Как только Воронов ушел, Хилидзе сразу же вызвал химиков — заведующих лабораторией.

— Это что такое, товарищи? — спросил он, перекладывая камень с ладони на ладонь.

Пожилой, чисто выбритый химик с желто-коричневыми от кислот концами пальцев нагнулся над брильянтом, внимательно посмотрел на него через очки в старомодной золотой оправе и сказал равнодушно:

— Не знаю, надо исследовать. Вы, товарищ Бейслер, что думаете?

— Что можно думать? Надо посмотреть в лаборатории. Сразу не скажешь. Завтра скажем.

— Ну, берите. Под вашу ответственность. Я завтра часов сов в пять приду. Смотрите, чтобы камень в сохранности был, а то…

Химики молча вышли от своего начальника. Молча прошли некоторое расстояние и тогда только переглянулись.

— Какой камень! Откуда у него? Ведь о таких находках обычно телеграммы во всех газетах мира печатаются. Наверное, кто-нибудь из старателей нашего же округа принес?

— Нет, откуда же здесь. Мы с вами, кажется, здесь все обследовали. Сколько времени сидим. Теперь я все понимаю. Как научились работать. Ну никогда бы не разгадал эту женщину, право, не разгадал бы. Так, думал, парижская штучка, за англичанином приехала.

— Да при чем же она-то здесь?

— Как при чем? Да ведь она же приехала за этим брильянтом. Ей его лесные люди хотели доставить. Да что-то сорвалось. Он вместо нее и попал Хилидзе в руки. Жаль ее. Небось, и не подозревает. Хорошо бы помочь, но нам надо быть особенно осторожными. Нельзя рисковать своим делом. Но какая молодчина. Как бы предупредить? Сделаем все возможное, чтобы помочь, но самим сорваться нельзя, тем более, что их-то дело уже сорвалось. А там в Ракитино сегодня ночью всех переловят.

— Ловят, ловят, когда только конец будет.

— Паркер, мои дела неважны, милый, — говорила Таня спокойным голосом, когда они шли к Хилидзе, как будто разговор шел о каких-то самых обычных делах.

— Помните, что если хотите мне помочь, надо исполнить то, что я вам сказала, — письмо в Англию и подтверждение, что я секретарша французской компании. Отрекайтесь от меня и клеймите нас, контрреволюционеров, — последнее вам будет легко, — добавила она полулукаво, полувызывающе. — А если вы вмешаетесь и попробуете мне помочь — мы погибнем оба.

В своей работе за последние годы Таня встречалась с врагами или с оружием в руках, или же как пленница. В эту поездку впервые ей пришлось жить среди врагов и вести тонкую игру, иногда поддакивая, иногда притворяясь, иногда отмалчиваясь. Она хорошо вошла в эту роль, и не только с Вороновым и другими представителями власти, но и с Паркером.

Последнее, впрочем, становилось для нее все труднее и труднее. Те для нее были враги, с которыми все позволено, а Паркер…

Сейчас она понимала, что ее игра становится гораздо сложнее и труднее. Нельзя выдать себя и показать, что ей все известно. Надо помочь Воронову и не обнаружить себя перед Хилидзе и другими. В то же время, надо действовать и действовать очень быстро. Если завтра ничего не удастся, то надо уходить. Уходить вон туда, в черную глубь леса, на первый взгляд неприветливую и даже жуткую, но на самом деле дружественную и спасительную. Ей рассказали про тропинки. С вершин холмов видна та далекая гора, где ее ждут. Там около сосны на утесе… Но надо будет идти в обход. Ведь там где-то кордон. А реки… Все эти мысли мелькали в ее голове, когда они молча подходили к дому Хилидзе.

«Не знает, ничего не знает», — подумал Хилидзе, когда Таня и Паркер здоровались с ним.

Таня подала ему руку и улыбнулась, казалось бы, без всякого принуждения.

— Здравствуйте, представитель пролетариата. Иностранные капиталисты пришли пить ваш пролетарский чай, — засмеялась она и ни одна черточка не обнаружила ее напряженности.

За столом, кроме Воронова, сидели трое приезжих мужчин в военных куртках.

В противоположность Тане, все чувствовали какую-то неловкость. Хилидзе пытался прикрыть ее любезной развязанностью, но слова не шли ему на язык. Воронов, вопреки своему обычному спокойствию, суетился, угощал, предлагал чай, передвигал стулья. А главное, старался не смотреть на Таню.

Паркер, до конца не отдававший себе отчета о положении, казался спокойнее всех. Он сел и сразу начал густо мазать хлеб маслом. Таня наладила разговор и направила беседу в какое-то русло. Она заставила рассказывать Хилидзе о Кавказе и очень деловито исполняла обязанности переводчицы. Грузин быстро увлекся и временами как будто забывал о переводчице, которую он уже считая своей пленницей.

— Товарищ начальник, вас просят по срочному делу, — вдруг раздался голос сторожа и его голова высунулась из-за двери.

Внизу у крыльца под самым фонарем стояли два милиционера. По их запыхавшимся лицам сразу было заметно, что они откуда-то не то прибежали, не то торопливо пришли.

— В чем дело? — крикнул сверху Хилидзе.

— Пожалуйте сюда, так что дело важное.

Хилидзе быстро сбежал по ступенькам, почему-то отстегивая кобуру револьвера, висевшего у него под курткой.

— Убегли, все убегли, так что часа полтора как ушли, — в один голос отрапортовали оба милиционера.

— Кто убег, куда?

— Да эти, с Ракитнова, которых вы велели караулить.

— Как? Носов, Степа, Рогов, Рыжий и вся шайка? Да куда же они ушли? Да вы что? Понимаете ли, что вы сделали? — горячился Хилидзе. — Вместо того, чтобы ко мне, идти вам надо было сразу в погоню. Вы у меня ответите за это.

— Да мы, товарищ, сразу за ними пошли. Минут через двадцать уже тревогу подняли. Только куда там. Нас двенадцать человек было. Семен впереди шел. Карабин наготове. Темно. Идем по тропинке-то. Как Семен-то к большому камню подошел, ему оттуда колом по ногам. Мы и оглянуться не успели, как его смяли. Карабин отняли, да на нас. Кричат — руки вверх.

— А вы что же, олухи, и подняли?

— Не подняли бы, к тебе не пришли бы. Ведь народ-то отчаянный, на что решились-то.

— Ну?

— Ну, отобрали от нас все карабины и обоймы. Еще речи стали говорить.

— Какие речи?

— Да нас особой звать.

— А вы что же не пошли? Тоже стражи революции. Мне таких не надо. Марш с моих глаз. А за карабины поработаете вы у меня под драгой.

Хилидзе сейчас же прошел в караульное помещение, которое находилось рядом, разбудил начальника и приказал немедленно снарядить погоню.

— Ночью трудно, товарищ начальник, можно и на засаду наткнуться.

— Как трудно? — вспылил Хилидзе. — Для нас ничего трудного не может быть, у нас железная рука. — Когда он волновался, то гортанные звуки его грузинского акцента становились еще более резкими.

Возвращаясь к гостям, он решил сейчас же арестовать Таню и даже Паркера, но, уже когда вбежал по лестнице, передумал.

— Оставлю до завтра, посмотрю еще. Никуда не уйдет.

Хилидзе не мог скрыть своего волнения и, когда вошел в столовую, то все в один голос спросили:

— Что с вами, что случилось?

— Ничего, ничего, — отвечал он. Но потом, поняв, что себя выдал, добавил:

— На далеком прииске вода прорвала плотину и, как будто, бревнами изувечено несколько человек.

Он сел и угрюмо молчал. Таня вся внутренне насторожилась. Ее больше всего беспокоило, чтобы ее не арестовали в присутствии Паркера. Он может вмешаться и тогда все пропало. У нее не было ощущения обреченности. Она привыкла к этой обстановке. Знала всех в Отрадном, и мысль не вязалась с тем, что именно здесь она будет лишена свободы и навсегда.

Но с другой стороны, она отдавала себе отчет в том, что и здесь представители власти такие же решительные и не остановятся ни перед чем для выполнения своих решений.

Разговор больше не клеился и скоро Таня встала первая.

Когда Таня и Паркер спускались по лестнице, Хилидзе задержал Воронова в передней.

— Все бандиты из Ракитина сбежали. Ее нельзя упустить. Но еще рано арестовывать. Надо посмотреть, кто у нее здесь еще есть. Поставить на ночь охрану у вашего дома? — спросил он Воронова.

— Будьте покойны, товарищ, не упущу. Укараулю и один. Охрану поставите, — она заметит.

Тане очень хотелось остаться с Паркером наедине. Просто тихо побыть с ним. В нем она чувствовала опору, хотя больше всего боялась его вмешательства.

Она была очень рада, что Воронов ее предупредил. Она понимала, что он выдал важнейший секрет, раскрыл ей план Хилидзе. Ощущала свою власть над ним. Но все же с ним надо быть очень осторожной.

— Автомат, автомат, — повторяла она про себя.

До какого же момента ее власть будет действительна? Рискнет ли он своей карьерой? Нельзя перегибать палку. Нельзя ничего у него просить, а только принимать, что он дает.

Воронов шел с ними. Все трое молчали. Уже у самого дома Таня быстро сказала Паркеру:

— Помните, отрекайтесь от меня.

С Вороновым же она не обменялась ни одним словом. Только уже наверху, в коридоре, протянула ему руку и, улыбаясь, сказала:

— Покойной ночи, Иван Иванович. Устала, надо спать. Утро вечера мудренее.

Воронов с несвойственной ему торопливостью стал говорить:

— Ваши ушли в лес. Уходите и вы, завтра будет поздно.

Таня внимательно посмотрела на него, чуть-чуть крепче обычного пожала ему руку, и, ничего не сказав, прошла в свою комнату.

Она понимала, что сейчас, в эту ночь, дорога для нее была еще свободна. Она подошла к окну. Стояла прохладная весенняя звездная ночь. Пока темно, ей надо пройти по знакомым тропинкам до соседнего холма, а с рассветом двинуться дальше на восток. Приставленный к ней страж сам ее гонит. Казалось, так просто уйти, что она совершенно спокойно стала взвешивать все обстоятельства, точно дело не касалось ее жизни.

— Завтра будет поздно, — вспомнила она слова Воронова. — Но что поздно? Ее арестует тот самый Хилидзе, у которого она только что пила чай. Раньше, когда она думала о своих врагах, они были неизвестны до отвлеченности. А здесь вот этот молодой грузин, которого она привыкла видеть и беседовать с ним каждый день. Ей даже стало немного смешно. Она представила себе, как Хилидзе возьмет ее и посадит в свой дом где-то рядом с его комнатой. А у двери поставит Петра, который всегда был так вежлив и приветлив с ней и которому она часто давала папиросы. Она никак не могла связать Хилидзе с миром врагов, с подвалами, где сидели ее погибшие товарищи, с беспощадными следователями и их страшными методами.

Вероятно, если бы она ощутила эту связь, она ушла бы в лес в ту же ночь, но ее мучил вопрос о брильянте. Где же он? Надо же его унести вместе с собой. Нельзя пропустить этот случай.

Она достала из чемоданчика свой маленький револьвер, который не трогала со времени приезда в Отрадное, и положила его под подушку.

Утром, как обычно, Паркер спустился по крутой тропинке к речке, у которой стояла лаборатория.

С обоими химиками у него были чисто формальные отношения. Как ученых, он их презирал. Вначале он пробовал установить с ними товарищеские отношения научных работников, но как-то ничего не выходило. Иногда оба химика начинали нести такую чепуху о связи коммунизма с наукой, что Паркеру казалось, что у него самого ум за разум заходит.

Ему становилось досадно за науку, которую он так высоко ставил.

Паркер видел, в каких добрые отношениях были оба химика с Хилидзе и каким они пользовались у него доверием.

Он уже полчаса работал в лаборатории, когда старший химик подошел к нему.

— Коллега, вот тут около вашего столика мы нашли, — сказал он, протягивая на ладони крупинки синего золота.

Паркер вспомнил рассказ Тани о химиках. Он не очень верил, что им тоже удалось открыть синее золото, их методы работы казались ему слишком грубыми для этого. Сам он не оставлял крупинок, значит, это они их обнаружили в руде.

Ему стало досадно, что его секрет известен другим.

— Что это, я не знаю? — спросил он с некоторым замешательством.

Его собеседник заметил это замешательство и, неожиданно улыбнувшись добродушной улыбкой, которую Паркер раньше не видел на его лице, сказал:

— Это может остаться между нами. Хотите?

Паркер колебался. Выгодно ли выдать себя?

— Как хотите, — продолжал химик. — Но решайте сразу.

— Но что такое? — попробовал отговориться Паркер.

— Новый элемент, хорошо известный и вам и нам. И жду вашего ответа.

Паркер вспомнил Таню с ее притворной наивностью. Вспомнил ее рассказы, как в теперешней России людям всегда нужно притворяться и врать, посмотрел на пожилое лицо русского химика, на его умные глаза и понял то, что раньше не понимал. Он не стал расспрашивать.

— Хорошо, — ответил он.

— Да, но мне за это от вас кое-что нужно, — улыбнулся химик.

Паркер насторожился, и вопросительно взглянул на химика. Они стояли напротив окна, и солнце падало на столик перед ними.

— Мне нужно честное слово английского джентльмена и ученого, данное русскому коллеге, который находится в подвластном состоянии.

— В чем честное слово?

— В сохранении тайны, касающейся и меня и других лиц.

— По поводу этих крупинок? — спросил Паркер.

— И других вещей, — ответил химик, внимательно смотря на него.

Паркер прищурился и тоже посмотрел на химика. Перед ним стоял не тот человек, к которому он уже привык за время, проведенное в Отрадном. Лицо неожиданно стало открытым и мягким и больше не чувствовалось в нем какой-то почти тупой замкнутости.

«Чужая тайна меня не свяжет», — мелькнуло в голове у Паркера.

— Хорошо, даю, — ответил он.

Химик вытащил из кармана брильянт и положил на солнечный луч.

Все цвета сразу заиграли на камне. Паркер сразу увидел, что это такое, и от удивления даже сделал шаг назад.

— Скажите ей, что Хилидзе придет сегодня за ним около пяти вечера. Моя официальная экспертиза будет неопределенная, — может быть, брильянт, может быть, и нет. По-товарищески же скажу вам, что вряд ли был когда-нибудь найден такой большой брильянт и такой чистой воды. Если спросят вас, тоже не давайте определенного ответа. И больше ничего, лучше поменьше говорить, — он отошел от англичанина к соседнему лабораторному столику.

Паркер не мог больше работать, да по существу ему больше и нечего было делать. Он давно все кончил.

— Значит, кто-то камень перехватил и вместо Тани он попал к Хилидзе, — рассуждал он сам с собой. — Но ведь ей же не отнять его у Хилидзе. Это безумие. Хотя, видимо, у нее есть сообщники, кто-то камень нес.

Он передал Тане, что его просили.

— В пять? — переспросила она.

— Да, около пяти, — но что вы можете сделать? — забеспокоился Паркер.

— Дорогой друг, — мягко сказала Таня, — ваше участие кончено. Больше ни во что не вмешивайтесь. Это может спасти все дело. Если я исчезну, не беспокойтесь обо мне. Делайте вид, что возмущены мною. Вас могут даже арестовать, но только до Москвы. Кроме ямщиков, о вашем соучастии никто не знает, а они — могила молчания. Все складывается гораздо лучше, чем я думала. Когда-нибудь, может быть встретимся.

Они сидели вдвоем перед их домиком. Таня посмотрела на Паркера, облила его синим золотом своих глаз, встала и пошла в дом. Он даже ничего не успел ей сказать.

Хилидзе возвращался из лаборатории с камнем в кармане. Несмотря на ночную погоню, беглецы не были пойманы. Часть его игры провалилась. Было досадно. Теперь надо арестовать Дикову. Это тоже трофей и немалый, но все же он прозевал тех, кто воровал золото, упустил. Он сердился на себя. Начальство скажет — «ворона» — и настоящей награды не будет.

В пять часов вечера еще все работают в Отрадном и Хилидзе никого не встретил по дороге. Он вошел в рощицу, которая отделяла нижнюю часть Отрадного от центра.

— Руки вверх, — раздался сдержанный женский голос. Таня стояла почти вплотную около него, и дуло ее револьвера было направлено на него. Сперва злая усмешка искривила лицо грузина, а потом он побледнел.

«А вдруг исправила, — мелькнуло у него в голове. — Нет, не может быть, это было сделано так чисто». Винтик, который он вынул из ее револьвера, был такой маленький.

— Зачем? — спросил он, смотря на Таню в упор.

— Ну, — повторила она, — иначе…

— Иначе стреляйте, ну живей, — засмеялся он.

Таня нажала курок, но выстрела не последовало. Она этого совершенно не ожидала и растерялась. Хилидзе схватил ее за руки и быстро скрутил их. Сопротивление было бесполезно. Она молчала и сразу же решила, что выгоднее притвориться совершенно пассивной.

— Вот он, — злобно сказал Хилидзе, вытаскивая камень из кармана. — Что же, берите, руки-то коротки. У пролетарского государства есть суровые и бдительные стражи. Нате, возьмите, попробуйте, — он поднес камень почти к Таниному лицу.

Таня молчала.

— Следуйте за мной. Помните, что попытки к бегству не может быть, — говорил грузин.

Они молча поднялись по тропинке, быстро прошли дом, где жила Таня, и вошли в двухэтажный дом начальника отрадненского района.

— Наверх, — коротко скомандовал Хилидзе и они поднялись по лестнице во второй этаж.

— Сюда, — он отворил пустую комнату и пропустил туда Таню. За ней щелкнул замок.

Все это произошло так быстро, что Таня по-настоящему опомнилась только в запертой комнате. Ей совсем не было страшно. Она никак не могла отнестись серьезно к происшедшему, хотя и понимала, что арестована своими врагами, теми страшными врагами, попасть в руки которых для нее или ее товарищей значит почти неминуемую гибель.

Но предыдущие разы ее арестовывали неизвестные люди, окруженные страшным ореолом таинственной беспощадности. А здесь Хилидзе и Петр, который охраняет его дом. Она даже усмехнулась. Но все-таки ясно отдавала себе отчет о том, что начальник пограничного пункта, который ее когда-то допрашивал, и Хилидзе, у которого она вчера вечером пила чай, — это то же самое.

Она была заперта в комнате с решеткой в окне. До земли было довольно далеко. Но все же спрыгнуть можно. Мешала только решетка.

В углу комнаты стояла грязная кровать без белья. Под самым потолком тускло горела электрическая лампочка.

Прошел час, два. Никто ее не навещал. Таня несколько раз подходила к окну. Она не хотела, чтобы ее увидели и особенно, чтобы увидел Паркер, а он, конечно, явится, как только она не придет ужинать.

И действительно, когда уже темнело, она заметила, как Паркер быстро подходил к управлению, размахивая одной рукой в такт ноге. Она уже знала, что это у него признак волнения.

— Да, да она здесь. Но она мною арестована. Она на меня напала, — донесся до Тани с крыльца голос Хилидзе. — Я не могу вам больше ничего сообщить. Дело Диковой очень серьезное. Она опасный враг республики. К счастью, этот враг теперь под замком…

Голоса Паркера она не смогла расслышать. Он обычно говорил очень тихо. Видимо, однако, он вскоре ушел.

Немного погодя до Тани донеслись отрывки разговора Хилидзе с Вороновым.

— Когда же отправим и кого мне дадите в сопровождение? — спрашивал Воронов.

— Я запросил телеграфом. Раньше утра не будет ответа. Может быть, за ней кого-нибудь пришлют.

Потом все стихло. Прошло еще больше получаса. На улице стало почти совсем темно.

Опять взошли яркие звезды. Из нижнего этажа доносились шаги Хилидзе. Вот раздались шаги по лестнице. Поднималось несколько человек. Таня расслышала за стеной голос Хилидзе:

— Вот тут в коридоре сиди и чтобы не спать. Услышишь шум в комнате, сейчас же зови меня. Понял?

Настала ночь. К Тане так никто и не зашел. Хотелось пить, но она была довольна, что ее не тревожили.

Она слышала, как у входа в дом был поставлен часовой, но за углом не видела его.

Таня потушила свет. Около полуночи, когда в доме все заснули, она почти бесшумно подошла к окну. Казалось, что кругом все крепко спит. Огней нигде не было видно, только на улице горели редкие фонари. Она вытащила из обшлага своей кожаной куртки тоненькую металлическую пилку, которая скорее была похожа на нитку, и провела ею по пруту решетки. Звука почти не было слышно. Она быстро стала пилить и уже перешла на второй прут, как против окна на улице потух фонарь. Таня сразу это заметила, так как его отблеск немного освещал окно и помогал ей направлять пилку.

— Эх, черт, лампочка перегорела. Не могут даже лампочки хорошей поставить, — проворчала она.

Оставалось перепилить еще три прута.

Вдруг среди ночной тишины она расслышала какой-то шум или отдаленные звуки. Они шли со стороны, где находилась электрическая станция. Только теперь она обратила внимание, что больше не слышно равномерного стука мотора. Но ведь он только что работал.

Значит, не лампочка перегорела, а мотор остановился. И опять раздались звуки, теперь более явственные.

«Да ведь это же борьба, кому-то затыкают горло», мелькнуло в голове у Тани. Она вся насторожилась.

На мгновение опять все затихло, а потом в ночную тишину ворвался отчаянный вопль.

— На помощь, бандиты…

Вслед за ним раздался удар, по-видимому, каким-то тяжелым предметом и голос сорвался на полуслове.

— Неужели?.. — мелькнуло в голове Тани. Она тряхнула обеими руками решетку, но та не поддавалась. Тогда она неподвижно застыла у окна.

Через минуту из соседнего домика, где помещалась охрана, раздался резкий свисток, но он оборвался на полу-звуке.

Вслед за этим послышался громкий голос Хилидзе:

— Огня, зажгите же электричество.

— Да оно повсюду потухло, — кто-то испуганно громко шептал ему.

— Все сюда, ко мне, — командовал Хилидзе. — Все бросить. Только этот дом отстаивать…

Не успел он кончить, как бодро и весело цокнули по стенам дома несколько пуль.

Дзинь, дзинь, — где-то задребезжало окно.

Генерал с четырьмя людьми встретил партию Носова в лесу километрах в десяти от Отрадного. Было решено сразу же произвести нападение на Отрадное и освободить Таню, в аресте которой никто не сомневался.

Их было двенадцать человек, а в Отрадном вокруг управления было более пятидесяти солдат и три пулемета.

Носов служил проводником, он знал каждый дом, каждое дерево в поселке.

По его предложению было решено сперва напасть на электрическую станцию, испортить машины, а потом в темноте тихо подкрасться к караульному помещению, напугать спящих солдат и захватить Хилидзе врасплох.

Моторы они остановили, но один из сторожей вырвался и побежал. Василий, который действовал в темноте как кошка, нагнал его и хотел зажать ему рот. Но сторож упрямо не давался и кричал. Тогда Василий хватил его дубинкой.

Эту-то борьбу и слышала Таня.

Несмотря на крики сторожа, генерал с тремя людьми успел вскочить в казарму, когда солдаты еще не разобрали оружия, и приказал им не шевелиться.

Как только начались выстрелы, сторож в коридоре забеспокоился. Слышно было, как он подошел к двери и, видимо, слушал, что делается в комнате. Таня уже раньше заметила, что она не могла со своей стороны закрыть дверь. Она быстро юркнула в постель и притаила дыхание.

«Безумие, — думала она, — им же ничего не сделать против нескольких десятков солдат».

Иначе думал Хилидзе. Он увидел, что на его крики нет ответа из соседнего дома и понял, что там случилось. У него в доме ночевало только шесть человек. Он сам вытащил на крыльцо пулемет, в темноте схватил за руку одного на толпившихся в коридоре людей и приказал:

— Стреляй туда.

Ввиду ареста Тани в управлении ночевал и Воронов. Но Хилидзе, не привыкший его видеть ночью у себя, точно забыл про него.

Опять зазвенело стекло, разбитое пулей, и опять пуля ударила где-то рядом с Хилидзе. Он на минуту остановился, точно что-то соображая, потом сквозь зубы процедил:

— Ах, так. Но у нас есть заложница. Води, товарищ, пулемет, а я сейчас.

Он побежал по коридору к лестнице, ведшей во второй этаж. У самой лестницы он увидел Воронова, и вспомнил о нем.

— Товарищ, а мы сейчас выставим на крыльцо Дикову, они в нее не будут стрелять. Если же не уйдут, я ее застрелю на глазах у них. Идем за ней, — и он быстро побежал наверх.