки пробивались в скалу на метр — полтора, не более.

В новых условиях общежития возникали и новые формы быта и новые навыки, отличные от прежних. Вначале распорядок жизни складывался стихийно. Затем создали специальную комиссию для организации труда и быта под землей. За работу с детьми, например, была ответственна Надя Краевая. Секретарь Корабельного райкома комсомола Андрей Белан поддерживал связь с Корабельным районом. Комиссия поставила перед горкомом партии и горисполкомом вопрос об открытии дома инвалидов. Такой дом-убежище вскоре был оборудован на Советской улице. Здесь наладили медицинскую помощь, питание, снабжение бельем и одеждой. Позднее, в мае 1942 года, Надя Краевая возглавила эвакуацию всех обитателей дома-убежища инвалидов на Кавказское побережье. Председателем комиссии являлась секретарь Северного райкома партии Евгения Павловна Гырдымова.

Работники горздравотдела В. М. Зудов и В. Е. Лаврентьева устроили специальный приемник для детей, родители которых погибли в Севастополе. В приемнике работали опытные воспитатели и детские врачи. С каждым транспортом, уходящим из Севастополя, часть детишек в сопровождении нянь и врача эвакуировалась на Большую землю.

Горисполком разработал и утвердил «Правила внутреннего распорядка в убежищах города Севастополя». Согласно этим правилам проживавшие в убежищах подчинялись коменданту. Они обязаны были иметь при себе паспорт и удостоверение с места работы, неработавшие — справку от домоуправления.

В убежищах запрещалось курить, шуметь, готовить пищу. Для приготовления пищи отводились специальные места. Запрещалось распивать спиртные напитки. С десяти вечера до пяти утра в убежищах должна была соблюдаться полная тишина. Строго следили за выполнением санитарных правил. К каждому убежищу прикреплялся врач. В достатке имелся землеройный инструмент, необходимый для расчистки улиц, для разбора завалов и на тот крайний случай, если люди окажутся засыпанными.

Райкомы партии в каждое убежище назначали политрука-общественника и агитаторов. В убежище Марии Тимофеевны Тимченко политруком был инструктор Северного райкома партии Мукомель. Они организовали доставку газет и журналов, чтение лекций, выпускали стенную газету.

Жили в убежищах дружно, словно одна семья. Хозяйки шутя говорили, что все ссоры оставили наверху. Частым и желанным гостем здесь был агитатор. Вместе с ним в убежище как бы приходило большое дыхание нашей Родины. Люди живо интересовались положением на фронтах, в тылу, событиями под Москвой и Ленинградом, международными делами. Шла откровенная беседа о нуждах осажденного Севастополя, о том, что можно еще сделать в помощь фронту и семьям фронтовиков.

Даже дети не были в стороне от общих забот, печалей и радостей. Они и учились, и вместе со взрослыми строили оборонительные рубежи, работали на предприятиях, собирали металлолом и бутылки, ухаживали за ранеными, дежурили на крышах и у входа в убежища, тушили зажигалки, были связными. Школьники Вера и Виктор Снитко за тушение зажигательных бомб награждены медалями за «Боевые заслуги», а позднее многие ребята, в том числе сестры Тяпкины и Света Густылева, — медалями «За оборону Севастополя».

Самыми желанными гостями в убежищах были фронтовики. Для них освобождались лучшие отсеки, койки застилались чистым бельем. Из скудных запасов выкраивалось угощение, на столе появлялось неизвестно где добытое вино. Пока бойцы спали, женщины стирали и гладили их белье, чинили одежду и обувь.

В убежище на улице Карла Маркса, где комендантом была коммунистка Евгения Митрофановна Михайлова, организовали швейную мастерскую. Женщины шили шапки-ушанки, маскировочные халаты, вязали для фронтовиков перчатки. Не раз с подарками в руках мастерицы ездили навещать фронтовиков.

Городскому комитету обороны, горкому и горисполкому в первые дни обороны трижды пришлось менять помещения. Наконец и мы перебрались в штольню. Оборудовали ее в центре города, на улице, которая теперь называется Большой Морской. На новом КП имелось семь небольших отсеков.

Комитет обороны, горком партии и горком комсомола занимали отсек метра в два шириной и в четыре длиной. Здесь умещались длинный стол, две скамейки, тумбочка с телефонными аппаратами. А к стенам в два яруса были прикреплены восемь узких коек. В этом отсеке мы работали, принимали посетителей, проводили немноголюдные совещания. Тут же ели и спали. В таких же условиях работали горисполком, штаб МПВО и другие организации. На КП было тесно, сыро и душно. Когда в начале января областные организации перебрались на Керченский полуостров, стало немного свободнее, да к тому времени уже и штольни были расширены. В феврале они стали достаточно велики, чтобы под нашей «крышей» оказались райком партии и райком комсомола, райисполком и штаб МПВО Северного района, городское отделение Госбанка. Здесь же в одном из больших отсеков был открыт подземный кинотеатр на восемьдесят мест. Вскоре в укрытия такого типа перешли и организации Корабельного и Центрального районов.

Нельзя не рассказать подробнее о женщинах Севастополя, так много сделавших для обороны родного города. Это в основном их руками были построены мощные оборонительные рубежи на подступах к городу, оборудованы укрытия для населения, для торговой сети, для детских учреждений, школ и больниц. Это они снабжали фронт обмундированием, бельем, обувью и в значительной части вооружением и боеприпасами. Это они обслуживали госпитали, отдавали свою кровь раненым бойцам, сопровождали раненых на Большую землю.

А сколько женщин сражалось на фронте! Многим известны имена замечательной патриотки, пулеметчицы 25-й Чапаевской дивизии, героини Одессы и Севастополя комсомолки Нины Ониловой, снайпера Людмилы Павличенко и разведчицы Марии Байды, санитарки Галины Марковой, электрика Морского завода комсомолки Фроси Радычкиной, девятнадцатилетней севастопольской комсомолки Оли Химич и многих, многих других.

Сила духа советских женщин особенно ярко проявилась в осажденном городе. Их удивительное мужество я наблюдал ежедневно, ежечасно на протяжении многих месяцев. Но в один из дней как-то по-особому проявилась самоотверженность наших патриоток. Это было на конференции севастопольских женщин.

…Вместительный зал Дома учителя был уже переполнен, а женщины все шли и шли. Принесли еще несколько скамеек, стулья, теснее сдвинули ряды, но мест все равно не хватило и многим пришлось стоять.

В президиуме конференции — руководители областных, городских и районных организаций, представители военного командования, бойцы, знатные женщины города: Мария Тимофеевна Тимченко, Лидия Алексеевна Ракова, учительница Александра Сергеевна Федоринчик, бывшая домохозяйка, а затем передовая работница Евфросинья Ивановна Туленкова, активистка с Северной стороны Наталья Максимовна Басак, главный врач поликлиники Стефания Яковлевна Троценко, Антонина Алексеевна Сарина, Валентина Емельяновна Лаврентьева, Мария Сергеевна Коновалова… Одна за другой поднимаются они на трибуну, чтобы отчитаться о своей работе для фронта, поделиться опытом.

В раскрытые окна зала заглядывает нежаркое весеннее солнце. Доносится гул артиллерийской стрельбы, разрывы вражеских снарядов. Но никто не обращает на это внимания, привыкли. С огромным интересом слушают хорошо известную в городе и на фронте Марию Тимофеевну Тимченко.

— Почему мы только укрываемся и ничего не делаем для фронта? — с такими словами обратилась она однажды к женщинам своего убежища. А на другой день пошла к секретарю Северного райкома партии Евгении Павловне Гырдымовой, и та посоветовала ей взять шефство над одним из полков, оборонявших Севастополь.

— А что вы можете делать? — спросили Марию Тимофеевну в полку.

— Можем шить.

В убежище появились ткани для белья и маскировочных халатов. В течение месяца было сшито пять тысяч пар белья и халатов. Мария Тимофеевна снова направилась в полк.

— Больше половины женщин у нас сидят без дела. Мы можем стирать белье.

— Завтра же привезем, — с признательностью приняли фронтовики и это предложение.

Каждый месяц женщины стирали не менее пяти-шести тысяч пар белья. Сушили его бычно по ночам, в кухне с горящей плитой. Уголь привозили из полка, а когда его не стало, собирали в развалинах доски, бревна, подбирали скаты разбитых машин и, сжигая их, кипятили воду.

Старые женщины тоже не хотели быть в стороне. Для них привезли шерсть. Они пряли и вязали бойцам теплые носки, по нескольку сот пар в месяц.

Такие же бригады женщин-мастериц, обслуживавших нужды фронта, возникли в Рабочем поселке, на Северной и Корабельной сторонах, на горе Матюшенко, в Инкермане, Балаклаве. Их организаторами были домохозяйки, работницы, служащие: Ракова, Басак, Федоринчик, Анисимова…

После Марии Тимофеевны Тимченко на конференции выступила комендант убежища, с проспекта Фрунзе Мария Савельевна Мелконова.

— В январе по соседству с нашим убежищем был организован госпиталь, — рассказывала она. — Я пошла к комиссару Алексееву и предложила ему помощь нашего коллектива. «Можете привести в порядок фронтовую одежду бойцов?» — спросил он.

Мария Савельевна прошла в вещевую кладовую и ужаснулась. Да, видывали виды эти гимнастерки! Женщины тотчас же приступили к работе. Продезинфицировали весь ворох, потом разобрали, почистили, починили, выстирали, выгладили. В первый же день триста комплектов были готовы, а за три месяца женщины привели в порядок свыше шестнадцати тысяч вещей. Кроме того, они собрали для госпиталя посуду, книги, дежурили возле раненых, убирали палаты. Больше других старалась жена рабочего Морзавода Таисья Васильевна Ткачева, у которой на фронте был сын.

Она организовала бригаду: двадцать две домохозяйки шили для госпиталя белье.

Выступившие на конференции часто упоминали имя знатной стахановки Евфросиньи Ивановны Туленковой, той самой, что стала электромонтером на Ново-Шульской водокачке вместо мужа, ушедшего на фронт.

О мужестве этой женщины знали многие. В дни обороны водокачка оказалась у самой линии фронта. Поблизости то и дело рвались снаряды, повреждая линии электропередачи. Несмотря на опасность, Евфросинья Ивановна круглосуточно находилась на своем посту, вместе с другими выходила на ремонт линии. Промышленные предприятия, воинские части, население города бесперебойно снабжались водой.

Когда на фронт ушли еще два моториста, Туленкова осталась на водокачке одна. В немногие свободные минуты стирала и чинила бойцам белье. В эти дни Евфросинья Ивановна вступила в ряды Коммунистической партии. В своем заявлении она написала: «В дни обороны осажденного любимого нами города Севастополя хочу работать и помогать фронту, будучи коммунисткой». За свой самоотверженный труд Е. И. Туленкова позже была награждена медалью «За отвагу».

Одна из выступавших упомянула имя почтальона городского телеграфа Капитолины Ивановны Заруцкой, и весь зал зааплодировал. Все повернули улыбающиеся лица в сторону сидевшей где-то в задних рядах худенькой женщины в синем выгоревшем берете. Все знали Капитолину Ивановну, добросердечную, словоохотливую, без устали шагавшую по городу, невзирая на бомбежки и артобстрел.

— На меня сейчас самолет пикировал, будто я какой-нибудь военный объект, — шутила она, забегая в убежище.

— А вы, Капитолина Ивановна, и есть военный объект, — отвечали ей. — Вон какое большое дело делаете!

Капитолина Ивановна раздавала почту, поправляла сбившийся берет, потирала воспаленные от бессонницы глаза.

— Ну, мне пора.

— Да подождите немного, может, поутихнет, — уговаривали ее.

— Нельзя. Вот сколько еще надо доставить телеграмм, — показывала она, — Ждут-то их как!

В самые тяжелые дни третьего штурма, когда город почти весь был разрушен и горел, Капитолина Ивановна по-прежнему бесстрашно пробиралась к адресатам.

После войны, бывая в Севастополе, я часто встречал Капитолину Ивановну. Она все такая же, как будто годам неподвластна. Мы с ней были очень дружны. По праздникам, где бы я потом ни работал — в Иванове, во Владивостоке или в Москве, всегда получал от Капитолины Ивановны поздравительные открытки. Бережно храню ее фотографию.

Многие жители осажденного города сохранили самые теплые воспоминания об Александре Сергеевне Федоринчик. Активная общественница, она еще до войны была избрана депутатом городского Совета. А когда началась война, Александра Сергеевна с удвоенной энергией бралась за любое дело. Стала зачинательницей движения фронтовых бригад. С готовностью взялась сопровождать раненых на Большую землю. А это было сопряжено с немалыми трудностями и риском.

В 1942 году, когда в Москве готовился Всесоюзный митинг участниц Великой Отечественной войны, нас попросили прислать от Севастополя одну женщину. После долгих споров, выбор пал на Александру Сергеевну. Там, в столице нашей Родины, она выступила с речью:

— Шесть месяцев Севастополь находится в осаде. С гордостью передаю вам его рапорт: наш город живет нормальной, полнокровной жизнью. Советские женщины! Севастополь зовет вас к бою! Женщины всего мира! Севастополь показывает вам пример сопротивления в борьбе…

Рассказ делегатки от Севастополя произвел огромное впечатление. Нашей Александре Сергеевне весь зал аплодировал стоя, приветствуя в ее лице борющийся город-герой.

В июне 1942 года Михаил Иванович Калинин в «Учительской газете» писал:

«Мне рассказывали о том, как пожилая учительница 14-й севастопольской школы Александра Сергеевна Федоринчик, имея за своими плечами тридцать семь лет педагогического стажа, мать четырех сыновей, из которых трое находятся в Красной Армии, ведет кипучую деятельность по обороне Севастополя. Она организовала и возглавила бригаду из учителей, родителей и учащихся, которая помогала медицинскому персоналу на линии огня, собирала теплые вещи, вязала варежки, стирала белье для бойцов. Бригада принимала участие в строительстве блиндажей и укрытий от самолетов. Когда деятельность бригады наладилась, А. С. Федоринчик, не порывая связи с бригадой, стала работать в качестве санитарки на плавучем госпитале, курсируя в заминированных врагом водах между Севастополем и Большой землей. Хороший агитатор и организатор, она сумела сплотить и мобилизовать на большие патриотические дела многих педагогов, родителей, старшеклассников города Севастополя».

Всем в Севастополе жилось нелегко. Но пожалуй, самые большие трудности выпали на долю жительниц Северной стороны и Бартеньевки. От них до фронта было рукой подать. Как только начались бои под городом, они приняли активное участие в создании нового госпиталя, а часто и сами появлялись на передовой, чтобы вынести раненых.

— Самоотверженные женщины в Севастополе! — эти слова часто приходилось слышать.

Миллионы часов отработали они за семь с лишним месяцев обороны на предприятиях, снабжающих фронт, на строительстве укреплений и дорог, на восстановлении городского хозяйства, в очагах поражений.

Казалось бы, язык цифр сух и скучен, но встречаются цифры, свидетельствующие о героизме.

За время обороны севастопольские женщины починили свыше 200 тысяч и постирали 700 тысяч единиц белья и обмундирования, сшили 50 тысяч и собрали 40 тысяч теплых вещей для армии, послали на фронт около 20 тысяч подарков, дали госпиталям 1200 литров своей крови.

Это то, что может быть выражено в цифрах. Но разве поддается учету душевное тепло, забота, сердечное участие, отданные бойцам севастопольскими «фронтовыми матерями»?!

С гордостью за нашего советского человека можно сказать, что никто не роптал на трудности, никто не пытался укрыться за чужой спиной, каждый честно и добросовестно исполнял свои обязанности перед коллективом и фронтом. И теперь, через тридцать лет, когда мы говорим о высоких нравственных принципах строителя коммунизма, о том, что человек человеку — друг, товарищ и брат, мне вспоминается военный Севастополь и его героические защитники, воплотившие в жизни наш сегодняшний девиз: один за всех и все за одного.