— Идем, Роззи, идем, все потом, успеешь еще насмотреться, — мой демон неумолимо тянул меня за руку сквозь бесконечную анфиладу воздушных залов с огромными, открытыми всем ветрам окнами. В эти окна то и дело залетали и вылетали те, кого здесь именовали сильфами — призрачные создания различной степени проявленности: кто-то был просто бледной белесой тенью, кто-то имел узнаваемые человеческие очертания, кому-то были не чужды краски в облике и одежде. В основном это были девушки. Нет, не так — те, кого я могла разглядеть, были девушками, молодыми, прекрасными и любопытными. Они кружили вокруг нас, беззастенчиво разглядывая меня, неизменно задевая краями своих одежд Лиса, и все напевали:

— Герлистэн, Герлистэн, ты вернулся, ты пришел… Познакомь, познакомь… Красивая… Милая… Живая!.. Она живая, живая, теплая…

— Брысь, — непочтительно отмахивался он, — Все потом.

И я то бежала за ним, то летела, не успевая переставлять ногами.

Наконец, он свернул на узкую лестницу куда-то вниз, под землю, и сильфы оставили нас, словно наткнувшись на невидимую преграду.

— Герлистэн, Герлистэн… — шелестело нам вслед. — Он повел ее туда, туда-а…

— К-куда «туда»? — как-то мне все это не слишком нравилось. — Лис? Или мне тоже теперь следует называть тебя Герлистэном.

— Хоть герцогом Александром, Роззи. Сейчас один из тех моментов, когда мне вообще без разницы.

В конце лестницы даже обнаружилась дверь. Тяжелая такая, дубовая, кованым железом обитая. И с большим навесным замком.

— В этом мире призраков кого-то останавливают запертые двери? — удивилась я.

— Да нет, просто красиво, — не останавливаясь, он легко прошел дверь насквозь и утянул меня следом прежде, чем я успела испугаться.

И мы оказались… в купальне?

Да, наверное, это помещение следовало назвать так. Огромным сводчатый грот с круглым бассейном в центре. Светящиеся каменные колонны, похожие на сросшиеся сталактиты со сталагмитами. Ниши в рост человека по периметру стен с дымящимися курильницами в каждой. И бурлящая вода в самом бассейне, от которой шел пар, похожий на дым от курильниц. Было довольно жарко, от ароматов незнакомых благовоний чуть кружилась голова.

— Идем, моя Роза. Не бойся, это хорошее место.

Он прыгнул в воду как был, не раздеваясь. И лишь вынужденно падая в бассейн за ним следом, я вспомнила, что одежд на нем нет, все лишь иллюзия, разноцветный туман. Как и на мне, впрочем.

Вода доходила мне до груди. И обжигала. И при этом вовсе не была водой. Или ею не ощущалась. Казалось, будто мы стоим в клубах горячего тумана, хотя мне и сложно смириться с мыслью, что туман может быть горячим.

— Жжется? — пытливо вопрошает мой демон. Киваю. — Это хорошо. Было б хуже, если бы ты почувствовала лишь холод.

Отпустив, наконец, мою руку, он сложил свои ладони ковшиком и, зачерпнув этой сомнительной субстанции, осторожно вылил мне на голову.

Я вскрикнула.

— Тише, моя прекрасная роза. Надо просто привыкнуть. Еще немного, — он вновь набрал полные ладони жаркой жижи.

— Н-не надо, — я отшатнулась. — Погоди, я сама, сейчас… Что мне надо этим? Умыться? Политься?

— Ну, желательно — насладиться, — знакомо завибрировал у меня в животе отзвук его невообразимо низкого голоса.

— Боюсь, это… слишком обжигающее для меня наслаждение, — возразила я, отступая от него на шаг. — Что это вообще? И зачем мне так срочно здесь купаться? Это превратит меня в сильфу?

— Что ты, Роуз, разумеется, нет. Разве я не сказал? — удивился Лис. — Прости, моя роза, замотался. Твой дорогой герцог несколько выбил меня из колеи… Это — Источник Жизни, сердце нашей Долины. Он дает силу, укрепляет здоровье, изгоняет болезни. Усиливает биение жизни в любом существе, что к нему приникнет. Источник бессмертия и власти сыттаров, предмет бесконечной зависти сильф… И способ пополнить жизненные силы одной безмерно истерзанной духами герцогини. Способ сохранить тебе жизнь, Роззи, — уточнил он в ответ на мое недоумение. — Не дать тебе потерять себя, прежде времени обратившись в сильфу.

— И чем так плохо быть сильфой? — уточняю подозрительно. — Ты всю дорогу рассказывал, что это прямо-таки замечательно.

— А разве нет? Быть свободной, летать, парить над землей со всеми ее проблемами и условностями?

— Тогда что я делаю здесь?

— Набираешься сил для поездки в прославленный Черный Замок.

— Куда?

— В замок Альк, что достался тебе от матери. Без хозяйки он не откроет свои секреты. Без живой хозяйки. А хозяйка его — ты.

— Ну вот, — стало горько, и я отвернулась и пошла бродить в горячем тумане. Впрочем, особо горячим он уже не ощущался. Приятно согревающим, скорее. — А я надеялась, ты беспокоишься обо мне. Хочешь сохранить мою жизнь просто потому, что она дорога тебе. Я — дорога…

— Роззи, — он тут же догнал и обнял за плечи. — Ты мне дорога, моя нежная, ты бесконечно мне дорога. Но пойми — твою жизнь мы не сохраним. Даже этим. При всем желании. Я сыттар, и каждый мой поцелуй приближает твое перерождение. Да, ты не будешь живой, но в своей не-жизни сохранишь и разум, и память, и чувства. И вечную молодость, и неувядающую красоту. И мои внимание и заботу.

— Но больше всего тебе нужен этот проклятый замок, — я развернулась и взглянула прямо в бездонные провалы его глазниц. — Для чего?

— Чтоб попытаться выиграть приз, моя роза. Чтоб попытаться выиграть приз, — и он поцеловал меня, прекращая все разговоры. Слишком нежный, чтоб я захотела отстраниться, слишком волнующий… привычный… любимый…

Я дернулась, когда он неожиданно погрузил меня в горячую субстанцию с головой, и все же вырвалась из его сладких, но лживых объятий.

— Что ты?.. Ты же говорил… твои поцелуи… забирают жизнь? — я и перепугалась, и все никак не могла отдышаться.

— Не здесь, Роззи, — он обезоруживающе улыбнулся. — Это единственное место, где они на тебя не влияют. Не тянут из тебя твою жизненную силу, не вливают мою. Просто дарят нежность, — он сделал маленький шажок ко мне, — наслаждение, — еще один шаг, — избавление от тревог. Единственное место, где я могу просто любить тебя, моя ненаглядная.

И он вновь заключил меня в объятья, а я больше не нашла причины, чтобы вырваться. Он целовал, и я отвечала, и целовала его сама, растворяясь в его нежности, уходя с головой в пьянящую страсть, словно в марево этого странного горячего тумана. Несет он мне жизнь?.. Или смерть?.. Сохраняет человеком?.. Превращает в сильфу?.. Я не знала, я не могла определить это, понять, почувствовать, и я просто сбегала. Хотелось верить ему, хотелось любить… И забыться в этой любви, в жарком танце невозможных прикосновений.

Наши тела сплетались — истончаясь, уплотняясь, меняя очертания, уже не удерживая формы. Мы были двумя языками пламени, свивающимися, проникающими друг в друга, сливающимися в одно и вновь распадающимися на два отдельных создания… Чтоб вновь прильнуть и вновь раствориться друг в друге. Это было безумно, волшебно, пьяняще… Он был бесконечной силой — могучей, подчиняющей, повелевающей моей слабостью. И он овладевал мною — жадно и жарко, пронзая до самых глубин естества, становясь моим внутренним стержнем — во всех смыслах — в этом пугающем мареве аморфной мягкости, тягучести и изменчивости, в мире бесконечных переливов света, цвета и формы, в бурлящем источнике неведомой мне формы жизни.

В этом странном месте, где форма перестала быть неизменной, все ощущения и эмоции обострились до необычайности, я казалась себе одним оголенным нервом, легчайшее прикосновение доводило до исступления, я теряла сознание, не выдерживая всплесков страсти. Но, стоило мне очнуться, и мы продолжали — Лис продолжал, и я вновь тонула в водовороте сладострастия, не желающая и неспособная остановиться…

— Спи, — помнится, сказал он мне когда-то потом, когда буря эмоций миновала. Когда все эмоции миновали, осталась лишь бесконечная усталость, да сладостная, томная удовлетворенность. — Теперь я за тебя спокоен. Мы вычерпали источник почти до дна, ты знаешь?

Я не знала, глаза закрывались, я уже едва осознавала, где я и что я, хотелось лишь покоя, тишины, темноты. А впрочем, последнее было не важно, я уже спала…

Проснулась одна. В роскошной спальне, так похожей на человеческую: с четкими очертаниями стен, мебели и предметов и еще более четкими ощущениями от них. Постельное белье скользило под пальцами холодным шелком, прикроватные столбики были теплым и твердым деревом, преобразованным искусной рукой резчика. Плитки пола были нагреты солнцем, глядящим сквозь огромные окна.

Или это не комната, это я стала вновь настоящей? Шлепая босыми ступнями по плиткам (и с наслаждением вслушиваясь в звуки собственных шагов) я поспешила к огромному зеркалу… Эммм… Чуть смутилась и резко рванула на себя дверцы стоящего рядом шкафа (его ребристые ручки при этом болезненно врезались мне в ладони, и я почувствовала почти восторг). Одежда в шкафу имелась. Далекая от привычной мне моды — что-то запашное, струящееся, полупрозрачное, но при этом многослойное, то есть отнюдь не столь откровенное, как мне показалось сначала. Облачилась, наслаждаясь прикосновениями ткани к коже. Вновь с улыбкой вернулась к зеркалу, покрутилась, любуясь собой, попыталась уложить волосы в простую прическу, имеющихся в наличии шпилек на что-то серьезное мне бы не хватило.

Непрестанно улыбалась. Лис (даже будучи Герлистэном) не солгал: его источник и впрямь не отобрал у меня жизнь, но вернул ускользающие от меня жизненные силы. Да, конечно, он сказал, что ему просто нужно, чтоб я оставалась живой ради какого-то, одному ему ведомого приза, но все-таки… Ну а что он должен был мне сказать? Высокопарно в любви признаться? Так все равно бы не поверила. Слова — ничто, дела…

— Красиво, — послышался мелодичный голосок от окна.

Обернулась. На широком подоконнике лишенного, как и во всем дворце, рам и стекол окна, сидела белокурая сильфа. Достаточно яркая, ее лицо и одежда еще хранили первозданные краски, однако воздушная и прозрачная, как и все призрачные девы.

— Свет жизни в твоих глазах, — пояснила она в ответ на мой удивленный взгляд. — Флер живого тепла, струящийся вокруг… Здесь давно не было живых.

— А ты? — не удержалась я от вопроса. — Ты была когда-то живой?

Она рассмеялась.

— Конечно. Мы все были. Живыми, любимыми, единственными… Твой господин уже сказал тебе, что ты — Единственная, Избранная, Особенная, Не-Такая-Как-Все-Прочие-Что-Были-Прежде?

— Нет, — я озадачилась. — А что, должен был?

— Ну, обычно они это говорят, когда берут из мира новую жертву.

— Жертву?

— А ты себя кем вообразила, королевной? Так могу разочаровать: ты такая же, как и все мы. Жертва, что приносит Дэус восемь раз за каждое столетье во исполнение древнего договора, чтобы и дальше единолично править этим миром.

Звучало мрачно, но…

— Но я не ощущаю себя жертвой. Скорее — молодой женой. Герлистэн добр и внимателен. Да, у него есть свои… странности, и этот мир — не совсем то, что я ожидала обрести в браке, но ведь я счастлива с ним. Так что мне за дело до Дэуса и его жертвоприношений?

— Возможно, и никакого, — согласно кивнула головкой моя собеседница. — Тогда тебе, наверно, не будет слишком скучно, пока твой «муж» станет общаться с другими своими «женами».

— Другими? — мой голос чуть дрогнул. Я никогда не думала про других.

— Ну да. Ведь он «женится» каждые сто лет вот уже… даже и не помню сколько, — дева легкомысленно пожала плечиками.

— Но сто лет — это больше, чем человеку дано прожить, и…

— И людей здесь нет. А сильфы бессмертны. И сто лет спустя ты будешь бессильно смотреть, как твой Герлистэн приведет другую. Следующую. Очередную, поименованную Единственной. А потом минет еще сто лет, и еще… Ты будешь бледнеть, растворяясь в воздухе, он позабудет твое лицо и имя, но все так же будет менять своих жен, выпивая их досуха и заменяя следующими жертвами Дэуса…

— Зачем ты говоришь мне все это? — улыбаться уже не хотелось. — Ты — его бывшая «жена»?

— Бывших здесь не бывает. Все — действующие, — усмехнулась сильфа. — Ты ведь уже видела их, бесконечным облаком вьющихся над долиной? Сыттаров — восемь, вот и считай. Одна восьмая всех, кого ты видела — «жены» твоего любезного Герлистэна. И каждую из них он «любил», каждой расточал комплименты, каждой обещал… Что он тебе обещал? Вот то же самое… Но про меня не тревожься, я — не его.

— А чья?

— Разве это важно?

— Не знаю, но… Надо же как-то знакомиться. Как у вас тут принято представляться?

— Да какая разница, что тут принято?! — она так возмутилась, что даже взлетела над подоконником. — Тебя что, все устраивает? Ты так любишь этого монстра, что готова отдать ему свою жизнь и душу, раствориться в толпе его безликих «жен»?

— Но… разве у меня есть выбор?

— Да ты что, совсем глупая?! У тебя есть жизнь! Ты живая еще, ты настоящая! Так не дожидайся, пока станет слишком поздно! Беги! Возвращайся назад, к людям, проси о помощи.

— Но куда мне бежать? Я его жена. Отец лично отвел меня к алтарю, он не примет меня назад, а больше…

— Чья ты жена, девочка? Разве сыттара Герлистэна? Разве ему отдал тебя отец?

— Нет… Вернее, да… Отец отдал меня Гэрлистэну, просто он не знал этого, — я совсем запуталась.

— А настоящий твой муж — тот, что пред Дэусом и людьми? Кто носит твою брачную звездочку?

— Настоящий… — я лишь горько вздохнула. — Какой же он «настоящий»? Он меня в жены не брал, он со мной не знаком даже… Как я к нему заявлюсь, что скажу? Да он же мне не поверит — ни единому слову! И хорошо, если просто с крыльца спустит, а не на костер, как ведьму, отправит…

— Ты ему, кстати, жизнь сломала, ты знаешь? — с деланным равнодушием пропела сильфочка.

— Кому? — оторопело уставилась на нее я.

— Мужу своему, — пожала она изящными плечиками. — Не думала об этом? У него планы были, карьера… Он жениться, между прочим, собирался. А его в храме изменником огласили и двоеженцем. Как полагаешь, какого это?

— Полагаю, неприятно, — согласно кивнула я, вглядываясь в свою гостью внимательней. — Вот только разве это моя вина? Разве я все это устроила? Разве я выбирала его в мужья? Разве от меня вообще хоть что-то зависело? — с каждым новым вопросом я подходила к окну все ближе, и под конец просто уперлась в подоконник, с которого она предусмотрительно слетела прочь, и теперь висела в воздухе метрах в двух от меня. — Так почему же ты обвиняешь в его сломанной жизни меня? Даже ты — хотя утверждаешь, что попала сюда совершенно так же, как я — обвиняешь во всем меня! Так с чего мне ждать, что герцог сочтет иначе? И откуда ты, кстати, знаешь, кто мой муж и чем он занят?

— Следила, — недовольно буркнула она, растеряв былой напор.

— За кем, за нами?

— За герцогом Александром. Что ты на меня так смотришь? Герлистэн твой приказал, вот я и следила.

— Почему это он тебе приказал? — что-то не сходилось. — Ты сама мне сказала, что ты — «не его». А «его» здесь — сотни душ летает. Так с чего бы ему приказывать чужой сильфе?

— Его, не его — какая разница? — раздраженно отозвалась моя собеседница. — Мой господин твоему что-то задолжал, вот и расплатился моими услугами. А зачем да почему — не дело сильфы вникать в интриги сыттаров. Ты интересуешься совершенно не тем! И думаешь не о том!

— И о чем же я, по-твоему, должна думать? — раз уж она освободила мне подоконник, я решила на нем устроиться. Было высоковато — я, оказывается, была в башне, на одном из верхних ее этажей. Но высота меня не страшила, а вид из окна открывался воистину великолепный.

— О своем муже, — наставительно поведала сильфа. — О своем настоящем муже, который вот уже сколько дней без отдыха ищет тебя по всем дорогам королевства. Разве тебя не учили быть верной женой? Разве ты не знаешь, в чем твое женское предназначение? Ты должна облегчать жизнь своего мужа, а не усложнять ее. Наполнять ее комфортом и уютом, а не проблемами и неустроенностью.

— Но я жена Герлистэна, — отчаянно пыталась я сопротивляться правде ее слов. — Меня ему отдали, мою ладонь отец в его ладонь вкладывал. Я Герлистэну должна быть верна и в делах и в мыслях. Герцог мне не муж, это только фикция! — герцога я боялась. Безмерно, до дрожи в коленях. Одно то, что он глава Тайного Сыска, делало его в моих глазах просто чудовищем. А уж если у него из-за меня и свадьба расстроилась…

— Да не нужна ты сыттару! — убеждала меня неугомонная сильфа. — И не жена ты ему! Собственность! Инструмент для манипуляций! Так хочешь превратиться в ничто? В колыхание воздуха, в дуновение ветра?.. А герцог тебя спасет! У него есть доступ в архивы Храма, он знает уже все о сыттарах, он избавит тебя от участи сильфы!

— Разве это еще возможно?

— Конечно! — с готовностью кивнула она. — Пока ты жива — все возможно. Но живой ты останешься здесь недолго. Потому — спеши! Спеши! — резко вспорхнув в сторону, она метнулась в толпу пролетающих мимо сильф и исчезла из виду.

В ту же минуту дверь за моей спиной распахнулась, и вошел сыттар. Мой сыттар. Герлистэн. Одет он был в такие же длиннополые, многослойные одежды, как и у того сыттара, что встречал нас. И даже нелепый тканный валик на голове имелся.

— Любуешься видами? — подойдя, Лис мягко обнял, целуя в шею.

— Думаю, — отозвалась, стараясь не реагировать на его нежность. — Если я сейчас спрыгну — я упаду или полечу?

— Упадешь, хоть и не разобьешься. Но ударишься больно. Человеческого в тебе сейчас достаточно много, твоя воздушная часть сумеет лишь чуть замедлить падение. Поэтому лучше не пробуй, ладно?

— Да я не хотела, просто… На всякий случай.

— Я понял, — он тоже взобрался на подоконник и уселся рядом, свесив наружу ноги. — Знаешь, мне многое не нравится в этой долине, но я никогда не уставал любоваться ее красотой, — поделился Лис, осторожно беря меня за руку и переплетая свои пальцы с моими. — Она впечатляет, верно? И в тысячный раз, как в первый.

— Наверное. Я пока не знаю, впечатлит ли меня этот вид, когда я увижу его в тысячный раз, но сейчас… Да, красиво. И мне, наверное, даже не жаль, что я сюда попала и все это увидела. Вот только… Скажи, в мне обязательно становиться сильфой? Просто… Может, есть какой-либо способ, чтобы мне остаться человеком?

— Увы, моя роза. Если только…

Я взглянула с надеждой.

— …Заставить богов изменить их божественные законы, — продолжил он с невеселой усмешкой. — Как думаешь, сумеем?

— Смеешься, — я попыталась скрыть разочарование, но, наверно, не вышло. А я ведь так надеялась, что он мне не врет. Что он подтвердит слова той сильфы. Возможно, я бы даже… Нет, глупости. Он сыттар, у него свои планы, свои интриги. Я ему — инструмент.

— А ты помнишь по именам своих прежних «жен»?

Он взглянул с удивлением:

— Конечно. С каждой из них я прожил сто лет. Думаешь, это мало? Полагаешь, это можно забыть? — он несогласно покачал головой. — Это больше, чем прожил в браке любой человек. Это больше, чем люди вообще живут… И где-то к концу этого срока личность стирается, видно не выдерживает больше, чем заложено природой. Даже с учетом перерождения — не выдерживает… — он казался задумчивым и печальным.

— Это потому они такие прозрачные и бесцветные?

— Да, моя Роззи. Чем старше, тем меньше индивидуальных черт они сохраняют… Но ты учти, это возраст, который измеряется столетиями. Тот, что за сроком человеческой жизни, — он нежно обнял меня за плечи, притянул к себе. — А первые сто лет жизни сильфы — это столетие молодости, красоты, энергии, силы. Ты не только многое можешь из того, что людям недоступно, но и многое хочешь. Тебе сейчас не понять, но это важно — хотеть. Пока ты желаешь — ты существуешь. Ты настоящая, даже если отныне ты легче воздуха. Желай, моя Роззи! А я буду с тобой. Все эти сто лет я твой, моя маленькая герцогиня, тебе не стоит во мне сомневаться, — Лис мягко поцеловал меня в висок, ласково провел рукой по волосам и вновь обнял, бережно прижимая к своему телу. — Ты ведь слышишь, как они зовут меня, Роззи? — продолжил с невеселой улыбкой, кивнув на мелькающих в отдалении сильф. — Видишь, как вьются вокруг? Они уже мало осознают себя, еще меньше способны помнить, их разум почти угас… Но если бы я обижал их, Роуз, если бы предавал, причиняя боль, разве сохранили бы они в своем почти небытии столь искреннюю симпатию ко мне?.. Нет, белая моя роза, это было бы невозможно. Чем древнее сильфа, тем менее свойственно ей притворство. Они бесхитростны, словно порывы ветра, а в их душах царят отзвуки тех эмоций, что владели ими когда-то. Самых искренних, самых сильных…

— Но я говорила с одной из них. Прекрасно она себя помнит. И вовсе не лучится любовью к сыттарам. И благодарности за свою новую жизнь отнюдь не испытывает.

— Уже говорила? — удивился Лис. — И когда успела только? На минутку, вроде, оставил… Как ее имя, она сказала?

— Не захотела. Зато рассказала, что ты посылал ее шпионить за герцогом Александром.

— Анабель, — спокойно кивнул Герлистэн. — Которую братец Ландалиан давеча разыскивал. Выходит, уже вернулась. Ну вот, а он тревожился… Да, посылал, моя роза, — подтвердил он ее слова. — Но не совсем шпионить, скорее заинтриговать… Впрочем, неважно. Анабель очень юная сильфа, ей лет двадцать где-то… Прошло с тех пор, как она стала сильфой, я имею в виду, — пояснил сыттар. — Человеческий возраст мы не считаем. И — да, она прекрасный пример того, что я рассказывал: первые сто лет сильфа — личность. Практически человек, но с нечеловеческими способностями. А что до ее нелюбви к сыттарам, так она не моя, а за всех сыттаров я не в ответе. Тут как с замужеством, Роуз. Кому-то везет, кому-то нет.

— С замужеством… — задумчиво кивнула я, вспоминая слова той сильфы. — Скажи, а по закону… по божественному закону, в глазах Дэуса… я все-таки жена герцога? Или твоя?

— В глазах Дэуса? Разумеется, герцога. Это ж Дэус. Он чтит букву… Но ты ведь, помнится, решила жить не по букве, а по духу. А с этим не к Дэусу, с этим — к Дэе. Вот в глазах богини ты была бы моей.

— В глазах Черной богини? Нашел, чем обрадовать. Она же проклята, она несла абсолютное зло!

— Так уж и несла? — он лишь посмеялся. — Ну и рассказывают же нынче сказки о временах ушедших!.. Ладно, не будем спорить о богах, моя прекрасная роза. Идем, я лучше покажу тебе твой новый дом, познакомлю со всеми. А то с утра я был непростительно невежлив, — и он утянул меня обратно в комнату, чтобы вывести через дверь и показать дорогу в другие помещения дворца.

Как объяснил мне Лис, башня, где я очнулась — его личные покои. Здесь восемь сыттаров — и восемь башен, по одной на каждого. В башню сыттара можно проникнуть лишь по его личному приглашению. А вот соединяющие башни залы, галереи и сады считаются общими, они доступны для всех обитателей долины.

— А все твои сильфы — они, как и я, живут в твоей башне? Или… в башню ты селишь только последнюю, а когда берешь новую — предыдущую выгоняешь прочь, в общие залы?

— Я никого не выгоняю, Роззи, что за страхи? — он нежно обнял меня, поцеловал в висок. — Мой дом — их дом. Твой дом. Всегда… Другое дело, что с годами… десятилетиями… столетиями… человеческие привычки уходят, человеческие потребности забываются. Все эти лестницы, двери, столы, кровати уже не кажутся ни нужными, ни удобными. Кажется приятнее спать в облаках, нежиться на ветру, искриться в каплях дождя… И выделенные некогда сильфе покои пустеют… А потом обзаводятся новой хозяйкой.

— Как это жутко, — я почувствовала, что меня колотит озноб. — Ты словно привел меня в место для умирающих. В такую больницу, откуда выход лишь на тот свет. А теперь рассказываешь, как именно я буду здесь умирать. Как все они здесь умирали.

— Роззи, милая, да о чем ты? Я говорю не о смерти, я говорю о перерождении. О вечной жизни, новых возможностях…

— Но я не хочу такой жизни, Лис! — воскликнула отчаянно, сжимая его пальцы. — И даже новых возможностей. Потому что я не хочу терять память, разум, становиться просто порывом ветра! Безликим, безымянным, безумным…

— Через сто лет, Роуз. Это случится только через сто лет, — попытался он меня успокоить. — Осталась бы ты человеком — ты бы столько даже не прожила. Состарилась бы, умерла от болезней. А что потом, Роззи? Полное небытие уже лет через шестьдесят в лучшем случае. Разве это лучше?

— Не знаю, — я зябко поежилась. — Я, наверное, очень приземленная девушка. Мне всегда очень простых вещей хотелось. Мужа, которым я могла бы гордиться. Детей. Достаток в доме…

— В моем доме ты никогда и ни в чем не будешь нуждаться.

— Потому что с каждым днем мне будет нужно все меньше? — усмехнулась невесело. — Это не совсем то же самое… А еще я всегда хотела, чтоб мой муж был только моим. Чтоб я была его единственной женой, а не очередной… даже не женой — временной любовницей, до тех пор, пока не выйдет мой срок, и в моих покоях не поселится новая жертва, выдернутая, как и я, из привычного ей мира.

— Да ты ненасытна, моя маленькая Роззи, — он лишь улыбнулся. — Ста лет моей любви тебе мало, ты хочешь вечность.

— Я согласна и на шестьдесят. Лишь бы только знать, чувствовать, что это действительно любовь. Что за твоими улыбками, масками, превращениями есть что-то настоящее, незыблемое. Что все это не игра ради приза из Черного замка…

— Тебя пугает видимая изменчивость? Я уже говорил — не смотри глазами, — он остановился и обнял меня, притянув к своей широкой груди. — Закрывай глазки, Роззи, вот так… Постарайся не думать, просто чувствовать… Тебе ведь тепло со мной? Спокойно? Тебе уютно, когда я тебя обнимаю?

— Сладкая смерть, — прошептала, не открывая глаз и не размыкая объятий. — Вот что ты такое, Лис: сладкая смерть…

— Что-то ты совсем у меня расклеилась, — он нежно поцеловал меня в лобик и отпустил. — Идем, познакомлю с девочками. Самые юные в это время обычно кружат вокруг бассейна.

Мой сыттар подхватил меня на руки и понес — еще по коридорам, но уже оторвавшись от земли и не перебирая ногами. Свернул в арку, вылетел в сад, перелетел кусты, стриженные, будто изгородь. И опустился на широкой зеленой лужайке, в центре которой действительно был бассейн.

Вода плескалась и пенилась, воздух полнился голосами и смехом, сильфы резвились. Трое или четверо были в воде, еще несколько — на берегу: кто сидел на краю бассейна, покачивая ножкой, кто кружил над водою в воздухе. А в самом центре бассейна стоял сыттар с волосами сине-зелеными, словно вода, из одежды на котором я смогла разглядеть лишь плотную повязку на глазах. Разводя в стороны руки, он пытался поймать хоть одну из кружащих вокруг прелестниц. Тоже, кстати, не слишком сильно одетых. Временами ему это удавалось, но красавица тут же растворялась туманом, чтобы со смехом возникнуть уже в отдалении, оставив в руках сыттара лишь какую-то часть своих одежд: кто поясок, кто венок, кто ленту, кто бюстик — у кого что осталось. Сыттар невозмутимо откидывал добытый предмет на бортик бассейна, где возвышалась уже значительная кучка добытых им трофеев, и вновь приступал к охоте на веселящихся бесстыдниц.

— Привет, красавицы! — привлек их внимание Лис, дав мне какое-то время полюбоваться действом. — И тебе, красавец, хорошего дня!

— А у меня он уже хороший, — воспользовавшись тем, что все отвлеклись на Лиса, сыттар в бассейне резко метнулся в сторону и поймал зазевавшуюся сильфу. Судя по ее смеху, она не слишком сильно расстроилась. И совсем не смутилась, когда его ладони накрыли ее обнаженную грудь прямо на глазах у всех присутствующих. Присутствующих, впрочем, тоже ничего не смущало. — Смотрю, ты привел нам новую подружку? Присоединяйся, малышка, с нами весело! — словно в подтверждение его слов пойманная им девица взвизгнула и со смехом исчезла, оставив в его руках собственные волосы — ничего более на ней попросту не было.

— Нечестно! — тут же возмутился сыттар.

— А это был парик, — заявила прелестница, появляясь в воздухе в двух шагах от него, по-прежнему с волосами — но уже не черными, а рыжими.

— Парик, парик, — согласно захихикали остальные. — Ты должен ловить еще!

— Ведь жульничаете же! — покачал головой сыттар, снимая повязку и прожигая меня провалами своих бездонных глаз.

— Мы? Никогда! — сильфы вновь весело расхохотались, и даже сомнений не осталось — жульничают. Всегда. И сыттара это устраивает.

— Знакомься, Роззи, мой брат Редириан, любимец сильф и русалок, — Лис, наконец-то нас познакомил.

— Очень приятно, — вежливо кивнула зеленоволосому. — А здесь есть и русалки? — заинтересованно обернулась к Лису.

— Увы, нет, — делано печально вздохнул мой господин и повелитель. — Но если б были — обязательно бы влюбились.

По лужайке вновь прокатился заливистый смех. Редириан бросил в братца свою мокрую повязку. Тот поймал, покрутил в руках.

— Что, предлагаешь мне занять твое место?

— Да, да, Герлистэн! — тут же обрадовались сильфы. — Поиграй с нами, поиграй!

— Не-не-не, этак ты у меня всю их любовь отнимешь! — немедленно воспротивился Редириан. — И вообще, тебя еще братец Касавьен с отчетом ждет. А ждать он, ты же знаешь, не любит… Иди-иди, а я уж за девушкой пригляжу, — тут он выбрался из бассейна нам навстречу, заставив меня жутко покраснеть — одежды на нем действительно не оказалось совсем. — О, прошу прощения, моя нимфа, нравы здесь вольные, а гости из внешнего мира бывают так редко, — выхватив из рук Лиса свою тряпку, он небрежно повязал ее вокруг бедер. — Так лучше?

— Немного, — руку Лиса я отпускать не спешила. — И насколько вольные нравы? Я что… я обязана с каждым твоим братом тут так… резвиться? — попробовала выяснить у своего недомужа.

— Ну откуда обязанности, Роуз, это просто отдых, — мягко улыбнулся мне Герлистэн. — А одежды — в мире воздуха это так несущественно. Здесь даже тела порой несущественны, ты же видишь. Так что это скорее игра в телесность, чем телесные игры. Хочешь — играй, не хочешь — лети куда-то еще…

— Играй, — зазвенело вокруг. — Играй, играй, играй! — сильфы (тоже уже прикрывшиеся видимостью одежд) окружили нас, настаивая на более близком знакомстве.

— В самом деле, Роззи, не стоит так сразу пугаться. Останься с девочками, пообщаетесь, — поддержал их Лис. — А братца я заберу. Ему тоже не помешает послушать то, что я собираюсь сказать Касавьену. Не целыми ж днями хвост в бассейне отращивать.

И они ушли, бросив меня среди сильф, а я несколько оторопело смотрела им вслед, отмечая, как фигура Редириана на ходу обрастает приличествующей сыттару длиннополой многослойной одеждой, и даже валик вокруг головы появляется.