Регулирование ответственности за имущественные преступления в начале XXI века

В течение первого десятилетия XXI века содержание главы 21 УК РФ претерпевало многократные изменения и дополнения, которые в целом существенно изменили данную совокупность уголовно-правовых норм по сравнению с её первоначальным состоянием 1996 года. В общем, данные изменения отразили становление в России рыночной экономики за эти годы, определили место имущественных преступлений среди посягательств на либеральные ценности.

Законотворчество в данной области должно иметь особые основания. Преступления против собственности традиционно образуют около половины регистрируемых преступных проявлений, ежегодные колебания их количества незначительны. Так, за 10 месяцев 2009 г. доля только хищений составила 46,7 %. От того, насколько эффективна борьба с ними, насколько оптимальна их законодательная оценка, зависит доверие граждан к государству, возможность развития уголовной политики. Следовательно, изменения, вносимые в главу 21 УК РФ, должны быть выверены с криминологических, технико-юридических и иных позиций. Они должны иметь прочную научную основу и в идеале – быть результатом предварительного широкого обсуждения профессионалов в данной области. Они не должны колебать стабильность законодательства и должны поэтому производиться редко.

Представляется, что новеллы, о которых идёт речь, данным требованиям не соответствовали. Нормы главы 21 четырежды менялись в течение данного десятилетия. Однако самый показательный пример находится за рамками Уголовного кодекса. Максимальный предел мелкого административно-наказуемого хищения, исходя из которого определяют минимальный размер уголовно-наказуемых кражи, мошенничества, присвоения и растраты, установлен примечанием к ст.7.27 КоАП РФ. За рассматриваемый период он менялся четыре раза, с учётом того, что КоАП действует с 2002 года. Каждое изменение производило криминализацию или декриминализацию огромного количества деяний. Между тем в уголовном законе нет и намёка на нижний стоимостной предел уголовно-наказуемого хищения, обходит этот вопрос молчанием и Пленум Верховного Суда РФ. Исходя их уголовно-правового принципа законности (ч.1 ст.3 УК РФ), такой предел следует чётко установить в примечании к ст.158 УК РФ.

В ст.158 УК РФ были введены новые квалифицирующие признаки кражи: кража из одежды, сумки или другой ручной клади, находившихся при потерпевшем; кража из нефтепровода, нефтепродуктопровода, газопровода. Даже без анализа этих признаков можно заметить, что законодатель движется в сторону казуистики, определяя конкретные источник и предмет хищения. Современному законодательству в принципе не присущ такой способ формулирования уголовно-правовых запретов. Он порождает пробелы и несправедливые оценки преступных проявлений. Примеры такой оценки: если у потерпевшего в сильной степени опьянения вынимают из кармана деньги – применяется п. «г» ч.2 ст.158, а если снимают одежду, на которую нашит этот карман, вместе с деньгами в нём – ч.1 ст.158; если продукт нефтепереработки сливают из цистерны – это кража с проникновением в хранилище (п. «б» ч.2 ст.158), если из трубопровода, по которому он перегоняется, – уже более тяжкое преступление – п. «б» ч.3 ст.158. Этот последний пункт вызвал много критических замечаний со стороны специалистов, самое значительное из них – образовавшаяся коллизия данной нормы и ст.7.19 КоАП РФ о самовольном подключении и использовании нефти и газа.

Размер уголовно-наказуемого хищения, выступающий здесь самым весомым основанием дифференциации ответственности, был упорядочен. В 2003 г. произошёл переход при исчислении размера от величин, кратных МРОТ, к твёрдым денежным суммам. Тогда высказывались опасения, что из-за инфляции размер скоро придётся увеличивать, но пока такой необходимости не видно. Была введена ответственность за преступление, совершённое в особо крупном размере. Однако при этом не было учтено своеобразие отдельных составов. В составах разбоя и вымогательства признак особо крупного размера был сформулирован по типу, присущему формальным составам, то есть через соответствующую цель преступления, а крупный размер был обозначен так, как это принято в составах материальных – «в крупном размере». Последние изменения УК РФ (2009 г.) эту досадную неточность не устранили. Тезис об однотипности данных признаков появился только в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое», но это не снимает с законодателя обязанности устранить данную техническую ошибку.

За рассматриваемые годы в законе устоялся квалифицирующий признак хищения «с причинением значительного ущерба гражданину», вернее, устоялось его толкование, данное в примечании 2 к ст.158 УК и в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое». Этот признак, вначале бывший чисто оценочным, теперь стал формально-оценочным: необходимым условием его вменения стало превышение хищением суммы 2500 рублей. Конечно, такая частичная формализация пределов состав преступления способствовала единообразию судебной практики. Однако очевидные проблемы, связанные с данным признаком – нарушение принципа равной защиты всех форм собственности, опасность объективного вменения – пока не решаются. Заметим также, что признак значительного ущерба был в 2003 г. исключён из состава грабежа и заменён в п. «д» ч.2 ст.161 УК признаком крупного размера. Тем самым ответственность за грабёж была существенно смягчена. Сейчас данный признак входит в квалифицированные составы кражи, мошенничества, присвоения и растраты. Наказываются такие преступления (максимально) лишением свободы на срок до пяти лет с возможным дополнительным наказанием. Четыре года лишения свободы – максимальное наказание за неквалифицированный грабёж, предполагающий теперь и значительный ущерб гражданину. Такое положение расходится с принятым взглядом на грабёж как на более опасное, за счёт открытого способа, хищение, чем любая из названных форм. Становится бессмысленной квалификация содеянного по ст.161 УК в ситуации перерастания в грабёж хищения, начатого как кража или мошенничество с причинением значительного ущерба гражданину.

Некоторое время в ст.158 УК существовал квалифицирующий признак «совершение группой лиц». Он был введён федеральным законом от 31 октября 2002 г. и исключён федеральным законом от 8 декабря 2003 г. По нашему мнению, следовало не только сохранить данный признак в тексте ст.158, но и дополнить им статьи о грабеже и разбое. То, что такие хищения могут совершаться и совершаются при отсутствии предварительного сговора – неоспоримый факт. В частности, они совершаются наряду с преступлениями, в статьях о которых данный признак есть (убийство, изнасилование, хулиганство). Квалифицировать хищения, совершенные группой лиц, как единоличные посягательства, значит упускать возможность не только верной оценки степени общественной опасности содеянного, но и соответствующей индивидуальной профилактики, с тем чтобы в будущем виновные не участвовали в преступных образованиях.

В рассматриваемый период было упорядочено толкование признака незаконного проникновения в жилище, помещение либо иное хранилище. Теперь соответствующие понятия раскрыты в примечаниях к ст.ст.139 и 158 УК.

Пленум Верховного Суда РФ практически впервые в постсоветской России (если не считать постановления от 25 апреля 1995 г., имевшего явно временный характер) дал развёрнутые разъяснения по вопросам хищений: постановления от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» и от 27 декабря 2007 г. «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате». Однако представляется, что разработка двух отдельных постановлений была методически неверным шагом. Действительно, в рамках системы хищений имеются две такие подсистемы. Но квалификация любого хищения всё же начинается с установления общих признаков, сведённых в примечании 1 к ст.158 УК в понятие хищения. Было бы логично в едином постановлении разъяснить эти признаки и затем давать рекомендации относительно каждого способа хищения.

В частности, существование двух постановлений привело к тому, что правило о моменте окончания хищения стало чисто умозрительной конструкцией. Момент окончания разъяснён применительно к каждой форме хищения и во многих случаях эти разъяснения расходятся с общим правилом, давно (в 1972 г.) сформулированным Верховном Судом СССР и имеющим прочное теоретическое обоснование. Так, окончание кражи и грабежа фактически сведёно к изъятию чужого имущества – поскольку обращение его в свою пользу или пользу других лиц указано как вариант распоряжения имуществом по своему усмотрению (п.6 постановления от 27 декабря 2002 г.). Присвоение Пленум Верховного Суда РФ считает оконченным тогда, когда законное владение вверенным лицу имуществом стало противоправным и это лицо начало совершать действия, направленные на обращение имущества в свою пользу (п.19 постановления от 27 декабря 2007 г.). С.А. Елисеев верно отмечает ошибки данного тезиса: противоправное владение не начальный этап, а итог действий преступника, обратившего имущество в свою пользу; игнорируется необходимость того, чтобы присвоением был причинён ущерб собственнику или иному законному владельцу имущества.

Некоторые признаки хищений Пленум Верховного Суда РФ толкует ограничительно. В п.20 постановления от 27 декабря 2002 г. отрицается необходимость квалификации по ст.167 УК уничтожения или повреждения дверей, замков, решёток при проникновении в жилище, помещение либо иное хранилище. Однако не уничтожение имущества является в этих случаях способом совершения хищения в соответствующей форме, а само незаконное проникновение. Оно может совершаться как со взломом, так и без него, поэтому опасность действий, предусмотренных в ст.167 УК, не учтена при законодательной оценке степени общественной опасности таких хищений в санкциях статей о краже, грабеже и разбое.

Согласно позиции Пленума Верховного Суда РФ, к субъектам мошенничества, присвоения и растраты, совершённых с использованием лицом своего служебного положения, следует относить должностных лиц, государственных и муниципальных служащих и лиц, выполняющих управленческие функции в коммерческих и иных организациях (п.24 постановления от 27 декабря 2007 г.). По нашему мнению, такое толкование необоснованно ограничивает круг субъектов – не включает в него служащих коммерческих и иных организаций.

Кроме того, Пленум не усматривает данного признака в случаях, когда имущество принадлежало физическому лицу (в том числе индивидуальному предпринимателю без образования юридического лица) и было им вверено другому физическому лицу по трудовому договору (п.24 постановления). Тем самым физическим лицам отказывается в повышенной уголовно-правовой охране имущества, которая при сходных условиях гарантирована, например, государственным учреждениям, коммерческим организациям.

Представляется, что для толкования данного квалифицирующего признака следует использовать более широкое, обычное понимание служащего как работника, занятого интеллектуальным, нефизическим трудом в различных сферах деятельности. Такое понимание позволяет применять ч.3 ст.160 УК вне зависимости от принадлежности имущества – предмета хищения.

Самым значительным изменением в санкциях статей главы 21 УК РФ, на наш взгляд, явилось изменение в 2002 г. ч.2 ст.158 УК, вследствие которого и в настоящее время максимальное основное наказание в данной части – пять лет лишения свободы. До этого преступление, предусмотренное ч.2 ст.158, считалось тяжким (от двух до шести лет лишения свободы), что вызывало критику и в научных, и в правоприменительных кругах.

Вводя в санкции обновлённое наказание в виде ограничения свободы (федеральный закон от 27 декабря 2009 г.), законодатель применил не использовавшуюся, по крайней мере, за последние десятилетия, величину – полтора года – как максимум дополнительного наказания в чч.3 ст.ст.158, 159, и 160 УК. По-видимому, произошло недоразумение. Сроки в Уголовном кодексе РФ устанавливаются в целых величинах и исчисляются (для данного вида наказания) в месяцах и годах (ч.1 ст.72 УК). Суд сможет назначить указанную меру наказания, определив срок в один год и шесть месяцев.

Итак, первое десятилетие XXI века стало для норм о преступлениях против собственности периодом многократных и не всегда продуманных изменений. Они не касались признаков основных составов преступлений, это подтверждает правильность законодательных решений, воплощённых в УК РФ в 1996 г. Данная совокупность норм, конечно, должна развиваться, но стоит надеяться, что интересы стабильности уголовного закона будут впредь сдерживать динамику их развития.

 

Классификация имущественных преступлений

Имущественные преступления (к такому наименованию деяний, предусмотренных главой 21 УК РФ, склоняются сейчас многие исследователи) представляют собой обособленную, компактную группу посягательств. Их классификация, с одной стороны, обусловливается требованием внутренней стройности данной группы, с другой стороны, как операция, связанная с выявлением общих свойств явлений, она способствует обнаружению отличий данных преступлений от иных, сходных с ними в каких-либо признаках. Классификация выполняет научно-познавательную функцию и служит опорой для систематизации законодательного материала.

Попытки выделить виды имущественных преступлений предпринимались в отечественной науке уголовного права издавна. Современные классификации продолжают и развивают идеи И.Я. Фойницкого, А.Н. Круглевского и других ученых, в свою очередь, бравшие истоки в зарубежных уголовно-правовых доктринах.

Для классификации имущественных преступлений характерна многоступенчатость. Это связано с невозможностью их полного деления на виды по одному основанию. В вопросе об основаниях – критериях классификации среди специалистов нет единства.

Распространено в науке деление имущественных преступлений на корыстные и не имеющие корыстной направленности [3], [4]. К первой группе относят обычно хищения, вымогательство, причинение ущерба путем обмана или злоупотребления доверием. Ко второй – угон транспортного средства, уничтожение или повреждение чужого имущества. В противоположность данному субъективному критерию выдвигается критерий, связанный с объектом преступления – одни виды посягательств (группа «корыстных») нарушают имущественные интересы в полном объеме, другие («некорыстные»)– только какую-то их часть [5], [1]. По– видимому, вторая позиция более предпочтительна. «Именно свойства объекта, а не способ посягательства или цель, поставленная субъектом, положены в основу формирования как системы Особенной части уголовного законодательства, так и классификации преступлений, объединенных родовым объектом.» [5].

Второй этап классификации предполагает выделение хищений в качестве самостоятельного вида посягательств и определение преступлений, предусмотренных ст.ст.163 и 165 УК РФ как вида, отличного от хищений. При этом за основу берется объективный критерий – способ совершения преступления. Хищение как видовое посягательство совершается посредством изъятия имущества и обращения его в пользу виновного или иных лиц. Вымогательство и причинение имущественного ущерба в силу отсутствия у них общих специфических черт именуются обычно иными преступлениями, направленными на обогащение, не содержащими признаков хищения.

В дальнейшем хищения в зависимости от собственных способов разделяются по формам: кража, мошенничество, присвоение, растрата, грабеж, разбой. Здесь также возможно выделение группы похищений – так обозначаются кража, грабеж и разбой, в объективной стороне которых четко усматривается изъятие имущества из законного владения. В главе 21 УК статьи о похищениях ныне разобщены, что вряд ли можно счесть правильным.

Кроме рассмотренной классификации, известно объединение разбоя, насильственного грабежа и вымогательства в группу корыстно-насильственных преступлений. Г.В. Верина также предлагает разделять все имущественные преступления на преступления, причинившие фактический ущерб собственности и преступления, ставящие собственность в опасность причинения вреда. К последним относятся разбой и вымогательство [2].

Классификация имущественных преступлений не является, как видим, стройной и четкой, но, думается, причина этого в том, что преступления, как явления социальной жизни, в принципе не могут быть уложены в идеальную научную схему.

Библиографический список

1. Бойцов А.И. Преступления против собственности. СПб, 2002. С.98.

2. Верина Г.В. Дифференциация уголовной ответственности за преступления против собственности: проблемы теории и практики: Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. Саратов, 2003. С.27-28.

3. Гаухман Л.Д., Максимов С.В. Уголовная ответственность за преступления в сфере экономики. М., 1996. С.62.

4. Кочои С.М. Ответственность за корыстные преступления против собственности. М., 1998. С.68.

5. Тенчов Э.С. Уголовно-правовая охрана социалистической собственности. Иваново, 1980. С.40, 42.

 

Направления модернизации судебной практики по делам об имущественных преступлениях

В настоящее время законотворчество в уголовно– правовой сфере переживает кризис. В связи с этим инициативы модернизации уголовного законодательства вряд ли могут быть серьёзно нацелены на законодателя – уже трудно рассчитывать на здравомыслие последнего. Представляется, что в таких условиях модернизация должна начинаться с правоприменительной практики – только она способна со скрипом повернуть закон-«дышло» в сторону по-настоящему правовых идей и принципов.

По делам обо всех имущественных преступлениях, предусмотренных главой 21 УК (ныне именуемой «Преступления против собственности») имеются постановления Пленума Верховного Суда РФ. Выявлению в них спорных позиций справедливо уделяли внимание многие специалисты. Полагаем, что наступило время для реакции на их критические замечания и оценки.

Один из главных недостатков постановлений – их разрозненность. Разумеется, то, что для науки – целостный уголовно-правовой институт, для судебной практики – отдельные составы преступлений. Однако и при этом Пленум Верховного Суда РФ не должен был игнорировать видообразующую функцию законодательного понятия хищения и рассредоточивать положения о формах хищения по двум различным постановлениям – от 27 декабря 2002 г. и от 27 декабря 2007 г. Результатом этого стали различия в определениях момента окончания хищений, разъяснение общих признаков (например, безвозмездности, корыстной цели) лишь применительно к отдельным формам хищений, дублирование многих положений. На наш взгляд, необходимо сформировать новое постановление, посвященное всем хищениям. Если современный объем материала не позволяет это сделать, следует проделать редакционную работу и унифицировать те рекомендации, которые касаются общих признаков хищения.

Очевидно, не была принята во внимание системность уголовно-правовых норм при создании комплексного постановления от 9 декабря 2008 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с нарушением правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств, а также с их неправомерным завладением без цели хищения». Вопреки заявленной схожести указанных преступлений, в тексте рассматриваются вопросы соотношения угона транспортных средств именно с имущественными посягательствами. В данном аспекте более логично разъяснение признаков уничтожения или повреждения чужого имущества совместно с признаками преступлений против общественной безопасности (постановление Пленума Верховного Суда РФ от 5 июня 2002 г. «О судебной практике по делам о нарушении правил пожарной безопасности, уничтожении или повреждении имущества путем поджога или в результате неосторожного обращения с огнем») – их сближает специфика объективной стороны, а связь с имущественными преступлениями уже не столь значима.

Другим направлением изменения действующих постановлений должно быть их обновление. Имеются устаревшие положения в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 4 мая 1990 г. «О судебной практике по делам о вымогательстве». Так, разъясняя признаки шантажа, Пленум указывает на позорящие сведения как на «сведения о совершенном потерпевшим или его близкими правонарушении…» (п.3). Современная судебная практика не признает признаком вымогательства угрозу с использованием правдивых сведений такого содержания, поскольку разглашение таких сведений опасно для незаконного интереса лица. Необходимы точные рекомендации о квалификации видов вымогательства по размерам, тем более что закон в этой части противоречив: п. «г» ч.2 ст.163 говорит о совершении «в крупном размере», а п. «б» ч.3 – о «цели получения имущества в особо крупном размере» Устранив подобное противоречие в статье о разбое в 2010 г., законодатель оставил его в статье о вымогательстве. Кроме того, указанное постановление нуждается в дополнении. Только на уровне теории сейчас существуют критерии разграничения вымогательства и мошенничества (в ситуации, если субъект угрожает распространением заведомо ложных сведений), тогда как на практике этот вопрос возникает и не всегда решается верно.

Рассматриваемые Постановления Пленума Верховного Суда РФ на протяжении многих лет умалчивают о действительно насущной проблеме – о минимальном размере уголовно-наказуемого хищения и вообще о соотношении преступлений с однонаправленными административными правонарушениями, а также о малозначительности в этой области. Ст.7.27 КоАП продолжает расширяться, появилась ст.7.27', известна коллизия п. «б» ч.3 ст.158 («Кража из нефтепровода, нефтепродуктопровода, газопровода») и ст.7.19 КоАП («Самовольное подключение и использование электрической, тепловой энергии, нефти или газа»). В этих условиях необходима выработка четких позиций, а наиболее подходящее место для них – в общем постановлении по делам о хищениях.

Следующее направление модернизации – устранение противоречий с другими постановлениями Пленума Верховного Суда. Такое противоречие имеется по вопросу о безвозмездности хищения в форме растраты (в принципе, признак безвозмездности – родовой). В п.25 постановления от 9 июля 2013 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве и иных коррупционных преступлениях» говорится: «Если должностное лицо … заключило от имени соответствующего органа (учреждения) договор, на основании которого перечислило вверенные ему средства в размере, заведомо превышающем рыночную стоимость указанных в договоре товаров, работ или услуг, получив за это незаконное вознаграждение, то содеянное им следует квалифицировать по совокупности преступлений как растрату вверенного ему имущества (статья 160 УК РФ) и как получение взятки (статья 290 УК РФ). Если же при указанных обстоятельствах стоимость товаров, работ или услуг завышена не была, содеянное должно квалифицироваться как получение взятки». Следуя данной рекомендации, нужно вменять в качестве размера хищения разницу между действительной и завышенной ценой договора. При этом, очевидно, становится несостоятельной позиция Пленума Верховного Суда РФ, выраженная в п. 24 постановления от 27 декабря 2007 г. «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате»: «Хищение имущества с одновременной заменой его менее ценным квалифицируется как хищение в размере стоимости изъятого имущества». Действительно, если условия заключенного договора исполнены другой стороной (переданы вещи, выполнены работы или услуги), безвозмездно и противоправно изъятыми надо считать только средства, излишне уплаченные за это. С учетом того, что указанный тезис из постановления от 27 декабря 2007 г. и ранее критиковался как противоречащий принципам уголовного законодательства, следует изменить именно данное постановление.

Внесение в УК РФ специальных статей о мошенничестве (ст.ст.159.1–159.6), конечно, потребует корректировки постановления, о котором только что шла речь – в нем иначе, чем в действующем законе, решены, например, вопросы квалификации мошенничества с использованием компьютерной информации, платежных карт (пп.12–14). Хотелось бы надеяться, что предстоящие разъяснения не увеличат объём конкретики, не породят ограничительного толкования и без того узких казуистичных норм. Специальные виды мошенничества – весьма проблематичное решение законодателя. Указанные статьи вносились и принимались якобы для того чтобы облегчить квалификацию распространённых и актуальных разновидностей мошенничества. Но у любого хищения состав и без этого непростой, теперь же закон изображает трёхэтажные конструкции: признаки хищения, признаки мошенничества (предмет и способы), признаки специального вида (конкретизированный способ, а иногда и предмет). При таком нагромождении признаков некоторые из них неизбежно останутся без внимания и не будут доказаны при применении закона.

В связи с этими критическими соображениями, следует обратить внимание на ст.159.4 УК «Мошенничество в сфере предпринимательской деятельности» и ее трактовку в практике. Политика в отношении данного состава весьма противоречива. С одной стороны, данная норма установила пониженную ответственность за мошенничество, а в настоящее время она фигурирует в постановлении Государственной Думы ФС РФ от 2 июля 2013 г. «Об объявлении амнистии». С другой стороны, рамки данного состава заявлены слишком широко. Вообще, выражение «в сфере» не подходит для обозначения непосредственного объекта. Оно традиционно используется законодателем для указания более крупного объекта – родового или видового в наименованиях соответственно раздела VIII и глав 22 и 28 Особенной части УК.

Пленум Верховного Суда РФ ранее, в п.4.1 постановления от 29 октября 2009 г. «О практике применения судами мер пресечения в виде заключения под стражу, залога и домашнего ареста» разъяснил, что значит «в сфере предпринимательской деятельности» – совершение деяния лицом, осуществляющим предпринимательскую деятельность или участвующим в ней, непосредственная связь преступления с предпринимательской деятельностью. Для вопросов данного постановления подобная трактовка, может быть, пригодна. Но для определения признаков состава преступления она не подходит.

Признаки деяния в ст.159.4 УК значительно более узкие, чем в ст.159 УК, и только с опорой на них можно судить о связи деяния с предпринимательской деятельностью. По существу «преднамеренное неисполнение договорных обязательств в сфере предпринимательской деятельности» – это злоупотребление доверием. Именно так эти понятия связаны в постановлении от 27 декабря 2007 г. (п.3): «Злоупотребление доверием имеет место в случаях принятия на себя лицом обязательств при заведомом отсутствии у него намерения их выполнить с целью безвозмездного обращения в свою пользу или в пользу третьих лиц чужого имущества или приобретения права на него (например, получение физическим лицом кредита, аванса за выполнение работ, услуг, предоплаты за поставку товара, если оно не намеревалось возвращать долг или иным образом исполнять свои обязательства)». Для того чтобы вменить неисполнение обязательства, последнее действительно должно возникнуть – объективно законным путём. Поэтому, хоть статья 159.4 УК и говорит о мошенничестве, его способы в ней ограничены.

Между тем на практике ст.159.4 УК применяется и в тех случаях, когда само обязательство фиктивно – например, договор заключается в результате предоставления субъектом ложных сведений. Так, Рогожкин, генеральный директор ООО «Стоунтекс», заключил с управлением жилищно-коммунального хозяйства и строительства администрации Заполярного района Ненецкого АО муниципальный контракт на строительство школы-сада. Впоследствии Рогожкин присвоил аванс 39 млн. рублей, а обязательство не выполнил. Установлено, что победа ООО «Стоунтекс» в торгах на право заключить контракт была обеспечена в результате предоставления недостоверных сведений относительно возможностей компании возвести здание школы в условиях Крайнего Севера. Рогожкин был обвинен в совершении преступления, предусмотренного ст.159.4 УК РФ. На наш взгляд, в этом случае субъект похитил имущество путем обмана и нужно применять только ст.159 УК.

Злоупотребление доверием, как правило, – менее опасный способ, по сравнению с обманом. Только этим может быть обосновано смягчение санкции за такое ограниченное мошенничество.

При сочетании в содеянном обмана и злоупотребления доверием обман имеет преимущественное значение для квалификации, и только по признаку обмана преступление надо квалифицировать по ст.159 УК. Однако следственные органы и суды, квалифицируя преступление по ст.159.4 УК, вменяют мошенникам и обман, и злоупотребление доверием еще на преддоговорной стадии. Так, Вольбин, генеральный директор ООО «АгроСельхозЭкспорт» осужден по ч.3 ст.159.4 за то, что он путем обмана и злоупотребления доверием уговорил директора ООО Торговый дом «Щебень» заключить между указанными организациями договоры поставки щебня, и впоследствии часть поставленного щебня не оплатил.

Как видим, в практике мошенничество в сфере предпринимательской деятельности пока трактуется широко, и это позволяет обманщикам избегать строгой ответственности.

 

Совокупность имущественных преступлений

В рамках учения об имущественных преступлениях вопросы совокупности приобретают особое значение в связи с тем, что данные преступления представляют собой известную систему; совершение двух или более посягательств, входящих в эту систему, способно вызвать проблему их разграничения или квалификации по совокупности.

Преступления, предусмотренные главой 21 УК – однородные, это не вызывает сомнений, хотя в настоящее время их перечень, содержавшийся в первоначальной редакции УК РФ (примечания 3 и 4 к ст.158) исключен из закона. Такие преступления объективно образуют устойчивые связи, обусловленные внутренней логикой общественно опасного поведения в сфере имущественных отношений. Но имеют ли данные связи юридическое значение в рамках действующего УК?

Для ответа на этот вопрос рассмотрим типичные случаи совокупности имущественных преступлений. При этом удобно использовать их дихотомическое деление на хищения и не-хищения.

Внутри группы хищений возможны любые сочетания посягательств при том условии, что они имеют различные предметы, потерпевших и самостоятельные умыслы. Очевидно, что речь может идти только о реальной совокупности хищений.

Если же посягательство имеет единые признаки объекта и субъективной стороны, но сочетает различные способы, то налицо трансформация (перерастание) хищения в иную форму (например, кражи в грабёж, грабежа в разбой). Это явление обусловлено родовым значением понятия «хищение». Перерастание исключает совокупность, и содеянное квалифицируется по статье УК о том хищении, в форме которого посягательство было окончено или прервано.

Нет совокупности тождественных хищений при совершении одного продолжаемого посягательства, состоящего «из ряда тождественных преступных действий, совершаемых путем изъятия чужого имущества из одного и того же источника, объединенных единым умыслом (п.16 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»).

Совокупность имеет место, если совершаются преступления, входящие в разные выделенные выше группы. Практически сложились следующие возможные типы совокупности:

1. хищение и вымогательство;

2. хищение и угон транспортного средства;

3. хищение и уничтожение или повреждение чужого имущества.

Типичность данных сочетаний отмечает Пленум Верховного Суда РФ. Рассмотрим соответствующие положения постановлений Пленума.

«Если вымогательство сопряжено с непосредственным изъятием имущества потерпевшего, то при наличии реальной совокупности преступлений эти действия должны квалифицироваться, в зависимости от характера примененного насилия, как грабеж или разбой» (п.2 постановления от 4 мая 1990 г. «О судебной практике по делам о вымогательстве»). Как показало изучение практики, такая совокупность может проявляться следующим образом:

1. субъект изымает имущество или не обнаруживает его у потерпевшего и требует передачи имущества в будущем;

2. субъект требует передать имущество в будущем, но в силу отказа потерпевшего или других причин изымает наличное имущество;

3. субъект требует передать имущество в будущем и изымает другое имущество в виде «залога» до передачи требуемого.

В последней из приведенных ситуаций квалификация требования как вымогательства возможна лишь при условии присоединения к нему какой-либо из угроз, указанных в ч.1 ст.163 УК.

«Если лицо, совершившее угон транспортного средства без цели хищения, наряду с этим похищает находящееся в нем имущество, содеянное подлежит квалификации по ст.166 и соответствующим статьям УК РФ, предусматривающим ответственность за хищения. Завладение транспортным средством в целях его последующего разукомплектования и присвоения его частей либо обращения транспортного средства в свою пользу или в пользу других лиц подлежит квалификации как хищение» (п.22 постановления от 9 декабря 2008 г. «О судебной практике по делам о преступления, связанных с нарушением правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств, а также с их неправомерным завладением без цели хищения»). Как видим, хищение является в случаях угона второстепенным, попутным деянием, направленным на иное, нежели транспортное средство, имущество. В постановлении приводится наиболее распространенная последовательность деяний: сначала угон, затем хищение. Однако вполне возможна ситуация, когда хищение предшествует угону, например, виновный похищает из салона автомобиля магнитолу, иное имущество, а затем решает воспользоваться автомобилем и угоняет его.

«Если лицо, совершая кражу, грабеж или разбой, незаконно проникло в жилище, помещение либо иное хранилище путем взлома дверей, замков, решеток и т.п., содеянное им надлежит квалифицировать по соответствующим пунктам и частям статей 158, 161 или 162 и дополнительной квалификации по ст.167 УК РФ не требуется, поскольку умышленное уничтожение указанного имущества потерпевшего в этих случаях явилось способом совершения хищения при отягчающих обстоятельствах» (п.20 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»). Такая рекомендация не вызывает у нас согласия. Не уничтожение имущества является в этих случаях способом совершения хищения в соответствующей форме, а само незаконное проникновение. Оно может совершаться как со взломом, так и без него, поэтому опасность действий, предусмотренных в ст.167 УК, не учтена при законодательной оценке степени общественной опасности таких хищений в санкциях статей о краже, грабеже и разбое. Стоит отметить, что прежде в судебной практике существовала позиция, противоположная указанной: «Хищение, …сопряженное с умышленным уничтожением или повреждением другого … имущества, если последнее содержит признаки уголовно– наказуемого деяния, должно квалифицироваться по совокупности преступлений как хищение … имущества и умышленное уничтожение или повреждение этого имущества» (п.19 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г. «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества»). Таким образом, предполагалась идеальная совокупность преступлений. В настоящее время квалификация хищений и повреждений при взломе по совокупности тем более необходима: в последние десятилетия развивается индустрия средств охраны и сигнализации, собственники затрачивают на их приобретение и установку значительные суммы, а при выведении их из строя в процессе хищения терпят соответствующий ущерб.

Тем не менее Пленум Верховного Суда РФ усматривает возможность совокупности только в случаях уничтожения или повреждения в процессе хищения имущества, не являвшегося предметом хищения (например, мебели, бытовой техники).

Внутри группы имущественных преступлений, не относящихся к хищениям, также возможны случаи совокупности преступлений. Так, при вымогательстве для подкрепления угрозы может быть уничтожено или повреждено имущество потерпевшего или его близких. Если такими действиями причинен значительный ущерб, то наряду со ст.163 должна применяться ст.167 УК.

В особо квалифицированном составе угона транспортного средства (ч.3 ст.166) имеется признак, представляющий собой, на первый взгляд, учтенную совокупность: угон, причинивший особо крупный ущерб. В судебной практике такой ущерб понимается как результат неосторожного уничтожения или повреждения транспортного средства, при этом отрицается необходимость дополнительной квалификации содеянного по ст.168 УК (п.25 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 9 декабря 2008 г. «О судебной практике по делам о преступления, связанных с нарушением правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств, а также с их неправомерным завладением без цели хищения»). Вряд ли возможно столь прямолинейное толкование данной нормы: во– первых, сама ч.3 ст.166 не указывает, что последствия причиняются только с неосторожной формой вины. Во-вторых, ст.168 предусматривает уничтожение или повреждение чужого имущества в крупном размере путем неосторожного обращения с огнем или иными источниками повышенной опасности. Транспортное средство сочетает в себе качества и имущества, и источника повышенной опасности. Однако одна и та же вещь не может выполнять в составе преступления одновременно роли предмета и средства совершения преступления. Представляется, что в связи с этим причинение ущерба меньшего, чем особо крупный, в настоящее время может повлечь только гражданско– правовые последствия в виде возмещения ущерба. В науке высказано предложение вернуться к крупному ущербу как квалифицирующему признаку угона (такой признак имелся в ст.166 УК до ФЗ от 8 декабря 2003 г.) и дополнить им ч.2 этой статьи. По-видимому, в случае реализации данного предложения следовало бы откорректировать признаки ущерба указанием на неосторожную вину при его причинении.

«Статьями Особенной части УК РФ не предусмотрено в качестве обстоятельства, влекущего более строгое наказание, совершение двух или более краж, грабежей и разбоев» – такое разъяснение дал Пленум Верховного Суда РФ после исключения из Уголовного кодекса неоднократности преступлений и признаков специальной неоднократности и специального рецидива. По нашему мнению, совокупность однородных и тождественных преступлений не может полностью заменить неоднократности, хотя и ужесточает наказание за неоднократное корыстное поведение. Неоднократность указывала на выраженную направленность личности виновного против определенного объекта и, будучи воплощена в квалификации имущественного преступления, позволяла учесть это при назначении наказания за его совершение. Правила назначения наказания по совокупности преступлений не различаются в зависимости от того, какие преступления входят в совокупность – тождественные, однородные или разнородные. Другая форма множественности – рецидив, дает возможность учесть эти различия, так как при назначении наказания учитываются характер и степень общественной опасности ранее совершенных и вновь совершенных преступлений (ч.1 ст.68 УК РФ). По нашему мнению, Пленум Верховного Суда РФ мог бы в соответствующем постановлении конкретизировать применение общих начал назначения наказания в процессе назначения наказания по совокупности преступлений и рекомендовать учитывать сходный характер совершенных лицом преступлений.

 

Хищения: распад системы

Среди имущественных преступлений хищения занимают особое место. Являясь наиболее древним, традиционным, типичным видом имущественных посягательств, хищения (с точки зрения их законодательной регламентации) отражают предельный уровень защиты одного из естественных прав – права собственности. Являясь доминирующей подсистемой имущественных преступлений, хищения определяют видовую характеристику и другой группы данных посягательств (обычно именуемых «корыстными преступлениями, не связанными с хищениями» – ст.163, 165 УК РФ). Представляя собой группу однородных преступлений, хищения в теоретическом плане образуют единый состав, охватывающий общие для этих преступлений признаки. С технической стороны система хищений выражается в наличии законодательного определения хищения и в совокупном размещении в главе 21 УК РФ статей о формах хищения.

Как известно, в конце ХХ века законодатель предпринял принципиально новый шаг на пути регламентации ответственности за хищения – поместил в законе его дефиницию. Кроме этого, нормы о хищениях были объединены за счет внутрисистемной дифференциации ответственности – унифицированных квалифицирующих признаков (групповое совершение, неоднократность и специальный рецидив, размер), за счет попытки выстроить законодательный перечень форм в зависимости от тяжести соответствующих посягательств.

Сбои в данной системе появились, по нашему мнению, с принятием Уголовного кодекса РФ 1996 г. Можно разделить их на две группы: заложенные изначально и появившиеся во время действия УК. Прежде всего, из закона исчезла основа для определения форм хищения – ограничение рамок дефиниции хищения группой статей главы 21. Распространив понятие хищения на весь текст УК, законодатель принял беспрецедентное решение. В УК РФ имеются и другие примечания-дефиниции целиком отраслевого характера, но они либо разъясняют второстепенные признаки («пытка», «жилище»), либо, несмотря на заявленный диапазон, фактически используются однократно («преступления экстремистской направленности»). Установить и объединить большинство объективных и субъективных признаков самых различных преступлений, размещенных в разных разделах и главах УК – задача, непосильная для любого определения. Поэтому в настоящее время очевидно, что за пределами главы 21 УК определение хищения теряет смысл, и в статьях о так называемых специальных видах хищения (ст.221, 226, 229 УК) деяние имеет, в основном, иные признаки. По нашему мнению, указанные деяния не должны относиться к хищению как имущественному преступлению, они представляют собой разновидность незаконного приобретения общеопасных предметов, а в случае действительного нарушения имущественных интересов должны квалифицироваться по совокупности со статьей о хищении в той или иной форме.

Внутрисистемный сбой был заложен, на наш взгляд, в формулировке деяния при хищении. Речь идет об одновременном использовании соединительного союза «и» и разделительного союза «или» между слова «изъятие» и «обращение в пользу». Если говорить о существе действия при хищении, то мы согласны с теми авторами, которые видят его только в единстве изъятия и обращения. По нашему мнению, указанная грамматическая конструкция не только усложнила толкование закона, но и нарушила общность признаков хищения – то, для чего его дефиниция и создавалась.

Следствием указанного сбоя мы считаем различение подгрупп хищений на уровне судебной практики. (Здесь мы уже встречаемся с теми проявлениями распада, которые постигли систему хищений во время действия УК РФ.) Если в советское время Пленум Верховного Суда СССР дал единые разъяснения применительно к хищениям (постановление от 11 июля 1972 г. «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества»), то сейчас действуют два постановления Пленума Верховного Суда РФ (от 27 декабря 2002 г. и от 27 декабря 2007 г.), посвященные сходным формам хищений. Установленное данными актами различие в определениях момента окончания хищений, акцент на изъятии применительно к краже и грабежу, определение признака безвозмездности (весьма спорное) только в отношении мошенничества, присвоения и растраты, – всё это определяет практический взгляд на хищения не как на проявления единого уголовно-правового феномена, а как на отдельные категории уголовных дел. Пленум Верховного Суда РФ дал также отличные от законодательной дефиниции определения хищения для статей 226 и 229 УК (постановления от 12 марта 2002 г. и от 15 июня 2006 г.).

Н.Ф. Кузнецова писала: «При квалификации хищений правоприменитель обоснованно исходит из текста диспозиции конкретной нормы УК, а не из понятия хищения в примечании». Однако, во-первых, без признаков хищения диспозиция, содержащая этот термин, не полна. Во-вторых, попытка судебной практики выстроить самостоятельные понятия-характеристики форм хищения, как раз и отражает потребность в использовании (правильном!) общего определения.

На соотношение различных форм и видов хищения повлияли многие изменения, внесенные в статьи главы 21 УК, а также в КоАП РФ за период с 2002 г. по 2012 г.: ограничение мелкого хищения неквалифицированными видами трех его форм, исключение из состава грабежа квалифицирующего признака «с причинением значительного ущерба гражданину», введение новых квалифицирующих признаков кражи, формулирование признаков размера разбоя по типу материального состава преступления, дифференциация незаконного проникновения в составе кражи и ее отсутствие в составах грабежа и разбоя. Венцом изобретательного законотворчества стали привилегированные виды мошенничества, выделенные в зависимости от обстоятельств, свойственных только этой форме – сфер совершения. Возвращается в закон и усиленная охрана государственной и муниципальной собственности: в случае причинения вреда ей дело исключается из категории частно-публичного обвинения (ч.3 ст.20 УПК РФ).

Нарушение системности уголовного законодательства в результате его изменения в последние годы можно считать общепризнанным фактом. Это нарушение особенно болезненно для тех уголовно-правовых институтов, в которых системные свойства выражены изначально наиболее четко (например, система наказаний, системы хищений, служебных преступлений).

Возможно, проявления распада имеют и объективные причины: жизнь общества меняется, появляются новые по характеру нормы, становится трудно удержать нормативные предписания в чисто логических рамках. Можно вспомнить исключительно стройную систему хищений и иных имущественных преступлений в Уголовном уложении 1903 г., однако может быть, она и сохранила эти качества по причине того, что данные положения так и не были введены в действие? Восстановление системных свойств хищений в современном законодательстве потребует анализа причин их нарушения: волюнтаризма законодателя или действительных потребностей жизни и практики.

В настоящее время приходится констатировать, что определение хищения во многом утратило свою консолидирующую роль, объективные признаки хищения, выраженные в его формах и видах, не согласуются между собой. При таком качестве уголовный закон вряд ли способен гарантировать необходимый уровень охраны имущественных отношений.

 

Значение законодательного определения хищения для специальных видов этого преступления (ст.ст.221, 226, 229 УК РФ)

Рассматриваются признаки специальных видов хищений в их соотношении с общим понятием хищения. Обосновывается предложение об исключении из УК РФ ст.ст.221, 226 и 229

Согласно примечанию 1 к ст.158 УК РФ законодательное определение хищения распространено на весь текст Уголовного кодекса, в том числе и на ст.ст.221, 226 и 229 УК. В то же время применительно к данным статьям это определение не является безусловным.

Преступления, предусмотренные перечисленными статьями – специальные виды хищения. Они, как известно, имеют основной и дополнительный объекты. Основным их объектом в российском уголовном праве считают общественную безопасность в сфере обращения с общеопасными предметами (ст.ст.221 и 226 УК РФ) и здоровье населения (ст.229 УК РФ). Дополнительным объектом считается собственность, так как в общем речь идёт о таких преступных проявлениях, как хищение либо вымогательство. Здесь можно заметить, что поскольку хищение и вымогательство сами по себе (как имущественные преступления) могут затрагивать не только имущественные интересы, то объект рассматриваемых деяний можно представить и в более сложном виде, включить в него, например, здоровье, если при посягательстве применяется насилие, опасное для жизни или здоровья.

Естественно, подобное законодательное решение вопросов дополнительного объекта связано с характером предмета посягательства. Это – огнестрельное оружие, комплектующие детали к нему, боеприпасы, взрывчатые вещества, взрывные устройства (ст.226 УК РФ), ядерные материалы и радиоактивные вещества (ст.221 УК РФ), наркотические средства и психотропные вещества (ст.229 УК РФ). Данные предметы изъяты из гражданского оборота или ограничены в нём. Они наделены признаком, прямо противоположным признаку имущества как предмета хищения – признаку вовлечённости в гражданский оборот. Данные предметы обладают экономическим свойством стоимости и её денежным выражением – ценой. Однако совершаемые с ними общественно опасные действия нарушают не столько имущественные отношения, сколько специальный правовой режим, установленный относительно данных вещей [4]. Поэтому и общественная опасность соответствующего посягательства заключается скорее в создании угрозы общественной безопасности и здоровью населения, чем в нанесении имущественного ущерба собственнику.

Строго следуя указанию закона, мы должны в каждом подобном деянии устанавливать признаки хищения. Однако все они не содержатся в каждом таком посягательстве. По видимому, исходя из очевидности этого факта, Пленум Верховного Суда РФ дал определения хищения применительно к статьям 226 и 229 УК РФ в постановлениях по соответствующим категориям дел. Так в постановлении от 12 марта 2002 года «О судебной практике по делам о хищении, вымогательстве и незаконном обороте оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств» хищение (причем оконченное) определяется как « противоправное завладение оружием и другими предметами любым способом с намерением лица присвоить похищенное либо передать его другому лицу, а равно распорядится им по своему усмотрению иным образом. При этом уничтожение, оставление на месте преступления или возвращение назад похищенного оружия после его использования для совершения других противоправных действий либо в иных целях не является основанием для освобождения лица от ответственности за хищение оружия» [2]. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 15.06.2006 года «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами» определяет похищение как «противоправное изъятие наркотических средств и психотропных веществ у юридических или физических лиц, завладевающих ими законно или незаконно, в том числе путем сбора наркотикосодержащих растений или их частей с земель предприятий или с земельных участков граждан, на которых незаконно выращиваются эти растения» [3]. Эти формулировки отнюдь не приспосабливают общую дефиницию к данным видам преступлений, а прежде всего сужают ее, исключая многие признаки, предусмотренные Примечанием 1 к ст.158 УК РФ (безвозмездность, корыстная цель, обращение имущества в пользу неуправомоченных лиц, причинение имущественного ущерба собственнику). Представляется, что Пленум Верховного Суда не вправе так поступать.

Особо отмечается в литературе то, что такие хищения могут не преследовать корыстной цели, тогда как хищение по определению преступление корыстное [1]. Например, В.М. Семенов пишет, что хищения наркотических средств и психотропных веществ могут совершаться и в иных личных интересах, не только из корыстных побуждений, например, для непосредственного использования, для введения иного лица в беспомощное состояние и т.п. Исходя из этого, автор предлагает ввести альтернативно корыстную или иную личную заинтересованность как признак такого хищения. На наш взгляд, все это лишь проявления корыстной цели, поскольку из предмета преступления лицо таким образом извлекает полезные для себя (по его мнению) свойства. Однако, несомненно, не относятся к корыстной цели те намерения, которые описывает Пленум Верховного Суда РФ, определяя хищение оружия: уничтожение и временное использование с последующим возвращением. Вообще уничтожение и временное позаимствование и объективно, и субъективно расходятся с понятием хищения. Следовательно, Пленум Верховного Суда РФ, относя их к хищению, расширяет рамки уголовной ответственности по сравнению с законодательным их описанием.

Данное преступление, как предполагается, не содержит признака безвозмездности и в связи с этим имущественного ущерба на стороне собственника. Д.А.Леонов ставит вопрос: безвозмездность предполагает отсутствие соответствующего похищенному эквивалента, но кто и как будет определять его для неправомерно реализуемых предметов, исключенных из свободного оборота или ограниченных в нем? В Постановлении Правительства РФ от 7 февраля 2006 года «Об утверждении крупного и особо крупного размера наркотических средств и психотропных веществ для целей ст.228, 228-1 и 229 Уголовного кодекса Российской Федерации» [7] указывается лишь размер наркотических средств и психотропных веществ, имеющий значение для привлечения к уголовной ответственности. Стоимость же данных предметов не определяется. Каким образом эксперты оценят оставление части имущества в счет платы за кустарно изготовленные наркотические средства или психотропные вещества? [6] Как известно, выражением вреда объекту посягательства служат последствия преступления. Для хищения это имущественный ущерб, причиняемый собственнику или иному владельцу и равноценное этому обогащение субъекта хищения. Специальные виды хищения являются наказуемыми независимо от стоимости предмета и, следовательно, величины причиненного ущерба. Хотя бы поэтому ущерб вообще может отсутствовать в конкретном деянии.

Особенность данных преступлений также в том, что их предмет может находиться как в законном, так и в незаконном владении. В случаях, если оружие, наркотические средства, радиоактивные вещества изымаются из незаконного владения, в содеянном полностью отсутствует дополнительный объект (отношения собственности) и характеризоваться как хищение оно, следовательно, не может.

Исходя из отмеченных отличий общего определения хищения и положений статей 221 и 226, 229 УК РФ, в литературе предлагают два пути преодоления коллизии: 1) распространить общее понятие хищения только на преступления против собственности (как это было в УК РСФСР 1960 года в редакции Федерального закона от 1 июля 1994 года); 2) выработать другое, более универсальное определение хищения.

По нашему мнению первая позиция верна, но поставленного вопроса она не решает. Следовало бы вообще исключить из уголовного кодекса рассматриваемые статьи. При этом если оружие, наркотические средства и т.п. изымаются из чужого неправомерного владения (например, собирается незаконно выращиваемый другим лицом урожай наркотикосодержащих растений), это должно охватываться термином « приобретение» и квалифицироваться по статье 228 УК РФ (либо соответственно 222). Если же конкретным деянием действительно нарушаются отношения собственности (например, оружие похищается у милиционера, наркотические средства – из аптеки), то необходимо применять по совокупности статьи о незаконном приобретении и статью главы 21 УК РФ о хищении в соответствующей форме.

Список литературы

1. Бойцов А.И. Преступления против собственности. СПб, 2002. С.160-161.

2. Бюллетень Верховного Суда РФ. 2002. № 5.

3. Бюллетень Верховного Суда РФ. 2006. № 8.

4. Кочои С. Хищение по новому Уголовному кодексу // Законность. 1997. № 12. С.8.

5. Леонов Д.А. Признаки хищения наркотических средств и психотропных веществ // Российский следователь. 2006. № 11. С.20.

6. Собрание законодательства РФ. 2006. № 7. Ст.787.

 

Об умысле и цели при хищении

Хищение в любых его формах характеризуется виной в виде прямого умысла. Кроме этого, обязательным признаком субъективной стороны хищения является его цель – корыстная. Существует позиция, согласно которой хищения так же обязательно предполагают корыстный мотив, однако действующий уголовный закон ее не воспринимает.

Хищение – это родовое понятие, поэтому содержание умысла при хищении можно рассматривать только как общую схему, которая изменяется и дополняется, приспосабливаясь к особенностям каждой формы и вида хищения. Как писал В.Н. Кудрявцев, целостная характеристика умышленного (в данном случае) преступления является сложной, поскольку она складывается из психического отношения субъекта к отдельным объективным признакам состава, а эти признаки многообразны [5, С.151]. В общем же содержание умысла должно соответствовать объективным признакам хищения, описанным в его законодательном определении или вытекающим из него.

Согласно ч.2 ст.25 УК РФ субъект хищения прежде всего осознаёт общественную опасность своих действий. Такое осознание выступает итогом интеллектуального охвата свойств предмета хищения, действия в отношении данного предмета, а также итогом формирования принципиального представления о последствиях хищения.

Субъект прежде всего осознаёт признаки имущества, которое похищает: его вещный характер, экономическую значимость и стоимость, но главное – его юридическое качество, то есть вовлечённость имущества в регулируемые правом отношения собственности. Виновный осознаёт, что похищает чужое имущество, то есть такое, которое не находится в его собственности или ином законном владении.

Сознанием лица охватывается изъятие и обращение указанного имущества в свою собственность или в собственность других лиц. Для разбоя – специфической формы хищения – достаточно осознания того, что изъятие начато при помощи насильственного устранения препятствий этому со стороны потерпевшего. Способ совершения деяния осознаётся наиболее чётко, так как способ избирается субъектом с расчётом – как самый успешный и наименее рисковый путь к обогащению. Однако в данном случае, как и применительно к другим элементам интеллектуального отношения похитителя, возможна ошибка – лицо может заблуждаться относительно применяемого способа хищения. В частности, субъект, изымающий имущество тайно, может не догадываться о том, что его действия наблюдают посторонние люди. В судебной практике принято, несмотря на такое расхождение умысла и реальной обстановки, оценивать хищение как тайное (п.2 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое») [3, С.8].

Действие при хищении является противоправным и безвозмездным, и эти признаки также полностью осознаются виновным. Мы не согласны с мнением С.М. Кочои о том, что признак противоправности, помимо отсутствия у виновного прав на данное имущество, включает в себя запрещённость деяния уголовным законом [4, С.78]. Такое понимание противоправности требовало бы включения в умысел осознания уголовно– правового запрета, что не поддерживается теорией уголовного права (во всяком случае большинством специалистов) и законодателем. «Основания уголовной ответственности за большинство преступлений против собственности (кражу, грабёж, присвоение и др.) устанавливаются в пределах такой гражданско-правовой формы правонарушительных действий, как причинение имущественного вреда другому лицу» [1, С.44-45]. Противоправность дополняет юридическую характеристику предмета хищения (чужое имущество), и только в совокупности эти признаки могут указывать субъекту на общественную опасность его поведения. Ошибка субъекта относительно принадлежности имущества ему, лицам, в интересах которых он действует, может исключить ответственность за хищение и дать основание для ответственности за самоуправство (ст.330 УК РФ).

У похитителя уже на самых ранних этапах приготовления к хищению или его совершения складывается субъективный образ последствий хищения. Лицо осознаёт характер и структуру таких последствий, то есть причинение имущественного ущерба, с одной стороны, и собственное либо других лиц обогащение. Кроме того, лицо, имея представление о стоимости предмета хищения, осознаёт размер последствий, которые причинит.

Последствия, как явление будущего, предвидятся виновным. Причём прямой умысел при хищении предполагает предвидение только неизбежности наступления последствий, поскольку причинная связь между изъятием имущества и причинением имущественного ущерба непосредственная и очевидна. Такая характеристика предвидения принадлежит хищению как целенаправленному действию, при котором умысел и цель однородны по содержанию, не имеют никаких расхождений.

Волевой момент умысла предполагает желание наступления последствий, которые субъект предвидит. Волевое отношение к последствиям, согласно законодательной формулировке умысла, выступает высшей точкой умысла похитителя, знаком того, что все иные признаки хищения охвачены умыслом. Как верно отметил В.Н. Кудрявцев, «волевое отношение является целостной характеристикой преступления» [5, С.155].

Умысел при хищении может иметь разновидности, выделенные в теории: он может быть заранее обдуманным и внезапно возникшим, определённым и неопределённым. Но ответственность за хищения дифференцирована, и для вменения отдельных квалифицирующих признаков необходимо установить, что представление субъекта об этих обстоятельствах было более или менее конкретным. Это относится прежде всего к признакам размера хищения, например к признаку «хищение с причинением значительного ущерба гражданину».

Цель хищения, именуемая в законе корыстной, есть «субъективное отражение безвозмездности хищения, заключающееся, в намерении обратить чужое имущество в свою пользу или в пользу других лиц и тем самым причинить ущерб собственнику или иному владельцу этого имущества» [2, С.292]. Представляется, что более чётко сущность корыстной цели выражала бы формулировка «обращение чужого имущества в собственность», поскольку данная цель предполагает принятие имущества в своё или других лиц владение навсегда, и причём такое полное владение, которым обладают законные собственники. Естественно, субъект хищения не приобретает права собственности на похищаемое имущество. Однако вполне допустимо в определении хищения применить такой приём законодательной техники, как фикция и заменить «обращение в пользу» на «обращение в собственность». В частности, такой приём использован в ст.159 УК РФ, где говорится о приобретении мошенником права на имущество.

В судебной и следственной практике встречаются случаи изъятия чужого имущества в целях его временного использования либо в связи с предполагаемым правом на это имущество. Такие случаи не могут быть оценены как хищения именно из-за отсутствия корыстной цели (п.7 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»). Поэтому для установления данного признака в сложных ситуациях необходимо анализировать предпреступные отношения лица, привлекаемого к ответственности, и потерпевшего, выяснять наличие между ними имущественных обязательств и неразрешённых конфликтов.

Цель хищения определяет направленность преступного умысла. Однако если умысел реализуется в деянии, то «реализация цели лежит за пределами состава, то есть не входит в число его необходимых признаков и потому не имеет квалификационного значения» [2, С.301]. Оконченное хищение, при котором имущество изъято, и виновный получил возможность владеть пользоваться и распоряжаться данным имуществом по своему усмотрению, предполагает, что похититель создал все необходимые условия для осуществления корыстной цели.

Библиографический список

1. Безверхов А.Г. Уголовная противоправность в условиях межотраслевого взаимодействия // Дифференциация ответственности и вопросы юридической техники в уголовном праве и процессе: Сб. науч. статей / Под ред. Л.Л. Кругликова. Ярославль: ЯрГУ, 2001.

2. Бойцов А.И. Преступления против собственности. СПб: Юрид. центр Пресс, 2002.

3. Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. № 2.

4. Кочои С.М. Ответственность за корыстные преступления против собственности. М.: Юристъ, 1998.

5. Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М.: Юристъ, 1999.

 

Понятие перерастания хищения в иную форму

Теоретическое учение о преступлениях против собственности и судебная практика выработали правило о квалификации хищения, начатого как тайное, но в процессе совершения ставшего открытым или осложнённого насилием. В литературе данное явление именуют перерастанием кражи в грабёж или разбой. Однако вполне убедительным представляется вывод Э.С. Тенчова о возможности перерастания в разбой всех иных форм хищения. Поэтому перерастание должно обрести своё общее научное понятие.

В настоящее время и практика расширила представления о возможностях перерастания. Пленум Верховного Суда РФ описал ситуацию перерастания применительно к краже и мошенничеству: 1) «Если в ходе совершения кражи действия виновного обнаруживаются собственником или иным владельцем имущества либо другими лицами, однако виновный, сознавая это, продолжает совершать незаконное изъятие имущества или его удержание, содеянное следует квалифицировать как грабёж, а случае применения насилия, опасного для жизни или здоровья, либо угрозы применения такого насилия – как разбой» (п.5 постановления от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»); 2) «В случаях, когда обман используется лицом для облегчения доступа к чужому имуществу, в ходе изъятия которого его действия обнаруживаются собственником или иным владельцем этого имущества либо другими лицами, однако лицо, сознавая это, продолжает совершать незаконное изъятие имущества или его удержание против воли владельца имущества, содеянное следует квалифицировать как грабёж» (п.17 постановления от 27 декабря 2007 г. «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате»).

Основным условием перерастания является изменение способа хищения до наступления момента, с которого хищение признаётся оконченным преступлением. Однако этот момент в указанных постановлениях Пленума Верховного Суда РФ описывается отдельно для каждой формы хищения, с учётом их специфики. Эти описания не во всём согласуются с выработанным ранее общим правилом: при оконченном хищении имущество изъято, и виновный получил реальную возможность пользоваться и распоряжаться им по своему усмотрению. Перерастание происходит в рамках единого условного состава хищения – как нарастание интенсивности и опасности преступного действия. Поэтому логично будет ориентироваться именно на общий (за исключением хищения в форме разбоя) момент окончания хищения.

Максимально возможная форма хищения для перерастания – разбой. В принципе, хищение может трансформироваться по нарастающей – от менее опасной формы к более опасной. Исходя из этого, кража, мошенничество, присвоение и растрата могут перерасти в грабёж или разбой, а грабёж – в разбой. Однако в действительности выбор преступником подходящей формы хищения может диктоваться обстановкой преступления и собственными навыками. Так, мошенничество, присвоение и растрата при их неудаче могут превратиться в кражу. Например, потерпевший не поддался на мошеннический обман, и виновный, сумев отвлечь его внимание, крадёт предмет преступления. Поэтому первоначальная и финальная формы совершённого хищения могут быть примерно равны по опасности.

Грабёж указан в приведённых разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ как наиболее распространённая форма, в которую может перерасти хищение. Однако законодательная оценка степени опасности грабежа не всегда позволяет считать его более опасным деянием, чем кража, мошенничество, присвоение и растрата.

В 2003 г. из квалифицированного состава грабежа был исключён признак «причинение значительного ущерба гражданину» и заменён в п. «д» ч.2 ст.161 УК признаком крупного размера. Тем самым ответственность за грабёж была существенно смягчена. Сейчас признак значительного ущерба входит в квалифицированные составы кражи, мошенничества, присвоения и растраты. Наказываются такие преступления (максимально) лишением свободы на срок до пяти лет с возможным дополнительным наказанием. Четыре года лишения свободы – максимальное наказание за неквалифицированный грабёж, предполагающий теперь и значительный ущерб гражданину. Таким образом, в случае перерастания в грабёж, например, кражи, причиняющей значительный ущерб гражданину, мы будем наблюдать изменение более опасного хищения на менее опасное. Выход из данного нелогичного положения видится в возвращении в состав квалифицированного грабежа признака значительного ущерба.

В объективной стороне хищения с перерастанием в иную форму можно выделить две особенности. Во– первых, изменение обстановки преступления, то есть появление новых обстоятельств, противоположных тем, на которые опирался похититель, выбирая способ посягательства (кражу замечают очевидцы, мошеннический обман раскрывается, потерпевший при грабеже начинает активно сопротивляться и т.п.). В общем, налицо обстоятельства, возникающие внезапно и не зависящие от воли виновного. Во-вторых, реакция субъекта на указанные обстоятельства в виде наращивания интенсивности действий по завершению хищения (дальнейшее изъятие имущества или его удержание) и возможное присоединение угрозы или насилия.

Умысел при перерастании также своеобразен. Изменение способа хищения характеризуется внезапно возникшим умыслом, формирующимся после начала хищения, но до его окончания. Однако, как представляется, при планировании хищения субъект может допускать изменение ситуации и быть готовым, например, к применению насилия. Э.С. Тенчов в связи с этим считал: «Если же намерение использовать насилие, опасное для жизни или здоровья, или угрозу его применения формируется до начала посягательства против основного объекта, то преступление с самого начала является разбойным нападением, а не перерастает в него». По нашему мнению, только реализация указанного намерения в конкретных насильственных действиях превращает содеянное в разбой.

Разбой, ставший результатом перерастания, может не содержать нападения, вследствие того, что внезапность перемены в хищении является для субъекта внешним фактором, а не собственным подспорьем. Разбой окончен тогда, когда в целях хищения применены опасные насилие или угроза, поэтому содеянное может, в принципе, и не завершиться причинением имущественного ущерба (например, если насильственные действия были преодолены, и субъект был задержан).

При квалификации насильственного грабежа и разбоя, совершённых в результате перерастания, большое значение приобретает функциональная направленность насилия – на облегчение изъятия имущества или его удержания после изъятия, но до окончания хищения. Иные цели применения насилия: скрыться, избежать задержания, отомстить потерпевшему за то, что сразу не показал местонахождение имущества и т.п. – означают необходимость самостоятельной квалификации насильственных действий по статьям о преступлениях против личности либо против порядка управления.

При совершении хищения в соучастии перерастание может наблюдаться в действиях не всех, а лишь отдельных соучастников – как эксцесс. Эту распространённую на практике ситуацию описал Пленум Верховного Суда РФ: «В тех случаях, когда группа лиц предварительно договорилась о совершении кражи чужого имущества, но кто-либо из соисполнителей вышел за пределы состоявшегося сговора, совершив действия, подлежащие правовой оценке как грабёж или разбой, содеянное им следует квалифицировать по соответствующим пунктам и частям статей 161, 162 УК РФ» (п.14 постановления от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»).

Исходя из рассмотренных признаков перерастания хищения в иную форму, мы предлагаем следующее его определение: это внезапное, обусловленное обстоятельствами, не зависящими от виновного, изменение способа хищения на более опасный в ходе совершения хищения, до его окончания.

 

Ответственность за неквалифицированный грабёж

Грабёж, предусмотренный ч.1 ст.161 УК РФ, выделяется среди других форм хищения открытым способом изъятия и обращения чужого имущества в пользу похитителя или других лиц. В теории уголовного права грабёж относят к группе похищений, то есть таких хищений, которые заключаются в воздействии на движимое имущество, в ясно выраженном физическом перемещении предмета хищения в пространстве – от собственника или иного владельца к виновному, в его незаконное владение. Наряду с грабежом в данную группу включают кражу и разбой.

Характерный для грабежа открытый способ хищения, согласно современным представлениям судебной практики (п.3-5 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»), предполагает, что это хищение совершается: а) в присутствии собственника или иного владельца, посторонних лиц, когда субъект осознаёт, что присутствующие понимают противоправный характер его действий, независимо от того, принимали ли они меры к пресечению этих действий или нет; б) в условиях противодействия хищению лиц, со стороны которых виновный изначально не ожидал противодействия (например, его близких родственников); в) в ходе совершения кражи, если действия виновного обнаруживаются кем-либо, однако виновный, сознавая это, продолжает совершать незаконное изъятие имущества или его удержание (перерастание кражи в грабёж).

Как писал И.Я. Фойницкий: «Противополагая тайное хищение открытому, законодательство выходит из мысли, что в открытом явном захвате заключается больше дерзости и поэтому он заслуживает более тяжкую ответственность». По действующему уголовному закону грабёж наказывается существенно строже простой кражи, приблизительно на уровне кражи квалифицированной (ч.2 ст.158 УК). Неквалифицированный грабёж является преступлением средней тяжести.

«Большая дерзость» похищения, в современном теоретическом понимании должна означать посягательство на иной, помимо имущественных отношений, объект. По мнению Э.С. Тенчова, «… и при отсутствии насилия содеянное грабителем оказывает психическое воздействие на очевидцев преступления, в определённой мере подавляя их волю». Субъект грабежа оказывает влияние на волевую сферу психики очевидцев, использует его для беспрепятственного совершения преступного действия, давая понять, что на всё готов ради успешного хищения. Однако вряд ли данное воздействие достигает той степени опасности, которая позволяла бы считать потерпевшими очевидцев грабежа– не владельцев имущества.

В отечественной науке уголовного права многократно высказывались предложения об изменении законодательной дифференциации хищения на формы: отказ от тайного и открытого хищений и в пользу насильственного и ненасильственного. В XIX веке сторонниками данной позиции были такие крупные специалисты, как И.Я. Фойницкий, С.В. Познышев, Н.С. Таганцев, Л.С. Белогриц-Котляревский. Данная позиция была реализована в Уголовном Уложении 1903 г.: тайное и открытое хищения были объединены в составе воровства, а насилие над личностью, независимо от его степени, выступало конструктивным признаком разбоя. К сожалению, мы не можем судить о том, как данная конструкция работала бы на практике, поскольку соответствующие главы и статьи Особенной части Уголовного Уложения не были введены в действие. Грабёж исчезал из перечня форм хищения и в советское время, однако, как представляется, это было связано уже не с принципиальными соображениями улучшения законодательных предписаний, а, напротив, с пренебрежением юридической техникой, свойственной законодателю того периода. Речь идёт об Указах Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан». В первом из этих указов грабёж был растворён в неопределённом понятии «иное хищение», во втором – поглощён составом кражи. В это время формально действовал УК РСФСР 1926 г., содержавший норму о грабеже, однако, как отмечал В.С. Устинов, Указы от 4 июня 1947 г. фактически парализовали действие основных норм главы УК об имущественных преступлениях.

Как нам представляется, слияние тайного и открытого хищений привело бы к размытости признаков объективной стороны хищения, сделало бы затруднительной оценку степени общественной опасности его проявлений.

Распространена в науке и позиция, предполагающая сохранение открытым ненасильственным грабежом самостоятельного значения с одновременным отнесением всех проявлений насилия с целью хищения в состав разбоя и дифференциацией насилия в его рамках. Данная позиция была воплощена в одном из проектов Уголовного кодекса РФ. Серьёзным препятствием для этого является конструкция состава разбоя, которую пришлось бы менять с формальной на материальную при наличии признака применения насилия, не опасного для жизни или здоровья.

В настоящее время грабёж существует только как уголовное преступление, он не входит в число форм хищений, способных при наличии невысокого материального ущерба образовать состав административного правонарушения – мелкого хищения (ст.7.27 КоАП РФ). Однако в науке обосновываются предложения об отнесении простого грабежа к мелким хищениям. Данное предложение заслуживает внимания, особенно с учётом того, сколь тонка бывает в отдельных случаях грань между открытым и тайным хищением. Однако, как представляется, предварительно в Уголовном законе следовало бы смягчить наказание за простой грабёж, так как было бы юридически неправильно лишь на основании суммы ущерба переводить преступление средней тяжести в разряд проступков. Предпосылки для такого изменения санкции ч.1 ст.161 УК есть: как показывают специальные исследования, за грабёж лишение свободы часто назначается в минимальных, согласно санкции, пределах, либо близких к ним; высок процент применения к грабителям условного осуждения.Таким образом, современная регламентация признаков грабежа выявляет различные возможности для совершенствования уголовного и административного законодательства.

 

Уголовно-правовая оценка нападения при разбое

В российском уголовном праве такое преступление, как разбой, в различные исторические периоды понималось по-разному.

В Русской Правде упоминалось о тягчайшем преступлении – убийстве в разбое. Однако описание этого преступления в законе отсутствовало. Причем самостоятельно термин разбой не употреблялся. Историки отмечали, что в памятниках XV века термин «разбой» сохранил значение неспровоцированного убийства с целью грабежа или вооруженной засады на дорогах с той же целью. Предполагается, что в этом же значении он употребляется и в Псковской Судной грамоте.

Судебники 1497 и 1550 г. упоминают термин «разбой», но не называют его признаков. В Своде законов уголовных 1832 года под разбоем понималось нападение на деревню, двор или какое-либо здание, для похищения имущества, произведенное открытою силою и с явной опасностью для самого лица, насилием угрожаемого. В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. даны пространные определения некоторых видов преступлений. Так в ст. 1627 дается развернутое определение разбоя: «Разбоем признается всякое на кого-либо, для похищения принадлежащего ему или находящегося у него имущества, нападение, когда оное учинено открытою силою с оружием, или хотя и без оружия, но сопровождалось или убийством, или покушением на оное, или же нанесением увечья, ран, побоев, или других телесных истязаний, или такого рода угрозами или иными действиями, от которых представлялась явная опасность для жизни, здравия или свободы лица или лиц, подвергавшихся нападению.

22 марта 1903 года царем было утверждено новое Уголовное Уложение. По данному правовому акту разбой вместил в себя наряду с разбойными действиями и действия, которые по Уложению 1845 г. считались грабежом.

Составители УК РСФСР 1922 года придали термину «нападение», наряду с «насилием», смыслообразующее значение. Определив разбой как «открытое, с целью похищения имущества, нападение, соединенное с физическим или психическим насилием…», они сместили акцент в определении разбоя с нападения, то есть действия, состоящего в насилии, на насилие как самостоятельный, помимо и наряду с нападением, способ действия. Конструкцию разбоя как нападения, соединенного с насилием, восприняли УК РСФСР 1926, 1960 гг. С некоторыми редакционными изменениями она перешла и в УК РФ 1996 года.

УК РФ определяет разбой как «нападение в целях хищения чужого имущества, совершенное с применением насилия, опасного для жизни или здоровья, либо с угрозой применения такого насилия» (ч. 1 ст. 162). Это определение содержит два основных признака: 1) нападение; 2) применение насилия, опасного для жизни или здоровья, либо угрозу его применения. В связи с этим возникает необходимость определения понятия «нападения» и решения вопроса о том, является ли оно тождественным понятию «применение насилия», или нет.

В науке российского уголовного права по этому вопросу высказаны различные мнения: одни ученые считают, что нападение и насилие – это два самостоятельных признака разбоя, другие – что это равнозначные понятия.

Так, И. Г. Филановский рассматривал «нападение» и «насилие» как «самостоятельные и даже не параллельные, а скорее последовательные действия». Для нападения, полагал он, специфическим является внезапность, интенсивность, чаще всего неожиданный характер действий преступника. Разбой, по его мнению, представляет собой совокупность двух последовательных действий субъекта преступления – нападения и насилия, причем время разрыва между этими действиями значения не имеет. В. А. Владимиров утверждал, что «нападение образует такой же непременный признак разбоя, как и насилие, которые в совокупности, в их неразрывном единстве характеризуют его объективную сторону…». Он определял разбойное нападение как интенсивное активное противоправное действие, предпринятое с целью завладения имуществом и создающее реальную опасность немедленного применения насилия, опасного для жизни или здоровья. В отличие от многих авторов В.А. Владимиров рассматривал нападение не как однократное действие, а процесс воздействия, таящий в себе реальную опасность применения насилия в течение всего промежутка времени, пока длится нападение. Согласно такой позиции нападение, хотя и неразрывно связано с насилием, но не тождественно ему. В уголовно-правовом смысле нападение – это агрессивно-противоправное действие, совершаемое с какой-либо преступной целью и создающее реальную и непосредственную опасность немедленного применения насилия как средства достижения этой цели.

С небольшим уточнением повторял определение нападения, предложенное В. А. Владимировым, Н. С. Гагарин. Он понимал под ним активные, внезапные, умьппленные, противоправные действия, создающие опасность немедленного и непосредственного применения насилия над личностью потерпевшего, опасного для его жизни или здоровья, совершенные с целью завладения государственным имуществом либо личным имуществом граждан.

По мнению А. Гравиной и С. Яни, нападение и насилие при разбое не равнозначные понятия, хотя последнее – обязательная составная часть нападения. При этом они определяют нападение «как действие, состоящее из двух последовательных этапов: создания реальной опасности применения насилия и непосредственно насилие». Повышенная общественная опасность этих деяний заключена в том, что они соединяют в себе посягательство не только на имущественные интересы, но и на личность потерпевшего. Отношения собственности при разбое нарушаются путем непосредственного воздействия на личность владельца имущества, где опасное для жизни или здоровья насилие выступает как средство изъятия имущества.

По мнению других авторов, о нападении, как о самостоятельном признаке разбоя, существующем вне насилия, говорить нельзя. Так, М. П. Михайлов под разбойным нападением понимал «такие действия виновного, которые непосредственно направлены к преодолению, путем физического или психичес– кого воздействия, возможного или действительного сопротивления завладению чужим имуществом…». Г. Л. Кригер, в свое время посвятившая разбою специальное исследование, пришла к выводу, что «понятия «нападение» и «насилие» идентичны и что провести какие-либо различия между ними, с точки зрения их юридической значимости, практически невозможно. К такому же заключению пришли А. Н. Кардава, Л. Д. Гаухман, П. С. Матышевский, М. А. Гельфер и другие авторы.

В юридической литературе последних лет говорится: «под нападением следует понимать внезапные для потерпевшего агрессивные действия виновного, которые соединены с насилием или угрозой применения насилия… о нападении как самостоятельном объективном признаке разбоя можно говорить весьма условно, имея в виду, что вне насилия или угрозы применения насилия оно теряет уголовно-правовое значение»; либо «под нападением понимается открытое либо внезапное скрытое, а потому неожиданное агрессивно– насильственное воздействие на собственника, иного владельца имущества либо на другое лицо, которое может помешать завладению чужим имуществом», либо «нападение – это внезапное активное психическое либо явное или скрытое физическое воздействие на потерпевшего или других лиц, направленное на противодействие посягающему», либо «нападение при разбое – внезапное применение насилия к потерпевшему».

Таким образом, суждение о «нападении» и «применении насилия» как равнозначных понятиях представляется убедительным. Как известно, в русском языке слово «нападение» (отлагательное существительное, производное от глагола «напасть») означает быстрое, стремительное действие, предпринятое против кого, чего-либо с целью захвата, нанесения урона, ущерба. Этимология термина «нападение» говорит о его происхождении от слов, обозначающих насильственные действия. В свою очередь, посредством термина «нападение» в русском языке очень часто раскрывают значение других слов, обозначающих насильственные действия. Так, слово «наброситься» определяется как «совершить стремительное нападение, обычно с целью нанести физические повреждения». Антонимы нападения – защита, глагола «напасть» – защитить, защититься, отбиться.

Примечательно, что авторы, предпринявшие в свое время попытку разграничить понятия «нападение» и «насилие», не смогли обозначить их четких различий, объяснить, в чем именно состоит нападение, не включающее в себя насилие. Так, В. А. Владимиров, определив разбойное нападение «как активное противоправное умышленное действие, предпринятое с целью завладения имуществом и создающее реальную опасность немедленного применения насилия, опасного для жизни или здоровья», назвал лишь такие формы составляющих, по его мнению, нападение действий: прицеливание из засады, подкрадывание сзади с ножом. Л. Д. Гаухман к нападению отнес сближение с потерпевшим, вступление с ним в диалог с целью создания благоприятной обстановки для последующего насилия, безуспешную попытку ударить его. В. В. Векленко усматривает нападение в набрасывании на голову потерпевшего одежды или других предметов, чтобы лишить его возможности оценивать окружающую обстановку. На наш взгляд, прицеливание из засады, сближение с потерпевшим, разговоры с ним не следует признавать состоявшимся нападением. В этих случаях можно говорить только о приготовлении к нападению, но не о нападении, как «агрессивном противоправном действии», поскольку никакой агрессии как таковой виновный еще не проявил. Если же согласиться с Л. Д. Гаухманом в том, что сближение с потерпевшим, разговор с ним есть нападение, то следует признать, что с момента начала сближения, произнесения первого слова субъектом, еще не обнаружившим умысла, не применившим для завладения чужим имуществом насилия или угрозы, у потерпевшего возникает право на необходимую оборону. Конечно же, несостоятельность данного вывода применительно к названным ситуациям очевидна.

Таким образом, мы приходим к выводу, что использованная законодателем в УК РФ формулировка «нападение, совершенное с применением насилия» ни что иное, как своеобразная дань консерватизму терминов российского уголовного закона. Хотя закон определяет разбой посредством указания на два рода действий (нападение и насилие), сущность их одна: двуединый способ завладения чужим имуществом – нападение и насилие – неотделимы друг от друга. Нападение носит чаще всего открытый характер, но не исключается и тайное его совершение (нападение из-за угла, выстрел из укрытия). Разделение данных понятий возможно только с теоретической точки зрения, но с практической это невозможно, так как в практике не встречался разбой, где присутствовало нападение, но не было насилия.

Однако обратная ситуация – применение опасного насилия при отсутствии признаков нападения – вполне возможна в отдельных проявлениях разбоя.

Одним из таких проявлений является хищение имущества посредством приведения потерпевшего в бессознательное состояние, например, спаиванием, применением наркотических средств. А. А. Пионтковский полагал, что не может быть состава разбоя в действиях преступников, которые дают своей жертве одурманивающие средства, чтобы, пользуясь бессознательным состоянием потерпевшего, похитить имущество. Такое решение этого вопроса обосновывалось тем, что в случае применения одурманивающих веществ отсутствует осознание потерпевшим факта осуществления над ним насилия.

Иной позиции придерживается А. X. Юносов, по мнению которого «внезапное насильственное воздействие на потерпевшего с ножом на улице ничем не отличается от внезапного для потерпевшего воздействия ядом за столом». Такая позиция представляется вполне обоснованной. Введение в организм потерпевшего ядовитых, сильнодействующих или одурманивающих средств, по мнению Р. Д. Шарапова, в зависимости от их активности и количества может привести к различным последствиям: от впадения человека в бессознательное состояние и до обширных патологий органов и тканей вплоть до смертельного исхода. Исходя из законодательного определения разбоя как нападения с целью хищения, С. М. Кочои отмечает, что если введению в организм потерпевшего опасных для жизни или здоровья веществ не будет предшествовать нападение, и если само такое введение не будет элементом насилия, примененного к потерпевшему, то вряд ли в таком случае можно будет говорить о наличии состава разбоя.

В постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 22 марта 1966 года № 31 «О судебной практике по делам о грабеже и разбое» говорилось: «введение в организм потерпевшего опасных для жизни и здоровья сильнодействующих, ядовитых или одурманивающих веществ с целью приведения его таким способом в беспомощное состояние и завладения чужим имуществом должно квалифицироваться как разбой». В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 года № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» сказано: «В случаях, когда в целях хищения чужого имущества в организм потерпевшего против его воли или путем обмана введено опасное для жизни и здоровья сильнодействующее, ядовитое или одурманивающее вещество с целью приведение потерпевшего в беспомощное состояние, содеянное должно квалифицироваться как разбой».

Таким образом, хищение имущества посредством приведения потерпевшего в бессознательное состояние, например, спаиванием, применением наркотических средств является также разбоем, несмотря на то, что нападения в его принятом понимании здесь может не наблюдаться.

Другим возможным случаем отсутствия в разбое нападения является перерастание в разбой хищения, начатого в какой-либо иной, менее опасной форме. В п. 5 указанного постановления Пленума Верховного Суда РФ разъясняется: «Если в ходе совершения кражи действия виновного обнаруживаются собственником или иным владельцем имущества либо другими лицами, однако виновный, сознавая это, продолжает совершать незаконное изъятие имущества или его удержание, содеянное следует квалифицировать как грабеж, а в случае применения насилия, опасного для жизни и здоровья, либо угрозы применения такого насилия (но не нападения, совершенного с применением насилия) – как разбой». В данном случае субъект применяет насилие или угрозу для завершения ещё не оконченного хищения (например, кражи), столкнувшись с вмешательством, противодействием собственника или иных лиц. Окончательная квалификация деяния будет дана только по ст.162 УК, хотя деяние не включало в себя нападения и изначально как разбой не планировалось.

Хищение в форме разбоя имеет по преимуществу импульсивный, эмоциональный характер, его признаками являются ситуативность, внезапность. Но даже в таких условиях посягательство далеко не всегда представляет собой мгновенный акт. Поскольку такое посягательство – всегда процесс, развивающийся во времени, то основной путь борьбы с ним – это индивидуальная работа, специальная профилактика, оперативное обслуживание, а конкретная задача – своевременно вмешавшись в этот процесс, не допустить его развития, приостановить. «Наибольшее практическое значение имеет при этом раннее выявление лиц, склонных к совершению корыстно-насильственных преступлений. В отношении таких лиц, как показывает практика, профилактика наиболее реальна, так как у них ещё не выработаны стойкие стереотипы преступного поведения».

 

Угроза как оконченное преступление

В российском уголовном праве запрет угрозы имеет два варианта: угроза предусматривается как самостоятельное преступление (ст.ст. 119, 296, 318, 321 УК РФ) и как способ совершения других преступлений (например, ст.ст.162, 163, 179 и др.). В любом из этих качеств угроза должна обладать признаками своего собственного состава, который существует отчасти не в законодательном описании, а в теоретических представлениях, поскольку нормативные признаки угрозы в статьях Особенной части УК не всегда совпадают. К таким признакам относится момент, с которого угроза признается оконченным преступлением. Определение данного момента позволяет констатировать наличие основания для уголовной ответственности за совершенную угрозу, позволяет отличить ее, с одной стороны, от приготовления к угрозе или покушения на нее, с другой стороны, от приготовления или покушения на то преступление, совершением которого угрожал субъект.

Угроза относится к так называемым преступлениям с формальным составом, то есть не включающим в себя общественно опасные последствия и причинную связь. Следовательно, момент окончания угрозы – это момент окончания преступного действия, свойственного угрозе. Данное действие может принимать различные формы, по-разному выражаться вовне: слова, телодвижения (замах рукой, поднесение рук к шее жертвы и т.п.), жесты (проведение рукой по шее, будто ножом), демонстрация оружия или предметов, используемых в этом качестве. Но, несмотря на то, что угрожающее действие в ряде случаев имеет значительную физическую составляющую, оно всегда остается по своей природе информационным, оно воздействует на сознание потерпевшего.

В литературе момент окончания угрозы часто определяют как момент доведения информации, составляющей угрозу, до сведения потерпевшего, то есть когда угроза стала последнему известна (1). Встречаются указания и на более ранний этап – момент высказывания угрозы или выражения ее в иной форме (2). В последнем случае то, что угроза не является нейтральной информацией, очевидно, подразумевается, и опасность действия выводится из свойств этой информации, а именно из реальности угрозы, ее способности вызвать реальные опасения.

Существует и иная позиция: в составе угрозы заложено преступное последствие – страх, который испытывает потерпевший (3). Критикуя данную позицию, Л.В. Сердюк пишет: «Если угроза совершается с целью вызвать страх, это еще не значит, что потерпевший непременно запуган, да и законодатель не требует этого» (4). Аналогичное мнение высказал и А.Н. Красиков: «Для наличия состава преступления не требуется, чтобы лицо, в адрес которого угроза высказана, оказалось в действительности запуганным» (5). Данный тезис представляется нам спорным. Угроза, подобно оскорблению и клевете, есть передача эмоционально заряженной информации. Мы лишь тогда можем сказать, что такая передача состоялась, когда потерпевший этот заряд распознал, воспринял и соответствующим образом отреагировал. Если такой реакции не будет, мы не вправе констатировать общественно опасное деяние, пусть даже данная угроза сама по себе выглядела очень опасной.

Какой же должна быть реакция потерпевшего? С точки зрения психологии, угроза принадлежит к числу стрессоров – ситуаций, вызывающих у человека эмоциональный стресс, то есть состояние напряжения, совокупность защитных реакций, наступающих в организме в ответ на воздействие неблагоприятных факторов (6). Эмоциональный стресс приводит к изменениям в протекании психических процессов, эмоциональным сдвигам, трансформации мотивационной структуры деятельности, нарушениям двигательного и речевого поведения, а в общем виде – к нарушению физиологического равновесия организма, относительного динамического постоянства внутренней среды организма, которое физиологи именуют гомеостазисом (7).

Итак, лицо, которому угрожают, испытывает стресс. Эмоция, которая «руководит» этим стрессом – страх. Но эти процессы субъективны, об их наличии мы можем судить лишь по поведенческим особенностям потерпевшего. Такие особенности могут быть различны, поскольку они диктуются не только угрозой, но и индивидуальностью человека. Уголовные дела об угрозах – дела лишь публичного обвинения. Однако трудно представить себе иной повод возбуждения уголовного дела об угрозе, чем заявление потерпевшего. Наличие такого заявления либо факт обращения за посторонней помощью и будут однозначными свидетельствами того, что угроза состоялась.

Указанное поведение потерпевшего не есть последствие угрозы в том смысле, в каком понимаются общественно опасные последствия преступления. Деятельность потерпевшего вообще не может входить в основание уголовной ответственности, последнее всегда охватывает лишь деятельность виновного субъекта. Реакция потерпевшего на угрозу – это показатель «надлежащего» качества угрозы, сигнал о том, что умысел субъекта реализован. Поэтому приведенные рассуждения не изменяют тезиса о формальном виде состава угрозы.

Итак, преступная угроза должна считаться оконченным преступлением с того момента, когда выраженное вовне угрожающее действие повлекло на стороне потерпевшего типичный психологический эффект (состояние стресса), объективированный каким-либо образом (как правило, обращением за помощью).

В современной науке уголовного права в целом преодолен встречавшийся ранее взгляд на угрозу как на обнаружение умысла на совершение иного преступления. Угроза обладает собственным объектом и собственным характером опасности. Поэтому происходящие за пределами угрозы деяния, направленные на причинение вреда, должны оцениваться как приготовление или покушение на совершение преступления. В действительности лишь на основе конкретных обстоятельств можно отличить те действия, которыми субъект подкрепляет угрозу, усиливает запугивание, и те действия, при помощи которых он инициирует причинение реального вреда.

Библиография

1. См.: Крашенинников А.А. Угроза в уголовном праве России: Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. Казань, 2002. С.12.

2. См.: Красиков А.Н. Уголовно-правовая охрана прав и свобод человека в России. Саратов, 1996. С.90; Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой. М., 1998. С.266.

3. См.: Абсатаров Х.Х. Угроза убийством. Уфа, 2001. С.95-96.

4. Сердюк Л.В. Насилие: криминологическое и уголовно-правовое исследование. М., 2002. С.205.

5. Красиков А.Н. Указ. соч. С.90.

6. См.: Психология. Словарь / Под общ. Ред. А.В. Петровского, М.Г. Ярошевского. М., 1990. С.386-387.

7. См.: Суворова В.В. Психофизиология стресса. М., 1975. С.56; Китаев-Смык Л.А. Психология стресса. М., 1983. С.278.

 

Сочетание обмана и угрозы при совершении имущественных преступлений

Посягательства на имущественные отношения, в том числе на собственность (глава 21 УК РФ) характеризуются различными способами, к числу которых относятся обман и угроза. Путем обмана могут совершаться хищение в форме мошенничества (ст.159 УК) и причинение имущественного ущерба при отсутствии признаков хищения (ст.165 УК). Насильственным путем, в том числе с применением угроз, совершаются: хищения в форме грабежа (п. «г» ч.2 ст.161 УК) и разбоя (ст.162 УК), вымогательство (ст.163 УК), неправомерное завладение автомобилем или иным транспортным средством без цели хищения (п. «в» ч.2, ч.4 ст.166 УК).

По утверждению, приписываемому Цицерону, – «Duobis modis fit injuria, aut vi, aut fraude» – неправда творится путем насилия или обмана. Из этого следует не только универсальный характер данных преступных способов, но и их самостоятельность и четкое взаимное различие. При применении они исключают друг друга: то, что выполняется путем обмана, не выполняется при помощи насилия, и наоборот.

Обман предполагает информационное воздействие на психику человека, внедрение в нее нужной обманщику информации, для того, чтобы она в конечном счете определила выгодное обманщику поведение жертвы. Преступный обман определяют как «введение другого лица в заблуждение или использование уже имеющегося у него заблуждения путем передачи информации, которая не соответствует действительности, либо умолчания о фактах настоящего или прошлого, с целью склонить данное лицо к нужному поведению». Мошеннический обман – это сообщение заведомо ложных сведений либо несообщение сведений, которые лицо должно было сообщить, с целью введения лица в заблуждение и обращения его имущества в свою пользу или пользу других лиц. Информационный характер носит и такое насильственное действие, как угроза. Именно поэтому угроза сопоставима по механизму посягательства с обманом и, как мы увидим в дальнейшем, может с ним сочетаться. Угроза – это активное действие, выражающее запугивание, обещание причинить кому-либо вред, зло. Угроза в уголовном праве наделяется рядом признаков, главный из которых – ее реальность, то есть порождение угрозой оснований опасаться ее осуществления. Если угроза используется в качестве способа достижения преступником иной цели, ее реальность возрастает: жертва понимает, что ради своей цели субъект готов пойти на причинение вреда. Именно такую ситуацию мы наблюдаем при совершении имущественных посягательств, включающих угрозу.

Угроза и обман могут сочетаться, во-первых, тогда, когда обман касается содержания угрозы. Речь при этом не идет о том, что разбойник или грабитель только запугивают потерпевшего, хотя на самом деле вовсе не намереваются применять к нему насилие. Угроза опасна не действительным желанием и намерением причинить вред (для состава угрозы это не обязательно), а созданием у потерпевшего чувства страха, которое в случае принуждения парализует его волю.

Мы имеем в виду ситуации, при которых субъект, дабы подкрепить свою угрозу, придать ей реальный характер, сообщает потерпевшему какие-либо ложные сведения. Поскольку обман требует изобретательности, постольку данные ситуации возможны в самых различных вариантах. Так, по нашим наблюдениям, преступник представляется должностным лицом, ссылается на знакомство с лицами, опасными для потерпевшего, обосновывает свои претензии вымышленным долгом потерпевшего перед ним или другими лицами. В последнем случае субъекты могут создавать мнимые предпосылки для своих претензий, инсценируя причинение вреда или провоцируя потерпевшего на его причинение. Таков известный практике сценарий автомобильной «подставы», при котором субъект (как правило, группа лиц) намеренно устраивает автомобильную аварию с участием автомашины потерпевшего и затем предъявляет имущественные требования. Такое деяние, если оно действительно сопровождалось угрозой, может образовать как вымогательство, так и грабеж или разбой.

Для обоснования своих претензий преступники могут использовать поддельные документы, например договоры, расписки.

Особое значение имеет рассматриваемая ситуация при совершении вымогательства с угрозой распространения определенных сведений (шантажа). Порочащие сведения или те, распространение которых грозит иным существенным вредом, могут быть ложными по своему содержанию. Шантаж часто характеризуется замаскированной угрозой, он может выражаться намеками и не выявлять агрессии субъекта. Поэтому важно отличать шантаж с ложной угрозой от мошенничества. Определяющее значение имеет при этом различие в воздействии, которое производят на потерпевшего обман и принуждение. Обман создает у потерпевшего ложное представление о наличии у субъекта оснований для получения имущества. Напротив, принуждаемая к передаче имущества или права на имущество жертва вымогательства осознает противоправность предъявленного требования. Решающим для квалификации содеянного как вымогательства выступает факт угрозы, создания у потерпевшего чувства страха. Схематично мошенническое притязание можно изобразить так: «Вы мне должны, так платите же», а вымогательское так: «Вы мне должны, так платите же, иначе я расскажу всем (или конкретному лицу) о Вашем долге (о том, что Вы не платите по долгам, о том, что я потерпел убытки по Вашей вине и т.п.)». Мы намеренно используем столь мягкие формулировки – невинные, на первый взгляд выражения в конкретном случае способны парализовать волю человека и не только заставить его передать свое имущество преступнику, но и порой втянуть его в зависимость от мошенника или вымогателя, повторяющего свои притязания.

В практике конца прошлого и начала нынешнего веков встречались такие разновидности вымогательства, которые часто использовались организованными группами с целью установления постоянного контроля над предпринимательскими структурами (так называемой бандитской «крыши»). Потерпевшему сообщалось, что его интересам угрожает опасность со стороны третьих лиц и что субъект в состоянии эту опасность предотвратить, за такую услугу и требовалось имущество. Решение о наличии состава мошенничества или вымогательства зависит здесь от характера и последствий восприятия данной информации потерпевшим. Если потерпевший поверил субъекту и воспринял его как избавителя от действительной опасности, то содеянное образует покушение на мошенничество, а при получении субъектом имущества – оконченное мошенничество. Если же потерпевшему ясны истинные намерения виновного и то, что угроза исходит именно от него, следует заключить, что потерпевший испытывает не заблуждение, а страх, который и должен побудить его к действию. Такое деяние является вымогательством.

Другой вариант сочетания обмана и угрозы предполагает использование для угрозы средств, которыми заведомо не может быть применено насилие заявленной интенсивности, то есть заведомо негодного оружия или его имитации. Данное обстоятельство имеет значение для квалификации разбоя (ст.162 УК). Оно характеризуется использованием обмана при искажении формы угрозы, но, поскольку форма связана с содержанием, обман распространяется при этом и на содержание угрозы – потерпевшему дают понять, что для хищения может быть использовано оружие.

Правовая оценка такого деяния дается с учетом разъяснения, содержащегося в п.23 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»: «Если лицо лишь демонстрировало оружие или угрожало заведомо негодным или незаряженным орудием либо имитацией оружия, например макетом пистолета, игрушечным кинжалом и т.п., не намереваясь использовать эти предметы для причинения телесных повреждений, опасных для жизни или здоровья, его действия (при отсутствии других отягчающих обстоятельств) с учетом конкретных обстоятельств дела, следует квалифицировать как разбой, ответственность за который предусмотрена ч.1 ст.162 УК РФ, либо как грабеж, если потерпевший понимал, что ему угрожают негодным или незаряженным оружием либо имитацией оружия».

Итак, Пленум Верховного Суда РФ выделяет: а) ситуацию, когда потерпевший верит, что оружие, которым ему угрожают – настоящее и пригодное; б) ситуацию, когда потерпевший распознает обман.

В ситуации «а» сила воздействия угрозы на психику равнозначна интенсивности угрозы настоящим и пригодным оружием. Решение о квалификации такого деяния без признака «применение оружия» основывается лишь на отсутствии у субъекта намерения причинить данным предметом вред здоровью потерпевшего. Однако в насильственном преступлении намерение действительно применить насилие может возникнуть тогда, когда угроза не возымела действия, потерпевший ей не поддался, хотя и воспринял так, как желал нападавший. Намерение действительно причинить телесные повреждения вполне может не сопровождать угрозу, так как у угрозы собственный механизм преступного воздействия – психологический. Поэтому мы согласны с предложением о том, чтобы исходить из восприятия потерпевшим имитации как настоящего оружия и квалифицировать разбой по ч.2 ст.162 УК РФ, рассматривая при этом имитацию и пр. как предмет, используемый в качестве оружия.

В ситуации «б» угроза утрачивает интенсивность, свойственную угрозе в составе разбоя, поэтому Пленум Верховного Суда РФ предлагает применять в данном случае ст.161 УК РФ. Следует отметить, что данная рекомендация дана Пленумом впервые, хотя вопрос об имитациях оружия рассматривался и в более ранних актах этого уровня. По нашему мнению, обнаружение обмана потерпевшим может привести к следующему развитию событий:

1. Угроза применением насилия все же воспринимается как реальная, но уже как угроза насилием, не опасным для жизни или здоровья. В этом случае грабеж, если он окончен, должен квалифицироваться по п. «г» ч.2 ст.161 УК.

2. Угроза после ее разоблачения потерпевшим вообще утрачивает для него реальность. В этом случае грабеж, если он окончен, должен квалифицироваться по ч.1 ст.161 УК.

3. Потерпевший, уяснив, что нападающий не так опасен, как он пытается внушить, оказывает сопротивление изъятию имущества или прибегает к каким-либо иным действиям, в силу которых грабеж не может окончиться. Деяние квалифицируется по ч.3 ст.30 и ч.1 ст.161 УК – покушение на грабеж.

Необходимо отметить, что в приведенном фрагменте постановления Пленума Верховного Суда РФ рекомендуется не считать демонстрацию оружия при разбойной угрозе применением оружия. Подобная рекомендация вряд ли может быть признана обоснованной. Демонстрация оружия увеличивает интенсивность угрозы, силу ее воздействия на психику так же, как выстрелы или нанесение ударов оружием увеличивают опасность насилия. Вот как трактует применение оружия при разбое судья Верховного Суда РФ В.П. Верин: «Под применением понимается не только факт физического воздействия, но и попытка нанесения оружием или упомянутыми предметами повреждений потерпевшему, а также демонстрация их лицам, подвергшимся нападению, или третьим лицам, свидетельствующая о готовности преступника пустить их в ход». Данная трактовка представляется правильной.

Вернемся к особенностям сочетания обмана и насилия. Вполне очевидно, что насилие – более опасный способ хищения, чем обман. Поэтому возможно перерастание хищения или иного имущественно посягательства, начатого путем обмана, в посягательство, совершаемое посредством насилия или угрозы. Если Пленумом Верховного Суда РФ рассмотрено только перерастание кражи в грабеж или разбой (п.5 постановления от 27 декабря 2002 г.), то теория уголовного права признает возможность перерастания в насильственное хищение хищения любой ненасильственной формы, в том числе мошенничества. Итак, если имущественное посягательство было начато путем обмана, но по каким-либо причинам не привело к необходимому в рамках данного состава преступному результату, то оно, будучи неоконченным, может перерасти в посягательство путем угрозы (либо насилия) и будет подлежать квалификации только по статье УК РФ, предусматривающей данное посягательство с угрозой. Например, мошеннический обман, преследующий цель приобретения чужого права на имущество, если он не подействовал на потерпевшего, может обернуться угрозой и перерасти таким образом в вымогательство.

Обман может служить вспомогательным способом совершения насильственного преступления. Так, он может использоваться для незаконного проникновения в жилище, помещение или иное хранилище: субъект представляется работником коммунальных служб, сотрудником милиции, нищим и др. и, добившись таким способом входа в помещение, применяет к находящимся там лицам угрозу или насилие. В этих случаях обман не получает самостоятельной уголовно-правовой оценки, но является показателем незаконности проникновения.

По мнению Ф. Б. Гребёнкина, совершению обмана при мошенничестве может предшествовать запугивание – тогда, когда для хищения применяется гипноз (например, цыганками, гадалками, создателями финансовых пирамид). Запугивание автор считает самостоятельным видом психического насилия, повышающим степень общественной опасности мошенничества, и предлагает использовать его при дифференциации ответственности за это преступление. Данное предложение, безусловно, представляет интерес, однако достаточный учет применяемых для мошенничества приемов может быть осуществлен при индивидуализации ответственности.

Итак, сочетание в одном имущественном преступлении двух различных способов – обмана и угрозы должно приниматься во внимание при разграничении смежных преступлений, при установлении отдельных квалифицирующих признаков и при индивидуализации ответственности за содеянное.

 

Квалификация угроз при хищениях и вымогательстве

Применение угроз является способом совершения хищений в форме грабежа (п. «г» ч.2 ст.161 УК РФ) и разбоя (ст.162 УК РФ) и способом вымогательства (ст.163 УК РФ). Всем трем составам свойственна угроза применением насилия, при вымогательстве могут быть использованы угрозы и иного, указанного в законе содержания.

Уголовно-наказуемая угроза – это нарушение психической неприкосновенности другого лица путем его устрашения, вызова у него чувства страха, тревоги за свою жизнь, здоровье, честь, достоинство, сохранность имущества или иные правоохраняемые интересы. В указанных составах преступлений угроза используется как средство принуждения потерпевшего к поведению в отношении имущества или к претерпеванию незаконных действий похитителя.

Угрозу часто именуют психическим насилием, в отличие от физического насилия. Такое обозначение угрозы встречается не только в специальной литературе, но и в материалах уголовных дел. На наш взгляд, данное определение угрозы не вполне точно и продуктивно. Оно, конечно, может использоваться при научном анализе угрозы, но правоприменительная практика должна исходить из законодательного понятия насилия, которое подразумевает только физическое воздействие. Поэтому при производстве по уголовному делу необходимо фиксировать и доказывать признаки угрозы, именуя ее так, как это делает закон.

Угроза является активным информационным действием – внедрением в сознание потерпевшего информации о будущей опасности для создания у него прежде всего убеждения в реальности этой опасности. Угроза не может быть выражена бездействием. При групповых имущественных преступлениях возможны случаи, когда отдельные участники группы устрашают потерпевшего одним своим видом, присутствием на месте преступления. Со стороны таких лиц также совершается действие, подкрепление угрозы.

Существо угрозы – устрашение – с психологической точки зрения состоит в порождении у потерпевшего стресса, эмоционально окрашенного страхом. Стресс разрушительно действует на психику. Стремление организма преодолеть это воздействие, избавиться от него и восстановить равновесие влечет нарушения воли, которых в конечном счёте и добивается преступник.

Для квалификации угрозы имеют значение ее признаки: наличность, содержание, форма, интенсивность, момент осуществления и реальность. Причем признаки формы и интенсивности играют подчиненную роль, они необходимы для установления других признаков, имеющих непосредственно юридическое значение. Только совокупность данных признаков может дать представление об угрозе, использованной для совершения преступления.

Наличность угрозы означает существование действий, выражающих угрозу, в действительности, а не только в сознании потерпевшего или свидетелей преступления.

Содержание угрозы – это характер обозначенной субъектом предстоящей опасности, определяемый видом вреда, который будет причинен в случае реализации угрозы.

При грабеже содержанием угрозы является применение насилия, не опасного для жизни или здоровья, то есть побои или иные насильственные действия, связанные с причинением потерпевшему физической боли либо с ограничением его свободы.

При разбое содержание угрозы – применение насилия, опасного для жизни или здоровья, то есть причинение вреда здоровью любой степени тяжести. Кроме того, содержание данной угрозы охватывает и убийство.

Вымогательские угрозы имеют три варианта содержания: 1) применение насилия; 2) уничтожение или повреждение чужого имущества; 3) распространение сведений, позорящих потерпевшего или его близких, либо иных сведений, которые могут причинить существенный вред правам или законным интересам потерпевшего или его близких. Первый вариант охватывает любое насилие (от побоев до убийства), а также преступные действия, неразрывно связанные с применением насилия, например изнасилование, похищение человека, захват заложника.

Момент осуществления угрозы различается в хищениях и вымогательстве. Судебная практика так трактует это различие: «При грабеже и разбое насилие или угроза его применения используются в качестве средства немедленного завладения имуществом потерпевшего. Насилие или угроза, направленные на получение имущества в будущем, а равно предъявленное потерпевшему требование о немедленной передаче имущества под угрозой применения в будущем насилия к нему самому или его близким, при отсутствии признаков нападения следует квалифицировать как вымогательство» (п.13 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 5 сентября 1986 г. «О судебной практике по делам о преступлениях против личной собственности»). Вымогательская угроза насилием выражает не ближайшую и неизбежную (как при хищениях), а более или менее отдалённую и преодолимую опасность. Но другие виды вымогательских угроз (уничтожением или повреждением чужого имущества, распространением нежелательных сведений) могут предполагаться к немедленному осуществлению в момент контакта с потерпевшим, если тот откажется удовлетворить предъявленное требование. Данные виды угроз не способны сломить сопротивление потерпевшего и полностью парализовать его волю.

Вымогательство может быть сопряжено с непосредственным изъятием имущества потерпевшего, которое (изъятие) квалифицируется по совокупности – по ст.161 или 162 УК РФ, в зависимости от тяжести примененной угрозы либо насилия (п.2 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 4 мая 1990 г. «О судебной практике по делам о вымогательстве»). То есть возможна одна по содержанию угроза в рамках непрекращающегося посягательства, подкрепляющая и требование имущества, и изъятие какого-либо другого имущества. На практике такие угрозы обычно сопровождаются реальным применением насилия.

Реальность угрозы означает наличие у потерпевшего в результате примененного воздействия оснований опасаться осуществления этой угрозы. Реальность – одно из главных качеств угрозы как самостоятельного воздействия на психику. Среди специалистов нет единства по вопросу о том, какие критерии реальности должны учитываться при ее оценке прежде всего – объективные или субъективные. К объективным обстоятельствам, указывающим на реальность, относят форму, содержание и интенсивность угрозы, обстановку, сопутствующую угрозе, личность угрожающего субъекта, его предыдущее и последующее поведение, взаимоотношения виновного и потерпевшего. Субъективное восприятие угрозы потерпевшим, его личная оценка опасности угрозы в условиях посягательства может расходиться с ее объективными характеристиками. На наш взгляд, следует уделять преимущественное внимание субъективному фактору и отводить объективным обстоятельства подчиненную роль, роль обоснований субъективного восприятия угрозы. Только так можно дать справедливую и точную оценку угрозе как вредоносному психическому раздражителю. Однако на практике к установлению мнения потерпевшего о примененной против него угрозе часто подходят формально, недостаточно внимательно. По нашему убеждению, потерпевшего при допросе недопустимо спрашивать, воспринимал ли он угрозу реально. И сама угроза, и ее реальность – юридические понятия, точное значение которых неизвестно гражданам. Поэтому следует формулировать вопросы так, чтобы потерпевший мог исчерпывающим образом описать, чего и как он испугался.

Форма угрозы – это свойственное конкретному преступлению действие, выражающее угрозу, способ доведения угрозы до сознания потерпевшего. Угроза может быть выражена словесно и в действиях, несущих информацию: смысловых жестах и выразительных движениях. Информацию сопровождает невербальное поведение угрожающего: интонация речи, дополнительные экспрессивные средства общения (мимика, жесты, телодвижения), физические действия, подтверждающие характер и реальность намерений субъекта. При разбое возможна так называемая угроза обстановкой – создание ситуации, неизбежно опасной для жизни или здоровья потерпевшего (субъект подталкивает или оттесняет потерпевшего к краю крыши, перилам балкона, открытому огню и т.п.)

По форме угроза может быть определённой и неопределённой. Наиболее проблематичным и юридически значимым является установление определённости угрозы применением насилия. В реальной ситуации от этого может зависеть квалификация содеянного как грабежа или разбоя. Пленум Верховного Суда РФ рекомендует учитывать при этом все обстоятельства дела: место и время совершения преступления, количество нападавших, характер предметов, которыми они угрожали потерпевшему, субъективное восприятие угрозы, совершение каких-либо конкретных демонстративных действий, свидетельствовавших о намерении нападавших применить физическое насилие и т.п. (п.21 постановления от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»). Если же не удаётся точно выяснить, опасным или неопасным насилием угрожал субъект, данные сомнения нужно трактовать в его пользу и квалифицировать деяние как грабёж.

Несмотря на столь значительную роль обстоятельств, показывающих форму угрозы, по нашим данным, они далеко не всегда устанавливаются при расследовании хищений и вымогательства. Часто следователи и судьи ограничиваются упоминанием того, что обвиняемый угрожал «физической расправой». На наш взгляд, недопустимо заменять данным общим выражением неюридического характера описание общественно опасных действий, которые вменяются лицу. Подобные общие формулировки вызывают вопрос о доказанности угрозы даже в тех случаях, когда угроза была определённой. Если же угроза насилием выражена в неопределённой форме, необходимо с особой тщательностью исследовать все связанные с ней обстоятельства и указать на них как на свидетельства наличности, содержания и реальности угрозы.

Интенсивность угрозы – качественный показатель ее опасности, означающий степень напряжённости усилий угрожающего субъекта и соответственно глубину вызванной ею у потерпевшего стрессовой реакции. Интенсивность, так же, как реальность, зависит от формы, содержания угрозы, от конкретных обстоятельств ее выражения. Высокая степень интенсивности угрозы может реально выразиться во вреде психическому или даже физическому здоровью потерпевшего (депрессия, психическое расстройство, соматические заболевания с психической этиологией).

Итак, основываясь на рассмотренных признаках угроз, используемых при хищениях в форме грабежа и разбоя, а также при вымогательстве, можно дать полноценную и исчерпывающую характеристику таких угроз и создать предпосылку правильной квалификации имущественного посягательства в целом.

 

Причинение имущественного ущерба (ст.165 УК РФ) в современном правовом контексте

Произошедшие в последние годы изменения законодательных положений, прямо или косвенно связанных с признаками причинения имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием, очевидно, воплощают либерализацию уголовной ответственности в имущественной или шире – экономической сфере. Ст.165 УК вошла в перечень составов, которые, при условии совершения деяния в сфере предпринимательской деятельности, исключают применение меры пресечения в виде заключения под стражу (ч.1-1 ст.108 УПК РФ). Федеральный закон от 7 декабря 2011 г. ограничил ответственность за данное преступление признаком крупного размера, то есть стоимостью имущества, превышающей 250 000 рублей, а также ввел одноименный запрет в КоАП РФ (ст.7.27.1). Однако данные изменения позволяют по– новому взглянуть на сущность самого уголовно– правового запрета, его техническое качество и обусловленность в современной правовой ситуации.

Известно, что основные признаки хищения, которые должны отсутствовать в причинении имущественного ущерба, – это признаки объективной стороны: изъятие и обращение имущества в пользу виновного или других лиц (признаки деяния) и прямой имущественный ущерб (признак последствия). Между тем собственных признаков данного порядка ст.165 не называет. В рамках главы 21 УК это единственная статья, не описывающая преступного деяния. Иной, по сравнению с хищениями, характер ущерба (упущенная выгода) не обозначается терминологически и устанавливается только путём толкования. Вместе с тем нет формальной основы для иной характеристики последствия: формулировка позволяет судить, что отсутствуют иные признаки хищения, кроме ущерба, а значит, ущерб такой же, как в составах хищений.

Помимо данных признаков, анализ и применение ст.165 порождают необходимость выделения предмета преступления, которым чаще всего признаются денежные средства, не переданные виновным, вопреки обязанности, собственнику или иному владельцу. Сама диспозиция ст.165 на предмет не указывает.

Введение в КоАП РФ ст.7.27.1 ещё более усложняет положение с негативными признаками состава. В ней говорится о причинении имущественного ущерба теми же способами «при отсутствии признаков уголовно– наказуемого деяния». Но какого? Хищение – тоже уголовно-наказуемое деяние. В административном проступке отсутствуют признаки хищения или запрещенного ст.165 УК причинения имущественного ущерба? Если и те и другие, то следовало говорить об «уголовно-наказуемых деяниях». Но почему бы тогда ст.7.27.1 не отсечь признаки административно– наказуемого хищения?

В науке и судебной практике сложились представления о причинении имущественного ущерба как нескольких разновидностях противоправного поведения. Укажем их вкратце.

1. Уклонение от внесения собственнику платежей, установленных законом или договором.

2. Износ вверенного субъекту имущества при его эксплуатации в личных целях.

3. Уклонение от передачи собственнику средств, полученных субъектом за услуги, которые он должен оказывать в интересах собственника.

Какие-либо новые проявления, например, пользование мобильной связью, Интернетом за чужой счет укладываются в данные рамки. В любом случае мы имеем дело с бездействием – уклонением от передачи имущества, положенного потерпевшему. Успех такого бездействия обеспечивается использованием обмана или злоупотребления доверием, причем в рамках данного состава более, чем в мошенничестве, распространен пассивный обман: лицо не сообщает потерпевшему о возникновении обязанности передавать ему имущество.

Итак, в настоящее время наказуемость такого поведения связывается с крупным размером (в квалифицированном виде остался признак «особо крупный ущерб» – не ново, что наш законодатель невнимательно относится к формулированию признаков размера и ущерба). В связи со столь резким ограничением уголовной ответственности возникло суждение о необходимости полной декриминализации причинения имущественного ущерба. А.А. Бакрадзе полагает, что эта необходимость назрела, однако считает, что причинение имущественного ущерба охватывается такой разновидностью мошенничества, как приобретение права на чужое имущество путём обмана или злоупотребления доверием. По нашему мнению, нельзя считать декриминализацией включение данного состава в рамки другого, тем более что мошенничество наказуемо в некрупном размере, и предложение автора повлекло бы, напротив, ужесточение ответственности за те деяния, которые сейчас относятся к ст.165 УК.

Вопрос о декриминализации причинения имущественного ущерба, действительно, обоснован. Очевидно, что изменения, внесенные в УК и в КоАП ФЗ от 7 декабря 2011 г., изменили отраслевую принадлежность значительной массы деяний. Неуплата за потребленную электроэнергию, использование служебного транспорта в личных целях, провоз проводниками «левых» пассажиров – все эти наиболее распространенные проявления, как правило, не причиняют ущерб, превышающий 250 000 рублей. Практика ближайших нескольких лет должна показать реальное число преступных случаев.

В рамках главы 21 УК крупный размер как криминообразующий признак состава умышленного преступления – новое явление (для неосторожного имущественного преступления, ст.168, он уже предусмотрен). Данный прием законодатель использует, в основном, в главе 22 УК «Преступления в сфере экономической деятельности». Скорее всего, под ст.165, действительно будут подпадать теперь лишь деяния, совершаемые в сфере предпринимательства, экономических отношений. Однако глава 22 содержит целый ряд норм, специальных по отношению к ст.165 (ст.ст.177, 194, 198 и 199. 199-1, 199-2) и имеющих собственные, более высокие минимальные показатели крупного размера. Они превышают и 1 миллион рублей, установленный как особо крупный ущерб для ст.165. В связи с этим чисто «предпринимательский» смысл данного запрета сомнителен: формулируя специальные нормы, законодатель уже учел возможную опасность причинения имущественного ущерба для экономической деятельности.

Причинение имущественного ущерба может выступать как продолжаемое преступление, например, лицо регулярно, по наступлении сроков, не вносит обязательные платежи. Установление размера и, следовательно, отнесение к числу преступлений, зависит теперь от оценки содеянного как единичного крупного деяния или как череды правонарушений, не характеризуемых крупным размером. Принципиальное значение данного вопроса должно привлекать повышенное внимание к разграничению продолжаемых и единичных преступлений.

Приведем пример. Егоров был осужден в 2011 г. по совокупности преступлений, предусмотренных ч.1 ст.165 УК. Будучи менеджером по логистике ООО «Т», он на протяжении 2009-2010 гг. организовывал перевозки грузов транспортом данной фирмы по заказам других фирм, однако оплату перевозок получал от заказчиков и присваивал. Всего было доказано 33 факта таких перевозок, общая сумма ущерба, причиненного ООО «Т», составила 682185 руб. Суд, сославшись на то, что заявки на перевозки поступали Егорову от разных заказчиков, квалифицировал содеянное как совокупность одноименных преступлений. Из приговора, между тем, следует, что большую часть заказов Егоров выполнил для ООО «Л».

По нашему мнению, указанный и подобные случаи необходимо оценивать как продолжаемое преступление: субъект разработал эффективный в данных условиях способ причинения имущественного ущерба и реализовывал его тождественными действиями раз за разом, желая тем самым причинить ущерб своей организации и обогатиться.

Современное понимание характера и степени общественной опасности причинения имущественного ущерба выражается в санкциях, установленных в чч.1 и 2 ст.165 УК, а также в санкции ст.7.27.1 КоАП РФ. Вопрос о санкциях здесь имеет печальную предысторию: известно, что в результате реформирования Уголовного кодекса ФЗ от 8 декабря 2003 г. санкция ч.1 данной статьи стала строже, чем в чч.2 и 3, и такая очевидная ошибка существовала до изменения УК федеральным законом от 21 июля 2004 г.

В настоящее время уголовно-правовая санкция, с учетом признака крупного размера, является более мягкой, чем санкции чч.3 ст.ст.159 и 160, содержащих аналогичный признак как квалифицирующий. Это верно отражает пониженную степень общественной опасности деяния по сравнению со смежными хищениями. Вместе с тем вряд ли оправданна в ч.1 ст.165 (преступление небольшой тяжести) возможность назначения дополнительных к лишению свободы наказаний в виде штрафа и ограничения свободы.

Вызывают сомнение пределы уголовного и административного штрафа за причинение имущественного ущерба. В ч.1 ст.165 установлен штраф в размере до трехсот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до двух лет. Таким образом, штраф в твердой сумме имеет пределы от пяти тысяч до трехсот тысяч рублей. Ст.7.27.1 КоАП предусматривает административный штраф до пятикратной стоимости причиненного ущерба но не менее пяти тысяч рублей. Верхний предел такого штрафа диктуется максимальным размером возможного ущерба и составляет один миллион двести пятьдесят тысяч рублей (250000 Х 5). Получается, что административный штраф в четыре раза выше уголовного. Даже с учетом того, что санкция ч. 1 ст.165 содержит и другие виды наказаний, являясь поэтому в целом более строгой, несогласованность положений о штрафе здесь очевидна.

Таким образом, современный запрет причинения имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием смещен преимущественно в сферу административного права. По-видимому, полная декриминализация причинения имущественного ущерба – действительно, реальная перспектива.

 

Квалификация действий посредников при возврате угнанных или похищенных автомашин

Правоприменительная практика последних лет столкнулась со случаями угона автомашин и последующего требования владельцу о выплате значительной суммы при условии возврата машины или предоставления информации о месте ее нахождения. Данное опасное по своей сути проявление есть лишь разновидность имущественного посягательства, складывающегося из 1) неправомерного завладения чужой вещью и ее удержания; 2) требования о передаче субъекту собственником или иным владельцем данной вещи взамен ее иного имущества (а также совершения иных действий имущественного характера). Избрание в качестве потерпевших владельцев транспортных средств и распространение именно указанной разновидности посягательства связано, по-видимому, с тем, что автомашина – ценное имущество, приобретение которого является значимым шагом в жизни человека. Машины дороги их владельцам иногда не только в материальном, но и в моральном плане. На этих факторах и строится расчет злоумышленников.

Квалификация описанного деяния предполагает прежде всего оценку действий по завладению транспортным средством. Представляется, что они должны квалифицироваться по ст.166 УК РФ, если субъект при завладении автомашиной не преследует цели ее хищения, то есть не намеревается обратить ее в свою пользу или пользу иных неуправомоченных лиц. В данном случае лицо изначально намерено получить имущественную выгоду иным путем, нежели владение, пользование или распоряжение автомашиной. Как справедливо отмечено в литературе, позиция Пленума Верховного Суда РФ о том, что умысел при угоне направлен лишь на противоправное временное пользование имуществом, сужает формулировку закона «без цели хищения».

Если же первоначально лицо преследовало цель хищения, а после его окончания решило выступить с известным требованием, то содеянное должно быть квалифицировано в соответствии с его субъективной направленностью, т.е. как хищение.

Сложность представляет оценка последующих действий, связанных с требованием «выкупа». Предмет деяния в данном случае уже иной, это, как правило, деньги, но могут быть также имущественные права или действия имущественного характера.

Уголовный закон знает два состава преступления, предполагающих психическое воздействие на потерпевшего с целью склонения его к передаче субъекту имущества: мошенничество (ст.159 УК РФ) и вымогательство (ст.163 УК РФ). В самом предложении выкупить собственный автомобиль признаки мошенничества не усматриваются. Однако если лицо утверждает, что автомобиль стал его находкой и на этом основании требует вознаграждения за его возврат, то, учитывая ложность данного утверждения, содеянное можно квалифицировать как мошенничество. Вознаграждение лицу, нашедшему чужое имущество предусмотрено законодательством, хотя и в ограниченном размере (п.2 ст.229 ГК РФ). Поэтому для квалификации могут иметь значение дополнительные обоснования лицом своих притязаний.

Если же лицо не скрывает своей причастности к угону автомобиля или осведомленности об этом, то деяние выступает как противоправное (не имеющее правовых оснований) принуждение к имущественному действию. В действующем уголовном законе такое принуждение укладывается в рамки вымогательства, подчиняется его природе, однако в силу несоответствия используемого способа способам, описанным ст.163 УК не может быть квалифицировано по данной статье. Угроза невозвращения или неправомерного удержания имущества не предусмотрена ст.163 среди вымогательских угроз. Если сравнить рассматриваемую ситуацию со случаями, когда выкуп требуется не за машину, а за человека, захваченного в заложники, то ст.206 УК указывает, что выкуп (или иное поведение принуждаемого) является условием освобождения заложника. Таким образом, в ст.163 УК наблюдается пробел, который может быть восполнен только путем изменения диспозиции данной статьи. По нашему мнению, из ст.163 УК следует вообще исключить указание на содержание вымогательских угроз, предусмотрев любую угрозу в целях принуждения к действиям имущественного характера.

В современной обстановке применение к угонщикам или их соучастникам ст.163 УК возможно, если при выдвижении требования они выскажут угрозу применением насилия либо уничтожением или повреждением имущества потерпевшего.

Если угоном и требованием выкупа занимается организованная группа, то вполне возможно квалифицировать действия тех участников, которые, согласно распределению ролей, лишь предъявляют требование, как совершение угона организованной группой (ч.3 ст.166 УК РФ). Однако если признаки организованной группы не установлены, за угон могут отвечать только его исполнители (соисполнители).

 

Ответственность за присвоение найденного имущества

В действующем российском законодательстве понятие присвоения найденного имущества отсутствует. Сам термин «присвоение» обозначает лишь преступление, предусмотренное ст.160 УК РФ – действия в отношении вверенного лицу чужого имущества. Между тем присвоение найденного происходит в реальной жизни, и эти факты порождают проблему их правовой оценки, проблему противоправности или правомерности такого поведения.

Присвоение чужого имущества, найденного лицом или случайно у него оказавшегося, в течение долгого времени считалось преступлением. Соответствующие запреты содержались в Уставе о наказаниях, налагаемых мировыми судьями (ст.ст.178 и 179), Уголовном уложении (ст.ст.571-573), Уголовном кодексе РСФСР 1926 г. (ч.2 ст.168). В первоначальной редакции Уголовного кодекса РСФСР 1960 г. данное преступление было предусмотрено только как посягательство на государственную или общественную собственность. Законом от 29 апреля 1993 г. ст.97 была исключена из УК РСФСР. Однако ФЗ от 1 июля 1994 г. воссоздал данный запрет уже в отношении любой формы собственности (ст.148-4). В УК РФ при его принятии подобная норма не вошла.

За время действия УК РФ проблема правовой оценки присвоения найденного возникала и возникает в деятельности правоохранительных органов и суда. Данная проблема встает перед гражданами, теряющими свое и находящими чужое имущество, в том числе при отсутствии в связи с этим какого-либо официального производства (в частности, об этом свидетельствуют Интернет-форумы и вопросы практикующим юристам). Считаем, что в последние десятилетия данная проблема обострилась в связи с тем, что технический прогресс привел к распространению дорогостоящих и небольших по размеру вещей, которые легко потерять (мобильных телефонов, смартфонов, планшетов, плееров и т.п.)

Мы видим два аспекта данной проблемы. Первый – формально-юридический, второй – практический.

Первый аспект заключается в том, что действующий уголовный закон не содержит нормы об ответственности за присвоение найденного. Следовательно, уголовная ответственность за такое поведение невозможна. Констатируя данный факт, А.И. Бойцов тем не менее отмечает, что присвоение найденного огнестрельного оружия, боеприпасов, наркотических средств и т.д. остаётся разновидностью преступного приобретения таких предметов, наказуемого по ст.ст.222 и 228 УК РФ. По нашему мнению, присвоение в данных случаях – в той же мере преступно, сколь преступны сделки – те же разновидности приобретения. Закон запрещает именно приобретение, посягательство на общественную безопасность, которое превращает правомерные действия в преступные, если они совершаются в отношении общеопасных предметов.

Далее А.И. Бойцов рассматривает возможность трактовки присвоения находки как присвоения вверенного лицу имущества – в том случае, если нашедший вещь, сделает об этом официальное заявление по правилам ст.227 ГК РФ и, храня эту вещь в течение положенных 6 месяцев у себя, обращает её в свою собственность. Примечательно, что такой вывод можно сделать как пишет автор, «при желании». У кого и зачем такое желание может возникнуть?

Действительно, в своё время присвоение находки было отделено от присвоения вверенного и считалось менее тяжким видом присвоения чужого имущества. Но впоследствии такое деяние и вовсе было декриминализировано. Поэтому считать его в настоящее время совершенно непреступным – значит не только следовать принципу законности, но и соблюдать логику законодательных решений.

Первый аспект, выделенный нами, продолжает обсуждаться ещё и потому, что уголовные законы зарубежных государств (США, Великобритании, Швеции, Испании, Украины, Беларуси) по-прежнему запрещают присвоение найденного имущества. Соответственно, в них имеет непосредственное значение отграничение присвоения от хищения, а для современного российского законодательства данный вопрос такого значения не имеет. Методологически различны разграничение преступлений и отграничение преступного деяния от правомерного поведения. Поэтому в нашем случае достаточно установить, что содеянное имело хотя бы один признак присвоения находки, чтобы отсечь вопрос о хищении.

В этом и состоит второй из выделенных нами аспектов. Отграничение присвоения найденного от хищения проводится по юридическим признакам вещи – имущества и по характеру воздействия на неё. Предваряя рассмотрение данных объективных признаков, отметим, что с субъективной стороны присвоение найденного характеризуется направленностью на необоснованное обогащение, что сближает его с хищением и придает ему свойство аморальности.

Чужое имущество, будучи потерянным, продолжает оставаться в собственности потерявшего его лица. Однако владение данной вещью со стороны собственника прерывается в связи с фактом потери – по неосторожности собственника или в результате случая. Поскольку вещь не находится в правомерном владении, её изъятие невозможно, значит, невозможно и хищение.

Хищением является деяние, сознательно выдаваемое за присвоение найденного: когда связь вещи с владельцем не утрачена, но субъект создаёт у окружающих (если они есть) впечатление, что «всего лишь» завладевает тем, что нашёл. Таковы действия в отношении забытых вещей. В.Хилюта выдвинул два условия признания в данном случае хищения: «а) присваемое имущество должно находиться во владении собственника и этот собственник (владелец) точно знает, где находится его забытое, потерянное имущество; б) виновное лицо при присвоении вещи достоверно знает, кому принадлежит присваемое имущество (или имеет разумное основание полагать, где находится владелец вещи и что он может за ней вернуться)». Как видим, критерии отнесения деяния к хищению характеризуют субъективные оценки ситуации со стороны обоих действующих лиц. Для разрешения конкретного случая такие критерии не слишком надёжны, прежде всего потому, что действующий субъект отрицает свою осведомленность о принадлежности и актуальном состоянии имущества, а доказать обратное крайне затруднительно. При таких условиях и неразрешимости данного вопроса оценка действий в отношении имущества должна осуществляться в пользу субъекта, то есть в пользу его безнаказанности.

Декриминализация присвоения найденного переместила его в исключительно гражданско-правовую сферу. Гражданский кодекс (ст.227) устанавливает обязанность нашедшего потерянную вещь, немедленно уведомить об этом лицо, потерявшее её, собственника (если они известны), представителя владельца помещения или средства транспорта, если вещь была найдена в них, полицию или орган местного самоуправления (если не известно, кому следует возвратить вещь). Эта статья устанавливает и принципиальную обязанность возвратить найденную вещь собственнику или иному управомоченному лицу. Если нашедший вещь не заявил о находке или пытался её утаить, он лишается права на вознаграждение от лица, управомоченного на получение вещи (ст.229 ГК РФ). Лишение этого права не есть мера ответственности. Как писал Г.Ф. Шершеневич: «Закон вознаграждает добросовестность лица нашедшего за то, что оно не утаило вещь, и побуждает его к возвращению собственнику обещанием частичной имущественной выгоды». Определяемая таким образом природа вознаграждения и соответственно – лишения его основывается на презумпции добросовестности, которая в настоящее время закреплена в ст.10 ГК РФ.

Полагаем, что такая щедрость гражданско-правовых предписаний может объясняться только тем, что в период разработки и принятия ГК РФ действовала ст.148-4 УК РФ, устанавливавшая наказуемость присвоения найденного или случайно оказавшегося у виновного ценного имущества, заведомо принадлежащего другому собственнику. Последующее устранение уголовно-правового запрета нарушило баланс нормативного регулирования данной сферы.

Обязанности, устанавливаемые нормами ГК РФ, отвечают одному из краеугольных моральных запретов – не брать чужого. Видимо, в связи с тем, что данный запрет не обеспечен в настоящее время чёткой мерой юридической ответственности, наблюдается неопределённость, беспокойство со стороны граждан, потерявших либо нашедших чужую вещь, либо же неправомерно обвиненных в её хищении. Можно только предполагать истинный объём невозвратов найденного имущества, выданных за них хищений, а также происходящие от всего этого упадок морали и недоверие к закону.

Исходя из этого, мы полагаем необходимым установление ответственности за присвоение найденного. Но в каком виде?

А.И. Бойцов считает необходимым восстановление в УК нормы об ответственности за присвоение находки. Если речь идет о восстановлении, то следовало бы опираться на последнюю по времени модель данного запрета – ст.148-4 УК, введённую ФЗ от 1 июля 1994 г. Предметом преступления являлось бы ценное имущество. Аналогичным образом сформулированы статьи о присвоении находки в уголовных кодексах Украины и Республики Беларусь. Криминализация на основе дифференциации стоимости предмета была свойственна и более ранним российским уголовным законам.

Однако, на наш взгляд, после 16 лет ненаказуемости в России данного деяния было бы неверно устанавливать его уголовно-правовой запрет. Возрождение уважительного отношения к чужой собственности возможно и путём установления административных санкций. Это могла бы быть статья главы 7 КоАП, но не о присвоении найденного имущества, а о неисполнении обязанности уведомить собственника или иное управомоченное лицо об обнаружении чужого имущества, принадлежащего данному собственнику или иному владельцу, и возвратить ему найденное имущество. Санкцией за такое административное правонарушение был бы штраф в размере стоимости найденного имущества. При этом вопрос о действиях в отношении имущества, не представляющего ценности (потеряны и найдены могут быть коробок спичек, ручка, мелкая монета и т.п.), должен решаться по правилам о малозначительности (ст.2.9 КоАП РФ).

Вряд ли стоило бы дифференцировать предлагаемую административную ответственность в зависимости от того, известен ли был нашедшему собственник, или не известен (как, например, в ст.ст.178 и 179 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями). При понятном различии в степени опасности неуведомления, было бы слишком затруднительно устанавливать на практике подобные субъективные обстоятельства. Правильнее использовать минимальную санкцию (в ст.179 Устава она имела именно такой размер), но обеспечить неотвратимость ответственности.

Неверно было бы устанавливать аналогичную ответственность для лиц, нашедших личные документы, например, паспорт, поскольку административное законодательство возлагает обязанность уведомления о неосторожной утрате паспорта на самого гражданина, его потерявшего (постановление Правительства РФ от 8 июля 1997 г. «Об утверждении Положения о паспорте гражданина Российской Федерации, образца бланка и описания паспорта гражданина Российской Федерации»), и устанавливает наказание за утрату (ст.19.16 КоАП РФ).

Обязанность уведомления о находке только тогда может быть исполнена лицом, когда оно правильно её понимает. В настоящее время ч.2 ст.227 ГК РФ обязывает при неизвестности собственника или места его пребывания заявлять о находке в полицию или орган местного самоуправления. Однако проект федерального закона об изменении ГК РФ в ч.2 ст.251 исключает полицию и указывает наряду с органом местного самоуправления «иной уполномоченный орган». Вряд ли это правильно. Для гражданина такое наименование не даёт чёткого ориентира. Полиция верно указана в ГК, поскольку соответствующая обязанность возложена на неё законом: «Обеспечивать сохранность найденных и сданных в полицию документов, вещей, кладов, ценностей и другого имущества, их возврат законным владельцам либо передачу в соответствующие государственные или муниципальные органы» (п.38 ст.12 ФЗ от 7 февраля 2011 г. «О полиции»).

Итак, законодателю следует задуматься о введении ответственности за присвоение найденного имущества, чтобы восстановить полноту и логику правового регулирования данной сферы имущественных отношений.