Двор тюрьмы был темным, с качающимися фонарями и громкими криками. Она не могла добраться до папы. Он был на телеге с другими людьми. Они схватили папу. Толкали его.

— Это маленькая девочка, — сказал кто-то.

— Боже! Уведи ее отсюда.

Это было неправильно. Папа не должен был так выглядеть. Дергаться, как рыба на веревке. Брыкаться и качаться. Лицо у него было… уродливое. Не как у папы. Черное и безобразное, с открытым ртом.

Они пытались ее схватить. Вокруг нее темнота и каменные стены. Она бежала и бежала, совсем в другую сторону, в тюрьму.

— Маман, Маман! Где ты?

В длинных коридорах она слышала крики. Тонкие, пронзительные, как будто убивают свинью. Везде были солдаты в высоких кожаных сапогах, с ружьями. Она пробиралась между ними. В середине на полу лежала Маман. Обнаженная. Рот был красным от крови.

Человек снимал бриджи. Из-под куртки показались волосатые белые ноги. Он причинял ей боль. Заставлял кричать.

Она сейчас их остановит.

— Перестаньте! Перестаньте! Маман, Маман!…

Кто-то подхватил ее. Она видела только синюю куртку с медными пуговицами, когда он ее уносил.

— Маман…

Она проснулась на кровати, потная и холодная. Грей обнимал ее.

— Это сон. Просто сон. Поспи еще.

Он говорил по-французски и натянул на них одеяло. Анник била дрожь.

— Потом она их нашла. Людей, которые били папу. — Она крепко обняла Грея, опять проваливаясь в сон. — Она мне сказала однажды. Судьи и солдаты из Лиона. Которые убили папу. Во время террора она их нашла всех, и они умерли за это. Все до одного.