Нормандия

Анник, сидевшая рядом на скамейке кучера, почти час хранила высокомерное молчание. В конце концов, его нарушил Дойл, который оскорбленным тоном сказал, что ей незачем отодвигать задницу всю дорогу до Кале. Он ее не теснит. Обида в голосе Дойла и вульгарное слово подорвали ее решимость. Даже крепко сжав губы, Анник не смогла удержаться от смеха.

— Так-то лучше, — удовлетворенно заметил Дойл. — Я уже начал гадать, заговоришь ли ты со мной.

— Знаете, я не склонна к разговорам с похитителями.

— Мы тебя раздражаем, да?

— Конечно. И мне не нравится сидеть так высоко.

Жесткий насест кучера был далеко от земли. На каждом ухабе он угрожающе кренился. Дорогу Анник не видела, поэтому крепко держалась за боковые поручни сиденья, упираясь ногами в подставку. К концу дня все тело и руки у нее будут нещадно болеть, очевидно, с этой целью ее и посадили сюда. Чтобы ночью она уже не думала о побеге. Карета ужасно тряслась.

— Она слишком непрочная, — сказала Анник.

— Я не дам тебе упасть. Хотя трудновато придерживать тебя, мисс.

У Дойла было удивительное произношение. Только настоящий француз осмелился бы так ужасно говорить по-французски. В кладовой своей памяти Анник отыскала месье Дойла, имевшего много имен. Когда-то в Вене мать указала ей на него, велев избегать этого человека, поскольку он жесткий и упорный, как барсук, возможно, лучший действующий агент британцев.

— Ты хорошо знаешь лошадей, мисс?

— Не очень, — призналась она.

— Тогда мы дадим тебе поработать, а я отдохну. Ты просто… Вот так… Просто возьми это.

Дойл что-то вложил ей в руки. Она поняла, что держит вожжи, а лошади бесконтрольно трусят по дороге. Всю жизнь ей приходится иметь дело с неожиданностями. Черт побери.

— Не надо так натягивать вожжи. Лошади будут нервничать. Все, что тебе нужно, — это держать их легко, свободно. Одной рукой, конечно, но пока двумя. Только для начала. Делай так… — Обхватив ученицу, Дойл взял обе ее руки. — Нет, расслабь пальцы, дай я покажу.

— Может, вы заберете их? Пожалуйста.

Он подтягивал ремни, пока они не переплелись с ее пальцами.

— Вот этот идет к левой пристяжной. Норовистый черт. Я зову его Нэнси, потому что он не совсем полноценный. Старина Нэн знаменит тем, что щиплет тебя, когда хочет обратить на себя внимание. Теперь предположим, ты собираешься повернуть его влево… не говорю сейчас, но если захочется, ты легко и уверенно натягиваешь этот ремень. Чувствуешь?

— Дойл, может, вы еще не обратили внимания, но я слепая.

— Да, мисс. А другой повод, лежащий у тебя на ладони…

— Быть слепой, месье Дойл, — это не просто невозможность видеть голубое небо и поля, мимо которых мы проезжаем. Это означает, что я не могу делать многое из того, что вам кажется обычным. Например, править лошадьми.

— Чтобы держать вожжи, тебе, мисс, и не требуется видеть. Я половину времени правлю, закрыв глаза, и дремлю. Всю работу делают лошади. А твое дело запомнить, где чья вожжа. На тот случай, если кто-нибудь влезет наверх и спросит тебя об этом.

Анник до боли в пальцах сжимала кожаные ремни. Единственное, чем она в своей жизни правила, была скрипучая цыганская повозка со спокойной лошадкой.

— Я не уверена, что это удачная мысль.

— Лучший для тебя способ приспособиться к жизни, мисс. Если ты не против моих советов. Что может быть лучше двуколки с пони для езды по сельской местности? И я не вижу причины, чтобы ты не могла править. Как любая из этих леди в Англии. Да и половина из них, должно быть, слепа, как и ты. Прошу прощения, что заговорил об этом.

— Вы на удивление хладнокровный человек, месье Дойл. Но ваша репутация вполне заслуженна.

— Что красивая молодая леди вроде тебя знает о моей репутации? Когда приедешь в Англию, купи себе двуколку и пони, разумного, как эта пара. Он будет возить тебя, куда захочешь, а тебе останется только держать поводья, как ты делаешь это сейчас.

— Купить… двуколку. Конечно. Так я и поступлю, если доберусь когда-нибудь до Англии.

— Нет, мисс, не сомневайся. Ты знаешь, что мы берем тебя с собой в Англию. Едем туда быстро, насколько возможно. Приближаемся с каждой милей. — Дойл слегка двинул вожжи в ее руках, чтобы объехать какой-то предмет на дороге. — Чем скорей ты перестанешь бороться с Греем, тем будет лучше для всех нас. Понимаешь, мы все чувствуем некоторое беспокойство, не зная, собираешься ты убить его этой ночью или нет.

— Да. Или нет. Как получится.

Хотя его руки дружески обнимали ее, Дойл выпустил поводья, оставив ей карету и лошадей, которые могли в любую минуту сделать что угодно.

— Вы не заберете поводья себе, Дойл? Потому что я решительно не хочу править.

— Да ты отпусти вожжи, лошади сами идут куда надо. А когда ты напрягаешься, это сбивает их с толку.

— По-вашему, нужно откинуться назад и спокойно ехать дальше? Вероятно, так же я должна поступать, чего бы не потребовал месье Грей. Очень мужской совет.

— Точно, мисс. И пока лошади везут нас к побережью, все, что тебе нужно делать, — это учить хинглиш.

— Хинглиш? О, английский. Нет. — Анник скрыла улыбку. Мать говорила ей, что Дойл окончил Кембридж. С отличием. — Я не планирую тотчас ехать в Англию.

— Мисс, ты именно туда и направляешься, если ты извинишь меня за возражение. Так что мы будем учить тебя хинглишу. Это не трудно. Моя младшая девочка, ей три года, считает это удовольствием.

Анник было спокойнее в объятиях Дойла и стало еще лучше, когда он забрал у нее поводья. Но карета вдруг остановилась. Должно быть, напрягшееся тело выдало ее страх, потому что он тут же сказал:

— Не о чем беспокоиться, мисс. Просто ищу место, где бы остановиться. Может, здесь.

Она почувствовала близость реки, услышала ветер и жужжание мух. Значит, они среди полей, далеко от деревень, и рядом лес. Они собираются оперировать бедного Эйдриана тут, где не будет слышно его криков.

— Подходящее место?

Она услышала, как Грей спрыгнул на землю и пошел вдоль дороги.

— Может быть. — Голос Дойла сопровождался звуком, который озадачил ее. Потом она поняла, что он поскреб щетину на подбородке. — Что мы тут имеем?… Пару-тройку камней у дороги, как будто их специально нагромоздили. Похоже, работа цыган. Мы теперь едем по их тропе, они привязывают к деревьям клочки ткани на уровне верха повозки. Этот камень, вероятно, означает их стоянку. Может, в этих лесах…

Они ждали, что она скажет. Британские шпионы знали о ней больше, чем ей хотелось.

— Как они выглядят, месье Дойл, эти ваши камни?

— Один — большая глыба, округлый. Это в середине. Еще три в ряд… Давай покажу тебе. — Он куда-то сунул поводья, взял ее левую руку, положил себе на колено и показал точками на ее ладони, как расположены камни. — Затем один плоский, в стороне от твоего мизинца, чуть справа. Не знаю, то ли он из этой группы, то ли случайный. Ни ветки, ни пера, ни клочка травы. Одни камни.

— Вы уже читали такие знаки прежде.

— Видел там и сям. Только не могу сказать, что я читал их.

— Следы повозок, — крикнул Грей справа от них. — Один в один, прямо по центру. Цыгане.

Если здесь стоят лагерем цыгане, они ей помогут. Они бы не стали вмешиваться в ссоры чужих, но им бы не понравилось, что женщина, которая говорит по-цыгански, в руках таких людей.

Дойл кашлянул.

— Их здесь нет. Тряпки висят уже несколько месяцев. И следы колес старые. Можем использовать это место для себя.

Англичане увидели слишком много, а она бы предпочла иметь дело с глупцами.

— Вы правы насчет знаков, недалеко отсюда есть лагерь. Безопасное место. Он должен быть выше по течению реки, которую мы проехали, выше дороги, так что вода чистая. Цыгане очень аккуратны в этом.

После короткого обсуждения Анник направила карету не к ближайшему клочку леса, который привлек их внимание, а по длинной тропе, ведущей в заросли и казавшейся менее привлекательной. Когда они подъехали к поляне, она сразу же поняла, что здесь была стоянка цыган. Пахло старыми бивачными кострами, диким чесноком, сладким укропом и мятой.

— Вы нашли для нас хорошее место. — Грей снял ее с козел. — То, что нужно. У вас есть цыганская кровь, Анник?

— Во всяком случае, не по материнской линии. О своем отце я мало что знаю, он умер, когда мне было четыре года. Но думаю, он — баск. Иногда они с матерью разговаривали на языке, которого я нигде больше не слышала. Знаете, они ведь были революционерами, а в то время радикалы предпочитали не говорить о своем происхождении. Это было небезопасно.

— Я бы назвал вас кельткой, из-за ваших голубых глаз. Может, бретонкой. Постойте здесь минуту. — Ветки затрещали под его сапогами, когда он вошел в заросли.

Солнце грело ей кожу, близкая река приносила влажность, прохладу и утешение. Опавшая листва шуршала под копытами лошадей, которых Дойл вел к реке. В воздухе стоял запах старого древесного угля, табака и помады для волос, которой пользовались женщины. Все это было ей знакомо.

Если б Маман не забрала ее, возможно, она до сих пор жила бы в цыганском лагере. К этому времени у нее мог бы уже быть черноволосый ребенок для любви и молодой хвастливый муж вместо похитителя, который везет ее для затруднительного и неприятного допроса в Лондоне.

К ней подошел Грей.

— Вот. — Он вложил ей в ладонь крепкую палку. Анник бы назвала ее дорожным посохом, хотя никогда не держала его в руках. Но отец рассказывал ей легенды о Робин Гуде, именно такой палкой Маленький Джон привык бить по голове шерифа Ноттингемского. Конечно, эта палка была меньшей по размеру.

— Это очень хорошо. Благодарю вас. — Когда-нибудь она, возможно, ударит ею Грея. — Вы собираетесь вынимать пулю из Эйдриана?

— Мы здесь ради этого.

— Наверное, у вас большой опыт с армейских времен?

— Никакого. Пойду распаковываться. И не вздумайте бежать.

Она чувствовала, как его беспокоит предстоящая операция, слышала это в каждом его шаге к центру прогалины, где Дойл разводил костер.

Анник еще не приняла решения. Она пока бродила, постукивая своей палкой, находя круги бивачных костров и представляя, как здесь стояли повозки. Создавалось впечатление богатого лагеря. Здесь должны быть ягоды, много кроликов, даже кабаны, если повезет. Ее ноги давили старую ореховую скорлупу. Можно хорошо питаться и без кражи цыплят.

Один раз она споткнулась, потому что была погружена в свои мысли. Падать время от времени — это часть жизни слепой. Нужно относиться к этому философски. На самой высокой стороне поляны были заросли ежевики, что она поняла, уколовшись о шипы. Она съела несколько ягод, приняла, наконец, решение и отправилась послушать, как мужчины готовят Эйдриана к операции.

— …Покрасить комнаты мансарды к концу ноября.

— …Досье в хранилище цокольного этажа…

— …Бесконечная побелка…

Они говорили о посторонних делах. Такое Анник сотни раз слышала от мужчин перед сражением. В голосе Грея была спокойная уверенность. Послушав его, можно было подумать, что за последний месяц он удалил несколько фунтов металла, к тому же с огромным успехом. Эйдриан обладал почти французским мужеством. В его легкомысленных словах она слышала решимость довериться Грею, отдать свою жизнь в его руки. Интересно, где и когда Грей заслужил доверие этого циничного, проницательного юноши?

Будет жаль, если она вывела его из подвала Леблана, чтобы все это закончилось теперь смертью.

Похоже на то. Грей понятия не имел, как удаляют пули. Если она верна Франции, то должна радоваться, ибо, как она слышала, Эйдриан мастер шпионажа и грозный враг Республики.

Звякнул металл. Дойл уже выкладывал инструменты прямо на землю. В этом деле Анник решила быть неверной Франции.

— Грей, я должна поговорить с вами.

— Позже.

— Сейчас. — Она быстро отошла. Вот так. Это его проверка. Если он не доверяет ей, зная, что это важно, то не доверит ей и жизнь Эйдриана. Десять шагов вниз по склону. Он шел за ней.

— У меня нет времени, Анник.

— Я могу вытащить из него пулю.

Долгое молчание, потом Грей сказал:

— Я не должен удивляться. Вы же были в армии, да? Где вы научились вытаскивать из людей пули? Милан?

— И Миллесимо, и Бассано, и Ровередо, и… везде. Самое безопасное место в сражении, если ты одета мальчиком, — это санитарная палатка. Если я занята подтиранием омерзительных жидкостей, никто уже не протянет мне ружье и не пошлет убивать людей.

— Понимаю. — Сухой тон.

Грей был армейским майором, прежде чем его взяли в британскую разведку. Он должен знать о последствиях боя и санитарных палатках.

— Сначала я убиралась в тех госпиталях. Когда я была там… Там не было ни одного санитара, которому можно было доверить зашить наволочку, я уж не говорю о животе. У меня ловкие руки. Я занималась этим еще до того, как познакомилась с хирургами. Под Ризоли они даже не смотрели на меня, когда я входила, просто указывали, где начинать работу. Я вытаскивала из людей шрапнель, маленькие кусочки, на них у хирургов не было времени. А когда положение становилось отчаянным, я вынимала пули. Для этого мне зрение не требуется.

Почему она так старается убедить его? Может, она и не спасет Эйдриана. Может, ему суждено умереть, когда пуля будет извлечена. Но не Грей должен вынимать пулю из друга, чувствуя, как вытекает жизнь. Она может избавить его от этого.

— Глаза тут не имеют значения. Все равно ничего не увидишь, будет много крови. Всегда нужно идти ощупью, чувствовать тело, чтобы найти входное отверстие.

— Сделай это.

— У меня большой опыт в…

— Я сказал, делай это. — И Грей ушел, не задавая вопросов.

Они расстелили в центре поляны одеяла, и Дойл разложил там свои инструменты. Слушая объяснения Грея насчет изменения планов, она села на корточки и разобрала коллекцию парикмахерских инструментов. Большую часть Анник бросила обратно в кожаную сумку, оставив только пинцет, маленькие зажимы, пару ножниц и острый как бритва нож. Для того, что ей предстояло делать, этого было достаточно.

Почему-то все пахло рыбой и засохшей кровью. Анник не хотела даже притрагиваться к грязным инструментам и послала Дойла с мылом к реке, чтобы он тщательно вымыл их. В этот момент она чувствовала себя цыганкой. Она бы не стала делать это в тазу. Цыгане не моют в стоячей воде.

Затем она повернулась и дотронулась до Эйдриана, чтобы узнать, в каком он состоянии. Он был голым до пояса и сидел на земле, пока Грей срезал с него повязку.

— Анник, если б я знал, что резать меня будешь ты, я бы дал тебе утром допить кофе. — Он взял ее руку и поднес к губам для поцелуя. Трудно было поверить, что юноша не гасконец. — Как Грей сумел уговорить тебя?

— Наоборот. Грей зубами и ногтями держался за привилегию отыскать в тебе пулю. Но я проявила настойчивость. — Парень смеялся бы и на виселице. — Если ты еще не принимал опиум, сделай это. Во время работы я не собираюсь обсуждать с тобой погоду или цены на зеленые бобы. Меня легко отвлечь.

— Эйдриан его не примет, — сказал Грей.

— Если я приму нужную дозу, то несколько дней буду осоловелым. А Леблан ищет раненого, и я в таком состоянии, можно считать, уже покойник.

— Ненавижу, когда он прав, — согласился Дойл.

— Я всегда прав. Анник… Лисенок… Никакого опиума. Если же я выпью достаточно бренди, чтобы спиртное свалило меня с ног, то, возможно, умру. Так что не нужно вообще ничего. Ты сможешь это сделать?

— Да. Я слишком часто вынимала пули. Я быстра как молния. — Боже мой, разве они знают, что такое оперировать без опиума? Правда, в этом Эйдриан похож на нее, добрые феи не стояли у его колыбели, расточая ему благодеяния. — Мы справимся.

— Главное — опыт. Вот инструменты, чистые. — Дойл начал вкладывать их ей в руки, по одному, чтобы она не порезалась.

Анник вытерла ножницы бинтом, разрезала ткань, проверяя. Они были острые.

— Я старательно шпионила за миланцами и австрийцами, которые регулярно проигрывали сражения. И, что странно, все эти годы я полностью избегала французских пуль. Если вы ляжете, месье Эйдриан, я буду в состоянии дотянуться до вас. Я не великанша.

Она придвинулась к Эйдриану, заняв положение, в котором могла работать. Инструменты были аккуратно разложены на одеяле. По очереди беря каждый, она снова клала его на место, пока не задумываясь могла найти любой из них. Затем накрыла инструменты куском ткани. Эйдриану лучше не смотреть на острый блестящий металл. Перевязочный материал она положила для удобства на колени. Теперь нужно сосредоточиться и думать только о предстоящей операции.

Верхняя часть груди Эйдриана была почти безволосой, с застывшими от боли мышцами. Он вздрогнул, почувствовав ее руки, потом глубоко вздохнул и больше не реагировал на ее прикосновения, когда она исследовала рану. Участок вокруг пулевого отверстия был заметно горячим, а сама рана — влажной, с запахом инфекции, но обычной, не гнилостной, сладкой, что подразумевает смерть.

Дойл занял место справа от парня, большой, успокаивающий. Грей встал с другой стороны. Вскоре им предстоит крепко держать его. Она еще ни разу не оперировала без опиума.

— Месье Дойл, я покажу вам, где должны быть ваши руки.

— Но сначала мы кое-что сделаем, — сказал Грей. — Я собираюсь поговорить с Эйдрианом. Всего несколько минут.

— Для разговоров у вас было все утро! — прошипела Анник.

Каждая секунда задержки ухудшает положение. Неужели они думают, что Эйдриан состоит из невозмутимого мужества? Или они думают так о ней?

— Мы собираемся попробовать кое-что, виденное мной в Вене. Это может нам пригодиться. — Грей наклонился к юноше. — Эйдриан, просто расслабься и слушай меня. Это для начала. Слушай, что я тебе говорю.

Видимо, ей придется ждать, пока все кончится. Она вызвала из памяти расположение кровеносных сосудов в груди. Они проходили так… и так. Если повезет, она их не затронет.

Память — ее великий дар. Любая прочитанная страница, улица, которую она перешла, лицо в толпе — все это возвращалось к ней по первому ее требованию. Другие люди забывали. Она — нет. Вот почему Вобан отдал ей планы Альбиона в маленькой гостинице Брюгге. Она вносила их в свою память и, прочтя, сжигала каждую страницу. Вот почему Маман повсюду возила ее с собой, даже когда она была ребенком. Ее голова набита секретами многих государств.

К счастью, ее память содержала и анатомические карты. Верхняя часть груди далеко не худшее место, если пуля не глубоко, а так и должно быть, раз Эйдриан еще жив.

Грей упорно вел свою необходимую беседу. Анник не обращала внимания, ее это не касалось и было очень скучным.

— Давай испробуем это и посмотрим, как у нас получается. Начать легко. Ты дышишь медленно и слушаешь, что я говорю.

— Выглядит глупо, — сказал Эйдриан. — Я попытаюсь. Но чувствую себя идиотом.

— Ты не делаешь ничего глупого, Хокер. Лишь то, что хочешь делать. Ты за старшего. Я здесь, чтобы помочь тебе в том, что ты делаешь. Ты лежишь тут и чувствуешь свое дыхание. Вот как ты делаешь. Вдох, выдох. Сейчас вдох, теперь выдох. Ты чувствуешь свое дыхание. Это все твои ощущения.

Грей скучно повторялся, и у нее сложилось не очень высокое мнение о его ораторских способностях. Она перестала думать о кровеносных сосудах, отдавшись течению своих мыслей.

— Твои глаза устали от этого солнечного света. Ты можешь закрыть их. — Найдя другой предмет для смехотворной монотонности, Грей продолжал бубнить.

Потом Анник поняла, что кто-то трясет ее. Грей.

— Да. Вы. Проснитесь, Анник. Вот так. Откройте глаза. Вы прекрасно себя чувствуете, Анник, и вы окончательно проснулись.

Кажется, она задремала.

— Конечно, я проснулась. — Ноги совсем онемели. — Я отдыхаю, пока вы без конца болтаете. — Она не могла скрыть сарказма. — У меня была трудная ночь.

— Вы хорошо поддаетесь внушению, — сказал Грей, не обращая внимания на ее тон. — А Эйдриан — нет. Я видел пару раз, как это делали в Вене, хотя сам не пытался. Тот человек использует это в хирургии. Будем надеяться, что это сработает.

— Вы уже закончили с ним разговор?

— Я продолжу. Вы не обращайте внимания на то, что я говорю, делайте, что должны. Просто игнорируйте меня. Я не хочу, чтобы вы опять заснули.

— Тогда держите его.

Она показала, какое положение ей требуется. Дойл держал его руку и плечо. Грей навалился всем телом с другой стороны, постоянно бормоча Эйдриану о том, что боль далеко, на другом конце стены. Непонятная чепуха.

— Не позволяйте ему двигаться.

Она доверила им эту работу и больше не думала об этом. Прежде всего нельзя думать об Эйдриане. Под ее руками кожа, мышцы, кости. Не Эйдриан. Ей потребовалась минута, чтобы изучить пальцами нужный участок. Хорошо. Маленький бугорок. Это пуля. Им невероятно повезло: она была неглубоко, под ключицей, у второго ребра. Входное отверстие странно отклонено, как будто в Эйдриана выстрелили снизу. Поэтому свинец не попал в легкое, Пациент лежал спокойно. Не расслабленный, как человек под действием опиума, но полностью неподвижный.

Хорошо.

Анник села на корточки и в последний раз ощупала инструменты. Она пройдет в рану сквозь входное отверстие. Это уменьшит вред и очистит рану. Взяв длинный тонкий пинцет, она молча подвинула Грея и села под другим углом.

Ее левая рука надавила на маленький бугорок пули. Ладонь ощупала долины и возвышенности ребер. Потом она дважды щелкнула пинцетом, разминая пальцы.

Теперь за дело. Быстро. И без колебаний.

Анник глубоко вздохнула и осторожно вошла в рану. Вперед. Слегка раздвинула пинцет. Дальше. По следу пули в мышце. Теплая кровь текла у нее между пальцами.

Вперед. Дальше. Металл. Ее добыча. Открыть пинцет. Тихо, тихо. Подцепить. Маленькая скользкая твердость. Сжать пинцет. Да! Пуля у нее. Вынуть. Теперь быстро. Теперь можно. Пациент задержал дыхание. Мышцы шеи, груди, рук были будто сталь. Голос рядом с ней отдавал решительные приказы о стене темноты, прочной, словно кирпичи.

Анник покатала шарик на ладони. Свинец плоский от удара в ребро, хотя не гладкий. Кусочка не хватало. Нужно вернуться. Недостающий кусочек наверняка остался где-то возле ребра. Она должна пройти глубже, чтобы найти его. Скользнуть внутрь. По старому пути. Глубже. Пациент тяжело вздохнул. Шевельнулся, Держать его — не ее забота. Надо думать о металле.

Эйдриан успокоился. Хорошо. Кровеносные сосуды над и под ребрами. Между ними. Она ищет твердый кусочек там, где он не должен быть. Так… Осторожно… Мягко… Хрупкий кусочек пули застрял у боковой части ребра. Но место — хуже и быть не могло. Рядом артерия. Совсем близко. Смертельно близко.

— Не дышать, — приказала она.

Мышцы под ее рукой были каменными. Их била мелкая дрожь. Осколок находился перед артерией. Пульсирующей. Только бы он не двигался. Она скользнула вперед. Она должна сделать все без малейшего давления.

Анник сжала пинцет и очень-очень бережно вынула остаток пули. Она сразу приложила один кусочек металла к другому. Все на месте.

— Сделано.

Бросив пинцет на одеяло, Анник взяла с колен бинты и крепко прижала их к ране.

— Боже мой, — пробормотал Дойл.

Пациент дышал быстро, поверхностно, выдыхая сквозь зубы.

— Кончено. Хорошо. — Грей явно был потрясен. — Все худшее позади, Хокер. Теперь мы построим стену между тобой и болью. Огромная темная стена. Полная темнота. Боль по одну сторону, ты — по другую. Вдох. Медленно. Выдох.

Очевидно, Анник тоже какое-то время не дышала, ибо земля качалась под ней. Эйдриан, он снова был для нее Эйдрианом, терял кровь. Она просачивалась сквозь наложенные бинты. Слава Богу, медленно. Совсем не тот стремительный поток, означающий смерть. Она не задела артерию. Не убила его.

До сих пор ей не приходилось оперировать знакомого. Это был невообразимый ужас. В будущем она постарается этого избежать.

— Я сам займусь этим. — Дойл отодвинул ее руки, снял окровавленные бинты, наложил взамен новые.

Застонав, Эйдриан хотел перевернуться, но Грей, считавший, что все должны выполнять его команды, приказал ему лежать спокойно. Говорил, как дышать. Снова и снова указывал ему, как дышать. Очень странно.

— Мы собираемся закрыть рану? — спросил Дойл. — У меня есть горячее железо. Я могу это сделать.

— Никакого огня, кровотечение скоро прекратится. — Анник вытерла липкие руки. Кровь Эйдриана. — Пусть течет, как учил нас знаменитый Амбруаз Паре. Так будет меньше вероятность заражения. Никаких швов, пока она течет. Потом один или два стежка, чтобы рана завтра не разошлась.

— Обопрись на Грея. Он свободен, — предложил Дойл.

— Я в порядке. — Она хотела откинуть волосы, но, вспомнив про испачканные руки, остановилась и сделала несколько глубоких вдохов. — Мы, французы, в этом разбираемся. Паре учил оставлять подобные раны открытыми… чтобы излечить.

Грей прекратил свою бесконечную одностороннюю беседу с Эйдрианом и резко встал, чтобы пройтись. Вернувшись, он положил ей на лоб холодное полотенце.

— Вы не должны позволять мне касаться вас, — сказала она, но прижалась щекой к его бедру. И такая интимность выглядела сейчас вполне естественной. Земля до сих пор качалась под ней. — Я вся в крови. Испортила платье, хотя в любом случае, как я полагаю, оно неприличное.

Грей вытер ей полотенцем щеки, затем свернул его и приложил к затылку.

— Вы делаете это, чтобы я не упала в обморок? Я не падаю в обмороки. Никогда.

— Вот и хорошо. Сочувствую насчет платья. — Он извинялся сразу за несколько моментов. Она была уверена, что все платья, которые он ей дал, неприличные. — Спасибо за спасенную жизнь Эйдриана.

— Было не так уж плохо. Однажды я вынула из человека пятьдесят два куска металла, и он выжил. Австрийский сержант. Потом он расплавил их, чтобы сделать пресс-папье, как я слышала.

— Неплохая мысль, Анник… Я бы убил его.

— Почти наверняка. Второй осколок был слишком близко к подмышечной артерии. Я чувствовала ее пульсацию. Теперь вы отпустите меня, раз я спасла вас от убийства друга?

— Нет.

— Тогда я намерена смыть кровь, а не сидеть у ваших ног, как бесхарактерная просительница.

Анник встала, что, вероятно, могла сделать и без помощи Грея. А с палкой, которую он вложил ей в руку, она вообще обойдется без помощи любого англичанина. Она не собирается падать в обморок.

— Твоя сумка на дальней стороне костра, — сказал Дойл. — Нет. Бери правее. Вот так. На камне полотенце и мыло. Да. Там.

— Значит, у меня есть все необходимое. Я иду мыться в уединении. А месье Грей может опять вести скучную беседу со своим Эйдрианом. Я, как мне кажется, ничего интересного от него не услышу.

— Нет, мисс, — умиротворяюще сказал Дойл. Большую часть времени английские шпионы проводили, смеясь над ней.

— Вы должны накладывать бинты, пока не остановится кровотечение. Вам это известно?

— Да, мисс.

Стуча палкой, она двинулась к зарослям и нашла место, где тропа спускалась к реке.

— И укройте его одеялом.

До чего же она глупа, злилась на себя Анник. Она хотела остаться с Греем, позволить ему ухаживать за ней. Он губит ее своей добротой и сильными заботливыми руками, а в душе все такой же безжалостный.

Он соблазнял ее. Он сам ловушка. Но она ему ни в малейшей степени не верит, она еще не потеряла рассудок. Не совсем.

Вода оказалась теплее, чем Анник ожидала, что до некоторой степени успокоило ее волнение. Как и глубокая тишина вокруг. Идя вниз по течению, чтобы найти себе место для купания, она представляла, что кругом густой лес, где хорошо спрятаться ночью, когда убежит.

— Значит, было не так уж плохо, — сказал Дойл, когда она спустилась по тропе и не могла услышать. — Не как у чертова австрийского сержанта с пятью десятками свинца в животе.

— Сколько ей понадобилось времени, Уилл?

— Две минуты. От силы три. Ясно, почему армейские хирурги поручали эту работу ей. Вытащила пулю, как сливу из рождественского пирога.

— На скольких же проклятых сражениях она этому научилась? И что это за мать, посылающая ребенка шпионить в армейском лагере? Сколько ей было? Одиннадцать? Двенадцать?

— Примерно того же возраста, как у Хокера, когда мы привлекли его к работе.

— Хокер был не ребенок. Он вообще не был ребенком.

— Думаю, Анник тоже. Я слышал, она была там, когда повесили ее отца. Четырехлетняя девочка, — вздохнул Дойл, протирая грудь Эйдриана чистым бинтом. — Он даже не слишком кровоточит. Дай-ка одеяло. Ты собираешься еще говорить, чтобы он спал?

— Каждый час. Ну и что мне делать с этой женщиной?

— Я бы не стал волноваться. Расстели здесь постель так, чтобы не беспокоить Эйдриана, когда займешься этим.

— Очень смешно. Я схожу на разведку и не спущу с нее глаз, чтобы она не сбежала. Позови меня, если Эйдриан проснется. Думаешь, она собирается ночью бежать?

— Все эти леса и поля, где можно спрятаться… да. Но я думаю, тебе нужно сначала ударить ее камнем по голове. — Дойл подобрал вынутые кусочки свинца и положил для сохранности в карман. — Ястреб захочет их получить.

— Неплохая мысль. — Грей смотрел на тропу, по которой ушла Анник. — Она уже строит планы. Я чувствую это. И вряд ли смогу остановить. — Если даже он свяжет ее, она все равно найдет способ освободиться.

— Попытайся удержать, как этого, когда он хотел бежать. — Дойл указал на Эйдриана.

— Ты говоришь, это невозможно.

— Нелегко. Вне Микс-стрит.

— Леблан следует за нами по пятам. Если она сбежит от нас, ее найдет он.

— Или Фуше доберется до нее первым и определит в бордель. Причем последнее случится, если Анник повезет. — Дойл начал протирать инструменты и класть их в сумку.

— Да, Уилл, собери немного еды. Она будет голодной, когда вымоется. И… добавь ей в кофе опиум. Ты хочешь что-то сказать?

— Это сработает. Она любит кофе. — Дойл накрыл раненого одеялом. — К тому все и шло. Выделю ей самую маленькую дозу. Иди и присматривай за ней.