«С Францией не ладилось у нас с самого начала. Петр был воспитан под впечатлением этих неладов… Россия Петра и Франция Людовика XIV — что могло быть противоположнее?», — писал русский историк С. М. Соловьев. Да, различия были велики. И в экономике. И во внутренней политике. И в культурном развитии двух стран. И в сфере международной жизни. Французское королевство выступало на авансцене европейской политики. Подпись же великого князя Московского под одним из Вестфальских мирных договоров, заключенным в 1648 году на Оснабрюкском конгрессе, была предпоследней. За ним следовал только правитель Трансильвании.
До середины XVII века в Западной Европе писали и говорили: «Московия» — и лишь позже стали употреблять название «Россия». «До 1654 года Россия была для нас несущественным фактором; с 1654 по 1723 год она вызывала затруднения, главным образом косвенные, так как она нападала на наших союзников на Востоке». Эти слова принадлежат составителям сборника документов (их фамилии не упомянуты) о русско-французских дипломатических отношениях, изданного в Париже в 1890 году.
«Вызывала затруднения»… Мягко сказано. Русские и французские дипломатические интересы в то время были противоположными. Кардинал Ришелье, выступая против захватнической политики империи Габсбургов, создал против нее союз Швеции, Польши и, следуя традиции Франциска I, Турции. Но друзья Франции — шведы, поляки и турки — были врагами царя, а с враждебной Парижу Веной Москва тесно сотрудничала. Иными словами, две взаимоисключающие внешнеполитические линии.
К тому же французы и русские плохо знали друг друга. Информация из Парижа в Россию и из Москвы во Францию поступала редко и к тому же из косвенных или случайных источников. Не было ни посла французского короля в Москве, ни посла русского царя в Париже. И поэтому случались странные события. Людовик XIV направил письмо царю Михаилу Федоровичу через 12 лет после его смерти. А московская дипломатия упорно добивалась французской помощи в борьбе против Польши и Турции, не считаясь с тем, что такой курс противоречил главным целям внешней политики Франции.
Трудности на пути становления отношений между Россией и Францией были не только принципиального характера. Русские дипломаты, приезжавшие в Париж, как правило, не говорили по-французски и не имели своих переводчиков. Сроки русско-французских переговоров в Париже многократно переносились. У Людовика XIV имелись два переводчика с русского языка. Но обоих постигла роковая участь: один умер, другой сошел с ума. В Париже был известен только один преподаватель русского языка — поляк, 15 лет проживший в Москве. Прибегали к его услугам. Иногда обращались за помощью даже к такой сомнительной переводчице, как бывшая рабыня в Турции (там она немного научилась говорить по-русски, а затем неведомыми путями попала во Францию).
Четыре основные темы постоянно находились в центре русско-французских дипломатических контактов: Польша, Турция, Швеция и торговля. Ни по одной из этих проблем за годы царствования Людовика XIV дипломатам России и Франции не удалось прийти к соглашению.
Русский рынок издавна привлекал французских торговцев. Уже в 1628 году они направили Ришелье записку, в которой предлагали создать компанию для торговли с Московией через Белое и Балтийское моря, Финский залив. Французы хотели ввозить в Россию шелковые и шерстяные ткани, соль, бумагу, а импортировать меха, кожу, воск, лен, коноплю, канаты, паруса. Торговые люди надеялись, что кардинал обратится к московскому князю с просьбой обеспечить им безопасность и свободу отправления католического культа. Они попытались «соблазнить» Ришелье возможностью распространения католицизма в России.
Обращение французских коммерсантов имело продолжение, и очень быстрое. Осенью 1629 года в Москву для установления торговых отношений приехал известный при французском дворе аристократ Луи де Курменен. «Это был достаточно умный молодой человек, но необузданное честолюбие привело его к гибели» — так писал о Курменене Ришелье. Судьба накрепко связала каждого из этих людей — кардинала и дипломата — с враждующими политическими лагерями. Но об этом позже.
Воевода Пскова и Новгорода Димитрий Пожарский получил высочайший приказ оказать внимание послу. Навстречу ему отправили пристава Окунева с лошадью. Сразу разгорелся конфликт. Французский дипломат категорически отказался идти слева от пристава (по принятому в Париже церемониалу посол должен был шествовать впереди встречающих), хотя последний ссылался на прецеденты — встречи турецких, татарских, германских и других иностранных представителей. Курменен был неумолим: он и слышать не хотел о примере нехристианских стран — Турции, Крымского ханства, говорил, что его оскорбили, и хотел уехать. Но Окунев не отпускал посла без приказа царя. Спор длился до ночи. Наконец местные «власти» последовали совету архиепископа Пскова: Курменена сопровождали, с одной стороны, Окунев, с другой — боярин.
В ходе переговоров в Москве Курменен изложил программу французской дипломатии: король хочет дружбы с царем; торговлю между двумя странами следует освободить от таможенных досмотров и сборов; французские коммерсанты в России должны быть гарантированы от ареста и заключения в тюрьму; их споры, конфликты, преступления не подлежат местной юрисдикции; французы могут иметь своих духовников и католиков-проповедников, имперцы не должны торговать на Востоке и оказывать помощь Польше; коммерсантам из Франции следует разрешить проезд через русскую территорию в Персию. «Император римский и польский король объединены; почему царь и король Франции не могут быть друзьями, тесно объединенными против их врагов?» — заявил Курменен.
Бояре долго думали над ответом. Они не предоставили таможенных льгот французским торговцам, предложили им покупать персидские товары у русских купцов, отказали в свободе католического культа в России.
Долго думали бояре и над письмом Людовику XIII. В письме, подписанном царем и датированном 12 декабря 1629 года, отмечалось, что царские титулы не забывают ни турецкий султан, ни персидский шах, ни татарский хан. Забывает только французский король. Но изложение «обид» не заменило позитивного содержания послания. Царь одобрил дружбу двух стран, высказался за развитие торговых отношений. В письме говорилось, что французы могут свободно торговать в России, приплывая по морю в Архангельск и затем переезжая по суше через Новгород в Москву. В казну им следовало платить обычный сбор — 2 процента. Свободно могли они исповедовать католическую веру с участием своих пастырей, но без публичных богослужений. Русские судьи, как отмечалось в письме царя, не будут вмешиваться в споры между подданными Людовика XIII. Дипломаты и курьеры из Франции смогут через русскую территорию следовать в Персию, к татарам. А вот товары Востока французам следует покупать у русских по низким ценам, а не искать в другом месте. В Москве не хотели терять большие и верные доходы!
Курменен подписал первый русско-французский торговый договор. Реализовать этот договор не удалось. Россия не имела своих портов на Балтийском море. Перевозка товаров по суше была сопряжена с огромными трудностями. Курменен, тем не менее, выполнил свою задачу. Но не переговоры в Москве сделали его знаменитым.
Молодой дипломат примкнул к партии Гастона Орлеанского, младшего сына Генриха IV и Марии Медичи, участника заговоров против Ришелье и Мазарини. Курменен вербовал противников кардинала при дворе императора. Главнокомандующий войсками Империи в Тридцатилетней войне 1619–1648 годов Альбрехт Валленштейн обещал Курменену дать солдат для войны с кардиналом. Одного этого было достаточно для обвинения в государственной измене. Курменена арестовали в августе 1632 года и судили вместе с маршалом Франции Монморанси, непримиримым врагом Ришелье. Обоих мятежников обезглавили.
Но эти трагические события произошли через три года после поездки Курменена в Москву. Проведенные им переговоры проложили дорогу для русско-французских торговых связей. Капитан Бертран Боннефуа дважды — в 1630 и 1631 годах — приезжал в русскую столицу с письмами Людовика XIII с целью закупок пшеницы, ржи, ячменя для французских войск в Италии и для провинций Франции, пострадавших от неурожая. Цены в Москве назвали такие же, как для англичан, датчан, шведов. Солдаты Ришелье питались русским хлебом! Вот где истоки наших «родственных» отношений.
Время от времени русские миссии посещали Париж. При царе Алексее Михайловиче началась 13-летняя война России с Польшей (1654–1667 гг.) за возврат Смоленской и Черниговской земель, Белоруссии и воссоединение Украины с Россией. В Москве хотели дать свое объяснение причинам конфликта с поляками и повлиять на позицию Франции. С этой целью в Париж прибыл в 1654 году князь Константин Мачекин и дьяк (начальник и письмоводитель канцелярии) Андрей Богданов. Их принимали Людовик XIV и государственный секретарь по иностранным делам Бриен. Переговоры не дали результатов. Французы даже не оказали послу почетного приема. Жил он в Сен-Дени в скромной гостинице «Королевская шпага». Деньги на содержание посольства министр финансов Сервьен выделил скромные. Но русские представители и не требовали многого. Достопримечательности французской столицы они осматривать отказались. Все время сидели взаперти, ели и пили. Однажды посол и дьяк что-то не поделили между собой, подняли шум. Пришли солдаты охраны — наемники-швейцарцы. Их усадили за стол и полупьяных продержали до полуночи. Получив письмо Людовика XIV царю и скромные подарки, дипломаты государства Российского отбыли восвояси.
Перемирие, заключенное в 1667 году в деревне Андрусово близ Смоленска, на тринадцать с половиной лет между Россией и Речью Посполитой положило начало сближению двух государств в их борьбе против Оттоманской империи, а в начале XVIII века — и против Швеции. Важнейшая проблема русской дипломатии была решена одним из ее талантливых представителей — Афанасием Ордин-Нащокиным. Он в результате переговоров с поляками добился возвращения России Смоленского и Черниговского воеводств, Киева, присоединения Левобережной Украины.
На волне дипломатического успеха и направился в 1668 году в Западную Европу стольник (придворный чин, необходимый для занятия должности посла, воеводы) Петр Потемкин и дьяк Семен Румянцев. Из Архангельска они приплыли в Кадикс и 1 сентября 1668 года, после семимесячного пребывания в Испании, приехали в Париж, где разместились в резиденции послов на улице Турнон. Неслыханное дело — уже через три дня посланца царя принял во дворце Сен-Жермен-ан-Ле Людовик XIV. Аудиенция была обставлена со всей торжественностью. Король восседал на троне; справа от него находился дофин, слева — герцог Филипп Орлеанский. Королева-мать сидела в ложе. И подарки послу приготовили дорогие. Привлекала всеобщее внимание сабля дамасской работы, усыпанная драгоценными камнями. И Людовику Потемкин вручил подарки «знатные»: саблю, отделанную серебром, золотом, яшмой и бирюзой, меха (соболиные, горностаевые, лисьи). Всего на 1248 рублей.
Переговоры на этот раз проходили в дружественной обстановке. По отзывам современников, посол производил приятное впечатление на окружающих. У него были правильные черты лица. В глазах светились ум и энергия. Русскому дипломату были присущи не столь уж частые по тем временам качества: вежливость и знание этикета. Одет был Потемкин по-восточному. На голове его красовалась шапка с султаном. Длинный кафтан был вышит жемчугами. Сапоги из рыжей кожи ошеломляли своим ярким блеском придворных. Внешний вид посла привлекал внимание любопытных во время посещений им Версаля, Венсена, Тюильри, Лувра, Королевской площади в Париже, театров, мануфактуры гобеленов. В отличие от своих предшественников, царский стольник был любознателен.
Впечатления у посла от Парижа остались яркие. Он сообщил, что в Версале дом королю «строят весь вновь, палаты каменныя великия; длина тому королевскому дворцу будет с полверсты». О французах Потемкин отзывался доброжелательно, заметив, что «люди во Французском государстве человечны и ко всяким наукам, к философским и к рыцарским, тщательны». И с продовольствием дела во Франции обстояли неплохо: «Хлеба и винограда, и овощей, и птиц всяких, и скота во французской земле много».
Переговоры с послом по политическим и торговым вопросам вели Лион, Кольбер, маршал Вилеруа. Они предлагали посредничество Франции в конфликте между Россией и Польшей с целью продления русско-польского примирения. Потемкин сообщил, что «перемирие учинено с польским королем», и предложил подписать договор о дружбе между Россией и Францией, направить в Москву посла. Французы выразили согласие подписать договор о мире, вечном союзе и дружбе. Существовал ли проект договора? Документы не дают ответа на этот вопрос.
Главное место в переговорах заняли вопросы торговых связей между двумя странами. Царский посол говорил о необходимости сделать торговлю свободной, «чтоб от того великим государствам прибавленья и разширенья прибывало». Обсуждался и вопрос о торговом пути. Товары в Россию французские коммерсанты могли привозить морем (в Архангельск), а затем по суше, через российскую территорию. Царь готов был разрешить французским торговцам беспошлинный проезд в Персию и «до иных окрестных государств».
Со своей стороны, дипломаты короля заявили, что для русских, живущих во Франции, «налогов и обид не будет; подати платить им, как платят французские торговые люди; для своих расправ держать им своего судью, и службу божию отправлять им по своей воле со всякою вольностию». Условия благоприятные. В известной мере экстерриториальные: свой суд, независимое богослужение. Но торговый договор не был подписан. Потемкин не дал даже письменного ответа государственному секретарю по иностранным делам, заявив, что «о торговых делах договариваться им не наказано, пусть король отправляет за этим делом свое посольство в Москву».
В Париже времени не теряли. Парижские коммерсанты посетили русского дипломата. Они сообщили, что «впредь грядущее лето французские корабли с товарами у Архангельскаго города будут». Посол предупредил, чтобы французы не продавали «заповедных товаров»: алкоголь и табак, а ввозили бархат, атлас, красные и белые вина, сукна, вывозили шкурки соболя, горностая, куницы, белки, выдры, норки, выхухоля, а также сало, пеньку, поташ.
Уезжал посол отнюдь не в дружественной обстановке. Он отказался принять участие в обеде, который перед отъездом давала французская сторона, пока в письме Людовика XIV титулы царя не будут написаны полностью: «не только нам есть, и на свете зреть не можем», «видя страшное нарушение, что меж такими великими государи не к любви склоняется, но к разорванью вечному». Дополнения в текст королевского послания царю Алексею Михайловичу государственный секретарь внес, но бумага оказалась подчищенной. «Такой чищеной грамоты нам не имывать!» и к царю «с такою грамотою нам не езжать», — заявил Потемкин. Он потребовал документы «переписать вновь». Так и было сделано.
Кольбер сделал выводы из переговоров с Потемкиным. Вскоре после его отъезда из Парижа генеральный контролер финансов послал в Москву своего торгового агента. Кольбер думал и о перспективах русско-французской торговли. В 1669 году он создал в Ларошели компанию Севера. Решение, видимо, было преждевременным. Отсутствие политических отношений между Россией и Францией не позволяло активно развивать торговлю между двумя странами.
Обстановка не изменилась и через несколько лет, когда в 1681 году Потемкин во второй раз приехал во Францию. Он поставил перед государственным секретарем Круасси вопрос о заключении торгового договора и определил его условия: французским коммерсантам разрешалось торговать в Архангельске и других русских портах на условиях наибольшего благоприятствования. Потемкин проявил настойчивость и гибкость. «Все, что говорил посол, свидетельствовало о его разуме и образованности, позволяло с выгодной стороны узнать его нацию, которую рассматривали как варварскую, основываясь на том неразумном соображении, что она еще не связала свои политические интересы с политическими интересами Западной Европы». Меткая оценка. Принадлежит она Флассану.
И вторая миссия Потемкина закончилась безрезультатно. Не будем, правда, нагнетать страсти. Зерна не погибли в почве. Они еще принесут урожай. Но это будет значительно позже. В 1682 году царями были провозглашены два сына Алексея Михайловича — Петр и Иван. Но правила за них до 1689 года сестра Софья. Властная правительница вместе со своим советником и фаворитом князем Василием Голицыным, начальником Посольского приказа, добилась подписания в 1686 году «Вечного мира» с Польшей, но потерпела неудачу в двух антитурецких походах к Перекопу.
В Москве вернулись к идее вовлечения Людовика XIV в антитурецкую лигу. Идея мертворожденная. Против Турции вели борьбу враги короля — император и папа Иннокентий XI. К тому же в Западной Европе сильны были антифранцузские настроения, вызванные захватническими действиями «Объединительных палат» (политика «реюньон»), атаками на Люксембург, Казаль, захватом Страсбурга, вооруженным вмешательством Людовика XIV в судьбу пфальцского наследства, конфискациями владений Оранского дома и Швеции (княжество Цвейбрюкен). В общем, вера в честность короля Франции и в его преданность христианским идеалам была в «европейском масштабе» основательно подорвана. При дворах Европы зло шутили по поводу «тюрбанизации Франции».
Россия в европейских делах не участвовала. Агрессивная политика Людовика XIV ее непосредственно не затрагивала. И в мае 1685 года русское посольство в составе стольника Ерофеева и дьяка Дмитриева прибыло во Францию. Послы сообщили о вступлении на престол царей Ивана и Петра. Они предложили создать союз Франции, Польши и России, направленный против Турции, но (само собой разумеется) не получили поддержки в Версале.
Однако в Москве по-прежнему опасались «тюрбанов» и не теряли надежду договориться с «париками». Именно с этой целью в августе 1687 года в Дюнкерк приплыли послы царей князья Яков Долгорукий и Яков Мышецкий. Их сопровождала внушительная свита — 150 человек. На французской земле у русских дипломатов сразу же начались серьезные неприятности, поставившие под угрозу срыва саму возможность равноправных переговоров. Багаж послов опечатали. Им грозили оружием. И по тем временам это было неслыханно: неприкосновенность послов, их имущества и переписки уже давно была общепризнанной. Инцидент в Дюнкерке французские власти не без труда урегулировали. Но и в Версале послов встретили недружественно. Людовик XIV, столь болезненно относившийся к вопросам собственного престижа, предложил Круасси дать письменный, чисто протокольный, ответ царям без официальной церемонии. Долгорукий энергично протестовал. Он заявил, что примет письмо только на аудиенции у короля и из его рук. От подарков послы отказались. Французы попытались «дары» силой засунуть в их багаж. Дипломаты заявили, что в таком случае они вообще откажутся даже от своих экипажей. Тогда при дворе решили взять «мятежных гостей» измором. Их покинула прислуга. Из занимаемых помещений вывезли мебель. Куда только девалась пресловутая французская вежливость! И все-таки король вынужден был уступить. 1 сентября 1687 года Круасси встретился с послами. Они поставили вопрос о вступлении Франции в антитурецкую лигу. По словам государственного секретаря, Людовик XIV не будет «столь неосторожным, он мудр». Только имея серьезные поводы, можно объявить войну туркам. Если же ограничиться полумерами, продолжал Круасси, и послать небольшие отряды солдат, то и это потребует крупных расходов. Владения Турции расположены далеко от Франции. И в первом, и во втором случае французская торговля в Леванте пострадает. Итог рассуждений Круасси: «Король не может вступить в союз, так как между императором и им существует незапамятная, вечная вражда. Наоборот, султана и короля объединяют вечный мир и прочная дружба». Французская позиция изложена ясно. Московское посольство не имело никаких шансов на успех.
При отъезде история повторилась. Послы настаивали, чтобы в письме Людовика XIV царя именовали «великим государем». Французы возражали, утверждая, что такой титул они никогда не применяли. Гости не отступали. Хозяева опять лишили их обслуги, прекратили выплату «кормовых», как говорили на Руси, и даже не разрешили по французской территории проехать в Испанию. Посольство отправилось морем из Гавра в Сент-Себастьян, взяв королевские подарки под угрозой применения силы. Редкий по грубости и бесцеремонности нарушений элементарных протокольных норм эпизод в дипломатической истории Европы.
При первой же возможности в Москве ответили враждебностью на враждебность. Вскоре после досадных приключений царских дипломатов в Париже два француза-иезуита прибыли в русскую столицу и просили пропустить их в Китай. 31 января 1688 года Посольский приказ предложил непрошеным гостям вернуться домой, прямолинейно объяснив свое решение следующим образом: «Когда у короля вашего были царские послы, тогда государь ваш во время посольства их показал многую противность с бесчестием на сторону их царского величества». Ничего не скажешь: взаимность — непременное условие успеха как в любви, так и в дипломатии.
С конца 80-х годов русско-французские отношения были заморожены. Став российским самодержцем, Петр был поглощен внутренними делами и конфликтом со Швецией. Людовик XIV вел войну с Аугсбургской лигой. Интересы двух монархов остро столкнулись в Польше.
Польский король Ян Собеский умер в июне 1696 года. Престол Речи Посполитой год оставался вакантным. Большие шансы на получение польской короны имелись у кузена Людовика XIV принца Франсуа Луи Конти. Но его избрание означало бы выход Польши из антитурецкого союза. Это тревожило царя, и он поддержал кандидатуру курфюрста Саксонии Фридриха Августа I. На всякий случай в Москве решили подтянуть к польской границе войска князя Михаила Ромодановского. Этот шаг царь считал необходимым: он решительно вмешался во внутренние польские дела. Из Кенигсберга Петр послал панам письмо: «Мы такого короля французской и турецкой стороны видеть в Польше не хотим; хотим, чтобы вы выбрали из какого ни есть народа, только бы он был в дружбе и союзе с нами и цесарем римским (так именовали в Москве императора. — Ю. Б.) против общих неприятелей креста святого».
Франсуа-Луи де Бурбон-Конти (1664–1709)
11 тысяч русских солдат готовы были выступить на стороне Фридриха Августа против Конти и его союзников — литовского гетмана Сапеги и «французской партии» в Варшаве во главе с кардиналом Радзиевским, примасом Польши, получившим за поддержку французского принца 60 тысяч экю и аббатство во Франции.
Людовик XIV пристально следил за событиями в Польше. Он знал настроения и возможности шляхты и поэтому прежде всего заботился о деньгах на ее подкуп. 6 сентября 1696 года король писал своему представителю в Варшаве аббату Полиньяку (на помощь ему из Версаля прислали еще одного дипломата — аббата Шатенефа): «Имущества, которым владеет во Франции мой кузен принц Конти, достаточно, чтобы выполнить все обязательства, которые Вы возьмете на себя от его имени». Конти продал часть своих владений и послал в Варшаву 600 тысяч ливров.
Выборы польского короля состоялись 27 июня 1697 года. Провозгласили обоих претендентов. Но кардинал Радзиевский подтвердил избрание французского принца. Конти находился в Версале, и ему надо было срочно выезжать в Варшаву. Время торопило. А избалованный принц развлекался, не решался оставить свою любовницу, расстаться с удобствами королевского дворца.
Из Варшавы поступали тревожные сигналы. Несмотря на свой молодой возраст — 32 года, аббат Полиньяк был опытным дипломатом. Это о нем папа Александр VIII сказал: «Мне всегда кажется, что Вы разделяете мое мнение, но в конце концов берет верх Ваше».
Аббат не терял времени. Он писал в Версаль, что успех Конти полностью зависел от того, насколько быстро и решительно принц будет действовать. Сам Полиньяк твердо следовал советам, которые он давал другим. Дипломат выступил с речью в польском сейме, подписал договоры с кардиналом, с польскими сенаторами, дворянами. Стоило это 500 тысяч ливров.
А Конти все медлил. Прошел июль. За ним и август. 1 сентября Людовик беседовал с Конти. Он дал кузену 2 миллиона ливров наличными и обменные документы на получение денег на месте у банкира Самюэля Бернара. На этот раз принцу Конти пришлось расстаться с прелестями столичной жизни и через два дня выехать в Дюнкерк. Казалось, сама судьба благоприятствовала своему баловню. Он по дороге растерял 300–400 пистолей, выпавших из плохо закрытого сундука. Но крестьяне нашли и вернули их. 6 сентября принц поднялся на корабль знаменитого корсара Жана Барта (в Дюнкерке ему поставлен памятник), и эскадра в составе 5 фрегатов и 3 корветов вышла в море.
Конти прибыл в Данциг 25 сентября, через три месяца после своего избрания. У него были несомненные преимущества. Сейм подтвердил избрание французского принца. Фридриха Августа объявили врагом Польши. Князя Сапегу шляхтичи избрали генералиссимусом. Но саксонский курфюрст уже успел сделать многое. В Кракове он захватил королевскую корону. По традиции нового короля провозглашали во время похорон умершего. Но гроб с телом покойника находился в руках кардинала и его сторонников. Фридриха Августа это не остановило: он распорядился поставить в соборе пустой гроб и провел коронацию. Кардинал протестовал: созвал дворян и готов был к активным действиям.
Ждали решительных шагов со стороны Конти. А он находился в состоянии глубокой апатии, словно сознательно проваливая дело, ради которого приехал: в глубине души не хотел получить польский трон. Конти лишь уступал давлению грозного Людовика XIV. Власти Данцига, находившиеся под русским влиянием, запретили вход в порт французских кораблей, отказали капитанам в продаже продовольствия. Да и денег у претендента оказалось мало. Только для содержания Сапеги требовалось не менее 10 миллионов ливров. Но войска гетмана даже не прибыли в район Данцига.
Да, Конти бездействовал, а Фридрих Август не терял ни дня. Но ни тот, ни другой не определяли хода событий. Решающую роль играла Россия, с которой все еще не хотели считаться в Версале.
Петр I внимательно наблюдал за действиями французов в Речи Посполитой. Он обладал обширной и полной информацией. 31 мая 1697 года царь обратился с письмом к кардиналу Радзиевскому, поставив перед ним вопрос: «Когда б еще и в Полском государстве француз королем был, какова б целость общему союзу и вечному миру и соединению християн и истинное приятство имело быть?». Петр настороженно следил за развитием событий в Польше. Он писал 14 октября 1697 года Андрею Ви-ниусу, думному дьяку: «Де-Контей подо Гданск пришел во 6-ти фрегатах малых, а на земли по ся поры еще не ночевал. В город Гданск ево не пустили с войском и собрали на отпор 6000, и для того король Французской приказал всем копором Гданские корабли брать. Войско де-Контей нанел толко еще 400 человек; хотя много дает, да никто не идет; и для того чаем, что при помощи Божией, ничево не зделав, домой пойдет». Расчет оказался правильным. Русская дипломатия не стояла в стороне от событий. Она активно действовала.
В сентябре 1697 года в своей грамоте бургомистрам Данцига царь благодарил их за то, что Конти, приплывшего с эскадрой, в город не пустили и населению торговать с моряками запретили. Петр хотел, чтобы жители города «и впредь при таком же своем намерении постоянно пребывали». Вывод он делал ясный и определенный: французского принца королем Польши «как до сего времяни быть не желали, так и ныне не желаем». Царь предупреждал сторонников Конти, которые, «забыв Бога и права и целость своего народа, для своего малого пожитку, а имянно прелстився на французские денги, при нем стоять и нечто творити вымышляют, чего им сила Божия не допустит». И не только сила божья, но и сила оружия. В грамоте говорилось, что царь имеет войска, «которых уже знатное число на Литовской границе в готовности обретается».
Людовик XIV и Конти проиграли. 29 октября принц заявил кардиналу и шляхте, что в течение месяца не получил от них серьезной помощи и поэтому покидает Польшу. Он прибыл в Версаль 13 декабря 1697 года. Виновными во всем были, разумеется, объявлены стрелочники: аббаты Полиньяк и Шатенеф. Их отлучили от двора. А Конти король возместил все расходы. В Версале нанесли удар и по Польше. Пять польских кораблей, захваченных Бартом в Данциге, отдали «на хранение» датчанам. Так бесславно закончилась польская авантюра Людовика XIV.
Итак, «польское дело» выиграл царь Петр I, посадивший на престол Польши «своего человека» — курфюрста. Саксонии, отличавшегося, как выяснилось позже, коварством и вероломством. В Версале затаили злобу. Высокомерие короля поистине не имело предела. В 1698 году, когда Великое посольство царя находилось в Голландии, русская сторона поставила вопрос о посещении Версаля. По словам Сен-Симона, Петр I «был оскорблен вежливым отказом короля, не хотевшим себя стеснять». Член Французской академии историк Оссонвиль в своей работе, хранящейся в Национальной библиотеке в Париже, утверждает: при версальском дворе опасались, что русские дипломаты будут нарушать этикет. Нелепый аргумент! Принимали же в Версале послов Турции и Персии, не блиставших изысканными манерами. Причина была в другом: Людовик XIV и его окружение все еще не понимали, что на европейскую сцену вышла новая могучая политическая и военная сила. А в Версале упорно именовали Петра I не царем, а великим князем Московским.
Однако обстановка в Европе после смерти короля Испании Карла II становилась все более предгрозовой. В Версале не расставались с мыслью получить поддержку царя в «испанском вопросе», ничего фактически не обещая ему взамен. В феврале 1701 года Петр I в местечке Биржы в Курляндии встретился с французским посланником при польском дворе Эроном, поставившим вопрос об участии России в решении судеб испанского наследства. Царь не дал конкретного ответа. Он в общей форме высказался за дружбу с Францией, за развитие с ней торговли.
Россия и Франция все еще не нашли друг друга. Постоянных посольств в двух столицах по-прежнему не было. Но в Версале в связи с начавшейся войной за испанское наследство решили осуществить в Москве дипломатическую разведку. В конце 1703 года в русскую столицу выехал дипломат Жан-Казимир Балюз, находившийся в Варшаве. В этом городе он родился в 1648 году. Его крестным отцом был король Ян Казимир. — Балюз занимал должности поверенного в делах в Венгрии, а затем дипломатического представителя короля в Польше.
Одна из задач посла состояла в изучении внутреннего положения России. В Версале от него ждали сведений о размерах российского государства и его границах на Востоке, о личности царя, о царской семье, ее доходах, об организации управления, об армии и флоте России. Балюз сообщил в Версаль: «Сила царя на суше очень велика…Что касается его морского могущества, то оно систематически возрастает»; «он любит своих солдат и любим ими»; Петр установил «твердый порядок» в стране.
Миссия Балюза преследовала далеко идущие цели. Ему поручалось примирить Россию и Швецию (явная недооценка глубины противоречий между двумя странами); добиться выступления русской армии через Польшу, Трансильванию или Италию против императора (наивный расчет на использование царя как мелкопоместного германского или итальянского князя на жалованье у Короля-Солнца); получить у Петра I крупный заем (словно у ростовщика Самюэля Бернара). Расчеты, построенные на песке. Они должны были рухнуть и рухнули.
Нереальной была главная цель французского дипломата, о которой он сообщил генерал-адмиралу и начальнику Посольского приказа Федору Головину: «Я теперь прислан от короля для заключения союза между обоими великими государями». Казалось, что основания для такого заявления были: в 1701 году царь в беседе с Эроном в Курляндии высказался за дружбу с Францией, за подписание с ней торгового договора, даже за содействие избранию французского принца на польский престол, если в будущем такой вопрос вновь возникнет.
Со времени беседы царя с Эроном прошло два года. Русская армия одержала первые победы над шведами. А войска французского короля в ходе войны за испанское наследство терпели поражения. Но внешнеполитическая ориентация Людовика XIV не изменилась. Франция по-прежнему сохраняла дружественные отношения с врагами России — Швецией и Турцией, сражалась с Империей, с которой сотрудничала российская дипломатия. Поэтому в Москве не были заинтересованы в сближении с Францией, не проявляли инициативы и ожидали предложений от французов. Шел месяц за месяцем. Балюз без дела находился в Москве. Переговоры фактически не велись. Король сохранял высокомерие, напрасно рассчитывая на уступчивость русской стороны. В июле 1703 года он счел бесполезным дальнейшее пребывание Балюза в Москве и предложил ему вернуться в Варшаву. Но царь не торопился, задерживал отъезд посла, не возвращая ему паспорт и не предоставляя охрану.
Послу все же дважды удалось встретиться с Петром I. В беседах царь не затрагивал политических вопросов. Его интересовала торговля с Францией. А условий для ее развития, особенно в период тяжелейшей войны за испанское наследство, не существовало. В марте 1704 года Балюз вернулся в польскую столицу с пустыми руками.
Итак, реальных мотивов для сближения России и Франции не было. Поэтому и своих послов царь в Версаль не посылал. В Москве удовольствовались тем, что с 1703 года в Париже жил русский дворянин Постников, не имевший официальных полномочий. Однако он переводил на французский язык и передавал Торси (а государственный секретарь — королю и министрам) сведения о ходе войны между Россией и Швецией, о внутреннем положении российского государства, о его законах, финансах, флоте. В Версале прекрасно понимали ценность такой информации. Неаккредитованный дипломат выполнял функции и торгового представителя. Он закупал инструменты, ткани, одежду. Попытался нанять на русскую службу 12 хирургов при содействии Торси. Безуспешно. Французские врачи отказались: «Чают в край света ехать к Москве».
Потепления в отношениях между двумя странами упорно не наступало. Наоборот, корсары Дюнкерка захватили два русских торговых судна и продали их вместе с грузом. Для разрешения конфликта в Париж приехал русский посол в Гааге Андрей Матвеев. Его миссия продолжалась месяц — с 9 сентября по 9 октября 1706 года. В случае возврата захваченных пиратами русских кораблей Матвеев должен был предложить подписать договор «касательно свободной торговли, дабы без задержания везде и во всех пристанях французских россияне могли производить свои торги».
В Версале предложение не приняли и русскому дипломату заявили, что после прекращения войны на севере «король потшится в теснейший с Россией вступить союз».
Корабли французы вернуть уже не могли, возместить ущерб были не в состоянии. Военное и финансовое положение Франции ухудшилось. «Здесь конечная в деньгах, а больше в людях скудость; к Рагоци и к шведу, и к курфюрсту баварскому посылки денежные и продолжение войны вычерпали деньги, конечно, уже», — сообщал Матвеев. Петру I не удалось договориться и о торговом договоре. Торси заявил, что сделать это до заключения мира (имелось в виду прекращение войны за испанское наследство) невозможно. Итоги посол подвел в следующих словах, не нуждающихся в комментариях: «Сменять дружбу англичан и голландцев на французскую не обещает нам прибытку».
Свою миссию Матвеев считал бесполезной. Вернуть захваченные пиратами русские торговые корабли послу не удалось. С французской стороны вел политические и торговые переговоры с Матвеевым Ибервиль — моряк и исследователь, основатель в Америке колонии Луизианы и первый ее губернатор. Дипломаты нашли общий язык. Ибервиль писал о Матвееве, что он «умнее, лучше знает дела Европы и более вежлив, чем можно было ожидать». Именно дипломатическая вежливость вынуждала Матвеева выслушивать Ибервиля, когда он утверждал, что царь не хочет даже слышать о французах и в России опасно с похвалой отзываться о Людовике XIV — за это могут и преследовать; Петр ненавидел католическую веру и в Польше якобы лично обезглавил офицера Бодуэна только за то, что он француз. Посол опроверг все эти вымыслы, заявив, что в Москве считают французского короля образцом правителя, которому должны подражать все монархи.
Плачевный итог переговоров был неизбежным. Французская дипломатия вела на Востоке активную антирусскую политику. Первый постоянный посол царя в Константинополе граф Петр Толстой перехватил письма посла Фериоля, свидетельствовавшие о том, что французский дипломат провоцировал султана и крымских татар на войну с Россией. Через посланника Людовика XIV при князе Трансильвании царь пытался добиться посредничества Франции в русско-шведских отношениях. Петр хотел мира со Швецией, но требовал предоставления ему порта на Балтийском море. А русские войска приняли бы участие в войне за испанское наследство. Но Карл XII был неумолим: он хотел вести переговоры с русскими «только в Москве» (после ее захвата, разумеется).
В Версале поддерживали Швецию как союзника в войне за испанское наследство и упорно подталкивали турок к вооруженному конфликту с Россией. В марте 1706 года, например, французский посол в Константинополе в одном из своих донесений подчеркивал, что «все толкает царя на войну с Турцией: настроение у греков и валахов и его чрезвычайная амбициозность. Поэтому надо опередить царя и напасть на него (речь идет о турках. — Ю. Б.), пока он не может справиться со Швецией».
Царь был информирован о французских интригах при дворе султана. Он писал: «Тогда же посол французский при Порте по указу своего короля сильные вспомогательства чинил королю шведскому и Порту побуждал к разрыву мира с Россиею, и немалую сумму денег тот посол французский, будучи у короля шведского в Бендере (Бендеры на Днестре, где временно находился Карл XII. — Ю. Б.), оному привез».
И, тем не менее, весной 1707 года царь хотел французского посредничества в Северной войне, предлагая вернуть Швеции все занятые русскими войсками в Прибалтике территории, кроме Петербурга и его окрестностей. Французский посол в Стокгольме Жан Виктор де Базанваль вступил в переговоры с Карлом XII. Высокомерный монарх потребовал возвращения всех завоеванных русскими земель и полного возмещения военных расходов. Базанваль считал позицию шведского короля безумной. У Швеции, замечал он, «кампания против России будет трудной и опасной, ибо шведы научили московитов военному искусству и те стали грозным противником; к тому же невозможно сокрушить такую обширную могущественную страну».
Посол был прозорлив. Международные позиции России после поражения шведов под Полтавой в 1709 году окрепли. «Царь недавно осуществил завоевания, которые делают его хозяином Балтийского моря», — писал Торси в записке о возможных русско-французских переговорах, подготовленной им через несколько месяцев после Полтавской битвы. Государственный секретарь по иностранным делам замечал: «Нельзя было предвидеть, что царь сможет в столь короткое время осуществить столь значительные завоевания». Торси отдавал должное Петру, замечая, что «Московия получила известность с того времени, когда правящий в ней государь вызвал к себе уважение других наций своими великими деяниями и своими личными качествами».
Личные качества царя, проявлялись и в том, что он не закрывал двери для сотрудничества с Францией. Так, в январе 1710 года канцлер Гавриил Головкин поручил Постникову, проживавшему «при французском дворе девять лет без всякого характера (т. е. без официальных полномочий. — Ю. Б.), предложить Торси посредничество России «в нынешнем между Франции и на оную нападающих держав несогласии». Ответа Людовик XIV не дал: он предался «размышлениям». И, тем не менее, Петр в 1711 году сообщил о своем намерении назначить во Францию посла — Бориса Куракина, одного из своих ближайших сподвижников. Но история пошла иным путем. Занял пост в Париже Куракин только в 1724 году.
Дипломатические контакты становились все более необходимыми для обеих сторон. Балюз во второй раз приехал в Москву и в течение нескольких месяцев — с апреля по сентябрь 1711 года — вел переговоры о русско-французском дипломатическом сотрудничестве с царем, канцлером Гавриилом Головкиным, князем Григорием Долгоруким. Обстановка для взаимопонимания и достижения соглашения была неблагоприятной. В результате усилий французских и шведских дипломатов Турция в сентябре 1710 года объявила войну России. Балюз, фактам вопреки, пытался доказывать, что Франция не имела отношения к турецкой агрессии и готова содействовать заключению мира между российским государством, с одной стороны, Швецией и Турцией, как якобы союзными странами, — с другой.
16 мая 1711 года Петр в беседе с Балюзом заявил, что посредничество Людовика XIV возможно лишь с целью заключения мира «с одной Портой, независимо от Швеции». Такая позиция не устраивала французского короля. Он хотел, чтобы за мир с турками Россия заплатила выгодными для шведов мирными условиями. В Версале всерьез и не выбирали между шведским и русским союзом, сохраняли верность «старой привязанности» — Швеции.
Даже перед угрозой полного разгрома в войне за испанское наследство, фактически с «петлей на шее», Людовик XIV и его окружение рассчитывали использовать влияние царя на Англию и Голландию, заинтересованных в торговле с Россией, «соблазнить» Москву предоставлением трона Венгрии царевичу Алексею ценой русской помощи венгерским повстанцам; добиться от Петра возражений против избрания императором представителя дома Габсбургов (Иосиф I умер в 1711 г.). Иллюзии! Это стало очевидным после подписания русско-турецкого Прутского мирного договора, по которому Турция получила Азов; подлежали сносу крепость в Таганроге и другие укрепления. Царское правительство обязалось не вмешиваться в польские дела и свободно пропустить Карла XII через свою территорию. Царь «обязан был главным образом Франции этой несчастной войной и нетерпимым договором, который положил ей конец». Написано в коллективной работе французских историков. Оценка верная.
Людовик XIV до конца своей жизни сохранил удивительную верность «принципам». Он им не изменял. После полтавского разгрома Швеция уже не смогла восстановить свои силы. И, тем не менее, она оставалась на содержании у Франции. По условиям подписанного в Бендерах в сентябре 1712 года франко-шведского договора о союзе Людовик XIV обязался вовлечь Турцию в войну с Россией; восстановить шведского ставленника Станислава Лещинского, не признанного шляхтой, на польский трон, который он занимал в 1704–1711 годах; с помощью Лещинского вернуть туркам территории, потерянные ими по Карловицкому миру 1699 года, заключенному между членами «Священной лиги» — Австрией, Венецией, Польшей, Россией — и потерпевшей поражение в войнах 1683–1699 годов Османской империей; добиться от царя возврата Польше Киева и земель на правом берегу Днепра. В случае продолжения войны за испанское наследство шведский король обязался атаковать Империю. Как всегда, французы выплатили своему ослабленному союзнику огромную сумму — миллион ливров и согласились на ежегодные субсидии.
Французская дипломатия вновь спровоцировала Турцию на войну с Россией. Она началась 31 октября 1712 года. Посол Людовика XIV в Константинополе Дезальер сформулировал и турецкие требования к царю: восстановление Лещинского на польском престоле; передача Украины султану; возврат всех русских завоеваний на Балтике Карлу XII, чья военная слава окончательно померкла. 10 ноября 1714 года шведский король явился с одним солдатом в крепость Штральзунд. Пятнадцать лет назад, когда он начал свой завоевательный поход, шведская армия насчитывала 60 тысяч человек.
До последнего дня царствования Людовика XIV существенных перемен в русско-французских отношениях не произошло. Но вместе с закатом Короля-Солнца уходила в прошлое и политика постоянной вражды с династией Габсбургов и се союзниками. Это было неизбежное следствие поражения Франции в войне за испанское наследство. В Европе сложилась новая расстановка сил. Россия Петра Великого вышла на большую международную сцену.
…Прошло два года после смерти Людовика XIV, и 15 августа 1717 года в Амстердаме был подписан первый русско-французский союзный договор. Под ним стояла также подпись представителя Пруссии. В преамбуле документа говорилось, что монархи «выразили желание установить и сохранить тесную связь, дружбу и союз прочный и длительный».
Это было рождение взаимовыгодного сотрудничества России и Франции, начавшегося несмотря на все зигзаги, спуски и подъемы исторического пути.