Остаток пути она проспала в объятиях Роберта. Он сказал, что отвезет ее в безопасное место, и она согласилась.

Анник проснулась на рассвете от громыхания повозок и криков женщин, продающих молоко из огромных бидонов. Небо уже розовело, когда они ехали мимо Ковент-Гардена, который оказался не садом, а громадным рынком, полным цветов, овощей и цыплят в клетках. Роберт купил у торговца булочки, и тот протянул одну булочку Анник, сидящей на Хардинге. Его английский она вообще не понимала. Булочка была сладкой, с изюмом и цукатами.

Дальше они ехали по тихим улицам. Роберт направил лошадь в длинный ухоженный переулок между домами, немногим шире пешеходной дорожки, которая свернула к извозчичьему двору, где держали кареты и лошадей. Затем снова ехали переулками на запад и на север, от восходящего солнца. На зеленой площади окна домов были еще закрыты ставнями, а единственные прохожие, две служанки, несущие полные корзинки хлеба, с любопытством взглянули на них.

— Ваши друзья — буржуа. — Анник оценивающе смотрела на тщательно оштукатуренные фасады. — Сомневаюсь, что они пустят гостей вроде нас даже на кухню.

— Они примут нас.

Видимо, Роберт везет ее к своим родственникам, дядюшке или кузену, иначе бы он не был так уверен в радушном приеме. Время от времени Анник жалела, что не имеет семьи. Маман ни разу не говорила об их с папой прошлом, даже не упоминала место, где они родились. А теперь Анник уже не узнает.

Следующий переулок вывел их на самодовольную улицу с огороженными липами. Скукой и респектабельностью веяло от каждой двери. Анник провела немного времени в таких местах и не рассчитывала, что ей будет здесь уютно. Что бы ни думал Роберт, его почтенные родственники не обрадуются сомнительной, не особо чистой женщине в их доме.

— Мы приехали. — Роберт соскользнул с лошади.

Для моряка он довольно искусно ездит верхом, подумала она. Хотя он так же одеревенел и устал, как она, но его руки, снявшие ее с седла, остались надежными и сильными.

Анник оглядела белый дом, большой, солидно выстроенный, богатый. Роберт привязал лошадь к столбику, и они, как гости, поднялись по семи каменным ступеням к передней двери. На окнах были прочные железные решетки. Значит, это осторожный и подозрительный владелец. Как правило, Анник и сама была достаточно осторожной, но вряд ли ей понравятся люди, таким решительным образом забаррикадировавшиеся от жизненных опасностей. Дверной молоток в форме розы — медный, искусно сделанный и тщательно отполированный.

Роберт громко постучал. Минуту спустя дверь открыл юноша, одетый дорого, но без сюртука. Значит, не слуга, возможно, член семьи. Он был выше, чем она, и года на три моложе. Несмотря на ранний час, он совсем не выглядел сонным и сразу начал улыбаться. Вероятно, месье Роберт здесь действительно желанный гость.

Но Анник продолжала думать о решетках. Ни в одном из домов на этой улице их не было. Странно. Даже в такую рань у двери полагается быть слуге, а не юноше в отличной полотняной рубашке, который внимательно оглядел улицу и отступил, позволяя им войти.

Роберт быстро ввел ее в дом, в безвкусную гостиную, которой явно не пользовались. На захлопнувшейся за ней двери были замки. Дорогие замки. Помимо запахов кухни и воска, чувствовался едва ощутимый запах пороха. Дом не должен так пахнуть.

— Роберт… — Когда она хотела повернуть назад, его руки не позволили ей это сделать. — Я решила не оставаться здесь. Я не… Прекратите, Роберт.

Юноша запер за ними дверь.

— Все остальные благополучно вернулись. Мы ждали вас позже. — Он прошел вперед, чтобы открыть дверь в противоположном конце гостиной.

Остальные? Роберта ждали? Он не говорил, что собирается в Лондон. Роберт не из тех, кто лжет.

— Я не понимаю. Мне это не нравится…

Уже не имело значения, что она говорит, потому что он втолкнул ее в следующую дверь, внутрь дома. Заперев дверь, юноша последовал за ними.

— Гальба ждет вас у себя.

Гальба? Нет. Анник была потрясена случившимся и переменой в Роберте. Он быстро и решительно провел ее по широкому коридору с голым дощатым полом, где сильно пахло свежим хлебом, яйцами и ветчиной. Он молчал.

Дверь в конце коридора была полуоткрыта. В комнате за большим столом, заваленным бумагами, сидел человек. На книжных полках лежали стопки бумаг и папки, а на самой высокой — скрипичный футляр. Из зарешеченного окна был виден сад позади дома. Когда Роберт втолкнул ее в комнату, человек оторвался от работы и взглянул на них.

Анник уже знала. Она не могла ни понять, ни поверить, но знала, где находится. Это ведь была Микс-стрит, и она видела на доме номер семь. Штаб-квартира британской разведки.

Человек аккуратно поставил гусиное перо в чернильницу. Лет шестидесяти, плотный, бледнокожий, волосы абсолютно седые. Единственный цвет на лице — ярко-синие глаза, безжалостные и умные. Он пристально смотрел на нее, словно она была объектом его величайшего интереса и он долго ждал ее.

Гальба, глава всех английских шпионов.

— Кто-нибудь пострадал, возвращаясь домой? — Роберт прижимал ее, дрожащую, к своей груди. Теперь, слишком поздно, она узнала его, чувствуя полную безнадежность и страх.

— Эйдриан немного повредил рану, — ответил Гальба, — влезая и вылезая из лодок. Дойл явился вчера. Он какое-то время сидел во французской тюрьме. Без малейшего вреда.

— Нам повезло. — Роберт подтолкнул сопротивлявшуюся Анник вперед. — Сэр, разрешите представить вам мадемуазель Анник Вильерс. Анник, это, как вы уже догадались, Гальба.

— Мадемуазель, очень рад наконец с вами познакомиться.

— Ей лучше сесть. — Роберт подтолкнул ее к мягкому стулу перед столом и встал за ней, положив ей на плечо теплую безжалостную руку. — Она испугана.

Что произошло? Весь мир неожиданно перевернулся. Как она, беззащитная, обманутая, могла оказаться в этом тайном доме? Это был Грей, державший ее, и это был Роберт. В том месте, где у других сердце, у Грея только безжалостность. Ничего, что она знала о Роберте, не было правдой. Ее держали руки Грея, который боролся с ней, успокаивал ее, знал о каждой части ее тела. Но это были также руки Роберта, чей образ запечатлен в ее памяти. Тот же человек. И что ей теперь с этим делать?

Кто-то за спиной Грея проскользнул в комнату и встал, небрежно прислонившись к стене. Молодой, худощавый, одетый, как лондонский денди. Она не узнавала его, пока не посмотрела ему в глаза. Пройдут годы, прежде чем его внешность сравняется с возрастом его глаз. Он улыбнулся ей печально, с легким сожалением. Эйдриан.

Дойл тоже где-то в доме. Против нее выступают самые грозные враги. Здесь нет роли, которую она могла сыграть. Нет лжи, которую она могла придумать, чтобы обмануть этих проницательных, терпеливых людей. Она мышь в доме, полном котов.

Гальба легонько постучал по столу, чтобы привлечь ее внимание.

— Мадемуазель, поверьте, мы желаем вам добра. Я не причиню вам ни малейшего вреда, ни при каких обстоятельствах. Я понимаю, вы испуганы. Но у вас будет время, чтобы привыкнуть к ситуации.

Вот и начинается допрос. Какое-то время они будут учтивыми.

— Не так уж она для меня и нова, эта ситуация. — Голос у нее, слава Богу, не прерывался. — Я и раньше бывала в руках людей, которые чего-то от меня хотели, месье Гальба. Я не обманываю себя. В конце концов, становится больно.

— Ради Бога, — пробормотал сзади Грей.

Открыв книгу, Гальба пролистал несколько страниц и резко захлопнул ее.

— Не могу поверить, чтобы ваша мать вырастила вас в убеждении, что в этом доме британская разведка пытает людей. Для меня это невероятно.

— Вряд ли моя мать вообще что-либо говорила о британской разведке. Она ведь не работала против вас. Так же, как и я.

— Кто-нибудь когда-нибудь выдвигал подобные обвинения против моей службы? — В тоне Гальба слышалось раздражение.

Методы допроса британской разведки стали в настоящий момент срочным делом, занимавшим все ее внимание. Анник подгоняла и подгоняла свой мозг, пока он не заработал. У военной разведки Англии плохая репутация. Но люди Гальба?… На поле сражения были смерть и жестокость, в конце концов, они играли не в детские игры, но в ее памяти не было упоминания о пытках.

— Я об этом не слышала, — призналась Анник.

— Тогда не болтайте мне глупостей. Даже в испуге дочь вашей матери должна иметь больше ума. — Гальба покачал головой и сделал отметающий жест. — Я убираю это. Вы устали, потрясены, имели дело с такими варварами, как Леблан. Это подрывает ваше трезвое суждение. И в одном вы правы. Я имею в виду, что, в конце концов, вы будете сотрудничать со мной.

Кожа у нее была холодной везде, за исключением тех мест, где прикасался Грей. Она гадала, сможет ли упасть в обморок.

— Вы хоть покормили ее за целый день? — Гальба взглянул на Грея и сразу продолжил: — Глупо спрашивать. Разумеется, кормили, зная, что ее ждет. — Он сделал тот же нетерпеливый жест. — Но вы не дали ей умыться и сменить одежду. Уведите ее, пусть успокоится. Она не может думать в таком состоянии, а я не могу сосредоточиться, глядя на нее. — Пронзительные голубые глаза под седыми кустистыми бровями изучали ее. — Мадемуазель Вильерс, мы не будем серьезно разговаривать, пока вы не обретете самообладание. До вечера или, возможно, до завтра. Вам требуется время для продолжительного размышления.

Анник сидела онемевшая, неподвижная, пока Грей не поднял ее со стула.

— И вот еще что… — Гальба погрустнел. Он передвинул чернильницу и смотрел на нее. Губы сжаты, уголки рта опущены, словно чернильница разбила многие надежды. — Мы слышали о гибели вашей матери, только не знаем, как это случилось. Вы не расскажете мне?

Боль опять прозвонила в ней, словно колокол. Прошли уже недели, а боль все не утихала.

— Ее карета упала со скалы. В море. Она погибла. Близ Марселя.

Ее Маман, такая отважная, избежавшая стольких опасностей, умерла, потому что с гребня холма скатился камень. Бессмысленная смерть. Насмешка богов.

— Вы уверены, что она умерла? Никаких сомнений? — Она кивнула. — Мне очень жаль, — тихо сказал Гальба. — А теперь идите. Мы поговорим позже.

Грей вывел ее из комнаты. Эйдриан проводил ее взглядом, но Гальба сидел, глядя в книгу, с абсолютно спокойным лицом.

Это Роберт шел рядом с ней и открыл дверь на лестницу, ведущую в подвал. Это Роберт утешал ее улыбкой, как будто все в этом мире правильно и хорошо.

Но всю дорогу она чувствовала хватку Грея.