1

Мария несчастна. Это видно с первого взгляда. Серая вязаная шапка почти налезла на брови, хотя на улице тепло, из-под шапки торчат нестройные кончики некрашеных волос. Светлые глаза и аккуратные тонковатые губы тоже не накрашены, маникюра на руке, нервно теребившей пуговицу на куртке, нет.

Мария казалась женщиной молодой, но какой-то потухшей изнутри. Приглядевшись, Ленка поняла, что Мария очень сутулилась, словно хотела казаться меньше, но казалась старше, этакой молодой старушкой.

– Что, прям сразу начинать рассказывать? – спросила она, не глядя на Ленку.

– Как Вам удобнее, – как можно дружелюбнее отозвалась та.

– Сначала я хочу узнать, сколько будут стоить Ваши услуги.

– Я же сказала по телефону, что оплата по факту… выполнения работ, – Ленка чуть замешкалась, не зная, как назвать то, что, наверное, должно было произойти.

– И все-таки. Примерно. У вас же есть опыт. Сколько стоит вернуть мужа?

Мария произносила слова по одному на каждом выдохе. Веско и четко.

– Недорого, – ответила ей Ленка.

– Почему? – та впервые подняла на собеседницу светлые, почти бесцветные, глаза.

– Ну потому что не я же буду Вам мужа возвращать, а Вы сами.

– Как это не Вы?!

Они встретились за столиком кафе большого торгового центра. Через минуту нахождения рядом с этой женщиной, Ленка поняла, что нервничает, но не потому, что не уверена в себе, а потому что ей передалось волнение ее собеседницы. Мария то и дело смотрела в сторону большой шумной детской комнаты с лабиринтом. Еще через пару минут до Ленки наконец дошло, что где-то в гуще бегающих и орущих детей в колготках находится ребенок этой женщины. И до момента, пока Ленка не сказала, что она сама будет возвращать своего мужа, Мария была даже как-то слегка безучастна к своей «спасительнице», хотя теребящая пуговицы рука ее выдавала. А тут она внезапно оживилась, подалась вперед, но оживление это было слегка агрессивным.

– Конечно, не я, – Ленка тоже подалась вперед, но понизила голос и прищурилась для убедительности. – Муж Ваш и вернуть его сможете только Вы. Я ему никто, как же я могу на него повлиять?

– Я Вам расскажу, что ему сказать, Вы ему скажете – и он все поймет. И вернется.

– А Вы сами?

– Он меня давно не слушает, – плечи женщины еще сильнее опустились.

– Маша, давайте по порядку, – предложила Ленка. – И не выпить ли нам по кофе?

– Я не пью кофе, мне нельзя, я кормлю грудью, – ответила Маша.

– У вас маленький ребенок! – Ленка обрадовалась такому поводу начать разговор с другой точки и, возможно, вывести его в нужное русло. – Мальчик или девочка?

– Мальчик. Почти два года.

Ленка поняла, что не может скрыть недоумения. Детей у нее не было, но даже она знала по многочисленным приятельницам, что те из них, которые не смогли или не захотели отлучить ребенка от груди к двум годам, уж по крайней мере ели все подряд.

– У сына аллергия на кофеин? – участливо спросила она.

– Нет. Не думаю. Я не проверяла. С тех пор, как он родился, я ни разу не пила кофе. Ни к чему это.

– Ладно, я поняла, а чай вы пьете?

– Пью зеленый без добавок, – на автомате ответила Мария.

– Отлично. Я пойду закажу.

Пока Ленка стояла в очереди у бара, она внимательно рассматривала свою новоиспеченную клиентку со стороны. И, говоря откровенно, каким-то краешком сознания уже понимала сбежавшего мужа. Лет этой Маше было около 27, может, ближе к 30. Но черная куртка, вроде, современного фасона, но при этом висящая на сутулых плечах, наводила тоску и прибавляла не меньше десятка лет своей хозяйке. Вязаная шапка, надвинутая на самые глаза и не снимаемая даже в кафе, явно скрывала отсутствие какой бы то ни было укладки, а то и вовсе волосы, которые не удалось вовремя помыть. Ленка со стыдом поняла, что когда она пользуется этим приемом, грязный замысел наверняка так же видно невооруженным взглядом.

«Клянусь, никогда больше!» – пообещала она себе.

То, что Маша то и дело присматривалась к происходящему в детском лабиринте хаосу и несколько раз порывалась метнуться к нему, говорило Ленке о том, что ребенок, находящийся в эпицентре событий, явно нечасто в него попадает, и мать явно боится, что ее чадо кто-то уронит, или поколотит, или обидит грубым словом. Получив чай, наблюдатель вернулся на исходную позицию – Ленка снова уперлась взглядом в колючие и неприветливые светлые глаза.

– Маша, у Вас в детской комнате еще один ребенок?

– Да. Дочь. Ей 8 лет.

– И давно ушел муж?

– Три недели назад.

– И почему он ушел? У него есть другая женщина?

От этих вопросов и так поникшая Маша сжалась и еще ниже опустилась над столиком.

– Я не знаю. Думаю, что нет. Я бы заметила. Он ушел и живет у своей мамы.

– Так почему он ушел?

– Мы поссорились. Он сказал, что я его достала, что у него больше нет сил. Взял зубную щетку и ушел.

– А почему у него нет сил? Он много работает?

– Обычно. Как все. Домой приходит… приходил в начале восьмого. Я не знаю, почему у него нет сил. Я думаю об этом три недели, и не могу понять. Ведь на самом деле, это у меня нет сил. Я круглые сутки с детьми. Все на мне – хозяйство, уборка, готовка, дети. Я три раза в день готовлю еду, чтобы сын ел свежее. Я встаю в пять утра, готовлю завтрак, отвожу дочь в школу, потом забираю ее, три раза в неделю вожу ее в музыкальную школу, вечером делаю с ней уроки. Я мою полы каждый день! И это у него нет сил, Вы представляете?!

Маша оживилась, из брошенной женщины на глазах превращаясь в женщину, которая во всем права. Она говорила и смотрела в упор на Ленку, и та понимала, что сейчас должна восхищенно ахнуть, но не ахалось. В Ленке нарастало легкое недоумение.

– Маша, простите, а зачем вы моете полы каждый день?

– Как зачем? – сейчас недоумение проявилось на лице ее собеседницы. – Ведь в доме маленький ребенок. В доме должна быть идеальная чистота.

Ленка смотрела на шапку, надвинутую на брови, на ногти, давно не знавшие маникюра, и начинала понимать кое-что.

– Хорошо, понятно. Вы, я вижу, идеальная хозяйка. Но из-за чего тогда вы поссорились с мужем?

– Он предложил поехать в санаторий на выходные. Вдвоем. Я отказалась – и он разозлился.

– А почему Вы отказались? – искренне не поняла Ленка. Представила, как Роман зовет ее на выходные в санаторий… Ну, хотя бы на турбазу. И представила, как она немножечко умирает от счастья от самой возможности такого предложения.

– Я не могу бросить детей на выходные. Я ведь прежде всего мать.

Ленка пристально посмотрела на эту «прежде всего мать». Да, немного не так она представляла себе тех женщин, из-за которых ей всегда невыносимо было читать форумы о материнстве.

– Но муж, наверное, тоже подумал о детях, прежде чем предложить поехать в санаторий? Куда он предлагал их деть?

– Он предложил оставить их у своей мамы. – в голосе Маши нарастало возмущение. – Но я не могу доверить детей, особенно младшего, свекрови. Я ни разу не оставляла его ни с кем с самого рождения.

– Почему?!

– У Вас есть дети? – собеседница прищурилась и перешла в наступление.

– Нет. У меня нет детей. – Ленка постаралась ответить невозмутимо, но ощутила, что шея и щеки начинают предательски покрываться красными горячими пятнами.

– Тогда Вы вряд ли сможете меня понять, – и хотя улыбка прежде всего матери была снисходительно-ироничной, Ленка с удовлетворением отметила, что она все-таки может улыбаться.

– А Вы постарайтесь мне объяснить, – в тон ответила Ленка.

– Просто я никому не доверяю. Мои дети привыкли есть свежее. Одеваться только в чистое. Они часто болеют, поэтому в доме не должно быть лишних микробов. Только я сама могу обеспечить для них нужный порядок. Больше никто. По этой же причине мы редко ходим по гостям, редко бываем у наших бабушек. И оставить детей с бабушкой на выходные я не могу. Я себе просто не могу этого представить!

– Ну, а мужу Вы доверяете?

– В каком смысле?

– С ним Вы можете оставить детей, чтобы пойти прогуляться или сходить к косметологу, например?

– Вы что, издеваетесь?

– Нет. Я спрашиваю.

– С мужем я не оставлю детей ни при каких обстоятельствах. Он их будет кормить пельменями и бутербродами. Он ничего не умеет по дому. Я даже не уверена, что он знает, где лежат тряпки для пыли.

– Чтобы выйти прогуляться, необязательно учить мужа готовить. Это же всего пара часов.

– Прогуляться я могу и с детьми, – отрезала Мария и обеспокоенно посмотрела в сторону детской комнаты.

– Но неужели Вам никогда не хотелось отдохнуть от детей, Маша? – Ленке стало по-настоящему интересно.

– Что значит – отдохнуть от детей?

Вопрос прозвучал как-то даже с угрозой.

– Ну Вы же живой человек, Маша, Вы же можете уставать. Маленькие дети – это тяжело.

– Я не имею права уставать, Елена. Я мать.

– Любой человек имеет право уставать, даже от очень любимых детей, – мягко возразила Ленка и поняла, что несвоевременно.

– Лена. У Вас просто нет детей, и Вы не сможете меня понять. Дети – это счастье любой женщины. И то, что я не высыпаюсь, например, – это мелочи. Все это забудется, когда они вырастут.

– Хорошо. – Ленка вздохнула. – Давайте вернемся к мужу. Как у вас было с интимной жизнью до того, как он ушел?

– Разве обязательно об этом говорить? Причем тут интимная жизнь? – спросила Маша быстро и нервно, и легкая агрессия снова выдала ее. Она точно понимала, что это здесь «причем».

– Обязательно, если мы хотим вернуть мужа. Мы хотим?

– Да, хотим. Но Вы поймите, мне не очень удобно разговаривать об этом с малознакомым человеком, – агрессии поубавилось, зато на щеках Ленкиной собеседницы появился легкий румянец.

– Я понимаю, но мы же как раз знакомимся. Итак, что там с интимной жизнью? Когда в последний раз?

Маша уставилась в пустую чашку из-под чая.

– Еще до рождения сына. Вернее, до беременности.

Ленка ожидала услышать что-то подобное, но все равно не смогла скрыть своего обалдения.

– То есть два с лишним года кто-то один из вас уклоняется от выполнения супружеского долга? Кто?

– Ну, почему уклоняюсь?! – вспыхнула молодая мать. – Беременность была проблемная, потом ребенок маленький, ночами не спал, ну какой уж тут супружеский долг! О чем вы вообще говорите?! Сын до сих пор спит с нами. Вернее, между нами. Я же не могу выгнать ребенка из кровати ради секса с мужем!

– Но это же ваша супружеская кровать! – воскликнула Ленка. Парочка за соседним столом – совсем молоденькие парень и девушка – нехорошо посмотрела в сторону подпрыгивающих на своих стульях женщин.

– Вы говорите, как мой муж! Но я же мать прежде всего! – еще громче воскликнула ее собеседница.

Они помолчали. Ленка подбирала слова. Потом спросила:

– Маша, ну а зачем вам муж? Зачем вам его возвращать?

Маша молча смотрела на нее, и Ленка поняла, что впервые у ее собеседницы нет заготовленного ответа.

– Вы с мужем не спите. Вы ему не доверяете. В хозяйстве он вам не помощник. Зачем? Он перестал вас содержать?

– Причем тут деньги?! – Маша слегка подскочила на стуле, и этот порыв наглядно показал Ленке, что деньги действительно не причем. – В нормальной семье должен быть муж! У детей должен быть отец!

– Он не общается с детьми?

– Общается, приходит почти каждый день.

– Значит, у них есть отец.

– Но это не то!!!

Они снова замолчали. Потом Маша, выдавливая из себя по слову, сказала:

– Вы меня совсем не понимаете. Я обрадовалась, когда позвонила и узнала, что Вы – женщина. Я думала, Вы меня как женщину поймете. Думала, что поможете. А Вы совсем, совсем меня не понимаете. Это же так просто. У детей должен быть дом, семья, мама и папа. Все остальные варианты – это не то, это не по-настоящему.

– Маша, ну, положа руку на сердце, вы же понимаете, почему он ушел? – Ленка наклонилась к собеседнице и с надеждой заглянула в ее светлые, как она сейчас заметила, серые глаза.

– Нет. Я не понимаю. У нас все было хорошо. Дома всегда чисто, наготовлено, рубашки все поглажены, полы помыты. Детьми я сама занималась, его не трогала. Мы почти не ругались. Все было хорошо.

– Видимо, это не главное?

– А что главное? Думаете, он из-за секса ушел?! – Ленку накрыло волной чужой ненависти. И еще она видела, что эта мысль все-таки уже приходила в голову ее собеседницы, но, видимо, изгонялась.

– Если честно, я не знаю, из-за чего он ушел, – вздохнув, ответила Ленка и выпрямилась. – Но я возьмусь Вам помогать только при одном условии.

– При каком?

– Только при условии, что Вы любите Вашего мужа, Маша.

Маша замолчала. Она смотрела в сторону детской комнаты и, нахмурившись, думала. Ленка смотрела на нее со стороны, снова и снова пыталась представить, какая эта Маша, когда она без шапки, дома, в халате или спортивном костюме. Какая она, когда смеется. Или играет с детьми. Какая она – настоящая?

– Елена, – Маша смотрела напряженно. – Я люблю своего мужа. Честно. Просто я так давно не думала об этом… Но я не уверена, что это главное.

– А я уверена! – Ленка рассмеялась с облегчением.

– Значит, Вы мне поможете?

– Я постараюсь. Но мне надо кое-что сначала обдумать.

И пока они договаривались, когда и как созвонятся, от лабиринта в детской комнате отделилась худенькая, какая-то полупрозрачная девочка, с огромными серыми глазами, двумя жиденькими косичками, растрепанная, но очень радостная. Она подбежала к столу, где сидели Маша и Ленка, и начала что-то восторженно шептать матери на ухо, обнимая ее за шею и стесняясь незнакомки. И вглядываясь в черты лица этой девочки, Ленка вдруг увидела перед собой маленькую Машу и то, как она, Маша взрослая, может смеяться. И на душе ее потеплело.

 

2

Ленка у мамы была одна. А у мамы было четыре родные сестры. У Ленки – десять двоюродных братьев и сестер, некоторые из которых заменили ей родных. Сестры Ольга и Лида и брат Пашка были Ленкиными ровесниками, их вместе отправляли летом к бабушке в деревню, после деревни – в пионерский лагерь, после лагеря – в школьный поход. И неважно, что учились они в разных школах, родители как-то устраивали так, что в походы они ходили вместе. Росли они рядом и были настолько близки, что Ленка только к третьему классу научилась видеть разницу между словами «родные» и «двоюродные». Мозгами-то она понимала, но внутри все равно чувствовала, что Ольга, Лида и Пашка – родные. Остальные семеро детей родных теток – старше или младше по возрасту – были именно двоюродные.

Когда закончили школу, Лида уехала учиться в Москву, а, выучившись, переехала в подмосковный Обнинск и работала там в каком-то НИИ. Замуж не вышла, писала, что не до того. Пашка ушел в армию, попал во флот, и после окончания службы остался жить во Владивостоке. Женился там, почти сразу обзавелся детьми. В родном городе осталась только Ольга, и дом ее был для Ленки местом силы.

На последнем курсе университета Олька вышла замуж за одногруппника Олега, а потом за шесть лет – как-то быстро, незаметно и без надрыва – они родили троих детей, любимых Ленкиных племянников. Двоих сыновей и девочку, которую Ольга назвала Леной «понятно, в честь кого». Также быстро и легко Ольга с Олегом выстроили большой дом в пригородном поселке, разбили перед домом огромный газон, поставили качели и завели большую лохматую собаку. И вот сейчас Ленка тряслась в пригородном автобусе – она ехала в гости.

Когда кто-то в редакции начинал рассуждать про какую-то мифическую идеальную женщину или идеальную мать, в Ленкиной голове тут же всплывало вполне конкретное лицо – лицо сестры Ольги. Когда принимались рассуждать о зыбкости понятия «идеальная семья», рядом с лицом Ольги появлялось широкое и спокойное лицо ее мужа, как шутили они сами, тёзки – Олега. Именно эта пара была для Ленки с самого дня свадьбы образцом и идеалом, и в минуты самого ужасного душевного раздрая она приезжала в этот дом, чтобы, как она сама это назвала, погреться душой о чужое счастье. Да и просто посмотреть, что так бывает. Бывает, черт возьми!

Ленка ни разу не видела, чтобы Олька жаловалась или хотя бы просто была не в духе. Она, мать троих детей, выглядела всегда лучше и моложе нее, свободной и ничем в общем-то, кроме раздумий о смысле жизни, не обремененной. В своем поселке Ольга ухитрялась заниматься восточными танцами, и как-то нашептала Ленке, что на это занятие ее подбил Олег, которому очень уж нравятся вот такие заигрывающие танцы с раскачиванием бедер. Восточного в худощавой, белокожей и рыжеволосой Ольге было мало, а точнее – ничего. Разве что бедра – они были на месте. Но тем не менее, муж от ее показательных домашних, чаще всего – уединенных, выступлений был в экстазе. Еще Ольга успевала работать в городе, раз в неделю ходить на маникюр, а раз в месяц – к косметологу. При этом дети ходили в школу и садик, росли без мамок и нянек, разве что пару раз в месяц из города приезжали повидаться бабушки.

Олег работал много, часто ездил в командировки, приходил поздно, но и его Ленка ни разу не видела мрачным или раздраженным. Уставшим – да, бывало. В эти моменты он лежал на диване, а по нему ползали и прыгали, как мартышки, дети.

Но самое главное, от чего Ленка тихо млела, сидя за столом в большой, но уютной кухне Ольги и Олега, – от их взаимного притяжения. Со дня их свадьбы прошло почти десять лет, а она готова была поклясться, что они смотрят друг на друга так же, как и тогда за свадебным столом за секунду до того, как поцеловаться под неистовые крики «Горько!». И сидя рядом на диване, они непременно держались за руки. Если Ольга проходила мимо мужа, тот не мог удержаться, чтобы не шлепнуть ее легонько по мягкому месту или не ущипнуть за бок. Ольга смеялась шуткам мужа до слез и всегда – искренне. Никогда не перебивала его и не давала перебивать детям. И все в этих отношениях было настолько естественно и легко, что, казалось, будто нет у этих людей никаких детей, никаких проблем и трудностей, будто они недавно встретились, они влюблены, и остальное неважно.

Иногда Ленка думала: ну а вдруг это такой продуманный до мелочей спектакль для гостей? Вдруг, когда никого не остается из чужих, все расходятся по своим комнатам и живут жизнью нормальной среднестатистической семьи – он на диване, она на кухне, разговоры о детях за ужином и легкий поцелуй на ночь. И, видя, как разваливается очередной брак очередных знакомых, Ленка снова и снова думала про большую семью своей сестры, и спрашивала себя – неужели и в этих отношениях есть трещины? И больно было ей от этих мыслей, но они лезли и лезли в голову время от времени. И лезли бы еще долго, если бы однажды маленькая племянница Ленка за игрой в куклы не рассказала своей тетке-тёзке, что мама с папой часто целуются и что иногда никаких сил нет уже на это смотреть, особенно когда что-то срочно от них надо. И тогда Ленка усилием воли прекратила думать свои дурацкие мысли-сомнения, и они больше не приходили.

…На этот раз Ленка ехала к Ольге за консультацией. Трясясь в автобусе, она и так, и сяк складывала слова первого вопроса, который ей надо было задать. Вопрос был про то, как родить троих детей и, став матерью, не перестать быть женщиной. Она сравнивала свою сестру и свою новую клиентку, пытаясь найти в них общее, но оно, кроме наличия детей, никак не находилось. А Ленке надо было найти и, так сказать, подтянуть одну до другой.

Сестра готовила обед на своей большой светлой кухне, негромко играла нежная инструментальная музыка, Ольга пританцовывала и раскачивала бёдрами. Ленка поняла, что она повторяет движения своих восточных танцев. В очередной раз полюбовалась женственной фигурой сестры с тонкой талией и широкими бедрами, даже домашний трикотажный костюм сидел на этой фигуре, как парадная одежда.

Ленка коротенько наврала, что пишет материал про многодетных женщин, включила для виду диктофон, но с чего начать – так и не придумала. Выдохнула и начала с того, что на самом деле ее интересовало:

– Оль, скажи, ты устаешь от своих детей?

– Конечно! – ни на секунду не задумываясь и не вкладывая в свои слова и доли трагичности, ответила та и полезла в шкаф за солью.

– Ты так легко об этом говоришь… – Ленка удивилась и даже как-то немного обиделась за племянников.

– А что в этом такого? Мне кажется, это очень нормально – уставать от суеты и постоянных забот, заботы о собственных детях – это все равно заботы.

В Ольге действительно не было и тени раскаяния. На долю секунды Ленке вспомнилась Маша, подпрыгнувшая от возмущения от такого вопроса.

– Знаешь, – Ольга повернулась к сестре и хохотнула. – Больше всего я уставала, когда у нас был еще один Мишка. Временами мне казалось, что я вот прямо сейчас лягу и умру от недосыпа и усталости. Мне сейчас вспоминается, что я все время ныла. В зеркало не смотрелась, потому что за собой не следила, помыть голову было за счастье. С Олегом ругались, наверное, каждый день…

– Вы ругались с Олегом?! – поразилась Ленка.

– Конечно. Мы и сейчас ругаемся, мне кажется, ругаются в любой нормальной семье.

Ольга была спокойна и весела. А Ленка – в недоуменном удивлении, но записала в блокнот: «Ругаются!!!! Не забыть спросить!!!» – и на время забыла об этом.

– Продолжай!

– Ну и вот. О чем я? Ах, да! Ругались с Олегом. Я ныла. Мне было тяжело. Я видела, что он старается терпеть, как-то оправдывает меня в своих глазах, но мне этого было мало… А чего мне надо было – я не понимала. Да и сейчас не понимаю. Наверное, чтобы он меня жалел постоянно. Не знаю. Пеленать и кормить ребенка я бы ему все равно не доверила. Гулять он и так с ним гулял, когда мог… Ну и вот. И однажды – так хорошо помню этот день – у меня с утра было хорошее настроение, весна была, солнышко в окно светило. И я подошла к зеркалу, посмотрела на свое серо-зеленое лицо и знаешь, что поняла? Что меня вот это нытье затягивает. Что я становлюсь не я какая-то. Что я – другая, жизнерадостная, веселая, мужа люблю безумно. И так четко увидела, что со стороны я выгляжу совершенно потерянной, неухоженной, мрачной тёткой. И вот это оправдание: у меня же маленький ребенок – оно такое… условное что ли. Лень это всё. И я, Лен, так явно это поняла, как озарение. И сразу все в голове у меня сложилось: как постричься, какую зарядку дома делать и когда, в какие дни маму вызывать, чтоб с Мишкой посидела, а мы в кино сходили… И недосып, ну а что недосып, он проходит, да и спать надо раньше ложиться, а не в телевизор смотреть. И такой подъем был внутри! Надо же, так хорошо помню…

Ольга засмеялась, потом отвлеклась, чтобы перемешать в сковородке что-то скворчащее.

– И что? И вот прям сразу взяла и изменилась?

– Конечно, не сразу. – отозвалась Ольга буднично, не поворачивая головы. – Но я в себе это состояние душевного подъема пыталась сохранить, как барон Мюнхгаузен, ежедневно вытягивала себя за волосы из болота. Которое сама и создала, если разобраться. Постриглась тогда коротко, помнишь? Впервые в жизни, помнишь?

Ленка помнила, как ахнула, когда увидела сестру впервые без длинных волос, а с коротким стильным и так идущим ей каре.

– У подружки, кажется, взяла видеокассету с упражнениями Синди Кроуфорд. Мишка сидит в кроватке, а я на коврике перед кроваткой пыхчу, потом обливаюсь, ногами машу. Опять же, ребенка развлекаю. Мишке нравилось наблюдать.

Ольга снова засмеялась. А Ленка вспомнила, что Синди Кроуфорд сестра взяла именно у нее, потому что видеокассета полтора года пролежала на полке, Ленка так и не смогла себя приучить к регулярному самоистязанию.

– Самое главное, Лен, было упорядочить свою жизнь и усилием воли прекратить ныть, даже когда сильно хотелось. Зато. Знаешь, как Олег оценил? Он даже как-то вдохновился что ли, мне показалось, что и меня как-то немного заново полюбил. Многие женщины думают, что мужики ничего не понимают и не замечают. Но на самом деле, я давно это поняла, они гораздо тоньше все чувствуют и видят, ну, может, не все, но многие. И можно ему сто раз сказать, что я тебя люблю, но при этом выносить мозг. А можно про любовь не говорить, а просто беречь его и не ныть без повода.

– А по поводу? – поинтересовалась Ленка.

– По поводу можно, но один раз. Один раз – один повод.

– Это как?

– Ну, предположим, ребенок всю ночь не спал, ты не выспалась, и у тебя плохое настроение. И вот ты мрачная по дому ходишь и нудишь. Муж все понимает, тебя жалеет. Потом ребенок засыпает, и муж говорит тебе: ложись тоже, поспи. Но тебе же надо тут постирать, тут приготовить, тут еще что-то. И ты спать не ложишься, а устаешь еще больше и ходишь мрачная до вечера. И, думаешь, муж будет тебя жалеть в этом случае? Нет, он уже злится.

Для Ленкиной жизни пример был далек и непонятен, и Ольга увидела это на ее лице. Захихикала.

– Ладно, придет время – поймешь!

– Когда оно придет, это время, – вздохнула Ленка и подумала про Романа.

Ольга на долю секунды отвлеклась от плиты, пристально взглянула на сестру и, казалось, явно увидела на ее лице портрет того, о ком та подумала.

– Ну, а этот, твой… как его? Что там у тебя с ним?

– У меня с ним черт знает что, если честно. Он говорит, что любит. Но я не чувствую. Когда вижу его, то вижу – любит. Когда не вижу и не слышу – не ощущаю никак.

– Знаешь, Лен, я все больше убеждаюсь, что когда возникает в жизни ТОТ САМЫЙ МУЖЧИНА, – Ольга выразительно подняла вверх руку с ложкой, – то сомнений уже нет. Все складывается быстро и просто, как бы само собой. Встретились, полюбили, поженились. Вот как-то так, ну, с вариациями, конечно. А когда ромашка вот эта: любит – не любит, к сердцу прижмет – к черту пошлет… Это не то. Ну, то есть это отношения, но не для жизни.

– Легко тебе говорить! У тебя все – раз! – и сложилось. А если не складывается никак? Не жить теперь? – Ленка хотела возмутиться, но внутри ничего не возмутилось, потому что понимала, что Ольга права.

– Жить, конечно! Но получать удовольствие надо от того, что есть. А если даже удовольствия нет – то ну его! Гони!

– Да он и не навязывается особо, – засмеялась Ленка и тут же глазами наткнулась на запись про то, что надо спросить сестру о ссорах с мужем. – А вы с Олегом из-за чего ругаетесь?

– Да хоть из-за чего. – Ольга помолчала, и даже спина ее выглядела сосредоточенно. – Но повод всегда один, называется: «слово за слово». Мне не понравилась его интонация или его невнимание, ему не понравилась моя претензия или мои расспросы – и все, понеслось. До скандалов мы давно не ругались, так – цапаемся время от времени, в основном, когда очень устаем. А раньше-то так орали друг на друга – стены тряслись. Но никогда при детях, при детях – табу!

– А как вы миритесь? – этот вопрос был для Ленки важным. Она не умела мириться, не умела делать первый шаг навстречу.

– Ты знаешь… раньше могли и день не разговаривать, и два. А сейчас не могу так долго молчать. Так глупо это, кажется. Ну, как миримся: подойду, носом в него уткнусь, скажу – дурак ты, а я все равно тебя люблю. Ну, вот примерно так.

– Всегда ты первая подходишь?

– Нет, бывает, что и он злой выскочит из дома, а потом придет с пирожными или виноградом, ты же знаешь, я обожаю виноград. И говорит: вот, все для тебя, не хочу с тобой ругаться. Или говорит: прости, я был неправ. Как-то так миримся. За виноград я ему все прощу!

Ольга говорила о примирениях просто и как бы между делом, похихикивая, помешивая варево и распихивая по шкафам посуду. И это поразило Ленку, для которой разговор после ссоры хоть с мужем, хоть с немногочисленными бойфрендами после него, был чем-то вроде победой над собой, наступанием на собственное горло – настолько она не умела эти разговоры разговаривать. И через пару секунд она поняла, что просто в ее жизни не было никого, в кого просто можно было бы уткнуться носом и сказать: «Люблю тебя, дурак, прости меня». Ленка шмыгнула носом, шмыгнула еще раз, реветь не хотела, но предательская слеза – еще более трагичная, казалось ей, чем бурные рыдания – все-таки скатилась по щеке.

Ольга села рядом, обняла, уткнулась подбородком в плечо и зафырчала на ухо, как это делают ёжики – главный знак поддержки с самого детства. Ленка смахнула слезу, рассмеялась и пофыркала сестре в ответ. Потом они пили чай, и Ленка рассказывала про свой изматывающий своей неопределенностью роман с Романом. Диктофон послушно все писал. Потом Ленка вдруг вспомнила, зачем пришла и, не закончив про себя, снова спросила про Ольгу.

– У меня некоторые знакомые спят с детьми после их рождения, а муж на диване. У вас так было?

– Я знаю, что сейчас это модно, но я вообще этого не понимаю. Дети спали с нами в одной комнате до 2 лет, но в своих кроватях. Конечно, я брала их ночью, если плакали, но никогда не давала им понять, что наша кровать – это их кровать. Я просто очень плохо сплю, когда Олега нет рядом. А рядом с ним мне хорошо и уютно. У детей есть свои кровати, и в них им тоже хорошо и уютно. – потом помолчала и добавила. – У меня тоже есть такие подруги. У некоторых муж переместился с дивана в дом к другой женщине. И я ставлю иногда себя на место такого мужчины: вот мой бы муж в моей кровати спал с ребенком, а я бы – на диван. Я бы сильно психовала и расстраивалась. Я бы все понимала, наверное, но все-таки психовала. Мужики – они ведь тоже психуют, почему-то женщины считают, что это неважно, что пройдет, что поймет. А это важно, Лен. Мужика своего надо беречь. Мужики слабее женщин. Трогательнее. Их нельзя на диван, их под бок надо.

Ольга наклонилась к мигающему красной лампочкой диктофону и громко повторила:

– Под бок! Так и запиши! – и захохотала, запрокинув назад рыжие волосы.

 

3

После долгого разговора с сестрой и ужина в теплом кругу ее семьи, Ленке стало и хорошо, и смертельно тоскливо одновременно. В голове роились мысли, и она выдергивала их по одной, но не успевала обдумать.

Сначала она думала о том, что надо позвонить Маше и сказать что-то вроде: «Маша, тебе надо найти себя. Тебе надо стать интересной самой себе». Или: «Маша, займись танцами или фитнесом». Или чем там Маша увлекалась в детстве, не могла же она ничем не увлекаться? Или есть девочки, которые с рождения хотят быть матерями и готовят себя к этому? Потом эта мысль улетела, и ей на смену пришла мысль о собственной маме. Увлекалась ли она чем-то в своей жизни? Ленка не помнила ничего такого. Только вязание, это вечные разноцветные клубки в корзине у дивана. Свитеры, шарфы и носки всем многочисленным племянникам, сестрам, и, конечно, ей, единственной дочери. Было ли в этом мамино самовыражение? Или все-таки в материнстве?

И тут из сонма мыслей вылетела еще одна – жестокая и надоедливая: а в чем твое, Ленка, призвание? Что тебе нравится-то вообще? Можешь ли ты быть интересна мужчинам, если ты неинтересна сама себе? В чем ты самовыражаешься? В своих статьях ни о чем в журнале «Красивая жизнь»? В зарисовках, записках и записочках в своих бесчисленных блокнотах и блокнотиках? Хотелось пореветь, но мысли одолели Ленку в пригородном автобусе, а реветь в нем она не отважилась бы. Несколько минут она посмотрела в окно, а потом вытащила из кармана телефон и написала смс Роману: «Я соскучилась. Хочу увидеться», – и поймала себя в очередной раз на едком и противном чувстве раскаяния в содеянном. Снова она первая пишет ему и просит о встрече. Снова навязывает свое общество. Ленка была бы счастлива получить от него такое сообщение, но он их уже полгода как не писал. Впрочем, горечь и отвращение к собственному поступку не успели полностью ею завладеть, потому что почти сразу телефон брякнул ответом: «Почему бы и нет. Приезжай к 8-ми». И сразу радость и предвкушение сладкого вечера разлились в грудной клетке, и мысли о призвании и ушедшем муже девочки Маши исчезли, сменившись одной-единственной: «Что надеть?»

 

4

Роман не был красивым мужчиной. Смуглый брюнет невысокого роста, коренастый, и в свои «под 40» уже начинающий лысеть. Ленка полюбила его за взгляд. Пристальный взгляд в упор, который проникал внутрь головы и сразу цеплял, как на крючок. И моментально казалось, что человек – как на ладони, открыт тебе и совершенно искренен. Невозможно было разговаривать с ним и не дрожать от прямого и какого-то горячего взгляда его красивых зелено-карих глаз. Они познакомились у кофе-машины в холле их офисного здания, и Роман о чем-то спросил Ленку, она не помнила, о чем, потому что его неприкрыто глядящие прямо в душу глаза просто парализовали ее. Она ни разу не видела, чтобы едва знакомый мужчина ТАК смотрел. И даже когда он улыбался, взгляд его оставался прямым и пронизывающим.

Поначалу Ленка считала его просто симпатичным, но несколько недель бегала за кофе в три раза чаще, чем обычно, чтобы снова обжечься о его удивительные глаза. Потом он попросил ее телефон якобы для коллеги, которому понадобились контакты в редакции, но через пару дней позвонил сам.

– Елена, – начал он тихо, – не хотите провести сегодняшний вечер в очень уютном месте?

– С Вами?

– Со мной.

– Очень хочу, – выдохнула Ленка в трубку, потому что и тон, и само предложение показались недвусмысленными.

Уютное место оказалось загородным кафе над рекой. Роман ждал ее на парковке, стоял и смотрел, как она выходит из такси. Ленка, как могла элегантно, выползла из низкой машины, и пошла ему навстречу. Начало лета, предзакатное розовое небо, свежий ветер от реки, запах новенькой зелени и вид этого мужчины на краю асфальтового прямоугольника моментально опьянили ее. Он стоял, широко расставив ноги, спрятав руки в карманы дорогих офисных брюк, привычного галстука на нем не было, верхняя пуговица белой рубашки была расстегнута. Чуть наклонив голову, Роман в упор смотрел на нее. Взгляд его был красноречив как никогда раньше. У Ленки горячей волной от затылка к пояснице пробежали мурашки.

– Привет, – сказала она, подойдя к нему вплотную и неожиданно для себя перейдя на «ты».

– Здравствуй. Я. Ждал. Тебя.

От того, как были сказаны эти слова, волна мурашек кубарем скатилась по шее еще раз.

– Давно ждешь?

– Не знаю. – Роман помолчал и, по-прежнему неотрывно глядя в глаза, серьезно добавил. – Может быть, всю жизнь.

Несколько секунд они стояли и молча смотрели друг на друга. И тут Ленка, в висках которой давно невыносимо стучало и ноги подгибались от волнения, не выдержала и воскликнула:

– Господи, да поцелуй ты меня уже!!!

Роман молча шагнул к ней и, запустив одну руку в волосы на затылке, а другой притянув к себе Ленку за талию, поцеловал.

Потом ей понравилось в нем все. Широкие плечи, чуть кривые ноги, большие руки и хриплый голос. Его смех и манера начинать фразу с полушепота. Его парфюм. То, как он целует в шею. Как гладит волосы. Как делает все остальное – медленно и точно, спокойно и уверенно, словно читает Ленкины мысли или умеет угадывать ее желания. Именно с Романом она вспомнила, что такое страсть, настоящая, животная, когда трясущимися руками развязываешь его галстук в лифте, а, едва ступив за порог квартиры, лихорадочно расстегиваешь пуговицы на своей рубашке и одновременно отвечаешь на его жаркий, почти пожирающий, поцелуй.

Через неделю после первой совместной ночи Роман сказал ей за завтраком, глядя своим пригвождающим к месту взглядом: «Наверно, я люблю тебя, малыш». И от этой фразы внутри у Ленки все оборвалось и ухнуло куда-то вниз, и там, внизу запульсировало так, что отдавало в виски. В то утро она была абсолютно счастлива. И следующие два месяца тоже. Рома заговорил про свадьбу. Предлагал подумать о том, куда рвануть в свадебное путешествие. Спрашивал, как назвать будущих детей. И впервые в жизни Ленка начала мечтать вслух. Они лежали голыми на огромной кровати в его маленькой спальне и разговаривали о будущем, потом любили друг друга остервенело, потом спали и опять разговаривали.

Потом у Ленки был день рождения, и Роман сделал то, чего не делал ни один мужчина в ее жизни – он подарил ей путевку в Прагу. В город ее мечты. В город, о котором она знала очень много, почти все, но никогда в нем не была. Сам он поехать не мог – дела, работа, но это лишь на секунду огорчило Ленку. Это же Прага!!! И она поехала.

Был золотой, тихий и солнечный сентябрь, она бродила по старым улочкам древнего города и упивалась их запахами и звуками. И даже толпы туристов не мешали ей. Рома слал длинные и переполненные нежностью смс, писал, что не может работать без нее, дышать без нее, что ничего не хочет без нее. Эти 10 дней были днями абсолютного Ленкиного счастья. Такого счастья, что было страшно, что оно вообще такое бывает.

…В аэропорту Роман не встретил. На звонки не отвечал. Через два дня после Ленкиного возвращения и полного непонимания, что происходит, он подкараулил ее у все того же кофе-автомата в холле и без улыбки сказал:

– Здравствуй, Лена! Как долетела?

Ленка молча смотрела на него. Её затрясло мелкой дрожью и застучали зубы. Трудно было стоять от сотрясающих тело ударов сердца. Она соскучилась до безумия. Она представляла, как он встретит ее у трапа самолета, как они вцепятся друг в друга губами и просто станут одним, жарким и задыхающимся, целым. И вот это – «здравствуй, Лена» – ударило ей по лицу.

– Хорошо долетела, Рома, – ответила она, стараясь не лязгнуть зубами.

– Я рад.

И стал наливать себе кофе. Ленка тогда подумала, что вот прямо здесь она сойдет с ума. Или грохнется в обморок от того, что грудную клетку разорвет. Или голову. Но нет, мозг не смилостивился и не отключил хозяйку от реальности. Пришлось выкручиваться самой.

– А что происходит, Рома? – спросила она, пытаясь поймать его прямой взгляд, но он смотрел в пластиковый стакан с кофе.

– Всё нормально.

– Я звонила тебе. Я думала, мы встретимся.

– Да, я увидел поздно, телефон был на беззвучном режиме.

«У него раздвоение личности! – мелькнула у Ленки спасительная мысль. – Он забыл, что любит меня».

– Ты не любишь меня больше? – спросила она, и сама неприятно поразилась, насколько жалостливо и жалко прозвучал этот вопрос.

– Давай не здесь и не сейчас, – ответил Рома, оглянувшись по сторонам, и впервые посмотрел на нее своим прямым взглядом. И тогда Ленка впервые с ужасом, от которого стало холодно затылку, поняла, что это не открытая книга, не душа, которая смотрит в душу, не искренность в своем безмолвном проявлении. Что его взгляд – это ПРОСТО ВЗГЛЯД. Что просто он так смотрит. И ничего больше.

Тут же, в долю секунды, она поняла, что почти ничего не знает об этом человеке. Что когда они «разговаривали», на самом деле – говорила она. Что он только задавал вектор ее монологу и слушал. Говорил редко и почти ничего – о себе.

Ленка осознала, что стоит со стаканчиком кофе в руках и с оцепенением смотрит на любимого и совершенно незнакомого мужчину. Ей показалось, что она даже моргать перестала, и глаза заболели от напряжения. Рома тоже стоял и смотрел на нее, как обычно, только без улыбки.

– Я просто не понимаю, что происходит, Рома. – наконец сказала Ленка. – Я даже не знаю, что у тебя спросить. Я просто не понимаю.

– Все нормально будет, Лен, – ответил Роман. – Просто у меня небольшие проблемы. И нет настроения. Но все будет нормально.

Будничный тон, которым он говорил это, причинил Ленке такую боль, что он заморгала часто-часто, как от удара по щеке. Никогда он не говорил с ней так. Как будто… как будто с коллегой по работе, которой не за чем знать лишнего. А ведь она готова кинуться на решение любых его проблем. Она готова для него на все. Но надо ли это ему?

– Рома, может, я могу тебе помочь? – снова будто проблеяла она и в миг стала сама себе противна.

– Нет. Не можешь. Не заморачивайся. Просто я сложный человек на самом деле, Лен, и проблем у меня много. Вряд ли тебе это нужно.

И пока Ленка соображала, что ответить, ее собеседник сказал: «Созвонимся», развернулся и зашел в открывшийся лифт. Лифт бесшумно закрылся, Роман уехал. Не думая о том, что это офис и что вокруг люди, Ленка заревела. Она вышла на улицу, села на лавку рядом с крыльцом, смотрела в кофе и плакала. Почему-то вспоминала про брошенного мужа Диму и спрашивала себя, не бумеранг ли это. Да и вообще задавала себе много вопросов, которые следовало задать Роману, но все они сводились к одному слову: почему??? Сентябрь перестал быть золотым, став просто осенью.

Через неделю Роман позвонил и пригласил поужинать. Голос его был ласков, а взгляд при встрече – так же обезоруживающе открыт. И все было почти, как раньше, но все-таки было не так. И расслабиться Ленка не могла, и такая перемена казалась ей подвохом и загадкой, разгадки которой она ждала со страхом. И первый ужин после недельного игнора она воспринимала как ребус, который надо разгадать.

Роман спрашивал про Прагу. Спрашивал очень заинтересовано и в подробностях. Слушал внимательно, уточнял и восторгался. Ленка изо всех сил старалась рассказывать так, как рассказывала бы ему, если бы этот ужин состоялся в день ее возвращения. И в итоге ее немного отпустило, она повеселела, но каждый раз, когда хотела пошутить – язвила. На каждую ее злую остроту Рома чуть с укоризной смотрел, но молчал.

Потом он отвез ее к себе, и снова любил, и всю ночь обнимал, укрывал и целовал в шею. И утром сказал, что любит. И слово «малыш» сказал. Но Ленка чувствовала, что это уже не то. Вроде бы все так же, но совсем не то. Она ему больше не доверяла – вот что она поняла. И говорить теперь вслух о свадьбе было странно и как-то противоестественно. Да Рома ни разу и не заикнулся про нее, про свадьбу эту. Дверь в светлое будущее закрылась. Ленка надеялась, что на время. Что какие-то тайные проблемы у Романа закончатся – и все вернется.

Но ничего не вернулось, хотя, казалось бы, ничего и не ушло. Просто встречи стали реже. Просто теперь почти всегда Ленка звала Рому куда-то сходить или хотя бы просто встретиться. Изредка он соглашался на «встретиться», от походов по кино и кафе отказывался под предлогом отсутствия настроения или времени.

Во время таких встреч они сначала напивались на его уютной кухне с видом на город, потом валялись на большой двуспальной кровати и смотрели какое-нибудь кино, потом занимались любовью, а потом засыпали. Бывало, что после окончания фильма Рома щелкал пультом, выключая огромный прямоугольник телевизора, целовал Ленку долгим поцелуем, который означал: «Секса не будет. Спокойной ночи» и, отвернувшись, засыпал. В такие ночи Ленка не спала совсем, горько и беззвучно плакала, стараясь не шмыгать носом, уходила на кухню смотреть в ночное окно, допивала недопитый мартини и отчаянно страдала, в очередной раз не понимая, что происходит.

Вечер, в который Ленка примчалась к нему после проведенного у сестры прекрасного дня, оказался таким же пустым и горьким. Роман заснул уже за просмотром фильма и не проснулся на финальных титрах. Ленка посмотрела на часы на прикроватном столике:

– Детское время! – не удержалась она от восклицания вслух. Бездушные зеленые цифры показывали 22.02.

Ленка вдруг почти физически захотела не растерять тепло и душевность прошедшего дня, пусть и закончившегося так по-дурацки. Захотелось поделиться им с той, которой, вероятно, это тепло очень нужно. В ответ на эту Ленину мысль мужчина ее смешно и громко всхрапнул.

Она вышла в прихожую, нарочно громко порылась в своей сумке и достала «конспиративный» телефон. Пошла на кухню и набрала номер Маши, раздумывая, рискует ли она разбудить ее детей или нет. Гудки шли долго, громко и неприветливо. Потом прекратились:

– Здравствуйте, Елена, – спокойно сказал в трубке голос женщины, оставшейся без мужа с детьми. И Ленке показалось это спокойствие зловещим.

– Здравствуйте, Маша, – как можно более радостно поздоровалась она. – Я не слишком поздно?

– Мы как раз укладываемся спать, – игнорируя вопрос ответила собеседница.

– Маша, я думаю, нам надо встретиться, – затараторила Ленка, полушепотом, но вдохновленно. – Мне кажется, я знаю, как мы вернем мужа. Как Вы вернете мужа, Маша. У меня к Вам большой разговор, Вам придется чуть больше думать о себе, но, наверное, это будет Вам на пользу… Сегодня я встречалась с очень мудрой и очень счастливой женщиной, мне кажется, ее советы могут Вам помочь… Когда мы сможем встретиться?

– Елена, – Маша помолчала. – Нам не надо встречаться. Муж уже вернулся.

– Да?! – не нашлась что ответить Ленка. Потом опомнилась, – Это же здорово, поздравляю! А как Вам это удалось? Или он сам?…

– Я сказала ему, что если он не вернется, я запрещу ему видеться с детьми. И подам в суд на лишение его родительских прав. И он вернулся.

Голос Маши был спокойным, но Ленка уловила в нем какие-то мстительные нотки. Мол, получи, горе-психолог, я получше тебя знаю, как со своим мужиком управляться. А, может быть, ей показалось. Но абсолютно четким стало ощущение ледяного душа, которым окатило Ленку. Она помолчала. Потом сказала, удивившись металлу в собственном голосе:

– Надеюсь, Маша, Вы понимаете, что делаете.

– Понимаю.

– Удачи Вам.

– И Вам.

И только после того, как телефон замолк, и маленький экран его погас, Ленка крикнула в него то, что на самом деле хотела:

– Дура!!!

Но никто ее не услышал. Ни далекая и упрямая в стремлении к железобетонному семейному счастью Маша. Ни спящий и некрасиво храпящий Роман в соседней комнате. Ленке в очередной раз за этот долгий день захотелось зареветь. Разрыдаться от души. Но руки тряслись от злости и бессилия, и она не смогла выдавить из себя ни слезинки. Потом захотелось уехать. Вызывать такси, прыгнуть в него, исчезнуть. Чтобы утром Рома удивился и, чем черт не шутит, расстроился. Но надежда на утреннее продолжение прерванного на самом интересном месте вечернего сценария оставила Ленку в этой квартире, уложила рядом со спящим мужчиной на широкую кровать и даже дала уснуть.