Спустя полгода…

Уилл любил корпоративные вечеринки, которые устраивались в редакции с завидной регулярностью. Кто-то праздновал день рождения, кого-то повышали по службе, но чаще таким образом прощались с коллегами, решившими покинуть газету.

Маленькие церемонии всегда проходили по единому сценарию. Сначала слово для краткой речи, предоставлялось редактору отдела, затем выступал виновник торжества, а потом начиналась неофициальная часть. На таких вечеринках Уилл остро ощущал свою причастность к корпоративной истории и традициям «Нью-Йорк таймс» и, будучи, в сущности, еще новичком, очень ценил эти минуты.

«Проводы Терри Уолтона состоятся в 16:45 в редакции отдела городских новостей», — гласило короткое послание, разосланное с утра по офису.

Уилл, мягко говоря, не причислял себя к категории приятелей Уолтона. Да и виделись они в последние полгода всего раза два — случайно это получалось или нет, но Терри Уиллу старался лишний раз не попадаться на глаза. Уилл даже не знал, куда Уолтон решил податься — то ли на пенсию, то ли редактором в какую-нибудь региональную газету, то ли за границу. Впрочем, перспективе принять участие в очередной вечеринке Уилл привычно обрадовался.

Пол года… Порой Уилл с удивлением отмечал про себя, что со времени тех памятных событий миновало всего несколько месяцев. Ему казалось, что все случившееся произошло целую вечность назад. На другой планете… И не с ним…

Но жизнь не давала ему ни малейшего шанса забыться. Трудно даже вообразить, сколько тяжелых встреч и разговоров выпало на его долю в эти месяцы. Одним из самых непростых было свидание в больнице с Томом. Даже палата реанимации не отняла у его друга способность все жизненные события и процессы раскладывать по строго отведенным им логикой и рационализмом полочкам. Целый час Том мучил Уилла вопросом о том, как получилось, что пуля, выпущенная практически в упор, не убила его. Она прошла всего в полутора дюймах от сердца.

— Если бы я был чуть меньше ростом, — философски рассуждал Том, — я бы сегодня с тобой не говорил. Но не могу сказать, что мое чудесное везение исполнено какого-то смысла. Как и возможная смерть, кстати, не стала бы. Мы живем без смысла и без причины. Ничто не предопределено для нас и ничто — не предначертано. Это ужасно сознавать, дружище…

В первые дни Тиша и Уилл постоянно навещали Тома, но нельзя сказать, что он был им очень рад. Особенно Тише. Другое дело Бет. Когда она переступила порог его палаты, Том впервые улыбнулся, и не вымученно, а широко и счастливо, как ребенок. Бет склонилась над ним, приобняла его и шепнула, что он спас жизнь ей и ее ребенку.

— Ну что ты, ты же знаешь, я всегда рад… помочь… — смущенно бормотал Том.

Заново переживать все случившееся в те дни и рассказывать об этом Уиллу пришлось не раз и не два. Для начала он потратил несколько недель на разговоры со следователями полиции и адвокатами, объясняя им, что выстрелил в отца, защищая жизнь жены и ребенка. Надо отдать должное закону: он оправдывал действия Уилла. Затем началось новое следствие — по факту гибели рабби Фрейлиха и Рахель Джекобсон. И Уиллу с Бет вновь пришлось ходить в полицию и давать показания.

Кстати, Бет любила рассказывать мужу о том, как хорошо с ней обращались в ее «заточении», как миссис Джекобсон заботилась о ней и беспрестанно извинялась за то, что Бет пришлось разлучить с мужем. Она говорила, что все было сделано для ее же блага и что очень скоро ее отпустят. Поначалу Бет была напугана, потом пришла в негодование, и наконец ее оставили все чувства, кроме одного — желания услышать голос Уилла, верить, что он найдет ее, и передать ему, что с ней все хорошо.

— Кроме самых первых минут после похищения, во все остальное время я не сомневалась в том, что со мной не произойдет ничего дурного. Хасиды без конца повторяли, что они не похитили меня, а пытаются уберечь от опасности. И, сама не знаю почему, я им верила.

На похороны рабби Фрейлиха и миссис Джекобсон они, разумеется, пошли вместе. По иудейскому обычаю похороны организовали сразу после того, как удалось забрать тела из полицейского морга. Процессия была многотысячной, и каждый из пришедших искренне скорбел. В день похорон Уилл окончательно уверился в том, что Фрейлих был настоящим лидером этой общины заняв место почившего великого ребе и во многом унаследовав его влияние.

На похоронах Уиллу бросилась в глаза странная вещь. Некоторые хасиды — в основном пожилые мужчины — по одному подходили к Бет и кланялись ей, глядя на ее живот. Разумеется, он понял, что они отдают дань уважения не столько его жене, сколько их еще не рожденному ребенку — одному из тридцати шести избранных.

В какой-то момент в толпе плакальщиков Уилл заметил знакомое лицо. Пробравшись вперед, он взял этого человека за руку.

— Рабби Мандельбаум, здравствуйте. Я давно хотел у вас спросить…

— Мне кажется, я знаю, Уильям, о чем. Послушайтесь моего совета: не думайте слишком много о том, о чем мы с вами говорили той ночью. Ни к чему это. Не принесет пользы ни вам, ни вашей жене… ни вашему ребенку.

— Да, но…

— Достаточно знать, что ваш сын будет избранным. В этом не приходится сомневаться, ибо на это указали великий ребе и все случившееся с вами. Поверьте, вам этого знания будет достаточно. Что же до всего прочего, о чем я намекал вам той ночью… Лучше не думать об этом и не придавать этому большого значения.

— Не совсем понимаю…

— Я сказал вам, что у одного из избранных, согласно нашей традиции, есть особое предназначение. Он кандидат в мессии. Если его время придет, если человечество будет готово к этому… тогда он явится. Если же нет — ничего не будет.

— Насколько я понимаю, к исходу Йом Кипур мой ребенок был единственным из оставшихся в живых избранных. Тридцать пять других были убиты…

— Но Йом Кипур остался позади, а мир не рухнул. А это значит, что в настоящий момент в мире снова восстановилось равновесие и у вашего ребенка появилось тридцать пять новых собратьев. И каждый из них может быть кандидатом. — Рабби Мандельбаум строго посмотрел на Уилла и подчеркнул: — Каждый.

— Он прав, — проговорила Бет, увлекая мужа в сторону. — Не ломай себе голову над этим. Как будто у нас нет других проблем.

Несмотря на все случившееся с ней самой, Бет в первые же дни после освобождения окружила Уилла всяческой заботой. Она прекрасно понимала, что муж получил тяжелую душевную травму, и пыталась помочь ему справиться с шоком. Отцеубийство, при каких бы обстоятельствах оно ни было совершено, всегда является для нормального человека тяжелейшим потрясением. Бет сразу предупредила мужа, что пройдут годы, прежде чем он сумеет примириться с тем, что случилось. Но Бет этим не ограничилась. Ей нелегко было говорить с мужем на эту тему, особенно в те дни, но она заставила себя это сделать. Тот отец, которого Уилл знал прежде… в сущности, его никогда не существовало в природе. Или он давно умер. И не воскрес бы, даже если бы Монро-старший остался жить.

Талантливый юрист, любящий отец, рафинированный интеллигент и интеллектуал — все это было лишь внешним образом, созданным для обмана окружающих. Настоящий Уильям Мокро-старший был совершенно другим. Настоящего Уильяма Монро-старшего не интересовала ни карьера, ни родительские чувства. Он мечтал о рае на земле.

В первые дни после того, что случилось в Краун-Хайтсе на исходе Йом Кипур, американская полиция и Интерпол развили во всем мире бурную деятельность и произвели ряд «точечных» арестов, нейтрализовав почти всех боевиков Церкви Воскрешенного Христа. Убийцей Говарда Макрея, например, оказался пастор из Браунсвилла, которого погибший знал много лет и прихожанином которого являлся. В Австралии задержали женщину — капеллана хосписа, убившую медбрата. В Южной Африке полиция арестовала супермодель, которая примкнула к секте после того, как оказалась без работы. Она лишила жизни молодого ученого, занимавшегося поиском лекарства от СПИДа.

Выяснилось, что далеко не все члены секты знали о планах Апостола в отношении тридцати шести праведников. Собственно, участниками заговора были лишь несколько иерархов и боевиков. Новое руководство Церкви Воскрешенного Христа объявило, что подвергнет «пересмотру» ряд положений так называемой заместительной теологии и признает «значительный и самостоятельный» вклад иудаизма в формирование основ христианского учения.

Таунсенд Макдугал публично заявил, что порвал все связи с Церковью Воскрешенного Христа еще четверть века, назад и не подозревал, что Уильям Монро-старший до последних своих дней являлся руководителем секты. Он также направил Уиллу послание, в котором выразил ему свои соболезнования в связи со всем случившимся, признал, что принял «поспешное решение», отлучив его от работы, и заверил, что «Нью-Йорк таймс» с нетерпением ждет его возвращения.

…Уилл сидел за столом и тупо пялился на ворох неразобранной почты. Он не знал, с чего начать. В итоге решил начать с телефона, на который упало два сообщения.

— Привет, Уилл. Это Това. Не забудь про сегодня. Если что надо принести — скажи.

Уилл и правда забыл, а теперь вспомнил. Они с Бет пригласили Тишу на ужин. Причем Бет с поистине дьявольским коварством зазвала еще трех симпатичных холостяков.

— Глупо! Тишу такими штуками не возьмешь.

— Ничего, ничего, увидим.

Тиша очень изменилась. Она одной из первых добралась до дома, где разыгралась трагедия. Если, конечно, не считать полиции. Перед этим она отчаянно пыталась дозвониться до Уилла и в конце концов просто примчалась в Краун-Хайтс на такси. А когда увидела у одного из домов красные проблесковые маячки патрульных машин, ей все стало ясно.

— Вот уж никогда не думала, что придется знакомиться с твоей женой при таких обстоятельствах.

Уилла не стали задерживать, лишь взяли у него подписку о невыезде. Так что из того дома они выходили вместе. Уилл посоветовал Тише ехать домой и как следует выспаться, но та покачала головой:

— Нет, у меня здесь есть еще дела. Надо кое с кем повидаться.

А когда они уже попрощались, она вдруг окликнула Уилла.

— Что? — спросил тот.

— Можешь сделать мне маленькое одолжение? Как ни бейся, а Товой Шайей мне уже не стать. Но и с Тишей покончено. Давай договоримся, что отныне ты будешь знать меня просто, Товой.

Это было шесть месяцев назад… Господи, всего шесть месяцев назад!

— …Итак, друзья. — Харден постучал ложкой по бокалу, привлекая внимание окружающих. — Дождались! Настал день, когда мы наконец избавились от толстой задницы, Уолтона. Почтим его память вставанием!..

Все тут же бросились к смущенному Терри, стали похлопывать его по плечу, расспрашивать о ближайших планах, а над их головами звучал торжественный голос Хардена, который озвучивал историю совместной жизни Терри Уолтона и «Нью-Йорк таймс».

— Отдадим должное, друзья, этому сукину сыну и признаем его универсальность. Назовите любое журналистское амплуа, и я скажу, что Терри оно знакомо не понаслышке. Он был криминальным репортером, вел колонку светских новостей, работал в группе общенационального выпуска, трудился собкором в Дели. Куда ни плюнь — везде попадешь ему на пиджак! А кто-нибудь из вас знает, что целых два года Терри редактировал страницу кроссвордов и ребусов? И сам же их придумывал! Теперь знайте! Что ж… в конечном итоге он решил, что все мы ему смертельно надоели, и теперь делает нам ручкой. Поговаривают, что он теперь будет преподавателем у студентов-журналистов в Индии! Не завидую этим ребятам! Уж что-что, а все свои дурные привычки Терри привьет им в первую очередь. Что еще сказать? Мне жаль, мне безумно жаль, что он уходит. Так что давайте разложим этот дешевенький торт по бумажным тарелочкам, поднимем наши пластиковые стаканчики и скажем: «Катись к чертовой матери, Терри, без тебя воздух будет чище!»

— Ура! Терри! Ура! — грянули в один голос присутствующие.

Терри терпеливо переждал овацию, а потом произнес ответное слово:

— Из Йеля я вынес одно очень важное правило, которому стараюсь всегда следовать в жизни: будь краток, людям это нравится. Как сказано в одной умной книжке, братия, время уже коротко! Поэтому я приложу все силы к тому, чтобы не утомить вас длинным рассказом о том, как я всех вас люблю и как мне вас будет не хватать. Тем более что это было бы неправдой! Я вылетаю в Дели уже сегодня ночью. Так что скажу просто: здесь я был счастлив и всегда с гордостью буду все это вспоминать!

В редакторской грянули оглушительные аплодисменты. Эми Вудстайн удостоила Терри поцелуем в щеку, хотя в душе только радовалась его уходу. Уилл поковырял пластиковой вилкой торт, а потом решительно подошел к Уолтону, пожал ему руку и пожелал удачи.

Упоминание Уолтоном Йельского университета заставило его вернуться к компьютеру и заняться поисками онлайн-форума, на который они с Тишей и Томом наткнулись за полчаса до того, как в квартиру с пистолетом ворвался человек в бейсболке.

Наконец он нашел то, что искал. Уилл вызвал на экран старую фотографию и первым же делом отыскал на ней лицо отца. Затем еще раз посмотрел на Макдугала, после чего принялся методично изучать остальные лица…

В какой-то момент ему пришлось воспользоваться функцией увеличения изображения. Ну конечно… Вот он, во втором ряду, четвертый слева от Макдугала. Длинные волосы, настоящий хиппи… Узнать человека с такой прической трудно. Неудивительно, что в первый раз он даже не задержался на его физиономии взглядом. Но если приглядеться… Вот она, фирменная ухмылочка Теренса Уолтона.

Уилл вдруг вздрогнул, припомнив слова, только что сорвавшиеся с уст Терри; «Как сказано в одной умной книжке, братия, время уже коротко». Где-то он это слышал… Господи, да ведь это же было одно из мобильных посланий загадочного отправителя! Строчка из первого послания апостола Павла к коринфянам!

Уилл усмехнулся. Как там сказал про него Харден? Он успел потрудиться во всех мыслимых журналистских амплуа и даже вел колонку кроссвордов? И сам же их придумывал?

— Черт возьми… — пробормотал Уилл. — Да ведь это же он!

Один из первых последователей учения Церкви Воскрешенного Христа, набивший себе руку на газетных шарадах. Уолтону все было известно. И он хотел передать это знание Уиллу. Но боялся. До смерти боялся разоблачения. Он-то уж отлично знал, что если Апостол и его боевики почуют неладное, они без колебаний размажут его по стенке. Потому и шифровался…

Но почему он сделал получателем именно Уилла? Почему именно его? А не потому ли, что Уилл написал об убийствах Макрея и Бакстера? Терри знал, что его коллега волею случая подобрался к разгадке великой тайны. И подталкивал его в спину, чтобы тот копал дальше, не останавливался. Потому-то Терри и выкрал его блокнот — ему нужно было понять, как далеко Уилл продвинулся в своем расследовании.

Уиллу вдруг вспомнилось, как Терри подначивал его после того, как статья о Макрее была вынесена на первую полосу: «Позволю напомнить тебе поговорку, являющуюся бичом всех новичков бильярда, — один шар закатить несложно, сложно выдать серию!» Эти слова задели Уилла за живое, но только теперь он понял, что этими словами Терри наставил его на путь истинный. Именно после этого Уилл написал про Бакстера. Кстати, о Бакстере. Командировка Уилла была незапланированной. Харден сказал тогда, что предложил съездить Уолтону, но «старая лиса на ходу придумал уважительную причину, чтобы отвертеться, и, в свою очередь, ткнул пальцем в тебя, Уилл, так что в дорогу».

И не Терри ли положил на стол Уиллу тот пригласительный билет в Центр Джевитса на благотворительный вечер Церкви Воскрешенного Христа?

Надо прямо спросить его об этом. Сейчас же!

Уилл повернулся и наткнулся на пустой стол Уолтона.

— Эми, а куда подевался Терри?

— Уехал уже! Ты заснул там, что ли?

Опоздал! Уилл сгорбился в кресле. А он так хотел поблагодарить Уолтона за помощь… У него к нему была тысяча вопросов… Но ему больше не представится возможности их задать.

— Жалко… — пробормотал он, потерянно глядя на идеально чистый стол Терри. — Я с ним так и не попрощался.

— Да, Уилл, ты известная скотина. Взлетел, возгордился. Впрочем, погоди! Он же тут всем презенты оставил. Мне вот книгу подарил, смотри!

Уилл прочитал на корешке: «Разрываясь между работой и семьей: проблемы и решения».

— Неужели он тебе ничего не оставил? Не может быть!

Уилл только сейчас заметил небольшой аккуратный сверток, лежавший на самом краешке его стола. Он сорвал обертку, под которой обнаружилась картонная коробочка, а в ней какая-то фигурка наподобие тех, что продаются в магазинах детских игрушек. Уилл вытащил ее из коробки и поставил на стол. Это была миниатюрная копия Атласа, украшавшего собой центральный вход одного из зданий Рокфеллеровского центра.

На дне коробки обнаружилась и записка. Уилл развернул ее.

«Древняя иудейская мудрость гласит: спасая жизнь одного человека, ты спасаешь все человечество. Я точно знаю, старина, что ты сделал первое. И почти уверен в том, что ты также сделал и второе. Удачи в дальнейшем. Твой Т».

Уилл подвинул статуэтку к краю стола, на котором он наконец решился устроить нечто вроде домашнего уголка. Он еще не был такой богатый и красочный, как, скажем, у Эми, но все же там стояли в рамках целых две фотографии. На одной была изображена Бет, на другой Уилл с матерью, рядом пустовало место для третьего снимка. Уилл уже решил, что это место для фотографии его сына, который еще не родился, но которого он уже очень любил.