Костер догорел, остались только угли. Стена часовни защищала ее спину, и она крепко прижала Эйдриана к себе, чтобы сохранить тепло. Плащ накрывал обоих.

— Тут на стенах картины, — сказал Эйдриан. — Я лежу и смотрю на них. Там, где отлетела штукатурка, нарисованы… Полагаю, вы называете это лугом. Везде цветы. Тридцать или сорок разновидностей. Колонны украшены гирляндами из голубых цветов.

— Красиво.

— Да. Прямо над нами потолок, где нарисована белая птица с солнцем за ней. Как раз туда поднимается дым от костра.

— Думаю, мы безбожники. Я не помнила, что это дом Господа, когда пекла здесь яблоки.

— Боги давным-давно переехали отсюда. Ты не видишь, что здесь случилось. Поверь мне, печение яблок не идет ни в какое сравнение с тем, что сделали с этим местом.

— Тогда не говори мне. Я повидала достаточно, чтобы это представить.

— Мы оба повидали достаточно. — Эйдриан передвинулся. — Я хочу, чтобы ты поспала. Если, конечно, ты не решила снять влажную одежду и страстно заняться любовью.

— Нет, Эйдриан.

— Так я и думал. Тогда будь хорошей девочкой и попытайся уснуть. Не твоя очередь караулить, пока еще рано ждать их возвращения. Слишком рано.

— А долго мы будем их ждать?

— Остаток дня. Ночь. Завтра до полудня. Если Грей не появится к тому времени, мы уйдем.

Дождь беспрерывно капал в дальнем конце часовни около двери. Там, вероятно, натекла большая лужа.

— Он не придет, верно?

— Он бывал и в худшем положении. Вы, французы, не знаете и половины того, что он совершил.

Эйдриан прав. Она должна помнить, что Грей — не обычный человек. Он побывал во многих опасных ситуациях, но всегда оставался в живых. Возможно, сейчас они с Дойлом выполняли чертовски умный план, и он снова придет за ней, как обещал.

— Я почти ничего не знаю о Грее, поскольку британцы меня не интересовали. Серьезный пробел в моем образовании. О тебе, маленький брат, я кое-что знаю со времен твоей работы в Милане.

— Когда это я стал маленьким братом? Я думал, мы близнецы.

— Да, но ты моложе на семнадцать минут. Поэтому я безжалостно тебя задирала. Понимаешь, играя роль, я всегда придумываю детали. Мы росли в Графинге, я вымогала у тебя все конфеты, рассказывала тебе сказки, вовлекала в разные неприятности. Даже теперь я рассказываю друзьям о твоих любовницах, и молодые леди возмущены тобой. Я ужасная особа, когда я твой близнец.

Эйдриан усмехнулся:

— Ты ужасная особа, даже когда не мой близнец.

— Во мне несколько ужасных людей, которых я могу менять в зависимости от того, что мне требуется. А как он выглядит? Я же не видела его.

— Кожа у него как сапожная. Широкие плечи. Грудь как бочка…

— Не Дойл. Я несколько раз видела месье Дойла в Вене, когда мы очень старались не замечать друг друга. Как выглядит Грей?

— Он глава подразделения британской разведки, он не для тебя, моя девочка.

— Ну конечно! Я, понятно, тоже не для него. Тем не менее, я хочу знать, как он выглядит.

— Очень высокий, немного битый. Некрасивый. — Это все, что он мог ей сказать.

— Надеюсь, в своих рапортах начальству ты более красноречив, ибо я не стала более осведомленной, чем три минуты назад. — Анник состроила гримасу невидимому потолку. — Чего ты, без сомнения, и добивался. Впрочем, ты прав. Это не имеет значения.

Она могла бы добавить, что у него сильные руки, чтобы дать ей убежище, и широкие мозолистые ладони, которые гладили ее в разных местах. Он тверд и очень уверен в том, что надо сделать. Он самый искусный мастер шпионажа, страшен как враг. От него пахло мылом, а на подбородке вырастала щетина, если он не брился несколько часов. Странно так много знать о нем и совсем не иметь представления о том, как он выглядит.

— Ты влюбилась в Грея? Неразумно с твоей стороны. Ты ведь не собираешься отрицать это? Откройся хотя бы своему близнецу.

Какое-то время она слушала треск огня.

— Когда говорят: не позволю себе что-нибудь чувствовать к этому человеку, — бывает уже слишком поздно.

— Почему, Анник?

— Вряд ли подобная глупость имеет оправдание. Любить… настоящее безумие для людей нашей профессии.

— Да, в этом ты права. Ту пулю я получил от женщины. Ты знала?

— Глядя на рану, нельзя сказать, как это произошло.

— Замечательная девушка. Чем-то похожая на тебя. Важный участник игры.

— Ты не должен был позволять ей делать в тебе дырки. Ты ведь тоже очень хорош в этой игре.

— Мы все хороши как дьяволы. Грей уже добрался до тебя, или ты все еще девственница?

Ей не следовало удивляться. Не было ничего, о чем не мог бы сказать этот парень.

— Ты делаешь бесчисленные предположения, многие из них ошибочны.

— Не думаю. Как насчет него?

— Никто тебе не говорил, что ты невероятно любопытный?

— Ты не обязана мне отвечать.

— Но ты будешь строить предположения, что бы я ни ответила. Причем вслух. У тебя нет стыда, Эйдриан.

— Никакого. — Она почувствовала, что он улыбается.

Анник вздохнула:

— Ну ладно. Твой месье Грей вообще ничего со мной не сделал, если не считать поцелуя, который ты видел. Может, за последние дни были другие безобидные пустяки, но я их не очень хорошо помню. Кроме того, не имеет значения, предпринял он что-либо особенное или нет… И прекрати свой глупый смех, от которого у тебя может разболеться плечо.

— Если Грей не поторопится и не возьмет тебя в постель, клянусь, это сделаю я. Ты узнаешь, что потеряла.

— Думаю, очень немного. Это занятие мужчин и женщин — не клуб с секретными пропусками. Я знаю об этом все, что положено знать, и…

— Так я и предполагал. Ничего ты не сделала. Какой же Грей дурак!

— Очень нескромный разговор, и я не хочу продолжать его с тобой.

— Если будет возможность, займись с ним любовью. В этом деле он не такой мастер, как я, но…

— Лучше карауль и будь серьезнее. И не сводничай. Это неприлично. — Анник поправила на нем плащ.

— Мне тепло.

— Вот так и сиди. Я рада, что не занималась любовью с Греем. Он полностью лишил меня благоразумия, а мы, французы, логически мыслящая нация. Я больше француженка, чем шпионка. Я говорила тебе, что решила выйти из игры?

— В самом деле? Правительства всей Европы вздохнут с облегчением. И когда ты собираешься это сделать?

— После того как доставлю тебя в безопасное место и закончу одно небольшое дело. Тогда я стану незаметной и безвредной, как соня. Может быть, в твоей Англии. Страна большая, судя по картам. Не думаю, что ваша разведка найдет меня.

— Слепой женщине трудно спрятаться.

Эйдриан предупреждал ее. Всегда частью их разговора была неудобная правда, — они были врагами.

— Я справлюсь. Когда мы уйдем отсюда, я отведу тебя к моему другу-контрабандисту, если он снова не в тюрьме. Ему можно доверять. Нам повезло, что мы сейчас на его территории, иначе нам с тобой вряд ли удалось бы далеко уйти.

— Ты знаешь, где мы находимся? — пошутил Эйдриан.

— Если это монастырь Сент-Оноре, то да. Я держу в голове много полезных карт, у меня есть этот талант, маленький брат. А также я хорошо знаю побережье. Когда я была ребенком, мы приезжали в гости к этому человеку, он, как и ты, англичанин. Один из любовников моей матери. Возможно, я не совсем точно представляю себе англичан, поскольку встречала только шпионов и контрабандистов… — Анник умолкла.

Теперь оба слышали отдаленный топот. Лошади. Со стороны побережья. Эйдриан встал, раскидал и затоптал ногой угли.

Стук копыт становился все громче, потом замедлился. Всадники свернули к монастырю.

Анник подумала, что она может стать причиной смерти Эйдриана. Нет, только не это! Он должен покинуть ее и бежать.

— Нам лучше разделиться, — прошептала она. — Иди первым. Через задний ход. Я расчистила в саду дорогу к бегству. Прямо до стены.

— Конечно. Дорога к бегству. Между сбором яблок ты расчистила дорогу к бегству. Меньшего я и не ожидал. — Голос Эйдриана дрожал от смеха. Несчастье для него всегда будет игрой.

Снаружи доносились конский топот и голоса людей. Они явились, чтобы обыскать монастырь.

По звуку она поняла, что Эйдриан достал и проверяет свой пистолет. Затем начал копаться в сумке. Ножи займут положенное место на хозяине. Один, в ножнах, упал ей на колени.

— Возьми и спрячь. А мы поступим так…

— Мы бежим. Ты уходишь через сад. Я…

— Заткнись, Лисенок, и слушай. Я выхожу первым. Собираюсь взять этих французов на прогулку в лесах. О несчастных случаях, которые могут там с ними приключиться, умолчим. — Эйдриан говорил об этом, как о приятных вечерних развлечениях: посидеть в кафе, затем пойти в театр. — А ты, милая моя, не высовывайся, пока они не бросятся за мной.

Если б он бесшумно ушел в дождь, то был бы спасен. Вместо этого он уведет охотников от нее.

— Ты не…

— Деньги. Купи себе что-нибудь красивое. — Он сунул ей в лиф мягкий кошелек и быстро надел сапоги. — Когда будешь в Англии, не вздумай прятаться. Сдайся британской разведке. В обмен на планы Альбиона они заключат с тобой сделку. И защитят от Леблана.

— Конечно, я этого не сделаю.

— Слушай внимательно. В Лондоне придешь на Микс-стрит, дом семь, недалеко от гостиницы «Линкольн инн». Запомни.

— У меня отличная память. Но я этого не сделаю.

— Увидимся там. Останься в живых. Иначе Грей убьет меня. — Он схватил с папоротника свою куртку и, морщась, неуклюже надел ее одной рукой.

Почти наверняка Эйдриан шел на смерть, поэтому она назвала его настоящим именем:

— Удачи тебе, мой Хокер.

— Почему лучшие женщины Франции — шпионки? Кто-то плохо соображает. — Он погладил ее по волосам. — Я бы поцеловал тебя на прощание, сестра, но, боюсь, мне не сравниться с Греем. Когда я уйду, сосчитай до пятидесяти, вылезай в окно, которое у тебя за спиной, и беги по своей расчищенной дорожке. Я направлюсь в другую сторону. Думаю, у тебя есть шанс.

К часовне приближались люди, Анник взяла его за рукав, задержала на минуту и прошептала:

— Деревня Сен-Гру, пять миль на север. Контрабандистами руководит англичанин по имени Джосая. Пароль — жасмин, как цветок. Скажи ему, что ты от меня.

— Туда я и собираюсь. Удачи тебе, моя Анник.

Она слышала, как он вылезает наружу через разбитое окно. Тут один за другим грянули четыре выстрела. Эйдриан показался людям во дворе. Несмотря на слабость, он, должно быть, преодолел стену, поскольку люди бегали и кричали, что он сбежал. К воротам проскакали лошади.

Анник тихо стояла на месте, прислушиваясь. Может, они все окажутся глупцами?…

К сожалению, нет. Чья-то лошадь топала по камням за стеной. Значит, один все-таки остался, чтобы закончить обыск. Ладно. С ним она разберется.

Анник подняла дубинку и взяла свою палку, лежавшую на алтаре. Путь к бегству был чисто выметен. Она бесшумно пересекла часовню и прижалась к стене рядом с дверью. Человек не торопился. Прошли долгие минуты, прежде чем она услышала его шаги по камням. Задвижка поднялась, дверь заскрипела. Он шагнул через порог.

Булыжники с грохотом рухнули, когда он попал в силки. Человек закричал. Она сразу очутилась на нем и воспользовалась дубинкой. Хватило двух ударов, чтобы он перестал двигаться.

Они с Эйдрианом долго обсуждали, где упадет человек, запутавшийся в паутине, накрывшей его. Приятно сознавать, что они были правы. Он растянулся без сознания на пороге, но дышал, так что на ее совести даже нет убийства. Очень хорошо. Зато одним меньше, чтобы охотиться за Эйдрианом. Не зря она потратила целый час, плетя силок.

Она узнала его по запаху одежды раньше, чем ощупала лицо. Анри оказался на удивление настойчивым. Забрав нож и деньги, которых было немало, Анник отрезала полосы от его рубашки, связала ими пленника и сняла с него веревки. Затем она протащила его через всю часовню и крепко привязала к выбранной колонне. Закончив, она вытерла руки о платье — видит Бог, ей очень не хотелось прикасаться к Анри.

Что дальше? Уйти… или остаться? Мог вернуться Эйдриан. Мог прийти Грей или Дойл, или оба, если живы. А могли вернуться товарищи Анри, разыскивая его. Фактически мог прийти любой, кто не лежит, истекая кровью, в лесу. Эта часовня будет самым оживленным местом, если кто-нибудь выживет.

Она должна немедленно покинуть монастырь. У нее теперь есть лошадь Анри, полсотни друзей на этом побережье, которые помогут ей добраться до Англии. Кроме того, нельзя забывать о планах Альбиона. Отдаст ли она их британцам или сохранит верность Франции, они не должны попасть в руки Леблана. Непростительная глупость оставаться здесь в такую полную событий ночь.

Если вернется Грей, он может быть ранен. И нуждаться в помощи.

Анник приняла решение. Нужно уделить внимание кое-каким делам. Она вышла под холодный дождь, чтобы спрятать лошадь Анри в густых зарослях вереска. Та несколько раз пыталась укусить ее, причем один раз успешно. Затем пришлось поставить над дверью новые силки из камней и веревки. Еще Овидий сказал, что всегда следует забросить удочку, ведь рыба может клюнуть там, где ждешь ее меньше всего.

Хокер залег в песке. Приближались не люди Леблана, а патрульный отряд драгун. Спрятаться было негде. Да и он слишком слаб, чтобы бежать.

Но этой ночью кто-то еще был в дюнах. Контрабандисты. Их спугнули ружейные выстрелы. Они так же опасались драгун, как и он. И у них была лодка.

Эйдриан заставил свое тело двигаться к бурунам. Ноги вязли в мягком песке. В черном тумане ничего не видно. Абсолютно ничего. Надо идти на звук. Так все время ходит Анник. Он сможет пройти эту сотню шагов.

Лодка уже отчалила, слышался плеск весел. Шлепая по воде, Эйдриан пошел в том направлении.

— Обождите. Помогите мне. — Черт, какая же холодная морская вода!

Драгуны с топотом и криками поднимались на гребень дюн. По воде чиркали пули. Он должен научиться плавать. Это не может быть трудно. Ведь собаки плавают.

Волны сбили его с ног. Одежда стала тяжелой, как свинец, и Эйдриан камнем пошел на дно. Он едва почувствовал руки, которые втащили его на борт.

— Этот не из наших, Джосая, — сказали по-английски. Он ударился обо что-то острое, когда его перевернули на спину. Пуля впилась в борт лодки. — По виду француз.

— Брось его назад.

Англичане достигли согласия. Его грубо подняли и толкнули к планширу.

— Дерьмо собачье, недоноски. — Эйдриан пришел в себя. — Пароль… жасмин.

— А вот это литературный английский. Тащите его на борт, парни, я не дам утонуть даже кокни, — приказал голос с йоркширским акцентом. Кто-то наклонился к нему. — Прикрой его, и давайте убираться отсюда.

Она сидела рядом с Анри, слушая, как он ворчит и дергается, пытаясь освободиться. Когда во двор въехал один всадник, она взяла дубинку и заняла свою позицию.

Вторая рыба в ее сетях билась сильнее, чем первая, и она не жалела дубинки. Быстрое возвращение этого человека означало, что погоня за Эйдрианом кончилась. Должно быть, он умер среди деревьев. Анник плакала, связывая руки пленнику. Затем проверила, не пробила ли она ему череп, когда укрощала его. Он потерял сознание, но дышал. Это был Грей.

Она редко пользовалась своей обширной коллекцией ругательств. Теперь она это сделала. Грей что, вообще не заботился о себе? Он что, не знал, насколько она опасна? Неужели он так глуп, чтобы вернуться сюда крадучись, в чужой одежде, так что она не узнала его? Когда он придет в себя, она все ему выскажет.

Анник быстро вышла, намочила в ближайшей луже полотенце, а когда вернулась, он уже стонал. Значит, она ранила его не смертельно, но лишь потому, что голова у него такая же тупая и прочная, как и упавшие на нее камни. Она протерла ему лицо мокрым полотенцем, чтобы он пришел в себя, как бы в уплату за те влажные полотенца, которыми он приводил ее в чувство.

— Анник, Боже мой! Ты устроила западню?

— Конечно. Должна вам сказать, друг мой, что больше двух часов назад в монастырь прискакали всадники. Люди Леблана. Всех увел за собой Эйдриан. Остался только Анри. — Она махнула рукой в сторону колонны, где буянил пленник. — Эйдриан не вернулся. Я слышала выстрелы… Он так слаб. И там было не меньше троих.

— Он справится. Не на того напали. Люди, которые нас преследуют, неумелые болваны в лесу. Городские жители. Развяжи меня.

— А Дойл… — Она не смогла закончить.

— Водит их по кругу. Они его не поймают. Он занимается этим дольше, чем ты живешь. Парочку мы убили. Сними с меня веревки.

— И не подумаю. — Анник провела указательным пальцем по узлам, но лишь для того, чтобы проверить их надежность. — Я желаю Дойлу всего хорошего. И вам тоже, Грей. Хочу, чтобы вам сопутствовала удача в ваших путешествиях. — Она разговаривала с ним в последний раз, тоном, привычным для друзей или любовников. — Теперь я с вами расстаюсь, что, по-моему, не должно вас удивлять.

— Не делай этого, Анник. Развяжи меня.

Конечно, Грей был в ярости. А кому нравится беспомощность?… Но в его голосе слышалось и нечто другое… Беспокойство о ней. Забота. Она не могла ошибиться.

— Мне пора. Людям Леблана может надоесть гоняться за неуловимым Дойлом, и они вернутся сюда. К тому же здесь наверняка появятся жандармы и зададут себе вопрос, почему в этом лесу полно мертвых тел. Вам нужны деньги? Могу, если хотите, дать кое-что из суммы Анри.

— Дай лучше перевезти тебя через канал. На другой стороне я тебя отпущу. Потом делай что хочешь. Только не самостоятельно. У тебя нет шансов.

Анник разгладила куртку на его плече, где были восхитительные мускулы, даже осмелилась погладить ему щеку. Что было еще лучше.

— Знаете, когда я с вами, то вообще не боюсь. В моей душе происходит какое-то чудо. Мне хотелось бы взять его с собой, когда я вас покину.

Ей не следовало терять время на разговоры. Им обоим нужно еще многое сделать до рассвета. Но в ее жизни ведь так мало легкомысленных развлечений. Она могла позволить себе несколько минут.

— Я боюсь дальнейшего путешествия. Морской шум не дает мне точно услышать, что происходит вокруг. А я должна пройти долгий путь в одиночестве, среди хаоса, полного людей, которые пытаются меня убить, Я бы избежала этого, если б могла. Я не идиотка.

— Подумай! Остановись и подумай! Если каким-то чудом ты и доберешься до Англии, то все равно попадешь мне в руки. Ты просто откладываешь неизбежное. — Грей очень старался освободиться, но и она не впервые связывала людей. — Я не причиню тебе зла. Клянусь.

— Это печально, мой Грей. Мы связаны правилами игры, в которой участвуем. А в этих правилах нет места, где я могу быть счастлива с вами. Или счастлива отдельно от вас, что делает все таким несправедливым. — Анник села поудобнее, обхватила колени руками. — Я узнала о себе нечто любопытное. Час назад я была уверена, что вы мертвы, и это причиняло мне боль. Теперь вы живы, но я должна вас покинуть, и это еще больнее. Тут нет логики.

За время их знакомства она еще ни разу не ощупывала лицо Грея, чтобы узнать, как он выглядит. Сейчас она могла это сделать. Волосы короткие, но мягкие, нос когда-то был сломан, кожа действительно грубая, надбровные дуги слишком заметные. Да, месье Грей явно не красавец.

— Я оставлю вам нож Анри, хотя он бы мне тоже пригодился. Это в качестве извинения за мои удары дубинкой. Когда я уйду, вы сможете освободиться. Дарю вам Анри, который, должна сказать, мне порядком надоел, хотя до сих пор еще жив. Я — сама благожелательность.

— Тебя убьют.

— Возможно. — У нее осталась последняя минута, чтобы погладить его. Он силен, достоин уважения, добр. И ее враг. Этим все сказано. — Грей, вы читали «Пир»? — Она прижала ладонь к его небритой щеке. Прикасаться к мужчине совсем не то, что к женщине. — «Пир» Платона.

— Я найду тебя, куда бы ты ни шла. Ты это знаешь. Я не сдамся. Никогда!

— Вы не найдете меня. Вы даже не узнаете, где меня искать. Так вот, Платон сказал, что любовники — как две половинки яйца, которые точно подходят друг другу. Одна половина создана для второй, поодиночке мы не полны. Вместе — одно целое. Все мужчины ищут вторую половину себя. Помните?

— Сейчас чертовски неподходящее время для разговоров о Платоне.

Анник улыбнулась:

— Думаю, вторая половина меня — это вы. На небесах переполох. Скандал. Вам предназначили красивую английскую школьницу в Бате, а мне — прекрасного итальянского повара в Палермо. Но колыбели непонятным образом поменяли, и все кончилось… невозможностью, которую не выразить словами.

— Анник…

Она быстро наклонилась и поцеловала его. Казалось, он удивился.

— Лучше бы судьба вообще не сводила нас, — прошептала она. — Я никогда уже не забуду, как лежала рядом с вами, как хотела вас.

— Ради Бога…

Поднявшись, Анник сунула нож в щель между камнями, недалеко от него, чтобы ему потребовалось время достать его.

— Эйдриан прав. Нужно было заняться с вами любовью, когда имелась такая возможность.

Она вышла из часовни, не обращая внимания на то, что он сердито говорил ей в ответ, и стараясь не споткнуться об остатки своей ловушки, валявшиеся на земле.

Лошадь обрадовалась ее приходу. Ей было не по нраву заключение в зарослях шиповника. Сесть на нее оказалось проще, чем Анник предполагала, к тому же никто в брошенном монастыре не видел, что она задрала юбку сверх всяких приличий. Она позволила лошади самостоятельно выйти из монастыря на дорогу. Потом ей оставалось только ехать на шум морского прибоя да крепко держаться за поводья и гриву. Скоро рассветет. Лошадь видела дорогу, а у кромки воды она может двигаться по линии прибоя.

Анник уже проехала с милю, когда дорога выпрямилась и пошла вниз. Лошадь Анри ускорила свой аллюр.

Вдруг удар. Боль. Падение. Она тут же поняла, что это была ветка дерева, свесившаяся над дорогой. И проклятая лошадь сделала это намеренно.

Анник закричала от страха. Она ударилась головой о землю, и мир взорвался. Потом ничего.

Лошадь, показав свой норовистый характер, позволивший Анри купить ее дешевле, удовлетворенно всхрапнула и ускакала. Анник осталась в канаве у дороги, мелкий дождь падал ей на лицо.

Лучше потерять сознание. Это была ее первая мысль.

Боль заполнила голову огнем. Это была вторая мысль.

Между первым и вторым мгновениями Анник вдруг поняла. Это случилось.

Свет. Свет проник сквозь закрытые веки. С ужасом и благоговением открыв глаза, она увидела в небе рассвет. Свет везде. Свет по краю облаков.

Значит, это случилось. Доктор в Марселе со своей ненужной латынью был прав. Ужасный кусочек чего-то сдвинулся, освободил зрительный нерв и теперь бродил в голове, чтобы убить ее.

Анник стала готовиться к смерти, предсказанной доктором.

Не было ничего особенного в том, что она в последние минуты жизни смотрит на сосны. Что она растянулась в мокрой холодной грязи. Она пыталась сочинить нечто возвышенное, подходящее для столь важного момента. Но думала о своей глупости. О том, что доверилась лошади Анри. О других мелочах. Лежать ей было неудобно, в желудке — пусто. И сверкающие капельки, соскальзывающие с иголок сосен, падают ей на лицо.

Анник ждала. Протекали минуты. Ничего не происходило, за исключением того, что она еще больше промокла.

Она поняла, что не собирается умирать, по крайней мере, немедленно. Она села. В обычные времена от такой головной боли она бы вообще не могла думать ни о чем другом.

— Как странно…

Анник осознала, что по привычке смотрит на свои руки. Было удивительно опять видеть свои руки. Видеть платье, бледно-зеленое, все в грязи. Видеть… Она больше не слепой червь. Она снова Анник, Лисенок. Незаурядная шпионка.

— Я вижу! Я могу все делать!

Она встала. Ей хотелось танцевать. Летать. В канаве было полно сосновых шишек, на которых так неудобно лежать. Она взяла пять штук, крепких, тяжелых, размером с ладонь.

Анник подбрасывала их, делая простые круги. Этому она научилась у Шандора… в ту первую ночь, когда восьмилетней девочкой пришла к цыганам, чувствуя себя одинокой.

Ловить их легко, как дышать. Две и две. Полудуш. Фонтан. Очень красиво. Голова невыносимо болела, но это уже не имело значения. Боже мой, она слишком неловкая. Раньше она могла жонглировать пятью, а сегодня была счастлива, выполняя простейший рисунок с четырьмя. Детское жонглирование.

Как бы ей хотелось показать это Грею! Ее жонглирование. Ее маленькое искусство. Ловкий прием, которым она владела только для собственного удовольствия.

Ничего не потеряно за эти долгие месяцы. Глаза и руки действовали вместе. Замечательные глаза, которые могли видеть. Но Грей не увидит ее жонглирование. Никогда.

Она вдруг стала неуклюжей, пропустила шишку и потеряла остальные. Они приземлились слева и справа, прямо друг на друга.

Анник прижалась щекой к стволу дерева, того самого, ветка которого сбила ее в грязь. У нее перехватило горло, и она заплакала, печальная и несказанно счастливая.