Глава 16

Хронический мелкий дождь, плюсовая температура и унылое серое небо из ноября нагло переползли в декабрь. Впрочем, подобное наблюдалось не первый год. Зимы стали на редкость мягкими, снег выпадал редко и лежал недолго. Многие находили прелесть в такой погоде — не надо запасаться шубами и толстыми шарфами.

«Как хорошо, когда тепло!» — писали на форумах любители европейской зимы.

«Зима должна быть зимней. Грязь не может заменить снег», — возражали поклонники морозов.

«Мы разоримся на отоплении! Низкая температура ударит по кошелькам!» — подключались к спору люди с экономической жилкой, а знатоки плодородия угрюмо заявляли: «Озимые пострадают. На полях должен лежать снег. Да и от садовых деревьев после такой зимы не стоит ждать урожай».

Васёк понятия не имел, что творится на форумах. И в интернете не бывал. Честно говоря, у него даже компьютера не было.

Это не значит, что Василий Фокин, известный в деревне под прозвищем «Лупатый», не интересовался новостями. Мужчина на каждое мировое событие имел своё мнение, которым с удовольствием делился во время дружеских посиделок.

Но вот сегодня ему было плевать абсолютно на всё, кроме собственного самочувствия. Васе было плохо. Накануне он спрятал на печке бутылку водки, чтобы утречком подлечиться. А сегодня, кроме старых тряпок и вязанки чеснока, ничего на печи не нашёл.

Васёк не помнил, доставал он вчера беленькую из заначки или нет. Гостей, собравшихся, чтобы отметить католическое рождество, а по сути, просто гульнуть, было много, сидели хорошо, мог и забыть про такую важную вещь, как опохмел. Деньги все были истрачены, и сейчас Лупатый искал способы решения проблемы.

Поначалу Фокин ткнулся в сельпо. Светка, продавщица, в долг продать не захотела.

— Васька, иди отселя! — Она вытащила тетрадку из-под прилавка, раскрыла на нужной странице и подчеркнула рукописную строчку ногтем с облупленным красным лаком. — Глянь, сколько ты магазину уже должо́н!

Вася стоял, опустив глаза, и слушал. Каждое слово вбивало гвоздь в гроб его надежды. А Светка сложила на необъятной груди руки и вкрадчиво продолжила:

— Я за тебя из своего кошелька заложила. Конец года, проверки, сам знаешь. Пока долг не отдашь, не появляйся даже!

— Лупатый поднял на женщину белёсые, по-детски огромные глаза, и робко сказал:

— Да мне полечиться только…

— Иди, корвалолу выпей, больной, блин. Вас таких полдеревни ко мне, как в аптеку ходят. — Света шумно захлопнула тетрадь, дав понять, что разговор окончен.

В магазин под звучным названием «Красносельский» Вася даже заходить не стал. Там из спиртного имелся только кефир — у владельца не было лицензии на продажу алкоголя. А в кафе принципиально не обслуживали в долг, поэтому Лупатый сразу побрёл к бабе Кате. Ей всегда нужна была помощь по-хозяйству.

Баба Катя жалела деревенского бобыля, поэтому никогда не отказывала в деньгах. Только их сначала нужно было заработать — почистить хлев, нарубить дров или вскопать грядки.

— Васечка, так мне не надо ничего, мне ж квартирант, учитель, помогает. — Виновато развела руками Екатерина Семёновна на вопрос, есть ли работа.

Фокин расстроился. Это же надо — забыть про городского хмыря! Вот что значит, не похмелиться. Совсем голова не работает.

Оставался последний шанс, магазин «Три поросёнка». Правда, там продавали только пиво, которое Васёк не любил. Но, как говорится, на безрыбье и рак — рыба.

Как и в сельпо, продавщица поначалу отказалась дать пиво в долг. Но здешняя работница была юной и неопытной, и потратив немного усилий, получилось надавить на жалость. В итоге Васе поручили повесить новогодние гирлянды под потолком.

Работа шла со скрипом — болела голова, всё тело тряслось мелким бесом и при малейшей нагрузке покрывалось липким холодным потом. Но Лупатый всё сделал на пять с плюсом и получил вожделенную литровку «Лидского».

Сев на лавке рядом с магазином, Василий одним махом осушил треть бутылки. Закрыл глаза и прислушался к себе. Сначала, как и всякое лекарство, пиво показалось мерзким и противным. Но уже через несколько минут тело ощутило блаженство. Тошнота прекратилась, руки перестали дрожать. Вася рискнул и открыл глаза.

Мир заиграл яркими красками.

Когда пиво кончилось, Лупатый увидел, как по улице спешит один из вчерашних собутыльников. Мужик воровато оглядывался и прятал что-то за пазухой.

— Здорово, Антоха! — Благодушно помахал рукой Васёк.

Антоха на приветствие не ответил, а ускорил шаг.

— Чё за дела… — протянул Фокин.

Ему стало интересно. Поэтому он поднялся и торопливо двинулся за другом.

Антон Костенко шёл, всё время оглядываясь. Поняв, что за ним следят, поморщился, но потом приглашающе махнул рукой Лупатому.

— Быстрей давай! — Прошипел Костенко, когда Василий с ним поравнялся.

— От Томки шифруешься?

Антоха кивнул, не замедляя шаг.

— Есть чё?

— Тихо ты!

— Ну?

— Есть. — Нехотя признался Антон, стащивший кошелёк у жены.

Васёк вдруг понял, что это утро не такое уж плохое. Главное, уговорить приятеля поделиться.

— Да ты молоток! Куда пойдём?

Антоха понял, что Лупатый не отвяжется. Хотел послать, но потом вспомнил, за чьи деньги гуляли вчера, и устыдился.

— Давай в рощу у реки, там редко кто шастает.

* * *

Холодный ветер теребил края газеты, пытался пробраться под одежду. Василий и Антон сидели на поваленном стволе дерева и говорили «за жизнь». Перед ними, на разложенной на земле газетке, стояла початая бутылка водки. Рядом с ней лежали колбасная нарезка и чёрный хлеб. Пластиковый стаканчик был лишь один, но кого интересуют подобные мелочи при беседе с хорошим человеком?

От берега не отходили далеко, так что сквозь деревья прекрасно была видна река — чёрная, угрюмая, молча куда-то спешащая. Именно река сейчас была предметом разговора двух не совсем трезвых сельчан.

— Антоха, да ты посмотри! Разве ж это нормально? Новый Год скоро!

— А что ты хотел? Сегодня передавали плюс семь плюс десять. Откуда льду взяться?

— Я и говорю — хреновые стали зимы. Скоро вообще бананы в колхозе будут выращивать.

— При чём тут бананы?

Васёк наставительно поднял палец и важно сказал:

— Глобальное потепление, брат. Зима не зима, и лето не лето.

— Да чем тебе лето не угодило?

— Это не наше лето! Жара, как в Африке, дождь раза три был! Грибы собирал?

— Собирал, конечно.

— И как, много насобирал? — Воинственно спросил Фокин.

Антоха почесал затылок и нехотя признал:

— Ну… да. Не уродились грибочки сёлета.

— Бабы на огородах дыни стали выращивать. Ты понимаешь? Дыни! Без теплиц!

— Прав ты, прав, конечно. — Костенко посмотрел на реку и вздохнул: — Я уже лет пять подлёдным ловом не занимался.

— Эх, Антоха! — Вася так расчувствовался, что слёзы потекли из глаз. — Что в мире делается? Где порядок?

Костенко грустно покачал головой, налил и протянул стаканчик Лупатому. Тот хукнул, профессиональным движением влил в себя водку, понюхал хлеб, закинул в рот кружочек колбасы и продолжил:

— То ли дело раньше. Ещё моя мамка покойная рассказывала — снег, как выпадет в конце ноября, так и лежит до весны. Морозы были такие, что в хатах стены трещали!

— Да-а-а. — Антон выпил свою порцию, внезапно стукнул по стволу дерева кулаком, и рявкнул: — Развалили страну, гады!

Фокин покосился на собутыльника и немного отодвинулся:

— Братан, да ты совсем в зюзю уже! Учись у меня — литр пива, беленькой грамм стописсят, и как огурец!

— Сам ты в зюзю. Ик! — Антон пьяно покачал головой. — Просто… ик! Потепление это, глобальное — от… ик… человеческой деятельности!

— Ну, так и говори про весь мир. Чё на страну-то гнать. Может, это вообще пятая колонна климатическое оружие на нас испытывает!

Молча выпили, раздумывая, как защитить государство от внешних угроз. Решив, что пусть об этом беспокоится правительство, сменили тему.

— Вот ты говоришь, я в зюзю. А ведь это неправильно. Зюзя до водки никаким боком. Раньше так Деда Мороза называли.

— Не гони. — Васёк даже рассмеялся.

— Отвечаю. Младшему в школе рассказывали.

— Да? Тогда… — Лупатый встал, и во всё горло крикнул: — Где ты, Зюзя? Хреново работаешь! Куда зиму заныкал, дед?

— Вот вы где, алконавты! Козлы пьяные! Нажрались, теперь вам Зюзь подавай? А Люсь, или Мань, не надо?

— Томочка, ик?! Как ты нас нашла?

— Я те скажу, как. Щас так скажу, мало не покажется! А ну, домой!

Тамара подскочила к мужу и замахнулась рукой, в которой сжимала жестяное ведро. Женщина она была крупная, высокая, а сейчас, в гневе, ещё и страшная — вязаная шапочка сбилась на бок, полы телогрейки развевались на ветру, глаза пылали праведным гневом.

Антон, в очередной раз икнув, вскочил и припустил в сторону деревни, петляя среди деревьев, как заяц. Тамара поправила шапку, бросила полный ненависти взгляд на Василия и сквозь зубы выдавила:

— А тебе, задохлик, если будешь ошиваться рядом с нашей хатой, ноги повыдёргиваю. — Не дожидаясь ответа, Тамара, бренча ведром, помчалась за мужем.

В который раз за долгую жизнь Василий порадовался, что так ни разу и не сходил под венец. Семейная пара, бегущая по грязной тропинке к деревне, выглядела не слишком счастливой. Васёк хмыкнул и ласково посмотрел на бутылку — в ней оставалось ещё грамм двести.

Присел на поваленную осину, взял в руки стаканчик. Антоха жадничал и под предлогом выпитого пива наливал собутыльнику меньше, чем себе. Теперь Васёк мог в одиночестве спокойно всё допить.

— М-да, совсем без меня плохо стало. Непорядок.

Фокин вскочил и завертел головой. Делать, конечно, этого не стоило, потому что роща радостно закружилась, а земля под ногами заплясала. Кое-как сфокусировавшись, совсем рядом увидел человека. Четыре осины образовывали квадрат, незнакомец стоял как раз в центре. Внешность у него была примечательная и совершенно не подходящая данному месту.

 

Глава 17

Длинная, почти до колен, снежная борода, такого же цвета кустистые низкие брови, увесистый красный нос. На голове — светлая меховая шапка, расшитая узорами. Белая, в пол, шуба с серебристой оторочкой не сразу давала рассмотреть босые ноги. За спиной деда висел огромный мешок, разукрашенный самоцветами. Опирался человек на длинный, под два метра, посох, навершие которого представляло собой огромную, с трёхлитровую банку, округлую ледышку. Посверкивающие шипы придавали ей сходство с булавой. Древко посоха напомнило Васе гигантскую сосульку. Глаза из-за нависших бровей Лупатый не мог толком рассмотреть, но ощущал смутное беспокойство, пытаясь это сделать.

— Что ж с зимушкой стало? Совсем без меня обленилась. Надо бы помочь. — Не глядя на Фокина, незнакомец развернулся и пошёл к реке.

«Дед Мороз? Босиком? Чего ему надо здесь?» — Вася, не зная, зачем, побрёл за дедом. — «Может, городские здесь праздновать будут, актёра наняли, а он пораньше приехал, чтобы подготовиться?»

Незнакомец, остановившись рядом с рекой, стал тихонько охать и качать головой, рассматривая воду. Лупатый замер в паре шагов позади и продолжил размышлять.

«Если приехал, то на чём? Или он с Томкой прибежал? И где его сапоги?»

— Э, мужик! Ты кто такой? — Вася не утерпел и решил всё выяснить.

Как будто лишь сейчас заметив местного жителя, Дед Мороз развернулся. Вася матюгнулся и сделал шаг назад — он наконец-то рассмотрел глаза, вернее, то, что было вместо них.

Ни радужки, ни белков, ни ресниц. Словно на сильном ветру, в глазницах клубился снег.

— Уходи. Сейчас станет холодно. Попадёшь под посох — погибнешь.

— Ага. Меня уже нет. До свидания. — Промямлил враз протрезвевший Фокин, развернулся и побежал в сторону деревни.

А существо вновь повернулось к реке.

Когда-то давно он жил прямо здесь. Затем переселился в Вырай. Но Землю на произвол судьбы не оставил.

Периодически возвращаясь, чтобы заморозить, наслать холода, усыпить, обновить природный цикл, он наблюдал. С веками менялись люди, менялся их мир. Зюзю забыли, стали называть другими именами. Он тоже менялся, стал ближе к забавным человечкам, полюбил их детей. Однажды случайно заморозил молодую девушку, и во внезапном порыве вдохнул в неё подобие жизни. Девушка стала его помощницей.

А сразу после кровопролитной войны, разразившейся не так давно, возможность приходить исчезла. Он слышал детские голоса, зовущие Деда Мороза в гости, но ничего не мог поделать — стена разделила два мира.

И вот сегодня, совершенно неожиданно, мужской голос смог вытащить его через маленькую брешь в стене прямо сюда. Наконец-то всё вернулось на круги своя.

Зюзя стоял на берегу и отсчитывал секунды, достаточные, чтобы человек смог добежать до жилья. Он никогда не убивал специально, но и спасать тех, кто неуважительно относился к холоду, не стремился.

Лишь тому, кто помог вернуться, решил дать шанс.

* * *

Отбежав от осиновой рощи совсем немного, Васёк остановился, чтобы отдышаться. И внезапно понял, что бежать никуда не надо. И вообще — надо меньше пить.

Какой-то мужик в костюме Деда Мороза задурил голову, под градусом привиделись нечеловеческие глаза… Может, это водочка шалит? А может, и деда никакого не было?

Василий развернулся и осторожно пошёл обратно.

На берегу реки стояла одинокая фигура. В небе, прямо над ней, висела тяжёлая чёрная туча, которая стремительно росла. Мороз с силой стукнул посохом по земле. Раздался громкий треск, в деревне хором завыли собаки. Через несколько секунд река покрылась плотной белой коркой льда.

Вася протёр глаза. Видение не исчезло, но слегка изменилось — теперь из тучи огромными кучами вываливался снег. Усилившийся ветер разносил его по окрестностям.

Дед Мороз ритмично стучал посохом. С каждым ударом становилось всё холодней. Деревья за секунды оделись в иней.

Очнулся Лупатый тогда, когда ему на голову упала покрытая льдом мёртвая ворона — судя по размаху крыльев, она замёрзла прямо в полёте. Вася развернулся и резво поскакал в деревню.

* * *

Тамара потеряла мужа ещё на подступах к селу — он свернул вправо, влево, перепрыгнул через чужой забор, мелькнул в конце улицы и исчез. Женщина со злостью швырнула ведро, оно, бренча, покатилось по асфальту. Тома задумалась. Потом решительно потопала в сторону сельпо. Проходя мимо ведёрка, наклонилась и подняла — нечего добром разбрасываться.

У Светки глаза забегали сразу же, как только Тамара ввалилась в магазин.

— Привет, подруга! Хлеб ещё не привезли, с минуты на минуту машина будет. Или другое что прикупить хочешь?

— Подруга? Да ты крыса, а не подруга! — Тома, не мешкая, взяла быка за рога. — Я тебя просила Антону гарэлку не продавать, а? — Тамара сорвала шапку с головы, обнажив неаккуратно подстриженные светлые волосы, и бросила продавщице в лицо. Но не попала — Света резво присела, шапка пролетела мимо и шлёпнулась на пол.

— Да ты что, Томка, не продавала я ему ничего! Что я, не человек? — Светлана знала Тому с детства, знала её буйный характер, поэтому сейчас не на шутку струхнула — «подруга» на эмоциях и в глаз могла засветить.

— А где он мог её взять? Только в вашем магазине бутылку можно купить! — заорала Костенко.

— Да мне-то откуда знать? — закричала в ответ Света, вылезая из-под прилавка и переходя в наступление.

Дверь открылась, в торговый зальчик протиснулась старушка.

— Уйди, баб Лен, закрыто! — Синхронно рявкнули на покупательницу женщины.

— Тьфу ты, заполошные. — Баба Лена вышла на улицу.

Света продолжила гораздо тише:

— Томка, клянусь, не продавала водку твоему утырку. Сегодня. Может, он в город съездил или в кафе купил.

Тамара вздохнула, оперлась на прилавок и спокойным голосом ответила:

— Не похоже. В город не успел бы — он, представляешь, кошелёк стибрил, пока я порося кормила.

— Да ты шо! Вот гад!

— А то. Я и говорю — не успел бы. А Любка в кафе верующая, врать не будет. Точно не ты? — Подозрительно уставилась Костенко на продавщицу.

— Зуб даю. — Торжественно сказала Света.

О том, что она поддалась на уговоры и продала Антону водку и закуску за двойную цену, Светлана не призналась бы и под пытками.

— Вот что с ним делать, а? Закодировать, что ли? — Грустно протянула жена алкоголика.

— Ты что, не надо! Люську из Потаповки знаешь?

— Ну.

— Баранки гну. У неё мужик всё из дома выносил, пропивал. Закодировался, и всё! — Развела руками Света.

— Что «всё»?

— А то. Пить не пьёт, зато Люську лупить стал смертным боем. Двадцать лет пальцем не трогал, а тут вона как!

— К Николаевне в Яблоневку сходи, дочка. — Вмешалась из-за двери баба Лена. — Она рецепт знает.

— Баба Лен, подождите вы! Мы не договорили ещё.

— Да вас вся деревня, поди, слышит. Секретницы. — Баба Лена вернулась в торговый зал. — Чевой-то я должна стоять на улице, когда там такое творится?

— А что там?

— В окно выгляни, и узнаешь. Так, Светочка, мне пачку кефира и две упаковки спичек.

Тамара подошла к окошку, забранному решёткой, отдёрнула пыльную занавеску.

Сперва она проводила глазами бегущего по деревне Ваську Лупатого. Тот размахивал руками и всё время оглядывался. Потом удивлённо уставилась на снегопад и заледеневшую лужу перед магазином — ещё несколько минут назад на улице не было и намёка на метель. Тома перевела взгляд на градусник, висевший за окном и захлопала ресницами — тот показывал минус одиннадцать. Красный столбик медленно, но упорно двигался вниз.

— Это что такое?

Старушка решила ответить на риторический вопрос:

— А я почём знаю. Главное, на непогоду у меня всегда колени крутит, а тут ничаво. Вышла из дома — тепло было. Пока дочапала — снег повалил. Ещё вы тут — закрыто, закрыто! — Бабуля осуждающе посмотрела на женщин. — Ветер как дыхнул холодом, думала, до костей промёрзну.

Света обслужила покупательницу, отошла от кассы и выглянула в окно.

— Ёшки-поварёшки, а я без шапки! Как домой пойду?

— Ой, Антоша тоже без шапки! Как он в такой мороз? Заболеет ещё! — Всполошилась Тамара. — Ну, до свиданьица, побежала я, мужа спасать надо!

— Тьфу, дура. — Прошамкала баба Лена, когда Костенко выскочила в метель.

* * *

Дома Васёк затопил грубку. Потом заткнул газетами щели в окнах, слазил на чердак и наглухо закрыл фанеркой слуховое оконце — с осени руки не доходили. Вышел в кухню и уставился в старое, маленькое, покрытое рыжими пятнами зеркало на стене.

— Васёк, ты огонёк. Взял, да и вызвал Деда Мороза!

Сказал сам себе и внезапно почувствовал прилив гордости.

Фокин до конца так и не понял, как это получилось. Но решил, что именно его шутливое обвинение Деда Мороза в халатности, громко произнесённое в роще, возымело такой неожиданный эффект.

— Наверное, ты потомственный колдун, Фокин. А что? Всё может быть. — Васёк подмигнул отражению.

В хате резко потемнело — туча добралась до деревни. Ветер бросал пригоршни снега прямо в окно и пытался поднять шифер с крыши. Васёк перекусил холодной жареной картошкой, завалился на кровать. Под уютное завывание стихии в печной трубе сладко заснул.

 

Глава 18

— Аннушка, просыпайся, через пять километров граница.

Аня разлепила глаза и, сощурившись, посмотрела в окно.

— Может, ты попить хочешь?

Лёша, как всегда, был предупредителен и внимателен. Привычно подавив раздражение, Аня улыбнулась мужу и покачала головой. Потом стала рассматривать пустые поля вдоль дороги.

Ещё четыре месяца назад Алексей Добрынин казался идеальной партией — из интеллигентной семьи, симпатичный, коренной москвич, не пьющий, не курящий, покладистый. В любовь Аня не верила, поэтому с чистой совестью отправилась с Лёшей под венец. В конце концов, надо же было как-то зацепиться в Москве и повысить свой статус. Она до сих пор аккуратно искала более подходящий вариант спутника жизни, но кандидатов что-то особо не наблюдалось. Хотя девушка не понимала, почему — ценой нечеловеческих усилий она добилась идеальной фигуры, следила за кожей, волосами и считала себя достаточно красивой. А вот, поди ж ты — пока клюнул лишь Лёшик.

— А кушать будешь?

— Нет, любимый, не хочу.

Со временем Добрынин стал бесить. Тихим голосом, неспособностью настоять на своём и вот этим нежным «Аннушка». В супружеской постели Лёша не менялся — был таким же пассивным. Анну это раздражало до зубовного скрежета.

Короткая семейная жизнь могла закончиться разводом, если бы не свёкры. Григорий Иванович, который сейчас вёл машину, работал стоматологом в престижной клинике, а Елизавета Фёдоровна, сидящая на переднем пассажирском сиденье, заведовала отделением в роддоме. Деньги в семье водились, сына они обожали, поэтому Аня, не имеющая пока личных сбережений и перспектив, не могла себе позволить открыто выражать эмоции.

— Красиво, правда? — мечтательно сказал Лёша.

Аня кивнула, хотя никаких красот за окном не замечала — унылые пашни, обычный смешанный лес средней полосы, серое небо и полное отсутствие зимы.

— Лёшик, тебе всё равно, чем любоваться. — Свёкор посмотрел на сына и невестку в зеркало заднего вида. — Где же красота? Ни снега, ни солнца — грязь одна.

Свёкор был прав. Алексей видел красоту даже в окуляре микроскопа — микроорганизмы казались ему прекрасными, милыми созданиями. Поэтому, закончив медицинский, он не пошёл по родительским стопам, а остался в университете и занялся научной работой. На данный момент аспирантура не вносила ощутимый вклад в семейный бюджет. Как и Анины попытки заработать с помощью флористики — потенциальные клиенты отчего-то предпочитали других мастеров.

Добрынины-старшие постоянно подбрасывали приятные суммы на хозяйственные нужды и «молодёжные развлечения». Свекровь всегда приглашала невестку на совместный шопинг, оплачивая покупки и для себя, и для девушки. Наведывались в гости редко, в жизнь молодых не вмешивались — что ещё можно было желать?

— Судя по метеосводкам, скоро увидим настоящую зиму. Дети, вы тёплую одежду взяли?

— Да мам, конечно.

Ещё в самом начале отношений Анюта отказалась наблюдаться у потенциальной свекрови, мотивировав это тем, что не сможет лежать на гинекологическом кресле перед мамой любимого человека. И спокойно принимала противозачаточные таблетки, не боясь быть разоблачённой. Но Елизавета Фёдоровна всё настойчивей просила невестку обследоваться, чтобы исключить различные генетические заболевания, которые могут передаться внукам.

Аня стала огрызаться. В общем, несмотря на внешнюю безоблачность, напряжение в семье росло.

Новый Год Добрынины решили встречать вместе, кроме того, не дома. Аня настроилась на какую-нибудь экзотическую страну, и тут, словно гром среди ясного неба, прозвучало название соседнего государства. Поскольку отдых оплачивали родители мужа, а хоть какую-нибудь внятную причину для того, чтобы не ехать, Анюта не смогла придумать, пришлось, скрепя сердце, собирать вещи.

— Вот и всё. Родина, — пробасил Григорий Иванович и притормозил на несколько секунд, чтобы подчеркнуть торжественность момента пересечения границы.

Аня вытянула голову и увидела указатель, на котором было скромно написано на белорусском и английском языках — Республика Беларусь.

Внезапно девушка вспомнила — при знакомстве Алексей упоминал, что его отец родом из БССР. Вроде бы даже, откуда-то из этих мест.

«Теперь понятно. Потянуло к могилкам предков на старости лет. Но нас зачем с собой тащить? Могли бы подарить детям путёвку куда-нибудь на тёплый берег».

— Агроусадьба отсюда совсем недалеко — двадцать восемь километров до деревни «Красноселье», оттуда три километра до Потаповки, и мы на месте, — сверившись с GPS, сообщила свекровь.

Аннушка отвернулась от указателя и подумала: «Это будет самый тоскливый Новый Год в моей жизни».

* * *

На втором километре после границы машина внезапно въехала в метель. Не было редких снежинок на лобовом стекле, постепенно увеличивающихся в размере и количестве, как это обычно бывает в дороге. Просто ехали себе, ехали, и вдруг р-раз — словно гигантский шутник вывалил на дорогу и машину пару мешков снега.

— Ох, ты! — Григорий Иванович от неожиданности чуть не потерял управление, но затем выровнял руль, снизил скорость и поехал гораздо тише. «Дворники» суматошно пытались очистить стекло, но не поспевали за стихией.

— Вот это я понимаю! — Радостно оглядывалась свекровь. — Такой зимы уже пару лет не видела!

— На севере России снегопады вовсю бушуют. — Свёкор попытался поумерить восторги жены, но ничего не вышло.

— Да ну тебя, Гришка! Где север, а где мы? Раз здесь такая погода, значит, и до Москвы скоро дойдёт!

Аня не понимала радости Елизаветы. Грязный снег на тротуарах, лёд на ступеньках, пробки на дорогах, по сравнению с которыми нынешние покажутся детским лепетом. Для современной Москвы метель смерти подобна. Но в полемику вступать не стала, оставив мнение при себе.

Старший Добрынин замолчал — сосредоточился на трассе. Видимость была практически нулевая, и, несмотря на обеденное время, пришлось включить фары. Серьёзностью ситуации прониклась даже свекровь.

Аня рассматривала снежные отвалы вдоль шоссе — видимо, дорогу регулярно чистили. Но неведомые уборщики были гораздо медленней стихии, машина осторожно катилась по укатанному снегу.

— Так, все внимательно высматриваем указатель — боюсь пропустить поворот. — Свёкор решил к управлению автомобилем подключить и пассажиров.

«А стоит ли оно того?» Впервые молодую женщину посетила мысль о том, что жить с ненавистным человеком не стоит даже ради каких-то материальных, к тому же не слишком больших, выгод. Ладно бы, миллионер или сын миллионера. По сути, Добрынины были обычной семьёй, со средним, хоть и стабильным, достатком. Это тогда, когда девушка приехала покорять столицу, они казались ей богатыми. Поэтому ответила «да» на предложение руки и сердца всего через две недели после знакомства.

Пообтесавшись, осмотревшись в Москве, Анюта засомневалась в своём выборе.

— Гриша, поворот! — На табличке, залепленной снегом, были видны только последние буквы: «селье».

Григорий выкрутил руль, отреагировав на громкий окрик практически рефлекторно. Делать этого не стоило — машину тут же понесло, и свёкор, чертыхаясь, попытался её выровнять. Машинка не подчинилась и в панике заметалась по трассе. В конце концов, она соскочила с дороги, пролетела метров пять и со всей дури плюхнулась брюхом на сугроб.

— Приехали. — Проговорил свёкор. Повернулся к жене и заорал: — Сколько раз просил, Сколько, а?! Не ори под руку, когда я за рулём, сука!

Елизавета Фёдоровна вряд ли слышала. Она сидела, закрыв глаза, и визжала. Старший Добрынин со злостью саданул по рулю, открыл дверь и вышел из машины. И сразу оказался по колено в снегу. Не обращая внимания на такую досадную мелочь, двинулся к дороге, пропихиваясь сквозь снежные кучи.

Аня, когда машину занесло, дико испугалась. Но сейчас она позабыла о своём страхе, ошарашено переваривая реакцию свёкра. Никогда ещё невестка не слышала от Григория ни одного грубого слова. Мало того, он даже голос при ней ни разу не повышал.

Визжание затянулось. Лёша потянулся, схватил мать за волосы и сильно ударил её затылком о подголовник. Потом ещё раз, и ещё. Елизавета резко замолчала. Посопела и, не глядя на сына и невестку, выпала в снег. То прямо, то на четвереньках, она поспешила за Григорием.

— Лёша, что это было?! Разве можно с мамой — так?!

— Испугалась? — Лёша смущённо улыбнулся. — Истерику надо в корне пресекать. А если бы у неё сердце не выдержало? — Мужчина озабоченно смотрел на родителей — отец смахивал снег с указателя, мать что-то возбуждённо говорила, размахивая руками. Алексей покачал головой:

— Ты посмотри на них — обоим уже под шестьдесят. Как дети — один реакцию потерял, поэтому и сидим сейчас в поле. А вторая уже два года роды не принимает — от переживаний давление подскакивает.

— Но зачем так грубо?

— Перестань, Аннушка. Ей даже больно не было — подголовник мягкий совсем. Зато она успокоилась сразу. — С этими словами Лёша взял жену за руку и поцеловал её пальцы. — Я мамочку очень люблю и никогда не обижу.

Свёкры стояли на дороге и махали детям. Алексей открыл дверцу, вышел из машины и пошёл вперёд, размахивая ногами — разбрасывал снег, чтобы Аннушке было легче идти. Тяжело вздохнув, девушка поспешила за ним. Нос и щёки мгновенно замёрзли — на улице было очень холодно.

— Вы посмотрите — это же надо было так ошибиться! — Григорий снова был собой — уравновешенным добряком, который любит пошутить.

Аня прочитала надпись на указателе, который был очищен от снега: «Красноселье — 3 км».

— Пап, это что получается — мы вместо поворота в поле заехали?

— Да, сынок. Все вопросы к маме. — Григорий Иванович подмигнул невестке.

— А что я, что я-то? Ты — водитель! — Елизавета шутливо шлёпнула мужа по спине.

«Вот идиоты! Чего веселятся! За те двадцать минут, что мы здесь торчим, ни одной машины не проехало мимо!» — Аня достала мобильник. — «И сеть не ловит. Да и вообще, есть в этой Тьмутаракани эвакуаторы?!»

— Будем откапывать. Девочки пусть в машине сидят, греются, а мы с тобой, Лёшка, поработаем. В багажнике лопата лежит.

«Господи, как они мне надоели! Неужели так и замёрзну здесь, в поле, не успев найти нормального мужика?!» — У Ани всё меньше оставалось сил на актёрство. Даже появилось подозрение, что за две недели плотного общения она не выдержит и выскажет Добрыниным всё, что о них думает.

В снегопаде мелькнул луч света, раздался рёв мотора, и мимо проехала девятка канареечного цвета.

— Эй! — Лёша побежал за машиной, размахивая руками.

Жигули притормозили, а потом сдали назад. За рулём сидела пухленькая маленькая женщина в мужской шапке-ушанке. Рядом, на пассажирском сиденье — молодой паренёк. Он первым увидел машину в сугробах, открыл окно, и радостно завопил:

— Здрассьти! Мужики, это вы как так далеко забрались? И следов от колёс не видно. — Он вдруг посерьёзнел, отшатнулся от окна. — Вы что, на ней… прилетели?!

— Слава, не говори ерунды. — Женщина выкатилась из жигулёнка и деловито спросила: — Пострадавших нет?

— Нет. И с машиной всё в порядке. Просто застряли. Вы нам не поможете? — Григорий Иванович махнул рукой в сторону несчастной «Мазды», которую потихоньку заносило снегом.

— Да как же я вам помогу? — Развела руками женщина. — Тут трактор нужен. — Она задумчиво почесала кончик носа. — Вот что. Красноселье недалеко, всё равно туда еду. Заскочу к местному трактористу, он вас вытащит.

— И долго нам тут куковать? — Взвизгнула Аня. Раздражение всё-таки вырвалось наружу.

— Недолго, полчаса максимум. Если, конечно, тракторист будет во вменяемом состоянии. — Добрая самаритянка, садясь за руль, виновато улыбнулась. — В этом случае в колхоз надо будет звонить. Вы не волнуйтесь, обязательно кого-нибудь найдём. Сегодня вытащат.

С этими словами женщина дала по газам.

— И на том спасибо. — Свёкор поправил шарф. — Идите в машину, грейтесь. Я здесь буду ждать. Вдруг какой тяжёловоз проедет.

 

Глава 19

Васёк не пил уже два дня. Во-первых, не было денег, а во-вторых, начальство подрядило Фокина убирать снег, пообещав хорошую премию к Новому Году — дорожные службы работали на шоссе и в городе, до деревенек у них руки не доходили. Кроме того, не хотелось заливать водкой ощущение собственной значимости, которое поселилось в душе после вызова Зюзи.

Лупатый разъезжал по местным дорогам практически круглосуточно — после памятной встречи на реке снег валил, не переставая. Зато ветер утих первой же ночью, тогда же температура упала до двадцати пяти градусов и больше не опускалась.

За два дня накрыло всю страну, и теперь медленно, но верно зима подбиралась к соседним государствам. Метеорологи получили по шапке за то, что пропустили такое, но им не сильно досталось — все давно привыкли к неточным прогнозам.

Сейчас Васёк на пару минут заехал домой, перекусить. Только вытащил из холодильника хлеб, сало и майонез, как в дверь постучали.

— Кого там несёт? Заходите, вежливые какие нашлись. — Вася щедро намазал хлеб соусом.

— Здравствуй, Василий. — В хату зашла ветеринар, брезгливо огляделась и остановилась на пороге.

Лупатый насупился. Гостью он недолюбливал. Коваль училась с ним в школе, только на год младше. Ещё тогда умничала. После выпускного уехала и вернулась домой через несколько лет важной птицей — хороший ветеринар в деревне всегда ценился не меньше, чем человеческий лекарь.

— Чего надо? — Васёк тоненько нарезал сало, плотно уложил его на хлебе с майонезом и откусил.

— Там люди в поле застряли, надо вытащить.

Тракторист не ответил, пока не прожевал.

— Хай кто другой вытаскивает. У меня дел полно.

— Вася, да ты что? Люди замерзают ведь!

— А что я-то? Видала, что творится? Дорогу надо чистить, мне председатель башку открутит, если начальство какое-нибудь застрянет. Иди вон, Печкина проси — у него выходной.

Женщина потопталась, потом вздохнула и взялась за ручку двери:

— Зря ты так. Хорошие люди. Мне вон, за то, что я согласилась помощь найти, двадцатку сунули. Ну, не хочешь, как хочешь, съезжу к Печкину.

— Знаешь, а ты права. — Вася почесал затылок. — Поеду, выдерну бедолаг. А то вдруг Печкин в город уехал. Замёрзнут ведь. Нужно помогать ближним, как моя мамка говорила.

— Ага. Ну, пойду тогда?

— Угум-с.

Женщина ушла. Фокин торопливо доел и выскочил на улицу. Возле трактора топтался Славка, сын ветеринара.

— Дядь Вась, давайте, я с вами поеду? Помогу, чем смогу.

На самом деле мать попросила присмотреть за трактористом, чтобы тот не передумал и не бросил людей на произвол судьбы.

— Залезай.

* * *

Самым сложным и долгим в спасательной операции оказался разговор с Григорием Ивановичем — он очень переживал, не повредит ли Маздочке грубый подход, не оторвётся ли у неё что-нибудь под днищем в процессе вытаскивания. Тракторист, представившийся Василием, махнул рукой и сказал:

— Машина не баба, целку не порвём.

Добрынины в полном составе стояли на обочине под знаком и с волнением наблюдали. Трактор, с виду неказистый, оказался профи в езде по заснеженным полям. Он бесстрашно спустился с дороги, подъехал к пострадавшей, лихо развернулся, разбросав сугробы, прижался к легковушке задом. Из кабины выскочил Вася, приладил трос, вернулся в трактор и дал по газам. Сельхозтехника взревела, выпустив наверх клубы чёрного дыма, и играючи потащила иномарку к шоссе.

Спустя минуту машинка уже стояла на дороге. Вася и Слава выпрыгнули из трактора, чтобы попрощаться с Добрыниными.

— Спасибо! Спасибо большое! Как вас можно отблагодарить? — Григорий был счастлив.

— Да ну… Не надо ничего, чего уж там… — Засмущался Лупатый. Сюда он ехал, настроившись на вознаграждение, но после искреннего «спасибо» язык не повернулся что-то требовать.

— Нет, так не пойдёт. Вы нас спасли. Сколько? — Аня проявила инициативу и раскрыла кошелёк.

Вася покраснел, заулыбался и отрицательно помотал головой.

— Мы не можем просто так вас отпустить! — Елизавета Фёдоровна подбежала к машине и зарылась в багажник. — У нас тут с собой кое-что есть. Вы что предпочитаете, Василий — коньяк или виски?

Вася замер, не веря в такую удачу. Слава сочувственно посмотрел на дядьку и ответил за него:

— Виски. Он предпочитает виски.

— Точно деньги не возьмёте?

Бережно спрятав бутылку куда-то в кабину трактора, мужичок ответил:

— Не надо. Да и где я здесь ваши рубли на наши белки поменяю? Это в город ехать. А работы непочатый край, сами видите.

— Да уж видим. — Григорий Иванович покачал головой. — По нашу сторону от границы, кстати, снега нет, и температура плюсовая. Очень интересный феномен.

— Это не феномен. Это Зюзя, — улыбаясь, сказал Лупатый, — я его вызвал.

— Дядь Вась, ты о чём? — Насторожился парнишка.

— Да мы тут два дня назад с другом в осиновой роще, э-э-э, работали. Я попросил Деда Мороза нормальную зиму сделать. В шутку. А он появился, стукнул посохом, и вот.

Почему-то, услышав этот бред, мальчишка вдруг побледнел.

— Ясно. Очень интересно. — Неестественно ласковым голосом сказала Елизавета Фёдоровна, посмотрела на мужа и сделала большие глаза. Лёша покрутил пальцем у виска, но так, чтобы тракторист и его помощник не заметили. Григорий Иванович всё понял.

— Нам пора. Мы в «Счастливый бусел», здесь недалеко, вы должны знать. Нужно к пяти часам заселиться.

— В Потаповке, да? — Прищурился Коваль. — Там любят ваши, из России, отдыхать. Хороших каникул и с наступающим!

Слава залез в трактор и помахал туристам рукой. Вася тоже забрался в кабину. Заревел двигатель. Коваль повернулся к водителю:

— Что вы там, Дядь Вась, про рощу рассказывали?

Лупатый два дня доставал односельчан своей историей. Естественно, люди крутили пальцем у виска и советовали Ваську съездить в поликлинику — к наркологу или, на худой конец, к терапевту. Фокин очень обижался на всех. А вот мальчишка слушал внимательно, не насмехался, уточнял детали. Благодарный Василий рассказал всё, в подробностях.

— Ты мне веришь, малой?

Слава осторожно пожал плечами:

— На этом свете всякое бывает. Если мы чего не видим, это не значит, что оно не существует.

— Точно, хлопец! Толковый из тебя человек вырос! — У Васи с души свалился камень. Он под давлением общественности и сам стал сомневаться в собственной адекватности.

Славка распрощался с мужичком и решил зайти к Семашко, одолжить лыжи. Конечно, был шанс, что дядька просто допился до чёртиков, но вот то, что в рассказе фигурировал берег реки и четыре осины, растущие квадратом, не давало покоя.

* * *

Ещё на подходе к нужному месту Славка почувствовал неладное — откуда-то из рощи вверх бил розоватый свет, словно там кто-то установил прожектор. Деревья, покрытые толстым слоем инея от корней до веточек, тихонько поскрипывали на ветру. И температура была намного ниже, чем в деревне, словно в роще образовался малюсенький локальный северный полюс. Но Вячеслав этого даже не заметил, потому что очумело рассматривал «осиновый квадрат».

Те узоры, которые он собственноручно начертил с помощью обычного кухонного ножа, никуда не делись за этот месяц. Даже наоборот — они почему-то ярко светились. Настолько ярко, что отсвет терялся где-то в небе, среди пузатых, тяжёлых туч. Круг, который узор образовывал, был свободен от снега. А в самом центре клубилось что-то лиловое, будто кто-то огромный сидел под землёй и курил, выпуская дым через светящееся отверстие. «Дым» лениво поднимался метра на три вверх, не реагируя на попытки ветра развеять его по окрестностям, потом так же лениво устремлялся вниз, под землю, к таинственному курильщику. Словно странное место было накрыто гигантской невидимой банкой.

«Кто ж там дышит-то?» — Отстранённо подумал юноша и осторожно приблизился. Потом затряс головой и сказал сам себе, вслух:

— Вячеслав Евгеньич, ты мужик или где? Какая разница, дыхание это, или кто-то гороха переел? Надо срочно убрать орнамент. Не хватало нам второй Крокодиловны.

Славик снял лыжи, дотянулся лыжной палкой до ближайшего рисунка и попробовал его поковырять.

— Зараза! — Парень отскочил, потому что символ вспыхнул ещё ярче, от него вверх полетели искры.

«Это явно не полесская защита. Это фигня какая-то, а не защита. Что-то напутали старушки в своих записях».

Рисунки искрились, словно насмехались. Внезапно накатила злость.

— Ах вы, скотские каракули! — Заорал парень, и стал со всей дури лупить лыжной палкой по надписям.

Искры взметнулись выше, раздался хрустальный звон. Слава продолжал. Несмотря на мороз, стало жарко.

И тут один из символов погас, словно его и не было. Лиловый дым панически заметался в «банке».

— Ага! — Торжествующе взревел школьник и удвоил усилия.

Правда, надолго его не хватило — символы гасли с большой неохотой. Вытерев перчатками взмокший лоб, Коваль нахмурился, пробормотал под нос что-то ругательное, а потом, закатив глаза, рухнул в пушистый снег.

Парень понятия не имел, что создатель прохода между мирами может его и разрушить. Безо всяких магических ритуалов, ингредиентов и прочих танцев с бубном. Достаточно приложить физическую силу. А вот Зюзя знал об этом прекрасно, поэтому, издалека почувствовав, что возможность вернуться в Вырай исчезает, поспешил к роще. И торопливо усыпил мальчишку.

Чтобы детёныш не замёрз насмерть, Мороз соорудил над ним пышный сугроб. А потом неторопливо, аккуратно, стал отсекать связь между проходом и человеком. Уже через несколько минут юноша никак не мог влиять на потустороннюю дверь. Видеть и чувствовать тоже. Зюзя вернул в круг погасшие символы, усилил остальные посохом. Постоял, полюбовался на свою работу. Потом решительно дёрнул себя за бороду и сказал вслух:

— Негоже миры разделять. Это и наш дом тоже. Подарю-ка я главный новогодний подарок. Всем.

Мороз поднял посох над головой, прокричал что-то на непонятном языке. Вокруг поднялась настоящая снежная буря. Зюзя опустил посох, отломил один шип с навершия и бросил его в центр круга. Рядом на реке громко лопнул лёд; четыре осины, образовывавшие квадрат, полыхнули огнём.

Невидимая «банка» над подземным курильщиком исчезла. Секунду ничего не происходило, а потом ветер наконец-то смог выполнить свою работу — он подхватил лиловый дым и разнёс его по соседним полям, лесам, развеял над рекой. Правда, зимой здесь некому было откликнуться на призыв. А вот в деревне дым нашёл себе применение.

Сказанное в сердцах обиженной женщиной «чтоб ты провалился» исполнилось незамедлительно, и жене пришлось вытаскивать стонущего супруга из подполья, когда доски пола внезапно треснули; замычала испуганная корова, когда хлевник принялся полировать ей рога; домовой устроил короткое замыкание, пытаясь разобраться с незнакомым предметом — электрочайником.

Зюзя, наблюдая всё это, ласково улыбнулся в бороду, взбил сугроб над мальчишкой, чтобы тот не задохнулся и не замёрз, и отправился дальше — нести снег, стужу и покой.

* * *

Слава ни о чём не думал — паника не оставляет места для мыслей. Придя в себя минуту назад, он не мог понять, где он и что происходит. Тело суматошно пыталось решить задачу самостоятельно — руки разгребали снег, ноги тоже не отставали. Когда снег уплотнился достаточно, чтобы можно было спокойно дышать, Коваль заставил себя успокоиться.

— Так, Слава. Думай. Человек без думы — животное. Сначала я ломал круг, потом… потом всё. — Слава чиркнул зажигалкой и огляделся — он лежал в маленькой снежной норке. Было не то, чтобы тепло, но и не холодно.

«Наверное, с дерева сугроб на голову свалился, вот меня и вырубило. Надо откапываться».

Парень упорно двинулся к цели. И уже через несколько секунд понял, что не ошибся с направлением — сквозь толщу снега стал пробиваться свет.

— Ура! — Славка, отплёвываясь и отряхиваясь, вылез из сугроба. — И не такое переживали! — Закричал он и погрозил непонятно кому. Но потом увидел, что стало с «осиновым квадратом».

— Не понял…

Ни намёка на узоры, круги и мистический свет. Место было так же засыпано снегом, как и всё вокруг. Только обугленные стволы деревьев портили картину.

— Я всё-таки сделал это. Кто молодец? Я молодец! — Гордый собой Коваль раскопал «свой» сугроб, отыскал лыжные палки.

— Пока, девчонки, простите, что я вас сжёг, но для дела надо было! — Парень помахал сгоревшим осинам, встал на лыжи и отправился в деревню.

 

Глава 20

Утро встретило Анюту запиской на прикроватной тумбочке: «Звёзды на небесах гаснут от зависти, видя твою красоту. Я хочу дышать с тобой одним воздухом, смотреть на мир твоими глазами. Спасибо за волшебную ночь, любовь моя.

P.S. Не стал тебя будить. Отцу захотелось с самого утра по окрестностям покататься. Ностальгия. Потом мы в ближайший город, поменять деньги. Не скучай. Целую, твой Лёшик».

Аня скомкала листочек и швырнула в дальний угол. Спохватилась, вылезла из-под одеяла, подняла записку, расправила и положила на тумбочку. «Надо будет губы накрасить, пару раз чмокнуть эти сопливые откровения и оставить на видном месте». Похвалив себя за умные мысли, женщина взяла полотенце и пошла в душ.

Усадьба совершенно не походила на гостиницу — это была большая, добротная изба. Бревенчатые стены, вязаные коврики, лоскутные покрывала, деревянные кровати, украшения из соломки и прочий местный колорит. Выбивались из стиля лишь некоторые детали — пластиковые окна, плазменные панели в каждом номере да пожарные извещатели на потолках. Номеров, кстати, было немного — на мансардном этаже четыре и на втором шесть.

Сельский уют обрушился на женщину неожиданно. Свежий воздух, тишина, простая, но сытная белорусская кухня, доброжелательные и приветливые хозяева — Аня ещё вечером решила, что всё не так уж плохо. Не Турция, конечно, но тоже ничего. Если бы ванные комнаты не были общими, по одной на этаж, Анна, возможно, внесла бы это место в список приятных, успокаивающих, хоть и скучноватых, мест.

Приведя в себя в порядок, женщина спустилась на первый этаж. В гостиной, в креслах перед камином, сидели постояльцы — пожилая пара из Германии.

— Хеллоу, фрау Анна, — приветливо сказала женщина. Мужчина просто улыбнулся и кивнул.

— Хеллоу, э-э-э… — Немцы представились ещё вчера, но заковыристая фамилия не запомнилась, в памяти всплыли лишь имена: Эрма и Руперт. — Экскюз ми…

Аня в который раз мысленно отругала себя за плохое знание английского и постаралась обойтись тем запасом слов, который знала. — Айм хангри. Айм вонт брэкфаст. Елена?

Еленой звали владелицу гостиницы, поэтому последнее предложение Анна произнесла с вопросительной интонацией.

Эрма указала туда, где располагалась кухня и затараторила на английском.

Аня слушала, улыбалась и кивала головой, улавливая лишь отдельные слова: Елена, завтрак, шесть утра, холодильник. Добрынина поблагодарила и пошла на кухню, решив, что проще разобраться самой.

Кухня занимала треть гостиной. Два огромных холодильника, микроволновка, кофеварка, духовой шкаф, варочная плита, и, как апофеоз — русская печь.

Оказывается, хозяева обо всём позаботились — на холодильнике висел лист бумаги с инструкцией: «Дорогие гости! Каждый день мы готовим в шесть утра, двенадцать дня и шесть вечера. Еда на плите и в холодильнике. Можете разогревать, что нравится. Кофе, чай и вкусненькое ищите в шуфлядках. Если захотите самостоятельно поколдовать у плиты — продукты в вашем распоряжении. О предпочтениях в меню сообщайте заранее — мы приготовим, что пожелаете.

Если что-то понадобится — мы в соседней хате или во дворе. Или звоните». Далее шли номера телефонов.

«Что такое „шуфлядка“»? — удивилась Анюта и стала открывать все кухонные шкафчики подряд. В одном из ящиков нашла печенье, шоколад, зефир и сушёные яблоки, в другом — кофе растворимый и натуральный, чай, какао и сахар.

К тому времени, как чайный пакетик оказался в чашке, гостиная опустела. Анна, увлёкшись изучением кухни, даже не заметила, как другие постояльцы ушли. На вешалке у входной двери висела лишь её собственная курточка — гости из Германии отправились на прогулку.

По идее, в гостинице больше никого не осталось — хозяйка предупреждала, что следующее заселение только завтра, тридцать первого.

Над камином бодро тикали часы. Аня взяла чашку и подошла к окну.

Наконец-то распогодилось, снегопад прекратился. Небо очистилось от туч и сияло холодной синевой. Сугробы сверкали и искрились, напоминая о камнях Сваровски, про которые Анюта прожужжала все уши свекрови. Надеясь, что та поймёт прозрачные намёки и подарит любимой невестке что-то симпатичное из новой коллекции.

Во дворе расчищал снег какой-то мужчина. Перед гостиницей стояла украшенная к новому году ёлка. На взгляд опытного флориста, коим себя считала девушка, игрушки смотрелись глупо и безвкусно.

В дальнем углу усадьбы стояла изба. Выглядела она так же, как и гостиница, видно было, что строили их в одном стиле, вот только размер подкачал. Домик был одноэтажный, меньше основного здания раз в пять. Судя по всему, именно там жили владельцы агроусадьбы.

Имелись ещё какие-то постройки, то ли сараи, то ли амбары, просторный вольер для собак, в котором прямо на снегу вольготно развалились две южнорусских овчарки и беседка. Больше из окна ничего не было видно.

— Скукота.

— Вот дура! — Детский голос оказался неожиданно громким.

Женщина вздрогнула и обернулась.

В гостиной никого не оказалось. Лишь наверху, на лестнице, что-то мелькнуло.

— Кто здесь? — Крикнула Анна.

Со второго этажа донеслось еле слышное хихиканье.

— Сама дура! — Больше Добрыниной ничего не пришло в голову. Она пожала плечами, в один глоток допила чай и пошла в свою комнату.

Лежать на кровати и ковыряться в телефоне почему-то оказалось скучно — соцсети были завалены фотографиями ёлок, котов в красных шапочках, рецептами праздничных тортов и жизнеутверждающими фразами о чуде, которое вот-вот.

Уже через полчаса Анна снова спустилась.

Невысокая русоволосая женщина копошилась на кухне. Анна посмотрела на часы над камином — одиннадцать часов утра. Хозяйка пришла приготовить обед.

Елена оказалась любительницей поговорить. О погоде, о детях, о мировых новостях. Пересказывала местные сплетни. При этом руки словно сами по себе мыли, чистили, резали, гремели кастрюлями и сковородками. Голос был приятный, ярко-выраженный белорусский акцент казался забавным. Аня, всегда считавшая себя любителем одиночества, с удовольствием болтала с этой простой деревенской женщиной.

Добрынина всё же решила выяснить, кто недавно над ней хихикал. Но Елена стала утверждать, что в усадьбе несовершеннолетних нет.

— Может, кто из работников привёл ребёнка, а вы не знаете?

— Так мы чужих не нанимаем, всё сами. Я, муж мой, мама, старшая дочка и зять. Младшая, студентка, в городе учится, но все выходные и каникулы здесь, с нами, тоже помогает. Летом иногда берём работников временных, когда постояльцев много. Но сейчас никого.

— Кого я тогда слышала? Призрака? — Аня улыбнулась.

— Тут, конечно, много чего случалось, из чего могло бы привидение появиться. И для бизнеса полезно — такие вещи туристов привлекают. Но чего нет, того нет. — Женщина развела руками.

— А что случалось? — Ане совсем не хотелось уходить. На кухне было тепло, вкусно пахло, да и Елена — уютная, добродушная, нравилась Добрыниной всё больше. Хотелось и дальше сидеть вот так, за большим деревянным столом и слушать всякие истории.

— Могу и рассказать кое-что, если интересно.

— Очень!

Хозяйка как раз закончила кашеварить — на плите в кастрюле булькал суп, в духовке подрумянивалась картофельная бабка. Елена поставила чайник и села за стол напротив Анны.

— Бабушка моя покойная рассказывала. Ещё до войны дело было. Жила-была сиротка, скромная да работящая. Полюбила парня из соседнего села. У того невеста была, но он и нашу девку приветил. Забеременела сирота, а хлопец взял, и женился на той, «приличной», что до свадьбы не давала. Дурочка сначала надеялась на что-то, а потом, когда живот на нос полез, взяла и повесилась. Хата её прямо здесь стояла, на месте нашей усадьбы. До нас долго здесь никто не жил. Мы вот купили в начале двухтысячных.

— Да, жуть. Только разве можно было в таком месте дом строить? Не страшно?

— Глупости. — Отмахнулась Елена. — Во-первых, мы во всякое такое не верим, а во-вторых, батюшку приглашали перед строительством, он всё освятил.

Аня поморгала, слабо понимая, как сочетаются неверие в мистику и священник, но промолчала.

Вернулись Добрынины. Свекровь сняла куртку и очень быстро, не здороваясь ни с Еленой, ни с невесткой, поднялась наверх. Геннадий Иванович наоборот, благодушно поздоровался, похвалил запахи, витающие в кухне, и стал любезничать с кухаркой. Лёша схватил жену за руку и потащил на второй этаж.

— Лёшик, что случилось?

— Идём.

— Куда.

— Любимая, давай быстрей!

Буквально втолкнув жену в комнату, Алексей повалил её на кровать, задрал юбку, стянул колготки и трусы. Аня от неожиданности не сопротивлялась. Сам Добрынин даже не стал раздеваться — просто расстегнул ширинку, повалился на жену и очень грубо, торопливо вошёл. Анна вскрикнула от боли.

Через две минуты всё было кончено. Лёша куснул девушку за ухо и сполз с неё. Подтягивая колготки, Аня обиженно сопела.

— Прости, Аннушка, за это непозволительное поведение. Просто очень соскучился, всё утро думал о тебе.

«Ненавижу, козёл!» — Аню прямо трясло от ненависти. Но она лишь мягко улыбнулась:

— Да ладно, мне даже приятно. Не то, что ты сделал, конечно, а осознание того, что ты меня так сильно хочешь.

— Да, я тебя очень, — Лёша зевнул, вытащил из-под покрывала подушку и зевнул, — очень люблю.

Через мгновение мужчина мирно засопел.

Анюта подавила желание взять вторую подушку и положить мужу на лицо. «Что на этого мямлю нашло? Нет, я не смогу с ним жить. Надо разводиться».

* * *

Тридцать первое декабря началось ужасно. В восемь утра гостиница наполнилась топотом, радостными криками и смехом. Поворочавшись немного, Анна вздохнула и вылезла из-под одеяла — сон пропал.

А вот супруг дрых без задних ног, никак не реагируя на шум. Сделав небольшую зарядку, женщина решила сходить в душ. Взяла полотенце, открыла дверь в коридор и сделала первый шаг.

Дети едва не сбили с ног. Один из мальчишек остановился, обернулся, посмотрел на вжавшуюся в стену Анюту и проорал:

— Тётенька, извините! Мы не хотели вас пугать! Но здесь кругом инопланетяне! Спасайтесь! — Размахивая руками и крича, он побежал дальше.

«Точно. Хозяйка предупреждала, что сегодня утром приедут две семьи, в сумме получается пятеро детей. Новый Год всё больше становится похож на катастрофу». С этими невесёлыми мыслями Аня пошла в ванную комнату.

Вернулась посвежевшей, но в тоскливом настроении. И сразу попала на семейный совет — свёкор и свекровь валялись на кровати, а Алексей заканчивал одеваться.

— Анечка, деточка, у нас к тебе предложение! — Григорий Иванович вытащил из кармана джинсов пухлый кошелёк.

— Мальчики предлагают шопинг. Давай прокатимся по местным магазинам — говорят, здесь бельё и трикотаж очень хорошего качества, да и вообще — походим, посмотрим, сувениров прикупим! — Свекровь излучала радость и позитив. От её вчерашнего плохого настроения не осталось и следа.

— Все вчетвером?

— Аннушка, мы же не звери. Зачем портить вам удовольствие? Вы по своим магазинам, мы — по своим. Вторую машину одолжим в усадьбе — они тут напрокат «копейку» предлагают.

На том и порешили. Чтобы не смущать невестку, родители вышли из номера. Аня спешно оделась — единственное, что любила делать женщина в обществе свекрови — тратить деньги. Это всегда происходило весело, на широкую ногу, с огоньком. Что может быть лучше?

— Толстый свитер можешь не брать. Сегодня уже не такой сильный мороз — десять градусов всего.

— Спасибо за заботу, Лёшик.

 

Глава 21

— Пойду, примерю! — Свекровь, казалось, помолодела лет на двадцать. С горящими глазами она прижимала к груди груду блузочек и свитерочков.

— Конечно, идите. Если нужно будет оценить — я рядом.

Елизавета Фёдоровна в фирменном магазине местной трикотажной фабрики просто расцвела. Бормоча что-то о писке моды своей молодости, она сгребала с вешалок всё подряд. А вот Ане ассортимент не понравился.

— Точь-в-точь такую блузку я носила на первом курсе! — Свекровь отдёрнула занавеску.

— Да, вам идёт. Только цвет бы поярче.

— Ну, мне же не двадцать лет. И даже не тридцать. — Задорно ответила Фёдоровна.

Но Аня её уже не слышала. Она уставилась на россыпь синяков. Раньше их скрывал ворот свитера.

— Елизавета Фёдоровна, что это у вас? — Анюта непроизвольно потянулась рукой к шее женщины.

— Где? — Обернулась к зеркалу, охнула. Испуганно посмотрела на невестку. Но уже через секунду заулыбалась и махнула рукой.

— Седина в бороду, бес в ребро. Такие засосы Гришаня мне лишь в первый месяц после свадьбы оставлял. Стыдно было на лекции ходить. И на тебе, на старости лет. Хорошо, никто из коллег не видит, засмеяли бы! — Елизавета выглядела смущённой. — Давай, я другую блузку померяю? — Свекровь закрыла шторку.

— Давайте. — Пробормотала Аня. Для засосов синяки выглядели слишком уж «распальцованными». Было похоже, что свекровь кто-то душил.

«Наверное, старик бьёт жену. Кошмар. Никогда бы не подумала. Такой галантный, такой любящий!»

Свекровь стала что-то напевать.

«Хотя, может быть, и правда засосы, а мне от скуки придумалось».

* * *

Вернулись с кучей пакетов. Аня, хоть и привередничала, тоже кое-что прикупила. Хотелось быстрей добраться до номера и разложить покупки по чемоданам.

В гостиной стоял бедлам — носились дети. Судя по шуму, который они генерировали, было их не пять человек, а пятьдесят. Бегали за детьми две взмыленные мамы, пытались урезонить отпрысков, а папы сидели в обществе немцев возле камина и дегустировали коньяк.

Всё хорошее настроение, принесённое с пакетами, мгновенно испарилось. Стараясь не привлекать внимания, Аня поднялась к себе. Свекровь осталась внизу, поговорить с хозяйкой и её дочерями, которые, не обращая внимания на шум и гам, готовили новогодний ужин.

Первое, что бросилось в глаза — рисунки. Сердечками и цветочками были разукрашены бревенчатые стены комнаты. Наскальная живопись продолжалась и на потолке.

На полу — россыпь чего-то светло-розового. В этой странно знакомой пыли отпечатались босые подошвы, слишком маленькие, чтобы принадлежать взрослому.

Цветочки на потолке тоже имели знакомый оттенок. Аня ужаснулась посетившей догадке и метнулась к косметичке.

Так и есть. Всё было испорчено. Пудра рассыпана по полу, помадой «украсили» стены. Теперь тюбики годились лишь для мусорного ведра.

В крем для лица замешали гель для душа, тушь для ресниц пахла чем-то кислым, а все остальные флакончики, баночки, бутылочки валялись на кровати. Их содержимое ровным слоем растеклось по покрывалу.

Финальным аккордом стала тугая косичка, сплетённая из проводов от телевизора и телефонных зарядных устройств.

На телевизор кто-то прилепил записку:

«Дура, ничего дальше своего носа не видишь!»

Чтобы унять клокотавшую внутри ярость, Аня схватила косичку из проводов и остервенело её распутала. Успокоиться это помогло слабо. Вылетев из номера, девушка столкнулась с одной из мам.

— Научите своих детей поведению! Кто разрешал им заходить в мою комнату?!

Женщина явно испугалась. Но потом взяла себя в руки и пошла в атаку:

— Мы были в городе, десять минут назад вернулись. Ни я, ни Наташа детей из виду не упускали. К вам никто не заходил! — Возмущённая мама смерила Анюту взглядом, полным негодования, и добавила: — И вообще, надо двери на ключ закрывать! Вы не дома!

«А ведь и правда, двери я ключом открывала. Не могут же спиногрызы отмычками пользоваться».

— Извините, пожалуйста, я погорячилась. Просто кто-то в комнату проник, и испортил всю косметику.

— Да вы что! — Воинственность с белоруски слетела сразу же. Она прижала руки к груди, и полным сочувствия голосом спросила. — И много чего испортили?

— Всё! — У Ани непроизвольно дрогнул голос. — Одна пудра двести баксов стоила!

— О чём речь? — Вторая мама, Наташа, тащила за руку упирающегося паренька, утром воевавшего с пришельцами.

— Представляешь, девушке кто-то косметику испортил! Пудра за двести долларов!

— Какой ужас! — Непонятно было, что впечатлило Наталью больше — проникновение кого-то в комнату или цена косметики.

— Вот-вот. Девушка, а вы точно…

— Макар! — Завопила вдруг Наташа. — Не трогай картину! Не ты вешал, не тебе и ковырять!

Женщина гигантскими прыжками понеслась к сыну, который, пока шёл разговор, сбежал, и сейчас пытался проткнуть пальцем репродукцию, висевшую в дальнем углу коридора. Мальчуган дал стрекоча. — Машка, хорош трындеть, сбоку заходи!

— Мы, правда, ни при чём, — сказала Маша, — извините. — Она развернулась и побежала за подругой.

За время разговора Аня немного успокоилась и решила вернуться в номер, чтобы более адекватно оценить ущерб.

В комнате был идеальный порядок. Потолок чистый. Стены тоже. Ни намёка на рисунки. Коврик выглядел так, словно его только что почистили снежком. Баночки и флакончики сиротливо лежали в пакете для мусора, который подпирал стену возле двери.

— Что за бред? — Вслух сказала Анюта. На ватных ногах подошла к кровати. Она была сухой и чистой. Не веря глазам, девушка наклонилась и провела рукой по пледу. Никаких следов косметической катастрофы.

Сзади что-то зашуршало. Аня обернулась и почувствовала, как пол уходит из-под ног.

Мусорного пакета возле двери не было.

* * *

— А теперь давайте проводим старый год! Он оказался довольно тяжёлым, но ведь и хорошее тоже было!

Кто-то сунул в руку бокал с вином. Аня словно очнулась.

Здесь собрались все постояльцы. Стол ломился от угощений. Играла музыка, младшая дочь владельцев гостиницы увлекла детишек играми и конкурсами, поэтому мамы, не веря своему счастью, отдыхали наравне с папами. Елена и её муж, переодетые в национальные костюмы, следили, чтобы тарелки и рюмки у всех были наполнены. Старшая дочка и её супруг неумело, но с большим энтузиазмом исполняли роли Деда Мороза и Снегурочки.

Анюта попыталась вспомнить, как она оказалась за столом, и почему уже девять часов вечера. Удалось это с трудом — после загадочной порчи косметики и последующей молниеносной уборки девушка бродила по гостинице, словно во сне. В мозгу билась лишь одна мысль: «У меня что-то с головой». Обдумывать это оказалось так страшно, что события дня смазались и не запомнились. С кем-то говорила, куда-то ходила, над чем-то смеялась. Но словно это и не она была вовсе.

— Аннушка, что с тобой?

— Ничего, всё нормально. Голова болит немного.

— После ужина, дорогие гости, предлагаем собраться и выйти на улицу, где вас ждёт фейерверк!

«Какое убожество!» — Мысленно застонала Анюта и одним махом осушила бокал.

— Алексей, вы что предпочитаете? Водку, коньяк? Или вино? — Хозяин вопросительно завис над Добрыниным-младшим.

— Спасибо. Я сок. Не употребляю спиртное.

Это было действительно так. Даже на собственной свадьбе Лёша ограничился детским шампанским. Аня ни разу не видела мужа нетрезвым. Её это не слишком волновало, хотя на каждом застолье перед глазами вставал крёстный, который наставительно махал пальцем и предупреждал:

— Девочка моя, запомни! Прежде чем мужика в загс тянуть, напои его как следует! Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке!

Судя по всему, двое белорусов в жизни руководствовались похожим принципом. Они подозрительно посмотрели на Алексея, понимающе переглянулись и один из них встал, чтобы произнести тост.

Он говорил что-то о гостеприимстве и дружелюбии Полесья. Предлагал немецким туристам приезжать в «Счастливый бусел» почаще, советовал россиянам не забывать о братстве народов и много чего ещё. Все, кроме Ани, слушали очень внимательно. Девушка опять ушла в себя, обдумывая, что же произошло днём в номере. Никто за столом не заметил, как второй белорус аккуратно подлил водку в Алёшин стакан с апельсиновым соком.

Сославшись на плохое самочувствие и попросив разбудить за полчаса до Нового года, Анна ушла к себе.

За те пару часов, что Аня отсутствовала, в сок ещё несколько раз «случайно» попала водка. А потом белорусам удалось-таки уговорить Лёшу поддержать компанию.

Его родители встревожились, но при большом количестве народа нотацию читать не решились.

* * *

— Что, тварь, отдыхаешь? — Лёшик захлопнул дверь, в один шаг оказался рядом с лежащей на кровати женой, выхватил телефон и разбил его о стену. Ошарашенная Аня смотрела то на мужа, не понимая, что происходит.

— Это неуважение ко мне в первую очередь, во вторую — к моим родителям! — Лёша наклонился, схватил жену за запястье и со всей силы потянул.

— Лёша, ты что? — Аня вдруг испугалась. Дико, жутко. Всё выглядело так, будто в шкуру интеллигентного мямли влез кто-то страшный и жестокий. Глаза были колючими, чужими, ненавидящими. Над этим странным незнакомцем витал запах спиртного.

Мужчина отпустил руку, на пятках развернулся и пошёл к двери. Взялся за ручку и бросил через плечо:

— Через пятнадцать минут Новый Год. Немедленно подними свой зад и выйди к людям. Ты должна знать своё место, мелкая, тупая дрянь.

Когда Аня спускалась по лестнице, внутри всё тряслось. Сегодняшний день оказался просто ужасным. Муж впервые показал своё истинное лицо, и оно оказалось премерзким. Вспомнились синяки на шее у свекрови. Видимо, жестокость у них семейная.

«Нет, нет, только развод».

 

Глава 22

Анюта лежала в кровати. После курантов она по-английски ушла, не собираясь поощрять хамское поведение мужа. Может, его проймёт даже сквозь пары алкоголя. Свекровь, кстати, поняла. Глянула на сына, потом на невестку, побледнела, но спрашивать ничего не стала.

«Старая карга всё прекрасно знает. Ненавижу их».

Полчаса промаявшись под одеялом, передумав миллион мыслей, Аня решила завтра же уехать. Есть поезда, есть автобусы, самолёты, в конце концов. Безбедное существование, которое обеспечивали Добрынины-старшие, было хорошим подспорьем в мегаполисе. Но сегодня Аня поняла — их материальная помощь слишком мала, чтобы на ненавистное супружество можно было закрыть глаза.

— Уеду. Решено. И сразу подам на развод.

В двери повернули ключ. Девушка зажмурилась и засопела как можно более правдоподобно.

— Спит? — Женский свистящий шёпот.

— Вроде да. — Свёкор говорил очень тихо, но его голос был узнаваем.

— Это хорошо. Лёшенька, иди, ложись, и не вздумай будить девочку. Ты сегодня не в форме, испугаешь.

— Да пошла она! И ты, старая дура, тоже! — Муженёк шептать не пытался, говорил в полный голос. Аня сжалась под одеялом.

— Тихо! Твоя мать права, как ни странно. Потерпи ещё немного. Потом спасибо скажешь.

— Какого хера мы сюда поехали! Могли бы и дома отметить! Задолбался притворяться!

— Лёшенька, ради меня, потерпи. Я знаю, как ей страшно будет поначалу. Пусть девочка хоть немного порадуется жизни.

Раздался звук пощёчины. Свекровь ахнула.

— Ты что говоришь, дрянь! У тебя нет радости в жизни?

— Прости, прости, Гришенька! Ляпнула, не подумав! — Елизавета Фёдоровна приняла оскорбление как что-то само собой разумеющееся.

Ане стало очень страшно. Она подавила желание вскочить и убежать как можно дальше, и засопела ещё активней.

Дверь закрылась. Лёша подошёл к кровати и рухнул рядом. Через несколько минут он захрапел.

«Господи, что происходит? Что стало с этими людьми? Или они всегда такие были, а я дура, ничего не замечала?»

— Конечно, дура. — Согласился позавчерашний детский голос.

Аня включила ночник. В кресле возле окна сидела девочка.

Или не девочка?

По росту и фигуре — трёхлетний ребёнок. По одежде тоже — голубые брючки, разукрашенная аппликациями ярко-жёлтая кофточка, на голове куча хвостиков, перетянутых блестящими резинками. Маленькие босые ножки.

Вот только лицо принадлежало безобразной старухе. Обвислые щёки, длинный, крючковатый нос, глубокие морщины, нависшие над глазами кустистые брови. Огромная, с лесной орех, бородавка на подбородке.

— Чего уставилась? Кикимор, что ли, не видела? — Существо захихикало. Аня узнала смех.

Анюта закричала, забыла обо всех обидах и повернулась, чтобы растормошить Алексея. Мужа рядом не было.

— Здесь нам никто не помешает.

— Где я? На болоте?! — Девушка в панике отбросила одеяло, решила было вскочить, но передумала — вокруг стеной стоял лес, а вместо почвы вокруг камня лениво булькала какая-то тягучая огненная субстанция. Аня осталась на валуне, подобрала ноги и с испугом уставилась на ночную гостью.

— Почему сразу на болоте? Мы в Вырае.

— Ну как же? Кикиморы ведь на болоте живут…

Девочка-старушка возмущённо хрюкнула:

— Сравнила меня, домашнюю шишимору, с бестолковыми кокетками. Дура и есть.

«Я сплю. И мне снится кошмар. Это просто сон!»

— Ну, если тебе так легче… Да, это сон.

Добрынина сразу же успокоилась. Сны, они такие — никакой логики.

— Это ты мою косметику испортила?

— Вот злопамятная. Судьба у меня такая, людям гадить. И не хочу ничего плохого, а делаю. Ещё вопросы?

— Что тебе от меня надо?

Кикимора спрыгнула с кресла, которое тут же с негромким бульканьем наполовину всосалось в жидко-огненную почву.

— Мне от тебя — ничего. Тебе от меня — всё. Ты в большой опасности. Бойся своих родных.

Аня разозлилась.

— Это я и без тебя поняла. По существу что-то можешь сказать?

Кикимора вдруг стала растворяться в воздухе.

— Загляни к моему племяннику в чемодан, узнаешь много нового. — Голос звучал глухо и с каждым словом слабел.

— Подожди! О чём ты?

— Ду-ура-а… У свёкра в сумках поро-о-йся-а-а…

Размылся лес, постепенно погасла земля. В какой-то момент, моргнув, Аня поняла, что странный пейзаж исчез, вокруг гостиничный номер, а под боком храпит ненавистный муж.

«Какой странный сон». — С этими мыслями Добрынина опустила голову на подушку и мгновенно заснула.

* * *

Утро началось в два часа пополудни. Аня с трудом разлепила глаза.

Возле кровати на коленях стоял благоверный. В руках у него был огромный букет багровых роз.

— С праздником, Аннушка. — Виновато сказал Алёша.

Сразу вспомнилось ужасное поведение муженька, разбитый телефон и перешёптывания Добрыниных под дверью. Анюта, побаиваясь очередной неадекватности, подтянула одеяло к подбородку.

— Прости. Я вёл себя непозволительно. Спиртное открывает во мне неприятные грани, которые ужасают всех близких. Именно поэтому я никогда не пью, вчерашний вечер — исключение. Прости, любимая, больше никогда! — Лёшик вскинул голову. По щекам его текли слёзы. Он театральным жестом разбросал цветы по полу, достал из внутреннего кармана пиджака коробочку с бантиком и протянул подарок жене.

Несколько секунд Аня смотрела на мужа, поражаясь, как в человеке могут уживаться две таких разных личности, а потом разорвала упаковочную бумагу.

В коробочке лежал новый смартфон.

— Симку я уже вставил. — Подобострастно прошептал Добрынин. Именно к такому обращению Анюта привыкла.

Девушка не знала, как реагировать. Перед сном она решила уехать, но сейчас, глядя на привычного, немного неуклюжего интеллигента, растерялась — не были ли вчерашние события чем-то одноразовым?

Необычный сон растворился в дневном солнце и стал чем-то далёким, нереальным. Аня очень плохо помнила его содержание. Что-то, связанное с лавой, каким-то ребёнком и свёкром.

— Ты простишь меня?

Ответить Анюта не успела — в номер ввалились Добрынины-старшие.

— А вот и наша невестушка! Проснулась? Правильно, сейчас надо спать — пойдут дети, забудешь об этом удовольствии на долгие годы! — Свёкор с удовольствием рассмеялся.

— Ой, я смотрю, Лёшенька тебе подарок уже вручил? А это от нас.

На одеяло в живописном порядке легли: серьги от Сваровски, подарочный сертификат в Московский СПА салон и набор белорусских средств по уходу за волосами.

Шампуни и бальзамы кое-что напомнили. Не обращая внимания на Григория Ивановича, прямо в полупрозрачной сорочке, девушка метнулась к чемодану. Григорий смущённо кашлянул и деликатно отвернулся.

Баночки, флакончики, тюбики были на месте. Не хватало только помады и пудры.

«Кошмар. У меня всё-таки что-то с головой. Как можно было такое выдумать!» — Анюта нежно баюкала на груди косметику.

«Не буду спешить. Развестись всегда успею. Надо простить этого пентюха, пару подарочков ещё можно вытребовать».

— Ну, вы одевайтесь, а мы внизу подождём. Поедем в город, прогуляемся. — Свёкры ушли.

— С Новым Годом, любимый. Я согласна, давай сделаем вид, что вчера ничего не было.

Услышав такое, Лёшик засветился от радости.

 

Глава 23

— Не повезло, придётся пехом. — Олег поднял воротник дублёнки.

Первого января водители маршрутных такси устроили себе выходной, добраться до дома можно было только на рейсовом автобусе. Ребята в новогодней суете об этом совершенно забыли.

— В первый раз, что ли? Тут напрямки всего четыре километра, мороз несильный, доберёмся! — Вадик всегда отличался оптимизмом. — К тому же кто-нибудь может ехать мимо, подобрать.

— Ну-ну, дай бог, — пробурчал Олег, — а то мы околеем по дороге, морозу градусов тридцать.

— Каких тридцать! — Вадим достал телефон и запустил приложение. — Всего минус двадцать три.

Друг фыркнул, натянул на руки перчатки и двинулся по дороге. Вадик поспешил за ним.

Парни были родом из Потаповки. Девять лет отучились в Красносельской школе, а потом поступили в машиностроительный техникум. Родители настойчиво зазывали отметить Новый Год дома, но Олег и Вадим отказались. Замечательно покутив в общежитии, друзья проснулись первого января очень поздно и с головной болью. Впереди маячили каникулы, деньги кончились, однокашники разъехались. Послонявшись по опустевшим коридорам, ребята решили, что в городе делать нечего.

К сожалению, никто из односельчан в автобусе с ними не ехал, никого на машине не встречали, а значит, и подбросить до деревни было некому. Пришлось идти пешком.

Красноселье спало. Лишь фонари да редкие окна освещали округу. Пройдя сквозь деревню, ребята вышли за околицу. Впереди лежала грунтовка — она была расчищена, а на обочине высились внушительные сугробы.

— Быстренько дочапаем, — заявил Вадим и ускорил шаг.

Вокруг дремало колхозное поле, мерцали яркие звёзды, молодая луна равнодушно взирала на студентов. Благодаря снегу было относительно светло.

— Вот скажи мне, чувак, какого лешего мы поехали именно сегодня? Могли бы и второго. С самого утра, да на маршрутке… крутотенюшка! — Пятнадцати минут хватило, чтобы у Вадика онемел нос, задубели пальцы на ногах, да и всему телу в модной, но не слишком тёплой куртке было не очень комфортно.

— Да пошёл ты! — Огрызнулся Олег. Его дублёнка была чуть теплей, чем одежда друга, но шапка совсем не грела. Парень прямо чувствовал, что его мозги потихоньку превращаются в ледышку. — Сам же ныл: «Поехали к родакам, хоть пожрём да похмелимся, как люди».

— А, ну да, сори. — Не стал конфликтовать Вадим.

Ребята замолчали — на морозе разговоры вести не очень приятно. Тишину зимней ночи нарушал только скрип снега под ногами.

— О, вон и кладбище показалось. Половину отмахали.

Деревенский погост располагался между Красносельем и Потаповкой и находился немного в стороне от дороги, соединявшей деревни. Парни прибавили шаг.

— Олегыч, зырь, на дороге кто-то.

— Где?

— Да вон, видишь?

И точно — у поворота к кладбищу Олег заметил две фигуры, которые неспешным шагом двигались в сторону Потаповки.

— Вроде девки. Давай догоним? Веселей идти будет. Может, из знакомых кто.

Ребята ускорились. Неизвестные девушки впереди что-то громко обсуждали, но слов из-за расстояния было не разобрать.

— Эй, девчонки! Погодите!

Девушки обернулись. Засмеялись, призывно помахали руками и медленно пошли дальше.

Уже минуты через две Олег сообразил, что с девчонками что-то не так.

— Слышь, Вадик, мы практически бежим, а эти крали едва ползут. А мы на том же расстоянии. Как так?

— Не выдумывай. Девки знаешь, как ходить могут? Это кажется, что они медленно. Газку надо поддать.

И они поддали. Девушки не стали ближе. Одна из них повернулась, нетерпеливо помахала.

— Да стойте вы! — Возмутился Олег. — Подождите на месте! — И почти шёпотом добавил: — Курвы.

Девушки послушались и остановились. Ребята, не сговариваясь, припустили бегом. Расстояние не изменилось.

— Стой, Олегыч! — Вадик притормозил. Несмотря на холод, его прошиб пот. — Не надо за ними бежать! Это не девки. Это заманухи!

— Какие заманухи?

— Бабка покойная рассказывала, что до войны здесь зимой по ночам мужики ходить боялись. Почему — точно не помню, малой был. Но что-то про двух попутчиц точно было.

— Ты дебил? Бабы, как бабы.

Будто услышав Вадима, барышни исчезли, словно их и не было.

Дорога и сугробы вдоль неё задрожали, замерцали и исчезли. Вадик завопил:

— Что за фуфел?

Прямо перед ними на расстоянии вытянутой руки теснился кладбищенский штакетник. За ним, как полагается — кресты и памятники, украшенные снегом, высоченные деревья. Сзади — поле. И никаких следов, как попали сюда — совершенно непонятно.

— Что-то я не догоняю, как это?

— Не ссы, Вадик. Давай вот что: как — мы потом, дома разберёмся. А сейчас давай выбираться.

В первую очередь попытались позвонить родителям. Не получилось — сеть отсутствовала.

Совсем близко, меньше, чем в двух километрах, сияла фонарями Потаповка. Парни, рассчитывая срезать путь, побрели по сугробам напрямик. Через десять минут, когда до дороги оставалось сделать два шага, мир вновь подёрнулся дымкой. Несчастные студенты уткнулись носами в кладбище. Олег витиевато выругался.

— Олег, я ж тебе говорил, это какая-то муть, как в том сериале, помнишь?

— Херня. Это у нас похмелье в головах чудит. Пойдём.

Ещё час они пытались выбраться. В разных точках своего пути пытались позвонить, но не получалось. И всё время оказывались возле могил.

Первым сдался Олег. Он совсем по-детски расплакался, плюхнулся задом в сугроб возле кладбищенского забора.

— Я больше не могу! У меня голова до самых яиц замёрзла! Домой хочу!

Вадим, который сам уже давно не чувствовал ни рук, ни ног, сел рядом на корточки. С трудом ворочая языком, задубевшими губами, осиплым голосом стал уговаривать:

— Братуха, не надо сдаваться. Мы выйдем, обязательно. Я тебе шарф на шапку повяжу — он у меня тёплый, мамка из собачьей шерсти вязала.

Олег не реагировал, а продолжал плакать навзрыд.

Вадим вскочил, в сердцах шарахнул ногой по забору и заорал:

— Твари! Что вам от нас надо!

Никто не ответил. Зато окрик подействовал на Олега. Парень утёрся перчаткой, с трудом поднялся, отряхнул зад от снега и сказал:

— Пошли.

Через полчаса силы его всё же покинули. Со словами: «Вадя, я устал, давай передохнём», рухнул прямо в сугроб.

Вадим запаниковал. Он где-то слышал, что первый шаг в зимнюю могилу — сонливость на морозе.

— Не спи! Не спи, скотина! — Вадим тормошил друга, хлопал по щекам, но Олег не реагировал. Вадик не умел оказывать первую помощь. Пульс он тоже не умел искать, поэтому взвалил друга на спину и потащил.

В очередной раз оказавшись у кладбищенского забора, Вадим завыл в голос. Слёз не было. Олег не приходил в себя. Опустив друга на снег, Вадим понял, что тот не спит — парень был ледяным, руки и ноги скрючены.

— Помер. Помер, твою мать! — Заорал. Потом стал пинать забор. Несколько досок не выдержали и сломались.

— Господи, да что ж это! — Вадик понял, что он следующий. Куртёнка давно перестала греть, пальцы на ногах словно отрезали ножом. Хотелось спать.

Несколько минут юноша сидел, уставившись на тело друга. Голова кружилась, мысли текли всё медленней. Вадим потряс головой.

— Прости, я знаю, ты поймёшь. Прости.

Снял с друга дублёнку, с трудом натянул поверх своей куртки. Дублёнка не сошлась на груди, но спине стало теплее. Надел две шапки, в последний раз всхлипнул и упрямо двинулся к деревне.

Сколько раз возвращался к телу друга, Вадим сбился со счёта. Каждый раз делал привал — садился прямо на снег, доставал телефон, смотрел на часы, которые всё время показывали полночь.

Как только начинало клонить в сон, парень поднимался и шёл туда, где горели огни Потаповки. Отсутствие собственных следов на снегу от предыдущих попыток выбраться не удивляли. Как и всё остальное. Просто хотелось домой, в тепло.

Где-то совсем рядом прокукарекал петух. Это было так неожиданно, что уставший парень споткнулся и упал лицом в снег. Когда отплевался, понял, что прямо перед носом — забор первой деревенской хаты, а точнее, агроусадьбы «Счастливый бусел». За одно мгновение каким-то образом было преодолено около двух километров.

— Буслик ты мой, родной! — Парень подхватился и, пошатываясь, побрёл в деревню. До дома оставалось пройти несколько сотен метров.

Калитку открыть не смог — не хватило сил. Во дворе забеспокоился Бакс. Ни на что не надеясь, непослушными мёртвыми пальцами Вадим достал телефон, который тут же зарылся в снег.

Упрямо, из последних сил, юноша попытался дотянуться до гаджета. Оперся о калитку, та не выдержала и со скрипом отворилась — родители не знали, когда приедет сын, и на всякий случай не заперлись. Вадим ввалился в родной двор.

Бакс бегал вокруг парня — то скулил, то заливался лаем, рьяно облизывал лицо, но юноша почти не реагировал. Пёс бежал к дому, царапал дверь, выл и бежал обратно. Рыл снег вокруг смертельно замёрзшего и уставшего человека, спешил к дому и звал, звал хозяина на помощь.

В доме зажёгся свет. На крыльцо в семейных трусах и валенках выскочил встревоженный отец. Пёс стрелой рванул к нему, потом к Вадиму, потом опять к старшему хозяину.

— Батя? Это я. Я дошёл, бать!

Вадим отключился.

 

Глава 24

— Спадарыне грозит опасность. Спадарыня должна со мной поговорить.

— Что ещё? — пробормотала Аня.

— Жду на кухне. Это очень важно. — Из-за шёпота было не понять, мужчина это или женщина. Чьи-то шаги мелкой дробью простучали по полу, и всё стихло. Аня окончательно проснулась.

Лёша спал, сбросив одеяло и раскинув руки. Девушка постаралась понять — приснился голос или он звучал на самом деле. Решив, что это опять воображение чудит, Аня повернулась на бок и поправила подушку.

И тут поняла, что очень хочет пить.

«Теперь ясно, почему голос во сне звал на кухню. За водичкой».

Анюта, стараясь не разбудить мужа, встала, накинула халатик и на цыпочках вышла из номера.

Гостиница спала. В коридоре горела только одна тусклая лампочка, над входом в ванную. Добрынина спустилась на первый этаж. Здесь источником света была лишь диодная лампа над рабочей поверхностью кухни. Аня подошла к кулеру и с удовольствием выпила целых два стаканчика воды.

— Напилась? Пойдём скорей.

Аня уронила стакан. Пластик еле слышно шлёпнулся на плитку и покатился под стол.

— Кто здесь?

— Это я.

Девушка завертелась.

— Пс-с, сюда смотри! Вниз, ну!

Добрынина перевела взгляд на пол, взвизгнула, запрыгнула на стол и поджала ноги.

— Доброй ночи, спадарыня. — Загадочный человечек вежливо поклонился.

Выглядел он уменьшенной копией хозяина усадьбы, даже бородка оказалась так же подстрижена. Только ростом не вышел — в мужичке был метр от силы. Одет был в джинсы и клетчатую рубашку, на ногах кроссовки. Всё миниатюрное, словно игрушечное.

— Ты кто?

— Якуб я, домовой.

— А-а-а, понятно. Очень приятно, — криво улыбнулась Аня, бочком сползла со стола и торопливо пошла к лестнице.

— Ты куда, спадарыня Анна? А поговорить?

— Не буду я разговаривать с галлюцинацией, — пробормотала Добрынина.

Странное поведение родственников, шалости с косметикой — всё это плод воображения. Домовой стал последней каплей. Пора было признать — с головой творится что-то неладное. Аня приняла единственно верное решение — обратиться к свёкрам. В конце концов, они медики, они помогут.

Две верхних ступеньки разверзлись, как чья-то беззубая пасть, и женщина провалилась под лестницу.

От неожиданности перехватило дыхание. Полёт длился недолго, закончился приземлением на мягкий широкий диван.

— Привет. — Уродливая старуха с телом ребёнка улыбнулась. Аня всхлипнула и потеряла сознание.

* * *

— Я же просил — не показывайся, пока всё не объясню! Зачем девочку зря пугать!

— Не нравится она мне.

— Скажи, Леся, а хоть кто-нибудь из людей тебе нравится?

— Конечно.

— И кто?

Сопение было ответом.

— Вот так вот. А она, между прочим, ещё ничего, бывают и похуже!

— Не ори, а то борода дыбом встанет. Поняла я всё.

— Придёт в себя — извинись. И за беспорядок, и за то, что вытянула в Вырай.

— Тот свет ладно, но из-за бардака извиняться?! С какой стати? Ты же всё убрал!

— Я убрал, а ты нагадила. Она перенервничала.

Аня лежала, слушала этот странный диалог и делала вид, что всё ещё в обмороке. Почему-то страха не было, а ещё вспомнился сон про необычный лес и кикимору. Во всех подробностях. Женщина приоткрыла один глаз.

Под лестницей оказалось неожиданно просторно — полноценная комната, даже больше, чем номера в усадьбе. Стены оклеены обоями в весёленький цветочек, потолок белый, на полу линолеум. Лежала Анюта на плюшевом голубом диване, рядом стояли два таких же пухлых кресла. На одном, насупившись, сидел Якуб, на другом Леся болтала босыми ногами. Было светло, но ни люстры, ни какого-либо другого источника света Аня не заметила. Как и окон. Множество сундуков, коробок, шкатулок, мягких игрушек создавало ощущение захламленности и уюта одновременно.

— Между прочим, она пришла в себя. Подслушивает. — С каким-то странным одобрением сказала кикимора.

Аня открыла глаза и села.

Якуб сразу засуетился, извинился за столь грубое приглашение в гости. Потом прикрикнул на Лесю, и та, встав, заложив руки за спину и опустив голову, процедила сквозь зубы: «Я больше не буду». Аня почувствовала себя воспитательницей в детском саду.

— Где я?

— Спадарыня Анна, не волнуйся. Ты у меня дома.

— В усадьбе?

— Скорее нет, чем да. Почти.

У Добрыниной резко заболела голова. Этот мелкий чудик её запутал.

— Проехали. Лучше скажите мне — домовые, привидения… Правда, существуют?

— Дура! Ну, вот же мы, перед тобой! Хватит тормозить! — Кикимора в сердцах плюнула на пол. Линолеум зашипел и задымился, на месте плевка образовалась маленькая дырочка.

— Леся!

— Извини, извини. — Вредная девочка-старушка села на кресло и нахохлилась.

— Спадарыня Анна, не обижайтесь на неё. Воспитание плохое.

«Какое воспитание? Что за бред?» Но вслух Аня продолжила этот сумасшедший разговор.

— Господин Якуб, вы хотели что-то со мной обсудить?

— Да. — Человечек почесал затылок. — Понимаете, ваши родственники, как бы это сказать. Не совсем хорошие люди. У Алексея чёрная душа. А у Григория душа вообще вся растрескалась. Ещё немного, и она исчезнет без шанса на возрождение.

Аня вообще не понимала, о чём толкует этот смешной малыш. Но молчала и слушала. А тот распалился, стал ходить туда-сюда по комнате.

— Свекровь ваша, спадарыня Анна, тоже не подарок. Душа у неё обычная, но покалеченная. Это пострашнее, чем чернота. От таких людей никогда не знаешь, чего ожидать.

— Хватит голову девке дурить! Ты же видишь — она ничего не понимает! Короче. — У кикиморы воинственно задрожал подбородок. — Когда они смотрят на тебя — у них в головах такие тёмные мысли проносятся, что даже мне жутко. Так что беги от них, дурёха.

— Мы понимаем, что ты можешь нам и не поверить. Если сомневаешься — загляни в чемодан Григория. В нём есть кое-что ужасное, страшное. Я замучился из его номера злыдней выгонять. Так и крутятся вокруг, как тараканы.

— А что там?

Леся раздражённо закатила глаза, а Якуб смутился:

— Мы точно не знаем, что внутри.

— Ну… спасибо. — Анюта не знала, как реагировать на такие откровения. — Вы меня назад отправите? Засиделась я что-то. Было приятно познакомиться.

Нечистики разочарованно переглянулись.

— Спадарыня Анна, умоляю, загляни в чемодан. Возможно, от этого зависит твоя жизнь.

— Ну, допустим. Вам-то какой интерес? — Аня смотрела телевизор, читала книги и прекрасно знала, что потусторонним существам доверять нельзя. А тут такое бескорыстное человеколюбие.

— Ну, — замялся домовой, — ты хорошая, не хотелось бы смотреть, как страдаешь.

Леся фыркнула.

— Якуб, она дура, конечно, но не идиотка. Дай я скажу. Понимаешь, Аня, твой свёкор — мой племянник. Из-за его деда я не жила человеком ни одного дня. И не умерла, как надо, чтобы потом родиться. Отомстить хочу. Всему его роду. Говорят, так можно покой найти.

«А я хоть избавлюсь от взбалмошной шишиморы на вверенной мне территории». — Тоскливо подумал домовой.

— Ясно. Понятно. Спасибо за предупреждение, я всё это обдумаю. Можно, я пойду?

— Конечно! — Спохватился Якуб и щёлкнул пальцами.

Умиротворённо тикали часы над камином. Аня стояла на верхней ступеньке лестницы.

Женщина поспешила в номер. Достала телефон, подключила вайфай. Галлюцинации, развитие психических заболеваний, нетипичные проявления неврозов — на такие вопросы она искала ответы в сети. Бегло посмотрев статьи на подобные темы, немного успокоилась.

— Не похоже на бред. Кажется, с головой всё в порядке. Признай, Анька, ты столкнулась с чем-то иррациональным.

— А? Чего? — Забеспокоился Лёшик.

— Ничего, спи, любимый, — зашептала Анюта. Муж затих.

Добрынина сама себе удивлялась, насколько спокойно и быстро она приняла факт существования нечисти. Было не страшно, а ужасно интересно. В конце концов, Анна всегда считала себя человеком широких взглядов. Домовые? Кикиморы? Почему нет? Экстрасенсов, как само собой разумеющееся, по центральным каналам показывают, и все воспринимают это как должное.

«Завтра надо заглянуть в злополучный чемодан».

 

Глава 25

К сожалению, второго января проникнуть в номер Григория и Елизаветы не получилось. Родственники не отходили ни на шаг. После торопливого завтрака Добрынины всем составом отправились кататься с горки — за забором усадьбы начинался спуск к реке, хозяева несколько дней заливали его водой, получилась отличная трасса. Не каталась лишь свекровь — боялась. Зато она аккуратно снимала видео и делала фотографии с помощью старенького цифрового фотоаппарата.

В обед распрощались с белорусскими шумными семействами. Как оказалось, немецкая чета уехала ещё рано утром. Следующее заселение планировалось лишь пятого января, в преддверии Рождества, и Аню это обрадовало. Гостиница несколько дней будет фактически пустовать — можно спокойно разбираться с загадочной историей.

После обеда катались по городу, вечером засели прямо в гостиной играть в «Эрудит». Аня даже получила удовольствие, хоть и проигрывала всё время. Немного подпортила впечатление Елена, готовившая ужин в ужасном настроении. Она всё время всхлипывала и украдкой вытирала глаза.

Елизавета не выдержала:

— Леночка, скажите, у вас что-то случилось?

— Нет-нет, у нас всё в порядке. В деревне кое-что произошло. — Женщина помолчала немного, потом, приняв какое-то решение, вытерла руки о фартук, подошла к Добрыниным, оперлась о камин и просительно сказала:

— Хотела вас предупредить. Завтра утром я приготовлю завтрак и обед сразу. Вы сами разогрейте, пожалуйста. У нас в селе похороны, молодой мальчик погиб, мы все хотим сходить, поддержать родителей. Так что до вечера нас не будет. Но если вы против, кто-нибудь из нас непременно останется.

— Какой ужас! — Всплеснула руками свекровь. — А что случилось?

— Ай! Молодые, глупые. Два друга ночью пешком через поле шли, заблукали. Один насмерть замёрз, сердце встало. Второй в больнице.

Григорий успокаивающе замахал:

— Конечно, конечно, мы сами справимся. Идите, не волнуйтесь.

Елена благодарно улыбнулась:

— Муж говорил, вы рыбалку заказывали, он с вечера всё приготовит и прямо здесь, у входа, оставит.

— Да, да, спасибо. — Григорий Иванович уже забыл о разговоре и погрузился в составление слова из оставшихся букв.

Потоптавшись ещё немного рядом, Елена ушла на кухню.

«Вот оно! Завтра никого не будет лишнего. Лёша и свёкор идут рыбу ловить. Осталось придумать, как избавиться от свекрови».

* * *

Ночью, когда Лёша вовсю храпел, Аня спустилась на кухню.

— Якуб! — тихонько позвала она в темноте. Никто не откликнулся. — Господин домовой, это Аня! Мне надо с вами поговорить!

— Тс-с-с! — домовой появился, словно из ниоткуда. — Пойдём. — Подошёл к двери чулана, который располагался под лестницей, щёлкнул пальцами, и дверь открылась. Позади проёма Аня увидела знакомую уже комнату, а не швабру и пылесос, как ожидалось.

— Проходи, спадарыня Анна.

— А где Леся? — Аня устроилась на диване.

— К моей великой радости, гуляет где-то в Вырае. Через пару часов вернётся.

Анюта решила не уточнять, что такое Вырай — это было неважно. Главное, противная кикимора не будет присутствовать при разговоре.

— Господин Якуб, скажите, что имела в виду Леся, когда говорила, что Григорий Иванович её племянник? И вообще, что происходит? Вчера ваша подруга не дала толком поговорить.

Домовой улыбнулся:

— Может, чаю?

В руках у него непонятно как оказалась дымящаяся чашка.

— Нет-нет, спасибо. Вы ответите?

Чашка тут же пропала из рук Якуба.

— Ладно, расскажу. Но по секрету. Когда-то давно, по человеческим меркам, конечно, жила здесь одна девушка, сирота. И был у неё кавалер.

— А, я знаю эту историю. Эта девушка вроде повесилась?

— Тогда и рассказывать нечего. — Коротышка пожал плечами.

— Но при чём тут Леся?

— Знаешь, как появляются кикиморы? — Якуб залез на кресло, поёрзал, удобно устраиваясь, и вопросительно уставился на Добрынину.

Та отрицательно помотала головой.

— Про́клятый в утробе ребёнок, или ребёнок, которого мать самолично убила сразу после рождения, после смерти достаётся нашим. Девочек семь лет растят в Вырае, рассказывают историю их нежизни. А потом отправляют сюда, как бы это сказать… По месту рождения на место жительства. Если ребёнка утопили, например, в болоте — будет болотная кикимора. В лесу в яму бросили — лесная. — Якуб помолчал, подбирая слова, а потом продолжил. — Детишки получаются с мерзким характером, ты сама видела. Головная боль домовых. Мы же за порядком следить приставлены, людям помогать, малышей оберегать, всякий сброд в жилище не пускать. А кикиморы имеют право здесь быть. Они хулиганят, а мы отдуваемся. То калыску с младенцем опрокинут, то молоко испортят, то пряжу запутают. Леся наловчилась электронную почту вскрывать, в стиральной машине носки воровать. Балдеет от холодильника — плюнет на огурец, через пару дней вся еда в плесени.

— Я поняла! Леся — это тот ребёнок, который умер в животе у девушки, когда та повесилась!

— Правильно, спадарыня. Кавалер тот, помнишь, женился на другой? Родился у него сын, который Лесе кто, получается?

— Сводный брат? — Аня подумала, и добавила: — А Григорий сын этого брата, то есть, племянник.

— Умница. Зря Леся говорит, что ты, хм, ну, сама не раз слышала.

— Да ладно, проехали! — Махнула рукой Добрынина. Она поднялась и заходила по комнате кругами.

— А зачем ей вредить родственникам?

— Вот тут я и о своей выгоде расскажу. — Домовой зажмурился от приятных мыслей. — Если кикимора отомстит за себя, она всю злость теряет и исчезает, конец заботам. Но! — Тут Якуб наставительно поднял палец. — Если она успевает привязаться к смотрителю-домовому, то вместо исчезновения хорошеет и становится домовихой. Есть и чистокровные, конечно, но из кикимор очень бойкие выходят. А я холостяк, — смущённо добавил он, — я ж из дому выходить не могу, только в Вырай. Скучно одному, да и тяжеловато по хозяйству хлопотать.

«Какая-то сверхъестественная Санта-Барбара», — развеселилась Анюта.

А Якуб, не обращая внимания на насмешливый взгляд слушательницы, продолжал:

— Кикимору, конечно, можно из дома и просто так выгнать. Но сделать это может только человек, хозяин, и это очень муторное и сложное дело. Да и не злобная она, просто вредная.

— Слушай, Якуб, может, вы для собственной выгоды всё это придумали? Решили моей наивностью воспользоваться?

— Что ты! — Замахал руками коротышка. — Я ж не могу людям вредить и врать.

— А как же рассказы о том, что нечисть плохая и верить ей нельзя?

— Думаешь, мы так уж сильно от людей отличаемся? Среди вас ведь есть хорошие и плохие, почему думаешь, что у нас по-другому?

Аня не нашлась, что ответить.

— Может, всё-таки чайку? Я на травах заварил.

— А давай. — Анюте совершенно не хотелось возвращаться под бок к нелюбимому мужу.

Чай оказался изумительным. Диван был удобным, Якуб — приятным в беседе. Добрынина расслабилась впервые за последние дни.

— А скажи-ка, Якубчик, почему ты какой-то не такой?

— В смысле?

— Ну, где лапти, где рубаха самотканая?

Домовой захихикал:

— Когда люди носили лапти и суконные штаны, и нам приходилось. А сейчас-то другая мода. Мы, как вы. Я и в технике вашей быстро разобрался, за пару дней всего.

— Как пару дней? Я думала, вы здесь всегда были.

Якуб отхлебнул из чашки и зажмурился от удовольствия.

— Так-то оно так, всегда, но несколько десятков лет назад что-то случилось — не знает никто, что именно. В Вырай стало не попасть.

Рассказ прервало знакомое пиликанье.

— Ой, спадарыня Анна, прошу прощения. — Якуб подхватился и подбежал к дальнему углу, в котором стоял компьютер. Аня его сначала даже и не заметила, настолько привычным глазу был этот предмет интерьера.

— Замечательная вещь интернет! Раньше, чтобы пообщаться с домовыми из других домов, приходилось на тот свет отправляться. А сейчас сообщение в соцсеть пришло, и все новости знаешь.

Якуб, довольный, вернулся в кресло.

— Так о чём это я? А, да. Как закрылся Вырай, стала исчезать и сила, которая нас поддерживает. Мы стали слабеть. Много кто погиб, но я и Леся, например, вовремя поняли, что нужно делать. Можно сказать, впали в спячку до новых времён. И вот, дождались.

Анюта слушала говорливого домового внимательно. Всё это было так интересно, необычно. Внезапно ей в голову пришла страшная мысль. Она осторожно поставила чашку на пол и дрожащим голосом спросила:

— А зачем ты мне всё это рассказываешь? Не потому ли, что после того, как я сделаю то, что вы просите, я умру?

Якуб весело засмеялся.

— Спадарыня Анна, ты фантазёрка! Не будем мы тебя убивать. Я вообще вред человеку причинить не могу — не в моей природе. Скучно мне, понимаешь? Хочется поговорить с кем-то, кроме шишиморы. С хозяевами общаться запрещено, только в случае крайней необходимости. А ты уедешь скоро, и даже если расскажешь про чаепитие у домового, тебе никто не поверит.

Ещё долго они сидели, разговаривали, но потом Якуб спохватился и отправил Анну спать.

— Скоро утро. Когда заснёшь, я время для тебя немного передвину назад, на пару часиков. Чтобы смогла выспаться.

— Ты и такое можешь? — Аня чувствовала себя под лёгким хмельком. Видимо, травяной чай содержал в себе небольшую долю алкоголя.

— Я и не такое могу, — важно надулся домовой, — но тебе этого знать не стоит.

— Тогда пока. Открывай дверь. — Махнула рукой Добрынина.

Часы в гостиной показывали полпятого утра.

«Надеюсь, он перемотает назад часов десять. В последнее время совершенно не высыпаюсь». Женщина легко взбежала по лестнице и поспешила в номер.

 

Глава 26

Всё разрешилось само собой. Мужчины ушли на реку сразу после завтрака, а Елизавета Фёдоровна, помявшись, предложила сходить на похороны.

— Зачем? — Удивилась Анюта.

— Понимаешь, деточка, я врач. Это деревня, медиков тут, скорее всего, нет. Вдруг кому-нибудь станет плохо во время церемонии? Помогу, чем смогу.

Аня хотела возразить, что на кладбище вряд ли кто-то будет рожать, но вспомнила о своём деле.

— Конечно, идите. Но я не могу — угнетают подобные мероприятия. Ладно бы, кто-то из знакомых умер, или, не дай бог, близкий человек — тогда даже не обсуждается. А этого паренька я в глаза не видела. Жалко мальчика, что говорить. Но идти на его погребение? Уж простите, Елизавета Фёдоровна, это без меня.

— Понимаю. Естественно, ты такая молодая, такая счастливая, всё впереди. И правильно. Одна схожу.

Елизавета решительно направилась в свою комнату, но на полпути остановилась:

— А ты не заскучаешь?

— Нет, что вы. Я маникюр обновлю. Найду, чем заняться.

— Молодец. Красота женщины в её собственных руках. — Свекровь ушла.

Аня вдруг подумала, что желание сходить на местный погост вызвано отнюдь не человеколюбием. Раньше она бы и не задумалась над этим, но после разговора с местной нечистью стала сопоставлять факты.

Елизавета Фёдоровна посещала похороны друзей, приятелей, родственников друзей и приятелей, знакомых и малознакомых людей с завидным упорством. Не упускала случая поприсутствовать на прощании со звёздами театра и кино, с писателями и журналистами. Она приносила домой «сувениры» — искусственные цветы с венков, ленточки с надписью «помним, скорбим», платочки, которыми утирали слёзы безутешные близкие. Всё это бережно хранилось, периодически доставалось и рассматривалось. Свекровь тихо плакала, потом убирала всё назад, в коробку, и прятала глубоко в шкаф.

У всех есть хобби. Увлечения свекрови Анюту никогда не интересовали. Хочется провожать в последний путь всех подряд — почему нет? Может, у неё сердце очень жалостливое. Хотя вдруг это то, о чём говорила нечисть?

Но это всё сейчас неважно. Главное — несколько часов Анна будет предоставлена самой себе. «Рыбаки» решительно заявили, что до заката их ждать не стоит, да и похороны дело не десяти минут.

— Анечка, я ухожу. — Свекровь спустилась и стала одеваться. — Ты точно не обижаешься, что мы тебя бросили?

— Глупости какие. Идите, ни о чём не волнуйтесь.

Едва за Елизаветой закрылась дверь, Анюта рысью взбежала наверх и уткнулась в запертую дверь.

«Что же делать?» — Взламывать замок в планы не входило.

Без толку потоптавшись под дверью пару минут, Добрынина во весь голос закричала:

— Якуб! Господин домовой!

— Здравствуй, спадарыня Анна. Звала?

— Якубушка, не мог бы ты открыть эту дверь?

— Конечно. — Якуб прошёл сквозь стену. Щёлкнул замок. — Проходи.

— Ты со мной не побудешь?

Коротышка испуганно замахал руками.

— Нет, конечно! Я не могу вмешиваться, хватит того, что дверь открыл. Микроволновку, опять же, отмыть надо — все боковые стенки непонятно чем заляпаны. Как-нибудь сама. Но, если что, зови. Я здесь.

— А Леся? Не поможет?

— Не думаю, что она сможет предложить адекватную помощь. Хотя, в таком деле… Погоди.

Домовой исчез. Аня и моргнуть не успела, как Якуб вернулся, держа за руку кикимору. При дневном свете существо выглядело ещё уродливей, чем ночью. Кикимора лениво жевала жвачку.

— Ну? — Вальяжно спросила она.

— Лесечка, душечка, хоть раз сделай доброе дело. А я занят. — С этими словами нечистик исчез.

— Это не доброе дело. — Торопливо сказала Анюта. Она уже в общих чертах понимала, что такое кикимора. — Наоборот. Надо в вещах пошарить.

Бородавка на подбородке стала ярко-красной, губы затряслись:

— Ты что, это самое? Решилась?

— Ага.

— Так это, я, конечно, помогу! — Леся возбудилась и радостно забегала по комнате, потом рывком открыла шкаф. — Вот, вот эта сумка!

Три чемодана лежали на дне гардероба. Один из них кикимора, воинственно пыхтя, вытащила наружу. Он оказался закрыт с помощью примитивного кодового замка.

— Открывай!

— Не спеши. Надо пароль подобрать.

Леся поскучнела. Она села на подоконник и стала терпеливо ждать, пока Аня подберёт комбинацию цифр.

Всё оказалось достаточно просто. Перепробовав несколько вариантов, Анюта нашла подходящий — день рождения Григория. Леся вытащила жвачку изо рта, повертела её перед носом и приклеила к оконной раме.

Чемодан был практически пуст. Неудивительно — вся одежда висела в шкафу. Аню кольнул стыд — она сама даже не попыталась вытащить и разложить по полкам вещи.

На дне чемодана болтался одинокий фотоаппарат.

— Больше здесь ничего нет. — Удивлённо пожала плечами Анюта.

— Это оно. — Дрожащим голосом сказала кикимора. — Не представляю, как ты можешь держать эту гадость в руках.

Аня ничего странного или противного не чувствовала. Обычная цифровая камера, свекровь снимала с её помощью семейный отпуск.

Карта памяти была почти заполнена. Равнодушно Анюта листала снимки и видео — вот они на горке, вот в магазине, а вот Аня собственной персоной спит в машине, закрыв глаза шарфом. Ничего необычного.

— Надо сначала пролистать, задом наперёд долго. — Аня переключилась на первый снимок.

Это было очень странное фото. Понять, что на нём изображено, оказалось достаточно сложно. Какие-то верёвки, чья-то нога, непонятное тряпьё. Добрынина стала листать файлы более внимательно. И чем больше она смотрела, тем страшнее ей становилось.

Неизвестная обнажённая женщина, возраст которой определить невозможно. Тело — кровавое месиво. Волосы грязные, спутанные в гигантский колтун. Лежит на железной облупленной кровати. Руки привязаны к металлическому изголовью.

Вот она же — лицо крупным планом. В глазах застыл ужас, губы разбиты в кашу.

Аня отшвырнула фотоаппарат. Почему-то стало очень холодно.

— Что там? — Кикимора с любопытством вытянула шею.

— Гадость какая-то. Да ты сама иди, посмотри.

— Не хочется.

— Ладно. — Анюта, которая никогда не любила чернушные журналистские расследования и излишнюю натуралистичность в новостях, взяла себя в руки, подобрала фотоаппарат и стала листать дальше.

Изображения изменились, теперь на снимках фигурировал ещё и мужчина. Стало понятно, что это не постановочные фото. Ане пока не попалось ни одной фотографии, где было бы видно лицо насильника. Лишь рыхлый живот, волосатая спина да дряблые ягодицы. То, что он вытворял с девушкой, не поддавалось никакому описанию. Добрынина буквально слышала крики жертвы. Руки тряслись. Анюта почувствовала всем своим естеством то, что пыталась донести до неё Леся — фотоаппарат казался какой-то мерзкой, страшной тварью, посылающей в окружающий мир убийственную, ужасающую энергетику.

Но Аня методично пролистывала снимки. Она хотела увидеть лицо садиста, чтобы подтвердить свои подозрения.

Так ничего и не вышло. На очередной фотографии мужчина тушил сигарету о грудь жертвы, и Добрынина почувствовала, что готова потерять сознание.

Она отложила фотоаппарат. Спустилась на кухню, залезла в бар, достала бутылку коньяка, наполнила до краёв бокал для вина и выпила одним махом. Вкуса не почувствовала.

— Ты что, напиться решила? — Кикимора сидела на столе и болтала ногами.

— Нет, просто жажда замучила. — Анна не стала объяснять свои чувства. Судя по счётчику, она не видела и половины снимков. Но сделать вид, что ничего не произошло, уже было невозможно. Теперь нужно было разобраться до конца.

Вот только коньяк не особо помог. Сжавшаяся внутренняя пружина никуда не исчезла. Девушка вернулась в номер свёкров. Леся поплелась за ней.

 

Глава 27

Фотоаппарат лежал на кровати и ждал. Не сразу решившись, Анюта продолжила просмотр.

Старика больше видно не было, но в кадрах появился другой человек, с молодым телом. Тело это было знакомо Ане очень хорошо благодаря родимому пятну на пояснице. Молодой истязатель с энтузиазмом продолжал то, что не закончил старший.

Следующий файл был коротким видео, судя по таймеру, меньше минуты. Руки тряслись так, что Анюта не сразу смогла нажать на кнопку «плэй».

Сначала в уши ворвался крик, полный боли. Он оказался ещё страшней, чем тот, который мозг нафантазировал чуть раньше, при просмотре фотографий. А затем у Ани первый раз в жизни зашевелились волосы на голове.

— Давай, сынок, засади ей! Слышишь, как орёт? Этой шлюхе нравится! Им всем нравится!

Камера приблизилась к кровати, оператор протянул руку, в которой был зажат перочинный ножик.

— Только аккуратно, а то сдохнет раньше времени.

Лёша, не прекращая насиловать девушку, повернулся, посмотрел прямо в камеру животным взглядом, взял предложенное орудие пыток, с размаху всадил его в плечо жертве. Оператор восторженно охнул. Несчастная дёрнулась и обмякла. Лёшик, милый робкий интеллигент, своё занятие не прекратил. Он даже не обратил внимания на то, что его «партнёрша» потеряла сознание, и продолжил развлекаться.

Дальше Аня смотреть не смогла. Она медленно, излишне аккуратно положила фотоаппарат на кровать, встала, подошла к окну и прижалась к холодному стеклу лбом.

— Знаешь, я всё слышала. И очень рада, что не видела, — деловито сказала Леся, — я-то думала, мой племянник от налогов укрывается, или в рабство тебя какому-нибудь шейху продать планирует, но это просто праздник какой-то!

Аня дёрнулась, схватила нечисть за плечи и стала трясти:

— Что ты такое говоришь, сволочь! Какой праздник! То, что они делали с этой девушкой — это же… Да как они! Мерзость, твари, это не люди! — Слёзы потекли по щекам, в глазах потемнело. Анюта продолжила орать: — Я с ними столько месяцев, за руку! Я спала с этим монстром, ты понимаешь? Как я не поняла, как не видела?!

— От-пус-ти-и, ду-ра! — просипела нечисть. Аня её словно не слышала и продолжала тормошить. Кикимора с тихим хлопком исчезла, руки девушки схватили воздух. Материализовавшись в кресле, Леся прокашлялась.

— Ты не думай, я не в обиде. Чай, всё понимаю — в такие моменты вам, человекам, обязательно надо на ком-то злость сорвать. Ты лучше успокойся и подумай, что дальше делать.

— А что думать? В полицию надо идти, запись показывать!

— Здесь милиция.

— Полиция, милиция, вооружённые силы — какая разница?! — Анюта схватила фотокамеру и торопливо пошла к двери.

Выйти не успела — в комнату впорхнула свекровь.

— Анечка? Что ты здесь делаешь?

Аня, спохватившись, спрятала фотоаппарат за спину:

— Да я это… Пилка у меня сломалась, хотела вашу одолжить. А вы почему так рано вернулись?

— Понимаешь, деточка, похороны через час только — местное население собирается постепенно, в доме покойника, я там никого не знаю. Решила, что не стоит людей смущать, лучше прямо на кладбище пойду, попозже. А как ты дверь открыла? — Подозрительно посмотрела на невестку Елизавета.

— А она открыта была. Я ещё удивилась, как это вы запереть забыли.

— Да? Странно.

Позади Ани на стене висело зеркало. Свекровь бросила в него взгляд и увидела, что прячет девушка за спиной.

— Анечка, — ласковым голосом сказала Добрынина-старшая. — Ты зачем рылась в наших вещах? — Она медленно попятилась к двери и наощупь защёлкнула замок.

— В каком смысле? — Аня вдруг поняла, что свекровь, не выпускавшая из рук фотокамеру весь отпуск, должна быть в курсе дела. Ей стало страшно.

— Зачем тебе фотоаппарат? У тебя же телефон есть, последней модели, фотографируй, сколько угодно.

— Да я так, запостить хотела кое-что с нашего отдыха.

Елизавета стала наступать на невестку.

— Отдай.

Аня сделала несколько шагов назад и отрицательно помотала головой.

— Отдай, дрянь! — Всё обаяние слетело с женщины в один миг, словно его и не было. Елизавета Фёдоровна подскочила к Анюте, протянула руки и схватила за рукав.

Девушка без труда вывернулась. Всё-таки возрастные категории были разными, Анюта оказалась подвижней. Ловко перескочив через кровать, она обогнула старшую Добрынину, метнулась к двери и стала дёргать ручку. Дверь не открывалась — ключ свекровь оставила при себе.

А Елизавета подскочила к шкафу, содрала пиджак мужа с вешалки и вытащила из его кармана пистолет.

— Стой, тварь! — Торжествующе сказала она.

Анюта замерла.

Те пару минут, что длилось «общение», кикимора преспокойно сидела на шкафу. Аня не обращала на неё внимания — не до того было. А свекровь, судя по всему, Лесю даже не видела.

Нечисть щёлкнула пальцами. Зеркало снялось со стены и, не торопясь, поплыло под самым потолком. Леся хлопнула в ладоши, и зеркало спикировало на голову Елизаветы. Раздался звон, по полу весело разлетелись осколки.

Анюта не растерялась. Пока ошарашенная свекровь, шатаясь, пыталась понять, что произошло, девушка подскочила, отобрала пистолет и толкнула женщину в кресло. Та плюхнулась в него, пытаясь сфокусировать взгляд.

Особо не раздумывая, Аня стукнула старшую Добрынину пистолетом по голове.

* * *

Леся откуда-то притащила верёвку. Анюта связала свекровь и стала хлопать её по щекам.

— Может, она умерла?

— Нет. Лупи по морде дальше.

Аня замахнулась, но очередная пощёчина не понадобилась. Женщина застонала и пришла в себя. Попыталась поднять руки к голове, но сделать это помешала верёвка.

— Что? Что случилось? — Елизавета встрепенулась и, забыв о голове, попыталась освободиться. — Аня! Что это? Боже, развяжи меня!

— Ага, спешу и падаю! — Девушка села на кровать и ненавидяще уставилась на свекровь. — Я хочу знать, что за ужас я недавно просмотрела, какое лично вы имеете к этому отношение, и зачем вашей сумасшедшей семейке я.

— Деточка, да это просто кино. Ужастик. Что ты себе навыдумывала? — Елизавета Фёдоровна вертелась в кресле, пытаясь выпутаться из верёвки.

— Ужастик? Замечательный фильм. В главных ролях Григорий и Алексей Добрынины! — Аня покачала головой. — Не надо меня за дуру держать. Рассказывай, старая карга.

Свекровь исподлобья посмотрела на невестку, повозилась ещё немного, а потом вдруг расплакалась. Искренне, навзрыд, и, как показалось Анюте, с облегчением. Девушка молча наблюдала за потоком слёз, не зная, что предпринять.

— Сейчас расколется, — удовлетворённо заявила кикимора. Её по-прежнему видела только Аня.

Отплакавшись, Елизавета Фёдоровна попыталась вытереть слёзы о плечо. Аня встала, вытащила из шкафа какую-то блузку и утёрла женщине лицо.

— Спасибо, Анечка. Всё-таки ты хорошая девочка.

— Я жду.

Помолчав немного, Добрынина сначала неохотно, делая паузы, стала рассказывать. Но скоро слова полились потоком. Скорее всего, она никогда и никому этого не говорила, и сейчас вываливала на слушательницу страшную тайну длиною в тридцать лет.

 

Глава 28

Гриша и Лиза познакомились в университете. Белорусский парень оказался таким, каким в своих мечтах Лиза рисовала настоящего мужчину — добрым, ласковым, рукастым, умным, заботливым, не пьющим. На последнем курсе девушка отправила родителям в Иркутскую область телеграмму о замужестве.

Поженились по-студенчески, скромно и весело. Первое время жили душа в душу. Иногда Гриша исчезал на целый вечер, но Лиза не переживала, потому что эти часы посвящала себе. Она считала, что для счастливой семейной жизни каждый из супругов должен иметь личное пространство.

После распределения удалось остаться в Москве. Тихий белорусский молодой человек непонятным для жены способом пристроил их обоих в ведомственный госпиталь, а через полгода после получения дипломов молодые въехали в двухкомнатную новенькую квартиру. Лиза была счастлива. Она не интересовалась, почему их однокашники отправились работать за Урал, почему большинство знакомых стоит в очереди на жильё по нескольку десятков лет. Главное, что её муж умел добиваться своего. Девушка чувствовала себя за каменной стеной.

Лиза носилась по Москве, доставала мебель, отстаивала очереди за обоями и обустраивала семейное гнёздышко.

В этом гнезде Гриша и ударил её в первый раз, через год после свадьбы. Лизонька пересолила суп.

Жизнь превратилась в кошмар. Она боялась мужа до смерти, никогда не знала, в каком настроении он придёт домой. Он бил её методично, молча, стараясь не попасть по лицу. Лиза сдерживала крик, зная, что слёзы и мольбы распалят мучителя ещё сильней. Иногда хотелось заснуть и не проснуться.

И всё равно Лиза безумно его любила.

Ведь тот, хороший Григорий, никуда не исчез. Он иногда приносил цветы, улыбался, как на первом свидании, целовал в ушко, дарил подарки, и девушка млела от счастья. Этот круговорот двух таких разных мужчин приковывал жену посильней любых цепей. Она не мыслила без Гриши своей жизни.

В конце восьмидесятых родился Лёшенька.

Она отдала себя ребёнку чуть более чем полностью. Маленький сопящий комочек примирил её с жестокостью мужа, к тому же Григорий с появлением сына подобрел, побои стали очень редки. Женщина решила, что Добрынин изменился.

Она ошибалась.

Первые года четыре отец на Лёшу практически не обращал внимания — копошится что-то сопливое в углу, и ладно. Но однажды Гришу вызвали в сад и пожаловались на жестокость мальчика. Он бил других детей, грубил воспитательницам.

Гриша пришёл домой и целый вечер наблюдал за наследником.

А четырёхлетний Леша копировал поведение отца. Он так же хамил матери, дёргал её за волосы, пинал ногами, а потом подходил и начинал «нежничать». Женщина сносила всё безропотно, считая, что ребёнку такое поведение позволительно, и он «перерастёт».

С тех пор Григорий стал проводить с сыном больше времени.

Однажды, когда Лёшеньке было лет восемь, Лиза с ужасом узнала, откуда взялись тёплые рабочие места, двухкомнатная квартира, и куда муж уходил все эти годы по вечерам и ночам.

Гриша после ужина приказал одеться и ехать с ним. Женщина, привыкшая беспрекословно подчинятся, собралась быстро.

Они оказались за городом, в незнакомом посёлке. Подъехали к двухэтажному коттеджу, прятавшемуся за высоким каменным забором. Гриша достал ключ, открыл ворота и загнал машину во двор.

Здесь, помимо дома, имелся небольшая постройка. Григорий двинулся к ней, жена следом.

Сарай оказался прикрытием. Под ним находился обширный подвал, оборудованный как камера пыток. Везде цепи, крюки, ножи, скальпели. И двуспальная кровать. На кровати стонала беременная женщина.

— Роды прими, дорогая.

Лиза не сразу поняла, что от неё хочет муж, и что здесь делает незнакомка. Но потом увидела свежие и поджившие раны на теле пленницы, кровь на кровати и равнодушие, сквозившее в глазах Григория.

Роды она приняла. Правда, измученная многомесячными издевательствами мать умерла ещё до того, как ребёнок первый раз закричал. Гриша молча взял орущего младенца и свернул ему шею. Лиза упала в обморок.

Очнулась от пощёчин.

— Помоги.

И она помогала. Придерживала тело, когда Гриша его распиливал. Вытирала тряпкой кровь с пола. Слёзы текли по щекам, всё тело тряслось крупной дрожью, но руки продолжали выполнять указания.

Это была середина девяностых. Люди бесследно исчезали каждый день, трупы в мешках находили чуть ли не в каждой помойке. Григорий тоже особо не прятался — выбросил останки в канаву у дороги, по дороге домой.

Пока ехали, Добрынин рассказывал. Ровным голосом, иногда посмеиваясь. Лиза, сжавшись на переднем сиденье, с ужасом слушала.

У Гриши в Москве жил родственник со стороны матери. Очень высокопоставленный человек. Он помог парню поступить в университет, выбил квартиру и хорошее место. И именно он открыл в племяннике тайные грани.

— Понимаешь, Лиза. Я всегда чувствовал себя не таким, как все. Всегда. А он помог мне понять, кто я на самом деле. Всё стало на свои места. Обычные люди — это серая масса, безмолвные, тупые овцы. А я — хищник. Как и дядя. Вот ты — хорошая овечка. — С этими словами Добрынин ласково посмотрел на жену. — Тихая, скромная, безропотная. Хорошая хозяйка и мать. Таких, как ты, можно и нужно держать рядом. А остальные бабы — грязь. Дырки для удовлетворения похоти. Ни одну мы сюда не привезли насильно. Каждая из них с радостью ехала с нами в ресторан, а потом и на дачу, надеясь что-то с этого поиметь.

Лиза молчала.

— Дядя умер полгода назад. Дача теперь моя. Наша. Можешь тут огород посадить, если хочешь. Ты молодец, сегодня я понял, что могу тебе доверять.

Лиза кивнула. А что она могла ещё сделать?

— Теперь всё изменится. Ты самый близкий мне человек. Больше не буду врать. Ты рада, дорогая?

Информацию Елизавета переваривала три дня. Даже порывалась пойти в милицию, но передумала — ведь теперь она была соучастницей.

Если она сядет — что будет с Лёшенькой?

А Гриша совсем потерял стыд. Заимел привычку перед сном рассказывать жене о своих развлечениях — это его возбуждало. Лиза сначала шарахалась, а потом привыкла.

Григорий стал доверять ей настолько, что периодически отправлял покормить пленниц. Девушек он держал подолгу, многие месяцы. Елизавета даже стала получать какое-то извращённое удовольствие — приезжала, кормила несчастных пирожками и булочками с корицей, приготовленными собственноручно, обрабатывала раны, обмывала, расчёсывала, меняла постельное бельё. Ей казалось, что таким способом она облегчает жизнь страдалицам.

Те плакали, просили сообщить в милицию и родным, проклинали, плевали в лицо, но Лиза ни разу не сделала того, что могло бы навредить мужу.

Роды принимать пришлось ещё не раз. Елизавета уговорила Гришу не убивать детей. Она самолично «спасала» их — подбрасывала в подъезды, больницы, к дверям церквей. Лиза искренне считала, что делает благое дело. О судьбе родительниц старалась не думать.

Едва Лёшенька вступил в подростковый возраст, отец приобщил его к своим «развлечениям». Узнав об этом, Лиза в первый и последний раз попыталась устроить скандал. Закончилось это жестоким избиением. Любимый сынок с энтузиазмом помогал отцу.

Больше женщина бунтовать не пыталась.

* * *

Аня мужественно дослушала до конца. Внутри клокотала ярость.

— Анечка, вижу, ты расстроилась. Я прекрасно понимаю, что мне придётся отвечать за всё перед Всевышним, когда придёт время. Но не могла же я мужа и сына собственноручно посадить в тюрьму? — Свекровь подёргалась, но верёвки держали крепко. — Я сама жертва. Они меня подавили, заставили делать страшные вещи. И, несмотря на это, я старалась уменьшить зло, которое делали мои мужчины. Давала шанс на хорошую жизнь малышам, облегчала страдания девочек.

— Да уж, мать Тереза. — Анюта подошла к окну, обняла себя за плечи и задумалась.

— Что, прости? Я не расслышала.

— Ничего.

— Анечка, Лёша хороший мальчик. Он любит, это видно — ведь он не повёз тебя на дачу, он на тебе женился! Конечно, можешь думать, что ты, как и я, хорошая овечка, удобная в использовании. — Добрынина повысила голос. — А даже если и так, разве Гриша не прав? Посмотри на современное общество потребителей! Кто силён, тот на коне, кто слаб — сдыхает под забором. И если сильный обратил на тебя своё внимание, готов кормить и оберегать в обмен на небольшие жертвы — не это ли и есть любовь? — Дальше она говорила еле слышно. — Мы с Гришей стареем, Лёша скоро останется совсем один. Я мечтала, что у него будет тыл, женщина, которая всегда рядом. Как у Гришеньки.

— Господи, что за бред ты несёшь! — Взорвалась Аня. — Ни одна нормальная женщина не станет жить с маньяком, да ещё и помогать ему!

Елизавета Фёдоровна съёжилась.

— Понимаешь, что ты даже страшнее своих мужиков? Они — просто больные люди, их нужно закрыть в психушке, накачать лекарствами и не выпускать до самой смерти!

Аня подскочила к креслу, схватилась за подлокотники и заглянула свекрови в глаза.

— Но ты — ты же выглядишь адекватной. Людьми руководишь, уважаемая и обожаемая всеми вокруг. Как, как на такое можно пойти! Как можно спокойно спать столько лет, зная о подобных ужасах! — Аня выпрямилась, замахнулась, но сдержалась, не ударила. Развернулась, подскочила к шкафу и механически стала перебирать лежащие там вещи.

— Анечка, деточка. Жизнь многогранна. И настоящий мужчина просто обязан быть жёстким, даже жестоким. Только благодаря этому человечество построило цивилизацию.

— Хватит, больше не могу это слушать. Как хочешь, Елизавета Фёдоровна, а я в милицию. Это, конечно, другая страна, но у нас какие-то там таможенные союзы, договорённости и прочая политическая дружба. Думаю, разберутся.

— Не смей! Аня, я запрещаю!

— Иди в…

Куда конкретно идти, девушка не успела сказать. Открылась дверь, в комнату вошли разрумяненные от мороза рыбаки.

 

Глава 29

В хате было не протолкнуться. Во дворе тоже. Выли в голос женщины, тихо плакали и жались друг к другу молодые девочки. Парни от двенадцати до двадцати переговаривались шёпотом. Тема была одна — замёрзший насмерть Олег и госпитализация Вадима, который потерял пальцы на ногах. Врачи пытались спасти хотя бы ступни, но получится у них это или нет, было неизвестно. По дому бледными тенями шарахались родители Олега, две младших сестры и бабушка.

Чем больше собиралось скорбящих, тем отвлечённей были разговоры. Вот компания пенсионерок в углу перескочила с усопшего на подорожавшие продукты. Кто-то из подростков рассказал анекдот, его соседи загоготали, но, вспомнив, где находятся, резко оборвали смех.

Для Марины это были вторые похороны в жизни. Как и в первый раз, её поразил контраст между мёртвым и живыми. Все — и старухи, обсуждавшие цены, и подростки, травившие анекдоты, знали Олега. Они искренне сочувствовали его родственникам, жалели так рано ушедшего парня, но, несмотря на угнетающую обстановку, из них нет-нет, да прорывалась Жизнь.

Сычкова знала, что будет после кладбища. Люди выпьют, расслабятся, забудут о поводе, собравшем их вместе под одной крышей. Кто-нибудь один затянет песню, остальные подхватят. Большинство к тому времени из деликатности уйдёт, понимая, что родным хочется остаться наедине со своим горем. Но некоторые будут сидеть до победного конца, напиваясь и наедаясь на дармовщину.

Марина решила, что не вернётся сюда после погребения. Хотя родители в один голос твердили, что это неприлично, что обязательно нужно хотя бы трижды пригубить «за упокой». Иначе покойник обидится и будет сниться.

Девушка после ноябрьской охоты на упыря готова была поверить во всё, что угодно. Правда, Олега она знала не очень хорошо — парень на два года старше, жил в соседней деревне, и компании у них были разные. И как-то сомневалась Сычкова, что малознакомый человек разозлится на неё за отказ выпить. Да ещё начнёт из-за этого наведываться во сны.

Приехал священник. Всех попросили выйти из комнаты, в которой стоял гроб. В сенцах стало совсем тесно, и Марина решила выйти на воздух.

— Привет, Мань.

— Привет. Мама тоже здесь?

Слава махнул рукой:

— В Красноселье у кого-то корова всё никак не отелится, мамка помогать поехала.

— Ясно.

— Ага.

Ребята замолчали. Обсуждать похороны не хотелось — в семнадцать-восемнадцать лет очень сложно воспринимать сверстника в гробу. А на другие темы разговаривать не поворачивался язык — неудобно было перед покойным.

Подошли к незнакомым парням и девушкам, которые оказались друзьями Олега и Вадима по техникуму. Студенты вовсю обсуждали произошедшее.

— Говорят, Вадима психиатр будет проверять.

— Зачем?

— Да он всё твердит, что Олега то ли привидения, то ли призраки убили. Заманухи какие-то.

— Да ты что?! Наверное, совсем голову отморозил, бедняга.

— Лучше с отмороженной головой, чем в гробу, как Олег.

— Это да.

Марина вмешалась в разговор:

— Извините, а можно подробней о призраках?

Компания обратила внимание на школьников.

— А мы не знаем подробностей. Вадик вон, Ксюхе звонил из больницы. — Говоривший кивнул на худенькую заплаканную девушку. — Он ей коротко рассказал, что случилось, только, говорит, сам не понимает, как такое может быть. Может, и привиделось.

— Ясно. Спасибо, извините. — Марина потянула Славку за рукав.

— Слышал? — Зашептала девушка. — Странная какая-то история.

— Маня, спокойно. Скорее всего, пацаны пьяные были, вот и заблудились в чистом поле.

— А сам ты мне про Лупатого и Деда Мороза что рассказывал? Ерунда какая-то творится, неужели не видишь?

Коваль засунул руки в карманы, помолчал, потом принял решение:

— Давай после похорон. Здесь нечего болтать, а то и нас к психиатру отправят.

Сычкова кивнула, подошла к слабо знакомой женщине и спросила:

— Долго отпевать будут, не знаете?

— Минут пятнадцать. Может, полчаса. Всё равно машину из сельсовета не прислали ещё. Погуляйте.

* * *

Лёшенька по лицу ударил с такой силой, что голова запрокинулась.

— Сынок, не надо! Вдруг поранишь? Не хватало ещё следователям объяснять, откуда в номере кровь. — Свекровь прекратила запихивать вещи в чемодан и осуждающе посмотрела на сына.

— Но ведь эта сучка едва нас не сдала! И тебя, если не забыла, к креслу привязала!

— А что было делать бедной девочке? Я б на её месте тоже разволновалась.

— Для начала не надо было совать нос в наши вещи. — Свёкор размахнулся и заехал невестке кулаком по уху.

Аню никогда в жизни не били. То, что происходило сейчас, пугало её до обморочного состояния. Боль от оплеух казалась невыносимой, хотя Анюта прекрасно понимала, что эти двое проделывают с девушками вещи намного страшнее.

— Мальчики, не надо. Не тратьте время, в любой момент могут появиться свидетели, мы ведь не дома! Лучше подумайте, как от девочки избавиться так, чтобы у милиции подозрений не возникло.

Девушку на время оставили в покое. Сейчас она сидела в кресле связанная, точно так же, как и свекровь несколько минут назад. Добрынины стали обсуждать план дальнейших действий, совершенно не заботясь о том, что жертва их прекрасно слышит.

Идей было немного — другая страна, гостиничный номер и ограничения во времени не позволяли придумать что-то толковое. Случайное падение, например, в ванной, отпадало из-за следов побоев, которых уже поднабралось достаточно. Ни один судмедэксперт не пропустит такое количество гематом. Утопить в реке — рискованно. Не вся деревня на похоронах, кто-то может их увидеть. Пожар в гостинице — неплохой вариант, но кладбище недалеко, люди успеют прибежать до того, как здание прогорит. Есть шанс, что найдут не полностью обгоревший труп, и у милиции, опять же, возникнут вопросы. Можно выехать домой сегодня, сейчас, а по дороге закопать тело где-нибудь у границы. Конечно, будут проблемы с российской полицией, люди не должны бесследно исчезать, но это всё решаемо.

Судя по всему, семейство склонялось к последнему варианту. С каждым словом Анюта паниковала всё сильней. Слёзы текли по щекам, сердце готово было выпрыгнуть из груди.

— Не надо. Не убивайте! Я никому ничего не скажу!

Лёша тяжело вздохнул, подошёл поближе и грустно сказал:

— Я так хотел прожить с бок о бок с тобой всю жизнь. — Муж опустился на корточки. — Хотел доверить тайну. Но ты вынюхала всё сама и слишком рано узнала. Всё испортила. Мы думали посвятить тебя в наши увлечения после рождения мальчика, который привязал бы тебя к семье. — Лёша стал нежно гладить жену по бёдрам. — Очень жаль.

— А я говорил, что она не овца. — Григорий покачал головой. — Но когда молодые родителей слушали? Тебе нужна жена из семьи алкашей или сирота, чтобы пикнуть не смела. А не высокомерная сучка.

Алексей рывком поднялся и отошёл к окну.

— Там поп только что подъехал. Как думаете, сколько у нас времени?

— Пока отпоют, пока похоронят… Даже если хозяева вернутся сразу после кладбища, у нас минимум час.

— Лёша отвернулся от окна и хищно улыбнулся:

— Мать, иди, собери её и мои вещи.

Григорий подмигнул невестке и стал расстёгивать рубашку.

Анюта поняла, что с ней сейчас будут делать. И закричала.

* * *

Леся сидела на шкафу и с интересом наблюдала за людишками. Было очень познавательно. Кикимору не слишком волновала судьба девушки. Главное — уничтожить родственников. Нечисть всё не могла придумать, как именно.

Несколько дней назад она просто хотела повредить котёл и отравить всех обитателей гостиницы угарным газом. Но Якуб воспротивился — тогда здесь было много людей, в том числе и детей. Он же заставил познакомиться с Аней, мол, невинная душа может пострадать. Щепетильность домового очень раздражала, но пришлось слушаться.

Внизу обсуждали, как скрыть скорое убийство. Прозвучало слово «пожар», и кикимору осенило. Она перенеслась в гостиную и разожгла камин.

Почуявший неладное Якуб попытался помешать, но было поздно — когда он появился в гостиной, уже пылали шторы на всех окнах. Ещё через несколько секунд вспыхнул ковёр. Пламя весело побежало по первому этажу, заглядывая во все углы.

— Что ты творишь! — Закричал Якуб. — Если дом сгорит дотла — мы исчезнем, если в Вырай не соскочим вовремя!

— Да пофигу, — ответила кикимора, напрягла все свои силы и магически усилила жар.

 

Глава 30

— Хоть бы прикрыли девочку чем-нибудь. — Елизавета Фёдоровна втащила в номер два чемодана.

Аня лежала на кровати, бессмысленно смотрела в потолок и не реагировала на окружающую действительность.

Разомлевшие отец и сын переглянулись и рассмеялись.

— Зачем, Лизок? Ты посмотри, какая фигурка! Дай полюбоваться напоследок.

Свекровь недовольно дёрнула плечом, но промолчала.

— Всё забрала? — Лёша выглянул в окно. Он немного нервничал — не хотел встретить аборигенов, укладывая в багажник машины труп.

— Да, конечно, даже… — Женщина вдруг замолчала и шумно потянула носом воздух. — Чувствуете? Дымом пахнет.

Григорий вышел в коридор:

— Ну, немного есть. Может, на кухне что-то подгорело? — Он сделал шаг в сторону лестницы.

Елизавета и Алексей заинтересованно выглянули из номера. Григорий Иванович принюхивался.

— Пойду, проверю духовку. — Свекровь вышла из комнаты, Лёша тоже сделал шаг вперёд.

Леся материализовалась за их спинами.

Словно из засады, взметнулось пламя. В здании заверещали все пожарные извещатели разом, по-партизански до этого молчавшие. За считанные секунды лестница превратилась в головешки и ухнула вниз. Дым заполнил коридор.

— В окно, здесь второй этаж всего! — Заорал Добрынин-старший. Они попытались вернуться в номер, но Леся захлопнула дверь перед носом. Да наложила простенькое заклятие, не дающее открыть замок.

Мансарда тоже пылала. Семейство оказалось в ловушке.

* * *

— Гарыць! Ленка, твой бусел гарыць! — всполошились бабы во дворе.

Елена увидела дым, побледнела и побежала в усадьбу. Все, кто были во дворе, выскочили на улицу.

— Там ёсць хто?

— Да, семья из России!

— А божачки!

Кто-то набрал номер МЧС. Громко затрещала кровля, огонь взметнулся ввысь. Гостиница запылала, словно домик из картона — мощно и сверхъестественно быстро.

Люди засуетились, откуда-то взялись вёдра с водой, и сельчане, выстроившись в цепочку, стали тушить, не дожидаясь пожарных. Вода не справлялась, и некоторые, в их числе и Славка, стали забрасывать крыши соседних строений снегом.

Елена билась в истерике, её муж и зять всё порывались спасти хоть какое-нибудь имущество из пылающего здания, но окружающие не давали им рвануть в огонь.

* * *

— Спадарыня Анна! Вставай! Ну же!

— Да не трогай ты её, пусть лежит. — Леся довольно наблюдала, как Добрынины ломятся в дверь.

Якуб тормошил Анюту, пытался стянуть с кровати, но девушка безмолвно плакала и не реагировала на нечисть.

— Леся, помоги, прошу тебя!

В дверь стучать перестали, видимо, наглотались дыма. Теперь можно было и помочь — пока ещё заклятие охраняло эту комнату, но долго сдерживать стихию, подстёгнутую магией, не могла даже зачинщица переполоха.

— Так, давай! — Кикимора вскочила на кровать, подползла к Анюте. — Якуб, тащи какую-нибудь шмотку!

Одеть взрослого человека, который ни капельки не помогает, очень сложно.

— Да наплюй на трусы со штанами, свитера хватит, он длинный! Сапоги давай!

Якуб беспрекословно подчинялся, полностью отдав инициативу девочке-старушке.

Странное дело — когда нагота оказалась прикрытой, Аня немного пришла в себя. Сама, без помощи, обулась, схватила злосчастный фотоаппарат и рванула к двери.

— Куда! — бросилась наперерез Леся. — Давай в окно!

— Но там же… Они же сгорят!

Кикимора упёрла руки в боки.

— И что? Ты их спасать собралась?

Во дворе послышались встревоженные голоса людей, кто-то завопил.

Аня раздумывала недолго. Она развернулась, подбежала к окну и открыла его.

— Вы со мной?

— Вне дома мы не существуем. Некуда бежать. — Смущённо улыбнулся Якуб. — А ты спасайся.

Девушка успела увидеть, как меняется кикимора. Выросла грудь, нижняя половина туловища стала тяжёлой и увесистой. Да и вся фигура теперь выглядела объёмней. На пол посыпались резиночки, волосы удлинились, сплелись в две толстые косы. Одежда изменилась тоже: вместо детских штанишек — джинсы, вместо смешного свитера — светлая футболка. Лицо поменялось в последнюю очередь.

— Аня, сгоришь. Прыгай! Не переживай, мы в Вырае переждём, пока хату заново не отстроят! — Симпатичная домовиха, очень похожая на хозяйку усадьбы, вытолкнула девушку наружу.

Дверь вспыхнула и упала в комнату. Огонь мгновенно захватил помещение.

Нечистики вскочили на подоконник, обнялись и за долю секунды до того, как пламя лизнуло оконную раму, исчезли.

* * *

Марина бестолково бегала от одной группки людей к другой, не зная, чем и кому помочь. Именно она первая заметила открывшееся на втором этаже окно.

— Смотрите!

До того, как кто-то успел обратить внимание на её слова, из окна выпрыгнула девушка.

Ане повезло — она приземлилась в кучу снега, которая уже начала подтаивать. Сычкова подскочила, подала руку и выдернула из сугроба.

— Жива?

Анюта ответить не успела. Вверху загудело, Марина подняла голову и сделала шаг назад.

— Кто это?!

Добрынина тоже посмотрела вверх. На подоконнике, обнявшись, стояли домовые. Через секунду они исчезли, на их месте затанцевал огонь.

— Надо подальше отойти. — Школьница решила с коротышками разобраться позже и повела Анюту к людям.

— Сволочи! Гады! — Навстречу, скользя по талому снегу, спешила Елена. — Хату сожгли!

Наперерез женщине бросился кто-то из деревенских, схватил и повалил.

— Столько лет, столько лет и днём и ночью пахали, а вы всё пожгли! — Елена отбивалась, пыталась встать и добраться до ненавистной постоялицы.

— Это не я, не я, клянусь! — Аня разрыдалась.

— Ленка, хорош! — Просипел мужик, прижимавший владелицу усадьбы к земле. — Девка из пожара еле выскочить успела, да ну нахрен, хату этую, главное, девка-то живая!

Елена перестала сопротивляться и заплакала.

Подскочили женщины, потянули Аню подальше от огня. Дочь Елены сбегала в хозяйский дом за спортивными штанами и телогрейкой.

«Побудь с ней, пока скорая приедет», — попросили Марину и вытолкали девушек за забор, на лавочку.

— Что это за маленькие создания на подоконнике стояли? И вообще, что случилось? Рассказывай.

Аня говорить ничего не хотела. Свою историю она приберегала для милиции. Но вдруг поняла, что если прямо сейчас, вот этой девочке не поведает всё в подробностях — сойдёт с ума. Глаза девчонки странно убаюкивали и заставляли говорить. На середине рассказа примчались пожарные, девушки отошли подальше, чтобы не мешать, и продолжили.

* * *

— Ты мне веришь? — Анюта знать не знала, как зовут собеседницу. Её это и не интересовало. Главное, что вывалив на незнакомку всю историю от начала и до конца, Добрынина почувствовала себя чуть лучше.

Марина помолчала, потом тряхнула головой и решительно сказала:

— Верю. Честно. Ты, наверное, наткнулась на одного из немногих в округе, кто в такое верит на сто процентов. Рада, что ты жива. — Девушка помялась и продолжила: — Вот только больше никому не рассказывай. — Увидев, что Аня собирается возразить, Сычкова поспешно заявила: — Нет, про маньяков — обязательно! Я имею в виду кикимору и домового. Молчи про них лучше. А то поставят клеймо, что ты того. — Марина покрутила пальцем у виска. — Век не отмоешься, поверь, я знаю, о чём говорю.

— А как же всё объяснить?

— Придумай что-нибудь, записи с фотоаппарата покажи, не думаю, что после такого свидетельства органы будут зверствовать. Смотри, это за тобой! — Марина показала на подъехавшую скорую, скомкано попрощалась и пошла искать Славку.

Тот нашёлся на лавке возле дома покойного Олега. Грязный, весь в копоти и донельзя довольный собой.

— Видала, как я лопатой? Снег на крышу, искры летят, а он тает, а они тухнут, и мужики тоже, и я наравне! Пожарные руки жали, и мне! А что я? Я всегда, если помочь, и вообще…

— Славк, поговорить надо.

Славик резко замолчал, потом вполне спокойно сказал:

— Мы ж вроде решили — после похорон перетрём.

— Я тут ещё новости узнала, тебе понравится.

Коваль встревоженно глянул на сестру. Марина приложила палец к губам — к ним спешил Сычков-старший.

— Видали, что в Потаповке сегодня творится? Возиться, наверное, ещё долго будут. Пожарные в доме три трупа нашли, представляешь?

— Ужас какой!

— Не то слово. Вот-вот должна милиция подъехать. Девушка, та, которую ты охраняла, может, поджог устроила.

— Нет, пап, это не она. Я тебе вечером расскажу.

Подъехал ЗИЛ, остановился у ворот. Из кабины вылез ошарашенный водитель.

— А чё это тут у вас?

— Пожар, не видишь. — Развёл руками Сычков. — Три трупа.

— Ленка, Петя? Или девки их?!

— Нет, туристы.

— А-а-а. — Волнение сменилось любопытством. — Я пойду, гляну, может, помочь надо.

— Ага. Ты только не забудь, тебе ещё пацанёнка на кладбище везти.

Водитель махнул рукой — не волнуйся, мол, и ушёл.

— Пап, что-то мне нехорошо. — Сказала Марина слабым голосом и села на лавочку.

Отец с тревогой посмотрел на дочь.

— Это ты переволновалась, Манюнь.

— Да, наверное. Что-то в груди колет, и дышать тяжело… А где мама? — Марина знала, что с мамой номер «хочу домой» не пройдёт, поэтому надеялась решить вопрос без неё.

— Тётю Лену валерьянкой отпаивает. А зачем она тебе?

— Пап, можно я на похороны не пойду? — Марина подпустила в голос слабой дрожи.

— Нехорошо как-то, доча. Твой друг погиб, а ты домой.

— Да я его и не знала совсем. Это мама сказала, что нужно пойти, потому что он в нашей школе учился. — Марина откинулась и прикрыла глаза. В спектакль поверил даже Слава.

— Дядь Володь, давайте, я её провожу. Мама в Красноселье сейчас работает, она нас довезёт.

Сычков посмотрел на дочь. Выглядела она не то, чтобы больной. Скорее, хитрой. Но отец прекрасно понимал, что нет никакой радости в том, чтобы тянуться на погост, стоять на пронизывающем ветру и наблюдать, как опускают домовину в землю.

— Лады, идите. Я маму предупрежу. Только не заблудитесь в поле, как эти несчастные хлопцы.

 

Глава 31

Тянуться пешком не пришлось — за деревней их нагнал мужичок на мотоблоке. Посадив ребят в прицеп, с «ветерком» довёз до Красноселья.

Марина решительно направилась к дому Екатерины Семёновны.

— Ты точно хочешь классного втягивать в это?

— А кого ещё? Максим Андреевич у нас почти что Ван Хельсинг.

— Подожди, Мань. Если ты не заметила, Максим Андреич с нами за всё время ни разу об упырихе не заговорил, будто ничего и не было. Не думаю, что ему хочется ещё раз влезать в потусторонний триппер.

— Вот и выясним. — Марина позвонила биологу. Ответил тот не сразу. — Здравствуйте, это Марина Сычкова. А вы дома? А когда будете? Хорошо.

Спрятала телефон в карман и сказала.

— Он в городе, но скоро на маршрутку сядет. Будет через час.

— Ты как хочешь, а я мёрзнуть не собираюсь. Го к Артёмычу.

Семашко был не слишком рад гостям. Он только недавно проснулся, позавтракал и сел за компьютер — в ангаре бил копытом непрокачанный танк, а вечером намечался клановый бой.

Однако одноклассников не выгнал. Предложил чаю, разрешил Ане немножко «поездить на танчике», но увидев, что она лишь портит статистику, решительно выключил игру.

Обсудили события в Потаповке. Артём безапелляционно заявил, что студенты накачались спиртным по самые брови, поэтому и случилась такая беда. Сычкова и Коваль согласились с этой версией.

— А что касается пожара в агроусадьбе — ничего удивительного. Там кто только не отдыхал! Вы вспомните финнов прошлым летом!

Марина и Слава улыбнулись. Четверо туристов, решившие познакомиться с местным самогоноварением, вышли на Николаевну. Та не отказала иностранным гостям, продала свой лучший товар. Туристы напились и потом бегали по Потаповке, читали стихи на своём языке местным кабетам, воровали клубнику с огородов и устраивали пляски. Всё бы ничего, но развлекались они в чём мать родила. Жители деревни от греха подальше попрятались по домам и ждали, пока хмель из иностранных гостей выветрится.

— Вот-вот. — Тоже заулыбался Семашко. — Удивительно, что Бусловым только пожар устроили, а не бомбу в баню заложили.

Через час гости ушли. Артёму показалось, что Славка очень хотел что-то сказать, но сдержался. Выбросив это из головы, отличник погрузился в мир танков.

Максим Андреевич уже был дома. Открыл дверь, увидел лица учеников и как-то резко поскучнел.

— Надеюсь, вы пришли поговорить о биологии?

— Нет, Максим Андреевич, мы к вам по другому делу! — Выпалил Слава. — А Екатерина Семёновна дома?

— Нет, она на похоронах, вы разве не встретились?

Учитель никак не мог решиться впустить детей в дом. Всё его естество этому противилось. Но деваться было некуда.

— Проходите. — Вздохнул Бондаренко.

* * *

— И что вы хотите мне сказать вот этим вашим — «странное вокруг творится»? Что в округе завелась чертовщина?

— А разве нет? — Марина стала загибать пальцы. — Первое. Фокин видел настоящего Деда Мороза.

— Мариночка, Василий Фокин — известный любитель спиртного. Ему и не такое может померещиться.

— А моё сражение с руническим кругом? Вы же не скажете, что и я алкаш?

Тут Максу крыть было нечем. Коваль, конечно, шалопай, но в его адекватности наставник не сомневался.

— Ты же сам сказал, что это могло быть остаточное явление, — Максим понизил голос, — после наших дел.

— Допустим. Тогда второе. — Марина загнула ещё один палец. — Как объяснить настоящую, правильную зиму? И то, что началась она здесь, в Красноселье? Мы — эпицентр, зима от нас идёт всё дальше. У нас что — море здесь, или ледник? Как-то очень странно.

— Зиму я тебе по-всякому объяснить могу, но вот её локальность… Хм. — Учитель замолчал, задумавшись.

— Мы вам не всё успели рассказать, — ободрённая девушка продолжила, — вы слышали о том, что случилось в Потаповке?

— О мёртвом студенте? Конечно, слышал. А что?

— А то, что ребят по полю водили заманухи. Какие-то существа вроде призраков. Они их загипнотизировали! Один замёрз, а второй выжил только потому, что пропели петухи, и гипноз рассосался! — Марина торжествующе взглянула на учителя.

Мужчина покачал головой:

— Вот это вообще ничего не значит. Ты это слышала от выжившего парня?

— Нет. От одного мальчика, которому девушка рассказала, которая узнала всё от Вадима по телефону.

Бондаренко промолчал и только выразительно посмотрел на ученицу. Та сама поняла, насколько глупо звучит её рассказ и опустила голову.

— Успокойтесь и перестаньте искать то, чего нет. Выбросьте из головы Инессу Геннадьевну. То, с чем мы столкнулись осенью, доказывает лишь то, что о мире очень мало известно. Подумайте сами — глобализация, интернет, сотовые телефоны почти у всех. Если бы на нашей планете случилось нашествие нечистой силы, скрыть бы это не удалось.

Максим Андреевич сел напротив насупившейся девушки.

— В вас говорит затяжной стресс. К сожалению, не знаю ни одного толкового психолога, а то я бы направил вас к нему обязательно. Поймите — вы ищите чёрную кошку в тёмной комнате. А её там и нет. Никакой мистики. Просто стечение обстоятельств.

— Да? — Воинственно спросила Сычкова. — А как же агроусадьба?

— А что там?

— Так вы не знаете? — Оживился молчавший до этого Славка. — Я вам сейчас всё расскажу.

— Нет. Я расскажу. Ты тоже не знаешь ничего. — Марина стала пересказывать то, что услышала от Анны Добрыниной.

* * *

— История, конечно, очень сильная. — Сказал впечатлённый Максим. — Но, Марина, подумай сама — женщина несколько месяцев бок о бок жила с преступниками, потом случайно узнала правду. Её избили и изнасиловали, она чудом избежала смерти в огне. Ты уверена, что её рассказу можно доверять на все сто процентов?

— Да! — Марина начала злиться. Она была уверена, что учитель поддержит её. А он с лёгкостью все факты переиначивал, доказывая, что ничего сверхъестественного вокруг не происходит. — Я сама их видела! Домовых, на подоконнике! До того, как Анна мне всё рассказала!

— Ну, хорошо, пусть так. — Принял решение Бондаренко. — Какие-либо выводы делать рано, всё на уровне сплетен и слухов. Давайте будем наблюдать, собирать доказательную базу. Слушайте, смотрите, записывайте. Если здесь что-то на самом деле происходит, случаев будет больше. А пока не паникуйте.

Учитель встал. Ребята поняли, что аудиенция окончена.

— Может, обратиться к Ольге Васильевне? Хоть узнаем про заманух и домовых. — Слава не хотел вот так просто забыть об интересном деле.

— Не получится. — Помотала головой Марина. — Она ещё в начале декабря уехала в Россию, к сестре. Раздала живность по соседям и сказала, что уезжает на несколько месяцев. Так что придётся самим.

— Ничего пока самим делать не надо. Я же говорю — слушайте, анализируйте, систематизируйте. Разберёмся.

Макс выпроводил школьников, заварил кофе.

«Второй упырихи я не переживу, надеюсь, ребята просто от скуки выдумывают».

Бондаренко очень хотелось верить, что вурдалак был единичным случаем, что мир всё ещё такой, каким он казался много лет не только ему, но и всему человечеству. Скучным, предсказуемым, подчиняющимся законам физики, химии и биологии.