В действующем российском законодательстве понятие присвоения найденного имущества отсутствует. Сам термин «присвоение» обозначает лишь преступление, предусмотренное ст.160 УК РФ – действия в отношении вверенного лицу чужого имущества. Между тем присвоение найденного происходит в реальной жизни, и эти факты порождают проблему их правовой оценки, проблему противоправности или правомерности такого поведения.
Присвоение чужого имущества, найденного лицом или случайно у него оказавшегося, в течение долгого времени считалось преступлением. Соответствующие запреты содержались в Уставе о наказаниях, налагаемых мировыми судьями (ст.ст.178 и 179), Уголовном уложении (ст.ст.571-573), Уголовном кодексе РСФСР 1926 г. (ч.2 ст.168). В первоначальной редакции Уголовного кодекса РСФСР 1960 г. данное преступление было предусмотрено только как посягательство на государственную или общественную собственность. Законом от 29 апреля 1993 г. ст.97 была исключена из УК РСФСР. Однако ФЗ от 1 июля 1994 г. воссоздал данный запрет уже в отношении любой формы собственности (ст.148-4). В УК РФ при его принятии подобная норма не вошла.
За время действия УК РФ проблема правовой оценки присвоения найденного возникала и возникает в деятельности правоохранительных органов и суда. Данная проблема встает перед гражданами, теряющими свое и находящими чужое имущество, в том числе при отсутствии в связи с этим какого-либо официального производства (в частности, об этом свидетельствуют Интернет-форумы и вопросы практикующим юристам). Считаем, что в последние десятилетия данная проблема обострилась в связи с тем, что технический прогресс привел к распространению дорогостоящих и небольших по размеру вещей, которые легко потерять (мобильных телефонов, смартфонов, планшетов, плееров и т.п.)
Мы видим два аспекта данной проблемы. Первый – формально-юридический, второй – практический.
Первый аспект заключается в том, что действующий уголовный закон не содержит нормы об ответственности за присвоение найденного. Следовательно, уголовная ответственность за такое поведение невозможна. Констатируя данный факт, А.И. Бойцов тем не менее отмечает, что присвоение найденного огнестрельного оружия, боеприпасов, наркотических средств и т.д. остаётся разновидностью преступного приобретения таких предметов, наказуемого по ст.ст.222 и 228 УК РФ. По нашему мнению, присвоение в данных случаях – в той же мере преступно, сколь преступны сделки – те же разновидности приобретения. Закон запрещает именно приобретение, посягательство на общественную безопасность, которое превращает правомерные действия в преступные, если они совершаются в отношении общеопасных предметов.
Далее А.И. Бойцов рассматривает возможность трактовки присвоения находки как присвоения вверенного лицу имущества – в том случае, если нашедший вещь, сделает об этом официальное заявление по правилам ст.227 ГК РФ и, храня эту вещь в течение положенных 6 месяцев у себя, обращает её в свою собственность. Примечательно, что такой вывод можно сделать как пишет автор, «при желании». У кого и зачем такое желание может возникнуть?
Действительно, в своё время присвоение находки было отделено от присвоения вверенного и считалось менее тяжким видом присвоения чужого имущества. Но впоследствии такое деяние и вовсе было декриминализировано. Поэтому считать его в настоящее время совершенно непреступным – значит не только следовать принципу законности, но и соблюдать логику законодательных решений.
Первый аспект, выделенный нами, продолжает обсуждаться ещё и потому, что уголовные законы зарубежных государств (США, Великобритании, Швеции, Испании, Украины, Беларуси) по-прежнему запрещают присвоение найденного имущества. Соответственно, в них имеет непосредственное значение отграничение присвоения от хищения, а для современного российского законодательства данный вопрос такого значения не имеет. Методологически различны разграничение преступлений и отграничение преступного деяния от правомерного поведения. Поэтому в нашем случае достаточно установить, что содеянное имело хотя бы один признак присвоения находки, чтобы отсечь вопрос о хищении.
В этом и состоит второй из выделенных нами аспектов. Отграничение присвоения найденного от хищения проводится по юридическим признакам вещи – имущества и по характеру воздействия на неё. Предваряя рассмотрение данных объективных признаков, отметим, что с субъективной стороны присвоение найденного характеризуется направленностью на необоснованное обогащение, что сближает его с хищением и придает ему свойство аморальности.
Чужое имущество, будучи потерянным, продолжает оставаться в собственности потерявшего его лица. Однако владение данной вещью со стороны собственника прерывается в связи с фактом потери – по неосторожности собственника или в результате случая. Поскольку вещь не находится в правомерном владении, её изъятие невозможно, значит, невозможно и хищение.
Хищением является деяние, сознательно выдаваемое за присвоение найденного: когда связь вещи с владельцем не утрачена, но субъект создаёт у окружающих (если они есть) впечатление, что «всего лишь» завладевает тем, что нашёл. Таковы действия в отношении забытых вещей. В.Хилюта выдвинул два условия признания в данном случае хищения: «а) присваемое имущество должно находиться во владении собственника и этот собственник (владелец) точно знает, где находится его забытое, потерянное имущество; б) виновное лицо при присвоении вещи достоверно знает, кому принадлежит присваемое имущество (или имеет разумное основание полагать, где находится владелец вещи и что он может за ней вернуться)». Как видим, критерии отнесения деяния к хищению характеризуют субъективные оценки ситуации со стороны обоих действующих лиц. Для разрешения конкретного случая такие критерии не слишком надёжны, прежде всего потому, что действующий субъект отрицает свою осведомленность о принадлежности и актуальном состоянии имущества, а доказать обратное крайне затруднительно. При таких условиях и неразрешимости данного вопроса оценка действий в отношении имущества должна осуществляться в пользу субъекта, то есть в пользу его безнаказанности.
Декриминализация присвоения найденного переместила его в исключительно гражданско-правовую сферу. Гражданский кодекс (ст.227) устанавливает обязанность нашедшего потерянную вещь, немедленно уведомить об этом лицо, потерявшее её, собственника (если они известны), представителя владельца помещения или средства транспорта, если вещь была найдена в них, полицию или орган местного самоуправления (если не известно, кому следует возвратить вещь). Эта статья устанавливает и принципиальную обязанность возвратить найденную вещь собственнику или иному управомоченному лицу. Если нашедший вещь не заявил о находке или пытался её утаить, он лишается права на вознаграждение от лица, управомоченного на получение вещи (ст.229 ГК РФ). Лишение этого права не есть мера ответственности. Как писал Г.Ф. Шершеневич: «Закон вознаграждает добросовестность лица нашедшего за то, что оно не утаило вещь, и побуждает его к возвращению собственнику обещанием частичной имущественной выгоды». Определяемая таким образом природа вознаграждения и соответственно – лишения его основывается на презумпции добросовестности, которая в настоящее время закреплена в ст.10 ГК РФ.
Полагаем, что такая щедрость гражданско-правовых предписаний может объясняться только тем, что в период разработки и принятия ГК РФ действовала ст.148-4 УК РФ, устанавливавшая наказуемость присвоения найденного или случайно оказавшегося у виновного ценного имущества, заведомо принадлежащего другому собственнику. Последующее устранение уголовно-правового запрета нарушило баланс нормативного регулирования данной сферы.
Обязанности, устанавливаемые нормами ГК РФ, отвечают одному из краеугольных моральных запретов – не брать чужого. Видимо, в связи с тем, что данный запрет не обеспечен в настоящее время чёткой мерой юридической ответственности, наблюдается неопределённость, беспокойство со стороны граждан, потерявших либо нашедших чужую вещь, либо же неправомерно обвиненных в её хищении. Можно только предполагать истинный объём невозвратов найденного имущества, выданных за них хищений, а также происходящие от всего этого упадок морали и недоверие к закону.
Исходя из этого, мы полагаем необходимым установление ответственности за присвоение найденного. Но в каком виде?
А.И. Бойцов считает необходимым восстановление в УК нормы об ответственности за присвоение находки. Если речь идет о восстановлении, то следовало бы опираться на последнюю по времени модель данного запрета – ст.148-4 УК, введённую ФЗ от 1 июля 1994 г. Предметом преступления являлось бы ценное имущество. Аналогичным образом сформулированы статьи о присвоении находки в уголовных кодексах Украины и Республики Беларусь. Криминализация на основе дифференциации стоимости предмета была свойственна и более ранним российским уголовным законам.
Однако, на наш взгляд, после 16 лет ненаказуемости в России данного деяния было бы неверно устанавливать его уголовно-правовой запрет. Возрождение уважительного отношения к чужой собственности возможно и путём установления административных санкций. Это могла бы быть статья главы 7 КоАП, но не о присвоении найденного имущества, а о неисполнении обязанности уведомить собственника или иное управомоченное лицо об обнаружении чужого имущества, принадлежащего данному собственнику или иному владельцу, и возвратить ему найденное имущество. Санкцией за такое административное правонарушение был бы штраф в размере стоимости найденного имущества. При этом вопрос о действиях в отношении имущества, не представляющего ценности (потеряны и найдены могут быть коробок спичек, ручка, мелкая монета и т.п.), должен решаться по правилам о малозначительности (ст.2.9 КоАП РФ).
Вряд ли стоило бы дифференцировать предлагаемую административную ответственность в зависимости от того, известен ли был нашедшему собственник, или не известен (как, например, в ст.ст.178 и 179 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями). При понятном различии в степени опасности неуведомления, было бы слишком затруднительно устанавливать на практике подобные субъективные обстоятельства. Правильнее использовать минимальную санкцию (в ст.179 Устава она имела именно такой размер), но обеспечить неотвратимость ответственности.
Неверно было бы устанавливать аналогичную ответственность для лиц, нашедших личные документы, например, паспорт, поскольку административное законодательство возлагает обязанность уведомления о неосторожной утрате паспорта на самого гражданина, его потерявшего (постановление Правительства РФ от 8 июля 1997 г. «Об утверждении Положения о паспорте гражданина Российской Федерации, образца бланка и описания паспорта гражданина Российской Федерации»), и устанавливает наказание за утрату (ст.19.16 КоАП РФ).
Обязанность уведомления о находке только тогда может быть исполнена лицом, когда оно правильно её понимает. В настоящее время ч.2 ст.227 ГК РФ обязывает при неизвестности собственника или места его пребывания заявлять о находке в полицию или орган местного самоуправления. Однако проект федерального закона об изменении ГК РФ в ч.2 ст.251 исключает полицию и указывает наряду с органом местного самоуправления «иной уполномоченный орган». Вряд ли это правильно. Для гражданина такое наименование не даёт чёткого ориентира. Полиция верно указана в ГК, поскольку соответствующая обязанность возложена на неё законом: «Обеспечивать сохранность найденных и сданных в полицию документов, вещей, кладов, ценностей и другого имущества, их возврат законным владельцам либо передачу в соответствующие государственные или муниципальные органы» (п.38 ст.12 ФЗ от 7 февраля 2011 г. «О полиции»).
Итак, законодателю следует задуматься о введении ответственности за присвоение найденного имущества, чтобы восстановить полноту и логику правового регулирования данной сферы имущественных отношений.