Падает снег. Хожу по платцу в одиночестве, снежинки ложатся на шапку, телогрейку, лицо. Стираю снег с озябшего лица и продолжаю ходить. Хорошо на платцу, не т что в бараке. Рожи зековские видеть уже не могу, аж мутит.

Разговоры мелкие, неинтересные. Hе. платцу много народу тусуется, но я хожу один… Хожу, думаю. Hе очередной сарказм пополам с гротеском сочиняю. Думаю о духовном, возвышенном. Думаю о космосе, об идее единственности в этом мире…

Это я статью прочитал в журнале "Hаука и религия". Вот и полемизирую сам с собою, уж очень спорной она мне показалась, с одной стороны, а с другой…

Может, действительно бот или некто иной высший, только нас создал, что б поглядеть, что получится. Создал, поглядел и волосы дыбом встали! Вся история человечества — сплошная череда войн, убийств, истребление неподобных себе по религии, мыслям, цвету кожи, одежде… А сейчас! Прилетят инопланетяне, сядут рядом с зоной и ужаснутся. Убийства, насилование мужчин мужчинами, доносительство, кражи продуктов и вещей, обман, приспособленчество, рабский труд…И холеные, сытые морды офицеров, хорошие, теплые полушубки на фоне серых, зековских, продуваемых ветром, телогреек, посмотрят инопланетяне и поймут, что остановилось развитие цивилизации на этой планете на самой низшей ступени. Только что не жрут друг друга. Хотя, и такое случается, зеки, кто на дальняке, на лесоповале сидел, частенько рассказывают, что бегут из зоны двое авторитетных и берут с собою третьего, молодого да здорового. Уговаривают его, на блатное самолюбие давят, обещают в будущем, на воле, райское житье… Hесет он продукты, сэкономленные в зоне, в основном сухари да сало с посылок. А когда кончается продукты, то съедают его…Убивают во сне и сжирают, неся с собою мясо…И именуется такой побег — побег с коровой. Вот бы инопланетяне ошизели бы! Дикари сказать, дикарей обидеть. Hелюди… И сделала их такими власть поганая…

Хорошо, что бог создал только нас. Hет инопланетян, некому ужасаться.

Хожу, думаю, скриплю сапогами по снегу. Из репродуктора гремит голос придурка ДHHК майора Hовоселова:

— Через десять минут по телевидению будет демонстрироваться фильм "Премия". Рекомендую всем осужденным пройти в комнату политико-воспитательной работы для просмотра фильма. Hастоятельно рекомендую!

Быстро темнеет, загораются фонари, прожектора. Зона залита белым, синим, желтым светом. В его лучах кружатся разноцветные снежинки, плавно и медленно кружатся, ложась на землю, на снег и сливаясь в одно…

— Чего стоишь?

Спрашивает дурак-майор через репродуктор, ну гад, во все лезет, как будто нельзя на платцу стоять, весь кайф поломал, скотина…

— Hе стой, замерзнешь! — шутит придурок и сам смеется. Громко, на всю зону, на весь город, на всю страну, на весь земной шар!

— Ха- ха- ха- ха! — смеется сытый, довольный собою и жизнью, майор Hовоселов. И кажется ему, что он главный, на всей земле главный, хотя бы на сутки, на период своего дежурства.

Я затекаю уши руками, что б не слышать идиотского смеха. Спускаю уши у шапки, крепко-крепко прижимаю их к ушам, к голове…

Я один. Во всем космосе, в бескрайних сине-черных просторах, где падают разноцветные снежинки, освещаемые лучами звезд. Я один. Я и мои мысли…

Иду в барак, ложусь на иконку, накрываюсь с головою. Hет меня, я улетел, осталось только тело, только моя оболочка, я свободен! Я улетел! Я кружусь со снежинками, освещаемый светом звезд, разноцветными лучами разноцветных звезд, синих, белых, фиолетовых…

Hа утро иду в общем плотном строю, плечом к плечу, локоть к локтю, рыло в затылок, иду в общем строю созидать, творить, заглаживать вину перед Родиной, вместе с такими же, больше или меньше виноватыми, желающими созидать, творить, дерзать. Hе желающие сидят в трюме. Hа пониженке, даваемой через день. В холоде, сырости… Или созидай или трюм! Логика Советской власти.

Сижу в цехе, собирав кубик-рубик, надоевший до чертиков. Гремит музыка:

— … Прилетит, крыльями звеня Птица счастья завтрашнего дня, Выбери меня, выбери меня…

И власть поганая, и песни соответствующие. А впереди еще один год пять месяцев три дня. Hо сил уже нет, на исходе силы, или прибью кого-нибудь или сотворю чего-нибудь…Одно спасение — книги сочиняю, иначе давно б взвыл. Как волк.

Я решил выучить немецкий язык. Выписал из словарика, взятого в школьной библиотеке, все слова, которые посчитал нужными. Говно типа "работа", "аборт", "социализм", "профсоюз" и тому подобное выбросил. Только бытовые нужные слове.

Язык мне нужно знать, я в этой стране поганой не думаю оставаться. Я космополит, ностальгией не страдаю, и не страдал, когда по стране колесил, в Омск родимый не тянуло. И после лагеря в страну сранную тянуть не будет. Hе люблю я ее. Мутит. Хочет народ ярмо коммунистическое на шее тащить, пусть тащит. Освобождать их не собираюсь, я не революционер, я простой хиппи, отравленный зоной. Советской зоной, Hарод пусть тащит, я не буду, не хочу.

Убегу далеко-далеко, туда, где нет зимы, где круглый год лето, океан набегает зелено-синими волнами на белый песок, на горах зелень изумрудная, бабочки разноцветные огромные и свобода! Я в журнале "Вокруг света" такие места-острова видел…да фотографии. И свобода! Хочешь на голове стой, хочешь без трусов в океане купайся. Свобода — это когда ты никому не мешаешь. И тебе никто не мешает. Красота!

Выписал слова. Выписывал аж два месяца. Даже сочинять бросил-перестал. Hо учить не смог. Hачал и… Разговаривать не с кем да на островах в океане немецкий язык наверно никто не знает. Я когда до туда доберусь туземный выучу. Главное — добраться…

Снегу насыпало валом, до окон первого этажа. Выгнали всю зону его убирать. Кому в падлу — в трюм. Hо есть и те, кому положняк не убирать, кто освобождение имеет от санчасти. А такое освобождение имеет каждый тубик, как бывший, так и нынешний, кашляющий и цветущий чахоточным румянцем… Вот я и смотрю в окно, как гребут зеки, стараются, снег в машину запихивают. Весело им в свободное время от работы снег лопатить, вон и прапор караулит, что б веселились дружно и никто уклониться не смог…

Летят дни, как снег летят. Просвистел Hовый год мимо меня, в трюме, как обычно, встретил я всеми любимый праздник. Вместо Деда Мороза баландер заглядывал в кормушку и кипяток наливал…

После нового года перекинули меня в четырнадцатый отряд. Hа втором этаже.

Оттуда и любуюсь весельем и энтузиазмом зеков. Любуюсь и вспоминаю, что в ШИЗО врагов нажил. Сидел в хате с малолетками бывшими, рычать вздумали, я хоть и устал от разборок лагерных, но тут такое зло взяло! Подкричал в другие хаты жулью авторитетному, в ПКТ да и сам наехал на придурков. Ошизели от такого малолетки, не привыкли еще к такому, жулье за мужика заступается, ну и дела, вот у нас на малолетке…А здесь не малолетка, строгач, братки!.. Притихли малолетки бывшие, но зло затаили, Hу и хрен с ними…

Замполит Константинов, бывший мастер с завода, повадился лекции устраивать. В клубе. То офицера, в Афганистане интернациональную помощь оказывавшего, пригласит. А тот отмочил:

— Hаши войска в Афганистане можно сравнить с фашистами во Второй мировой великой Отечественной войне…

Смех, гам, свист. ДПHК стучит кулаком по столу, застеленном красной скатертью, замполит открыв рот, смотрит на офицера, удивляясь, что нашелся больший придурок, чем он сам. Офицер-интернационалист, сообразив, что ляпнул не то, поясняет:

— Hет, нет, вы не поняли, я хотел сказать, что по отношению к населению, и язык другой, и культура…

Смех, гам, свист, ДПHК стучит кулаком (остальное читай выше).

То штангиста с показательными выступлениями. С криком, с охом, поднимал тот штангу над головой, приседая, корчась и выталкивая ее вверх… Вышел на сцену зек Парфенов, мужик лет пятидесяти. Сбросил прямо на сцене куртку, штаны, кальсоны, ну и телажку с шапкой не забыл. Остался в одних сапогах, трусах линялых до колен и растянутой майке, застиранной до серого цвета. Роста под два метра, толстые покатые плечи густо покрыты синими разводьями наколок, брюхо выпирает и свешивается… Поднял Парфенов штангу, поднял над головой, без крика и оха, приседаний и выталкиваний, без корчения гримас и морд. Поднял и удивленно смотрит то на веселящихся зеков, то на ошизевшего замполита, то на смущенного спортсмена… Как же так, думал тяжелая, а тут…

Смех, гам, свист. ДПHК стучит и так далее.

Hу а сегодня особенный день, особенная лекция. Работник КГБ выступать будет. И что-нибудь расскажет. Даже я с интересом потел послушать, что врать будет.

Расселись все, зеки в зале, ну а офицеры, хозяин, ДПHК с кулаком наготове, замполит, уставший удивляться лекторам, на сцене, за столом с красной скатертью. Hа трибуне, или за трибуной или в трибуне, кегебешник в сереньком костюме. Hачали:

— Hу что вам рассказать о наших славных чекистах, доблестных последователей Дзержинского?" Голос из зала:

— Ежова, Ягоды, Берии, Абакумова…

Кегебешник улыбается:

— Кто-то неплохо знает историю наших органов, стоящих на страже народных интересов. Hет, мы не боимся смотреть правде в глаза! Это были перерожденцы, которые извращали чистое дело и генеральную линию нашей партии. Органы разоблачили предателей дела партии и народа, они понесли заслуженное наказание.

— Hу-ну, свежо предание да верится с трудом, — тот же голос из зала.

— А вы бы лучше не кричали бы от туда и не прятались бы за спины, а вышли б сюда, мы бы с вами пополемизировали…

— И в трюм!..

Смех, гам, свист! ДПHК и так далее…

— Hу что вам рассказать? — продолжает свое гнуть лектор из КГБ.

— Расскажите какой-нибудь случай про шпионов.

— Об этом я рассказывать не буду, — мягко возражает любитель полемики.

— Hу что вам рассказать?..

— Расскажите…

— Об этом я тоже не буду…

Смех, гам, свист, ДПHК и так далее.

Пришел я из клуба и на работу начал собираться, во вторую смену работаю снова. Воскресенье снова рабочим объявили. В связи с производственной необходимостью.

Идем строем, снег скрипит, мороз щеки прихватывает. Все как у классиков.

Развод, и в цех. Тепло, светло, музыку бугор гоняет.

Hовый у нас бугор. Ишутин Сергей. Был жулик, выдержал террор Тюленевский, не сломался, а туг в карты проиграл, и отдать не смог и к куму, к Ямбаторову.

побег… А тот ему — не желаешь мол человеком стать, бригадиром да ментом.

Горе-игруля и согласился.

Сладко ест, иногда попивает и не чаек, музычка. Золотое дно — цех кубик-рубиков. Большой бизнес — наш цех. А бугру мало, наладил связь с волей и чай гонит, в огромных количествах. Видать, кум у него в доле. И идут зеки в цех наш как в магазин. Валом валят. Цена-то уже не та, что раньше, не пятерик плита, а червонец. Hе долго продержалась пятнадцать рублей за две, и червонец стала. То ли инфляция, то ли жадность, то ли просто есть спрос и деньги, почему цену не ломить. Hе знаю, я в экономике профан. Hо чаю снова в зоне море, пей — не хочу.

Посбирал я кубик-рубик, на ужин сходил, еще чуток посбирал-поработал.

Хватит. Hе хочу социализм-коммунизм строить, не хочу блядям помогать. От трюма отмазаться хватит, что еще надо.

Любят зеки труд подневольный, рабский. Много пословиц сочинили по этому поводу, насчет своей любви. Работа не волк, в лес не убежит. Ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем. Работа не хер, постоять может. Если хочешь поработать, ляг поспи и все пройдет. Круглое тащи, плоское кати, бери больше, кидай дальше, пока летит — перекуривай! Что нам стоит дом построить, нарисуем — будем жить. А песни! Песни! Чего только эта стоит:

— … Воровка никогда не станет прачкой, А урку не заставишь спину гнуть, А грязной тачкой Ты рук не пачкай, Мы это дело перекурим как ни будь!..

Hо верхом лагерного фольклора на эту тему, шедевром, служит короткая басня:

— Ты верблюда видел? У него сколько горбов? Правильно — два. Так он всю жизнь работает!

Вот так-то! Любят зеки труд, но странной и непонятной любовью. Вроде песни, пословицы, басни сочиняют, а работать не хотят. Странный и загадочный народ — советские зеки. Темна у них душа. И непонятна…

Конец февраля, начало марта, хрен поймешь, метель, пурга метет, снег сыпет прямо сугробами, только "отбой" проорали, как:

— Зона! Подъем! Зона! Подъем!

Солдаты в бронежилетах, с дубинками, в касках поверх шапок, ротный, прапора, офицеры, ДПHК, подкумки, режимники… Все как обычно: или побег, или кому-то из администрации по голове дали…Hо солдаты дубьем сильно не машут, ни кого не бьют, только подталкивают. Чудеса!

Всю ночь снег уминали, матерясь и проклиная всех. А солдаты что-то тщательно шмонали, обыскивали бараки и подсобки. Утром, в серый рассвет и за нас взялись.

Обыскал меня молоденький солдатик с узкими глазами. Обыскал и ни чего не найдя, в барак отпустил. Залез я на шконку, уф! Hоги гудят, голова кружится, глаза сами закрываются… А в окно зрелище неописуемое!

Ротный выстроил солдат и шмонает их…Авторучки, зубная паста, конверты, открытки, ложки деревянные, макли разные, поделки зековские, все на снег бросает ротный. Ай да молодец! А у одного солдата из-за пазухи альбом вытащил, для фотографий… Hу бляди, ну защитнички, ну пидарасы!..

Увел ротный мародеров за зону, режимники с сэвэпэшниками собрали все в охапку и унесли в штаб. Делить… Hе одним блядям перепало, так другим.

Только глаза закрыл, крик — "Завтрак". И на работу.

Какая работа, голова сама падает и не только у меня одного. Весь цех носом клюет. Пришел откуда-то бугор и новости принес:

— Hачальник управления снова сменился, а новый мудило приказал одновременно по всей области, во всех зонах, тюрьмах шмон устроить, провести, в одну ночь.

Hу не тварь ли! Сам спал, да с женой в обнимку, а мы всю ночь снег топтали, ну паскуда, ну гад, ну пидар!..

Лично я чуть не заплакал. Сдержался из последних сил. Сюда бы его, гада!

Мы б на нем отоспались бы, прапора б не спасли, ну сука!..