ГЛАВА 16

Рыцарский турнир

В средних веках народ не залёживался в постелях. Не успело показаться заспанное светило, нежащееся в розовых облаках, как площадка рядом с рыцарским ристалищем превратилась в настоящее столпотворение. Крики и суета оруженосцев, занимающихся последними приготовлениями к выступлению своих господ, казалось, возросли на порядок. Бестолково суетясь, они орали друг на друга, требуя уступить дорогу. Но вскоре вмешалась турнирная стража, и воцарилось относительное спокойствие.

Часам к восьми на ристалище появились судьи, причём совершенно спокойные в отличие от раздражённых герольдов, которые в спешке проверяли подлинность грамот малоизвестных рыцарей, явившихся в последний момент. Проходя мимо, Юлиан покосился на высокого мужчину в чёрных доспехах и наглухо закрытом шлеме. Чем-то он привлёк его внимание и не только тем, что в его движениях сквозила грация, присущая хорошо тренированному воину. Он хмыкнул, увидев, что незнакомец прибыл инкогнито. «Блин! Прям Вальтер Скотт со своим Айвенго. Посмотрим, чего ты стоишь на поле боя новоявленный Ричард Львиное сердце! Для твоего же блага надеюсь, что ты тот, за кого себя выдаёшь».

Инкогнито не возбранялось правилами. Но после турнира рыцарь должен был подтвердить свой статус, иначе его ждала порка у позорного столба, лишение всех наград и выигранного имущества у побеждённых противников. К тому же королевский палач славился способностью в несколько ударов снимать всю кожу со спины своей жертвы и, памятуя о его тяжёлой руке, благоразумные авантюристы считали за благо не рисковать, хотя турнирный куш был очень привлекателен.

Юлиана поджимало время — поскольку он проспал, вымотавшись накануне, и не стал особо присматриваться к безвестному рыцарю, а двинулся к площадке, где часть его товарищей уже разминала мышцы, готовясь к предстоящему выступлению. Он присоединился к ним и, разогревшись, прислушался к себе — несмотря на недосыпание, его самочувствие было на должном уровне. Позже выяснилось, что многие из рыцарей не участвовали в паломничестве к алтарю Рогатого бога, сберегая свои силы.

Выслушав указания озабоченного де Грамона, Юлиан отправился присягать важному триумвирату судей в белых пышных париках, что клянётся соблюдать турнирные правила. По пути к своему шатру в череде вывешенных рыцарских щитов он отыскал свой и почувствовал прилив гордости. Любуясь родовым гербом — золотым соколом на чёрном звёздном поле, — он пришёл к выводу, что тот смотрится не хуже, если не лучше, чем у других. «Здорово! Несколько стилизованно, но это ерунда! Зато Финист с головой увенчанной короной из солнца выглядит как египетский Гор». Юлиан прищурился, читая золотую вязь своего девиза: «Удача любит рыжих», и ухмыльнулся. Ему с большим трудом удалось отстоять его в споре с Цветанкой, которая смотрела в будущее и заранее опасалась, что потомки могут не перенять его цвет волос и от них отвернётся удача. «Не переживай, малыш, моя рыжина никуда не денется, она будет заключена в их генах», — утешил он девушку. К его удивлению, она быстро поняла теорию наследственности и успокоилась.

Вскоре на ристалище появились дамы, спеша занять лучшие места на трибунах, а за ними подтянулись менестрели, восхваляющие их красоту. При этом пройдохи не забывали прославленных бойцов, за что те и другие щедро бросали им монеты.

Проезжая мимо трибун Юлиан приподнял забрало шлема и понимающе подмигнул тощему певцу, превозносящему до небес красоту блеклой перезрелой толстушки. От волнения бедняжка то краснела, то бледнела, выслушивая его вдохновенную ложь, но при этом не забывала подкидывать мелкие монеты, как только он пытался отойти в сторону.

— Господин рыцарь! — менестрель ответил ему широкой улыбкой и, поклонившись, переключился на него, не обращая внимания на сердитые вопли разочарованной «красотки».

Видя, что бродячий певец не отстаёт и бежит следом, выкрикивая хвалебные вирши, Юлиан бросил явно оголодавшему бедняге золотой, который тут же исчез в его лохмотьях. Менестрель повернул было к трибунам, но юноша преградил ему путь, видя, что тот снова собирается воспевать сомнительные прелести толстушки.

— Не спеши, дружище! Не стоит жадничать. Сначала передохни в таверне, — посоветовал он.

Менестрель посмотрел в лицо, полускрытое шлемом, и на его лукавой физиономии просияла улыбка. Он как кузнечик преломился в талии и, потрясая поднятым вверх кулаком, громко крикнул, обращаясь к товарищам:

— Парни, не тратьте время на олухов! Давайте воспоём истинного победителя турнира! Он не только прекрасен и могуч как Геракл, но и великодушен как истинный рыцарь!

Юлиан засмеялся.

— Чёртов подхалим! Можешь не стараться, больше тебе ничего не обломится! — проговорил он и пришпорил коня.

Отъехав на порядочное расстояние, он вдруг повернул обратно и бросил под ноги менестрелю ещё один золотой.

— Долг платежом красен! Когда-то два золотых принесли мне удачу. Думаю, тебе она тоже не помешает.

— И вам удачи, сударь!

— Спасибо, старик!

Менестрель сжал монету в ладони и затуманенным взглядом посмотрел вслед рыцарю с соколом на руке. Как все истинные художники, он тонко чувствовал красоту — во всех её проявлениях. Нисколько не стесняясь подступивших слёз, он медленно побрел, куда глаза глядят и, уткнувшись носом в загородку, не сразу осознал, где находится — настолько его поглотили нарождающиеся строки баллады. Он хлопнул себя по лбу и, посмеявшись собственной рассеянности, спросил у первого встречного дорогу к ближайшему кабачку. А уж там завсегдатаи, как могли, удовлетворили его любопытство.

Встреченный им рыцарь оказался новоиспечённым бароном де Фальком, о котором ходили слухи, что он безродный выскочка, получивший дворянский титул потому, что сумел втереться в доверие королевской четы. Чувствуя подступающее разочарование, бродячий певец расспросил, каков он в деле и воспрянул духом, узнав, что юный красавчик на самом деле восходящая звезда рыцарских турниров и на него заключено немало закладов, как на победителя. Когда же выяснилось, что парень он весёлый и не кичится своим небывалым возвышением, а вдобавок вокруг него ходит множество слухов, якобы он не человек, а инкуб, дух природы, менестрель с отсутствующим видом снова выпал из общего разговора. Собутыльники потянулись было прочь, подчистив выставленное угощение, и в это время он очнулся.

Взяв гитару, менестрель закрыл глаза и запел. И ведь как запел! Очарованные слушатели набились в небольшой зальчик так плотно, что негде было яблоку упасть. А он, счастливо блестя глазами, под восторженные крики поклонников раз за разом исполнял поэму, родившуюся в приливе творческого вдохновения.

Необычный шум привлёк припозднившуюся графиню де Ториньи. В окружении свиты поклонников она тоже свернула к кабачку. Писательница и страстная любительница чтения она не гнушалась сочинениями простонародья. Выслушав бродячего певца, она догадалась, кто послужил прообразом героя и, благосклонно улыбнувшись, захлопала в ладоши. К ней тут присоединились свита почитателей, чуткая к её настроениям.

— Браво, милый! Твоя сказка великолепна, — сказала мадам де Ториньи и приказала следовать менестрелю за ней, невзирая на неудовольствие остальных слушателей. Но они не очень роптали, получив откуп в виде щедрого угощения. К тому же простой народ любил графиню, зная, что она славится не только рискованными эпатажами, которые давали повод для постоянных сплетен, и тем скрашивали их монотонное существование. Отзывчивая по натуре, она частенько помогала бедолагам, которые в силу сложившихся жизненных обстоятельств оказались на краю бездны.

Вот так родилась на свет знаменитейшая баллада о рыцаре-соколе с его чудесными похождениями и подвигами, которую в дальнейшем расцветили многочисленными красочными подробностями, а её сочинитель стал классиком в поэзии Эдайна и прославился в веках, благодаря стараниям все той же мадам де Ториньи. Впрочем, она тоже не осталась в накладе. К своему удивлению, молодая вдовушка без памяти влюбилась в нищего певца, которого назвать красавцем значило погрешить против истины. Но у парня был талант от бога, умение пленять голосом и обхождением, а ещё у него была чудеснейшая улыбка — такая, от которой тает слабое женское сердце.

Говорят, неугомонный бродяга неизменно растапливал лёд в душе мадам де Ториньи, когда сворачивал к её поместью. Как ни пыталась она укрыться от любви, но ничего не выходило. Каждый раз собственное сердце предавало хозяйку, и она гостеприимно распахивала объятия, когда бессовестный бродяга всеми правдами и неправдами прорывался в её будуар и, полный раскаяния, падал на колени, вымаливая прощение.

Но никакие слёзы и униженные мольбы не могли удержать его дома дольше положенного. Несмотря ни на что, он вырывался на свободу и отправлялся навстречу новым приключениям, чтобы однажды вернуться и подарить графине чудеснейшие песни и сказки — свои самые бесценные сокровища.

Ну, а когда родился их первый ребёнок, Иветта де Ториньи перестала бороться с собой и сдалась на милость победителя. Она терпеливо ждала возвращения возлюбленного, молясь лишь об одном, чтобы его миновали несчастья, и он снова нашёл дорогу домой.

За круговертью повседневных забот жизнь летит незаметно, особенно в ожидании дорогого человека. Как-то вдруг дети выросли и разлетелись из-под материнского крыла.

Мадам де Ториньи осталась одна, окружённая слугами и немногочисленными преданными друзьями. А затем подкралась старость, и она горько плакала, видя всё новые признаки увядания, которые понемногу отбирали её красоту и свежесть. Но хотя седина запорошила ей виски, сердце графини по-прежнему оставалось молодым и неуёмным — оно не желало стареть. Иногда она, охваченная мимолётным увлечением, изменяла своему менестрелю, но затем, полная раскаяния, надолго скрывалась в имении, не желая никого видеть.

Со временем порывы самоутверждения сошли на нет и всё чаще, коротая вечера, мадам де Ториньи шумным компаниям предпочитала одиночество. Подслеповато щурясь, она сидела в покойном кресле, обложенная пуховыми подушками, и раз за разом перечитывала дорогие её сердцу строки, хотя давно уже знала их наизусть.

Отшлифованные до совершенства поэмы возлюбленного стали её гордостью и смыслом жизни.

Мадам де Ториньи могла не помнить, где она положила драгоценности после очередного светского раута, но безошибочно, с любого места могла процитировать все сочинения своего менестреля.

А ещё она почти никогда не расставалась с потертой от долгого употребления книгой, на которой была длиннющая подарочная надпись — его завуалированное объяснение в любви. Искусный враль ходил вокруг да около, но так и не решился произнести три заветных слова.

Иногда отвлекшись от чтения, мадам де Ториньи улыбалась, мыслями витая очень далеко, а затем, тихо светясь от счастья, вновь принималась за прерванное занятие. В её постоянном чтении был свой тайный смысл. Путешествуя по волшебной стране, созданной воображением её возлюбленного, она всегда ощущала его незримое присутствие.

Конечно, в его сказках тоже были ужасные чудовища и храбрые рыцари, неизменно спасающие бедных принцесс. Порой мадам де Ториньи сердилась, она узнавала себя в прекрасной, но жутко коварной колдунье, которая заманивала простака в свои сети и обманом отбирала у него сердце. Но это длилось не долго, и она неизменно прощала любимого. Ведь на самом деле у неё было доброе сердце. Менестрель тоже это знал, и потому злющая королева-ведьма всегда влюблялась в простодушного юношу и превращалась в сущего ангела.

Они были настолько близки, что временами незримая нить любви связывала их сердца воедино, и они бились в унисон, невзирая на разделяющее их расстояние.

«Как ты, дорогой?» — с беспокойством спрашивала Иветта. На что получала неизменно ласковый ответ: «Со мной всё в порядке, солнышко!» — «Слава Богу!» Она облегчённо вздыхала и, перекрестившись, перебирала чётки.

С некоторых пор мадам де Ториньи тоже молилась Единому.

Однажды в пьяной драке менестрелю достался случайный нож, угодивший ему прямо в сердце. Он растерянно улыбнулся и упал на утоптанный глиняный пол. Его осиротевшая гитара жалобно вскрикнула, а проснувшаяся Иветта схватилась за грудь, ощутив там невыносимую боль. Она всё поняла и не стала звать на помощь ни слуг, ни принимать прописанное врачами лекарство.

Согласно воле графини, её близкие отыскали бродячего певца и однажды его останки упокоились на высоком холме под деревом-исполином — рядом с той, которая всю жизнь его ждала и была верна ему сердцем и душой.

Наконец-то, Менестрель и его Дама были неразлучны.

{Но всё это будет потом, а сейчас дерзкая избалованная графиня даже помыслить не могла, что благодаря невинному капризу, в её судьбе произошёл неожиданный поворот и она стоит на пороге счастья и великой трагедии всей своей жизни. На этой высокой ноте оставим развесёлую литераторшу, которая неожиданно обрела оригинальную физиономию и нахально вторглась туда, где ей отводилась всего лишь скромная роль проходного персонажа.}

Закончились театрализованные выступления бродячих артистов и менестрелей и, призывая всех к вниманию, пропели турнирные трубы. Затем на поле вышли герольды и объявили о выступлении жюте, то есть новичков, недавно посвящённых в рыцарское звание. По традиции они первыми на ристалище показывали свои умения в тиосте[1].

Юлиан, не ведающий что стал героем эпохальной поэмы, подъехал к местам на трибуне, где сидела Цветанка, и стряхнул с руки сокола. После чего он поднял забрало и протянул к девушке остриё копья, и она повязала на древко свой шарф.

— Merci, mon amour!

Видя, что Цветанка волнуется, юноша послал ей воздушный поцелуй и, развернувшись, пришпорил своего гнедого. Несмотря на довольно тяжёлые доспехи, он легко управлялся и с лошадью и оружием.

— Отличная посадка! — одобрила Руника, смерив его оценивающим взглядом. — Не скажешь, что недавно парень боялся подойти к коню и не умел держать в руках меч, — на её лице появилось недоверчивое выражение. — Прав де Фокс. Думаю, инкуб тот ещё обманщик и специально водил нас за нос, — резюмировала она и успокаивающе похлопала девушку по руке. — Дурочка! Да не трясись ты так. Могу сразу сказать, что у твоего поганца есть все шансы выйти победителем. В своё время я повоевала и вижу, кто чего стоит.

Тем временем Юлиан, не столь уверенный в своём превосходстве, ожидал первого поединка. Памятуя напутствие де Грамона, он старался не особо волноваться, но не слишком в этом преуспел. Как назло, ему вспомнились и другие наставления капитана. Выразительно поглядывая в его сторону, тот частенько заявлял, что схватка на поле боя не идёт ни в какое сравнение с тренировками — мол, кто легко побеждает товарищей, тот зачастую проигрывает настоящему противнику. Ведь бой это, прежде всего, схватка характеров.

«Блин! Ни чёрта не видать!» Вспотевший юноша поднял забрало и посмотрел на череду рыцарей, которые выбирали себе противника. При виде самоуверенных повадок юнца, на щите которого красовался грозный лев, он усмехнулся. «Напыщенный хлыщ и дурак!» Но когда тот с явным расчётом ткнул остриём копья в его щит, вывешенный в ряду других претендентов, юноша взъярился. «Гадёныш! Специально целил в глаз моему Финисту!» Он стиснул зубы, уговаривая себя не злиться, и волнение послушно уступило место сосредоточенному спокойствию.

«Что ж, гривастый котик, сейчас проверим, чего стоит твоя заносчивость». Взяв копьё наперевес, Юлиан выставил перед собой левую руку со щитом. Когда прозвучал сигнал, его гнедой на полном скаку устремился к вороному рыцаря со львом. При этом юноша заметил, что его противник сорвался с места несколько раньше. «Нервишки пошаливают? Слабак!» — возликовал он.

Дальнейшие события происходили будто во сне. Удар о выставленный щит, пистолетный выстрел сломавшегося копья. Удержавшись в седле, Юлиан оглянулся — к его поверженному противнику бежал расстроенный оруженосец. «Победа?» — не сразу поверил он своей удаче. «О да! Победа!» — и его затопил ликующий восторг.

Воинственно потрясая остатком древка, юноша устремился к исходной позиции, не обращая внимания на бегущего следом сияющего оруженосца с новым копьём.

— Ура-а-а! Да здравствуют храбрые мушкетёры их величества! — выкрикнул он, и к его восторженным крикам присоединился одобрительный рёв товарищей и серебристый смех прекрасных дам.

Рота охраны короля уже не удивлялась, что с лёгкой руки Юлиана их всё чаще называли мушкетёрами короля, а бедных ноаров переименовали в гвардейцев кардинала де Ривароля. Когда тот поинтересовался, откуда взялось такое необычное прозвище, Юлиан с удовольствием рассказал об умнейшем интригане кардинале де Ришелье.

Выслушав краткий пересказ трёхтомника Дюма, глава Тайного департамента кисло улыбнулся: «К счастью, их величество далеко не такой слабак как ваш Людовик XIII. Поэтому моя роль при государе скромна, чему я безмерно рад». В ответ на это Юлиан внутренне усмехнулся. «Так я тебе и поверил, хитрый лис!» После размышлений кто из «серых» кардиналов могущественней, он пришёл к выводу, что всё же де Ривароль, поскольку у него была более суровая школа выживания при королевском дворе. Умный и жёсткий Эвальд II не давал особо разгуляться непомерным амбициям своих честолюбивых придворных и в случае чего быстро укорачивал их при помощи топора палача.

Пока вошедший во вкус Юлиан разбирался со своими противниками, Руника тщетно пыталась успокоить Цветанку. Почему-то её совсем не утешали слова о том, что пара-тройка выбитых зубов и несколько сломанных рёбер — это обычные турнирные потери. Увидев первого рыцаря, пронзённого копьём, она закатила глаза и стала сползать со скамьи, собираясь рухнуть в обморок.

«Вот рогатый! Только этого ещё не хватало!»

От хлёсткой пощечины Цветанка сразу же пришла в себя и, выпрямившись на скамейке, обиженно посмотрела на подругу.

— Извини! — буркнула Руника. — Я не хотела лупить тебя так сильно.

— Ничего. Я сама виновата.

— Ладно. Сейчас спрошу нюхательные соли…

Девушка поймала её за руку и, бледно улыбнувшись, заставила сесть.

— Не нужно. Больше этого не повторится.

— Ну, смотри.

Вопреки своим словам Цветанка по-прежнему чуть что сразу вскакивала на ноги и ломала руки в отчаянии. В конце концов Руника не выдержала и язвительным тоном поинтересовалась на самом ли деле её муж мужчина и воин. Девушка глянула на неё несчастными глазами и согласно кивнула головой. Тогда она разразилась сердитым поучением, смысл которого сводился к тому, что нужно терпеть и улыбаться, как бы ни было тяжело, чтобы не портить мужу настроение в такой важный момент, от которого зависит его жизнь. Ну, а поскольку удача изменчива и частенько несправедлива, то всегда нужно быть готовой к его увечьям и принимать таким как есть — не жалуясь на судьбу. И окончательно добила девушку тем, что поинтересовалась, любит ли она на самом деле Юлиана или это временная тяга к красивому мальчику, который больше будет ей не нужен, случись с ним несчастье.

Пристыженная Цветанка расплакалась, а затем взяла себя в руки и заявила дрожащим голосом, что всегда будет любить мужа, как бы его ни изувечили.

«Поживём-увидим», — иронично подумала Руника, но благоразумно промолчала, не желая снова расстраивать девушку. В душе она прекрасно понимала необоснованность своих нападок. Распоследнему твердолобому цинику было ясно, что парочку связывает глубокое чувство и в том, что девушка жутко волнуется, не было ничего удивительного. Выступай де Фокс на рыцарском ристалище, она тоже вряд ли была бы так спокойна.

Слова Руники о том, что у юноши есть все шансы стать победителем, оказались пророческими.

После большого перерыва в состязаниях Юлиан, как победитель среди новичков, выступил уже против закалённых воинов. Он довольно легко победил своего первого серьёзного противника, дважды выбив его из седла в тройной сшибке. В следующем поединке он и невысокий, но могучий рыцарь со странным зверем на гербе все три раза упали с коней. И лишь после жаркой схватки на мечах юноша стал победителем.

Дальше дела пошли с переменным успехом. Сказалась усталость, поэтому были победы по очкам и просто ничьи из-за лимита времени. Несмотря на это, он по-прежнему оставался одним из лидеров.

Конечно, самый серьёзный противник попался ему в решающем поединке. Им оказался тот самый ранее запримеченный рыцарь в чёрных доспехах, явившийся на турнир инкогнито. В отличие от юноши тот чисто выиграл все свои поединки.

«Н-да! Кажется, мне не устоять», — расстроился Юлиан, и тут снова вспомнил де Грамона и его любимую присказку: «Выше хвост, щенки! Кто в мыслях подарил победу противнику, тот уже проиграл».

«Умница наш капитан!.. Какая жара! Проклятье! До чего же надоела чёртова кастрюля!» Юлиан совал с голову шлем и, хватая ртом пыльный воздух, задышал полной грудью. «Чёрт! Как же я устал!.. Ладно. Будем надеяться на второе дыхание». Оруженосец подал ему новоё копье, и он ободряюще улыбнулся в ответ на его встревоженное выражение.

— Не беспокойся, парень, мы выиграем! Вперёд, Ганнибал! — он понёсся навстречу противнику и автоматически отметил, что тот не сразу выдвинулся ему навстречу.

«На психику давишь, козёл? Ничего не выйдет!» Ощущая чужое превосходство, Юлиан лишь разозлился.

— Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела! — прогорланил он вслух, не сдерживая гнев, и покрепче перехватил копьё.

И тут в его голове промелькнула обескураживающая мысль: «Блин! А вдруг это сам король? Говорят, он любит выступать инкогнито… — после минутной паники на его губах промелькнула хищная улыбка. — Наплевать! На ристалище мы все равны».

После первой сшибки оба противника сломали копья, но чудом удержались в седле. Видя такое дело, зрители взревели от восторга — силы были равными, и поединок обещал быть интересным.

Ещё два раза были сломаны копья, и рыцари схватились за мечи.

Глядя на свое противника, Юлиан не переставал ломать голову. Своими повадками он очень напоминал де Фокса, но он присягнул бы на Библии, что это не граф. В конце концов, он знал приятеля уже не один день, и не перепутал бы ни с кем другим. С другой стороны, в чёрном рыцаре ему чудилось что-то знакомое, особенно в его манере боя на мечах.

«Блин! Это же чёртов магрибинец!» — догадался он и Адлигвульф, отскочив, согласно кивнул.

— Это турнир для людей, а не для колдунов, которые вдобавок ещё и оборотни! — вполголоса возмутился Юлиан.

— Не бойся, мальчик! Мне знакомо чувство чести. Сейчас я дерусь без применения своих способностей.

— А не врёшь?

— Слово герцога Звёздной долины, — Раймонд Адлигвульф отбросил шлем, и с его вспотевшего загорелого лица блеснула белозубая улыбка. — К тому же Рихард следит за нашей схваткой и не даст мне разгуляться.

Не сразу поняв, о ком идёт речь, Юлиан чертыхнулся. «Мать твою!.. Со всех сторон обложила нечистая сила!»

«Простите, сударь!» — спохватившись, извинился он перед своим невидимым помощником.

«Господин, поверьте, я вас не подведу!»

Юлиан растеряно улыбнулся, впервые заметив, что на рукояти кинжала глаза серебряного волка полыхнули рубиновым огнём. «Так я и знал, что с этими вещичками из лесного дома что-то нечисто!»

— Вот как? — вслух проговорил он и насторожённо подумал: «Ёпрст! Знать бы ещё, чем я заслужил верность призрака».

— Вот и мне интересно, — буркнул «магрибинец», выбирая удобную позицию для нападения.

Юлиан тоже отбросил шлем и, сделав несколько замахов мечом, прищурился, глядя на своего противника.

— Сударь, если мне не изменяет память, вы тоже присягали мне на верность.

— Верно, — подтвердил ухмыляющийся Раймонд Адлигвульф. — Но доблесть не знает сословных границ. Не так ли? На ристалище мы все равны: и блистательный король, и последний деревенский рыцарь, только что вылезший из грязи, — видя, что с лица юноши не сходит недоверчивое выражение, он спокойно добавил: — Не бойтесь, барон. Больше я не читаю ваших мыслей. Это не этично во время поединка. Не верите мне, спросите своего ангела-хранителя.

«Да, это так, мой господин!» — подтвердил призрак, и Юлиан успокоился.

— Ладно, не будем ходить вокруг да около. Пора выяснить, кто из нас сильней.

— Согласен.

Сделав мгновенный выпад, Юлиан ушёл от ответного удара, а затем непрерывно атаковал. По ходу дела он несколько раз находился на волоске от поражения, но пришло долгожданное второе дыхание, и удача была на его стороне. А может, это принесла свои плоды его не совсем обычная тактика боя. Как бы то ни было, он победил.

Правда, Адлигвульф ничуть не расстроился и не преминул подпортить ему триумф. Лёжа на земле он заявил, что с его стороны это была уступка своему господину. Уставший до чёртиков юноша замахнулся мечом и он, стремительно откатившись, поднял руки.

— Сдаюсь! Я пошутил!

— А я не понял! — рявкнул Юлиан, пристав клинок к горлу зловредного противника. При этом он не заметил, что его кожа предательски засветилась. — Здесь только я имею право на шутки!

— Ваше право, сударь, — проговорил насторожённый Адлигвульф и примирительно улыбнулся. — Не горячитесь! Я же сказал, что признаю своё поражение.

Юлиан опомнился и, убрав меч, протянул ему руку.

— Вставайте, сударь, и впредь не забывайтесь.

Голос юноши прозвучал совершенно бесстрастно, но отчего-то Раймонда охватил внезапный озноб, и он сразу же посерьёзнел, поняв, что с трудом удерживается от паники. Живущий в нём оборотень заскулил от страха. «Вот чёрт!..» Не прикасаясь к руке юноши, он вскочил на ноги и, преодолев себя, слегка подался вперёд и уставился на него испытующим взглядом.

«Рихард, кто он такой?»

«Наш господин, — холодно ответил брат-призрак и приказал: — На колени!»

«Ни за что!»

«Раймонд, не будь дураком! Я когда-нибудь был не прав, настаивая на своём?»

«А что? Это тот самый случай?»

«Да!»

«Ладно, не злись. Так и быть, прислушаюсь к тебе по старой памяти», — неохотно согласился Раймонд.

С церемонным выражением он преклонил колени.

— Сударь, я ваш пленник. Можете забирать мои доспехи и коня.

Юлиан насмешливо улыбнулся.

— Я не граблю своих слуг. Это подрывает их доверие к суверену.

— Тогда назовите сумму выкупа, — настаивал Раймонд.

Недоумение во взгляде юноши сменилось пониманием.

— Не хотите быть моим должником?

— Да.

— Как бы то ни было, мне не нужен выкуп.

Вздохнув, Раймонд снял с пальца кольцо с огромным чистым изумрудом и протянул его своему победителю.

— Возьмите, барон! Это просто подарок, — проговорил он и, видя, что юноша колеблется, быстро добавил: — Вы правы. Я не хочу быть вашим должником.

— Ладно. Что-то я сегодня жутко добрый.

Юлиан протянул руку и, немного помедлив, надел кольцо на палец. Разглядывая его, он усмехнулся. «Похоже, камешек родом из Сибири», — подумал он и перед его внутренним взором неожиданно возник образ матери, собирающейся на приём.

«Принцесса, как ты думаешь, что мне надеть бриллианты или изумруды?» — повернувшись спросила Лидия. В её взгляде сквозила трогательная беззащитность: так всегда бывало, когда она общалась с дочерью.

«Мама! Мамочка!» Охваченный печалью Юлиан с трудом подавил всколыхнувшийся гнев и бесполезное сожаление. «Вот долбанная кретинка! Могла бы сказать, что ей очень идёт гарнитур из изумрудов, а не закатывать истерику, что опаздываешь на свидание!» — подумал он с негодованием.

От сеанса самоедства его отвлекла кровавая искорка, вспыхнувшая в прозрачной зелени камня. «Блин! Опять очередная ловушка!» — завёлся он с пол-оборота.

— Сударь, заберите свой троянский подарочек! — с негодованием воскликнул он и сорвал кольцо с пальца.

С лица «магрибинца» исчезла насмешливая гримаса и он, спрятав руки за спину, отступил на шаг.

— Нет-нет, барон де Фальк! Это не то, что вы подумали. Я всего лишь убрал настройку камня на себя.

«Это правда, мой господин!» — подтвердил его призрачный двойник.

Злость Юлиана сменилась смущением.

— Извините, Адлигвульф. Похоже, я излишне подозрителен.

— Это вы извините, барон. Я должен был предупредить вас о происходящем.

— Да, уж! Немного информации мне бы не помешало, — проговорил юноша и, дружелюбно улыбнувшись бывшему противнику, протянул ему руку. — Мир?

— Мир, — с серьёзной миной подтвердил Адлигвульф и, пожав протянутую руку, исчез в толпе, сопровождаемый герольдами, которые жаждали раскрытия его инкогнито.

Впоследствии граф де Фокс с удивлением узнал, что участвовал в рыцарском турнире и даже чуть не стал его победителем.

***

[1] Тиост — поединок на копьях.