Любите ли вы дачу? Любите ли вы ее так, как люблю ее я?

Но со многими любимыми вещами приходится прощаться, хотим мы этого или нет. Вот и наша дачная традиция, кажется, трещит по швам. Хотя, казалось бы, чем не повод в кризисное лето вспомнить о недорогих летних радостях?

Еще совсем недавно понятие «дачный Петербург» можно было считать вполне современным — стойкая привычка петербуржцев проводить лето на даче пережила несколько веков.

Само слово «дача», как известно, — порождение петровского времени: тогда царь жаловал («давал») пригородную усадьбу приближенным за особые заслуги. В 19 веке и в начале 20-го иметь дачу — означало принадлежать к высшему или среднему классу. Дачную жизнь воспевали Пушкин, Чехов и Достоевский, Блок прогуливался в Озерках, где «по вечерам над ресторанами горячий воздух дик и глух…» А вообще, жизнь на даче — обычное времяпрепровождение коротким северным летом. Мода из Петербурга пришла и в Москву, и историк Карамзин подмечал еще в 1803 году, что Москва совершенно пустеет летом, трудно даже найти извозчика, потому что все за городом и невозможно понять: то ли они там по делу, то ли отдыхают в тенечке…

В сталинское время на дачах жила номенклатурная и творческая элита — все эти «утомленные солнцем», со страхом ожидавшие ночного шороха шин. Мода на белые чехольчики, покрывающие диваны и кресла пришла из знаменитого дома в Горках.

Огромные участки с приличными домами в Комарово или в подмосковном Переделкино свидетельствовали о творческом и жизненном успехе, признании властями, впрочем, весьма непостоянном. Переделкинский житель Борис Пастернак сформулировал эту тягу к земле внутренне свободного человека: «Какое счастье — работать на себя и семью от зари до зари, сооружать кров, возделывать землю в заботах о пропитании, создавать свой мир, подражая Творцу в сотворении Вселенной, сколько нового передумаешь, пока руки заняты мускульной, телесной или плотничьей работой…» А что еще оставалось поэту в условиях тотальной несвободы?

Потом все выродилось в советские «шесть соток». Помню, как поразили моего немецкого гостя, который путешествовал со мной по ижорским дачным поселкам, склоненные спины людей на огородах. «Кто они, эти рабы на плантациях?» — спрашивал он, а я объясняла, что как раз никакие они не рабы, а, совсем наоборот: на даче человек чувствует себя свободно и рвется на свою делянку за глотком свежего воздуха. «Как это по-русски…» — сказал бы герой фильма Михалкова «12».

Те, кто дачными сотками не обладал, занимались съемом дач, то есть арендой — в Ленинграде-Петербурге было принято вывозить детей «на воздух». Ведь всем известно, что город наш на болотах и в граните зимой, весной и осенью душит влажностью, а жарким летом становится просто невыносимым.

Дачные радости — чай на веранде, «над озером звенят уключины и раздается женский визг», вечерний бадминтон, велосипедные прогулки, а позже и шашлык на лоне природы — были доступны и арендаторам.

Поселок Разлив вблизи Сестрорецка, с неизменным Лениным у станции, в июне-июле заполнялся отдыхающими. Магазины были полны народа, по Второй Тарховской фланировала публика в купальниках, направляясь на старинные разливские пляжи и Разливную набережную. Запахи шашлыков из каждого двора будоражили воображение.

Сегодня поселок опустел. Коттеджи и настоящие дворцы, в которых живут круглый год или держат пустыми до лучших времен, стали наступать на деревянные домики еще в 90-х. Это были незабываемые «стройки века». По утрам крик подвыпившего прораба означал начало рабочего дня. Быстро росли странные дома эклектичной архитектуры, с башенками и минаретами, или крепости в эстетике «Крестов» — с узкими зарешеченными окошками. И сейчас толстый владелец такого дома по вечерами выходит на улицу покурить — скучно там, за воротами с камерами слежения, что ли?

Или вдруг попадалась точная копия финского домика, но с не по-фински высоким забором. Стройки замирали, вновь возобновлялись — дворцы меняли хозяев, как перчатки. Конечно, нет того размаха, что на Николиной Горе или в Барвихе, однако и здесь есть дома, поражающие воображение, и дачей их никак не назовешь…

Но дачники держались стойко. Охраняли береговую линию, боролись за пляжи — иногда побеждали, иногда проигрывали. Так было на маленьком пляже озера Разлив с вековой сосной посередине. Днем владелец, въехавший со своим домом чуть ли не в озеро, ставил незаконный забор, отгораживая пляж, а ночью дачники окрестных улиц вырывали из земли вкопанные столбы. Та локальная война закончилась победой закона — забор был снесен. Однако в целом береговая линия стала менее доступной.

Сейчас дачная культура сходит на нет: уж строить — так зимний дом, а снимать дачу на лето — верандочку с туалетом на улице — уже практически негде, да и желающих немного. И поселок Разлив, как и соседняя Тарховка, а по другой ветке — Комарово, Репино, Зеленогорск… летом становятся все менее обитаемыми.

Уходит дачная эпоха. С гамаками, старым бабушкиным самоваром, древними вещами, вывезенными когда-то из города за ненадобностью, с бурьяном у штакетника и неумело посаженной клумбой. С прогулками по лесу с корзинкой — то ли для грибов, то ли для полевых цветов. Со свободными берегами рек и озер. Пригороды медленно, но верно превращаются в «одноэтажный Петербург». И это уже совсем другая история.

2008

#i_022.jpg