Черные дни в Архангельске

Захватив Архангельск, интервенты обратились к населению с воззванием:

«Русские крестьяне и рабочие! Вот мы, англичане, французы, американцы, итальянцы, японцы пришли сюда на помощь к молодой русской армии. Мы ничего от вас не хотим брать: ни земли, ни фабрик, ни городов, ни хлеба. Мы пришли вам помочь… Бросайте все ряды Красной армии и бегите, кто хочет — к нам, а кто хочет — домой. Предупреждаем вас, красноармейцы, пощады вам не будет, если вы будете против нас драться…»

Так писали в своих воззваниях интервенты. На самом же деле они рассматривали захваченный ими Советский Север как свою полуколонию. За год своего хозяйничанья союзники вывезли с Севера за границу на миллионы рублей разного сырья и лесоматериалов.

Интервенты обещали русским крестьянам и рабочим мир и свободу…

И настали черные дай для Архангельска. Тюрем не хватало для рабочих. Англичане начали строить казематы на Иоканьге и Мудьюге, места страшных пыток и медленного умерщвления большевиков.

Остров Мудьюг отделен от материка протоком. Над морем остров возвышается на 4–5 метров. На самом острове множество зловонных болот, летом кишащих мириадами комаров, способных довести человека до безумия.

Слово «Мудьюг» в те тяжелые дни наводило на жителей Архангельска ужас. Матери пугали своих плачущих ребят:

— Не плачь, услышат англичане, увезут в Мудьюг…

Таков был мир, который сулили интервенты.

В самом Архангельске жизнь протекала, как в осажденном городе. Вооруженные отряды интервентов сновали по улицам города. С наступлением темноты воспрещалось жителям выходить на улицы. Контрразведка обшаривала каждый дом, завод. Военные команды искали большевиков. А ночью в зловещей тишине погруженного во мрак города раздавались выстрелы, — на «мхах» совершались очередные расстрелы…

В каждом рабочем и крестьянине интервенты и белогвардейцы видели большевика. Неосторожно сказанное слово служило поводом для ареста и отправки на Мудьюг.

Такова была свобода, которую установили интервенты.

Один из заключенных, уцелевший после пребывания на Мудьюге, в своих воспоминаниях рассказывает. «Голод давал себя знать с первых же дней… Голодные, озлобленные люди с каким-то особым безумным жадным блеском глаз ползали по грязному, сорному, заплеванному полу, собирая ничтожные упавшие крошки сухарей.

Когда мы открыли дверь цынготной камеры, на нас пахнуло таким ужасным запахом, что мы едва не упали в обморок. Большинство арестованных в этой камере уже не могло вставать и испражнялось под себя. Умершие лежали на нарах вместе с живыми, причем живые мало отличались от мертвых. Грязные, в рваном тряпье, покрытые струпьями, заживо разлагающиеся, они представляли ужасную картину.

Взвалив трупы на сани, мы повезли их вслед за конвоем, сами не зная куда. Оказалось, что к сараю, служившему мертвецкой. Когда дверь сарая раскрылась, мы увидели потрясающее зрелище: в сарае навалена огромная куча трупов. Грязные, одетые в рванье, тряпье, тела лежат как попало: одни лицом вверх, другие — вниз, третьи — боком. Отовсюду торчат руки и ноги. Из щелей сарая дует, и эта куча трупов местами занесена снегом. Ужас сковал наши сердца, волосы вставали дыбом, когда пришлось, втаскивая новые трупы, ступать по телам и лицам умерших.

— Ступайте смелее! Жалеете своих! Сами тут будете!

Пересыпая эти слова площадной бранью, конвоиры щедро награждали нас ударами прикладов».

Иоканьга была вторым местом заточения большевиков.

Тюрьма была расположена на скалистом берегу Белого моря, на Иоканьгском полуострове; среди мхов и лишаев. Беспрестанный сильный ветер причинял тяжелые страдания брошенным в землянки узникам. Достаточно отметить, что из 1 000 заключенных через 6 месяцев осталось в живых 127 человек, но это были полутрупы, которые самостоятельно не могли передвигаться.

Бывший узник в своих воспоминаниях рассказывает: «Нас держали в землянке, где были кое-как сколочены трехэтажные нары. Самой худшей пыткой было для нас то, что нам не давали работать. Заключенных заставляли лежать и только лежать на нарах, не двигаясь, под страхом расстрела, без суда. В. 2 часа дня следовал приказ:

— Спать!

И узники должны были лежать закрыв глаза под страхом ужасных пыток».

Немногим удалось сохранить жизнь на Иоканьге и Мудьюге, Расправы усиливались в дни революционных праздников — 1 мая и 7 ноября. В канун 1 мая 1919 года арестованных на Мудьюге под угрозой смерти послали рыть могилы. Ночью вывели группу архангельских большевиков-подпольщиков во главе с товарищем Теснанавым. Их поставили в ряд на краю ямы. Вдали стояли арестованные, рывшие могилу.

Теснанов выдвинулся вперед:

— Товарищи! Передайте всем сидящим в тюрьме товарищам наш последний привет… Расскажите им, как мы встретили 1 мая!

И обратившись к офицеру — начальнику карательной команды, — Теснанов сказал:

— Знайте, палачи, мы умрем, но наше дело останется живым… Придут товарищи, они отомстят за нас…

Офицер заторопился:

— Прямо по цели!

Солдаты вскинули винтовки.

— Взво-од!..

Солдаты прицелились. Спокойно смотрели большевики в глаза смерти. И внезапно, единым порывом, послали они последний привет родине:

— Да здравствует Советская Респ…

— Пли!..

Палата стреляли торопливо, трусливо и в могилу сбрасывали полуживых людей.

Белогвардейцы не щадили ни женщин, ни детей.

Однажды под Архангельском, на мхи, вели на расстрел группу рабочих. Позади бежала жена одного из осужденных и держала на руках ребенка.

— Пустите меня к мужу! — кричала в отчаянии женщина.

Солдаты отгоняли ее прикладами.

— Расстреляйте и меня! Как я с ребенком одна останусь?

Офицер, злорадно улыбаясь, сказал:

— Что же и тебя можем…

Женщина была готова умереть и потребовала:

— Тогда пусть уж и ребенка…

Палачи расстреляли и мать, и ребенка.

 

Партия собирает силы

В Архангельске царил двойной террор — союзнических контрразведок и местной охранки. Но никакие кошмары Мудьюга не могли остановить борьбу большевиков, готовых идти на любые жертвы ради освобождения родины от власти интервентов и белых. Спокойствию интервентов и белых мешали большевики. Несмотря на расстрел всего Архангельского комитета партии большевиков, уцелевшие товарищи ушли в подполье. Они выпускали воззвания, вели кропотливую работу по собиранию сил и подготовке восстания. Когда торжествующим интервентам казалось, что всякое внутреннее сопротивление подавлено, вдруг на заводах, в казармах, на стенах домов Архангельска появлялись большевистские прокламации. Интервенты объявили мобилизацию, и на другой день, одновременно с приказом о мобилизации, на стенах появилась прокламация, подписанная: «Архангельский исполнительный комитет Российской коммунистической партии (большевиков)».

Прокламация призывала: «…и вот снова мобилизация! Сотни нас, призванных, будут оторваны от мирного труда, от своих семей, заперты в казармы, а потом брошены в братоубийственную войну, в которой мы будем гибнуть во славу международного капитала и наших монархистов, наших тиранов… Мы явимся на призыв, возьмем винтовки в руки, но не для того, чтобы воевать с нашими братьями из Советской России, а только для того, чтобы в нужный момент помочь им в борьбе с общим врагом…».

Так под двойной слежкой, белогвардейской и иностранной охранок, под угрозой немедленного расстрела большевики работали не покладая рук. Они развертывали героическую, самоотверженную борьбу с интервентами. Всюду, даже в тюрьмах, большевики организовывали массы и поднимали их на борьбу с белогвардейцами и интервентами.

Большевики вели работу в белогвардейских частях и помогали мобилизованным рабочим и крестьянам, вчерашним фронтовикам, разобраться в происходящих событиях.

Солдаты увидели, что свергнутая в октябре власть капиталистов и царских генералов восстановилась в крае с помощью войск иноземных пришельцев. Снова, как при царе, золотопогонные офицеры издевались над солдатами, а революционных рабочих и крестьян расстреливали. В войсках начиналось глухое брожение. Первая попытка восстания была сделана в архангелогородских казармах 11 декабря 1918 г. Сигналом для восстания послужил приказ отправить две роты на фронт.

— Что же, братцы, против своих пойдем?

— К черту золотопогонников!

Солдаты расхватали свои ружья, собрались в самом большом помещении казармы и начали митинг. Явился полковник Шевцов и потребовал от солдат, чтобы они пошли на молебен.

— Не пойдем на молебен и на фронт не пойдем!

Полковник незаметно скрылся. Отборная белогвардейская пулеметная команда и бомбометчики окружили казармы. Для придания белогвардейцам бодрости прибыли и английские части. Начался обстрел казарм. Восстание было подавлено. Зачинщиков расстреляли. Позади солдат, производящих расстрел, выстраивались англичане с пулеметами. Солдаты под угрозой смерти совершали свое каиново дело.

Восстания и возмущения учащались. Белая разведка, руководимая английскими и французскими шпионами, хватала солдат, и начинались расправы по суду. Сохранилось несколько приговоров этих судов. В одном из них, составленном после казни, мы читаем: «…Произведенными по этому поводу расследованиями и найденными документами была установлена принадлежность к этой организации чинов военно-контрольной команды Пухова и Шереметьева, солдата 1-го северного стрелкового полка Глазкова, солдата 1-го автомобильного дивизиона Сывороткина, гр. Павла Каминского, бомбардира 2-го отдельного артиллерийского дивизиона Поздеева, гр. Аншукова, Печинина и Богданова… Все эти лица были приговорены к лишению всех прав состояния и смертной казни через расстреляние, и приговоры над ними приведены в исполнение…»

Ежемесячно через одну только губернскую тюрьму проходило по 300–400 обреченных на казнь или медленное умирание на страшном Мудьюге. Мы не знаем имен этих верных сынов родины, так как палачи уничтожили списки казненных. Но работа этих безымянных героев не пропала даром. Они подготовили поддержку Советской России в тылу белых.