1 когда архимандрит Зинон осмыслил заново канон, он осиян был и овеян в холодно-серой глубине квадратной комнаты: мы верим ему вполне он как бы ангелом с минуту был – против света – обведен и этот ангел в нём чему-то сказал: идём – Тарковский, да, вот этот холод души снимал: когда ты выдуман и молод, а мир поймал – – ты его или он – тебя, но вдруг – сбой, просвет и ты садишся на диван, и свет – это свет 2 снег – это дворик монастырский, забора тень волнистая – так Монастырский по пустоте подсвеченной – а, это Пригов – чертил чертят, и солнечный там зайчик прыгал, и все хотя и радовались – но сквозь скуку, и лени жар тянул из года в год, как руку огня – пожар а тут – мороз хватает щёки средь тишины, и ад и все его уроки – отменены 3 – послушай, –   говорит пологий кусток кустку, – когда б ты мог, как эти ноги, бежать к мостку – ты б был счастливее? – не знаю, но сквозь меня быстрей мелькала тишина бы любого дня – послушай, –   говорит лисичка концу хвоста – когда б ты мог, как электричка, лететь с моста: гореть, дымиться и ложиться – ты б был сильней? – нет, я не смог бы с этим сжиться, и я умней …идя бессобытийным лесом (хотя там-сям скрипят деревья мертвым весом, и по осям их механического плача идёт ку-ку), Зинон задумался, что значит «познать тоску» – вся – гефсиманское усилье «понять, зачем», у каждого из нас Россия спит на плече 4 …. …. 5 стамеска – и пока доска и щепки, встающие крылом: вся золотая, мастерская: тесно, тепло молитва, веник ли для стружки, счёт лет и дней – а надо всéм как голубь крýжит – родней, сильней 6 … … 7 так, радуясь и размышляя, живёт Зинон и обновляет, обновляет канон, канон

дождь и жизнь обычных людей никто не расскажет лучше чем сам человек 0,25 мм/ч (моросящий дождь) Сообщение о том, что к остановке подошел автобус с номером N1, несёт 4 бита информации Дождь выпадает, как правило, из смешанных облаков указатели на остановке это неважно, на какой – автобусной, трамвайной Если солнце освещает летящие дождевые капли Трамвайчик по рельсам катится В Черапунджи ежегодно выпадает 11 777 мм дождя Человеку, ожидающему автобус на остановке, следует поднять руку Планета Земля и Титан обладают такими условиями когда капельки воды сливаются в более крупные капли на юго-западе Индостана на остановке «Областная библиотека» в Бельгии – в сентябре, в западной и северной Франции – в октябре-ноябре Повстречала на остановке вот такого парнишку субтильный парнишка ботанического вида Подъезжает автобус капельки воды сливаются в более крупные капли Очень крупные капли имеют форму парашют их форма вовсе не напоминает слезинку Звук падения капель дождя о воду Косой дождь, косохлёст Ситный дождь – мелкий дождь, Спорый дождь Грибной дождь Слепой дождь – в Японии говорят: «Жена-лисица следует в дом своего мужа» Грозовой дождь Градный Снежный дождь чёрный, жёлтый, молочный, из зёрен овса, ржи, листьев, цветов, из насекомых, лягушек и рыб. 100 мм/ч (ливень)

за любую даже большую даже войну люди тихо умели штопать – и что: в слепой лампе дёргался огонёк, падал ком земли что-то булькало спиртом даже если в грудине а в какой-то непознаваемой середине поворачивалась, как стая, тоска в плену – к переходному, ещё внутреннему, побегу, как любовь, насовсем окрепнув, – к простому сну враг на танке сидел как птица и что ли птица шевелясь замирала в умных ночных кустах врач бежал и чего дорóга – опять проститься? а потом чёрный дождь на скользких кривых мостах и чего-то курить, а мы народимся будем очень тихо смеяться, сниться, ходить, глядеть: это счастье – ходить глядеть, и навстречу люди, а мы – мимо: ходить и видеть – и вдруг глядеть потому что тé – могли штопать и бросить штопать и ослышавшись: нет шагов, есть свои следы, посмотреть как скопилась копоть, коснуться: копоть, замотаться платком, пойти, принести воды

1 дóма-дóма! 2 и лента друзей; след в след прибегают друзья к кириллице – и к лицу иногда её близко подносят, к сердцу берут 3 БУКВЫ ГОВОРЯТ: нас придумывали монахи; жухла листва, монастырские стены листве всегда – как забор кошке серой: тереться спиной, пройтись 4 вот и разговор выходил у монахов: – букву эту вести – слишком долго: петлю похерим, овал сомкнём 5 – звýки – будут меняться; Господи, дай веков, дай хороших веток: из берёзовой сажи – чернила: рéки рисовать и надписывать им названия, островки обводить: там на каждом ива, ива, ива, рогоз, рогоз: утки – в этот рогоз, жмутся спят 6 – наши буквы так будут спать в книгах, и вино истины-то – в уксус узора, еле внятной, светленькой пустоты и перегорит! 7 и большие ели вокруг стен монастырских густо дыбили шерсть, и лиса бежала, рыба рыбу бóльшую обогнав прыгала, жила, а река ветер отражала 8 …лента-лента друзей, латиница, Гринич-виллич 9 «10 лет без Хвоста» 10 мы – здесь.

как дела, вода? иногда видно дальше иногда что иногда серебрясь мелькает стайка под другой отражённой как дела, вода? иногда слышно себя же иногда даже стайка чуть крупней в глубине под другой, окрепшей повторюсь, как дела, вода? повторюсь, отражённая стая над другой, выросшей, последний раз летит куда-то туда – как дела, вода?

листок сухой ребрист борзой и падает стуча и вот глядеть на него час и следующий час а вся земля – из карих слёз на зябнущем свету и след витой от двух колёс весь мимо на лету а там для новых – дуговых – черт ветра спят поля сквозными нитями травы дыша и шевеля

на чае синий день темней, и гуще пьёшь его: горяч, он состоит из прежних дней и ими же тяжёл и зряч, как внутренний любой огонь, качнувшийся не опалить, а греть ночным костром ладонь и о лице молчать и длить

чтó растопка печная – трещины бересты …в дождевых доспехах вернуться – а спички где? керосиновой лампы колпак орёт и ни слов ни глаз а печного огня нос бычий тáк дует дому: «я твой сквозь-время-паровоз я твой час»

когдá сстрижём ресниц ножницами – общих общую ночь границ, и – слезами вплавь? – спрашивает на весь ковчег лёгший шеей жираф – нет, давай спать стрижом будущего; когдá будут новые суша и города? – отвечает жирафа: шея на весь ковчег …если рóжками боднуться, улыбнётся человек Ной – высокий и рыжий, как Норштейн: не шутя ждёт голубку, и в крышу небо дует летя

врéменный дом временнóму дому говорит: не спеши не горит время время ехало оно мимо тёплых, с длинной травой, лугов видело оно город врéменному дыму в тамбуре временнóй туман говорит таянием: ясность ясность непродолжительна и проста, собранной со всей жизни любовью любима врéменный дом временнáя рука пуста

забор – сетка ржавая, и у про – боин сжалась тесно, и где прямой проволокой её латали, там путь мой в сетке лист застрял над слежавшимися под снег; уши так горят в тишине: ты кому таким дураком с головой и рук собственных шлепком пó лбу вдруг и чуть дальше зрячего кипятка – шум: трубу кладут; фонарь вертится в облака, псы идут

бесстрашному безоблачному ряду древесных снов дневных под рождество ни клочьев речевых о нём не надо ни солнца в них, и вертит головой средина дня, как бы последней скукой вдруг впрыгивая в просто-тишины и взвесившую всё большую руку и мы её и видим и видны

что поделаешь в небе ещё не тишь ещё не летишь ещё не вываливаются из карманов и не катятся далеко хлопья жёлтых туманов споры дождевиков а сидишь себе и главенствуют над тобою забор и лес синий как деревенская безучастность, любовь небес

у льда внутри глаз-воздух вблизь и вдаль – как бы им и посмотри: круглые кроны качнулись – стук в стук, точь-в-точь

теория времени как объема в котором идущий человек оставляет гусеницу из бесконечных фаз себя а все события одновременны, и в каждом ты

кы-кё-кя-ке, как сказала галка – только в том ли порядке, и так всегда речи любого мгновенья жалко; точками беглой мути стынет вода, и отраженье ворон, и стволов, и веток золотом невесомым обведено – как не глядишь, а знаешь, кто против света гордо сидит и снегу глядит в окно

так вздрагивает снег на темя и в темноте слоями теми – теней, полутеней, теней – ночь, и о ней такое же ничьё молчанье и жалоба и светлый куст, как будто август, и ночами бледны раскопки кирпичами и вдруг – черна, черна, случайна – эмаль искусств

посеяв гусениц в синицу свернулся первородный грех сытою кошкой, но ресницы поднимешь – и на миг на всех шарах листвы и пирамидах тот острый свет довременнóй где ни опоры, ни обиды и всё – как чайный пар в окно

уныть уныть унытьуныть унытьунытьуныть теряя смысл – как бы вытянуться в нить круги пустые повторяя каракулями на столе не оживая, оживая а утром первый снег к земле прибит дождём – и счастлив, слеп на ветках, машущих трамваю

так или тихая дорога и рада холоду немного и ветка падает в траву а та ей: мы река и лодка и ночь на дождевом плаву или простор предснá – как лоб; кáк щурится комната на том краю беспроводном, поводит луною сна, и солнце в дом идёт ужé и переходит с материка на материк с такой чертёжною свободой как книга падает: «живи» – как предбытийный черновик исчез, как снегом сел на воду

словá, умнейших вам соседств! от отчих гнёзд пора к звездáм в пустой застольный огнь беседств, к счастливым зимним поездам о! вся – в пробóи сéрдца речь дорожная: ту-тук-ту-ту: как нить-стрела растить-беречь летит – и спит на всём лету

весело невесом вертится колесом перевёрнутого велосипеда ум до обеда бьёт по спицам травинка и руль в траве скатерть на траве а потом через мостки августа мимо грибов сентября чуть взглянув на строительные лесá октября – там руками машут – пролетая тоннель-ноябрь: в тоску – в тоске – из тоски – к жизни зимней домашней: до самых теней капели и пара от ап – рельских луж спит как рожь и уж

старики из держащихся друг на друге камней – аксиальных камней: сдвинь на миллиметр – и нет не будут умирать просто заново собирать а кому? – таким же вот и чуть пошатнувшегося все видят и подходят боясь сами рухнуть и это мощь

когда далёкий экскаватор с пустым ковшом как император заснул, и локоть – для ворон взгляни на это с трёх сторон с одной – идут солдаты краем аллеи липовой – и раем глядит на них осенний свод с другой – озёра стынут ровно а с третьей – встал когда завод из снега навсегда пропала та примесь дробной черноты но и о ней грустят кусты и спят / не спят в унынье лёгком выздоровления, в шарах литого снега – как бы в лёгких весь кислород, весь взлёт, весь страх

и не ветер – огромный ветер против шерсти земли земля рыжая земля вечер шли прошли часть пути и ещё идти а земля отпускает ветер выгнуться небом или – нет, не погладить, а один раз провести по ноябрьской шерсти земли пока все не видят

видишь, они невидимы, они там и не страшны, и ходят не приближаясь – мусорных тéни птиц по пустым кустам; «жизнь, где твоя жалость» видишь, к разрыву туч повело крыло серого зимовавшего целлофана в ветках, и все дорóги лежат светло, и идти – рано

«было время великое стало плоское» – потанцуем на досках они без заноз они просто крест-накрест наискось поверх луж на вдруг перепившей земле – и там, за заборами далеко киснет молоко виснет сыро, долго табачный ком в комнате; над домом тычутся в закат запятые печные – было время, лягушка-река кидала язык солнце исчезало и вдруг возы все цыганские двигались – а сейчас? чуть за час гаснет радио на начале новостей и дрожит, шагнув, стрелка – но при мытье тарелки вдруг – планетарной дуговою орбитой капля бежит и отражает лампу – как свет нетварный взял и обвёл дыханием шаг и жизнь

как кони в яблоках живут? овёс овёс навес и в яблоках ещё белы и слéпы семена веди веди рукой траву весь шар холма в траве и крыш далёкие углы бледны как имена забытых еле-встречных, вдруг как бы глядящих сквозь вагонный грохот, а когда всё видно – их и нет но воздух тут – как «всё вокруг», «всё вместе», «всё сбылось» и ободом горит вода сребрясь на глубине

в нашей (новой) поэзии промелькнул как возможность некий аристократизм смысловых ежей но нас ужалила самодостаточность их, прозрачность и мы открыли столовую для слов-бомжей: пир на ветру! пар на ветру! и поэт говорит «умру» пляшет в двадцатиградусный мороз бьёт по колену стянутой чёрной шапкой – просто чтобы отвлечь стихии от где-то – где? затаившихся, вновь-первозданных слов, чтобы эти словá как зёрна цветов мирно и вовремя летом взошли – цветами ирисами прекрасными и кустами чуткого к лёгкому ветру шиповника, а, дай бог, новых поэтов мужественное молчание издали берегло и дыханье их, и звучание …эти сложны интуиции, и понятно, что, бросившись – каждый в свой час – всею речевой не железной органикой на амбразуру преображаемого языка, кто из нас сейчас не головешка вместо фигуры собственной, шлак, посмешище дурака? а в довершенье – встречай ослепительного сиротства эпигонов: они в восторге от благородства смысловых ежей – и не могут их удержать, умываются – и к словам-бомжам, а те – ржать но вот к рукам-то юным, к робости их печальной тянутся вдруг словá-цветы – всей своей краткостью красоты, и дорогой дальной, брат мой, ко всем чертям идём я и ты

…старики смотрят ящериц и собак сидят у реки и табачной трухой летят годы их молчания и свободы – кто бы бывших поэтов собрал в одну золотую деревню и протянул между ёлок верёвку: когда мокры, пахнут счастьем прищепки; трещат костры и поленницы звонче звонниц раз в неделю – хлебный фургон взгляд в туман как сквозь самогон дятел сéрдца живёт внутри в кору тéла стучит душой – куда рвёшься-то? посмотри подосиновик есть большой и корзина полным-полна и такая вдруг тишина что запрет на рифмовку, лист, запертый, как стеклянный шприц, просто сами совсем ушли а костёр с котелком – горит

что нас греет то ли то что нас видит то ли то что и не умея видеть водит по земле пустой долгим холодом дариʹт и карает и царит как бы знанием и зреньем – но смягчается любя и меж солнечных кореньев спит как воздух в миг себя