От следующего удара он мгновенно ослаб и уронил Пистолет. Тот покатился по наклонному металлическому полу. Мягкий сапог десантника наступил на оружие. Металлизированная подошва, изогнувшись, прижала вороненый ствол. Сквозь кровь, залившую лицо, Филипп увидел, как в прорези черного шлема растянулись в улыбке губы, десантника, как приподнялся ствол его автомата.

Палец на спусковом крючке помедлил только долю секунды, но ее хватило для того, чтобы спастись. С протяжным жужжанием музыка смолкла, и погас свет — это Жанна на пятом ярусе возле столовой, подкравшись на цыпочках сзади, влепила длинную автоматную очередь в спины двух десантников. Одна пуля, пробив переборку, попала в узел аварийного энергоснабжения, и «Малый бакен» утонул во тьме.

Голова Филиппа кружилась, ноги не слушались, разрывные заряды блестками скакали вокруг, но все- таки ему удалось добраться до железной двери в защитную камеру, войти и, несколько раз повернув большой круглый вентиль, затянуть вручную вакуумный замок.

Теряя сознание, он уловил еще мысль несчастной маленькой Жанны, на которую навалились сразу несколько десантников:

«Пусти… Пусти, укушу… Убью… Пустите ме-ня- а-а-а!»

— Мои жены, — прошептал Филипп Костелюк. — Мои бедные жены.

Больше он ничего не сказал. Пуля прошла бы точно между лопатками, но тяжелая дверь защитила его. Только толчок, вибрация, боль. Сознание погасло, и Филипп Костелюк полетел в бездну, лишенную всяких чувств и мыслей.

* * *

Лампочка под низким железным потолком чуть тлела. В ее свете с трудом можно было различить противоположную стену защитной камеры. Это было специальное помещение, где можно укрыться в случае радиационной утечки и подождать, пока ее устранят. Обстановка защитной камеры точно копировала обстановку звериной клетки: стол, стул, койка, унитаз, педаль для связи с капитаном корабля.

Приподнявшись на локтях, Филипп прислушался, но сквозь толстую металлическую дверь не проникало больше ни звука. Он легонечко стукнул кулаком по полу и, убедившись, что гравитация хоть и не в полной мере, но возвратилась, попытался встать.

От боли он опять чуть не потерял сознание. Присел, прислонился спиной, попробовал сосредоточиться мысленно на своих женах и вдруг увидел, как у противоположной стены медленно скапливается розовое облако. Облако показалось знакомым. От него почему-то исходил запах лаванды, но одновременно с тем в облаке было сконцентрировано нечто доброе и глубокое.

«Я погубил своих жен. Я не отомстил за своих родных… — вдруг подумал Филипп. — Я не отомстил… На меня возлагались надежды… Они решили, что я должен спасти Землю…. Я не могу так просто погибнуть! Что это? Это розовое свечение преследует меня уже очень давно! Неужели Ахан опять смилостивился надо мной?.. Неужели перед смертью мне дано будет откровение? — От следующей мысли сердце замерло в груди Филиппа. — Может быть, это дух самого пророка Дионисия решил посетить меня?»

Он протянул руку, опять пытаясь подняться. Облако не растаяло, а, напротив, быстро уплотнилось и приобрело очертания человека. Лицо человека показалось Филиппу знакомым. В особенности бросались в глаза большая фиолетовая бородавка на левой щеке и золотое массивное кольцо на правом указательном пальце.

Филипп попробовал нащупать мысли этого человека.

— И не пытайся, — вдруг присаживаясь на полу прямо перед ним, сказал человек из розового облака. — Ты тяжело ранен в голову. ЛИБ причинит тебе такую боль, что ты опять потеряешь сознание.

— Кто ты? — испытав благоговейный ужас и одновременно восторг, шепотом спросил Филипп Костелюк. — Может быть, ты сам пророк Дионисий?

— Скорее уж ты сам такой! — возразил гость.

Теперь он был совершенно материален. Раздраженными движениями пухлых рук он отряхивал со своего старомодного черного костюма розовые лохмотья тумана и подошвой дешевого ботинка неловко давил убегающие по полу упругие розовые винные шарики. Когда подошва опускалась на такой шарик, тот лопался, выпуская благовонное облачко.

— Меня, зовут Эрвин Каин! Неужели не узнал? Ты видел меня на доске розыска.

— Узнал. — Филипп Костелюк не смог удержать идиотской улыбки на пол-лица. — Ваши произведения переведены на языки одиннадцати Галактик! — Непроизвольно он подался вперед. — Но почему я не видел вас раньше на корабле? Почему капитан Эл не сказал мне ничего?

— Потому что меня не было. — Подошва раздавила последний розовый шарик, и философ попытался принять позу лотоса, но у него не получилось. — Меня и сейчас здесь нет. Перед тобой только моя энергетическая проекция. Можешь убедиться.

Он протянул руку и ткнул пальцем в плечо Филиппа. Палец прошел насквозь.

— Я потратил кучу энергии, чтобы добраться до тебя! — Философ морщился, снова пытаясь просунуть ногу в полуботинке в щель между икрой и ягодицей и сесть в позу. — Проблема такая. — Он кончиком того же самого пальца потрогал свою бородавку. — Ты можешь погибнуть, если попытаешься в течение ближайшего часа использовать ЛИБ. А я не заинтересован в том, чтобы ты погибал. Слушай, — он перестал дергаться и смотрел в глаза Филиппу, — все само обойдется. То, что уже случилось, то уже случилось. Здесь ты все равно бессилен. Твоя жена Жанна умерла. Все члены команды, исключая, конечно, Инк, тоже убиты. Твои остальные жены связаны и лежат на дне бассейна на седьмом ярусе.

Филипп Костелюк, наверное, сделал резкое движение, потому что пришелец вдруг нервно замахал руками:

— Нет-нет, не беспокойся, из бассейна выпустили воду. Они останутся живы, хотя Ариса и получила тяжелое ранение. Так что я предупредил, потерпи минут пятнадцать, и рее само устроится! Десантники погибнут от собственной пули.

— От собственной пули? — удивился Филипп.

— Да, эта пуля уже выпущена. Но еще не дала всходов! Так что потерпи немножко. Не губи себя! Не пытайся мысленно противостоять тому, что и так обречено!

— А ЛИБ, значит, может меня убить?

— При определенной травме головы — да, может! Но не переживай, на Марсе уже через неделю ты сможешь прекрасно пользоваться своим прибором.

— Вы сказали, на Марсе, это значит, я все-таки доберусь до Марса?

— Ты еще много куда доберешься! — сказал Эрвин Каин и поднялся на ноги. С раздражением он помассировал свое затекшее бедро пальцами. — Прощай, Филипп Костелюк! Еще увидимся!

И он на глазах стал розоветь и растворяться в воздухе. Через минуту и следа не было от розового тумана.