Вернемся к заключенному в тюрьму Ла-Рокет.
Не первый раз жизнь Фукса подвергалась опасности, но до сих пор вера в свою счастливую звезду не изменяла ему, и всякий раз удавалось избежать смерти. В этот раз помощь запоздала настолько, что он уже и не ждал ее, и все-таки она пришла.
Визит барона чрезвычайно обрадовал и успокоил его. Теперь он спасен! Барон, с которым он привык обращаться, как с товарищем, невзирая на камергерский титул, снабдил его всем необходимым для побега, а смелость и хладнокровие никогда еще ему не изменяли. Что ж, да здравствует барон!
Никто и не подозревал, что Фуксу был известен не только приговор, но и вся процедура его исполнения.
Фукс отлично знал, что в десять часов вечера для него начнут возводить эшафот, а около одиннадцати придет палач или его помощник, дабы освидетельствовать приговоренного.
После этого вместе с судьей, который огласит приговор, в камеру к нему явятся священник и два тюремщика. Священник будет находиться с ним до последней минуты, чтобы утешить его, принять покаяние и отпустить грехи, а тюремщики должны следить, чтобы он не наложил на себя руки и тем самым не избегнул бы наказания. Кроме того они принесут с собой свечи, вино и молитвенник.
При мысли об этих визитерах на потрепанном лице Фукса появилась низкая коварная усмешка.
«Эти черные господа очень удивятся, когда найдут гнездо пустым,— подумал он.— Представляю, как они кинутся меня искать! Постараюсь их позабавить и самому позабавиться… Но вот бьют часы!»
Фукс считал удары.
«Восемь,— пробормотал он,— только восемь. Еще целых два часа надо провести в этом проклятом каземате.
Эй, Фукс, что было бы с тобой, если бы добрый сострадательный барон не протянул тебе руку помощи? Я думаю, тебе было бы несдобровать. С этой машиной, которую придумал человеколюбивый доктор Гильотин и сам на себе испробовал, шутки плохи! Завтра ровно в семь часов ты отправился бы в тот мир, откуда нет возврата и куда ты один раз уже заглянул (разве не может так выразиться тот, чья голова чуть не лежала на плахе). Пятьдесят один год избегал ты этой участи и хорошо понял, как неприятно умирать насильственной смертью. Но увы, все мы эгоисты и не всегда готовы перенести то, что делаем другим.
Как много людей радуется, что я одной ногой стою уже на эшафоте. Их столько, что и не сочтешь!
Первый из них — это князь Монте-Веро, но у него есть основания радоваться, и я не в обиде на него за это. Когда я выйду отсюда, то первым делом сверну голову его любимцу…
Далее, моей смерти обрадуются полицейские чиновники, потому что избавятся от человека, причинившего им столько забот и писанины,— о, я это хорошо знаю, сам когда-то был канцеляристом!
Их тоже можно понять — приходится либо умирать с голоду, либо самим воровать и брать взятки; попробуй-ка прокормить семью на жалованье пятнадцать талеров в месяц, при этом прилично одеваться и платить налоги! Они и шагу не могут ступить без особого соизволения начальства, только голодать им дозволяется в любое время!
Ну, кто еще? Палач будет рад моей смерти, но и ему я прощаю, так как казни составляют его единственный доход.
Тюремщик Гирль, вероятно, тоже будет доволен, что избавится от столь беспокойного арестанта,— он не очень-то мне доверяет и правильно делает! Кто знает, остался бы он в живых сегодня вечером, если бы не помощь барона…
А сколько любопытных рады будут увидеть преступника на гильотине! Может быть, кое-кто из зрителей и сам когда-нибудь познакомится с ней, но уже не вырвется из ее объятий.
Но все вы, ждущие моей смерти, будете обмануты, ожидание и радость ваши напрасны, последний час господина Фукса еще не настал!
Девять часов. Сейчас, должно быть, Гирль отдаст мне свой последний визит…»
Этими словами Фукс завершил свой внутренний монолог.
Послышались тяжелые шаги, кто-то подошел к двери камеры. Фукс уселся на соломенное ложе, под которым хранился маскарадный наряд. В камере было темно, прежде в это время всегда уже горел фонарь. Однако в эту ночь его должны заменить восковые свечи.
Лязгнул замок, дверь отворилась, и вошел Гирль, дюжий и угрюмый тюремщик. В одной руке он держал фонарь, в другой — связку ключей.
Сколько раз наносил Гирль последние визиты заключенным в Ла-Рокет!
— Ну, Гирль! — воскликнул Фукс, в то время как тюремщик тщательно подметал углы камеры,— как там мои дела?
— Ничего не знаю,— буркнул тот.
— Я хотел бы проститься с вами.
— Это вы всегда успеете. Встаньте, я приведу в порядок вашу постель.
«Вот это уже лишнее,— подумал Фукс,— знал бы он, что там лежит!…»
Вслух он приветливо сказал:
— Полно, не беспокойтесь, я сам приберу свою солому.
Гирль сегодня, в последний свой визит, казался добрее, чем обычно. Он пожал плечами, отошел от постели и принялся мыть старый стол, стоявший посредине.
— Вы останетесь здесь на ночь? — спросил Фукс.
— Нет, после десяти часов я свободен на целые сутки.
— Прощайте, Гирль! — Фукс протянул надзирателю руку.— Вы ужасно сердитый и ворчливый, но я не сержусь на вас.
Гирль недоверчиво следил за каждым движением заключенного.
— Желаю вам побыстрей свести счеты с жизнью,— угрюмо сказал он.— Я думаю, она стала уже тяготить вас.
— Это как сказать,— неопределенно произнес Фукс.
— У вас есть какое-нибудь желание? — спросил Гирль, ставая фонарь на стол.
— Нет, благодарю вас,— спокойно отвечал Фукс, сидя на своей соломенной подстилке с таким выражением, будто он находился в трактире и хозяин спрашивал, чего он еще желает.
— Да пребудет с вами милость Божия,— пробормотал Гирль и вышел.
Лязгнул двойной замок, послышались удаляющиеся шаги. Фукс встал с постели, на цыпочках подошел к двери и прислушался. Скоро пробьет десять, и Гирля сменит другой надзиратель.
Фукс приподнял четырехугольную форточку в двери и выглянул в коридор, слабо освещенный газовыми горелками. Отверстие было слишком маленькое, чтобы он мог просунуть голову, а ему хотелось взглянуть, сколько сторожей находится на другом конце коридора, там, где начиналась лестница, ведущая к привратнику, и где коридор упирался в апартаменты начальника тюрьмы.
Он замер, прислушиваясь. На том конце коридора о чем-то тихо переговаривалось несколько человек. Вдруг послышался голос господина д'Эпервье: он собирался уезжать и приказывал надзирателям принести из его кабинета бутылки, стаканы, свечи — все, что по закону полагалось приговоренному, чтобы скрасить его последнюю ночь.
Фукс злорадно засмеялся: тюремщики усердно заботились о нем.
— Молодцы, ребята,— прошептал он,— стаканчик вина мне очень был бы кстати, но вы слишком дорого берете за него, через час я раздобуду гораздо дешевле.
Фукс быстро переоделся в красную рубаху и панталоны с сапогами; сапоги оказались немного велики, но это ничего не значило. Помощник палача не забыл положить с другими вещами и свою широкополую шляпу.
Фукс надел ее и надвинул на лицо.
Но оставалась еще одна деталь, которая могла легко его выдать, а именно — рыжая борода.
Но для такого опытного и находчивого преступника, как Фукс, подобное затруднение представлялось сущим пустяком. Он раскрыл фонарь, смочил пальцы в масле, вымазал их в печке сажей и этой жирной краской принялся натирать бороду, очень скоро ставшую совершенно черной.
Он зажал в кулаке ключ и обратился в слух, но звуки шагов в коридоре никак не стихали.
Было уже около десяти часов.
Но Фукс хотел еще подшутить над господином, который придет к нему в одиннадцать часов.
Соломой из матраца он набил снятые брюки и рубаху таким образом, что получилось чучело. Он уложил его на постель, из шейного платка соорудил подобие головы и, пристроив к туловищу, подсунул под нее подушку.
Если бы кто-нибудь вошел или взглянул в отверстие двери, то мог бы принять это чучело за него самого.
До сих пор все шло отлично, теперь бы еще посчастливилось выйти неузнанным из тюрьмы.
Фукс обладал качеством, незаменимым в рискованных предприятиях,— он всегда был уверен в успехе. Чувство страха было ему незнакомо, да и чего в данном случае бояться? Что могло быть хуже того, от чего он пытался спастись?
Если его узнают, то вернут в камеру, и утром он взойдет на эшафот. Если же удастся бежать, то ему открыты все дороги.
Но пора, однако!
Через отверстие в двери он следил за коридором, чтобы улучить минуту, когда там никого не будет, и выйти из камеры.
— Чертовы негодяи, шатаются взад-вперед,— пробормотал он сквозь зубы.
По коридору шли два тюремщика, Гирля среди них не было… Уже одиннадцатый час, нельзя терять времени. Незаметно дверь не открыть.
Он громко постучал и воскликнул, изменив голос:
— Эй, отоприте!
Тюремщики даже не взглянули в его сторону.
— Оглохли вы, что ли? — крикнул он громче.— Отоприте дверь!
Если в эту минуту явится настоящий помощник палача, он пропал!
Один из тюремщиков подошел.
— Кто там кричит? — грубо спросил он.
— Отоприте! Гирль впустил меня к приговоренному и снова запер дверь; я хочу выйти.
— Кто вы такой? — спросил надзиратель и заглянул в отверстие.— А, это вы,— сказал он, увидев помощника палача.— Сейчас я вам открою. Гирль не имеет права оставлять дверь незапертой. Он уже сменился и, видать, забыл предупредить меня о вашем приходе.
Звякая ключами, надзиратель отворил дверь.
— Проклятый хитрец! — пробормотал Фукс, выйдя в коридор и указывая на свой каземат.
— Вы скоро положите конец его хитростям,— осклабился надзиратель.
Фукс кивнул на прощание и, пройдя мимо второго тюремщика, спустился по лестнице. Сердце его учащенно билось.
Внезапно раздался сильный стук. Кто-то колотил во входную дверь.
Вдруг это настоящий помощник палача?!
Фукс остановился и сделал вид, что отряхивает панталоны. Привратник вышел из своего помещения и отворил дверь, ведущую во двор. Фукс из-под руки взглянул на вошедших и облегченно выпрямился — это были судья и священник.
— Черт возьми,— пробомортал он,— надо торопиться!
Твердыми шагами прошел он мимо черных фигур судьи и священника, пожелав им доброго вечера, и крикнул привратнику:
— Отворите!
Тот с удивлением оглядел человека в красной рубахе.
— Не иначе, вы пролезли через замочную скважину, а? — заметил он, смеясь.— Я вас не впускал.
— Меня впустил мой старый друг,— отвечал Фукс грубым голосом, в то время как священник и судья поднимались по лестнице.
— Я и говорю, что вы связаны с чертом! — продолжал шутить привратник.
— Не спорю,— отвечал Фукс,— но в данном случае все очень просто: меня впустил господин д'Эпервье через ворота, выходящие на улицу. Он вышел, а я вошел.
— Это другое дело,— сказал привратник.— Господин обер-инспектор может позволить себе подобные исключения.
И привратник спокойно отворил перед Фуксом тяжелую дверь, зная, что господин д'Эпервье действительно уехал в десять часов.
Фукс оказался во дворе. Оставалось преодолеть последнее препятствие.
Мерными шагами он пересек двор. Привратник отворил ему большие ворота, выходящие на площадь.
— Благодарю! — воскликнул Фукс. Он был на свободе.
Ничего не подозревающий привратник запер ворота.
Фукс радостно засмеялся, стоя на площади Ла-Рокет возле почти готового для него эшафота.
Шел дождь со снегом, и на расстоянии десяти шагов ничего нельзя было различить.
Вздохнув полной грудью, Фукс подошел к эшафоту. Подмостки для гильотины были уже построены, черное сукно, покрывающее эшафот, к утру должно было совсем промокнуть.
Палач, четверо его помощников и кучер в этот момент как раз переставляли с воза на помост тяжелую деревянную раму гильотины.
Фукс стоял в стороне и посмеивался, глядя на этот инструмент, вовсе не располагающий к смеху. Вдруг он увидел на ступеньках эшафота большой кусок мела, принесенный, вероятно, кем-нибудь из работников для разметки досок.
В голову Фукса пришла новая мысль; он взял мел и, выждав, когда наверху занялись укреплением гильотины, подошел к ступеням и сделал на черном сукне какую-то надпись большими буквами в том месте, где дождь не мог смыть ее.
Заканчивая писать, он услышал громкие крики, донесшиеся со стороны тюрьмы.
Шло к полуночи.
Шум на тюремном дворе усилился, зазвучал сигнал тревоги.
«Глупцы,— подумал Фукс,— они ищут меня в стенах тюрьмы, а я уже на свободе!»
В надежде, что беглеца схватят, эшафот не снимали до самого утра. А когда рассвело, толпы парижан смогли прочесть на черном сукне насмешливые, немного уже стертые слова:
«На этот раз вам нечего было смотреть. Прощайте, парижане! Фукс, заключенный в Ла-Рокет».
Можно представить себе, какую огласку получил этот дерзкий побег. Известие о нем дошло даже до императора. Лучшие сыщики Франции были подняты на ноги, но старания их ни к чему не привели. Фукс и его товарищ Рыжий Эде как сквозь землю провалились.