Единственный сын Никиты Хрущева Сергей Хрущев, почетный профессор университета Брауна в США, сегодня занимается в основном тем, чем занимался его папа, — холодной войной. С той разницей, что сын ею увлечен в научном плане — как историей. Вот уже второй десяток лет проживающий в США Сергей Никитович недавно представил на суд читателей свою новую книгу — «Никита Хрущев и создание Супердержавы».

#i_037.jpg

Сергею было 20 лет, когда отец пришел к власти. Он учился, потом работал инженером, впоследствии стал директором института, занимался ракетостроением и кибернетикой. Много путешествовал с отцом и был, как правило, молчаливым свидетелем исторических событий в России и в мире. Мы встретились в Иллинойском университете, где он представлял свою книгу.

— Вам не кажется, что времена холодной войны могут вернуться? К примеру, агрессивные интонации в прессе порой напоминают о старых временах.

— Не думаю. Что такое холодная война? Она велась двумя идеологиями, которые больше не существуют. Ведь тогда нужно было мир поделить. А сегодня у России бюджет не тот. Холодная война была странным временем перехода от войны к пониманию того, как жить не воюя. Когда я приехал в США в 1991 году, я понял — да, мы были разными цивилизациями и совершенно не понимали друг друга. Но… как близки мы были идейно. У нас был страх друг перед другом, но не было желания начать войну.

В начале XX века Россия была слабой страной. Мы окрепли, выросли в супердержаву. И до самой смерти Сталина жили в страхе, что Америка начнет войну, — это был синдром первых немецких атак 41-го года. Как Перл-Харбор для американцев. Я знаю людей, которые жизнь положили, ожидая американского вторжения с Аляски. Туполев в свое время честно сказал Сталину, что не сможет построить ракету, которая долетит до Америки и не будет перехвачена. Но нашелся человек, который сказал: «А я смогу». И работы начались, деньги пошли… Сталин умер. А отцу сообщили, что ракета сможет достичь Америки.

— Отец никогда не думал, что война возможна?

— Отец искренне считал, что у нас скоро настанет замечательная жизнь, гораздо лучше, чем в США. И тогда зачем воевать? Он хотел вкладывать деньги в экономику, сельское хозяйство. Какая там война, когда экономика России составляла 1/3 американской… Да и отношения со Штатами мы начали строить как раз в 60-е годы. Мы, наконец, увидели друг друга. Те же лица, те же глаза… Отцу, помню, представили Рокфеллера, и он был просто поражен. Все говорил: «Надо же, выглядит совсем как мы!». И даже захотел его потрогать.

— Они с Эйзенхауэром хорошо понимали друг друга?

— Абсолютно! Оба даже слышать не могли о войне. И все время обсуждали, как вести себя с военными, которые что в СССР, что в США все время просили денег.