Так высокомерно говорил о своей особе Людовик XIV. Французские историки не сомневаются в том, что именно ему принадлежат эти слова. Правда, более известно другое приписываемое королю изречение, получившее поистине мировую известность: «Государство — это я!». Выдумка или правда? Существуют и сторонники, и противники достоверности амбициозной фразы.

Об этом рассказывал мне известный историк Морис Бомон, ныне покойный. Бомон, член французской Академии, занимал почетный пост хранителя дворца-музея в Шантийи, в 42 километрах от Парижа. Вспоминаю, как трудно было оторвать взор от ажурного здания, от его изящного шпиля, устремляющегося ввысь. Прозрачный в теплый летний день воздух словно сливается с нежной голубой гладью небольшого озера, посредине которого и находится этот дворец — памятник эпохи Короля-Солнца. О Людовике XIV, точнее — о его политических взглядах, или, как говорят в наши дни, концепции, и шел разговор с Бомоном.

…Необычную сцену можно было увидеть в один из вечеров 1714 года в кабинете короля в Версале. Маршал Ноай доставал из ящиков бумаги и сжигал их одну за другой. Уже была уничтожена часть документов, затрагивающих репутации отдельных лиц. «Бумажная инквизиция» быстро продвигалась вперед. Столь быстро, что маршал с трудом упросил короля отдать ему оставшиеся рукописи. В 1749 году Ноай передал их в Королевскую библиотеку. Так дошли до нас дневники Людовика XIV, которые с начала 1666 года он вел сам, день за днем записывая свои мысли на листках бумаги. Иногда диктовал секретарям. Искусные люди: они владели даже почерком короля.

Итак, концепция. Ее исходный принцип — божественное происхождение короля. Бог поставил монарха выше простых смертных, выше повседневных забот, мелочной игры страстей. Его удел — высокая политика. Государь проницателен: он обладает даром предугадывать мысли своих подданных, знает, чего они хотят. Высшая королевская страсть — жажда славы. Свою личную славу Людовик XIV отождествлял со славой государства и народа. Сила власти, мощь государства — фундамент величия монарха. «Монархи, рожденные для господства и распоряжения всем, никогда не должны стыдиться стать рабами славы. Это — благо, которого надо жаждать постоянно и страстно». Такова идейная основа абсолютистской концепции, совпадающая с догматами католической церкви. Отсюда и обоснование абсолютизма. Людовик XIV писал: «Франция есть монархия: король представляет в ней всю нацию, и пред королем каждый — только частный человек. Поэтому вся власть, вся сила сосредоточена в руках короля, и в королевстве не может существовать иной власти, кроме той, которая установлена им».

Суть этих взглядов понимали и многие современники той далекой эпохи. «Вздохи порабощенной Франции» — так называлась работа публициста Жюрье, появившаяся в 1691 году. Автор писал, что «король занял место государства: теперь это служба королю, интерес короля, сохранение провинций и имений короля. Король — все, а государство — ничто, и это не слова и термины только, но действительные вещи: при дворе Франции не знают иного интереса, кроме личного интереса короля; это идол, которому все приносится в жертву».

Людовик XIV. Восковая скультура А. Бенуа

Сферы деятельности государя и его подданных должны быть разделены. Король обязан заботиться об общественном благе, не жертвуя государственными интересами ради своих страстей, не ущемляя права своих подданных. Однако при всех условиях монарх неприкосновенен. «Каким плохим не был бы принц, мятеж его подданных преступен». Это слова Жака Боссюэ, одного из самых известных католических писателей и ораторов XVII века, епископа города Мо.

Властвовать должен только король. У аристократии стыд — результат низости, а страх — трусости. Но существует нечто худшее, чем претензии дворянства. Особенно плох режим демократии, в условиях которой чернь участвует в государственной жизни. Поэтому такой печальной и была судьба Карла I Стюарта.

Разумеется, монарху следует хорошо относиться к дворянам, особенно к военным. Однако делать своими помощниками людей знатного происхождения не следует. «В моих видах не было брать в министры выдающихся по своему общественному положению людей, ибо первым делом нужно было дать понять публике по самому званию, из которых я их брал, что моим намерением отнюдь не было делиться с ними властью», — писал Людовик XIV.

В соответствии с его взглядами члены королевской семьи стоят выше самых знаменитых дворянских родов, но и они не могут быть равными Его Величеству. Людовик XIV демонстрировал это неоднократно. Когда, например, герцог Филипп Орлеанский просил разрешить его жене сидеть в присутствии короля на скамье со спинкой, ему было отказано, хотя и «с грустью».

Король предпочитал возвышать лиц незнатного происхождения, занимающих «правильную позицию»: именно король, а не Кольбер укрепил финансы государства; именно король, а не ле Телье преобразовал армию и сделал ее грозной силой.

Королевский деспотизм был совершенно бесконтрольным. Людовик говорил Кольберу: «Я Вам это приказываю, и Ваше дело — исполнять». Правда, столь категорично он высказывался редко, предпочитая свою любимую отговорку: «Посмотрим».

И в жизненно важной для государства сфере финансов был один полновластный хозяин — Людовик XIV. Он признавал три финансовые категории: деньги короля; деньги государственной казны; деньги, милостиво оставленные королем в кошельке его подданных. Король имел якобы право пользоваться всем национальным достоянием. Не следует и разграничивать собственность властителя и его подданных. Вымысел? Нет, при Кольбере вполне серьезно обсуждался вопрос о вступлении Людовика XIV во владение всеми землями Франции, превращении их в королевское владение с правом сдачи в аренду независимо от давности собственности, наследственных и иных прав. Затмение государственных умов, забывших о Фронде? Или желание раба выслужиться перед господином? Возможно, то и другое вместе.

Иными словами, для Людовика XIV не существовали права человека. Он признавал всемогущество монарха. «Короли — абсолютные властители. И они, естественно, полностью и свободно распоряжаются всем имуществом, как светским, так и церковным, используя его как мудрые экономы, то есть в соответствии с нуждами государства».

Один французский дипломат в беседе с английским коллегой, сославшись на этот «принцип» Людовика, доказывал правоту короля Франции. Ответ англичанина был кратким и резким: «Неужели Вы учились государственному праву в Турции?». Право при дворе султана Людовик XIV, разумеется, не изучал. Но его концепция власти была по своей сути авторитарной. Абсолютизм везде и всегда абсолютизм, режим по существу и по форме глубоко антинародный.

Политические взгляды сложились у Людовика XIV еще в юности. Сложились они прежде всего под влиянием Мазарини. Свою роль сыграл и двор с его безмерной лестью и лицемерным преклонением перед королевской властью.

Вместе с тем и сам юный правитель сумел разобраться в опыте предшественников на престоле, понять причины их слабостей. Он терпеливо ждал своего часа.

И этот час пришел после смерти Мазарини, 9 марта 1661 года. Уже на следующий день Государственный совет собрался в полном составе. Людовик XIV вошел, снял шляпу в знак приветствия и снова надел ее. Продолжая стоять, он обратился к канцлеру Сегье со следующими словами: «Я собрал вас с моими министрами и государственными секретарями, чтобы сказать вам, что до настоящего времени я соизволил предоставлять управление моими делами покойному господину кардиналу. Пришло время мне самому управлять. Вы будете помогать мне своими советами, когда я вас об этом попрошу». И продолжал: «У меня будут другие, чем у покойного господина кардинала, принципы управления моим государством, моими финансами, ведения внешнеполитических переговоров».

Распуская Совет, Людовик заявил его членам, что он их «созовет, когда потребуется узнать их мнение». Обещание так и не было выполнено: король подобрал себе новых сотрудников. Из их числа исчезли духовные лица — кардиналы и епископы. Тени Ришелье и Мазарини пугали молодого самодержца. Он создал деловой, полностью подконтрольный ему триумвират в составе Мишеля ле Телье, Жана Батиста Кольбера и Юга де Лиона, то есть канцлера, генерального контролера финансов и государственного секретаря по иностранным делам. Это было реальное правительство. Анна Австрийская уже не принимала участия в обсуждении государственных дел. Сын освободился от опеки и Мазарини, и матери. Все было сделано быстро и вместе с тем решительно. Молодой король давно вынашивал план государственного переворота.

Да, фактически это был переворот. Все решения по крупным вопросам принимал сам король. Уже на упоминавшемся заседании Совета в марте 1661 года Людовик XIV заявил: «Я хочу, чтобы мне сообщали все, начиная от дипломатической переписки и кончая последней жалобой». Этим словам придворные вначале не придали серьезного значения. И напрасно! Король не только читал документы, но и обсуждал их с группой способных сотрудников, которых в начале своего личного правления сплотил вокруг себя. Людовика, писал Сен-Симон, считали «великим, богатым, победителем, вершителем судеб Европы, все боялись его и преклонялись перед ним до тех пор, пока живы были его министры и полководцы, которые действительно заслужили это имя».

А как изменилось положение после смерти Кольбера и государственного секретаря по военным делам Лувуа, ведущих военачальников Тюренна и Конде? Сен-Симон так отвечает на этот вопрос: «Извне его (Людовика XIV. — Ю. Б.) теснили раздраженные враги, которые глумились над его бессилием, видя, что ему нет спасения, и поносили его прошлую славу, — он остался без помощи, без министров, после того как стал назначать их по своему вкусу и прихоти, полагая в роковой своей гордыне, будто сам может создать их».

Да, гордыня ослепляла французского монарха. Правда, в начале своего личного правления 22-летний Людовик был осмотрителен и осторожен. Он прислушивался к мнению своих ближайших советников.

Известный русский историк Н. И. Кареев писал, что «при Людовике XIV Франция была самым могущественным и влиятельным государством, и ея правительственная система сделалась во многих странах предметом подражания». Каким же был механизм принятия политических решений при Людовике XIV?

Первостепенную роль играл Государственный совет. На нем обсуждались важнейшие проблемы внутренней и внешней политики, войны и мира. До смерти Мазарини Совет был многочисленным. В 1653 году, например, в него кроме Людовика и Анны Австрийской входили 23 человека: дядя короля, принцы крови, кардинал, видные аристократы, канцлер, два сюринтенданта финансов, государственные секретари, маршалы. Работали стоя, чтобы избежать споров «о месте».

В период личного правления Людовика состав Совета менялся, не превышая шести членов, но неизменно соблюдалось правило, сформулированное самим королем: «Никогда не допускать в Совет ни одно духовное лицо, и особенно кардиналов». Исключения не делалось ни для кого, даже для кардиналов Бонзи и Фарбен-Жансона, к которым король относился с уважением. Новыми членами Совета становились новые министры или члены королевской семьи, ранее не принимавшие участия в решении государственных вопросов (дофин, внуки короля герцоги Бургундский и Берри или такие близкие к монарху люди, как герцог Бовилье, маршал Вилеруа).

Созывались — особенно в первые годы самостоятельного правления Людовика XIV — и внеочередные заседания Совета в связи с особыми обстоятельствами: войнами с иностранными государствами, дипломатическими конфликтами. В этих случаях состав Совета расширялся. В заседаниях принимали участие Анна Австрийская, Мария Терезия, принцы крови, маршалы Тюренн и Конде, герцоги, маркизы. Но итоги обсуждения имели чисто консультативное значение. Последнее слово всегда оставалось за королем, принимавшим окончательное решение.

Людовик редко отсутствовал на заседаниях Совета. Если это и случалось, то причины непременно были уважительными: религиозные праздники, болезнь. При приступах ревматизма или подагры король проводил заседания, сидя или лежа в постели. Собирались в Версале или Трианоне, в Фонтенбло или в Сен-Жермен-ан-Ле, в Марли или в Медоне (у дофина). Везде кабинеты короля были смежными с залом заседаний Совета.

Утром в Версале после церемониала пробуждения и утренних аудиенций Людовик говорил: «На Совет». Придворные повторяли его слова. Все участники заседания направлялись в зал. Король занимал место у большого стола; по левую руку от него сидел дофин, по правую — государственный секретарь по иностранным делам, читавший документы и проекты писем, которые после утверждения направлялись за рубеж. Работали до 12–13 часов. Если дел было много, собирались и во второй половине дня. Записи велись только в 1661 году. Потом, к великому сожалению историков, от ведения протоколов отказались. Государственный совет регулярно собирался по средам, четвергам и воскресеньям.

Распорядок дня Людовик XIV установил раз и навсегда, до конца жизни. Даже в день смерти жены внука — герцогини Бургундской король провел заседание Совета, перенеся его на несколько часов.

Финансовый совет, созданный после ареста Фуке, 15 сентября 1661 года, играл большую роль в системе государственных учреждений. Он заседал в присутствии короля два раза в неделю. Совет определял бюджет государства, устанавливал размеры налогов и их распределение, утверждал финансовую отчетность. Этот орган, стоявший над генеральным контролером финансов, был призван бдительно следить за его деятельностью.

Совет депеш собирался раз в две недели. По мнению историка Пьера Гаксота, он представлял собой коллегиальное министерство внутренних дел. Государственные секретари выступали с сообщениями о положении дел в тех провинциях, за управление которыми они несли ответственность (кроме своих основных обязанностей). Заседания были формальными: все вопросы предварительно рассматривались королем.

Упомянем также Совет сторон, или Частный совет. Он объединял до 30 государственных советников, интендантов. Заседания вел канцлер. Рядом с ним всегда стояло пустое кресло короля. Совет сторон являлся высшей административной инстанцией, наподобие Государственного совета и кассационного суда в современной Франции.

По пятницам заседал Совет по вопросам совести, настоящее министерство культов. На его заседаниях присутствовал король, претендовавший на роль религиозного лидера Франции и Европы.

Вся система высших государственных учреждений действовала без сбоев, с точностью хорошо отрегулированного часового механизма. У пульта управления стоял король. Говорил он мало. Принятые решения проводил в жизнь твердо. К плохим советам относился некритически. И если принимал их, то свою точку зрения пересматривал мучительно. Высказывать мнение по крупным проблемам не торопился. Сам писать не любил, предпочитая перо чиновников.

Однако у министров был свой надежный и испытанный способ сохранения власти: они топили монарха в бумажном море, из которого выплыть собственными силами ему не удавалось. В итоге статистика генерального контролера финансов показывала, например, что в среднем из 30 его предложений только одно отклонялось королем. Людовик подписывал и все расходные документы. На бумагах, оформлявших затраты на так называемые «секретные дела», всегда стояла резолюция короля: «Использование означенной суммы мне известно». На счетах до 300 ливров Людовик писал: «Одобрено» — и ставил свою подпись. Небольшие расходы требовали пометки: «Оплатить». Докладывал генеральный контролер королю стоя, формулируя при этом свое мнение. И в этой же позе записывал высочайшее решение.

Услуги близких к королю людей ценились высоко. За пожизненное звание государственного секретаря герцог Бовилье, фаворит короля, получал 20 тысяч ливров в год, за должность председателя Финансового совета — 18 тысяч, как губернатор Гавра — 36 тысяч, как первый дворянин королевских апартаментов —14 тысяч ливров. Итого: 88 тысяч ливров в год. Эта сумма равнялась зарплате квалифицированного рабочего за четверть века напряженного труда.

Государственные секретари при Людовике XIV были людьми богатыми. Источников доходов у них имелось несколько: официальное жалованье, королевские подарки, выплаты от выборных учреждений провинций и Парижа. В особом положении находился государственный контролер финансов. Он получал от налоговых откупщиков 500 тысяч ливров ежегодно и раз в шесть лет при возобновлении их права на сбор налогов — еще 300 тысяч ливров. Не забывал король и семьи своих министров. Он давал их дочерям при замужестве 200 тысяч франков единовременно или пенсию в 10 тысяч франков.

Итак, полновластный король. А члены его семьи находились в зависимости — и политической, и материальной, и моральной — от самодержца. Однако не следует недооценивать влияния родственников Людовика XIV на государственные дела. Формы этого влияния были различными: назначения и перемещения государственных чиновников всех рангов, дипломатов, придворных; командные посты в армии; участие в дипломатических переговорах и т. д.

У Марии Терезии было шесть детей, но выжил только один — дофин, наследник престола (его называли Монсеньор). Это был толстый человек, с красным лицом, склонный к обжорству, как и другие члены королевской семьи. Страстный любитель лошадей, собак и охоты. Жена — баварка с резкими чертами лица, крупным носом. Говорила по-французски с акцентом; интересовалась искусством, считая это хорошим тоном. У них родились три сына: герцоги Бургундский, Анжуйский и Берри.

Людовик Великий Дофин (1661–1711)

Вездесущий и всезнающий Сен-Симон резко отрицательно отзывался о дофине: личность без вкуса, без рассудка, без познаний, без какой-либо любознательности. По словам Сен-Симона, «решительно все — природная застенчивость, тяжелый гнет воспитания, полное невежество и недостаток просвещения — содействовало тому, что он вечно трепетал перед королем, а тот, со своей стороны, ничего не упускал для того, чтобы поддержать и продлить этот страх на всю его жизнь». От дел дофин был далек, хотя и присутствовал на заседаниях Государственного совета. Министры, маршалы и генералы перед ним не отчитывались.

Однако известны и другие оценки современников. Утверждали, что дофин был образован и не так глуп, как многие думали. Он лишь казался тупым от лени и прослыл молчальником из-за упрямства. Спорить трудно: имеются доводы и «за», и «против». Бесспорно лишь, что когда 15 апреля 1711 года дофин умер, то это печальное событие не вызвало при дворе особых сожалений. Более того, последовали оскорбительные для королевский семьи события. Для оплаты долгов Монсеньера в Марли устроили своего рода аукцион. «Ничто и никогда, возможно, не было столь непристойным, как эта продажа драгоценностей», — писал Сен-Симон, не преминув заметить, что принцы и принцессы безмятежно развлекались в течение нескольких часов, забыв о траурных приличиях.

Кроме дофина заметной фигурой при дворе был брат короля герцог Филипп Орлеанский (его называли Месье). Маленького роста, с большим животом, он ходил на сверхвысоких каблуках. Носил гигантские парики с лентами, чтобы казаться повыше. Герцог красился, пудрился и душился, как девица; был увешан драгоценностями. И по отношению к нему Сен-Симон безжалостен. Он писал: «Не было человека более дряблого телом и духом, более слабого, робкого, легко обманываемого и подчиняющегося чужому влиянию; его презирали его любимцы и часто грубо обходились с ним; суетливый, неспособный хранить тайну, подозрительный, недоверчивый, он сеял сплетни среди двора, чтобы ссорить людей, разузнавать, что ему было нужно, а часто просто для забавы, и передавал наговоры от одного к другому».

Филипп I, герцог Орлеанский (1640–1701)

Заметного влияния на государственную деятельность Филипп Орлеанский не оказывал. Правда, к нему обращались за консультациями по вопросам церемониала: его считали знатоком в этой области. Вместе с тем Филипп командовал гвардией и частями наемных швейцарцев.

Активное участие в дипломатических делах принимала первая жена герцога Орлеанского Генриетта Стюарт. Она умерла в 1671 году. В семье остались две дочери. Старшая стала королевой Испании, младшая — герцогиней Савойской. Вторая жена Филиппа Орлеанского — дочь электора Пфальца Элизабета-Шарлотта была в курсе всех дел при королевском дворе. К ее мнению прислушивались министры и государственные секретари. Она обладала тонким, проницательным умом и отличалась самокритичностью. О себе Элизабета-Шарлотта писала с иронией: «У меня чудовищно толстая талия. Я квадратная. У меня красная кожа с желтыми пятнами. Мои волосы стали совсем седыми. Мой нос и обе щеки совершенно пестрые в результате оспы. У меня большой рот, испорченные зубы. Таков портрет моего красивого лица». Убийственная самооценка. Герцогиня целыми днями просиживала у себя в кабинете за письмами родственникам, знакомым, составившими тома любопытнейших документов эпохи. Для эпистолярного творчества у нее было более чем достаточно свободного времени. Филипп Орлеанский умер в 1701 году.

Елизавета Шарлотта Пфальцская (1652–1722)

Людовик XIV и его министры хорошо усвоили уроки Фронды и поэтому лишили реальной власти губернаторов провинций и городов. Местные правители своих войск больше не имели и жили под недремлющим оком короля, при его дворе. Они сохранили почетные, престижные должности, но фактически стали безвластными.

Вместо губернаторов 25 административно-территориальными областями страны (женералите) управляли королевские чиновники — интенданты. Из государственной казны они получали жалованье (вначале 14, а затем 18 тыс. ливров в год). Поклонялись одному Богу — королю, а подчинялись Кольберу.

Главные обязанности интендантов — налоговые. Но вмешивались они и в хозяйственную жизнь провинции, интересовались состоянием урожая, почв, развитием торговли, промышленности, содействовали набору рекрутов. Интенданты стали «руками, глазами и ушами государевыми» на всей территории Франции.

Абсолютизм не уживался с муниципальными свободами. И они были ограничены. Людовик XIV отменил выборность мэров. Деньги, правда, могли изменить положение: города имели право выкупить разрешение на избрание своих должностных лиц. Все продавалось и покупалось во французском королевстве! В том числе и парламентские должности. Только значение их упало, так как права парламентов были урезаны. Начиная с декабря 1665 года они уже не могли обсуждать королевские эдикты и регистрировали их без голосования. Парламентскую самостоятельность ограничила и система кодексов, определивших важнейшие правовые нормы: гражданский, уголовный, морской, колониальный, торговый, ордонанс по вопросам вод и лесов. Появился и полицейский контроль над судебной деятельностью. В 1667 году была учреждена должность генерального комиссара полиции. В царствование Людовика XIV ее занимали два человека: Никола де ла Рени и маркиз Аржансон.

…Окинем взглядом нарисованную в настоящей главе картину. Перед нами один из многих известных истории вариантов административной системы управления. На вершине пирамиды — абсолютный монарх, с одной стороны, создающий законы, с другой — по своему произволу нарушающий их. Король-самодержец. Члены его семьи, министры, государственные секретари, аристократы, военные руководители, придворные лишь исполняют монаршью волю. Интенданты и другие чиновники всех рангов обирают народ, занимаются финансовыми и другими махинациями, наживаются на продаже должностей, наборе рекрутов, снабжении армии.

Это один полюс. Полюс богатства, роскоши, власти. На полюсе нищеты, бесправия — миллионы крестьян, ремесленников, рабочих мануфактур, горожан. Их давило тяжкое налоговое бремя. Король, дворянство и церковь взвалили на плечи крестьянства многочисленные феодальные повинности. Год на год не походил. Урожайный сменялся неурожайным. Мирные периоды, увы, никогда не являвшиеся продолжительными, нормализовали обстаноку в стране, но, как правило, ненадолго. Очередной вооруженный конфликт (а их было много при Людовике XIV) неизбежно нарушал экономическое и финансовое равновесие во французском обществе, разжигал социальные кризисы, потрясавшие фундамент королевства и само его здание.

Основанная на догматах католицизма, формула «Франция — это я» обожествляла королевскую власть. Но вместе с тем она была и одним из источников политической, идейной и нравственной слабости монархии, ее ошибок и иллюзий во всех сферах общественной жизни. Абсолютизм накладывал тяжелый отпечаток не только на внутреннюю, но и на внешнюю политику страны.