Николай Семенович привык давать распоряжения бригадирам вечером, чтобы они знали, что надо делать завтра, и могли с утра приступать к работе. Иногда бригадиры приходили все разом, но это показалось Венкову неразумным: пока говорит с одним, другие ждут. И он старался под вечер повстречаться с каждым бригадиром и, как говорили в колхозе, «дать наряд».

Когда он увидел в правлении поджидавшую его Анну Семеновну, то немало удивился и с тревогой спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Пришла на ферму, а свинарки меня в оборот взяли, — начала рассказывать Анна Семеновна.

— Что такое?

— Опорос вот-вот начнется, дела прибавится, а рук мало. Некоторые сутки проработали, подсменки нет. Дайте людей, хотя бы двух-трех…

— У вас есть кто на примете… кто сейчас не выходит на работу?

— Есть. Филатова, например.

— От моего имени скажите ей, пусть выйдет на время опороса.

— Ладно. А зоотехник скоро приедет?

— Что ему долго задерживаться? Собрать холостяцкое имущество. Как говорится, паспорт на извозчика, багаж в карман. А вы что, без зоотехника не обойдетесь?

— Обойдемся, не первый раз.

Ушла заведующая свинофермой, дверь в кабинет распахнул Варнаков, пропуская вперед себя Перепелкину. Едва усевшись, Варнаков приступил к делу.

— Вот Валентина Михайловна привела меня к вам.

Перепелкина грустно улыбалась одними глазами, увеличенными толстыми очками.

Венков смотрел выжидательно, не догадываясь, что от него хотят директор школы и председатель сельсовета.

— Дров осталось на неделю, — подчеркнуто тревожным тоном произнесла Перепелкина. — В морозы печки жрали — не напасешься.

— Дрова у нас есть, оплачены, лежат в лесхозе, — уточнил Варнаков, вытирая платком глубокие залысины на лбу с прилипшими мокрыми волосками. — Не успели вывезти — дожди хлынули, потом мороз ударил, гололед.

— Так дрова-то в лесу, сырые? — спросил Венков, разглядывая растерянное лицо Варнакова и грустное Перепелкиной.

— Дрова дубовые, сухие, как сахар. — Варнаков даже прищелкнул пальцем. — Ну, надо вывезти, а без помощи колхоза я ничего не сделаю.

— Нам бы только их во двор получить, а распилим и расколем силами учеников старших классов. — С необыкновенной, не присущей для Перепелкиной поспешностью заговорила она, направив на Венкова круглые очки, за которыми застыли выпученные глаза.

«Как у глубоководной рыбы», — подумал Венков, рассеянно слушая ее.

— Ученики у нас дежурят, убирают после занятий в классах, а старшие подносят дрова к печам: техничке одной не управиться, она и сторожиха, и уборщица, и кочегар.

— Что вы от меня-то хотите?

— Транспорта, Николай Семенович, — Варнаков наклонился в сторону Венкова. — Две подводы, на грузовиках-то не пробраться сейчас.

— В сельском бюджете есть ассигнования на вывозку топлива, ну и нанимайте.

— Деньги есть, — Варнаков назвал сумму.

— Мало! — Венков нажал под столом звонок, вошла секретарша. — Главбуха!

Главный бухгалтер, пожилой обрюзгший человек с нездоровым цветом лица, слушал председателя внимательно, не сводя с него умных глаз.

— Михаил Иванович! Вот советская власть к нам с докукой. Школа без дров. Надо помочь: учатся-то дети наших колхозников. Подсчитайте грубо, во что обойдется вывозка дров из лесхоза на лошадях и на тракторе. Лучше бы на тракторе: горюче-смазочные расходы можно отнести на обкатку машин после ремонта. На тракторных санях сразу бы много захватили.

— За два рейса все и вывезли бы, — обрадовался Варнаков.

— Прикиньте, Михаил Иванович, на лошадях дешевле — лошадей дадим, на тракторе — трактор.

— Я и так скажу: на тракторе дешевле, — ответил главбух. — На лошадях сколько рейсов надо сделать! Сколько человеко-дней затратить. А на тракторе один тракторист пускай два дня потратит.

— А кто грузить будет? — спросил Варнаков.

— Э-эх, Тимофей Савельич! Даешь вам палец, вы норовите по локоть откусить. Сумма, которую вы назвали на вывозку дров, не покроет наших фактических расходов. Кстати, Михаил Иванович, предъявите сельсовету счет, пусть перечислят деньги… А грузчиков я дать не могу, людей нехватка. В лесхозе наймете.

— Придется лесхозовских нанять, — не очень охотно согласился Варнаков. — Сегодня же съезжу. — Варнаков встал, собираясь уходить.

— Ну, вот так, — заулыбался Венков. — Дружба дружбой, а карманы у нас разные. Прошу не обижаться.

— Да я и не обижаюсь, все законно. — Варнаков надел шапку. — Пойдем, Валентина Михайловна.

* * *

Ника только что успела убрать посуду после завтрака и шуровала в печи кочергой, подгребая угли к чугунам с мелкой картошкой для коровы и поросенка. Потом надо было поставить мясные щи, чтобы упрели к приходу родителей на обед.

С кочергой в руке и застала ее заведующая свинофермой.

— Анна Семеновна! — удивилась Ника. — Вот не ждала.

— Тем лучше: не готовилась к встрече.

Подсев к столику, заваленному книгами и тетрадями, Анна Семеновна спросила:

— Читаешь?

— Читаю, Анна Семеновна.

— Повышаешь… — Анна Семеновна повертела растопыренными пальцами у своего лба, — уровень…

Ника заподозрила насмешку и ничего не ответила.

— Я к тебе по делу. — Анна Семеновна расстегнула полушубок, согнала платок с головы на шею. — Помоги. Начинается опорос, твоя помощь вот так нужна, — женщина провела ребром ладони у себя по горлу.

— Почему именно моя?

— Понравилось, как ты у нас работала. Недолго, правда, но хорошо, расторопно. Ну, чего молчишь-то?

— Думаю.

— Долго думаешь, будто мужа выбираешь.

— Как же не думая-то! Дома дел полно да и готовиться к экзаменам надо.

— А Николай Семенович очень просит тебя и твердо надеется.

— Ты это сейчас придумала?

— Честно говорю. Он так и сказал: «Попросите от моего имени Филатову. Не сомневаюсь, что она поможет свинаркам».

— Надолго?

— Недели на две.

— Так уж без меня не обойтись?

Анна Семеновна развела руками.

— Никак. Дело сложное, аккуратность, чистота требуется. Тебе мы верим.

— Так вы меня в родильное?

— Ну да.

— Ладно. Помогу.

Свиньи поросились большей частью по ночам. В теплом помещении, пахнущем карболкой, неподвижно лежали на сухой соломе тяжелые матки. Обычно злые и тупые глаза их порой светились живыми огоньками.

— Кажется, нет животного бесчувственнее свиньи, а и она переживает, — сказала Даша, показывая на крупную матку с блестящей белой щетиной.

В свежестираном халате, в резиновых перчатках, подтянутая и деловая, Даша похаживает мимо маток, любуется народившимися поросятами.

— Как игрушки! Ровненькие, беленькие… — Вздохнув, сокрушается: — Непородистые, мало — семь-восемь от матки. Что-то принесет Зойка?

Зойка, породистая матка-рекордистка, развалясь на соломе, шумно дышит и постанывает.

— Кра-са-ви-ца! — ласково гладит ее Даша.

В полночь Ника отлучилась в дежурку выпить стакан чаю. Только уселась за стол, как услышала за дверью возглас:

— Зойка рожает!

Дремавшая на топчане Анна Семеновна вскочила.

— Пошли!

В родилке Даша уже принимала поросят.

— Помогай! — бросила она Нике.

Поросята были маленькие, горячие, скользкие. Ника обтирала их полотенцем и осторожно клала к брюху матери, к набухшим соскам.

— Молодчина Зойка, — шептала Даша. — Так и сыплются… как горошины из стручка.

Тут же сидела на корточках Анна Семеновна, ни во что не вмешиваясь. Ника поняла, что Даше оказано полное доверие, и она как-то иначе, с большим уважением смотрела на щеголиху и насмешницу. Сейчас Даша была серьезной, почти торжественной. Это настроение ее передавалось и Нике.

— Все! — сказала наконец Даша, споласкивая в ведре руки.

— Пятнадцать штук! — восторженно произнесла Анна Семеновна. — Новый рекорд. Ай да Зойка!

Матка лежала обессилевшая, чуть слышно похрюкивала, а поросята уткнулись в брюхо пятачками, сосали с причмокиваньем, и голые, не покрытые еще щетиной их тельца вздрагивали.

— Счастливая мамаша. — Анна Семеновна улыбнулась.

— Ой, устала я, — выдохнула Даша, довольная удачным и богатым опоросом Зойки. — Ты погляди тут, чтобы она не передавила их, а я чаю попью.

— Хорошо, — ответила Ника, вспомнив про свой невыпитый чай. — Иди отдохни.

— Отдыхать-то некогда. Вон Манька скоро рассыплется.

Оставшись в родилке одна, Ника подходила к маткам, проверяла, не подмяли ли они под себя потомство, проверила окошки и двери, не дует ли.

В опоросе для Ники не было ничего нового. Но сейчас этот акт рождения жизни показался ей чем-то возвышенным, полным тайного и великого смысла. Еще ее поразила Даша. Оказывается, она может быть не только насмешливой, но и доброй, способной на хорошее.

Через полчаса Даша пришла, снова готовая к работе, приветливо сказала Нике:

— Анна Семеновна зовет чай пить. Иди подкрепись. А то как сразу две начнут опорожняться — только поспевай.

Домой Ника ходила не каждый день, не раз заночевывала в дежурке на ферме. Да когда и приходила домой, так после полуночи, а то и перед рассветом. Спала крепко, почти без сновидений. Родителей видела мало, и были они какие-то особенные, как в пору ее детства. Отец смотрел весело, подмигивал и говорил:

— Жизнь-то как закручивается! А? Держи хвост трубой — не пропадешь.

— О чем ты, папа?

— Вообще.

Иногда он тоже приходил домой поздней ночью, усталый и молчаливый, ужинал, спал часа четыре и снова уходил, не промолвив ни слова дочери.

У матери находились новости: Ленка-то не вернется, сама мать ее сказывала, справку на паспорт дали и родит скоро; у Савиных мальчонка трехлетний медную пуговицу проглотил, и в медпункте касторкой поили, выгнали; у попа на крыше Владимир Жбанов лазает, чего-то делает, кто говорит, чтобы молнию отводило в землю, кто про радио толкует, а толком никому ничего не известно.

Две недели проработала на свиноферме Ника. Когда Венков при случайной встрече сказал, что заведующая свинарником хвалит ее, она даже смутилась. Прежде, когда ее ругали, самолюбие страдало и хотелось похвалы, а теперь было приятно и в то же время почему-то неловко. Было у нее желание выделиться изо всех, стать приметной, а когда о ней заговорили с похвалой, почувствовала на душе что-то такое особенное, поняла, что добрую славу нелегко носить.

Она смутилась еще больше, когда узнала, что ее включили в совет клуба, и, когда Перепелкин собрал первое заседание совета, она старалась быть незаметной.

Заседали в кабинете заведующего клубом. Кроме Перепелкина и хозяина кабинета были Славка, Алексей Венков, Ника, учитель Михалев, еще несколько парней и девушек.

— Совет клуба, товарищи, утвержден партийным бюро, — сообщил Перепелкин, по привычке морща кожу на горбинке хрящеватого носа. — Для чего нужен совет? Для организации работы. Один заведующий клубом, будь он хоть гением… один он ничего не сделает. Нужен общественный орган. В клубах, где существует членство, выбирают правление. У нас членства нет. Скорей это — дом культуры. Но, пожалуй, слишком громко. Культурой пока не пахнет, надо принести культуру в эти стены. Правду я говорю?

Все согласно закивали головами. Перепелкин сцепил тонкие длинные пальцы в замок и, помахивая сплетенными руками перед лицом, как будто рубил что-то, продолжал рассуждать:

— Вы потом сами распределите между собой обязанности, кому чем заниматься, выберете председателя. Сейчас надо обсудить вопрос о содержании работы клуба. Три вечера в неделю будет кино. Это приказано сверху. Ну, с кинопроката будут платежи за помещение, так что это ничего, устраивает. Расходы по клубу надо возмещать. Как и прежде, будут приезжать лекторы, их надо оплачивать.

— Интересные бы лекции-то надо, — не утерпел Алексей. — А то мухи дохнут.

— Что верно, то верно, — Перепелкин сделал кивок в сторону Венкова. — До сих пор было так. Вдруг приезжает лектор, без предупреждения, без спроса. Прочитал лекцию, а колхоз денежки перечисляет в общество «Знание».

— «Миф о Христе», — Славка хохотнул.

— Была такая лекция, — конфузливо подтвердил Перепелкин. — Никто не пришел: неверующих антирелигиозные темы не интересуют, а верующие не хотят слушать принципиально.

— А еще была лекция «Жизнь в глубинах океана».

— «Есть ли люди на Марсе?»

— Были, были не интересные нашим колхозникам лекции. — Перепелкин расцепил руки, замахал ими, и складки на носу у него то сбегались, то разглаживались. — Вот вы и обдумайте, какие лекции нужны, а мы дадим заявку. Конечно, надо лекции о международном положении, о важнейших проблемах нашей жизни…

Тут не утерпела Ника, протянула руку, и, когда Перепелкин выжидательно замолчал, сказала:

— Сейчас много советских людей ездят за границу, в газетах пишут потом, в журналах. Вот бы пригласить такого бывалого, порассказал бы, как люди в других странах живут.

— Дельно.

Это «дельно» обрадовало Нику, и в голове у нее стали роиться мысли о том, какие лекции она хотела бы послушать, каких артистов увидеть. Все выскажет потом.

— Дельное предложение, — повторил Перепелкин. — К нам будут приезжать артисты. Мы не настолько богаты, чтобы оплатить проезд артистов, их выступление. Значит, надо продавать билеты. К этому деревенские жители еще не все приучены, надо приучать. Мы ведем переговоры с областным управлением культуры. Пусть к нам приедут театры: драматический, юного зрителя, кукольный. Весной, между севом и сенокосом. Театры пусть едут на свой риск. Мы даем им клуб за небольшую плату… для расходов по уборке помещения, электроэнергии. Вся выручка — театру. Подсчитали. Если все триста мест будут проданы и спектакль пройдет два раза, театры не понесут убытка, а чуть-чуть заработают. Понятно?

— А какие спектакли, Сергей Васильевич?

— Это вы обсудите. У заведующего клубом есть репертуар областных театров, обсудите, что хотелось бы посмотреть. Но нельзя строить работу клуба на одних приезжих лекторах, артистах, на кино. Это будет не клуб, а кино-концертный зал. Согласны?

— Согласны.

— Надо развивать свою, местную художественную культуру, организовать кружки: драматический, хорового и сольного пения, спортивный, вышивания, кройки и шитья, танцевальный. Лекции тоже могут наши учителя читать. Верно, Виктор Иванович? — Веселый взгляд Перепелкина метнулся в учителя Михалева. — Надо искать свои таланты. В каждом есть свой талант. Вон читаешь в газетах. Колхозные певцы и музыканты до Москвы, до Всесоюзных конкурсов пробиваются. Неужели наш колхоз «Россия» такой уж бездарный. Скоро будет районный смотр художественной самодеятельности. От нас никто не участвует. А к будущему смотру мы должны подготовиться…