Историческая память страны, государства, нации… Должна ли она влиять на день настоящий, на судьбы ныне живущих? И если да, то, как именно? Германия, мне кажется, знает ответ на этот вопрос.

Германия в целом и Берлин в частности — большой остров, даже целый материк исторической памяти. Мы с друзьями ходили по немецкой столице и всюду, на каждом шагу в прямом смысле слова натыкались на эту память.

Вот у подъездов домов в плитки тротуара вделаны медные таблички с еврейскими именами, датами жизни и смерти этих людей в Освенциме. Еврейские семьи жили здесь в квартирах обычных, ничем не примечательных домов, а потом умерли страшной смертью в концлагере, и Германия помнит это. Мне тоже греет душу, что имена Паулы и Евы Харзопп, жертв бесчеловечного гитлеровского режима, погибших в 1943-м, не забыли в их городе, в их стране. Еве, кстати, было всего десять лет…

И огромный мемориал в память Холокосту, совсем рядом с Бранденбургскими воротами, тоже греет душу. Огромное пространство, полное прямоугольных плит разной высоты, — как символ всех погибших, разного возраста и живших в разных местах… Да, Германия совершила это, но Германия помнит об этом своем преступлении. И бундестаг с ямками от снарядов на стенах — это тоже бережно сохраняемая память. Как и полностью разрушенная, когда-то старинная площадь Александрплатц, на которой теперь — безликие коробки зданий.

А в соседнем Лейпциге, тоже разбомбленном (пусть и не так основательно, как Дрезден), в центре исторической части города, совсем близко от монументов Мефистофеля и доктора Фауста, — ужасающего вида памятник Германии. Это некое угловатое безголовое существо с выброшенной в фашистском приветствии рукой и отставленной назад ногой в грубом армейском сапоге. Откровенное Зло. И памятник этот, и та историческая память, которую он символизирует, не мешают немцам любить свою страну, показывать нам музей Баха и кирху, где великий композитор и музыкант служил много лет… Это все как-то соседствует в сознании, не мешая сегодня немцам жить тихо, спокойно, без толкотни в метро, с улыбками в магазинах и трамваях (трамваи и автобусы, кстати, ходят по улицам с точностью часового механизма), зачастую передвигаясь просто на велосипеде, без риска быть задавленным автомобилем. Велосипедисты здесь на дорогах — самые главные участники движения…

А еще страна помнит совсем недавнюю историю. В Берлине, на набережной реки Шпрее, — там, где около бундестага она становится совсем узкой, — яркие белые кресты с именами тех, кто пытался переплыть реку и оказаться в западной части города. Но с берега пловцов расстреливали без суда и следствия. Стреляли в своих. Это уже 60–70-е годы, но кровь застывает в жилах, глядя на эти кресты. Это было так недавно. А кажется, что давно, в другой жизни. Но нам напоминают на каждом шагу — остатками берлинской стены, полосой кирпичей, сохранившейся на ее месте: это было, это нельзя забывать. Да и сам Берлин, с его эклектичностью, отсутствием центра города, разрозненностью разных районов, — тоже памятник недавнему прошлому.

Я спросила молодого жителя Берлина русско-еврейско-американского происхождения, не чувствует ли он некоторую неловкость от того, что сегодня выбрал для жизни страну, развязавшую страшную войну и погубившую миллионы русских и евреев. Нет, он говорит, ему здесь вполне комфортно. И добавляет, что страна, которая покаялась и продолжает это делать по сей день, вызывает у него уважение.

И я не могу с ним не согласиться. Возникает неудобный уже для меня вопрос: а почему у нас, живущих в России, нет желания разобраться с историческими грехами и принести покаяние? У нас мало жертв сталинского террора, которых сгноили в лагерях, оставив «без права переписки»? Или мы забыли, как по ночам «черные маруси» увозили их от семьи и детей? А потом забирали и тех? Но нет, кажется, до признания этих и других ошибок далеко как до Луны. И медные таблички не скоро появятся у наших подъездов.

А еще этот парень не хочет, чтобы на его свободу покушались. Он не хочет бояться полицейских, он не желает быть избитым на улице за нестандартную форму носа (понимая, что в Германии на этот счет иммунитет), быть незаконно уволенным без всякого «парашюта». Он желает спокойно жить в симпатичной съемной квартирке, которая ему абсолютно по карману, ездить на велосипеде по улицам города, не боясь машин с мигалками, которых здесь нет, и вечерами сидеть в хорошем кафе за качественным пивом. А на Пасху он собрался со своей девушкой в Париж. Такие вот вполне объяснимые желания и мечты, которые не всем ребятам двадцати с небольшим лет удается воплотить в жизнь в России — стране, выигравшей страшную войну, но ни в чем не признающей своих ошибок.

Может, истоки российских бед именно в этом? В нежелании покаяться и признать исторические грехи, чтобы уберечься от их повторения и поселить гармонию в душах.

2012

#i_030.jpg

Фото Павла Маркина