Л. Ф. Прусьян,

гвардии подполковник в отставке

ЗАКАЗ ФРОНТА

Будучи сотрудником редакции газеты Ленинградского фронта «На страже Родины», я часто бывал на предприятиях блокадного города, нередко приезжал и на завод имени Карла Маркса, где осваивался выпуск боевых реактивных установок. Мне довелось быть очевидцем героического труда карломарксовцев.

…Евгений Мышкин заканчивал смену. В те блокадные дни она длилась одиннадцать часов.

На своем огромном расточном станке Мышкин выполнял тончайшие, ювелирные работы. Ни минуты отдыха, весь в напряжении. Неожиданно к станку подошел мастер. По его стремительной походке, озабоченному взгляду Мышкин догадался… Да, так и есть — поступил новый, срочный заказ.

— Понимаешь, некому поручить.

— Фронтовой?

— Ну конечно.

Евгений больше ни о чем не спрашивал. Фронтовой заказ! В те дни, когда враг стоял у стен Ленинграда, эти слова обрели магическое свойство. Казалось, человек валится от усталости. Но откуда-то берутся силы, расправляются плечи. И в руках — быстрота, злость.

Мышкин совсем не богатырь, щуплый, невысокий. Да и голод наложил отпечаток — щеки впали, синева под глазами. Пришлось ему изрядно повозиться: работа незнакомая, сложная. Закончил под утро. И тут узнал: поступила новая партия деталей с припиской «Сделать немедленно».

У мастера язык не поворачивается. Растерянно смотрит на расточника.

— Давайте детали, — тихо говорит Мышкин.

— Отдохни малость, ты ведь устал.

— Не очень.

Качаясь, пошел к станку.

Больше суток проработал он без сна, без отдыха. А потом, подстелив ватник, свалился тут же у станка — скоро ведь опять заступать на смену.

Не знал тогда Евгений Мышкин (ныне кавалер ордена Ленина), что обтачивал он части нового оружия, которое народ вскоре с нежностью назовет «катюшей». И что при одном лишь упоминании этого простого русского имени фашистов будет бросать в дрожь и трепет.

До войны Ленинградский завод имени Карла Маркса изготовлял текстильные машины. Самая что ни на есть мирная продукция. Из тканей, сотканных на карло-марксовских машинах, шили красивые платья и костюмы, делали уйму других полезных вещей.

Но вот началась война. Первые же ее дни вписали в облик и характер заводского коллектива новые черты: собранность, решительность во всем.

Удивительно быстро перестроился завод на военный лад.

Фронту нужно оружие. Разрабатывается новая технология, изготовляется инструмент, перестраиваются станки.

Сроки фантастические: сегодня — заказ, завтра — сделай. Производство минометов освоили за месяц. В июле получили задание, а в августе более ста карло-марксовских минометов уже вели огонь по фашистам. В октябре сорок первого боролись за выпуск ста тысяч снарядов. Сто тысяч ударов по врагу!

Изготовляли мины, замки к пулемету «максим», части для танков КВ. Делали все, что могли, для фронта, для разгрома врага.

Новый правительственный заказ был окружен глубокой тайной. В приказах по заводу, в телефонных перепалках начальников цехов стали упоминаться «коробки». Мало кто знал, что это реактивные установки БМ-13.

В цех въезжали новенькие грузовики странного вида — без кузовов. Их доставляли с Большой земли через Ладогу, а порой самолетами. Не все доходили: на Дороге жизни настигали их вражеские бомбы, а иные проваливались под лед.

Как только машины прибывали, немедленно начиналась работа.

Вместе с «грузовиком» поступал пульт управления (артиллерийская часть). Все остальное делал завод.

Первыми вступали в дело сварщики. Они укрепляли шасси, придавали им жесткость, готовили рамы, на которых должны были монтироваться реактивные установки.

Рама должна быть необыкновенной прочности. При выстреле отдача огромной силы может перевернуть машину. Рама должна выдержать.

На долю работников кузнечно-сварочного цеха выпали изрядные хлопоты и сложности в создании нового оружия.

Начальника этого цеха П. В. Камнева директор завода полушутя-полусерьезно спросил:

— Петр Владимирович, умеете токарный станок отличить от фрезерного?

Камнев умел. Он неплохо разбирался в станках, был знаком с механической обработкой любезного его сердцу металла. Впрочем, директор об этом знал. И уже без улыбки, очень серьезно, очень твердо сказал:

— Придется вам оставить свой цех. Возглавите производство снарядов.

Камневу подчинили несколько механических цехов. Кривая выпуска снарядов неуклонно рвалась вверх.

Но вот заместитель командующего Ленинградским фронтом появился в кабинете директора, и впервые на заводе прозвучало это слово — «коробки». В тот же день, к великой радости сварщиков, кузнецов, штамповщиков, жестянщиков, Камнев был возвращен в свой цех.

Питомец Ленинградского политехнического института Петр Камнев начал свою трудовую жизнь в 1931 году на Ижорском заводе мастером участка прессов в 5 тысяч тонн, в то время крупнейших.

Как-то пригласили его в один из ленинградских вузов заменить заболевшего преподавателя — вести курс по обработке металла давлением, дело хорошо знакомое, любимое. Увлекся преподаванием, научной работой.

Камневу не было еще тридцати, когда он заведовал кафедрой. И вдруг, к удивлению коллег, преуспевающий молодой ученый покинул институт. Он отчетливо понял: ему не хватает инженерной практики. Наука о металле, которой Камнев посвятил себя, мертва без производства.

Забегая вперед, скажем, что впоследствии Петр Владимирович вернулся в науку. Ныне на его счету 245 печатных трудов. Свыше двух десятилетий возглавляет профессор П. В. Камнев кафедры и одиннадцать лет является бессменным председателем Ленинградского областного научно-технического общества машиностроителей.

А тогда, в 1936 году, он поступил на завод имени Карла Маркса и с головой окунулся в мир прессов и паровых молотов. Еще через два года о кузнечно-сварочном цехе, которым заведовал Камнев, узнал весь Ленинград. Это был первый в городе стахановский цех.

Когда началась война, дружный коллектив цеха вдвое поднял и без того высокую выработку.

Участок шарниров штамповал мины. Казалось, все выжимали из штамповочных молотов. Молодая работница Анна Смирнова предложила перестроить работу. Бригадир засомневался:

— Да ты мне молот сломаешь.

Но Анна сломала не молот, а старые нормы. В тот день, когда она дала рекордную выработку, подручным у нее был… П. В. Камнев. Вскоре весь участок стал работать по методу Смирновой и давать в четыре раза больше мин, чем раньше.

Камнев строг. Но зато как умеет поддержать новатора, создать условия для плодотворного труда! Особенно оценили рабочие заботу начальника об их блокадном быте, питании. Это было так важно в те дни, когда смерть ходила по пятам.

Вот почему радовались в цехе возвращению Камнева, когда началась работа над рамами для «коробок».

…Сразу же возникли крупные неприятности. Боевые машины еще не доходили до своих частей, а уже лопались сварные швы рамы. Не выдерживали пересеченной местности, рытвин, ухабов — не по зеркальной глади асфальта приходилось ездить.

Страшно было подумать, что будет, если с такими рамами «катюша» поведет огонь.

Камнев потерял покой. Поручалась ведь эта работа лучшим сварщикам. Еще и еще раз все выверил. Стало ясно: нельзя вести сварку обычным электродом. А каким надо? Если бы провести опыты, испробовать то, другое. Но на это совсем нет времени.

Вспомнил Петр Владимирович своего давнего знакомого, ученого, большого знатока сварки. С замиранием сердца набирал телефонный номер. Встреча состоялась, Константин Васильевич Петрань оказался в осажденном городе. Он предложил вести сварку особым марганцево-молибденовым электродом.

Да, это то, что нужно. Но возникли новые трудности. Работа эта требовала совершенно иных приемов и режимов, чем те, к которым привыкли в цехе. Даже таким корифеям сварочного дела, как высококвалифицированный сварщик завода К. Линкольн, пришлось переучиваться. Сварщик Линкольн тогда совершил поистине трудовой подвиг: в считанные дни он добился того, на что по технологии полагалось не один месяц. Давая продукцию и на ходу обучаясь, достиг виртуозности. Будто всю жизнь работал с этим капризным незнакомцем — электродом ОММ-55. Учился сам и учил молодых сварщиц. С его помощью спокойная, вдумчивая Екатерина Смирнова и маленькая, ершистая Надежда Губанова превосходно освоили сварку рам.

Сварщикам приходилось работать при очень высокой температуре. Мастера — парторг цеха Григорий Антонович Быстров и Михаил Михайлович Леонов — много сделали для того, чтобы создать нормальные условия рабочим, облегчить их труд.

Нередко к сварщикам присоединялась Валентина Герасимова — диспетчер цеха. Она оказалась способной ученицей Линкольна.

Бывало, сразу 15–20 «грузовиков» заполняли пролеты тринадцатого корпуса. Тогда непрерывно, днем и ночью, сверкали пламенем сварочные аппараты.

Много дел было кузнецам. А еще больше — жестянщикам. Они изготовляли из железных листов ящики для аккумуляторов, угольники, запасные части. Запевалой у них в работе был Иван Иванович Фадеев — никому за ним не угнаться.

Ответственные детали — подъемный винт, корпус прицела, «пяту» — поручено изготовлять токарям. Но работать кому? В мастерских сплошь мальчишки, девчонки, вчерашние домохозяйки. Совсем недавно они не знали, как и подступиться к станку. Приходилось скамейки подставлять юным рабочим, чтобы смогли дотянуться до суппорта.

Но вскоре они станут уверенными мастерами. В четырнадцать мальчишеских лет придет трудовая слава к Вале Лукину. Станет незаменимым пятнадцатилетний Володя Воронович: он научится работать на токарном, строгальном, фрезерном, зуборезном и долбежном станках. Женщины в совершенстве овладеют специальностями, которые до войны считались мужскими, «слабый пол» к ним не допускался. Молодежная бригада токарей комсомолки Татьяны Серовой завоюет первенство в городе. Милые, славные труженицы, неувядаемы ваши свершения в блокадных буднях!

Но тогда, когда начиналась работа над «катюшей», выручала старая гвардия — те немногие, которых не отправили с завода. Когда они настаивали, чтобы их отпустили в действующую армию, им отвечали: «Здесь тоже фронт. Кому-то надо делать оружие».

Токарь Иван Колодкин обрабатывал подъемный механизм. За эту часть всегда был спокоен старший мастер Анатолий Александрович Балясников.

— Иван умрет, но не покинет пост, — говорил он.

Из цеха Колодкин не уйдет, пока все, что нужно, не сделает. Сколько бы для этого ни пришлось простоять у станка.

Работает он удивительно быстро. Ну, а качество? Тут уж говорить не приходится. Сотни тысяч деталей вышли из рук Колодкина, и все их отличает чистота отделки.

Блокада подкосила Ивана. Не так уж он широк в плечах, не так осанист. Худущий, от этого кажется еще выше. Однако и теперь красив в работе. Руки движутся плавно, точно — ни лишнего жеста, ни суеты.

Пройдут годы, имя рабочего-коммуниста Ивана Колодкина будет окружено ореолом почета. На груди засверкает орден Ленина, его изберут депутатом Ленсовета, десятки его учеников продолжат славу учителя.

Но уже в годы блокады (да еще и до войны) был он в ряду самых искусных токарей завода. Уже тогда вносил поправки в расчеты конструкторов, разрабатывал свою технологию. Станок его был своеобразной лабораторией всего нового на заводе.

Неоценимый вклад в изготовление «катюш» внес и другой беззаветный умелец — токарь Иван Сергеевич Васильев.

На испытании первых заводских «катюш» присутствовал начальник заводского ОТК Иван Григорьевич Куриленко. Вернулся сияющий:

— Сказка!

Детали для реактивных установок делали во многих цехах, в сущности не зная их назначения. А собирали «коробки» в обстановке строжайшей секретности в девятнадцатом корпусе. Доступ туда имели немногие.

Тут самое время сказать о человеке, в чьи руки вверен был выпуск нового, страшного для врагов оружия.

Безраздельно хозяйничал в девятнадцатом корпусе Василий Сергеевич Мусолин.

Почему пал на него выбор?

На заводе немало было прекрасных командиров производства, среди них более эрудированные, лучше подготовленные, чем Мусолин. Но, пожалуй, не было более организованного, более настойчивого, целеустремленного.

Поступил Василий Мусолин на завод в 1930 году, после демобилизации из Военно-Морского Флота. В новом слесаре нетрудно было узнать недавнего моряка: бушлат, брюки клеш, из-под выреза рубашки выглядывает тельняшка. И во всем этакая спокойная уверенность человека, крепко стоящего на ногах, закаленного в штормах, обветренного свирепыми норд-вестами.

Придя на завод, Мусолин участвовал в сборке первых прядильных машин. Горячие были дни. Многое не ладилось — дело новое. Детали приходилось подпиливать, подшабривать, подгонять: не соединялись. Работали сборщики до тех пор, пока ноги держали. Потом тут же в цехе немного поспят — и снова за работу. Все они были молодыми, крепкими, здоровыми парнями. Выносливее всех — Мусолин. Была в нем какая-то внутренняя собранность, упорство в труде.

— Флотская хватка, — с одобрением говорили товарищи.

Через два года Василий Сергеевич стал старшим мастером сборки. А еще через несколько лет возглавил цех.

Когда осенью 1942 года завод получил сверхсрочный заказ Военного совета Ленинградского фронта изготовить свыше ста «коробок», те, кто был причастен к заказу, понимали, что предстоит большое сражение.

Под руководством Мусолина создается мощный объединенный механосборочный цех. В него вливаются крупнейшие на заводе первый и седьмой цехи, а также ремонтно-токарный и штамповочный. Отдел главного технолога завода временно становится отделом по подготовке производства объединенного цеха.

В эти дни трудились с особенным вдохновением.

Чудеса творил, монтируя балки, Михаил Бодров. Этот невысокий человек, с рыжей бородкой клином, объездил до войны десятки городов. Знаменитый монтажник устанавливал карломарксовские машины на многих текстильных фабриках страны.

Монтаж балок боевой установки требовал большой смекалки: не ладилось с подгонкой пазов. Что сделал Бодров? Выточил болванку вроде снаряда, по ней подгонял паз.

Пожилой сварщик Чистяков трудился с юношеским пылом. Их было немало, таких стариков. Некоторые уже числились на пенсии, но с первыми тревожными вестями с фронтов вернулись в родные цехи.

В эти дни совсем сбилась с ног верная помощница Мусолина комплектовщица Александра Балута. Увидел ее один из офицеров, прибывших за боевыми машинами, удивился:

— Что у вас здесь, детский сад?

Восемнадцатилетняя Саша, маленькая, худенькая, похожа была на девочку. А работала за двух-трех взрослых. Она знала путь каждой детали. Никому не даст покоя, пока не получит нужные для сборки части. И сама, выбиваясь из сил, тащила их на тележке в девятнадцатый корпус.

Заказ Военного совета фронта был выполнен досрочно. Карломарксовские «катюши» участвовали в исторических январских боях 1943 года под Ленинградом. Кольцо вражеской блокады было разорвано.

Завод занимался также «лечением» пострадавших «катюш». Они доставлялись прямо с поля боя — израненные, изувеченные.

Каким бы сложным ни был ремонт, он продолжался не более суток. Таков был строжайший приказ. Вместе с рабочими ремонтировали машины и сами воины-ракетчики. Порой прибывал новый экипаж: старый погиб в сражении.

Как-то во время ремонта раздался взрыв. Сварщика, который ставил заплату, отбросило взрывной волной. Оказалось, за броню завалились патроны, их не заметили.

У Мусолина появилась новая обязанность — осматривать все поступающие на ремонт машины. Однажды обнаружил в балке снаряд.

— Не могу принять.

Уехали. Где-то в лесу разрядили орудие.

Завершал ремонт маляр Петр Федорович Васильев — броня кабины, будто новая, сверкала свежей краской.

Тщательно укрытая чехлом грозная машина выезжала из заводских ворот и, набирая скорость, мчалась по Лесному проспекту. Скоро черно-фиолетовые разрывы ее залпов снова будут крушить врага.

Память воскрешает героические события тех дней, обстановку, в которой создавались «катюши». Эти страницы в биографии завода пропитаны порохом и дымом пожарищ, муками и кровью наших людей.

Боевое крещение завод получил в октябре сорок первого. Полутонная фашистская бомба упала на второй механический. Бомба фугасно-осколочная. Огромный корпус сразу был объят пламенем.

Всю ночь шла борьба с разъяренной огненной стихией. Водопровод уже не работал, воду брали из Невки, люди выстроились длинной цепочкой, передавая ведра из рук в руки. Смельчаки взбирались на пышущую жаром толевую крышу. Пожар отступил перед мужеством советских людей. Отстояли половину корпуса, спасли значительную часть оборудования, не дали пламени перекинуться на соседние здания.

Потом еще не раз завод подвергался бомбежкам и обстрелам. Только за одну ночь бойцы заводской команды МПВО обезвредили сорок фашистских зажигалок.

Погибали от бомб и снарядов, от голода. Как воины на боевом посту. Пробил снаряд стену, и упал у своего станка, обливаясь кровью, замечательный токарь Кириллов. Унесли умирающего товарища в медпункт и стиснув зубы продолжали работать. Токаря Петра Борисова недавно поздравляли с орденом Красной Звезды. Еще вчера из последних сил он обтачивал детали, а сегодня не пришел: по дороге на завод умер от истощения.

К тому времени, когда началось изготовление «катюш», карломарксовцы уже испытали первую лютую блокадную зиму. Не забылся день, когда полностью прекратилась подача электроэнергии, остановились станки, потухли вагранки и печи. Но те, кто держался на ногах, ежедневно приходили, как прежде, на завод. Грелись у огня, разведенного в жаровнях.

Потом жизнь стала возвращаться в обледенелые цехи. Ослабевшими руками запускали омертвелые станки. Карломарксовцы знали: чем больше дадут оружия, тем меньше фашистской нечисти останется на свете, тем скорей будет одержана победа. Изможденные, голодные, они находили в себе силы делать то, что казалось невмоготу сытым, хорошо отдохнувшим людям.

Ни голод, ни холод, ни обстрелы не сломили дух карломарксовцев. Вместе с осажденным городом они продолжали жить, бороться, ковать оружие. Они чувствовали себя воинами в своих цехах, заваленных ржавыми стружками, с забитыми досками окнами.

В годы войны к заводскому знамени рядом с орденом Ленина прикрепили второй орден — Трудового Красного Знамени. Высокое признание заслуг коллектива.

 

А. П. Константинов,

гвардии полковник в отставке

«КАТЮШИ» ВСЕХ СИСТЕМ

В книге Маршала Советского Союза В. И. Чуйкова «Конец третьего рейха» есть выражение: «„Катюши“ всех систем». Оно означает, что в гвардейских минометных частях в минувшую войну действовали установки не только родоначальницы нового оружия БМ-13, но и боевые машины с более тяжелым снарядом. Были такие установки и в частях Ленинградского фронта.

Блокировав город, гитлеровцы стремились постоянными бомбежками и артиллерийскими обстрелами, голодом и холодом сломить сопротивление его героических защитников.

Немецко-фашистское командование понимало, что будут предприняты все возможные меры, чтобы прорвать кольцо блокады. Оно поставило перед фашистскими войсками задачу удерживать занимаемые позиции. Враг закопался глубоко в землю. Подступы к населенным пунктам и узлам дорог враг покрыл густой сетью окопов, блиндажей, огневых точек.

В эти тяжелые для защитников города дни Военный совет Ленинградского фронта принимал действенные меры не только к активной обороне, но и к подготовке сил для взламывания гитлеровских укреплений блокадного кольца.

В октябре 1941 года инициативная конструкторская группа под руководством генерала С. М. Серебрякова начала разработку проекта тяжелой реактивной минометной установки БМ-28. В эту группу входил и я.

Генерал И. Н. Оглоблин (который являлся одновременно и уполномоченным Главного артиллерийского управления Красной Армии по Ленинграду) на заседании Военного совета Ленинградского фронта представил эскизный проект и доложил тактико-технические характеристики проектируемой установки. Военный совет одобрил нашу инициативу и принял решение изготовить партию тяжелых реактивных снарядов в количестве 200 штук, определив и предприятия, которым поручалось изготовление снарядов и установок.

При разработке проекта нами учитывались трудности со снабжением извне и то, что изготовление установок будет полностью осуществляться на предприятиях Ленинграда в условиях блокады. Мы стремились, чтобы производство узлов и сборка установок отличались простотой и не требовали применения дефицитных материалов и сложной технологической оснастки. Эти условия обеспечивали производство и выпуск установок М-28 в предельно короткие сроки.

Уже в ноябре 1941 года рабочие чертежи БМ-28 были переданы для изготовления: камер и сопловых блоков — на Машиностроительный завод имени В. И. Ленина, головных частей снарядов — на Металлический завод, а рам и тарных ящиков (которые служили и направляющими для схода мины) — на 3-ю Ленинградскую мебельную фабрику. Позднее к производству корпусов снарядов был подключен и завод «Большевик».

Отработкой состава порохового заряда по заданным баллистическим параметрам занимался большой знаток порохов инженер-подполковник И. А. Чирков.

Экономя время, к отработке порохового состава приступили, не дожидаясь окончания изготовления и поставки с заводов корпусов мин. Изготовили также камеры и сопловые блоки двигателя. Вместо штатных головных частей мины использовались корпуса обычных артиллерийских снарядов, приводимых к нужному весу инертными материалами. К донной части снаряда приваривался корпус камеры с сопловым блоком, и с помощью такого макета мины начали отработку порохового заряда.

Эта работа сильно затруднялась из-за отсутствия в Ленинграде ряда компонентов, нужных для создания пороха. Но опыт, а главное, желание победили все трудности — состав пороха под нужные баллистические параметры был создан.

Не менее сложно решался вопрос и со снаряжением головной части мины разрывным зарядом.

Для снаряжения одного боевого комплекта мин БМ-28 требовалось около 10 тонн тротила. Этого блокадный Ленинград позволить себе не мог. Имевшиеся запасы тротила предназначались для других целей. Его необходимо было заменить пусть менее стойким, но не дефицитным взрывчатым материалом.

Решение этой задачи Военный совет поручил одному из специальных химических институтов города. Проведя ряд исследований и опытов, специалисты института отработали рецептуру суррогатного взрывчатого вещества и технологию снаряжения головных частей мин.

Уже к апрелю 1942 года Ленинградский полигон получил для испытаний 10 полностью снаряженных тяжелых мин и две установки БМ-28. Из этого числа две мины сразу же подверглись испытаниям, которые подтвердили ожидаемую предельную дальность полета снарядов и их действие на местности. О результатах испытаний сообщили в штаб артиллерии фронта. Нам приказали оставшиеся 8 мин подготовить для демонстрации руководству фронта.

В один из апрельских дней 1942 года для ознакомления с устройством и действием вновь созданного оружия — тяжелых реактивных мин — прибыли члены Военного совета фронта, секретарь ЦК партии А. А. Жданов и другие ответственные командиры.

Залп с двух рам восемью минами на предельную дистанцию полета снарядов произвел внушительное впечатление на присутствующих, и они дали высокую оценку действию тяжелых реактивных снарядов. Приказано было срочно отработать таблицу стрельбы установки и готовиться к применению БМ-28 в боевых условиях, а начальнику штаба артиллерии выделить из состава частей фронта один минометный дивизион и придать его нам.

Для проведения дальнейших испытаний установки БМ-28 и подготовки ее к применению в боевых условиях была организована группа офицеров-специалистов из 16 человек, на которую была возложена подготовка и руководство боевыми операциями придаваемого ей минометного дивизиона. В состав этой группы вошли офицеры: автор этих строк (руководитель группы), П. П. Аполлонский, А. Н. Боев, И. И. Васин, В. К. Жарновецкий, И. Е. Здохненко, А. И. Колесников, С. Н. Минченко, Л. Н. Обожин, М. А. Соловцев, А. Д. Преснов, С. П. Туманов, Н. Т. Костыгов, К. А. Лебедев, А. П. Григоренко и Г. И. Суетин.

Так Военный совет Ленинградского фронта за очень короткий срок, не беспокоя Ставку, своими силами и средствами создал новое, чрезвычайно эффективное и грозное оружие, действие которого впоследствии высоко оценили войска.

Нелишне здесь напомнить, что, несмотря на огромную заботу и внимание, которые ГКО проявлял к вопросам организации снабжения осажденного города, полностью обеспечить Ленинград необходимым вооружением, материалами и продовольствием правительство в тех условиях не могло. Город, стянутый кольцом вражеской блокады, имел единственную отдушину — Ладожское озеро. Путь через Ладогу (зимой — по ледовой Дороге жизни, а в пору навигации — с помощью транспортных судов и барж) находился под постоянным огневым воздействием врага, который нещадно бомбил и обстреливал средства передвижения, следующие по Ладоге.

Для того чтобы обеспечить войска, оборонявшие город, боеприпасами и оружием, необходимо было наладить производство всего необходимого на месте. И это было сделано, несмотря на острую нехватку материалов, жесткий лимит на электроэнергию, транспорт, горючее, несмотря на голод, холод, обстрелы и бомбежки. Вся промышленность города-фронта имела четкий план производства предметов вооружения. Даже фабрики со специфическим профилем, такие как табачные и кондитерские, точили корпуса мин и снарядов. Мелкие кустарные предприятия (типа инвалидных артелей «Примус», «Напильник» и т. п.) изготавливали детали к автоматам, корпуса ручных гранат и другие военные изделия.

В самую тяжелую пору блокады города, страшную зиму 1941/42 года, ленинградская промышленность продолжала выпускать предметы вооружения и не только обеспечивала нужды Ленинградского фронта, но в ответственный период битвы за Москву даже отправила по воздуху ее защитникам полковые орудия и минометы.

Освоение и налаживание в суровых блокадных условиях производства тяжелых реактивных установок БМ-28 было одним из поистине героических подвигав тружеников блокадного Ленинграда.

Новые установки вскоре вступили в дело. В середине июля 1942 года генерал И. Н. Оглоблин и я, как руководитель подготовки дивизиона БМ-28, были вызваны в штаб командующего артиллерией фронта и ознакомлены с начатой там проработкой операции в Старо-Панове. Дивизиону БМ-28 была поставлена задача: из района расположения 42-й армии нанести огневой удар и уничтожить узел укрепленного района противника Старо-Паново. На этом участке немцы ближе всего подобрались к городу и из полевых орудий обстреливали цехи Кировского завода, портовые сооружения, улицы и площади Кировского района и Петергофское шоссе. Врага нужно было сбить с занимаемых им укрепленных позиций и потеснить подальше от города.

Получив от командующего артиллерией 42-й армии генерала М. С. Михалкина все указания и уточнив район расположения будущих огневых позиций батарей БМ-28, я вместе с офицерами дивизиона направился на место. Было решено огневые позиции расположить в овраге, проходящем по переднему краю обороны, правее Петергофского шоссе, юго-западнее больницы Фореля.

Место оказалось превосходным. Это был глубокий овраг, имеющий скрытые подходы от Петергофского шоссе, прикрытый с левого фланга насыпью железной дороги, фронтально расположенный в сторону противника. В стене обратного ската оврага были отрыты землянки для укрытия расчетов во время залпа и возможных обстрелов противником, а также для хранения боеприпасов. На каждой батарее отрыли глубокие ниши для установки рам минометов, подготовили данные для залпа по Старо-Панову. Выбор места огневой позиции играл решающую роль в успешной подготовке залпа гвардейских тяжелых минометов. Реактивные снаряды БМ-28 имели дальность полета всего 1600 м, поэтому, учитывая глубину накрытия цели, огневые позиции приходилось оборудовать в непосредственной близости от противника, а это требовало повышенной осторожности, маскировки и аккуратности в работе, так как малейшая оплошность могла привлечь внимание врага и провалить всю подготовку к залпу.

В ночь с 19 на 20 июля 1942 года начали доставлять на огневые позиции батарей рамы установок и ящики с минами. Транспортировка происходила в полной тишине, по заранее разработанным маршрутам, исключающим возникновение встречного движения.

Светлая июльская ленинградская ночь плохо скрывала цепочки солдат, переносивших на руках длинные, тяжелые ящики с минами и молча, без стука, плотно укладывавших их на рамы.

На батареях офицеры В. К. Жарновецкий, Л. Н. Обожин, А. Д. Преснов, П. П. Аполлонский, И. И. Васин, М. А. Соловцев руководили наводкой установок на цель и укладкой на рамы мин. Команды отдавались вполголоса. Люди работали быстро и слаженно — сказывалась упорная учеба на полигоне.

К 5 часам утра тяжелая физическая работа была закончена. Из укрытий к минам подведены запальные линии. Весь освободившийся личный состав батарей выведен из района огневых позиций и направлен в тыл дивизиона, который располагался в подвале здания больницы Фореля.

На огневых позициях оставались только офицеры, которые должны были осуществить последнюю перед залпом операцию: ввернуть взрыватели в головные части мин и, получив команду, с помощью подрывных машинок произвести залп.

Доложив по телефону командующему артиллерией о готовности дивизиона, я стал ждать дальнейших распоряжений.

Офицеры взяли на себя обязательства: ни одной оставшейся на рамах мины, все снаряды отправить к врагу! У каждого за голенища сапог были засунуты так называемые «макароны» из бездымного пороха, чтобы, если откажет электрозапал, поджечь воспламенитель заряда мины через сопло.

В практике боевых действий такие случаи отказа электрозапалов были, но с помощью «макарон» все мины отправлялись в расположение цели.

7 часов 30 минут. Ясное, безветренное июльское утро. Солнце уже поднялось довольно высоко, но легкий туман, как серебристый покров, еще висел над равниной и оврагом, укрывая нашу огневую позицию от наблюдателей врага. Стояла тишина. Где-то правее нас изредка звучали одиночные выстрелы — это, очевидно, вели «охоту» снайперы. Наблюдательный пункт дивизиона располагался на стыке двух батарей БМ-28, откуда мне было видно скрытное движение на батареях наших артиллеристов, которые должны были открыть огонь после залпа БМ-28, и постепенное накапливание в окопах пехоты, готовившейся к броску.

7 часов 45 минут. От командующего артиллерией получен приказ — ввернуть взрыватели! Теперь время тянулось еще медленнее. Нервы напряглись до предела. И как назло, немцы, точно что-то почуяв, начали обстрел района огневой позиции из батальонных минометов. К счастью, мины рвались с небольшим перелетом, за оврагом. Откуда-то из глубины обороны наша артиллерия открыла огонь по минометной батарее врага, заставив ее замолчать. Мы поняли: нас берегут и охраняют. Еще раз проверили целость проводов запальных линий. Все было в порядке.

8 часов 00 минут. Командующий артиллерией приказал открыть огонь. Команда на батареи — и в ту же минуту загремел залп. Огневая позиция дивизиона заволоклась огромным облаком порохового дыма, пыли и земли, летевшей из-под сопел реактивных снарядов. Воздух наполнился воем и ревом работающих пороховых зарядов. Небо прочертили огненные факелы низко летящих мин. И вот на позициях врага забушевал огонь, в воздух взлетели обломки бревен, балок, камни. Глухо задрожала земля. 192 реактивные мины в считанные секунды доставили к цели около 10 тонн взрывчатки!

Эффект залпа был потрясающим. После воя тяжелых мин и грохота разрывов на фронте установилась короткая пауза: наша артиллерия, не слышавшая ранее подобной «музыки», начала артподготовку с некоторым опозданием, а «царица полей» пехота поначалу вжалась в стенки окопов, но затем, хотя и тоже с опозданием, пошла в решительную атаку.

Офицеры, убедившись в сходе всех мин, забрали подрывные машинки и быстро со всеми бойцами покинули огневые позиции. Через 20 минут в овраге, где находились наши огневые позиции, уже бушевал грохот рвущихся снарядов и авиабомб. Враг из глубины своего расположения открыл сосредоточенный артиллерийский огонь и подверг авиационной бомбежке овраг, который к этому времени уже опустел.

Нам довелось потом слышать от участников Старо-пановской операции много лестных отзывов о работе нашего тяжелого дивизиона. Отмечали, что подготовка к залпу была проведена так скрытно, что он явился неожиданностью даже для соседей, находившихся на флангах и в тылу дивизиона, не подозревавших, что за подготовка велась в овраге. Отличный отзыв о результатах огня дали и части, занявшие Старо-Паново.

Автор книги «У стен Ленинграда», бывший снайпер Ленинградского фронта И. Пилюшин так описывает начало Старо-пановской операции: «Не успело выглянуть солнце, как земля глухо ахнула и затряслась. Пронизывая дымку утреннего тумана, проносились над нами раскаленные стрелы. Это „катюши“ обрушили свои снаряды на голову врага. На нашем участке началась Старо-пановская операция… Буквально за несколько часов наступления были взломаны все укрепленные рубежи противника… В первые часы наступления вражеские танки, артиллерия и авиация бездействовали, настолько они были парализованы внезапным ударом наших войск».

По показаниям пленных, время залпа совпало со сменой гарнизона укрепрайона Старо-Паново. Немецкий пехотный батальон принимал позиции и сменял батальон испанцев из «Голубой дивизии». Оба батальона были накрыты залпом и полностью уничтожены.

Все пленные единодушно свидетельствовали, что залп наших БМ-28 произвел большое моральное воздействие на тех фашистских вояк, которые находились вне зоны поражения и оказались лишь наблюдателями сокрушительного действия нового оружия.

За успешное выполнение боевого задания наша группа и офицеры дивизиона М-28 получили правительственные награды. Вскоре после разбора Старо-пановской операции, который провел генерал Г. Ф. Одинцов, мы получили новое задание: нанести огневой удар по одному из основных узлов обороны врага на этом участке фронта — сильно укрепленному городу Урицку.

Возник вопрос о выборе огневой позиции. Местность на этом участке фронта равнинная, открытая. Готовить огневые позиции в нескольких сотнях метров от противника было невозможно. Единственно правильным, хотя и рискованным выходом, было попытаться вновь использовать овраг, из которого нанесли удар по Старо-Панову. Так и решили. Очень скрытно, ночами, без шума огневые позиции в овраге были приведены в порядок. Установлены и наведены на Урицк рамы. Вновь проделана утомительная, тяжелая работа по скрытной переноске и установке мин. Утром 30 июля 1942 года прогремел второй залп. И на этот раз он дал превосходные результаты: укрепления врага в районе падения мин были буквально сметены. Достаточно сказать, что в это летнее безветренное июльское утро красная кирпичная пыль от разбитых залпом укреплений Урицка держалась в воздухе свыше двух часов. Вновь после залпа противник обрушил лавину огня на пустой овраг. Гитлеровцы долго помнили место, откуда дважды по ним были нанесены такие тяжелые удары: в течение длительного времени они ежедневно производили артналеты по оврагу.

В августе резко обострилась обстановка в районе нашего плацдарма на левом берегу Невы, на так называемом Невском «пятачке».

Занятый еще в сентябре 1941 года, когда наши войска с помощью переправ, наведенных саперами генерала Б. В. Бычевского, форсировали Неву и, завязав бой с противником, закрепились на левом берегу, в районе Московской Дубровки, этот кусочек территории упорно удерживался нашими частями.

Значение занятого плацдарма для прорыва блокады города было очень важно. Немцы это прекрасно понимали и делали все, чтобы сбросить с левобережья героический гарнизон Невского «пятачка». Авиация и артиллерия врага непрерывно обрабатывали огнем и металлом эту многострадальную землю, стараясь уничтожить ее защитников. Но Невский «пятачок» жил, и справиться с его гарнизоном, отделенным от основных войск фронта широкой многоводной Невой, противник не мог.

В августе стало известно, что враг решил нанести мощный концентрированный удар и ликвидировать наш плацдарм на левом берегу Невы. Нужно было упредить врага и сорвать его планы.

Получив распоряжение от генерала Г. Ф. Одинцова, дивизион перебазировался под Невскую Дубровку, в район действия Невской оперативной группы. Передо мной была поставлена задача нанести огневой удар по скоплению вражеских войск и техники, которые сосредоточивались в районе развилки дорог Арбузово — Рабочий поселок № 6 — 1-й городок для последующего удара в район Невского «пятачка».

Обстановка под Невской Дубровкой все больше накалялась и стала очень напряженной. Враг наращивал частоту бомбежек и обстрелов Бумкомбината на правом берегу Невы: на месте бывшего здесь некогда густого смешанного леса с симпатичными полянами сплошь и рядом торчали лишь пни различной высоты, громоздились обломки деревьев, срезанных снарядами и бомбами. На опушке одной из таких лесных полян, стараясь не нарушать хаотического нагромождения поваленных деревьев, и встал на огневую позицию дивизион М-28.

В назначенное время прогремел залп, сразу же после него наши Илы пошли на штурмовку скоплений противника, а артиллерия открыла беглый огонь. Вражеская операция по ликвидации Невского «пятачка» была сорвана.

Через очень короткий промежуток времени после залпа немцы открыли огонь по нашим огневым позициям, но особенно интенсивно повели обстрел бревенчатого настила между шоссейной дорогой и лесом. Я не мог сначала понять, чем фашистам досадил этот бревенчатый настил. Но вот воздух наполнился шумом летящих самолетов. Появилась первая волна бомбардировщиков Ю-88, которые один за другим начали пикировать на все тот же бревенчатый настил. А следующие за этой волной самолеты начали бомбить весь район от опушки леса до шоссе. Грохот разрывов сотрясал всю округу. Бомбы ломали бревна настила, поднимая высокие фонтаны грязи, покрывая грунт глубокими воронками, которые тут же заполнялись болотной жижей. Все стало ясно! Немцы, очевидно, принимали подразделение тяжелых минометов М-28 за наши прославленные «катюши» М-13 — подвижные установки, смонтированные на автомобильных шасси.

Враг полагал, что, разрушив настил через заболоченный участок, он сумеет поймать дивизион в ловушку и уничтожить его в лесу, из которого последовал залп.

Можно предположить, что немцев ввел в заблуждение их «костыль» — самолет-разведчик, который рано утром неоднократно пролетал над этим районом и, судя по характеру полета, производил аэрофотосъемку. Вероятно, был заснят и сделанный накануне вечером настил, и след колес на сыром грунте от наших автомашин ЗИС-5, которые ночью подвезли к лесу снаряды М-28 (оттуда на ОП их доставляли на руках), и, разгрузившись, по той же колее через настил возвращались на шоссе и далее в тыл.

А вот обнаружить расположение батарей М-28, стоявших на огневых позициях на опушке этого же леса и готовых к залпу, вражеские фотометристы не смогли. Отличная маскировка установок, осуществленная старшими на батареях офицерами А. Д. Пресновым, М. А. Соловцевым, В. К. Жарновецким, Л. Н. Обожиным и А. Н. Боевым, сделала дивизион невидимым сверху.

Не исключено и другое: немецкой разведке, возможно, удалось узнать о том, что в Ленинграде спроектирована и изготовлена опытная установка М-28 на шасси полуторатонной автомашины ГАЗ. На ней была установлена тумба, имевшая круговое вращение, с рамой, на которую накладывались 4 ящика с минами М-28. Из района бывшего аэродрома под Невской Дубровкой опытная установка дала залп по деревне Арбузово на левом берегу Невы. Еще при рассмотрении эскизного проекта, а особенно после испытаний опытной установки, стала ясна тактическая и экономическая нецелесообразность монтажа тяжелых минометов на шасси автомобиля, и впоследствии от производства их отказались.

Наибольший эффект применения реактивных мин М-28, имевших дальность полета всего 1600 м, достигался установкой их на переднем крае нашей обороны и стрельбой дивизиона залпом по заданной площади.

Оборудование огневых позиций и вся дальнейшая подготовка к залпу требовали предельной скрытности, тишины и маскировки. Это успешно достигалось при установке мин на шарнирных рамах, и было совершенно неосуществимым, когда они размещались на автомобильных шасси.

Следующей задачей, поставленной дивизиону, было нанесение удара по войскам и укреплениям врага в поселке Лобаново, расположенном на левом берегу Невы.

Мы перебазировали установки М-28 в район бывшего полевого аэродрома.

Нам было поручено испытать 8 опытных зажигательных мин М-28. С этой целью среди развалин маленького кирпичного заводика на берегу Невы расположили два огневых взвода, подготовили исходные данные для стрельбы, порядок схода мин запрограммировали через одну: одна — фугасная, одна — опытная (зажигательная). Залп по местечку Пелла большого эффекта от применения зажигательных мин не дал, поэтому дальнейшее изготовление таких мин прекратили.

Выполнив задачу, дивизион вышел из Невской оперативной группы и направился в распоряжение командующего артиллерией 55-й армии полковника В. А. Коробченко.

55-я армия готовила крупную операцию по захвату плацдарма на правом берегу реки Тосны, у ее впадения в Неву, и прорыву обороны противника в районе Ивановское — Мга.

Две батареи дивизиона, переправленные на левый берег Невы, расположились на огневых позициях выше здания Главспиртостроя с задачей нанести удар по площади на правом берегу реки Тосны, у ее впадения в Неву. Одна же батарея была установлена на правом берегу Невы, в створе с железнодорожным мостом через реку Тосну, с задачей фронтального удара по левому берегу Невы, выше железнодорожного моста.

В заданное время, перед началом общей артиллерийской подготовки, залп был произведен всеми тремя батареями одновременно.

Создание в условиях блокированного города установок М-28 было высоко оценено правительством. В 1943 году руководители проекта генерал-майор С. М. Серебряков и инженер-майор М. Н. Алешков стали лауреатами Государственной премии, а группа офицеров, принимавшая активное участие в проектировании и боевом испытании установки М-28, награждена орденами и медалями Советского Союза.

Для более эффективного, массированного использования установок М-28 казалось заманчивым создать бригады тяжелых минометов. Но шел 1942 год. Год трудный не только для Ленинграда, но и для всей страны. Ограниченные возможности промышленности блокированного города помешали в тот период созданию на Ленинградском фронте новых подразделений М-28. Каждый боевой комплект М-28, получаемый от промышленности, расходовался дивизионом только там, где Военный совет фронта планировал проведение боевой операции, имеющей большое значение для обороны города.

Но время расплаты с врагом приближалось. Ленинградский фронт начал пополняться новыми частями различных родов войск, постепенно прибывающими через Ладогу с Большой земли. В середине августа 1942 года прибыли и вновь сформированные на Большой земле, но еще не участвовавшие в боях три отдельных гвардейских дивизиона М-30: 524, 525 и 526-й.

Эти дивизионы были вооружены более современными установками и реактивными снарядами. Но наши установки М-28 ценны тем, что именно они положили начало боевым действиям тяжелых реактивных систем.

 

С. Н. Захаров,

гвардии старший лейтенант запаса

БРОСОК ЧЕРЕЗ НЕВУ

В гвардейские минометные части я пришел в конце 1942 года из армии противовоздушной обороны Ленинграда. Отдельные дивизионы тяжелых реактивных минометов формировались в это время в районе поселка Токсово, недалеко от города.

Штаб вновь создаваемых частей найти было нетрудно — он разместился рядом с железнодорожной станцией. Здесь было оживленно. В штаб приходили призванные в армию люди самых разных возрастов и специальностей. Среди них прежде всего подыскивались те, кто имел профессию шофера, водительские права и опыт вождения автомашин. В Токсово усиленно поступала транспортная техника — грузовые машины ЗИС-5 и ГАЗ-АА, не новые, а еще вчера развозившие грузы в блокадном Ленинграде. Формирование частей шло ускоренными темпами. По всему чувствовалось, что готовится крупная наступательная операция, но какая — мы еще не знали.

Меня назначили старшим электриком третьей батареи 578-го отдельного дивизиона, на эту же должность в другую батарею — лейтенанта В. П. Есакова.

Наш дивизион разместился в двухэтажном деревянном здании бывшей школы. Оно стояло в лесу, примерно в километре от железной дороги Ленинград — Токсово. Ударили сильные морозы, и первое, чем пришлось заняться, — это утеплять помещения. Окна и двери завешивались плащ-палатками. Дымили и весьма условно обогревали комнаты временные печурки, которые мы сами мастерили из железных бочек. Досок не было, поэтому нары заменили еловыми ветками, которые настелили на пол. Поверх них разложили все те же незаменимые плащ-палатки.

Наша учеба началась одновременно с началом формирования. Еще ни одна батарея не была укомплектована новым оружием, поэтому изучение материальной части и подготовка огневых расчетов велись всего на двух имевшихся установках реактивных минометов, которыми по очереди пользовались все батареи дивизиона. Первым командиром 578-го дивизиона был гвардии майор Вишневский, а нашей третьей батареи — гвардии старший лейтенант Герштанский, прибывший на Ленинградский фронт с Большой земли. Он и проводил занятия с личным составом батареи.

Конструктивно установки были очень просты, и требовалась главным образом отработка практических навыков в их монтаже и загрузке снарядов. Собственно, боевая установка реактивного миномета состояла всего из четырех частей: рамы, сошника, стойки и прижимных угольников.

В лесу, на поляне, где снег был утоптан солдатскими валенками, мы каждый день тренировались в освоении нового оружия, доводя свои движения до автоматизма. На линии фронта батареи ставились сошники и стойки. Затем на сошники — рамы. Особая тонкость была в укреплении рам: они должны были устанавливаться с определенным направлением и углом наклона, чтобы снаряды надежно сохраняли заданную траекторию полета.

Но упорная повседневная учеба до определенного момента являлась неполной. Дело в том, что в дивизионе совсем не оказалось электротехнического оборудования, без которого реактивные минометы оставались лишь набором деталей. Впрочем, мы еще толком и не знали, какое электротехническое оборудование необходимо. Этот вопрос, равно как и другой — об обязанностях электриков этих частей, нас давно интересовал, но ответить на них сначала никто толком не мог.

Занятия, проводимые Герштанским, мало-помалу проясняли некоторые моменты, и мы теоретически уже ясно представляли, что должны делать, когда новое оружие вступит в бой. Скрытно, обычно под покровом ночи, наши части занимают боевые позиции на переднем крае обороны. Выбираются места для установки минометов, складирования боеприпасов. Но вот подготовка закончена, огневые расчеты ставят установки, загружают на них снаряды и уходят. Остаются только электрики, которые монтируют электрические цепи и подключают электрозапалы снарядов к источнику тока.

Но даже и несложного электротехнического оборудования, чтобы отработать эту технологию, не было, не было даже провода. На одном из совещаний у начальника штаба гвардии полковника Захарова, где решался вопрос обеспечения боеготовности дивизиона, я предложил использовать старый провод, который можно взять на законсервированных предприятиях Ленинграда. На другой же день на грузовике, выделенном в мое распоряжение, мы выехали в город.

…Машина затормозила у проходной завода «Электроаппарат». На мгновение возникло старое забытое ощущение, с которым я когда-то входил в эту проходную. С 1936 года до призыва в армию я работал здесь. Невольно потянуло в центральную лабораторию, где до войны велись интереснейшие испытания и исследования, откуда начинало жизнь отечественное высоковольтное оборудование. Здесь мы ставили опыты, спорили до хрипоты, готовы были сутками не уходить с работы. Отсюда я бежал на занятия вечернего отделения Политехнического института. Напряженная, большая жизнь кипела в этих стенах. Сейчас завод стал неузнаваем, он словно замер.

Большую часть его оборудования эвакуировали в Свердловск, где в годы войны создали единственный завод в стране, выпускающий электрическую аппаратуру высокого напряжения. То, что осталось, когда начались артиллерийские обстрелы города, перевели на «Светлану», где, как и на других предприятиях Ленинграда, выпускалась продукция для нужд фронта. На территории завода нас встретила лишь небольшая группа людей, охранявших молчаливые полуразрушенные цеха и ведущих героическую борьбу с последствиями артобстрелов и бомбежек.

Собрать нужное количество проводов оказалось не так-то просто. Они находились на значительной высоте, а когда мы начали вытягивать их вниз, стали обрушиваться куски штукатурки, стекла, кирпичи, оторванные доски — помещения были основательно повреждены снарядами и бомбами. Кроме проводов на «Электроаппарате» мы взяли переключательные панели, которые могли пригодиться при изготовлении приборов управления огнем. Некоторое оборудование мы получили в Электротехническом институте и могли считать свою поездку удачной. Если в дивизион не поступит специальное оборудование, то этими средствами можно обеспечить предстоящую боевую операцию.

Прежде чем выехать на боевые позиции, вновь сформированные дивизионы должны были выполнить зачетные стрельбы. Они прошли вполне успешно, и 20 декабря 1942 года группа офицеров, сержантов и солдат выехала на правый берег Невы, в район Черной речки, для выбора огневых позиций.

Вскоре против поселка Марьино, в редком лесочке из берез и осин, которые отделяли нас от переднего края обороны, расположился наш дивизион. Третья батарея стояла в 20–30 м от гатиевой дороги, ведущей к Неве.

Местность оказалась болотистой. Даже морозы не сковали болото — под тонкой корочкой снега и земли хлюпала вода. В таких условиях о землянках и мечтать не приходилось, а на сооружение солидных укрытий не нашлось материала: лес был настолько редким, что его едва хватало для маскировки. Укрытия мы делали из ветвей, тонких стволов и снежно-ледяных брустверов. Но скоро выяснились и положительные стороны торфяного болота. При обстреле мины, артиллерийские снаряды и авиабомбы, падая, уходили глубоко, поэтому меньше осколков разлеталось в стороны. Правда, при этом выворачивалось большое количество торфа, воды и грязи со страшно неприятным запахом. Между прочим, эту воду приходилось и пить.

Но на быт внимание обращать было некогда: мы готовились к серьезным боям. Нашей первой целью в первом бою должен был стать вражеский укрепленный район в поселке Марьино, замыкающий кольцо блокады. Подготовка операции велась втайне, боевые средства тщательно маскировались. Мимо нас по дороге подтаскивались ночью понтоны для переправы через Неву. Их скапливали в рощице, тщательно пряча под ветками и снегом. Вдоль всего района сосредоточивалась артиллерия разного калибра и дальности стрельбы. Лишь отдельные орудия вели пристрелку. Противник тоже не открывал интенсивного огня, хотя его разведывательные самолеты часто появлялись над нами.

В первых числах января наш дивизион получил все полагающееся электротехническое оборудование, которое мы тут же полностью подготовили к выполнению предстоящей боевой задачи. Не оказалось лишним и оборудование, привезенное из Ленинграда, — при огневых налетах часто повреждались магистральные сети, имевшие большую протяженность.

Бойцы и командиры подразделений чувствовали, что ведется активная подготовка к наступлению, но дата и сам факт наступления хранились втайне до последнего дня.

Поздно вечером 11 января 1943 года личному составу батареи был зачитан приказ командующего войсками Ленинградского фронта генерал-лейтенанта артиллерии Л. А. Говорова о начале наступления наших войск и осуществлении совместно с войсками Волховского фронта прорыва блокады в районе Синявино — Мга. Радость, нас охватившую, нетерпение, с которым мы ждали наступления следующего утра, объяснить нетрудно — ведь все понимали значение этой операции и ее успешного завершения. В тот день многие подали заявления о приеме в партию, подал его и я с просьбой перевести меня из кандидатов в члены ВКП(б).

Ночью мы смонтировали все боевые установки дивизиона. Еще раз проверили угол их наклона, а потом стали загружать снарядами, каждый из которых вместе с упаковкой-направляющей весил около 100 кг. На рамы устанавливалось по восемь снарядов: в два ряда по четыре штуки.

А мимо нас по дороге подтягивались к переднему краю пехотные части, задача которых — прорвать оборону в этом районе.

К утру все снаряды были уложены и закреплены на боевых установках. Как только забрезжил рассвет, электрики начали прокладывать магистральные сети дистанционного управления огнем и подключать к ним электрозапалы снарядов. Младшие электрики батарей работали очень четко. Помощь пришлось оказать только одному: он еще раньше обморозил руки. Пальцы коченели и не гнулись на морозе, работа же в рукавицах или перчатках исключалась, потому что зачистить и скрутить провода можно только голыми руками.

Не имея опыта ведения огня в боевых условиях, все изрядно волновались и старались предусмотреть любые возможные случайности, чтобы обеспечить во время предстоящего первого залпа нормальную работу установок. В начале девятого поступила команда: «Ввернуть взрыватели и снять маскировку!» Потом время потянулось томительно долго до следующей команды, ради которой велась вся подготовка. Ведь это был первый залп тяжелых реактивных минометов на Ленинградском фронте в таком большом количестве! Проверялось умение управлять грозным оружием, которое вручила нам Родина. Наконец команда: «Снять колпачки!» Опять минуты ожидания… Идут непрерывные проверки исправности цепей управления. И вот первая для нашей части команда: «Огонь!» Повернуты ручки приборов управления, и, словно напуганные птицы, с резким шипением с установок один за другим восьмерками стали вылетать снаряды с длинными огненными хвостами. Они оставляли в земле глубокие ямы, из которых клубами валил пар от растаявшего снега и разогретой болотной воды. Еще долго можно было видеть, как наши снаряды поднимались вверх и летели в сторону врага, неся ему возмездие.

Затем послышался грохот разрывов, который слился с гулом артиллерийских выстрелов. Началась артподготовка. Было видно, как множество орудий, ранее незаметных, теперь извергали огонь, посылая сталь на голову неприятеля. Снарядов, не сошедших с установок, во всех батареях дивизиона оказалось немного. С помощью подрывных машинок их быстро направляли вдогонку основному залпу. Судя по всему, с первой задачей мы справились. Во время артиллерийской подготовки мы должны были перезарядить установки, то есть снять с них уже пустые ящики и уложить новые для повторного залпа перед началом атаки.

Подготовка ко второму залпу шла значительно организованнее и быстрее, хотя противник и постреливал по нашим огневым позициям. Удачный опыт первого не учебного, а боевого залпа придал уверенность, и мы старались как можно лучше применить свои знания и навыки, полученные на занятиях. Около одиннадцати часов был дан второй залп. После грохота разрывов наших снарядов послышалось дружное «ура» поднявшейся в атаку пехоты.

Наша задача в этом районе была выполнена. Пустые ящики из-под снарядов сложили в штабеля, рамные установки сложили и тщательно замаскировали, а электропроводку смотали на самодельные деревянные барабаны.

Мимо наших позиций к линии фронта пошли танки, артиллерия, а оттуда стали поступать раненые.

Мы с жадностью слушали свежие новости о наступлении. Сообщения радовали: 63-я гвардейская стрелковая дивизия продвигалась вперед. На следующий день и мы переправились на левый берег и, поддерживая наступление пехоты, дали несколько дивизионных и батарейных залпов по отступавшим частям противника. Переправляясь по наведенному через Неву мосту, мы снова увидели те понтоны, которые еще совсем недавно скрытно подтаскивались к переднему краю. Теперь они были в работе, глубоко осели под тяжестью людей и техники, которые шли в глубь прорванной обороны врага. Но прорыв в районе Марьина еще не означал прорыва блокады Ленинграда. Вражеские части под Шлиссельбургом еще яростнее оказывали сопротивление, почувствовав возможность своего окружения.

Упорные бои развернулись в районе рощи «Красный мак». Враг так ожесточенно отражал здесь атаки наших стрелковых частей, что в подавлении противника на этом участке фронта потребовалась наша помощь. К ночи бои стихли, и батарея получила задание дать залп одним огневым расчетом, то есть с восьми установок. Расположился расчет в редком кустарнике на опушке леса, где только что стихли жестокие рукопашные бои.

Вся ночь прошла в подготовке к завтрашнему бою. Тишина лишь изредка разрезалась отдельными автоматными и пулеметными очередями да единичными минометными разрывами. Мы подготовились к залпу и ждали команды. Туман постепенно стал рассеиваться, становилось все яснее. Передний край вражеской обороны был совсем рядом, и противник мог обнаружить наши установки.

И тут громыхнули наши минометы. Стрелковые части сразу же двинулись вперед. Бой был совсем недолгим, и после него пехотинцы впервые за долгие месяцы обороны начали успешное продвижение, сминая позиции врага.

Этот залп оказался последним в боях за прорыв блокады Ленинграда. Войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились. Наш дивизион был собран и размещен неподалеку от освобожденного Шлиссельбурга (ныне Петрокрепость), над которым снова развевался Красный флаг. После боев за Шлиссельбург мы вошли в состав только что сформированной 6-й тяжелой минометной бригады.

 

И. А. Орлов,

генерал-майор

И ПОДНЯЛИСЬ В АТАКУ

12 марта 1942 года по приказу командующего 1 гвардейскими минометными частями Ставки Верховного главнокомандования генерал-майора артиллерии В. В. Аборенкова на фронт под Ленинград прибыл 20-й гвардейский минометный полк. Он вошел в подчинение оперативной группы ГМЧ Волховского фронта и направился в район боевых действий частей 377-й стрелковой дивизии 59-й армии — Спасская Полисть, Михалево, Трегубово, Глушицы. Полк был сформирован в Москве и состоял из трех дивизионов: 26, 210 и 211-го. Два из них формировались впервые, а 26-й под командованием гвардии майора А. И. Романова и гвардии старшего политрука Ф. К. Химича уже участвовал в сражениях на Западном фронте, прошел славный боевой путь, приобрел боевой опыт.

За участие в разгроме гитлеровцев под Москвой и проявленные при этом личным составом мужество и отвагу Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1942 года он был награжден орденом Красного Знамени. «В боях на Западном фронте 26-й гвардейский минометный дивизион грудью своей прикрыл Москву и за проявленный героизм личного состава был удостоен высокой правительственной награды — ордена Красного Знамени» — так было записано в приказе по полку. На базе этого дивизиона теперь развертывался полк.

Командиром полка стал гвардии майор Алексей Иосифович Романов — опытный, боевой командир, проявивший в боях с врагом мужество и находчивость, награжденный орденом Красного Знамени, хороший организатор, человек с беспокойной душой, глубоко переживавший все, что делалось в полку.

Комиссар полка, Федор Касьянович Химич, к тому времени уже имел солидный опыт партийно-политической работы, проявил личное мужество и храбрость в борьбе с немецкими захватчиками, был награжден орденом Красного Знамени.

Начальником штаба полка с мая 1942 года стал гвардии майор Петр Ильич Продан. Он отличался подтянутым внешним видом, скромностью, общей культурой, ровным, спокойным характером и выдержкой, был душевным, обаятельным человеком, пользовавшимся общим уважением и любовью.

В 20-й полк на должность комиссара батареи я прибыл в январе 1942 года после госпиталя, уже повоевав на Западном фронте и получив два ранения. Боевое крещение я принял в составе артиллерийского полка 32-й Краснознаменной Дальневосточной стрелковой дивизии на историческом Бородинском поле в боях под Москвой.

Обстановка на участке фронта, куда прибыл полк, была очень сложная, ожесточенные бои не прекращались ни на один день. Гитлеровское командование, не считаясь с потерями, подбрасывало на передний край все новые и новые резервы, и атаки следовали одна за другой. Части 377-й дивизии с неимоверным напряжением удерживали свои рубежи. Чувствуя превосходство в силах и средствах, враг стремился прорвать оборону, опрокинуть наши войска.

Именно в этот критический момент, к радости защитников Ленинграда, и прибыли наши «катюши».

Я был уже не новичок на фронте и повидал всякого, но первый наш бой на ленинградских рубежах запомнил навсегда. Помню, как восхитила меня железная выдержка командира нашего 26-го гвардейского минометного дивизиона гвардии капитана Дмитрия Кондратьевича Капацына. Кругом рвались снаряды, трещали пулеметные очереди, с душераздирающим завыванием пикировали немецкие самолеты, а он спокойно, уверенно и деловито отдавал приказы командирам батарей, указывал места огневых позиций и наблюдательных пунктов. Когда командиры батарей доложили о готовности, он так же невозмутимо, только еще тверже скомандовал: «За Родину, за Ленинград, по фашистской сволочи — огонь!»

Под Москвой мне довелось только издалека видеть огонь «катюш», здесь же я был непосредственным участником огненного залпа по врагу. Вверх взвились сотни реактивных снарядов с ярко-красными хвостами, а через несколько секунд в расположении гитлеровцев, в районе Спасской Полисти, Трегубова, Глушиц заплясали фонтаны разрывов, поднимая в воздух деревянные блиндажи, части разбитых пулеметов, орудий и самих фашистских захватчиков.

Это был первый залп гвардейских минометов на этом участке фронта. Удар был внезапным и ошеломляющим. Фашистское командование лишилось до батальона солдат и офицеров, склада боеприпасов, более двух десятков различных машин.

Так гвардейцы известили врага о своем прибытии на фронт.

На следующий день дивизионным залпом по району Лесопункта и южнее Городка было уничтожено до роты фашистской пехоты и несколько машин. Командир стрелкового полка позвонил капитану Капацыну: «От души благодарю, готов расцеловать вас!»

С каждым удачным залпом, успехом в бою рос наступательный порыв гвардейцев, каждый из них стремился сделать все от него зависящее, чтобы приблизить победу над врагом.

Этому в значительной степени способствовал комиссар дивизиона политрук Филипп Иванович Колотев. Его искренность, простота, скромность, умение увлечь людей зажигающим словом и личным примером бесстрашия привлекали гвардейцев. К комиссару шли, чтобы получить совет, поделиться своими радостями или горем, приходили и просто так, чтобы поговорить с ним, узнать последние фронтовые новости. Капацын и Колотев, люди, разные по характеру, прекрасно дополняли друг друга и в бою, и в минуты передышки.

Мы были горды тем, что наше появление на фронте заметно поубавило спеси у фашистских вояк. Сокрушительный огонь гвардейских минометов пробивал внушительные бреши в рядах противника, несшего все большие потери. «Катюши» наводили на вражеских солдат страх и ужас.

Однако враг был еще силен. В районе населенных пунктов Мостки, Любино Поле, реки Полисти он сосредоточил значительные силы пехоты, артиллерии, минометов и предпринял ряд попыток атаковать и прорвать оборону наших войск. Разгорелись жаркие бои, которые продолжались всю вторую половину марта 1942 года.

Дивизионы «катюш» нашего полка постоянно перебрасывались с одного места на другое, туда, где осложнялась обстановка, где было трудно или где намечалось наступление наших войск. 26-й гвардейский минометный дивизион получил задачу поддержать боевые действия частей 377-й и 372-й стрелковых дивизий 59-й армии, нанести удар по пехоте, танкам и огневым точкам, сорвать атаку врага.

К месту развернувшихся жестоких боев первыми прибыли гвардейцы 1-й батареи 26-го гмд. Командир дивизиона Д. К. Капацын не случайно самую трудную задачу нередко возлагал на гвардейцев 1-й батареи, командовал которой старший лейтенант Александр Иванович Беляков. Я обрадовался, когда был назначен комиссаром этой батареи.

Беляков еще в боях под Москвой проявил незаурядную доблесть и отвагу (лично встав к орудию подбил пять немецких танков), был награжден орденом Ленина. Это был опытный и мужественный командир, обладавший сильной волей. Простота и доступность в отношениях с подчиненными сочетались у Белякова с постоянной требовательностью, подкрепляемой личным примером.

…Прибыв на место и быстро сориентировавшись в обстановке, Беляков приказал лейтенанту Николаю Малышеву связаться с наблюдательным пунктом, а сам, несмотря на сильный обстрел, направился к командиру стрелкового батальона. За ним еле успевали разведчики Михаил Остросаблин и Василий Морозов.

В траншее, куда они пришли, у телефона на одном колене пригнулся капитан-пехотинец. Весь черный от копоти и дыма, с изнуренным лицом и воспаленными глазами, стараясь перекричать шум и грохот боя, он скандировал в телефонную трубку: «Про-дер-жи-тесь е-ще ча-са два. Во что бы то ни ста-ло!»

Беляков доложил о прибытии батареи «катюш» для поддержки батальона. Капитан крепко пожал ему руку.

— Теперь мы живем, — с облегчением вздохнул он. — Сегодня уже шесть атак отбили. Вон посмотрите вперед, сколько фашистских бандитов нашли себе конец. И все лезут как угорелые. У нас силы на исходе. А артиллерия не может подойти ближе по таким болотам и открытой местности.

В этот момент огонь противника резко усилился. Подбежавший разведчик доложил: «Пехота и танки противника сосредоточились западнее реки Полисти и в роще „Темная“. Начинают выходить на рубеж для новой атаки».

Беляков понял: ждать нельзя ни минуты. Он приказал срочно подтянуть батарею к передовой. Через несколько минут заряженные, в полной готовности боевые установки показались на дороге. Но когда они приблизились к намеченной огневой позиции, прямое попадание вражеского снаряда вывело из строя головную машину, а на второй ранило механика-водителя П. Жуланова. Колонна остановилась на виду у противника: с дороги свернуть нельзя — торфяное болото, вокруг разрывы снарядов, с визгом летят осколки.

Беляков бросился к машинам: «Сержант Горохов, почему остановились?» — «Водитель ранен».

Не говоря ни слова, Беляков вскочил в кабину и дал полный газ. Машина заревела и рванулась вперед, за ней другие. На полном ходу выскочили на возвышенность — место, выбранное для огневой позиции.

В это время пехота противника, следуя за танками, в седьмой раз пошла в атаку. Беляков скомандовал: «Угломер… прицел…»

Прошла минута, другая, командиры боевых расчетов сержанты Н. Горохов, Н. Соловьев и Д. Филин доложили о готовности. Молнией взметнулись вверх реактивные снаряды. Дымными факелами вспыхнули четыре вражеских танка, пехота противника залегла.

Не успели гитлеровцы опомниться от залпа батареи Белякова, как на огневые позиции прибыли батареи П. Александрова и С. Белова, и через несколько минут грянул уже дивизионный залп.

Горели танки, машины, цистерны с горючим, рвались склады с боеприпасами, над вражескими позициями бушевала огненная буря. Казалось, горит сама земля под ногами захватчиков, испепеляя непрошеных гостей.

Воспользовавшись растерянностью фашистов, стрелковый батальон капитана Чубаря быстро поднялся и пошел в контратаку. В передовых рядах пехоты продвигалась и батарея старшего лейтенанта Белякова (остальным батареям приказано было срочно прибыть на левый фланг дивизии, где развертывались не менее жестокие бои). Более 3 км наши бойцы преследовали врага, пока не наткнулись на новый рубеж обороны противника. Снова произошла жестокая схватка. Танки и самоходные установки гитлеровцев в сопровождении пехоты двинулись навстречу советским бойцам. Враг вел сильный огонь из всех видов оружия.

Беляков был ранен. Через повязку на плече просачивалась кровь. Стиснув зубы, он молчал. Гвардейцы ждали его команды: ведь расстояние до противника небольшое. Но Беляков видел, что еще не вся вражеская пехота вышла из укрытия, минуты две-три надо подождать, чтобы накрыть ее на открытом поле. Наконец он подал команду: «По пехоте… огонь!» Через мгновение на том месте, где только что находились немецкие цепи, взметнулись вверх столбы огня, земли и дыма. Когда дым рассеялся, пехота противника лежала, немногие оставшиеся в живых уже не пытались идти в атаку. Но танки и самоходки продолжали продвигаться и вести сильный огонь. Вслед за комбатом были ранены командиры боевых установок сержанты Николай Горохов и Василий Фомин, бойцы Иван Мусатов и Александр Царев. Но ни один из них не покинул поля боя, пока мог держаться на ногах. Гвардейцы стояли насмерть. Следующий залп «катюш» пришелся по вражеским танкам. Три из них сразу задымились, остальные замедлили движение, некоторые остановились и с места начали вести прицельный огонь.

К исходу дня враг ввел в бой новые резервы и снова пошел в атаку. Наши стрелковые подразделения сильно поредели. Почти все офицеры вышли из строя. У артиллеристов и у гвардейцев-минометчиков не осталось снарядов. Фашисты приближались к огневым позициям. Тогда Беляков поднялся и, крикнув: «Гвардейцы! Отомстим гадам за Ленинград!», — бросился навстречу врагу.

За ним последовали солдаты и сержанты. Пробежав несколько шагов, Беляков размахнулся и бросил одну за другой две гранаты. Более десятка гитлеровцев было уничтожено, но сам комбат упал без сознания — рядом разорвалась вражеская мина. Гвардеец Дегтярев бросился на выручку своего командира, но был сражен автоматной очередью. Сержант Василий Морозов и лейтенант Николай Малышев, рискуя жизнью, вынесли с поля боя Белякова и Дегтярева. В медсанбате, в деревне Селище, Беляков на второй день, 31 марта, пришел в сознание, узнал командира дивизиона капитана Капацына и меня. Первыми его словами были: «Как там батарея? Немцы остановлены?»

Услышав, что враг не только остановлен, но и отброшен еще почти на километр, облегченно вздохнул, закрыл глаза и тихо проговорил: «Отомстите фашистам…»

Мне хотелось ему сказать: «Как же так, Александр Иванович? Сколько раз меня останавливал, ругал и предупреждал, чтобы я не лез в самое пекло, а себя вот не уберег… — Но тут же подумал: — Какое уж тут может быть „бережение“!» За эти дни меня, например, и землей заваливало в траншее, и осколок чиркнул по каске, и шинель была пробита в двух местах, а самого чуть царапнуло — просто повезло. Поэтому я сказал как можно бодрее: «Поправляйтесь быстрее, комбат, мы еще вместе с вами повоюем».

В этот день Совинформбюро сообщало, что на одном из участков Ленинградского фронта противник после сильного артиллерийского обстрела пытался атаковать наши войска. Все атаки немцев были отбиты. Противник потерял только убитыми до 700 солдат и офицеров. Советской артиллерией был подавлен огонь нескольких артиллерийских батарей немцев и уничтожено 7 шестиствольных минометов. В другие дни сообщалось еще короче: «Продолжались бои местного значения», «Предпринимались поиски разведчиков». Но за этими сообщениями скрывался массовый героизм советских воинов, стоявших насмерть у стен Ленинграда.

В течение апреля — мая 1942 года на некоторых участках фронта гитлеровцы неоднократно пытались создать перевес в живой силе и технике и перейти в наступление. Они старались выполнить указание Гитлера о захвате Ленинграда.

14—16 апреля юго-восточнее Чудова шел ожесточенный бой, не прекращалась артиллерийская канонада, батареи «катюш» до десяти раз в день выезжали на передовые огневые позиции и производили залп по врагу. В результате части 59-й армии не только остановили врага, но и продвинулись на несколько километров вперед, захватили 12 орудий, свыше 100 лошадей, более 30 немецких солдат взяли в плен.

В этом бою был тяжело ранен наш разведчик Михаил Остросаблин, а меня и связиста Павла Межевова оглушило разорвавшимся в 5 м от нас снарядом.

За проявленное в этом бою мужество наши гвардейцы К. Тимаев, В. Поляков, М. Торчин, И. Мусатов, Н. Горохов, Д. Филин, С. Белов, Н. Малышев, А. Бабушкин были представлены к правительственным наградам.

Бои продолжались. В один из дней на рассвете наша батарея выехала на опушку леса для занятия огневой позиции. Вдруг мы увидели группу офицеров, идущих прямо к нам. Впереди — Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. Мы его сразу узнали, хотя до этого видели только на портретах.

Мы в это время давали залп по разрушенной деревне Гора, в которой засел противник, он был точным и хорошо наблюдался с места, где находился маршал. Ему понравилась четкость, быстрота и слаженность работы боевых расчетов батареи. Он тепло поблагодарил и пожал руку командиру полка А. Романову и комиссару Ф. Химичу, выразив благодарность всем гвардейцам.

Через несколько минут маршал и сопровождающие его лица пошли вперед, через редкий лес, в передовые цепи атакующей пехоты, к той деревне, по которой мы только что дали залп. Эта деревня на возвышенности в тот же день была взята при первой же атаке.

Вместо выбывшего из строя А. Белякова командиром 1-й батареи был назначен лейтенант Савелий Евстратович Белов. Этот трудолюбивый, простой и скромный человек делал свое дело без внешних эффектов, но всегда любую задачу выполнял блестяще. Он обладал завидной выдержкой и мужеством, в любой самой сложной и опасной ситуации находил правильное решение. В скором времени он стал командиром 26-го гмд, а затем начальником штаба 20-го гмп.

Еще до формирования 20-го гмп Белов в качестве командира взвода участвовал в боях на Западном фронте в районе Вереи, Истры, Крюкова, Химок. «19 марта 1942 года при стрельбе по скоплению пехоты противника, пытавшейся перейти в контрнаступление, взвод Белова уничтожил до роты пехоты противника» — так свидетельствует один из архивных документов об одном из боев того периода.

Белову совершенно чужды были необдуманные решения и действия, малейшая поза, зазнайство. Боевые задачи он выполнял сосредоточенно, уверенно, с большой выдержкой, проявляя при этом хладнокровие, решительность и стойкость. Если он принимал решение, то прилагал все силы, чтобы выполнить его. Таких на фронте называли трудягами войны. Они не стремились к славе — слава сама находила их. Белов был награжден орденами Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны I степени и многими медалями.

Белов был немногословен и на первый взгляд несколько суховат, но его слова доходили до сердца гвардейцев, и все знали, что командир дивизиона не бросает своих слов на ветер.

Неоднократно командир дивизиона выводил батареи на открытые позиции и на прямую наводку. Чуждый ложной рисовки и безрассудного удальства, он смело шел на риск, когда это было вызвано действительной необходимостью. Примеру командира следовали все бойцы и офицеры дивизиона. Во время боя одна из установок была разбита и могла попасть в руки врага. Пиротехник А. Бабушкин под сильным артиллерийским огнем и без инструментов не смог ее отремонтировать. Тогда он голой рукой зажал контакты электросвечей автодвигателя и держал их до тех пор, пока установку не вывели в укрытие.

12 мая 1942 года меня вызвали в Малую Вишеру, в штаб фронта, к генерал-майору П. Н. Кулешову (ныне маршал артиллерии, начальник Главного ракетно-артиллерийского управления Советской Армии). Командующий оперативной группой гвардейских минометных частей вручил мне второй орден Красного Знамена, объявил приказ о присвоении воинского звания старшего политрука и о назначении комиссаром 210-го гвардейского минометного дивизиона 20-го гмп.

15 мая комиссар полка Ф. К. Химич представил меня личному составу 210-го гмд.

Ближе знакомиться с гвардейцами 210-го гмд мне пришлось уже непосредственно в бою.

Весь 1942 год у стен Ленинграда шли ожесточенные бои, предпринимались неоднократные попытки прервать блокаду, но не хватало ни людей, ни боевой техники, ни вооружения, чтобы нанести решительный удар по врагу. Гитлеровцы пока имели здесь численное превосходство. Однако повседневные активные боевые действия наших войск изматывали силы врага, обескровливали его.

5 июня 20-й гвардейский минометный полк перешел в подчинение 4-й армии, в район Гладь — Грузино — Будогощь — Кириши, чтобы поддерживать действия частей 288-й стрелковой дивизии.

Полк «катюш» не задерживался долго на одном месте. Как только создавалась сложная и опасная обстановка или намечалось предпринять наступление на каком-либо участке фронта, сразу же там появлялись гвардейцы-минометчики.

17 августа 1942 года наш полк получил приказ перейти в оперативное подчинение 8-й армии и совершил марш в район боевых порядков армии к Апраксину Городку.

27 августа части 8-й армии перешли в наступление. 20-й гмп входил в состав частей усиления 3-й гвардейской стрелковой дивизии, имеющей задачу овладеть опорным пунктом противника — Синявином.

Наш 210-й гвардейский минометный дивизион действовал восточнее Синявинских высот, на участке Гонтовая Липка — Гайтолово. Здесь разгорелись ожесточенные бои. Стрелковые части беспрерывно обращались к нам за помощью, и батареи «катюш» посылали один залп за другим по врагу.

Особенно дерзко, умело и активно действовала 2-я батарея 210-го гмд. Она шла непосредственно в боевых порядках атакующей пехоты. Многие солдаты и офицеры погибли или были ранены. Батареей командовал комиссар батареи политрук Филипп Яковлевич Жилин, которого было трудно узнать во время этого боя. Мы привыкли в любых условиях видеть его всегда опрятным, подтянутым, чистым, предупредительным и корректным. А тут он предстал весь черный, закопченный, с воспаленными глазами, перевязанной головой. Видно было, что от усталости, бессонных ночей и огромного напряжения политрук едва держится на ногах. Однако и в такой обстановке он остался энергичным и инициативным офицером, огнем своих «катюш» поддерживал пехотинцев, а когда не осталось снарядов, собрал своих гвардейцев и повел их в штыковую атаку на врага.

Гитлеровцы были выбиты уже из второй траншеи, когда разорвавшейся рядом миной Жилина смертельно ранило. Гвардейцы вынесли его с поля боя, но жить ему оставалось меньше суток.

В этом же бою был ранен начальник штаба дивизиона старший лейтенант Николай Иванович Христюк и еще восемь гвардейцев, а начальник дивизионной разведки лейтенант Ф. Петухов подорвался на вражеской мине.

Героической смертью в этом бою погибли командир орудия Н. Гулай, гвардейцы В. Шалагин, И. Оболенский, А. Мерезниченко; тяжело ранены гвардейцы С. Сергеев, А. Слугин, Е. Субботин, Н. Цукрей, В. Новиков, И. Скрипкин, Ф. Петров, П. Стрибук. Все они, пока могли держать в руках оружие, оставались в строю.

С каждым днем сражение принимало все более ожесточенный характер. Ранены были командир дивизиона капитан Соколов, командир батареи старший лейтенант А. Орлов, комиссар батареи политрук С. Быков и многие другие. Сгорела одна боевая установка и две машины, были повреждены 23 автомашины и почти все боевые установки «катюш». Я, вновь оставшись и за комиссара и за командира дивизиона, получил боевую задачу дать несколько залпов по укрепленным позициям врага в Рабочем поселке № 3. Задачу мы выполнили, хотя в боевых расчетах осталось всего по нескольку человек, взводами командовали младшие командиры вместо выбывших из строя офицеров.

В укреплении боевого духа наших войск, повышении их стойкости огромное значение имела партийно-политическая работа. Командиры и политработники направляли ее на обеспечение выполнения поставленных зада подчеркивали роль Коммунистической партии, Советского правительства и всего народа в подготовке разгрома врага на Ленинградском направлении.

Большую помощь частям фронта оказывала Ленинградская партийная организация, направляя в действующие части лучшие свои кадры для укрепления политорганов и партийных организаций.

Запомнился агитатор полка майор Алексей Пименович Горшков, пожалуй, единственный в полку пожилой, по нашим представлениям, человек (ему было за сорок). Гвардейцы дивизиона относились к нему с открытой солдатской любовью. К нему шли за советом и помощью, как к родному отцу, и не потому, что он был старше нас по возрасту, а потому, что он был влюблен в свое дело и с уважением относился к человеку. Гвардейцы с нетерпением ждали его прихода в дивизион. Знали, что он расскажет много интересного о внешней и внутренней политике, о событиях на фронтах, о предстоящих задачах. К нему шли и офицеры и солдаты за консультациями, за советом. Мы звали его ходячей энциклопедией, потому что он обладал всесторонними знаниями, был человеком начитанным и на какой угодно вопрос мог дать ответ. Он был всегда среди людей, принимал близко к сердцу горе всякого, а о своем никому не говорил, хотя долгое время не знал, жива ли и где находится его семья после эвакуации из Ленинграда.

В каждом подразделении его считали своим, близким человеком, и вел он себя со всеми просто и доступно. Он и в бою так же просто держал себя. Часто, бывало, во время боя Горшков появляется в самом горячем месте, где головы нельзя поднять. Первый увидевший его офицер или солдат кричит: «Товарищ майор, быстрее сюда!» — и, если тот не торопится, выскакивает, хватает за рукав и тащит в свою траншею, чтобы уберечь от пули и снарядов. Он не сердится на такую фамильярность, улыбается и прыгает в траншею. А то вдруг, всего прокопченного пороховым дымом, измученного, увидишь его в рядах пехотинцев, которых поддерживает наш полк «катюш». Там Горшков тоже за работой: разъясняет пехотинцам, как надо использовать залпы «катюш». Скромный, честный, трудолюбивый, он много сделал для обеспечения боевых успехов полка.

Трудно переоценить роль в достижениях 20-го гмп его комиссара, а затем начальника политотдела подполковника Федора Касьяновича Химича. Опытный политработник, хороший организатор масс, умелый воспитатель гвардейцев, он прошел вместе с полком всю войну. Его отличала высокая требовательность к коммунистам и ко всему личному составу, настойчивая борьба за твердый воинский порядок и дисциплину.

Не однажды мне приходилось видеть его в бою, и каждый раз я замечал, что начальник политотдела в боевой обстановке становится энергичнее, целеустремленнее, четче, живее, переживает приподнятое боевое возбуждение и проявляет личную храбрость, мужество и выдержку.

20 июня 1942 года в районе Спасской Полисти мы оказались под сильным артиллерийским, минометным и пулеметным огнем. Несмотря на свист осколков и пуль, Химич продолжал шагать, как ни в чем не бывало, и только настойчивость ординарца заставила его укрыться за деревом.

В боях на Синявинском плацдарме, как всегда, в самый критический момент боя в дивизионе появился комиссар полка Ф. К. Химич. Он прошел на огневые позиции, побеседовал с каждым боевым расчетом, с разведчиками и связистами, коротко рассказал гвардейцам обстановку на фронте и на нашем участке, разъяснил боевую задачу полка и дивизиона.

Внезапно начался сильный артиллерийский налет противника на наши огневые позиции, посыпались снаряды, а тут еще начали пикировать, бомбить и строчить из пулеметов «юнкерсы». В грохоте и шуме слышим голос комиссара полка: «В укрытие! Не подставляйте головы под снаряды!» А сам ходит во весь рост, как будто опасность смерти его не касается. То, что 20-й гмп успешно выполнял боевые задачи, все гвардейцы имели твердую уверенность в победе, высокий наступательный порыв и стойкость в бою, — прежде всего результат политической и организаторской деятельности и личного примера храбрости и мужества комиссара полка.

А в этот раз он не смог скрыть своей озабоченности. Мне он сказал: «Надо продержаться еще несколько дней. Нам обещают дать пополнение людей и боевой техники. Кроме того, скоро вернется из госпиталя Соколов, и вам будет легче». И действительно, командир дивизиона капитан Петр Константинович Соколов в скором времени вернулся и снова встал в строй.

Продолжались ожесточенные бои. Уже много ночей подряд не смыкал глаз командир дивизиона капитан Соколов. Наш дивизион десятки раз перебрасывали с одного участка на другой. «Катюши» внезапно появлялись там, где было трудно. Все мы понимали, что готовится новое большое сражение.

Мы давно с нетерпением ждали наступления. Как-то около боевых установок собрались командиры орудий: широкоплечий Александр Айвазян, коренастый сибиряк Николай Канаев, высокий, статный украинец Иван Бороденко, подвижный русоволосый белорус Василий Герилович, механики-водители Иван Белов и Николай Мальцев. Они увлеклись разговором и не заметили, как к ним подошел капитан Соколов.

«Если не секрет, о чем беседуете?» — спросил капитан.

В ответ Бороденко протянул командиру листок бумаги. На нем было написано: «Прошу принять в ряды Коммунистической партии. Доверие Родины оправдаю в бою. Если погибну, прошу считать меня коммунистом». Соколов посмотрел на других и тоже увидел в руках У них заявления.

«Надумали вы правильно, — промолвил Соколов, — решение ваше одобряю. Все честные люди в самые трудные минуты жизни связывают свою судьбу с нашей партией. Только вот насчет „если погибну…“ не одобряю. Пусть гибнет враг, а мы еще увидим день Победы».

И здесь, у «катюш», завязался разговор о том, как надо действовать в бою, чтобы разгромить фашистов.

Долго тянутся последние минуты перед наступлением. Люди нетерпеливо поглядывают на часы. И вот грянул залп «катюш». Через минуту раскатился гул артиллерийской канонады. На голову врага обрушился шквал металла. Передний край обороны противника окутался дымом.

Наши стрелковые подразделения пошли в атаку. Тяжелая артиллерия не могла двигаться за пехотой. И только дивизион «катюш» следовал непосредственно в ее боевых порядках и расчищал ей путь мощными залпами. Наши боевые установки были смонтированы на гусеничном ходу и обладали высокой проходимостью.

На левом фланге сильный огонь противника вынудил пехоту залечь на открытом поле. Капитан Соколов это видит и командует: «Дивизионом — огонь!»

Теперь путь свободен. Пехота поднимается и стремительно движется вперед.

Через некоторое время командир стрелкового батальона снова обращается к капитану Соколову: «Выручай, друг, дай еще два-три залпа, иначе захлебнется атака». А в наличии осталось снарядов всего на один залп. Машины с боеприпасами застряли где-то за 3–4 километра от боевых установок. Что делать? Командир вызывает старших сержантов Айвазяна и Карасева и приказывает им доставить снаряды на огневую позицию на тягачах. Любой ценой, но скорее!

По бездорожью, по изрытому воронками полю, под огнем противника тягачи И. Мальцева и И. Демьянова быстро добрались до машин с боеприпасами. Загрузив тягачи, Айвазян приказал взять на буксир машины. Но только двинулись в путь — их накрыли мины немецкого шестиствольного миномета. Разрывы рядом. Еще мгновенье — и боеприпасы вместе с машинами и людьми взлетят на воздух. Быстрее вперед, выйти из-под обстрела! Ранен Николай Мальцев. Его заменил Иван Карасев, тоже раненный в плечо. До огневых позиций батареи осталось полкилометра. Снова разрыв снаряда. Парторг батареи Карасев упал замертво: осколок пробил партбилет и попал прямо в сердце.

«Приказ выполнен, — доложил командиру Айвазян, прибыв на огневую позицию, и тихо добавил: — Парторг погиб».

Гвардейцы зарядили боевые установки. На одном из снарядов они увидели надпись мелом, сделанную накануне рукой парторга Карасева: «Фашистам — от гвардейцев, за Ленинград!»

Прогремел залп, через три минуты — второй. На врага обрушилась лавина огня. Наша пехота снова пошла вперед.

Под сильным огнем мы с Соколовым по траншее добрались до наблюдательного пункта. Пять минут назад командиру батальона по самое плечо оторвало руку, и он был не в состоянии руководить боем. Соколов понял: момент критический, медлить некогда — и взял командование на себя. Бойцы стрелкового батальона, увидев в своих рядах капитана-артиллериста и почувствовав уверенную руку, сразу приободрились. Стрелковые подразделения вместе с гвардейцами-минометчиками начали продвижение вперед.

На подступах к Рабочему поселку № 8 гитлеровцы имели зарытые в землю танки, более двух десятков огневых точек, траншеи в полный профиль, минные поля, проволочные заграждения. Все подступы к поселку держались под обстрелом. Командир стрелкового полка передал Соколову: «На вас надежда. Дайте побольше огня». — «Гвардейцы не подведут», — ответил капитан.

Вскоре немецкое командование подбросило сюда свыше двух батальонов пехоты, артиллерию и минометы, намереваясь во что бы то ни стало вернуть утраченные позиции. Гитлеровцы перешли в атаку. Силы наших стрелковых подразделений были на исходе. Больше половины личного состава выбыло из строя. Гвардейцы дивизиона капитана Соколова оказались лицом к лицу с врагом.

От прямого попадания загорелись две боевые машины 1-й батареи. Лейтенанты Н. Г. Чуркин, А. П. Орлов, бойцы Ф. Петров, М. Строков, И. Новиков, Д. Король, И. Жеребцов, невзирая на пулеметный огонь и разрывы снарядов, бросились тушить огонь. В это время фашистские автоматчики обошли дивизион с тыла. В этом направлении нельзя было стрелять из «катюш» из-за опасности нанести поражение своим войскам. Создалась угроза захвата врагом боевых установок. И тогда, перекрывая шум и грохот, раздался властный голос капитана Соколова: «Приготовить гранаты! Огонь по моей команде!»

Гвардейцы заняли свои места в траншеях у боевых машин и ждали команды. Гитлеровцы выбежали на опушку леса, увидели «катюши», загалдели, ускорили движение, рассчитывая, что у боевых машин никого не осталось в живых. Когда враги приблизились на 20–30 метров, капитан Соколов скомандовал: «Гранатами — огонь!»

Загремели разрывы. Застрочили пулеметы. Немцы в замешательстве побежали назад.

«За мной!» — скомандовал Соколов и бросился вперед. Вслед за ним — лейтенанты А. Орлов, Н. Чуркин. На поле боя осталось около сотни фашистских трупов. Но угроза не миновала. В затишье между атаками Соколов собрал оставшихся в живых. Вид у всех был до предела измученный. Некоторые не могли даже стоять на ногах. Капитан не меньше, а пожалуй, больше других перенес в этих боях, он тяжело волочил раненую ногу, однако твердо проговорил: «Знаю, нелегко нам. Но мы обязаны устоять во что бы то ни стало. Наш долг — освободить Ленинград от блокады».

Вперед решительно шагнул комсорг дивизиона Э. С. Амирахмедов. Быстрый, подвижный, с горящими глазами, он горячо, с кавказским акцентом заговорил: «Товарищ гвардии капитан, пока у нас бьется сердце, пока мы можем держать в руках оружие, враг не пройдет…»

Соколов пожал ему руку.

Весь день продолжался бой. Гитлеровцы несколько раз атаковали минометчиков, но гвардейцы стояли насмерть. К исходу дня, когда положение казалось безвыходным, Соколов подошел к боевой машине Айвазяна: «Сколько осталось снарядов?» — «На один залп».

В это время на опушке снова показались гитлеровцы.

«Выше головы, друзья! Осталось немного продержаться…» — Капитан не успел закончить фразу, как на огневые позиции обрушился шквал вражеского огня. Загорелись боевые установки «катюш» гвардии сержанта Федора Развельчука и гвардии старшего сержанта Ивана Бороденко. Гвардейцы понимали, что вывод из строя всех боевых установок грозит дивизиону гибелью. Поэтому все, кто мог держаться на ногах, бросились спасать от огня боевые машины. К ним подбежал и капитан Соколов. И вдруг рядом разорвался снаряд. Осколок ударил Соколова в голову…

Не увидел наш боевой друг дня Победы. В кармане гимнастерки у Соколова мы нашли письмо от жены и фотографию маленького сынишки, полученные накануне боя. Он не успел им ответить. Ответ мы писали коллективно. Многие глотали слезы и до боли сжимали кулаки. Вскоре из Тбилиси пришло письмо. Вероника, вдова Соколова, писала: «Отомстите врагу за наше горе, а я воспитаю сына таким, каким был его отец».

Коммунистическая партия и Советское правительство предпринимали громадные усилия для избавления Ленинграда от блокады. Благодаря успешной работе тыла войска Ленинградского и Волховского фронтов пополнились людьми, получили значительное количество боевой техники и вооружения. Это позволило Ставке Верховного главнокомандования в конце 1942 года дать директиву этим фронтам по подготовке операции с целью прорыва блокады Ленинграда.

Удар по врагу намечалось нанести одновременно с востока и запада с задачей разгромить немецкие войска южнее Ладожского озера и прорвать вражескую блокаду города. Волховскому фронту предстояло наступать с востока, из района населенных пунктов Липки, Рабочий поселок № 8, Гайтолово; а Ленинградскому фронту — нанести удар с запада, с правого берега Невы, из района Московской Дубровки, Шлиссельбурга. Войска обоих фронтов должны были соединиться в районе Рабочего поселка № 5.

То, что надвигаются решительные события, мы почувствовали в декабре 1942 года по большому скоплению живой силы и техники, по действиям разведчиков и саперов. Было зачитано обращение Военного совета фронта, призывающее воинов не только стоять насмерть в обороне, но и готовиться к решающим боям. 20-й гвардейский минометный полк получил новое пополнение гвардейцев, успел отремонтировать почти все боевые установки «катюш» и был готов к новым сражениям.

В сентябре 1942 года 20-й гвардейский минометный полк вошел в состав 2-й ударной армии и поддерживал боевые действия частей 4-го гвардейского стрелкового корпуса под Синявином.

Наш 210-й гвардейский минометный дивизион, которым после гибели Соколова командовал смелый, боевой, инициативный офицер гвардии капитан Петр Сергеевич Александров, занимал огневые позиции недалеко от переднего края обороны противника, восточнее Рабочего поселка № 8.

В течение нескольких месяцев гитлеровцы укрепляли рубеж обороны в деревне Липки, Рабочих поселках № 5, 7, 8, Гайтолове. Враг считал этот рубеж неприступным. Он имел здесь не только глубокоэшелонированные инженерные сооружения, но и значительные силы своих войск и техники.

К исходу дня 11 января 1943 года был получен боевой приказ Военного совета фронта о наступлении с целью прорвать блокаду Ленинграда. Вечером состоялся митинг личного состава нашего дивизиона. Среди гвардейцев царил огромный патриотический подъем. Выступающие гвардейцы заверяли, что не пожалеют жизни, но боевую задачу выполнят с честью. Многие подавали заявления с просьбой принять их в ряды Коммунистической партии, а если погибнут в бою — считать коммунистами.

В дивизион прибыла делегация из Ленинграда. Возглавлял ее седой, с потемневшим лицом, пожилой рабочий, который рассказал о тяжелых условиях жизни и труда в осажденном городе и призвал гвардейцев скорее освободить Ленинград от блокады. От имени гвардейцев я заверил рабочих, что мы не пожалеем ни сил, ни жизни для разгрома врага.

На митинг к нам прибыла делегация и от воинов стрелкового полка, который нам предстояло поддерживать в бою. От нас на митинг содружества к пехотинцам 314-й стрелковой дивизии ходили я, командир взвода разведки гвардии лейтенант В. Я. Селих и комсорг батальона гвардии старший сержант Э. С. Амирахмедов.

И вот настал тот день, которого мы все ждали. 12 января, в 9 часов 30 минут утра, грянул залп «катюш» трех наших дивизионов. Он одновременно был и сигналом к артиллерийской подготовке всего фронта. Через минуту раздался грохот канонады. На голову врага обрушилось море огня, которое бушевало полтора часа. Затем наши стрелковые подразделения, сопровождаемые огнем артиллерии, пошли в атаку, с ходу ворвались в траншеи противника, прорвали его передний край обороны, овладели поселком Липки и устремились к Рабочему поселку № 5.

Однако гитлеровцы упорно сопротивлялись. Они не давали подойти к Рабочему поселку № 5, удерживая очень выгодный для них укрепленный район Рабочего поселка № 8, расположенный на возвышенности, заболоченные подступы к которой были открыты и заминированы. Для нанесения решительного удара сюда прибыл 210-й гвардейский дивизион «катюш» гвардии капитана П. С. Александрова. Боевые установки, смонтированные на гусеничном ходу, обладая высокой проходимостью, на предельной скорости двигались по бездорожью к переднему краю. Под огнем противника они развернулись в боевой порядок и дали залп по Рабочему поселку № 8. Огонь гитлеровцев сразу ослабел. Воспользовавшись замешательством фашистов, наши стрелковые подразделения бросились вперед, в направлении Рабочего поселка № 5, где должны были встретиться Ленинградский и Волховский фронты. Весь день шли ожесточенные бои.

Во время наступления наших войск в районе Гайтолова вражеская артиллерия беспрерывно рвала связь между огневыми позициями и наблюдательными пунктами. Чтобы обеспечить беспрерывную связь в бою, требовалось большое мужество и умение. Связисты отделения П. Я. Межевова под огнем противника обеспечивали непрерывную связь. Лично сам командир отделения связи Павел Межевов устранил 13 порывов и обеспечил управление боем.

В районе Рабочего поселка № 8 от обстрела была порвана связь в пяти местах. Старший сержант Эмир-султан Амирахмедов в течение десяти минут устранил четыре порыва. Пятый порыв он соединить не успел, так как противник открыл яростный огонь. Тогда Амирахмедов зажал в руках концы телефонного провода, под продолжающимся обстрелом, несмотря на контузию, 15 минут не выпускал их из рук и тем обеспечил связь в момент наступления нашей пехоты.

Радиотелеграфист Роман Вашкевич в течение трех суток обеспечивал бесперебойную связь, будучи ранен, отказался пойти в медсанбат, остался в бою, самоотверженно выполняя боевой приказ, и погиб смертью храбрых.

Умело и стойко действовал в бою командир орудия 1-й батареи 210-го гмд сержант Герасим Леонтьевич Филиппов. За один день боевых действий его боевая установка произвела 16 точных залпов по целям противника. Невзирая на ураганный обстрел и бомбежку, его расчет выполнил боевые задачи и уничтожил сотни гитлеровцев. От прямого попадания загорелась боевая установка. Несмотря на опасность взрыва, Филиппов личным примером увлек за собой гвардейцев, потушил огонь и спас установку.

Начальник разведки полка гвардии капитан Михаил Владимирович Кудрявцев вместе с разведчиками, связистами и радистами всегда находился на переднем крае, в самых трудных и опасных местах. Перед боем он неизменно появлялся в дивизионе и учил разведчиков, как действовать в бою, делился с ними боевым опытом, вспоминал отдельные эпизоды из жизни бывалых разведчиков, доходчиво и просто рассказывал всем гвардейцам о боевой обстановке на данном участке и на всем фронте.

Как и положено разведчику, он знал все подробности обстановки и то, что было можно, рассказывал нам, вставляя в рассказ то шутку, то острое словцо. Кудрявцев всегда был жизнерадостен и прост в обращении, подтянут и опрятен. В бою появлялся среди гвардейцев как-то внезапно, на самом опасном участке боя. Все вокруг измученные, прокопченные, а на нем, кажется, все блестит, и не заметно, что он уже третьи сутки не спит и в каждом бою испытывает трудностей гораздо больше, чем любой из нас.

Для осуществления взаимодействия войсковых соединений в бою Кудрявцев повседневно посещал передовые наблюдательные пункты мотострелковых подразделений, бывал у танкистов, вместе с саперами изучал направление атак наших войск, не раз вместе с пехотой ходил в атаку и оттуда, с передней линии огня, где решался исход сражений, умело управлял огнем «катюш» всего полка. Такое взаимодействие всегда приводило к победе.

Разведчики полка и дивизиона под руководством Кудрявцева добывали ценные сведения, изучали обстановку, проникали в тылы вражеских войск, устанавливали расположение частей, огневых точек и линию обороны противника. В значительной степени благодаря умелым действиям разведки командование могло принимать правильные решения, а полк — успешно выполнять боевые задачи.

Архивные документы свидетельствуют, что, будучи помощником начальника штаба 20-го гмп, Кудрявцев в момент «порыва связи с дивизионами дважды под непрерывным артиллерийским обстрелом и бомбежкой в районе западнее деревни Гайтолово доставлял в дивизионы приказ об открытии огня. В обоих случаях приказ был доставлен вовремя, контратаки гитлеровцев были сорваны. 2 февраля 1943 года, будучи в боевых порядках дивизионов, тов. Кудрявцев обнаружил скопление войск противника. Залпом полка, произведенным по этой цели, уничтожено до роты солдат и офицеров противника, разрушено два дзота».

Под стать Кудрявцеву был и начальник штаба полка гвардии майор Петр Ильич Продан. В любой самой сложной и опасной обстановке, показывая пример мужества и стойкости, он оставался твердым и решительным, никогда не повышал голоса, распоряжения отдавал уверенно и спокойно.

Я ему фактически обязан жизнью. Однажды в разгар боя он появился на наблюдательном пункте 210-го дивизиона в районе Гайтолова. Противник усилил артиллерийский и минометный обстрел. Одна наша боевая установка, подбитая вражеским снарядом, остановилась метрах в двухстах от наблюдательного пункта. Я рванулся из НП, намереваясь добежать до установки и помочь ей уйти из-под огня. Майор Продан спокойно, но твердо приказал вернуться и почти силой задержал меня на наблюдательном пункте еще на несколько минут. В это время раздался сильный взрыв — прямое попадание снаряда в боевую установку. После взрыва майор сказал: «Всегда надо помнить, что и на фронте жизнь не должна обрываться напрасно, а уж если отдавать жизнь придется, за нее должны дорого заплатить наши враги».

Бои по прорыву блокады Ленинграда развивались с нарастающей силой. Враг отчаянно сопротивлялся. Гитлеровцев приходилось выбивать из каждого опорного пункта.

В одном из таких пунктов — в роще северо-западнее Рабочего поселка № 5 — немцы закрепились, зарыв в землю танки, подготовив более двух десятков других огневых точек. Все подступы к своей обороне они заминировали.

«На вас вся надежда, дайте побольше огня», — сказал командир стрелкового полка капитану Александрову. «Гвардейцы не подведут», — ответил командир дивизиона.

Три дивизионных залпа уничтожили немало гитлеровцев, разрушили их оборону. Наши бойцы начали продвигаться вперед. Но оставшиеся огневые точки противника вскоре ожили и задержали наступление пехоты.

Враг подбросил новые силы.

К концу дня, когда положение еще более осложнилось, в дивизион на помощь прибыла батарея управления, которой командовал всегда жизнерадостный, смелый, боевой офицер — старший лейтенант Горислав Валентинович Колосов.

Вновь прибывшая батарея с ходу вступила в бой, усилила огонь и наша пехота. Гитлеровцы не выдержали, стали отходить. И тут мы услышали нарастающий гул боя с противоположной стороны. Немцы попали под перекрестный огонь, заметались, а затем большими группами начали сдаваться в плен. Это было ново для нас и радостно. Прошло еще несколько часов, и воины двух фронтов — Ленинградского и Волховского — встретились. Блокада Ленинграда прорвана! Южнее Ладожского озера образовался узкий коридор, по которому в этот же день пошли в город Ленина машины с продовольствием и другими грузами.

Это была большая победа!

Указом Президиума Верховного Совета СССР, от 8 сентября 1943 года 20-й гвардейский минометный полк был награжден орденом Красного Знамени за выполнение боевого задания по прорыву блокады города Ленина.

В дальнейшем приказом Верховного главнокомандующего № 0174 от 2 июля 1944 года 20-му гмп было присвоено наименование Свирский — за прорыв обороны на реке Свири. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 ноября 1944 года полк награжден орденом Красной Звезды — за освобождение города Киркенеса в Северной Норвегии.