Утро началось, как всегда паскудно. Юрий Иванович Безухов, известный в около-магазинных кругах по кличке Юрий-Граф, брел на подгибающихся ногах к источнику жизни — гастроному; Леонид Потапов трясся в общественном транспорте — троллейбусе, по пути к месту работы, а генерал-лейтенант милиции товарищ Сальников тупо разглядывал лопающийся от злости телефон. Хотелось разбить телефон об голову подследственного, но рядом находилась только любима жена, черти б ее забрали… Выпростав из-под ватного стеганного одеяла толстую волосатую руку, в страхе держащею все омское управление внутренних дел, грозный генерал поднял трубку.
— Товарищ генерал! ЧП! Страшное ЧП!!!
— Побег массовый из колонии малолеток? -
товарищ Сальников с трудом нашел силы съиронизировать, так как после вчерашнего ни ругаться, ни распекать дежурного по Управлению не было сил.
— Да разве бы я из-за такой ерунды позволил бы себе будить Вас, товарищ генерал-лейтенант! -
время было полдевятого, весь рабочий Омск уже добивал второй час пахотьбы, с вожделением ожидая часа открытия вино-водочно-жизненно необходимых точек досуга трудящихся.
— …Да ни в жисть! ЧП государственного масштаба! Пропал космонавт…
Подъезжая к зданию Управления (делимое пополам с КГБ), генерал уже был посвящен в подробности страшного происшествия. Летчик-космонавт, майор Заикин, срочно разыскивался командованием из Москвы, был требуем назад немедленно, а сам же не ночевал в гостинице…
— Может у какой бляди заночевал? -
выдвинул рабочую версию генерал.
— Стараемся, товарищ генерал-лейтенант, но…
Но где же он скотина, подцепить ее мог, в гостинице опрошены все с раннего утра, ни каких результатов, КГБ уже в курсе и только ждет удобного случая, как утереть нам нос — бойко докладывал помощник генерала, бравый Павел, участник всех генеральских безобразий. Одним словом — или голова в кустах или грудь в крестах…
Зарычав на постового, обматерив дежурного, хлопнув дверью собственного (пока) кабинета, генерал товарищ Сальников уселся грозовой тучей за полированный стол. По Управлению поползло — лютует…
По нервам и разбитой вчерашней пьянкой голове хлестнул звонок отдельно стоящего алого телефона. С ненавистью полоснув по нему взглядом и скрипнув зубами, товарищ Сальников взял трубку.
— Доброе утро, Иван Кириллович, долго спать изволите, а в городе черте что творится, космонавты среди белого дня пропадают, а город-то у нас режимный, закрытый, ну а ты, -
дальше пошла совершенно непереводимая ни на один язык игра слов, напрочь отрицаемая цензурой и нелюбимая самыми читаемыми массами в мире. Звонил председатель обкома. Первый. Он был Первым во всем…
По уху неприятно ударило резким звуком — на том конце провода бросили трубку. Из всей непереводимой игры слов генерал уловил и уяснил главное — если не найдет космонавта подчиненное ему Управление за 24 часа, дело переходит к соседям, с кем делят здание. Ну а насчет самого генерала…
— Вот сука, вчера вместе пили, а сегодня грозит и попрекает, одним словом — коммунист, бля! -
генерал припечатал кулаком кнопку звонка. В дверях замер секретарь.
— Разболтались! Хамлова ко мне и живо!..
Товарищ Хамлов, полковник милиции и начальник отдела Управления внутренних дел по расследованию особо опасных преступлений был совершенно никчемная личность, неудачник и половая, тряпка. Это из характеристики его жены. Брошенный как действительно половая тряпка на укрепление кадров милиции в деле борьбы с преступниками и укреплении социалистической дисциплины, товарищ Хамлов был великим почитателем Льва Гурова. И к большому сожалению опера Потапова, его непосредственным начальством.
— Вызывали, товарищ генерал-лейтенант милиции?
— Ты еще реверанс мне сделай, просфурсетка! Если партия тебя послала, думаешь я тебя послать не смогу?!
Непереводимая игра слов, ни в чем не уступающая виртуозности первого.
— Все понял, профурсетка?!..
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант милиции! Разрешите выполнять, товарищ генерал- лейтенант милиции?!..
— Пшел вон!
Леонид Потапов пил чай. За весь день, прошедший вчера и за всю ночь, что промчалась и растаяла без следа, ни каких происшествий по его ведомству не было, лишь мелочь, не достойная внимания маэстро…Мысли прервал звонок телефона.
— Потапов слушает.
— Ты наверно не то слушаешь, что нужно, Потапов!..
Пошел в жопу, это мысленно и мимо трубки, а в дырки:
— Что-нибудь случилось, товарищ полковник?
Ненавидимый начальник чуть не помер от злости:
— Немедленно ко мне, одна нога здесь, другая там!..
Аккуратно положив трубку, опер Потапов отхлебнул уже остывшего чаю и подмигнул подчиненной ему оперативной группе в составе трех человек (числящийся четвертым опером сын начальника Высшей школы милиции появлялся лишь 20 числа), не спускающей с него глаз и со смаком произнес:
— А не пошел бы ты в жопу! Пусть тебе Гуров ищет, что там у тебя случилось. Гоша, плесни мне горяченького.
— Леонид Николаевич, осерчает паскуда, пошли бы вы, проведали, что там у полковника приключилось, а?..
Потапов оглядел притихших оперов, укоризненно покачал головой — и ты, Гоша, со вздохом встал из-за стола. Впереди была длинная дорога по темным этажам Управления.
— Почему так долго, товарищ майор?
— Так пока чаю попил, то да се…
— Что?! Да вы понимаете, с кем разговариваете?!
— Да понимаю, понимаю, не пальцем деланный, только вот что я думаю, полковник, как херней маяться да Гуровым восхищаться, так и твои мозги сгодятся, ну а как уж что-то искать требуется, да и серьезное, так сразу о Потапове вспомнили. Если что по делу — говори, а метлой мести, воду в ступе толочь резону нет и времени нет, у меня два жмурика висят и разбой в амурском…
— Да… да… да…
— Да-да, че заладил, как попугай, будет базар или нет?
Полковник Хамлов захлопнул рот от столь неслыханной наглости подчиненного, выпрямился во весь свой рост (метр шестьдесят два, пиджак сорок четвертого размера, разряд по шахматам) и выкатив глаза, голубенько-линялые, как от детских штанишек пуговицы, запищал:
— Ты, в натуре, будет базар, будет, космонавт потерялся, а его срочно пахан в Москву кличет, а ты тут лепишь горбатого, ваньку валяешь! Сейчас же идем к генералу!…
И вновь дорожки зеленого цвета с красными полосами по бокам, полированные двери, стулья и конвойные, арестованные и свидетели, отличающиеся друг от друга лишь наличием охраны…
— Разрешите, товарищ генерал-лейтенант милиции?!
— Реверанс не забудь, профурсетка…
— Товарищ генерал-лейтенант милиции, начальник оперативной группы по тяжким преступлениям майор Потапов клятвенно заверил, что в течении суток найдет космонавта, живого или мертвого!
Генерал выкатил глаза и уставился на столь наглого опера. А Ленчик, поперхнувшись от столь наглой подставки, не нашелся сразу и лишь подмигнул генералу, как кирюхе, кенту закадычному. Генеральская челюсть плавно и неотвратимо отпала во всю ширь, раскрыв довольно таки объемную пасть. В кабинете воцарила тишина, за окном кружились снежинки, за дверью чуть слышно журчала вода. Комната отдыха, мелькнуло в голове у полковника. Ссыт кто-то, подумалось оперу. Лилька подмывается, с удовлетворением подумал генерал-лейтенант и возвратив челюсть на место, скомандовал:
— А ну, полковник, оставь-ка нас наедине с этим молодцом. Мы с ним пошепчемся…
Со стены генеральского кабинета на Потапова смотрел отчески и мудро Леонид Ильич, поблескивая из-под лохматых бровей глазками, вода перестала журчать, за окном по-прежнему падал снег. Мягкий, пушистый…
— Садись, майор. Как я понимаю по твоему нахальному подмигиванию — подставил тебя этот идиот?
— Есть немного, товарищ генерал.
— Ты это брось, мы не в армии. Звать меня Иван Кириллович, так и зови. Твоя фамилия у меня в кабинете часто мелькает, то ты этому болвану не угодил, то ты грабителей, убивших тетку Шнеермана, нашел и взял… Одним словом — известный опер. А поэтому будет тебе такой приказ — найти космонавта к завтрешнему утру. Найдешь — проси что хошь, что в моих силах — выполню, умру, но сделаю. Не найдешь — есть кипа рапортов этого партийного придурка, который в нашем милицейском деле ни хрена не смыслит. Ну а там уж как бог на душу положит. Понял — чем генерал сержанта донял?
— Понять-то я понял, да только за завтраки я искать не буду. Одно дело убийцы и грабители, другое дело космонавт.
— Как это не будешь?! Да я…
— Да знаю, знаю, Иван Кириллович, но меньше чем опером в районном угро ну что вы мне можете сделать? Ни хрена…
В кабинете установилась тишина. Генерал-лейтенант Иван Кириллович вновь демонстрировал свою великолепную пасть, дерзкий опер разглядывал кабинет. Когда обоим надоело, разговор продолжился.
— Значит так, пишите письмо в райисполком, мол так и так, в порядке исключения, учитывая ценность данного специалиста, тяжкие жизненно-квартирные условия и прочая галиматья, вы лучше меня знаете, просим выделить вне очереди трех комнатную квартиру майору милиции тов. Потапову. Подпись и печать.
— А ты наглец, братец…
— Ну а я самое позднее к завтрешнему утру предоставлю вам космонавта. Живого или мертвого.
— Наглец… Ну да ладно, что с тобой делать таким, не убивать же, времена не те… Найдешь космонавта, паскуду эту, будет тебе эта бумажка.
— Письмо вперед.
Генерал взвился:
— Да ты че, в натуре, мне, генералу не веришь?!
— Не верю.
Охреневший от дерзости опера генерал нажал кнопку и продиктовал появившемуся в кабинете секретарю требуемое письмо. Затем подышав на принесенную секретарем печать перегаром и поморщившись чему-то своему, шлепнул ее по бланку с заветными словами.
— Держи опер и помни наш уговор — к утру космонавт должен быть погружен в военный самолет номер борта 748 и отправлен самой быстрой скоростью в Москву.
— Бу сделано, Иван Кириллович…
— Да, самое главное чуть не позабыл. Что ты там болтал насчет живого, или мертвого? Наслышан я, наслышан об твоем умении искать пропажу, но заруби на своем носу — мне труп космонавта не нужен. Понял! Не нужен! Космонавт должен быть живой! Живехонек!! Выполнять приказ, товарищ майор!!!
Долго еще в ушах у Ленчика рев генеральский стоял, долго. Пока не пришел Леонид Потапов к себе в кабинет, к операм своим, и пока не началась работа.
У гастронома было уже многолюдно. Несчастье сплачивает, общность интересов и общая цель, так ясно и точно выраженная на заборе — "Наша цель коммунизм!", тоже сплачивают. Вот и стояли у гастронома единой толпой, сплоченной до не могу, артист кукольного театра и слесарь домоуправления, фотограф с ателье и грузчик рыбного магазина, грабитель Филя и охранник с завода, преподаватель научного коммунизма и строитель в спецовке, домохозяйка с синяком и учащийся ПТУ, студент кооперативного техникума и лейтенант внутренней службы, доцент и сварщик, уборщица и… Кого только не было в этот проклятый час, кто только не стоял в тесной толпе, кто только не дышал перегаром и не страдал головной болью по всей огромной стране, от Чукотки до Прибалтики, от Кушки до полуострова Ямал… Русские и грузины, чукчи и эстонцы, евреи и белорусы, корейцы и караимы, буряты и украинцы, даже стоял в заснеженной Москве один негр, только ни кому не было известно — свой ли негр, жертва империализма и происков ЦРУ, заславших на фестиваль своих шпионов, что б они трахали наших комсомолок… И рожали бы они в муках и на злобу толпе советских людей, черных малышей… Или же соратник по несчастью, в чьей стране также строится светлое будущее, а его прислали набираться опыта, вот он и набирается. Вся страна, в едином порыве, все как один, как в тяжкую годину, стояла плечом к плечу в толпе у гастронома, с вожделением ожидая желанного часа, когда распахнутся двери и каждый получит по… по… Нет, ни по жопе и ни по способностям, и даже ни по потребностям, не построен еще в отдельно взятой с бою у народа стране коммунизм, а потому приходится довольствоваться другой теорией — по одежке протягивай ножки или каждый пьет на сколько гребет… Кто-то купит одну красненькую, кто-то две, а кто-то и три…А как же исконно народный русский напиток водка? С одиннадцати, с одиннадцати часов, партия спасает народ от алкоголизма. Поэтому и не видно в толпах у гастрономов по всей стране партийного начальства, не стоит оно в очередях с вожделением, а просто опохмеляется в закрытых для народа кабинетах, оторвалось от народа, а ведь еще мудрый и вечно живой Владимир Ильич говаривал после чайка — мол будьте проще и народ к вам потянется, товарищи… И стоял, сжимая двугривенный по старому, двадцать копеек чеканки 1961 года, в потной и горячей руке герой наш не слишком положительный, Юрий Безухов, Юрка-граф, пот струился по лицу и телу, заливая глаза и смачивая грязное нижнее белье, ноги дрожали и подгибались, во рту чувствовался метал и еще какая-то гадость, голова разламывалась, в висках бухало, в ушах визжало, хотелось лечь потным лицом в грязный жесткий снег и умереть. Но Юрий знал — не дадут. Доброхоты вызовут спецмедслужбу и адские мучения будут увеличены до невероятнейших размеров. Холодный душ и тычки в бок от администрации, глупые вопросы врача и смех уже оживших собратьев по несчастью… Уж как-нибудь выстоять и попробовать со своим жалкий потным двугривенным год чеканки 1961, войти в долю и получить четверть стакана мутной, красно-черной жидкости, с мерзейшим запахом, с хрустящим чем-то на зубах, вызывающим стойкий рвотный рефлекс, но если побороть рефлекс и закусить снегом, грязным, провонявшим всеми омскими заводами снегом, и пропихнуть комок вниз, к пустому желудку, ссохшемуся от ненадобности и невостребованности, то где-то через полчаса наступит, нет, не облегчение, тут нужен минимум стакан, да где его взять, а просто немного легче станет дышать, и самое главное — голова станет соображать, где же найти остальное, остальные три четверти стакана, как минимум… Столь нужные для дальнейшего существования… Столь громко и самозвано назвавшееся вином…
"Алжирское" ни разу не видевшее Африки, "Южное" ни разу не видевшее юга, "Рубин" проклятый, не имеющий ни чего общего с рубином, "Дар степей", "Солнцедар", "Волжское", "Аромат степи", "Плодово-ягодное", прозванное в народе "плодово-выгодное" все эти гратиешти, кызылхуны, памиры и цертели… Пойло, метко прозванное в народе тошниловкой, вырви-глазом, бормотухой, чернилами… Господи, взгляни на муки наши тяжкие, за что, за что такие муки, пошли избавление и облегчение, господи, да услышь наконец-то наши мольбы слезные, плач наш всенародный…
— Привет Юрка! Сколько имеешь?
Незнакомое лицо со следами страданий, опухшее, поцарапанное, серо-сизое… Юрий с трудом вынул руку из кармана и показал на распахнутой так беззащитно ладони нагретый двугривенный.
— Не густо, но на безрыбье и повар сгодится. Давай.
Двадцать копеек начали свой тернистый путь, двери распахнулись, толпа ринулась как в семнадцатом, кто-то охнул, какой-то пенсионер осел на снег, на грязный, заплеванный, затоптанный снег, держась за грудь, резко запахло мочой, кто-то хохотнул, кто-то матернулся, вспомнив разом и Брежнева и мать, и свою, и его, и окружающих…
— Че пихаешься, сука!..
— Бля буду, ты. тут не отсвечивал!..
— Осторожнее товарищ, я инвалид…
— Волк тебе блядь товарищ!..
— Дома сиди, раз инвалид!..
Господи, господи, скорей бы… Ноги подгибаются и мелкой дрожью трясутся, вот и рожа эта, лицо незнакомое, но желанное, уже держит в руке, победно, над головой, как знамя, наше знамя, флаг падших и побежденных сильной страной… О, боже! с ним еще четыре, пять да нас двое, колхоз… Юрий горестно склонил голову и начал высчитывать. Арифметика штука тонкая. Посудите сами — семь человек на 0,8 мутной жидкости, на "огнетушитель"… Вроде бы все просто, но…но один внес почти шестьдесят копеек, другой тридцать семь, а Юрий всего двугривенный… Вот и делите, если сможете, если хоть немного соображаете, но к этому еще учтите неспособность к математике расстроенной головы с утра…В связи с подорванным здоровьем и прочими факторами.
Как хорошо пахнет ящиками, в запахе гнили есть что-то романтическое, ностальгическое, Юрий прикрыл глаза, что б не слышать мерзейшие звуки — бульканье, отплевывание, подавленье рвоты и пропихивание, почти ощутимое физически пропихивание в утробу, в желудок, к воспаленной печени, сморщенным кишкам, к почкам…
— Держи, Юрок…
Обоими руками принял Юрий захватанный липкий стакан, граненый, с отколотым краешком… Хорошо пить последнему, пусть обделить могут, но зато ни кто не гонит, не подгоняет, все уже выпили, кто закурил, кто глаза прикрыл, кто кривится, борется, с рефлексом… Оглядел Юрий собутыльников, случайных сотоварищей, помятые все, потрепанные, жизнью побитые, как шубы молью, что же это они с нами делают, братья. Навернулась слеза и побежала по небритой, грязной щеке и упала на загаженный, захарканный, заблеванный снег…Юрий тянул момент, так как желал его и боялся… Невысокий мужичок в смешном вязанном колпаке потрепал по плечу:
— Выпей Юрок, легче будет…Выпей.
Обоими руками сжимал стакан Юрий, поднося к губам и стараясь не вдохнуть мерзейший запах, от которого все внутри переворачивается и выворачивается, выплескивает наружу, всю боль, всю тяжесть души… И залпом, как в холодную воду, как в омут, как в прорубь, как в люк десантного самолета… Ох!.. Сжалось горло, в стакане четверть, но не пускает горло, сжалось, как ребенок от окрика, затаились мужики-сотоварищи, не дышат, важный момент настал, не спугнуть, не повредить… С усилием пропихнул Юрий чуть дальше и провалилось, покатилось холодным комом куда-то вниз, не смачивая еще и не давая эффекта, просто покатилось, упало…
— Снежку, Юрок, снежку хапни!..
Участие тронуло, Юрий слепо нашарил предлагаемое и запихнул в рот. Все… Уже не вырвется, назад пути нет. И тихонько, тихонько затеплело в желудке иссохшем, червячок жизни зашевелился, еще не ожил, но уже и не помирает, и гадость эта, названием "вино", не плещется па внутренностям, не грозится вырваться, не ищет выхода…
— Ты его туда, а оно оттуда!..
— Причастился Юрок!..
— Ну что, полегче стало, жить-то!..
Широко распахнув глаза, сквозь слезы, увидел Юрий грязно-голубое небо с темными низко висящими тучами и редко падающий снег, чуть было холодно и зябко, мокрое белье холодило, потрепанное пальто не грело, дырявые полусапожки с разъехавшимися "молниями" плохо держали тепло, но в остальном все было не так уж плохо… Не вдалеке стоял ярко-покрашенный щит со словами — "СССР оплот счастья и мира всех народов!" Впереди была жизнь…
— Значит так, Гоша, едешь в гостиницу, опрашиваешь всех, кто вчера работал, в том числе и проституток.
— У нас в стране нет проституции, Леонид Иванович.
— Заткнись, когда первый раз поймаешь триппер, тогда и поймешь, есть или нет, да, не забудь — найди ментов, кто там вчера дежурил и тщательно опроси. Все понял?
— Все, я побежал.
— Счастливо. Сергей, ты садись на телефон и все больницы, морги, вытрезвители. И не только установочные данные, но и портрет. Подробнейший. Можешь пугать чем и кем угодно. Вопросы есть?
— Нет. Сесть у соседей? Я побежал…
— Вперед. Ну а ты Вовчик, как самый умный и въедливый, поедешь в кабак и попробуешь нащупать хоть что-то. Я общий контроль и связь. Начали, Вовчик.
Ну а теперь, когда всех разогнал и пристроил, вот теперь и основная работа. Это. Гурову-падле хорошо в кино да в книжке, ну а в жизни все не так. Письмо в райисполком отвез, его зарегистрировали, с этим все в порядке. Дальше, если этот мудак просто замерз где-то или убили его, твари какие-нибудь, то не видать ему квартиры новой, как своих ушей. Значит задача номер один — найти живого космонавта. А космонавта найти не просто. Ну уж в этом деле он целую стаю собак, сожрал, чукче на упряжку хватит… Значит нужно позвонить в центральный вытрезвитель, там у него начальником должник по гроб жизни работает, компромат в надежном месте схован, во век не найти… Ну а потом пусть они там в Москве с моим космонавтом и разбираются, сам назвался груздем, а я че, я ни че, назвался космонавтом и все.
— Привет Миша, это Ленчик.
— Сколько лет, сколько зим! Что это нашего Ленчика не видно, не слышно? Куда пропал, что не заезжаешь?..
— Дела, дела, дела идут — контора пишет… Ты вот что, Мишаня, как только если интересный кадр сегодня иди ночью прибудет, ты мне звякни, я весь день у себя буду.
— Желательно со стажем и вусмерть?
— Молоток, с ходу хватаешь, как щука. Но мне нужен фраер, чистый кадр, а не блатота… Правильно понял, звякнешь?
— Конечно, какой базар-вокзал, начальник, все будет путем, все тип-топ и в дамки!
— Ну так давай, шевелись, привет!
— Привет!
Ну этот не упустит, если подобающий клиент появится, все будет о, кей. Ну а теперь еще мозгами раскинуть… Кто бы мог помочь в этом столь трудном деле, столь хлопотном?..
— Алло? левобережный отдел милиции?
— Да!..
Ну и голосу дежурного, видать не просыхает…
— Это майор Потапов, из ОУГРО, живо мне начальника Шехера.
Начальник левобережного отдела милиции капитан Шехер Вадим Яковлевич был большой любитель нарушать социалистическую законность, а потому и был назначен на толь трудный и неблагодарный пост. В бытность свою, товарищ Шехер, еще недавно бывший майором и работавший в Первомайском отделе милиции, то есть почти в самом центре города Омска, избил сына директора ЦУМа, товарища Цукермана и как оказалось, папа был другом начальника УВД… Начальника Шехера… Кто же знал, у этого мерзавца на лбу не написано, чей он сын, паспорта у него не было, а напившись в ресторане, голыми скакать по залу стали… Вот и пришлось власть употребить… Другого бы за сынка-то в область перебросили, а Шехера лишь на Левобережье, укреплять законность и так далее. Дядя у него в обкоме партии, хе-хе, не самый главный, но и не последний. Только звезду и потерял… Цукерман, он и в Африке Цукерман, за то влили ему как! ремнями… вся срака в гербах советских была, ха-ха-ха-ха!..
— Товарищ капитан, какой-то Потапов из городского угро беспокоит…
— Алло, Ленчик, это ты или двойник?
— а ты все шутник, все шутишь и смеешься?..
— Да что со мной случится. Ну а тебе что понадобилось в наших богом и начальством забытых краях? Очень интересно…
— Ориентировки еще не было, да может и не будет, я тебе по секрету, ищу я тут космонавта одного, настоящего, не кличка, пропал вчера, так его бить не надо, а сразу ко мне звонить и я примчусь.
— А он че, выпивает? Если к нам может попасть, а иначе как мы его поймаем?..
— Он паскуда не то что выпивает, он наверно еще ни разу не просыхал, как первый раз вмазал. Одним словом — бдительность и сразу мне звонок. А за мной не заржавеет. Лады?
— Лады.
Ну и хорошо, если че эта гнида и поймает, то точно не позвонит, но зато у него там болтун на болтуне и болтуном подгоняет…
Так я тебе и позвонил, вот уж хрен! Такой козырь выпадает не часто, тут если самому космонавта доставить пред ясные очи начальства, то можно и назад, а то и в Управление!.
— Дежурный! Тревога! Весь наличный состав ко мне в кабинет!..
— Есть тревога!