В два часа ночи Грейс решила устроить себе «обеденный» перерыв. С появлением Уэйда Коннера Майкл Лэвендер явно почувствовал себя низложенным, исключенным из числа «близких людей» и, отвезя Уэйда Коннера в отель, вернулся в больницу с таким высокомерно-повелительным видом, что тотчас же заработал у Андерса новую красную карточку.

Поэтому Грейс очень удивилась, когда в буфете среди медицинского и технического персонала увидела Майкла Лэвендера — он сидел в одиночестве за угловым столиком, уминая сандвич и одной рукой печатая на ноутбуке. В антисептическом освещении больничного буфета он выглядел ужасно — одежда помятая, глаза остекленевшие. Он стал больничным обитателем, призраком больничных коридоров и буфетов, блуждающим, как сомнамбула, по отделению в своем лиловом галстуке. Грейс метнулась к выходу. Она по опыту знала, что такие люди, как Лэвендер, так и норовят подкараулить на нейтральной территории, чтобы навалиться с миллионом вопросов.

Но удрать она не успела — Лэвендер уже заметил ее. Грейс ничего не оставалось, как учтиво помахать ему. Лэвендер ответил ей улыбкой барракуды.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — предложил он кивком. — Мы столько времени провели вместе в этой чудовищно угнетающей палате, а поговорить толком не имели возможности.

— Да я, знаете ли, не очень разговорчива, — сказала Грейс, благоразумно останавливаясь в нескольких шагах от его столика. — Я вообще-то искала здесь знакомого. — Она огляделась по сторонам. — Но что-то не вижу его.

— Ему же хуже, — сказал Лэвендер. — Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам, как вы хороши в этих розовых штанишках? Какой-то прямо клубничный йогурт.

— Спасибо, — бросила Грейс с оттенком раздражения в голосе. — Ну ладно, мне нужно идти. Приятного аппетита. — И она повернулась к выходу.

— Подождите, — окликнул ее Лэвендер.

— Да, я слушаю…

Лэвендер пригвоздил ее к месту тяжелым взглядом.

— Я просто хочу, чтобы вы знали, — сказал он, — этому человеку нельзя доверять.

— Какому человеку?

— Ну, нашему долговязому техасцу.

Грейс озадаченно прищурилась:

— Вы имеете в виду мистера Коннера?

— Позвольте, я объясню, — сказал Лэвендер. — Этот милый и обаятельный человек претендует на роль судии.

— То есть?

— То есть?! — Лэвендер возмущенно вытаращил глаза. — То есть этот набожный кретин возомнил себя Господом Богом! А это означает, что между безмозглым овощем Мэттом Коннером или мертвым, но сохранившим достоинство Мэттом Коннером он всегда выберет первый вариант. Он ни за что не захочет подписать отказ от дальнейшего бессмысленного лечения! Нет, я не говорю, что мне не жалко Мэтта, но я вынужден взять на себя эту ответственность. Дело в том, что несколько месяцев назад Мэтт отозвал меня в сторонку и недвусмысленно объяснил, что если когда-нибудь на съемках трюков он получит черепно-мозговую травму с необратимым повреждением мозга, или паралич, или какие-нибудь ужасные ожоги, то в таком случае он отказывается жить. И попросил меня позаботиться об этом. Я пообещал и свое обещание намерен сдержать. На нашу с Мэттом долю выпало немало совместного успеха; если я потеряю его, я потеряю все. Но наша дружба для меня важнее, и если надо будет вырвать шнур, то я вырву.

Конечно, он наверняка не буквально говорил, что вырвет шнур из розетки, а, наверное, получит соответствующее разрешение суда, и все-таки от этих слов Грейс сделалось неуютно на душе — уж слишком часто Лэвендер оставался один в палате Мэтта. В свое время, когда неизлечимо болел Гэри, Грейс тоже была в такой ситуации и хорошо понимала озабоченность Лэвендера. Было неясно другое — чего он хочет от нее.

Однако Лэвендер тут же объяснил:

— Может быть, вы поговорите с Уэйдом и объясните ему, что он не имеет права не считаться с пожеланиями самого Мэтта? Люди обычно прислушиваются к мнению медсестер.

— Вы меня извините, но я не могу вмешиваться не в свое дело, — сказала Грейс.

Но Лэвендер ее словно не слышал.

— Ведь он даже не знает Мэтта! Он, считай, устранился из жизни сына с тех пор, как переехал в Лос-Анджелес, а теперь вот приперся сюда и думает, что может здесь распоряжаться! А потом он захочет получить контроль над всем бизнесом — над трудом всей моей жизни, над всем, что я создал собственным потом и кровью!

— Мне нужно идти, — сказала Грейс холодным учтивым тоном. — А если вы хотите обсудить что-то с мистером Коннером, лучше делайте это вне стен больничной палаты.

Грейс повернулась и зашагала прочь, а Лэвендер крикнул ей вдогонку:

— Ну интересно, а кто спас Мэтта на краю обрыва, когда его первая картина с треском провалилась? Кто ограждает его от всех этих акул? Кто, как верный пес, стоит на страже его интересов?!

Грейс уже вышла из буфета, а за спиной все еще бушевал возмущенный Лэвендер, толкавший пламенную речь. Грейс только подумала: если Лэвендер ограждает Мэтта от акул, то кто тогда оградит Мэтта от самого Лэвендера? И неужели Лэвендер искренне думает, что Уэйд попытается получить контроль над киноимперией Мэтта Коннера? Вот уж точно настоящая проблема, и Грейс ни в коем случае не должна допустить, чтобы она выплеснулась в палате больного Мэтта. В конечном счете, видимо, ей придется встать на защиту пациента. Так она решила.

Голодная, она спустилась на лифте на первый этаж и… сделала то, чего не делала со времен, когда Гэри еще был жив, — вышла на улицу и отправилась в ресторан «Аркадия». Она не бывала в «Аркадии» с того дня, когда Гэри пригласил ее туда. В тот день он пришел к ней на работу в обеденный перерыв и, к ее величайшему изумлению, протянул коробочку с бриллиантовым кольцом — кольцом его покойной бабушки. В этом кольце он поменял золото на серебро, чтобы угодить Грейс, и для Грейс оно было и до сих пор остается самым красивым кольцом на свете. Изящное и в то же время скромное — в самый раз для женщины. Оно хранилось у нее в верхнем ящике тумбочки возле постели.

Все эти годы Грейс сторонилась этого ресторана, но не по каким-то эмоциональным причинам, а просто потому, что кормили там не лучше, чем в больничной столовке. Единственное, что неизменно обеспечивала «Аркадия», — это крепкий национальный дух, поскольку это был старый бизнес, уже миллион лет возглавляемый одной и той же греческой семьей. Два ряда кабинок с желто-зелеными виниловыми перегородками и длинная стойка с красными крутящимися табуретами, на которых в этот час суток обычно сидели какие-нибудь одинокие седеющие посетители, работники из больничного персонала, копы и всякого рода служащие, сменившиеся с дежурства. Скудное ночное освещение навеяло на Грейс воспоминания — как Гэри взял им одно на двоих клубничное пирожное с шоколадной глазурью. Они покормили им друг друга с ложечки, а через несколько дней пошли в мэрию, взяв в свидетели брата Гэри Боба. Потом втроем они отправились на Бруклинский мост фотографироваться и пить шампанское.

Обливаясь потом, Грейс распахнула дверь ресторана, и ее обдало свежим холодненьким воздухом из кондиционера. Взгляд ее машинально скользнул в сторону дальней кабинки, где они с Гэри сидели тогда, и она порадовалась, что столик был пуст. Потом она обвела глазами весь зал и прямо-таки обмерла, когда за третьим от двери столиком увидела сидевших к ней лицом Черри и Рика — они весело хохотали и непринужденно болтали. Рик с аппетитом уминал мясной пирог, а Черри, обхватив его руками за шею, шептала ему в ухо, как пятнадцатилетняя девчонка. Если Рик и был недоволен подростковым поведением Черри, то хорошо это скрывал.

Видимо, Грейс, сама того не осознавая, довольно долго смотрела на них — настолько долго, что Черри успела ее заметить. Грейс вся обмерла при мысли о том, что ее поймали за подглядыванием. Но сама Черри, похоже, этого не заметила; в глазах ее была радость, когда она увидела подругу.

— Грейс! — крикнула она.

Грейс изобразила на лице удивленную улыбку — словно только что заметила Черри. Потом перевела взгляд на Рика и приветственно кивнула ему.

— Привет, ночная совушка! — сказала Черри. — Давай подсаживайся к нам!

— С удовольствием, — сказала Грейс, а про себя подумала, что, может, лучше было бы остаться вкушать пищу в компании Майкла Лэвендера, чем в компании влюбленных голубков, союз которых она не больно-то одобряла. Рик раздражал ее, но она решила ему не хамить. Наоборот, приготовилась быть милой. Во взгляде Рика она заметила усталую иронию — вроде как она должна была понять этот намек на обычные для больницы любовные романчики. Но и настороженность в его взгляде она тоже почувствовала. Даже какое-то извинение — будто Рик воспринимал Грейс как старшую сестру Черри или дуэнью и боялся любых неприятностей.

— Привет, Кэмерон, — сказал Рик, дожевав пирог и вытерев рот. На нем была голубая футболка с длинными рукавами, закатанными до локтей. На левом запястье — золотой «Ролекс». — Что же такое стряслось? Неужели санэпидемнадзор закрыл больничный буфет?

Преданность Грейс больничной кухне была у них в отделении причиной для шуток.

— Нет, просто в буфете засел наш друг мистер Лэвендер. Вот я и решила попытать счастья здесь.

— Ну попытай, — сказал Рик.

— А как твое дежурство? — спросила Черри, продолжая обнимать Рика за шею. — Папаша-то хоть нормальный?

— Да похоже, что нормальный. — Грейс смотрела на Черри через силу, испытывая неловкость от такой демонстративной любвеобильности. — Очень спокойный и симпатичный.

Черри нахмурилась:

— Наверное, переживает, бедный. — Она повернулась к Рику и чмокнула его в щеку. — А ты вот больше не делай глупостей, мистер Серфинг, — сказала она ему, потом объяснила специально для Грейс: — В прошлом году Рик перевернулся на чертовой доске и заработал себе сотрясение мозга.

— Пора мне посетить мужскую комнату, — сказал Рик и, выскользнув из объятий Черри, встал и одернул футболку. — Так что можете не стесняться и перемывать мне косточки.

— Только сначала поцелуй меня, — сказала Черри, кокетливо подставив ему щечку.

Рик наклонился и поцеловал ее.

— Спасибо, — сказала Черри, хлопая ресницами. — Ну а теперь можешь идти.

Рик усмехнулся, потом обхватил ладонями ее щеки и поцеловал крепко, взасос. Черри не только не остановила его, а, наоборот, привстала, и несколько секунд они миловались на виду у всего ресторана. Грейс стало совсем не по себе — такая стыдобища! Одна надежда, что Черри делала это вовсе не для показухи или, хуже того, чтобы вызвать у нее зависть.

Рик наконец оторвался от девушки и ушел в туалет. Черри проводила его взглядом, потом с заговорщическим видом повернулась к Грейс.

— Рик кое-что сказал мне, — многозначительно шепнула она, заглядывая Грейс в глаза. — Только обещай, что не проговоришься.

— Обещаю, — сказала Грейс, и на душе у нее сделалось неспокойно. Сразу возникло нехорошее предчувствие, что Рик предложил Черри жить вместе. Или что Черри просто тешит себя такой идеей, ибо никто не станет связываться с такой легкомысленной птичкой, которая в конечном счете все равно упорхнет из клетки.

— Насчет Мэтта Коннера, — сказала Черри.

— Что?! — удивилась Грейс, никак не ожидавшая такого поворота. — В смысле?

— Рику это сказал Фред, а Фреду — доктор Дэрэс.

— А что сказал-то?

— Ну… они считают, что у Мэтта останутся серьезные последствия.

— Какого рода последствия?

— Ну ты знаешь — мозговые. Потеря памяти, проблемы с речью. Когда человек слова забывает. Или впадает в прострацию. И это только в том случае, если он вообще придет в себя. Они даже в этом не уверены.

— Тебе это Рик сказал?

— Да. Только ты обещай, что будешь молчать.

— Обещаю. — Грейс предстояло срочно переварить две неприятные новости — мрачный прогноз и то, что ее в это не посвятили. Ее, личную сиделку Мэтта! Разве ей не полагалось знать такие вещи? Она тут же вспомнила Лэвендера — вот уж до кого точно нельзя доводить эту информацию. Одна надежда, что Фред и Дэрэс будут молчать как партизаны и не скажут ничего Лэвендеру, не посоветовавшись предварительно с Грейс. Лэвендер беспокоил ее более всего.

— Нет, ну скажи, ведь это ужасно! — продолжала Черри. — Ужасно, что это случилось с человеком на пике молодости и славы! Говорят, он теперь вряд ли вернется в кино.

У Грейс к горлу подкатил какой-то тяжелый ком. Она вдруг поняла, что ей надо срочно уйти отсюда — поскорее вернуться к Мэтту.

— Мне нужно идти, — сказала она, словно спохватившись и вспомнив о времени. — Я уже слишком долго отсутствую на рабочем месте. Увидимся. Пока!

— Подожди, а ты есть разве не будешь?

Но у Грейс уже пропал аппетит.

— Да что-то не очень хочется, — сказала она. — Нет, мне правда надо идти.

— Подожди! Я хотела спросить тебя кое-что, — сказала Черри.

— Спроси.

Черри состроила умильно-молящую рожицу.

— Что ты думаешь о Рике?

— О Рике?

— Знаешь, Грейс, он не такой уж и плохой. Правда.

— А я никогда и не говорила, что он плохой. Во всяком случае, в качестве друга.

— Ну а в качестве доктора? Говорила же!

— Это был один-единственный случай. И не вздумай напоминать ему о нем.

— Я просто хочу, чтобы ты за меня порадовалась.

— Черри Бордо! Конечно, я за тебя радуюсь. А как же иначе?

— Точно?

— Ну конечно. С какой стати мне за тебя не радоваться?

Черри потупилась.

— Мне кажется, я люблю его. — Это прозвучало как искреннее признание.

— Да я уж вижу, — мягко сказала Грейс. Она видела, что Черри несло в водоворот неизвестного и что наряду с восторгом та испытывала страх перед этой неизвестностью.

— Он очень добр ко мне. Носится со мной как с писаной торбой, — сказала Черри, и в ее интонациях Грейс уловила какие-то нотки спора — будто Черри спорила с ней или даже сама с собой.

— Я в этом не сомневаюсь, — ничуть не лукавя, сказала Грейс. Она же видела, что Рик влюблен в Черри. По правде сказать, это ее даже удивляло. Может, они действительно подходят друг другу? Тут Грейс снова почувствовала какой-то укол зависти. Но она искренне желала им счастья. И не собиралась стоять ни у кого на пути.

Она попрощалась с Черри и умудрилась улизнуть из «Аркадии» еще до того, как Рик вернулся из туалета.