На этот раз было ясно, что Никольский плывет в лодке. Ему пришлось говорить в мобильный повышенным голосом, и окружающий гул заглушал любой другой окружающий шум.

— Нет, это не ловушка, — сказал Никольский. — Эти двое так не работают.

— Почему вы так уверены?

— Ловушка — это рискованно, это грязно. Ловушка в Баку, Стамбуле, так работают там. Если что-то пойдет не так, они стреляют и исчезают. Но здесь все по-другому. Вот чего они хотят-это спокойствия. Тишины. И, как вы можете видеть в нашей собственной ситуации, это накладывает на них серьезные ограничения.

— Тогда в чем дело?

— Манасян нарушает собственные правила. Израильянц доверяет Манасяну настолько, насколько вообще способен доверять кому бы то ни было. Он уверен, что при первых признаках чего-то подозрительного Манасян подаст сигнал, и все они исчезнут. Именно это и должно было случиться. Но похоже, что единственный парень в мире, способный смертельно предать Рубена Израильянца, думает именно об этом.

— Значит, вот оно, — сказал Борис, чувствуя удивление в собственном голосе. — Это наш большой прорыв.

— Одним телефонным звонком, — сказал Сергей, — Карен Манасян перешел Рубикон. Это большой риск, о котором он говорил. Он собирается спалить Израильянца. Что же, это возможно.

— Может быть? В чем дело? Ты думаешь, он узнал тебя, тогда?

— Не знаю, но в этом не было необходимости. Он увидел вооруженных телохранителей. Он увидел, как кто-то неизвестный уходит в лес, разговаривая по мобильному телефону. Этого было достаточно, чтобы заставить его прервать операцию.

— Я так понимаю, что он захотел спасти свою шкуру, когда увидел твое фото. Он пытается что-то придумать, найти способ сократить свои потери, не потеряв все это. Черт! Мы должны действовать быстро. Не дай ему времени передумать. Он должен быть на взводе, зная, что рискует всем. Это хорошая переговорная позиция для нас.

— Держись, Борис. Я уже запустил колеса с этой стороны. Нам нужно убедиться, что мы не начнем что-то с Манасяном, что собираемся завершить то, что уже происходит. Я не хочу, чтобы кто-то из этих парней ушел от нас. Любой из них. — Пауза. — Позволь мне кое-что проверить. Просто на всякий случай.

Борис вцепился в зашифрованный телефон, как в спасательный круг. Он хотел сделать это. Он был удивлен, насколько сильно ему этого хотелось. Это был его шанс превратиться из жертвы в преследователя, и он не хотел потерять его.

— А теперь слушай, Борис, — сказал Никольский. — Давай, организуй встречу, но как можно позже. Не раньше половины одиннадцатого. И даже после этого, если сможешь. Чем позже, тем лучше. Мне нужно время, чтобы собрать людей. Я хочу, чтобы каждый из его людей контролировался, и это потребует быстрого и тщательного планирования. Вот тогда наша операция может привести к успеху.

— А как насчет места?

— Он будет настаивать на этом. Но придерживайся своего позднего часа. Торгуйся. Находи причины, почему она не может быть проведена раньше.

— Как ты хочешь, чтобы я отнесся к его предложению?

— Просто выслушай его и сделай все, что в твоих силах. Но сделай вот что: обнадежь его. Торгуйся с ним, но пусть он думает, что ему что-то сходит с рук, что он заключает лучшую сделку, какую только может.

— А что, если он захочет, чтобы я согласился на что-то, что поставит тебя в невыгодное положение? Откуда мне знать?

— Ну, ты не можешь просить больше времени, чтобы все обдумать. Это сделает еще более очевидным, что ты здесь не решаешь окончательно, что кто-то другой ведет переговоры. Это может насторожить эту тварь. Возможно, Манасян и готов подставить свою шею, но он не собирается оставлять ее там достаточно долго, чтобы ты перерезал ему горло. Он будет обращать внимание на каждое слово, каждый нюанс. Он будет искать ловушку.

— Есть ли что-нибудь, чего я не должен делать на этой встрече, чтобы потом не испортить тебе все?

На другом конце провода воцарилось долгое молчание. И снова Сергей терпеливо объяснял Борису план.

— Послушай, Борис, — сказал Никольский. — Для этих парней потом ничего не наступит. Вот оно. Мы используем эту встречу, чтобы покончить с ними.

Борис не мог в это поверить.

— Не имеет значения, что ты обещаешь этому парню, — сказал Никольский. — Что бы ты ему ни пообещал, этого никогда не случится.

Борис взглянул на Раису. Ее глаза были прикованы к нему.

— Так вот оно что, — сказал он. — Вот так.

Прежде чем повесить трубку, Никольский хотел поговорить с Виктором. Смирин передал ему телефон, и они с Раисой вышли во внутренний дворик за коттеджем. Стены импровизированного патио были увиты лозами плюща, а по углам по решеткам полз шиповник. Окно во внутреннем дворике, покрытое декоративным кованым железом, выходило на аллею.

Борис рассказал ей о разговоре, и, когда тот подошел к концу, она ахнула.

— Да, — сказал он. — Меня это тоже потрясло.

Она стояла перед шиповником, который был в полном цвету. День клонился к вечеру, и во внутреннем дворике стало прохладно. К его удивлению, она поникла. Она развела руки и закрыла лицо руками. Крошечные, звездообразные всплески розовых цветов были для нее ослепительным фоном. Почти идеально обрамляло ее затылок решетчатое окно, через которое он мог видеть вдалеке последние лучи солнца на вершинах холмов по ту сторону долины.

— Это уже слишком, — сказала она сквозь пальцы. Он видел, как ее грудь вздымается в поисках воздуха. Он посмотрел на ее макушку, на густые маслянистые волосы, разделенные пробором посередине и зачесанные назад. — Проклятое напряжение, — сказала она, опустила руки и посмотрела на него покрасневшими глазами. — Боря, мне так страшно.

Он подошел к ней и нежно обнял ее. Он почувствовал, как она просто обняла его, редкий момент для Раисы, когда она полностью поддалась уязвимости, которую больше не могла преодолеть. Это было чувство, которое она побеждала снова и снова на протяжении всей своей жизни, завоевание, которое принесло ей репутацию сильной, твердой женщины. Но на этот раз она просто не могла этого сделать.

— Все будет хорошо, — сказал он. — Я тоже боюсь, в этом нет сомнений. Но мы оба знаем, что я должен это сделать. И я хочу это сделать. Я никогда в жизни не хотел сделать ничего больше, чем я хочу сделать это сейчас.