Хищение в любых его формах характеризуется виной в виде прямого умысла. Кроме этого, обязательным признаком субъективной стороны хищения является его цель – корыстная. Существует позиция, согласно которой хищения так же обязательно предполагают корыстный мотив, однако действующий уголовный закон ее не воспринимает.

Хищение – это родовое понятие, поэтому содержание умысла при хищении можно рассматривать только как общую схему, которая изменяется и дополняется, приспосабливаясь к особенностям каждой формы и вида хищения. Как писал В.Н. Кудрявцев, целостная характеристика умышленного (в данном случае) преступления является сложной, поскольку она складывается из психического отношения субъекта к отдельным объективным признакам состава, а эти признаки многообразны [5, С.151]. В общем же содержание умысла должно соответствовать объективным признакам хищения, описанным в его законодательном определении или вытекающим из него.

Согласно ч.2 ст.25 УК РФ субъект хищения прежде всего осознаёт общественную опасность своих действий. Такое осознание выступает итогом интеллектуального охвата свойств предмета хищения, действия в отношении данного предмета, а также итогом формирования принципиального представления о последствиях хищения.

Субъект прежде всего осознаёт признаки имущества, которое похищает: его вещный характер, экономическую значимость и стоимость, но главное – его юридическое качество, то есть вовлечённость имущества в регулируемые правом отношения собственности. Виновный осознаёт, что похищает чужое имущество, то есть такое, которое не находится в его собственности или ином законном владении.

Сознанием лица охватывается изъятие и обращение указанного имущества в свою собственность или в собственность других лиц. Для разбоя – специфической формы хищения – достаточно осознания того, что изъятие начато при помощи насильственного устранения препятствий этому со стороны потерпевшего. Способ совершения деяния осознаётся наиболее чётко, так как способ избирается субъектом с расчётом – как самый успешный и наименее рисковый путь к обогащению. Однако в данном случае, как и применительно к другим элементам интеллектуального отношения похитителя, возможна ошибка – лицо может заблуждаться относительно применяемого способа хищения. В частности, субъект, изымающий имущество тайно, может не догадываться о том, что его действия наблюдают посторонние люди. В судебной практике принято, несмотря на такое расхождение умысла и реальной обстановки, оценивать хищение как тайное (п.2 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое») [3, С.8].

Действие при хищении является противоправным и безвозмездным, и эти признаки также полностью осознаются виновным. Мы не согласны с мнением С.М. Кочои о том, что признак противоправности, помимо отсутствия у виновного прав на данное имущество, включает в себя запрещённость деяния уголовным законом [4, С.78]. Такое понимание противоправности требовало бы включения в умысел осознания уголовно– правового запрета, что не поддерживается теорией уголовного права (во всяком случае большинством специалистов) и законодателем. «Основания уголовной ответственности за большинство преступлений против собственности (кражу, грабёж, присвоение и др.) устанавливаются в пределах такой гражданско-правовой формы правонарушительных действий, как причинение имущественного вреда другому лицу» [1, С.44-45]. Противоправность дополняет юридическую характеристику предмета хищения (чужое имущество), и только в совокупности эти признаки могут указывать субъекту на общественную опасность его поведения. Ошибка субъекта относительно принадлежности имущества ему, лицам, в интересах которых он действует, может исключить ответственность за хищение и дать основание для ответственности за самоуправство (ст.330 УК РФ).

У похитителя уже на самых ранних этапах приготовления к хищению или его совершения складывается субъективный образ последствий хищения. Лицо осознаёт характер и структуру таких последствий, то есть причинение имущественного ущерба, с одной стороны, и собственное либо других лиц обогащение. Кроме того, лицо, имея представление о стоимости предмета хищения, осознаёт размер последствий, которые причинит.

Последствия, как явление будущего, предвидятся виновным. Причём прямой умысел при хищении предполагает предвидение только неизбежности наступления последствий, поскольку причинная связь между изъятием имущества и причинением имущественного ущерба непосредственная и очевидна. Такая характеристика предвидения принадлежит хищению как целенаправленному действию, при котором умысел и цель однородны по содержанию, не имеют никаких расхождений.

Волевой момент умысла предполагает желание наступления последствий, которые субъект предвидит. Волевое отношение к последствиям, согласно законодательной формулировке умысла, выступает высшей точкой умысла похитителя, знаком того, что все иные признаки хищения охвачены умыслом. Как верно отметил В.Н. Кудрявцев, «волевое отношение является целостной характеристикой преступления» [5, С.155].

Умысел при хищении может иметь разновидности, выделенные в теории: он может быть заранее обдуманным и внезапно возникшим, определённым и неопределённым. Но ответственность за хищения дифференцирована, и для вменения отдельных квалифицирующих признаков необходимо установить, что представление субъекта об этих обстоятельствах было более или менее конкретным. Это относится прежде всего к признакам размера хищения, например к признаку «хищение с причинением значительного ущерба гражданину».

Цель хищения, именуемая в законе корыстной, есть «субъективное отражение безвозмездности хищения, заключающееся, в намерении обратить чужое имущество в свою пользу или в пользу других лиц и тем самым причинить ущерб собственнику или иному владельцу этого имущества» [2, С.292]. Представляется, что более чётко сущность корыстной цели выражала бы формулировка «обращение чужого имущества в собственность», поскольку данная цель предполагает принятие имущества в своё или других лиц владение навсегда, и причём такое полное владение, которым обладают законные собственники. Естественно, субъект хищения не приобретает права собственности на похищаемое имущество. Однако вполне допустимо в определении хищения применить такой приём законодательной техники, как фикция и заменить «обращение в пользу» на «обращение в собственность». В частности, такой приём использован в ст.159 УК РФ, где говорится о приобретении мошенником права на имущество.

В судебной и следственной практике встречаются случаи изъятия чужого имущества в целях его временного использования либо в связи с предполагаемым правом на это имущество. Такие случаи не могут быть оценены как хищения именно из-за отсутствия корыстной цели (п.7 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»). Поэтому для установления данного признака в сложных ситуациях необходимо анализировать предпреступные отношения лица, привлекаемого к ответственности, и потерпевшего, выяснять наличие между ними имущественных обязательств и неразрешённых конфликтов.

Цель хищения определяет направленность преступного умысла. Однако если умысел реализуется в деянии, то «реализация цели лежит за пределами состава, то есть не входит в число его необходимых признаков и потому не имеет квалификационного значения» [2, С.301]. Оконченное хищение, при котором имущество изъято, и виновный получил возможность владеть пользоваться и распоряжаться данным имуществом по своему усмотрению, предполагает, что похититель создал все необходимые условия для осуществления корыстной цели.

Библиографический список

1. Безверхов А.Г. Уголовная противоправность в условиях межотраслевого взаимодействия // Дифференциация ответственности и вопросы юридической техники в уголовном праве и процессе: Сб. науч. статей / Под ред. Л.Л. Кругликова. Ярославль: ЯрГУ, 2001.

2. Бойцов А.И. Преступления против собственности. СПб: Юрид. центр Пресс, 2002.

3. Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. № 2.

4. Кочои С.М. Ответственность за корыстные преступления против собственности. М.: Юристъ, 1998.

5. Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М.: Юристъ, 1999.