Вниз по Миссисипи
21 октября 1961 года в маленьком сонном иллинойском городке Шилох, где, слава богу, автомобильные гудки не заглушили ещё окончательно петушиных криков, случилось необыкновенное. Около часу дня в самом центре города, неподалеку от нового здания городского муниципалитета, остановились три десятка легковых автомашин и грузовичков-пикапов. Из них вышло около сорока решительного вида дотоле неизвестных в городе джентльменов, которые направились к зданию муниципалитета в его подвальное помещение. Там в хорошо освещённой комнате, в специальных деревянных стойках, в хорошем казарменном порядке они нашли ручные гранаты, пистолеты, винтовки М-1, автоматы М-4, автоматические винтовки Браунинга и пулемет этой же фирмы, 20-миллиметровое противотанковое ружье, 60-миллиметровую мортиру и 40 боекомплектов к ней.
Джентльмены не стали мешкать, сняли с себя цивильную одежду, натянули маскировочные бриджи и куртки, надели тяжелые армейские башмаки, зелёные стальные шлемы-каски, покрытые веревочными сетками, разобрали оружие и — к немалому удивлению горожан, — снова появились на улице.
Там они построились в четыре шеренги по десять человек и, пройдя по главной улице, удалились за пределы города к лесу. Руководил вооруженными людьми полный низенький человек лет под сорок, энергичный и шустрый, несмотря на свою полноту. Он отдавал команды, следил за порядком, отгонял любопытных ребятишек. Ребятишки увязались было за солдатами в лес, но низенький сказал, чтобы они оставались в городе.
Вскоре со стороны леса послышалась ружейная стрельба. Потом донеслось так-так-таканье пулемётов, а затем удивленные жители доселе безмятежно спокойного городка услышали взрывы гранат и уханье мортиры. Это было настолько удивительно, что кто-то позвонил в полицию.
Когда группа в сорок-человек под командованием энергичного коротыша вернулась к вечеру в город, там, на центральной площади, возле непременной старинной пушки с ядрами другого калибра, их ждали полицейские и два репортера из Сан-Луиса. Репортеры принялись щелкать камерами, а полиция потребовала объяснений, что за военные действия ведутся в самом центре Соединённых Штатов Америки.
Ответ держал низенький. Он сказал, что зовут его Роберт Боливар Депю, что сам он из городка Норборн, штат Миссури, где владеет ветеринарной аптекой. Но кроме того, он генеральный координатор общенациональной организации, которая носит наименование «минитмены».
— Что ещё за организация? — спросил удивлённый полицейский чин.
Низенький отвечал спокойно, мягко: «минитмены» — организация хороших американских граждан, которые устали от коммунистов и готовятся дать им вооружённый отпор.
— Где? — спросил озадаченный полицейский.
— У порога своих домов! — ответил Депю.
— В Иллинойсе?!
— Да, в Иллинойсе, — твердо и спокойно подтвердил Депю. — Как только коммунисты захватят Иллинойс, мы начнём партизанскую войну против них. Сегодня мы проводили тренировку.
Полицейский покрутил головой, потёр дубинкой затылок.
— Это ваше первое занятие?
— Нет, мы проводили секретные маневры в Сан-Антонио, в Омахе, в Филадельфии, в Канзас-Сити, Ньюарке и ещё в нескольких местах. Сегодня наши первые открытые маневры. Настало время, чтобы страна знала о нашем существовании.
— А вот я вас арестую за эти самые маневры! — раздражённо сказал полицейский. — Где это видано, чтобы каждый сам по себе создавал вооружённые силы?!
И тогда низенький руководитель странных вооружённых сил спросил тихо, но так, что все услышали:
— Вы коммунист?
Вопрос прозвучал скорее как заявление. Полицейский опешил.
— Н-нет… — И, разозлившись на себя за свою растерянность, сам бросил тот же камень: — А вы?
Партизанский командир выждал немного, поднял коротенькую руку над головой и произнёс дрожащим голосом:
— Перед всемогущим богом торжественно клянусь — я не коммунист.
После этого последовала пауза, никто не знал, что дальше делать и говорить. Уж очень торжественно прозвучала клятва маленького человечка, который произвел в маленьком городе странные маленькие маневры.
Полицейский покашлял.
— И много вас таких?
— В нашей организации сейчас двадцать пять тысяч человек, — ответил Депю вежливо и достойно.
* * *
Два репортёра из Сан-Луиса не пожалели тогда о затраченном времени. Их сообщения о маневрах людей, которые собираются вести партизанскую борьбу против коммунистов в самом центре Соединённых Штатов, на реке Миссисипи, в том ее месте, где штат Иллинойс граничит со штатом Миссури, напечатали почти все газеты Америки. Напечатали как курьёз, как забавную мелочь (никто, конечно, не поверил в существование 25-тысячной вооружённой организации).
Пожалуй, первым человеком, который серьёзно взглянул на странное событие в маленьком городке Шилохе, был президент Джон Кеннеди. Через месяц после маневров в Иллинойсе он упомянул об опасности создания в стране «частных банд, которые усиливают скорее шизофрению, чем бдительность».
Через несколько дней в Белый дом пришло письмо на официальном бланке «Организации минитменов». В нём было сказано, что минитмены преследуют лишь одну цель — «сохранение и защиту принципов конституционной республики». Подписано письмо было так: «Депю, генеральный координатор».
* * *
Весной 1963 года в прекрасном штате Калифорния проводились маневры. Настоящие военные маневры, не частной, а государственной армии Соединённых Штатов. Кодовое название маневров — «Удар по пустыне». В «ударе» принимали участие сухопутные войска, дислоцированные в штагах Калифорния и Аризона, авиация и морская пехота.
Как-то утром солдаты морской пехоты одной из частей, принимавших участие в маневрах, поднявшись по сигналу с коек, нашли у себя на брюках и куртках записки, отпечатанные типографским способом. В каждой было сказано следующее: «Будь это настоящая война, ты бы уже не проснулся».
Удивленные солдаты обнаружили также, что больше половины винтовок и автоматов исчезло из казармы. Принялись искать. Безрезультатно. Стало ясно, что ночью кто-то проник в расположение лагеря, положил на одежду каждого солдата записку и похитил часть оружия и боеприпасов.
Во время проведения калифорнийских маневров «Удар по пустыне» вообще происходили какие-то непонятные вещи.
Оказалось, например, что в районе учений, кроме частей и подразделений, участвовавших в маневрах согласно приказу командования, каким-то образом в течение целого дня действовала никому не известная небольшая, но мобильная группа людей, одетых в форму офицеров связи американской армии. Ими командовал человек в форме полковника. Полковник отдавал приказания не только своим офицерам, но и тем, кого встречал на пути. Действуя от имени военного командования, полковник менял частям задания, маршруты следования. Везде, где появлялся этот человек, маневры были сорваны, планы спутаны.
Специальная военная полиция была брошена на поиски таинственного полковника и его группы. Но песок Калифорнийской пустыни не очень долго сохраняет следы автомашин. Поиск ничего не дал.
Среди солдат пополз слушок, что здесь не обошлось без коммунистов, которые, возможно, вторглись в США со стороны Мексики.
Надо сказать, что слух «о вторжении коммунистов со стороны Мексики», то усиливаясь, то ослабевая, несколько лет до этого циркулировал в прекрасном штате Калифорния. Ночное происшествие в роте морской пехоты, наверное, придало бы этому слуху особую достоверность, если бы не случай, который произошел на следующий день.
А на следующий день неизвестно куда исчезло несколько солдат морской пехоты.
Их искали и не могли найти. Решено было считать солдат дезертирами. Но неожиданно на другое утро они вернулись и рассказали странную историю. Какие-то солдаты в. такой же, как у них, форме насильно посадили их в «джип», завязали глаза и отвезли куда-то. Когда глаза развязали, солдаты обнаружили себя в палатке. С ними беседовал некий человек в форме полковника американской армии, который объяснил им, что очень скоро настанет день, когда войска коммунистов вторгнутся в Соединённые Штаты и тогда настоящим патриотам Америки придется вести с ними партизанскую войну, чтобы выжить. Полковник сказал, что сам он — командир одного из будущих партизанских подразделений и что американцы не могут полагаться на армию потому, что в её руководстве много коммунистов. Ещё полковник сказал — и это солдаты произносили шёпотом, — что самый главный коммунист в армии — Макнамара, министр обороны США.
То немаловажное обстоятельство, что солдаты, пленившие морских пехотинцев, не были похожи на мексиканцев или кубинцев, весьма активно высказывались против коммунистов и приказали похищенным по возвращении в часть рассказывать всем о мощной партизанской армии, которая организуется в стране для отпора коммунистам, несколько успокоило командование.
Вот почему, а также по причине чрезвычайной чувствительности командования к возможности стать посмешищем на всю страну, трем странным историям, случившимся в дни маневров «Удар по пустыне», не была дана огласка. И узнали о них значительно позже, когда некоторые из деятелей минитменов, в том числе и тот, кто мастерски изображал полковника американской армии, попали под суд (правда, по совсем другим причинам).
Если верить самому Депю, его странная организация возникла из шутки, почти случайно. Как-то в 1960 году он и девять его приятелей поехали охотиться на уток. Это было на озёрах, поросших камышом, где-то в штате Миссури. Охотники сооружали шалаш. И один из них сказал: «Ну вот, если русские нападут на нас, мы уйдём сюда. Шалаш есть, партизанский отряд тоже. Место тихое — для базы лучше не найдёшь».
Оказалось, что среди охотников был один, который служил раньше в Специальных войсках, то есть носил «зелёный берет».
— А что, — рассудительно произнёс он, — надо быть готовым ко всему. Хотите, я стану обучать вас партизанской борьбе. Вреда это не принесет. Во всяком случае, мы будем знать, как защищаться.
Этот охотничий рассказ я прочел в книжке, которая называется «Краткая история минитменов». Ее первое издание появилось уже в 1961 году.
Довольно объемистая брошюра «„Минитмены“ — подлинная линия американской обороны против коммунизма», тоже выпущена в 1961 году.
То, что «Краткая история» появилась подозрительно быстро после утиной охоты и за несколько месяцев минитмены успели выпустить уйму пропагандистской литературы, доказывает, что охотничий рассказ о случайности возникновения минитменовской организации — сказка.
«Наша страна в опасности. Возможно, что через несколько лет, даже месяцев наша страна будет завоевана и порабощена коммунистами»
(из брошюры «К будущим минитменам», издание 1961 г.).
«Цель минитменов — готовиться к ДНЮ, когда американцам придется снова драться на улицах за свою жизнь и свободу. Мы чувствует и можем доказать, что этот ДЕНЬ приближается»
(из «Краткой истории минитменов», издание 1961 г.).
«Вступай в минитмены, организацию американцев, охраняющих национальную и индивидуальную свободу. Отдай себя и свою винтовку освобождению Америки. За дополнительной информацией обращаться по адресу: „Минитмены, город Норборн, штат Миссури“».
(объявление, помещенное в газете «Канзас-Сити стар»).
Судите сами, разве можно остаться равнодушным к такому объявлению? Я, во всяком случае, не остался. Я решил получить дополнительную информацию. Именно для этого я и составил маршрут своей предполагавшейся корреспондентской поездки именно так, чтобы заехать в город Норборн, штат Миссури.
Мой американский друг Джо Норт предупреждал:
— Будь осторожен. Ты для них — с рогами и копытами, кампаньеро.
Джо любит иногда вставлять испанские слова в разговор. Это у него со времён гражданской войны в Испании. Ещё он любит ходить в маленький — 6 столиков — кубинский ресторанчик на углу 19-й улицы и 8-й авеню. Там мы часто сиживаем за тарелкой риса с бобами, разговариваем о том о сём.
— Если будешь с ними встречаться, ставь кого-нибудь в известность, куда и на сколько времени идешь. Редакцию местной газеты, например. Или полицию. Будь осторожен. Для них пуля — не проблема.
После риса с бобами мы обычно пьем кофе по-кубински. Сладкий, жгучий, крепкий, из маленькой толстостенной чашечки, сдувая пузырчатую пену. Это одно из не очень многих мест в Нью-Йорке, где можно выпить настоящий кофе. В обычных кафе — да простят мне американцы такое — варят кофе из вчерашних окурков.
— Я с удовольствием поехал бы с тобой, — говорит Джо. — Только это невозможно. Трудно с газетой. Трудно. Мы люди двадцатого века, а техника — из двадцать первого. Наборщики переучиваются заново. Да и мы тоже.
В те дни «Уоркер» — газета Коммунистической партии США — превращалась из еженедельной в ежедневную «Дейли уорлд». И Джо налаживал там воскресное приложение. Куда уж было от него ждать поездки в такое горячее время.
А было бы славно: вместе с нами в машине — Джо. Америку знает вдоль и поперек. А товарищ — лучше не пожелаешь.
Приподняв лохматые брови, выпятив вперед губы, как для поцелуя, Джо подносит ко рту чашечку кофе. Глотнув, снова наставляет:
— Только не увлекайся. Они чувствуют за собой силу и могут позволить себе всякое. Видишь ли, я абсолютно уверен, что в стране существует некий высший совет наиболее реакционных и влиятельных людей. Время от времени они собираются и принимают решения по самым главным вопросам. В том числе — с кем разделаться. Так был убит Джон Кеннеди. Так были убиты Мартин Лютер Кинг и Роберт Кеннеди. Но это события исключительные. А каждый день, каждую минуту они делают вещи значительно страшнее…
Он вытер лицо большим платком в клетку.
— Кто знает твой маршрут?
— Наше консульство.
— И всё?
— Нет, ещё государственный департамент.
Джо покачал головой.
— Подробно?
— Абсолютно. Куда, когда, по каким дорогам, где ночёвка.
Джо ещё раз покачал головой.
— Что они делают с этой информацией?
— Это уж я не знаю.
— Наверное, сообщают местной полиции и ФБР, — высказал он предположение.
— Может быть.
Больше он ничего не сказал.
Счёта от официанта всё не было. Джо посмотрел на часы, ему надо было возвращаться в редакцию. Встал и, хлопнув себя по животу («Завтра начинаю худеть»), двинулся к выходу. Плотный квадратный, с взлохмаченной черно-седой головой, он сразу загородил весь проход между столиками. Я пошёл за ним. На полпути нас перехватил примчавшийся откуда-то официант.
— Странное дело, — говорит Джо по-испански, будто бы обращаясь ко мне, — как ни занят официант, у него всегда найдётся для тебя время, если он видит, что ты уходишь, не расплатившись.
— Си, си, сеньор! — подтверждает официант.
Я провожаю Джо до дома номер 205 по 19-й улице, где помещается «Дейли уорлд». Там мы прощаемся.
— Эх, с удовольствием поехал бы с тобой, — говорит Джо.
* * *
Длинный тощий служащий Американской автомобильной ассоциации — ААА, который выдает мне книжечки с описанием составленного мною маршрута (в чудесных книжечках есть всё: расстояние, описание городов, советы насчет отелей, где следует- останавливаться, насчет ресторанов, где следует питаться, и даже цены), узнав, что я советский корреспондент, спрашивает:
— Я, конечно, не хочу вмешиваться в политику, но скажите, почему вы выбрали именно этот маршрут? Что вас здесь интересует?
— Абсолютно всё.
— Всё, хм, — он, конечно, покачал бы головой, если бы шея его не была укутана в какой-то сложной конструкции пластиковый футляр, похожий на вторую ступень ракеты-носителя. — Ну зачем вам, например, Лос-Анджелес?
— Кино, например.
— Ха! Кино — это фантазия. Правда?
Пришлось согласиться.
— Ну вот, — и он удовлетворенно кивнул бы головой, если бы не ракета. — А вам нужны настоящие впечатления, правда? Так вот вам мой совет, хотя не подумайте, конечно, что вмешиваюсь в политику. Не езжайте в большие города. Вы приедете в большой город, спросите, как пройти туда-то, а вас пошлют к чёрту, и вы будете думать, что вся Америка такая. Правда? А езжайте-ка вы в маленькие городочки, — и он при этих словах закатил кверху глаза и, наверное, поднял бы и голову кверху, если бы не известное уже читателю обстоятельство. — Там Америка. Если вы там спросите, как пройти туда-то, к вам подойдут и начнут объяснять подробно и приветливо, даже если сзади за вами образуется хвост в тридцать машин. Мало того, каждый водитель из этих тридцати машин тоже подойдёт и тоже будет объяснять. И ещё полицейский подойдёт — и тоже примется объяснять. И пока они не удостоверятся, что вы, правильно все поняли про дорогу, они не разойдутся…
Ясно было, что человек-ракетоноситель родился и провел свои лучшие годы в тихом, приветливом и уютном городке, где всю индустрию представляла собой одна мельница, где любимая «мом» пекла такой яблочный пирог, какого с тех пор уже не едал мой собеседник, проведший волею судеб всю остальную жизнь в шумном и неприветливом Нью-Йорке.
Ну что же, тем более надо было ехать в Норборн.
* * *
Организация минитменов развивалась как-то незаметно. Но отсутствие внимания к ней высоких правительственных учреждений, которым по роду деятельности следовало бы заниматься преступниками, она использовала довольно успешно. В январе 1963 года минитмены выпустили первый номер своей газеты, которая с многозначительной угрозой присвоила себе наименование «В цель».
Вот он лежит передо мной, этот номер, отпечатанный на отличной бумаге. На первой странице четко сформулирована программа: «Задача „В цель“ не информировать читателя. Наша задача — разоблачать коммунистических предателей, которые даже теперь продают нашу страну врагам. Для этого „В цель“ будет называть этих предателей по имени, будет публиковать их адреса, номера их телефонов… Мы, конечно, отдаём себе отчет, что подвергаем себя, наших жен и детей крайней опасности. Но мы делаем это в расчете на то, что другие консерваторы эффективно используют тщательно проверенную информацию нашей газеты в продолжающейся борьбе против коммунизма… Мы полны решимости создать для истории список предателей, которые поставили нашу великую страну на колени…»
Первый такой список появился в номере «В цель» от 15 марта 1963 года. Я. хочу привести здесь почти всю заметку, напечатанную в связи с этим списком. Она даст читателю представление о тоне минитменовской пропаганды:
«Господа коммунисты! Вы видите старика на углу, где вы обычно покупаете свою газету. Может быть, под пальто у него бесшумный пистолет. К вам зашел агент по страхованию имущества, в боковом кармане его пиджака не одна, а две вечные ручки, — может быть, это пистолет, заряженный газом цианистого калия. А как насчет вашего молочника? Мышьяк действует медленно, но верно. А ваш автомобильный механик? Может быть, он проводит ночи, изучая технику удушения выхлопными газами.
Эти патриоты не позволят вам отнять у них свободу. Они прекрасно владеют бесшумным ножом, веревкой вешателя, снайперской винтовкой, из которой они попадают в воробья на расстоянии 200 ярдов. Только руководители сдерживают их.
Берегитесь, предатели!
27 февраля 1963 года несколько членов палаты представителей выступили против существования Комитета по расследованию антиамериканской деятельности. 20 конгрессменов проголосовали против существования комитета.
Вот эти иуды, которые, кажется, не только готовы продать свою страну за 30 сребреников, но и готовы сделать это публично».
И дальше в черной траурной рамке, под заголовком «В память о…» были опубликованы фамилии, адреса и номера телефонов двадцати конгрессменов. Конечно, никто из них не имел никакого отношения к коммунистической партии. Но угроза звучала реально и недвусмысленно. Реальность ее подтверждалась вот ещё какого рода рассуждением:
«Из всех главных функций нашего подполья самая главная — разведка или знание. Давайте разберем один пример. Предположим, вы взяли телефонную книгу, открыли ее на любой странице и не глядя ткнули пальцем в одно из имен. Затем прочли впервые в жизни это имя и сказали себе: „Вот человек, которого я должен убить в этом месяце“.
Разберём ситуацию. Некий человек, избранный случайно, отмечен печатью смерти. Он может быть самым сильным, богатым и влиятельным в городе, где вы живете. Но ни одно из этих качеств ни в малейшей степени не поможет ему. Он будет беззащитен. Почему? Потому что в вашем распоряжении имеется нечто, чего нет у него, — знание противника или разведка. Вы знаете его, а он не имеет понятия о вас. Пока это условие существует, у него нет возможности принять необходимые, меры защиты от вас.
В точности такая же ситуация существует между нами и нашими коммунистическо-социалистическими врагами. Наш успех будет обратно пропорционален их знаниям о нас…» (из брошюры «Учебная программа минитменов»).
Но ни этот выпуск газеты, ни брошюра, ни сама организация минитменов не вызвали чьего-либо пристального внимания.
Через 8 месяцев после появления цитированного только что выпуска газеты «В цель» был убит президент США Джон Кеннеди. Только через два месяца после убийства Джона Кеннеди один из двадцати конгрессменов, перечисленных газетой «В цель», Генри Гонзалес из Сан-Антонио, публично вспомнил о минитменах. «В свете последних событий я стал значительно более чувствителен к материалам ненависти, которые столь широко распространяются в нашей стране», — сказал он в интервью газете «Хьюстон пост». Он же обратился к тогдашнему министру юстиции США — Роберту Кеннеди, брату покойного президента, с официальной просьбой заняться расследованием возможной связи минитменов с убийством президента Кеннеди.
Депю; пребывавший тогда в городке Норборн, сразу ответил публично: «В связи с возможными действиями министра юстиции я могу сказать одно: если бы. Роберт Кеннеди в прошлом так же интересовался левыми американцами, как он интересовался правыми проамериканцами, его брат остался бы живым».
В то же самое время с критикой минитменов выступил генеральный прокурор Калифорнии Стэнли Маек:
«Минитмены охвачены паранойей страха перед коммунизмом, неверием в американские институты, стремлением владеть всеми видами оружия — от пистолетов до автоматов… Существует пугающее сходство между психическим складом членов этих групп и того человека, который обвинен в убийстве президента Кеннеди… Мы не можем далее позволять фанатикам в нашем штате создавать частные армии и угрожать безопасности жителей Калифорнии и всей Америки».
Организатор минитменов по Калдфорнии Рой Хьютон (тот самый, который во время маневров «Удар по пустыне» успешно изображал полковника американской армии) немедленно ответил на выпад генерального прокурора: «Эта попытка привлечь к ответственности патриотов Америки, которые верны идеям своих отцов, основавших эту, страну, — типична для грязной тактики, которая столь дорога прокурору Маску и его коммунистическим сторонникам…»
* * *
Конгрессмен Гонзалес получил ответ на свои запросы очень быстро — через неделю. Министр юстиции США Роберт Кеннеди писал в письме к конгрессмену, что не существует доказательств того, что минитмены нарушали какие бы то ни было федеральные законы, но что министерство юстиции будет продолжать заниматься этим вопросом. И от комиссии Уоррена пришёл ответ. Секретарь комиссии Ли Ренкин обещал, что комиссия проведет расследование и изучит вопрос о возможной связи организации минитменов с убийством президента Кеннеди.
Но обещания министерства юстиции и комиссии Уоррена в дальнейшем не были выполнены.
Только через три года после выстрела в Далласе окружной прокурор Нового Орлеана подтвердил опасения Гонзалеса и Маска, сказав вполне определенно, что некоторые минитмены так или иначе замешаны в заговоре против президента Кеннеди.
Но это случится значительно позже, а в то тревожное для Америки время, на переломе 1963 и 1964 годов, фашист из Норборна был даже доволен шумихой, поднятой вокруг его организации. Судя по наглости, с которой держались он и его ближайшие соратники, вожди минитменов были уверены, что их не дадут в обиду.
Через четыре месяца после убийства Джона Кеннеди газета «В цель» опубликовала следующие весьма полезные советы для семей членов организации:
«Все патриоты Америки, которые были активны в антикоммунистическом движении, сейчас стоят перед лицом чрезвычайной опасности. Еели ты хочешь купить винтовку, покупай ее теперь.
Наступает время, когда почти каждая винтовка любого калибра будет стоить столько, сколько стоит золото того же веса. И всё же твоя жизнь будет зависеть от неё. Почему же не купить её сейчас?
Мы особенно рекомендуем следующие виды оружия: для взрослых мужчин боевые винтовки — 30–06 Гаранд, 7.62 НАТО Ф.Н, 30–06 Спрингфилд или Энфилд, спортивные ружья крупного калибра по желанию, 12-зарядная двустволка, полуавтоматические винтовки.
Для взрослых женщин: Винчестер, модель 100 калибра 0.308, Ремингтон, модель 742 калибра 30–06 или 39.
Для детей старшего школьного возраста — спортивные винтовки 6 мм, 0.243, 0.270, 0.222 калибра.
Для детей младшего школьного возраста: полуавтоматическая винтовка калибра 0.22».
* * *
После разговора с Джо прошло лишь два дня, а от ресторанчика на 8-й авеню меня отделяло уже больше полутора тысяч километров. И вокруг была совсем другая Америка — спокойная, неторопливая, однообразная, основательная.
Вдоль дороги сплошь тянулись поля картошки. Изредка мелькнет дом с садиком, ударит в глаз солнечный заяц, оттолкнувшись от фольговой блестящей тарелки, вместо пугала висящей на палке (в таких тарелках продают свежезамороженные обеды), — и всё. И опять спокойствие. Машина раздвигает густой медовый запах свежести.
Дорога пустынна. Нью-Йоркская радиостанция, непрерывно приобщавшая нас к захватывающим событиям на гудзонском пирсе (обнаружено контрабандных наркотиков на 20 миллионов долларов), в Центральном парке Нью-Йорка (неизвестный выпустил пять, пуль из пистолета на детской площадке — двое детей убито, один ребенок ранен) и к налаживающимся взаимоотношениям между Ватиканом и покойным Галилеем (Ватикан официально объявил о посмертной реабилитации ученого, признав наконец, что «все-таки она вертится»), затихла еще девятьсот пятьдесят миль тому назад.
Дорогу перебежал заяц. Уши розово просвечивали на закатном солнце. Это окончательно убедило нас с женой, что мы, слава богу, вырвались из бешеной напряжённости американского Востока и достигли благодатных краев — кондовой, ядреной, кряжистой, незамутненной, относительно незаасфальтированной Америки.
Мы приближались к западной границе штата Иллинойс и, соответственно, к восточной границе штата Миссури (Иллиной и Мизури — говорят американцы).
Через реку Иллинойс мы переправлялись не по двухэтажному мосту, где на каждом уровне движутся машины шеренгами по восемь — к таким мы привыкли в Нью-Йорке, — а на ветхозаветном милом и неторопливом пароме. Строгий краснолицый паромщик с зеленой сигарой во рту загонял машины с берега на паром знаками. На нем была солдатская зеленая фуражка, похожая немного на головной убор французского ажана. Она несколько не соответствовала серой рубахе, застиранным синим штанам, сандалиям, красным подтяжкам, тишине вокруг и склонившимся над рекой ивам. От фуражки до сигары паромщик напоминал скорее офицера-регулировщика на переправе. От сигары до сандалий — отца семейства, вышедшего после дневных трудов на бережок речки Иллинойс потрепаться о том о сём с соседями.
Однако паромщик не проронил ни слова. Он изъяснялся только руками, отрывистыми, энергичными жестами. По-военному. Или как баскетбольный судья. Машины — их было четыре, — мягко приседая, въехали на паром, заполнив всю металлическую палубу. Суденышко крякнуло и с тихим вздохом погрузилось в воду вершка на два — будто из него выпустили воздух.
Был там ещё один строгий и молчаливый дядька. Тоже с сигарой во рту. Он сидел на маленьком металлическом буксирчике, который в глухом абордаже был соединен с паромом. Капитанская рубка буксира была обита потрёпанной фанерой. Чёрной краской на ней были выведены какие-то цифры и одно заборное слово, тщательно соскобленное. Зашумел мотор, и буксир потащил нас к западному берегу реки Иллинойс.
Мы вылезли из машины пофотографировать и поговорить с пассажирами парома. Но никто не последовал нашему, примеру. Всё оставались на местах и сосредоточенно глядели вперед, будто перед ними была дорога, по которой они неслись со скоростью, за которую полицейский, намусолив химический карандаш, выпишет им штраф на 25 долларов. Дядька на буксире был недосягаем для разговора. Полувоенный же паромщик, который командовал нашим въездом на судно, перешел с кормы на нос и стоял там, сосредоточенно глядя на противоположный берег и держа в руках конец тяжелой каторжной цепи. О том, что он живой человек, а не памятник миссисипскому плотоводу времен Тома Сойера и Гекльберри Финна, можно было догадаться лишь по сигаре, которая время от времени перемещалась из одного угла его рта к другому.
На дорожном атласе США «хайвеи» изображаются толстой зелёной, жёлтой или красной линией. Наша дорога № 108 была тонюсенькой голубой и замысловато извилистой. После реки Иллинойс, согласно маршрутному плану, благословленному самим господом госдепом, она переходила в такую же капиллярную дорогу № 96. По ней нам ехать до великой Миссисипи и вдоль нее, вниз по левому берегу до нового парома, который перетащит нас на правый берег.
Процедура составления маршрута для автомобильного путешествия довольно сложна. Она начинается с того, что вы раскрываете у себя на столе карту, изданную госдепом США специально для советских журналистов. Карта окрашена в два цвета: пятна белые (их больше) и пятна красные — их меньше. Впрочем, цветам верить не надо, потому что для советских корреспондентов именно территория, заштрихованная, красным, является «белым пятном»: по этим районам они не имеют права передвигаться вообще — ни пешим ходом, ни автомобилем, ни гужевым транспортом.
Двигаться можно только по белым районам. Вот и приходится вычерчивать свой маршрут так, чтобы не ступить ненароком в красный лишай. Но и по белым районам можно перемещаться, только поставив об этом в известность государственный департамент за два полных рабочих дня до начала поездки. Все повороты, все дороги — и самые жирные, и самые тощие, все места ночевок необходимо согласовать (и были своевременно согласованы мной) через работника нашего консульства в Вашингтоне с государственным департаментом Соединённых Штатов Америки.
Дорога № 96 шла вдоль самого берега Миссисипи, которая по-английски пишется через 4 «с» и 2 «п». Слева — гора, сплошь закрытая мощной зеленью, справа — развесистые деревья и за густой листвой — река. Наполненная, сильная и пустынная. Ни плота, ни парохода. Помню, еще много лет назад я очень удивился, когда прочитал у Ильфа и Петрова, что Миссисипи пустынна. Я не мог представить эту реку, о которой столько читал в детстве, пустынной. Здесь должны были ходить пароходы, сновать лодки, величаво двигаться нескончаемые плоты. И вот я уже третий раз в жизни сам подъезжаю к Миссисипи и каждый раз не могу избавиться от чувства удивления, видя ее пустынной.
Я остановил машину. Хотелось подойти к самой воде. Но между дорогой и рекой берег оказался топким, из него торчали серые трухлявые коряги, похожие на старческие руки.
Приближался вечер. Солнце с противоположной, правой стороны реки вскользь било лучами по воде и, пробивая листву прибрежных деревьев, ставило на зелени горы, поднимавшейся слева от нас, бесчисленное множество золотых клиновидных печатей.
Мы миновали десяток дощатых домиков, возле которых, как на завалинке, сидели местные фермеры или рыбаки — уж не знаю, все в когда-то голубых комбинезонах, застиранных до белизны, в клетчатых рубахах с распахнутым воротом. Сидели на легких алюминиевых стульях с сиденьями из нейлоновых полос крест-накрест, как у сапожников, выставив вперед к дороге ноги и дымящиеся трубки. Ноги и трубки торчали параллельно. Каждый сидел возле своего домика в одиночку, отдыхая после работы.
На ветвях деревьев хлопотливо готовились к ночёвке не виданные нами красные птицы. Машина медленно двигалась по утверждённому далеким госдепом маршруту — по маленькой, покрытой тем не менее превосходным асфальтом дороге № 96.
Домики были невзрачными. Из небрежно или давно побеленных серых ссохшихся досок. Окна забраны мелкими пропыленными металлическими сетками — от комаров. Те домики, что справа от нас, между дорогой и рекой, стояли на сваях, как на курьих ножках, по щиколотку вымазанных мазутом.
Въедливый и педантичный дорожный атлас. Маккэнли имел для этого десятка домиков звучное название Гамбург.
До Бечтауна, где атлас обещал нам паром, оставалось ещё миль двадцать. Мы медленно ехали, наслаждаясь уединённостью, тишиной, спокойствием, запахами реки и леса.
От молчаливого Гамбурга нас отделяло не больше пяти миль, когда с противоположной стороны холма, на который мы медленно взбирались, неожиданно выскочила навстречу длинная легковая машина с открытым верхом. Увидев нас, водитель её круто свернул вправо, на обочину, хотя на дороге оставалось достаточно места, чтобы разминуться, и остановился. Через секунду я увидел направленное в нас дуло винтовки. В нас целился парень в белой рубашке. Он стоял в машине во весь рост.
В сонном, размытом спокойствии дороги № 96 резко очерченная дырочка винтовочного дула была настолько неожиданной и странной, что мы с женой не смогли отреагировать на неё сразу должным образом.
— Кажется, нас снимают для телевидения, — сказала жена, несколько лет проработавшая на Шаболовке в Москве.
Мы всё так же медленно приближались к машине. Парень вёл винтовочную мушку за нами, не отрывая её от уровня нашего ветрового стекла.
В машине было ещё человека четыре — все молодые, лет по двадцать пять, с загорелыми лицами, в белых рубахах.
Машины сближалиеь. От винтовочного дула нас уже отделяли только четыре шага. А я всё никак не мог принять всерьёз это дуло. Всё ждал, когда компания расхохочется, и потому не спешил нажать на акселератор. Но вместо лиц смеющихся я увидел красные, напряжённые лица и глаза, которые, наверное, были не добрее, чем чёрный зрачок винтовки.
Выстрела, однако, не было.
Я нажал на педаль акселератора. «Форд» понесся по узкой дороге. Солнечные треугольные печати слева слились в сплошную золотую клинопись. Справа солнце выбивало сквозь деревья бешеную световую, морзянку.
В боковое зеркало я видел, что парень с винтовкой все продолжает «вести» нас под прицелом. Остальные что-то кричали ему, размахивая руками. Водитель быстро развернул машину и поехал за нами.
Это было похоже на классические голливудские гонки. Нас даже немного заносило на поворотах, как полагается, в таких случаях.
Но вот у подножия холма асфальт вдруг кончился. Его сменил гравий и красный песок. За нами поднялась пылевая завеса. Мы потеряли белую машину из виду. По днищу дробно били мелкие камешки. Из-под колёс взлетали и садились на ветки деревьев тяжелые красные птицы.
Проехав миль пять, мы увидели узкий, прорытый в глинистом холме поворот налево, в сторону от реки.
Новая дорога была совсем узкая, похожая на траншею — не разъехаться двум машинам. Мы решили свернуть туда, чтобы запутать неожиданных преследователей. Потом, с той же целью, еще несколько раз сворачивали то влево, то вправо, на глинистые дороги. Я уже потерял представление, как проехать к Бечтауну, к заветному парому. Спросить было не у кого — за всё время гонок и плутания мы не встретили ни одного человека. В атласе дороги, по которым мы крутились, обозначены не были.
Наконец на склоне холма показалась ферма. Это был такой же дом, какие мы видели недавно в Гамбурге. Неподалёку дощатый сарай.
Я остановил машину. Подошел к двери. В доме раздавались голоса. Постучал. Никто не ответил. Постучал ещё раз — тот же результат. Крикнул: «Есть здесь кто-нибудь?» И снова никто не отозвался. А в доме, я явственно слышал, продолжали разговаривать. Я подошел к окну, откуда разговор доносился громче. Постучал по пыльной сетке. Никакого впечатления. Постучал по раме кулаком. Ничего. А разговор всё продолжался.
Я прислушался.
— Ты был у Нэнси! — донеслись из окна слова, сказанные женским голосом.
— Клянусь, это не так, — решительно ответил мужчина.
— Подлец! — сказала женщина не менее решительно.
— Прошу тебя, не прыгай! — сказал мужчина с ноткой отчаяния.
— Теперь мне всё равно! — произнесла женщина громким шёпотом.
— Не пры-ыгай!! — завопил мужчина. Всплеск воды. Затем все стихло. В комнате не дышали. «Куда она могла пригнуть и откуда?» — подумал я. Прошла ещё секунда тишины. Неожиданно за окном послышалась музыка. И энергичный мужской голос (другой по тембру) произнес: «Рулоны нашей туалетной бумаги на 50 футов длиннее рулона любой другой фирмы. Наша бумага двойная. Она украшена цветочками и издает запах, который вы можете встретить в парижских салонах красоты…»
Я заглянул сквозь решетку окна. Посреди комнаты светился экран телевизора. Молодой человек в нем улыбался и демонстрировал рулон туалетной бумаги, действительно покрытой цветочками.
Но зрителей у телевизора не было. И, насколько я мог видеть, в комнате вообще никого не было. Не было, надо понимать, никого во всём доме. Не было никого вокруг. Только ходила возле сарая курица, приволакивая ногу. Где-то рядом текла пустынная река Миссисипи. Где-то неподалёку ехали в белой машине с открытым, верхом странные молодые люди с напряжёнными лицами. Где-то сидели на нейлоновых стульчиках одинокие фермеры, выставив к дороге ноги и трубки. А здесь в абсолютном одиночестве элегантный молодой человек рекламировал туалетную бумагу, украшенную цветочками и издающую замечательный запах.
Через час, не встретив ни одной души, в потёмках каким-то, чудом мы всё-таки добрались до Бечтауна. Он был как две капли воды похож на Гамбург — тот же десяток домиков. С той только разницей, что уже не было фермеров на складных нейлоновых стульчиках. Кое-где в окошках домов горел свет. Но на дороге — ни одного человека. Несколько раз мы проехали туда и обратно вдоль городка. Но так и не увидели никакого парома. Пришлось стучаться в чей-то дом, где светилось окошко.
За дверью скоро послышались шаркающие шаги, потом женский голос произнёс неприветливо:
— Что нужно?
Но это был настоящий, человеческий, не телевизионный голос. Я спросил о пароме. За дверью долго молчали, потом подозрительно поинтересовались:
— А вы откуда? И кто такие?
Я решил, что сообщение о нашем московском происхождении вряд ли сделает женщину разговорчивее, и просто назвался путешественником, которому нужно перебраться на другую сторону Миссисипи.
— Вэкэйшн? — спросила женщина требовательно, всё ещё не открывая двери.
— Да, да, вэкэйшн, отпуск, — поспешно согласились мы.
За дверью подумали мгновение и заключили с ещё большей неприязнью:
— На вэкэйшн здесь не ездят. Эти места не для вэкэйшн.
Наверное, женщина была абсолютно права. Я сказал, что мы сбились с пути и разыскиваем паром в Бечтауне.
— Парома нет уже три года, — отрезали за дверью. (Вот тебе на! А как же замечательный, превосходный, преподробный дорожный атлас Маккэнли?) — Да, да, уже три или четыре года. Странно, что вы не знаете.
Женщина за дверью, очевидно, накапливала всё больше оснований для своей подозрительности.
— А где же паром?!
— В Гамбурге.
Ехать обратно в Гамбург ночью, по той же дороге, по которой мы улепётывали от молодчиков с винтовкой, — эта перспектива была не самой радостной. Но ведь от госдепа не оберёшься неприятностей, если не переправимся сегодня через Миссисипи.
— Только он сейчас не работает. Он ходит только до шести вечера, — добавили за дверью строго.
Это меняло дело. Это было обстоятельство, которое я не мог предусмотреть при составлении маршрута. Теперь мы, наверное, имеем право переночевать где-нибудь в отеле.
— Где здесь отель, скажите, пожалуйста, — как можно вежливее обратился я к закрытой двери.
— Чего захотели — отель! — по голосу, было слышно, что там возмутились. — Я говорю вам, что места не для вэкэйшн.
— Неужели негде переночевать?
— В Брюсселе. Миль двадцать вниз по реке. Там, кажется, есть отель. «Уитмонд». Ну всё.
И мы услышали удаляющееся шарканье, так и не увидев нашей собеседницы.
Делать было нечего. Брюссель так Брюссель.
И машина покатила в тоннеле из деревьев на юг вдоль великой реки, которую уже давно не было видно в темноте, но которая чувствовалась здесь во всём, даже ночью.
* * *
Довольно странная история происходила с этой странной организацией под названием «минитмены».
На глазах у полиции минитмены проводили военные маневры в самом центре Соединённых Штатов.
На глазах у военных они крали оружие, брали в плен солдат регулярной армии, надевали полковничьи погоны и отдавали приказы военным подразделениям.
На глазах ФБР они опубликовали списки людей, которых собираются прикончить, призывали к убийству президента Кеннеди, печатали подробнейшие инструкции — как убить человека, как скрыться от ФБР, как изготовить отравляющие вещества.
На глазах ЦРУ они поддерживали теснейшие связи с кубинскими контрреволюционными эмигрантами.
Представьте себе на секунду, что всю эту деятельность кто-нибудь приписал американским коммунистам.
О, какие шумные процессы развернулись бы по стране! Какие сногсшибательные доклады публиковали бы ФБР и ЦРУ. Какую тревогу подняли бы военные.
Ну, а минитменам все сходило с рук.
Судя по тому, что появлялось в печати о минитменах и о мерах, предпринятых против их экстремистских действий, трудно не укрепиться в убеждении, что кто-то весьма могущественный покровительствовал им. Могущественный не только в. финансовом смысле (об этом ещё пойдет речь), но и в административном. Их патрон должен был обладать незаурядным куском государственной власти.
После убийства Джона Кеннеди в министерство юстиции продолжали поступать запросы от простых граждан и от сенаторов по поводу действий минитменов.
В августе 1964 года министерство юстиции США опубликовало официальный ответ:
«Министерство юстиции наблюдало за действиями минитменов в течение нескольких лет. Однако правительство не обнаружило с их стороны действий, которые следовало бы пресечь или за которые следовало бы привлечь кого-либо к ответственности. Мы не располагаем данными о том, что сии действия выходят за рамки осуществления прав на свободу слова, печати и собраний, гарантированных первой поправкой к Конституции, или нарушают какие-нибудь федеральные законы.
В настоящее время нет также необходимой информации, которая оправдала бы включение этой организации в список № 1045 министра юстиции, относящийся к Федеральной программе безопасности и называемый иногда „списком подрывных организаций“.
В соответствии с нашими законами, в частности параграфом 18 статьи 960 свода законов США, такие действия, как сбор оружия, проведение сборов для обучения людей военной тактике на территории Соединенных Штатов, могут считаться нарушением закона только в том случае, если эти действия направлены на подготовку военной экспедиции или мероприятий против иностранной державы, предпринятых с наших берегов. (Вспомним, однако, вторжение на Кубу в 1961 году, когда организаторы „мероприятия против иностранной державы“ не понесли никакого наказания, кроме наказания, полученного от кубинских патриотов. — Г. Б. ) В данном же случае цель группы состоит в военном обучении индивидуумов для самозащиты в случае вражеского вторжения.
Мы продолжаем пристально следить за действиями этой группы».
Таков был ответ министерства юстиции (в то время его главой был уже не Роберт Кеннеди).
Надо полагать, однако, что министерство юстиции приходило к своим выводам о деятельности минитменов на основе информации, которой снабжала его мощнейшая и дорогостоящая организация под названием Федеральное бюро расследований, возглавляемая властолюбивым стариком по имени Эдгар Гувер.
Фразы «мы следили за действиями этой организации в течение нескольких лет» и «мы продолжаем следить пристально за действиями этой организации», конечно, прямо относятся к слежке, которую должно было вести ФБР.
Пожалуй, впервые о минитменах Эдгар Гувер сказал публично 19 мая 1965 года. Он посвятил им около 600 слов в речи на совещании в одном из подкомитетов, палаты представителей конгресса.
Вот что сказал тогда Гувер: «Мы долгое время интересуемся этой организацией минитменов, и наше расследование продолжается. Мы смогли проникнуть в организацию, и наши информаторы держат нас постоянно в курсе всей ев деятельности…» И дальше следовало то заключение, к которому пришло ФБР в результате изучения организации минитменов. Это заключение было удивительно спокойным.
«Депю — единственный известный лидер этой организации и один из ее немногих членов, — сказал Гувер. — Он её единственный официальный представитель и оратор. Во многое, что он говорит, действительно трудно поверить… Он утверждает, что в ней состоит „более 25 тысяч человек“, однако нет существенных свидетельств, которые опровергали бы мнение о том, что минитмены представляют собой бумажную организацию, число членов которой достаточно лишь для того, чтобы время от времени провоцировать газетные заголовки».
Поражает здесь не только подчёркнуто успокоительный тон первого официального сообщения о минитменах со стороны ФБР. Поражает ещё и другое весьма пикантное обстоятельство.
Дело в том, что почти за год до выступления Гувера, в газете «Вашингтон пост» от 18 ноября 1964 года, была опубликована статья о минитменах, написанная журналистом из Канзас-Сити Д. Гарри Джонсом. Этот журналист, пользовавшийся доверием Депю, много времени проведший в штаб-квартире, минитменов, часто писал о них. Оказалось, что сообщение Гувера… слово в слово переписано из статьи Джонса
Людям, знающим принцип учреждения, которое возглавляет Эдгар Гувер, вряд ли придет в голову возмущаться плагиатом, совершенным им или чиновником, который готовил ему выступление. Возмущаться американцам следовало лишь тем, что, как стало ясно, ФБР либо не имело собственной информации относительно минитменов, либо скрывало эту информацию от правительства.
Во всяком случае, журналист Д. Гарри Джонс, которого обворовал сам генеральный директор ФБР, рассказывал позже: «Я должен признать, что чувствовал себя более польщенным, чем оскорбленным таким плагиатом. Но после того как удовольствие прошло, один, вопрос поразил меня: знает ли действительно правительство что-нибудь о минитменах? У меня сейчас много причин сомневаться в том, что оно тогда знало что-нибудь…»
Скрывал ли Гувер действительное положение вещей от правительства Соединённых Штатов и от общественности? Или действительно ничего не знал о минитменах, кроме того, что было опубликовано в газете «Вашингтон пост», — я не берусь судить. У меня нет данных, которые мне позволили бы прямо утверждать одно и отвергать другое. Но опыт деятельности этой могущественной организации больше говорит за первое предположение, чем за второе. Журналист поспешил рассказать Депю о странном плагиате. Можно лишь догадываться о реакции минитменовских руководителей. Не лишено смысла предположение, что Депю воспринял это как успокоительный сигнал: дескать, действуйте, мы вам не мешаем. В дальнейшем Гувер не единожды публично упоминал о минитменах. И каждый раз делал это в таком тоне, чтобы дать понять: внимание к минитменам проявлять не следует, эта организация не представляет никакой опасности.
22 сентября 1966 года Гувер публично заявил, что у минитменов не более 500 членов… 16 февраля 1967 года он подтвердил ту же цифру… В феврале 1968 года сказал, что в минитменах состоит меньше 500 человек. И, наконец, ФБР заявило, что вожди минитменов могут рассчитывать только на… 50 человек.
Но жизнь показала другое.
* * *
Организация минитменов, осуществляя права на «свободу слова, печати и собраний», скоростными темпами готовила своих людей «к боям».
Для этого минитмены создали несколько «школ партизанской войны». Обычно школа располагалась на большой уединенной ферме где-нибудь среди пастбищ. Там не Нью-Йорк. Там скачи, скачи, хоть целый день скачи — не увидишь ничего, кроме полей. Тишь. Глушь. Нутряная Америка, о которой и говорил мне в своё время перед началом поездки чиновник из ААА с закутанным горлом.
Мне хотелось бы передать здесь слова слушателя одной из этих школ. И даже привести записи из его блокнота — так сказать, конспекты лекций.
Вначале несколько выдержек из брошюры — учебника, который раздавали участникам «семинара по партизанской войне». Такой семинар состоялся 28 и 29 сентября 1963 года неподалёку от Темкекулы, штат Калифорния. Брошюрка попала в руки генерального прокурора штата мистера Линча. Вот почему я имею возможность её здесь цитировать. «Газ метан, или нервный газ, можно получить, если маленькие кусочки тефлонового пластика вложить в сигарету. Результаты всегда смертельны и почти всегда немедленны.
Полная формула изготовления нитроглицерина приводится на стр. 2. Осторожно!!! Не допускать неопытных!!!»
Это пример того, как обучают. А вот пример того, как обучаются. В 1965 году недельные сборы группы минитменов проводились неподалёку от Канзас-Сити. Занятия вели сам Депю и его ближайшие помощники. Одну из тетрадей с конспектами «лекций» случайно нашел полицейский из Канзас-Сити. Записи сделаны карандашом. Каждая фраза в книжке начинается с новой строки.
«Первоначальная задача партизанских действий — психологический, эффект… Мы должны победить в психологической войне… Мы должны сломить дух врага… Крепить дух минитменов… Несколько типов угроз… Левому радиожурналисту была послана посылка — коробка со скорпионом внутри… Изучи, как открывать любые замки, — это не трудно… Заходи в штаб-квартиры „мирников“, запомни все, что увидишь в комнате, а потом в угрожающем анонимном письме к ним опиши их комнату — они будут знать, что за ними следят… Угрозы почтой — очень действенны… Возьми кристаллы йодина (дальше идет рецепт взрывчатого вещества). Это очень опасно. Само детонирующее средство. Положи под дверь и уйди… Если лидер группы в Ныо-Джерси считает необходимым связаться с лидером в Калифорнии, он должен делать это через национальное руководство… Человеку, которому вы доверяете сегодня, вы, может быть, не будете доверять завтра…»
Затем следует подряд несколько страниц, где на каждой строчке стоят лишь два слова: слева «красный», справа — ругательство. Затем слева — ругательство, а напротив него — «красный». Видимо, это была лекция по воспитанию ненависти…
Подготовить врага психологически к поражению — это целая система мер, разработанная руководителями минитменов и передаваемая рядовым членам во время тайных военных сборов в разных концах страны. Эта система предусматривала, например, и такие мероприятия. Если у «объекта обработки» есть во дворе плавательный бассейн, то в бассейн следует незаметно влить две канистры бензина и поместить небольшой взрыватель. Взрыв и вспышка пламени на поверхности бассейна, как указывается в инструкции, «должны произойти в тот момент, когда „объект“ уже вошёл в воду или собирается войти. Если взрыв произойдёт в отсутствие „объекта“, то этим будет достигнут лишь психологический эффект».
На семинаре внушали: весьма успешно можно действовать на психику «интеллигентов левого направления» телефонными звонками поздно ночью, часа так в два или три. Человек спросонья берет трубку и слышит голос: «Мы всё про тебя знаем, интеллигентская сволочь. Мы расстреляем тебя одним из первых, как только настанет ДЕНЬ». И так подряд несколько ночей. Если тот, кому звонят, знает голос, то инструкция советует сделать по-другому: позвонил и молчи. Дыши в трубку. Чтобы тот спросонья терялся в догадках. Чтобы слышал только тяжелое дыхание, «чтобы у него возникло ощущение, будто кто-то стоит над ним с ножом или пистолетом, кто-то постоянно следит за ним, знает о каждом движении, дышит в затылок…».
Не так давно минитмены ночью разбросали на улицах городах Рузвельт на. Лонг-Айленде, где живёт 60 процентов белых и 40 процентов негров, листовки такого содержания: «Убивайте БЕЛЫХ ДЬЯВОЛОВ… Мы убьём белого человека. Мы получим удовольствие от белой женщины. Мы размозжим черепа белых младенцев о стволы ближайших деревьев. Готовьтесь. Ваша гибель близка. Скоро начнется… Чёрная власть».
На другой день жители белых кварталов принялись создавать отряды самообороны.
Такая провокационная литература у минитменов называется «вспомогательной».
* * *
Отель в Брасселсе (Брюсселе) рекламировался так: «„Уитмонд хотэл“ — современные удобства, семейные обеды, вкусные сэндвичи». Под словами «вкусные сэндвичи» стоял широкоплечий высокий человек и щурил глаза на наши фары. Он был одет вполне по-городскому, при галстуке бабочкой. Разглядев машину и нас как следует, он молча повернулся и вошёл в дверь отеля.
Когда мы проследовали через несколько минут за ним с вещами, он стоял около деревянной лестницы, которая вела на второй этаж. На вопрос, нельзя ли переночевать, последовал жест рукой вверх вдоль лестницы.
Лестница скрипела совсем по-домашнему. И все в этой двухэтажной деревянной гостинице было домашнее. Вышитые салфетки на старинном комоде. Обои в цветочках. Ситцевые занавески. На полу не было нейлонового от стены к стене ковра, а лежал вытертый половичок. Нейлоновый же покоился длинным трупом, завернутым в холстину. Водопроводный кран, прежде чем подать в умывальник струю воды, зафыркал, как кот, увидевший собаку, потом плюнул жёлтой огнетушительной пеной, а после этого торжественно запел. Пел он, естественно, трубным голосом и страстно дрожал. Регулируя воду краном, можно было с успехом сыграть на водопроводных трубах несложный ноктюрн.
Всё здесь было очень домашнее и мирное.
Умывшись и наигравшись на водопроводных трубах успокоительных мелодий, мы спустились вниз. Вестибюль отеля был разделен на три части, В одной — маленькой — стояла небольшая конторка, за которой жена хозяина (им оказался тот высокий молчаливый человек) записала нас в книгу постояльцев. Вторая часть являла собой небольшой универмаг, в котором продавалось все, начиная от небольшого трактора и кончая леденцами. За прилавком хозяйничала жена владельца отеля. И, наконец, третья часть была баром. Функции бармена выполняла опять жена отельщика.
Сам хозяин сидел с тремя посетителями бара за столиком, накрытым красно-белой клетчатой скатертью, и о. чем-то вполголоса беседовал.
Вдоль стены на полках стояли бутылки, подсвеченное сзади. А над ними висели во множестве охотничьи ружья, боевые винтовки. И их было никак не меньше, чем бутылок. Вычищенные и смазанные стволы сыто лоснились. В ложи и приклады можно было смотреться, как в зеркало. Боевого снаряжения было так много, что казалось, владелец мирного отеля с вышитыми салфеточками на ручках кресел и музыкальным водопроводом собирается сегодня ночью совершить с сотней приятелей набег на соседнее иностранное государство — потоптать посевы и увести в полон женщин.
В ожидании набега винтовки висели на крючьях, покоились на кронштейнах, стояли в козлах, перекрещивались буквой X, расходились буквой Ж и лепестками гигантской ромашки. Я сейчас уж не могу точно описать всю замысловатость ружейного орнамента. Помню только, что одно солидное боевое изделие было укреплено на двух подковах, которые, надо полагать, не сулили счастья мишени.
У винтовок был вовсе не коллекционный вид. Ни одного старинного, заржавленного, театрального. Все ухожены и все достаточно современны.
Наверное, мы с особым вниманием в тот вечер рассматривали винтовки, потому что толстая и говорливая жена хозяина спросила участливо:
— Любите оружие?
— Да как вам сказать, — замялся я. После сегодняшнего как-то неловко было говорить на эту тему.
— А мой муж любит, — и подала нам по запотевшей бутылочке «севен-ап».
Муж — высокий, крупный дядя в белых штанах, белой рубашке с засученными рукавами, при галстуке бабочкой — проводил трёх своих приятелей и подошёл к нам.
— Вы, значит, из Нью-Йорка, — сказал он утвердительно. — Ну и как вам наши места?
Последнюю фразу он тоже произнес вполне утвердительно. Будто заранее знал ответ.
Я рассказал ему вкратце о случае на дороге. Он слушал безо всякого удивления. Стоял, прислонившись к стойке, окружённый винто-бутылочным ореолом. И винтовки и бутылки были очень удобные, ухватистые.
Хозяйка несколько раз охала и всплёскивала руками. Но не произнесла ни слова, только бросала выжидательные взгляды на мужа — что тот скажет. Когда я кончил, муж немного помолчал, потом спросил:
— А винтовка была зачехлена?
— Нет.
— Это — нарушение закона. Нельзя ездить в машине с незачехлённой винтовкой. У нас такой закон в штате. Вы не заявили в полицию?
— Нет.
— Зря. Не так много у нас здесь белых машин с открытым верхом, могут быстро найти.
Сказал и замолчал. А хозяйка, будто получив разрешение, запричитала:
— Ну вы подумайте! Вы только подумайте! Что творится! Хороши шуточки! Делают что хотят. — Она при этом проворно вытирала стаканы. — Я по той дороге уже несколько лет не езжу. Убьют — никто даже и трупа не найдёт… Вы знаете, мы раньше никогда дверь не закрывали на ночь. А теперь закрываем. И постояльцам советуем комнату — на щеколду. Вы свой номер тоже на ночь на щеколду прикройте…
— Кто же здесь этим занимается? — спросил я.
Хозяйка сделала большие глаза и сказала, понизив голос:
— Странные люди.
— Странные?
— Да, да, странные люди появились здесь, — повторила хозяйка. — Вот уже несколько лет. С винтовками ходят. В военных кепочках. В чёрных очках.
— Минитмены? — спросил я.
— Кто?
— Минитмены.
— Не знаем, — строго вмешался хозяин. — Про таких не слышали.
И хозяйка замолкла.
— Вы бы позвонили шерифу, — предложил хозяин. — Он, правда, в другом графстве, но это недалеко.
Рядом стоял телефон. Однако хозяин показал мне другой — автомат, куда надо было бросить денежку. Автомат находился рядом со стойкой, в той части вестибюля, которая служила универмагом. На стойке стоял плакатик, извещающий, что цена на гвозди снижена на 1 цент. За мирным гвоздевым плакатиком лежал на стойке невидимый покупателю тяжелый кольт. Хозяин поймал мой взгляд, но не прореагировал. Мол, а что ж такого: ну лежит себе восьмизарядный кольт и лежит… Будто стойка, где продают гвозди, и есть самое подходящее место для него.
Я позвонил. Шерифа на месте не оказалось. Но приветливый женский голосок выразил готовность записать мою историю и доложить шерифу. Я рассказал как можно короче.
— Жена в госпитале? — деловито осведомился голосок, когда я замолчал. Я вначале, опешил, потом понял и объяснил, что выстрела не было, в нас только целились.
В трубке протянули с удивлением:
— Ах, только целились?! — и затем зарегистрировали: — Ага, вы-стре-лов не было…
Потом была пауза и вопрос моей собеседницы:
— Ну и что же?
— Да ничего! — Мне уже начинало надоедать глупейшее моё положение. — Просто я считал, что, может быть, шерифу будет интересно узнать, как встречают в Иллинойсе иностранного журналиста. Может быть, шериф разъяснит мне — везде ли нас будут так встречать. И, кроме того, мне сказали, что незачехлённая винтовка в машине — это нарушение закона.
— Ах да, незачехленная винтовка, — молвил голосок равнодушно. — Это верно. Я доложу шерифу, как только он придёт. Или позвоню ему домой. А он позвонит вам. Или даже приедет. Если найдёт нужным. Он, конечно, этого так не оставит…
Когда я вернулся в бар, хозяин все так же стоял в светящемся бутылочном ореоле, хозяйка, сложив руки на стойке, рассматривала мою жену. А за стойкой на высоком стульчике сидел небритый пожилой дядька в синем застиранном и слинялом комбинезоне, в клетчатой рубашке с расстегнутым воротником и в клетчатой кепочке с кнопкой. Дядька был небрит, щетинист, на шее, на том месте, где у хозяина отеля помещался галстук-бабочка, у него виднелся навечно загорелый, продубленный солнцем и ветром треугольник. Шея сзади была выложена морщинами, будто еловыми веточками. Только веточки были не зелёные, а чёрные. Дядька в комбинезоне пил пиво из только что откупоренной для него банки «Шлиц».
— Я, вообще-то говоря, в Россию собирался раза два, — сказал хозяин. — Один раз совсем было собрался на две недели с делегацией фермеров. Но тут пришло время платить налоги. И я остался. У меня здесь были с этим делом осложнения.
Дядька в комбинезоне закивал головой, мол, действительно, сложности у мистера Уитмонда были. Только как-то он несерьезно закивал. И хозяин даже посмотрел на гостя осуждающе.
— А в другой раз уж и не помню, что меня задержало. Знаете, с Россией трудно. То в газетах говорят: Россия ничего, русских можно любить. Во время войны, например. Потом говорят — нет, вы должны ненавидеть русских. Никогда не разберёшь, когда что. Только начинаешь вас любить, глядь, а уже говорят — пора ненавидеть. Только рассердишься, — а уже пришло время опять с симпатией.
Я засмеялся, но хозяин был абсолютно серьезен.
Комбинезон, слушал с интересом и всё кивал головой.
— Ха, — сказал он вдруг и глянул на отельщика хитро, — у него тут с русскими старые шашни.
Хозяин посмотрел на меня серьёзно и пояснил:
— Это он про моего племянника, сына моего брата. Сейчас его здесь нет, уже лет шесть, как уехал. Странный был человек. В бога не верил. Никому не верил. Только в себя верил. И представьте, начал вдруг изучать русский язык. Уж не знаю, почему в голову стукнуло ему. Возможно, из упрямства. Никто, мол, не изучает (у нас тут вообще иностранные языки не в почёте), а я вот возьму и научусь. Купил себе русскую машинку. Я не знал об этом. И вот однажды у себя на ферме нахожу листки бумаги с русскими буквами. Ну я сразу решил — шпионское дело. И — в полицию, к тому самому шерифу, которому вы звонили. Тот говорит: нет сомнения, русский шпион. Откуда ещё тут, на Миссисипи, взяться русским буквам! Сообщили в ФБР, Приезжали из Сан-Луиса. Всё перерыли, всех переполошили. Было как раз время, когда нам надо было вас очень ненавидеть. Ну а оказалось, что это мой племянник. Мне неприятно. А ему — хоть бы что.
— Мистер Уитмонд у нас вне подозрений, — сказал щетинистый и долго смеялся своими голубыми глазками из-под клетчатой кепочки.
Хозяин, по всему видно, был человеком серьезным. — Да, жалко, что не поехал, — повторил хозяин, — налоги надо было платить.
— У мистера Уитмонда большие налоги, — опять встрял владелец комбинезона с помочами.
Мистер Уитмонд с достоинством объяснил, что дела его действительно идут не худо…
Здесь поблизости два парома — один через Миссисипи, а другой — через Иллинойс. Поэтому проезжего народа много. Кроме того, Минни отлично готовит, немецкие блюда. Здесь, в этих окрестностях, живут в основном выходцы из Германии. По-немецки, правда, уже мало кто говорит, но немецкую кухню любят.
Насчёт языка мистер Уитмонд объяснил, что в своё время был закон, запрещавший говорить на каком бы то ни было языке, кроме английского. Во время войны немцев считали плохими американцами. И те, кто знал немецкий, постарались его забыть поскорее. Но всё-таки немцев здесь много. А Минни своё дело знает. И два парома рядом — это не шутка, поэтому ресторан при отеле процветает. Сюда приезжают из Сак-Луиса на уик-энд.
Вообще-то у него есть земля. Но он её не обрабатывает, а сдает в аренду. И за то, что, не обрабатывает, получает от правительства деньги. Потому что, как, конечно, мне известно, в Америке перепроизводство хлеба и приходится сдерживать фермеров.
— Ну и потом, сами знаете, что такое фермерская работа, — продолжал пояснять хозяин, почему-то назидательно глядя на клетчатую кепочку своего гостя. — Фермерскую работу надо любить. Надо любить работать по двадцать часов в сутки и по ночам любить вставать и идти проверять коров. Надо любить фермерскую работу. И быть скромным. Потому что если, ты собираешься быть фермером и каждый вечер при этом пьешь, то разоришься наверняка.
Владелец клетчатой кепочки дул уже третью банку, закусывая только солёными орешками, которые были насыпаны горкой в розетке. И молчал.
— Но вообще-то говоря, — смилостивился хозяин, — на восьмидесяти акрах, не проживешь. Поэтому фермеры, чтобы прожить, мало того что по двадцать часов в сутки работают, так ещё ездят в Сан-Луис подрабатывать по вечерам. Двадцать лет назад бушель пшеницы стоил два доллара, а сейчас один доллар. А цены на товары в три раза выше, чем двадцать лет назад… Так что сами понимаете. Каждый конечно, надеется, мол, ничего, я выдержу, а сосед разорится. И когда он разорится, мои дела пойдут в гору и, может быть, я даже прикуплю кусок его земли. Но надежды обычно не сбываются, и разоряются оба. И кто-то третий покупает землю обоих. И они работают на этого третьего…
Хозяин говорил все это спокойно и громко — как, видимо, говорил всегда, о чем бы ни зашла речь. И смотрел при этом на клетчатую кепочку выразительно.
— Да ну, ерунда всё это, — вдруг ответил громко человек в кепочке. — Ерунда — деньги, деньги. Да у меня, если хотите знать, денег куры не клюют! Только некуда их тратить здесь. Ну на что их потратишь? Ну три банки пива выпьешь — вот и всё… У меня денег куры не клюют. Принципиально!
Он немного помолчал, потом без особой связи перешёл от кур к коровам:
— Я своих коров наизусть знаю. Наизусть. Вот этими руками, — он отставил свою банку и поднял перед собой обе руки, — вот этими руками от каждой по пять галлонов в день. Потому что наизусть!
Он ещё помолчал. И потёр лоб рукой. Видимо, вспомнив что-то, крикнул:
— А на хозяина, плевал я! Я у него с двадцать девятого года. Раньше он мне говорил — ну-ка иди, бой, работай, поторапливайся. Я поторапливался. А теперь я ему говорю — иди ты знаешь куда?! Потому что я его тоже наизусть!
Ему, видимо, очень понравилась мысль о том, что он познал своих коров и хозяина, проник во все их тайные помыслы, замыслы и желания, видит их насквозь. Поэтому он произносил слово «наизусть» особенно старательно и громко.
— Завтра в пять утра — вот этими руками — пять галлонов. Понятно! А деньги! Что деньги. Девать их просто некуда.
Хозяин отеля стоял возле своих бутылок и слушал внимательно, серьезно, иногда покачивая головой. Не прерывал.
Небрежным жестом человек в кепочке бросил на крепкую, толстую, навечно сделанную стойку бара две смятые долларовые бумажки. Хозяйка поднесла их к кассе. Нажатие кнопки, щелчок, чавканье, из кассы выехала разделенная на гнезда доска с зажимами для бумажных денег, похожая на талер наборщика. Снова щелчок, чавканье, талер скрывается в металлическом нутре кассы, и на стол аккуратно ложатся три четвертака сдачи. Человек в кепочке сгребает ладонью два четвертака, а третий, изобразив губами некое пренебрежение, оставляет лежать на стойке.
Приподняв клетчатую кепочку и обнаружив редкие седые волосики на буром, отполированном, как стойка бара, черепе, он удаляется.
Хозяин внимательно смотрит ему вслед. Покачивает крупной головой. Потом, вертикально опускает указательный палец на оставшийся после ухода гостя четвертак и с медленной задумчивостью движет его к кассе. Там четвертак перехватывает жена. Щёлк-чавк — выехал агрегат из днища. Четвертак достойно лег в полагающееся ему гнездо.
— Вот как раз то, о чем я вам говорил, — сказал хозяин назидательно. — У него была когда-то своя земля. Разорился. И теперь на этой же земле работает, но на другого. Несерьёзный человек. — Хозяин сморщил нос и помотал головой. — Ему этот четвертак кровью достается. А видите, как он его пренебрежительно… Вы, конечно, поняли, в чем тут дело, когда он говорил, будто у него денег куры не клюют… Гордыня.
— И каждый день к нам ходит, — подхватила хозяйка, вытирая тряпкой ту часть стойки, за которой сидел несерьёзный человек. — Свои три банки выдувает. Хочет показать, что ему всё нипочем.
— В фермеры вообще-то идут люди самостоятельные, — сказал хозяин. — Фермер не хочет ни от кого зависеть. Ни от кого получать зарплату. Он сам себе устанавливает рабочий день. И даже субсидий от банка не хочет получать. Но разве сейчас можно без субсидий? Нельзя. Без субсидий — быстренько разоришься. Правда, с субсидиями тоже разоришься, если у тебя меньше восьмидесяти акров.
— А сколько у вас земли? — спросил я.
— Триста пятьдесят акров, — сказал хозяин с достоинством. — Это не очень много, но и не мало. Здесь, во всяком случае, у меня самый крупный надел.
— Значит, ваш доход — земля и отель?
— В основном, — сказал хозяин.
— А ещё что? — поинтересовался я и вынул записную книжку.
— Ещё у меня магазин. Самый большой в городе.
— Я записал.
— Ещё я директор правления местного банка.
— Я снова записал.
— И директор почты.
— Я записал и это.
Ну уж тогда всё пишите, — сказал хозяин серьёзно.
— Что же ещё?
— Владелец местной газеты. И представитель города в правительстве штата.
— Значит, вы — вся законодательная и исполнительная власть в городе?
Я думал, что сказал это в шутку. И мне стало немного не по себе, когда хозяин ответил спокойно и с достоинством:
— В общем, да.
— А полиция? — спросил я. — Есть у вас полиция?
— Полиции нет.
— Кто же поддерживает порядок?
— Порядок у нас устанавливается сам собой, — сказал хозяин отеля снова без улыбки. — Так сказать, стихийно.
Я думал, он сейчас глянет на лоснящиеся винтовки. Но он не глянул. Он зевнул и спросил, во сколько надо нас будить…
Мы уехали из отеля «Уитмонд» на другое утро. Шериф не звонил. Никто от него не приезжал. Порядок устанавливался стихийно…
Тут как раз и написать бы такую фразу: «Вспомнились мне слова Фолкнера…» — и дальше цитату на страницу.
Но нет, я тогда не вспомнил слова Фолкнера. Память принесла лишь ощущение, испытанное при чтении его «Деревушки». Только после возвращения из поездки вдоль Миссисипи я нашёл ту страницу.
Извините меня за длинную цитату. Однако я рискую привести её, так сказать, в интересах дела:
«Их потомки (речь идет о потомках первых американских поселенцев на Миссисипи. — Г. Б. ) также сажали хлопок в долине и сеяли кукурузу по скатам холмов и на тех же холмах, в укромных пещерах, гнали из кукурузы виски и пили его, а излишки продавали. Федеральные чиновники приезжали сюда, но уже не возвращались. Кое-что из вещей пропавшего — войлочную шляпу, сюртук черного сукна, пару городских ботинок, а то и пистолет — иногда видели потом на ребенке, на старике или женщине. Окружные чиновники и вовсе не тревожили этих людей, разве только по необходимости в те годы, когда предстояли выборы. У них были свои церкви и школы, они роднились друг, с другом, изменяли друг другу, и убивали друг друга, и сами себе были судьями и палачами. Они были протестантами, демократами и плодились, как кролики. Во всей округе не было ни одного негра-землевладельца, а чужие негры боялись и близко подойти к Французовой балке, когда стемнеет.
Билл Уорнер, нынешний хозяин усадьбы Старого Француза, был самым важным человеком в этих краях. Он имел больше всех земли, был школьным инспектором в одном округе, мировым судьей в другом и уполномоченным по выборам в обоих, а стало быть, от него исходили если не законы, то, по крайней мере, советы и внушения для его земляков. Судья Бенбоу из Джефферсона однажды сказал про него так: человек он с виду мягкий, но никто лучше его не умеет пустить мулу кровь или собрать больше голосов на выборах. Он владел почти всеми лучшими землями и держал закладные почти на все земли, которыми еще не владел. В самой деревне ему принадлежала лавка, хлопкоочистительная машина, мельница с крупорушкой, и считалось, мягко говоря, опрометчивостью, если кто по соседству делал покупки, или очищал хлопок, или молол зерно, или ковал лошадей и мулов где-нибудь в другом месте…»
Эти слова были написаны довольно давно. А время, к которому они относятся, и вовсе очень давнее, отдалённое от нынешнего не одним десятком лет…
* * *
В моем досье под надписью «Минитмеяы» хранится вырезка из газеты «Уорлд джорнэл трибюн»: «ООН находится в списке организации, которые минитмены подвергнут бомбардировке». Это заголовок. В заметке же говорилось вот что: «ООН значится одной из первых в списке организаций, которые будут подвергнуты бомбардировке правыми экстремистскими организациями. Это выяснилось в результате 10-месячного расследования, которое вели некоторые заинтересованные лица. Эти лица считают, что взрыв бомбы в ООН будет генеральной репетицией для более крупных террористических действий».
Приблизительно в то же время в одной из канзасских газет был напечатан отчет о процессе над неким уголовником, который оказался членом организации минитменов. Подсудимый среди прочего рассказал на суде и о том, что среди минитменов обсуждался план — не запустить ли цианид в вентиляционные системы здания ООН.
Среди делегатов ООН возникла тогда тревога. Однако У Тана посетили полицейский комиссар Нью-Йорка Говард Лири и главный инспектор полиции Стэфорд Гарелик, которые заверили Генерального секретаря ООН в том, что «нет никаких оснований считать, будто ООН числится у правых организаций одной из первых в списке объектов для взрыва, бомб». И насчет вентиляционной системы тоже заверили.
Время доказало, что полицейские чины были правы.
Цианид не проник в вентиляционную систему.
Никому не удалось взорвать бомбу в здании ООН. В этом смысле всё обстояло спокойно. Случилось другое: ООН обстреляли из миномета.
Да, да, из самого простого, банального миномета, который был по всем правилам минометной стрельбы установлен напротив здания, на восточном берегу Ист-Ривер. Мина, правда, не долетела. Наверное, в минитменовских школах учебная стрельба из минометов не была поставлена на должный уровень. Случился недолет. Конечно, в полевых условиях за ним последовал бы перелёт, так называемая вилка, а затем точное попадание в «стеклянный небоскреб на Ист-Ривер», как любят выражаться газетчики. Но согласитесь, что в условиях Нью-Йорка сего 29 тысячами полицейских, сотнями полицейских машин, снабженных радиопередатчиками, десятками полицейских катеров, ещё дважды стрелять было бы рискованно. Вместо этого минометчики скрылись.
Я потом встречал многих работников ООН. И каждый с карандашом в руках убедительно доказывал, что, не дай минитмены маху, мина угодила бы как раз в комнату, где работал мой собеседник. Каждому было лестно считать себя целью минитменов.
Но так или иначе, а бомбардировка ООН была осуществлена.
Нет худа без добра. Может быть, неожиданный взрыв мины возле здания ООН заставил окружного прокурора Нью-Йорка Луиса Д. Лефковица начать по собственной инициативе самостоятельное расследование деятельности минитменов в штате Нью-Йорк. После 10 месяцев работы прокуратура подготовила доклад.
Вот его основные положения.
Минитмены представляют собой угрозу миру и безопасности в штате Нью-Йорк и в других штатах.
Минитмены существуют в 33 нью-йоркских графствах и по крайней мере в 14 штатах.
Представляя собой общенациональную организацию, минитмены продолжают рекрутировать все новых и новых членов. Члены организации минитменов в штате Нью-Йорк включают полицейских, солдат и офицеров национальной гвардии, личный состав армии, докторов, учителей, служащих государственных учреждений.
Минитмены активно готовятся к «частной войне». Они готовятся сражаться с «предательством», в котором, по их мнению, участвуют президент США, вице-президент, члены Верховного суда, губернатор Нью-Йорка, сенаторы от Нью-Йорка и мэр города Нью-Йорк.
Как стало известно, члены организации минитменов обсуждали возможность покушения на вице-президента Хюберта Хэмфри, на главного судью Уоррена, на губернатора Рокфеллера и всех других лиц, «сочувствующих коммунизму».
Доклад окружной прокуратуры был секретным. И может быть, никогда не стал бы достоянием публики, если бы в то же время, то есть в октябре 1967 года, в штате Нью-Йорк не раскрыли склад оружия, принадлежавший минитменам.
Чтобы быть как можно более документальным в своем повествовании, я приведу сообщение об этом, сделанное агентством Ассошиэйтед Пресс.
«Нью-Йорк (АП). — Вчера перед рассветом полиция арестовала 20 человек, захватила тонны бомб, пистолеты, ракеты, патроны и тем самым сорвала террористический заговор минитменов… Окружной прокурор Куинза Нэт X. Хентель сообщил, что несколько хорошо вооруженных групп заговорщиков, одетых охотниками, должны были уничтожить три объекта в штатах Нью-Йорк, Коннектикут и Нью-Джерси. План должен был быть приведен в исполнение вчера, на пятый день после начала охотничьего сезона.
Хентель не определил местонахождение объектов, но сказал, что минитмены назвали эти объекты „созданием коммунистов, левых либералов“».
Интересен состав арестованной полицией банды из 20 человек. Ее главарь — художник-пейзажист. Кроме него — два водителя грузовика (29 и 30 лет), механик — 29 лет, таксист из Бруклина — 24 года, 29-летний молочник (держал взрывчатые вещества в своем холодильнике), младший брат молочника (мать братьев сказала: «Я думала, что они члены общества Джона Бэрча, но я никогда не думала, что они экстремисты, что они минитмены»). Был в этой банде также сорокалетний агент по рекламе, над домом которого всегда висит флаг южных повстанцев, времен Гражданской войны. Только в доме рекламщика обнаружили 10 пулеметов, 15 винтовок, три гаубицы, базуку, 12 пар полевых радиостанций «уоки-токи», танковую радиостанцию, противотанковую пушку, 10 тысяч комплектов боевого снаряжения и большое количество взрывчатки.
Отец рекламщика сказал о своём сыне: «Он хороший парень. Всегда интересовался политикой и желал хорошего правительства гораздо больше, чем я. Я всегда был слишком занят. Зарабатывал на жизнь. Он очень много читает. И пишет письма редакторам. Некоторые письма опубликованы. Очень интересовался гражданской обороной. Когда Роки (Н. Рокфеллер — губернатор штата Нью-Йорк. — Г. Б. ) сказал — стройте бомбоубежище, сын построил одно. Он помешан на оружии. Дома — целая выставка. Но это не боевой арсенал, как пишут газеты. Он член Национальной стрелковой ассоциации и стреляет по тарелочкам. Он очень нежный человек и редко выходит из себя. Несколько лет назад ему прислали какие-то материалы от минитменов. В последнее время он был очень занят. Поступил в колледж, потому что: хочет быть учителем. Его жена тоже преподаёт. У них пять детишек, в том числе тройняшки. Все до трёх лет…»
Один из соседей рекламщика рассказывал журналистам, что видел когда-то «нежного человека» на лугу, где паслись коровы. Он стрелял из пушки консервными банками, а на краю луга стоял его приятель и корректировал огонь по «уоки-токи». Сосед сказал также, что коровы, кажется, не пострадали.
Были ещё среди 20 арестованных рабочий-литейщик, самолетный стюард, садовник, конюх, шофёр, пожарник из Нью-Йорка, штукатур, два механика, клерк. Все, кроме одного, в возрасте от 18 до 30 лет.
Несколько дней, как на работу, я приходил в здание, где помещается контора окружного прокурора Куинза. Я разговаривал с разными полицейскими чинами, всегда очень вежливыми, пытался разузнать, что за целевые объекты были у минитменов, на кого хотели они совершить нападение. Полицейские чины поднимали синие плечи и разводили крепкими руками: неизвестно, не приказано говорить и тому подобное.
Я интересовался также, каким образом полиции стало известно о готовящемся выступлении минитменов. Слухи ходили разные. Но больше всего говорили о некоем студенте, который стал минитменом, поссорился там со своими приятелями и, желая отомстить им за что-то, сообщил о готовящейся акции.
Я много раз наблюдал, как нью-йоркская полиция водит преступников на суд, с суда и т. д. Но ни разу до этого не видел, чтобы подсудимые били журналистов. А здесь видел. Видел, как один из минитменов, изловчившись, ударил ногой корреспондента, который хотел сфотографировать его лицо покрупнее. И что самое удивительное — полицейские, которые сопровождали подсудимого, только усмехнулись. Никто и пальцем не пошевелил, чтобы утихомирить человека в наручниках.
Когда окончательно подсчитали, все вооружение, которое удалось захватить на базе минитменов, список получился весьма внушительным. Он превосходил в несколько раз то количество, которое было приведено в сообщении Ассошиэйтед Пресс. Вот вкратце то, что там было захвачено: 125 винтовок (простых и автоматических), 10 трубчатых бомб, 5 мортир, 12 станковых пулеметов (30 мм), 25 ручных Пулеметов, одна базука, три гранатомета, 6 ручных гранат, 50 снарядов калибра 80 мм для мортир, 1 миллион единиц боеприпасов разного вида, химические вещества для приготовления взрывателей, 30 полевых «уоки-токи», несколько радиопередатчиков для глушения радиоволн, на которых работает полиция, 50 маскировочных костюмов с соответствующей обувью, 220 ножей различного вида.
«Нью-Йорк таймс» написала тогда, что захваченного вооружения достаточно, чтобы полностью разрушить несколько кварталов большого города и уничтожить их население.
Кроме оружия, было найдено огромное количество правоэкстремистской литературы. «Белая книга» общества Джона Бэрча, «Голубая книга» общества Джона Бэрча, подшивки месячных бюллетеней общества Джона Бэрча. Письма Роберта Уэлча, президента общества, к его членам. Были там также наклейки для автомобильных бамперов с надписью: «Поддерживайте вашу местную полицию». И ко всему прочему — несколько экземпляров книги под названием «Мастера обмана». Автор книги — глава ФБР Эдгар Гувер.
Постепенно стали просачиваться и достигли журналистских блокнотов сведения о целевых объектах минитменов.
Объект № 1 — предвыборная штаб-квартира коммуниста Герберта Аптекера, который в ноябре 1967 года должен был баллотироваться в конгресс.
Объект № 2 — летняя лесная музыкальная школа, организованная нью-йоркским учителем музыки и его женой для 200 детей. В школе занимались белые и чёрные дети.
Объект- № 3 — небольшой лагерь в Нью-Джерси, который арендовали деятели движения против войны. Там иногда находили убежище участники антивоенных демонстраций, которые приезжали в Нью-Йорк издалека и не имели крова в этом большом городе.
И наконец, объект № 4 — лагерь неподалеку от Нью-Йорка, в котором по субботам и воскресеньям собиралась молодежь для занятий. Подсудимые назвали этот лагерь коммунистическим, сказали, что «коммунисты США преподают там свою дьявольскую марксистскую теорию молодым американцам». На вопрос, откуда они знают об этом, подсудимые ответили, что так сказал в одном из своих выступлений Эдгар Гувер, глава ФБР.
Но, кроме оружия, кроме литературы, кроме объектов нападения, обнаружилось еще обстоятельство, которое, казалось, должно было бы заставить власти обратить очень серьезное внимание на минитменов, организовавших частную армию как раз у подножия нью-йоркских небоскребов.
Среди всего прочего на складе в Нью-Джерси нашли свидетельство того, что минитмены обладают куда более мощным оружием, чем многие предполагали раньше. Оказалось, что организация минитменов располагала в нью-йоркской полиции информаторами, которые вовремя сообщали минитменам обо всем, что полиция собиралась предпринять против них.
Вот выдержки из писем, которые полицейские направляли координатору минитменов в соседнем штате Нью-Джерси.
«…На вашем месте я был бы очень осторожен в словах, если он (речь идет об одном весьма высоком чине нью-йоркской полиции. — Г. Б. ) будет задавать вам вопросы. У него имеется досье на минитменов в Онейде (штат Нью-Йорк)…»
«…Копы допрашивают наших людей в районе Буффало…»
«…Насчёт того, что вы запрашивали в прошлом письме. Там сейчас есть четыре ручные гранаты… Не самые современные, но они будут в вашем распоряжении, если захотите».
Полицейские снабжали минитменов также имевшейся у полиции информацией о коммунистах, левых, либералах, «мирниках», кроме того — полицейской формой, автомобильными номерами агентов ФБР, всеми видами полицейского и военного снаряжения вплоть до противотанковых пушек, минометов, радиостанций. Ну и, конечно, полицейские минитмены рекрутировали в свою организацию новых полицейских.
Вот какие странные и тревожные обстоятельства выяснились в связи с раскрытием склада нелегального оружия под Нью-Йорком.
Не менее удивительным было, что ФБР, могущественное ФБР, прямая задача которого — заниматься расследованием преступной деятельности общегосударственного характера, устранилось от расследования. Окружной прокурор Куинза на недоуменный вопрос корреспондентов ответил, что да, ФБР ни разу не прислало своих агентов для того, чтобы принять участие в расследовании дела о складе оружия, и даже не просило предоставить какую бы то ни было информацию о нем.
Месяцем позже, когда Гуверу надо было всё-таки что-то сказать о заговоре под Нью-Йорком, он заявил, что ФБР не принимало участия в расследовании по той причине, что выступление минитменов, намеченное на 30 октября 19.67 года, было просто маневрами «военного типа».
Люди наблюдательные могли прийти к выводу, что ФБР если не покровительствует минитменам, то, во всяком случае, смотрит на их «проказы» сквозь пальцы.
Заговор под Нью-Йорком показал, что у минитменов были свои люди не только в полиции.
Через Национальную стрелковую ассоциацию минитмены были отлично связаны с армией. Часть оружия, которое было найдено под Нью-Йорком, было приобретено у армии через Национальную стрелковую ассоциацию.
Во время суда над 15 минитменами (остальные были отпущены с миром) у здания, где происходил суд, ходили пикетчики с плакатами: «Разве наши ребята во Вьетнаме хотят ареста минитменов?», «Лучше судить коммунистов!» и «Боже, благослови минитменов».
Следователь получал письма с угрозами. Вот цитаты из них:
«…В вашем доме флаг США лежит на полу вместо половой тряпки».
«…Вы прославляете негров, евреев, большевиков и Россию».
«…Почему вы не преследуете коммунистов в Куинзе?»
«…А что, собственно, такого в том, чтобы убить парочку грязных предателей — коммунистов? Минитменам надо выдать ордена за то, что они хотели стереть с лица земли коммунистов…»
«…А тебя мы наградим крестом над могилой».
Уж не знаю — то ли пикетчики подействовали на суд, то ли угрожающие письма, то ли ещё какие-нибудь обстоятельства, но только суд… оправдал минитменов. Следствие пришло к выводу, что их нельзя привлекать к ответственности, так как «нападение на целевые объекты совершено не было и никаких жертв тоже не было».
Один из помощников окружного прокурора, который произвел аресты, дал интервью газетчикам. В нём он рассказал о минитменах нечто кардинально противоположное тому, что обычно рассказывали работники ФБР. В отличие от Эдрага Гувера, люди окружного прокурора считали минитменов серьезной и опасной организацией, которая насчитывает в общенациональном масштабе никак не меньше 10 тысяч человек. Организация эта более дисциплинированна, чем ку-клукс-клан или Американская нацистская партия. «Мы отнеслись к ним вначале, — сказал помощник, — как к чудаковатым людям. Мы были уверены, что у них не может быть оружия. Но затем обнаружили и Оружие и умение им пользоваться. Мы узнали, что среди этих людей есть и банкиры, и адвокаты, и полицейские. Чем больше мы проникали в глубь минитменовских операций, тем разветвлённее и шире находили мы их организацию. Честно говоря, мы даже не представляем теперь, где кончается всё это».
Во время расследования «заговора под Нью-Йорком» журналисты, которые освещали это необычное дело, узнали, что у полиции есть фотографии пикантного бейсбольного матча. Пикантность заключалась в том, что товарищеский матч происходил между минитменами и членами общества Джона Бэрча. Игра, как выяснили журналисты, закончилась со счетом 1: 0 в пользу бэрчистов.
Однако встречи между минитменами и бэрчистами происходили не только на поле стадиона.
Ещё в 1961 году Депю вступил в общество Джона Бэрча. Правда, через несколько лет он оттуда формально вышел. Но только формально, потому что встречи между Депю и Робертом Уэлчем, президентом ОДБ, продолжались и были частыми. Вряд ли кто-либо знает точно, что обсуждалось на этих встречах. Но уж, во всяком случае, не тактика бейсбольной игры.
Одна из встреч двух лидеров состоялась в Далласе в 1962 году. Несколько — в Канзас-Сити. Однажды Депю позвонил из Канзас-Сити в Белмонт (штат Массачусетс), где находится штаб-квартира бэрчистов, и сообщил Роберту Уэлчу, что готов оплатить ему полет от Белмонта до Канзас-Сити и обратно, если тот найдёт несколько часов, чтобы поговорить о важных делах.
Формальное разобщение двух фашистских организаций, как видно, больше нужно бэрчистам, чем минитменам. Поэтому бэрчисты обставили разрыв с Депю официально: секретарь Роберта Уэлча направила Депю чек на 6 долларов — его вступительный взнос в общество, и об этом было напечатано в бюллетене бэрчистов.
Депю объяснял свой разрыв с бэрчистами таким образом: «Причина не в философских разногласиях (?!). Мы просто не могли договориться о необходимых мерах безопасности. Другими словами, он (Роберт Уэлч) не хотел, чтобы наши люди знали его людей, а мы не хотели, чтобы бэрчисты имели сведения о минитменах…»
В июне 1965 года в печати появились сообщения, что несколько видных членов Американской нацистской партии перешли к минитменам. Депю подтвердил тогда это сообщение, но объяснил его довольно своеобразно: «Они покинули нацистов, потому что это партия ненависти. Я принял их в свою организацию только после того, как они уверили меня, что с их нацистскими взглядами покончено» (впоследствии руководитель этой группы перебежчиков перешел в ку-клукс-клан).
Джордж Линкольн Рокуэлл, бывший фюрер Американской нацистской партии, жаловался как-то журналистам, что Депю переманивает у него людей и даже переманил трёх самых ценных финансовых покровителей — из Флориды, Техаса и Пенсильвании. «Я целиком поддерживаю все, за что стоят минитмены, — говорил фюрер с некоторой обидой. — Люди должны вооружаться и готовиться к самообороне. Но использовать нелегальное оружие — это самоубийство. Я не потерпел бы нелегального оружия. Я ненавижу мысль о том, что молодые люди пойдут в тюрьму из-за этого. Минитмены говорят, что не носят нелегального оружия. Но я не знаю ни одного минитмена, у которого не было бы оружия, приобретенного нелегально…»
Один из руководителей ку-клукс-клана, Главный Дракон Пенсильванского клана — Фрэнкхаузер, активнейший член минитменов, так сравнивал Депю и Рокуэлла: «Конечно, нельзя сказать, что Депю незаменим, что никто не годится на его место. Он один из самых великих лидеров, которых я встречал. Он подавляет морально каждого, кто рядом с ним. Не знаю, как он это делает, но это так… Ну, а Рокуэлл — это в какой-то степени продукт Восточного побережья. Говорит с восточным акцентом. Может, конечно, подать себя и все такое. Но Депю — это глубокий человек от земли. Он — народная легенда. Через сто лет, если мы победим, народ будет слагать о нем песни. Я гарантирую. Он — из глубинной Америки. Его корни в Миссури, на Юге. Если бы я был агентом по рекламе и мне нужно было бы создавать образ Депю — вот он, уже готов…»
Можно назвать несколько десятков других организаций, связанных с минитменами, но, думаю, в этом нет необходимости. Общество Джона Бэрча, и ку-клукс-клан — что может быть более солидной базой для фашизма.
* * *
Так мы и не узнали причину, которая вдохновила четырех пассажиров спортивной машины с откидным верхом на столь воинственное поведение в отношении нас.
Пьяные шутники? Но почему такое напряжение в лицах?
Реакция миссисипских «сердитых молодых людей» на нью-йоркский номер автомашины? Но уж слишком быстро появилась в руках одного из них винтовка. Будто была приготовлена.
Остаётся одно. Пассажиры спортивной машины, вероятно, знали, что по дороге № 96 проедет машина советского корреспондента. Кто-то предупредил их об этом. И молодые люди, живущие в самом центре Америки, неподалеку от маленького городка Шилоха, где, если вы помните, проходили, странные маленькие маневры, и поблизости от городка Норборна, где, если вы не забыли, находится общенациональный штаб минитменов, решили «показать» русским коммунистам, что значит разъезжать по берегу великой Миссисипи.
Откуда люди в военных фуражках могли знать о нашем маршруте? Надо полагать, что американские власти не для пустой формальности просят советских корреспондентов сообщать маршрут поездки за два рабочих дня до ее начала. Можно предположить, что план поездки не кладут в сейф вашингтонского чн-новника госдепа. Видимо, местные отделения ФБР или местная полиция получают сведения о наших поездках. Не может быть сомнения, что в южном Иллинойсе в числе местных полицейских и фэбээров есть, конечно, минитмены.
Так почему же не произвести тренировку «партизанской борьбы» на двух живых русских коммунистах, находившихся в пределах самого центра Америки?
Всё это, конечно, предположения. Но иного объяснения я не нашёл. Исчерпывающий ответ, надо думать, мог бы дать шериф, в контору которого я звонил. Но шериф не проявил никакого интереса к маленькому происшествию.
Рассуждая подобным образом, мы вернулись в городок Гамбург, нашли паром, похожий как две капли воды на тот, что перетаскивал нас через Иллинойс, и благополучно форсировали на нем бурую пустынную Миссисипи.
Паромщик здесь тоже был молчаливым и строгим. И одет он был так же, как тот, на Иллинойсе. Военная фуражка и чёрные очки.
Военных фуражек при цивильной одежде было вообще довольно много в этом районе. Казалось, вся любовь мирных американских граждан к военным фуражкам была сконцентрирована именно на границе штатов Иллинойс и Миссури.
Кроме парома, на желтой и быстрой воде Миссисипи была видна лишь маленькая металлическая плоскодонная лодка с авиационным пропеллером, бешено носившаяся зигзагами по реке, как водялая муха.
За рекой мы лишились тени деревьев, потому что их почти не было. Перед нами простирались поля. Судя по домам, которые попадались нам вдоль дороги, люди жили здесь значительно лучше, чем на восточном берегу Миссисипи.
Переехав на эту сторону, мы не двинулись сразу на запад к Норборну, а свернули на юг вдоль реки. Небольшой крюк был запланирован нами ещё в Нью-Йорке. И объяснялся тем, что неподалёку, в 60 милях от Брюсселя и Гамбурга, почти на самом берегу Миссисипи, находился городок с неожиданным названием Москоу Миллз — Московские Мельницы. Ну как было не заехать!
Путешествуя по США, невольно обращаешь внимание на то, что въезд в маленькие городки всегда предваряет довольно продолжительная рекламная увертюра. Городки могут быть разные. Но увертюра всегда одинакова.
Первые вступительные аккорды звучат миль за пять до городской черты. «Останавливайтесь в мотеле „Свобода“!» «Прекрасные постели в туристском доме „Мудрая сова“». «Ресторан тетушки Энн славится на весь мир жареным кентуккским цыпленком». Ресторанно-мотельное аллегро завершается барабанной дробью из клубных эмблем: «Ротари клаб», «Клуб львов», «Клуб оптимистов». Ещё три-четыре клуба.
Оптимистическая увертюра заканчивается низкой минорной нотой. Перед самым въездом в город обязательно стоит на двух белых каменных столбах темная доска, на которой написано: «Похоронный дом братьев (имярек). Отличное обслуживание по умеренным ценам. Лучшие похороны в округе».
Нет сомнения, что каждый маленький городок в США считает, что жители других городов должны совершать торжественную процедуру переселения в лучший мир в пределах именно его городской черты, а не в другом месте.
Солидная и аккуратная реклама похоронных услуг заставляет путешественника задуматься о бренности всего земного, а также о том, что пора бы снизить скорость.
Но все это, так сказать, оранжировка. Лейтмотив же увертюры, конечно, магазин «антик», то есть магазин антикварных вещей. «Антик» рекламирует себя пронырливо и настойчиво. «Антик» мечется мелким бесом. Он напоминает вам о своем существовании поминутно или, лучше сказать, помильно и даже полумильно. «В нашем городе — редкостный магазин антик!» «Обязательно зайдите в наш магазин антик». «Магазин антик ровно через 2 мили справа. Заходите».
Слово «антик», конечно, надо понимать с довольно значительной поправкой на американское представление о нем. Для американца, не очень-то избалованного древностью собственной истории, даже почтовая открытка десятилетней давности — предмет продажи и купли в магазине «антик». Уж не говоря о сравнительно новых тележках, колесах, чуть запылившихся пивных бутылках и поломанной птичьей клетке.
Увлечение старинными и просто старыми, никому не нужными вещами — это, наверное, тоска американцев по истории, по собственному прошлому и, может быть, способ отдохнуть от излишне рационального современного быта.
За милю до городка мелкий рекламный бес начинает высовывать свою мордочку каждую тысячу футов. «Магазин антик — справа». «Снизьте скорость — можете проскочить магазин антик». «Тормозите! Антик перед вами». «Стойте! Антик ждет вас».
И наконец, через сто футов за магазином совсем отчаянный вопль: «Как, вы не зашли в антик? Поворачивайте назад!»
Жители Московских Мельниц, надо полагать, утоляли свою тоску но старине в соседнем городке Троя. Там же они, возможно, ели кентуккского жареного цыплёнка и пользовались по скромным ценам услугами похоронного дома, потому что перед въездом в Московские Мельницы мы не увидели никакой рекламы. Стояли только три плаката. Один призывал в стихах: «Think! Do noi drink!» — что означало: «Думай! Не пей!» (По тому, как часто мы встречали на американском Западе, начиная со штата Миссури, этот стихотворный призыв, можно сделать вывод, что жители тех мест предпочитали в этом лозунге вторую рифму первой.) Второй’ плакат требовал: «Стой за Америку! Уоллеса — в президенты!»
Третий же плакат был деловой, без поэзии и без эмоций. Он просто сообщал, что за загрязнение дороги следует штраф от 150 до 250 долларов.
Не знаю, стояли ли здешние москвичи целиком за Уоллеса, предпочитали ли они мыслительный процесс выпивке, но вот третий плакат, как видно, действовал безотказно. Дороги вокруг Московских Мельниц были стерильно чистыми.
Московские Мельницы оказались совсем маленьким городком (-360 жителей) в 8 десятков аккуратных, чистеньких, небогатых, но ухоженных деревянных домиков. В самом центре городка, на сухом, открытом солнцу холме, располагалось, как повсюду в Америке, веселенькое и спокойное кладбище с одинаковыми невысокими каменными белыми плитами, по-похожими на спичечные коробки.
Мэр города Московские Мельницы мистер Ллойд Хеппард жил неподалеку от кладбища и в момент нашего знакомства подкрашивал возле своего дома видавший виды пикапчик.
Это был сухощавый человек лет пятидесяти в униформе местного фермера — клетчатая рубашка и линялый голубой комбинезон. Глаза у него были тоже голубые, лицо — бурое.
Он не очень удивился нашему приезду. Оставил кисть в банке с краской и, покряхтывая, поднялся, прижав тыльную сторону ладони к пояснице.
— Мы сами москвичи, — объяснил я. — Как же было не повидать здешних москвичей.
Мэр заулыбался — идея ему понравилась, как видно.
Услышав разговор, на террасу вышла женщина, такая же худощавая, как мэр, и одного с ним возраста. Она была одета в ситцевую кофту, ультракороткие шорты и синие подростковые кеды. Она посмотрела на нас из-под руки, пронзительно, как полководец на запылённой картине в магазине «антик».
— Ну что ж, — сказал хозяин, разводя руками. — Пожалуйста, заходите. — И крикнул жене: — Это москвичи. Из Москвы. Из России.
Домик мэра не отличался от других. Аккуратный и чистенький. На стенах пушкарские фотографии в рамках. На столе в вазе гора пластиковых фруктов. Над диваном висел коврик с изображением покойного Джона Кеннеди и Жаклин, удивительно похожий по манере исполнения на известные нам рыночные коврики с лебедями и замками.
— Так что же вас интересует у нас? — спросила жена мэра, когда мы уселись, и сразу стало понятно, кто мэр в этом городе и кто будет вести разговор. Муж, сидевший рядом с ней под ковриком с четой Кеннеди, кивнул головой, подтверждая, что он присоединяется к вопросу жены.
От миссис Хеппард мы узнали, что мэра в этом городке вообще-то выбирают на два года, но мистеру Хеппарду ещё за год до выборов пришлось сменить какого-то Чайлда, который, чёрт бы его побрал, оказался лентяем и ничего не делал.
Никто в городе не имеет понятия, почему и когда ему дали название Московские Мельницы. Насчет мельниц, конечно, просто. Когда-то здесь, как видно, стояли на речке водяные мельницы. Теперь их, правда, нет. А вот насчет Москвы — неясно.
Городок живёт неплохо. Миссис Хеппард сказала даже, что это самый лучший маленький городок в Соединённых Штатах.
— Мы здесь никогда не ссоримся, — сказала она. — И если кто-нибудь умирает — всегда помогаем хоронить…
Вообще, миссис Хеппард, как сразу можно было заметить, настойчиво гнула в разговоре довольно определенную линию.
— Живём мы здесь хорошо. Лучше с каждым днём, — говорила она. — У всех — телевизоры. У некоторых — цветные. По две машины. У нас, правда, одна машина. Но только потому, что я не умею, водить. А то обязательно купили бы вторую…
Муж при этом покачивал утвердительно головой и очень симпатично улыбался.
Почему же такая разница между жизнью здесь и на том берегу Миссисипи, в Иллинойсе? Пожатие плеч. Оказывается, никто из четы Хеппардов никогда не бывал в Гамбурге и Брюсселе, на том берегу Миссисипи. Более того — никто из них даже не слышал этих названий и не знал, что такие городки существуют в нескольких десятках миль от Московских Мельниц,
И никто из Московских Мельниц там тоже не бывал. Своих дел много. Потому что никто не занимается только фермерством. На фермерстве не проживешь. Люди здесь работают на упаковочной фабрике в Трое. И конечно — это главное — на авиационном заводе в Сан-Луисе. В шумном Сан-Луисе, где, как известно, нарядных много дам, чьи крашеные губы, как тоже давно известно, кто-то целует там…
Нет, сам Хеппард не ездит в Сан-Луис. Хеппард работает на железной дороге. Фермерствовать бросил давным-давно. Ну, а мадам работает на упаковочной фабрике в Трое…
— Мы живём здесь хорошо, очень хорошо — повторяет хозяйка. — Здесь живут хорошие американцы. Настоящие патриоты.
Разговор был прерван каким-то шумом в соседней комнате. Кажется, упало и разбилось что-то стеклянное.
— Джерри, — сказала хозяйка тихо. И повторила вопросительно: — Джерри?
— Да, мама, — отозвался мужской голос из соседней комнаты.
— Открылась дверь, и в комнату въехал на больничном кресле парень лет двадцати, перебирая руками ободья велосипедных колёс. Увидев нас, он резко остановился.
— Простите, — сказал он, — я думал… Я не знал… Я не видел машины.
— Ничего, ничего, — торопливо перебила хозяйка. — Знакомьтесь, это наш старший сын Джерри.
Джерри протянул руку. Рукопожатие оказалось странным — на его руке не хватало двух или трёх пальцев. Обе ноги были в гипсе, живот и грудь тоже покрывал бандаж из полотняных бинтов, а худое, нервное лицо под чёрными кудрявыми волосами от левого уха к шее носило след сильного ожога.
— Я там разбил чашку, — сказал Джерри матери.
— Жёлтую? — спросила мать.
— Да.
— Я ведь просила не трогать жёлтую.
— Ну, ничего, — примирительно сказал отец. — Ты видел Бетси?
— Она ждёт в машине, — ответил сын.
— Куда вы собрались? — спросила мать уже из другой комнаты. Она, как видно, собирала осколки.
— В Трою.
— Надолго?
— Нет, ей нужно в магазин.
— Езжай.
Джерри попрощался с нами, развернул кресло и выехал из комнаты.
Возникла неловкая пауза, которую нарушила хозяйка. Она развела руками и просто сказала:
— Вьетнам.
— Да, Вьетнам, — подтвердил отец со вздохом.
— Врачи говорят, что нога всё-таки будет двигаться. Не полностью, конечно, но будет… Глаз ему сделали хорошо. Совсем не заметно, что нейлоновый, правда? Он лежал в Сан-Луисе. Четыре месяца. Очень хороший госпиталь.
Все это она говорила, одновременно пытаясь склеить разбитую желтую чашку клеем, который выдавливала из тюбика.
— Он и был-то во Вьетнаме всего десять дней. Попал на мину…
— Да, на мину, — как эхо, отозвался мэр.
— Многие из Московских Мельниц во Вьетнаме? — спросил я.
— Только наш… И вот такое, — сказала мать. — Все нам, конечно, сочувствуют. Здесь у нас хорошие люди… — И, как видно, заподозрив возможный вопрос с моей стороны, поспешила заверить: — Если будет нужно, и другие пойдут. У нас не Нью-Йорк.
— А что Нью-Йорк? — не понял я.
— Ну, там всякие демонстрации против войны. Мы видели по телевизору. У нас этого нет. У нас хорошие американцы. Если нужно — пойдут, правда? — обернулась она к мэру.
— Наверно, — сказал тот. — Наверно, пойдут…
Снова помолчали. И потом мэрша сказала:
— Сейчас ему уже гораздо лучше. Он даже водит машину. Специальные штуки там для рук. И у него есть девушка. Сейчас они поехали в Трою.
Она поставила склеенную чашку на стол и посмотрела на нас пристально:
— Он никого не успел убить. Он сам мне сказал. Я ему верю. Конечно, война, но я благодарю господа, что он никого не успел убить. Иначе я думала бы, что всё это — в наказание… А так — мина и мина. Случайность. Там ведь у них, у красных, тоже есть матери…
— Значит, и вы не за войну?
— Война? — переспросила женщина. — Война… — и добавила решительно: — Ну, это уже не наше дело. Раз война, значит, война. На то мы и выбираем президента.
Тут, естественно, разговор перешел на предстоявшие выборы. Оказалось, что решительная жена мэра еще не решила, за кого голосовать. А мэр сказал твёрдо, хоть и с улыбкой, но твердо:
— Я за Маккарти.
— А что же вы-то? — спросил я его жену.
— Ещё подумаю, — сказала она недовольно и пояснила: — Я, может быть, голосовала бы за Кеннеди. Но, видите, убили.
— Нет, я бы за Кеннеди не голосовал, — не согласился мэр. — Он ехал верхом на славе своего брата.
Она покачала головой, осуждая слова мужа, но сказала мирно:
— Я подумаю, может, тоже буду голосовать за Маккарти.
— Почему?
— Симпатичный, — сказала она, улыбнувшись.
— Но ведь он против, войны во Вьетнаме.
— Ну да, — согласилась она.
— А вы говорите, «раз надо, значит надо» и что здесь не Нью-Йорк.
Она подумала.
— Ну и что же, что не Нью-Йорк. Мы ведь тоже думаем — что, как и зачем.
— Не всё тут ясно, — сказал мэр.
Она махнула рукой:
— Какое там ясно. Даже я не понимаю, что нам там нужно и зачем мы воюем… А уж об остальных и говорить нечего…
Часа полтора сидели мы в доме мэра Московских Мельниц.
Уж после того как обменялись адресами и несколько раз сфотографировались вместе на деревянной терраске и даже выпили по чарке водки — ну какие же, скажите, могут быть на свете москвичи, если не пробовали настоящей «московской»? — Хеппард вдруг сказал:
— А тут про вас такое рассказывали, что прямо бери винтовку и ложись в окоп. Нет, не про вас лично, вообще про русских и про коммунистов. Говорят, вы будете здесь высаживать десант и нас всех убивать. Что вы — звери. А я смотрю — у вас даже рогов не видно.
Сказал и засмеялся. И жена тоже улыбнулась милостиво.
— Кто же это вам тут такое рассказывает? — спросил я.
— Шантрапа всякая. Минитмены, — сказал хозяин. — Тут у них в Норборне — штаб-квартира с главнокомандующим. Правда, сам он где-то скрывается. Но штаб есть.
— И много у штаба войска? — решил я выведать военную тайну.
— Трудно сказать. Дураков в мире немало.
— Ив Московских Мельницах есть?
— Есть. Кто поумней из них — держит это в секрете, а кто поглупей — видно за милю. Да вы их сами, наверное, встречали. В военных фуражках.
— Зачем же им фуражки?
Мэр усмехнулся.
— Условный знак. Чтобы друг друга не перестрелять в самом начале боевых действий.
Ну вот, все-таки я выведал один военный секрет…
Мы уезжали из городка под названием Москдв-ские. Мельницы.
Жизнь вокруг не казалась такой мрачной, как вчера, хотя военных фуражек на цивильных головах явно прибавилось.
Машина направлялась в Норборн.
Поёт Джонни Кэш. Знаменитейший певец. Разливается голос на всю Миссурийскую степь и, может быть, даже переваливает через канзасские рубежи.
Был я маленьким, когда
Мама мне твердила:
«С пистолетом, слышь, балда,
Не играй, дурила».
С пистолетом не шалил,
С ним всегда всерьёз.
Ну, а Билла я убил
Просто так, без слёз.
Надо ж было посмотреть,
Что такое смерть.
В мелкой панике разбежались дождевые капли на ветровом стекле. Мчатся в автомашинах ковбои. Сосредоточенные, загорелые лица под трехведерными шляпами. Громоотводики антенн на машинах подрагивают в такт Кэшовой песне.
Время от времени попадается на дороге плакат. Бравый пехотинец указывает пальцем прямо в меня: «Мы нуждаемся в тебе!» Другой плакат сообщает, что во мне нуждается и морская пехота. А на третьем плакате я оказываюсь необходим уже американским военно-воздушным силам.
Говорят, что счастье — это ощущение нужности. Если так, то миссурийские ковбои, мчащиеся по дороге, просто счастливчики.
Какая-то птица ударилась о радиатор нашей машины и разбилась о 235 лошадиных сил цивилизации. Непосредственно вслед за этим, инцидентом мы въехали в Норборн.
Он оказался небольшим городишком, тихим и мирным, совсем не похожим на место, какое должен был избрать воинственный ветеринар для штаб-квартиры партизанского движения против коммунистических вооруженных сил.
Что там говорить, мы, конечно, не ожидали увидеть в Норборне противотанковые надолбы или патрулей на улицах, но и не были готовы встретить глушайшую тишину пустынного городка, будто покинутого населением перед приходом противника. Понятно было, что напряжённая тишина не была вызвана вторжением русских в эти стратегически важные места. Скорее причиной тому была усталость норборнцев после трудового дня (было часов пять или шесть пополудни), но, так или иначе, город производил впечатление вымершего.
Мы не собирались встречаться с главарем минитменов Депю. К тому времени, мы знали, его уже успели арестовать. Нет, нет, не спешите винить в этом ФБР! Из всех мощнейших организаций, которые предназначены в Америке для борьбы с преступным миром, только одна проявила к минитменам вполне профессиональный интерес — налоговая. Она пыталась выяснить, насколько налоговый взнос минитменов отражает их действительное финансовое состояние. Поэтому не агенты ФБР, а налоговые агенты интересовались торговлей оружием, подпольными складами взрывчатки и числом минитменов. И руководитель минитменов был взят не за обстрел, ООН, а за неуплату налога плюс участие в ограблении банка. Знали мы также, что вскоре после ареста Депю благополучно бежал из тюрьмы и, как говорили, скрывался в Канаде.
Но арест Депю даже без его побега не означал конца фашистского движения минитменов. Продолжает выходить их бюллетень. Время от времени где-то проводятся частные маневры, а глубоко штатские паромщики из Миссисипи не собираются, как видно, снимать военные фуражки, чтобы «в случае чего не перестрелять своих».
Мы знали адрес штаба минитменов и скоро нашли дом ветеринара. Дом как дом, ничем не примечательный, если только не считать плотно занавешенных окон, решеток на окнах первого этажа и, может быть, более массивной, чем в других домах, входной двери.
Мы проехали несколько раз мимо бывшей резиденции Депю, но ничего особенного не заметили. Только один раз дёрнулись занавески в окне второго этажа. В нас никто не стрелял и, по всей вероятности, никто не целился.
На долгий звонок в доме ветеринара никто не отозвался. На энергичный стук — тоже. У Депю, по нашим сведениям, оставались в городе жена и двое взрослых сыновей. Но то ли их не было в тот момент дома, то ли они не захотели откликаться.
В состоянии некоторого разочарования — что же, вот так и уезжать из Норборна несолоно хлебавши? — мы подъехали к бензозаправочной станции.
Ещё для милого моему сердцу мистера Адамса из «Одноэтажной Америки» газолиновая станция была первейшим местом сбора информации. Он и Бекки обычно получали там все необходимые сведения — и о дороге, и о погоде; и о жизни вообще.
Во время путешествий по Америке я убедился, что с бензоколонкой в этом смысле могут сравниться лишь два места: небольшое придорожное кафе и парикмахерская. Но согласитесь, что возможности посещения кафе и парикмахерских все-таки весьма ограничены. Так что газолиновая станция со времен «Одноэтажной Америки» остается вне конкуренции.
На этот раз мне даже не пришлось завязывать разговор. Он завязался сам. Заправщик в синем форменном комбинезоне покосился на нью-йоркский номер нашей машины, затем, протирая лобовое стекло, — на фотоаппаратуру на переднем сиденье и спросил с некоторым, как мне показалось, вызовом:
— Значит, из Нью-Йорка?
— Да.
— Журналист?
— Журналист.
Он открыл капот машины и, обмотав руку тряпкой, начал осторожно откручивать пробку радиатора. Сморщив лицо и отвернув его от возможного горячего радиаторного гейзера, спросил:
— Ну, и как там у вас в Нью-Йорке?
— Да все так как-то, — ответствовал я в стиле, классиков и тут же решил, что пора перехватывать инициативу. — А у вас как?
— А что ж у нас. Мы люди маленькие. Живем тихо, незаметно. Не то что вы там в Нью-Йорке — бурлите.
В его словах слышалась явная ирония, если не в наш адрес, то, во всяком случае, в адрес Нью-Йорка.
— Ну, положим, вы здесь, в Норборне, тоже не главные тихони на земле. Кое-что и мы о вас слышали.
Он отвинтил крышечки на аккумуляторе и проверил уровень электролита. И сейчас, поднеся к гл-азам металлический прут, смотрел на него внимательно, как провизор на мензурку, определяя, сколько в картере масла. И так, глядя на прут, тихо, без нажима сказал:
— Придёт день — и не такое услышите.
Разговор определённо начинал мне нравиться.
— Какой же это день вы имеете в виду?
Вместо ответа он показал глазами на металлический прут:
— Не хватает четверти галона масла. Какое вам залить?
Я сказал. Служитель сходил в домик за консервной банкой масла, всадил в неё металлический носик и сунул его в воронку. Только выполнив все эти служебные функции, вернулся к интересовавшей меня теме разговора:
— Да уж такой день, который нужен.
Я спросил напрямик.
— Тот ДЕНЬ, о котором говорил Депю?
— А хотя бы и так, — ответил газолинщик и добавил тихо и торжественно, будто произносил речь на похоронах: — НАШ ДЕНЬ.
— Когда же он придёт?
— Когда придут коммунисты.
— А скоро, по-вашему, это случится?
— Они уже идут, — сказал газолинщик мрачно.
Честно говоря, я подумал, что владелец газолиновой станции намекает на нас. Но из последующих объяснений понял, что наш собеседник говорил о другом.
— Коммунисты не обязательно будут высаживать здесь десант, — пояснил газолинщик, глядя на меня свысока, как на несмышлёныша. — Они действуют изнутри, через предателей. Коммунисты не посмеют совершить вторжение в Соединённые Штаты, если только им не будет послано специальное приглашение от их людей внутри страны.
Он стоял передо мной, сложив руки на груди и перекатывая башмаком камешек. На другой стороне улицы из окна магазина е портрета смотрел на нас Джордж Уоллес, кандидат в президенты США.
— Когда это станет ясно? — спросил я.
Мой собеседник сильно потер темя ладонью. И посмотрел на меня колюче:
— Ну вот, например, когда правительство решит отдать все наши вооружённые силы в распоряжение ООН.
— А. что, есть симптомы? — поинтересовался я.
— А вы что же думаете, мы не разбираемся в политике? — ответил он вопросом на вопрос. — Вы что ж думаете, только вы в Нью-Йорке всё понимаете? Ничего, мы тоже кое в чём разбираемся. Маленькие городки — это великая сила. Мы будем точно знать, когда настанет время.
— Но почему именно ООН вы считаете главной опасностью?
— Потому что ООН — это коммунисты. У Тан — коммунист, это совершенно точно известно. Знаете наш лозунг — Соединённые Штаты — да! Объединённые, Нации — нет!
— Нy хорошо. Предположим. Но ведь у вас есть правительство. У вас есть министр обороны. И есть президент
Газолинщик помолчал. Что-то обдумывал. Может быть, решал — ответить мне или промолчать. Но, как видно, решил ответить.
— У нас нет президента, — сказал он с мрачным вызовом. — Делами Белого дома правит русский посол.
— Кто?!!
— Русский посол, — повторил он убеждённо. — Не знаю, уж какая там у него фамилия.
— Ну а министр обороны?
— То же самое А Макнамара был просто членом коммунистической партии.
— Но что вас заставляет думать так?
— Да уж кое-что заставляет.
— Моим читателям будет интересно узнать факты.
— Скажите своим читателям, что факты есть. Просто ещё не пришло время их выкладывать.
— Почему же?
— Уж есть причины.
Он говорил так уверенно, что не будь я немного знаком с взаимоотношениями Белого дома и советского посольства, то, честное слово, подумал бы: а и вправду, не знает ли газолинщик что-то такое эдакое…
Он выписал мне счет за обслуживание и протянул, считая, видимо, разговор законченным. Но мне никак, понятно, не хотелось отставать от него. Уж очень это было интересно — говорить с минитменом, знающим толк в политике.
— Ну и что же вы собираетесь здесь, в Норборне, делать с ООН? — спросил я.
— Сделаем всё, что нужно, — сказал он уверенно, с подчеркнутой сухостью. — Сами увидите.
— Вооружённое выступление?
— Это уж как получится. Может быть, и так.
— Кто же даст сигнал?
Он посмотрел на меня с сожалением: ну что тебе, нью-йоркский щелкопёр, понять здесь! Ни черта ты здесь не разберёшься. Эти слова я прочёл на тёмных стёклах его очков, они прошли там непрерывней строчкой, как световые новости на Таймс-сквере в Нью-Йорке. Но ответил он терпеливо:
— Никто не может сказать ничего определённого. Вот представьте себе — вы ненавидите соседа. Всё в нём ненавидите — его самого, его жену, его детей, даже его лошадь ненавидите. Разве вы скажете себе: «Ну всё, в четверг я его прикончу»? Нет. Это копится в вас, пока не переполнит до краёв. Тогда вы либо уезжаете к чертям в другое место, либо берёте в руки нож. И тут уж вас ничто не остановит…
— Каких же соседей вы ненавидите?
Но он не услышал или не захотел услышать моего вопроса.
— Так и народ, — продолжал он. — Никто не может принять за него решение — в четверг или в пятницу выходить на улицу с оружием. Никто: ни я, ни наша организация, ни Депю. Надо ждать. Это решит сам народ. Когда терпение его переполнится. Когда он устанет от коммунистов до белой ненависти. И тогда люди снимут со стен винтовки. И выйдут на улицы. Вот тогда и настанет НАШ ДЕНЬ.
— И что же дальше?
Он отсчитал мне сдачи. К колонке подъезжала другая машина. Газолинщик двинулся к ней.
— Постойте, последний вопрос, — остановил я его. — Вы член организации минитменов?
— Это неважно — ответил он.
— А вы не боитесь, что я напишу обо всём этом?
Он засмеялся и махнул рукой.
— Пишите, пишите! Пусть у вас в Нью-Йорке знают об этом.
Конечно, я задал пустой вопрос. В Нью-Йорке кому надо давно знают об этом. И в Вашингтоне знают, и в Лос-Анджелесе, и в Сан-Франциско, и вдоль всей реки Миссисипи сверху донизу.
Мы выехали из сонного Норборна и двинулись дальше на юг.
