Суббота, 21:40, Бруклин

Вечером, на кухне, все было как всегда. Бет готовила спагетти, а Уилл только успевал подхватывать у нее из рук использованную посуду и тут же ее мыл. Это экономило им время после ужина и избавляло от необходимости лицезреть полную грязных тарелок раковину. Уилл рассказывал Бет о том, как провел день.

— О, на этом дяде пробы ставить негде, но именно он пришел на помощь попавшей в беду женщине. Женщине, с которой он даже не был знаком! И при этом, заметь, настоял на самой большой для себя жертве. Каково?

Бет молчала, повернувшись к нему спиной.

— Не знаю, честно говоря, понравится ли моя заметка Глену, но дело не в этом. Летиша убеждена в том, что Макрей спас ее честь. А возможно, и жизнь. То есть, ты понимаешь, он не просто протянул ей руку помощи, он спас ее в высшем смысле этого слова. Сутенер, стяжатель, с головы до ног криминальный персонаж, вдруг предстал в образе Спасителя! Нет, что ты на это скажешь?

Бет по-прежнему молчала, сосредоточенно готовя ужин. Уилл решил, что ее мысли были целиком заняты его рассказом, и это тешило его самолюбие.

— Ладно, Бог с ними, с Макреем и Харденом. Что будет, то будет. Ты-то как сегодня?

Бет впервые повернулась и подняла на него глаза. И Уиллу захотелось съежиться от этого взгляда.

— О, черт… — пробормотал он, вдруг вспоминая ее записку. Утром он пробежал ее глазами и тут же о ней забыл. Напрочь.

Бет все молчала, ожидая, когда он объяснится.

— Прости, малыш. У меня все мысли были о работе. И я, наверно, отключал телефон, когда разговаривал со всеми этими людьми. Ты мне звонила? Прости, прости меня, дурака, я только что вспомнил…

— Ты только что вспомнил… Уилл, как у тебя язык поворачивается говорить мне это? Ты только что вспомнил… Но разве так можно?

Она говорила тихо и вроде бы спокойно, но каждое слово падало на него ударом тяжелого молота. Бет была в бешенстве, и ему было почти страшно находиться с ней сейчас в одной комнате. Поразительно, как ей удавалось даже в минуты сильнейших душевных переживаний сохранять ровный тон… Наверно, их обучали этому трюку на факультете психологии. Уилл размышлял сейчас о внешней стороне дела, даже не решаясь постичь суть того, что переживала его жена.

— Я вот уже несколько месяцев только об этом и думаю, а ты… ты только что вспомнил. Это ве-ли-ко-леп-но… — Наконец-то ее голос начал повышаться, и Уиллу от этого стало немного легче. — Хорошо, допустим, ты всегда туго соображаешь спросонья. Именно поэтому я и оставила тебе записку. Ты прочитал ее утром. После этого у тебя был весь день…

— Я не в потолок плевал весь этот день, дорогая…

— О, конечно. Ты весь в работе. Но почему у тебя в голове нет ничего, кроме твоей работы? Почему ты мне сейчас говоришь об этом? Ты что, оправдываешься? Ты, забывший о самом важном, что есть у нас с тобой. Точнее, о том, чего у нас с тобой до сих пор нет! Уилл, я… Я не могу есть, я не могу спать, у меня все из рук валится, потому что я думаю об этом. Каждый день, каждую минуту. Я и рада бы не думать, но у меня не получается. А ты только что вспомнил…

Глаза ее увлажнились.

— Что они тебе сказали, Бет?

— Нет, Уилл, не думай, что тебе удастся так легко перевести разговор на другую тему! А если тебе на самом деле так интересно, что они мне сказали, ничто не мешало тебе пойти туда сегодня вместе со мной и услышать все собственными ушами!

Действительно, ему ничто не мешало. Больше того, он был обязан пойти туда сегодня вместе с Бет. В самом деле, как он мог забыть? Как?!

Уилл стоял потупившись и ломал голову над тем, как бы помягче увести разговор в сторону от обсуждения его «забывчивости» и навести его на обсуждение конкретных итогов ее визита в клинику. И чем дольше он так стоял и молчал, тем меньше у него оставалось шансов на успех. Таким трюкам надо учиться. Пожалуй, Бет это не составило бы никакого труда.

— Любимая, я виноват перед тобой. Мне стыдно, и я презираю себя за то, что забыл сегодня обо всем на свете. Я действительно не заслуживаю твоего прощения. Но я на самом деле очень хочу знать, что они тебе сказали! Клянусь, у тебя будет куча времени, чтобы наказать меня за забывчивость, но сейчас, пожалуйста, расскажи о своем визите в клинику. Я тебя очень прошу.

Она долго сидела молча, вертя в руках деревянную ложку, а потом тихо — так, что Уиллу пришлось напрячь слух, чтобы ее услышать, — сказала:

— Они меня даже не осмотрели. Мы просто поговорили. Мне сказали, что нам лучше попробовать снова. И лишь через три месяца, если ничего не выйдет, можно будет говорить о каком-то медицинском вмешательстве. — Она всхлипнула и потянулась за носовым платком. — Они опять сказали, что мы оба более чем здоровы и никаких препятствий в этом отношении быть не может. Сказали: пробуйте снова.

— Так это же отличные новости! — торопливо проговорил Уилл и тут же понял, что вновь допустил ошибку. Такая преувеличенно бодрая реакция на слова Бет была неуместна. Только сейчас он понял, что, пожалуй, должен был поддержать минорное настроение жены, дать ей спокойно выговориться. А он фактически заткнул ей рот в самом начале своим идиотским восклицанием…

— Ты полагаешь? Тебе в самом деле кажется, что это отличные новости, Уилл? Ты знаешь, а у меня ощущение, что я не узнала сегодня ничего нового. Я шла туда за результатом и за объяснениями того, что происходит. Я получила результат? Нет. Я получила объяснения? Нет. Мне лишь в очередной раз сказали, что у меня великолепные яичники, а у тебя первосортная сперма. Это все очень здорово. Но мне по-прежнему не дает покоя один и тот же вопрос: какого черта в таком случае мы не можем зачать ребенка?!

Бет швырнула ложку о стену, забрызгав обои томатным соусом, и выбежала. Уилл после некоторого замешательства бросился за ней, но она с грохотом захлопнула дверь спальни прямо перед его носом. Он услышал, как она, оставшись одна, наконец дала волю слезам.

Вернувшись на кухню, Уилл без сил опустился на стул. Черт подери, как он мог испоганить себе и ей весь этот вечер? Именно этот? Он же сам вызвался идти в клинику вместе с ней. Еще хвастался, что ему ничего не стоит сбежать с работы днем на пару-тройку часов. А вместо этого машинально пробежал глазами ее утреннее послание и мгновенно выкинул его из головы. Как мусор. Мало того, ему еще хватило наглости послать ей электронное сообщение с просьбой о помощи.

Он давно подозревал, что его одержимость работой имеет в глазах Бет вполне конкретное объяснение — тем самым он пытается спрятаться от серьезной проблемы и даже угрозы, нависшей над их семейной жизнью: у них за плечами четыре года брака и два года секса без предохранения, а Бет до сих пор не смогла забеременеть. Все выглядело именно так, но жена ошибалась. Уилл всегда был одержим работой. Сначала учебой, теперь работой. Всегда. Таким уж он уродился.

Зазвонил телефон.

— Уилл?

— Привет, пап.

— Понравился Гендель?

— Не то слово. Господи, какой же я идиот! Это я должен был позвонить тебе. Извини.

— У тебя грустный голос. Что-то случилось?

— Нет, просто устал. День выдался тяжелый. Помнишь, из-за чего я сорвался с концерта? Ну вот… Решил копнуть то убийство поглубже, выйти за рамки сухих цифр криминальной статистики. И увлекся…

Он буквально кожей чувствовал присутствие Бет за дверью спальни и необходимость бросить все, идти туда, дергать ручку, умолять ее простить его и выйти.

— Да, это интересно. И у тебя что-то получается?

— Я выяснил, что погибший был сутенером и хозяином злачного заведения.

— М-да… А с другой стороны, чему тут удивляться? Это же Браунсвилл. В любом случае с удовольствием прочитаю твою заметку. Подожди… — Отец отошел от телефона и вернулся только через полминуты. — Линда торопит. Идем на званый ужин. Там будут большие люди. Ладно, пока. Созвонимся!

Даже по выходным отец и его сожительница — Уилл не мог заставить себя называть эту женщину иначе — охотно выезжали в свет и посещали всевозможные благотворительные акции. При этом отец брезговал традиционными формами меценатства и участвовал лишь в необычных проектах. «Отдавать деньги просто. Другое дело, когда ты еще отдаешь свое время и силы», — любил повторять он и всегда припоминал по этому случаю поговорку: «Не кошелек раскрой, а сердце!» В кабинете отца висела большая фотография, на которой были изображены он сам и бывший президент страны — оба в рабочих спецовках, карабкающиеся вверх по какой-то шаткой лесенке. У президента в руках, кроме того, был молоток. В день, когда фотограф запечатлел их вместе, они принимали участие в одной из самых нестандартных благотворительных акций — строительстве дома для неимущих в Алабаме.

Уилл положил трубку и — по инерции — принялся размышлять об увлечении отца. Не все в нем было так просто. Кое-кто говорил, что таким образом Уильям Монро-старший просто страхует свою карьеру и упрочивает репутацию «достойного человека». А сам Уилл подозревал, что эта благотворительность — своего рода регулярный взнос отца в дела протестантской общины, имевшей сильнейшие лоббистские возможности в тех структурах, которые ведали новыми назначениями в Верховный суд США. Конкуренты отца тоже даром времени не теряли — многие из них слыли активными членами местной общины. И Уильям Монро-старший также не имел права оставаться в стороне.

Он наконец тяжело поднялся со стула, направился в спальню и обнаружил, что дверь открыта. Бет спала. С минуту постояв у постели, он вернулся на кухню, съел холодные спагетти и пошел в гостиную. Настроение было мерзкое. Час назад он своими руками воздвиг между собой и женой глухую кирпичную стену, и за это время она не дала ни одной трещинки.

Плеснув себе немного виски, он уселся перед телевизором и включил Си-эн-эн.

«…Теперь к международным новостям. В Лондоне разгорается министерский скандал. В атаку на канцлера казначейства Гейвина Кертиса пошла местная церковь. Епископ Бирмингемский выступил с обвинительной речью в палате лордов…»

Уилл присмотрелся. Кертис выглядел гораздо хуже, чем во время их последней встречи, когда Уилл еще учился в университете. Тогда Кертис был одним из лидеров оппозиции и возглавлял ведомство природных ресурсов и окружающей среды. В Оксфорд он приехал, чтобы выступить на студенческих дебатах. Уилл тогда редактировал новости в местной студенческой газете «Черуэл», и ему посчастливилось взять у Кертиса интервью один на один.

Личность Кертиса произвела тогда на Уилла сильное впечатление. Во-первых, он не разговаривал с ним как с ребенком. Хотя мог бы, учитывая, что на момент их беседы Уиллу не исполнилось и девятнадцати. Нет, он вел себя с долговязым студентом как с равным. И совершенно не походил на политического и государственного деятеля. Скорее на университетского преподавателя. То и дело ссылался в разговоре на тот или иной фильм или книгу. Сыпал цитатами из работ голландских богословов эпохи Возрождения и спорными сентенциями из картин никому не известных польских режиссеров. Порой Уиллу казалось, что они говорят на разных языках. Тогда он преисполнился твердой уверенности в том, что карьера Кертиса прервется очень скоро — большая политика, как известно, не терпит интеллектуалов. Каково же было удивление Уилла, когда Кертиса сделали членом британского кабинета и вручили ему один из самых престижных и ответственных министерских портфелей.

По Си-эн-эн показывали седого англиканского иерарха в сером костюме и малиновой рубашке. Из-за полопавшихся сосудов его лицо с дряблой кожей едва ли не сливалось по цвету с рубашкой. Репортер Си-эн-эн сказал, что это лидер течения, наиболее близкого по духу к американской Церкви Воскрешенного Христа — самому консервативному крылу мирового протестантизма. Епископ с экрана телевизора во всеуслышание называл Кертиса великим грешником, обвиняя в разворовывании средств из «общественного кармана», и призывал отлучить его от Церкви.

Уилл выключил телевизор, вернулся в спальню и сел за компьютер. Он знал, что Бет теперь будет спать до утра. Ему мучительно хотелось разбудить ее и поговорить по душам. В конце концов, они сами установили правило: никогда не ложиться спать не помирившись. Но он понимал, что именно сегодня, именно сейчас ее лучше не трогать. Потому что будет только хуже.

Ему всегда нравилось наблюдать за спящей Бет. Во сне ее лицо было необыкновенно подвижно, словно жило собственной жизнью. Очень часто Уилл просыпался от того, что Бет во сне смеялась. Но сегодня ей было явно не до смеха. Темные волосы обрамляли бледный лоб, на котором застыла печать обиды и глубокой тревоги. Ему захотелось провести ладонью по ее щеке, заставить ее улыбнуться во сне. Но он сдержался. А вдруг она проснется? И неприятный разговор возобновится? Нет, лучше оставить все как есть.

Включив ночник, Уилл решил быстро написать статью про Макрея и отправить ее по электронной почте Хардену. Уставившись в пустой экран текстового редактора, он принялся размышлять о Летише, Говарде и обо всем, что ему довелось увидеть на улицах Браунсвилла. Но мысли отчего-то сами собой возвращались к Бет. Бет была одержима мыслями о беременности. Но что-то действительно мешало им зачать ребенка, как это делают все. Ему нравилась позиция консультирующих их врачей — не торопиться, не переживать попусту, пробовать снова. Все портило нетерпение Бет. Чем больше она ждала, тем меньше ей хотелось ждать. Чем больше ее просили успокоиться, тем больше она нервничала. Ей нужен был точный диагноз и четкий план действий.

Но беременность для Бет не была самоцелью. В последнее время ее действительно стало раздражать, что Уилл так много времени и сил отдает работе. Раньше его честолюбие вызывало в ней восторг, она даже называла его сексуальным. Ее восхищало желание Уилла самоутвердиться и дистанцироваться от славы отца. Когда ему исполнилось восемнадцать, отец предложил ему приехать в Америку — ему не составило бы никакого труда устроить сына в Йельский университет. Уилл демонстративно отказался. Когда он рассказал об этом Бет, она одобрила его решение. Но теперь те времена прошли, и жене стало казаться, что Уиллу пора скорректировать список жизненных приоритетов.

Он заснул в пятом часу. Ему снилось озеро, и он пересекал его, стоя в утлой лодке с опущенным в воду веслом, как венецианский гондольер. На берегу с зонтом в руках стояла женщина. Наверно, Бет… Впрочем, с такого расстояния он не мог разглядеть ее лица. Прищурившись, он всматривался в ее черты, но глаза слепило солнце, и женщина осталась неузнанной.