ПРИРОДНЫЕ УСЛОВИЯ.

АГРАРНАЯ ТОПОГРАФИЯ РАВЕННСКОГО ЭКЗАРХАТА И ПЕНТАПОЛЕЙ. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ РЕГИОНА В ДОВИЗАНТИЙСКОЕ ВРЕМЯ.

В географическом отношении области Равеннского экзархата и Пентаполей образуют узкую и длинную полосу земель, тянущихся вдоль западного побережья Адриатического моря. С запада она ограничена горными хребтами, от которых в сторону моря отходят отроги, разделяющие предгорья на многочисленные долины. Ближе к морю последние сливаются в единую холмистую равнину.

Побережье Пентаполя Морского — песчаное, аллювиального происхождения. Севернее (в самом Равеннском экзархате) преобладают вязкие, болотистые берега. В эпоху раннего Средневековья еще сохранялись кустарниковые заросли и хвойные леса (знаменитые «Равеннские пинеты»), отделявшие от моря полосу болот в долине р. По. Река По — наиболее крупная водная артерия Италии — разграничивает Равеннский экзархат и Венето. Ее дельта в раннее Средневековье была заболочена, и полоса болот шла дальше на север вдоль венецианского побережья.

Климат Восточной Италии — средиземноморский с чертами континентального. Средняя температура летом: +25° — +30°; зимой: “1° — -3°. Высокая влажность в дельте По и ряде районов побережья делает невозможным возделывание земли без систематических мелиоративных работ. В то же время на равнине влаги недостаточно. Среднее количество осадков 600-800 мм в год, и почва нуждается в орошении[728]О природных условиях Восточной Италии в изучаемый период см.: Guillou A. Regionalisme et independence... P. 43-53; Ortolani MAlfieri N. Contributo alle ricerche sull antica delta padana / / Atti del XV Congresso Geografico Italiano. Torino, 1955. P. 855-860.
.

Земли Эмилии-Романьи отличаются исключительным плодородием. Об изобилии продуктов питания в долине По писал еще Полибий[729]Polyb. II, 15. Цит no: Polybius. The Histories / With. engl. transl. W. H. Paton. Т. II. Cambridge—L., 1954.
. Во II—I вв. до н.э. в Цизальпинской Галлии располагались образцовые имения Сазерны[730]Сергеенко М. E. Очерки по сельскому хозяйству древней Италии. М.— Л., 1958, Гл. 8.
. С доримских времен в Эмилии возделывались зерновые культуры, и прежде всего — пшеница[731]Polyb. И, 15. Ср.: Plin. Н. N. XVIII, 66. Цдт. По.: Pliny. Natural History. With. engl. transl. By H. Rackham and others. Vol. I-X. Cambridge—L., 1979-1981.
. производились также рожь, овес, ячмень[732]Chilver G. E. F. Cisalpine Gaul. Social and Economic History from 49 В. C. to the Death of Trajan. Oxford, 1941. P. 132-134.
. Виноградники в болотистых прибрежных районах приносили фантастические урожаи. Как под­считал итальянский исследователь В. Сираго[733]Sirago V. A. L’ltalia agraria sotto Trajano. Louvain, 1958. P. 241.
(на основе данных Варрона и Колумеллы[734]Varro. De re rustica. I, 2, 7; Colum. 3, 3, 2. Цит. no: Catonis de agriculturis Varronis rerum rusticarum libri. T. I-V. Lipsiae, 1882-1887; Columellae opera guae extant. (Coll. script, vet. Uppsaliens.) Ed. Lundstrom. Fasc. I—VII. Uppsala— Lipsiae, 1897-1907.
), виноградник в Эмилии давал в среднем 312 гектолитров вина с 1 га, в то время как лучшие виноградники Лация приносили по 144 гектолитра с 1 га. Избытком вина античная

Равенна компенсировала недостаток чистой воды, и сатирик Марциал шутливо жаловался на трактирщика, который должен был про­дать ему вино, смешанное с водой, но из жадности налил неразбавленного[735]«Ловкий надул меня плут / / Трактирщик намедни в Равенне: / / Мне, не разбавив водой, / / Чистого продал вина» (Пер.Ф. Петровского). Mart. Ер. III, 57. (Ср. III, 56) Ed.: Marti Valerii Martialis Epigrammaton libri /Rec. W. Gilbaurt. Lipsiae, 1912.
. Впрочем, вследствие большой влажности виноградные лозы Эмилии жили лишь в течение 4-5 лет[736]Strabo, V. 7. Цит. no: The Geography of Strabo. With. engl. transl. by H.L. Jones. T. 1-8, L., 1949.
. Наиболее важной технической культурой являлся лен. Популярностью пользовались льняные ткани, изготовленные мастерами Фаенцы[737]Plin. H. N. XIX, 29.
. В Эмилии выращивались маслины, яблоки, фиги; некоторые виды овощей (репа, горох). Жители держали крупный рогатый скот и домашнюю птицу. Было хорошо развито овцеводство[738]Chilver G. E. F. Op. cit. P. 142-144.
.

Ассортимент сельскохозяйственных культур, известных со времен античности, практически не изменился в эпоху раннего Средневековья. Выращивание зерновых оставалось основной отраслью аграрного производства; поэтому, в частности, в договорах об арен­де земли при внесении арендной платы натурой прежде всего оговаривалась квота получаемого собственником зерна (БК 38, 41, 72, 74, 89-100, 102, 133, 139, 141-142, 157-158). В состав земельных участков (fundi) обычно входили виноградники (Tjader 20). Вино включалось в состав взноса колонов, арендующих землю у Равеннской церкви (БК 41, 72, 74, 89-96, 100, 133, 142-144). Иногда арендная плата вносилась только вином (БК 49; в этих случаях, видимо, арендовался виноградник). Население Эмилии-Романьи про­должало культивировать лен (БК 42, 74, 94, 96, 99, 100, 102, 139), выращивать маслины (Tjader 20, БК 141, 142, 158) и иные плодовые деревья (Tjader 20, 29). В грамотах послевизантийского времени упоминается конопля (БК 133, 141, 142). Сохраняет свое значение скотоводство: разведение крупного рогатого скота, свиней[739]О распространении свиноводства свидетельствует существование особого типа ренты — т. н. glandaticum. См. ниже, с. 212.
и овец (Tjader 3, БК 38, 72, 74, 89, 94, 98, 100, 102, 133, 134, 136, 139), домашней птицы (Tjader 3, БК 38, 41, 89, 139). В VI в. колоны Равеннской церкви часть натурального оброка вносили медом и, следовательно, занимались бортничеством (Tjader 3). Весьма важным источником продуктов питания являлось речное и морское рыболовство[740]Montanari М. I prodotti ed alimentazione // Storia di Ravenna. Т. II, Parte 1... P. 95-96.
.

Природные условия Эмилии-Романьи обеспечили ей положение одного из важнейших сельскохозяйственных регионов Апеннинского полуострова, независимо от конкретных форм социального устройства и организации аграрной деятельности, последовательно сменявших друг друга на землях Восточной Италии.

В документах по истории Византийской Италии используется ряд терминов, обозначающих различные реалии из области аграрной топографии. От их понимания историком во многом зависят результаты осуществляемых им исследовательских операций.

Чаще всего в источниках фигурирует термин «fundus». В научной литературе по античной аграрной истории «fundus» определяется как «техническое наименование земельного участка, ассигнованного государством в полную собственность гражданину и обозначаемого именем первого собственника»[741]Schulten A. Fundus / / Pauly’s Real-Encyclopadie der classischen Altertumswissenschaten. Bd. VII, Hlbb. I. Stuttgart, 1910. S. 296.
. На территории «fundus» находились жилища непосредственных производителей (рабов, либертинов, колонов), хозяйственные сооружения и по­стройки. Здесь же хранился инвентарь, необходимый для обработки «fundus». Участок, снабженный всем перечисленным, именовался «fundus cum instrumento»[742]См. подробнее: Steinwenter A. Fundus cum instrumento. Eine agrarund rehtsgeschichtliche Studie (Sitzungsberichte der Akademie der Wissenschaften im Wien. Phil.-hist. Masse, № 221, Abh. 1). Wien, 1942
. Названия «fundi» обычно образовывались от родового имени владельца (реже — от его cognomen) при помощи суффикса «-anus» (в областях с кельтским населением при­менялся суффикс «-acus»). Древняя аграрная топонимика в Италии, Испании, Южной Галлии явилась одним из важнейших элементов континуитета между античностью и Средневековьем. Наименования многих сельских поселений нового и Новейшего времени происходят от названий «fundi»[743]См. напр.: H. de Arbois de Jubainville. Recherche sur l’origine de propriete fonciere et des noms des lieux habites en France (periode celtique et pdriode romain). P., 1890; Flechia G. Nomi locali del Napoletano / / Atti dell’Accademia delle scienze di Torino. Classe di scienze morali, storiche e filologiche. Vol. IX. 1874—1875. P. 58 sqq.
.

На территории Равеннского экзархата и Пентаполей в раннее Средневековье повсеместно встречаются «fundi» с характерными названиями античного типа: Staturianus, Arturianus, Balonianus (Tja­der 8, 17, 20). В ряде случаев в имени «fundus» зашифрована характеристика самого участка: «Pictilis» (Tjader 29 — «Живописный»); «Roboratus» (Tjader 32 — «Укрепленный», м. б. — «Огороженный») и т.д. Особый интерес представляют названия, произведенные от числительных, т. к. они обозначают земельную площадь участка, выраженную в югерах: Quadraginta, Centula, Duocenta(БК 9), Centum(БК 10), Mille jugera(БК 14), Tregintolus(БК 16), Quinquagintula(БК 17), Duocenta(БК 18), Centum viginti(БК 29), Centum(БК 23), Quadragintula(БК 36), Trecenta(БК 40), Trecenta(БК 44), Centuario jugera(БК 79), Centum(БК 165).

Как видим, площади данных земельных участков колеблются в весьма широком диапазоне: от 30-ти до 1000 югеров. Однако большая часть наименований — 8 из 18 (а точнее, из 16-ти, поскольку в грамотах БК 9, 67 и 36 упоминается один и тот же участок Quadragintula) относится к fundi размером 100 или около 100 югеров. Участок близ­кого размера (125 югеров) фигурирует в равеннских папирусах (Tjader 31).

В IX-X вв. в грамотах Баварского кодекса отдельные части старинных fundi иногда обозначаются в пертиках (1 пертика — 10 римских футов; 228 кв. пертик — 1 югер). Так, в одном случае (БК 82) сдается участок размером 250x250 пертик из состава fundus Altigianus. Таким образом, в состав этого fundus входит земельный комплекс размером ок. 182,5 югера. В других грамотах площадь выражена в модиях (модий как мера площади равен 3 югерам). Например, в fundus Casale Mauri входит территория в 350 модиев (ок. 117 югеров, БК 102). В перечисленных случаях речь идет о fundi, заведомо больших, чем 100 югеров. Во многих других ситуациях (БК 94, 96, 98, 99, 100 etc.) в состав fundus входят участки меньшие, чем 100 югеров, но раз­меры самих fundi нам неизвестны. Поэтому попытаемся привлечь некоторые косвенные сведения о масштабах земельных комплексов в изучаемой зоне.

Что представлял собой надел, соизмеримый с fundi, известными нам по материалам экзархата и Пентаполей, в античную эпоху? Классический пример такого комплекса — «идеальная вилла» Мар­ка Порция Катона Старшего. Катон считал идеальным имение размером в 100 югеров, в котором имелись виноградник, огород, ивняк, масличный сад, луг, хлебное поле, подлесок (для заготовки корма скоту) и лес (пригодный для получения строительной древесины и сбора желудей)[744]Cato I, 7; 2, 7. Цит. no: Catonis de agriculturis Varronis rerum rusticarum Libri. T. I-V. Lipsiae, 1882-1887.
. В равеннском папирусе Tjader 20 зафиксировано дарение Равеннской церкви части fundus в районе Римини (ок. 600 г.). В тексте говорится: «...передаю и уступаю полностью из состава fundus, называемого Balonianus, принадлежащую мне часть вместе с землями и виноградниками и всем, в целом или в частности к упомянутой моей частице прилегающим, вблизи или в отдалении... а также в названном fundus Balonianus и в других fundi, коими владеет святая Равеннская церковь... уступаю все имущество вместе с границами и межами, полями, лугами, пастбищами, лесами, ивняками, семенными участками (sationalibus), виноградниками, кустарниками, яблоневыми деревьями плодоносными и неплодонос­ными разных сортов, ручьями, источниками и непересыхающими родниками со всеми их пограничными знаками и рубежами...» Все хозяйственные угодья, упоминаемые Катоном (кроме масличного сада), перечислены в цитируемом тексте. В 504 г. аргентарий Фла­вий Василий продал участок земли из состава fundus Pictilis«...с границами и межами, подъездными путями, пастбищами, семенными участками, кустарниками и плодовыми деревьями разных сортов» (Tjader 29). Та же формула использована для характеристики про­даваемого земельного участка в папирусе Tjader 30 (речь идет о про­даже в 539 г. 20-ти югеров земли из состава fundus Concordiacus). В равеннской дарственной 541 г. речь идет о двух унциях (т.е. двенадцати частях) fundus Domitianus, также включающих в себя все упомянутые выше угодья и масличный сад (Tjader 33). Об отчуждении частей разных fundi, каждая из которых включает несколько хозяйственных типов, говорится в папирусах Tjader 35, 36, 37, в Баварском кодексе (БК 70). Мы вправе полагать, что многие fundi на территории Равеннского экзархата были близки по размерам и сопоставимы по хозяйственной специфике с «идеальной виллой» Ка­тона Старшего.

Обратим внимание на одно важное обстоятельство. В состав fundi в Восточной Италии, как правило, входят casales. Термин casale определяется Дю Канжем как «certum casarum numerus, villa», т. e. «определенное количество домов, селенье»[745]Du Cange Ch.-D. Glossarium mediae et infimae latinitatis. Т. II. P., 1842. P. 212.
, а также как отдельный дом («casa») с земельным наделом. В равеннских папирусах и в Баварском кодексе слово «casale» употребляется в расширительном смысле: не просто «дом» или «селенье», но «дом или селенье вместе с прилегающими к ним угодьями». Поэтому возможны многочисленные сделки дарения, продажи, аренды casales (Tjader 8, БК 2, 5, 7, 12). С другой стороны, в наших источниках «casale», как правило, не означает «один дом»; речь не может идти об одном домовладении, поскольку casale отчуждается по частям; поскольку casales носят собственные имена, что не характерно для отдельного дома, он, скорее всего, именовался бы «дом такого-то»; поскольку, наконец, источники хорошо знают слово «casa» и употребляют его, где это необходимо (БК 73, 77, 138, 159). «Casales» в Восточной Италии всегда — сельские поселения с принадлежащими им угодьями. По расчетам античных землемеров, для обработки участка в 100 югеров требовалось от 4-х (хлебное поле)[746](Колумелла считает достаточным иметь 2-х пахарей и 6 иных работников на 200 югеров хлебного поля.) Columella. De re rustica. И, 12. 7.
до 16 (виноградник)[747]Cato, И, 1.
человек работников, т.е. от 2-х до 8-ми семей (домов). Следовательно, даже самое маленькое селенье — «саsale» было достаточно для обработки fundus в 100 югеров в условиях зернового или смешанного (многоотраслевого) хозяйства. Отметим, что в IX в. в районе Синигалии б семей колонов арендовали участок в 200 югеров (по 3 семьи на 100 югеров, БК 89). По данным грамоты БК 23, fundus Centum сдавался в аренду «сит casale», т.е. именно население одного casale обрабатывало участок в 100 югеров.

Все сказанное выше позволяет заключить, что при всем многообразии размеров конкретных fundi в Восточной Италии цифра в 100 югеров является приемлемым ориентиром для представления об их средней величине. Предварительная оценка средней величины fundus необходима потому, что, как правило, мы встречаем в источниках лишь названия участков и лишены информации об их площади. Приведенные выше характеристики позволяют со значительной долей вероятности расценивать каждый случайно встретившийся в источниках fundus как земельный комплекс, отвечающий по размерам имению среднего земельного собственника античного типа, эксплуатирующего труд нескольких семей колонов или рабов.

Массивы в несколько fundi, принадлежащих одному собственнику, образовывали в эпоху античности латифундии (latifundi), именующиеся в равеннских источниках «massae». В Равеннском экзарха­те и Пентаполях в состав massa могло входить различное число fundi вместе со своими casales. Известно, например, что в состав massa, подаренной Равеннской церкви римлянкой Флавией Ксантиппой (Tjader 17), входило 34 различных fundi. Находившиеся в окрестностях небольших городов в Пентаполях massae носили названия, производные от имен этих городов, и, видимо, обнимали немалую часть их округи (massa Ausimana— от Озимо, БК 115; massa Senogalliensis— от Синигалии, БК 95). В византийскую эпоху massae(как и fundi) систематически фигурируют в различных сделках по частям, но как топографические единицы встречаются в изучаемом регионе до X в. включительно[748]Более подробно данное положение обосновано в статье: Бородин О. Р. Аграрная топография Равеннского экзархата и Пентаполя в раннее Средневековье / Из истории социально-политической и культурной жизни античного мира и Средневековья // Под ред. Т. С. Осиповой. М., 1985. С. 60-78. Топографическая структура экзархата описывается также в работе А. Кастаньетти, где, правда, не предпринимается попыток оценить средние размеры fundus. См.: Castagnetti A. Le strutture fondiarie ed agrarie / / Storia di Ravenna... Т. II, Parte 2. P. 55-62.
.

Таким образом, на территории Восточной Италии в течение всего раннего Средневековья практически в неизменном виде сохраняется античная система топографического членения аграрного ландшафта, опирающаяся на римские принципы земельного межевания. В источниках широко используется соответствующая терминология.

Как развивалась аграрная экономика изучаемого региона в довизантийский период?

В эпоху ранней античности в Цизальпинской Галлии основным хозяйственным укладом было мелкое свободное землевладение. Про­живающие здесь мелкие земельные собственники частично были потомками доримских (кельтских) обитателей долины По, частично (со II в. до н.э.) римлянами: солдатами-ветеранами или жителями местных городов-муниципиев, получившими земельные участки от римского государства (размеры участков — три, пять, восемь югеров, реже — более значительные: до 50 югеров)[749]Chilver G. E. F. Op. cit. P. 147.
. Редкостное плодородие земель несколько замедлило процесс распространения крупного землевладения в изучаемой зоне, т. к. мелкое землевладельческое хозяйство долго оставалось рентабельным. Крупные и средние поместья становятся главенствующим хозяйственным типом на рубеже I-II вв. н.э. Такие имения описаны Плинием Младшим, унаследовавшим от родителей земли в районе г. Комо. Плиний, как и многие другие собственники Цизальпинской Галлии, сдавал их в аренду[750]Plin. Sec., Ер. Ill, 19; VII, 18; VIII, 2; IX, 37 C. Plinii Caecilii Secundi Epistolarum libri novem / Rec. M. Schuster. Lipsiae, 1958.
. В Велейской таблице (нач. II в. н.э.) перечислены имения в окрестностях г. Велейи (в горной части Эмилии), заложенные собственниками императорскому фиску на условиях получения денежных ссуд. Стоимость этих поместий от 50 тыс. до 1,2 млн. сестерциев, что при сред­ней цене земли по 1000 сестерциев за югер (по данным Колумеллы[751]Columella..., Ill, 3, 8.
) означает земельную площадь от 50 до 1200 югеров. Иными словами, даже в горном районе Велейи в начале II в. до н.э. уже господствовало среднее и крупное землевладение.

Продолжающийся процесс концентрации земельного фонда в руках немногочисленных крупных собственников приводит к появлению обширных латифундий, что тесно связано с социальными изменениями в сфере аграрного производства, в первую очередь — с распространением колоната[752]Кузищин В. И. Генезис рабовладельческих латифундий в Италии (И в. до н. э. — I в. н. э.). М., 1976. С. 173-195, 246 сл.
. Именно в провинции Эмилия (в Форли) обнаружена надпись времен императора Августа, в которой военный трибун Гай Кастриций Тит, отпуская на волю двух своих рабов, в качестве патрона берет с них обязательство «хорошо и тщательно обрабатывать землю»[753]CIL, XI, 600
. Эта надпись расценивается специалистами как одно из первых свидетельств о колонате[754]Johne К. Р., Kohn J., Weber V. Die Kolonen in Italien und den westlichen Provinzen des Romischen Reiches. Eine Untersuchung der literarischen und epigraphischen Quellen vom 2 Jahrhundert v. u. bis zu den Severem. B., 1983. S. 263-264.
. Велейская таблица сообщает о колонах, живущих в районе Лукки (coloni Lucenses), и о поселениях колонов (colonias)[755]CIL, XI, 1147.
.

В IV-V вв. колоны уже составляют большинство среди сельско­го трудящегося населения региона, хотя в аграрном производстве все еще широко применяется труд рабов, а также — наемных работников[756]См. побробнее в монографии: Ruggini L. Economia e societa... Parte prima: L’eta ambrosiana. P. 19-22.
(см., например, письмо Амвросия Медиоланского епископу Имолы Констанцию (379 г.) о взаимоотношениях между господами (domini) и их «работниками», «servi»)[757]Ambr. Med. Ер., II // PL. Т. XVI. Col. 920; 925.
. Доминирующее положение в экономике сохраняет крупная земельная собственность. К этой экономической категории следует отнести как частные латифундии, так и владения фиска (модуляцию древнего ager publicus), расширявшиеся за счет периодических конфискаций недвижимости у политических противников разных императоров и секуляризации собственности языческих храмов (по конституции Валентиниана I от 382 г.)[758]CTh, XVII, 20.
. Для управления землями фиска на территории Italia Annonaria(куда входили, в числе прочих, области Восточной Италии) была учреждена особая чиновничья должность «rationalis rerum privatarum per Italiam»[759]Notitia Dignitatum et Administrationum omnium tarn civilium quam militarium in partibus Orientis et Occidentis / Rec. E. Bocking, Bonnae, 1839. P. 52.
. Примерно с V столетия начинается процесс превращения в земельных собственников крупнейших епископий Италии, и в первую очередь римской епископии[760]Jones A. H. M. The Later Roman Empire 284-602. A Social, Economic and Administrative Survey. Vol. II. Oxford, 1964. P. 781-782.
. К концу римского периода истории Италии относятся первые упоминания о собственности Равеннской церкви[761]Simplicii Ер. XIV / / Mansi J. Sacrorum conciliorum collectio... Т. VII. Col. 972.
.

Экономическая жизнь Италии претерпевает большие перемены в остготскую эпоху, когда значительная часть земель переходит в руки германцев в результате земельных переделов. Большинство готов расселилось на территории Северной и Средней Италии, в том числе — в окрестностях Равенны[762]Удальцова 3. В. Италия и Византия... С. 28-29.
. Здесь распространяются как крупное землевладение готской знати, так, видимо, и мелкая аллодиальная собственность свободных земледельцев-готов (хотя известно, что значительная часть римских собственников сохранила свои поместья)[763]Там же, с. 40-53.
. Продолжается формирование земельного домена равеннской ортодоксальной епископии (Tjader 12). Одновременно, благодаря королевским пожалованиям, становится крупным собственником земли арианская церковь Италии[764]Cass. Var., I, 26.
. При этом большая часть полученных ею земель, по-видимому, находилась на востоке Италии, т.е. после византийского завоевания ее домен был пе­редан равеннскому ортодоксальному диоцезу (Tjader 2). государственная земельная собственность при остготах значительно выросла и укрепилась, в том числе и на территории будущего Равеннского экзархата[765]Cass. Var., V, 18-20.
. Процесс этот получил новый импульс в правления королей Тотилы и Тейи (541-552), когда государственный до­мен рос за счет экспроприации имущества крупных римских собственников[766]Proc. Caes. Bell. Goth. Ill, 6, 5. Const. Pragm., § 4, 27.
.

Византийское завоевание привело к новому расширению сферы крупного и среднего землевладения римского типа в аграрном строе Италии. Прагматическая санкция Юстиниана I предписала возвратить римлянам недвижимое и движимое имущество, которым они владели до прихода к власти «тирана» Тотилы[767]Const. Pragm., § 8.
, утвердив пожалования в пользу римлян остготских правителей Теодориха, Амаласунты и Теодата[768]Ibidem. § 1.
, отменить все сделки, заключенные в правление Тотилы, по которым римлянин утрачивал какую-либо собственность[769]Ibidem. § 5.
. Готское население было подвергнуто массовой депортации, а недвижимая собственность выселенных готов (в тех случаях, когда она не подпадала под действие статей Прагматической санкции) была включена в состав государственного имущества[770]Удальцова 3. В. Италия и Византия... С. 444.
. Собственностью императорского фиска стал и прежний домен остготских королей. значительно пополнила свой земельный фонд за счет ариан Равеннская церковь. Таким образом, к сер. VI в. социально-экономическая ситуация в аграрной экономике Италии сложилась как итог взаимодействия трех факторов: экономических последствий присутствия в Италии остготов и целенаправленной «реставраторской» политики византийского государства.

 

СТРУКТУРА ЗЕМЕЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ.

УПРАВЛЕНИЕ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫМ ПРОИЗВОДСТВОМ

Во второй половине VI — первой половине VIII вв. на землях Равеннского экзархата и Пентаполей существовало три основных типа собственности: собственность государственная, собственность церковная и собственность частная (средняя, крупная и мелкая)[771]О распространении здесь общинной собственности известий нет. Вопрос о вероятности ее существования в этих областях рассмотрен в главе IV, в параграфе «Эмилия-Романья и варвары».
. Византийский фиск был одним из крупнейших земельных собственников Италии. Основу его богатства составляли поместья, принадлежавшие прежде Остготскому государству. Последние, как известно, в свою очередь, были частично унаследованы им от Одоакра и римлян[772]По византийскому законодательству государственные и императорские земли были неотчуждаемы (inalieanabiles, CJ, VII, 38; XI, 67) и, следовательно, после отвоевания Италии должны были вернуться в казну.
. Эти имения располагались в Северной и Средней Италии[773]Cass. Var., IV, 32; V, 18, 20; VIII, 25.
, в южных областях[774]Ibidem. I, 16; III, 10; V, 7; IX, 2, 3, 8.
, в Сицилии (Tjader 10-11), иными слова­ми — на всей территории страны. Как отмечалось выше, к фиску перешла и часть земельной собственности изгнанных остготов[775]Удальцова 3. В. Италия и Византия... С. 444.
. К со­жалению, от самого Равеннского экзархата почти не сохранилось известий о государственном землевладении. Поэтому для исследования привлекается Placitum de Rizano — источник истрийского происхождения.

Из грамоты, составленной в 804 г., следует, что в византийскую эпоху земли будущего каролингского домена в Истрии принадлежа­ли константинопольскому фиску, и в тексте документа постоянно со­поставляются порядки, сложившиеся здесь «во времена греков», с теми, которые, вопреки устоявшимся обычаям, пытается ввести франкский герцог Иоанн. На него жалуется императору Карлу Великому население домена. Жалобы на притеснения исходят от представителей местной знати. Это — люди, из числа которых в эпоху византийского господства выходили крупные чиновники — викарии, доместики, трибуны и даже консулы[776]Placitum de Rizano... P. 58.
. Они весьма состоятельны — держат не только быков, но и коней[777]Op. cit. P. 54.
, являются собственниками овечьих стад численностью более ста голов[778]Op. cit. P. 55.
, имеют суда для каботажного плавания (в тексте приведена жалоба на то, что герцог Иоанн принуждает их ходить морем в Далмацию, Венецию и Равенну[779]Ibidem.
). У них есть рабы (servi). Эксплуатируют они также труд свободных[780]Ibidem.
. Каково место общественной группы, к которой принадлежат просители, в социальной структуре домена? Ответ на этот вопрос дал анализ одной из просьб, обращенных ими к императору: они просят признать законность всех заключенных ранее (видимо, при византийцах) эмфитевтических и либеллярных сделок[781]Op. cit. P. 52.
. Таким образом, податели жалобы являются арендаторами (на правах эмфитевсиса и либеллы) земель императорского фиска. Тот факт, что их претензии касаются не отдельных поместий, а всего императорского домена в Истрии[782]На это указывают широта представительства населения домена при разборе петиции (выборные capitanei от 172 поселений провинции), посредничество при разборе дела аквилейского патриарха и нескольких епископов, приведенная просителями раскладка арендной платы на землях всей Истрии и т. д.
, свидетельствует о распространении указанных форм аренды на всей его территории. Социальная структура здесь трехчленная: государство — арендаторы — непосредственные производители. Такая структура домена предписывает и соответствующие формы управления им: организация эксплуатации производительного населения находится в руках арендаторов. В самом деле, в истрийской грамоте 804 г. мы не встречаем упоминаний об особой администрации домена. Напротив, в ней говорится, что арендная плата, как и другие взносы, доставляется самими арендаторами in palatio[783]Op. cit. Р. 52.
. Сами же арендаторы, естественно, взимают эти поборы с производителей. Участие в управлении императорских официалов, по-видимому, исчерпывается спорадическими наездами контрольного характера (об обязанности населения обеспечивать довольствие таким «ревизорам» говорится в документе[784]Op. cit. Р. 52.
). Интересна роль аквилейского патриарха, который, согласно источнику, должен был оказывать населению до­мена помощь — adjutorium[785]Op. cit. Р. 51.
. В его присутствии разбирается жало­ба на герцога[786]Op. cit. Р. 50.
, ему бросают просители упрек в недостаточной заботе о соблюдении древних прав[787]Ibidem.
, сам он ссылается на какую-то договоренность, согласно которой он должен выступать хранителем местных обычаев[788]Op. cit. P. 51.
. Вероятно, перед нами — рудимент византийской системы управления фискальными землями, для которой характерен институт «адвокатов фиска»[789]CTh, X, 3, 10, 15.
— лиц, формально не состоявших в администрации домена, но следивших за соблюдением государственных интересов другими собственниками и местными властями и представлявших фиск в судебных процессах.

Насколько репрезентативна истрийская грамота 804 г. для суждения о земельной собственности византийского фиска в целом? Как известно, земли фиска подразделялись на три основные категории: fundi rei privatae, fundi sacri patrimonii и fundi domus divinae[790]См.: Wiart R. Regime des terres du Fisc au Bas-Empire. P., 1894. Ch. «Classification des terres du Fisc». P. 1-14.
. юридические различия между землями двух первых типов являются пред­метом научных споров[791]См. об этом: Karayannopulos J. Das Finanzwesen des fruhbyzantinischen Staates. Munchen, 1958 (Sudosteuropaeische Arbeiten, 52). S. 72-73.
, однако для нашей темы важно, что еще не­задолго до Юстиниана синонимом сочетания «fundi patrimoniales» становится «fundi emphyteutici»[792]Напр., CJ, V, 13. Подробнее см. в книге: Wiart R. Op. cit. P. 45-54.
. Именно на землях императорско­го патримония эмфитевсис получил особенно широкое и, можно сказать, всеобъемлющее распространение. О том, что земли такого типа имелись в Италии, говорит одна из новелл Юстиниана, где упоминается comitus sacri patrimonii per Italiam[793]CJ, XI, 74, 2.
. Можно было бы предполагать, что поместья византийского фиска в Истрии относились к ведомству патримония (comitiva sacri patrimonii). Однако такой вывод оправдан для IV-V, но не для VIII в. Уже при Юстиниане эмфитевсис широко распространяется и на землях rei privatae[794]CJ, XI, 74, 2.
. Домены этой категории существовали в Италии в доостготскую эпоху. (В «Notitia dignitatum», как мы помним, упомянут rationalis rei privatae per Italiam[795]Notitia Diginitatum... P. 52. Это известие, в сочетании с рядом косвенных свидетельств, дало основание Е. Штайну утверждать, что в Италии существовало независимое отдельное ведомство патримония. (См: Stein Е. Studien zur Geschichte des byzantinischen Reiches vornehmlich unter den Kaiser Justinus II und Tiberius — Konstantinus. Stuttgart, 1919. S. 178-180. С возражениями против этой точки зрения выступил И. Караяннопулос, считавший, что в источнике речь идет лишь о местном подразделении центрального ведомства (Каraynnopulos /. Op. cit. P. 80).) Из-за недостатка данных этот вопрос до сих пор не поддается окончательному решению, но существование особого comitus для Италии заставляет считать, что аппарат управления императорским доменом был организован здесь все-таки несколько иначе, чем в других областях страны.
.) Весьма вероятно, что их статус не изменился и в византийские времена. Поэтому делать определенное заключение о юридической принадлежности земель фиска в Истрии на основании разбираемой грамоты вряд ли допустимо. Но именно отсутствие серьезных различий в методах эксплуатации разных категорий фискальных земель в Византийской империи позволяет предполагать, что грамота из Ризано характеризует не частную ситуацию, а основной тип социальных отношений на землях императорского домена в Италии. Об этом косвенно свидетельствует тот факт, что речь в документе идет обо всем комплексе императорских земель целой крупной провинции. Широкое распространение на фискальных землях Италии долгосрочной аренды показывает, что угодья фиска эксплуатировались здесь в целом так же, как и по всей стране. Хорошей основой для этого являлось распространение аренд на государственных землях еще в остготскую эпоху[796]Cass. Var., VI. 8.
. Если учесть, что сложность организации управления производством на колоссальной территории императорского домена была основной причиной распространения на ней аренды, можно ожидать, что в Италии этот процесс должен был зайти особенно далеко. Ему способствовал ряд специфических причин, о которых пойдет речь ниже, и видимо, сдача императорской земель­ной собственности в аренду была в Италии обычным способом использования этих земель.

Церковная собственность получила на территории византийской Восточной Италии исключительно широкое распространение. Наиболее крупным собственником среди духовных корпораций была Равеннская архиепископия. Основу ее земельных богатств составляли, во- первых, бывшие владения арианской церкви в Италии, переданные равеннской ортодоксальной Церкви императором Юстинианом I[797]Agnellus. Op. cit. P. 334.
, во- вторых, — обширные территории, отошедшие к ней в результате да­рений и завещаний. Есть сведения о наличии поместий Равеннской церкви в окрестностях Римини (БК 14-16, 18, 21, 23-25, 27, 28, 50, 53; Tjader 20, Tjader 45), Иези (БК 32), Озимо (БК 121, 122, 124), Синигалии (БК 71), Губбио (Tjader 18-19). До лангобардского завоевания она имела владения в округе Лукки (Tjader 8), Падуи (Tjader 3), Урбино (Tjader 13). (О дальнейшей судьбе этих владений сведений нет, но, видимо, с приходом лангобардов они были утрачены.) Данные о наличии равеннских патримониев во второй половине VIII—X вв. в окрестностях Фельтре (БК 170-175), Фоссомброне (БК 164), Перуд­жи (БК 161-163), Фаэнцы (Marini 97), вполне возможно, характеризуют и византийскую эпоху[798]См. подробнее: Vasina A. Possessi ecclesiastici nella Pentapoli durante il Medioevo / / Studi Romagnoli, a. 18. Faenza, 1967. P. 333-367.
. В архиве равеннской архиепископии сохранились некоторые документы о земельных сделках, заключенных в довизантийское время. Со временем (возможно, уже в византийский период) фигурирующие в них участки отошли к Равеннской церкви. Имеются в виду прежде всего район самой Равенны — (Tjader 8), затем Болоньи (Tjader 8), Имолы (Tjader 8); уже упоминавшегося Римини (Tjader 35, 37), Фаэнцы (Tjader 30, 31), наконец, Рима (Tjader 17).

Есть данные о наличии земель равеннской архиепископии в южных провинциях Италии[799]Сведения об этом собрала Л. Руджини. См.: Ruggini L. Op. cit. P. 412, 413.
. Очень значительны были ее владения в Сицилии[800]Agnellus. Op. cit. P. 350; Greg. Magn., Ер. XI, 8.
. Наконец, сохранилось свидетельство о том, что Равеннской церкви принадлежал остров у берегов Далмации (Tjader 10-11). возможно, что Равеннская церковь располагала и другой собственностью в этой провинции. Таким образом, к моменту лангобардского нашествия Равеннская церковь владела земельными угодьями в Централь­ной, Северной, Южной Италии и в Сицилии, после нашествия — на территориях Равеннского экзархата, Пентаполей, возможно, Римско­го дуката, на юге страны, в Сицилии и Далмации.

С точки зрения организации производства, земли равеннского церковного патримония делились на две категории: поместья, население которых эксплуатировалось Церковью непосредственно, и угодья, сдававшиеся в долгосрочную аренду. К патримониям первого типа относился, например, крупный комплекс недалеко от Падуи, сведения о котором дошли от 60~70 гг. VI в. (Tjader 3). Производительное население платило здесь денежные и натуральные взносы непосредственно собственнику земли и выполняло барщину в его пользу. Руководство патримонием, видимо, находилось в руках управляющих (actores). Последние, правда, не упоминаются в данном источнике, но неоднократно фигурируют в других (Tjader 17, 20, 27 etc.). В то же время папирус Tjader 3 — единственный источник византийско­го времени, характеризующий церковное хозяйство с подобной системой эксплуатации. Остальные документы (в частности вся византийская часть Баварского кодекса) свидетельствует о сдаче земель архиепископии в долгосрочную аренду (эмфитевсис). Можно думать, что эмфитевсис был наиболее распространенной формой использования земельной собственности в патримонии Равеннской церкви[801]В сицилийских владениях архиепископии незадолго до начала византийской эпохи была распространена такая форма аренды, как locatio-conductio (Tjader 1). Она широко практиковалась в Италии в изучаемый период на землях других церковных корпораций (См., напр.: Greg. Magn., Ер. I, 42).
. естественно, что административное устройство такого домена сильно отличалось от устройства непосредственно эксплуатировавшейся Церковью части патримония. Как организация трудовых процессов, так и сбор ренты здесь находились в руках арендаторов (см. Tjader 2). Видимо, их функции были аналогичны функциям арендаторов на императорских землях.

Архиепископия располагала специальным ведомством патримония. По сообщению Агнелла, для руководства им назначались особые лица из числа клириков с высокой моральной и деловой репутацией[802]Agnellus. Op. cit. P. 320.
. В подчинении у них находились многочисленные actores, управлявшие церковными имуществами до их сдачи в аренду[803]Есть сведения, что в отдельных случаях сами actores становились арендаторами земли (Tjader 45).
и выступавшие от имени Церкви в некоторых имущественных сделках, касающихся земельной собственности (напр., Tjader 17). Более поздние документы (IX-X вв.) свидетельствуют, что Церковь имела в каждом круп­ном городе особое ведомство (rectorium), куда стекались поступления с близлежащих земель патримония (в Римини — БК 38, 49; в Синигалии — БК 72, 74, 88-91, 94-102; в Озимо — БК 133, 139, 141, 142; в Губбио — БК 157). Вероятно, эти rectoria существовали и в византийскую эпоху. Наконец, в отдельных случаях архиепископы направляли в тот или иной патримоний особого чиновника (manipularius) для ревизии или с какой-либо специальной целью (о посылке такого официала в Сицилию рассказывает Агнелл)[804]Agnellus. Op. cit. P. 350.
. Таким образом, равеннская архиепископия располагала разветвленным аппаратом управления земельными угодьями.

Источники сохранили данные и о патримониях некоторых других влиятельных итальянских Церквей. Что касается собственно епархий, подчиненных равеннскому архиепископу, то они формально включались в состав домена архиепископии[805]Ibidem. P. 320.
. Фактически, однако, патримоний каждой епископии эксплуатировался прежде всего в интересах местного духовенства и ревниво им оберегался. С другой стороны, отдельные епископы не упускали случая отторгнуть часть имущества менее энергичного соседа, даже если он подчинялся той же (в данном случае равеннской) архиепископии. В этом плане характерно одно из писем Григория Великого, где он высказывает опасения, что после смерти епископа Озимо за время до избрания его преемника патримоний епархии разделят между собой соседние кафедры[806]Greg. Magn., Ер. IX, 99
.

Самостоятельные церковные центры, как, например, аквилейская патриархия, имели обширные собственные патримонии. Об этом свидетельствует, в частности, Placitum de Rizano , где речь идет об арен­де земель Аквилейской церкви[807]Placitum de Rizano... P. 52.
. Среди арендаторов — представите­ли византийского чиновничества (tribuni, vicarii и т. п.).

До нас дошел документ (681 г.), удостоверяющий сдачу в аренду на условиях эмфитевсиса с обязательством «tenendum, colendum, meliorandum» на 19 лет земель Аквилейской церкви в районе Чезены[808]Fantuzzi M. Monumenti Ravennati... T. 6. Venezia, 1804, Appendice, № 98. P. 263.
. Таким образом, аквилейская патриархия, как и равеннская архиепископия, имела владения далеко за пределами своего диоцеза, и, в частности, в экзархате. В данном случае эти земли арендовали praefecturius Парсин и magister militium Масталлон, т.е. видные представители слоя служилой знати. Видимо, использование земельных владений епископских кафедр на востоке Италии было организовано одинаково.

В Восточной Италии имелись земли Римской церкви. О них, однако, дошло единственное свидетельство (от начала VIII в.)[809]Die Kanonensammlung des Kardinals Deusdedit / Ed. V. W. Glanwell. Paderborn. Bd. I. 1905. Kanon CCXVI.
. Упомянутый земельный комплекс (massa) находился в районе Иези и так же, как земли других Церквей, сдавался в аренду, в Данном случае — некоей Константине, «благородной даме» (honesta femina). Имея в виду, что отношения между римскими папами и Равеннскими архиепископами были, как правило, весьма натянутыми, и исходя их того, что приведенное свидетельство источника уникально, следует думать, что папский патримоний в Пентаполях был невелик[810]О размерах и локализации патримониев Римской церкви см.: Grizar Н. Ein Rundgang durch die Patrimonium des Heiliges Stuhles in das Jahr 600 / / Zeitschrift fur Katholische Theologie. Bd. I, 1877. S. 312-360.
.

Значительными земельными угодьями располагали монастыри и некоторые другие церковные корпорации. Так, в папирусе Tjader 23 зафиксировано дарение в пользу монастыря Иоанна Крестителя ad Navicula. Архиепископ Иоанн VII пожертвовал в 731 г. несколько имений в окрестностях Равенны и Фаэнцы монастырю Сант Аполлинаре ин Классе. В 752 г. клирик Урс подарил монастырю Св. Апол­линария в Модене ряд очень крупных земельных комплексов в окрестностях Равенны, Болоньи, Имолы, Фаэнцы и самой Модены[811]Guillou A. Regionalisme et ind£pendance... P. 266-271.
. Одно из крупнейших дарений, сведения о которых донесли до нас источники, было совершено в начале VII в. некой Ксантиппой в пользу Равеннской базилики Св. Марии (Tjader 17). В папирусе Tjader 27 зафиксировано дарение в пользу диаконии. В Баварском Кодексе упоминаются земли монастыря Св. Ефимии в Римини (БК 16), церкви Св. Иоанна в том же городе (БК 15), церкви Св. Марии в Синигалии (БК 71). О крупных земельных владениях равеннских монастырей упоминает Григорий Великий[812]Greg. Magn., Ер. IX, 168.
. Очень много подобных данных сохранилось в Баварском кодексе от послевизантийского времени (конец VIII—X вв.): владения монастырей — БК 12 (трижды), 54-58, 59 (дважды), 61, 63, 114(дважды), 135, 147, 165; церквей — БК 26, 60, 70, 80, 95, 99, 103, 110, 151, 158; других церковных корпораций — диаконий, приютов и т.п. — БК 54, 61, 62, 101, 135. Весьма вероятно, что часть этих учреждений имела земельную собственность уже в византийскую эпоху. Высшие церковные власти считали эти земли имуществом соответствующих епархий, но местный клир и монахи решительно отстаивали право бесконтрольно распоряжаться собственностью своих корпораций. (О затяжном конфликте такого рода между равеннскими архиепископами и клиром говорит Агнелл[813]Agnellus. Op. cit. P. 319-321.
.)

В целом можно заключить, что церковным собственникам принадлежала очень большая доля земель византийской Восточной Италии. В то же время значительная часть этого земельного фонда постоянно находилась в руках различных арендаторов.

В изучаемом регионе широко была распространена крупная и средняя собственность частных лиц. Многочисленные источники фиксируют факты дарений (Tjader 10-28; БК 50, 163), продажи и об­мена (Tjader 34-41), раздела (Tjader 8) земельных участков. В принципе, управление в поместьях частных и церковных не должно было сильно отличаться друг от друга, т. к. земли первой категории на протяжении всего византийского периода интенсивно переходили во вторую. В этом смысле можно говорить о постепенном сокращении в общем земельном фонде Восточной Италии квоты частных земель за счет увеличения доли церковных, но данный процесс не носил абсолютного характера, так как, видимо, не менее интенсивным был процесс развития долгосрочной аренды на землях Церкви и государства. Эмфитевсис практиковался и на частных землях, хотя, вероятно, не так широко, как на церковных и государственных (всего два известия в источниках — Tjader 25, 43). В тех случаях, когда на частных землях велось собственное хозяйство, им руководили управители — actores (напр. Tjader 7).

О мелкой собственности крестьянского типа в византийской Во­сточной Италии почти не имеется сведений[814]Источники сохранили некоторую информацию о мелкой земельной собственности горожан. См. об этом в главе о городе.
. До нас дошло единственное несомненное свидетельство о свободном земледельце (agellarius VI в., Tjader 35). Термин «agellarius» встречается и в Баварском кодексе, в грамотах послевизантийского времени (БК 49, 100, 102, 137), причем относящихся к разным районам (Римини, Синигалии, Озимо). Его присутствие в этих поздних (VIII—IX вв.) документах не означает, однако, что речь идет о собственниках земли. Напротив, в двух случаях из четырех (БК 49, 102) agellarii сами именуют себя колонами. Вероятно, такое странное совмещение социальных статусов объясняется попаданием в колонатную зависимость земледельцев, сравнительно недавно бывших свободными собственниками и сохранивших соответствующее наименование. К сожалению, редкие упоминания о находящихся в частной собственности мелких участках земли в других источниках (напр., Tjader 22) связаны с конкретными земельными сделками и не дают возможности судить об общих размерах владений их хозяев. Скудость свидетельств о мелкой крестьянской собственности говорит о том, что она занимала весьма незначительное место в земельной структуре изучаемой зоны. Современный исследователь отмечает: «Равеннские документы не дают свидетельств существования мелких земельных собственников... Складывается впечатление, конечно, нуждающееся в корректировке, но притом неизбежное, что мелких собственников здесь почти не было»[815]Castagnetti A. L’organizzazione del territorio rurale nel medioevo. Circoscrizioni ecclesiastiche e civili nella «Langobardia» e nella «Romania». Torino, 1979. P. 209.
. Причины этого можно видеть как в массовой эмиграции из Италии остготов после византийского завоевания (среди них — немало мелких собственников), так и в постепенном поглощении мелкой собственности крупной, вероятно, сопровождавшемся попаданием прежнего собственника в зависимость от нового (как в случае с агеллариями-колонами). Процессы эти протекали еще в остготскую эпоху[816]См.: Удальцова 3. В. К вопросу о мелком свободном землевладении в Италии накануне византийского завоевания / / Византийский Временник, XI. 1956. С. 58.
и получили дальнейшее развитие при византийцах[817]Крайнюю точку зрения на эти явления выразил А. Дорен: «Византийское господство, как бы недолго оно ни продолжалось, было преисполнено глубокого значения, т. к. уничтожило... последние остатки мелкого свободного крестьянства». См.: Doren A. Italienische Wirtschaftsgeschichte. (Handbuch der Wirtschaftsgeschichte / Herausgegeben von Prof. Dr. G. Brodnitz.) Jena, 1934. Bd. I. S. 37.
. Возможно, что одним из путей становления подобной зависимости было заключение арендной сделки. Так, упомянутые агелларии Баварского кодекса арендуют у Церкви участки на условиях либеллы, как и обычные колоны.

В связи со значительной ролью, которую играла аренда в аграрной жизни Италии, следует остановиться на основных ее формах, распространенных здесь. Главная из них — эмфитевсис[818]См.: Crosara F. L’enfiteusi della Grecia all’Esarcato / / Atti del’ VIII Congresso internazionale di studi bizantini. Palermo—Roma, Vol. II. 1953. P. 291-292.
. Правда, сам этот термин встречается в источниках нечасто. Например, в грамотах византийского времени, сохраненных Баварским кодексом, он отсутствует. Основной термин здесь — «petitio» — название документа, в котором фиксируется просьба о выделении земли в аренду. Срок, на который предоставляется земля, никогда не указывается. Видимо, аренда бессрочная (вечная). Аренда всегда безусловна. По мнению большинства исследователей, мы встречаемся здесь с од­ним из типов эмфитевсиса[819]Cm.: Diehl Ch. Etudes sur l’administration... P. 296; Guillou A. Regionalisme et independance... P. 188.
. Образец другой формы эмфитевсиса дает цитированная выше грамота из Аквилеи. Земля предоставляется здесь на срок (19 лет) и при определенных условиях (обработки и мелиорации)[820]Fantuzzi M. Monumenti Ravennati... T. 6. P. 263.
. Эти характеристики (долгосрочность и требование мелиорации) и позволяют определить сделку как эмфитевтическую, т. к. свойственны основному, классическому типу эмфитевсиса[821]См., напр.: Левченко М. В. Материалы для внутренней истории Восточной Римской империи V-VII вв / / Византийский сборник. М.—Л., 1945. С. 61 “62. В дальнейшем условие мелиорации земли (meliorandum) стало обычным и для либеллы. См.: Котельникова Л. А. Итальянское крестьянство и город XI-XIV вв. М., 1967. С. 235 сл.
. В источнике, однако, сделка названа либеллой. Интересно, что и в более поздних (послевизантийских) грамотах Баварского кодекса тер­мин «petitio» заменяется на «libellum», однако это, как правило, не меняет ни формы, ни сущности аренд. Можно считать, что в византийское время особых отличий между либеллой и эмфитевсисом не было[822]Мнения об идентичности эмфитевсиса и некоторых видов либеллы придерживался такой авторитетный правовед, как С. Пивано. См.: Pivano S. Contratti agrari in Italia nell alto medioevo. Milano—Roma—Napoli, 1904. P. 204-209.
. Например, в Placitum de Rizano арендные договоры, заключенные в византийское время, названы «эмфитевтическими и либеллярными»[823]Placitum de Rizano... P. 52.
. Среди равеннских папирусов есть интересный документ (Tjader 22), где речь идет о предоставлении земельного участка в «libelli emfiteutici».

С другой стороны, распространяющаяся в это время аренда колонов и вышеупомянутых агеллариев, как правило на условиях натурального взноса, также именуется либеллой. Такой вид аренды сходен с зависимым крестьянским держанием и приближается к мелкой либелле общеитальянского типа[824]См. о ней: Котельникова Л. А. Либеллярии Северной и Средней Италии в VII-X вв. (К вопросу об образовании зависимого итальянского крестьянства) // Средние века, X, 1957. С. 81-100.
. Однако сам термин «libellum» лишь в очень ограниченной степени может служить ключом к пониманию сущности каждой конкретной сделки, и то лишь в послевизантийское время.

Своеобразной формой аренды было дарение с сохранением пожизненного узуфрукта, широко распространенное в изучаемом регионе (Tjader 12; 16, 17).

Таким образом, на землях Восточной Италии преобладали долго­срочные и безусловные формы аренды[825]Византийское законодательство считало эмфитевсис настолько близким к собственности, что даже не расценивало его как аренду, а определяло как особое состояние между собственностью и арендой. См. CJ, IV, 66.
, что создавало правовые пред­посылки для превращения последней в условную земельную собственность.

Представление о структуре земельной собственности будет не­полным без характеристики размеров земельных угодий, находившихся в распоряжении как собственников, так и арендаторов. Сведения об этом собраны в таблицах 1 и 2, данных в Приложении II. Если исходить из определенных выше средних размеров fundus, то все перечисленные в таблице 1 аренды следует отнести к числу средних и крупных.

Арендаторы снимают три fundi(среди них — колоссальный fundus в 1000 югеров, БК 14), снова три (БК 18), более трех (один вновь очень велик, БК 25), даже 6,5 fundi(БК 71). Весьма вероятно, что это не вся земля, арендованная этими лицами, и что кроме арендованной у них есть еще и собственная. (Так, среди арендаторов дважды встречается magister militium из Римини Маврикий, — БК 24 и 53 — возможно, одно и то же лицо.)

Два случая, когда арендаторы снимают в целом менее 1 fundus (magister militium Маврикий — ряд участков одного fundus; трибун Феодосий — 6/12 fundus Augicianus), не дают основания считать их мелкими арендаторами — реальные размеры всей снимаемой ими земли нам неизвестны, а их социальный статус (magister militium и tribunus) позволяют думать, что они были обладателями и других земельных угодий. Сходная картина и на землях собственников (таблица 2). Часто им принадлежит по несколько fundi, иногда — не один десяток (Tjader 17, 18—19; Гийу 2, вероятно, Tjader 13). Источники не дают полной описи земельных угодий отдельных собственников, но даже в отраженных в них сделках дарения или продажи чаще всего фигурируют несколько fundi. Можно считать, что как земельная арен­да, так и собственность на востоке Византийской Италии была чаще всего средней или крупной.

Это, однако, не означает, что в Византийской Италии была распространена латифундия. В ряде работ как зарубежных, так и отечественных исследователей было показано, что попытка восстановления экономического и политического влияния старой римской знати, предпринятая византийским правительством после завоевания Италии, в целом не увенчалась успехом. Этот вывод строился почти исключительно на дошедших до нас данных о судьбах отдельных аристократических родов и их представителей. Так как материальной основой влияния старой римской знати была латифундия[827]Речь идет, конечно, о крупнейшей, преимущественно сенаторской аристократии. Другие прослойки позднеримской знати еще длительное время продолжали играть значительную роль в социальной жизни страны. Однако для низших слоев господствующего класса владение латифундиями нехарактерно.
, анализ сведений о структуре земельных угодий восточно-итальянских собственников в VI—VII вв. способен пролить дополнительный свет на этот важнейший вопрос.

Данные, сведенные в таблицы 1 и 2, показывают, что в VI—VII вв. примерно в половине случаев fundi арендовались, продавались и дарились не целиком, а частями. Эти части (как правило, двенадцатые доли — «унции») могли составлять 3/4 (9/12), половину (6/12), треть (4/12) целого fundus. Можно считать, что в исследуемый период fundus как таковой, не говоря уже о massa— группе fundi, утрачивает непосредственное хозяйственное значение и является лишь топографической единицей. Целая massa как объект сделки встречается крайне редко. Собственно, передача знатной римлянкой Ксантиппой одной massa в дар равеннской базилике Св. Марии — Tjader 17 — и получение в аренду Феодором Каллиопой другой massa в районе Римини — Tjader 44 — единственные примеры та­кого рода; еще в одном случае — Tjader 13 — Церкви дарятся две половины massa. Первый и третий случаи, кстати, довольно ранние по времени, иллюстрируют тезис о постепенном исчезновении латифундии: крупные дарения совершаются в пользу Церкви, которая, вероятно, в будущем сдаст их в аренду по частям. В послед­нем убеждают данные Баварского кодекса: massae, которые в нем упоминаются, обычно сдаются в аренду именно частями (БК 92-94, 95, 116 etc.).

В том, что составные земельные комплексы не образовали новых латифундий, можно убедиться на основе топонимических Данных. Дело в том, что в Баварском кодексе часто обозначаются не только участки, являющиеся предметом сделки, но и им пограничные. Так, в составе аренды логофета Иоанна (БК 15) — 5 участков или групп участков, каждый (каждая) в своих границах. В трех случаях в группах встречаются общие названия — возможно, эти участки граничат. Два земельных комплекса стоят совершенно обособленно. В аренде консула Павла (БК 32) присутствуют две изолированные группы земельных угодий, в аренде magistra militium Элефтерия (БК 71) — четыре и т.д.[828]Отступления от этого правила не меняют общей картины, т. к. даже там, где имение, видимо, сконцентрировано в одном месте, оно обычно слишком мало для латифундии — БК 14, 28, 85 (если исходить из средних размеров fundus и принять за нижнюю границу латифундии, например, рубеж, предлагаемый русским историком В. И. Кузищиным — 1000 югеров. См.: Кузищин В. И. Генезис рабовладельческих латифундий в Италии... С. 7).
Крупные аренды составлены из частей различных fundi(четыре fundi логофета Иоанна — БК 15 — из семи; два — трибуна Феодосия — БК 27 — из четырех и т.д.). Это естественно, так как земельная собственность их локатора — Равеннской церкви — образовывалась благодаря дарениям и вкладам, которые в сумме не могли составлять сплошного массива. Поэтому в церковные владения часто внедряются земли других собственников (БК 15, 16, 71). В Баварском кодексе, где обычно отмечается факт, когда соседние земли также принадлежат Равеннской церкви (БК 47, 63, 79, 159 etc.), лишь трижды упоминается об этом в византийскую эпоху (БК 18 дважды, 24). Таким образом, упоминания о сплошных крупных земельных комплексах типа латифундий Чрезвычайно редки в источниках во византийской Восточной Италии. Можно утверждать, что латифундия в изучаемом регионе в византийскую эпоху постепенно исчезает и в экономическом, и в социальном, и даже в топографическом плане.

 

ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ.

ПОЛОЖЕНИЕ НЕПОСРЕДСТВЕННЫХ ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ.

Основным производительным населением в Византийской Италии были прикрепленные к земле колоны[829]Ciccotti Е. II tramonto della schiavitu nel mondo antico. Udine, 1940. P. 431-439; Fabre F. Les colones de l’Eglise Romanie au VI-siecle / / Revue d’histoire et de litterature religieux. Т. I. 1896. P. 74-91; Palasse M. Orient et Occident a propos du colonat romain au Bas-Empire. Lyon, 1950; Удальцова 3. В. Рабство и колонат в византийской Италии... С. 120.
.

Точными данными о численности колонов мы не располагаем, но в качестве ориентира в этом вопросе можно привести следующее рас­суждение: в Placitum de Rizano говорится, что на землях фиска вблизи города Nova Civitas сидело более 200 колонов[830]Placitum de Rizano... P. 52.
. Несколько выше указывается, что общая сумма арендной платы императору с земель все­го домена — 344 солида, в частности с окрестностей Nova Civitas— 12 солидов. Исходя из этого, можно предполагать, что общее число колонов на землях фиска в Истрии должно было быть более 5730. Ясно, что на землях государства и Церкви во всей византийской Северо-Восточной Италии колонов должно было быть значительно больше. Юридический статус этих производителей определялся общеимперским законодательством, а реальное положение в целом этому статусу соответствовало[831]См.: Удальцова 3. В. Рабство и колонат... С. 117.
.

Экономической формой реализации права собственника на землю, которую обрабатывал колон, была рента. В составе равеннских папирусов сохранился документ (Tjader 3), дающий раскладку ренты на землях Равеннской церкви в третьей четверти VI в. (район Падуи). Сведения из этого источника суммированы в Приложениях, в таблице 3. Как видим, рента всех перечисленных производителей состоит из денежной и натуральной. Денежная рента одного производи­теля составляет от 1 солида 11,5 силикв до 3 солидов 19 силикв. Средние размеры платежа — около 2,6 солида[832]В соответствии с несколько более ранними (остготскими — Cass. Var., X, 29) ценами на хлеб это равняется 156 модиям зерна; согласно ценам 604 г. (Liber Pontificalis... Т. I. P. 315) — 78 модиям зерна.
. Натуральный об­рок обозначен в источниках словами «in xeniis». Средние его размеры с одного человека — примерно 1 гусь, б кур, 60 яиц, 45 фунтов меда. Однако в чистом виде такая средняя (как денежная, так и натуральная) рента ни разу не встречается. Можно сделать вывод, что и та и другая берется здесь не с отдельного производителя, а с определенного участка и, вероятно, зависит от его размеров и качества. Так, два колона, обрабатывающие на пару участок Noviciana, платят одинаковый как денежный, так и натуральный чинш. На двоих колонов, обрабатывающих участок Valeriaca, приходится примерно по 2 1/3 солида ренты, на каждого из четверых, использующих участок Severiaca (видимо, несколько больший), — всего по 1 1/3 солида.

В подобном соотношении находятся и их натуральные платежи. От характера участка зависит не только размер, но и состав взносов (натуральных). Так, в том же источнике названы два болота, денежная рента с которых составляет 6 солидов 6 силикв и 3 солида 3 силиквы. В качестве сбора in xeniis собственник взимает с каждого из них по 100 фунтов молока. Вероятно, эти болота использовались для выпаса скота. (Разница в денежной ренте, видимо, вызвана тем, что одно из болот находило еще какое-то применение или было больше по размерам.)

Исследуемый памятник позволяет поставить вопрос о сущности такого побора, как in xeniis. В него, как мы видим, включаются натуральные продукты животноводства и промыслов: куры, гуси, молоко, яйца, мед. В этом же источнике дана раскладка побора in xeniis для какой-то другой территории (определяющая эту территорию часть документа не сохранилась). Здесь в состав in xeniis, кроме уже встречавшихся кур, гусей и яиц, входят также сало и цыплята. В некоторых других источниках по истории региона фигурирует особый побор под названием exenium— наверняка то же самое, что in xeniis(на то, что понятия «exenium» и «in xeniis» тождественны, указывает Дю Канж[833]Du Cange Ch.-D. Glossarium mediae et infimiae latinitatis. T. 3. P., 1938. P. 358.
). Например, из Placitum de Rizano мы узнаем, что в византийскую эпоху арендаторы платили exenium императору[834]Placitum de Rizano... P. 54.
. В Баварском кодексе сохранился ряд документов, в которых упоминается exenium. Правда, памятники это довольно поздние (IX-X вв.), но существование такого побора в византийское время и неоднократные ссылки в кодексе на обычное право[835]Трижды указано, что exenium вносится «по обычаю» (БК 133, 141, 142).
позволяют применить этот источник для наших целей. В состав exenium, по данным этих документов, входят куры (БК 38, 41, 97, 139), цыплята (БК 97, 139), яйца (БК 97, 139), иногда отборное зерно («grano manulectile», БК 38, 4), однажды встречается голубь (БК 97). Сочетания продуктов самые разнообразные. В некоторых случаях exenium выражается в деньгах (БК 74, 91-92 etc.). Происходила ли коммутация exenium в византийское время, сказать трудно. В грамоте из Ризано рассказывается, что герцог Иоанн теперь (в начале IX в.) лично доставляет императору exenium, собранный с арендаторов фиска, чтобы заслужить расположение государя[836]Placitum de Rizano... P. 54.
. Арендаторы фиска хотели бы, как и прежде, доставлять его сами. Таким образом, внешне этот побор в самом деле выглядел как «добровольное подношение», подарок господину[837]Нет оснований предполагать в этом случае какие-либо различия в свойствах «exenium» на церковных и государственных землях.
. возможно, что первоначальные его размеры и состав также определялись плательщиками самостоятельно. Но уже в византийскую эпоху exenium не только конституировался в норму обычного права, но и вошел в официальные документы. Следовательно, из «добровольно­го подношения» он превратился в одну из разновидностей фиксированной натуральной земельной ренты[838]Сходные процессы происходили в патримониях Римской церкви (Greg. Magn., Ер. IX, 69).
.

Какие еще виды платежей характерны для Византийской Италии? В грамотах IX-X вв. часто встречаются «herbaticum» и «glandaticum», буквально — «травное» и «желудевое». Они были широко распространены на землях Равеннской церкви (БК 38, 74, 91, 94, 98, 99, 100, 102, 133, 139). Существовали ли эти поборы в византийское время? Placitum de Rizano дает основания для такого утверждения, ибо свидетельствует, что с «отцов» (в значении «предков») тогдашних арендаторов их уже взимали[839]Placitum de Rizano... P. 53.
. В этой же грамоте говорится, что angaria, opera и glandaticum уплачивались «с лесов», которые теперь пытаются отобрать у арендаторов[840]Ibidem.
. Следовательно, эти поборы вытекали из прав собственника (в данном случае императора) на угодья, необходимые населению земель фиска. Согласно Баварскому кодексу, в качестве herbaticum собственнику отдавался один баран (БК 99, 133, 139). Грамота из Ризано упоминает о том, что в византийское время арендаторы отдавали императору одну овцу с каждой сотни[841]Ibidem.
. По аналогии с Баварским кодексом можно предполагать, что этот побор — herbaticum. В кодексе этот платеж иногда выражается в денежной форме (БК 74, 91, 93, 94, 100, 102). Glandaticum указывается только в денежной, но возможно, что и он встречался в натуральной. В папирусе Tjader 3 (как и в других документах VI—VII вв.) ни herbaticum, ни glandaticum не упоминаются. Возможно, что такие поборы вошли в повседневную практику только в конце византийской эпохи. В этом случае в их возникновении можно видеть проявление дальнейшей феодализации земельной ренты, так как для раннего феодализма характерно наличие многочисленных мелких рент, вытекающих из прав собственника на землю[842]См.: Сказкин С. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в Средние века. М., 1968. С. 106. В изучаемом регионе в IX в. встречаются еще взносы собственнику в день Св. Аполлинария (один неостриженный баран — БК 134). Возможно, этот побор специфичен для церковного патримония.
.

На некоторой части церковных земель практиковалась отработочная рента. В многократно цитированном папирусе Tjader 3 в шести случаях в общий список рент включаются отработки (opera). В двух случаях они составляют 1 день в неделю, в одном — 2 дня и в трех — 3 дня. Это значит, что в церковном патримонии в районе Падуи существовал весьма обширный домен, обработка которого требовала до половины рабочего времени производителей. Насколько распространенным было это явление? В византийское время барщина в источниках больше не упоминается. От более позднего времени (IX в.) до нас дошли три свидетельства о ее наличии на землях церкви (БК 97, 133, 139). В названных документах нормы отработки (angaria, opera) определены так: в одном случае — «4 с быками, 5 руками», в другом — «4 с быками, 4 руками», в третьем просто: «отработок 6». Здесь речь идет о норме барщины уже не в неделю, а в год (точнее, в сезон). Можно попытаться представить себе четыре наиболее вероятных типа работ с быками. Видимо, это были пахота, боронование, сев и уборка. Конечно, это значит, что в страду производитель должен был работать на барщине по несколько дней подряд, но все же интенсивность барщинной эксплуатации по сравнению с VI в. снижается. Другое свидетельство этого — встречающаяся в источниках уплата за отработки деньгами (БК 91, 100, 102). На этих землях домен, вероятно, уже был ликвидирован. однако сам факт его сохранения в некоторых случаях в IX в. позволяет думать, что он существовал на протяжении всего византийского времени. Молчание о нем источников VII-VIII вв. можно объяснить, если учесть, что все они говорят о церковных землях, сдаваемых в аренду. В упомянутых документах IX-X вв. контрагентами Церкви в арендных сделках выступали непосредственные производители — колоны, что ни разу не отмечено в источниках византийского времени. Возможно, причина этого явления — уход с исторической сцены некоторой части знати, особенно близко связанной с Византией. Ее исчезновение заставило Церковь вступить в непосредственный контакт с производителями там, где прежде эта часть знати вы­ступала в качестве арендаторов земли. Так в источниках появились некоторые формы ренты, в частности ангарии, которые ранее выполнялись, вероятно, не в пользу собственника, а в пользу съемщика земли, то есть домен на церковных землях частично сохранялся, но использовался арендатором. Характерно, что exenium, известный с VI в., также начинает включаться в условия арендной сделки лишь в IX в., в тех случаях, когда арендаторами становятся колоны. В таких документах впервые появляются glandaticum и herbaticum. Если и в самом деле в византийские времена эти взносы, причитающиеся собственнику земли, получали ее съемщики, то это свидетельствует о постепенном превращении их аренд в условную собственность.

Во всех ли случаях основной побор с непосредственных производителей, как свидетельствует папирус Tjader 3, был денежным? В послевизантийское время большинство церковных арендаторов-колонов платило за аренду натурой (БК 38, 41, 44, 49, 72, 91-102, 133-136, 139-143, 157, 158). В отдельных случаях платеж производился вином (БК 49), иногда в него входили масло (БК 101, 135), яблоки (БК 158), оливки (БК 142). Однако чаще всего встречаются два типа арендной платы: 1) каждый 7-й модий зерна, каждый 10-й сноп льна или конопли, каждая 3-я амфора вина (БК 38, 95, видимо 96); 2) каждый 10-й модий зерна, каждый 10-й сноп льна или конопли, каждая 4-я амфора вина (самый распространенный тип платы, встречается 19 раз; БК 41, 72, 74, 91, 94, 96, 98-102, 133, 139-143, 157, 158). Широкое распространение таких платежей в IX-X вв. заставляет предполагать их наличие хотя бы в VII в. Прямых доказательств этого нет, но следует обратить внимание на одно сообщение Агнелла. Описывая восстание в Равенне в начале VIII в., он говорит об участии, которое приняли в нем coloni decumani[843]Agnellus. Op. cit. P. 370.
. Этот термин, произведенный от слова «decern» (десять), может обозначать понятие «колоны, выплачивающие 10-ю долю»[844]О происхождении слова «decumanus» от «decern» (правда, имея в виду другие его значения) говорит Дю Канж: См.: Du Cange. Ch.D. Glossarium... Т. 3. P., 1938. P. 32. Впрочем, итальянский историк Берти производит слово «decumani» от «Dismani» — названия поля близ Равенны. См.: Berti G. Antichi porti militari e commerciali... P. 39. (Это название, в свою очередь, очевидно, происходит от сочетания «Deis Manibus» — «Богам-Манам». Здесь находилось, видимо, языческое кладбище.)
. По-видимому, тот факт, что в IX-X вв. колоны вносили исключительно натуральную арендную плату, объясняется натурализацией их хозяйств в византийскую эпоху. Во время господства Византии они уже платили арендаторам натуральный чинш, но в источниках появлялась лишь та часть, которая передавалась собственнику земли в виде арендной платы после перевода ее в денежную форму. Таким образом, если в последние десятилетия VI в. (Tjader 1) основная часть ренты колонов еще оставалась денежной, то в течение византийского периода она постепенно превращалась в натуральную.

Папирус Tjader 3 дает возможность судить еще об одном важном явлении в сфере эксплуатации колонов. В нем упоминаются двое колонов, обязанных вносить полную ренту, как денежную, так и продуктовую, с двух заброшенных участков. Это — пример adjectio (эпиболе), которая, следовательно, была распространена в Италии не только на государственных, но и на церковных землях. Причину ее применения можно видеть в нехватке рабочих рук, вызванной резким сокращением численности населения основных частей Римской империи на рубеже античности и Средневековья[845]См. об этом: Boak A. Manpower Shortage and the Fall of Roman Empire in the West. London—Oxford, 1955.
. Вместе с тем в Византийской Италии данное явление имело свою специфику, и Равеннские папирусы позволяют сделать некоторые наблюдения на этот счет. В одном из них (Tjader 9) упомянуты fundi, приносившие в VI столетии постоянный доход в 21, 16 и 14 солидов Соответственно. В другом районе Италии (в Сицилии), по данным папируса Tjader 10-11, два fundi давали доход в 15 и 18 солидов. Эти немногочисленные сведения позволяют все же обозначить доход fundus в пределах чуть менее 15 — чуть более 20 солидов в год, а в среднем — 17-18 солидов. Если исходить из средних размеров денежной ренты коло­на, определенной выше (ок. 2,6 солидов), то оказывается, что на та­ком fundus могло быть занято 6-7 колонов — глав семейств или 12- 14 работников — мужчин и женщин. Имея в виду, что в сумму дохода участка должны были включаться натуральные ренты, следует считать, что число колонов на 1 fundus было в среднем несколько меньше. Как мы помним, обычные размеры 1 fundus в этом регионе Италии близки 100 югерам. Стоит привести некоторые сведения о количестве рабочей силы на землях Италии в античную эпоху. Колумелла считал нормальным, если хлебное поле в 200 югеров обрабатывают 8 человек[846]Columella... 11. 12.
. Катон обозначил необходимое для 100 югеров число виноградарей в 10 человек (не считая 6-ти работников других специальностей), Сазерна (для Цизальпинской Галлии, то есть для изучаемого региона) предполагал 1 раба на 8 югеров виноградника, то есть 12-13 человек на 100 югеров[847]Cato XI, I; Varro I, 18.
. Таким образом, количество людей, занятых на упомянутых fundi в Равеннском экзархате, было, в общем, достаточным по нормам античного времени. Дефицит рабочей силы в Италии по окончании Готской войны не был и не мог быть повсеместным и равномерным. Какой-то части римской знати удалось сохранить в целости свои поместья и даже вернуть себе, согласно Прагматической санкции, разбежавшихся колонов и рабов; другие земельные собственники оказались не в силах разыскать своих прежних работников. Полнокровные поселки — casales— соседствовали с полузаброшенными или вовсе покинутыми. Большая часть поселений готов была оставлена жителями. В таких условиях собственник земли часто испытывал соблазн применить adjectio с тем, чтобы вновь ввести в хозяйственный оборот заброшенные земельные участки за счет усиления эксплуатации оставшихся в его распоряжении производителей.

70-е — 90-е гг. принесли определенные демографические изменения. Известно, что в последней трети VI в. Эмилия-Романья не раз страдала от различных бедствий: эпидемий 571 и 592 гг., наводнений 580 и 589 гг., эпизоотии 570 г., голода 592 г. и т.д.[848]Carile A. Introduzione alia storia bizantina. Bologna, 1988. P. 55.
Захватнические набеги лангобардов также влекли за собой гибель части сельско­го населения. С другой стороны, в области Восточной Италии неизбежно стекались беженцы из завоеванных варварами регионов. Однако в целом очевидно, что демографическая ситуация в Равеннском экзархате после прихода в Италию лангобардов не улучшилась, и предпосылки для применения adjectio, таким образом, сохранялись.

Проведенное исследование позволяет выяснить общую структуру ренты зависимого производителя (колона) на землях Равеннского экзархата. Она примерно такова:

1) постоянный платеж в пользу собственника или арендатора земли, зависящий от размеров и других качеств участка колона, взимаемый в денежной, натуральной или смешанной форме;

2) exenium— натуральный побор, состоящий из продуктов животноводства, промыслов, реже — земледелия;

3) herbaticum и glandaticum — взносы, денежные или натуральные, за право пользования необходимыми колону угодьями (лесом, лугом, и т. п.);

4) opera или angaria— барщинная повинность по возделыванию господского домена.

Сумма ренты могла быть сильно увеличена за счет adjectio. На протяжении VI—-VIII вв. рента эволюционировала по пути увеличения доли натуральных и уменьшения денежных платежей, а также по пути постепенного сокращения барщины и, видимо, соответствующе­го увеличения оброка. Нехватка рабочей силы объясняет не только практику adjectio, но и роль рабского труда в изучаемом регионе. 3. В. Удальцова обосновала тезис о его вспомогательном характере в Византийской Италии[849]Удальцова 3. В. Рабство и колонат... С. 115.
. Вместе с тем недостаток рабочих рук в ка­кой-то мере консервировал рабское состояние части производителей, так как собственник опасался утратить возможность их эксплуатации. Доказательством тому является ряд документов, в которых фиксируются дарения в пользу Церкви земли и другого имущества, за исключением рабов («excepto mancipios» — Tjader 18, 19, 21). Ясно, что эти mancipia (все или часть) использовались прежде всего на земле, составлявшей дарение, и теперь должны были компенсировать не­хватку рабочей силы в имениях, оставшихся у собственников. Обычным способом их использования, по данным папирусов, было выселение на пекулий[850]Там же. С. 106.
. Эти сведения подтверждаются данными Placitum de Rizano . В ней говорится, что истрийский герцог Иоанн расселил на церковных землях, обрабатываемых колонами, своих рабов-славян (sclavos), которые, согласно жалобе арендаторов, теперь распахивают поля, пасут на их пастбищах скот и т.д. [851]Placitum de Rizano... P. 55.
. Однако, как свидетельствуют документы, связь таких рабов с землей еще не была достаточно прочной и в случае перехода поместья к другому собственнику они могли быть перемещены со своего местожительства. Вероятно, рабский труд использовался в церковных имениях, так как сохранились сведения о дарениях в пользу Церкви земель с рабами (Tjader 13). В этих случаях связь раба с землей становилась более прочной, так как церковные земли, по закону, не отчуждались[852]См.: CJ I, 2, 21; Nov. Just. 7, 120.
.

Некоторое, хотя и весьма ограниченное применение находил в сельской местности и труд свободных. Грамота из Ризано сообщает, что герцог Иоанн запретил арендаторам фиска «иметь (в качестве работников. — О. Б.) свободных» («liberi»)»[853]Placitum de Rizano... P. 54.
. Здесь же говорится, что в византийское время у каждого трибуна было по 5 человек «excusatos», т.е. освобожденных от повинностей[854]Ibidem.
. Речь идет, видимо, о части колонов фиска, использовавшихся крупным представителем знати исключительно в личных интересах и, таким образом, лишь формально остававшихся государственными колонами[855]Понятие «excusati» и терминологически, и по существу связано с экскуссией.
. Но упомянутые представители свободного и полусвободного населения, как и рабы, играли лишь второстепенную роль в сельском хозяйстве Восточной Италии по сравнению с массой колонов. В то же время можно предполагать, что условия эксплуатации этих категорий производи­тельного населения вряд ли сильно отличались от методов эксплуатации колонов.

 

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ВНУТРИ СЛОЯ ЗЕМЕЛЬНЫХ СОБСТВЕННИКОВ. РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПРИБАВОЧНОГО ПРОДУКТА

Слой собственников и арендаторов, эксплуатировавших труд колонов и рабов, не был однороден. Представление о его составе могут дать таблицы 1 и 2 (см. Приложения). Как явствует из таблицы 2, около четверти земельных собственников, сведения о социальном статусе которых сохранили документы, — представители служилой знати и члены их семей. Это magister militum (Tjader 9), primicerius одного из соединений (numerus) византийской армии (Tjader 23), воин, сын primicerius (Tjader 22), двое сыновей военных — ныне духовные лица (Tjader 21, Гийу 2), знатная римлянка —дочь magisterа secretis (Tjader 17), встречаются представители духовенства: священник (Tjader 3), два диакона (Marini 118, БК 50), наконец, архиепископ (Гийу 1). Среди собственников — портной (Tjader 14-15), agellarius[856]Agellarius, как мы помним, означает «свободный земледелец». См.: Du Cange Ch.D. Glossarium... Т. 1. P., 1937. P. 138.
(Tjader 35). Однако самая большая группа собственников (9 человек по таблице 2) принадлежит к местной знати и по большей части не состоит на службе у государства или Церкви (на знатность этих лиц указывают их почетные титулы типа «sublimis femina», «nobilissima femina» и т.д.).

Иное соотношение различных прослоек этого класса дает таблица 1, где отражен состав церковных арендаторов. Из 20 человек здесь 12 (60%) принадлежат к служилой знати, двое духовных лиц (БК 21, 85), 1 вдова купца (БК 14), статус остальных неизвестен. Сопоставление данных из обеих таблиц дает основания для следующих заключений: процент представителей служилой знати значительно выше на землях арендованных, чем на собственных; собственниками земли являются преимущественно представители местной неслужилой знати — среди арендаторов выходцев из это­го социального слоя нет[857]Так можно утверждать потому, что источник (Баварский кодекс) очень четко фиксирует титулатуру. Например, в послевизантийское время в нем упомянуты vir nobilis (БК 26), nobilissima femina (БК 163).
; в числе арендаторов встречаются люди неопределенного общественного положения, к наследственной знати не принадлежащие.

Для сопоставления с показателями таблицы 1 приведем некоторые данные из послевизантийских (с включением точно недатирован­ных) материалов Баварского кодекса. Видное место и здесь занимает служилая знать (21 % всех арендаторов). Среди этой категории арендаторов встречаются duces (БК 8, 9, 11, 30, 67, 110, 117, 158, 173), tribuni (БК 12, 13, 17, 19, 20, 33, 34, 36, 37, 86), magistri militum(БК 68, 132, 155), comites (БК 69, 105, 153) и другие представители военно-административной верхушки. Часто упоминаются духовные лица: епископы (БК 113, 164), священники (БК 66, 98, 136, 159, 171), диаконы (БК 118, 158), клирики (БК 159), монахи (БК 89) и т.д. (все вместе — 13,5 %). Очень много арендаторов неопределенного статуса (42,5 %) (БК 1-5, 6-7, 10, 22, 29, 31, 35, 63, 73, 75-78, 80-83, 90, 103-104, 106-109, 111-112, 114-116, 119-123, 125, 128-131, 149, 151-152, 154, 156, 160, 166-170, 172, 174-176)[858]При подсчете в их число включены также арендаторы, указания на статус которых утрачены из-за порчи документов.
, наконец, среди съемщиков земли появляются колоны и другие непосредственные производители (20 %) (БК 38, 41, 49, 72, 74, 87, 91-97, 99-102, 133, 134, 135, 137, 139-143, 157). (Есть также несколько представите­лей неслужилой знати — БК 26, 263, один служащий папской курии — БК 165.) Структура слоя арендаторов в послевизантийскую эпоху близка к византийской, хотя и имеет определенные отличия. Главное, на что следует обратить внимание, это сохранение приоритета служилой знати в составе арендаторов, статус которых отражен в источнике[859]На это явление обращает внимание и А. Кариле (Carile A. Bizanzio е l’ltalia Bizantina... P. 250).
.

В чем причина этого явления? Ш. Диль, впервые в исторической науке высказавший мысль о том, что для Византийской Италии характерно сращивание социальных слоев земельных собственников и чиновничества, обратил внимание на две стороны этого явления:

1) превращение земельных собственников в чиновников и военных (поступление местной знати на византийскую службу) и 2) превращение военных и чиновников в земельных собственников и аренда­торов земли[860]Diehl Ch. Op. cit. P. 292-293.
. Приведенное выше соотношение представительства официалов в среде земельных собственников и церковных арендаторов позволяет думать, что значительная их часть не имела своей земли и что аренда земель Церкви (как и государственных) была для этих людей наилучшей возможностью «пробиться» к земельной собственности. Характерно, что, по данным грамоты из Ризано, в числе государственных арендаторов были консулы (ипаты), трибуны, викарии и другие видные представители администрации[861]Placitum de Rizano... P. 53.
. Доказательством заинтересованности этого социального слоя в арендах могут служить также некоторые сведения Баварского кодекса. Дело в том, что, как уже указывалось, в нем дается, как правило, точная локализация земельных участков с определением их границ. Можно на основе топонимики выявить идентичные участки, упоминавшиеся в разных грамотах, отрывки которых вошли в кодекс[862]Тот факт, что в источниках речь идет об идентичных участках, автор считал установленным, если в документах, относящихся к одному району, совпадали по два или более топонима (в т. ч. — название участка).
. Так, в середине VIII в. участок Flavianus в районе Римини арендует magister militum Маврикий (БК 24), через полвека трибун Иоанн снимает рядом casale(БК 17). Половина fundus Auxinianus в конце VII в. была сдана Агнеллу, вдове magistr’a militum (БК 23), — после падения византийского господства участок Acianus был сдан в конце VII в. монахине Феодоте (БК 21), в середине VIII в. он перешел в руки трибуна Феодосия (БК 18). Fundi Lanietus и Casaliclus, сданные трибуну Феодосию в середине VIII в. (БК 18), в другое время (точно неизвестное) арендовал три­бун Мартин (БК 67). При архиепископе Дамиане (668-705) логофет

Священного дворца арендует часть fundus Galerianus (БК 15), который в конце IX в. переходит ко вдове dux’a Боне (БК 110). В середине VIII в. magister militum Маврикий получает участок Fabricula в районе Римини (БК 53), который вскоре оказывается у трибуна Сергия (БК 20). В 748-771 гг. консул Павел снял часть fundus Vicianus (БК 32) рядом с участками, арендованными незадолго до этого монахиней Феодотой (БК 21). В эти же 23 года равеннский архиепископ Сергий дважды сдавал в аренду fundi Lanietus и Casaliclus: трибуну Феодосию (БК 18) и консулу Павлу (БК 32). Мы видим, что представители служилой знати на протяжении полутора столетий не выпускают из рук участки, однажды полученные в аренду. Можно предполагать конкуренцию за право аренды между отдельными чиновниками и офицерами.

В только что приведенных примерах фигурировали не одни лишь выходцы из служилой знати, но и духовные лица. На большей части земель арендаторы духовные чередовались со светскими. Насколько существенны различия между ними? В папирусе Tjader 21 под 625 г. упоминается диакон — сын magistr’a militum(БК 155), двое брать­ев, один из которых диакон, другой — dux(БК 158), другая пара братьев: первый трибун (точнее, бывший трибун, «extribunus»), другой — диакон (БК 36) и т.д. Таким образом, значительная часть духовных лиц по происхождению принадлежала к служилой знати, причем не только высшее духовенство (архиепископы, епископы, аббаты), но и среднее (священники, диаконы, клирики[863]О клирике, сыне крупного военного, см.: Guillou A. Regionalisme et independance... P. 266-271.
, монахи). Объяснение этому явлению можно видеть в том, что принадлежность к клиру некоторых церквей или вхождение в число монахов ряда монастырей обеспечивали возможность пользования многочисленными вкладами в эти корпорации. Таким образом, отмеченная выше тяга служилой знати к земельной собственности объясняет и присутствие многочисленных представителей этого социального слоя в составе духовенства. Именно названные духовные лица становились арендаторами церковных земель. Поэтому впредь и та и другая категории съемщиков будут рассматриваться вместе.

Итак, арендаторы церковных земель могут быть разбиты на две группы: 1) византийские официалы и духовные лица; 2) прочие. Бросается в глаза неравномерное распределение между названными категориями съемщиков обязанностей по арендной плате в пользу собственников земли. С одной стороны, логофет Священного дворца

Иоанн вносит 2 солида примерно за 3,5 fundi, с другой — Иоаннаций, статус которого неизвестен, платит вдвое больше за один участок с виноградником. С одной стороны, консул Павел более чем за 5 fundi платит 1 солид, с другой — некий Григорий за 1 fundi платит 2 соли­да. Всего 1 и Уз солида вносит трибун Феодосий за три участка, а не­кто Стефан платит 22 солида за неполных два. Если попытаться вы­вести среднюю сумму арендной платы за 1 fundus, то она составит для официалов и духовных лиц порядка 1 солида за участок, для остальных — около 4 солидов. Исходя из установленной выше сред­ней доходности 1 fundus в 17-18 солидов, можно считать, что первая группа съемщиков в среднем уплачивает 1/17 1/18) всего дохода имения, вторая — 1/5. Ясно, что условия аренды первой группы были льготными.

Этот вывод подтверждается сведениями об аренде на государственных землях. По грамоте из Истрии, в которой арендаторами выступают, в частности, византийские администраторы, с окрестностей г. Nova Civitas, где сидит более 200 колонов, вносится плата в 12 солидов[864]Placitum de Rizano... P. 52.
. Таким образом, на одного колона приходится около 1,5 силикв. Если верны расчеты, по которым на землях 1 fundus сидело 6-7 или менее колонов-домохозяев, поступления с такого fundus составят 9-10,5 силикв, или около половины солида, т.е. еще меньше, чем на землях Церкви. Впрочем, и некоторые арендаторы равеннской архиепископии вносили столь же незначительную плату — БК 14, 15, 18 и т.д. Итак, на церковных и фискальных землях арендная плата для представителей служилой знати была льгот­ной, что сближало этот тип аренды с условной земельной собственностью[865]Вместе с тем было бы неверно считать эту аренду сложившейся формой отчуждения собственной земли. То, что арендная плата хотя и была невысокой, но не являлась фиктивной, показывают колоссальные доходы от аренд, получавшиеся Равеннской церковью (Tjader 2).
.

Значительно реже, чем аренду, служилая знать практиковала покупку земель. Сохранилось единственное сообщение (Tjader 35) та­кого рода. (Palatinus ведомства largitionum приобрел в 572 г. небольшой участок земли). Малая популярность этого способа расширения земельных владений среди служилой знати объясняется легкостью и выгодностью получения аренд, возможно — стесненностью в средствах (часть чиновников и военных принадлежала к знати в первом поколении) и особенно — запрещением византийским официалам иметь недвижимость по месту службы.

Что же касается земель крупнейших (в данном случае, церковных) земельных собственников Восточной Италии, то на них вы­растает особый слой господствующего класса, связанный с собственниками узами как экономической, так и внеэкономической зависимости[866]О формировании последней см. ниже, в параграфе «Равеннская церковь и ее familiares».
. Этот слой формируется из арендаторов земли, а может быть, и из состава зависимого населения патримониев. В его появлении можно видеть начало процесса формирования феодальной иерархии[867]В более позднее время (IX-X вв.) это явление на землях равеннского патримония описано Ф. Крозарой. Итальянский историк выделил особый тип эмфитевсиса — «graziosa», или «beneficiaria». Он относит сюда «эмфитевсисы, данные влиятельным лицам в награду за высокие заслуги или для того, чтобы политически привязать их к себе». В подобных случаях «эмфитевты не только обязывались не нарушать права собственника, но должны были защищать его интересы и способствовать увеличению его имущества и авторитета всеми доступными методами». См.: Crosara F. La «Concordia inter Clericos et Laicos de Ravenna» negli statuti di Ostasio di Polenta / / Studi Romagnoli, III, 1952. P. 38.
.

О второй группе арендаторов Равеннской церкви, к сожалению, известно очень мало. Ясно, что эти люди не принадлежали к знати и не пользовались предоставленными ей арендными льготами. Размеры их аренд разнообразны, иногда велики (однажды — более 3 fundi, БК 14), но в целом меньше, чем у представителей знати. Можно предполагать, что в изучаемый период в господствующий класс вливалась новая струя. Путь к приобретению земельных владений ее представители, так же как и официалы, видели прежде все­го в получении аренд, практиковали и покупку земли. Часть этой новой прослойки землевладельцев могла происходить из средних слоев населения городов (купцы, ремесленники и т. п.). Отражением этого явления являются сообщения источников о вдове купца, арендовавшей три земельных участка и часть fundus(БК 14), о порт­ном, сделавшем земельное дарение с правом пожизненного узурфрукта (Tjader 14-15)[868]Стремление городских ремесленников и купцов к приобретению земли отражает натурализацию хозяйства Византийской Италии в изучаемый период и ее следствие — упадок города. См. подробнее в след, главе.
. В составе этой категории землевладельцев могли быть наиболее зажиточные представители сельского зависимого населения. Например, в документах IX в. упоминается вилик, арендующий вместе с тремя людьми неизвестного статуса крупный участок (БК 88). По отношению к арендаторам такого типа собственник земли не имел причин идти на льготные условия сделки, и арендная плата, вносимая ими, была достаточно высокой. Все же те из них, которые, арендуя крупные участки, эксплуатировали на них чужой труд, относились к тому же классу, что и первая группа арендаторов.

Изложенный материал позволяет поставить вопрос о распределении прибавочного продукта между различными прослойками господствующего класса. Для его решения, однако, необходимо выяснить, какое место в этой раскладке занимали государственные налоги. В составе равеннских папирусов сохранился документ, представляющий собой отрывок описи земель арианской церкви, переданных государством равеннской ортодоксальной архиепископии (Tjader 2). В нем дана общая сумма поступлений с какой-то части земель (перечень их не сохранился) и указано, сколько солидов из этой суммы получает Церковь в виде арендной платы и сколько государство в виде налога. Выглядит этот реестр так:

«Всего: 2172,5 солида.

Арендная плата: 932,5 солида.

Остаток: 1239 солидов.

В (казну)[869]На месте этого слова в тексте документа лакуна.
префекта: 1153,5 солида.

Int(itulum) largition(um): 85,5 солида».

Церковные земли, как известно, были освобождены от экстраординарных налогов и повинностей[870]См.: Karajannopulos J. Die Finanzwesen... S. 202-205.
. Поэтому всю сумму государственного трибута должны были составлять ординарные налоги. Большая часть их (1153,5 солида), — конечно, аннона. (В провинциях она по­ступала в казну префекта[871]Ibidem. S. 80-84.
.) Меньшая — tituli largitionum— налоги, поступавшие в ведомство sacrarum largitionum. Это могли быть canon vestium, equorum collatio и некоторые другие сборы[872]Ibidem. S. 112-119.
. Так как изучаемый документ — довольно ранний (565-570 гг.) и фиксирует только что свершившийся факт передачи земель ариан в собственность церкви, льготная аренда служилой знати распространиться на этих землях еще не могла. Арендная плата здесь должна быть примерно такой, как у установленной выше второй категории церковных арендаторов. Соотношение арендной платы и государственных налогов (932,5/1239) показывает, что последние составляли примерно 1 и 1/3 суммы арендного взноса. При средней доходности 1 fundus в 17-18 солидов и аренд­ной плате около 4 солидов они равнялись примерно 5 и 1/3 солида или 35 % всего дохода[873]Это немногим выше предполагаемой Л. Руджини на основе умозрительных соображений квоты налогов в Уз-1А всего дохода собственника. См.: Ruggini L. Op. cit. P. 446.
. Такую же квоту они должны были составлять на землях фиска, где существовал сходный налоговый режим.

На основе полученных сведений можно составить примерную схему распределения прибавочного продукта внутри класса земельных собственников. Она такова:

на сданных в аренду императорских землях — государству в виде налога около 35 % дохода; государству в виде арендной платы — около 3 % дохода; арендатору — 61-62 % дохода, какая-то часть которого, однако, отдавалась фиску в качестве glandaticum, herbaticum и exenium;

на сданных в льготную аренду церковных землях — государству в виде налога — около 35 % дохода; Церкви в виде арендной платы — около 6 % дохода; арендатору — 58-59 % дохода;

на сданных в обычную аренду церковных землях — государству в виде налога — около 35 % дохода; Церкви в виде арендной платы — около 25 % дохода; арендатору — 40 % дохода[874]Подсчеты осуществлялись следующим образом: 1) на сдаваемых в обычную аренду церквоных землях: отношение налога государству (35 % дохода) к арендной плате = 1 и Уг; арендная плата = 24,75 % дохода (примерно 25 %); 2) на сдаваемых в льготную аренду церковных землях арендная плата равна У\7 (Ив) дохода fundus, т. е. около 6 %; 3) на сдаваемых в льготную аренду государственных землях арендная плата собственнику составляет 0,5 солида с 1 fundus, т. е. вдвое меньше, чем на церковных землях, или 3 %; 4) арендатору во всех случаях остается разность между всем доходом земельного комплекса и суммой налоговых и арендных выплат.
.

На церковных землях, эксплуатировавшихся непосредственно, государству должны были идти те же 35 % дохода. Однако за счет остальных 65 % нужно было содержать разветвленный аппарат управления и надзора за производством (manipularii, actores и т.д.). Весьма возможно, что чистый доход с этих земель не превышал арендной платы при нельготной аренде.

Расчет распределения прибавочного продукта на частных землях наталкивается на непреодолимые препятствия, так как мы не имеем данных о налогообложении этих земель. Прагматическая санкция 554 г. распространила на Италию общеимперскую налоговую систему[875]Const. Pragm., § 10, И.
. В связи с этим частные земельные собственники должны были платить как обычные, так и экстраординарные налоги. Известно, однако, что во многих сферах общественной жизни правительство так и не смогло реализовать постановления Прагматической санкции, а конкретных данных о сборе налогов с частных собственников в Италии у нас нет. Можно лишь предполагать, что эти налоги были не ниже, чем на землях Церкви и государства, где существовала льготная система обложения. Ответ на вопрос, вся ли часть прибавочно­го продукта, оставшаяся от уплаты налогов, поступала собственнику, зависит от конкретных обстоятельств использования им земли. В случае сдачи ее в аренду какая-то часть дохода, естественно, оставалась арендатору. Эмфитевсис был мало распространен на частных землях, и возможно, что здесь чаще сохранялись более старые арендные формы типа locatio-conductio с высокой арендной платой.

Все сделанные выше расчеты, конечно, очень приблизительны. Однако приведенный материал как по государственным и церковным, так и по частным землям позволяет в целом заключить, что большая часть прибавочного продукта и на тех и на других посту­пала в руки землевладельческой знати. Этот социальный слой был главным эксплуататором производителей, что являлось основой для сближения интересов основных его прослоек: старой местной аристократии, составлявшей большую часть земельных собственников; византийских чиновников и военных, представлявших большинство арендаторов; новых земельных собственников и арендаторов незнатного происхождения.

Следует специально подчеркнуть тот факт, что даже в условиях византийского господства, то есть при характерной для Восточной империи гипертрофии государственного начала, в общей сумме земельных рент превалировали сеньориальные платежи, — факт, свидетельствующий об интенсивности феодализационных процессов.

 

ПРИМЕРНЫЙ УРОВЕНЬ ЭКСПЛУАТАЦИИ НЕПОСРЕДСТВЕННЫХ ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ.

Полученные данные о распределении прибавочного продукта между различными прослойками господствующего класса могут быть использованы для приблизительного расчета нормы эксплуатации непосредственных производителей.

Приводим описание методики ее вычисления. В таблице 4 Приложений собраны сведения из Баварского кодекса о сумме аренд­ной платы, вносимой с тех земельных участков, размеры которых указаны в документах. Эти размеры выражены в модиях, то есть показывают, какой урожай пшеницы можно было собрать с каждого такого надела, засеяв его полностью. Все это — сравнительно небольшие участки, арендовавшиеся в VIII — начале X вв. социальный статус арендаторов позволяет отнести их ко второй категории съемщиков церковных земель, арендовавших их на нельготных условиях. Следовательно, арендная плата составляла здесь около 25 % объема прибавочного продукта (см. предшествующий параграф). Для выяснения ее натуральных размеров денежная часть ренты, указанная в 4-й колонке таблицы, в следующей колонке преобразована в натуральную (в пересчете на хлеб)[876]Для этого использовано единственное свидетельство о цене на хлеб в Византийской Италии. В 604 г. в Риме 30 модиев зерна продавались за 1 солид (Liber Pontificalis... Т. И. Р. 315).
и суммирована с собственно натуральной рентой. Последняя, при уплате из 10-го модия, берется как 0,1 всего урожая в модиях зерна, без учета того, что часть взноса составляли лен и масло. Так как речь идет о зерновых хозяйствах, погрешность не должна быть особенно велика. По данным таблицы, сумма арендной платы колеблется в пределах от 10,3 до 23,6 % производимого продукта, а в среднем — составляет 15 % (14,9 %) всего урожая. При условии, что мы имеем дело с нельготной арендой, можно приравнять 15 % всего произведенного продукта и 25 % прибавочного. Окажется, что прибавочный продукт составлял 60 % произведенного. Так как четверть урожая должна быть оставлена на семена, то производитель фактически мог потребить лишь 15 % урожая. Выше было примерно определено в 6-7 человек количество колонов-домохозяев для участка в 100 юге­ров. Средняя урожайность зерновых для Италии — 20 модиев пшеницы с югера[877]Columella... II, 9, 1; III, 3, 4. Урожайность выводится из свидетельств Колумеллы о том, что 1 югер должен засеваться 5-ю модиями пшеницы и что нормальный для Италии урожай — «сам-четыре».
. Тогда оказывается, что в распоряжении одного ко­лона после произведения всех выплат остается 42,9-50 модиев зерна. Для пропитания одного человека в течение года необходимо 16 модиев хлеба[878]Хвостова К. В. Количественный подход в средневековой социально- экономической истории. М., 1980. С. 123.
. Таким образом, получается, что средний колон с трудом мог прокормить семью из 3-х человек (одним хлебом), если не позволял себе никаких иных трат.

Разумеется, точность конкретных результатов, полученных путем применения той или иной методики, зависит от надежности исходных данных. В нашем случае необходимо подчеркнуть их приблизительность. Исходная выборка состоит всего из 6-ти примеров хозяйств, вносящих натуральную плату; общая урожайность рассчитывается на основе допущения, что земельный участок (fundus) был сплошь за­сеян зерновыми; натуральная плата превращается в денежную на основе единственного свидетельства о ценах на хлеб, подверженных, как известно, разнообразным колебаниям, в том числе и сезонным; общие характеристики средней урожайности зерновых и количества колонов, сидящих на 1 fundus, могут сильно варьировать в зависимости от времени и места. Поэтому и полученный вследствие таких под­счетов результат нельзя воспринимать буквально. Скорее он может считаться некоторым ориентиром для суждений об уровне эксплуатации производителей в указанном регионе.

Практически данный результат свидетельствует лишь о том, что норма эксплуатации непосредственных производителей в Равеннском экзархате была весьма высокой. Для Византии эта ситуация неоригинальна. По подсчетам Н.Звороноса, в XI в. византийский лично свободный крестьянин отдавал государству в виде налога ок. 35 % того, что произвел, а всего вынужден был предоставлять государству и собственнику земли ок. 50 % своей продукции. После всех выплат и выделения семенного фонда в его руках оставалось 25-26 % уро­жая[879]Svoronos N. Remarques sur les structures economiques de l’Empire Byzantine en XI-е siecle / / Travaux et Memoires, VI. P., 1976. P. 57-59. По мнению Э. Антониадис-Бибику и А. Гийу, такую же часть урожая имел возможность потреблять греческий крестьянин в годы турецкого владычества. См.: Антониадис-Бибику Э., Гийу А. Византийская и поствизантийская община / / Византийский Временник, 42, 1988. С. 38.
. Норма эксплуатации колона вполне могла быть выше, чем свободного парика. В условиях Византийской Италии это могло объясняться двумя обстоятельствами: 1) массовым вывозом из пределов Равеннского экзархата товарного хлеба в Византию (см. ниже, в параграфе о торговле), что стимулировало рост эксплуатации населения; 2) высоким плодородием почв Эмилии-Романьи, вследствие чего колон имел возможность прокормиться, потребляя всего лишь ок. 15 % урожая.

Итальянская исследовательница Л. Руджини отмечала, что в византийскую эпоху итальянские собственники и арендаторы земли были вынуждены распахивать новь, осваивать болота, всячески наращивать объем производства, к чему их вынуждала тяжесть государственных налогов[880]Ruggini L. Op. cit. P. 446.
. По-видимому, одной из причин хозяйственного освоения прежде заброшенных земель было также стремление зависимых сельских производителей найти для себя дополнительный источник средств существования. Использовать его можно было, конечно, только при условии крайнего напряжения сил.

Некоторое представление об уровне жизни сельского зависимо­го населения в изучаемый период позволяет составить равеннский папирус Tjader 8. В нем дан перечень имущества, оставшегося после смерти некоего вольноотпущенника Гудерита. Этот Гудерит был либертином на пекулии, имел упряжку быков, держал немалый участок (1/2 fundus). (Может быть, fundus был невелик сам по себе, но скорее всего мы имеем дело с adjectio.) Можно ожидать, что благосостояние Гудерита сопоставимо с благосостоянием других непосредственных производителей. Вот полная опись его имущества: «сундук, запертый на замок, обшитый железом; другой сундук, маленький, сломанный; бутыль с пробкой; котел железный с ручками, старый; котелок поломанный (видимо, помятый. — О. Б.); цепь железная над очагом; сатарий (мерка для зерна. — О. Б.); квашня разбитая; сундучок маленький; кувшин глиняный, разбитый; палка; корыто; безмен; модий (мерка для сыпучих тел. — О. Б.); сосуд для зерна; рубашка пест­рая, старая; рубашка вышитая; платок; плащ старый; накидка ста­рая». Опись свидетельствует об ужасающей бедности покойного хозяина этих вещей. Конечно, нельзя абсолютизировать данные одного источника и придавать им универсальный характер. Уровень жизни вольноотпущенника Гудерита находится на грани допустимого, и возможно, именно глубокая нищета помешала ему создать семью, в то время как большинство непосредственных производителей семьи имело. Но перед нами и не паупер, а человек, занимавшийся аграрным трудом, и его уровень жизни характеризует modus vivendi наименее материально обеспеченной части сельского населения Равеннского экзархата (даже если часть вещей умершего была расхищена соседями). В этом плане приведенный документ может служить иллюстрацией к выводу о том, что в Восточной Италии уровень эксплуатации производительного населения был очень высок.

 

РАВЕННСКАЯ ЦЕРКОВЬ И ЕЕ

FAMILIARES.

На протяжении всего изучаемого периода равеннская епископия играла значительную роль в религиозно-политической жизни Византийской Италии. В рамках своего диоцеза — экзархата и двух Пентаполей — местные понтифики стремились стать папами в миниатюре, что особенно ярко проявилось в ходе их борьбы за автокефалию. Ясно, что для этого им необходимо было создать соответствующую базу, привязать к себе юридическими и имущественными обязательствами наиболее влиятельные местные социальные слои. Материальной основой для этой деятельности епископии мог быть в первую очередь принадлежавший ей патримоний. Борьба за возможность использовать его в своих интересах породила ряд весьма острых конфликтов между церковными и светскими социальными группами, за­служивающих специального анализа.

Первый крупный конфликт такого рода разразился в годы понтификатов епископа Равенны Экклесия (521-534) и римского папы Феликса IV (526-530) и, следовательно, относится ко второй поло­вине 20-х гг. VI в. Известно, что тогда против равеннского епископа и его ближайшего окружения выступила значительная часть духовенства во главе с архидиаконом Мастадлоном. Стороны обратились за арбитражем в Рим и получили от папы Феликса обширное послание, которое полностью приводится в «Книге понтификов» Агнелла. В сущности, лишь благодаря посланию мы можем судить о при­чинах происшедшего, ибо сам Агнелл произносит по этому поводу единственную фразу от собственного имени: «Случилось так, что в то время между блаженным Экклесием и священниками возник спор из-за части церковных имуществ» («de singulis rebus ecclesiae contentio est»)[881]Agnellus. Op. cit. P. 319.
.

Папа в своем послании фиксирует внимание равеннских духовных лиц на трех основных сюжетах. Приведем касающиеся их выдержки из документа:

1) «...Итак, прочитав грамоты, представленные нам братом нашим Экклесием, а также пресвитерами, диаконами и нотариями Равеннской церкви, в присутствии брата нашего и понтифика Экклесия, равно как и вышепоименованных клириков, прибывших сюда по данному делу, мы постановляем: обязанности клириков должны принимать на себя только те, чьи жизнь и поведение не противоречат священным канонам. Клирикам же, желающим и пытающимся достигнуть того, что по святоотеческим правилам принадлежит пресвитерам и диаконам, приказываем всецело руководствоваться постановления­ми тех (святоотеческих. — О. Б.) времен. Что же относится до церкви Равенны и Классиса, то в ней имеется древний обычай. Клирики и монахи не имеют права ради достижения незаслуженного ими положения искать покровительства местных властей, дабы епископ, не выполняя требуемого, не навлекал на себя чьего-то недовольства или, выполняя, не поступал бы противозаконно. Четверть патримония Равеннской церкви, т.е. три тысячи солидов, предназначается для вы­дачи клирикам и тем, кому принято выплачивать эти суммы. Если же что-либо из денежных поступлений или завещанных имуществ увеличится по воле Господа нашего, то надлежит, с помощью Божьей, четвертую часть посвятить на те же цели: таким образом, однако, как указано в бреве[882]«Бреве» именовалась вотчинная книга, содержащая перечень и характеристику имуществ того или иного патримония Римской церкви и выдававшаяся на руки его управителю — «актору». См.: Spearing Е. The Patrimony of the Roman Church... P. 23-24.
, чтоб невозможно было распределить ее между от­дельными людьми тайно, но исключительно в соответствии с заслугами и статусом, ибо все это установлено самим Господом, последовательно и законно. Нужно, чтобы каждый тщательно охранял все, что ему поручено, если сему не мешают тяжелая болезнь или потребности алтаря. За вычетом имуществ или дополнительных доходов, издержанных на личные нужды, гостевых даров, подносимых многим, и трапез, которые устраивают для них согласно с их должностным положением и заслугами, а также того, что потребно для приема приезжающих, все остальное мы предписываем отдавать епископу. И никаких заговоров, никаких сходок, кои не остаются безнаказанными и среди мирян, не смеет пытаться осуществлять в Божьей церкви никто из клира».

2) «...Для управления патримонием по распоряжению епископа... да будут направлены люди из состава клира, чьи честность и деловитость проверены, после принятия ими соответствующей присяги и за установленное епископом разумное вознаграждение, что­бы не терпело ущерба подаяние бедным и размеры патримония ни­кто бы не утаил, и чтобы клирик, боясь Господа и собственного священника, честно распоряжался всем тем, что ему выделено. ...Если же кто из клириков держит принадлежащее церкви городское или сельское имущество, предписываем составить для него грамоту с точным определением доходов, так, чтобы он получал то, что следует, для собственных нужд, а все, что сверх того, шло бы в доход церкви. Что касается городского и сельского имущества, а также прочей не­движимости, оставленной различным базиликам нашими верными во спасение своих душ, то относительно них существует древнее правило. Нотарии — в порядке, предписанном матрикулами: примицерий, секундицерий, третий, четвертый, пятый, шестой и седьмой — самостоятельно в присутствии священников и диаконов получают документ за подписью завещателя, чтобы, как только возникнет необходимость, можно было его законно использовать, выдавать и получать... Если же каким-либо светским лицам, не терпящим материальной нужды, было передано церковное сельское и городское имущество, пусть епископ озаботится, дабы вернуть его церкви через специально назначенных клириков, чтобы в дальнейшем и не пытаться передавать его в пользование иначе как по единственной вышеупомянутой причине».

3) «...Дошло до нас, что некоторые клирики посещают зрелища, и дело это столь ужасное, что заклятостью возмущает души верующих, ибо они вопреки установлениям встречают на зрелищах тех, кого видят в Доме Божием читающими Слово. В результате нарушается дисциплина и попираются божественные правила. Здесь епископу необходимо проявлять заботу; иначе, если они (клирики. — О. Б.) сейчас так не поступают, то начнут поступать в будущем, а если поступают уже, то должны быть подвергнуты за это наказанию согласно церковным нормам»[883]Agnellus. Op. cit. P. 319-321.
.

Текст источника позволяет высказать следующие соображения о сути конфликта. В первой части папского письма говорится о так называемой «кварте» — четвертой части церковного бюджета, распределявшейся в среде клира. Кварта клириков появляется в Западной церкви в результате четырехчастного деления церковных доходов, известного с V в. В письме римского папы Симплиция (468-483) епископам Флоренцию, Эквицию и Северу от 19 ноября 475 г. говорится: «...принадлежит ему (епископу. — О. Б.) одна четвертая часть. Две используются для нужд церковного строительства и для пропитания странников и нищих... последнюю клирики делят меж собою по заслугам каждого»[884]Thiel A. Epistolae Romanorum pontificum genuinae et quae ad eos scriptae sunt a S. Hilaro usque ad Pelagium II. Brunsbergae, 1867. P. 176.
. Папа Геласий I (492-496) в письме епископам Лукании, Бруттия и Сицилии (494 г.) утверждает официально: «Доходы верующих делятся на четыре части... из которых одна предназначена для епископа, другая — для клириков, третья — для бедных, четвертая — для строительства»[885]Ibidem. P. 378.
. Он же повторяет это правило в послании жителям Бриндизи[886]Ibidem. P. 381.
и поясняет в другом письме: «Управлять имуществом Церкви имеют право епископы, однако они обязаны разделять доходы между вдовами и сиротами, бедняками и клириками. Оставшаяся часть остается епископу, чтобы он мог вы­ступать благотворителем странников и пленных»[887]Ibidem. P. 382.
. Фраза о четырехчастном делении доходов Церкви вошла в выработанную в правление папы Геласия формулу обращения к пастве, куриалам и клиру того или иного города при назначении нового епископа[888]Ibidem. P. 380.
, а впоследствии была включена в Liber Diurnus[889]Liber Diurnus... P. 6. Отметим, что данное деление доходов Церкви на четыре части считалось правилом, освященным традицией, обычаем, но все же не божественным установлением. Оно повсеместно признавалось в Италии, но галльские и испанские епископии, напротив, подразделяли свои доходы на три части. Это было связано с нормами германского обычного права. См.: Boyd С. Е. Tithes and Parishes in Medieval Italy: The Historical Roots of Modern Problem. Ithaca—N.-Y., 1965. P. 76.
.

В рассматриваемом нами случае папа Феликс IV с полным основанием подчеркивает, что четверть всех поступлений равеннской архиепископии должна отдаваться клиру; при этом он вынужден почему-то особо указывать, что четверть доходов от любого вновь при­обретенного имущества также входит в кварту клириков. Мы вправе заключить, что епископ Экклесий ставил под сомнение если не само право клириков на получение кварты, то, по крайней мере, их право на долю от новых имущественных поступлений. Урезонивая епископа, папа одновременно говорит о клириках, стремящихся добиться того, что приличествует священникам и диаконам. В чем смысл такого упрека? Отвечая на этот вопрос, мы переходим ко второму пункту спора, связанного с использованием церковного патримония. Дело в том, что в Римской церкви для управления земельными владениями назначались акторы (actores) и помощники акторов — дефензоры. В VI в. в роли папских акторов иногда вы­ступали местные епископы, чаще — священники; среди дефензоров преобладали диаконы. Но никогда младшие клирики (аколиты, чтецы, певчие) не становились акторами[890]Spearing E. Op. cit. P. 27.
. Клирики Равенны, не­довольные суммой, которую уделяла им епископия, вероятно, стремились провести на ключевые посты в сфере имущественного управления Церквей своих людей, посягая таким образом на то, что «принадлежит священникам и диаконам». При этом они пытались прибегнуть к протекции влиятельных лиц. (Напомним, что дело происходило в столице Остготского королевства.) Упомянутые светские лица занимали столь высокое положение, что равеннскому епископу неудобно было им отказать, о чем в обтекаемых выражениях и говорит папа Феликс.

Управители-акторы из своей среды нужны были клирикам Равенны не только для того, чтобы создать для себя режим наибольше­го благоприятствования при сохранении традиционных методов эксплуатации патримония. Как свидетельствует источник, равеннские клирики хотели ощущать себя полными хозяевами земельных участков, предоставленных им в пользование. Церковное же руководство рассуждало иначе: все, что превышает личные потребности клирика и его семьи, следовало отдавать епископии. Очевидно, что клирик вы­ступал в этом случае в качестве не владельца или арендатора, а лишь временного держателя земельного участка. Часть дохода, получаемая клириком, представляла собой жалованье за службу. Сумма участков, находившихся в распоряжении клириков, и составляла ту четверть («кварту») земельной части патримония, о которой упоминает папа Феликс IV.

Отметим, что рекомендации римского папы были, вообще говоря, достаточно либеральны по отношению к земельным держателям. Епископия должна была предоставлять им земли, не претендуя на дары — exenia, на кормления — convivia[891]Convivium — трапеза, устраиваемая согласно обычаю при посещении населенного пункта влиятельным светским или духовным лицом; позднее — кормление, предоставляемое в подобных случаях вассалом сюзерену. См.: Du Cange. Glossarium Mediae et Infimae Latinitatis... Т. II. P. 585.
, разрешая тратить церковные деньги на представительские нужды. Но вопрос о принадлежности земель Церковь решала однозначно: все права владельца и распорядителя доходов она оставляла за собой. Отсюда вытекало весьма неприятное для клириков требование папы Феликса: вычислить и документально зафиксировать доходность полученных ими земель с тем, чтобы впредь излишки доходов изымались епископией. Папа рекомендовал епископу Равенны использовать римский опыт, когда каждый вновь назначаемый актор получал от курии специальное «бреве» и мог контролировать держателей. Забота о патримонии являлась его главным делом, отвлечься от которого он имел право лишь на время для участия в церковных церемониях («потребности алтаря») или в связи с тяжелой болезнью. Ни при каких обстоятельствах не позволялось отдавать земли патримония в держание светским лицам. Требование папы Феликса немедленно отнять их у всех мирян кроме ост­ро нуждающихся, получивших их в порядке благотворительности, наводит на мысль, что среди церковных держателей могли быть упоминавшиеся представители местной власти (locum potentium) — люди, способные оказывать покровительство полезным для них группировкам в составе равеннского духовенства.

Отстаивая свои интересы, противоборствующие стороны использовали любую возможность для того, чтобы скомпрометировать соперника. В частности, епископ Экклесий не преминул сообщить, что его клирики посещают публичные зрелища. Священнослужители, естественно, заявили, что их оклеветали. Папа римский не стал вдаваться в детали, но резонно заключил, что если клирики до сих пор не грешили, то они ничем не застрахованы от этого в будущем. Он однозначно осудил практику посещения зрелищ духовными лицами, призвав епископа к бдительности.

В целом постановление папы Феликса IV носит компромиссный характер. Главный его смысл состоит в том, что за епископией остается право распоряжаться патримонием, а клиру гарантируется кварта. Компромиссно оно и по форме: строгий тон, когда речь идет о клириках, не мешает римскому папе в косвенных выражениях высказать епископу Экклесию ряд серьезных претензий по управлению вверенным ему диоцезом. Не случайно хронист Агнелл завершает сообщения об этих событиях фразой: «После этого образумился блаженный Экклесий и обращался уже со своими овцами, как отец с детьми»[892]Agnellus. Op. cit. P. 321.
. Агнелл, сам происходивший из среды равеннского клира, полагал, следовательно, что папа Феликс IV поставил на место «зарвавшегося» епископа Экклесия. Именно компромиссность, разумный центризм позиции, занятой римским папой в конфликте между клиром и епископом Равенны, обеспечили его постановлению долговечность. Равеннские духовные лица на протяжении полутора столетий считали его руководством к действию, ссылались на него как на прецедент и, несмотря на некоторые немногочисленные исключения, в основном его выполняли.

Эпохой расцвета политического могущества равеннской епископии стала середина VII в. В результате длительной и напряженной борьбы при архиепископе Мавре (648-671) она получила от византийского императора право автокефалии. Конфессиональный разрыв между Римом и Равенной имел многообразные последствия, но, в частности, он предоставил Равеннской церкви моральные основания для того, чтобы игнорировать апостолические определения римских пап. В числе таких определений было и известное нам послание папы

Феликса IV. Такова была церковно-политическая ситуация в Равенне, когда на архиепископскую кафедру взошел второй преемник Мавра — молодой, энергичный и беспринципный Феодор (677-688). «В эти дни случился большой голод во всей земле, и он (Феодор. — О. Б.) присвоил (“deglutivit”, т.е. буквально “поглотил”. — О. Б.) весь хлеб в области. Когда же священники не смогли найти, где его купить, то пришли к нему просить помощи. Он же сказал пришедшим к нему архидиакону Феодору и архипресвитеру — также по имени Феодору: Скажите священникам и всему клиру: “Зачем изнуряет вас такой голод? Если откажетесь ото всей церковной кварты и от всего, что за эти годы в качестве кварты по воле епископов получили, то я справлюсь с вашей нуждой”. Они же, мучимые долгим тяжелым голодом, согласились; и с того времени кварта отнята у клириков этой Церкви вплоть до сего дня. Обычаи же Церкви, которые по каждому предмету были собраны в отдельные тома, он собрал и сжег. Когда восседал он на престоле согласно своему достоинству и поднялся против него ропот среди священников и клириков из-за обычаев, запись которых он изъял из архива, то, пред­видя свое поражение, он заявил: “Верьте мне, дети, что я не только не отниму ваши обычаи, но еще их преумножу”. И дал обещание пе­ред собранием всей Церкви, что если кто найдет какие-то документы, фиксирующие обычаи, то он их примет. Когда же ему принесли множество грамот, то в глубине души замыслил он зло. Якобы с радостью принял он все это, глядя на всех с ясным лицом; сам же был волком в овечьей шкуре. И сказал он им вновь: “Поищите еще, и когда все найдете, мы заключим между собой соглашение, чтобы никогда в дальнейшем нам не ссориться”. Они же отправились и после тщательных поисков, как только что-нибудь обнаруживали, приносили ему. А он, обманно получив все грамоты, сказал: “Идите, а я пока по­думаю, каким образом мы оформим договор, чтобы раздоры никогда не повторялись”. И собрав все, соединил в один том и сжег в очаге собственной бани»[893]Ibidem. P. 356.
.

Разбойничьи действия архиепископа Феодора не остались безнаказанными. Сделавшись в глазах всего духовенства личностью одиозной, он пытался, как сообщает Агнелл, восстановить друг против друга священников и диаконов, приближая то одних, то других, но расположения клира так и не добился. Накануне праздника Рождества Христова священники пришли к архипресвитеру и архидиакону и заявили следующее: «Скажите господину нашему понтифику, что он творит нам зло. Полно притеснять и травить нас! Много уж тягот он нам доставил, и сносить их мы более не можем. Воспользовавшись удобным случаем, он лишил нас кварты, сокрушил апостолические установления, сжег в огне обычаи Церкви, матрикулы отнял, от лона Церкви нас отлучил, все творит вопреки Евангелию,, телесно нас унизил, имущества разграбил, средства к жизни ото­брал, списки церковных доходов (censuales), по его словам, исчез­ли»[894]Ibidem. P. 357.
. Но сделанное архиепископу руководителями клира послед­нее предупреждение не подействовало. Посланцы духовенства были с оскорблениями изгнаны вон. На Рождество архиепископ Феодор пришел в храм для совершения торжественного богослужения, но не обнаружил на месте ни одного клирика. «Видимо, они еще спят», — решил он и послал за ними слуг. Те возвратились и сообщили, что весь клир ушел из Равенны в близлежащий Классис, собрался там в соборе Св. Аполлинария, и сейчас в нем уже идет торжественная литургия. Священнослужители наотрез отказались иметь дело со своим епископом. Все попытки понтифика через своих клевретов уговорить клириков вернуться оказались тщетными. Священнослужители заявили, что намерены отправиться в Рим просить себе нового пас­тыря, а если им откажут, то они обратятся с той же просьбой к императору в Константинополь. Архиепископ в панике бросился к экзарху Равенны, прося заступничества. Но посланцы экзарха получили от клириков следующий ответ: «Если мы отправимся в Константинополь, то пожалуемся и на самого экзарха за то, что он раньше не за­хотел призвать его (архиепископа. — О. Б.) к порядку». Узнав об этом, архиепископ Феодор принялся умолять экзарха лично отправиться в церковь Св. Аполлинария в Классисе и обещать от его имени все, чего только ни потребуют восставшие клирики. «К имуществу Церкви я буду иметь отношение не большее, чем любой из них», — заверял архиепископ.

«На следующий день явился в храм экзарх и воссел вместе с архиепископом и всеми священниками, а сзади них встали диаконы и весь клир, участвовавший в ссоре. Много было между ними споров, и изобличен был понтифик, и все немедленно были восстановлены в своем достоинстве, и были распределены между ними по жребию (sortiti) церковные имущества, и не было среди них никого, кто ка­кую-либо их часть не получил; то же касается и подчиненных, управителей (actores), и проастиев, принадлежавших familiares ecclesiae; и отправились все счастливые в свои монастыри и возблагодарили Бога. То, чем ранее пользовался один епископ, теперь было разделе­но между всеми, и с этого дня договор (foedus) был установлен и скреплен клятвой между понтификом и его священниками о том, что familiares ecclesiae имеют право самостоятельного надзора (auctoriam curationem habeant)...»[895]Ibidem. P. 359.

Так завершился наиболее острый конфликт между равеннским клиром и архиепископом. Но от архиепископа Феодора всегда можно было ожидать новых сюрпризов. Как сообщает Агнелл, понтифик в очередной раз «измыслил зло, ибо не сумел, как желал, обогатить за счет церковного имущества собственных родителей». Тогда он тай­но написал в Рим папе Агафону письмо с просьбой пригласить его для переговоров о взаимоотношениях двух кафедр. Получив приглашение, он отправился в Вечный город и там официально отрекся от автокефалии, а римский папа (преемник умершего Агафона) утвердил взамен этого все его прежние распоряжения по епархии[896]Ibidem.
.

Последняя акция алчного и бессовестного равеннского прелата выглядит вполне понятной: римская курия легализовала в числе про­чих равеннских новшеств переход в руки архиепископа кварты клириков. По Агнеллу, «вплоть до сего дня», т.е. до середины IX в., кварта оставалась в руках архиепископов. Отметим, что пример Равеннской церкви оказался заразительным, и на протяжении VIII—IX вв. обычай выдачи клирикам итальянских церквей четвертой части доходов епархий постепенно отмирал[897]Boyd С. E. Op. cit. P. 86.
.

Как же могло получиться, что конфликт, разгоревшийся в Равеннской церкви, завершился победой клира, но кварта осталась в руках архиепископа? Очевидно, блага, полученные равеннским духовенством в результате заключенного с архиепископией договора, значительно перевешивали потери от утраты кварты. В самом деле: клирикам был роздан полностью церковный земельный патримоний, второй по величине в Италии после папского.

Можно утверждать, что с этого времени окончательно исчезают равеннские церковные поместья, где под руководством управителя велось собственное крупное колонатное хозяйство. (Пример такого хозяйства, как мы помним, дает нам равеннский папирус Tjader 3.) Именно теперь между непосредственным производителем — колоном и собственником — Церковью повсеместно становится представитель промежуточного страта, определенного источником как прослой­ка familiares ecclesiae. Эти люди получили «право надзора», т.е. при­обрели экономическую самостоятельность, освободившись от опеки акторов. Бывшие же акторы, по-видимому, слились с ними, получив статус familiares. Именно так можно понять не вполне чет­кую формулировку Агнелла: «...то же (т.е. новая практика распре­деления патримония. — О. Б.) касается и подчиненных actores, и проастиев, принадлежащих familiares ecclesiae».

На каких условиях получили церковные земли familiares ecclesiae? Ясно, что не в собственность, так как собственником этих земель осталась Равеннская церковь. С другой стороны, они и не стали обычными держателями церковных земель типа прежних получателей кварты. Мы помним, что такой вариант и за полтораста лет до этого не казался равеннскому- клиру особенно привлекательным. Логично предположить, что равеннские клирики и familiares ecclesiae получили церковные земли на условиях льготной аренды, о которой подробно говорилось выше. В юридическом плане подобные держания оформлялись как эмфитевтические с весьма низкой арендной платой.

До описываемых событий известны всего два эпизода, когда Равеннская церковь заключала такие сделки. При этом оба они по своему содержанию могут рассматриваться как исключения. В первом (639 г.) воин Ариминского нумера Павлацис получил в эмфитевсис только что подаренный им Равеннской церкви земельный участок; в сущности, здесь мы имеем дело с итало-византийским вариантом precaria oblata (Tjader 22). Во втором случае (середина VII в.) арендатором-эмфитевтом очень большого поместья и имущества в городе стал Феодор Каллиопа — крупнейший политический деятель Византийской Италии, дважды бывший равеннским экзархом (643-645, 653-660 гг., Tjader 44). Независимо от того, являлся ли он действующим экзархом в момент заключения сделки[898]Этот вопрос — спорный. См.: Tjader J-О. Op. cit. Bd. II. S. 291, Komm. 19.
, влияние этого человека в Равенне позволяло ему не очень считаться с церковными правилами, тем более в условиях, когда сама Церковь была заинтересована в его покровительстве.

К концу VII в. (правление епископа Дамиана, непосредственного преемника Феодора — 688-705) относятся древнейшие эмфитевтические сделки, зафиксированные в полиптихе Равеннской церкви — Баварском кодексе. Мы располагаем семью такими свидетельствами (БК 14, 15, 16, 21, 23, 27, 122)[899]От времени самого епископа Феодора эмфитевтических грамот до нас не дошло. Укажем, однако, на следующее немаловажное обстоятельство: в правление Дамиана «архив сей Церкви был сожжен огнем, и многие документы тогда сгорели в пламени, а многие дурными людьми были разграблены и спрятаны. Тогда, собрав всех священников... епископ... провозгласил анафему тем из вышеназванных, кто взятые документы не вернет, а тех, кто возвратит, объявил свободными от вины» (.Agnellus. Op. cit. P. 365-366). Надо полагать, что не были возвращены наиболее актуальные документы последних лет, т. е. грамоты, относящиеся к понтификату самого Дамиана и его предшественника Феодора (тем более что более ранние документы, как мы помним, были по большей части уничтожены самим епископом Феодором). Сокрытие и уничтожение актов землевладения не могло быть делом рук представителей зависимого населения, заинтересованных в облегчении эксплуатации: непосредственные сельские производители не жили в городе. По-видимому, сами городские посессоры прятали чужие документы о правах на земельные участки, предполагая в дальнейшем оспаривать эти права друг у друга. Если данное предположение верно, то речь должна идти о весьма острой конкуренции за обладание землей в Равеннском экзархате.
и при известной всем медиевистам скудости актового материала по экономической истории VII—VIII вв. имеем основания говорить о широком распространении соответствующей практики в Равеннском экзархате примерно с 90-х гг. VII в. возможности для нее предоставили соглашение епископа Феодора со священнослужителями о правах familiares ecclesiae и заключение между ними договора — foedus.

Исследуя вопрос о роли последнего в экономической истории Равенны, необходимо привлечь к рассмотрению свидетельство Агнел­ла о событиях в Равенне в начале 30-х гг. VIII в. Тогда равеннцы из­гнали из города архиепископа Иоанна VII (723-748). Агнелл пишет: «И вот разгневались граждане Равенны против этого понтифика и отправили его в ссылку в венецианскую область, и в течение года он был изгнанником. Тогда скриниарий Епифаний, видя разорение святой нашей Церкви и отца отечества (patrem patriae) находящимся в стеснении и скорби, через посредство экзарха города вновь призвал его на принадлежащую ему кафедру. А после того как восстановился он в достоинстве понтифика, упомянутый скриниарий Епифаний однажды сказал ему: “Отче-господине, стоило бы тебе прийти во дворец к экзарху и отнести ему большую груду серебра[900]«...palaream» — слово, родственное итальянскому «palata»— «лопата».
, чтобы созвал он на суд тех мужей, что отправили тебя в ссылку, дабы мы отомсти­ли им, и то, что ты отдашь, вдвойне с них получили бы. Ты будешь вести себя, как надлежит епископу; судиться с ними буду я, и знаю, что с помощью Божьей одержу над врагами победу”. И все случи­лось так, как вы слышали. Утвердился упомянутый понтифик Иоанн в материнском лоне Церкви, а на другой день инициатор сборища — тот же скриниарий Епифаний — принялся рядиться с определенны­ми людьми (cum singulis hominibus) и сказал так: “Ты имеешь письменное предписание об имуществах (praeceptum ex rebus exaratam), согласно которому никогда против сей святой Церкви и против епископа этой кафедры ни по какому поводу не восстанешь ни действием, ни словесно. Скажи теперь, что ты за овца, если своего пастыря, согревавшего тебя и водившего по травянистым лугам, ты ткнул рогом и подписал направленный против него документ (cirographa)?” И когда они были изобличены, он (епископ. — О. Б.) собрал сторицею то, что дал экзарху. И после этого все единодушно и униженно пришли к нему, моля о прощении; и никто в будущем не вы­звал его гнева»[901]Agnellus. Op. cit. P. 376.
.

Комментируя этот текст в специальной статье, итальянский историк Н.Тамассия пришел к выводу, что в источнике говорится о крупных арендаторах церковных земель на условиях эмфитевсиса и либеллы, а в высказывании скриниария Епифания почти дословно процитирована их присяга собственнику[902]Tamassia N. L’enfiteusi ecclesiastica ravennate e un racconto di Agnello. Nota, Bologna, 1920. P. 5, 8 etc.
. В частности, Н.Тамассия обратил внимание на текстуальные и смысловые совпадения между словами Епифания и обязательствами эмфитевта из вышеупомянутой арендной грамоты экзарха Феодора Каллиопы (середина VII в.)[903]У Агнелла: «...ut nunquam contra sanctam hanc ecclesiam aut contra hujus sedis pontificem de quaqumque causa agas, aut ore mussites» («...чтобы никогда против этой Святой церкви или против сего епископского престола ни по какой причине не действовали и не болтали бы языком»). В арендном договоре Каллиопы: «...Nec aliquando adversus sanctam nostram benefactricem, vestram Ravennatem Ecclesiam cuiquam contra justiciam tractare aut agere per quovis ingenio, aut argumento, nisi pro propria causa, si contigerit per justiciam tantummodo ventilare debeatis». («...И никоим образом против нашей святой благодетельницы, вашей Равеннской церкви никому неправосудно не выступать словесно или действием под влиянием любых подстрекательств или доводов, а если возникнет между нами собственная причина (для конфликта. — О. Б.), то вы обязуетесь ее обсудить исключительно в соответствии с законом».) Последнее условие, очевидно, связано с чрезвычайно высоким статусом арендатора Каллиопы, который имел возможность при защите своих интересов безнаказанно нарушать закон.
. Подобная или сходная формулировка встречается во многих Равеннских эмфитевтических грамотах более позднего времени[904]Tamassia N. Op. cit. P. 12.
. По со­держанию она представляет собою прототип вассальной присяги, предусматривавшей возникновение на базе экономического (поземельного) контракта обязательств внеэкономического характера. То обстоятельство, что в рассматриваемом случае мы имеем дело с обязательствами негативного, а не позитивного плана («не выступать против»), а также характерная оговорка из арендного договора Феодора Каллиопы («если возникнет между нами собственная причина, то вы обязуетесь ее обуздать в соответствии с законом» — «ventilare per justiciam») естественны в условиях развитого правового государства, где частное право не может налагать на субъекта обязанностей, противоречащих праву публичному.

Лица, заключившие с Равеннской церковью подобную сделку, вероятнее всего, приобретали по отношению к епископии некоторый новый статус, причем единственный подходящий для него термин источников — familiares ecclesiae. Как видим, их обязательства перед Церковью были в общих чертах намечены уже к середине VII в., а в 30-е г. VIII в. воспринимались как освященные традицией. Привлекательно было бы на этом основании поставить знак равенства между договором (foedus), заключенным между архиепископом Феодором и его священнослужителями, и praeceptum ex rebus, упомянутым Епифанием в его речи. Однако вряд ли это было бы правильно.

Судя по заявлению Епифания, praeceptum ex rebus заключался между Церковью и конкретным арендатором, и речь в нем шла о совершенно определенном имуществе. Документы такого рода должны были писаться в двух экземплярах[905]Еще в первой трети VI в. Феликс IV в известном нам предписании равеннскому клиру и епископу отмечал: «Все же церковные документы должны быть переписаны, чтобы каким-нибудь образом не погибли и чтобы не случилось так, что, когда это необходимо Церкви, их невозможно было бы предъявить» (.Agnellus. Op. cit. P. 320).
и находиться как на руках у арендаторов, так и в архиве архиепископии. Не случайно поэтому в тяжбе с familiares ecclesiae столь значительную роль играл скриниарий Епифаний — хранитель архива Равеннской церкви. Он был за­ранее уверен в успехе: при прочих благоприятных для Церкви условиях Епифаний вдобавок располагал компрометирующим материалом на любого своего противника[906]Архив (scrinium) Равеннской церкви вообще содержался в завидном порядке. В IX в. репутация его была настолько высока, что лишь о нем наряду с архивом папской курии специально упоминала римская «Книга понтификов». См.: Liber Pontificalis... Т. II. Р. 155.
. Имея в виду каждого такого оппонента, он риторически обращался к familiares ecclesiae в единствен­ном числе: «Ты имеешь praeceptum ex rebus exaratum».

Заключенный в 80-е гг. VII в. в Равенне foedus был документом более общего порядка. Он, как мы помним, был составлен один на всех, и в нем определялось право familiares ecclesiae самостоятельно, без участия епископских управителей, вести хозяйство на церковных землях и, следовательно, полностью распоряжаться всей рентой, за исключением фиксированной арендной платы. Иными словами, foedus стал основополагающим документом для заключения более частных сделок, оформлявшихся контрактом praeceptum ex rebus. Поскольку массовый переход церковных земель в руки местной служилой знати сыграл решающую роль в истории ряда социальных процессов, протекавших в Равеннском экзархате (иррегуляризации византийского войска, попадание в зависимость от Церкви значительной части чиновничества и офицерства и т.д.), можно утверждать, что результаты конфликта между клиром и архиепископом, имевшего место в 80-е гг. VII в., сказались на всей жизни Равеннского экзархата и Пентаполей.

Почему внутрицерковный по форме экономический конфликт приобрел столь значительное социальное звучание? Легко заметить, что до тех пор, пока в центре внимания спорящих сторон стояло распределение кварты, проблема волновала только священнослужителей. В противоборстве участвовали с одной стороны епископ и его ближайшее окружение, с другой — остальная часть духовенства. В обоих рассмотренных нами случаях во главе партии клира стояли его формальные корпоративные лидеры: архидиакон Масталлон в 20-х гг. VI в., два Феодора — архипресвитер и архидиакон — в конце VII в. Это вполне объяснимо: архипресвитер и архидиакон в среде священников и диаконов играли примерно ту же роль, что руководители античных торговых и ремесленных коллегий в своих корпорациях; защита интересов клириков была их прямой обязанностью, и небрежение ею гибельно сказывалось на их авторитете. Именно интересы клириков, в первую очередь экономические, лежали в основе неоднократных шумных скандалов, сопровождавших назначение в Равенну епископов из других городов Италии, так как последние были людьми, не знавшими традиций епископии и никак не связанными с местным духовенством. Так, знаменитый впоследствии Петр Хрисолог, служивший диаконом в Имоле, стал равеннским епископом (432 г.) лишь в результате исключительной настойчивости римского папы Сикста IV (432-440) после его многодневных препирательств с равеннской делегацией[907]Agenllus. Op. cit. P. 311-312.
. Не менее известный епископ Максимиан, бывший раньше диаконом в Поле (Истрия) и назначенный в Равенну папой Вигилием (537-555), вовсе не был допущен в город и утвердился на престоле лишь после того, как дал хороший обед верхушке равеннского клира и городской знати (sacerdotibus et primatibus urbis), а затем попросту подкупил их (546 г.)[908]Ibidem. P. 326-327.
. В необходимых случаях клиру удавалось возбудить против неугодного понтифика мирян[909]Как упоминалось выше, о Максимиане в источнике сказано: «Паства же... не желала его принять» («Plebs igitur... noluissent eum recipere»). См.: Ibidem. P. 326.
, но чаще всего дело обходилось без их участия. В разгар острейшего столкновения клириков с епископом Феодором «паства, пришедшая в церковь, изумлялась, не ведая причин происходящего»[910]Ibidem. P. 358.
. Показательно, что договор (foedus) об использовании церковного патримония заключался «между понтификом и священнослужителями» («inter pontificem et sacerdotes»): не потому, что familiares ecclesiae передоверили защиту своих интересов духовным лицам, а потому, что последние составляли сами подавляющее большинство церковных familiares. Однако заключение foedus стало началом социального перелома. Он сделал статус familiares исключительно выгодным, предоставив им максимум льгот при минимуме обязательств. Легализация foedus папством в обмен на отказ архиепископии от автокефалии окончательно отменяла постановление папы Феликса IV, в том числе и пункт о недопущении к церковному патримонию мирян. Из семи известных нам арендных сделок, заключенных архиепископией в правление Дамиана (688-705), в пяти сохранились сведения об обществен­ном положении церковных эмфитевтов. Среди них монахиня, логофет Священного дворца, трибун, вдова magistr’a militum, вдова купца, т.е. одно духовное и четверо светских лиц, из которых трое принадлежат к прослойке служилой знати (БК 21, 15, 27, 23, 14). Так в конце VII в. началось приобщение к эксплуатации церковной собственности наиболее сильной социальной группы Византийской Италии — exercitus, т.е. войска-сословия, сочетавшего военно-политическое влияние с экономическим могуществом.

С этого момента экономические процессы, протекающие внутри Церкви, вливаются в единый поток явлений, обеспечивающих социальную эволюцию всего региона.

Несколько десятилетий спустя представители exercitus составляют уже явное большинство familiares ecclesiae. Последнее описанное нами столкновение архипастыря Равенны со своими подопечными началось политическим актом — высылкой понтифика из города, осуществленной «гражданами Равенны» (Ravennenses cives)[911]Конкретные причины этого события неясны. Н. Тамассия полагал, что архиепископ Иоанн был изгнан из города «провизантийской партией» (Tamassia N. Op. cit. P. 4). Но нам ничего неизвестно об антииконоборческой деятельности Иоанна в эти годы (вплоть до Римского собора 742 г., осудившего иконоклазм), а поддержка, оказанная ему равеннским экзархом, делает крайне маловероятной подобную трактовку конфликта. Добавим к этому, что в разгар иконоборчества именно exercitus Italiae представлял собой в основном сепаратистскую по отношению к империи силу, а политическая линия Равеннской церкви ввиду ряда объективных причин была и в то время тесно связана с ориентацией на Константинополь. См. об этом: Бородин О. Р. Взаимоотношения равеннских архиепископов и светской власти в «Книге понтификов...» Агнелла из Равенны / / Вопросы истории. Межведомственный сборник. Вып. 8. Минск, 1981. С. 126. Более вероятным представляется вариант, зеркально противоположный предлагаемому Н. Тамассией: архиепископ был выслан из Равенны антивизантийски настроенными familiares eccesiae за лояльность к иконоборчеству. Это могло произойти лишь после захвата Равенны лангобардами: в 732-734 гг. Понятно, почему понтифик бежал в Венето: там находился в это время византийский экзарх Евтихий. См. об упоминаемых событиях: Hallenbeck J. Т. Pavia and Rome... P. 31-32. Поэтому и восстановление архиепископа в правах происходило как бы дважды. Сначала он благодаря вмешательству экзарха был восстановлен в архиепископском достоинстве, т. е. просто признан в своем прежнем статусе. Затем он «утвердился в материнском лоне своей Церкви» — в равеннской архиепископской резиденции. Естественно, что архиепископ прибыл в Равенну после возвращения города под власть империи. Только используя политическую конъюнктуру, сложившуюся в столице экзархата, он решил подвергнуть наказанию целую социальную группу, обладавшую огромным влиянием в регионе.
. После возвращения епископа выяснилось, что практически все эти «граждане» одновременно являются familia res ecclesiae, и их даже можно огульно обвинять в нарушении вассальной присяги. Таким образом, целый общественный слой связал себя с архиепископией экономическими и юридическими узами. Этот знаменательный социальный сдвиг мы можем приблизительно датировать первыми десятилетиями VIII в. и непосредственно связать с итогами экономического конфликта в среде равеннского духовенства в правление архиепископа Феодора.

Итак, история экономических коллизий внутри Равеннской епископии прошла две стадии: до 80-х гг. VII в., когда эти противоречия не только формально, но и по существу являлись внутренним делом Церкви, и после 80-х гг. VII в., когда в них вмешались новые общественные силы. Эти силы заняли главенствующее место в экономической жизни региона.

Сходную социальную ситуацию в Истрии рисует Placitum de Rizano . Здесь речь идет о притеснениях, которые допускают по отношению к арендаторам фиска — людям, как мы помним, зажиточным и знатным — представители familia Аквилейской церкви[912]Placitum de Rizano... P. 52.
. Члены этой familia лишили арендаторов возможности пользоваться рыбны­ми ловлями, бьют их палками и даже мечами, причем съемщики императорских земель не смеют даже жаловаться, опасаясь более тяжелых последствий. Ясно, что в качестве familia здесь выступают не простые колоны и тем более не рабы. Речь идет о людях, хотя и зависимых от патриарха, но с достаточно высоким социальным весом: по крайней мере не ниже, чем у самих арендаторов фиска. Их положение familia res позволяет им в любом случае рассчитывать на поддержку и защиту своего патрона. Отношения их с аквилейским патриархом, так же как отношения familia res и архиепископов в Равенне, выглядят как вассальные. По своему общественному статусу эти люди, имеющие право носить и использовать оружие, наверняка принадлежат к exercitus. Следовательно, социальный переворот, описанный выше на материале патримония Равеннской архиепископии, имел место и на землях других крупнейших церквей Италии.

* * *

Анализ аграрных отношений на Востоке Византийской Италии приводит к выводу, что в изучаемый период в регионе протекает процесс становления феодальных общественных отношений. Его проявления следует видеть в том, что в условиях господства крупной и средней земельной собственности и соответствующих форм аренды основную часть произведенного в сельском хозяйстве прибавочного продукта составляет рента собственнику (арендатору), то есть сеньориальный платеж;

в составе ренты появляются многочисленные мелкие поборы и платежи, вытекающие из права собственника на землю (например, glandaticum и herbaticum) и на личность производителя (exenium);

происходит соединение в одних руках прав собственности на землю и публичной (административной, судебной, военной) власти, так как византийские официалы превращаются в земельных собственников и арендаторов;

взаимоотношения между собственниками и арендаторами земель прогрессируют по пути превращения аренды в феодальную условную земельную собственность; на этой основе в среде земельных собственников начинают складываться взаимоотношения сеньориально­вассального типа;

экономические и социальные интересы различных категорий земельных собственников смыкаются. Создаются предпосылки для формирования единого слоя феодалов.

Феодальные отношения в указанном регионе возникают непосредственно на позднеантичной основе. Воздействие античности на ход указанных процессов в аграрной сфере проявляется:

в том, что они протекают в условиях формального сохранения ряда основных элементов позднеримской социальной стратификации (coloni, servi, posessores и т.д.);

в сохранении античной системы земельного межевания, то есть топографической сетки «fundus— casale— massa»;

в бытовании позднеримской социальной терминологии.

 

СУДЬБЫ МУНИЦИПАЛЬНОГО УСТРОЙСТВА.

Для исследования любого древнего города в эпоху перехода от античности к Средневековью изучение тенденций развития муниципальной организации имеет особое значение. Античный город (лат. «municipium», греч. «πόλις») представлял собой особый тип поселения, с присущим ему своеобразным социально-административным устройством (в Италии — деление граждан на «plebs» и куриалов, повсеместно — выборность магистратов и т.д.[914]См., напр.: Liebenam W. Stadtverwaltung im Romischen Kaiserreiche. Lpz., 1900. S. 432 fig.
), специфическими отношениями собственности (прежде всего — наличием «двуединой» собственности, когда частная собственность опосредована коллективной собственностью гражданской общины[915]См. об этом, напр., в кн.: Штаерман Е. М. Древний Рим. Проблемы экономического развития. М., 1978. С. 53-54 и далее.
), особенностями территориально-административной структуры (единством «urbs» и «suburbium» — города и пригорода, составляющих вместе территорию общины — «civitas» — в пределах т.н. «mille passus», наличием обширной внегородской зоны — «territorium», подчиненной городским властям[916]На раннесредневековом материале этот аспект темы рассматривался Л. А Котельниковой (См.: Котельникова Л. А. Итальянский город раннего Средневековья и его роль в процессе генезиса феодализма // Средние века, 38. М., 1975. С. 100-104). См. также: Vercauteren F. Die Spatantike Civitas im friihen Mittelalter / / Die Stadt des Mittalalters. Bd. I. Darmstadt, 1972. S. 172 fig.
). Ниже предпринимается попытка проследить судьбу муниципального устройства в византийской Восточной Италии по трем указанным основным параметрам.

Большая часть равеннских папирусов состоит из актов официального делопроизводства курии (протоколы заседаний и отрывки из «gesta municipalia»). Среди этих папирусов — документы равеннского происхождения и очень немногочисленные памятники из других городов: Римини (Marini 107), Фаэнцы (Tjader 32), за пределами изучаемой зоны — Риети (Tjader 7), Сиракуз (Tjader 10-11). Хронологически они относятся к периоду с конца V до начала VII вв. и свидетельствуют, что в это время в курии фиксировались акты дарений (Tjader 10-28), завещаний (Tjader 4-5, 6), купли-продажи (Tjader 29-42, 46), арендные сделки (Tjader 44,45), совершался раздел имущества (Tjader 8), устанавливалась опека (Tjader 7). К услугам курии обращались ремесленники (Tjader 4-5, В III-IV, 14-15), купцы (Tjader 4-5, В V-VII), военные (Tjader 16), земельные собственники (Tjader 10-11), лица духовного звания (Tjader 4-5, В II-III; 10-11 etc.) германского (Tjader 6, 9 etc.), греческого (Tjader 16), восточного (Tjader 4-5, В V-VII) происхождения. Можно считать, что в V — начале VII вв. все слои населения Восточной Италии фиксировали сделки в курии. Григорий Великий в одном из писем сообщает о существовании «gesta municipalia» в Римини[917]Greg. Magn., Ер. II, 15.
. (Параллельный материал содержат его письма в другие города — Мессину[918]Ibidem. II, 9.
, Фермо[919]Ibidem. IX, 58.
, Луну[920]Ibidem. VIII, 5.
.) Эти данные позволяют заключить, что в сфере делопроизводства активность курий в восточно-итальянских городах в V — начале VII вв. была весьма высокой. Напротив, говоря о деятельности курий в иных сферах общественной жизни, прийти к подобному выводу нельзя. Как известно, императорское законодательство наложило на куриалов тягостную фискальную повинность. От Византийской Италии дошло лишь два весьма смутных упоминания о ее реальном выполнении декурионами. Оба они заключены в «Summa Perusina». В первом случае речь идет о конспекте статьи IV, 46, 2 Кодекса Юстиниана. В ней говорится о продаже имущества в счет уплаты налогов. «Summa...» уточняет: «Если ты продал имущество куриалу в счет уплаты налога, то не имеешь права требовать его возвращения»[921]CJ — SP, IV, 46, 2.
. В другой статье «Summa Perusina» говорится о разборе жалоб на злоупотребления при сборе налогов, причем если по Кодексу Юстиниана жалобу следует разбирать в курии, то «Summa...» отмечает, что разбор дол­жен производить magistratus[922]CJ — SP, I, 54.
. Осмысленная замена термина показывает, что эта статья реально применялась на практике. следовательно, можно считать, что в VII в. (предположительное время составления «Summa Perusina») куриалы принимали некоторое участие в сборе налогов, а связанные с фискальной деятельностью судебные разбирательства проводились в курии. Вместе с тем восточ­ноитальянские документы не доносят до нас сведений об участии курии в городском благоустройстве, водоснабжении, надзоре за общественным порядком, ремонте городских стен, разборе уголовных дел, то есть о деятельности курии, подробно регламентированной в законодательстве, тогда как такие первоклассные источники, как Равеннские папирусы и «Книга понтификов» Агнелла, должны были бы рассказать о ней, если бы она была сколько-нибудь активной. Аргументы ab silentio, таким образом, свидетельствуют о сужении сферы активности курии. О ее ослаблении в Равенне можно судить непосредственно на основе источников. Формально устройство курии в Равенне традиционно для любого италийского муниципия. Тексты пестрят характерной терминологией, применяющейся для обозначения различных муниципальных должностей: «magistratus» (Tjader 4-5, 6; 10-11; 14-15; 29), «quinquennalis» (Tjader 4-5, В V-VII, В IV-V, В II—III, 12), «principals» (Tjader 4-5, В I, В II-III, В IV-V, В V-VII, 14-15), «defensor civitatis» (Tjader 4-5, В V-VII), curator civitatis»[923]Greg. Magn., Ер. IX, 44; 92; 133; 166.
.

Однако в изучаемый период ни одно из этих должностных лиц, видимо, не обладало всеми полномочиями, характерными для пред­шествующей эпохи. Так, если прежде термин «magistratus» был техническим обозначением одного из duoviri jure dicundo в момент его председательствования в собрании курии, то теперь он употреблялся как исключительное наименование этого должностного лица. Более общее понятие «duoviri» заменяется в «Summa Perusina» на «municipies»[924]CJ — SP, IV, 1, 15.
, «curiales»[925]Ibidem. VII, 9, 3.
и даже просто «duo testes»[926]Ibidem. IV, 9, 8.
. По-видимому, председательствование в курии стало для прежних «duoviri» главной и почти единственной обязанностью. Должность «quinquennalis» раз в пять лет занимал очередной «magistratus». Если иметь в виду, что обычные для него функции контроля за сбором налогов и надзора за общественной нравственностью перешли к этому времени Соответственно к «defensor civitatis»[927]CJ I, 55, 4; XII, 21, 8.
и к епископу[928]CJ I, 8, 10; 26.
, то в его руках должна была остаться единственная прерогатива — составление списков куриалов.

«Principales» — некогда верхушка муниципального сената — ныне играют в слушании дел чисто техническую роль, свидетельствуя правомочность заключающейся сделки (Tjader 4-5 В I, В II-III, В V-VII, 14-15). Из числа членов курии только principales участвуют в заседаниях. Более широкий термин — «curiales» — встречается в равеннских документах единственный раз (одна из грамот оглашена «in praesenti curialibus huiusce urbis») (Tjader 13). По аналогии с другими папирусами можно полагать, что речь здесь идет о «principales». Таким образом, для равеннской курии характерно широкое распространение абсентеизма, на что указывалось в научной литературе[929]Удальцова 3. В. Италия и Византия... С. 492. Этот абсентеизм был, впрочем, официально узаконен в империи (С Th XII, 2, 15).
. Данное явление можно объяснить тем, что главным содержанием работы курии в это время стало выполнение ею чисто нотариальных функций, и присутствие на заседаниях всего состава декурионов перестало быть необходимым. Доводом в пользу этой точки зрения служит информация о выполнении обязанностей «magistratus» и «principales» отдельными членами курии на протяжении всей жизни. Так, некто Melminius Cassianus занимает эти должности в течение более полувека (Tjader 4-5, В IV—V; В V—VII; 6), Flavius Florianus также неоднократно фигурирует в документах (Tjader 4-5, В II—III, В III—IV). В Равенне была распространена своеобразная система заместительства, когда отец замещал в заседании курии сына, занимающего определенную муниципальную должность

(напр., в папирусе Tjader 4-5 — многократно). Это явление можно объяснить стремлением родителей заблаговременно подготовить детей к будущей работе в курии, для чего было необходимо формальное избрание последних на соответствующую должность. В этих условиях кажется естественным, что на протяжении почти двух столетий большая часть куриальных магистратур в Равенне была сосредоточена в руках представителей двух родов — Мельминиев и Флавиев (Melminii— Tjader 4-5, В I, III, IV, V; 10-11; 14-15; Flavii— Tjader 4-5, В II, III, IV). Таким образом, мы вправе отметить тенденцию превращения курии в узкую замкнутую профессиональную корпорацию, занятую Главным образом нотариально-регистрационной работой.

Это явление, естественно, снижало интерес представителей государственной власти к курии. В этом отношении показательно положение в административной системе городов таких должностных лиц, как «curator civitatis» и «defensor civitatis». Природа той и другой должности была двойственна, так как, с одной стороны, «curator» и «defensor» должны были способствовать успешной деятельности курии, контролировать ее и принадлежали к числу куриальных магистратов (в эпоху Юстиниана они избирались при участии декурионов[930]Nov. Just. С VIII, 116; LXXV; XV, 2.
), с другой стороны, они утверждались в должности императором и обладали рядом важных прерогатив некуриального характера[931]Об их функциях в Италии V-VI вв. см. подробнее: Lecrivain Ch. Remarques sur le formules du curator et de defensor civitatis dans Cassiodore / / Melanges d’archeologie et d’historie. Т. VI, Fasc. 3-4. Paris—Rome, 1884. P. 133-138.
.

К куратору Равенны обращены четыре письма Григория Велико­го. В первом из них папа благодарит куратора Феодора за участие в заключении мира с лангобардами и выплате им положенной контрибуций[932]Greg. Magn., Ер. IX, 44.
. В двух других Григорий I просит оказать поддержку двум своим протеже, прибывшим в Равенну[933]Ibidem. IX, 92; 144.
. Наконец, в четвертом письме папа ходатайствует о предоставлении охраны супруге римского префекта Иоанна по пути следования ее к мужу в Рим[934]Ibidem. IX, 166.
. Григорий постоянно обращался к куратору «gloria vestra», что свидетельствует о принадлежности последнего к чиновникам I ранга[935]Coch P. Die byzantinischen Beamtentitel von 400 bis 700. Inaug-Diss. Jena, 1903. S. 58-73; 114-115.
. Содержание пи­сем свидетельствует, что влияние в городе куратора было весьма Велико, а судя по тексту первого письма, куратор Равенны занимал заметное место и в административной системе всей Италии. В то же время ни в одном письме ни слова не говорится о курии. документы же куриального происхождения о кураторе ни разу не упоминают. Падение интереса куратора к курии связано, несомненно, со снижением ее роли в жизни города. Развитие его собственной должности шло, таким образом, к расширению сферы ее «некуриальных» прерогатив: муниципальный магистрат превращался в государственного чиновника.

Дефензор Равенны упомянут в источниках единственный раз (Tjader 4-5, В V-VII). Названный документ относится к 552 г., то есть составлен вскоре после византийского завоевания Италии. Дефензор выступает в качестве председательствующего на одном из куриальных заседаний. Указанная эпоха характеризуется интенсивными по­пытками правительства реставрировать в Италии позднеантичные социальные формы, в частности муниципальное устройство[936]Удальцова 3. В. Италия и Византия... С. 495-496.
. Не случайно одно из заседаний курии проводится в присутствии префекта Италии (Tjader 4-5, В VII—VIII) — главы византийской администрации в стране. Появление в курии дефензора в таких условиях можно рассматривать как одно из звеньев политики «реанимации» курии, в конечном счете потерпевшей поражение. Так же следует расценивать появление дефензора на одном из заседаний курии в Фаэнце в 550 г. (Tjader 32). Иных упоминаний о деятельности дефензоров в изучаемый период не сохранилось. В самом круге обязанностей этого магистрата содержался зародыш будущего исчезновения его должности, так как его функции во многом дублировали полномочия куратора[937]Lecrivian Ch. Op. cit. P. 138.
, а ранг последнего был выше. В «Summa Perusina» в эксцерптах из статей Кодекса Юстиниана, в которых речь идет о дефензоре города, вместо слова «defensor» упоминаются термины «curia» или «curiales»[938]CJ-SP, I, 3, 16; VII, 40, 2.
, что можно расценивать как свидетельство исчезновения должности «defensor civitatis» в городах итало-византийской зоны к концу VII в. С. Мокки-Онори на широком общеитальянском материале по­казал, что в VII—VIII вв. функции curator’a и defensor’а в городе постепенно переходят к епископу[939]См.: Mochi-Onory S. Vescovi е citta (sec. IV-'VI). Bologna, 1993. P. 325 sqq. См. также: Orselli А. М. II santo patrono cittadino: genesi e sviluppe del patrocinio del vescovo nei secoli VI e VIII / / Agiografia altomedioevale / Ed. S. Boesch Cajano. Bologna, 1976. P. 85-104.
. Весьма вероятно, что и Равенна не является в этом смысле исключением.

До VII в. включительно существование куриалов как сословия городского населения в Византийской Италии представляется несомненным, о чем свидетельствует, например, приведенный выше отрывок из «Summa Perusina» об их фискальных обязанностях. Для рубежа VI-VII вв. на это недвусмысленно указывают два письма Григория Великого епископам Южной Италии, в которых заключено требование не принимать на службу Церкви лиц «curiae aut cuilibet conditioni obnoxium»[940]Greg. Magn., Ер. II, 37; Ср.: Greg. Magn., Ер. IV, 26.
. «Summa Perusina» уточняет одну из статей Кодекса Юстиниана, где говорится о льготах по налогу с торговли. Согласно «Summa...», эти льготы предоставляются куриалам[941]CJ — SP, IV, 61, 10.
. В то же время несомненно резкое сокращение численности декурионов в итальянских городах. В качестве примера можно привести папирус «Tjader 8» — протокол заседания курии в небольшом городке Риети. В документе неоднократно говорится о «cunctus ordo» («всем сословии»), присутствующем на заседании. В конце папируса стоят подписи шести куриалов, из которых, таким образом, и состояло это «сословие». Среди участников заседания нет никаких должностных градаций. Показательно, что в «Summa Perusina» вместо присутствующего в Кодексе Юстиниана термина «magistratus» часто значится «curia» или «curiales»[942]Ibidem. V, 32, 1; 34, 5, 6; 46, 1; 75, 2; 3; 5; VII, I, 4; 16, 28.
. По-видимому, сокращение численности декурионов в ряде городов Восточной Италии в течение VII в. достигло того пре­дела, за которым выборы куриальных должностных лиц уже не про­водились. Данные наблюдения подтверждают вывод Ш.Диля о том, что обычное в переписке Григория Великого обращение к жителям города: «Clero, ordini et plebi»[943]Greg. Magn., Ер. V, 22 (в Равенну); I, 56; IX, 210 (в Римини); IX, 100 (в Озимо); I, 58 (в Перуджу).
, — являлось не более чем данью традиции[944]Diehl Ch. Etudes sur l’administration... P. 106.
. Об этом свидетельствует, в частности, одно из писем Григория I, в котором он дает подробную характеристику населению Равенны и ни словом не упоминает о куриалах[945]Greg. Magn., Ер. VII, 42.
. Декурионы постепенно растворялись в других социальных прослойках. Для второй половины VI и большей части VII вв. сам факт существования ку­риалов в городах Равеннского экзархата сомнений не вызывает. Но с конца VII в. отсутствие упоминания о декурионах в сочетании со сведениями о тенденции развития этого сословия в предшествующий период позволяет заключить, что к этому времени оно окончательно исчезает[946]В более мелких городах, чем Равенна, этот процесс должен был протекать еще скорее. Сведений о куриалах, проживавших в них позже VI в., не сохранилось. Д. Верготтини сообщает, что «последнее прямое упоминание о курии в Истрии относится к 571 г. В одной из надписей упомянут «Laurentius vir illustris», то есть носитель важного куриального титула» (см.: Vergottini G. Lineamenti storici della costituzione politica dell’Istria durante il Medio Evo. Т. I. Roma, 1924. P. 28. Автор в данном вопросе следует за Бенусси: Benussi В. Nel Medio Evo. Pagine di storia istriana. Parenzo, 1897. P. 28). Это мнение вызывает возражения. Титул «illustris» был широко распространенным позднеримским и византийским титулом и давался не столько куриалам, сколько представителям высшей служилой и сенаторской знати (См.: Coch P. Op. cit. S. 50). Совершенно не обоснована точка зрения югославского археолога Б. Марушича, что в позднеантичное и византийское время в Истрии «...сложилась единая куриальная аристократия, то есть горожане, обладавшие значительной собственностью и жившие за счет труда колонов и клиентов, и в этой аристократии первое место занимал епископ» (Marusic В. Istra v ranom srednjem vijeku. Archeolosko-povijsny prikaz. Pula, 1960. S. 9). В истрийских источниках византийского времени полностью отсутствует информация о куриалах.
.

Среди многочисленных функций курии в классический период существовала, по крайней мере, одна, активно исполнявшаяся ею и в более позднее время — функция делопроизводства. естественно, и в VII, и в VIII вв. город не мог обойтись без организации, юридически фиксирующей различные публично-правовые акты. От эпохи VII—VIII вв. и более поздней до нас дошел ряд равеннских документов такого рода (Tjader 22, Marini 99 etc). Их формуляр полностью совпадает с формуляром документов предшествующего периода[947]Gratizin М. Op. cit. S. 47-53.
. Вслед за основным текстом следуют подписи свидетелей, за ними — подпись писца. Формула свидетельствования непременно состоит из сообщения об имени и роде занятий свидетеля, крат­кого изложения сути дела и заявления о том, что свидетелем был прочитан текст и в его присутствии грамота была передана заинтересованным лицам, в чем он и расписывается ниже. многочисленны текстуальные совпадения в соответствующих разделах ранних и более новых документов. Процедура свидетельствования, порядок оформления остаются неизменными на протяжении четырех веков. Документы такого типа прежде оформлялись в курии. Правда, о курии в них ничего не говорится. Однако и раньше данные о жизни курии встречались только в протоколах ее заседаний и в «gesta municipalia»[948]Причем в сохранившихся отрывках из «gesta...» куриальная магистратура упомянута только один раз (Tjader 6).
. В связи с этим допустимо предположить, что исчезновение куриалов как сословия было неравноценно исчезновению курии как таковой. Отмеченные процессы в ее развитии (резкое сокращение числа декурионов, ограничение деятельности курии сферой фиксации сделок, превращение муниципальных должностей в пожизненные и наследственные) логически вели не к гибели курии, а к ее преобразованию в своеобразную чиновничью корпорацию. Тот факт, что многочисленные документы курии, часто не имеющие ни­какого отношения к Церкви, хранились в архиепископском архиве, позволяет предполагать, что архиепископия включила курию в свою структуру. В подтверждение этой мысли можно сослаться на один из памятников X в. (Marini 134), где свидетель заявляет, что текст документа был прочитан ему в присутствии архипресвитера и двух пресвитеров. В данном случае архипресвитер выступает будто бы в роли прежнего «magistratus». Симптомы подчинения курии церковной власти можно видеть уже в VI в., когда Григорий Великий рекомендует тому или иному епископу при совершении земельной сделки внести соответствующую запись в «gesta municipalia»[949]Greg. Magn., Ер. И, 15; IX, 58.
. следовательно, «gesta» находились, по существу, в распоряжении епископа. Специально изучавший этот вопрос немецкий историк Б. Хиршфельд (активно использовавший равеннские папирусы) объясняет исчезновение «gesta municipalia» в VII в. тем, что епископы окончательно поставили делопроизводство под свой контроль[950]Hirschfeld В. Die Gesta minicipalia in romischen und fruhgermanischen Zeit. Inaug. — Diss. Marburg, 1904. S. 69.
. Эта мысль подтверждается изысканиями итальянского историка Г. Буцци, исследовавшего новую, архиепископскую «курию»[951]Buzzi G. La Curia arcivescovile e la Curia cittadina di Ravenna dall 850 al 1118 // Bulletino dell’Istituto Storico Italiano per il Medio Evo e Archivio Muratoriano. Vol. XXXV. Roma, 1915. P. 7-187.
. Отмеченная выше непрерывная нотариальная традиция позволяет считать, что церковная власть унаследовала курию в готовом виде, вместе с ее аппаратом, ее архивом и ее деловым опытом. Однако последняя не была курией в античном смысле слова. Древняя муниципальная организация и возглавлявшее ее сословие куриалов в течение византийского периода истории Восточной Италии окончательно ушли в прошлое.

***

В эпоху поздней античности муниципальная собственность, являвшаяся экономической основой существования муниципиев, находилась в глубоком упадке. Как отмечал итальянский исследователь Г. Менгоцци, в это время она почти не отличалась от фискальной[952]Mengozzi G. La citta italiana nell’alto medio evo. II periodo longobardo-franco. Roma, 1914. P. 46.
. В то же время определенная ее часть традиционно оставалась в распоряжении городской курии (общественные здания, улицы, площади, городские стены и т. п.)[953]Ibidem. P. 51. См. также специальную работу: Roberti M. Dei beni appartenenti alle citta dell’Italia Settenrionale dalla invasioni barbariche al sorgere dei соmuni / / Archivio giuruduco «Filippo Serafini». T. LXX (XI), Fasc. I. Modena, 1903. P. 3-59, особо см. P. 4-5.
. Изменилось ли положение в византийский период?

Источники позволяют заключить, что еще в VIII—IX вв. часть не­движимости в городах Восточной Италии трактовалась как «общественное достояние»[954]Как «общественный» переводится здесь слово «publicus», которое может означать и «государственный». Однако независимо от официального статуса этого имущества оно фактически находилось в собственности курий, что подчеркивается переводом «общественный».
. Так, в Баварском кодексе неоднократно упоминаются «общественные» площади и форумы («platea publica» — БК 55, 56, 58, 59-63, 66; «forum publicus» — БК 61-62). В Равенне в конце VII в. еще функционировали бани («blanca») общего пользования[955]Agnellus. Op. cit. P. 362.
, которые должны были находиться в чьем-то ведении. источники, однако, не дают информации об отношении курий к названным сооружениям. Думается, что прояснить этот вопрос помогут некоторые сведения из истории Церкви.

В классическом римском муниципии в состав городского имущества неизменно входили храмы. Как отмечал немецкий историк-юрист Е.Лёнинг, причина этого в том, что культ в Риме всегда рассматривался как государственная функция[956]Loning E. Geschichte des deutsches Kirchenrechts. Bd. II. Strassburg, 1878. S. 4-5.
. В христианскую эпоху императоры Аркадий и Гонорий официально поручили куриалам заботу об общественных храмовых зданиях (401 г.)[957]С Th XV, 1, 46.
. Фактически же эта часть общественного достояния находилась в распоряжении Церкви, и в частности, названный закон ставил куриалов в некоторую зависимость от нее. На протяжении позднеримского и византийского периода истории Восточной Италии в собственность церкви переходит значительная часть муниципального имущества как внутри, так и вне городских стен. Так, «praedia urbana vel rustica» — обычное наименование муниципальной недвижимости — уже в на­чале V в. предоставляется в «libelli» клирикам[958]Agnellus. Op. cit. P. 321.
. Во второй половине VII в. Равеннская церковь располагает обширными «proastia» в пригородной зоне[959]Ibidem. P. 359.
. Как известно, переход имущества в руки Церкви означал упразднение осуществляемой над ним высшей муниципальной юрисдикции[960]Liebenam W. Op. cit. S. 321.
.

Итак, на протяжении нескольких столетий в Равенне (вероятно, и в других городах Восточной Италии) создавались материальные предпосылки для установления примата архиепископии над городской собственностью. О юридических предпосылках этого процесса можно сказать следующее. Уже в эпоху поздней античности в итальянских городах устраивались собрания населения, решавшие различные общегородские проблемы[961]Подобное же явление в городах Лангобардской Италии отмечала Л. А. Котельникова (Котельникова Л. А. Итальянский город раннего Средневековья... С. 106).
. Чаще всего они созывались для вы­боров епископа (у Агнелла мы встречаем много примеров такого рода)[962]Agnellus. Op. cit. P. 285, 311 etc. Однако это была не единственная возможная цель подобных собраний во времена поздней античности. Например, после разрушения готами Модены (472 г) жители города «inierunt consilio de restauranda civitatae»: «сошлись держать совет о восстановлении города». (Annali Modenesi. Цит. по: Borghi P. La Riconquista Bizantina е vicende posteriori fino alia distruzione di Modena (573-589). Modena, 1941. P. 4).
. Вероятно, некогда они возникли как собрания городской христианской общины. В период массовой христианизации эти сходки должны были перерасти в сборища, где участвовало подавляющее большинство жителей города[963]На общеитальянском материале этот вопрос рассматривается в кн.: Magni С. Ricerche sopra le elezioni episcopali in Italia durante Г Alto Medio Evo. V. 1-2. Roma, 1928-1930. См. также: Tamassia N. Chiesa e popolo. Note per la storia dell’Italia precomunale / / Archivio giuridico «Filippo Serafini». NS. Vol. XI (LXX), Fasc. I. Modena, 1903. P. 304-306; Во V. II ruolo dei fedeli nelle elezioni vescovili tra il V e il X secolo / / Idea. Roma, A. 29, № 2, 1973. P. 33-39.
, а упадок курии заставил их принять на себя некоторые ее функции. Правительство, уловившее эту тенденцию, попыталось более четко определить полномочия собраний. Так, по Кодексу Феодосия «curiali honorati plebsque» проводили выборы defensor’a civitatis[964]Nov. Theod. XXIII. De locis reipublicae... restituendis.
. Вместе с тем законодатель стремился придать собраниям более узкий и аристократический характер. Прагматическая санкция предписывает избирать в Италии «judices provinciae» силами «honestiores» и «possessores loci» с участием епископа[965]Const. Pragm., 12.
. Видимо, такого рода ассамблею представлял собой «congressus» в Поле (Истрия), к концу византийского периода присвоивший себе право выбора некоторых должностных лиц[966]Placitum de Rizano... P. 54.
.

Источники говорят о городских собраниях как об обычном явлении в жизни городов. Иногда сходки созывались по отдельным районам. Например, жители «Pusterula», одного из районов Равенны, по­терпев поражение в кулачном бою с соседями («regio Tiguriensis»), собрались на «consilium», где разработали план отмщения[967]Agnellus. Op. cit. P. 361-362.
. В момент восстания в Равенне против императора Юстиниана II в 710 г. созван был «Ravennae coetus», на котором была выработана программа действий инсургентов[968]Ibidem. P. 370.
. Влияние Церкви на проведение подобных собраний постоянно возрастало. Это было связано с увеличением экономического и политического могущества равеннской архиепископии, с поддержкой, оказываемой ей светской властью, наконец, с тем, что Церкви легче было проявить инициативу в созыве собрания, со­вместив его с каким-либо культовым действом. Этим приемом пользовался, например, архиепископ Иоанн (574-595), когда вел с римским престолом тяжбу о праве ношения pallium’a (папа Григорий I укоряет его за появление в pallium’e «inter populorum strepitus»)[969]Greg. Magn., Ер. III., 54.
, архиепископ Мавр в борьбе за автокефалию[970]Agnellus. Op. cit. P. 352.
. Общегородское собрание превращалось постепенно в орган, легализующий политические начинания архиепископа и позволяющий ему активно влиять на все сферы городской жизни, в частности, и на распоряжение муниципальным имуществом.

Итак, в византийский период в Восточной Италии сложились материальные и морально-правовые предпосылки для того, чтобы архиепископия заменила прежнюю муниципальную организацию в сфере отношений собственности. Этому должно было способствовать и под­чинение ей курии, о котором говорилось выше. Произошла ли эта за­мена в действительности?

К сожалению, источники не дают непосредственной информации о правовом статусе и эксплуатации общественных сооружений в изучаемой зоне. Однако некоторые заключения на этот счет можно сделать на основе косвенных данных. От второй половины VII в. мы имеем сообщение о том, что на время крестного хода в Равенне за­крылись городские бани[971]Ibidem. P. 362.
. Может быть, это свидетельство контроля, осуществляемого архиепископией за их эксплуатацией? Несколько позже (в начале IX в.) при архиепископе Мартине проводились реставрационные работы в церкви Св.Аполлинария. Они осуществлялись силами граждан («cives») Равенны, «volventes in angaria». Участвовали в ней и «suburbanae civitates», заготавливавшие строительный материал[972]Ibidem. P. 378.
. Таким образом, общественное сооружение обновлялось так же, как если бы это происходило в античную эпоху. Сохранился даже термин «angaria», идущий от римского права[973]CTh VI, 39, 2; VI, 39, 5; VIII, 5, 23.
. Отличие заключалось лишь в том, что вся инициатива в строительстве, организации работ, их оплате и т.д. принадлежала архиепископии. Можно предположить, что строительство и реставрация общественных зданий в других городах осуществлялись в это время также под руководством Церкви[974]Церковь, естественно, заботилась прежде всего о культовом строительстве. Итальянский исследователь П. Каньони отмечал, что примерно к началу VIII в. практически прекратились работы по мелиорации прилегающих к Равенне территорий (осушение почв, дренаж, проведение каналов и надзор за ними и т. п. См.: Cagnoni P. Le bonifiche della Provincia di Ravenna. Cenno Storico. Ravenna, 1925. P. 32-33). К этому времени пересыхает канал Fossa Augusta, связывавший город с руслом По и бывший многие годы наиболее напряженной водной магистралью в регионе. Названные явления следует также поставить в связь с исчезновением муниципальной собственности на соответствующие земли и сооружения. Церковь не считала нужным беспокоиться об их судьбе.
. Это значит, что на протяжении предшествующих столетий в Восточной Италии протекал не отраженный в источниках процесс установления примата Церкви над прежней городской собственностью.

Как уже указывалось, для античного муниципия характерно было своеобразное единство «urbs» и «suburbium», составлявших в сумме город — «civitas». За пределами субурбия располагался «territorium», образованный землями, также находившимися в распоряжении городской общины. В византийскую эпоху легко обнаружить рецидивы та­кого положения. Население пригородов продолжает считаться городским. Так, Григорий Великий обращается к жителям Равенны: «in Ravenna civitatae consistentibus vel ex ea foris degentibus»[975]Greg. Magn., Ер. VII, 42.
. Он же просит епископа Фермо разрешить нотарию Валериану построить молельню («oratorium») на участке вблизи городских стен («juxta muros») и внести в «gesta municipalia» соответствующую запись[976] Ibidem. IX, 58.
. В состав имущества Равеннской церкви входят «praedia suburbana», а население субурбия участвует в различных предприятиях жителей города, будь то обновление храма или возмущение против политики императора[977]Agnellus. Op. cit. P. 321; 381; 370.
. Города (civitates), как правило, рассматриваются вместе с прилегающими территориями. Так, в Баварском кодексе обычно даются указания на принадлежность участка к территории того или иного города (Римини БК 2,4 , 5—25, 27-31 etc; Чезены БК 32, 45, 155(?); Озимо БК 103-109, 111-113, 115, 117-128 etc; Синигалии БК 72-79, 81, 82 etc; Губбио БК 157-159; Перуджи БК 163; Фельтре БК 169-170, 172-175; Урбино БК 168). Папа Стефан II настаивает на возвращении ему городов Пентаполя Морского «cum earum territoriis»[978]Stephani II Ер. VI, 77, in: PL. T. 89. Col. 988.
, а Павел I сообщает, что «лангобарды заняли пределы наших городов» («civitatum nostrarum invasi fines»)[979]Ibidem. Col. 1144.
. Верно ли будет на этом основании заключить, что характерное для античности территориальное деление сохранялось в полной мере в VI—VIII вв.?

Для ответа на этот вопрос можно использовать некоторые топографические данные. Большая часть городских поселений Романьи, происходивших от римских муниципиев, имела в плане ортогональную конфигурацию (Римини, Чезена, Имола, Форли, Фаэнца и др.). Центр города в этом случае приходился на пересечение главной горизонтали и главной вертикали («cardo maximus» и «decumanus maximus»), деливших поселенце на четыре примерно равных «pagi» или «regiones». Такой планировке соответствовала определенная административно-социальная организация. Для позднеантичного периода особенно важно то, что население соответствующего «pagus» отвечало за поддержание в порядке городских стен на своем участке[980]См., например, CJ XI, 31; XI, 69; VII, 12, 2. См. Об этом также: Tamassia N. Le Associazioni in Italia del periodo precomunale / / Archivio giuridico «Filippo Serafini». Vol. II (LXI), Fasc. 5. Modena, 1898. P. 136.
.

Лангобардское завоевание вызвало разрушение стен ряда городов. Отстраиваясь заново, эти центры (Имола, Фаэнца, Чезена) меняли конфигурацию стен на многоугольную[981]См. об этом: Vasina A. Le Autonomie cittadine in Romagna / / Idem. Romagna medievale. Ravenna, 1970. P. 141.
. Основной причиной этого были военно-стратегические соображения[982]Итальянский историк П. Конти, специально исследовавший вопросы городской обороны раннесредневековой Италии, считает, что таковую все в большей степени обеспечивали жители субурбиев, что приводило к постоянному росту городских предместий. (См.: Conti P. Limiti urbani ed organizzazione difensiva nell’Italia tardoantica e altomedivale / / Storiografia e Storia. Studi in onore di Eugenio Dupre-Theseider. Т. II. Roma, 1974. P. 565). Если это верно, то мысль об изменении форм территориальной организации населения по сравнению с античностью получает новое подтверждение.
. Важно, однако, то, что старая территориальная организация уже не могла оказать решающе­го влияния на обстоятельства восстановления городских стен и в ходе нового строительства явно была нарушена. Приведенные соображения неприменимы к Равенне, но следует иметь в виду, что она уже в античную эпоху обладала своеобразной конфигурацией стен, не свойственной муниципиям[983]См.: Giuliani М. С. Ravenna: ricerche di geografia urbana / / Annali di richerche e studi di geografia. Genova, 1958. A. 14, № 2. P. 110. Конфигурация стен Равенны, построенных в V в., также несколько отличалась от прежней (старые стены были возведены при Тиберии I). См. об этом: Savini G. Mura di Ravenna / / Idem. Per i monumenti e per la storia di Ravenna. Note storiche, critiche e polemiche. Ravenna, 1941. P. 244. Нужно иметь в виду, что по сравнению с классическим античным временем Равенна после избрания ее резиденцией императоров (402 г.) в четыре раза увеличила свою площадь: с 33 до 133 гектаров. См.: Brown Т. S. Gentlemen and Officers... P. 18.
. Однако и здесь древнее территориальное деление уходило в прошлое. Так, во второй половине VII в. целый рай­он, примыкавший к воротам Pusterula, был разрушен в ходе городских распрей, а затем не заселен вновь[984]Agnellus. Op. cit. P. 363.
.

Кризис античной территориальной системы в сельской местности проявлялся в том, что основной территориальной единицей сделался церковный приход («plebs»). Это общее для всей Италии[985]Cm.: Boyd С. E. Tithes and Parisches in Medieval Italy... P. 491 sqq.; Castagnetti A. L’organizzazione del territorio rurale nel medioevo. Cirscoscrizioni ecclesiastiche e civili nella «Longobardia» e nella «Romania». Torino, 1979. P. 14 sqq
явление находит подтверждение в Баварском кодексе, где часто указывается, в пределах какого «plebs» расположен тот или иной земельный участок (БК 7, 8, 10, 38, 42, 49, 52, 68, 76, 77, 82, 90, 95, 101, 105, 119, 133, 148, 169, 170).

Упадок, а затем и исчезновение муниципальной организации пре­вращали свойственное ей территориальное устройство всего лишь в постоянно нарушаемую традицию. Так, однако, обстояло дело в тех случаях, когда в формальном сохранении этого устройства не были заинтересованы новые социально-политические силы. «Territorium» как атрибут «civitas» и «suburbium», сосуществующий с «urbs», характерны и для эпохи раннего Средневековья, так как это соответствовало интересам государственной и церковной властей. В Византийской Италии «duces» и «tribuni» осуществляли полномочия власти как над городом, так и над его «territorium»[986]Cm.: Diehl Ch. Etudes sur l’administration... P. 6-23; 81-93 etc.
. Границы такого «territorium», как правило, соответствовали границам церковного диоцеза[987]Cm.: Mengozzi G. Op. cit. P. 145-215
. Главная (обычно кафедральная) церковь становилась таковой и для субурбия, а формальное сохранение статуса субурбия за городским предместьем обеспечивало епископии, выступавшей в качестве наследницы курии, возможность эксплуатации «plebs suburbana». Ей же принадлежала теперь и бывшая муниципальная недвижимость, располагавшаяся за пределами города — «praedia suburbana», упоминания о которой дошли до нас от VII в.[988]Passio S. Appollinariis / / Acta Sanctorum, Jul. V. Antwerpen, 1727. P. 349.
За античной терминологией здесь скрывалось новое содержание: шел процесс превращения епископа в феодального сеньора города, одним из проявлений которого было установление церковной власти над субурбием и «территорией» бывшего муниципия[989]На основании ретроспективного использования более поздних материалов к сходному выводу пришел итальянский историк А. Вазина, писавший, что «епископии и главные городские монастыри Романьи не только добивались важного положения в патримониальной сфере, но присваивали себе также политические функции, публичные права и административно-вспомогательные полномочия в городах и на прилегающих территориях ввиду прогрессирующего упадка муниципальных курий, нестабильности германского господства и, наконец, чужеземного характера власти» (См.: Vasina A. Le Autonomie cittadine in Romagna / / Idem. Romagna medioevale. Ravenna, 1970. P. 142.) На это же обстоятельство в масштабе всей Западной Европы указывала отечественная исследовательница A. Л. Ястребицкая (Ястребицкая А. Л. Основные проблемы истории средневекового города в освещении современной буржуазной медиевистики / / Средние века. Т. 48. 1980. С. 264). Интересную параллель с данным заключением позволяют провести материалы по истории небольшого торгового городка Комаккьо в дельте По. В 715 г. при заключении торгового договора между комаккийцами и лангобардами главным представителем местного населения выступал священник (presbyter — см.: Op. cit. S. 123). Таким образом, распространение влияния Церкви на различные сферы светской жизни проявлялось в миниатюре в самых мелких городских центрах Восточной Италии.
.

Рассмотренный материал, при всей его отрывочности, дает основания для следующих заключений:

начало византийского господства застает муниципальную организацию в Равенне в состоянии упадка, который прогрессирует на протяжении VI-VII вв. и приводит к концу VII в. к ее исчезновению; ее преемницей выступает равеннская архиепископия, которая наследует ряд ее функций и полномочий в публично-правовой и имущественной сфере;

на протяжении всего византийского периода в городах Восточной Италии сохраняются некоторые традиции, идущие от античных муниципиев, однако они либо носят формальный характер (терминология), либо наполняются новым, средневековым содержанием (появление архиепископской курии, распространение церковной юрисдикции на «civitas» и «territorium»).

 

РАЗВИТИЕ РЕМЕСЛА И ТОРГОВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

В античную эпоху в городах изучаемой зоны существовало весьма развитое ремесленное производство. Об этом свидетельствуют прежде всего многочисленные надписи, упоминающие о различных ремесленных профессиях. Эти эпиграфические известия сведены в таблицу 5 Приложений. Как видно из таблицы, во времена Римской империи в городах Восточной Италии сфера профессионального ремесла охватывала строительство (плотники, каменотесы, каменщики), производство товаров широкого потребления (портные, кузнецы, красильщики, шерстобиты, булочники, фармацевты), сферу обслуживания (водовозы, погонщики), мореплавание (корабелы, навклиры, матросы), изящные искусства (художники, актеры), торговлю. В некоторых ремеслах (напр., строительстве) высокого уровня достигала специализация. Отсутствие данных о распространении в отдельных центрах важных ремесел, вероятно, объясняется дефицитом источников. Естественно полагать, что булочники, например, проживали не только в Равенне, шерстобиты — не только в Римини. Особенно частые упоминания в источниках о Равенне, Брешии, Аквилее, Вероне, Пезаро, Фано, Римини, Фельтре и разнообразие зарегистрированных в них профессий позволяют считать, что эти города были наиболее крупными очагами ремесленного производства в Восточной Италии.

В первые десятилетия византийского господства Равенна становится центром весьма интенсивной строительной деятельности. В течение полувека были построены ныне всемирно известные базилики Св. Аполлинария и Св. Виталия, церкви Св. Михаила ин Африческо, Св. Стефана, Св. Иоанна ин Марморато, Св. Севера, Св. Агаты Маджоре, Св. Марии Маджоре, сооружен монастырь Св. Марии, Марцелла и Феликулы, переоборудован храм Св. Андрея Маджоре[990]См. подробнее в работе: Farioli R. Ravenna paleochristiana scomparsa / / Felix Ravenna, ser. 3. T. 32 (83), 1961. P. 5-88.
. При экзархе Смарагде (584-589) был восстановлен городской акведук[991]Cm.: Giuluani Af. C. Op. cit. P. 125.
. Широкое строительство развернулось в других городах Восточной Италии. Были восстановлены или построены заново стены ряда городов и крепостей (Имола, Брикселлум, Классис, Пезаро)[992]Consularia Italica / Ed. Th. Mommsen // MGH. AA, T. LX. B., 1892. P. 337; Agnellus. Op. cit. P. 331; Vaccaj G. Pesaro. (Collezione di monografie illustrate. Ser. 1 a: Italia artistica, 42). Bergamo, 1909. P. 9.
. В Римини была восстановлена базилика Св. Стефана Мученика (освящена в 595 г.)[993]Greg. Magn., Ер. VI, 45.
и построена на частные средства церковь Св. Креста (действовала до 1804 г.)[994]Tonini L. Op. cit. Т. II. P. 174.
. В Анконе реставрирована церковь Св. Стефана[995]Natallucci M. Ancona attraverso i secoli. Т. I. Citta di Castello, 1960. P. 166.
, одновременно завершена постройка другого храма, остатки фундамента которого выявлены раскопками в соборе Св. Лаврентия[996]Ibidem. P. 171.
. В Форлимпополи около 582 г. была переоборудована церковь Св. Ру­фина, переданная вновь основанному бенедиктинскому аббатству[997]Rosetti E. Forlimpopoli e dintorni. Milano, 1900. P. 60.
. В Форли в 609 г. построили баптистерий[998]Casadei E. La citta di Forli e suoi dintorni. Forli, 1928. P. 596.
.

На северо-восток от экзархата, в Истрии, был построен кафедральный собор Св. Евфимии в Градо, возможно, при участии равеннских мастеров[999]Zovatto P. L. Grado antichi monumenti. Bologna, 1971. P. 15-55.
, перестроены памятники V в. — храм Св. Девы Марии[1000]Ibidem. P. 56-68.
и церковь «di Piazza della Victoria»[1001]Ibidem. P. 70-71.
(современное название). В Триесте в середине VI в. возвели храм Св. Юста и Сервола, церковь Богородицы Морской («Madonna del Маге»), не сохранившуюся до наших дней[1002]Tamaro A. Storia di Trieste. Vol. I. Roma, 1924. P. 33.
. В Паренцо воздвигли базилику Eufrasiana, церковь Св. Фомы, Св. Марии Формозы, за городскими стенами — храмы Св. Иоанна ин Прато и Св. Стефана ин Чимаре[1003]Cm.: Colasanti A. L’arte bizantina in Italia. Milano, 1912. PI. 52; Caprin G. LTstria nobilissima. Trieste, 1905, Parte I. P. 40-51.
. В Поле был построен собор Св. Михаила, на острове Сера близ Ровиньо — церковь Св. Андрея, на острове Барбана на р. Арса — храм Св. Доминика[1004]Caprin G. Op. cit. P. 51.
.

Много строили не только в городах, но и в сельской местности. В округе Равенны сооруженная в этот период церковь Св. Стефана в селе Кьеза дель Годо действовала до 1824 г. (в этом году была частично перестроена). Еще в начале XX столетия функционировали полностью или частично сохранившиеся от VI в. церкви S.Caviano in Decimo, Св. Апостола Варфоломея, Св. Петра и Павла, Св. Севера в различных селениях вблизи Равенны[1005]Savini G. Dintorni di Ravenna // Idem. Per i monumenti... P. 269-308.
. В целом размах строительства на востоке Италии во второй половине VI — начале VII вв. можно считать совершенно исключительным.

В финансировании строительства главная роль, вероятно, принадлежала Церкви, обогатившейся в результате получения арианского патримония. В то же время государство принимало в нем косвенное участие. Так, при архиепископе Агнелле (556-569) равеннской архиепископии была пожалована вся сумма налогов с итальянских земель, причитавшаяся казне[1006]Agnellus. Op. cit. P. 324.
. Было распространено частное церковное строительство. Земельные собственники, сильно обедневшие в годы Готской войны, иногда все же испрашивали разрешения на построй­ку небольших храмов. Огромные суммы вкладывала в сооружение церквей верхушка торгово-ремесленного населения, прежде всего аргентарии. Этот общественный слой обладал в городах Италии наиболее крупными финансовыми ресурсами. Так, равеннский аргентарий Юлиан выделил на постройку базилики Св. Виталия 26000 солидов[1007]Ibidem
. Он же финансировал строительство церкви Св. Стефана[1008]Ibidem. P. 387.
.

Как практически осуществлялось крупное строительство в экзархате и Пентаполях? Рассказывая о сооружении церкви Св. Виталия, Агнелл именует строителей «operarii». В их числе он называет «vectores» — носильщиков. Руководит работой «archiergatus id est princeps operariis»[1009]Ibidem. P. 283.
. Перед нами — профессиональные строители, объединенные в артель с соответствующим иерархическим устройством и разграничением обязанностей. Профессиональное объединение строителей должно было появиться в Равенне еще в императорский период, когда здесь впервые развернулось широкое строительство. Так, Агнелл упоминает о мосте, «удивительном по своим размерам, построенном с применением машин» (в эпоху поздней античности)[1010]Savini G. Fronte della Regia «Ad Calchi» // Idem. Per i monumenti... P. 72.
. Располагать строительными машинами могла только корпорация ремесленников. Вместе с тем маловероятно, чтобы эта корпорация была способна цели­ком обеспечивать рабочей силой строительство второй половины VI в. (в таком составе она не могла бы просуществовать в прежние времена, когда строили гораздо меньше). Привлечение рабочих из других городов также не могло решить проблему, так как мощное строительство развернулось по всей Восточной Италии. Из Византии могли приезжать только немногочисленные высококвалифицированные специалисты.

Между тем в начале IX в. в реставрации церкви Св. Апполинария участвовали «cives Ravennenses, volventes in angaria» («горожане Равенны, привлеченные к ангарии»)[1011]Cagiano de Azevedo M. Principal Roman and Byzantine monuments / / European Towns. Their Archeology... P. 481-487.
. Как указывалось, такая повинность по строительству общественных зданий характерна для позднеантичного города. В Равенне при строительстве церкви Св. Урсиана во времена Валентиниана III (425-455 гг.) «весь народ, как один человек, работал радостно»[1012]Milli G. Storia cronologia della citta di Perugia. Perugia, 1973. P. 200-201.
. Таким образом, мы располагаем двумя прямы­ми свидетельствами (от V и от IX вв.) о том, что крупное строительство в Равенне велось силами широких масс городского населения. По-видимому, и в эпоху Юстиниана возможность широкой строитель­ной деятельности обеспечивалась их участием в работах.

С начала VII в. в сфере строительства в Восточной Италии наступает глубокий спад. В течение столетия нигде не предпринималось крупных строительных работ. С VIII в. до нас доходит информация об отдельных случаях строительства, а чаще перестроек или реставрации зданий. Так, в первой трети VIII в. был частично переоборудован дворец Теодориха в Равенне — резиденция экзарха[1013]Patitucci Uggeri S. Op. cit. P. 283-291
. Одновременно архиепископ Феликс выстроил обширную резиденцию для себя («domus Felicis»)[1014]Agnellus. Op. cit. P. 303.
. Следующим крупным событием в истории строительства, происшедшим через столетие, была реставрация церкви Св. Аполлинария. В Перудже около 700 г. обновили собор Св. Флоренция и, возможно, построили небольшую церквушку Св. Проспера in Porta Eburnia[1015]Ibidem. P. 337.
. В Комаккьо, в связи с учреждением там епархии, в нач. VIII в. был выстроен собор, субструкции которого выявлены итальянскими археологами[1016]Ibidem. P. 303.
.

При работах использовался материал древних зданий, которые при этом безжалостно разрушались и расхищались. (В IX в. хронист Агнелл — частное лицо — для постройки собственного дома использовал руины дворца Теодориха, перестроенного веком ранее[1017]Ibidem. P. 315.
.) Практически прекратилось военное строительство. В развалинах лежал Классис — морские ворота Равенны[1018]Ibidem. P. 387.
. В таких условиях искусство квалифицированных строителей могло находить себе применение лишь спорадически. Мелкое частное строительство велось, как и всюду, силами самих домохозяев. Представители господствующего класса использовали для этого зависимых от себя людей (Агнелл, например, своих рабов)[1019]Carli F. Storia del commercio italiano. II mercato nell’alto Medio Evo. Padova, Т. I, 1934. P. 194.
. Сказанное, однако, не означает, что профессиональные строители в Равенне исчезли. Хорошие специалисты нужны были для проведения реставрационных работ. В Баварском кодексе сохранилось описание домов в Римини как византийского, так и более позднего времени (БК 54-59, 61-65). Это — большие двухэтажные дома с четкой планировкой, многочисленными службами и подсобными помещениями, банями и т.д. Если основ­ной рабочей силой при их возведении и были рабы хозяев, то руководить работами должны были профессионалы. Одна из категорий строителей-специалистов упоминается Агнеллом — это «caementarii», которые по распоряжению архиепископа Петронакса меняли надгробие над саркофагом Петра Хрисолога[1020]Возможно, есть доля истины в предположении Ф. Карли, что некоторый всплеск строительной активности в Италии в VIII в. связан с иммиграцией сюда из Византии ремесленников — противников иконоборчества (см.: Carli F. Op. cit. P. 193-194). Иммиграция могла начаться и раньше, вследствие репрессий Юстиниана II (685-695; 705-711). В этом смысле показательно, что мозаики начала VIII в. в молельне папы Иоанна VII в Риме действительно выполнены византийскими мастерами. См.: Nordhagen /. Nuovi constatationi sui rapporti artistici fra Roma e Bizanzio sotto il pontificato di Giovanni VII (705— 708) / / Atti del 3 congresso internazionale de Studi sull’Alto Medio Evo. Spoleto, 1959. P. 445-450.
. Претерпела ли за полтора столетия какие-либо изменения организация строительно­го ремесла? При ответе на этот вопрос нужно принять во внимание следующие соображения.

Крупные строительные работы в Эмилии-Романье в VIII—IX вв. организовывались Церковью (единственное известное исключение — перестройка дворца Теодориха). При реставрации церкви Св. Аполлинария равеннский архиепископ выступал как ее инициатор и организатор. Он же целиком финансировал стройку и назначил руководи­теля работ (некоего кувикулярия Гризафа)[1021]Ward-Perkins J. II commercio dei sarcofagi in marmo fra Grecia e l’ltalia Meridionale / / Atti di Congresso internazionale di archeologia dellTtalia Settentrionale (Torino, 21-24 giunio, 1961). Torino, 1963. P. 119-124.
. Возможно, строители, участвовавшие в реставрации, были зависимы от архиепископии. Подтверждение этой мысли дают археологические источники. По сообщению Ф.Карли, в результате археологических изысканий начала нашего столетия были обнаружены многочисленные черепицы с клеймами равеннских архиепископов[1022]См.: Лазарев В. H. Равеннские мозаики / / Византийская живопись. М., 1971. С. 66.
. Следовательно, архиепископия имела собственные мастерские по производству строительных мате­риалов. Используя их, строители ipso facto становились в подчиненное положение по отношению к Церкви, от которой зависела их по­ставка. Следует иметь в виду, что в условиях дезурбанизации частное строительство не могло быть особенно интенсивным. Строительная деятельность по самому своему характеру есть деятельность коллективная, и профессионалы-строители должны были сохранять корпоративную организацию, которая в условиях дефицита заказов не могла существовать без посторонней помощи. Основным заказчиком этой организации была Церковь, она же была способна обеспечить строителей в период простоев. Естественно думать, что в конце концов профессиональные строители попали в зависимость от нее.

Если данное предположение правильно, то прекращение строительства в VII в. объясняется не только военно-политическими факторами (война с лангобардами), но также реорганизацией самого ремесленного устройства. На протяжении VII в. протекал процесс под­чинения строительной корпорации Церкви. Он совпадал по времени с процессом расширения влияния последней. В VIII в. Церковь могла уже предпринять некоторые крупные строительные работы, которые, однако, по своему объему и качеству не шли ни в какое сравнение со строительством VI в.[1023]Compositiones ad tingenda... P. 5-6.
Несомненно, что в течение VII в. строительное ремесло в Равеннском экзархате и Пентаполях развивалось по нисходящей и относительно стабилизировалось в VIII в. на уровне, характерном для провинциального строительства ран­него Средневековья, способного обеспечить лишь сооружение мелких церквей и реставрацию более древних зданий.

Строительство (особенно во второй половине VI в.) стимулировало развитие ряда сопутствующих ремесел. В Равенне жили квалифицированные изготовители саркофагов (имелись также в Фаэнце)[1024]Лазарев В. Н. Указ. соч. С. 61-66.
, мозаичисты, художники. Настенные росписи в равеннских церквах несут в себе печать местных, греческих и восточных влияний и могли сложиться только в Италии[1025]Agnellus. Op. cit. P. 363.
. «Трактат об окраске мозаик...» описывает способы окраски, серебрения, золочения мозаик, которые использовались местными мастерами[1026]Ruggini L. Op. cit. P. 440-441.
. Однако эти производства в VII—VIII вв. также приходят в упадок, о чем свидетельству­ют как немногочисленность сохранившихся памятников, так и невысокое их качество[1027]Guillou A. Demography and Culture in the Exarchate of Ravenne / / Idem. Studies on Byzantine Italy... P. 210-217.
.

Можно с уверенностью говорить о существовании в Равенне и других городах византийской Восточной Италии производства предметов роскоши. Их использование было широко распространено в высших слоях населения городов. Агнелл, например, упоминает о перстнях, браслетах, ручных и ножных кольцах, лунулах, булавках и других украшениях[1028]Compositiones ad tingenda... P. 14, 29, 53-54.
. Какая-то часть этих предметов могла быть импортной, но другая изготовлялась на месте. В связи с этим заслуживает внимания наблюдение Л.Руджини, сделанное ею при исследовании папируса Tjader 8. В этом документе перечисляются вещи, доставшиеся по завещанию одному молодому аристократу. Руджини заметила, что в составе одежды, входящей в наследство, отсутствуют наиболее дорогие и изысканные изделия, преимущественно восточного производства, широко распространенные в обиходе римской знати тремя столетиями раньше[1029]Agnellus. Op. cit. P. 331.
. Исследовательница предполагает, что сокращение торговых связей, кризис латифундии, бедствия Готской войны и другие обстоятельства, вызвавшие относительное обеднение высшего слоя населения Италии, уже в VI в. заставили его представителей использовать товары главным образом местного производства. Этот вывод Руджини касается прежде всего одежды и тканей, но в названном документе перечислено также большое количество разнообразных украшений (фибулы, браслеты, серьги и др.), и мы вправе распространить заключение итальянской исследовательницы на предметы роскоши. А. Гийу атрибуирует Равенне ряд украшений, обнаруженных при археологических раскопках. Это золотые серьги, обруч для одежды, золотые броши, украшения на оружии. Он же считает изделиями местного производства пиктон и статуэтки из слоновой кости[1030]Guillou A. Demography and Culture... P. 218.
. Способы золочения металлов и кож, изготовления золотого и серебряного листа, золотой нити описаны в «Трак­тате об окраске мозаик...»[1031]Compositiones ad tingenda... P. 21, 24, 26-27, 30.
. По заказу архиепископии делались дорогие предметы церковного обихода. Например, архиепископ Максимиан велел изготовить два золотых сосуда для кафедрального со­бора весом 14 либр[1032]Agnellus. Op. cit. P. 331.
. По предположению А. Гийу, предметы роскоши могли находить сбыт в основном в среде духовенства («одной из его групп» — говорит историк), чиновников, военных, верхушки горожан[1033]Compositiones ad tingenda... P. 8
. С этой точкой зрения можно согласиться. По-видимому, с сокращением численности населения городов объем производства предметов роскоши также должен был сужаться.

В Равенне было развито книжное дело. Автор «Трактата об окраске мозаик...» описывает изготовление пергамента, различные способы производства состава для златописания[1034]Savini G. S. Vitale. Scoperta di vetri bizantini / / Idem. Per i monumenti... P. 98-99.
. Хорошо переписанная и роскошно оформленная книга представляла большую материальную ценность и в этом отношении могла быть приравнена к предметам роскоши. Такой том, «чудесно украшенный», подарил в одну из церквей равеннский архиепископ Максимиан[1035]Dal Pozzo U. Storia di Faenza dalle origini a noi. Imola, 1960. P. 13.
.

В VII—VIII вв. в Равенне изготовлялось стекло. Способ его производства описывает «Трактат об окраске мозаик...»[1036]Patiticci Uggeri S. Op. cit. P. 283-291.
. Осколки цветного стекла местного производства выявлены раскопками в Равенне[1037]Compositiones ad tingenda... P. 16, 17, 19, 61, 56
, а смальты — в Фаэнце[1038]Agnellus. Op. cit. P. 361, 362, 367, 368.
.

О профессиональных гончарах и керамистах прямые свидетельства отсутствуют. Но при раскопках найдено большое количество керамики византийского типа, датированной VI-VIII вв.[1039]Ibidem. P. 369.
Если допустить, что какая-то часть ее изготовлялась на месте, то это наверняка делали специалисты, обладавшие достаточной квалификацией и инструментарием, чтобы следовать моде и заимствовать новые технологии.

«Трактат об окраске мозаик...» свидетельствует о том, что Равеннские ремесленники знали способы добычи драгоценных металлов, меди, свинца, использовали ртуть, умели получать различные сплавы (электрон, бронзу и т.д.)[1040]Ibidem. P. 362; Tjader 8.
. Однако мы не находим в источниках упоминаний о профессиональных кузнецах. Это, впрочем, не означает, что та­кой профессии не существовало. Нужно помнить, что значительная часть населения составляла «войско»-«exercitus» и имела оружие. В источниках упомянуты копья, мечи, дротики, кинжалы[1041]Bliimner H. Technologie und Terminologie der Gewerbe und Kiinste bei Griechen und Romern. Bd. IV. Lpz., 1887. S. 302-378.
. Во время восстания 710-711 гг. жители выходили из Равенны, «закованные в железо»[1042]Agnellus. Op. cit. P. 140.
. Разумеется, для изготовления всего этого оружия требовалось много кузнецов. Городское и сельское население использовало различные металлические инструменты (пилы, ломы), железные цепи, металлическую посуду и т.п.[1043]Agnellus. Op. cit. P. 370; Tjader 8; Greg. Magn., Ер. VI, 63.
Изготовить все это можно было толь­ко в условиях мастерской. Известно, что в античную эпоху существовало несколько десятков профессий ремесленников-металлистов[1044]См.: Ляпустин Б. С. Ткацкое ремесло в Помпеях / / Проблемы истории античности и Средних веков. М., 1980. С. 25-26.
. Какая-то специализация могла сохраниться и в раннее Средневековье.

Несомненно существование специализации среди ремесленников, изготовлявших одежду. В одном из папирусов VI в. фигурирует bracarius — «портной, шьющий штаны» (Tjader 14-15). Возможно, по названию столь экзотического для римлян предмета мужского туалета именовались портные, шившие «варварскую» одежду. В начале VIII в. в Равенне имелись особые портные — изготовители шатров (scenofactori). Во время восстания 710-711 гг. предводитель обязал их шить шатры для повстанцев[1045]Agnellus. Op. cit. P. 285.
. В источниках встречаются описания роскошных одежд знати, облачений духовенства, церковных покровов[1046]Ibidem. P. 326.
. Разумеется, часть этих изделий импортировалась в Италию, но нельзя отрицать возможность местного производства другой их части. Вместе с тем низшие слои горожан и особенно сельское на­селение, видимо, не часто пользовались услугами портных. Дело в том, что ткачество в Италии еще со времен античности частично сохраняло домашний характер[1047]Greg. Magn., Ер., IX. 113.
. Агнелл, например, рассказывает, что будущий архиепископ Север с трудом улучил время для участия в электоральном собрании (где его избрали главой Равеннской церкви), так как занимался обработкой шерсти («laniterium opus»)[1048]Compositiones ad tingenda... P. 34, 36, 38.
. Ни шерстобитом, ни ткачем он не был. Сделать же из готовой ткани одежду античного типа, с характерной для нее простотой форм, мог каждый. Поэтому портные, вероятно, обслуживали главным образом высшие слои населения, изготовляя дорогие, изысканные одежды.

О профессиональных сапожниках в экзархате и Пентаполях источники не упоминают. Однако есть сообщение от середины VI в., относящееся к городку Пола в Истрии: житель этого города, будущий равеннский архиепископ Максимиан, желая спрятать найденный им клад, заказал себе кожаные сапоги, чтобы зашить в них золото. Агнелл пишет, что Максимиан обратился к «sutores calceamentorum» — «сапожникам»[1049]Ibidem. P. 34.
. Почему одну пару сапог делало не­сколько мастеров? Видимо, речь идет о крупной мастерской с раз­делением труда. Но возможно, в тексте имеется в виду несколько мастерских — «сапожный ряд», куда и направился Максимиан. Небольшой городок Пола не представлял собой, конечно; ничего исключительного в этом плане. Развитое обувное, производство должно было существовать и в других центрах, в частности — в экзархате и Пентаполях.

В двух равеннских папирусах VI в. упоминаются мыловары (Tjader 33, 34). Мыловарение было высоко развито в Италии. Например, в Неаполе существовала мощная корпорация мыловаров, описанная Григорием Великим[1050]Agnellus. Op. cit. P. 362.
. Равеннские ремесленники широко применяли мыло в различных технологических процессах[1051]Greg. Magn., Ер. XI, 21.
. Мыло производилось разных сортов (например, из растительного или животного жира, более или менее концентрированное)[1052]Compositiones ad tingenda... P. 9-13.
. Еще в конце VII в. в Равенне функционировали общественные бани, и вероятно, там можно было приобрести мыло[1053]Ibidem. P. 13
. Было развито также производство свечей. Ремесленник cerearius упоминается в одном из папирусов первой половины VI в. (Tjader 35). В византийскую эпоху торговля свечами и, видимо, их изготовление были церковной монополией. Григорий Великий в одном из писем говорит о продаже свечей как важной обязанности равеннской архиепископии[1054]Ibidem.
. Можно полагать, что и ремесленники «cerearii» попали в зависимость от нее.

В одном из папирусов встречается красильщик (Tjader 4-5, В IV). Красильному мастерству посвящена большая часть «Трактата об окраске мозаик...». Это ремесло было высоко развито в Равенне. Здесь окрашивались разнообразные ткани, кожи[1055]Ibidem. P. 3.
, кость[1056]Ibidem. P. 5.
, рог[1057]Ibidem. P. 54.
, дерево[1058]Здесь и далее — Compositiones ad tingenda..., passim.
, стекло[1059]Copmpositiones ad tingenda... P. 8.
, мозаика, металлы[1060]Ibidem. P. 16,43.
и т.д. Мастера изготовляли и использовали золотую, серебряную, красную, голубую, желтую, зеленую краску, олифу, лазурь, киноварь, индиго, изготовляли чернила[1061]Ibidem. P. 63-65.
. Ремесленники располагали разнообразным инструментарием и готовили сложные химические составы с примесью квасцов, пигмента, нефти, свинца, соды, серы и т.п. Вместе с тем «Трактат об окраске мозаик...», по-видимому, свидетельствует об отсутствии уз­кой специализации у красильщиков. Он адресован одному читателю: автор постоянно ссылается на предшествующие статьи, предлагает читателю проводить одну операцию так же, как и другую, с тем же инструментарием. Не предполагается ли, что адресат трак­тата сам занимался всеми видами крашения, золочением, выделкой золотого листа, изготовлением стекла и мозаики, пергамента, сам добывал исходные материалы (например, песок для производства стекла[1062]CIL, XI, 317.
, различные металлические руды, минералы[1063]Agnellus. Op. cit. P. 289.
, морских моллюсков и т.д.[1064]Ibidem. P. 320.
)? В сущности, такой ремесленник сочетал в од­ном лице специальности красильщика, золотых дел мастера, стеклодува, изготовителя пергамента. Их объединение стало возможным, видимо, потому, что продукция всех этих специальностей относилась к предметам роскоши. Подобный мастер занимался обслуживанием узкого круга состоятельных заказчиков. Конечно, совмещение профессий должно было идти в ущерб качеству. Маловероятно, чтобы ремесленники VI в., готовившие смальту для знаменитых Равеннских мозаик, занимались одновременно каким-то иным производством. Скорее всего, мы имеем здесь дело с вновь возникшим в VII в. объединением разных специальностей в руках одного мастера — следствием прежде всего падения спроса на некоторые из них. В этом можно видеть подтверждение мысли о том, что в VII—VIII вв. в экзархате и Пентаполях производство предметов роскоши развивается по нисходящей.

Из профессий, связанных с обеспечением населения продовольствием, особенно важны булочники. В готское время в Равенне существовала их корпорация[1065]Ibidem. P. 391.
. Один из мостов в городе называется «Мост булочников» («Pons pistorum»)[1066]Ibidem. P. 362.
. От эпохи византийского владычества сведений о существовании объединений булочников в Восточной Италии не сохранилось. Видимо, в организации этого ремесла произошли определенные изменения. Возможно, в VI — на­чале VII вв., когда войско еще в какой-то степени сохраняло профессиональный характер (получало жалованье), продолжала функционировать система поставки хлеба воинам. С переходом к формированию войска на местной основе, по ополченческому принципу, отпала необходимость в массовой выпечке хлеба для солдат. Хлебное обеспечение пауперов стало делом церковной благотворительности (пропитание — «alimonia» — нищих включалось в число постоянных рас­ходов Равеннской церкви)[1067]Fantuzzi M. Monumenti ravennati... Т. I. P. 149-150.
. О государственных хлебных раздачах ничего неизвестно. Вероятно, выпечку хлеба для этих нужд обеспечивали пекари при монастырях и церквах. Значительная часть населения сама выпекала для себя хлеб. В одном из папирусов конца VI в. указывается, что при частном доме, сдаваемом внаем, имеется пекарня («pistrina», — Tjader 21). В тех случаях, когда пекарни или печи для выпечки хлеба имелись не во всех домах, были возможны примитивные формы кооперации, вроде той, которую применяли. Равеннские священники, приехавшие в Королевство франков, когда они выпекали хлеб в доме одного местного чиновника (judex’a), видимо, за плату[1068]Monti G. M. Le corporazioni nell’evo antico e nell’alto medio evo. Lineamenti storiche. Bari, 1934, Appendice 2. P. 217-219.
. Кроме того, в Равенне можно было приобрести хлеб в тавернах, которых было немало[1069]Agnellus. Op. cit. P. 367.
. Но профессиональное ремесло пе­карей к концу византийского периода истории экзархата пришло в упадок. В сравнительно развитом виде оно существовало лишь в рамках церковной организации.

Имеются данные о том, что в IX-X вв. в Равенне жили мясники[1070]Bovino M. Archeologia navale // Storia di Ravenna... Т. II, Parte 1. P. 27-54.
и рыбаки[1071]Const. Pragm., 22.
. Нет причин отрицать их наличие в византийскую эпоху. Известно, например, что в X в. объединение рыбаков занималось ловлей рыбы в Бадарено (одном из рукавов дельты По), до­вольно далеко от Равенны. Есть сведения, что уже в VIII в. равеннцы ели рыбу из Бадарено[1072]Greg. Magn., Ер. XI., 21.
. Видимо, она поставлялась рыболовами-профессионалами.

Как рыбаки, так и купцы использовали разнообразные суда. Они неоднократно упоминаются в письменных источниках, имеются их изображения (в равеннских церквах Сант Аполлинаре Нуово и Иоанна Евангелиста). Сохранились и археологически выявлены останки нескольких судов. Наиболее важен факт обнаружения в районе Комаккьо (Талья Нуово) в 1982 г. остова довольно большого корабля VII в. длиной ок. 20 м и шириной ок. 4,5 м. Исчерпывающий ико­нографический и археологический материал, связанный с использованием речных и морских судов в Равеннском экзархате, собран М. Бовино[1073]Agnellus. Op. cit. P. 562.
. Несомненно, что мелкие рыбацкие и торговые суда на протяжении всего византийского периода производились в самой Равенне и других населенных пунктах адриатического побережья Италии. Однако применительно к более крупным торговым и военным кораблям этого нельзя утверждать наверняка.

Из числа лиц свободных профессий в Равеннском экзархате имелись врачи и учителя. Прагматическая санкция установила для них государственное жалование[1074]См.: Лазарев В. Н. История византийской живописи. М., 1947. Т. 1. С. 59.
. Врач («medicus») упомянут в одном из равеннских папирусов (Tjader 35). Однако в Равенне медики были менее квалифицированны, чем, например, в Риме. Это обстоятельство было веским доводом в устах Григория Великого, приглашавшего равеннского архиепископа Иоанна полечиться в Рим[1075]CJ XII, 40(41), 2, 1. См. подробнее: Сорочан С. Б. Византия IV-IX веков. Этюды рынка. Структура механизмов обмена. Харьков, 1998. С. 73.
. В эпоху античности в Равенне, как и в каждом крупном городе, был театр. В более позднее время сведений о его функционировании нет. В то же время какие-то «зрелища» («spectacula») равеннцы посещали в конце VII в.[1076]Agnellus. Op. cit. P. 362.
Видимо, речь идет об уличных мимах и бродячих актерах, которые существовали и в эпоху античности.

В заключение нужно отметить следующее.

Почти все непосредственные свидетельства источников византийского времени о профессиональных ремесленниках в Эмилии-Романье относятся ко второй половине VI — второй половине VII в. развитие ремесла в более позднее время приходится реконструировать по косвенным данным или послевизантийским материалам. Уже в VI в. в источниках упоминается значительно меньше ремесленных профессий, чем во времена Римской империи (см. таблицу 5). По-видимому, их количество, действительно, постоянно сокращалось (как позволяет предполагать анализ «Трактата об окраске мозаик...»). Касаясь начала VIII в., мы можем с уверенностью говорить лишь о наличии в изучаемой зоне строителей и портных, с большой долей вероятности — о кузнецах и булочниках, с меньшей — о мясниках и рыбаках. Художественные ремесла, как показывают современные памятники искусства, испытали сильную вульгаризацию. Качество работы мастеров резко изменилось к худшему[1077]Greg. Magn., Ер. XI, 16.
. Вероятно, этот процесс захватил и другие виды ремесленной деятельности, хотя окончательно подтвердить данную мысль могут лишь целенаправленные археологические изыскания. Многие специализированные прежде работы выполнялись теперь одним мастером, что снижало их качество. Ремесленники ряда профессий (свечники, булочники, строите­ли), вероятно, попали в зависимость от Церкви. Это должно было при­вести к их переориентации от работы на рынок к работе в основном на постоянного заказчика. В целом уровень развития ремесленного производства в течение двух столетий византийского господства в экзархате и обоих Пентаполях постепенно снижался.

Изделия местного ремесла регулярно поступали на городские рынки. Очевидно, что во многих случаях в Италии, как и в самой Византии, ремесленная деятельность совмещалась с торговлей. Это со­вмещение санкционировал и византийский законодатель[1078]Guillou A. Regionalisme et independance... P. 235-236.
.

Агнелл сообщает, что в конце VII в. в связи с крестным ходом в Равенне трактирщики («capones») закрыли свои таверны и розничные торговцы («mercatores», «nundinatores») прекратили продажу товаров[1079]Mauli J. Le zecche nell’antica Ravenna (402/404-751) // Felix Ravenna, 3 ser. 33 (84). 1961. P. 131-143.
. Следовательно, в обычное время рынок функционировал в Равенне довольно бойко. Однако его активность постепенно сокращалась. Это выразилось, в частности, в снижении интенсивности монетного обращения. После византийского завоевания в городах Восточной Италии существовал слой менял-аргентариев (Tjader 4- 5, 31). Среди них были богатые люди, такие как Юлиан-аргентарий, на деньги которого строились крупнейшие храмы Равенны. С начала VII в. сведения о них исчезают со страниц источников. Обычно последним известием об аргентариях в Италии считают письмо Григория Великого одному из равеннских экзархов[1080]Placitum de Rizano... P. 54.
. Папа просит не закрывать немедленно контору (statio) римского менялы, а дать ему отсрочку по долгам. Это сообщение само по себе является свидетельством упадка финансовой активности в Византийской Италии. Есть, однако, упоминание об аргентарии в Римини, возможно, Более позднее. В Баварском кодексе (в отрывке из документа VIII или IX в.) говорится об «усадьбе (curtis) покойного аргентария Родемария» в Римини (БК 59). Вряд ли аргентарий Родемарий, которого еще помнили в городе, умер очень задолго до этого. Но так или иначе, спрос на менял в Италии в византийскую эпоху падает, и профессия эта становится малоприбыльной и редкой, что, в свою очередь, свидетельствует о сужении внутреннего рынка. Весьма возможно, что аргентарии, среди которых преобладали лица неитальянского происхождения, в большинстве своем покинули Италию. Как показал А. Гийу, к началу VIII в. экзархат выходит из зоны византийского денежного обращения — «номисма-зоны»[1081]Например, при обработке кож. Compositiones ad tingenda... P. 14.
. Устанавливается примерное весовое соответствие равеннских и лангобардских солидов. Таким образом, менее развитая денежная система лангобардов становится более близкой для экономики экзархата, чем византийская. Незадолго до конца византийского господства (в 741 г.) прекращает работу равеннский монетный двор[1082]Ibidem. P. 8, 42, 64.
.

Отныне старые и лангобардские монеты удовлетворяют все потребности обращения. Последнее в таких условиях, конечно, не могло быть интенсивным.

О торговле между отдельными районами Италии очень мало известно. Можно предполагать на основе данных грамоты из Ризано о добыче в Истрии извести[1083]Cass. Var., IX. 3
, что она ввозилась оттуда в экзархат, так как здесь ее использовали в некоторых ремесленных производствах[1084]Giuliani М. C. Op. cit. P. 120.
. Возможно, сюда импортировали и уголь, о применении которого в различных технологических процессах сохранились сведения[1085]Cass. Var., XII. 4. Экпортировалось и истрийское вино, — ibidem.
. Не исключено, что, как и в остготскую эпоху, в Восточную Италию продолжало ввозиться золото с приисков Далмации[1086]Как показал Наталуччи, связи Равенны с портами Пентаполя, по существу, исчерпывались поставками зерна в столицу экзархата из пентаполитанских владений архиепископии: Natalucci М. Rapporti politici ed economici dell’arcivesovia di Ravenna con alcuni territori dell’antico Pentapoli / / Studia picena. Vol. 31. Fano, 1963. P. 67.
. В VI в. в Равенну поступал строительный камень из Истрии[1087]Const. Pragm., 26.
. Но действительно интенсивный торговый обмен между регионами был невозможен при отсутствии хозяйственной специализации как в городе, так и в деревне. Лишь от VI в. мы имеем сообщение Кассиодора, что высокоценное вино из веронского винограда поставлялось в Равенну к королевскому столу[1088]CIL, II, 1978.
. (Верона, впрочем, в том же столетии была за­хвачена лангобардами.) В целом же в экзархате и Пентаполях повсюду производились одни и те же продукты и товары, и условий для обмена не возникало[1089]Ibidem. VI, 1101.
.

Имеются некоторые данные о развитии внешней торговли экзархата и Пентаполя Морского. Крупная морская торговля осуществлялась профессиональными купцами — «negotiators» (Tjader 25, БК 14, 40). Это был достаточно широкий и зажиточный слой населения городов. Прагматическая санкция 554 г. возложила на купцов (правда, лишь на юге Италии, в Апулии и Калабрии) обязанность сбора и вы­платы coemptio — одного из государственных налогов, что свидетельствует о больших финансовых возможностях этого социального страта[1090]Ibidem. XI, 3901 etc.
. По-видимому, в его среде наблюдались некоторая специализация. Документы выделяют особо шелкоторговцев — (Tjader 4- 5, В V, 6), меховщиков — «gunnarii» (Tjader 4-5, В VI). Возможно, в Равенне уже в VI в. не существовало некоторых купеческих профессий, широко распространенных в древности (в античную эпоху имелись особые коллегии торговцев одеждой[1091]Fantuzzi M. Monumenti Ravennati... Т. I. P. 133-135; 385.
, виноторговцев[1092]Origo gentis longobardorum... P. 5.
, солеторговцев[1093]Agnellus. Op. cit. P. 294.
и т. п.). Впрочем, если от VI в. упоминаний о купцах в источниках сохранилось довольно много, то в более позднее время мы лишь однажды встречаем в документе (предположительно VIII или IX в.) купца из Римини Феодора (БК 40) и один раз — вдову купца (конец VII в., БК 14). Кроме того, о члене корпорации купцов упоминают две равеннские грамоты послевизантийского времени[1094]Ruggini L. Op. cit. P. 201, 453.
. характерно, что все эти известия связаны со сделками, касающимися земельной собственности. Таким образом, купцы Романьи в VII—IX вв. уже не ограничивались торговой деятельностью и превращались в землевладельцев.

Фрахт в VI — начале VII в., как и в античности, обеспечивался навклирами. Их деятельность в этот период носила публично-правовой характер. В хронике «Origo gentis longobardorum» говорится о прибытии в Равенну «naves angarialis», т.е. корабля, исполняющего государственную извозную и почтовую повинность[1095]CJ IV, 32, 26.
. Естественно, судовладельцы оказывали услуги и частным лицам. Агнелл сообщает об уплате одним равеннцем 100 солидов за найм корабля для пере­возки товаров на 300 солидов[1096]Greg. Magn., Ер. IX, 108.
. Как отметила Л. Руджини[1097]SP, VI, 61.
, плата в данном случае значительно превышала государственную норму (по кодексу Юстиниана «pecunia trajecticia» — 12 %[1098]Agnellus. Op. cit. P. 350.
). Вероятно, это явление было обычным для Италии — в одном из писем Григория Великого говорится о найме корабля из расчета 6 силикв с 1 солида то­вара, т.е. из 25 %[1099]Placitum de Rizano... P. 55.
. Неудивительно, что среди навикуляриев встречались весьма богатые люди. Один из них, например, приобрел в середине VI в. земельный участок за 130 солидов (Tjader 43). Последние упоминания о навклирах в Византийской Италии сохранила «Summa Perusina» (ориентировочно — VII в.)[1100]Сообщение между Италией и столицей империи могло, в большинстве случаев, осуществляться силами константинопольских корабельщиков, но местные коммуникации, конечно, поддерживались италийцами.
. Если иметь в виду, что от этого столетия до нас дошли известия всего лишь о двух крупных морских экспедициях, и обе они были организованы равеннской архиепископией[1101]В VI в. Равенна отстояла от моря на 6,4 км. См.: Nissen Н. Italische Landeskunde. Bd. И. В., 1902. S. 251.
, то можно предположить постепенный переход части судовладельцев в зависимость от Церкви. Это было бы естественно еще и потому, что владения архиепископии были разбросаны по всему адриатическому побережью, и она была в состоянии обеспечить навклирам постоянный фрахт. Вместе с тем и государство было заинтересовано в сохранении контроля над навклирами в большей степени, чем над какой-либо иной профессиональной корпорацией (необходимость обеспечения контакта с экзархатом и Пентаполем, получения налоговых поступлений, связи с патримонием фиска и др.). Поэтому подчинение судовладельцев Церкви не могло быть полным. В грамоте из Ризано арендаторы каролингского фиска жалуются, что ныне их заставляют плавать в Равенну и Далма­цию, чего никогда не бывало при их отцах (причем именуют эту повинность «angaria»)[1102]См. о навигации по этому руслу: Sorranzo G. L’antico navigabile Ро di Primaro nella vita economica e politica della delta Padano. Milano, 1964.
. Можно думать, что в византийское время такие плавания совершали «navicularii angariales» (профессиональные навклиры)[1103]Археологические материалы см. в работе: Cagnoni А. II porto di Ravenna. Ravenna, 1951.
.

Для ведения морской торговли были необходимы хорошие порты. К началу византийского периода их было несколько в Восточной Италии. Равенна, находившаяся в некотором отдалении от моря[1104]Отсюда во время осады Равенны привел свой флот Теодорих Великий.
, имела хорошо защищенный и оборудованный порт Классис, связанный каналом «fossa Augusta» с одним из ответвлений реки По (Ро di Primaro)[1105]Natucci М. Ancona attraverso i secoli... Т. I.
. О высоких качествах этого порта свидетельствуют данные археологических раскопок и изображение, сохранившееся на одной из фресок церкви Сант Аполлинаре ин Классе[1106]См.: Panciera S. Vita economica di Aquileia in eta romana. (Associazione Nazionale per Aquileia, Quaderno 6). Aquileia, 1957.
. Южнее Равенны крупные порты имели Римини[1107]Agnellus. Op. cit. 379. См. подробнее: Berti G. Antichi porti militari e commerciali... Здесь сделана интересная попытка локализации гаваней, упомянутых у Агнелла (Op. cit. 34-43).
и Анкона[1108]Cagnoni A. Op. cit. P. 49.
, север­нее — Аквилея[1109]Fabbri P. II controllo delle acque fra tecnica ed economia / / Storia di Ravenna... Т. II, Parte 1. P. 21.
. Кроме того, вдоль побережья имелись многочисленные поселения, жители которых обеспечивали функционирование своих бухт как корабельных стоянок. О целом ряде таких гаваней в окрестностях Равенны говорит Агнелл[1110]Agnellus. Op. cit. P. 284.
. На протяжении VI—VIII вв. пропускная способность восточно-итальянских портов постепенно снижалась. Вследствие отступления моря Классис уже в V-VI вв. все дальше и дальше отстоял от воды[1111]Berti G. Op. cit. P. 12-13.
. В VII в. доступ к порту был затруднен, так как вход в гавань преградили песчаные отмели[1112]Giuliani Af. C. Op. cit. P. 122.
. В 732 г. Классис был разрушен лангобардами и во времена Агнелла (IX в.) все еще лежал в развалинах[1113]Grillantini C. Storia di Osimo. Vol. I. Pinerolo, 1957. P. 118.
. В связи с изменением направления основного русла По в начале VIII в. пересохла «fossa Augusta»[1114]Cm.: Hannestad K. L’evolution des ressources agricoles de l’ltalia du 4 au 6 siecle de notre ere (Historiskfilosofiske Meddelelser udgivnet af Det Koneglige Danske Videnskabernes Selskab. Kobenhavn), Band. 40. №. I. 1962. P. 68.
. С этого времени равеннцы использовали в качестве гавани бухту «Candidianus» недалеко от Классиса[1115]Agnellus. Op. cit. P. 362.
. Аквилея была уничтожена лангобардами в 568 г., и оставшееся население перебралось на остров Градо, порт которого значительно уступал аквилейскому. На положение портов Пентаполя не могли не повлиять захват и разрушение лангобардами ряда городов этого региона. Так, в начале 70-х гг. был захвачен Озимо[1116]Ibidem. P. 380.
— город, гаванью которого являлась Анкона[1117]Greg. Magn., Ер. VI, 63.
(возвращен Византии по условиям мира с лангобардами в 599 г.). Можно считать, что порты Восточной Италии могли удовлетворить потребности навигации на протяжении VII—VIII вв. толь­ко в условиях постоянного сокращения объема морских перевозок. Ухудшение состояния портов, в свою очередь, должно было отрицательно влиять на развитие торговых связей. Морские торговые пути связывали экзархат и Пентаполь с различными районами Средиземноморья, принадлежавшими Восточной империи: Константинополем, средиземноморскими портами в Азии, Египтом, Сицилией и др. О связях торговых центров Эмилии-Романьи с невизантийскими городами средиземноморского побережья (в Аквитании, Испании, на территориях> захваченных арабами) данных нет.

Важнейшей частью импорта в Равеннский экзархат были предметы роскоши. В числе последних часто встречались изделия из дорогих тканей. Так, в папирусе Tjader 8 упоминаются одежды из шелка. Агнелл пишет о роскошной одежде, которую носила местная знать, и о ее шитых золотом накидках[1118]Agnellus. Op. cit. P. 350.
. Одним из главных потребителей дорогих тканей была Церковь. Облачения (vestes) являлись важной составной частью ее богатств. Архиепископия имела «vestiarium» — особое хранилище драгоценных одежд[1119]Ibidem. P. 324.
. Григорий Великий упрекает архиепископа Иоанна (574-595) в том, что тот не оказывает необходимой помощи беднякам, в то время как «имеет деньги, имеет кладовые, имеет одежды»[1120]Ibidem.
. В составе груза, присланного в Равенну из церковного патримония в Сицилии, находились дорогие одеяния (накидки, капюшоны, плащи) и сирийские ткани (вторая половина VII в.)[1121]Compositiones ad tingenda... P. 4, 20, 21, 9, 11, 12. «Драконова кровь» — род киновари.
. Архиепископ Виктор (539-546) пожертвовал шелковое покрывало для алтаря одной из равеннских церквей[1122]PG. Т. 93. Col. 162. (Этот факт указывает на возможность торговых контактов городов адриатического побережья с портами не только Востока, но и Запада.)
. Сам он носил одежду из муслина («sindon»)[1123]Farioli R. Chiarificazioni sulla topografia delle necropoli pagane e delle aree cimeteriale cristiane nella zona di Classe (Ravenna) / / Atti di I congresso internationale di archeologia dell’Italia Settehtrionale. Torino, 1961. P. 80.
. Особенно высоко ценились шелковые ткани. В сохранившемся отрывке инвентарной описи имущества одной из местных церквей (ок. 700 г.) специально отмечена зеленая ткань из чистого шелка с красно-белым крестом в середине (Tjader 53). В VI в. в равеннских документах широко упоминаются олосирикопраты — торговцы шелком (Tjader 4-5, В V; Tjader 6). Известия о торговцах шелком, однако, исчезают со страниц источников к концу VII в.

С Востока ввозились в Италию не только ткани. Многочисленные изделия ремесла восточного, африканского, византийского происхождения выявлены раскопками в областях Лангобардской Италии. По­пасть сюда они могли только через византийские порты на Апеннинском полуострове. С Востока поступало дорогое сырье, необходимое в некоторых ремесленных производствах (сок пальмы Calamus Draco, используемый при изготовлении краски «драконова кровь»; мастика, мирро, необходимое и в церковном обиходе, киликийские смолы, кошениль и др.)[1124]Lehmann FI. Stand-ort — Verlagerung und Funktionswandel der stadtischen Zentren an der Po-Ebene / / Sitzungsberichte der wissenschaftlichen Gesel- lschaft an der Johann Wolfgang Goethe-Universitat, Frankfurt-am-Main). Bd. 2. Jahrhang 1963. № 3. Wiesbaden, 1963. S. 117.
. О торговле адриатических портов с Египтом свидетельствует тот факт, что в VII в. в Пентаполь прибыл корабль, принадлежащий александрийскому патриарху, капитан которого обменял в Британии египетское зерно на олово и привез металл в Италию на продажу (по сообщению Леонтия Неаполитанского)[1125]Greg. Magn., Ер. II, 28.
. Контакты с Востоком облегчались тем, что значительная часть равеннского купечества была восточного происхождения (евреи, сирийцы, армяне и т. п.). Подобные связи были для этих людей традиционными. В интересном исследовании Р.Фариоли показано, что археологические памятники равеннского порта Классис свидетельствуют о преобладании среди его населения неитальянского элемента. Найденные здесь надписи (преимущественно, надгробные) говорят о «балканском, дунайском, сирийском, еврейском, ливийском происхождении» упомянутых в них лиц[1126]Agnellus. Op. cit. P. 363-365.
. На этом основании немецкий историк Леманн пытался лишить Равенну репутации города, подчеркивая, что собственно равеннцы в торговле не принимали участия[1127]Ruggini L. Economia e societa... P. 465-466.
. Однако несомненно, что подавляющее большинство купцов Равенны состояло из постоянных жителей города (или жителей Классиса, что в Данном случае одно и то же). Этническая же их принадлежность не имеет значения для признания Равенны торговым центром.

Прочные связи имелись у Равенны с Сицилией. Здесь находился патримоний Равеннской церкви, куда время от времени направлялись крупные морские экспедиции. Сицилия служила своеобразной пере­валочной базой на пути из Равенны в Рим[1128]Agnellus. Op. cit. P. 350.
, когда сухопутные кон­такты между этими центрами были затруднены в результате нашествия лангобардов. У Агнелла сохранился рассказ о равеннском священнике Иоанне, который, возвращаясь домой из Константинополя, искал в порту корабль, идущий в Равенну или Сицилию[1129]Cm.: Corradi-Cervi Af. II commercio el’industria di lanenell’Emilia Occidental durante l’antichita // Archivio storico per le province Parmensi. Ser. Ill, Vol. 4. Parma, 1939. P. 45-49.
. Л.Руджини остроумно (и неопровержимо) заключила, что если человек, намеренный вернуться в Равенну, согласен был ехать в Сицилию, то между Равенной и Сицилией должна была существовать постоянная морская связь[1130]Pelagii I Epistolae VI, X, XIV.
. Интересно, что отсюда в Равенну ввозилась, в частности, шерстяная одежда. Она находилась на борту судов архиепископского каравана, прибывшего в столицу экзархата в годы правления архиепископа Мавра[1131]Cass. Var., 111,10; V, 8; IV, 5, 47.
. Это может показаться странным, если вспомнить, что в античную эпоху Северо-Восточная Италия вывозила шерсть и даже славилась качеством шерстяных тканей[1132]Cm.: Ward-Perkins J. B. Op. cit. P. 119-124.
. Между тем данное явление связано с серьезными экономическими изменениями, происшедшими здесь с античных времен, прежде всего с переходом к парцеллярному, преимущественно зерновому колонатному хозяйству. Готская война окончательно подорвала основы овцеводства в Италии. Вскоре после ее окончания папа Пелагий I (556- 561), решивший помочь разорившимся римским аристократам, ввозил для них шерстяную одежду из Галлии[1133]Agnellus. Op. cit. P. 294.
. Лангобардское завоевание лишило византийцев на северо-востоке страны большей части земель, использовавшихся под пастбища. В таких условиях импорт шерстяной одежды в Равенну (возможно, и в другие города) сделался необходимым. Торговля шерстяными изделиями находилась в руках профессиональных купцов-меховщиков (Tjader 4-5, В VI).

Традиционным для Равенны был импорт строительных материалов. Известно, что они ввозились сюда в остготскую эпоху[1134]Proc. Caes. Historia arcana., XXV. 8 // Procopii Caesariensis Opera Omnia... Vol. III. P. 154.
. При изготовлении равеннских саркофагов (в частности, в византийское время) использовался александрийский и пропонтидский мрамор. Аттический же мрамор предпочитали в Аквилее[1135]Cas. Var., II, 4, 26; XII. 22-24, 26. См. подробнее: Degrassi A. L’esportazione di olive istriane in eta romana / / Atti e Memorie della Society Istriana di Archeologia e Storia Patria. Vol. IV, Fasc. 5. Venezia, 1956. P. 104-112.
. Разные виды мрамора с Востока и из Греции ввозились в Равенну для строительства храмов в VI в. С прекращением интенсивного строительства с начала VII в. ввоз ценных пород камня в Равенну прекратился.

Как мы видим, импорт товаров в экзархат и Пентаполь Морской из других портов империи был достаточно широким и многообразным. Но и местные купцы с большой выгодой торговали за пределами Италии. Вспомним, что они готовы были платить навклиру более 30 % стоимости груза. Агнелл рассказывает о равеннском купце, привезшем в Константинополь товары стоимостью 100 солидов и выручившем 400 солидов[1136]Hannestad K. Op. cit. P. 80. См. также: Herfurth C. Aquileiae commercio. Halis Saxonum, 1889.
. Причем, видимо, он распродал не все, что при­вез, так как предполагал еще задержаться в Константинополе для продолжения торговли. Следовательно, восточно-итальянские товары пользовались большим спросом. Прокопий Кесарийский упоминает и о константинопольских купцах, ходивших с товарами в Италию[1137]Hannestad K. Op. cit. P. 80; Greg. Magn., Ер. I, 42.
. Разумеется, обратно в столицу империи они возвращались не с пустыми руками.

Что же могла Восточная Италия поставлять в Константинополь? Предположения по этому поводу можно делать, исходя прежде все­го из внутреннего состояния изучаемого региона.

Экзархат и Пентаполи являлись преимущественно районами аграрными. Уже в античную и готскую эпохи Восточная Италия вывозила сельскохозяйственную продукцию. Конкретная информация сохранилась, правда, о районах на северо-восток от экзархата — Венето и Истрии. Отсюда экспортировались оливки, вино[1138]Ruggini L. Economica e societa... P. 413-414.
, хлеб. Датский историк Ханнестад упоминает о медали с надписью: «Аквилея — житница Римской империи» («Aquileia horreum Romani imperii»), выбитой в этом городе в IV в.[1139]Agnellus. Op. cit. P. 345, 362.
В Эмилии-Романье, как отмечалось выше, основную массу сельского производительного населения составляли колоны. В одном из писем Григория Великого говорится о том, что государственные сборщики налогов вынуждают колонов платить на­лог до продажи урожая[1140]Ibidem. P. 345.
. Отсюда следует, что, во-первых, колоны регулярно продавали свою продукцию, во-вторых, что налоги реально собирались деньгами. Эти выводы (относящиеся к Южной Италии) Л. Руджини считает возможным распространять и на более северные провинции, так как принципы государственного управления здесь применялись те же, что и на юге[1141]Ibidem. P. 350.
. Как мы помним, значительную часть ренты собственнику в Восточной Италии также составлял денежный взнос. Для того чтобы удовлетворить интересы собственника и фиска и получить необходимые средства, производитель постоянно должен был выбрасывать на рынок значительную часть производимых продуктов, прежде всего хлеба. Равеннская архиепископия прямо побуждала церковных колонов («homines») продавать хлеб[1142]Ibidem.
. В тех случаях, когда собственник земли получал ренту или ее часть натурой, он сам выступал- на рынке как продавец. Тем более продавал сельскохозяйственную продукцию арендатор-эмфитевт, который должен был вносить арендную плату в деньгах.

Активным продавцом хлеба была Церковь, получавшая в своих патримониях часть урожая натурой. Агнелл в своей «Книге понтификов» прямо говорит о епископах, которые продают «церковный хлеб и масло, и вино», чтобы выручить деньги для подкупа государственных чиновников[1143]Liber Pontificalis... Т. I, 315
. При архиепископе Мавре (648-671) в Равенну прибыл транспорт из Сицилии с 50 ООО модиев зерна, и в результате «пшеница всегда была на столе у архиепископа»[1144]Cass. Var., X, 29; XII, 27-28.
(вероятно, в течение трех лет, так как через три года в Сицилию снова был послан представитель Церкви за оброком)[1145]Agnellus. Op. cit. P. 357-358.
. Для пропитания одного человека необходимо примерно 16 модиев зерна в год (ок. 200 килограммов). Даже если принять, что больше в эти годы архиепископия хлеб ниоткуда не получала (а это заведомо неверно), получится, что за сто­лом архиепископа кормилось постоянно более 3000 человек. Большая часть этого хлеба не могла быть потреблена архиепископом и его челядью. Какая-то доля была роздана бедным, но остальное, конечно, продано. Нужно думать, что и в обычные годы значительная доля урожая земель патримония сбывалась на рынке.

О том, что в продаже фактически находилась масса хлеба, говорит следующее соображение. В 604 г. в Риме за 1 солид давали 30 модиев пшеницы[1146]Ibidem. P. 359.
. Это вдвое дороже официальной государственной цены при остготах (за 1 солид — 60 модиев), но втрое дешевле реальной цены, зафиксированной в Риме в остготскую эпоху — в моменты, не отмеченные неурожаем или войной (за 1 солид 10 модиев)[1147]Относительно византийского города см.: Сюзюмов М. Я. Экономика пригородов византийских крупных городов / / Византийский Временник, XI. 1960 С. 55-81; западноевропейского: Ennen Е. Die europaische Stadt des Mittelalters. Gottingen, 1972. S. 36 fig.
. При неизменной стоимости солида колебания в цене, видимо, вызывались конкретной хозяйственной конъюнктурой, но во всяком случае, в византийское время хлеб не вздорожал, несмотря на прекращение государственных раздач, существовавших при остготах.

Разумеется, в качестве покупателей сельскохозяйственной продукции выступали некоторые византийские чиновники и военные. Процесс превращения их в собственников и арендаторов земли ли­шал рынок значительной части этих покупателей. Приобретали продукты ремесленники и купцы, но здесь следует иметь в виду, что многие из них сами были земельными собственниками. Весьма активными покупателями были представители духовенства. Агнелл рассказывает о том, что архиепископ Равенны Феодор (677-688) в момент неурожая скупил весь хлеб в городе, и клирики не могли приобрести себе пропитание. Тогда архиепископ предложил отказаться в его пользу от «кварты» (четвертой доли доходов архиепископии, традиционно распределявшейся в среде клира) в обмен на помощь хлебом[1148]Proc. Caes. Bell. Coth., I, 14.
. Священнослужители были вынуждены пойти на такое соглашение. Это могло объясняться только тем, что других источников пропитания, кроме покупки продуктов на рынке, временно ставшей невозможной, у них не было. Однако в конце концов архиепископ был вынужден пойти на компромисс с духовенством, так как священники и клирики отказались служить под его началом. По условиям примирения, церковный патримоний был роздан им в аренду, и «не было никого», кто не получил своей доли[1149]Greg. Magn., Ер. II, 1.
. Таким образом, получив землю, равеннские священнослужители гарантировали себя от превратностей рынка.

В истории этого столкновения обращает на себя внимание отсутствие известий о реакции на действия архиепископа, скупившего хлеб, широких масс городского населения. Можно предположить, что эти люди в весьма незначительной степени зависели от рынка. Где же они доставали продукты питания? Для эпохи античности характерно совмещение у большей части горожан проживания в городе и занятий аграрной деятельностью. Это свойство античного города было унаследовано ранним Средневековьем[1150]Agnellus. Op. cit. P. 358.
. Оно присуще даже крупнейшему центру Италии — Риму. Прокопий Кесарийский писал о том, что Велизарий заставил римлян «свезти все свои запасы с по­лей в город»[1151]Pauli Continuatio tertia. 48 / / Scriptores rerum longobardicarum... P. 212.
. Григорий Великий упоминает о римлянине, который в праздник позволяет себе «ad terrenam operam in agris exire» («заниматься возделыванием земли»)[1152]Agnellus. Op. cit. P. 383.
. В этом плане не были исключением города экзархата и Пентаполей. Вблизи них располагались земельные угодья горожан. Здесь находились proastia Равеннской церкви, сдаваемые в эмфитевсис[1153]Ibidem. P. 362-362.
. В Баварском кодексе говорится о виноградниках у стен Римини (БК 22, 63, 131) и Губбио (БК 159, 160). Продолжатель Павла Диакона, рассказывая об осаде Равенны королем Дезидерием (756-774), пишет, что тот уничтожил вблизи города «praedia» и «casales», «не оставив ничего, чем могли себя поддерживать его жители»[1154]Ibidem. P. 320; Greg. Magn., Ер. VI, 63; Chronicon patriarhum Gradensium / / Scriptores rerum longobardicarum... P. 394 etc. О церковной благотворительности во владениях Византии в этот период см.: Constantelos D. Byzantine Philantropy and Social Welfare. New Brunswick, 1968.
. В годы правления императора Ираклия некая Валерия принесла в дар Равеннской церкви полдома в Перудже с «от­носящимися к нему виноградниками, холмами, лесами и пастбища­ми» (БК 163). В самих городах располагались многочисленные сады (БК 54, 55, 59, 61, 161; Tjader 24), виноградники (БК 166, 60 —документ середины VIII в.: упомянута «пустошь, где прежде находился виноградник»). В папирусе Tjader 21 прямо говорится об имении (fundus), расположенном за домом в городе. Горожане держали лошадей и использовали их навоз как удобрение[1155]Teall. J. L. The Grain Supply of the Byzantine Empire, 330-1025 / / Dumbarton Oaks Papers. Vol. 13, 1959. P. 89 -139.
. Домашний скот имелся у жителей Равенны и, конечно, в более мелких городах. В Равенне повсеместно «раздавались мычание коров и блеяние овец». О наличии у равеннцев «animalia» (скота) еще в конце VIII в. свидетельствует Агнелл[1156]Const. Pragm., 22.
.

Итак, источники позволяют утверждать, что не только собственники крупных поместий, жившие в городе, но и широкие слои населения были хорошо обеспечены сельскохозяйственной продукцией собственного производства. Представители низшего слоя городских жителей — пауперы, конечно, не были сколько-нибудь активными покупателями продуктов питания как вследствие своей крайне низкой покупательной способности, так и потому, что являлись объектами церковной филантропии[1157]Paul. Diac., Ill, 11.
. Рассмотренный материал позволяет сделать заключение, что прослойка покупателей сельскохозяйственной продукции в Равеннском экзархате и Пентаполях была достаточно узкой и с VI по VIII вв. постоянно уменьшалась. В то же время факт регулярной массовой продажи продуктов, прежде всего хлеба, несомненен. Совмещая ответы сразу на два вопроса исследования: «куда вывозилась продукция сельского хозяйства?» и «что получала Византия в обмен на экспортируемые в Италию товары?», делаем вывод: экзархат вывозил в Византию сельскохозяйственные продукты.

В обоснование этой точки зрения можно привести еще следующие соображения. Известно, что крупнейшие города империи, в первую очередь столица, ощущали острую нужду в хлебе, особенно после завоевания арабами Египта и Северной Африки[1158]Cass. Var., XXVIII, 2.
. Зерновое хозяйство Восточной Италии вследствие лангобардского завоевания лиши­лось традиционного рынка сбыта в Риме. В первые десятилетия византийского господства какая-то часть хлебных излишков шла на содержание армии. С ее иррегуляризацией необходимость в этом от­пала. Прагматическая санкция для Италии (554 г.) провозгласила принцип государственного снабжения городов[1159]Ruggini L. Op. cit. P. 463.
. Но на практике лишь Рим изредка (сохранилось единственное свидетельство от 575 г.) получал государственный хлеб (из Египта)[1160]Montanari M. Cereali e legumi nell Alto Medioevo. Italia del Nord, secoli IX-X / / Rivista storica italiana, A. LXXXVI, Fasc. III. Napoli, 1975. P. 444.
. В городах Эмилии-Романьи постановление санкции никогда не проводилось в жизнь. В таких условиях производитель или земельный собственник должен был сам беспокоиться о сбыте продукции. На помощь пришел купец, занимавшийся дальней морской торговлей. Еще в остготскую эпоху хлебные закупки были важной обязанностью купцов[1161]Jones P. J. L’ltalia agraria nell’Alto Medioevo: problemi di cronologia e di continuity / / Agricoltura e monde rurale in Occidente nell’Alto Medio Evo. Spoleto, 1966. P. 57-92.
. Избавившись от нее, купечество не спешило разрывать традиционные контакты с производителями сельскохозяйственной продукции. В самом деле, ни предметы роскоши, ни изделия ремесла из Равенны не нашли бы в столице спроса. Л.Руджини предполагает поэтому, что упомянутый равеннский купец получил в Константинополе свои 300 % прибыли, торгуя хлебом[1162]Doren A. Op. cit. S. 38.
.

Дополнительный довод в пользу мнения о вывозе сельскохозяйственных продуктов из портов экзархата и Пентаполя Морского в Византию можно видеть в следующем. В раннее Средневековье произошли резкие изменения в ассортименте и объеме производства различных злаковых культур в Северной Италии. Главное изменение состояло в том, что пшеница — основная культура античности для всей Италии (кроме Пьемонта) — отступила на второй план перед рожью. Например, на полях монастыря Св. Юлии в Брешии, по под­счетам М.Монтанари, рожь занимала 39,44 % посевных площадей, пшеница — вдвое меньше (20,21 %), остальные злаки (просо, ячмень, овес, сорго и т.д.) — значительно меньшие площади[1163]Fasoli G. e Bocchi F. Op. cit. P. 18.
. В VII- VIII вв. в Северной и Средней Италии только районы экзархата, Пентаполей и Венето сохранили пшеницу в качестве главной хлебной культуры[1164]Городо Комаккьо в дельте По в V в. взял на себя торговые функции пришедшего в упадок античного города Спина. См.: Traversi С. И volto nuovo di Comacchio / / Universo. Rivista bimestrale dell’Istituto geografico militare. A XXXVIII. Firenze, 1958. P. 238.
. Весьма вероятное объяснение состоит в том, что рожь не нашла бы себе покупателей на Востоке. И еще одно соображение. Прекращение торговых контактов между городами Эмилии- Романьи с Византией совпадает с их переходом в руки лангобардов (середина VIII в.). С этого времени, по данным Баварского Кодекса, Равеннская церковь начинает в массовом порядке заключать арендные договоры на условиях платы натурой (БК 38, 41, 44, 49, 72-74, 87-102, 133-136, 139-143, 157, 158). Все сделки такого рода приходятся на послевизантийское время, причем далеко не всегда их участниками выступают колоны. Вероятно, мы имеем дело с влиянием торговли на производство: разрыв контактов с основным покупателем резко затруднил для аграрного населения Италии ведение товарного хозяйства и привел к обратной коммутации арендной платы. Мнение о том, что Византийская Италия активно экспортировала продукцию сельского хозяйства, высказал еще А. Дорен[1165]Hartmann L. Zur Wirtschaftsgeschichte... S. 123.
. В последние годы его активно поддерживала Дж. Фазоли, считающая, что торговля Италии и Византии была «обменом продуктов сельского хозяйства на предметы роскоши»[1166]Ibidem. S. 124.
. Этот вывод содержит в себе некоторые крайности, но в главном он правилен, и наблюдения над развитием торговли в Равеннском экзархате и Пентаполях его подтверждают.

Позитивные сведения о развитии торговых связей между экзархатом и лангобардами исчерпываются информацией, содержащейся в тексте торгового договора, заключенного между жителями города Комаккьо и королем Лиутпрандом в 715 г.[1167]Nov. Just. XIII, 4.
Договор предоставляет купцам Комаккьо право торговли в пределах Королевства лангобардов по течению реки По до Пьяченцы. Перечисляются разнообразные торговые пошлины и пункты, в которых их следует вносить. Среди пошлин — «ripaticum», размеры которого не определены (видимо, традиционный «palo solvendum» — денежный сбор в размере от одного тремисса до одного солида в разных пунктах, а за весь путь — три солида; «decima» — натуральный взнос от 12 до 15 модиев соли, а всего 72 модия; «transitura» (встречается дважды: в первый раз — по два тремисса с каждого корабля, во второй — 0,5 тремисса с каждых четырех солидов дохода), дополнительно (или в составе ripaticum) взимается по одной либре масла, гарума (рыбная приправа) и перца[1168]Liber Pontificalis... Т. I, 315.
. О ввозимых к лангобардам товарах можно судить по составу торговых пошлин. Видимо, главным образом купцы торговали со­лью, маслом и пряностями. Торговые пошлины на комаккийцев возлагались очень тяжелые. Только один из взносов «transitura» отнимал 12.5 % дохода. Для того чтобы торговцы согласились на договор при таких условиях, коммерция должна была отличаться особой выгодностью. Действительно, цена на соль, определенная для купцов, — 0,5 тремисса за 2 модия, то есть 12 модиев за один солид[1169]Segre A. Circolazione monetaria e prezzi nel monde antico ed in particolare in Egitto. Roma, 1972. P. 155.
. Это в 3.5 раза выше официальной цены хлеба[1170]Idem. Metrologia e circolazione monetaria degli antichi. Bologna, 1928. P. 35-38.
и в 2,5 раза выше его рыночной цены в Риме (по данным на 604 г.)[1171]Pasoli G. Aspetti di vita economica e sociale nell’Italia del secolo VII / / Settimani di studi del Centro Italiano sull’Alto Medio Evo. Т. I. Spoleto, 1958. P. 140.
. Для сравнения можно отметить, что, по эдикту Диоклетиана «De pretia rerum venalium» (401 г.), соль стоила 1200 драхм за 1 артабу, что соответствует 1 солиду за 30 модиев — в 2,5 раза дешевле, чем в рассматриваемом документе[1172]Cdrli F. Op. cit. Т. I. P. 206.
. Эта цена считалась в свое время очень высокой, ибо, например, в Египте за 42 года до этого соль продавалась в 120 (!) раз дешевле[1173]Hartmann L. M. Comacchio und der Po-Handel / / Zur Wirtschaftsgeschichte... S. 74-75.
. Разумеется, редкие пряности, гарум и перец, получаемые купцами Комаккьо с Востока, стоили много дороже. Торговля ими была рассчитана на весьма узкий круг покупателей. Что же касается соли, то ее чрезмерно высокая стоимость показывает, насколько дефицитен был этот товар в отрезанной от моря Лангобардии. Вполне вероятно, что Комаккьо не был единственным городом в Византийской Италии, торговавшим солью с лангобардами. Интересное пред­положение по этому поводу высказала Дж. Фазоли, отметившая, что зона торгового влияния комаккийцев распространялась от Мантуи до Пьяченцы, но не доходила до Вероны. По ее мнению, восточнее рас­полагалась зона экспансии купцов Венето[1174]Päsoli G. Aspetti di vita economica e sociale nell'Italia del secolo VII // Settimani df studi del Centro Italiano sull'Alto Medio Evo. T. I. Spoleto, 1958. P. 140.
. Это предположение вы­глядит более обоснованно, чем точка зрения Ф. Карли, полагавшего, что договор с жителями Комаккьо был заключен Лиутпрандом в наказание венецианцам за их лояльность по отношению к Византии[1175]Cdrli F. Op. cit. T. I. P. 206.
. Маловероятно, что торговая конкуренция Комаккьо и Риальто достигала подобной остроты в столь раннее время.

Первый исследователь торгового договора 715 г. Л. М. Гартманн придерживался мнения, что это соглашение легализует уже сложившиеся взаимоотношения между лангобардами и Византийской Италией[1176]Hartmann L. M. Comacchio und der Po-Händel // Zur Wirstchaitsgeschichte... S. 74-75
. Действительно, король Лиутпранд прямо указывает в тексте, что следует обычаю своих предков[1177]Hartmann L. M. Zur Wirtschaftsgeschichte... S. 123.
. Торговля комаккийцев и лангобардов, как считал Л. М. Гартманн, могла развиваться с 680 г., то есть с момента заключения византийско-лангобардского мирного договора[1178]Hartmann L. M. Comacchio und der Po-Handel... S. 74-75.
. Того же мнения придерживались видный историк экономики Д.Луццатто[1179]Luzzatto G. Storia economica d’ltalia. II Medioevo / (Biblioteca Storica Sansorii, LX), 1963. P. 76. (В русск. пер.: Луццатто Дж. Экономическая история Италии. М., 1954. С. 183.)
, а также Л. Руджини[1180]Ruggini L. Op. cit. P. 462
. Прямых известий о торговле в предшествующий период (как, впрочем, и вплоть до 715 г.) в самом деле нет. Однако принципиально отвергать ее возможность не следует. В войнах Византии и лангобардов и до 680 г. случались длительные перерывы. В это время контакты между населением двух зон Италии были возможны. Так, в 594 г. папа Григорий Великий при­гласил в Рим для лечения архиепископа Равенны Иоанна. Он предлагал ему ехать через лангобардские области и для безопасности проезда принести подарки («exenia») королю Агилульфу[1181]Greg. Magn., Ер. XI, 21.
. Между лангобардским двором и Римом систематически курсировали гонцы (сохранились письма римских пап к лангобардским королям), совершался обмен посольствами между лангобардами и экзархами Равенны[1182]Greg. Magn., Ер. IV, 4; IX, 66; 67; XIV, 2 etc.
. Лангобардское искусство испытывало мощное воздействие искусства Византии. Таковое проявлялось, в частности, в области архитектуры, причем лангобарды хорошо знали византийскую архитектуру Италии[1183]Rivoira G. T. Le origini della architettura lombarda e delle sue principali derivazioni nei paesi d’oltr’Alpe. Vol. I. Roma, 1902. P. 136. См. также о влиянии Византии на искусство и ремесло лангобардов: Aberg N. The Occident and the Orient in the Art of Seventh Century. P. II. Lombard Italy. Stockholm, 1945. P. 44; Roth H. Die Ornamentik der Laingobarden in Italien. Eine Untersuchung zur Stillentwicklung anhand der Grabfunde (Abhandlungen zur Vorund Friihgeschichte, zur klassischen und provinzial-Romischen Archaologie und zur Geschichte des Altertums, Bd. 15). Bonn, 1973. S. 128-219; Monaco G. Oreficerie longobarde a Parma. Parma, 1935. P. 37; Schaffran E. Die Kunst der Langobarden in Italien. Jena, 1941.
. Весьма вероятно, что общение между жителя­ми Византийской и Лангобардской Италии не ограничивалось лишь этими формами. Получение соли было важнейшей проблемой для лангобардских районов. Для Восточной Италии торговля ею была традиционной. По словам Кассиодора, добыча соли была главным занятием жителей Венето («in salinas autem exercendis tota contentio est»)[1184]Cass. Var., XII. 24. См. подробнее: Bellini L. Le saline dell antiea delta padana. Ferrara, 1962.
. Особым спросом в византийских районах она не пользовалась, так как здесь существовали собственные соляные промыслы (в Баварском Кодексе, например, упомянута соляная варница — «salina» — в районе Озимо, БК 122). Обмен солью в пограничной зоне между византийскими и лангобардскими областями мог вестись даже в военное время, так как граница, конечно же, не представляла собой сплошной линии фронта. Он облегчался тем, что лангобардское население вблизи границы с экзархатом и Пентаполя­ми было крайне редким[1185]См. ниже, раздел «Эмилия-Романья и варвары».
.

Археологические исследования в Лангобардской Италии выяви­ли колоссальное количество изделий византийского и восточного происхождения. Так, при раскопках лангобардских могильников начала VII в. в Ноцера Умбра и Кастель Тросино были обнаружены многочисленные образцы византийских украшений, оружия, металлической посуды и т.д. (В Кастель Тросино — в погребениях 9, 37, 84, 90, 109, 119, 126, 178; в Ноцера Умбра — в погребениях 1, 5, 5, 18, 20, 29, 30, 36, 42, 54, 60, 84, 85, 116, 156[1186]Aberg N. Goten und langobarden... S. 131, 140.
.) Автор исследования по лангобардской археологии шведский археолог Н. Оберг отмечал, что византийские древности в изобилии встречаются в лангобардских некрополях[1187]Ibidem. S. 131.
. Византийские раритеты из лангобардских погребений хранятся во многих итальянских музеях — во Флоренции, в Вольтерре, в Имоле, в Кьюзи и т.д.[1188]Hessen O., von. Secondo contributo... P. 74, 80, 99, 101.
Среди них фибулы, пряжки, бокалы, золотой крест и т. п. В лангобардских захоронениях в окрестностях Фьезоло найден византийский стеклянный сосуд VII в.[1189]Idem. Die langobardische Keramik... S. 27.
, другой об­наружен в Кастель Тросино (погребение 123)[1190]Aberg N. Op. cit. S. 133.
. В среде лангобардов имели хождение пришедшие в Италию через византийские порты изделия восточного происхождения — египетские украшения[1191]Rigle A. Spatromische Kunstindustrie. Wien, 1927. S. 290.
, коптские бронзовые изделия и др.[1192]Werner J. Zur Ausfiihr koptischen Bronzegeschirrs ins Abendland wahrend des 6 und 7 Jahrhundert / / Vierteljahrschrift fur Social-und-Wirtschaftsgechichte. Bd. 42, Heft 4. Wiesbaden, 1955. S. 353-356.
Византийское оружие было найдено в лангобардском некрополе Арчиза, украшения — в некрополе Гранчиа[1193]Aberg N. Op. cit. S. 126, 127; Hessen O., von. Primo cotributo... P. 44, 67.
. О большом интересе лангобардов к византийским вещам говорит масса подделок и подражаний, которые подчас трудно отличить от подлинников[1194]Cm.: Hessen 0., von. Primo contributo... P. 16, 58-77.
. По мнению А. Гийу, целый ряд приписываемых лангобардам изделий прикладного искусства из драгоценных метал­лов, бронзы, слоновой кости (в том числе — обнаруженные при рас­копках в Ноцера Умбра и Кастель Тросино) в действительности — итало-византийского происхождения. (Некоторые из них французский ученый непосредственно атрибуирует Равенне[1195]Guillou A. Demography and Culture... P. 210-219.
.) Лангобарды использовали византийскую монету и как средство обращения, и для изготовления украшений[1196]Aberg N. Op. cit. S. 64, 83; Adelson H. L. Light Weight Solidi and Byzantine Trade during the Sixth and Seventh Centuries. New York, 1957. P. 52-53.
. Крупный клад, содержащий византийские монеты эпохи Льва III Исавра (717-741), был, например, обнаружен в окрестностях Болоньи в 1957 г.[1197]Fournial E. Histoire monetaire de l’Occident medieval. P., 1970. P. 73.
Как попадали все эти изделия и монеты к лангобардам? Значительную часть они принесли из Паннонии, где уже испытали сильное влияние Византии[1198]См. фундаментальное исследование: Werner J. Die Longobarden in Pannonien. Beitrage zur Kenntnis der langobardischen Bodenfunde vor 568 (Bayerische Akademie der Wissenschaften, Philosopisch-historische Klasse, Abhandlungen, Neue Folge, Hft. 55, A-В). Bd. 1-2. Munchen, 1962.
, другую часть экспроприировали у местного римского и готского населения. Это объяснение применимо, однако, лишь к вещам, произведенным раньше лангобардского завоевания Италии. Какие-то изделия приносило к лангобардам зависимое население, бежавшее к ним из византийских областей, но такие случаи имели место редко (есть известия только о Корсике)[1199]Greg. Magn., Ер. V, 38.
. Спорадически лангобардские короли и герцоги получали по разным поводам дары и подношения от римлян и византийцев. Так, Григорий Великий направил богатые подарки королеве Теоделинде в связи с ее переходом в католичество (предметы из состава этого дара были затем пожалованы королем Агилульфом монастырю в Монце)[1200]Cm.: Dalton О. M. Byzantine Art and Archeology. Oxford, 1911. P. 504.
. Однако основная масса изделий византийского производства попадала к лангобардам иначе: во-первых, в ходе захватнических войн и набегов на города Византийской Италии; во-вторых, весьма вероятно, благодаря торговле. В условиях внутренней нестабильности королевства, особенно в первые годы после завоевания, в обстановке аграризации экономики и упадка ремесла лангобардская знать могла выгоднее всего использовать денежные средства, получаемые от грабежа, приобретая предметы роскоши в византийской зоне. Торговля лангобардов со своими византийскими соседями могла поэтому продолжаться длительное время, несомненно, оставаясь пассивной. Л.Руджини обратила внимание на то, что в IX в. венецианцы продавали в Павии восточные ткани и другие товары в обмен на хлеб и вино[1201]Ruggini L. Op. cit. P. 462.
. Она предполагала, что такой обмен мог вестись и в византийскую эпоху. Если считать, что экзархат и Пентаполь Морской в массовых масштабах вывозили в Византию продукты сельского хозяйства, то такой вариант возможен. Однако объем импорта в византийские области вряд ли мог быть значительным. В основном лангобарды рассчитывались с жителями Эмилии-Романьи звонкой монетой, в которой, в условиях более развитого, чем в Лангобардском королевстве, денежного хозяйства, здесь ощущалась и большая нужда. Интенсивность торговых контактов Византийской и лангобардской Италии постепенно возрастала, свидетельство чему — установление весового паритета между лангобардской монетой и Равеннскими солидами — «манкозами», а затем и заключение договора 715 г. Последнее, впрочем, объяснялось не столько развитием товарного хозяйства в византийской зоне, сколько политическими обстоятельствами: более длительными, чем вначале, мирными передышками, христианизацией лангобардов, а также внутренней стабилизацией Лангобардского королевства.

В целом же в торговых контактах Северо-Востока Византийской Италии основную роль играла внешняя морская торговля с другими районами империи. Вероятно, начавшиеся с конца VII в. трения между Равенной и Константинополем привели к ослаблению торговых связей. Сложные политические коллизии VIII в., конечно, должны были также отрицательно сказаться на них. В 710 г., во время восстания в Равенне, в небольшой гавани вблизи города пришвартовался корабль из столицы. Группа моряков во главе с капитаном отправилась на берег за пресной водой и была захвачена равеннцами. Изумленный капитан долго не мог понять, куда он попал и чего от него хотят[1202]Agnellus. Op. cit. P. 369.
. В начале VIII в. могло статься, следовательно, что­бы моряки из Константинополя случайно приблизились к Равенне, не имея представления, что рядом находится такой крупный город. В это же время торговля с лангобардами, напротив, несколько интенсифицировалась. Однако внешняя торговля слабо влияла на состояние внутреннего рынка в экзархате и Пентаполях. В сфере византийско-итальянской коммерции она сильнее воздействовала на деревню, чем на город, так как была основана на экспорте продуктов сельского хозяйства. Для торговли с лангобардами города адриатического побережья сами были прежде всего перевалочными базами на пути в собственно Византию. Контакты между отдельны­ми регионами Византийской Италии не были активными. внутренний рынок, даже в крупных городах (в самой Равенне), постоянно су­жался вследствие падения спроса. Таким образом, на протяжении VI—VIII вв. торговля в Равеннском экзархате и Пентаполях постепенно шла к упадку, который окончательно наступил после разрыва связей с Востоком[1203]Можно согласиться с французским исследователем Ренуаром, который, характеризуя торговлю и финансовую деятельность в Италии, отмечал, что и та и другая «с VI по IX столетие последовательно деградировали». См.: Renoyard G. Les hommes d’affaires italiens du Moyen Age. P., 1968. P. 21.
.

***

Для исследования ремесла и торговли в период перехода от древности к Средневековью особенно важен вопрос об их организации. В позднеримскую эпоху городские ремесленники и купцы (в частности, в Италии) группировались в особые коллегии, имевшие определенный юридический статус и четкую иерархическую структуру. Их деятельность была жестко регламентирована, членство в них было наследственным, а работа членов коллегий представляла собой государственную обязанность («functio», «munus», «necessitas», «obsequium»). Анализ проявлений сходства и отличия от этой античной схемы в организации ремесленной и торговой деятельности в раннесредневековом городе позволяет судить о стадии его развития.

Во времена Поздней империи торговля и ремесло в городах будущего экзархата и Пентаполей были организованы по общеантичному стереотипу. Лица всех профессий, указанных в Приложении в таблице 5, были членами соответствующих коллегий. Сохранилось ли коллегиальное устройство в городах Восточной Италии во времена господства Византии? Сам термин «collegia» в местных источниках ни разу не упоминается. Не встречается и его синоним — «corpus». Более того, памятник VII в. — «Summa Perusina» — явно избегает этой терминологии. В конспекте одной из статей Кодекса Юстиниана слово «collegia» заменяется на «faber», здесь, видимо, — «ремесленник» в широком значении термина[1204]CJ — SP, VI, 61(62)
. В той же статье вместо «corpus navicularium» значится просто «alii navicularii». Это, однако, не значит, что ремесло и торговля в Византийской Италии приобрели индивидуальный неорганизованный характер. «Alii navicularii», по «Summa Perusina», наследуют имущество своего умершего товарища, следовательно, какими-то узами они были с ним связаны. Как указывалось выше, в конце VI в. действовала государственная почтовая и извозная служба, которой ведали навклиры. Для занятия ремеслом навклира требовалось специальное разрешение — «licentia navigandi»[1205]Greg. Magn., Ер. IX, 159.
. Корпорация навикуляриев существовала в Равенне еще в остготское время[1206]Cass. Var., II, 26
и вполне могла пережить падение Королевства остготов. Несомненен коллективный характер ремесла строителей. При постройке храма Сант Аполлинаре ин Классе работами руководил «archiergatus id est princeps operariis»[1207]Agnellus. Op. cit. P. 328.
. Это сочетание напоминает названия должностей руководителей римских коллегий типа «princeps pistorum»[1208]Cm.: Waltzing J. P. Etude historique sur les corporations professionelles chez les Romains depuis les origines juss’a la chute de l’Empire d’Occident. Т. I. Louvain, 1895. P. 235; Visconti М. II «collegium pistorum» nelle fonti giuridiche romane e medievale / / Rendiconti di R. Istituto Lombardo di scienze e lettere, Classe di lettere e scienze morali e storici. Vol. LXIV, 1941. P. 6-10. В надписи остготского времени из Равенны (CIL, XI, 317) упомянут «pater pistorum».
. Равеннский красильщик в одном из папирусов назван «tinctor publicus» (Tjader 4-5, 13, IV) — прямое указание на принадлежность к государственной корпорации. Этому есть римская параллель. Григорий Великий, используя термин «ars», говорит о корпорации красильщиков в одном из «Диалогов»[1209]Gregorii Magni Dialogorum Libri, IV, 54.
. Весьма вероятно наличие организованного сапожного ремесла в Поле в Истрии (см. выше). Папа Григорий I отмечал существование в Неаполе корпорации мыловаров со своим уставом и четкими правилами вступления[1210]Greg. Magn., Ер. IX, 113.
. Он же упоминает об «ars pistorum» в Риме[1211]Greg. Magn., Ер. VI, 12.
. В Равенне, как мы по­мним, жили и мыловары, и булочники («pistores»), которые также могли иметь свои объединения.

Официальный характер деятельности ремесленника или торговца в условиях Римской или Византийской империи автоматически влек за собой принадлежность к соответствующей государственной корпорации. Поэтому хороший материал для исследования организации ремесла и торговли в Византийской Италии представляют собой сведения о титулатуре. В источниках зафиксирован целый ряд разнообразных титулов, чаще всего — «vir clarissimus», «vir devotus», «vir honestus», «vir strenuus».

В числе «viri clarissimi» встречаются государственные чиновники (Tjader 4-5, 16, 20, 22) и представители верхушки торгово-ремесленного населения (шелкоторговцы, аргентарии — Tjader 4-5, 6). Как известно, титул «vir clarissimus» имел вполне официальный характер и присваивался чиновникам третьего ранга (выше «clarissimi» стояли «spectabiles» и «illustres»)[1212]Cm.: Coch P. Op. cit. S. 5.
. Тот факт, что его носили некоторые купцы, показывает, что их деятельность имела публичный характер, и государство рассматривало их как официальных лиц[1213]Это несомненно по отношению к шелкоторговцам, так как торговля шелком в Византии была государственной монополией. См.: Lopez P. S. Silk Industry in the Byzantine Empire // Speculum, XX, 1945. P. 1-49.
.

В числе носителей титула «vir devotus» — чиновники и воины (Tjader 4-5, 6, 7 etc.), купцы (Tjader 4-5). Как показал в специальной монографии П. Конти, «viri devoti» считались лица, находящиеся в особых отношениях с государством, основанных на «devotio» (обязательство в верности), прежде всего военные и чиновники[1214]Conti P. M. «Devotio» e «viri devoti» in Italia da Diocleziano ai Carolingi. Padova, 1971. P. 129.
. Конти, знакомый с равеннскими папирусами, считает наличие этого титула у некоторых равеннских шелкоторговцев свидетельством их принадлежности к государственной корпорации[1215]Ibidem. P. 133.
. Этот вывод можно распространить и на прочих носителей титула «vir devotus» из числа ремесленников и купечества.

Несколько сложнее обстоит дело с титулами «vir honestus» и «vir strenuus». Их носят ремесленники (Tjader 4-5, 14-15), купцы ( Tjader 4-5, 20, 25), мелкие чиновники (например, писцы, — Tjader 4-5, 6, 20). Титул «vir honestus» в чистом виде в законодательстве не встречается. Тем не менее он был вполне официальным. Так, супруга лица в ранге «clarissimus» именовалась «honesta femina»[1216]Greg. Magn., Ер. I, 13; Tjader 23.
. Первое упоминание о титуле «honestus» относится к IV в.[1217]Inscriptiones Christianae Urbis Romae. Ed. J. B. de Rossi. Т. I. Romae, 1857, No 436. P. 189.
Впрочем, еще раньше члены некоторых ремесленных коллегий в Риме называли себя «honestissimi»[1218]CIL, X, 1786.
. Как самоназвание употреблялось и слово «strenui»[1219]Ibidem. I, 234.
. В качестве титула термин «vir strenuus» определенно используется лишь в равеннских папирусах. Кроме того, существует надпись VI в. из района Комаккьо, сообщающая, что на этом месте похоронен «Laurentius v. s.». Местный краевед К. Канту расшифровал сокращение «v. s.» как «venerabilis sacerdos», что малоубедительно[1220]Cantu C. Storia della citta e della diocesi di Como. Vol. I. Firenze, 1856. P. 81.
. Сочетание «venerabilis sacerdos» не было широко распространенным и не носило официального характера, поэтому его вряд ли бы стали сокращать. Обычный в Италии почетный предикат имени священнослужителя — «vir reverendus» (Tjader 29, 33, 34). В то же время инициалы «v. s.» — общепринятая аббревиатура титула «vir strenuus», который, вероятно, ими и обозначен. Немецкий исследователь П. Кох считал, что титул «vir sirenuus» применялся так же, как «vir laudabilis»[1221]Coch P. Op. cit. S. 98-99.
. Но в памятниках Эмилии-Романьи титул «vir laudabilis» относится исключительно к куриалам (Tjader 4-5, 7) и исчезает с исчезновением информации о курии.

В конце прошлого века немецкий правовед В.Либенам предположил, что «honestus» и «strenuus» — титулы членов ремесленных коллегий[1222]Liebenam W. Zur Geschichte und Organization des remisches Vereinswesens. Lpz., 1890. S. 183-185.
. С этой точкой зрения согласились и другие историки (например, А. Зольми, Дж. Монти[1223]Solmi A. Le associazioni in Italia Avanti le origini del comune. Modena, 1898. P. 29; Monti G. M. Op. cit. P. 67-69.
). Однако она нуждается в значительной корректировке. Отметим, что все носители титула «vir strenuus», профессии которых нам известны, имеют отношение к низ­шей государственной администрации. Среди них — executor (Tjader 49), adjutor numerariorum (Tjader 47-48 A), stratores (Tjader 47-48 A). (Два примера — остготского времени.) В папирусе Tjader 20 фигурирует бывший служащий налогового ведомства (exepodecta), сохранивший почетный титул «vir strenuus». В папирусе Tjader 6 назван Johannis vir strenuus, filius qoundam Januari praefectiani, т. e. носитель титула являлся сыном чиновника из префектуры претория. Резонно предположить, что титул vir strenuus носили в Италии мелкие государственные служащие. Они оставляли его за собой по выходе в от­ставку (Tjader 20), передавали по наследству (Tjader 6). Поэтому носители титула «vir strenuus», профессия которых не обозначена в источниках, — это люди, принадлежавшие к чиновничьей среде по происхождению, хотя, может быть, и не состоящие на службе. Среди них могли, вероятно, быть ремесленники и торговцы, но основанием для получения титула являлись вовсе не эти их занятия.

Иное дело — титул «vir honestus». В числе его носителей — не­мало купцов и ремесленников разных профессий (Tjader 4-5, 6, 14- 15, 33 etc.). Но и он практически имел более широкое применение (ср. писцы, упоминавшаяся «honesta femina» и др.). В связи с этим английский медиевист Т.С.Браун высказал мнение, что титул «vir honestus» принадлежал всем лицам, наделенным полной правоспособностью, которые не имели официального звания или должности[1224]Brown T. S. Gentlemen and Officers... P. 132.
. С данной точкой зрения трудно согласиться. Среди viri honesti встречаются люди, несомненно состоящие на государственной службе (напр., collectarius — налоговый сборщик, Tjader 6, 36). Вместе с тем далеко не все полноправные граждане носили этот или какой-либо иной титул. Так, многие писцы, готовившие деловые документы в курии, не имели никакого почетного предиката (Tjader 13,17 etc.).

Другие же писцы, напротив, носили титул vir honestus как в византийскую эпоху (Tjader 37), так и ранее, при остготах (Tjader 29, 31). В 557 г. в г. Риети куриалы в большинстве своем были viri honesti (Tjader 7). В середине VII в. в Равенне дарственную грамоту подписал vir honestus, принадлежавший к какой-то корпорации («schola», Tjader 24)[1225]О schola см. ниже. По предположению Я.-О. Чедера, в этом папирусе упоминается schola Classensis (Tjader J.-O. Op. cit. Bd. I. S. 474-475). Тогда речь идет о военных моряках — «классиариях».
. Резонно предположить, что титул «vir honestus», как и прочие титулы, присваивался людям, выполнявшим государственные обязанности (munus). Если это были ремесленники и купцы, то они являлись членами официальных корпораций, находившихся под государственным контролем. При этом носителями титулов являлись лишь полноправные члены коллегий, «мастера», а не помощники (adjutores) и ученики (потому не все писцы имели такое звание).

Немецкий историк П. Кох, соглашаясь с тем, что среди «viri honesti» и «viri strenui» встречались ремесленники, не считал эти титулы официальными, полагая, что это были просто «почетные Обращения»[1226]Coch P. Op. cit. S. 8.
. Вряд ли это правильно. Скажем, в числе аргентариев имелись «viri honesti» и «viri clarissimi» (Tjader 4-5, В V-VI). Второй титул, бесспорно, официальный. Получение титула «clarissimus» было в этом случае для аргентариев этапом карьеры, сходной с карьерой чиновника или военного. Может быть, прав был А. Зольми, утверждавший, что эти титулы постепенно трансформировались в почетные наименования[1227]Solmi A. Op. cit. P. 30.
, однако и в более поздний период они соответствующим образом характеризовали социальное положение их носителей[1228]Как утверждал итальянский медиевист Е. Родоканакки (правда, имея в виду Рим), «народ делился на две категории: honesti viri — мелкие буржуа, лавочники и коммерсанты и viri humiles — ремесленники, бедняки, plebs» (Rodocanacchi Е. Les institutions communales de Rome sous le papaut 6. P., 1901. P. 12), — определение во многом неточное, но правильно ориентированное на то, что viri honesti составляли привилегированную прослойку горожан.
. Что же касается начального периода византийского господства в Италии (VI — начало VII вв.), к которому относится большинство упоминаний о титулах, то в применении к купцам и ремесленникам они отмечали принадлежность к государственным корпорациям, а в целом — отправление тех или иных публично-правовых функций.

Если сказанное верно, то следует признать, что в первое столетие византийского владычества в Восточной Италии сохранилась корпоративная организация торговли и ремесла. Почему же тогда источники избегают терминов «collegia» и «corpus»[1229]В местных памятниках ни разу не встречается и «ars».
? Можно предположить, что в Италии объединения купцов и ремесленников назывались иначе, а может быть, были и иначе организованы. Основание для та­кого предположения дают материалы о так называемых «scholae». В Равенне в раннее Средневековье существовала корпорация писцов, именовавшаяся «schola forensium» (Tjader 24). В местных источниках упоминается также «schola greca» (Tjader 35), которая имелась еще в Неаполе[1230]На этот факт впервые указал Н. Тамассиа. См.: Tamassia N. Le associazioni in Italia nel periodo precomunale / / Archivio giuridico «Filippo Serafini». Vol. II (LXI), Fasc. 5, Modena, 1898. P. 135.
. Имелись в Равенне «schola armatura» (Tjader 27) и «schola gentilium» (Tjader 24). В Риме «schola» называлось объединение церковных нотариев[1231]Jaffe Ph. Regesta Pontificum Romanorum. Berolini, 1861, Reg. 1644.
, здесь же — существовала «schola defensorum» (видимо, церковных дефензоров). С VII в. «scholae» исчезают со страниц источников и вновь появляются лишь в IX-X вв. В то время в Равенне функционировала «schola piscatorum» (рыбаков)[1232]Сохранился их договор с равеннским архиепископом об условиях лова на реке Бадарено (943 г.). Текст издан Г. Монти в приложении к его монографии о ремесленных корпорациях (Monti G. М. Op. cit. Р. 217-219). В документе есть указания на предшествующий договор такого рода, который издатель относит к середине IX в.
. В собрании М. Фантуцци опубликованы два близких по времени документа (953 и 954 гг.), в которых упомянута «schola negotiatorum»[1233]Fantuzzi М. Monumenti Ravennati... Т. I. Р. 113-135, 385.
. От 1002 г. дошло известие о «schola maccellatorum» (мясников)[1234]Ibidem. Р. 228.
. Л. М. Гартманн собрал сведения о наличии корпораций с названием «schola» в Риме. Так, в 1030 г. зафиксирована «schola» огородников, имелись «schola militiae», «schola palatinorum» (чиновников папской курии)[1235]Hartmann L. М. Zur Gescichte der Ziinfte im friihen Mittelalter... S. 18- 20 / / Zur Wirtschaftsgeschichte... S. 16-42.
. При папе Льве III (795-816) здесь существовали «scholae peregrinorum», объединявшие проживавших в городе иноземцев (франков, фризов, саксов, лангобардов)[1236]Liber Pontificalis... Т. II. P. 6.
. Они предлагали приют и помощь приезжавшим в Рим соотечественникам[1237]См. специальную работу: Tizato R. Le Scholae peregrinorum fra il secolo ottavo e il secolo nono / / Quaderni di «nuova Historia», 5. Verona, s. a.
. В IX в. в Венеции была schola Архангела Михаила — объединение прихожан для поддержания в порядке одноименного храма[1238]Monti G. М. M. Confraternite Medioevali dell’Alta e Media Italia. Vol. I. Venezia, 1927. P. 63-64.
. В X в. в Модене в «schola» были организованы священники[1239]Solmi A. Le Associazioni in Italia avanti le origini dell comune. Modena, 1897 P. 94. В отечественной историографии данные о «schola» в Италии приводит Л. А. Котельникова. См.: Котельникова Л. А. Городская община в Северной и Средней Италии в VIII—X вв.: действительность раннего Средневековья и античные традиции / / Страны Средиземноморья в эпоху феодализма. Вып. 2. Горький, 1975. С. 61-62.
.

Что же такое «schola»? Первоначально этот термин применялся как название помещения, где собиралась на общие заседания ремесленная коллегия, а затем для обозначения самих этих заседаний[1240]См.: Waltzing J. P. Op. cit. Т. I. Р. 234. В первом значении термин «schola» употреблялся очень долго. Одно из зданий в Римини называлось «schola» еще в IX в. (БК 67).
. Со временем так стали иногда называть в Италии и сами коллегии. Античная эпиграфика дает много примеров такого рода[1241]CIL, III, 37, 830, 1583, 7626, 10997; V, 5272; VI, 29805; X, 3344; XI, 6497.
. С другой стороны, в Восточной Римской империи в «scholae» объединялись чиновники одной специальности[1242]Monti G. М. М. Le corporazioni... P. 160.
. Существовали военные формирования с названием «scholae». Последнее обстоятельство дало основание А. Зольми заявить, что появление профессиональных объединений типа «scholae» в Италии — результат инициативы византийского правительства, воссоздавшего гражданские организации по образцу военных[1243]Solmi A. Op. cit. P. 90.
. С ним согласился Е. Родоканакки, заявивший, что (в Риме) «scholae militum» превратились в «scholae artium»[1244]Rodocanacci R. Les corporations ouvrieres a Rome depuis la chute de l’Empire Romain. Т. I. P., 1894. P. X.
. Для подобного вывода, однако, нет оснований, так как слово «scholae» как обозначение корпораций употреблялось в Италии задолго до этого. Несомненно, в то же время, что в византийскую эпоху термин получил здесь более широкое распространение и прежде всего охватил часть мелкого чиновничества (писцов, дефензоров и т. п.). Что касается «scholae armaturae» и «scholae gentiles», то это, бесспорно, военные подразделения. В составе императорской дворцовой гвардии и на Западе, и на Востоке существовали scholae armaturae (привилегированные войска, получавшие более высокую плату; их трибуны приравнивались к «comites primi ordinis», а младшие командиры имели сенаторский ранг)[1245]Nov. Theod. XXII.
. Имелись и «scholae gentiles», варварские по составу[1246]Scholae насчитывали no 500 человек. На Востоке имелись scholae I и II scutariorum, gentiles seniores, scutarii clibanarii, armaturae juniores, gentiles juniores; на Западе — I, II, III scutariorum, armaturae seniores, gentiles seniores. Подробнее см. в кн.: Grosse R. Romische Militargeschichite... S. 93-96.
. Их нахождение в VI в. в Италии после падения империи (если это «scholae» западные) или вдали от особы императора (если «scholae» — восточные), в свою очередь, нуждается в объяснении, но к истории гражданских корпораций отношения не имеет. «Schola greca» в Равенне и в Неаполе могла быть объединением живущих здесь греческих колонистов типа более поздних «scholae peregrinorum» в Риме[1247]Так считал H. Тамассиа. См.: Tamassia N. Le associazioni in Italia... P. 135.
. Возможно и иное толкование, предложенное Удальцовой: «schola greca» — корпорация врачей греческого происхождения, так как в равеннском папирусе Tjader 35 встречается «medicus scholae grecae»[1248]Удальцова 3. В. Италия и Византия... С. 479.
.

Имелись ли в Византийской Италии «scholae» ремесленников и торговцев? В более поздний период (IX-X вв.) их существование не вызывает сомнений. Поэтому ответ на данный вопрос, в сущности, связан с выяснением наличия или отсутствия континуитета между ранними и поздними «scholae». Проблема изучалась многими специалистами, причем если Вольпе, Гартманн, Джулиани[1249]Volpe G. Medio Evo italiano. Firenze, 1928. P. 113, 244-250; Hartmann L. M. Zur Geschichte der Ziinfte... S. 17-21; Giuliani М. C. Op. cit. P. 127.
настаивали на преемственности, то Монти, Лайхт, Крозара решительно ее отрицали[1250]Monti G. М. M. Le corporazioni... P. 152-154, 198; Leicht P. S. L’origine delle arti nell’Europa Occidentale / / Rivista di storia del diritto italiano. Vol. VI, fasc. I, 1933; Crosara F. Le «Schole» ravennati dell’alto Medioevo e la Carta piscatoria del 943 // Archivio Giuridico «Filippo Serafini». Vol. CXXXVII, Fasc. I. P. 33-65, fasc. II. Modena, 1949. P. 9-42.
. По мнению автора настоящей монографии, континуитет наверняка следует признать по отношению к schola равеннских писцов. Последние на протяжении нескольких столетий сохраняют наименования «forensis civitatis Ravennatis», «tabellio civitatis Ravennatis» (Marini 99, 134 etc.), прямо указывающие на официальный публичный характер их деятельности. Показательна и непрерывная традиция делопроизводства, длящаяся с VI по X вв. и основанная на постоянной передаче делового опыта от старшего поколения писцов к младшему. Наличие хотя бы одной «schola», пусть и не ремесленной в полном смысле слова, пережившей «темные века», позволяет пред­полагать преемственность и в развитии иных объединений. возможно, указание Агнелла на то, что в VIII в. в Равенну поступала рыба из Бадарено[1251]Agnellus. Op. cit. P. 377
, нужно совместить с известием о «schola» рыба­ков Бадарено, существовавшей в X в. В остготское время существо­вала корпорация купцов — «schola negotiatorum», закупавшая хлеб у населения городов[1252]Cass. Var., XXVIII, 2; XXX, 3; XXV, 2.
. Не от нее ли вела свое начало «schola negotiatorum» X в.? Если континуитет в развитии «scholae» имел место, то те объединения и ассоциации различных ремесленников и торговцев, о которых говорилось выше, и для которых источники не находят названия, видимо, и были «scholae». Автор «Summa Perusina» не мог вставить этот термин в свой конспект, так как «schola» — неофициальное название корпорации, и вносить его в текст свода законов было невозможно. Но дело, видимо, не только в термине. Само по себе слово «schola» удобно тем, что может обозначать любое объединение — по профессиональному или по этническому признаку, военное и гражданское, церковное и светское и т. п. Оно способно скрыть от посторонних глаз эволюцию, которую претерпевает обозна­чаемое им учреждение. «Scholae» VI в. имели иерархическое устройство и собственный управленческий аппарат (имелись «primicerius», «secundicerius», «sacellarius», «arcarius»)[1253]Материал собран Зольми (Solmi A. Le associazioni... P. 91).
, полноправный член schola имел помощника — (adjutor, Tjader 6). Такая организация соответствовала принципам устройства коллегии[1254]Cm.: Waltzing J. P. Op. cit. Т. I.
, которой, в сущности, и являлась «schola». Совершенно иначе выглядит структура поздних «scholae». Например, «schola piscatorum» — рыбаков, по-видимому, не имеет внутренней иерархии, и под официальным документом все рыбаки подписываются как ее равноправные члены. Принадлежность к ней не носит обязательного характера: договор предусматривает продление на время жизни тех детей и внуков рыбаков Бадарено, которые пожелают заниматься ремеслом отцов[1255]Monti G. M. Le corporazioni... P. 218.
. В «scholae» мясников и купцов имелся глава — «capitularius»[1256]Fantuzzi M. Monumenti Ravennati... Т. I. P. 149-150. P. 228.
. Такой магистрат отсутствовал в античных коллегиях, но в остготское время так именовались чиновники, доставлявшие провизию к королевскому столу[1257]Cass. Var., X, 28.
. Может быть, принятие главой «schola» данного наименования отражало факт близкого взаимодействия этих «scholae» с государственными учреждениями во времена остготов. Иными словами, к IX-X вв. организация «scholae» была разнообразной и отличной от организации коллегий. Это могло быть следствием длительного развития, свободного от государственной власти империи, и выразилось, в частности, в ослаблении, а затем и прекращении государственного руководства торговлей и ремеслом.

Выше говорилось о ремеслах, которые фактически попали в зависимость от Церкви, видимо, вместе с соответствующими «collegiae» или «scholae». К таким «scholae» можно с уверенностью добавить корпорацию писцов, так как куриальное делопроизводство перешло в ведение архиепископии. То же можно сказать и о рыбаках. Рыбаки Бадарено в 943 г. возобновили неравноправный договор с архиепископом, так как земли по берегам реки принадлежали Церкви[1258]Monti G. M. Le corporazioni... P. 219. См. также специальную работу: Crosara F. Le «Schole» ravennati...
. По условиям договора, рыболовы были обязаны обеспечить рыбой стол архиепископа (имеется в виду, конечно, весь аппарат архиепископии) и доставлять ему дополнительно наиболее ценную пойманную рыбу (крупных осетровых). Свободно продавать рыбаки имели право лишь ту рыбу, на которую архиепископ не предъявлял спроса. «Schola piscatorum» явно попала в зависимость от Церкви.

Итак, организация ремесленной и торговой деятельности прошла за два столетия византийского владычества в Восточной Италии длительный путь от государственных корпораций позднеантичного типа до частично свободных, частично зависимых от Церкви, разнообразных по устройству объединений ремесленников и купцов. Эти объединения резко отличались от распространенных в самой Византии коллегий, с их четкой внутренней структурой, определенным правовым статусом, иерархическим устройством и жесткой государствен­ной регламентацией всей деятельности. Поздние «scholae» Италии как формы организации торговли и ремесла были продуктом процессов феодализации страны и упадка товарного хозяйства. Громоздкие и консервативные античные коллегии сменились объединениями Более слабыми, но и более гибкими, в большей мере соответствовавши­ми средневековым принципам производства.

 

СОЦИАЛЬНАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ ГОРОДСКОГО НАСЕЛЕНИЯ.

Городское население Восточной Италии в VI—VIII вв., естественно, не было однородным. Интересная информация поэтому по­воду содержится в письмах Григория Великого и в «Книге понтификов» Агнелла.

Григорий часто адресует письма «clero et plebi» того или иного города[1259]В тех случаях, когда он опускает понятие «ordo»: Greg. Magn., Ер. VI, 24; IX, 39.
. В его переписке встречаются выражения типа «clerus vel cives»[1260]Ibidem.
, «clerus et plebs»[1261]Ibidem. II, 60.
, «clerus plebsque»[1262]Ibidem. IX, 138, 140.
. Во всех этих случаях слово «plebs» покрывает все городское население. Однажды, в сочетании «de clero et populo» в том же значении папа употребляет слово «populus»[1263]Ibidem. VI, 24.
. Параллель такому словоупотреблению мы находим у Агнелла. Так, слово «plebs» в смысле «весь народ» встречается в рассказе о возведении в сан архиепископа Иоанна[1264]Agnellus. Op. cit. P. 343.
, в биографии св. Дамиана имеется сочетание «sacerdotes et populus»[1265]Ibidem. P. 314, 362.
, в другом месте — «sacerdotes et plebs»[1266]Ibidem. P. 326, 382.
и т.д. Что касается слова «plebs», то такое его употребление соответствует значению «паства». известно, что церковный приход назывался в это время «plebs»[1267]В частности, в округе Равенны. См.: Mazzotti М. Le pievi del territorio ravennate / / Corsi di cultura sull’arte ravennate e bizantine. Т. IV, Fasc. I. Ravenna—Faenza, 1958. P. 63-83.
. Термин же «populus» должен был превратиться в синоним «plebs» в эпоху упадка курии, так как слово «populus» традиционно означало «народ» в отличие от «сената» (ср. «senatus populus que romanus»).

В то же время оба эти термина имели и иное, более узкое значение. Так, Агнелл говорит о «plebs», угнетаемом со стороны «principes» и «potestates»[1268]Agnellus. Op. cit. P. 345.
. Он же, в другом месте, упоминает «majores et populus»[1269]Ibidem. P. 359.
. Очень интересно обращение Григория I к жителям Равенны: «Sacerdotibus, levitis, ducibus, nobilibus, clericis, monachis, militibus, militantibus et populo in Ravenna civitate consistentibus»[1270]Greg. Magn., Ер. VII, 42.
. Оно дает возможность выяснить, какие категории населения не входили в понятие «populus» в узком смысле слова. В него не включались представители духовенства, военные, высшие чиновники («duces»), знать. Иными словами, слово «populus» обнимало все непривилегированные слои населения города. Этот вывод позволяет продолжить терминологические сопоставления.

Агнелл пишет, что архиепископа Петра IV любили не только «mairoes», но и «pusilli»[1271]Agnellus. Op. cit. P. 337.
. Ниже он говорит о появлении экзарха «cum maioribus et coetu populo»[1272]Ibidem. P. 345.
. Исключив из обоих выражений «maiores», получаем «pusilli», равнозначное «populus». С другой стороны, «majores» должны были включать в себя все остальные категории населения, перечисленные в цитированном письме Григория Великого (формально — кроме духовенства). Часть из них считалась «nobiles» (за вычетом военных и чиновников). Подтверждение этому дает Агнелл, когда сообщает об аресте равеннских «nobiles» в ходе карательной экспедиции императора Юстиниана II[1273]Ibidem. P. 370.
. Разумеется, репрессии должны были затронуть оппозиционную местную знать, а не византийских официалов. Ключ к пониманию термина лежит, вероятно, в употреблении Агнеллом сочетания «majores natu» как синонима «nobiles»[1274]Ibidem. P. 366.
, т.е. нобили воспринимались как «знать по происхождению», старая местная знать. Их же именует Агнелл «proceres omnes» — «первенствующие», «выдающиеся»[1275]Ibidem.
. Естественно, их высокое положение в обществе определялось прежде всего материальным благосостоянием. Сам Агнелл, предок которого Иоанниций был «nobillisimus ortus natalibus»[1276]Ibidem. P. 356.
, был одним из богатейших людей города. В середине VIII в. огромная сумма золота была распределена архиепископией «inter nobilissimis viros»[1277]Ibidem. P. 381.
. Среди крупнейших земельных собственников Италии фигурируют Валерия, «nobilissima femina» (БК 163), «vir nobilis» (БК 26) и т.д. По-видимому, этих «nobiles» можно соотнести с «illustres» в сообщении Агнелла об их участии в кулачных боях между жителями двух равеннских районов наряду с «homines»[1278]Ibidem. P. 361.
. Представители византийской администрации вряд ли участвовали в побоищах как в связи со своим официальным положением, так и потому, что традиционные местные свары были далеки от их интересов. В этом случае «homines», вероятно, то же, что и «plebs» — непривилегированные слои местного населения. Для обозначения представителей власти кроме официальных наименований в обиходе употреблялись такие термины, как «principes» и «potestates». Например, Агнелл критикует епископов, подкупающих «principes» и «potestates», с тем чтобы вместе с ними угнетать «plebs»[1279]Agnellus. Op. cit. P. 345.
. В этом, наиболее широком, смысле слова применяется иногда и термин «nobiles» у Григория Великого. Например, говорится о префекте Равенны и других «nobiles» этого города[1280]Greg. Magn., Ер. V, II.
. В число «nobiles» здесь включены, следовательно, и государственные чиновники. В других источниках встречается понятие «nobiles judices», прямо относящееся к официалам[1281]Agnellus. Op. cit. P. 380.
. Расширение содержания понятия «nobiles» облегчалось, конечно, наличием в византийской титулатуре официальных титулов «nobilis» и «nobilissimus»[1282]Coch. P. Op. cit. S. 99-101.
. Нобилям противостояли «ignobiles» — «незнатные»[1283]Agnellus. Op. cit. P. 361.
. Их следует отождествлять с «plebs», «populus», «homines». Неверно было бы считать, что эта последняя категория населения воспринималась авторами источников как совершенно однородная. Агнелл делит «homines» на «mediocres et parvuli»[1284]Ibidem.
. «Mediocres», в частности, находились в числе репрессированных при Юстиниане II[1285]Ibidem. P. 368.
.

Проведенный терминологический обзор позволяет подвести некоторые итоги и отразить их в специальной таблице (см. таблицу 6 в Приложениях).

Конечно, исследование социальной стратификации населения на этом нельзя считать законченным. Необходимо попытаться выяснить реальное содержание используемых в источниках социологических терминов. Более или менее ясен вопрос с «potestates» — как уже говорилось, таким образом обозначались государственные чиновники. Вместе с тем можно предполагать, что низшие категории служащих не включались в этот слой городского населения. На эту мысль, наряду с соображениями общего порядка, наводит цитированное Обращение к жителям Равенны Григория Великого, где из числа представителей смешанной военно-гражданской власти названы лишь «duces». Так как в самой Равенне в это время не было чиновников, официально занимающих такую должность, термин «duces» следует воспринимать как собирательное наименование чиновничества, но, разумеется, высшего.

Принадлежность к господствующему социальному слою представителей местной знати формально определялась происхождением, но в основе этой дефиниции лежали материальные обстоятельства. Как уже указывалось, многие равеннские нобили были очень богаты, о чем прямо свидетельствуют источники. Григорий Великий в одном из пи­сем говорит о «consilium nobilium et pauperum» в Равенне, то есть про­водит стратификацию одновременно по принципу знатности и богатства[1286]Greg. Magn., Ер. Ill, 54.
. Все непривилегированное население трактуется как «бедные» независимо от имущественных градаций, так как оно было, во всяком случае, беднее нобилитета. Высший слой плебса — это «mediocres». Показательно упоминавшееся выше место «Книги понтификов» о притеснениях плебса со стороны «potestates». Эти подкупленные чиновники чинят несправедливости по отношению к социальным низам. «Nobiles», даже если сами не принадлежат к «potestates», от притеснений не страдают. В основе этого лежат, естественно, отношения собственности. Весьма значительную часть равеннских нобилей составляли собственники земли. Однако вряд ли можно считать, что принадлежность к высшему социальному слою была их монополией. Ведь в среде торгово-ремесленного населения встречались люди сказочно богатые. Аргентарий Юлиан был способен пожертвовать на строительство одной только церкви 26 000 солидов[1287]Agnellus. Op. cit. P. 319.
. Источники не сохранили сведений о каком-либо земельном собственнике, располагавшем такими деньгами. Между тем аргентариев, шелкоторговцев, меховщиков, ювелиров, других купцов было в Равенне немало. Следует помнить, что, по крайней мере в первом столетии византийского господства, они были объединены в официальные корпорации и их деятельность приравнивалась к государственной службе. В этом отношении они стояли на одном уровне с чиновниками, а принадлежность последних к нобилитету определялась уже их местом на служебной лестнице. Купцы и ремесленники носили официальные титулы, наиболее влиятельные — титул «clarissimus». Таким титулом сенаторского ранга не могли похвастаться многие собственники земли. Наконец, как было показано в предшествующей главе, определенная часть торговцев и ремесленников в византийский период располагала крупными земельными имениями, собственными или арендованными, и в этом случае окончательно сливалась со слоем «possessores».

Все сказанное дает основание считать, что верхушка торгово­-ремесленного населения Равенны принадлежала к высшему слою горожан — нобилитету[1288]Такая ситуация имеет параллели в самой Византии, прежде всего — в Константинополе. Как известно, еще А. Шульце включал в состав константинопольской аристократии богатейшее столичное купечество (Schultze М. V. Altchristliche Stadte und Landschaften. Bd. I. Konstantinopel, Lpz. 1913. S. 235- 246). В Константинополе, как и в Византийской Италии, основанием для этого являлись не только имущественное благосостояние, но и юридический статус представителей этой общественной группы.
.

Весьма неоднородным по составу было равеннское духовенство. Об этом свидетельствуют многочисленные конфликты по вопросу о распределении церковных имуществ, потрясавшие равеннскую архиепископию на протяжении V-IX вв. Для того чтобы провести разграничительную линию между высшей и низшей прослойками священнослужителей, удобно проанализировать состав подписей на договоре, заключенном между архиепископией и клиром в последней трети VII в. и завершившем очередное их столкновение[1289]Agnellus. Op. cit. P. 319.
. Как мы по­мним, клирики требовали правильной выплаты церковной «кварты», которую присвоил архиепископ. Обе стороны направили в Рим де­легации для арбитража. В состав посольства архиепископа, судя по подписям его участников, входили 6 пресвитеров, 6 диаконов, 4 субдиакона, 5 аколитов, 5 чтецов, 4 дефензора, 3 певчих. Посольство противников архиепископии состояло из 4 пресвитеров, 4 диаконов, 1 субдиакона, 7 аколитов, 6 чтецов, 1 келаря, 2 деканов. Заметно, что представителей первых трех названных категорий духовных лиц больше в составе посольства архиепископа, остальных — среди посланцев восставшего клира. Следует иметь в виду, что мятежный клир направил в Рим, разумеется, наиболее влиятельных своих представителей. Таким образом, водораздел в среде духовенства проходил примерно по прослойке субдиаконов: те, кто выше, относились к священнослужителям относительно высокого ранга, те, кто ниже — к низшим.

Не было равенства и в среде монахов. Настоятели монастырей[1290]Ibidem. P. 366, 382.
, экономы[1291]Ibidem. P. 349.
, принявшие постриг представители знати (БК 11, Ю, 110, 155) резко отделялись от массы монашества. Многие из них в византийский период и позднее сохраняли или арендовали крупные земельные имения (БК 11, 21, 45, 110 etc.), в чем им не уступа­ли представители белого духовенства (БК 56, 50, 52, 66, 67, 85 etc.). Хотя современные источники рассматривают духовенство как компактную социальную группу, есть все основания отнести представителей его верхушки (высший клир, часть монашества и чиновников аппарата архиепископии) к числу «majores» или «optimates» (см. таблицу 6), тем более что, как правило, этому соответствовало и их происхождение.

В VI — начале VII вв. в Равенне еще сохранялись куриалы. Входили ли они в состав нобилитета? Ответ на этом вопрос дают два письма Григория Великого, адресованные, правда, не в Равенну, а в Неаполь. Папа направляет эти послания «clero, nobilibus, ordini et plebi»[1292]Greg. Magn., Ер. V, 12.
. Таким образом, куриалы («ordo») исключались из состава «nobiles», что лишний раз свидетельствует о глубоком упадке курии. Исчезновение сословия куриалов к концу VII в. должно было представлять собой их растворение в составе «plebs».

Определив примерный состав «nobiles», можно считать, что остальная часть населения — plebs, populus, ignobiles и т.д. — включала в себя средние и низшие слои торговцев и ремесленников, ку­риалов, живших своим трудом мелких земельных собственников, служилые низы, пауперов[1293]О существовании последних в итальянских городах есть прямые свидетельства, например, у Григория Великого (Greg. Magn., Dial. Libri III, 14).
. Объективно к ней принадлежало и низ­шее духовенство.

Несколько слов необходимо сказать о челяди. В основном, ее представители исполняли функции прислуги в богатых домах. Од­ним из таких слуг был «раб по имени Проект», полученный по завещанию молодым аристократом Стефаном (Tjader 8). В этом же за­вещании упомянута служанка — рабыня (ancilla) Ранигильда. Когда к равеннскому архидиакону Феодору пришел гость, ворота, в ответ на его стук, отворили рабы[1294]Agnellus. Op. cit. P. 357.
. У богатейших представителей знати familia могла быть весьма многочисленной (как, например, у Агнелла, которому его рабы построили каменный дом)[1295]Ibidem. P. 303.
. Возможно, труд рабов применялся в ремесленных мастерских, особенно на первом этапе византийского господства. Вряд ли, однако, он использовался широко, так как никаких свидетельств этого не сохранилось. Вследствие своего рабского состояния челядь, естественно, не входила в «populus». Вместе с тем в процессе перерождения антично­го общества в средневековое действительное положение членов «familia urbana» приближалось к положению других категорий зависимых и свободных городских бедняков. (Дом Агнелла строят рабы, церковь Св. Аполлинария подновляют отбывающие «angaria» свободные.)

Прослойку «mediocres» в среде «populus» могла составлять часть земельных собственников, ремесленников и торговцев. Однако положение ее представителей нельзя считать прочным. Общая тенденция экономического развития региона вела к развитию крупной земель­ной собственности, а значит, и к исчезновению мелкой, к натурализации хозяйства, к разрушению ремесленных корпораций, сокращению торговых оборотов, падению спроса на изделия ремесла. В городе, как и в деревне, совершалась поляризация населения уже на новых, феодальных началах. Крайне спорадические упоминания о «mediocres» в Равенне (всего два известия) указывают на незначительность этой социальной прослойки, имевшей, по-видимому, тенденцию к исчезновению. Кроме того, говоря о mediocres, следует иметь в виду, что вряд ли это наименование воспринималось в Византийской Италии как обозначение компактной общественной группы. Это — не столько социологический термин, сколько лишь самое общее определение людей «среднего» положения и достатка, в сущности — зажиточной части плебса. Отметим в этой связи, что доиндустриальные общества в принципе не обеспечивают существования стабильного среднего класса.

Рассмотренный материал источников позволяет составить социальную стратификацию городского населения Равеннского экзарха­та и Пентаполей. Следует, однако, учесть опыт предшествующих по­пыток такого рода. Из существующих стратификаций населения Византийской Италии две, принадлежащие А. Гийу и А. Вазине, непосредственно относятся к городам Равеннского экзархата. Кроме них существует стратификация Ф. Дельгера, относимая автором к ранневизантийскому городу вообще, но построенная в основном на равеннском материале и покрывающая Восточную Италию, общеитальянская стратификация Т.С. Брауна, охватывающая как городское, так и сельское население.

Схема А. Гийу характеризует только господствующие слои населения городов. Французский историк считает, что социальная история экзархата и Пентаполя Морского делится на два периода: в течение первого (VI в.) господствующий класс состоит из крупных земельных собственников — латифундистов и богатых ремеслен­ников; в продолжение второго (VII—VIII вв.) существуют два господствующих слоя — военные («exercitus») и духовенство[1296]Guillou A. Esarcato e Pentapoli. Regione psicologica dell’Italia Bizantina / / Idem. Studies on Bizantine Italy... P. 305.
. Бес­спорная положительная черта предлагаемой Гийу схемы состоит в ее динамичности, в том, что она рассматривает социальную структуру в ее развитии. Вместе с тем она не может не вызвать возражений. Для VI в. мало кого из земельных собственников, даже крупных, можно назвать латифундистами. Непонятно, почему высшее духовенство не включается автором в этот период в состав господствующего класса. Странно отсутствие в его составе византийских чиновников и военных, тем более что в это время они еще представляли собой компактную группу населения. Если Гийу не замечает их потому, что не считает органической частью населения Италии, то ведь и наиболее богатые торговцы этого региона были людьми немест­ного происхождения.

В классификации VII—VIII вв. вызывает возражение определение основной части господствующего класса как «войска». Данная дефиниция лишена экономического содержания, в отличие от прочих, используемых А. Гийу в этой же классификационной системе. На­конец, для полноты картины необходимо выяснить и состав низших слоев населения, которого А. Гийу не дает. В стратификации Гийу верно расставлен ряд акцентов (усиление Церкви в VII—VIII вв., пре­вращение земельных собственников VI в. в византийских официалов, в первую очередь в военных, в продолжение VII в.), однако в целом ее трудно признать удовлетворительной.

Итальянский исследователь А. Вазина предлагает свою систему социальных стратов: «cives illustres» (земельные собственники и знать, как местного, так и византийского происхождения); «mediocres» (торговая, ремесленная и деловая городская буржуазия); «parvuli» (остальное городское население)[1297]Vasina A. Le autonomie cittadine in Romagna... P. 149
.

Эта стратификация выглядит предпочтительней, чем у Гийу: она более полная, в ней сделана попытка связать выявленные историками реально существовавшие социальные прослойки с терминологией источников. Однако, как уже говорилось, маловероятно, что­бы в состав высшего слоя («cives illustres») входили только чиновники и собственники земли, а торгово-ремесленное население покрывалось словом «mediocres». Термин «parvuli» вовсе не раскрыт. По-видимому, главный порок классификации Вазины (присущий, впрочем, также и Т. С. Брауну, см. ниже) — стремление включить ту или иную прослойку населения целиком в состав найденной по источникам социальной категории («illustres», «mediocres» и т. п.). В этом смысле средневековые авторы проявили большее историческое чутье: их социальное членение горизонтально — верхи (nobiles), средний слой (mediocres), низы (parvuli). Социальные группы, выделяемые современными историками, напротив, в основном соответствуют вертикальному делению общества: торговцы (от богатейшего купца до рыночного разносчика), чиновники (от писца до префекта претория), земельные собственники (от агеллария до латифундиста) и т.д. Эти группы в принципе не могут уложиться в схему, предлагаемую источниками.

Ф. Дельгер отказался от попытки выразить свою стратификацию в средневековых терминах. Он считает, что в состав населения ранневизантийского города входили гарнизон, чиновничество, клир, земельные собственники, обрабатывающие участки вблизи города, ремесленники, торговцы и челядь[1298]Dolger F. Die byzantinische und byzantinisch-beeinflusste Stadt... P. 76.
. Как видим, перечень Ф. Дельгера очень полон, но все же это только перечень, а не стратификация. В системе Дельгера все прослойки населения равнозначны и самостоятельны. Автор не пытается выделить в составе населения господствующий слой и угнетаемые низы. Поэтому в целях социологического исследования использовать классификацию Дельгера затруднительно.

Несколько классификаций населения Византийской Италии предложил Т.С. Браун. Английский историк использовал исключительно термины, встречающиеся в источниках. По его мнению, стратификация населения по экономическому признаку будет выглядеть так: «possessor, negotiator, conductor, colonus»[1299]Brown T. S. Gentlemen and Officers... P. 127.
. Возможны две равноценные стратификации по юридическим признакам: 1) высший слой — honorati (honestiores), низший слой — humiliores; 2) высший слой — honorati (honestiores), низший слой — plebs. К этим схемам Т. С. Браун стремится привязать ряд других терминов источников (axiomatici, proceres, primates, optimates)[1300]Ibidem. P. 128.
. Как видим, к методике Т. С. Брауна можно предъявить те же претензии, что и к методике А. Вазины: он не учитывает внутренней неоднородности общественных групп, определяемых источниками. Но, видимо, основной недостаток лежит в самом подходе к материалу: составление стратификации Т. Браун решает, как задачу чисто источниковедческую, в то время как по своей сути это задача социологическая. Цепочка терминов, взятых из документов, в лучшем случае может соответствовать представлению об общественных стратах жителя средневековой Италии. Реальная социальная структура выявляется на основе анализа всей совокупности данных источников, а не только терминологии.

Представляется, что более полная стратификация городского населения Равеннского экзархата и Пентаполей могла бы выглядеть следующим образом.

Высший класс населения города на первом этапе византийского господства (VI — начало VII вв.): крупные и средние земельные собственники местного происхождения (nobiles, illustres и т.д.), высшие слои духовенства и чиновничества (potestates), верхушка торгово-ремесленного населения. Объективно, к этому же классу принадлежали военные командиры регулярных византийских частей, базировавшихся в итальянских городах. На втором этапе византийского господства (VII-VIII вв.): постепенно консолидирующийся слой земельных собственников различного (как этнического, так и социального) происхождения, как правило, связанных с государственной (в первую очередь, военной) службой, высшее духовенство.

Средняя прослойка населения города в первый период состояла из куриалов, организованных в коллегии ремесленников и купцов, среднего и низшего духовенства, мелкого чиновничества, рядовых воинов. Во второй период исчезают сословие куриалов и ремесленные коллегии античного типа, постоянная регулярная армия. социальное лицо средней прослойки населения неопределенно, и из ее состава рекрутируются как представители высшего, так и (главным образом) низшего слоя горожан.

Низший класс городского населения на протяжении всего византийского периода: мелкие собственники земли, самостоятельно обрабатывающие свои участки, не объединенные в корпорации ремесленные низы, челядь. Средний и низший слои городского населения (за исключением челяди) соответствуют понятиям «populus» или «plebs». Особую общественную группу составляют пауперы (формально включавшиеся в populus).

Следует иметь в виду, что низший класс в городе был относительно немногочисленен и в течение изучаемого периода сокращался. При­чиной этого является протекавший на протяжении VII—VIII вв. процесс дезурбанизации, который в значительно меньшей степени затрагивал высшие слои населения, жившие в городе, но эксплуатировавшие главным образом сельское население. Городские низы (как, впрочем, и верхи) эксплуатировались в основном государством по­средством налоговой системы (лишь челядь угнеталась своими гос­подами непосредственно).

 

ГОРОДСКИЕ И СЕЛЬСКИЕ ПОСЕЛЕНИЯ В РАВЕННСКОМ ЭКЗАРХАТЕ И ПЕНТАПОЛЯХ.

Представление о населенным пункте не может быть полным, если неизвестно количество его жителей. Письменные источники, к со­жалению, не сообщают сведений о численности населения ни одного из городов изучаемой зоны. В этих условиях единственный возможный способ подсчета опирается на данные о площади территории города и специфике его застройки. Такая калькуляция проводилась для нескольких центров Восточной и Северной Италии разными историками, и полученные ими результаты сведены в таблицу 7 (см. Приложения).

Для сравнения следует добавить, что, по данным Дж.Рассела, численность населения Рима в VII—VIII вв. составляла около 30 тысяч человек[1301]Russel J. G. Late Ancient and Medieval Population. Philadelphia, 1958. P. 93.
, по Р. Джервассо и Дж. Монтанелли — 40 тысяч человек[1302]Montanelli J. e Gervasso R. L’ltalia dei secoli bui. II Medio Evo sino al Mille. Milano, 1965. P. 215.
, по К. Белоху — менее 35 тысяч человек[1303]Beloch J. Bevolkerungsgeschichte Italiens. Bd. I. B., 1939. S. 1. Ю. Белох предполагал, что численности в 35000 чел. население Рима достигло только к XV в.
. В. Отс считал, что к началу VI в. в Риме проживало не более 2500 жителей[1304]Oats W. The Population of Rome // Classical Philology, 29, 1934. P. 116.
, но такая низкая цифра маловероятна.

При использовании вышеприведенных данных нужно иметь в виду несовершенство методики подсчета. Во-первых, площадь города берется как пространство внутри стен, и, следовательно, определяется численность жителей в момент их возведения. Вследствие этого не учитывается демографическая динамика (например, приток населения в византино-итальянские города в первые годы лангобардского нашествия[1305]Fasoli G. E Bocchi F. Op. cit. P. 16.
, последствия войн, эпидемий и неурожаев, на­конец, принципиально важный процесс сокращения численности городского населения по мере упадка городов). Во-вторых, примененный метод нейтрален к специфике того или иного населенного пункта. Например, Brixellum еще со времен античности был прежде всего крупной крепостью, и его обширная территория соответствует не столько количеству постоянного населения, сколько численности воинского гарнизона[1306]Solari A. Brixellum // Atheneum, 9, 1931. P. 420-425.
. То же можно сказать и о раннесредневековой Болонье[1307]Amelli L. Compendio della storia di Bologna. Bologna, 1851. P. 78.
. В-третьих, разные исследователи исходят из различных представлений о плотности населения в городах — Милан по Белоху оказывается больше Рима по Расселу. Все же названные числовые показатели дают примерное представление о масштабах изучаемых населенных пунктов.

Некоторым, хотя и весьма слабым ориентиром при определении масштаба города служит терминология источников. Можно отметить, что словом «urbs», когда-то означавшим лишь один город — Рим, источники VI—VIII вв. называют несколько наиболее значительных городов. На территории экзархата и Пентаполей в их числе Равенна, Перуджа и (единственный раз) Имола (в тексте — древнее название «Forum Cornelii»)[1308]Равенна — Greg. Magn., Ер. IV, 61; VII, 17, 36; I, 16; V, II; IX, 149; Paul Diac., IV, 8; Marii Aventicensis Chronicon / / PL. T. 72. Col. 797. Перуджа — Pauli Diaconi Continuatio... P. 198, 200. Имола — Catalogus provinciarum Italiae / / Scriptores rerum longobardicarum... P. 188.
. Укажем для сравнения, что Григорий Великий именует словом «urbs», наряду с Равенной, только Рим[1309]Greg. Magn., Ер., I, 16; 41 a; VI, 12 etc.
, Неаполь[1310]Greg. Magn., Ер. II, 45; XIII, 4.
и Геную[1311]Greg. Magn., Ер. XI, 14.
. Для обозначения любого города, независимо от его размера, источники используют слово «ci­vitas» (так иногда называют и большие города). Наконец, мелкое укрепленное поселение именуется «oppidum» или «castrum». Среди них — такие населенные пункты экзархата, как Луцеолы, Чезена, Червия и др.[1312]Agnellus. Op. cit. P. 18, 348; Ibidem. P. 326; Greg. Magn., Ер. XIV, 6; Agnellus. Op. cit. P. 370.

Иерархическое соотношение терминов «urbs», «civitas», «oppidum» или «castrum» в целом очевидно. К сожалению, конкретное использование каждого из них в источниках зависит от множества обстоятельств, не поддающихся учету, и потому данные термины не могут служить материалом для составления сколько-нибудь строгой типологии.

Сельские поселения Византийской Италии в изучаемый период отвечают основному распространенному здесь хозяйственному типу — мелкому парцеллярному хозяйству колона, либертина или раба на пекулии. А. Гийу показал, что эти поселения «соответствовали усилиям людей рассредоточиться вблизи первичных источников существования»[1313]Guillou A. L’Habitat nell’Italia bizantina. Esarcato, Sicilia, Catepanato (VII-XI sec.) / / Idem. Culture e Societe en Italie Byzantine (VI-XI siecles), L., 1978. P. 178.
, иными словами — непосредственно на обрабатываемых земельных участках или вблизи них. Такие поселения были очень невелики и часто сохранялись со времен античности. Многие из них традиционно именовались «coloniae». Папирус Tjader 3 (см. таблицу 3) показывает, что в каждой coloniae в районе Падуи про­живало от 1 до 4 семей колонов. Л. Руджини отмечает, что собственность Равеннской церкви основывалась по большей части на coloniae, т.е. на эксплуатации земельных участков, обрабатываемых одной или двумя семьями колонов[1314]Ruggini L. Op. cit. P. 408.
.

Как уже указывалось, наиболее распространенным типом сельского поселения в экзархате являлось casale. Casale, как правило, принадлежало тому или иному fundus. Например, в конце VII в. трибун Сергий арендовал fundus Atilianus и casale (БК 20), несколько раньше монахиня Теодата сняла fundus Accianus и casale Jovis(БК 21), некий Тевкарис арендовал fundus Cellula et casale Peritulo(БК 31). Немало ситуаций, когда в fundus входят несколько casales. К примеру, священник Северин с братом подарили Равеннской церкви fundus Curdidianus cum casalibus suis (БК 52), вдова по имени Агнелла арендовала в конце VII в. fundus неизвестного названия так­же «cum casalibus suis» (БК 23), группа знатных лиц из Римини по­лучила в аренду fundus Julianus cum casalibus et appendicis (БК 67). В сер. VIII в. трибун Доминик арендовал fundus Maracianus с принадлежащими ему 20-ю casales(БК 25). Последний случай, конечно, уникален. Casales часто дробились при сделках, но никогда — более чем на три части (БК 13, 14, 53 etc.). (Так, напр., в грамоте БК 13 арен­дуется 4/12 fundus Marinionis и 6/12 casale Galeriano). Это позволяет думать, что по своим размерам они были слишком невелики, чтобы подвергаться более дробному делению. Вероятно, такое casale, а может быть, его часть, представляли собой две «casa» с двором, навесом, тремя колодцами и хозяйственными постройками, арендованные в начале IX в. в районе Озимо неким Иоаннацием (БК 131). Приводимые Дж. Расселом данные по другому району Италии (Кортенова) показывают, что в каждом из сельских поселений жило от 1 до 7 семей, или от 2 до 41 человека. Очевидно, что речь здесь идет именно о casales[1315]Russel J. G. Op. cit. P. 94.
.

Известно, однако, что сельское население Италии состояло не только из непосредственных производителей. Еще в первой трети VI в. готский король Аталарих призывал земельных собственников «оставить возделывание земли своим колонам» и вернуться в города[1316]Cass. Var., VIII, 31.
. Упадок городов в VII—VIII вв. должен был иметь одним из своих последствий переезд собственников земли на постоянное жительство в деревню. Процесс этот хорошо изучен на общеитальянском мате­риале, и в западноевропейской медиевистике широко распространено мнение о возникновении в изучаемый период особого автаркичного хозяйственного организма — поместья (curtis), сочетавшего в себе и аграрные, и ремесленные функции[1317]См. напр.: Carli F. Storia del commercio italiano. II mercato nell’Alto Medioevo. Т. I. Padova, 1934. P. 77; Schneider F. Die Rechtsverwaltung in Toscana von der Griindung des Langobardenreiches bis zum Ausgang der Staufen (568- 1268). Bd. I. 1914. S. 299-346
. В источниках по византийской Восточной Италии слово «curtis» в этом значении не встречается, однако сам хозяйственный тип подобного поместья, вероятно, существо­вал. К нему можно отнести многочисленные отдельные casae, принадлежавшие крупным земельным собственникам и располагавшиеся в их владениях[1318]Некоторые историки определяют подобные casae как «domuscultae» (см. Ruggini L. Op. cit. P. 434). Это далеко не всегда правильно. В приведенных ниже случаях ничто не заставляет давать подобный перевод термина. В принципе, domuscultae — особая форма поселений, созданная Церковью в миссионерских целях, — могла существовать и на землях Восточной Италии. В Баварском кодексе есть, например, упоминание о расположенном в сельской местности приюте — casale puerorum — в районе Синигалии (БК 81), из чего следует, что Равеннская церковь, так же как и Римская, уже приступила к колонизационному освоению деревни. Однако если римская епископия располагала к этому времени многочисленными диакониями, приютами, domuscultae, наконец, монастырями, расположенными в деревне, то от восточно-итальянских областей известий об этом (кроме приведенного выше) не сохранилось. Вероятно, этот процесс здесь только начинался. О domuscultae см.: Whitehouse D. Sedi medioevali nella campagna romana: la «do- musculta» e il villagio fortificato / / Quaderni storici della Marche, a. 8. Ancona, 1973. P. 861-876.
. Такая casa входила в состав наследства знатного Равеннца Стефана — собственника нескольких имений, городских домов, богатой движимости (Tjader 7), имелась у видной аристократки (spectabilis femina) Марии, еще в конце V в. подарившей ее Равеннской церкви (Tjader 12). В других случаях, конечно, слово «casa» могло обозначать просто «дом», хотя бы и деревенский (БК 138).

В Placitum de Rizano  говорится об арендаторах государственных земель в Истрии, съехавшихся для подачи жалобы императору из 72 civitates[1319]Placitum de Rizano... P. 53.
. Столько civitates— городов — в небольшой Истрии, разумеется, не было. Если правильно определено выше количество колонов фиска в Истрии (около 6000), то на каждый такой civitas приходится по 80-83 колона (глав семейств). Это число должно примерно соответствовать потребностям 12-13 fundi и еще большему количеству casales. Можно предположить, что словом «civitas» здесь обозначается «casa», «curtis», центр поместья, где проживал его арендатор. В Истрии, следовательно, одно такое помещичье подворье приходилось на 12-13 fundi. Распространение в Византийской Италии этого типа сельских поселений было свидетельством дезурбанизации и следствием феодализационных процессов. При этом сам термин «curtis» приходит в Романью из лангобардской Италии уже после падения византийского господства[1320]Cm. Castagnetti A. Le strutture fondiarie ed agrarie / / Storia di Ravenna... Т. II, Parte 2. P. 65.
.

Рассмотрение основных типов поселений в Восточной Италии VI— VIII вв. позволяет сделать вывод, что в этой сфере социальной действительности проявились черты переходности от античности к Средневековью. По сравнению с классическим периодом резко снижается численность населения городов. Одновременно более широко начинает применяться понятие «urbs», что, видимо, свидетельствует об определенных социально-психологических сдвигах: городской центр, малозначительный по меркам античности, воспринимается теперь как очень большой город. Главные типы сельских поселений — colonia и casa— унаследованы изучаемой эпохой от античной древности. Они сохраняются в раннесредневековый период, так как соответствуют нуждам мелкого индивидуального хозяйства. Наряду с ними возникает новый тип поселения — усадьба земельного собственника, эксплуатирующего население окрестных casales. Но спорадичность и немногочисленность известий о таких усадьбах в сочетании с данными о проживании массы земельных собственников в городах позволяют считать, что новая форма поселения в византийскую эпоху находилась еще в стадии становления[1321]Нужно иметь в виду, что т. н. «curtes» в этот период не получили еще распространения и в прилегающих к экзархату районах Лангобардской Италии Они становятся основной формой социальной организации в деревне в X-XI вв. См.: Fumagali V. Terra е societa nell’ Italia padana. I secoli IX e X. (Piccola Biblioteca Einaudi. Storia. Geografia. 267), Torino, 1976. P. 25-60 («Curtis e casale»).
.

***

Рассмотренный материал позволяет сформулировать следующие основные заключения.

Византийское завоевание застало города Восточной Италии на начальном этапе переходного периода от античности к Средневековью. Здесь сохранялись коллегиальная организация ремесла и торговли, муниципальное устройство, присущая поздней античности стратификация городского населения. Вместе с тем названные элементы древ­ней городской структуры уже в это время находились в упадке и постепенно уходили из жизни.

На протяжении византийского периода истории региона их разложение продолжалось, и к моменту падения власти империи в экзархате и Пентаполях античные формы социальной организации горожан отошли в прошлое. Вместе с тем отдельные их компоненты («urbs» и «suburbium», объединения типа «schola» и т. п.) формально сохранились, но по существу трансформировались и приспособились к новым условиям. Это объясняется как реставраторской, консервативной политикой империи в Италии, так и прежде всего последова­тельным, не нарушаемым политическими или социальными катаклизмами развитием городов изучаемой зоны в течение двух столетий.

В эти годы в Восточной Италии протекал процесс дезурбанизации, выражавшийся:

в постепенном сокращении ремесленного производства, исчезновении ряда ремесел, снижении уровня квалификации ремесленников;

в упадке внутреннего рынка и снижении активности внешней торговли (за исключением торговли с лангобардами);

в превращении значительной части горожан в собственников и арендаторов земли и их отказе от услуг рынка;

в сокращении численности городского населения.

Вместе с тем сохранение экзархата и Пентаполей в составе империи в некоторой степени активизировало городскую жизнь в этих областях, главным образом вследствие наличия достаточно прочных торговых связей Эмилии-Романьи с Константинополем и Востоком. Благодаря этому обстоятельству, а также непрерывной со времен античности традиции городского развития, упадок городов и торговли в Равеннском экзархате и Пентаполях не был столь глубоким, как в Лангобардской Италии.

Влияние Византии на города Равеннского экзархата и Пентаполей сказалось также на социальной стратификации их населения: дополнило ее византийскими военными и чиновниками, определило исключительно высокий общественный статус верхушки купечества; эти привнесенные извне явления перестают ощущаться на последнем эта­пе византийского господства, когда итальянское общество трансформирует социальные группы чуждого происхождения в соответствии со своей собственной спецификой (войско) или отторгает их (аргентарии, шелкоторговцы и т.д.).

В последний период владычества Византии в жизни городов Восточной Италии можно отметить черты, присущие городам Средневекового типа:

растущее влияние церкви распространяется на многие типично «светские» сферы общественной жизни (некоторые области производства и торговли, управление общественным имуществом, сферу публичного права и т.д.);

вырабатываются новые, средневековые формы организации ремесленной деятельности (как результат эволюции корпораций типа schola);

стираются грани между различными привилегированными социальными группами (византийские военные, чиновники, крупные и средние собственники местного происхождения). К концу Византийской эпохи они образуют единый высший слой городского населения; экономической основой их благосостояния является земельная собственность. Часть собственников земли переезжает из городов в сель­скую местность, где возникают усадьбы типа «curtis».

Эти явления, характерные для Средневековья, еще не достигли полного развития и упрочения. Но в целом можно сказать, что к моменту падения власти Византии мы застаем города изучаемой зоны на последнем этапе переходного периода. Иными словами, в середине VI в. перед нами города в основном еще античные — в середине VIII в. в основном средневековые. Таковы смысл и содержание эволюции городов в Равеннском экзархате и обоих Пентаполях в византийскую эпоху.

 

ГРЕКИ И ВЫХОДЦЫ С ВОСТОКА ИМПЕРИИ В ВОСТОЧНОЙ ИТАЛИИ.

Присутствие в экзархате и Пентаполях на всем протяжении их истории прослойки лиц греческого и восточного происхождения само по себе, бесспорно. При этом a priori очевидно, что от их удельного веса в составе населения региона не в последнюю очередь зависело отношение к власти Византии, характерное для равеннского менталитета. В то же время попытки установить их демографическую кво­ту, выявить динамику ее изменения наталкиваются на препятствия, связанные с состоянием источников. Хотя мы встречаем непосредственные указания в документах на этническое происхождение некоторых лиц, этих немногочисленных и случайных упоминаний совершенно недостаточно для статистических выкладок. Антропонимические исследования ведутся, но их надежность часто вызывает со­мнения у специалистов.

А. Гийу извлек из равеннских документальных источников 150 имен людей, живших в экзархате (в узком смысле слова) с 80-х гг. VI в. до сер. VIII в. Проведенные им подсчеты дали следующий результат: в конце VI в. среди этих имен было 50 % латинских, 43 % восточных, 7 % готских. В конце VII — начале VIII в. соответственно: 45 % латинских, 50 % восточных, 5 % готских. По данным А. Гийу, до возникновения экзархата среди населения региона было 70 % носителей латинских, 16 % восточных, 14 % готских имен[1322]Guillou A. Regionalisme et independance... P. 79-95.
. французский ученый делает вывод о резком увеличении количества греков и выходцев с Востока среди населения Италии вскоре после византийского завоевания.

Т. С. Браун критикует методику А. Гийу. Он указывает, что общее количество и хронологическое распределение использованных А. Гийу документов не отвечает требованиям статистического анализа. Момент образования Равеннского экзархата не может считаться рубежом в истории демографических процессов. результаты А. Гийу противоречат эпиграфическим данным, так как если от IV—VI вв. до нас дошло немало несомненных греческих и восточных погребений в Восточной Италии, то в византийский период их число резко снижается. Наконец, сами имена, которые рассматривал А. Гийу, далеко не всегда могут свидетельствовать об этнической принадлежности их носителей; в ряде случаев они от­носятся к общей греко-латинской христианской номенклатуре (Leontius, Petrus, Stephanus, Marinus, Johannes etc.). В других ситуациях реальные жизненные факты даже противоречат данным антропонимики: в двух равеннских папирусах 539 и 591 гг. свидетели сделок с чисто римскими именами — Julianus и Pacificus— подписались греческими литерами, то есть наверняка не были римлянами (Tjader 30, 37)[1323]Brown T. S. Gentlemen and officers... P. 67-68.
.

К этим весьма серьезным доводам английского исследователя можно добавить и иные. Состав известных нам равеннских документов предопределяет «социологическую тенденцию» сохранившейся топонимики: громадное большинство имен принадлежит горожанам; среди них большая часть — представителям высших, обеспеченных слоев населения города: военным, чиновникам, земельным посессорам, купцам, священнослужителям; в свою очередь, в их числе пре­обладают лица, имеющие публичные обязанности, находящиеся на государственной службе. Сама антропонимика в течение двухсот лет византийского владычества могла подвергаться разнообразным колебаниям как в целом, так и в отдельных социальных группах. Весьма вероятна, например, мода на греческие имена, особенно — среди служилой части местного господствующего класса. Подобные и иные антропонимические инфильтрации предельно облегчались в тех случаях, когда даваемые детям имена освящались авторитетом Писания, Предания или агиографии.

Однако все сказанное еще не дает права полностью отвергнуть данные А. Гийу. В своем конечном цифровом виде они не могут быть точны, и при этом даже примерно определить погрешность пока невозможно. Видимо, в условиях недостаточной отработанности методики подсчета колебания в пределах 5 % (ср. показатели количества греческих и латинских имен в конце VI и в конце VII вв.) можно не учитывать. Но вряд ли случайным может быть скачок от 16 % греческих и восточных имен в довизантийское время к 43 % в эпоху Равеннского экзархата. Этот скачок отражает объективную тенденцию этнического развития. Собственно, выкладки А. Гийу показывают, что в последней четверти VI в. процент греков, живших в Италии, резко возрастает, а затем остается почти стабильным на протяжении всего VII в. Существуют ли за пределами сферы антропонимики основания для того, чтобы отнестись с доверием к Данному выводу?

Увеличение численности греческого и восточного населения в Равеннском экзархате к концу VI в. может быть связано со следующи­ми процессами:

1) периодическими посылками в Италию новых воинских контингентов из Византии;

2) становлением административной системы Равеннского экзархата и назначением на административные должности в Италию чиновников-греков;

3) укреплением торговых связей с Востоком и численным ростом греко-восточных торговых колоний в городах Италии;

4) распространением в Италии греческих церквей и василианских монастырей, притоком духовных лиц из Греции и с Востока;

5) облегчением, в рамках единой империи, всех видов обычных контактов между Италией и собственно Византией, проявлявшихся, в частности, в приездах в Италию греческих специалистов — врачей, юристов, художников и т.д.

Обратимся к фактам. Мы помним, что в последней четверти VI в. в Италию трижды посылались войска из Византии (575, 579, 591 гг.). Они были укомплектованы, во всяком случае, не итальянцами, в основном же — греками и выходцами с Востока. В числе нумеров не­местного происхождения, находившихся в эти годы в Италии, известны numerus felicum Theodosiacus, numerus felicum Persoarmeniacus[1324]CIL, XI, 1951.
, numerus Sermisianus (от Сирмия на Дунае, Tjader 17,18-19), numerus equitum Persojustinianorum[1325]Cm.: Hoffmann D. Der «Numerus Equitum Persojustinianorum» auf einer Mosaik-Inschrift von Sant’Eufimia in Grado // Aquileia Nostra, XXXIV, 1963. P. 81-98.
, numerus Dacorum (Tjader 18-19), возможно, numerus Constantinopolitanus[1326]Впервые упомянут в ходе восстания в Равенне в 710-711 гг. Agnellus. Op. cit. P. 336.
. Среди воинов этих и других соединений, размещенных в Италии, мы знаем множество людей, носивших несомненно греческие или восточные имена (в том числе греки Agatho, Perusinorum dux 737 г.[1327]Paul. Diac., VI,54.
; Anastasius, miles bandi primi, Равенна, конец VII в.[1328]Tjader J.-O. II nuovo papiro ravennate dell’VIII secolo a Belluno e il papiro Marini CXI // Bulletino dell’Archivio Paleografico italiano, NS, II—III, 1956-1957, Parte 2. P. 350-351.
; Basilius, dux, Рим, 725 г.[1329]Liber Pontificalis... Т. I. P. 403.
, Christophorus, dux, Рим, нач. VIII в.[1330]Ibidem. Т. I. P. 392.
; Cosmas, dux, Неаполь, 671-673[1331]Chronicon ducum et principum / / Monumenta ad Neapolitani ducatus historiam pertinentia... Т. I. P. 7.
; Eleutherius, magister militum, Равенна, ок. 600 г. (Tjader 16); Georgius, optio numeri Sermisiani, Рим, нач. VII в. (Tjader 17); Sissinius, magister militum, 575 r.[1332]Greg. Tur., IV, 44.
, Theocristus, dux, Неаполь, 685 г.[1333]Monumenta ad Neapolitani ducatus historiam pertinentia... Т. I. P. 36-39.
, Theodoracis, exscriba numeri Arminiorum, Равенна, 639 г. (Tjader 22); Theodosius, tribunus et dativus, Римини, конец VII в. — БК 33; Theophanius, comes, Чивиттавеккья, конец VI в.[1334]Gregorii Homiliae XL in Evangelia, XXXVI, 13 // PL. T. 76. Col. 1273.
; Zemarchus, tribunus, Чивиттавеккья, 590 г.[1335]Greg. Magn., Ер. I, 3.
; Zimarchus, primicerius numeri, Градо, ок. 580 г.[1336]CIL, V, 1614.
etc., армяне Tzitas, miles (Tjader 22); другой Tzitas, comes et tribunus[1337]CIL, V, 7793.
; Bahan, magister militum[1338]Greg. Magn., Ер. IX, 99.
.

Следует отметить, что и в эпоху поздней Римской империи (III— V вв.) среди воинов, служивших в Италии, имелись греки или выходцы с Востока, причем особенно много на северо-востоке страны (в Циспаданской Галлии). Многие из них — т.н. «classiarii», мат­росы военного флота, базировавшегося в Классисе близ Равенны. До нас дошли надписи, фиксирующие их статус: Gaiuseminensvet(eranus) CL(assis) pr(aetoriae) R(avennatis) n(atione) Syr(us)[1339]CIL, XI, 352.
; Vet(eranus) exnaup(hilace) Cl(assis) pr(aetoriae) Rav(ennatis) L. BaebiusSilvianusN(atione) Syrus[1340]CIL, XI, 103.
; mil(es) exC(lasse) p(raetoria) R(avennati) C. TreboniusLupusna(tione) (B)essu(s)[1341]CIL, XI, 103.
.

В других случаях принадлежность этих людей к флоту не зафиксирована в надписях, хотя и весьма вероятна (по месту захоронения — в некрополе Классиса, среди погребений классиариев)[1342]CIL, XI, 38, 50, 42.
. Иногда, напротив, упоминаются воины сухопутной армии (таков М. Furnius Alexander, nat(ione) Gr(aecus), погребение которого находится вблизи Равенны[1343]CIL, XI, 60.
). Возможно, какая-то часть потомков этих моряков и солдат продолжала жить в Италии при остготах, дождалась прихода византийцев и поступила на военную службу. Но, конечно, не они составили основу греческого контингента в византийской армии на Апеннинах. Главный аргумент против подобного предположения — передислокация в Италию целых соединений — нумеров в их полном составе.

На всем протяжении истории Равеннского экзархата высшие чиновники, первоначально назначавшиеся сюда императором, как правило, были греками и приезжали из Византии. Лишь один из экзархов, Феодор Каллиопа (впрочем, также грек) был, видимо, родом из Италии, т. к. его отец владел земельным имением вблизи Римини (Tjader 44). Прочие чиновники разных рангов весьма часто носят греческие имена (напр., Acathophronius, praefectus praetorio Italiae, VII в.[1344]Laurent V. Les Sceaux byzantins du Medaillier Vatican. Citta di Vaticano, 1962. № 104.
; Agatho, scriniarius, Рим, 2-я пол. VIII в.[1345]Liber Pontificalis... Т. I. P. 505.
; Antiochus, praefectus prae­torio Italiae, сер. VI в.[1346]Agathias, I, 18.
, Chrisogonus, cancellarius, Рим, нач. VII в. (Tja­der 18-19 В); Eusebius, adjutor in scrinio canonum, Равенна, 2-я пол. VII в. (Tjader 36); Procopius, consiliarius, Равенна, нач. VII в. (Tjader 36); Scolasticus judex, Кампания, 592 г.[1347]Greg. Magn., Ер. Ill, 1, 2, 15.
; Theodosius, tabellio, Рим, нач. VII в. (Tjader 18-19) etc. Поскольку случаи антропонимически сомнительные не берутся здесь в расчет, можно полагать, что если не все, то подавляющее большинство носителей, перечисленных (и ряда других) греческих по происхождению имен — этнические греки. Экспансия такой антропонимики на страницы источников начинается со времени византийского завоевания Италии, что вполне естественно. В первые десятилетия византийской власти на Апеннинах мы встречаем в Равенне и в других городах экзархата греческих и восточных купцов. Это шелкоторговцы (Georgius, Theodolus— Tjader 4-5), навклиры (Stephanus из Градо[1348]CIL, V, 1606.
), аргентарии (Ammonius, Georgius, Theodorus— Tjader 4-5, В VI-VII), купцы неизвестной специальности (Jannes, сирийский торговец, подписавший по-гречески договор о продаже земли в 591 г. — Tjader 37). У нас нет оснований утверждать, что все эти люди поселились в Византийской Италии после при­хода греков, тем более что наличие в Равенне греко-восточной диаспоры в римскую эпоху не вызывает сомнений. Известно, что здесь жили выходцы из Сирии, Египта, Киликии и т.д.[1349]Ruggini L. C. Ebrei e orientali nell’Italia Settentrionale fra il IV e VI secolo d. Ch. / / Studia et Documenta Historiae et Juris. Т. XXV. Roma, 1959. P. 252-254.
. Правда, среди них мы не можем назвать наверняка ни одного купца. Единственное до- византийское упоминание о восточных купцах в Равенне относится ко времени Готской войны (539 г.). В этом году одну из сделок в равеннской курии засвидетельствовал греческими литерами Julianus argentarius, gener Johannis pimentarii (Tjader 30). Неизвестно, был ли тесть Юлиана, торговец специями (pimentarius) Иоанн лицом восточного происхождения. Но если был, то перед нами — свидетельство пребывания здесь восточных купцов в остготскую эпоху. Этот Иоанн, безусловно, давно жил в Равенне и был здесь достаточно хорошо известен, если аргентарий Юлиан, вопреки существующим правилам, счел необходимым указать в официальном документе, что является его зятем[1350]He римлянином, быть может, был и другой аргентарий — Павел, подпись которого мы видим под документом, составленным в 540 г. (Tjader 31).
.

Вспомним, однако, что вторая половина VI в. — время расцвета торговли Византии и Италии, в том числе и торговли восточными то­варами. Именно эти годы были особенно благоприятны для деятельности шелкоторговцев и навклиров, и именно в это время интенсивное денежное обращение, а также необходимость финансирования крупнейших строительных проектов требовали услуг аргентариев. Не случайно поэтому сведения о греческих и сирийских купцах в Восточной Италии концентрируются в данном временном диапазоне. Большинство из них поселилось в Равенне после установления Византийской власти. Они образовали достаточно компактную группу богатейших коммерсантов, составив большинство в корпорации шелкоторговцев (среди них мы не знаем в Равенне ни одного купца-итальянца)[1351]Впрочем, в Риме в конце VII в. жил шелкоторговец (siricarius) с латинским именем Catellus (См.: Brown Т. S. Op. cit. Р. 255).
, а возможно, и аргентариев (в византийское время известны лишь два аргентария с латинскими именами: Vitalis— Tjader 4-5, В VI и Юлиан). В то же время среди торговцев менее престижных профессий мы встречаем в основном итальянцев. Этнические метаморфозы затронули, по всей вероятности, лишь высший, богатейший слой купечества Италии.

В структуре торгово-ремесленного населения региона заметную роль играли еврейские общины. Они известны с римского времени во многих городах Восточной Италии (в Поле, Аквилее, Тергесте, Градо, Вероне, Бриксии, Болонии)[1352]Ruggini L. С. Ebrei... Р. 215.
. В Равенне же в V-VI вв. евреев было особенно много. По всей видимости, рост их численности связан с переносом в Равенну императорской резиденции, в связи с чем возросло и торгово-ремесленное значение города. В V в. Равеннский епископ Петр Хрисолог систематически выступает в своих проповедях против иудеев[1353]См.: Bohmer F. Petrus Chrisologus als Prediger. Paderborn, 1919. S. 4.
. О столкновениях между христианами- ортодоксами и иудеями в готскую эпоху сообщает хроника Валезианского Анонима, где речь идет о восстановлении после погрома по крайней мере нескольких синагог в Равенне[1354]Anonymi Valesiani pars posterior / Ed. Th. Mommsen / / MGH, Chronica minora. Saec. IV, V, VI, VII. B., 1892. P. 326.
. Однако среди евреев встречались и христиане, даже духовные лица (таков, напр., диакон Gazeus из Градо)[1355]CIL, V, 1587.
. Возможно, отказ от иудаизма был необходимым условием получения почетных званий купцами-евреями (засвидетельствованы vir strenuus Danihel— Tjader 32, vir honestus Isacius — Tjader 33). Сохранился документ о приобретении в июне 541 г. участка земли равеннским сапонарием (мылоторговцем) ев­реем Исакием (Tjader 33). Таким образом, общая тенденция, характерная для зажиточных горожан Италии в VI—VIII вв. — стремление к приобретению земельной собственности, — не миновала и еврейское население. Есть сведения о деятельности еврейских купцов не только в Равенне, но и в других городах Византийской Италии (в частности — о еврее-работорговце из Неаполя, 599 г.)[1356]Greg. Magn., Ер. IX, 104.
. византийское завоевание Италии привело к распространению на местных иудеев дискриминационных статей императорского законодательства. В остальном же положение еврейского купечества кардинально не изменилось. Однако мы вправе предполагать, что в VI— VIII вв. еврейские общины в Византийской Италии вступили в полосу упадка, так как известий о них в эти годы почти нет. При­чины данного явления, видимо, носят общий, а не специальный характер — их следует искать в дезурбанизационных процессах, охвативших итальянские города и тяжело сказавшихся на положении торгово-ремесленного населения.

Греческие культовые учреждения, греческое и восточное духовенство имели в византийскую эпоху весьма прочные позиции в Италии. Большой материал, иллюстрирующий это положение, собран Ш. Дилем[1357]Diehl Ch. Etudes sur l’administration... P. 251-266. О состоянии греческих монастырей и положении монахов см. специальную работу: Sansterre J. М. Monaci е monasteri greci a Ravenna / / Storia di Ravenna. Vol. II, Parte 2. Dal eta bizantina all’eta ottoniana. Ecclesiologia, cultura e arte / A cura di A. Carile. Ravenna, 1992. P. 323-329.
. В Равенне находились монастыри василианского устава — Святого Духа, Св. Марии in Cosmedin, Св. Марии Влахернской, в Цезарее — Св. Лаврентия. Ок. 680 г. экзарх Феодор основал в городе греческий монастырь Св. Феодора[1358]Agnellus. Op. cit. P. 119.
. Лишь после падения Равеннского экзархата (в 767 г.) большая часть этих монастырей была передана латинским монахам-бенедиктинцам. В Риме были известны греческие монастыри Св. Анастасия ad aquas Salvias, Св. Саввы на Авентине, Св. Лавра, Св. Эразма, два армянских монастыря (Св. Андрея и т.н. «Renati»), сирийский монастырь[1359]Liber Pontificalis... Т. I. P. 346, 348 etc.
. Среди временных восточных им­мигрантов в Италии были такие влиятельные духовные персоны, как константинопольский патриарх Пирр и антиохийский патриарх Ана­стасий Синаит.

Восточное духовенство было достаточно авторитетно для того, чтобы возводить своих представителей (чаще всего — при поддержке Константинополя) на епископские кафедры и на папский престол (папы- греки: Бонифаций III, Иоанн IV, Феодор, Конон, Агафон, Иоанн VI, Иоанн VII, папы-сирийцы: Иоанн V, Сергий, Сиссиний, Константин). На Латеранском соборе 649 г. большая группа греческих духовных лиц, «годами проживавших в Риме», подала папе Мартину I специальную петицию, где, в частности, просила перевести решения собора на греческий язык[1360]Mansi, X. Col. 903-910.
.

В Италии почитались греческие святые; их мощи специально доставлялись из Византии в Рим (папами Пелагием II и Григорием Великим) и в Равенну (архиепископом Максимианом). В Равенне действовали церкви, освященные в честь греческих святых — Димитрия, Георгия, Сергия, Зенона; в Риме — Евфимия, Василия, Мины, Косьмы, Фоки, Прокопия, Пантелеймона, Тигриса, Николая Мирликийского и др. Множество таких церквей было в других городах Италии. Своеобразие греческой церковной иммиграции в том, что она пере­жила как бы две волны. Первая пришлась на вторую половину VI в. и объяснялась теми же причинами, что и светская иммиграция. Вторая волна была вызвана принятием в Византии иконоборческих эдиктов, когда в Италию хлынули византийские иконопочитатели. Папы Григорий III и Павел I вынуждены были открыть в Риме новые василианские монастыри или расширить старые (Св. Хрисогона, Св. Сте­фана и Сильвестра[1361]Liber Pontificalis... Т. I. P. 418, 464-465; 471, 481.
). Важно подчеркнуть, что если первая иммиграция во многих ситуациях проявляла себя как опора византийского влияния в стране, то вторая, иконопочитательская, не являлась таковой, по крайней мере, до конца иконоборчества.

Следует коснуться и еще одного иммиграционного потока, направленного из Византии в Италию, — иммиграции интеллектуалов. Возникновение в Италии юридических школ должно было привлечь сюда профессиональных юристов из Византии. Косвенным свидетельством их пребывания в стране является распространение на Апеннинах парафраз Corpus juris civilis, в большинстве своем наверняка созданных в Италии[1362]Речь идет о таких памятниках как «Authenticum», Туринская глосса, Перуджийская сумма.
. Среди профессиональных юристов («scholastici»), упоминаемых в источниках, есть лица, носящие греческие имена (Маtheus[1363]Greg. Magn., Ер. IX, 136.
, Eugenes[1364]Greg. Magn., Ер. XIV, 14.
).

Установление государственного жалованья для грамматиков и риторов должно было привлечь в Италию греческих учителей. Одного такого специалиста мы знаем по источникам. Это Theodosius, magister litterarum, засвидетельствовавший в равеннской курии в 575 г. завещание некоего Маннана (Tjader 6).

В городах Италии работало немало греческих врачей. Все известные по источникам медики, жившие в VI—VIII вв. в Италии, носят эллинские или общехристианские имена и, конечно, в большинстве являются греками. Среди них — служивший в Равенне Leontius, medicus ab schola Graeca, сын которого Eugenius стал крупным чиновником византийского налогового ведомства (palatinus sacrarum largi­tionum, — Tjader 35, 575 г.). Schola Graeca, возможно, представляла собой особую корпорацию врачей-эллинов. В начале VII в. в Италии жил такой выдающийся византийский врач, как Александр Тралль­ский (ум. в Риме в 605 г.). При этом он был, конечно, не единственным крупным деятелем византийской культуры, побывавшим на Апеннинах. Так, в Риме закончил свой жизненный путь знаменитый агиограф и путешественник Иоанн Мосх (ум. в 619 г.)[1365]Photius. Bibliotheque. Т. Ill, fr. 199 / Ed. P. Henry. P., 1962. P. 97.
. Трудно оценить подлинные масштабы «интеллектуальной» иммиграции греков в Италию, но сам факт ее существования во втор. пол. VI — нач. VII в. необходимо признать.

Таким образом, все пять названных иммиграционных потоков, направленных в Италию с Востока после византийского завоевания, в большей или меньшей степени нашли отражение в источниках.

Серьезные изменения в этнической ситуации на полуострове происходят на втором этапе византийского владычества. К сожалению, из-за недостатка прямых свидетельств судить о них приходится часто исходя из общих сведений о социальной эволюции региона и даже просто ab silentio. Однако основная тенденция процесса выявляется достаточно определенно. Выделим следующие явления:

с начала VII в. империя ни разу не направляла в Северную или Среднюю Италию воинские контингенты. Византийские власти на Апеннинах были вынуждены приступить к формированию войска на местной основе;

в эти же десятилетия только некоторые высшие представители администрации (прежде всего экзархи) назначаются в Италию из Византии. В целом, чиновничий аппарат воспроизводится и пополняется на месте;

со страниц источников исчезают сведения о восточных и греческих купцах. Упадок торговли лишает их возможности применить свои капиталы и деловые способности в Италии;

происходит социально-экономическая натурализация византийских социальных элементов в стране. Значительная часть их включается в местную землевладельческую элиту.

Перечисленные обстоятельства неизбежно влекут за собой утра­ту жившими в Италии греками и другими иммигрантами оригинального этнического лица. В VII—VIII вв. греческие чиновники и офицеры (Anastasius comes, Anatholius tribunus, Basilius magister militum, Eleutherius magister militum, Eustachius dux, Theodorus dux etc.[1366]Греки выделены из списка земельных собственников, приведенного у Т. С. Брауна (Brown Т. S. Op. cit. Р. 101).
) являются такими же итальянскими земельными собственниками, как тысячи других лиц, носящих латинские имена.

Носителей греческих имен в Италии не становится меньше. Видимо, этнические эллины, жившие здесь, продолжали давать детям греческие имена. Однако вряд ли за этим стояло нечто большее, чем традиция. Обратим внимание, что, если во втор. пол. VI — нач. VII в. в византийском войске было немало носителей имен армянских, то в VII в. они исчезают. В чем здесь дело? Дело в том, что вырванные из своей среды, натурализовавшиеся в Италии армяне, восприняв местную культуру, перестали давать детям традиционные имена. Тем же процессом натурализации были захвачены и греки. Имена они сохранили благодаря их соответствию общехристианской номенклатуре и наличию в Италии системы греческих церквей и монастырей, где многие из них крестили детей. Но сохранили ли они более существенные этнические черты, в первую очередь язык? В VI — нач. VII в. некоторые деловые документы подписываются в равеннской курии по-латыни, но греческими литерами (Tjader 6, 16, 18-19, 20, 30, 36, 37). Эти подписи оставили люди, получившие греческое образование, которые, будучи в Италии, научились говорить по-латыни, но не знали латинской грамоты[1367]Впрочем, и говорить по-латыни эти лица, видимо, умели не всегда. Встречающиеся в текстах нелепые буквосочетания вроде «оиеиа» в смысле «huic» (Tjader 20), «еаторцеутц» в смысле «instruments» (Tjader 24) и т. д., заставляют подозревать, что свидетели-греки бездумно воспроизводили под диктовку юридическую формулу, не понимая значения многих слов.
. В более поздний период мы таких случаев не знаем. Житель Италии мог, видимо, получить греческое образование в некоторых монастырях (преимущественно — в Риме, Неаполе, на юге полуострова), но светские лица, в том числе и этнические греки, уже не владели, как правило, эллинской письменностью.

Очень показателен в этом плане эпизод, случившийся в Равенне в 80-х гг. VII в. Равеннский экзарх Феодор подыскивал себе грамотного нотария. Он совсем было отчаялся найти подходящего человека среди местных жителей, когда ему порекомендовали молодого равеннца по имени Иоанниций. Пригласив его к себе, экзарх вручил ему послание, пришедшее из Константинополя, и приказал: «Читай!» Иоанниций же спросил: «Велишь ли, господин, читать по-гречески, как писано, или по-латыни?» Экзарх удивился такому ответу и, чтобы испытать юношу, предложил ему другой, латинский, текст, велев сразу читать по-гречески. Иоанниций с блеском справился с переводом. Радости экзарха, нашедшего такого блестяще­го нотария, не было границ. Впрочем, вскоре уже в Константинополе удивились тому, что из Равенны пошла грамотно написанная корреспонденция, и Иоанниций был вызван для работы в столицу[1368]Agnellus. Op. cit. P. 356-357.
. История Иоанниция показывает, что в конце VII в. в Равенне было почти невозможно найти человека, умевшего читать и по-гречески, и по-латыни. Если в окружении экзарха и имелись приехавшие из Византии греки, то они не подходили для канцелярской работы из-за плохого знания латинского языка. Греки же местные в нотарии не годились. Видимо, они не умели читать и писать на родном языке.

Греческая этническая специфика и даже этнические предубеждения могли сохраняться в отдельных сферах быта, особенно — связанных с религией, у тех, кто посещал греческое богослужение. Эти люди продолжали осознавать себя греками и помнили родной язык, хотя и не владели эллинской письменной культурой. Созданное в Равенне в VII в. «Мученичество Св. Аполлинария» сохранило рассказ о византийском трибуне, служившем в Италии, который разрешил больной жене поклониться с целью исцеления мощам Аполлинария только установив, что последний был греком[1369]Passio S. Apollinariis... P. 345.
. Но наличие в Италии немногочисленных высокопоставленных греков, не только неассимилированных, но даже антилатински настроенных, не меняло общей тенденции — постепенного размывания греко-восточной этнической прослойки.

Насколько специфическим в этом плане было положение Восточной Италии? Как уже указывалось, здесь имелась значительная социальная группа греческого духовенства. Она была достаточно влиятельна, чтобы выдвигать из своей среды равеннских архиепископов. Высказывалось мнение (впрочем, не доказанное источниками), что именно она явилась главной движущей силой в борьбе за автокефалию равеннской церкви[1370]Guillou A. Regionalisme et independance... P. 226.
. По-видимому, в течение VII — пер. пол. VIII в. она численно не уменьшилась, хотя и не вы­росла, как в Риме: преследуемые в Византии иконопочитатели с 30-х гг. VIII в. стремились в Южную Италию и в Рим, а не в официозную Равенну, под копья наступавших лангобардов. Греческая церковная фракция в Равенне оказалась в силах уже после падения экзархата, при архиепископе Сергии (748-771), направлять политику архиепископии (впрочем, хотя и антипапскую, но не провизантийскую)[1371]Bertolini O. Sergio arcivescovo di Ravenna (744-769) e i papi del suo tempo / / Studi Romagnoli, I. Faenza, 1950. P. 43-88.
.

В Равенне находился двор экзарха, в окружении которого имелись греки. Равенна, Градо, Римини и другие порты Восточной Италии были теснее, чем города западного побережья, связаны торговыми узами с Константинополем и Левантом. Греческое влияние проникло в местный диалект латыни, в котором выявлены лексические и фонетические эллинизмы[1372]Carlton Ch. M. A Linguistic Analysis of a Collection of Late Latin Documents Composed in Ravenna between A. D. 445-700. A Quantitative Approach. Hague—Paris, 1973. P. 227-228.
. Нам известно из «Мученичества Св. Аполлинария», что и в VII в. часть равеннского населения была восточного происхождения, а коренные италийцы называли этих людей «Asiani». Все эти факторы должны были тормозить процесс деэллинизации Равеннского экзархата, но остановить его все-таки не могли. Та решительность, с которой население боролось против империи в 710- 711 гг., — дополнительный довод в пользу тезиса о натурализации большинства живших в экзархате греков. Отметим, что вождь Равеннского восстания Георгий носил греческое имя и был сыном упоминавшегося равеннского эллиниста — нотария Иоанниция (Иоанникия). Их потомок — равеннский хронист Агнелл — служил настоятелем в монастыре Св. Марии ad Vlachernas— дочернем по отношению к одно­именному константинопольскому. Очевидно, перед нами греческая по происхождению семья. Как же выразительно звучит в устах ее представителя Георгия призыв уберечь Равенну от «змеи, приплывшей сюда из Византии»[1373]Agnellus. Op. cit. P. 369.
! Это проявление особой социально-психологической тенденции — процесса утраты итальянскими греками византийского этнополитического самосознания. Данную тенденцию нельзя, конечно, считать всеобщей. Известно, что в 20-е-30-е гг. VIII в. в Равенне нашлись люди, поддержавшие иконоборцев («consentientes impietati imperatoris»[1374]Liber Pontificalis... Т. I. P. 405.
). Вероятно, это были, в основном, греки, а не коренные итальянцы. Но их немногочисленность обусловила ту естественность, с какой Равенна, вместе со всей Италией, осталась в стане приверженцев иконопочитания, а значит — в оп­позиции к Константинополю. В этом смысле демографическая эволюция экзархата совпадала по направлению с его социально-политической эволюцией.

 

ЭМИЛИЯ-РОМАНЬЯ И ВАРВАРЫ.

До сих пор в монографии практически ничего не говорилось о возможном варварском влиянии на общественные отношения в экзарха­те и Пентаполях. Источником такого влияния могло стать непосредственное присутствие варваров на территории данной зоны. В этом случае ее социальное развитие должно было бы протекать в форме варварско-романского синтеза. Что же, однако, известно о варварском населении региона?

Проникновение германцев в Италию начинается на рубеже II-I вв. до н.э. Разгромленные Гаем Марием кимвры и тевтоны частично расселились в различных районах итальянских Альп. По-видимому, эта часть германцев была очень быстро ассимилирована, и воспоминания о них сохранились только в нескольких топонимах. На протяжении императорского периода истории Рима германские племена появлялись в Италии многократно. Некоторые из них не миновали Эмилии-Романьи. В 167 г. н.э. император Марк Аврелий поселил в районе Равенны колонию маркоманов. Около 260 г. вблизи города осела часть племени аламаннов, причем известно, что они сохранялись здесь еще при Феодосии I (379-395). По свидетельству Аммиана Марцеллина, другая группа аламаннов расселилась в доли­не По при императоре Валентиниане I (364-375). Вместе с ними здесь осела и часть фракийского по происхождению племени костобоков. По-видимому, в этом районе располагалась значительная часть «терций», которые король Одоакр выделил своим воинам — герулам, гепидам, ругам, квадам, свевам и другим[1375]См. подробный обзор истории проникновения германских этнических групп в Италию в кн.: Galanti A. I Tedeschi sul versante meridionale delle Alpi. Roma, 1885; из работ последнего времени: Germani in Italia /А cura di B. e P. Scardili. Roma, 1994. (В этой книге см., в частности: Marcone A. Dal contenimento all’insediamento. I Germani in Italia da Giuliano a Teodosio Magno / Op. cit. P. 239-252).
.

Итак, к моменту готского завоевания в Эмилии уже имелось на­селение германского происхождения. Вместе с тем до прихода ост­готов в Италии не было оформленной и политически организованной варварской этнической общины[1376]Sestan E. Stato e nazione nell’alto Medio Evo. Ricerche sulle origini nazionali in Francia, Italia, Germania. Napoli, 1952. P. 196.
. Германцы, попадая в римскую этническую среду, отличавшуюся более высокой культурой, весьма быстро ассимилировались. Свидетельство тому (применительно к изучаемой зоне) — полное отсутствие доостготской германской топонимики[1377]Автор проводил подсчеты количества германских топонимов разных эпох по справочнику: Polloni A. Toponomastica Romagnola («Bibliotheca dell’Archivium Romanicum», fondata di G. Bertoni, ser. II, Linguistica. Vol. 33). Firenze, 1960. Освоенный в современной ономастике топонимический материал по Романье приведен здесь полностью. Доготских германских топонимов нет. Тот же результат дали подсчеты по Эмилии и Марке по изданиям: Amadio G. Toponomastica dell’Emilia. Napoli, 1957; Idem. Toponomastica marchigiana. Т. I—III. Ascoli Piceno, 1954-1957.
.

Приход в Италию остготов существенно увеличил процент германского населения в стране. Это прежде всего характерно для изучаемой зоны, где остготов было особенно много. Как мы помним, по подсчетам А. Гийу, к середине VI в. около 14 % населения будущих экзархата и Пентаполей носило германские имена. Ясно, что во времена Остготского королевства процент проживавших здесь германцев был значительно выше, чем после установления власти империи. Это, однако, не означает, что остготское население оказывало на римлян влияние, соответствующее его численности. Известно, что основной формой социальной организации, принесенной варварами на земли Римской империи, была земледельческая община, перераставшая в дальнейшем в общину-марку. В Остготском же королевстве сложилась несколько иная ситуация. Расселение германцев по территории Италии не означало перехода к общинному землепользованию[1378]Удальцова 3. В. Италия и Византия... С. 44-45.
. Источники по истории Эмилии (прежде всего Баварский кодекс) свидетельствуют, что римская землеустроительная структура сохранялась здесь еще в IX-X вв., то есть пережила и остготскую, и византийскую эпохи[1379]Накануне падения Остготского королевства, а возможно, и в первые недели византийского господства арианские церковные корпорации спешно распродавали имущество, понимая, что скоро оно будет конфисковано. Сохранилось два документа о продаже имущества готской базилики Св. Анастасия в Равенне: Tjader 34; Doni J. В. Inscriptiones antiquae... editae... ab Antonio Francisko Gorio. Florentia, 1731. P. 496-498. Один из них датирован и относится к 551 г. (Tjader 34). Это — последнее документальное свидетельство пребывания готов-ариан в Равенне.
. Жившие здесь варвары были включены в традиционную позднеримскую систему хозяйственных отношений. Византийское завоевание могло изменить эту тенденцию только в пользу еще большего античного влияния. Так, все варвары, упомянутые в равеннских папирусах, принадлежат либо к средним и крупным посессорам римского типа, либо к колонам и рабам. Обратимся к источникам. Папирус Tjader 20 представляет собой дарственную грамоту, составленную в пользу Равеннской церкви готкой Сисиверой, вольноотпущенницей Теодиферы (Tjader 20). Из нее следует, что хозяйка при отпуске на волю снабдила свою либертинку крупным пекулием — частью поместья Balonianus с пахотными земля­ми, виноградниками, фруктовыми садами и многочисленными иными угодьями. Сисивера оставляет за собой право десятидневного узу­фрукта. Описанная ситуация по содержанию вполне отвечает римским традициям. Богатая готка Ранилона в середине VI в. передает церкви две «massae» вблизи Урбино и Лукки (Tjader 13). Вместе с ними дарятся «прилегающие селения колонов» («cum adtiguis colonicis»). структура, организация этих имений, как и хозяйств других варваров, известных по документам (Маннана — Tjader 6, Гундихильды — Tjader 7, Вилилевы — Tjader 28), ничем не отличаются от устройства итальянских поместий римлян и греков (Флавии Ксантиппы — Tjader 17, Сте­фана из Неаполя — Tjader 18 -19, Марии, сиятельной дамы — «spectabilis femina», Tjader 12 и др.). Земли неоднократно переходили из рук в руки как от римлян к германцам, так и от германцев к римлянам (Tjader 36, 37 etc.). При этом формы их использования, конечно, не менялись. Эксплуатируемое население германского происхождения могло работать на хозяина римлянина, как, вероятно, латинское на вар­вара. Так, римлянину Калликту принадлежали рабы-варвары Ранигильда и Гундарит и римлянин Проект (Tjader 8).

Приведенные факты свидетельствуют о далеко зашедшем процессе ассимиляции готского населения в Равеннском экзархате. Она проявилась прежде всего во включении германцев в систему позднеримских социальных связей. Объяснение этому можно видеть в социальном составе германского населения в Византийской Италии. Это, с одной стороны, рабы и колоны разных категорий — представители класса, испытавшего наибольшее давление римских общественных отношений (и легче других поддающегося ассимиляции), с другой — земельные собственники — эксплуататоры, для которых утрата этнической идентификации в условиях византийского владычества являлась предпосылкой сохранения прежнего социального статуса. Исключительно показательна в этом смысле фраза из упомянутой дарственной готки Ранилоны, содержащая жалобу на невзгоды, которые пришлось претерпеть дарительнице «в эти варварские времена» («tempore hoc barbarici» — сказано крайне безграмотно). говоря о своих обязательствах на будущее, вытекающих из сделки, собственница замечает, что «уповает на доброе здравие непобедимого го­сударя, царствующего в Римской империи».

Уже в 40-х гг. VI в. крупные земельные собственники — готы да­вали детям римские имена. Так дочь готки Тулгилоны, владелицы имения Concordiacus, носила имя Доминика (Tjader 30).

При отсутствии крестьянской общины наибольшую сопротивляемость по отношению к римскому влиянию должны были выказать свободные мелкие земельные собственники — готы. Однако именно они составляли опору готской армии в годы правления так называемых «тиранов» — Тотилы и Тейи. Естественно, что в ходе военных действий именно этот слой готского населения понес наибольший урон, а решение византийского правительства о выселении готов из Италии касалось прежде всего их. Представители господствующего класса имели возможность остаться в стране благодаря своему коллаборационизму, в частности, ценой отказа от арианства. (Все готы, упомянутые в равеннских папирусах византийского времени, — христиане-ортодоксы.) По отношению к германскому зависимому населению действовал принцип возвращения рабов и колонов господам[1380]Const. Pragm., § 16.
. Этническая принадлежность раба или колона во внимание не принималась. Поэтому в экзархате сохранились прежде всего эти категории готских поселенцев. Напомним, что по статистике А. Гийу к концу VI в. германцы составляли лишь 7 % населения византийской Восточной Италии. Падение их численности можно считать результатом политики выселения. Оставшиеся готы постепенно забывали свой язык и культуру[1381]Исследователь Фриуля Дж. Менис считает, что «византийская унификация привела в равнинных районах (Фриуля. — О. Б.) к быстрой ассимиляции готского суперстрата, наложившегося на местное население» (Menis G. С. Storia del Friule dalle origini alia caduta dello Stato Patriarcale (1420). Udine, 1976. Р. 131). Между тем время господства Византии во Фриуле — всего 15 лет (553- 568), в Равеннском экзархате — более 200 лет.
. Топонимика Эмилии, по данным Э. Гаммильшега, полностью свободна от готских наименований[1382]Gammilscheg Е. Romania Germanica. Sprach-und-Siedlungsgeschichte der Germanen auf dem Boden des Alten Romer. Bd. II. B.—Lpz., 1935. S. 26.
. В Романье автору данной работы известны пять готских топонимов (из рас­смотренных 1444). Во всей лексике равеннских папирусов присутствует только одно германское слово (не считая собственных имен)[1383]Carlton M. Op. cit. P. 228. Речь идет о влиянии готского языка на латинскую лексику. В равеннских папирусах есть несколько формул свидетельствования, целиком написанных по-готски (Tjader 34). Они не имеются здесь в виду.
. В 20-е гг. XX в. известный филолог Э. Пулле отмечал, что влияние готского языка на лексику современного итальянского исчерпывается «дюжиной слов» (для сравнения: полдюжины германских слов за доостготский период истории, более 900 слов — за лангобардский[1384]Pulle Е. L’ltalia. Genti е favelli. Disegno antropologico-linguistico. Т. И, Parte И. Torino, 1927. P. 253.
). В настоящее время есть возможность привести более точные сведения о количестве готских слов, вошедших в итальянский язык. По Данным Дж. Бонфанте, таковых 64 (включая слова «предположительно готские»)[1385]Bonfante G. Latini e Germani in Italia. Brescia, 1965. P. 31-32.
. В местные диалекты Эмилии, по утверждению Э.Гаммильшега, крайне немногочисленные готские слова (все, кроме одно­го) пришли из других провинций Италии[1386]Gammilscheg E. Op. cit. S. 26.
.

Рассмотренный материал позволяет заключить, что готское население Равеннского экзархата и Пентаполей оказало крайне незначительное воздействие на специфику социальных отношений и культуру региона (скорее вписалось в них, чем изменило их). Это прежде всего касается отношений экономических.

Как повлиял на демографическую ситуацию в экзархате и Пентаполях приход в Италию лангобардов? В целом политические обстоятельства стимулировали взаимную враждебность лангобардов и жителей Византийской Италии и не способствовали расселению тех и других на землях своих соседей. Письменные источники не донесли до нас сведений о существовании в Эмилии-Романье лангобардского населения. Известны лишь редкие случаи пребывания в Равенне от­дельных лангобардских аристократов. В 572 г. сюда бежала со своим любовником Гильмехизом королева Розамунда, убившая мужа, короля Альбоина[1387]Paul. Diac., II, 29.
. В 601 г. экзарх Каллиник захватил в плен дочь короля Агилульфа с мужем Гудескальком. Они провели в Равенне два года, пока новый экзарх Смарагд не отправил их на родину[1388]Ibidem. IV, 20.
. Около 640 г. сын беневентского герцога Арихиза Айо, посланный отцом к королю Ротари, неожиданно уехал в Равенну. (Павел Диакон объясняет этот факт его помешательством[1389]Ibidem. IV, 42.
.) В 690 г. герцог Фриуля Родоальд был свергнут и изгнан, бежал в Истрию, а оттуда морем приплыл в столицу экзархата[1390]Ibidem. IV, 3.
. По-видимому, во всех этих случаях знатные варвары попадали в Равенну не в одиночку, но в окружении слуг, а иногда и свиты. Вместе с тем очевидно, что их появление в византийской зоне не влияло сколько-нибудь серьезно даже на состав господствующего класса Равеннского экзархата, не говоря уже о составе населения в целом. Их пребывание здесь было, как правило, непродолжительным, вызывалось исключительными обстоятельствами, а количество приходивших сюда германцев было очень невелико.

Германцы встречались среди византийских военных. Их служило в Италии немало. Выше указывалось, что из 26 византийских экзархов, упомянутых в переписке Григория Великого, 14 были германцами[1391]Brown T. S. Op. cit. P. 73.
. В их составе известны и перебежчики из Лангобардии, в том числе — знаменитый Дроктульф (впрочем, свев по этнической принадлежности). Возможно присутствие среди византийских солдат и военнопленных германцев.

Существует точка зрения о том, что в конце VI-VII вв. в Морском Пентаполе (в Синигалии) существовало небольшое лангобардское герцогство. Она опирается на очень позднюю (зафиксированную в XVIII в.) традицию имен местных герцогов, из которых 2 греческих и 6 лангобардских. Отстаивавший данное мнение историк-краевед А.Польверари приводил и некоторые фактические сведения о проживании лангобардов в районе Синигалии, но все они относятся к IX—XII вв., то есть ко времени после падения экзархата[1392]Polverari A. Una Bulgaria nella Pentapoli: Longobardi, Bulgari e Sclavini a Senigallia. Senigallia, 1969. P. 28-30.
. Согласиться с идеей о самостоятельном герцогстве, неизвестно, когда возникшем и никак себя не проявлявшем в политической жизни региона, вряд ли возможно. Но не исключено, что в Синигалии при византийцах, действительно, некоторое время правила семья dux’oв лангобардского происхождения. Мы помним, однако, что византийская армия в Италии постепенно превращалась в территориальное, местное, воинское формирование. В таких условиях ей не грозила варваризация, так как ее основа — местные земельные посессоры — оставалась Италийской, а служившие империи германские военные командиры сами включались в эту систему.

Существовали ли другие каналы проникновения лангобардов в экзархат? В принципе нельзя отрицать возможности расселения лангобардов на территориях, однажды завоеванных и затем вновь отвоеванных византийцами. Такая ситуация могла сложиться в Пентаполях (в районах Озимо и Фано), а также в дукате Перуджа, то есть на землях, возвращенных империи в ходе «византийской реконкисты». Однако вражда римлян к лангобардам, которая стимулировалась край­ней жестокостью последних по отношению к римскому населению[1393]См. об этом в кн.: Виноградов П. Г. Происхождение феодальных отношений в лангобардской Италии. СПб., 1880. С. 107.
, должна была бы заставить варваров вернуться в пределы Лангобардского королевства. Как отмечал видный французский медиевист Ф.Лот, «в частях Италии, оставшихся независимыми от лангобардов, их про­должали страшиться и ненавидеть»[1394]Lot F. Les invasions germanique. La penetration mutuelle du monde barbare et du monde romain. P., 1935. P. 283. Лангобарды, в свою очередь, относились к византийцам крайне негативно. В «Истории беневентских лангобардов» Эрхемберта отмечается, что греки «по своей природе звери и, будучи номинально христианами, по своим нравам не лучше сарацин» (Erchemperti Historia Langobardorum Beneventanorum / / Scriptores rerum langobardica- rum... P. 264). Т. С. Браун привел недавно серьезные аргументы в пользу той точки зрения, что еще в IX-XI вв. присутствие византийцев на юге Италии служило стимулом для этнической консолидации лангобардов Сполето и Беневента, воспринимавших греков как своих непримиримых противников. См.: Brown Т. S. Ethnic Independence and Cultural Deference: the Attitude of the Lombard Principalities to Byzantium c. 876-1077 / / Byzantinoslavica, LIV, 1. Praha, 1993. P. 5-12.
.

Совершенно невероятным представляется спонтанное расселение отдельных групп лангобардов в Византийской Италии. Даже если бы им и удалось здесь закрепиться, безусловными перспективами для них были бы утрата всех привилегий ариманов и попадание в тиски имперского налогового гнета. Лангобардская топонимика в экзархате и обо­их Пентаполях не имеет широкого распространения. Итальянский лингвист К. Мерло отмечает, что названия несомненно лангобардского происхождения имеются лишь в северной части долины По, от Венеции-Джулии до Пьемонта. На южном берегу По, то есть на землях экзархата, они отсутствуют. По наблюдениям К. Мерло, наиболее характерный для лангобардской топонимики термин «fara» практически не встречается в прибрежной зоне от Равенны до Анконы[1395]Merlo C. L’ltalia odiema e le invasioni barbariche / / Idem. Saggi linguistici. Pisa, 1959. P. 193-195.
. Э. Гаммильшег указывает, что район, непосредственно прилегавший к Равенне, свободен от лангобардского элемента[1396]Gammilscheg E. Op. cit. Bd. II. S. 125.
. В Западной Эмилии нет лангобардской топонимики. В районе Форли лангобардский топоним 1, вблизи Пезаро их 5, вблизи Анконы — 8[1397]Ibidem.
. По всей вероятности, значительная часть этих топонимов возникла уже после захвата лангобардами экзархата и Пентаполей. Так, например, полагает Д. Фазоли, считающая возможным проследить по топонимическим данным пути распространения лангобардской агрессии в экзархате[1398]Fasoli G. Tracce dell occupazione longobarda nell’Esarcato... P. 33-55.
.

В самой Равенне имеется один топоним лангобардского происхождения. Улица, ведущая от церкви Св. Варфоломея к церкви Св. Стефана, именуется Via Alemagna. Известно, что Св. Варфоломей считался одним из покровителей лангобардов. На этом основании А. Кариле относит появление данного названия к моменту пер­вой лангобардской оккупации Равенны в 732-734 гг. [1399]Carile A. Bisanzio e Italia bizantina... P. 206.
Однако более логичным представляется появление данного топонима после второго падения Равенны (751 г.), когда византийцы ушли из города навсегда, а значит, вероятность возникновения и сохранения лангобардского названия улицы стала заметно выше. Во всяком случае, лангобардские наименования вряд ли появлялись в экзархате во времена господства греков.

В обоснование этого тезиса можно привести следующие соображения, кроме уже высказанных выше. Лангобардская топонимика, естественно, соответствует расселению лангобардов по территории Италии. Она показывает, что если остготы колонизовали всю страну, то лангобарды в пределах завоеванных областей расселились крайне неравномерно[1400]Cm. Rohlfs G. Estudios sobre geografia linguistica d’ltalia (Collecion filologica, IV). Granada, 1952. P. 25-29.
. Основные области их расселения — Ломбардия, Тоскана, Венето, Фриуль, Пьемонт. По данным Э. Гаммильшега, если в зоне Флоренции зарегистрировано 254 лангобардских топонима, вблизи Ареццо — 250, Лукки — 189, Сиены — 80, Пизы — 83,то в окрестностях Пьяченцы — всего 8, Пармы — 10, Реджио — 8, Модены — 6, Феррары — 10, Болоньи — 5[1401]Gammilscheg E. Op. cit. Bd. II. S. 122, 127.
. Нетрудно заметить, что территория последних названных городов находится в непосредственной близости от экзархата и Пентаполей и образует своеобразный буфер между греческими областями и наиболее лангобардской зоной Лангобардии. Следовательно, вблизи границ византийских владений лангобарды селились очень неохотно. В таких условиях их поселение в самом экзархате и Пентаполях практически исключено.

Распределение лангобардской лексики в итальянских диалектах весьма неравномерно[1402]Tagliavini G. Le origini delle lingue neolatine. Bologna, 1952. P. 242.
. Языковеды считают, что в диалектах Эмилии-Романьи лангобардское влияние ничтожно. Дж. Тальявини даже отвергает его полностью. Э. Гаммильшег признает лангобардскими не­сколько слов в народном говоре Эмилии[1403]Gammilscheg E. Op. cit. Bd. II. S. 181.
. Относительно Романьи он считает, что лангобардские слова пришли в ее язык из Эмилии и Сполето[1404]Ibidem.
. В любом случае, лангобардская лексика представлена здесь чрезвычайно слабо.

В итальянской исторической филологии существует понятие «римско-равеннский коридор»[1405]Cm.: Devoto G. The Languages of Italy. Chicago—London, 1978. P. 182— 187; Sestan E. Op. cit. P. 281.
. Так именуется географическая зона от Рима до Равенны вдоль Via Flaminia, на протяжении VI — начала VIII в. почти все время находившаяся в руках греков. Считают, что этот «коридор» служил препятствием на пути распространения лангобардского языкового влияния. Даже между лангобардами, живши­ми по его сторонам, проявлялись специфические языковые различия[1406]Cm. Devoto G. Op. cit. P. 182.
. Романья входит в одну диалектную зону с Лациумом, хотя в ее диалекте есть свое своеобразие по сравнению с римским[1407]Cm.: Schiirr H. L’evoluzione dei dialetti romagnoli / / Idem. La voce della Romagna. Profilo linguistico-letterario. Ravenna, 1974. P. 24-25.
. Немецкий лингвист X. Шюрр считает, что «история романского диалекта начинается с изоляции определенной части римского населения в пре­делах собственно Равеннского экзархата»[1408]Ibidem. P. 58.
. По его мнению, само название «Romagna» возникло в противовес «Longobardia»[1409]Ibidem. P. 23.
. Со времени лангобардского завоевания Равеннского экзархата вдоль Via Flaminia стало распространяться лангобардское языковое влияние. Франкское завоевание облегчило встречное римское воздействие по Via Flaminia, и экзархат оказался на пересечении двух лингвистических тенденций[1410]Ibidem. P. 29.
. Итальянский филолог Дж.Девото полагает, что изоляции экзархата от Лациума не существовало, напротив, по «Равеннскому коридору» шло мощное римское языковое влияние[1411]Devoto G. II linguaggio d’ltalia. Storia e strutture linguistiche italiane della preistorica e storia politica nellTtalia Meridionale. Firenze, I960. P. 464.
. Однако все эти лингвистические процессы происходят уже в поствизантийский период. Остается фактом, что в византийскую эпоху язык населения Равеннского экзархата практически не воспринял лангобардской лексики. Диалектальные отличия в говоре населения Эмилии-Романьи и близлежащих лангобардских областей «столь же рез­кие», как между «луканским и калабрийским или апулийским и салентинским диалектами соответственно»[1412]Parlangeli O. Storia linguistica e storia politica nellTtalia Meridionale. Firenze, 1960. P. 464.
.

Итак, данные языка свидетельствуют, что роль лангобардов в историческом развитии экзархата и Пентаполей (в особенности Пентаполя Морского) могла быть лишь очень незначительной. письменные источники не содержат информации, характеризующей эту роль. Отметим, что археологические лангобардские древности в Эмилии-Романье не выявлены. Поэтому можно сказать, что влияние лангобардов на эти области в византийскую эпоху могло быть только кос­венным и несколько сильнее проявилось лишь позднее, после их присоединения к Королевству лангобардов. Однако краткосрочность лангобардского господства и романизованность самих лангобардов в VIII в. очень ослабили его воздействие и в данном случае. Интересно в этом смысле мнение Дж.Девото, который считает, что разница в темпераментах современных итальянцев базируется на принадлежности их предков в прошлом к жителям Лангобардской или Византийской Италии. Он пишет: «Те, чьи предки испытали грубое воздействие лангобардов, — суетливы, активны, полны желания действовать и созидать; предки тех, кому это несвойственно, воспитывались в ультраконсервативной духовно-экономической атмосфере римской латифундии[1413]Devoto G. The Languages of Italy... P. 182.
».

Даже в более позднее время, пережив господство франков и Священной Римской империи, Романья оставалась наименее германизированной областью в Северной и Средней Италии. Е.Пулле, со ссылкой на А.Трауцци[1414]Trauzzi A. Attraverso l’onomastica del Medio Evo in Italia. Rocca S. Casciano, 1916. P. 232.
, приводит подсчеты последнего относительно удельного веса имен германского происхождения в составе господствующего класса разных областей Италии в X-XI вв. Их процент в Романье велик — 33,4 % (латинских имен 40,6 %, греческих 7,1 %, семитских 12,3 %), но несравненно меньше, чем в других районах. В Пьемонте и Лигурии, по данным Трауцци, германских имен 59,9 %, в Марке — 50,9 %, в Тоскане — 57,8 %[1415]Pulle F. Op. cit. P. 254.
. Впрочем, если среди германских имен в Романье в этот период и встречаются лангобардские, то они уже не имеют этноисторического значения[1416]Devoto G. The Languages... P. 181.
.

Проживало ли в экзархате варварское население негерманского происхождения? В составе возглавляемой лангобардами племенной общности, переселившейся в Италию, имелись тюрко-болгары[1417]О болгарских переселениях в Италию см.: D’Amico V. Importanza della immigrazione dei Bulgari nella Italia Meridionale al tempo dei Longobardi e dei Bizantini / / Atti del 3 Congresso internazionale di Studi sull’Alto Medio Evo. Spoleto, 1959. P. 369-378; Idem. I Bulgari transmigrati in Italia nei secoli VI e VII dell’era volgare. Loro speciale diffusione in Sannio. Campobasso, 1933.
. Весьма вероятно, что они проникали в экзархат и позднее, вместе со славянами (см. ниже). В неизданной дарственной грамоте XI в. из архива монастыря Санта Кроче Авеллана упоминается «vicus Bulgarorum qui vocatur Sclavinorum» в районе Чезано[1418]Guillou A. Migration et presence slave en Italie du VI£ au XI£ stecle / / Idem. Culture et Societe... P. 12.
. Название свидетельствует о совместном расселении в Италии тюрко-болгар и славян, а возможно, и о том, что местное латинское население путало их друг с другом. Баварский кодекс сохранил упоминание, относящееся к IX в., о земельном пространстве в районе Римини под названием «terra Bulgarorum» (БК 93). Это — одно из редких отступлений от позднеримской топографической сетки casale fundus-massa в топонимике Баварского кодекса. Видимо, в этом месте осела болгарская община. В другом случае Баварский кодекс упоминает «finis Bulgarorum» (БК 34): здесь проходила граница между участками местного посессора и общины болгар. В Пентаполе Морском зарегистрировано несколько топонимов с основой «Bulgar» — в документах XI—XII вв.[1419]Polverari A. Op. cit. P. 10-11.

Появление части болгарской топонимики в экзархате и Пентаполях можно приурочить к событиям 668 г., когда в Италию переселилась небольшая (ок. 700 человек) орда тюрко-болгар во главе с ханом Альцеком. Тюрко-болгары просили у короля Гримоальда земли для поселения и получили их в Беневенте, в районе Саннио. По пути они прошли через Равеннский экзархат, и А. Гийу относит именно к этому времени появление на его территории четырех топонимов (3 — производные от «Bulgarus», I — от «Avarus»)[1421]Guillou A. Regionalisme et independance... P. 108.
. Вывод А. Гийу можно подтвердить указаниями Феофана Исповедника и патриарха Никифора на то, что тюрко-болгары расселились в окрестностях города Равенны в Пентаполе[1422]Theophanis Chronographia... P. 357. Nicephori patriarchae Constantinopolitani Breviarium rerum post Mauricium gestarum / Ed. J. Bekker. Bonnae, 1837. P. 38.
. Чтобы объяснить расхождение между разны­ми источниками, известный болгарский исследователь В.Бешевлиев выдвинул гипотезу, что первоначально Альцек остановился в Пентаполе Морском и поступил на службу к византийскому императору, а спустя несколько лет, после гибели в Сицилии Константа II, пере­шел на службу к лангобардам[1423]Бешевлиев В. Първобългари. История. София, 1984. С. 46-47.
. Как бы то ни было, бесспорно, что в Восточной Италии болгар было очень мало[1424]В то время как в экзархате известно всего несколько болгарских наименований, применительно к Южной Италии, где, в основном, осели протоболгары Альцека, И. Дуйчев говорит о «многочисленнейших» болгарских топонимах. См.: Dujcev /. I rapporti fra la Calabria e la Bulgaria nel Medioevo / / Atti del 4 Congresso storico calabrese. Napoli, 1969. P. 239.
.

Здесь же могли существовать и небольшие этнические вкрапления авар (выше был приведен один аварский топоним). Но авары, неоднократно отправлявшиеся в грабительские походы в Северную Италию, являлись кочевой племенной общностью, совершенно не склонной к оседанию на земле. Поэтому возникновение их поселений в Италии могло быть лишь редчайшим исключением из правила[1425]Авары в Италии воевали преимущественно на территории северных лангобардских герцогств. (См. об этом: Ковачевич /. Аварски каганат. Београд, 1977 С. 86-87.) Ближайшей к Равенне византийской провинцией, подвергавшейся их набегам, была Истрия (см.: Marusic В. Istra v ranom srednjem vijeku... 1960.)
.

С конца VI в. начинается проникновение в Италию славян: первоначально в Истрию и, в меньшей степени, в Венето[1426]Paul. Diac., II, 26.
. Отсюда славяне могли попадать и на территорию Равеннского экзархата. Здесь отмечено несколько славянских топонимов. Один из них встречается в дарственной грамоте сер. VIII в. и звучит как «Bodena», иначе именуемая «Aquaviva». По остроумному предположению А. Гийу, следует читать «Vodena», от славянского «вода»; рядом же приведен латинский перевод термина: «Aquaviva»[1427]Guillou A. Migration et presence... P. 12.
. В Баварском Кодексе, в тексте X-XI вв., имеется топоним «Sclavinus». Другие славянские топонимы, типа «Schiavonia», «Schiavignano», встречаются в значительно более поздних источниках и не могут быть точно датированы. Они выявлены, в частности, вблизи р. Панаро. А. Гийу думает, что византийская администрация расселяла здесь славян в качестве limitanei для охраны границ экзархата[1428]Idem. Regionalisme et independance... P. 107.
. С другой стороны, известно, что в начале VII в. славяне воевали в районе Кремоны на стороне лангобардов[1429]Paul. Diac., IV, 24.
. Возникновение некоторых славянских топонимов в экзархате А. Гийу пытался объяснить переселением сюда славян, сознательно осуществлявшимся византийцами с целью компенсировать нехватку рабочих рук в сельском хозяйстве региона[1430]Guillou A. Regionalisme et independance... P. 107.
. Однако источники не содержат свидетельств такого рода, а крайняя немногочисленность славянских топонимов, и Соответственно, гипотетических славянских поселений заставляет считать их возникновение следствием случайных инфильтраций от­дельных групп славян на территорию экзархата, а не результатом целенаправленной политики правительства. Статистически славяне составляли, конечно, ничтожную долю процента населения Восточной Италии[1431]См. подробнее: Бородин О. P. Славяне в Италии и в Истрии в VI-VIII вв. / / Византийский Временник, 44, 1983. С. 48-59.
.

Что можно сказать в заключение о месте варварского населения в социальной истории экзархата и обоих Пентаполей? Это немногочисленное население состояло из готов и выходцев из племен, при­шедших в Италию одновременно с ними или раньше них, а также — некоторого количества германцев, служивших в византийском войске. Кроме того на востоке Италии существовали считанные поселения болгар и славян. Лангобардских поселений здесь практически не было. В течение всей византийской эпохи продолжалась ассимиляция варварских элементов в регионе. Подсчеты А. Гийу к концу VII в. дают, как мы помним, трехкратное снижение численности германцев среди населения экзархата по сравнению с серединой VI в. (с 14 % до 5 %). В целом, непосредственное варварское воздействие на ход социальных процессов в Равеннском экзархате нужно признать исчезающе незначительным.

 

ПРОБЛЕМА «РАВЕННСКОГО СЕПАРАТИЗМА».

Термин «сепаратизм» (точнее «сепаратистские тенденции») был впервые применен к Византийской Италии Ш. Дилем[1432]Diehl Ch. Etudes sur l’administration... P. 365.
. Под этим термином понималось стремление влиятельных социальных сил Италии освободиться от имперского диктата и добиться политической самостоятельности. Если говорить об итальянском Востоке — экзархате и Пентаполях, то комплекс экономических, социальных, культурных и идейных характеристик этой зоны, определивших ее специфику не только в рамках Византии, но и в масштабе Италии, удачно обозначен А. Гийу французским словом «regionalisme». Рас­смотрим их в сопоставлении с византийским и общеитальянским материалом.

Между областями Италии (в том числе — Восточной) и основными территориями Византии (Фракия, Греция, Македония, Иллирия, Малая Азия и пр.) существовали весьма серьезные различия в социальном и внутриполитическом аспектах.

На рубеже VII—VIII вв. можно говорить лишь о зарождении некоторых элементов феодализма в Византии[1433]См. об этом, например: Studien zum 7 Jahrhundert in Byzanz. Probleme der Herausbildung des Feudalismus (Berliner. Bys. Arb., 47). B., 1976; Курватов Г. Л., Лебедева Г. E. Византия: проблемы перехода от античности к феодализму. Л., 1984. С. 91. Автор данной монографии повсеместно использует понятие «феодализм» в традиционном для отечественной историографии смысле, то есть как определение всей системы общественных отношений в средневековом обществе, а не только иерархической структуры его господствующего класса.
. В Византийской Италии в ту же эпоху феодальные отношения в деревне хотя еще не до­стигли апогея, но развивались весьма интенсивно.

В крупных византийских городах, в первую очередь в Константинополе, сохранялось высокоразвитое ремесло[1434]См.: Сюзюмов М. Я. Введение к изд. «Византийская книга Эпарха». М., 1962. С. 33-42; Наследова Р. А. Ремесло и торговля в Фессалонике конца VIII — начала X в. по данным Иоанна Камениаты / / Византийский Временник, VIII, 1956. С. 61-84.
, еще в X в. существо­вали корпорации ремесленников и торговцев, действовавшие в условиях жесткой государственной регламентации[1435]Stockle A. Spatromische und byzantinische Znnfte / / Klio, Beiheft 9. Lpz., 1911; Zoras G. Le Corporazioni Bizantini. Studio sull ’ExcdcpxiKov ptpXiov dell’imperatore Leone VI. Roma, 1931.
, поддерживались торговые связи между отдельными центрами[1436]Характерно, что византийскому стратигу Сицилии Равенна в начале VIII в. показалась на этом фоне деревней. Хронист передает его слова: «О несчастная и злобная Равенна, коя снаружи выглядит как деревня (“qui гига extrinsecus”), внутри же таит опаснейший яд!». См.: Agnellus. Op. cit. P. 368.
. Напротив, в Италии упадок ремесла, отмирание античных форм организации ремесленной и торговой деятельности, аграризация городской жизни свидетельствовали о том, что характерные для раннего Средневековья социальные изменения совершались здесь значительно быстрее, чем в самой Византии[1437]В Восточной Италии: см. предшествующие главы монографии; в Западной Италии в VI — нач. VII в.: Spearing Е. Op. cit.; в следующем столетии — Toubert P. Les structures du Latium medieval: Le Latium meridional e le Sabine du IX a la fin du XII siecle. Roma, 1973.
.

В социально-политической и административной сферах свойственное Средневековью соединение в руках одних и тех же лиц воен­ной и гражданской властей и экономического могущества на местах произошло в Италии сравнительно быстро и безболезненно. В итоге возник мощный общественный слой проживавших в городах крупных и средних земельных собственников, составлявших вооруженную силу Равеннского экзархата. В самой же Византии соответствующий процесс растянулся на несколько столетий, заполненных ожесточенными схватками между столичным патрициатом и фемной аристократией, между знатью старого и нового типа, и привел к иным социальным результатам[1438]Ostrogorsky G. Observations on the Aristocracy in Byzantium / / Dumbarton Oaks Papers, 25, 1975. P. 3-32.
.

Церковь в Византии фактически была одним из элементов государственной системы[1439]Runciman S. The Byzantine Theocracy. London—New-York—Melbourn, 1977.
. На Западе папство выступало первоначально союзником, затем — все чаще и чаще — соперником государства. Другие итальянские иерархи, и в первую очередь равеннский архиепископ, также пользовались значительно большим влиянием в светских делах, чем епископы в Византии[1440]О византийском епископате и его месте в государственной системе см.: Beck Н.-С. Kirche und Klerus im Staatlichen Leben von Byzanz / / Revue des etudes byzantines, 24 (Melanges V. Griimel. I). P., 1996. S. 1-24; Guillou A. La Givilisation Byzantine (Collection des grandes civilisations, dirigee par R. Bloch). P., 1974. P. 175-184.
.

Названные явления стали основой для антиимперских центробежных тенденций, развившихся в Византийской Италии. Вместе с тем ее восточные области обладали несомненной спецификой. Так, исключительно важной их характеристикой была относительно большая, чем в других районах Италии, эллинизованность. Равеннский экзархат в этом плане представлял собой «бастион Востока на Западе»[1441]Simonini A. Autocephalia ed esarcato... P. 35.
. Названное обстоятельство стимулировало провизантийские симпатии населения, формировало обособленность экзархата от других византийских владений на Апеннинах, прежде всего от Рима.

В том же направлении воздействовала на ситуацию политика Византийской империи в Италии. Несомненно, что налоговый гнет императорского фиска ложился тяжелым бременем на экономику страны[1442]См. подробнее в кн.: Hartmann L. М. Untersuchungen... S. 78-93.
. Ряд исследователей считает, что именно имперская податная система явилась главным фактором, приведшим к упадку итальянских городов в византийской зоне, сокращению торговли и аграризации экономики[1443]Diehl Ch. Etudes sur l’administration... P. 355 sqq; Луццатто Дж. Экономическая история Италии. М., 1954. С. 161-163.
. Следует все же отметить, что экзархат и Пентаполи обладали в этом плане определенными льготами. В Равенну стекались налоговые поступления со всех концов Италии[1444]Greg. Magn., Ер. IX, 124.
. Уже в конце VI в. экзарху было предоставлено право распоряжения налогами с населения Сицилии, Сардинии и Корсики[1445]Ibidem. V, 41.
, формально не входивших в сферу его компетенции[1446]Greg. Magn., Ер. I, 61.
. Вскоре после завоевания Италии правительство приняло решение о возложении на купцов Апулии и Калабрии тяжелейшей фискальной повинности — «coemptio»[1447]Const. Pragm., § 26.
. Не менее многочисленное и богатое купечество Равенны и Пентаполя Морского, по-видимому, избегло такой участи. Не исключено, что колоссальные вклады богатейших представителей этого социального слоя — аргентариев — в строительство церквей в Равенне и, видимо, на периферии — своеобразная компенсация правительству за эту льготу. Император Констант II по приезде в Италию ввел новые подати в Калабрии, Сицилии, Сардинии и Африке[1448]Liber Pontificalis... Т. I. P. 344; Paul. Diac.,V,II.
. Северная и Средняя Италия не были затронуты этими налогами. В годы правления архиепископа Репарата, по сообщению Агнелла, клирики Равенны были освобождены от ряда налогов («ripaticum», «portaticum»,»siliquatio», «teloneum»)[1449]Agnellus. Op. cit. P. 354. «Ripaticum» — встречающийся также в византийско-лангобардском торговом договоре 715 г. сбор за право причаливания к берегу; «portaticum» — сбор за право постановки судна на якорь; «siliquatio» — введенный Валентинианом III налог с оборота в размере I силиквы с каждого солида; «teloneum» — таможенная пошлина. См. подробнее: Guillou А. Regionalisme et independance... P. 177. Перед нами свидетельство значительной торговой активности духовных лиц в Равенне, что неудивительно, т. к. многие из них были собственниками и арендаторами земли.
и им разрешалось всюду торговать беспошлинно.

От того же времени до нас дошел фрагмент документа, содержащий описание привилегий, предоставленных императором Равеннской церкви. В его тексте указывается, что «никто не имеет права принуждать» священнослужителей Равеннской церкви или зависимых от нее лиц («cuncta familia») к несению государственных повинностей («ad publicum functionemad ducere») и что все правовые полномочия по отношению к этим людям («sub potestate vestra... dirigendum et judicandum») передаются архиепископии[1450]Mai A. Classici scriptores ex codicibus Vaticanis. Roma. Т. V. 1831. P. 362.
. В сущности, перед нами — выданная Равеннской церкви иммунитетная грамота. Этот вывод может быть подтвержден сообщением Агнелла. Он пишет об указе императора, по которому «ни церкви, ни монастыри (в равеннском диоцезе. — О. Б.), ни зависимые (commenditos) от церкви люди... не имели над собой ни судьи, ни сборщика налогов, ни какой-либо иной власти, кроме одного только епископа и правителя церкви»[1451]Agnellus. Op. cit. P. 354.
. Перечисленные привилегии вряд ли всерьез об­легчали положение непосредственных производителей, так как в сущности не отменяли поборов, взимаемых с последних, а лишь меняли порядок их уплаты. Для различных же категорий господствующего класса льготы были весьма ощутимыми: купцы выигрывали за счет освобождения от налогов, крупные и средние земельные собственники за счет участия в получении доли доходов казны экзарха (как военные и чиновники), за счет использования предоставленных архиепископии иммунитетных привилегий (как арендаторы церковных земель). Естественно, что эта часть населения изучаемой зоны была более лояльна к империи, чем соответствующие социальные слои в Риме и Кампании.

Нельзя забывать, что равеннская архиепископия значительной частью своих богатств была непосредственно обязана империи (передача равеннской епископии обширного патримония арианской церкви в Италии, налоговые привилегии, дарения и завещания византийских чиновников и т.п.). Еще в большей степени зависело от империи политическое могущество Равеннской церкви. Она была церковью столичной, архиепископ имел непосредственную возможность оказывать влияние на экзарха, империя поднимала его авторитет в противовес авторитету папы, и потому интересы Константинополя и равеннской архиепископии в этой области смыкались[1452]См. Бородин О. P. Взаимоотношения равеннских архиепископов и светской власти... С. 121-128.
. Не менее влиятельная на крайнем северо-востоке Италии аквилейская патриархия тоже нуждалась в поддержке империи для сохранения своего автономного положения.

Интересы местных церквей были, таким образом, важным фактором, удерживавшим Восточную Италию в орбите византийского влияния.

Итак, области итальянского Востока испытывали одновременно воздействие общественных процессов, характерных для всей Византийской Италии, но не свойственных самой Византии, и влияние социальных обстоятельств, присущих прежде всего данной зоне, способствовавших ее автономному положению в Италии и часто — центростремительных по отношению к империи.

При параллельном рассмотрении развития истории лангобардской и итало-византийской зон Италии между ними явственно про­ступают черты сходства.

После исследований П. Г. Виноградова, а затем — А. И. Неусыхина сам факт постепенной феодализации лангобардского общества совершенно несомненен[1453]Виноградов П. Г. Происхождение феодальных отношений в лангобардской Италии...; Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства в Западной Европе VI-VIII вв. М., 1956. С. 325-261; Он же. От античности к Средневековью / / История Италии. Т. I. М., 1970; Он же. Проблемы европейского феодализма. М., 1974. С. 71-103, 167-191.
. Ее основой был, как и всюду, процесс формирования феодальной земельной собственности. «Раздел римлян» между лангобардами, о котором сообщает Павел Диакон[1454]Paul. Diac., И, 32
, означал только смену хозяев, продолжение эксплуатации зависимого римско­го населения (рабов и колонов) новыми господами[1455]Неусыхин А. И. От античности к Средневековью... С. 38.
. В дальнейшем крупная эксплуататорская собственность феодального типа получила в лангобардской Италии широкое распространение благодаря королевским и герцогским пожалованьям за службу[1456]Виноградов П. Г. Указ. соч. С. 122-128.
. Соответственно, все более широкие круги лангобардской племенной знати приобретали черты знати феодального общества.

Параллельно шло развитие социальной поляризации в среде самих свободных лангобардов-ариманов. Разложение общины, выделение аллода создало экономическую основу для возникновения земельного неравенства. Более развитые позднеантичные социальные отношения, феодализируясь, стимулировали скорейшую феодализацию и собственно лангобардского общества. По словам А.И.Неусыхина, «в то время как лангобардское общество VII в. еще продолжало развиваться и видоизменяться в пределах варварского уклада дофеодального периода, параллельно шло развитие общественного строя итальянского (бывшего римского) населения, который эволюционировал в сторону возникновения раннефеодальных отношений через посредство изживания остатков рабовладельческого строя позднеримской и остготской эпох»[1457]Неусыхин А. И. От античности к Средневековью... С. 59.
. Вероятно, эта важнейшая черта процесса феодализации в Лангобардии предопределила сходство его результатов здесь и в византийской зоне Италии.

Крупная земельная собственность получила широкое распространение в обеих зонах. Собственность светская очень часто сочеталась с сосредоточением в тех же руках политической власти (собственность короля, герцогов, гастальдов, газиндов в Лангобардии[1458]См., напр., Tabacco G. La connessione fra potere e possesso nel regno franco e nel longobardo / / I problemi dell’ Occidente nel secolo VII. XX Settimana dell’Centro italiano di Studi sull’Alto Medio Evo. Spoleto, 1973. P. 132 sqq.
; экзархов, duces, tribuni в Византийской Италии). Мощное развитие получила церковная земельная собственность[1459]У лангобардов — см.: Schneider F. Die Reichsvervaltung in Toscana von der Griindung des Langobardenreichs bis zum Ausgang der Staufer (568-1268), (Bibliothek des Kgl. Preuss. historischen Instituts in Rom. Bd. I. S. 299-346).
. В будущем, в эпоху господства франков, она стала основной материальной базой превращения епископов в сеньоров своих диоцезов[1460]Cm.: Dupre-Theseider E. Vescovi e citta nell’Italia precomunale / / Vescovi e diocesi in Italia nel medioevo (sec. IX—XIII). Atti del I Convegno di Storia della chiesa in Italia (Roma, 5-9 sett., 1961). Padova, 1964. P. 55-109; Mochi- Onory S. Ricerche sui poteri civili dei vescovi nelle citta durante il Medioevo. Bologna, 1930.
.

Проявилась тенденция к слиянию разных категорий зависимого эксплуатируемого населения в единый класс крестьянства. Различия между рабами и колонами; ими же, с одной стороны, и лангобардскими альдиями и литами — с другой; всеми перечисленными и мелкими свободными арендаторами земли — теряли принципиальный характер[1461]См.: Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства... С. 284.
.

Города лангобардской Италии сохранили многие черты античных муниципиев — в топографическом оформлении городской территории, в сфере общественных обязанностей жителей города, в области судопроизводства и т.д. Здесь существовали торгово-ремесленные корпорации — наследницы античных коллегий и предшественницы средневековых цехов[1462]См. Котельникова Л. А. Феодализм и город в Италии в VIII-XV веках. М., 1981. Р. 76.
. По своей организации они близко напоминали итало-византийские scholae. Как отмечает английский историк Ч. Викхем, социальная структура городов Лангобардии и Византийской Италии к нач. VIII в. имела много общих черт[1463]Wickham Ch. Early Medieval Italy. Central Power and Local Society, 400-1000. L., 1981. P. 76.
.

Одни и те же лица (у лангобардов от короля до гастальда, у византийцев — от экзарха до трибуна) соединяли в своих руках военную, гражданскую, судебную, частично церковную власть в определенном регионе[1464]У лангобардов см.: Hartmann L. M. Geschichte Italiens im Mittelalter... Bd. II, Halbb. II. S. 34-39; Мог C. G. I gatsaldi con potere ducale nell ordinamento publico longobardo / / Atti di I congresso internazonale di studi longobardici. Spoleto, 1952. P. 409 sqq.
. В то же время в византийских владениях значительно большим политическим весом обладала церковь, сделавшаяся в конце концов не меньшей силой, чем светская власть. Это различие привело, однако, к сходным социальным последствиям — появлению ранних форм вассалитета: в лангобардской зоне при по­средстве комменданции ариманов к крупнейшим представителям знати[1465]Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства... С. 281 — 285; Leicht P. S. Gasindii e Vassalli / / Idem. Scritti vari di storia italiano. Milano, 1943. Vol. I. P. 183-197.
, в византийской — через возникновение категории «familia res ecclesiae»[1466]Церковные вассалы, впрочем, имелись и у лангобардов. См.: Виноградов П. Г. Указ. соч. С. 318.
. И в том и в другом случае основой вассалитета оставались отношения собственности: пожалования у лангобардов, льготные аренды в Византийской Италии обеспечивали новому слою господствующего класса материальную основу существования. Структура высшего общественного класса приобретала, таким образом, характерные феодальные черты.

Несмотря на антироманизм лангобардов, экономические, прежде всего поземельные, отношения в Лангобардской Италии, как и в Византийской, уже к VIII в. выступали в позднеримском юридическом обрамлении. Были широко распространены эмфитевсис и либелла, дарение (donatio) с сохранением узуфрукта, прекарий (в Византийской Италии в меньшей степени)[1467]См.: Виноградов П. Г. Указ. соч. С. 318.
и т.д. В этом отношении два основных политических организма в Италии уже не обнаруживали антагонизма, так как и в византийских, и в лангобардских владениях римская социальная основа в конечном счете доминировала[1468]См.: Sestan Е. La composizione etnica della societa in rapporto alio svolgimento della civilta in Italia nel secolo VII // Idem. Italia Medievale. Napoli, 1966. P. 23-24.
.

Перечисленные черты сходства в социальном развитии двух исторических зон Италии не должны затушевывать различий. Несомненно, что церковная власть в Византийской Италии обладала большим влиянием, чем в лангобардской. Безусловно, несмотря на постепенную аграризацию экономики Равеннского экзархата и Пентаполей, городская жизнь была здесь более интенсивна, а торговля играла большую роль в хозяйстве страны. (Впрочем, с конца VII — начала VIII в. город и торговля в лангобардской части Италии вступают в стадию возрождения[1469]Cm.: Schneider F. Die Enstehung von Burg und Landgemeinde in Italien. Berlin—Irunswald, 1924. S. 259-326.
, и разрыв, существовавший в этой сфере между византийской и лангобардской зонами, сокращается). Бес­спорны существенные отличия в составе населения двух основных итальянских ареалов и соответствующие им специфические черты в эволюции экономики, политической структуры и идеологии. Однако сравнительный анализ названных социальных организмов в момент их слияния свидетельствует, что к этому времени они не только двигались в одном и том же направлении, но находились на одном этапе пути[1470]Невозможно согласиться с мнением Дж. Фазоли, что «в экзархате и во всей Византийской Италии ситуация была статичной, лишенной ферментов обновления и ее (следует) противопоставить положению лангобардской Италии, бесспорно начавшей подниматься из того ничтожества, в которое обратилась». См.: Fasoli G. Aspetti di vita economica e sociale nell’Italia del secolo VII / / Settimani di studio del Centro italiano sull’Alto Medio Evo. Spoleto, 1958. Т. I. P. 159.
. Их сходство выражается как в свойствах, присущих на определенной стадии развития всем феодализирующимся обществам, так и в качествах, характерных именно для итальянского феодализма (роль церкви, формы земельной собственности), проявившихся в не­зрелом виде уже в этот период[1471]«Византийская Италия в экономическом отношении, в основном, мало отличалась от лангобардских областей», — отмечает Дж. Луччатто (См.: Луццатто Дж. Указ. соч. С. 188).
.

Можно сделать вывод, что политически различные регионы Северной и Средней Италии развивались в VI-VIII вв. хотя и параллельно, но как части одной страны, прежде всего в социально- экономическом плане. В общности социального развития Лангобардии и византийской Романьи следует видеть причину сравнительно безболезненного вхождения последней в состав Лангобардского королевства.

* * *

Проведенное исследование на конкретном материале подтверждает мысль о том, что положение экзархата и Пентаполей между собственно Византией и остальной Италией несло в себе серию внутренних противоречий.

Мы видели, что равеннская архиепископия к концу VII в. экономически и юридически привязала к себе наиболее влиятельную про­слойку местного населения: войско — exercitus. В этом отношении exercitus Ravennatis повторил судьбу militia других областей Италии и прежде всего римской, вставшей в зависимость от папы. Можно было бы ожидать, что это обеспечит равеннским архиепископам полную поддержку во всех начинаниях со стороны их многочисленных военных familiares. Поскольку высокий статус равеннского диоцеза в Италии был обусловлен альянсом с императорской властью, то, очевидно, exercitus Ravennatis должен был бы хранить верность империи.

Однако с того момента, когда в экзархате произошло слияние прав распоряжения землей (преимущественно — на основе льготной аренды у церквей) и военно-чиновничьих властных функций, на exercitus Ravennatis стали действовать те же социальные факторы, что и на войско-сословие других областей Византийской Италии. Для его представителей приобрели важность исключительно итальянские, а не имперские интересы; привилегии и льготы, которыми империя привлекала на свою сторону местные господствующие слои, утратили политическое значение, так как падение византийской власти уже ни­кому не грозило потерей полученных преимуществ. Колебания религиозной политики Византии способствовали росту авторитета папства, так как его конфессиональная ортодоксальность и здесь, на востоке полуострова, не вызывала сомнений. В таких условиях по­чти перманентное противостояние императоров и пап систематически подрывало духовное влияние Византии в экзархате. Наконец, антиравеннские карательные акции Юстиниана II приучили широкие слои населения региона видеть в византийцах завоевателей и врагов, что наглядно проявилось в эпоху иконоборчества. В эти годы Равеннцы выказывали иногда большую нелояльность по отношению к империи, чем римляне и неаполитанцы (как в 727 г., когда, завидев приближающиеся к городу корабли с византийскими воинами из Сицилии, равеннское войско немедленно выстроилось для сражения на равнине Coriandri у городских стен[1472]Agnellus. Op. cit. P. 377.
).

Итак, на равеннское войско одновременно влияли факторы проепископские и факторы антиимперские; поэтому, когда равеннские понтифики выступали в политических коллизиях в поддержку Византии, exercitus оказывался в ситуации выбора и вполне мог пред­почесть верности вассальным обязательствам ориентацию на Рим. Этим, по-видимому, следует объяснить осуществленное равеннски­ми гражданами-воинами изгнание из города провизантийски настроенного епископа вместе с экзархом в начале 30-х гг. VIII в., то есть нарушение договора с епископией со стороны ее familiares. Их примирение с архиепископом после захвата Равенны венецианцами, в сущности, было вынужденным, но оказалось достаточно прочным и долговечным, так как полная пассивность Византии в последние годы существования экзархата ликвидировала болезненную для exercitus дилемму.

Анализ этнических процессов в регионе позволяет заключить, что в масштабе Византийской Италии экзархат и оба Пентаполя являлись в VI-VIII вв. областями, испытавшими сильное греко-восточное воз­действие. Однако уровень их эллинизованности примерно с середины VII в. последовательно и значительно снижается и, в конечном итоге, перестает ощущаться как серьезный фактор, действующий в пользу их сближения с Византийской империей.

В социальной жизни экзархата незаметны следы непосредственного влияния варваров. Немногочисленные готы, еще более немногочисленные лангобарды и представители некоторых других варварских народов, оказавшиеся на территории экзархата, включаются в местные общественные структуры и растворяются в них. Вплоть до падения власти Византии в изучаемой зоне практически отсутствуют проявления варваризации.

На протяжении изучаемого периода в жизни Равеннского экзархата качественно меняется роль внешнеполитических факторов. Если на первом этапе его истории (как и в любом другом здоровом обществе) война способствует социальной консолидации на общей патриотической платформе, то в последние десятилетия византийской власти ее устои совместно расшатываются как лангобардами, так и местным населением. Равеннская епископия, пекущаяся о независимости от Рима, остается в конце концов единственной значительной силой на северо-востоке страны, ориентированной провизантийски.

При этом в обстоятельствах социальной эволюции Лангобардской и Византийской Италии достаточно много общего. Они развиваются в одном направлении — по пути феодализации в западноевропейском, а не византийском варианте; в конечном счете это облегчает их слияние в единый общественный организм.

Таким образом, две рассмотренные выше тенденции социального развития изучаемой зоны — антиимперская и проимперская — внутренне неравноценны.

В основе первой тенденции лежат причины принципиальные: принадлежность к иному по сравнению с Византией экономическому, социальному, этническому типу, отсюда — иные темпы общественного развития, наконец — положение эксплуатируемой (через налоговую систему) окраины империи. В основе второй тенденции — причины временные, преходящие: торговые связи с империей (а они ослабевают), необходимость защиты от лангобардов (а она уже обеспечивается своими силами), высокий процент греко-восточного населения (а оно ассимилируется), интересы архиепископии (а над ними начинают превалировать интересы папства). Поэтому падение византийского господства в Восточной Италии, которое внешне выглядит результатом особого стечения политических обстоятельств, можно считать явлением вполне естественным. Уйдя из-под власти Византии, экзархат, Внутренний и Морской Пентаполи подтвердили свою принадлежность к западной цивилизации.