После отражения второго наступления пришло сравнительное затишье. Немцы, видимо, поняли, что штурмом город не взять, и готовились к длительной осаде и даже к обороне. Они минировали подступы к окопам, сооружали противотанковые препятствия, укрывали орудия.

Мы тоже не теряли времени зря. 9 января собрался городской комитет обороны. Обсуждали один вопрос: восстановление предприятий, городского хозяйства и культурных учреждений.

За два штурма Севастополь сильно пострадал. Цехи Морского завода лежали в развалинах, были повреждены доки и стапеля, сильно пострадал железнодорожный узел. Разрушены сотни домов, во многих местах нарушены электросеть, водопровод и телефонная связь. На улицах глубокие воронки и завалы.

Комитет обороны принял решение: «В кратчайший срок восстановить все промышленные предприятия, электросеть, телефонную связь, водопровод, жилые дома, трамвай, бани; привести в порядок пострадавшие от бомбежек и артиллерийского обстрела здания школ, кинотеатров, магазинов, столовых». Решение сопровождалось призывом к населению принять активное участие в восстановлении города.

Живо откликнулись севастопольцы на этот призыв. На расчистке и восстановлении города стали работать тысячи людей. Все, что могло пойти в дело, откладывалось: камни, доски, листы железа пригодились при ремонте зданий и на строительстве оборонительных рубежей. Одновременно сооружались новые убежища, продолжалась эвакуация населения и промышленного оборудования.

Возникла крайняя необходимость хотя бы частично восстановить Морской завод: многие корабли нуждались в ремонте. Первыми пришли на завод старые кадровики-пенсионеры. Никто из них не хотел оставаться безучастным, когда родной завод пробуждался к жизни. Некоторых рабочих перевели с других предприятий. Но основной костяк и здесь составили женщины. Директор завода Костенко, главный инженер Готтэ и вернувшийся с Большой земли Литвинов, которого избрали секретарем парторганизации, а потом утвердили комиссаром предприятия, быстро наладили ремонт кораблей, выполняли другие заказы фронта.

— Может быть, учредить переходящее Красное знамя для предприятий — победителей соревнования? — предложил Петросян на одном из очередных заседаний городского комитета обороны. Все его поддержали.

Соревнование за лучшее выполнение заказов фронта разгорелось. Работница Морского завода комсомолка Настя Чаус, после того как ей ампутировали левую руку, отказалась эвакуироваться. Работая на штамповочном станке, она давала более двух норм. Комсомольцы Медведев и Головин из спецкомбината № 1 и с завода «Молот» стали инициаторами движения трехсотников и пятисотников. Некоторые рабочие выполняли плановые задания на семьсот процентов. Не было случая, чтобы кто-нибудь отошел от станка, не справившись с нормой.

Севастопольцы производили инженерное имущество, котелки, железные печи, ремонтировали орудия, танки, автомашины, шили обмундирование и маскировочные халаты, делали зубной порошок, свечи и даже сапожную ваксу. Остро ощущалась нехватка сырья, топлива, электроэнергии, подсобных материалов, инструмента. Бессмысленно было просить эти материалы с Большой земли.

— Надо искать у себя, переворошить склады флота, — заявила Антонина Алексеевна Сарина, только что приехавшая с Большой земли (как только мужу стало немного легче, она вернулась в Севастополь).

— Больше экономить, искать заменители…

— Надо собрать рационализаторов, пускай подумают, — предложил Петросян.

— А молодежь может заняться сбором цветных металлов, — добавила Сарина.

Только после того, как были выяснены собственные возможности, мы обратились за помощью в обком партии и Военный совет флота. Кстати, на протяжении всей обороны города севастопольская партийная организация действовала под руководством и с помощью Крымского обкома партии. Через обком мы были связаны и с Центральным Комитетом ВКП(б). Нужды промышленности и населения города удовлетворялись быстро, насколько это позволяли условия. Но в дни обороны нередко приходилось всю ответственность за решение тех или иных вопросов брать на себя. Не было времени на согласование, тем более что обком в начале января перебрался в освобожденную Керчь и связь с ним поддерживалась только почтой или радиотелеграфом. Инициативы, самостоятельности горком требовал и от других.

Наиболее ощутимую помощь в восстановлении производства оказали рационализаторы. На спецкомбинате № 1 рабочие упростили конструкцию вертикального подъема восьмидесятидвухмиллиметрового миномета. Это позволило уменьшить количество деталей на десять наименований. На этом же комбинате мастер Нономарчук и заместитель начальника цеха коммунист Пятаков предложили применить шестиперое сверло для обработки стволов миномета. Количество операций сократилось с шести до одной, и высвободилось пять станков. Пятаков усовершенствовал также болторезные станки. Каждый из них вместо двухсот стал давать по тысяче деталей в смену.

Когда из-за отсутствия угля создалась угроза остановки литейных цехов, паровозов, хлебозаводов, рабочие железнодорожного узла Нагорный и Самодей предложили очень удобный способ брикетирования угольной пыли, которая в большом количестве имелась на электростанции.

Как-то от командования был получен заказ на изготовление семи тысяч небольших авиабомб. Технологию на спецкомбинате могли быстро освоить, но не было материала для запалов — требовался натуральный шелк.

Сарина, Петросян, военные поставили всех на ноги, обращались во многие организации, но все безрезультатно. И вот как-то звонит Лидия Константиновна Боброва, директор спецкомбината № 2:

— Нашли шелк!

— Где же?

— Женщины предложили использовать свои платья, блузки, платки. Говорят: «Сейчас они нам не нужны, а кончится война — новые приобретем».

Задание командования было выполнено в срок.

В другой раз на том же спецкомбинате № 2 не хватило мелких деталей для швейных машин. Выполнение заказов фронта опять оказалось под угрозой срыва. Работницы сами нашли выход: обратились к женщинам, имеющим личные швейные машины. Нужные детали были найдены.

Особенно производительно трудился тогда коллектив Морского завода (хотя его уже можно было называть лишь частью, филиалом завода). Он неизменно завоевывал переходящее Красное знамя городского комитета обороны. На торжественной церемонии вручения знамени присутствовали рабочие и служащие предприятий, представители общественных организаций и воинских частей. Борьба за переходящее знамя не прекращалась до последних дней обороны.

После войны считали, что знамя это пропало. Но при расчистке завалов спецкомбината № 1 в 1951 году обнаружили за трубой сверток, а в нем полуистлевшее переходящее знамя городского комитета обороны. Значит, кто-то в последние дни обороны перед уходом спрятал его. Красное знамя хранится теперь в музее Черноморского флота. В торжественные дни севастопольцы выносят его вместе с другими знаменами.

Временное затишье создало в городе атмосферу известного благодушия. Люди начали перебираться в уцелевшие квартиры, перестали укрываться во время налетов. К концу января 1942 года под землей оставались только общежития спецкомбинатов, коллектора и СевГРЭС да группы старушек, предпочитавших скальные своды беспокойной жизни в наземных жилищах.

«Демобилизующие» настроения проявлялись и по-другому. Один ответственный работник позволил себе оставить пост дежурного на командном пункте МПВО района и отправиться спать домой. Другой товарищ, вопреки решению городского комитета партии, без всяких оснований отказался занять пост директора мыловаренного завода. Были факты и другого порядка. Все это было нетерпимо, тем более что с фронта стали поступать неблагоприятные вести. Стало известно, что противник вновь овладел Феодосией, наши войска отошли в сторону Керчи, за Ак-Монайский перешеек.

Не раз в те дни я вспоминал и напоминал товарищам слова Ленина о том, что партия сможет выполнить свою роль авангарда масс лишь в том случае, если она будет хорошо организована, если в ней будет господствовать железная дисциплина, граничащая с дисциплиной военной. Значит, никаких скидок ни себе, ни другим!

На собрании партийного актива состоялся серьезный разговор о нарушителях дисциплины. Один из них получил строгое партийное взыскание и был эвакуирован на Большую землю. Эвакуация из города в порядке наказания расценивалась как величайший позор для любого севастопольца, а тем более для коммуниста.

Суровое напоминание о бдительности и осторожности мы получили 18 января — в день, назначенный для торжественного открытия восстановленного наземного кинотеатра «Ударник». На торжественное открытие было задумано пригласить городской актив, лучших стахановцев, руководителей предприятий и учреждений, наших славных «убежищных хозяек», представителей воинских частей. Однако накануне открытия мы призадумались: не рискованно ли собирать сразу столько людей, да еще лучших людей города? Вдруг шальной снаряд? Посоветовались и решили с открытием повременить.

18 января мы с Ефремовым были в штабе Приморской армии. Собравшись в обратный путь, услышали сигнал воздушной тревоги. Вслед за этим несколько немецких бомбардировщиков сбросили бомбы над центром города.

— Вот поди ж ты! — заметил Василий Петрович, взглянув на часы. — Какое совпадение. Как раз сейчас должно было состояться открытие…

Читатель может представить себе наше душевное состояние, когда после бомбежки, проезжая по улице Карла Маркса, мы увидели, что здание кинотеатра лежит в развалинах. Над грудами битого кирпича еще висела пыль… Вряд ли это было случайностью. Здесь немцы хорошо постарались. Обычно их бомбометание не отличалось особой прицельностью.

Осторожность спасла жизни лучших людей города и гостей-фронтовиков. Но как близки мы были к совершению непростительной ошибки! Над этим следовало крепко задуматься.

Затишье было, конечно, относительным. То на одном, то на другом участке фронта гитлеровцы пытались переходить в наступление. Время от времени совершала налеты авиация противника, город подвергался артобстрелу. В день 24-й годовщины Красной Армии и Военно-Морского Флота на город были сброшены тысячи зажигательных бомб. В дни «затишья» погибли от вражеской бомбы командующий ВВС Черноморского флота и оборонительного района, герой боев в Испании Николай Алексеевич Остряков и генерал-майор Федор Григорьевич Коробков, была смертельно ранена героиня-пулеметчица Нина Онилова. В те же дни пожертвовал жизнью ради спасения кораблей и своих товарищей краснофлотец Иван Голубец. Вот как это было.

…Противник обстреливал место стоянки наших сторожевых катеров. Снаряд разорвался на палубе одного из них, вызвав пожар. Едва экипаж справился с ним, как в катер угодил второй снаряд. Взрывной волной команда была сброшена за борт. Пламя уже охватило корму, где хранились запасы глубинных бомб. Это угрожало гибелью всем кораблям, находившимся в бухте. С соседнего катера перебрался сюда краснофлотец Иван Голубец и стал сбрасывать бомбы в воду. Их оставалось уже совсем немного, когда на катере раздался взрыв. Но он уже не мог причинить вреда остальным кораблям.

Той же зимой погибло большинство партизан нашего севастопольского отряда. Патриоты все время действовали в прифронтовой полосе. Они нападали на небольшие гарнизоны противника, минировали дороги, ведущие к Севастополю, карали предателей, разведывали расположение частей врага. Данные разведки партизаны передавали в штаб оборонительного района.

Отрезанные от своих баз, партизаны испытывали большие затруднения с продовольствием. Попытки захватить продовольствие оканчивались безрезультатно, так как кругом располагались крупные гарнизоны противника. Ни к чему не привели и попытки связаться с главным командованием партизанскими отрядами Крыма. Когда в отряде начался голод, решено было пробиться к продовольственным базам, находившимся в расположении врага. После этой операции лишь немногие уцелели.

Тяжело складывалось положение с продовольствием и в самом Севастополе… Перед прорывом вражеских войск в Крым и даже в самый опасный момент прорыва железнодорожники успели доставить в Севастополь несколько эшелонов с зерном и другими продуктами. Часть хлеба мы получали с Большой земли. Но постепенно запасы зерна начали иссякать.

22 марта городской комитет обороны решил пересмотреть нормы выдачи хлеба и других продуктов питания, немедленно приступить к созданию собственной продовольственной базы, ускорить эвакуацию женщин, детей, стариков и больных. Создать продовольственную базу — это значило развернуть общественное и индивидуальное огородничество, наладить работу уцелевшего в окрестностях города совхоза, увеличить лов рыбы.

Хлеб решили выдавать по следующей норме: рабочим — 600 граммов, служащим — 400 граммов, детям — 300 граммов в день. Конечно, нормы не такие уж низкие. Но хлеб был почти единственным продуктом, который выдавался населению регулярно. Молоко, поступавшее из небольшого пригородного хозяйства, отпускалось только для грудных детей, для госпиталей и больниц. И все же севастопольцы понимали, что наши продовольственные затруднения не шли ни в какое сравнение с теми невероятными лишениями, какие пришлись на долю ленинградцев.

Какие же реальные меры можно было предпринять в наших условиях? Решили бросить лозунг: «Каждому двору — огородную гряду!» И приступили к делу.

Вскоре во всех двориках, на окраинах, пустырях, в балочках, на полях, окружавших Севастополь, появились огородники. Со звоном ударялись лопаты, кирки, скребки о каменистый грунт, а порой и об осколки снарядов и бомб, которыми была густо усеяна севастопольская почва. На участках вблизи линии фронта работали по ночам. Женщины превратили балконы и окна в подобие теплиц, высаживали лук, редиску, морковь.

Трудящиеся Грузии и Краснодарского края прислали севастопольцам ценнейший подарок — первосортные семена овощей.

Дружно взялись севастопольцы за посадку картофеля и овощей. Восстанавливалась крупная овощная база в Инкермане, принадлежавшая совхозу № 1. Райисполком подобрал людей, раздобыл тягло, оборудование, машины. В течение марта — апреля рабочие и служащие базы освоили значительную площадь под картофель, овощи и бахчевые культуры, заложили почти тысячу парниковых рам, а также следили за уцелевшими посевами озимых культур — ячменя, пшеницы, люцерны.

Еще задолго да начала посевной рабочие филиала винодельческого комбината «Массандра» занялись выращиванием рассады. Располагая весьма скудными возможностями, они тем не менее вырастили крепкие саженцы помидоров, баклажанов и других овощей, оказав неоценимую услугу севастопольским огородникам. Много свежих овощей было отправлено бойцам на передовые позиции.

В пору, когда город закладывал собственную продовольственную базу, мы часто наведывались на Северную сторону, в Рыбацкий поселок, изрядно пострадавший от бомбежки и обстрела, но все еще сохранивший следы былой обжитости и опрятности. Беседовали с рыбаками, советовались, как увеличить лов рыбы. От их смелости и сноровки многое зависело. И рыбаки не подвели. Они буквально завалили базар излюбленным кушаньем севастопольцев — ракушками-мидиями.

Хорошо запомнилось мне 14 апреля 1942 года. Направился в поликлинику на процедуру (замучил радикулит). Теплый весенний день. Ярко светит солнце, пахнет морем, а на фронте и в воздухе спокойно, как будто и войны нет. По дороге беседую со встречными, радуюсь теплу, затишью… Вот и красивое здание Сеченовского института. Напротив, в садике, отдыхают больные. И вдруг — стрельба, гул моторов, люди разбегаются… По соседству щелей не было, и я встал в подъезде ближайшего здания. Рядом раздалось несколько взрывов, рвануло дверь, посыпались стекла…

Тут неожиданная встреча. Подбегает Леонид Соболев, писатель. Тревога застала его тоже вблизи института. Леонид Соболев, Сергей Алымов, Александр Хамадан и другие писатели, поэты, артисты часто приезжали в осажденный Севастополь, знакомились с жизнью бойцов и жителей города, выступали на фронте, на предприятиях, в агитпунктах и убежищах. Их рассказы, стихи, песни печатались в центральной и нашей местной печати. Леонид Соболев и Сергей Алымов были частыми гостями на КП флота, Приморской армии. Их тепло встречали севастопольцы.

К сожалению, времени для беседы не было. Полуразрушенное здание института дымилось. С ближайшего телефона я позвонил в штаб МПВО и распорядился немедленно оказать помощь пострадавшим. Возле института слышу крик:

— Товарищ Борисов!

Женщина в рваном белом халате. Лицо и волосы в копоти, в крови. Узнаю Стефанию Яковлевну Троценко, главного врача поликлиники. До войны она работала в Институте физических методов лечения имени Сеченова, где сейчас помещалась поликлиника. Когда институт эвакуировали, Стефания Яковлевна, как член горкома партии, была оставлена в Севастополе и являлась уполномоченной института, а по совместительству и начальником медико-санитарной службы Северного района. Коммунисты поликлиники избрали С. Я. Троценко секретарем парторганизации.

Стефания Яковлевна рассказывает:

— Работа шла своим чередом. Вдруг загремели зенитки. Я распорядилась всем спуститься в убежище… Раздался невероятный грохот, меня отбросило к стене. Слышу крики. Поднимаюсь, и первое, что вижу, — прислонился к стене механик поликлиники Шинкаренко, с которым только что разговаривала… Лицо в крови, выбит глаз… Никак не найдем санитарку Иванкову, ее сынишку Шурика и еще двух человек… Погибло десять сотрудников, несколько человек ранено… Если бы вы пришли на две-три минуты раньше, и для вас все могло кончиться иначе…

Такое происходило почти ежедневно на наших глазах. А с территории Крыма, оккупированной захватчиками, поступали сообщения о чудовищных зверствах, совершаемых врагом над советскими людьми:

«В Симферополе за время своего хозяйничанья немецкие палачи расстреляли тридцать тысяч советских граждан…», «В Евпатории немцы расстреляли четыре тысячи стариков, детей и женщин…», «В деревне Чаир гитлеровцы зверски расправляются с мирным населением, не щадят ни женщин, ни стариков, ни детей, ни больных…»

Тысячи советских граждан были уничтожены фашистами в Керчи. Перед советскими воинами, освободившими Керчь, предстала зловещая картина изуверского истребления граждан нашей Родины.

Злодеяния гитлеровцев вызывали всенародную ненависть к ним. Новые тысячи патриотов поднимались на борьбу с захватчиками, усиливали свои действия народные мстители — партизаны.

Огромное значение в условиях Севастополя тех дней приобретала политическая работа в массах, хорошо налаженная информация. Партийные организации стремились к тому, чтобы агитация была конкретной, чтобы внимание людей сосредоточивалось прежде всего на задачах обороны Севастополя. Основными лозунгами были: «Не допустим врага в родной город!», «Город стал фронтом, каждый трудящийся — бойцом!», «Все для фронта! Все для победы над врагом!», «Не уходи из цеха, пока не выполнишь задания!».

Центром политической работы являлся агитпункт горкома партии, находившийся на улице Карла Маркса в небольшом одноэтажном доме. Его легко было отыскать: на длинном красном полотнище, протянутом по фасаду, белела крупная надпись: «Агитпункт». По обе стороны входа — «окна» ТАСС, лозунги, плакаты, огромная карта театра военных действий, у которой постоянно толпился народ. Здесь всегда можно было почитать свежие газеты и журналы. Кстати, центральные газеты — «Правду», «Известия», «Красную звезду», «Красный флот», «Комсомольскую правду», приходившие в Севастополь окружным путем, мы во все дни обороны получали регулярно, с опозданием не более чем на пять — десять дней. Получали и письма, причем не только от родных и близких, но и от совершенно незнакомых людей, выражавших свои патриотические чувства.

В агитпункте, которым заведовал Павел Яковлевич Сарин, проходили встречи трудящихся города с бойцами — защитниками Севастополя. Здесь выступали писатели, поэты, артисты, лекторы.

Организация политической работы лежала на плечах заведующих отделами пропаганды и агитации горкома и райкомов партии — Михаила Ивановича Петровского, Анны Петровны Подойницыной, Николая Степановича Кичатого. Большую помощь оказывала группа работников обкома — секретарь обкома Федор Дмитриевич Меньшиков, товарищи Кувшинников, Спиртус, Соболев. Они все время находились в частях, на предприятиях, в убежищах. Замечательным пропагандистом был Федор Дмитриевич Меньшиков. Многим севастопольцам запомнились его страстные речи, задушевные беседы.

Важно было своевременно информировать население обо всех событиях. Этим не только удовлетворялся естественный интерес трудящихся к военным событиям и всей общественной жизни, но и повышалась их политическая сознательность, предупреждались всевозможные слухи. Информация всегда была откровенной, правдивой. Как бы порой ни была горька правда, мы никогда не скрывали ее. Поэтому по первому зову партийной организации население города поднималось на преодоление любых трудностей.

Когда началось третье наступление и город представлял собой сплошное пожарище, телефонная связь то и дело нарушалась, городские и районные работники не имели возможности ежедневно бывать на предприятиях и учреждениях. Городской комитет обороны направлял туда письма, в которых информировал об обстановке, ставил очередные задачи. Руководители предприятий, учреждений и партийных организаций в свою очередь письменно информировали нас, сообщали о неотложных нуждах. Стиль работы в дни обороны повсюду отличался большой оперативностью, резким сокращением заседаний, совещаний и бумаг, малым числом исполнителей. На всех партийных собраниях, по сути дела, стоял один и тот же вопрос: помощь фронту. Решения собраний звучали как боевой приказ. Никто из руководящих работников не чурался физического труда и, когда нужно, брал в руки кирку, лом, лопату.

Бюро горкома строго придерживалось плана и установленного распорядка работы, отступая от него лишь в виду непосредственной опасности. Как и раньше, я непрерывно вел рабочие записи в блокноте, и они вносили известную организованность в многообразие дел. Севастопольские тетрадки хранятся у меня тридцать лет, я листаю их, внимательно перечитываю записи, сделанные наспех, и в памяти встают картины пережитого, образы товарищей по работе, коммунистов. Многие из них вступили в ряды партии в самые тяжелые дни обороны. Хотя бы стахановка комсомолка Паша Поезд, первый «пятисотник» — токарь Головин… Высок был престиж члена партии в глазах севастопольцев. Лишь утвердив себя ратными и трудовыми подвигами, справедливо полагали они, человек вправе вступать в ряды партии Ленина.

С каждым транспортом, прибывшим в город, мы отправляли в обратный рейс женщин с детьми. И все же в городе оставалось еще много ребят. В надежных убежищах для них были открыты школы, детские сады, молочные кухни.

Действовало восемь подземных школ — две средние и шесть начальных. Большинство учащихся получало горячие завтраки. Во всех школах имелись комнаты для приготовления домашних заданий.

Первой открылась школа № 13. Она размещалась в хорошо оборудованном бомбоубежище на улице Ленина. Убежище имело два выхода: один для учащихся и учителей, другой для граждан, укрывавшихся во время тревог. У входа в убежище постоянно дежурил один из преподавателей или член родительского комитета. Дежурный обязан был следить за «воздухом», во время тревоги переводить детей в самые надежные отсеки. По окончании занятий ребята тут же готовили уроки, мастерили подарки для фронтовиков, девочки вязали теплые вещи.

Труднее было подобрать учителей и необходимое имущество для школы, организованной в обширных подземных владениях спецкомбината № 2 в Инкермане. Заботы об этой школе взял на себя бывший директор одной из симферопольских школ Кузьма Иванович Ленько, работавший в то время секретарем партийной организации спецкомбината. Ленько разыскал учителей, раздобыл машины и по ночам завозил в штольни парты, столы, доски, стулья. Используя фанерные щиты, занавески и одеяла, он ухитрился «построить» пять вместительных классов. В каждом училось примерно сорок ребят. Школа имела филиал в штольнях СевГРЭС.

Секретарем комсомольской организации инкерманской школы и правой рукой Ленько была молодая учительница русского языка Надежда Никифоровна Березовская, человек редкой души, прекрасный педагог и организатор молодежи. Под ее руководством комсомольская организация школы многое сделала для фронта. По окончании занятий мальчики собирали гильзы от патронов, металлолом, а девочки ухаживали за ранеными в подземном госпитале. Недолго суждено было Надежде Березовской возглавлять школьную комсомольскую организацию — во время одной из бомбежек она погибла.

Для ребят, потерявших родителей, был создан интернат и детский приемник. Постепенно их переправили на Большую землю.

Бюро горкома партии не раз обсуждало вопросы работы с детьми. Заведующая городским отделом народного образования Наталья Николаевна Донец предложила продлить учебный год на один месяц, чтобы школьники смогли лучше усвоить программу. Главный врач и секретарь парторганизации поликлиники Стефания Яковлевна Троценко просила помощи в проведении противоэпидемических прививок детям. Секретарь горкома комсомола Саша Багрий советовался насчет организации досуга школьников во время каникул.

Многое было задумано для улучшения и учебы детей, но далеко не все удалось осуществить. В июне начался третий штурм Севастополя. Вместо того чтобы продлить учебный год, пришлось срочно закрывать школы. Сама собой отпала забота о досуге школьников. В дни, когда должны были начаться каникулы, Севастополь уже представлял собой море огня.

Мы понимали, что люди, находясь в труднейших фронтовых условиях, должны получать какую-то разрядку, отдыхать. Поэтому поощряли по возможности выступления художественной самодеятельности. На предприятиях, в госпиталях, в подземных школах, на передовой концерты неизменно пользовались большим успехом. В дни обороны в Севастополе побывали артисты Московской филармонии и ансамбль песни и пляски Черноморского флота.

Регулярно выходили газеты «Красный Крым», а затем «Маяк коммуны», «Красный черноморец», «За Родину», многотиражки, велись радиопередачи. В подземном кинотеатре ежедневно по пять-шесть сеансов демонстрировались фильмы «Александр Невский», «Человек с ружьем», «Музыкальная история», «Депутат Балтики», «Чапаев», последние выпуски кинохроники, доставляемые на самолетах и транспортах.

Через три месяца после принятия постановления о восстановлении и благоустройстве города Севастополь трудно было узнать. Торговали магазины, ходил трамвай, работали бани, аптеки, парикмахерские, фотографии и даже чистильщики сапог.

«Восстановление заводов, дорог, возделывание огородов — это понятно, — говорили некоторые. — Но зачем расходовать силы на благоустройство? Трамвай-то ходит лишь на отрезках два-три квартала. И охотников ездить на нем немного. В промтоварных магазинах продаются соломенные шляпы, галстуки, пуговицы. На бульварах никто не отдыхает: фронт-то рядом».

В этих рассуждениях, конечно, была доля правды. Но большинство городских активистов придерживалось того мнения, что вид чистого и благоустроенного города, живущего нормальной жизнью, благотворно влияет на настроение фронтовиков и населения. Когда бойцы приезжают в Севастополь и видят позванивающий трамвай, цветы на Приморском бульваре, свежеокрашенные скамейки, настроение поднимается. «Город-то восстанавливается. Нельзя его отдавать фрицам».

В марте возвратились некоторые руководящие работники, еще в декабре эвакуировавшиеся на Большую землю. Оставили они город полуразрушенным, опустевшим. А сейчас то и дело мы слышали их восторженные восклицания: «Такого мы не видели и в глубоком тылу!»

День ото дня крепла дружба гражданского населения с фронтовиками. Фронт и город постоянно обменивались делегациями, фронтовикам отправлялись подарки, устраивались совместные вечера отдыха. Партийная организация Севастополя и политорганы армии и флота действовали тут согласованно. Еще в ноябре бюро горкома приняло решение: «Практиковать более частые выезды на фронт делегаций, руководителей городских и районных организаций, представителей предприятий и учреждений. Организовывать выступления на предприятиях бойцов, командиров и политработников, выступления в печати работников города и представителей воинских частей». Мы работали в тесном контакте с политическим управлением флота и политотделом Приморской армии, с дивизионным комиссаром Бондаренко, бригадным комиссаром Бочаровым, комиссарами и начальниками политотделов соединений Степаненко, Солонцевым, Ратниковым, Мельниковым, Пичугиным, Хацкевичем, Вершининым, Ехлаковым, Ищенко, Слесаревым, Сунгурьяном.

«Нас часто посещали представители севастопольских предприятий, — рассказывает в своих воспоминаниях «Мы отстаивали Севастополь» бывший командир 7-й бригады морской пехоты Евгений Иванович Жидилов. — Эти встречи — праздник для матросов, о них мы вспоминаем с волнением и благодарностью».

Нередко приходилось выезжать на фронт и работникам горкома. В марте и апреле вместе с товарищами я побывал на 30-й батарее береговой обороны, которой командовал капитан Александер, в артиллерийском полку Богданова, в бригадах морской пехоты Горпищенко, Жидилова и Потапова, на боевых кораблях. Особенно запомнилась встреча с бойцами 79-й бригады морской пехоты, которой командовал полковник Алексей Степанович Потапов.

Выехали мы с В. П. Ефремовым, когда уже стемнело. Развилку дороги на Симферополь и Ялту, непрерывно обстреливаемую, проскочили благополучно. Быстро проехали Инкерман, поднялись в гору. На фронте было сравнительно тихо. Лишь изредка доносились пулеметные и автоматные очереди, взлетали ракеты.

Вот и домик у шоссе, где расположилось командование бригады. Полковник А. С. Потапов и комиссар бригады И. А. Слесарев тепло встретили нас, поднесли по рюмочке, рассказали о положении на участке, занимаемом бригадой.

Затем в сопровождении автоматчиков двинулись на передний край.

— В сторону не оступитесь, — предупреждает Потапов. — Идем в проходах минных полей.

В воздухе послышался гул моторов, зашарили по небу прожекторы, забили вражеские зенитки.

— Наши пошли на бомбежку.

И опять тихо.

— Заглянем в блиндаж.

Краснофлотцы отдыхали, были рады гостям. Посыпались вопросы: «А верно, что Севастополь восстанавливается?», «Говорят трамвай ходит?», «Сколько хлеба выдаете на человека?», «Что производят подземные комбинаты?», «Кино показывают?..» Мы едва успевали отвечать.

Затем ходами сообщения, полусогнувшись, подошли к передовой.

— Противник в ста метрах, — тихо заметил полковник.

Ночь была темной — ни луны, ни звезд. Беседовали с бойцами шепотом. Только собрались в обратный путь, как по соседству началась стрельба. Сначала автоматная, потом подключились пулеметы, забухали орудия. Огонь велся с обеих сторон. В небо взвились ракеты. Командир роты доложил, что перестрелка началась на соседнем участке. Обнаружены немецкие разведчики. Вскоре стрельба прекратилась.

Прослушав по радио последние известия, мы двинулись в обратный путь. Помню, много тогда передавали о героическом Ленинграде. С жадностью ловили мы в те дни каждое слово о городе Ленина. В мужестве ленинградцев севастопольцы черпали новые силы для борьбы с врагом. Ленинградцам приходилось еще труднее, чем нам. Севастополь не знал ни голода, ни морозной стужи. Тем большее восхищение вызывали стойкость и поистине героический труд ленинградцев. Остро ощущалась общность в судьбе двух городов, их ответственность друг перед другом и перед Родиной. Я вдвойне переживал оборону Ленинграда, — среди защитников города был мой младший брат Виктор.

30 апреля исполнилось полгода героической обороны Севастополя. В этот день город получил сотни телеграмм и писем со словами любви и привета. С большим волнением слушали мы по радио передовую статью газеты «Известия», в которой говорилось:

«Вся страна с любовью и вниманием следит за героическими защитниками Севастополя. Советский народ твердо знает, уверен в том, что славные моряки-черноморцы, бойцы, командиры и политработники частей Красной Армии, жители города Севастополя и в дальнейшем будут крепко держать оружие в руках, так же мужественно сражаться с немецко-фашистскими захватчиками».

Наступил май. Мы с нетерпением ждали, когда наши войска начнут новое наступление на Керченском полуострове. Войска, оборонявшие Севастополь и Черноморский флот, готовились оказать помощь наступающим. Город изо дня в день увеличивал производство вооружения, готовил кадры для районов Крыма, благоустраивался. Надеялись, что не за горами то время, когда прекратится осада. Но впереди были новые грозные испытания.

В начале мая обстановка на Керченском полуострове внезапно осложнилась. 8 мая заместитель начальника политуправления флота бригадный комиссар Иван Васильевич Маслов сообщил мне, что немецко-фашистские войска перешли там в наступление и прорвали линию нашей обороны. «Нужно быть готовыми к худшему», — предупредил он.

Посоветовавшись с командованием, я собрал актив и кратко информировал товарищей о положении под Керчью.

Ни словом, ни жестом никто не выразил растерянности. Война есть война, и тут возможны всякие неожиданности. Сейчас мы как бы вновь вступали в войну. Правда, все долгие шесть месяцев севастопольцы днем и ночью ощущали близость фронта. Но ведь и для солдата на переднем крае война начинается сызнова с каждым боем.

Вспомнив о той далекой первой ночи войны, я удивительно остро ощутил происшедшую со всеми нами перемену. Тогда думалось: как покажет себя каждый из нас на этом крутом переломе? Жизнь дала ответ. Те немногие, кто не выдержал суровой проверки, были далеко от Севастополя. Остальные же, закаленные, возмужавшие, находились сейчас рядом, на переднем крае. И какие бы испытания ни выпали в будущем, мы твердо знали, что каждый пройдет свой путь до конца как верный сын партии Ленина и своей Советской Родины.

Саша Багрий спросил просто и деловито:

— Что от нас требуется?

— Пока только одно: направить несколько сот человек на строительство дорог и укреплений. Этим займутся председатели райисполкомов. Остальным пока продолжать свою работу. Но в центре внимания должно быть не восстановление города, а усиленная подготовка к отражению нового штурма.

Чтобы тщательнее подготовиться к встрече врага, решено было провести собрание городского партийного актива.

Секретарь обкома партии Ф. Д. Меньшиков также считал, что собрание партактива должно явиться первым шагом в мобилизации партийных сил города и населения к отражению нового штурма. А что третий штурм неизбежен — в этом уже не было ни малейшего сомнения. Немцы заняли Турецкий вал, близ самой Керчи, сильно бомбили город и переправу. Положение наших войск на Керченском полуострове становилось исключительно тяжелым. Ясно было: как только немцы смогут перебросить войска и технику из-под Керчи, они начнут наступление на Севастополь. Требовалось заново мобилизовать на отпор врагу не только войска, но и все население города.

Собрание состоялось 12 мая. Это была последняя встреча партийного актива в блокированном Севастополе.

Солнечный, тихий майский день. По небу плывут курчавые облака, пахнет морем, нагретым камнем. В лотках продают свежую зелень. Севастопольцы отправили защитникам города первые тонны редиски, лука, моркови…

До чего же не соответствовала эта мирная картина тому, о чем предстояло сейчас говорить!

После моего доклада первым выступил секретарь Корабельного райкома партии Матвей Иванович Воронин. Он говорил о напряженной жизни предприятий Корабельной стороны, о готовности жителей свято хранить и продолжать традиции своих славных предков. Поделился мыслями о том, как лучше помогать фронту, как уплотнить рабочий день, больше производить вооружения и боеприпасов.

Саша Багрий взволнованно говорил о героических делах молодых севастопольцев. Вначале читал, а потом свернул записи и начал называть имена молодых героев обороны, рассказывать об их повседневном трудовом и ратном подвиге, о том, как комсомольцы и пионеры помогают фронту. Слушая его, я невольно подумал: Багрий быстро возмужал, стал зрелым политическим руководителем молодежи. Да, война — суровая и жестокая школа.

С волнением слушали собравшиеся главного врача поликлиники Стефанию Яковлевну Троценко. Самоотверженный труд медицинских работников, о котором она рассказывала, ощущал на себе каждый участник обороны.

С большой прочувствованной речью выступил секретарь обкома партии Федор Дмитриевич Меньшиков. Он сказал, что партийная организация города сделала в дни осады очень многое. Но впереди суровые испытания. Ответственность каждого большевика повысилась неизмеримо. В рядах защитников города они должны являть собой пример самоотверженности, готовности к подвигу.

Один за другим выходили на трибуну участники собрания. Каждый хотел внести свою лепту в общую борьбу с врагом. У каждого за плечами уже был большой опыт работы в условиях первого и второго штурмов.

Филипп Сергеевич Октябрьский, рассказав активу о положении на фронтах Великой Отечественной войны, о положении под Керчью и Севастополем, поставил ряд конкретных задач:

— Надо объявить аврал по созданию новых оборонительных сооружений вокруг города, залезть глубоко в землю, не допустить врага в Севастополь. Если противник выбросит воздушный десант, нужно, чтобы все население приняло участие в его уничтожении.

Вице-адмирал призвал партактив работать еще самоотверженнее и упорнее, готовиться к решающим боям с фашистскими захватчиками, чтобы никакие неожиданности не застали нас врасплох.

Собрание партийного актива обратилось ко всем коммунистам, комсомольцам, ко всем трудящимся города с призывом быть готовыми в любую минуту с оружием в руках стать на защиту родного города. «Мы знаем, что впереди еще немало трудностей и жестоких боев. Мы готовы выдержать с честью, как подобает коммунистам, любые испытания».

На следующий день я пришел к коммунистам-железнодорожникам. Они собрались в помещении подземной школы, находившейся в глубокой штольне.

Коммунистов на узле осталось мало. Одни ушли на фронт, другие партизанили. Немало железнодорожников погибло на своем боевом посту. Работа их была полна постоянного риска: под огнем противника водили поезда, ремонтировали пути. Несмотря на трудности и опасности, железнодорожники поддерживали свое хозяйство в образцовом порядке. Вот и сейчас, после двух штурмов, линия находилась в полной исправности, паровозы и вагоны были отремонтированы. В мастерских депо наладили производство деталей для мин, гранат, минометов, ремонтировались орудия. Железнодорожники соорудили поезд-баню. Наконец, они водили в опасные и дерзкие рейсы бронепоезд «Железняков». За этим бронепоездом числилось немало славных боевых операций. Его экипаж, состоявший из отважных краснофлотцев и командиров, уничтожил много техники и живой силы противника.

И вот сейчас, теснясь за детскими партами, сидели машинисты, кочегары, путейцы. Они отчетливо представляли себе, какие суровые дни наступают для Севастополя, какая опаснейшая работа им предстоит. В городском комитете обороны начальник отделения И. Д. Киселев уже докладывал о тех мерах, которые были намечены для сохранения оборудования узла, охраны путей, депо, укрытия людей и организации труда в условиях штурма. На собрании коммунисты во многом дополнили этот план.

Если не изменяет память, то Федя Степанов, знакомый мне по работе на железнодорожном узле в Симферополе, предложил создать резервные оперативные группы ремонтников. Их надо расположить вдоль линии, чтобы быстро исправлять повреждения пути. Предложение Степанова в дальнейшем блестяще себя оправдало. Каждый отрезок пути находился под постоянным контролем, и ремонтникам не приходилось тратить время на передвижение.

После собрания все коммунисты, как один, изъявили желание вступить в боевую дружину.

С боевым настроением вернулись все работники горкома, выступавшие с докладами в партийных организациях города. Коммунисты на местах высказали много полезных советов и предложений, которые были осуществлены накануне третьего штурма.

14 мая заседал Военный совет Черноморского флота. На нем присутствовали и мы с Ефремовым. Совет принял важные решения, направленные на укрепление обороноспособности Севастополя. На другой день городской комитет обороны, обсудив в деталях все основные вопросы подготовки к предстоящему наступлению немцев, принял специальное постановление. В нем, в частности, говорилось:

«1. 17 мая 1942 года закончить комплектование и вооружение боевых дружин на всех основных предприятиях Севастополя. Считать весь личный состав дружин мобилизованным.

16 мая 1942 года подобрать командный и политический состав дружин. 50 % личного состава дружин перевести на казарменное положение. Ввести в дружинах военную дисциплину со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Всю работу по организации дружин возложить на тт. Бузина, Сарину, Воронина, Лопачука и Кролевецкого.

В оперативном отношении дружины подчинить командирам секторов.

Помимо своего основного назначения — борьбы с авиадесантными группами противника — привлекать дружины к охране предприятий.

2. Поручить тт. Кулибабе и Малому совместно с секретарями райкомов ВКП (б) и секретарем горкома ВЛКСМ т. Багрием укомплектовать боевые взводы при штабах МПВО города и районов.

Срок окончания данной работы — 16 мая 1942 года.

3. Немедленно усилить работу по рытью новых штолен для предприятий, учреждений, командных пунктов и населения города.

Руководство данной работой возложить персонально на члена городского комитета обороны т. Ефремова…»

В постановлении говорилось о привлечении всего трудоспособного населения к строительству новых укреплений, о привлечении для работы на предприятиях женщин, о том, чтобы отправить в тыл оборудование и различные ценности, которые не могут быть использованы для нужд обороны.

И далее:

«16 мая 1942 года на партийных собраниях, 17–18 мая на собраниях трудящихся города разъяснить обстановку и призвать все население к усилению дисциплины, бдительности, к улучшению всей работы в городе, к тому, чтобы давать больше продукции для фронта, лучше обслуживать нужды фронта, усилить военную учебу, подготовиться к решительной борьбе с врагом, драться до полной победы».

На собрания парторганизаций пошли все руководящие работники города. Одна мысль пронизывала все выступления: понимая сложность момента, надо быть предельно собранными, с полной самоотдачей работать на победу.

— Нужно ускорить ремонт кораблей, — говорил на собрании парторганизации Морского завода комиссар Литвинов, — усилить охрану завода, смотреть в оба.

— Быть готовыми встретить врага во всеоружии, напрячь волю, держаться смело при встрече с врагом, — призвала коллектив медицинских работников член горкома Троценко.

— На город, возможно, сбросят воздушный десант. Главное — не растеряться, — сказал на собрании парторганизации Крымэнерго коммунист Загоревский.

— Надо создать дружины из женщин, умеющих владеть оружием. Я первая запишусь бойцом и буду истреблять фашистов, — заявила на партсобрании в Госбанке коммунистка Торун.

Коммунисты Горторга обсудили, как лучше сохранить отпускаемые населению продукты. Работники связи решили развернуть борьбу за строжайшую экономию материалов, инструмента, электроэнергии, в совершенстве овладеть винтовкой и гранатой, усилить охрану объектов…

На всех предприятиях в эти дни заметно увеличился выпуск оборонной продукции.

17 мая мы с горечью узнали, что весь Керченский полуостров находится снова в руках врага. Численность немецко-фашистских войск под Севастополем в то время превышала двести тысяч человек, у них имелось более двух тысяч орудий и минометов, пятьсот боевых самолетов. Это вдвое превышало численность наших войск. Танков же, самолетов и тяжелой артиллерии у противника было во много раз больше.

К тому же в распоряжении противника находились крымские аэродромы. Снабжение вражеских войск шло по суше, и все коммуникации были малодосягаемы для нашей авиации.

Тяжелые испытания предстояло перенести севастопольцам. Не рассчитывая на подкрепление, надо было во что бы то ни стало удержать город.

В те дни обстановка требовала полной централизации руководства. Поэтому, почти все решения, касающиеся жизни города, принимались городским комитетом обороны.

Эти решения имели силу приказов. Вот, например, постановление городского комитета обороны, принятое 18 мая.

«1. Тт. Ефремову, Кулибабе, Малому, начальникам и комиссарам МПВО районов в суточный срок подобрать запасные КП города и районов, разработать систему обороны их, немедленно усилить охрану.

2. Тт. Малому и Кулибабе к 20 мая 1942 года установить дополнительную непосредственную связь между КП города, КП флота и КП районов.

3. Тт. Петросяну, Абанину и Гурскому немедленно разработать план снабжения электроэнергией всех основных объектов города на случай выхода из строя той или иной электростанции. О плане доложить 20 мая городскому комитету обороны.

4. Тт. Жарковскому, Сидоренко, Федориади, Бондаренко и Мееру рассредоточить по городу все запасы продовольствия. Установить тщательную охрану. Продумать систему снабжения населения, если выйдут из строя хлебозавод и пекарни.

19 мая 1942 года доложить городскому комитету обороны об исполнении.

5. Тов. Ефремову разработать план обеспечения водой предприятий, воинских частей и населения города на тот случай, если будут повреждены Новошульская и Инкерманская водокачки.

В трехдневный срок установить наличие в городе колодцев пресной воды, очистить их, определить другие источники снабжения водой…

6. Тт. Ефремову и Бузину оказать помощь коменданту гарнизона т. Старушкину в оборудовании огневых точек по городу. Широко привлечь к строительству население.

7. Тов. Петросяну немедленно организовать на предприятиях города изготовление противотанковых «ежей». Считать эту работу сверхударной. Работать на их изготовлении круглосуточно…»

Комитет обороны Севастополя, сосредоточив в своих руках гражданскую власть, подчинил работу всех организаций, предприятий, учреждений, всех коммунистов, комсомольцев, всех севастопольцев интересам обороны города. Он оказывал повседневную помощь командованию оборонительного района в организации борьбы с врагом, поддерживал строжайший порядок в осажденном городе.

Коммунисты Севастополя, преодолевая неимоверные трудности, сделали все, что было в их силах, для мобилизации населения. Доблестные защитники города-героя, рабочие и служащие, все жители, трудившиеся в крайне тяжелых условиях блокады, не жалея своих сил и жизни, уверенно решали задачи, ставившиеся перед ними, с честью выполняли свой долг перед Родиной.

Командованию стало известно, что наступление может начаться со дня на день. 20 мая мы закрыли школы, детские сады, ясли. Население перебралось в убежища. Сделали это вовремя, так как уже на другой день противник начал сильно бомбить и обстреливать город. Снова разрушения, жертвы, перебои в снабжении электроэнергией, водой, продовольствием…

Городской комитет обороны принял меры к тому, чтобы ускорить эвакуацию матерей с детьми, детдомов, детприемников и домов инвалидов; эвакуировать население, не связанное с обороной города; создать неприкосновенный запас продовольствия на предприятиях…

Тогда же решено было из подростков создать при городском КП группу связных. Как же пригодились нам впоследствии эти ловкие, смелые, быстрые связные! Когда зверская бомбежка прерывала всякую связь между командными пунктами, между городским комитетом обороны, райкомами и предприятиями, связные становились главными передатчиками приказов, распоряжений, информации.

26 мая городской комитет обороны принял постановление «О подготовке населения к вооруженной борьбе в городе». На предприятиях и в учреждениях брался на учет каждый, кто способен держать в руках оружие. Каждый дружинник проходил регулярную боевую учебу, нес охрану предприятий. Никто из них не освобождался от основной работы на предприятиях и в учреждениях, все время находясь в боевой готовности. Это особенно страшило врага. Не случайно фельдмаршал Манштейн в своей книге «Утерянные победы» писал: «Мы знали, что все жители города, способные носить оружие, в том числе и женщины, были привлечены для защиты города».

27 мая на совещании руководящих работников города обсуждался вопрос о борьбе с парашютными десантами противника, о противохимической защите. Надо было позаботиться о более надежных укрытиях для населения от бомбежек и артиллерийского обстрела. Строились новые убежища, расширялись старые. Из центра города жители переселялись на окраины, которые противник реже бомбил. В течение трех недель мая с помощью командования удалось эвакуировать из Севастополя еще свыше десяти тысяч человек.

Снова мы оказались на старых подземных квартирах. Городской комитет обороны разместился в небольшом отсеке. Со мной поселились Петросян и Терещенко. Впрочем, в последующие дни на КП нам пришлось находиться сравнительно редко. Большую часть времени проводили на предприятиях, в убежищах, на огневых точках.

Петросян налаживал изготовление противотанковых «ежей». Их требовалось множество, а материалов не хватало. Петросян и Ефремов с обычной для них изобретательностью нашли выход из положения. В работу пошли конструкции разбитых цехов Морзавода и других предприятий, запасные пути железнодорожного узла, трамвайные рельсы. Петросян разыскал сварочные аппараты, организовал круглосуточную работу, обеспечил светомаскировку. Ежедневно изготовлялось по нескольку сот противотанковых «ежей».

Как это ни прискорбно, накануне штурма пришлось подумать о том, кто кого заменит в случае гибели. На заседании городского комитета обороны было принято решение «О заместителях руководящих работников города и районов». Договорились, чтобы все товарищи постоянно держали своих заместителей в курсе дел.

Пересмотрели распределение обязанностей между руководящими работниками, закрепив каждого за определенным участком обороны. За готовность к действиям боевых дружин ответственными назначили Сарину и Бузина. За продовольственное снабжение населения — Михалеву. Бакши поручили изыскивать дополнителные людские ресурсы для фронта. Багрий по-прежнему оставался ответственным за эвакуацию населения.

Севастополь бомбили и обстреливали непрерывно. Такого мы не знали во время первого и второго наступлений. Только за последние восемь дней мая на город было сброшено около тысячи бомб и выпущено свыше семисот тяжелых снарядов. В эти дни мы потеряли несколько человек из городского актива. Погибли председатель Северного райисполкома Загордянский, председатель городского оргбюро профсоюзов Евменова, секретарь Корабельного райкома комсомола Костя Гармаш.

Разведка и партизаны доносили командованию оборонительного района об усиленной подготовке немецко-фашистских войск к штурму Севастополя. Было ясно: гитлеровцы не остановятся ни перед чем, не пощадят жителей долго сопротивляющегося города. Но того, чему мы стали свидетелями через несколько дней, никто из нас все-таки не ожидал.

Много часов подряд наш командный пункт содрогался от непрерывных взрывов, а вышковые докладывали о новых и новых волнах бомбардировщиков. Со всех концов Севастополя поступали сообщения о больших разрушениях, пожарах, жертвах. Остановилось большинство предприятий, прекратилась подача электроэнергии и воды, нарушалась телефонная связь…

— Началось наступление? — спросил я генерал-майора П. А. Моргунова, связавшись с ним по телефону.

— Нет. Пока только подготовка к нему.

Бойцы команд МПВО, групп самозащиты и боевых дружин прилагали героические усилия, чтобы ликвидировать завалы, под которыми оказались люди, тушили пожары, восстанавливали водопровод, электроснабжение и телефонную связь, оказывали помощь пострадавшим. Большинство работников партийного и советского аппарата, штабов МПВО вместе со всеми работали в очагах поражения. Жертв становилось все больше. Комитет обороны дал указание до наступления темноты ограничиться помощью пострадавшим.

Положение было тяжелым, и мы опасались, что оно вызовет панику. Надо было немедленно подбодрить севастопольцев. Но как? Телефонная связь и радио не работали.

Решили обратиться к жителям города с письмом и немедленно разослать его со связными. А на основные предприятия направить работников горкома, горисполкома, райкомов.

Не прошло и получаса, как письмо городского комитета обороны было написано. Разъяснив обстановку и предупредив о возможности высадки парашютного или морского десанта, комитет предлагал усилить наблюдение за воздухом, усилить посты охраны, привести в полную готовность боевые дружины и вооружить их всем, чем возможно. При первом появлении врага действовать самостоятельно, не дожидаясь специальных указаний. Коллективам предприятий предлагалось проявлять больше инициативы, не прекращать снабжение фронта всем необходимым. В письме был установлен порядок информации руководящих органов.

В снабжении продовольствием и водой возможны были серьезные перебои, поэтому решили взамен хлеба выдать населению муку, организовать в убежищах выпечку лепешек, приготовление горячей пищи. Неприкосновенные запасы продовольствия могли расходоваться лишь с разрешения городского комитета обороны.

Только организованность, дисциплина, отсутствие паники, проявление полезной инициативы, максимальная помощь фронту, бдительность обеспечат нашу победу, говорилось в письме.

Связные разнесли наше письмо, размноженное на пишущей машинке. На важнейшие объекты отправились руководящие работники. Там, где это было возможно, собирали людей, зачитывали письмо. Вскоре связные стали возвращаться с сообщениями об обстановке и принимаемых мерах.

Руководители спецкомбинатов Терехов, Костенко, Боброва, управляющий Крымэнерго Шуркевич сообщили, что комбинаты и электростанции работают без перебоев. «Моральное состояние работающих на заводе здоровое, работу продолжаем», — докладывали директор завода «Молот» Никерин и секретарь парторганизации Иваниченко. «Настроение личного состава хорошее», — сообщил директор хлебозавода Сидоренко.

Прислала коротенькую записочку и Анна Михайловна Михалева. Она находилась на продовольственной базе, где возник большой пожар. «Многое удалось спасти, — писала она. — В тушении пожара особенно отличились секретарь парторганизации Сутырина, коммунистки Каракорская и Нагорная… Вывозим сухари и отпускаем продукты населению и предприятиям…»

О себе Анна Михайловна не обмолвилась ни словом. Потом выяснилось, что именно она подняла коллектив на спасение продовольствия.

Глубокое удовлетворение приносили донесения со всех концов города о том, что трудящиеся Севастополя не дрогнули в этот тяжелый день. В течение ночи необходимо было ликвидировать пожары, расчистить улицы, восстановить по возможности водопровод и телефонную сеть, развезти по убежищам продовольствие и воду. Требовалась помощь населения. Казалось бы, после такого страшного, изнурительного дня нелегко поднять людей на новый, ночной труд. Ничуть не бывало! Агитаторам не пришлось тратить много слов. Достаточно было сказать: надо разобрать завал на такой-то улице, помочь тушению пожара, и обитатели убежищ — женщины, старики, подростки — тотчас же принимались за дело. Многие из жителей города только что пережили гибель близких, потерю имущества, иные получили ожоги и даже ранения, но никто не жаловался. Работали молча и яростно.

Из этого вовсе не следовало, что севастопольцы — люди особых качеств. Нет, это были обыкновенные советские люди, у которых высокие патриотические и моральные качества, свойственные советскому человеку, воспитанные в нем партией и всем укладом нашей социалистической жизни, раскрылись в суровые месяцы осады с предельной силой и выразительностью. Жители любого города и села нашей страны вели бы себя в севастопольских условиях точно так же. Да так оно и было в Одессе, Ленинграде, Сталинграде, Бресте.

Всю ночь кружили над городом самолеты противника, изредка рвались мины, снаряды, языки пламени освещали работающих людей. Но еще до зари все пожары были потушены, улицы расчищены от завалов, восстановлена связь между КП и объектами, частично отремонтирован водопровод. Население получило продукты.

Сообщив обкому партии о событиях прошедшего дня, мы вместе с Ефремовым пошли на КП флота. Повсюду встречались самоотверженно работающие бойцы МПВО, дружинники, женщины. Июньское солнце взошло над морем, но никому не принесло оно радости. На смену звездам в дымноголубом небе опять повисли фашистские самолеты. Повторялся вчерашний день.

Как и накануне, мы разослали партийным организациям информационное письмо, подчеркивали: никакой паники. Дисциплина должна быть, как никогда, крепкой. Предприятия должны давать максимальное количество продукции для фронта. Там, где невозможно работать днем, работать ночыо. Быстро ликвидировать очаги поражения, своевременно оказывать медицинскую помощь. Боевые дружины должны быть готовы в любую минуту к борьбе с врагом.

Указания городского комитета обороны были восприняты всеми в городе безоговорочно. Пример дисциплинированности, выполнения долга показывали коммунисты и комсомольцы.

Если на пепелище завода «Молот» рабочие по ночам бесстрашно ремонтировали боевую технику, то пример подавали коммунисты Иваниченко и Никерин. Если водоканальцы под грохот бомбежки и артиллерийских обстрелов, по нескольку суток не смыкая глаз, восстанавливали порванные трубы водопровода, то этому в значительной степени способствовал личный пример неутомимого начальника водоканала коммуниста Семенюшкина.

Заместитель директора базы горторга коммунист Калинов, шофер Жиляев и рабочий Белецкий, потушив зажигательные бомбы, предотвратили большой пожар на продовольственной базе. Шофер Решетников не допустил пожара в поликлинике № 1. Начальник железнодорожной станции коммунист Кравченко, дежурный по станции Смирнов, коммунист Давыдов во главе железнодорожников отстояли от огня важные объекты узла.

Когда вражеские бомбы нарушили телефонную связь нашего КП с городом, техник Лысенко, монтеры Дудченко и Поленков под сильным обстрелом и бомбежкой работали до тех пор, пока не восстановили связь.

На улице Чкалова от фугасных и зажигательных бомб загорелся дом. Пожар угрожал всему кварталу. Домохозяйки Миронова и Левчук подняли на борьбу с пожаром женщин из ближайшего убежища.

Пожары, возникшие на хлебозаводе и холодильнике, на кожевенном заводе и на «Молоте», были также ликвидированы рабочими, командами МПВО и боевыми дружинами этих предприятий. Оперативно работала противопожарная служба штаба МПВО города, руководимая коммунистом Педюрой.

Типография, размещавшаяся в подвале одного из зданий на улице Фрунзе, оказалась разрушенной.

— Как быть? — спрашивал редактор газеты «Маяк коммуны» Сергей Суковский.

И тут нашли выход. В одном из отсеков КП установили небольшой печатный станок, и газета продолжала выходить. Формат ее равнялся размеру ученической тетради. Работники редакции Вера Ястребова и Борис Луценко вместе с редактором Суковским и еще двумя сотрудниками составляли весь редакционный коллектив. Они публиковали интересную боевую информацию, сводки с фронта. Сотрудники редакции добивались, чтобы газета своевременно доставлялась на предприятия, в убежища.

Бойцы дружин, охранявшие объекты, постоянно находились в боевой готовности, первыми бросались на помощь пострадавшим. Молодой коммунист Зайцев во время налета авиации противника лично спас из засыпанного обвалом убежища десять человек, но сам погиб от осколка вражеского снаряда. При исполнении служебных обязанностей погиб командир дружины завода «Молот» Недоруб.

Городской комитет обороны 6 июня в специальном приказе отметил большую работу, проделанную боевыми дружинами. Но в приказе обращалось внимание на то, что впереди еще более жаркие схватки. «Враг готовится к третьему наступлению на город. Боевые дружины, — говорилось в приказе, — не должны терять ни одной минуты, еще упорнее овладевать оружием, готовить огневые точки, соблюдать железную дисциплину, ликвидировать очаги поражения, тушить пожары, быть стойкими, мужественными защитниками Севастополя, идти в ногу с доблестными бойцами Черноморского флота и Приморской армии…»

Бомбежка и артиллерийский обстрел непрерывно продолжались пятеро суток. За эти дни авиация противника совершила на Севастополь больше девяти тысяч самолето-вылетов и сбросила не менее сорока шести тысяч бомб крупного калибра, десятки тысяч зажигательных, авиационных гранат, много бомб замедленного действия. Количество снарядов, выпущенных по городу, учесть было невозможно.

Тем, кто находился на линии фронта, казалось, что в городе не осталось ни одной живой души, что вся жизнь скована. По ночам, когда бомбежка несколько стихала, в город прибывали связные и даже целые делегации из воинских частей. Они убеждались: Севастополь жив, он борется и работает для фронта. Беспочвенными оказались расчеты гитлеровского командования на то, что металл и огонь подавят моральный дух севастопольцев.

«Как на фронте?» С этим вопросом мы по нескольку раз в день обращались к вице-адмиралу Октябрьскому, к генерал-майору Петрову, к заглядывавшим на КП фронтовикам. В эти дни особенно остро чувствовалась важность тесного контакта, установившегося между горкомом партии и командованием оборонительного района.

— Пока сравнительно тихо. Если, конечно, не считать бомбежек и артобстрела.

Но вот 7 июня рано утром позвонил дивизионный комиссар Кулаков:

— Немцы начали наступление… Третий штурм…

На улицах города было немного спокойнее, чем в предыдущие дни. Но зато с фронта доносилась непрерывная артиллерийская канонада, земля содрогалась от взрывов. Началось…

О силе этого наступления фельдмаршал Манштейн в той же своей книге «Утраченные победы» писал: «Во вторую мировую войну немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь». Можно добавить, что гитлеровцы использовали невиданную до сих пор по своим калибрам тяжелую артиллерию: две двадцатичетырехдюймовые мортиры «Карл». Каждый их снаряд весил более двух тонн. Имелось у них и экспериментальное орудие «Дора». Пушку обслуживали полторы тысячи человек, а командовал ею генерал-майор. От нападения с воздуха орудие прикрывали два дивизиона зенитной артиллерии. Каждый снаряд «Доры» весил около четырех тонн.

Гитлеровское командование полагало, что после такой массированной артиллерийской и авиационной подготовки на их пути к Севастополю уже не будет никаких преград. В наступление двинулись танки, пехота. Но их встретил шквал артиллерийского, пулеметного и ружейного огня. Словно из-под земли вырастали моряки и бойцы-приморцы. Они забрасывали врагов гранатами, вступали с ними в ожесточенные рукопашные схватки.

Бойцы соединений Коломийца, Ласкина, Капитохина, Воробьева, Новикова, Гузя, Жидилова, Горпищенко, Потапова, артиллеристы Моргунова, Рыжи, Богданова, а в воздухе летчики Ермаченкова сражались с беспримерным мужеством и упорством. Ожесточенная борьба шла за каждый метр земли.

Вот что говорил тогда взятый в плен немецкий солдат: «Да, мы представляли себе все это иначе… Кто мог бы поверить, что после четырех часов непрерывной бомбардировки русские встанут из окопов и бросятся на нас в штыки? Между тем именно так и произошло. Дождавшись, когда немецкие самолеты улетели, русские пустили в дело свои орудия. За полчаса в роте мы недосчитались тридцати человек. Потом я услышал крики «ура». Русские пошли в контратаку, и мы, потеряв еще тридцать солдат, вынуждены были поспешно вернуться назад».

Как и во всякий трудный момент, горком партии направил на предприятия, в боевые дружины, в убежища всех ответственных работников, активистов. Когда я пришел на железнодорожный узел, там все работали: обслуживали бронепоезд «Железняков», ремонтировали орудия, изготовляли противотанковые «ежи». Начальник отделения железной дороги И. Д. Киселев, начальник политотдела и секретарь парткома А. Е. Немков, машинисты Островский, Гаранин, Леонов, рабочий Степанов — все были вооружены, готовы к натиску врага.

Прошло еще три нелегких дня. Противник, как одержимый, рвался к городу. Силы гитлеровцев превосходили силы защитников города, и им удавалось продвигаться все ближе и ближе к Севастополю. Город уже не мог поставлять нашим войскам нужного количества боеприпасов. Большинство предприятий были или разрушены, или сгорели. Спецкомбинату № 1 не хватало электроэнергии, топлива, металла…

— Помогите с ремонтом боевых машин, орудий, — звонили нам с КП флота.

Выход был один: снять со всех наземных предприятий, и прежде всего с завода «Молот», сохранившееся оборудование и перевезти его на комбинат, а высвободившихся рабочих использовать на ремонте вооружения, транспорта, инженерного имущества. За короткий срок это было сделано.

Во избежание излишних жертв комитет обороны запретил бесцельное передвижение по городу. Городским и районным организациям было предложено вызывать работников с мест только в случае крайней необходимости и главным образом ночью.

Мы регулярно посылали письменную информацию в обком партии и политуправление флота. Кратко сообщали о положении дел в городе, о работе промышленности, продовольственном снабжении, об эвакуации, о моральном состоянии населения. А это давало возможность обкому партии и политуправлению быть в курсе событий, информировать Центральный Комитет партии, оказывать нам посильную помощь.

Сохранилась, например, такая информация обкому партии в Краснодар: «Противник продолжает бомбежку города. Полуразрушено, разрушено и сгорело 4600 домов, пострадало 3000, пострадал также ряд предприятий. Восстанавливаем связь, ликвидируем завалы и очищаем проезды. Испытываем затруднения в снаряжении, воде и продовольствии. Будет возможность — эвакуируем 15–20 тысяч женщин с детьми. Настроение населения боевое».

Почти бесперебойно работала наша радиосвязь с Большой землей, обслуживая нужды фронта, гражданских организаций и населения. Десятки тысяч радиограмм передали за дни обороны через радиостанцию коммунисты Николай Кутына и Анатолий Марков. Это было сопряжено с огромными трудностями и риском, так как радиостанция стояла на открытом месте — на горе Матюшенко. Нередко после бомбежки падали мачты, обрывались антенны, но через час-два рация продолжала передавать радиограммы в Краснодар и Сталинград, а через них — дальше.

После оставления Севастополя долгое время ничего не было известно о судьбе этой героической радиостанции. Но вот в 1968 году вышел «Сталинградский дневник» первого секретаря Сталинградского обкома партии и председателя Сталинградского городского комитета обороны А. С. Чуянова. Из этой книги мы узнали, что Кутына и Марков передавали радиограммы до последней возможности. Уже когда гитлеровцы вошли в город, в Сталинграде была получена последняя радиограмма:

«Фашисты занимают почтамт. Связисты уничтожают радиоаппаратуру. Прощайте товарищи, отомстите за разбитый Севастополь».

О судьбе Н. Кутыны и А. Маркова до сих пор ничего не известно. Но завещание героев-коммунистов советские воины с честью выполнили. За разрушенный Севастополь, за все злодеяния на нашей советской земле гитлеровские головорезы получили сполна.

Израненный, истекающий кровью Севастополь сопротивлялся захватчикам изо всех сил. Не пустить врага в город, измотать его, нанести фашистским войскам как можно больший урон — вот к чему стремились защитники Севастополя. Если кончались снаряды, мины и гранаты, советские воины сходились с гитлеровцами врукопашную. А в осажденном городе его жители, полуголодные, крайне измотанные, но не павшие духом, продолжали обслуживать нужды фронта.

В эти тяжелые для Севастополя дни было получено приветствие Центрального Комитета партии и Верховного главнокомандующего:

«Вице-адмиралу т. Октябрьскому

Генерал-майору т. Петрову

Горячо приветствую доблестных защитников Севастополя — красноармейцев, краснофлотцев, командиров и комиссаров, мужественно отстаивающих каждую пядь советской земли и наносящих удары немецким захватчикам и их румынским прихвостням.

Самоотверженная борьба севастопольцев служит примером героизма для всей Красной Армии и советского народа.

Уверен, что славные защитники Севастополя с достоинством и честью выполнят свой долг перед Родиной.

И. Сталин».

В ответ на это приветствие моряки, приморцы и население города усилили сопротивление врагу.

Артиллеристы 365-й зенитной батареи, когда у них не осталось ни одного снаряда, а враг наседал, вызвали огонь нашей артиллерии на себя и погибли смертью храбрых. Но вместе с ними погибли и сотни гитлеровцев.

Разведчица Мария Байда, уложив прикладом нескольких гитлеровцев, сумела вывести из окружения раненых. Севастопольская комсомолка Фрося Радычкина подносила снаряды, воду, оказывала помощь раненым в самый разгар боев за Малахов курган. До последнего дыхания дрались герои 30-й батареи береговой обороны и Константиновского равелина.

Героизм фронтовиков вдохновлял трудящихся города. Шофер автодрезины Колюбаев под ураганным огнем противника безотказно доставлял к линии фронта военные грузы. Механик железнодорожного узла комсомолец Щербаков с опасностью для жизни восстанавливал связь. Молодая работница спецкомбината № 1 комсомолка Юля Сапегина ежедневно выполняла нормы на двести — триста процентов.

«Бесясь от злобы, враг задался целью разрушить наш город, посеять панику, запугать нас… Теперь особенно нужны выдержка и спокойствие… Наша решительность в борьбе с врагом непоколебима», — выражая мысли всех севастопольцев, писала в те дни газета «Маяк коммуны».

Тысячи теплых, задушевных писем и телеграмм, тысячи подарков приходили защитникам города из всех уголков страны.

«Весь советский народ, народы свободолюбивых стран сегодня с затаенным дыханием следят за ожесточенным сражением, которое ведет севастопольский гарнизон, отражая бешеные атаки врага, — писала «Правда» 15 июня. — Фашистские разбойники делают отчаянную попытку сломить боевой дух защитников города… Стойкость защитников Севастополя, их мужество, их доблесть бессмертны. На подобный героизм способны только люди, которым свобода, честь, независимость и процветание своей Родины, своего государства превыше жизни».

В один из этих тяжелых дней прокурор Александр Исакович Шней пригласил меня присутствовать на допросе военнопленных немцев. В дни первого наступления фашистов на Севастополь я слушал одного из гитлеровских вояк. Показания тогда давал старший ефрейтор, успевший побывать во Франции, Бельгии, Югославии и Греции. Спесивый, одетый во все новое, он вел себя нагло, упрямо твердил, что Севастополю со дня на день будет «капут».

На этот раз допрашивали ефрейтора. Он тоже успел прогуляться по Европе. Но год войны в нашей стране, в том числе семь месяцев боев под Севастополем, сбили с него спесь. Не осталось и в помине былой самоуверенности, развязности. Ефрейтор заговорил о трудностях войны, о больших потерях, которые они несут под Севастополем, отдавал должное беззаветной храбрости советских воинов. Да и внешний вид этого вояки говорил о многом: обтрепанный, худой…

Солдат 1-й роты 46-го саперного батальона Рудольф Шюрман показал: «7 июня наш батальон прибыл под Севастополь, и сразу же 3-я рота была введена в бой. К 11 июня рота была полностью уничтожена советской артиллерией и минометами. Вместо нее послали в бой нас, 1-ю роту. Таким образом, мы, саперы, стали обычными стрелками. Из двенадцати человек моего отделения в живых остался один я».

Пленный утверждал, что и во многих других ротах из ста двадцати солдат осталось по пять — семь человек.

«Когда нас перебросили с Керченского полуострова под Севастополь, настроение было хорошее, — продолжал он. — «Севастополь возьмем в три дня», — уверенно заявляли офицеры. И мы верили, что будет именно так. А вышло, что здесь нашло могилу большинство из нас…»

Пленные свидетельствовали, что командование немецких войск вынуждено бросать в бой все новые и новые резервы: так велики были их потери. Да и сам фельдмаршал Манштейн уже позже в своих воспоминаниях признал, что, «несмотря на эти с трудом завоеванные успехи, судьба наступления в эти дни, казалось, висела на волоске. Еще не было никаких признаков ослабления воли противника к сопротивлению, а силы наших войск заметно уменьшились».

Но положение Севастополя становилось день ото дня тяжелее. Не хватало боеприпасов и вооружения, мало было людей. Связь с Большой землей поддерживалась с невероятными трудностями.

Особенно запомнился день 19 июня. Накануне поздно вечером мы направили обкому партии донесение о том, что вчера сброшено на город свыше двух тысяч бомб, много снарядов. Сообщили, что стараемся восстанавливать предприятия, электросеть, связь, водопровод, расчищать дороги, продолжаем эвакуацию. Направили на фронт двести пятьдесят шесть боевых дружинников, готовим еще четыреста. Просим принять меры к отгрузке необходимого. Наш запас муки — на пятнадцать дней, других продуктов нет.

В тот же вечер стало известно, что экипаж крейсера «Красный Крым» — того самого крейсера, который севастопольцы готовили к плаванию, — за проявленную отвагу в боях с немецкими захватчиками, за стойкость и мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава удостоен звания гвардейского экипажа. От всей души поздравили мы героев-моряков и их славного командира капитана 1-го ранга Александра Илларионовича Зубкова.

Рано утром меня срочно вызвали в штаб МПВО. Нужно было немедленно организовать расчистку улиц, так как завалы мешали движению машин, перевозящих боеприпасы, раненых, продовольствие. На расчистку направили команды МПВО и бойцов боевых дружин.

С самого рассвета на город беспрерывно налетали бомбардировщики, дождем сыпались фугасные и зажигательные бомбы, авиационные гранаты, бомбы замедленного действия. Город с воздуха поливали воспламеняющейся жидкостью. Все кругом горело и рушилось.

— Такого еще не было, — заметил начальник штаба МПВО капитан Малый.

— Что это значит? Они словно с цепи сорвались, — позвонил я генерал-майору Моргунову.

— Могу объяснить, — ответил он. — До годовщины нападения на нашу страну осталось два дня. Вот они и жмут, чтобы преподнести своему фюреру подарок: Севастополь…

Посоветовавшись, мы решили в этот день разослать по городу письмо-обращение к жителям. Только я собрался писать, как раздался грохот. Потух свет, прекратила работу вентиляция. Оказалось, у самого входа на КП взорвалась большая бомба. Вход был засыпан.

— Связь с городом, с вышками, с командованием потеряна, — доложил Малый.

— Надо быстро приступать к восстановлению, а пока используйте связных! — распорядился Ефремов. — В город пробираться через запасной выход.

Я попросил товарищей из штаба МПВО через связных сообщить райкомам, в штабы, на предприятия и в боевые дружины, что на КП все в порядке. Ефремов вместе с работниками штаба и бойцами команд МПВО включился в работу по ликвидации завала. Его трудно было от этого удержать. А я сел за письмо.

Едва рассеялась пыль, как к месту завала прибыли монтеры комсомольцы Буйлов и Рябенко. Они быстро расчистили щель и протянули катушку с телефонным кабелем. Но тут же раздались новые взрывы. Монтеров сшибло с ног взрывной волной, но они продолжали работу. Вскоре связь была восстановлена. Мужественным комсомольцам командование МПВО объявило благодарность и вручило подарки.

Письмо-обращение было готово. Городской комитет обороны потребовал от всех коммунистов находиться в состоянии боевой готовности… Повысить бдительность… «Все должно быть подчинено исключительно обороне города».

Не успели мы разослать это письмо, как на КП поступило сообщение: группа немецких автоматчиков проникла на Северную электростанцию. Но бойцы боевой дружины во главе с секретарем парторганизации Андрющенко выбили врага с территории станции.

Кстати, несколько слов об Андрющенко. Ему, уже немолодому по возрасту и партийному стажу коммунисту, работавшему кочегаром, было дано партийное задание в дни обороны особенно не выделяться, а если гитлеровским войскам удастся ворваться в Севастополь, немедленно уходить в подполье и организовать людей на борьбу с врагом.

После тщательного инструктажа я спросил его:

— Все ясно?

— Все.

Но вот когда немцам удалось прорваться к Северной электростанции, одним из первых их заметил Андрющенко. И тут не выдержало сердце патриота. Он прибежал в штольню, где находились бойцы боевой дружины электростанции, и крикнул:

— В ружье!

Дружинники энергичным и смелым ударом выбили врага с территории станции. В первых рядах бойцов сражался Андрющенко.

— Почему же вы так поступили? — уже через много лет спросил я его.

— Сам не знаю… — А немного подумав, объяснил: — Так ведь то же были гитлеровцы…

После сообщения о боях за Северную электростанцию, последовало новое: на Северной стороне в отдельных местах враг вышел к бухте. А ведь там еще оставалось много раненых и гражданское население… Кому поручить их вывозку через бухту?

Выбор пал на моего помощника Терещенко, на исполнявшего обязанности председателя Северного райисполкома Моисеева и на работника штаба МПВО Репина. Через несколько минут они были уже в пути. Одновременно переводили население в более надежные убежища, уплотняя старожилов. Готовилась новая партия севастопольцев к эвакуации.

С нерадостной вестью пришла на КП Анна Михайловна Михалева. У нее на глазах под развалинами и в огне погибло много продовольствия. Пришлось вновь снизить нормы: хлеба — до двухсот граммов, муки или сухарей — до ста граммов на человека в день. Рабочим предприятий, бойцам боевых дружин и МПВО раз в день давали приварок. Воду выдавали по одной кружке в день.

С КП флота предупредили, что положение на Северной стороне осложняется. Мы тотчас направили к Терещенко, Моисееву и Репину связного с указанием вывести женщин, детей, вооружить мужчин. В нашей очередной информации в обком партии говорилось:

«18 и 19 июня до 15 часов на город сброшено 5682 фугасные бомбы разного калибра, зажигательных бомб свыше 25 000 штук, артиллерийских снарядов выпущено 485. Кроме того, сброшено более 500 десятикилограммовых банок, наполненных горючей смесью. Разрушено домов 22, пожаров свыше 500, убитых 20, раненых 38. Вторично разрушен механический цех завода «Молот», несколько агрегатов хлебозавода, значительно повреждены СевГРЭС-1, холодильник, кожзавод… Мобилизовано в армию до 1000 человек… С 28 мая по 17 июня из Севастополя вывезено на Большую землю 10 тысяч человек. Вывезены детдом, интернат, детприемник, дом инвалидов. Строим новые убежища. Часть населения обеспечивается водой из колодцев и источников, которых найдено около 300».

Вечером, когда бомбежка несколько утихла, на предприятия, в команды МПВО, в боевые дружины и убежища направились работники горкома, горисполкома, районных организаций. Они зачитывали письмо городского комитета обороны и обращение Военного совета флота к защитникам Севастополя.

«Враг, напрягая все усилия, уже шестнадцать дней штурмует Севастополь, — говорилось в обращении Военного совета. — Пьяные орды немецко-фашистских головорезов, собранные со всего Крыма, ожесточенно рвутся в Черноморскую крепость… Отстоим Севастополь! Сделаем подступы к городу-герою могилой для гитлеровских банд грабителей и убийц! Ни шагу назад!»

Утром 20 июня началось то же самое: налеты авиации, артиллерийский обстрел, разрушения, жертвы…

После полудня на КП прибыл связной с Северной стороны от Терещенко. Он прислал записку:

«…Обстановка на 12 часов следующая: противник с 5 часов утра и по настоящее время ведет шквальный артиллерийский и минометный обстрел места расположения штаба дивизии и всех коммуникаций. Авиация противника усиленно бомбит. Линия фронта та же. По данным разведки дивизии, группа танков движется со стороны Учкуевки на Северную сторону… Связь со штабом дивизии хорошая.

В течение ночи вывезено триста раненых и до шестисот женщин, детей и стариков. Днем вывозить нельзя. К вечеру снова готовим народ к вывозу».

Рыбак, доставивший это сообщение, добирался через бухту вплавь. Он повторил свой поход. Предлагали: как можно больше эвакуировать женщин и детей, вооруженные должны вступить в бой и отходить вместе с частями…

С помощью военных и боевой дружины артели «Рыбацкая коммуна» нашим товарищам удалось под покровом ночи на катерах и яликах переправить через Северную бухту раненых и все пожелавшее эвакуироваться гражданское население. Только после этого вместе с командованием дивизии Терещенко, Моисеев и Репин покинули Северную сторону. А менее чем через сутки вся эта сторона города, за исключением Константиновского равелина, где моряки еще продолжали драться, была занята немцами.

Теперь боевые корабли и транспорты не могли уже заходить в Северную и Южную севастопольские бухты. Они разгружались, принимали раненых и население в Камышовой и Казачьей бухтах, в нескольких километрах от города. Переходы на Большую землю и обратно совершались в те дни с огромным риском, каждый такой переход являлся героическим подвигом моряков. На пути в Севастополь их подстерегали бомбардировщики, торпедоносцы, подводные лодки и торпедные катера противника. Но славные черноморцы все-таки прорывали блокаду и доставляли защитникам города боеприпасы, продовольствие, медикаменты. Уже после войны было подсчитано, что за время обороны Севастополя корабли Черноморского флота провели более четырехсот артиллерийских стрельб, причем в каждую из них расходовалось по двести и более снарядов.

Наступило 22 июня — годовщина нападения гитлеровской Германии на нашу страну. Как гитлеровцы ни тужились, им так и не удалось сделать подарок своему фюреру. В их руках находилась лишь северная часть города. И главное, врагу не удалось сломить дух и волю севастопольцев к сопротивлению. Несмотря на многодневные непрерывные бои и большие потери, несмотря на нехватку боеприпасов, наши воины держались стойко, один сражался против трех, четырех, пяти гитлеровских солдат, сплошь и рядом атаки отражались штыком и гранатой.

В связи с выходом противника к Северной бухте городской комитет обороны решил: со всех улиц, примыкающих к бухте, переселить людей в другие части города и по основным направлениям прорыть в городе ходы сообщения. Районным организациям и штабу МПВО Корабельного района было предложено перебраться на запасной КП в районе Лабораторного шоссе и Корабельного спуска.

Центральные улицы теперь простреливались не только артиллерийским, но также минометным и пулеметным огнем. Сообщение между городскими, районными организациями, предприятиями и убежищами поддерживалось в основном ночью.

На всю жизнь запомнилось мне 25 июня, когда пришлось буквально из огня спасать гордость Севастополя и всего русского искусства — знаменитую севастопольскую Панораму.

Уже под вечер в наш отсек вбежал необычайно взволнованный Кулибаба.

— На Панораму сброшены бомбы!

Позвонили на центральную вышку. Оттуда подтвердили, что несколько фашистских бомбардировщиков пикировали на Панораму и с малой высоты сбросили бомбы. Не оставалось сомнений в том, что это не случайность, а преднамеренное преступление фашистов.

Военное командование и руководство города всеми силами стремились сохранить Панораму, которую из-за ветхости не решались эвакуировать. В здании постоянно находились люди, чинившие пробоины в крыше, чтобы вода не проникла внутрь. Было убрано все способное гореть.

Командование сознательно не размещало вблизи Панорамы ни воинских частей, ни зенитной артиллерии, чтобы не дать гитлеровцам повода бомбить и обстреливать памятник русской славы. «Неужели бесценная реликвия погибнет?» — с болью в душе думал каждый из нас.

Отправили к Панораме пожарную машину. Выехали заведующий отделами горкома партии И. И. Бакши и М. И. Петровский.

Величественное здание Панорамы с куполообразной крышей было чудовищно обезображено. Все стекла вылетели, купол ощерился рваными конструкциями перекрытий, в стене зияла огромная брешь, лепные украшения обвалились.

Узнав о катастрофе, к зданию Панорамы сбежались краснофлотцы, бойцы противовоздушной обороны и среди них — художник Семен Анапольский, служивший на флоте в звании старшины 1-й статьи. Находясь во время бомбежки неподалёку от Панорамы, он бросился спасать знаменитое полотно. Разрезав его на весемьдесят шесть частей, краснофлотцы и бойцы МПВО быстро извлекли его из полуразрушенного горящего здания. Конечно, полотно сильно пострадало, но, не окажись рядом специалиста-художника, дело обстояло бы гораздо хуже. Пожарные сбивали последние языки пламени, краснофлотцы скатывали куски полотна в рулоны. Неподалеку зудел «мессер», пули щелкали о здание и деревья, но люди не обращали на них внимания, спасая величайшую историческую ценность.

О чудовищном злодеянии фашистов был составлен акт. В нем говорилось: «Лишь люди, потерявшие всяческий человеческий облик, превратившиеся в диких зверей, способны были поднять руку на такой памятник мировой культуры, каким являлась Севастопольская Панорама».

На другой день из Севастополя уходил лидер «Ташкент». На борту корабля находилось около двух тысяч эвакуируемых раненых и большая группа инженеров, мастеров, рабочих высокой квалификации и их семей. На корабль была погружена и Панорама, вернее, то, что от нее осталось.

Еще несколько дней назад, когда «Ташкент» прорывался в Севастополь, на его борту находился известный советский писатель Евгений Петров. Он писал тогда о нашем городе:

«Восемьдесят семь лет тому назад каждый месяц обороны Севастополя был приравнен к году. Теперь к году должен быть приравнен каждый день. Сила и густота огня, который обрушивает на город неприятель, превосходит все, что знала до сих пор военная история… Города почти нет. Нет больше Севастополя с его акациями и каштанами, чистенькими тенистыми улицами, парками, небольшими светлыми домами с железными балкончиками. Но есть другой, главный Севастополь — город адмирала Нахимова и матроса Кошки, хирурга Пирогова и матросской дочери Даши».

Да, положение было чрезвычайно критическим.

— Мобилизуйте на фронт всех, кого только возможно, — позвонил мне дивизионный комиссар Кулаков.

— Сколько у нас осталось коммунистов? — спросил я Сарину. Она заменяла тогда Михалеву, которая продолжала заниматься продовольственным снабжением населения и находилась в убежище горторга.

— Человек четыреста.

— А комсомольцев? — спросил я у Багрия.

— Примерно пятьсот…

Этой же ночью большой отряд бойцов боевых дружин, в числе которых было около двухсот коммунистов и комсомольцев, ушел на фронт. Коммунисты и комсомольцы составляли основной костяк боевых дружин, команд МПВО, несли охрану предприятий. Каждый коммунист работал за двоих. Я не помню случая, чтобы кто-нибудь хотя бы своим видом показал, что он боится рисковать жизнью, что то или иное задание ему не по силам.

Когда был убит заведующий военным отделом Центрального райкома партии Осадчий, направленный на одно из предприятий для отбора на фронт бойцов, это поручение немедленно вызвался выполнить заведующий военным отделом горкома Бакши. Саша Багрий, Маруся Ерахтина и Надя Краевая ежедневно сопровождали женщин и детей до аэродрома и Камышовой бухты. Анна Михайловна Михалева, сохраняя спокойствие и рассудительность, обеспечивала население продовольствием. Александр Акопович Петросян не уходил с промышленных предприятий, помогая хозяйственным руководителям и партийным организациям выполнять фронтовые заказы. Заместитель председателя горисполкома А. И. Степанченко без суматохи эвакуировал людей из самых опасных мест…

Людей было не узнать — похудевшие, с воспаленными от бессонницы глазами, в изодранной одежде… И тем не менее они не вызывали жалости. Так велика была сила их духа, так сильна была их вера в победу Красной Армии, нашего народа над врагом!

В ночь на 28 июня в сопровождении Терещенко и бойца МПВО я направился на командный пункт флота. Города фактически уже не было. Остались сплошные развалины. Но гитлеровцы продолжали бомбардировку и артобстрел. По свидетельству французского генерала Л. Шассена, только за последние двадцать пять дней осады Севастополя немецкая артиллерия обрушила на укрепления тридцать тысяч тонн снарядов, а самолеты Рихтгофена сделали двадцать пять тысяч самолето-вылетов и сбросили сто двадцать пять тысяч тяжелых бомб. Этого было достаточно, чтобы от города не оставить камня на камне. Пройти с улицы Карла Маркса через гору до улицы Ленина, где неподалеку от Южной бухты находился командный пункт оборонительного района, было не так-то просто.

Не успел я появиться на КП, как адъютант командующего сказал, что меня несколько раз спрашивала по телефону Сарина.

— Что случилось? — позвонил я Антонине Алексеевне.

— Жив?

— Пока жив.

— А мы уж думали… Вслед за тобой с КП вышли председатель Красного Креста Гордиенко и врач Турская. Обе погибли…

У вице-адмирала Октябрьского я узнал, какова обстановка на фронте.

— Тяжело… Отходим… — медленно проговорил Филипп Сергеевич. — Несем большие потери в людях. Не хватает техники, боеприпасов. Пополнения с Большой земли доставлять стало почти невозможно. Используются лишь небольшие надводные корабли, подводные лодки, транспортные самолеты. На них разве много доставишь?..

В комитете обороны договорились: если возникнет непосредственная угроза захвата противником того или иного предприятия, взрывать его… Вывести население из Инкермана, из штолен СевГРЭС и спецкомбината № 2; подготовить к эвакуации население и большую группу актива…

На КП прибыл командир одной из артиллерийских частей. Он просил горком прислать на батарею делегацию от трудящихся города. Наши воины видели, как фашисты изуродовали город, и часто спрашивали, остался ли кто в живых. Хотелось им увидеть севастопольцев, услышать от них живое слово.

Возглавить делегацию поручили Наде Краевой. Вместе с активистками Дженевиз, Поляковой, Калиниченко она подготовилась к встрече с гвардейцами-артиллеристами.

Надю трудно было узнать. За последние дни мы привыкли видеть ее в комбинезоне, в сапогах и каске. А теперь она была в модном розовом платье, на ногах изящные туфельки, волосы красиво убраны. В руках у Нади был огромный букет цветов и свежий номер городской газеты «Маяк коммуны».

— Неужели еще остались цветы в Севастополе? — удивился Терещенко…

Возвратилась делегация с батареи уже перед рассветом двадцать девятого. Надя рассказала, как тепло встретили их гвардейцы, которым просто не верилось, что перед ними были женщины Севастополя, такие нарядные, бодрые, да еще с цветами.

Вслед за Надей на КП появился Саша Багрий, он успел побывать на Херсонесском мысу и в Камышовой бухте. Все назначенные к эвакуации были благополучно отправлены на Большую землю.

Отдав необходимые распоряжения, я лег отдохнуть, но заснуть не мог. Кап, кап, кап! — падали с потолка капли воды, сильной болью отзываясь в голове. Посмотрел на часы: без четверти пять. А в пять наверняка начнется бомбежка…

Разбудили взрывы. Посмотрел на часы. Точно: пять.

— Вышковые сообщают, что в воздухе десятки бомбардировщиков, — встретил меня начальник штаба Малый. — Что бомбить-то?.. И так все разрушено, все горит…

И тут наш командный пункт так тряхнуло, что земля закачалась под ногами. Погас свет. Прекратили работу телефоны. Замолчали вентиляторы.

— Опять засыпало вход! — крикнул кто-то. — Прямое попадание! Есть жертвы.

— Не иначе как специально бомбят наш район, — сказал вошедший Ефремов.

Вскоре появились Сарина и Петросян; они только что из города.

— Остановились СевГРЭС и оба спецкомбината, завод «Молот» и «Мехстройзавод» не работают… Морской завод противник обстреливает прямой наводкой. Нельзя носа высунуть…

— А как рабочие?

— Наиболее крепкие мужчины берут оружие, другие эвакуируются… Спецкомбинат № 1 покинули все рабочие. В штольне остались лишь руководители предприятий и боевая дружина… Со спецкомбината № 2 людей начали выводить. Руководят этим Степанченко и Гырдымова. Немцы совсем близко, обстреливают подходы к штольне. Но думаем, что все успеют уйти…

Петросян протянул мне какой-то листок.

— Возьмите, — сказал он. — Сводка о том, что сделано промышленностью города за время обороны. Правда, неполная. Может, пригодится…

Это были тяжелые, трагические минуты. Я понял, что хочет сказать Александр Акопович: «Вдруг погибну — историкам пригодится»… Стал читать: «Минометов — 2408, мин — 113 720, ручных гранат — 305 699, противотанковых и противопехотных мин — 231 549, авиабомб — 8714, построено три бронепоезда, поезд-баня». Затем Петросян подробно перечислял объем работ по ремонту боевых кораблей, транспортов, танков, самолетов, орудий, автомашин, ручного оружия, по выработке обмундирования, белья, обуви.

«Да, немало сделано севастопольцами в дни обороны, когда каждый день требовал напряжения всех сил — физических и моральных», — с волнением подумал я и спрятал драгоценный отчет в карман.

— Сколько осталось в городе населения?

— Немногим больше тридцати тысяч, — ответил Саша Багрий. — Это вместе с Балаклавой…

Поступило сообщение от секретаря Корабельного райкома Матвея Ивановича Воронина; боевая дружина спецкомбината № 1 вступила в непосредственное соприкосновение с противником, на комбинате все готово к взрыву. Вслед за ним позвонил секретарь Центрального райкома партии Василий Тихонович Лопачук. Он просил, если можно, прислать бойцов МПВО. Вышковые докладывали, что над городом появляются все новые и новые бомбардировщики.

Тогда же, на рассвете 29-го, раздался телефонный звонок.

— Немцы прорвались к Дергачам. Все поставь на «-товсь», — сказал дивизионный комиссар Кулаков.

Это в двух-трех километрах от Малахова кургана. Значит, немцы на Корабельной стороне? Спецкомбинаты и СевГРЭС отрезаны от города? Как выяснилось, после сильной артиллерийской подготовки и под прикрытием дымовой завесы в районе спецкомбината № 1 немцы форсировали Северную бухту.

На экстренном совместном заседании городского комитета обороны и бюро горкома мы приняли решение: боевым дружинам сражаться на улицах города; немедленно взорвать спецкомбинаты, СевГРЭС, оставшееся оборудование Морского завода, паровозы; уничтожить другие ценности, которые не смогли отправить на Большую землю; оставшиеся документы городского комитета обороны, горкома и райкомов, первичных парторганизаций уничтожить, за исключением наиболее важных, которые подготовить к отправке; эвакуировать часть городского и районного актива; вывезти наличность денежных знаков из отделения Госбанка…

Последний номер газеты «Маяк коммуны» в осажденном Севастополе вышел, как и все номера в те дни, размером не более листа ученической тетради. Передовая этого номера называлась: «Преодолеем трудности, выдержим все испытания».

«…Около месяца идет упорная, героическая борьба, увенчавшая бессмертной славой наш Севастополь. Ценою огромных потерь достается озверевшей банде фашистских громил и убийц каждый метр советской земли…

Враг ожидал капитуляции. Он просчитался. Севастопольцы, свято хранящие боевые традиции своего города, всего русского народа, никогда не сдадутся… Никакие трудности, никакие испытания не сломят нашей воли к победе, не ослабят нашего желания всеми силами помогать фронту в разгроме врага…

Нашего упорства и стойкости врагу не сломить! Наш боевой дух непоколебим!..»

И действительно, несмотря на все лишения, дух севастопольцев не был сломлен.

К вечеру, когда бомбежка несколько утихла, на КП стали собираться отобранные для эвакуации товарищи. С ними я решил передать письмо жене, находившейся в Краснодарском крае. Написал, что обстановка сложная и удастся ли выбраться, не знаю. Поэтому просил все, что посылаю ей, сохранить, беречь сына и воспитать его преданным Родине.

Открыл несгораемый шкаф, часть бумаг сожгли. Некоторые газеты, личные письма, листовки, фотографии, записные книжки завернул и передал Павлу Яковлевичу Сарину, уезжавшему в ту ночь на Большую землю. Он как-то нерешительно взял сверток и, помедлив, попросил:

— Может, все-таки разрешите мне остаться? Вместе с Тоней? А дочь пусть уезжает.

— Нет, Павел Яковлевич, нельзя.

Уезжали Сарин, Бакши, Гырдымова, Суковский, Подойницына, Михалева… Хотя час был поздний, от пожаров было светло, как днем. С Северной стороны били вражеские орудия, строчили пулеметы, в воздухе гудели самолеты, вокруг рвались бомбы, снаряды, мины.

Распрощавшись с отъезжавшими, мы пожелали им счастливого пути. Расставание было грустным. Да и кто мог поручиться, что нам еще удастся свидеться?

Антонина Алексеевна плакала. Впервые пришлось увидеть ее такой ослабевшей. Я сделал вид, что не заметил, и вышел из отсека.

После отъезда товарищей на КП стало как-то странно тихо. Все бродили понурые, молчаливые. Ведь столько времени — и какого времени! — работали рука об руку.

— Ты извини меня… — сказала позже Сарина. — Расстроилась… Может быть, больше и не увидимся… Хорошо, дружно мы с Павлом жили…

— Иди, Антонина Алексеевна, отдохни… Если что, разбужу.

— Некогда сейчас отдыхать… Да и не усну…

Передо мной стояла та же Сарина, какой я знал ее всегда: решительная, энергичная.

До аэродрома, как всегда, эвакуируемых сопровождали Саша Багрий, Надя Краевая и Маруся Ерахтина. Вернувшись, Саша сообщил, что добрались благополучно. А еще немного погодя, связавшись со штабом флота, он узнал, что самолет уже приземлился в Краснодаре.

В аппарате горкома партии и городского комитета обороны теперь оставалось всего шесть человек: Сарина, Петросян, Петровский, Терещенко, Тевянский и я. В аппарате райкомов было по два-три человека. В горкоме и райкомах комсомола — по одному. Каждый из нас понимал, что оставшиеся в Севастополе имеют не много шансов остаться в живых.

Поздно вечером поступило сообщение, что немецко-фашистские войска прорвались на Сапун-гору. В районе Суздальской горы они окружили отдельные подразделения 7-й бригады морской пехоты.

Я позвонил на КП флота и попросил соединить с членом Военного совета.

— Дивизионного комиссара Кулакова на КП нет, — ответил дежурный телефонист.

— Тогда соедините с вице-адмиралом Октябрьским.

— Его тоже нет.

— С капитаном 1-го ранга Васильевым.

— Нет его…

Я почувствовал, что телефонист отвечает мне, не вызывая абонента, и разозлился:

— Соедините, наконец, с дежурным по штабу!

— А кто это говорит? — поинтересовался телефонист.

— Борисов.

— Товарищ Борисов, с вами говорит дежурный телефонист. — Он назвал свою фамилию. — Военный совет и штаб переехали в другое место…

— Куда?

— На 35-ю батарею, на Херсонесский мыс.

Я попросил дежурного соединить меня с новым КП.

— Связи нет, вероятно, линия перебита.

Я сидел, продолжая держать в руках телефонную трубку. Сообщить товарищам? Решил немного повременить. И правильно сделал. С 35-й батареи позвонил генерал-майор Моргунов и сообщил, что Военный совет и штаб перебрались на Херсонесский мыс.

— Перебирайтесь и вы… — предложил он.

Немного подумав, я ответил Петру Алексеевичу, что сделать это никак нельзя, так как наш отъезд из города может дезорганизовать население. Тысячи севастопольцев вслед за нами потянутся на мыс, а это может создать там ненормальную обстановку.

Позднее стало известно, что в тот день вице-адмирал Октябрьский созвал заседание Военного совета. Командиры дивизий и бригад морской пехоты доложили, что в дивизиях осталось не больше трехсот — четырехсот человек, а в бригадах — по сто — двести, что нет боезапасов для артиллерии. Нет и авиационной поддержки… Военный совет решил внести в Ставку Верховного главнокомандующего предложение о том, чтобы оставить Севастополь. Было также решено, что военные советы, и штаб флота, оборонительного района и Приморской армии переедут на 35-ю батарею береговой обороны.

Всю ночь на 30 июня наш КП сотрясался от взрывов. Вышковые сообщали о новых налетах, о боях на Корабельной стороне. К нам заходили руководители районов, докладывали о положении дел на предприятиях и в убежищах. То и дело прибегали связные… Это была самая тяжелая и тревожная ночь.

Утром я попробовал связаться с Военным советом по телефону. Из этого ничего не получилось. Тогда мы направили на 35-ю батарею одного за другим двух работников милиции на мотоциклах. Оба они не вернулись.

В полдень собрали совместное заседание городского комитета обороны и бюро горкома. На нем, как всегда, присутствовал секретарь обкома партии Федор Дмитриевич Меньшиков. Решили рекомендовать работникам райкомов и райисполкомов отходить на Херсонесский мыс, предварительно раздав населению остатки продовольствия. Связные направились в организации. А вышковые в это время докладывали, что бои идут уже на Малаховом кургане, за Куликовым полем, вдоль Лабораторного шоссе. Перед вечером, узнав о том, что активисты понемногу перебираются на мыс, решили, что нам оставаться в городе тоже нет никакой необходимости.

Через каких-нибудь полчаса от КП отошла грузовая машина. На Херсонесский мыс выехали все работники горкома, горисполкома, штаба МПВО, Северного райкома и райисполкома, Ф. Д. Меньшиков с группой работников обкома партии, Саша Багрий, Надя Краевая. А вскоре выехали и мы — Ефремов, Сарина, я.

Мучила горечь, обида, неловкость от того, что мы уходим, а в городе остаются еще тысячи севастопольцев. Но иного выхода не было… Призвать население отходить на Херсонесский мыс или к Камышовой бухте было совершенно бесполезно. Там негде укрыться большому числу людей, и могли быть огромные жертвы. Кроме того, сосредоточение многих людей на небольшом участке земли помешало бы боевым действиям наших войск. Эвакуироваться на Большую землю все равно удалось бы немногим.

С воздуха самолеты гонялись за каждой машиной, за каждым человеком. С Северной стороны прямой наводкой били по городу орудия. Приходилось несколько раз выходить из машины и расчищать завалы. Как только выехали за город, возле нас разорвался снаряд. Все четверо были ранены. Шоферу перебило ноги. У меня над правой бровью застрял осколок, кровь заливала лицо. Сариной повредило руку. Ефремову один осколок угодил в ногу, а второй — в лежавший у него в левом нагрудном кармане кителя напильник, который он почему-то всегда носил с собой. Напильник, перебитый надвое, спас Ефремова от неминуемой смерти.

Выбравшись из покалеченной машины и доставив шофера в медсанбат, мы решили дождаться темноты. Противник сильно бомбил и обстреливал пути отхода.

Пулеметные очереди, стрельба из винтовок и автоматов раздавались все ближе и ближе. Договорились живыми в руки гитлеровцам не даваться.

Когда совсем стемнело, двинулись дальше. До Херсонесского мыса добрались с большим трудом. На 35-й батарее, где находилось командование оборонительным районом, настроение было тревожное.

— Получен приказ Ставки оставить Севастополь, — сказал вице-адмирал Октябрьский. — Меньшикову для большой группы актива предоставлен транспортный самолет. Они, вероятно, уже улетели. А вы немедленно отправляйтесь на подводную лодку…

Тяжело стало на душе от этого сообщения Филиппа Сергеевича. Наступили последние минуты нашего пребывания на родной севастопольской земле.

…Временная, на деревянных сваях пристань, построенная накануне третьего штурма, полна военных. Узнать кого-либо в темноте трудно. Вдали, над городом, — огромное зарево. Шум моторов вражеских самолетов, разрывы бомб, снарядов, стрельба — все сливается воедино. Незаметно, без огней, подошел катер. Через десять минут он доставил нас на подводную лодку. Последний взгляд на пылающий город, с которым навек сроднились, срослись наши сердца…

Подводная лодка легла на грунт, и сразу наступила мертвая тишина. Оглядевшись, я увидел много знакомых командиров и политработников. Из гражданских, кроме меня, были только Ефремов и Сарина.

— Лодка перегружена, как будет с кислородом? — беспокоился кто-то.

Утром заработали двигатели, и на большой глубине мы тронулись к кавказскому берегу. После стольких тревожных ночей клонило в сон, но лечь нельзя: слишком тесно. Некоторые спали сидя.

С поверхности моря послышался какой-то шум.

— Что это?

— Шум винтов.

— Как хорошо слышно.

А шум все приближался. Вдруг всплеск, судно закачалось. «Взрыв! Обнаружили!» Один взрыв следовал за другим, порой лодку как бы подбрасывало, осколки глубинных бомб барабанили по обшивке корабля.

Погрузились на предельную глубину, заглушили моторы. Вскоре нас оставили в покое. Видно, потеряли.

Я задремал и, показалось, немедленно проснулся от новых взрывов. По шуму винтов было ясно, что глубинные бомбы бросает уже не один охотник, а несколько.

На подводной лодке кроме команды находилось более ста человек: начальник ОВР контр-адмирал Фадеев, заместитель начальника штаба флота капитан 1-го ранга Васильев, начальник политотдела Приморской армии бригадный комиссар Бочаров, командир бригады морской пехоты генерал-майор Жидилов, командир дивизии полковник Капитохин, полковой комиссар Вольфсон, комендант города майор Старушкин. Все хорошо знакомые товарищи.

Уже находясь на подводной лодке, мы узнали, что вице-адмирал Октябрьский и дивизионный комиссар Кулаков вылетели на самолете, а генерал-майор Петров, дивизионный комиссар Чухнов и генерал-майор Моргунов ушли на другой лодке. Войскам прикрытия дан приказ драться до последнего, оставшимся в живых прорываться в горы к партизанам. Командовать войсками прикрытия оставлен генерал-майор Новиков.

Контр-адмирал Фадеев, капитан 1-го ранга Васильев, командир и комиссар подводной лодки Фартушный и Селезнев постоянно заботились о том, чтобы благополучно добраться до места, сохранить личный состав и корабль.

Я внимательно наблюдал за работой подводников. Ведь когда-то и мне приходилось плавать на подводных лодках. Казалось, что мы не были такими проворными, не так хорошо владели техникой…

Шли вдоль южного берега Крыма, где вот уже восемь месяцев хозяйничали фашистские оккупанты. Там же, в лесах и горах, вели с ними беспощадную борьбу народные мстители — советские партизаны.

Время тянулось медленно. К вечеру дышать стало совсем трудно: сказывалась перегрузка. Нам порекомендовали как можно меньше двигаться. Ночью попытались всплыть, чтобы провентилировать помещения, зарядить аккумуляторы, но лодку обнаружили вражеские катера. Опять погружение. Противник на этот раз почему-то не бомбил.

Под утро проснулись от шума вентиляторов и струи свежего воздуха, ворвавшейся в отсек, — лодка всплыла на поверхность… Но вскоре пришлось снова погружаться. Опять эти проклятые катера, опять бомбежка…

— За сутки сброшено на нас свыше четырехсот глубинных бомб, — сказал командир корабля Фартушный. — Такого я еще не помню!

Одолевали мысли о покинутом Севастополе, беспокойство за тех, кто остался в городе, за тех, кто прикрывал отступающих. Многим ли удастся спастись? Хотелось скорее добраться до Большой земли и вновь включиться в борьбу с врагом. Я твердо верил, что наш переход пройдет благополучно. А противник все бомбит и бомбит…

Но вот далеко позади крымские берега. Бомбежка прекратилась. Всплыли. Тихая, теплая июльская ночь. Подлодка уже шла под охраной наших самолетов и катеров.

3 июля утром, ровно через двое суток после отплытия от Херсонесского мыса, мы пришли в Новороссийск. Здесь узнали неприятные новости.

Мы рассчитывали, что в Новороссийске и Краснодаре встретим тех товарищей, которые во главе с секретарем обкома партии Федором Дмитриевичем Меньшиковым выехали с КП города за несколько минут до нас. Ведь им был предоставлен транспортный самолет… Оказалось, что самолет улетел, не дождавшись всей группы, потому что аэродром сильно обстреливали. Прилетел лишь Кулибаба и еще нескслько человек.

Тут же на пристани нам рассказали, что на пути из Севастополя в Новороссийск на лидер «Ташкент», где находились раненые и эвакуированные, налетело несколько десятков бомбардировщиков противника. Корабль сильно пострадал. Дойти до Новороссийска ему помогли другие наши корабли. Только за пять дней перехода лидер «Ташкент» подвергся ста тридцати трем атакам вражеских самолетов, которые сбросили на него около четырехсот бомб. За героические подвиги вся команда корабля во главе с капитаном 2-го ранга Василием Николаевичем Ерошенко была награждена. Ордена вручил им Семен Михайлович Буденный.

Невыносимо тяжело было слышать, что немцы уже вошли в Севастополь. На Херсонесском мысу борьба продолжалась. Командование флота приняло меры, чтобы с помощью катеров и подводных лодок спасти возможно больше защитников города. Но вражеские самолеты и артиллерия не давали судам подойти к берегу. Подбирали лишь тех, кто находил в себе силу доплыть. Но таких было мало…

Оставшиеся на Херсонесском мысу воины продолжали героическую борьбу с врагом, пытались прорваться в лес, к партизанам. Через много лет фельдмаршал Манштейн писал:

«Противник предпринимал неоднократные попытки соединиться с партизанами в горах Яйлы. Плотной массой, ведя отдельных солдат под руку, чтобы никто не мог отстать, бросались они на наши линии. Нередко впереди всех находились женщины и девушки-комсомолки, которые, также с оружием в руках, воодушевляли бойцов».

На КП мы встретились с Октябрьским, Кулаковым и Булатовым. Рассказали о последних днях работы в Севастополе, о переходе.

На другой день Москва по радио передала сообщение Совинформбюро: «В течение 250 дней героический советский город с беспримерным мужеством и стойкостью отбивал бесчисленные атаки немецких войск…

Севастополь оставлен советскими войсками, но оборона Севастополя войдет в историю Отечественной войны Советского Союза как одна из самых ярких ее страниц. Севастопольцы обогатили славные боевые традиции народов СССР. Беззаветное мужество, ярость в борьбе с врагом и самоотверженность защитников Севастополя вдохновляют советских патриотов на дальнейшие героические подвиги в борьбе против ненавистных оккупантов…»

Вдруг неожиданно для себя и окружающих я начал плакать навзрыд. Ефремов и Сарина осторожно забрали у меня пистолет.

В тот же день на машине выехали из Новороссийска к своим семьям. Быстро добрались до станицы Северской, где находились наши с Ефремовым семьи. Сарина поехала дальше, в Краснодар, где ее ждали муж и дочь. У наших родных уже не было никакой надежды увидеть нас живыми.

Чуть передохнув, на другой день тоже направились в Краснодар, в Крымский обком. Наши же семьи выехали в Закавказье, а оттуда через Баку, Каспийское море и Красноводск были переправлены в Ташкент, затем во Фрунзе, где мы их значительно позднее и разыскали.

Мы доложили Крымскому обкому о работе партийной организации, городского комитета обороны и горисполкома в дни обороны, рассказали о героизме моряков, приморцев и трудящихся города. Нас спрашивали о судьбе многих товарищей. Но что можно было ответить? Знали одно: почти все оставшиеся партийные, советские, хозяйственные работники ушли из города на Херсонесский мыс. Теплилась надежда, что многим все-таки удалось на катерах, подводных лодках или на рыбацких судах выбраться на Большую землю, либо прорваться к партизанам.

В Краснодаре находились эвакуированные в последние дни обороны Кулибаба, Бакши, Сарин, Михалева, Суковский, Гырдымова, Подойницына… Вскоре мы радостно обнимались с Петровским, Лопачуком, Литвиновым, Кичатым, Троценко. Они выбирались кто как. Но не было еще среди нас секретаря Крымского обкома партии Меньшикова, не было Нефедова, работников горкома Петросяна и Терещенко, секретарей райкомов Воронина и Кролевецкого. Не было Багрия, Краевой, Степанченко, Бузина, Малого, секретаря обкома комсомола Домбровского. Мы ожидали их каждый день, но так и не дождались.

По поручению обкома партии принялись за составление письменного отчета о работе партийной организации Севастополя в дни обороны города. В работе над отчетом участвовало до двадцати человек. Очень пригодились пересланные в обком документы.

Мы все гордились высокой оценкой, данной севастопольцам в газете «Правда»:

«Железная стойкость гарнизона этого города-героя свидетельствует о том, что здесь до наших дней сохранились боевые традиции нашего народа для нашего молодого поколения. Удаль матроса Кошки была знакома каждому красноармейцу, защищавшему Севастополь. Она повторилась тысячами в еще более ярких поступках. Всей системой политиковоспитательной работы армейские и флотские большевики сумели вооружить каждого бойца. Идеологическая работа, проводимая среди населения городскими и районными партийными организациями, явилась одним из главных факторов стойкости, мужества и самоотверженности населения».

Вскоре и в журнале «Партийное строительство» мы прочли:

«Бок о бок с Красной Армией и Черноморским флотом отстаивали свой родной город трудящиеся Севастополя.

Рабочих, работниц, интеллигенцию, домашних хозяек, молодежь сплотила на борьбу большевистская партийная организация.

В самой сложной обстановке большевики Севастополя проявляли непоколебимую твердость, не поддавались панике, действовали как боевые организаторы масс, мужественно и храбро отстаивали каждую пядь земли…

У защитников Севастополя должны учиться не только бойцы Красной Армии, но и все партийные организации. Каждый советский город, каждое село, каждый метр родной земли надо защищать по-севастопольски».

Отчет, над которым мы работали несколько дней, был направлен в ЦК партии, а севастопольцы стали разъезжаться в разные концы. Я, Ефремов и Кулибаба были направлены в Москву, в распоряжение Центрального Комитета ВКП(б).