1. Дорога в никуда

У каждого бывают моменты, когда вся жизнь проносится перед глазами. Вот ты ещё учишься говорить, а через несколько секунд уже оканчиваешь институт с отличием. И в этот миг ты на несколько мгновений зависаешь на критической точке между небом и землёй. Всё смешивается в одну непрерывную картину — визг, скрежет алюминия, крики отчаяния, брызги крови на лице, искорёженные лопасти тяжёлой боевой машины. Этот миг так ничтожно короток, что ты не успеваешь даже испугаться, во всей полноте ощутить удушающий, животный ужас. Если смысл твоего существования исчерпан, ты медленно погружаешься в пучину безразличного небытия. Именно на этой точке как раз и умирает надежда. Ты уверен, что тебя больше нет. Ты уверен, что это твой личный эпилог, за которым уже ничего не будет, в лучшем случае — многоточие. Но, возможно, кто-то свыше смилостивится и тебе будет дан последний шанс доказать, что живёшь не зря. Вот перед моими глазами пробегают два года работы в редакции. А поверил бы я, скажи мне кто тогда, что буду отстаивать своё право на жизнь в месте, где она уже не имеет власти? Наверное, нет. А между тем, невидимая киноплёнка замедляет свой бег, и вот я уже отчётливо различаю последние несколько дней своего бытия…

Четвёртое сентября, 2011

Старый военный «Урал» — гордость советского автопрома — довольно юрко бежал по размытой дороге через лес, как будто отрабатывая свой неофициальный титул. Вместе со мной в крытом брезентом кузове тряслись учёный, пятеро солдат, и пара туристов, кажется, из Германии, один из которых на ужаснейшем русском что-то выспрашивал у основательно «поддатого» «защитника отечества».

— Я тебе говорю, у нас элитная воинская часть государственного значения, о! У нас там, понимаешь, военные тайны разные, а таким как ты я во чо скажу, — рядовой показал не понятливому иностранцу популярную у нас и в странах теперь уже ближнего зарубежья трёхпальцевую комбинацию. Тот, покраснев, пытался что-то возражать.

— Да видели мы ваше телевидение, буржуи хреновы! Я, понимаешь, патриот своей родины и охраняю объект мирового значения от отребья всякого, вот! А ты, ты сначала научись по рашен шпрехать, ферштейн? Гитлер капут, раша фарева! И вообще, в другом месте мы бы с тобой по-другому говорили. Понял, фашист хренов?

Патриот умолк, гордый за родину и уверенный в том, что и Америку мы ещё на дно океана опустим, и в Китае демографию на место поставим. Его сослуживцы сидели не менее довольные. Немец, видимо, тоже усвоил, что от него хотели, и не мешал больше солдату лениво переваривать хмельные мысли. Лист брезента, служащий здесь дверью, хлопал на ветру. Через щели в кузов неохотно пробивался мутный серый день…

Дождь лил с тех самых пор, как этим ранним утром наш АН-24 опустился под слой тяжёлых туч к импровизированному аэродрому. Именно отсюда началось моё знакомство с внешним периметром Зоны. Пусть взлётно-посадочная полоса представляла собой бетонные плиты, брошенные на поле у опустевшей деревни на границе леса. С момента установки внешнего периметра это был ближайший аэродром к чернобыльской зоне отчуждения, а соответственно, самый лёгкий способ добраться сюда. Здесь нередко садились грузовые самолёты, и, как следствие — поле было оцеплено военными. Откуда я так много знал? Каждый местный рад был при первой же возможности поучить «такую зелень как я». Многие спрашивали, «какого чёрта я сюда приехал», но почему-то не находились с ответом, когда я задавал им аналогичный вопрос. Мокрая бетонка, пожухлые колосья заросшего сорняком поля и ржавый комбайн отсвечивали частыми вспышками молний. Тогда мне подумалось, что вчера вечером я видел солнце в последний раз…

Кузов сильно тряхнуло, затем грузовик круто развернуло, и он встал на месте. Кто-то из военных смачно выругался, поднимаясь с грязного пола, иностранцы испуганно вжались в сиденье. Кто-то схватился за автомат. Все затихли. Поползли секунды тяжёлого ожидания, каждая из которых казалась нам вечностью. В любом другом месте планеты кто-нибудь да вылез бы уже поглядеть, что стряслось. Но не здесь. Ни один не сделал движения в сторону выхода. Ни один. Озирая испуганные лица солдат, я примерно догадывался, о чём они сейчас думают. Я мало что слышал об этом месте. Может быть, именно поэтому мне не было сейчас так страшно, как им? Тишину разорвал хлопок двери кабины. Я вздрогнул. Тяжёлые шаги снаружи прошлёпали к задней части кузова. Я слышал, как стучат зубы у солдата с автоматом. Брезентовый полог приподнялся. Это был всего лишь водитель.

— Колесо лопнуло, ребят, поищите там домкрат и запаску. И пойдём кто-нибудь со мной.

Дождь неистово лупил огромными каплями, как бы пытаясь пробить брезентовый навес, под которым мы укрылись. «Понимаешь, патриот своей родины» нервно заржал и ткнул в плечо немца.

— Ха! Ну чё, фрицы, обгадились, наверное?

Я, если честно, тоже испытал несказанное облегчение. Даже на большой земле ходит немало леденящих душу рассказов об этом месте. Несколько минут вояки решали, кто пойдёт под ливень. Патриот предложил отправить немцев. В итоге пришёл офицер из кабины и построил пятерых снаружи под ливнем. Отправив одного на помощь водителю, остальных заставил отжиматься. Солдаты вернулись грязные и злые, но всеобщего спокойствия больше не нарушали. Рядовой и водитель возились с колесом, по щиколотку в жидкой грязи, под стеной непрекращающегося дождя. «Урал» стоял поперёк дороги, передними фарами освещая ближайшие деревья непроглядного мрачного леса, обступавшего нас со всех сторон и нависавшего над дорогой тяжёлыми ветками. Где-то далеко в лесу раздавался протяжный, печальный вой. Эти звуки прокрадывались внутрь и порождали в душе чувство тяжёлой грусти и скрывшегося за ней приглушённого страха. За время вынужденной остановки я успел познакомиться с учёным. Всю оставшуюся дорогу Анатолий, как его звали, просвещал меня относительно зоны отчуждения.

— Вояки только хорохорятся, на самом деле мало кто из них на самом деле входил в Зону, и тем меньше возвращалось обратно. Но у них здесь сила и власть…

… Если приграничные районы ещё относительно безопасны, то в глубокой Зоне тихий ужас… От всей души советую, брат, не суйся туда, я там был. И такое видел, чего и врагу не пожелаю…, - Анатолий на время умолк.

— А если всё же решишься перейти границу, запомни одно. Здесь с тобой считаются, здесь ты — полноправный гражданин своего государства. А там ты никто. Пересекая границу, ты теряешь все права, в том числе право на жизнь. И тот, кто здесь улыбается тебе в лицо, в Зоне выстрелит тебе в спину. По ту сторону кордона практически нет людей, живущих по совести. Там вообще нет людей. Одни животные. Пусть и внешне людей напоминают…

— У-у-у, б-р-р-р… Нагнал ты на меня страху, что и говорить… Я вообще это… журналист, хочу материал сенсационный издать. С прилагающимися фотографиями. Народ жаждет. По телику и в газетах только съёмки и интервью с границы, внутрь масс-медиа ещё не прорвалось. Это была бы как минимум революция! А сейчас даже и не знаю… Мне немалых расходов стоило сюда добраться. Можно сказать, по блату долетел. Редакция родная помогла, низкий им всем поклон. Только что им мой поклон, они там меня все с материалами ждут. Надеются на меня…

— А…, - Анатолий махнул рукой, мол делай как знаешь, — Только знай, что всё виденное тобой по телевизору и прочитанное в газетах — это только сотая доля тех ужасов, что могут ждать тебя за кордоном. Ага, вижу, что нам только ужасы и подавай, а? Эх, дерзай, что ещё могу сказать. Только про мои советы помни. Авось пригодятся.

— Слушай, а давай я свой рассказ с тебя начну, а?

Учёный только пожал плечами. Я сделал его фото. Затем протянул диктофон. — Анатолий, какова причина вашего пребывания здесь?

Научный сотрудник поднял на меня грустный взгляд. И надолго задумался…

Стоянка гражданских представляла собой огромный цех на границе леса, окружённый палатками, а также автобусами и прочим транспортом. Грузовик добрался сюда после обеда. Меня и немцев высадили здесь, а «Урал» отправился к воинской части неподалёку. Я стоял под проливным дождём и как завороженный смотрел вслед грузовику, скрывшемуся за укреплёнными воротами бывшего производственного комплекса. С трудом верилось, что по ту сторону части начиналась опаснейшая на планете территория, подробности о которой так хотели узнать простые смертные.

Это была в первую очередь работа, но работа с интригой, подхлёстываемая немалыми собственными интересом и амбициями. В голове крутились десятки вопросов, на которые хотелось найти ответы. Я сгорал от предвкушения, а в груди зарождались первые признаки волнения. Первые признаки сладостного волнения в ожидание чего-то грандиозного и необъятного. Именно так я считал тогда. Грандиозное и необъятное.

— Четвертое сентября, двадцать один-двадцать. Я на границе чернобыльской зоны отчуждения. Это место дислокации так называемого четырнадцатого блокпоста, возле которого находится гражданский городок. Большинство приезжих, как и я, расположились в огромном заброшенном цехе в центре городка. Фото прилагаются, файловая папка 04. Изнутри он полностью освобождён от оборудования. Здесь установлено великое множество палаток. Помещение освещается посредством костров — электричества давно нет. Собравшиеся здесь — представители многих стран мира — США, Германии, Китая, и т. д. Немало моих коллег по работе, в том числе и с телевидения. Мне удалось пообщаться с некоторыми приезжими. Многие едут сюда с целью прославиться или заработать денег. Некоторые придерживаются религиозных убеждений и совершают своеобразное паломничество. Есть группа людей, твёрдо намеренная в ближайшие дни входить в Зону. Видел у них немало интересного оборудования. Говорят, без него внутри не выжить. Также несколько минут назад наблюдал небольшую группу людей, предположительно представителей криминального мира. К сожалению, ни одного человека, бывавшего по ту сторону границы, здесь, по-видимому, нет.

Я отключил диктофон, завернулся в спальный мешок в тени большой жёлтой палатки у стены цеха и погрузился в свои мысли. От костра неподалёку лились звуки гитары. Артист-самоучка неуверенно выводил популярную мелодию и подпевал дрожащим голосом. Но народу нравилось, я слышал весёлые голоса, смех и стук алюминиевых стаканов. За толстыми стенами всё так же лил дождь, раздавались раскаты грома, но здесь было тепло и уютно. Жизнь кипела, этот цех напоминал маленький самобытный муравейник. Немцы, мои недавние спутники, предлагали подсесть к их костру, но я предпочёл хорошенько выспаться после долгой дороги и набраться сил перед первым трудовым днём. И, со всех сторон укутанный теплом, я медленно проваливался в спокойный, безмятежный сон. В предвкушение чего-то грандиозного и необъятного…

Казалось, прошли часы, прежде чем я открыл глаза. Все спали. В помещении стояла почти непроглядная темень. Снаружи всё так же лил неистовый дождь. От меня к далёкому потолку поднималась обшарпанная кирпичная стена. В свете молний я заметил нечто странное, пробравшееся в цех через разбитое окно под потолком, в каком-то десятке метров надо мной. Некоторое время тень сидела на карнизе, как бы вслушиваясь или принюхиваясь. А потом медленно поползла вниз по стене. Меня сковал панический ужас. Судорожный глоток воздуха застрял в горле. По лбу скатилась капля пота. И тут я понял, что не в силах пошевелиться. Всё что я мог — наблюдать. Жуткое существо создавало впечатление чего-то ловкого, быстрого и цепкого. Но сейчас мерзкая тварь не торопилась, растягивала себе удовольствие, как бы зная что жертва обездвижена. Как ни старался, я не мог разглядеть создание в деталях. Мне оно представлялось бесформенной чёрной массой. И тут ужасное нечто оказалось рядом со мной. Я ощутил на своём лице смрадное хриплое дыхание и шершавую когтистую лапу у себя на горле. Хотелось кричать, но я не мог. В лёгкие больше не поступал кислород, а перед моими глазами, в каких-то нескольких сантиметрах, возникла раскрытая пасть с сотнями острых, как бритва, клыков… И тут я проснулся. В помещении мирно тлели несколько костров. Все давно спали. Вокруг было тихо, даже дождь снаружи успокоился. Я слышал отдалённые раскаты грома. Часы показывали пол пятого утра. Я вытер холодный пот со лба и поплотнее укутался в спальник. Сон, это был всего лишь сон.

Окончательно встал около восьми. Что-то внутри подсказывало, что здесь лучше не лениться. Да и дел было по горло. Умывшись в ручейке у самой границы леса, я незамысловато позавтракал. От земли, пропитанной кислотным дождём, поднимались обильные испарения, солнце с трудом пробивалось через тяжёлый слой тумана. Но, всё равно, по сравнению со вчерашним, сегодня стоял просто райский день. Погода автоматически настраивала на позитивные мысли, а моя миссия здесь больше представлялась пикником на обочине дороги. Усевшись на багажник ржавой разбитой «девятки», я принялся размышлять. Планировал поторчать на границе, пособирать материал, с людьми пообщаться, пока не представится возможность договориться с опытным сталкером на экскурсию в Зону на пару дней. Хотя, исходя из местных слухов, сталкеры здесь вообще не появляются, а если и приходят из Зоны, то сразу на большую землю подаются (за вчерашний вечер успел уже нахвататься словечек из местного жаргона). Чаще — двухсотым рейсом. Ну, даже если найду живого и здорового, даже если согласится тот меня сопроводить, где гарантия что он меня не пришьёт за кордоном? Не с пустого же места Анатолий взял все эти рассказы. И вдруг мне стало страшно. Необъяснимый ужас возник из глубин меня и на несколько мгновений захватил власть над моим сознанием. Захотелось собрать вещи и убраться отсюда куда подальше. Нечто изнутри схватило мой дух за горло и сжало так, что перехватило дыхание. Перед глазами всё покраснело. Я почувствовал, как по вискам бегут капли пота. К горлу подкатил тошнотный ком. В этот момент я готов был выкинуть на траву свой скудный завтрак и забыться. Последнего я ждал с нетерпением, потому как это состояние становилось невыносимым. Разъярённое солнце, казалось, готово было прожечь меня насквозь. А что потом? А потом наваждение испарилось так же быстро, как и пришло. Утреннее светило всё так же испаряло влагу изрядно повядшей травы под ногами. Над грудой всякого хлама, что у цеха, всё так же вилась кругами стая ворон. Один из работников телеканала монтировал спутниковую «тарелку» на крыше микроавтобуса. Медленно восстанавливая утраченное самообладание, я пытался осмыслить, что со мной произошло. Доводилось некогда слышать про психотропное воздействие Зоны, правда, из не самых надёжных источников. А секунду спустя мне в голову пришла замечательная мысль. Сейчас запишу превосходный материал. Надо только пролезть на территорию части и найти Анатолия, если тот ещё не ушёл в Зону. Я соскочил с багажника и припустил в сторону цеха. Каково же было моё удивление, когда я застал на своём месте трёх бритоголовых ребят, самозабвенно роющихся в моих вещах.

— Эй, вы что тут делаете? — профессиональный скандалист-провокатор, я говорил нарочито громко. Самый быковатый на вид, вероятно, главный, неторопливо поднял глаза.

— Ревизию проводим, а что, проблемы?

Второй чертила коротко хохотнул.

— Ты это, иди, погуляй, в натуре. Мы тебе отчёт факсом пришлём. — И заржал, очевидно, довольный своим «чувством юмора». Из ближайшей палатки показался рослый, крепко сложенный турист. Реакция была моментальной.

— Вы чё, шакалы, совсем охренели? В прошлый раз мало было?

— Ты иди, погуляй, дядя. Без тебя разберемся.

— Я те щас пойду! Мужики, айда сюда! — из палатки вышли ещё четверо.

— Ну чё, козлы, будем значит русский учить? Потому как вы, видимо, ни черта не понимаете когда вам русским языком говорят, — мужики двинулись на «братков».

— А ну стоять всем! Стоять, я сказал, завалю на хрен! — глаза главного испуганно бегали по сторонам, голос дрожал. Но в руке он держал хороший аргумент — пистолет зарубежного производства. Наступавшие остановились как вкопанные.

— Слышь, брось пушку, сдурел что ли?!

— На пол всем, быстро! Лежать, я сказал! — бык повернулся ко мне, — и ты тоже, чё встал?

Я не успел выполнить дружескую просьбу. Туристы, распластавшиеся на бетонном полу, дали нам с «братвой» возможность разглядеть фигуру в камуфляже, возле костра позади первых. В руках неизвестный держал, ни много, ни мало, автомат Калашникова.

— Так, уроды, ствол в карман и бегом отсюда.

«Быки» явно не ожидали такого поворота событий. Завышенный голос и побелевшее лицо выдавали в главном полную растерянность и нечеловеческий страх. Он явно не рад уже был заваренной каше, но держался молодцом и продолжал упорствовать.

— Пшёл ты знаешь куда! Ты вообще шаришь, гнида, с кем базаришь? Сгори отсюда, крыса зоновская!

— Я два раза одно предложение не делаю. Считаю до десяти и открываю огонь. Раз, два…

Внутри главного завязался нешуточный бой между инстинктом самосохранения и гордыней. Пистолет, который тот изо всех сил сжимал побелевшими пальцами, заметно дрожал.

— Три, четыре…

Он уже понял, что проиграл этот бой, но жалкое, мелочное существо, засевшее глубоко внутри него, не хотело сдаваться.

— Пять, шесть…

Главарь был близок к панике. Он изо всех сил пытался определить, будет ли человек в камуфляже стрелять на самом деле, или просто блефует. Но лицо того оставалось каменно спокойным.

— Семь, — Незнакомец поднял автомат, уперев прикладом в плечо. И тут «бык» сдался.

— Ладно, ладно! Угомонись, в натуре! Мы зла никому причинять не собирались.

— Верните вещи на место.

Вместе со всякой мелочью бандиты вытряхнули в мою сумку цифровую фотокамеру.

— А теперь исчезните, и чтоб духу вашего тут не было.

— Ничего, ничего, мы ещё с тобой в Зоне пообщаемся, сталкер. Земля круглая.

— Буду ждать с нетерпением. Вздумаешь сейчас стрельнуть в спину, готовь задницу. Вояки в части реагируют быстро.

Сталкер (мне показалось, что именно сталкер) подошёл ко мне. Это был крепкий усатый мужчина лет сорока, с сосредоточенным, но добродушным выражением лица.

— Гопники чёртовы, совсем распустились. Уже на границе беспределят. Привыкай, сынок, тут такое сплошь и рядом. Меня, кстати, Бесом кличут…

— Пятое сентября, десять утра. Две новости — хорошая и не очень. Нашёл настоящего сталкера, ветерана Зоны. Но сопровождать меня тот отказался. В результате инцидента с «быками» ничего не потерял. По крайней мере, ничего ценного. А, следовательно, пока работаю по плану «Б».

— Стой! С какой целью сюда? — солдат на воротах вскинул автомат к плечу, как положено по местному уставу.

— В Зону хочу, с какой же ещё…

— Ага, верю. Где снаряжение? Гейгер? Детектор аномалий? Рация? Ты смертник, или как? — я несколько поубавил свой пыл, охранник оказался не дурак. Но тормозить было поздно. Да и не сильно хотелось. Не с той целью сюда ехал.

— Шахид аль хаиф. Ладно, шучу, журналист я. Написать статью хочу про вашу военную часть.

— Сначала в Зону хотел а теперь журналистом прикидываешься? Дурака со мной валять будешь? — солдат если и не поверил, то, по крайней мере, попался на интригу. Я продолжил вешать лапшу на уши. Вот уж в чём, а в этом я мастер.

— Говорю же, пошутил я… Вот, даже камера есть. Давай я с тебя материал начну? Хочешь на обложку журнала?

— Опусти аппарат! А что за журнал?

И тут меня понесло.

— Си-Джи-Пи, русское представительство! Спецвыпуск про аномалии. Вторая наша команда на Бермуды вылетела, а меня вот сюда заслали… Мы ещё с первым каналом сотрудничаем, видишь фургон возле цеха? Тот, со спутником. Тоже наши! Они завтра должны начать съемку. — я продолжал блефовать, а солдат выглядел совсем растерянным. Издательство с английским аббревиатурой, вероятно очень влиятельное, плюс первый канал. Если не пропустить, то можно потом и от начальства взбучку получить. Но, охранник ещё сомневался. Я решил рискнуть. — Мы даже с Анатолием договорились уже, что он мне часть покажет.

— Анатолий?

— Ну да, он же у вас главный учёный, ты не в курсе разве? Вчера вечером приехал. Не веришь, сходи, спроси у него.

Солдат встал перед нелёгким выбором. Учёного он явно не знал, но что если и вправду крупная шишка? На него же, постового, все стрелки тогда. Грузовик вчера проходил, верно. Пропустить сразу, или сначала проверить? Но для последнего надо было оставить пост. А в городке всякой шушеры ошивается… Опасно, в общем. Только вот пару дней как рога козлам обламывали. А в случае чего — опять все шишки на него полетят…

— Ладно, проходи. Только без глупостей, ребята у нас меткие. Учёного своего в районе казарм поищи.

Я ликовал. Сделав для вида снимок ворот части вместе с постовым, поспешил внутрь. Моему взгляду предстала потрескавшаяся асфальтированная дорога, уходящая к дальним воротам части. По обеим сторонам поднимались к небу высокие деревья, тихо шелестящие на лёгком утреннем ветерке. На земле лежали редкие листья — предвестники зарождающейся осени. Я медленно двинулся по дороге. Справа от меня тянулась вереница складских помещений. Слева, огороженный высоким забором, парк военной техники, тренировочный полигон, столовая. Здесь мне встретились первые обитатели части. Как ни странно, ни один не остановил и не задал вопроса, что я здесь делаю. Все были заняты своим делом. Отсюда я мог разглядеть вход в Зону. Ворота заменяли два бронетранспортёра, поставленные почти вплотную. Пройти между ними мог максимум один человек. Позицию сторожили около десятка солдат. Прямо на моих глазах к ним приблизились несколько фигур. Пообщавшись некоторое время с постовыми, они протиснулись между БТРами и скрылись по ту сторону ограждений.

В воображении Зона представлялась мне гиблым местом с вечно бушующими штормами, на просторах которого ходят монстры и пожирают людей и друг друга. А здесь… За забором продолжали свой путь в не такую уж зловещую бесконечность два ряда деревьев, в небе стояла всё та же безмятежность, а перистые белые облака лениво тащились куда-то за горизонт. Навстречу неизвестности. Солнце приятно припекало затылок. Неужели все эти россказни про Зону не больше, чем детские страшилки? Я не чувствовал уже ни малейшего волнения. Только лёгкое разочарование. Пугающее, почти мифическое место, представлялось мне сейчас не больше чем парком для отдыха, с несколькими десятками зелёных рекрутов и нудных туристов на окраине, возле контрольно-пропускного пункта.

Навстречу мне устало бежал потрёпанный грузовик. Кабина была изрядно поедена ржавчиной. В бортах кузова виднелись пулевые отверстия. Я мельком заглянул внутрь и тут же отпрянул, превозмогая ужас и отвращение. Машина была почти доверху набита трупами. Четырёхколёсный призрак мчался к большой земле, оставляя на потрескавшемся асфальте мелкие капли крови. Позже мне объяснили, что это был так называемый «Грузовик смерти», вывозящий мёртвых из Зоны. Но жуткие воспоминания ещё долго преследовали меня.

Два служивых слева белили обшарпанную стену казарм, выполняя тщетную работу, так как восстановлению облицовка не подлежала. Именно здесь я услышал первые звуки вертолёта. В казармы я вошёл, как ни странно, без малейшего вопроса со стороны солдат. По боковым стенам длинного помещения без окон тянулись ряды кроватей в два яруса. С потолка свешивались на проводах несколько лампочек. Внутри никого не было. В дальнем конце виднелся дверной проём. Я поспешил туда. Прямо за казармами, окружённая с двух сторон зданиями, и ещё с двух — лесом, находилась вертолётная площадка. Тут же стоял, рассекая пятью лопастями воздух, боевой МИ-24. Возле него выстроились шестеро в камуфляже, и один — в оранжевом комбинезоне, закрывающем всё тело. В руках он держал шлем с зеркальным стеклом. Картина неизвестного советского художника «Космос будет наш». Я сразу узнал в нём Анатолия и поспешил к вертолёту. Навстречу мне двинулся высокий крепыш в тёмных очках, по-видимому, главный.

— Стой, где стоишь. Кто такой? Как тут оказался? — резкий, чётко поставленный голос буквально пригвоздил меня к месту. Привычка командовать налицо.

— Журналист. Пишу статью про вашу часть.

— Повторяю: как тут оказался? — тон голоса не предвещал ничего хорошего. И устав он знал получше охранника ворот.

— С аэродрома приехал…

— Кто впустил? — Офицер напряг скулы. Обстановку разрядил Анатолий, подошедший как раз вовремя.

— Ладно тебе, Коля, он свой. Мы с ним вчера на одной машине сюда ехали.

— Штатский в части. Предлагаешь мне закрыть глаза на явное нарушение устава, а? Тебе-то ничего. Не тебя, Толя, а меня, чуть что, командир части дрочить будет.

— Да брось ты. Я его хорошо знаю, сотрудник крупного журнала. Ну поснимает он тут немного, ну статейку напишет — кому от этого хуже? Не мне тебе говорить, Коля, что скрывать в такой заднице нечего. А так ещё в журнал попадёшь, а? — учёный явно мне подыгрывал.

— Нет значит нет! Если хочешь, можешь проводить его до ворот. А не хочешь — мои ребята проводят, — офицер развернулся и зашагал к вертолёту.

— Коля… — военный обернулся и уставился на учёного вопросительным и одновременно недовольным взглядом.

— Коля, вспомни ту мясорубку под Припятью. — Николай моментально преобразился в лице, сжал кулаки. Стоял, выжидая.

— Я тогда тоже действовал в обход всех правил, Коля, ты это знаешь. А не поступи я так, тебя бы здесь давно уже не было. Не обессудь, этот человек никому зла не сделает.

— Ладно. Будь по-твоему. — после секундной внутренней борьбы изрёк военный. Анатолий повернулся ко мне.

— Что же ты делаешь, парень? Решился-таки судьбу испытать, да? Ладно, знаю, не отговорю тебя, знаю. Снимай и пиши всё что угодно, только от военных подальше держись. Знаю, в Зону рано или поздно сунешься. И мала вероятность того что ты оттуда вернёшься. Тебе бы ещё жить и жить. Спокойно и счастливо, без экстрима. Эх, все вы такие в молодости… — Учёный опустил голову и задумался.

— Анатолий, я тебе хотел пару вопросов задать.

— Некогда мне, отлетаем мы сейчас. Коллеги мои в Зоне что-то откопали, просят эвакуировать… Хотя, постой-ка… — лицо учёного на миг прояснилось. — Подожди тут.

Мой собеседник почти бегом припустил к вертолёту. Затем отвёл Николая в сторону и начал что-то быстро говорить, отчаянно жестикулируя. Слов я отсюда не слышал, но, судя по жестам, между учёным и военным завязался нешуточный спор. Николай ожесточённо качал головой, выставляя вперёд ладони, а Анатолий продолжал наседать на него с новыми и новыми аргументами. В итоге, офицер сдался и учёный поспешил ко мне, широко улыбаясь.

— Хорошая новость, боец! Полетишь с ними.

— Я? С ними? — я был в шоке.

— Да, с ними. Я договорился. Не без труда, но договорился.

— А ты?

— А я останусь. Всё что я смог из него выбить — это чтоб ты летел вместо меня. У нас строгий лимит по количеству человек на борту. Моё присутствие там всё равно не нужно, я шёл как сопровождающий, и только. А тебе это на пользу пойдёт.

— Я, я не знаю как тебя и благодарить…

— Да брось! Не надо благодарностей. Пообещай мне только одно.

— Всё, что в моих силах.

— По возвращении, в Зону ты больше ни ногой. Договорились?

— Хорошо. — я не совсем понимал такое условие.

— Вот и замечательно! Мне в сто раз приятней будет отпустить тебя в сопровождении проверенных ребят на вертолёте, чем пешком с каким-нибудь ублюдком. А потом цинковый гроб встречать. Слетаешь — и домой, статью писать, понял? Не твоё это место, не твоё. Расскажи им там, на большой земле, про все, что здесь творится. И живи долго и счастливо. А про Зону забудь.

— Я… Спасибо, Анатолий. Спасибо огромное…

Я пожал ему руку. Он же крепко меня обнял. Когда отстранился, в глазах учёного стояли слёзы.

— Это место сожрало немало близких мне людей. Запомни, ты летишь в ад. Ад и никак иначе. Без компромиссов. Твой вчерашний вопрос. Я здесь потому, что не хочу чтобы, люди там гибли. Я буду счастлив, если вытяну из её лап хотя бы одного хорошего человека. Для меня это главное, а не открытия там всякие научные. Когда прилетел сюда полтора года назад, я был совсем как ты. Никак не хочу, чтоб ты стал на меня похож. Не к лицу тебе это. Лети, сынок, с Богом. А в случае чего, борись до последнего. Твоя жизнь в твоих руках. Помни.

Мы ещё раз крепко пожали друг другу руки и я пошёл к вертолёту.

— Ну что, наговорились? — Николай успел остыть после разговора с Анатолием. — С этого момента и до самого возвращения, я для тебя — полковник Кондратов. Команды мои выполнять беспрекословно. А сейчас запрыгивай в вертушку, отлёт через пять минут.

Кто-то из солдат спешно докуривал дефицитную сигарету. Погода снаружи быстро портилась. Небо моментально затянуло низкими тяжёлыми тучами. Пока механики отсоединяли топливный шланг и проводили последнюю проверку орудий, на землю обрушился чудовищный ливень. Огромные капли тарабанили по плитам вертолётной площадки. Деревья клонили ветви к земле. Я сделал несколько снимков. Немногие военные в поле моего зрения поспешили укрыться в ближайших зданиях. Я слышал, как снаружи Кондратов говорит с пилотом, пытаясь перекричать всё нарастающий шум дождя и рокот мотора.

— Товарищ полковник, может, отложим вылет? Видимость очень плохая! Да и аномальная активность сегодня выше нормы.

— База приказывает взлетать, пилот! Ребята в Зоне послали сигнал бедствия, им там сейчас тоже несладко. Так что не дрейфь! От проворства твоей машины сейчас зависят их жизни.

Полковник запрыгнул в вертолёт, закрыв за собой дверь. Дождь неистово лупил по металлической обшивке воздушной машины. Я думал, что всю дорогу мне и пяти бойцам от этого сурового на вид человека придётся слушать только сухие приказы. Но в голосе Николая зазвучали очень добрые и даже в какой-то мере ласковые нотки.

— Ну что, ребятки, сделаем работу и назад. А пока соберитесь. Программа обещает быть насыщенной.

Не человек — золото. Вот кто по-настоящему сумеет поддержать боевой дух солдат в трудную минуту. Бойцы, до этого сидевшие опустив носы, заметно приободрились. Что и говорить, даже я несколько воспрял духом, так как чувствовал — сказанное имело некоторое отношение и ко мне. Только работа у меня была несколько иная.

— База, разрешите взлёт. — Полковник был связан с пилотами по рации, и мы слышали все их переговоры.

— Взлёт разрешаем. Удачной дороги, ребята.

Удачной дороги. В отличие от всяких празднеств в честь какого-нибудь дня рождения, здесь желали действительно нужные вещи. Просто и конкретно.

Тяжёлая боевая машина задрожала корпусом и оторвалась от земли, оставив на площадке под неистовым проливным дождём Анатолия, махавшего нам рукой. И тогда я понял, что дороги назад уже нет, я не смогу в случае чего сделать шаг в сторону. Не смогу отступить. Только движение вперед. Во что бы то ни стало. Только оторвавшись от земли, я начал во всей полноте ощущать серьёзность происходящего. Я начал понимать отношения людей на границе Зоны. Это были братские отношения. И Зона расценивалась как горячая точка. Я только начинал понимать, почему полковник так тепло поддерживал своих бойцов, почему Анатолий так не хотел пускать меня туда. Но многое ещё предстояло усвоить. Так много, что тогда я не смог бы понять всё это.

Несколько обветшалых, полуразрушенных строений, небольшой пролесок, высокий бетонный забор с колючей проволокой, и всё… Мы над Зоной. Какие ощущения возникают, когда ты пересекаешь эту условную границу? А никаких. Обычное время. Обычное место. А что до гнетущего ощущения полной безысходности, так это скорее от вечного ливня, идущего здесь и на границе почти бесперебойно. Мы стремительно прорывались сквозь бушующую стихию в своём надёжном и безопасном транспорте. Как я думал. Солдаты, возбуждённые перед взлётом, расслабились и заметно повеселели. Потекли неторопливые разговоры. Кто-то травил анекдоты. Кто-то намурлыкивал под нос популярную песню. И каждый рад был попозировать перед моей камерой. Только один боец, совсем ещё молодой, сидел, молча вжав голову плечи.

— Да ладно тебе, Петруха, грузиться! — один из бывалых шлёпнул молодого по плечу. — Первый бой, он всегда самый сложный. Зато отстреляешься, назад уже героем вернёшься!

Почти всю дорогу Кондратов отвечал на мои вопросы, а также проводил краткий инструктаж по выживанию в Зоне.

— Ты не отбрыкивайся, любая теория может впоследствии пригодиться. И если мы сейчас на вертолёте, это ещё не значит, что тебе не придётся там, внизу, ножками побегать.

— Да нет, не думаю, — я усмехнулся. — Я в Зону больше ни ногой. Обещал.

— Анатолию, да? — полковник скривился в ухмылке, — Знаю, он у нас человек такой. А я тебе и не про обещание говорю. Вероятность что мы не вернёмся десять-двадцать процентов.

— Не вернёмся?

— Ну да, а ты как думал? Хотел экстрима — получай. Чистые двадцать процентов смертельной опасности. Воздушные аномалии, анархисты пошалить захотят, ну или бандюги где РПГ откопают. Так-то он им на хрен не нужен, а вот птичек вроде нас попугать — это самое оно… Они ж там все на голову долбанутые. К уголовной ответственности в Зоне призывать никто не будет.

Все разговоры я записывал на диктофон. Готовых материалов уже бы хватило, чтоб затмить большинство сереньких статеек на большой земле. Но я чувствовал — впереди меня ждёт гораздо большее. Я произведу на свет печатную революцию, никак не меньше. «Чернобыльская зона отчуждения — опаснейшее место на земле. Но немногие знают как это — оказаться там, за периметром…» — в моей голове рождались первые предложения будущей сенсационной статьи. — «Анатолий Батькович — магистр всяких там наук, и его надёжный боевой товарищ полковник Николай Кондратов — истинные ветераны Зоны, рука об руку прошедшие не один кровопролитный бой, любезно поведали…»

Нас тряхнуло, и машина быстро пошла на снижение.

— Так бойцы, начинаем работать. Быстро занимаем периметр на точке. Огонь по всему что движется, но не похоже на учёного, это понятно? Хоть пророк Моисей перед глазами предстанет. Нет, Петро, своих там быть не может. Выполнять приказ.

Вертолёт упёрся колёсами в землю, боковая дверь распахнулась. Ветер взъерошил волосы на моей голове. Там, снаружи, гремела отвесная стена чудовищного ливня. В паре десятков метров поодаль в свете молний выросло из земли приземистое мрачное строение. Рассмотреть подробности не представлялось возможным. Казалось, мы в самом центре бушующего шторма. Один за другим, в считанные секунды бойцы во главе с Кондратовым оказались по щиколотку в жидкой грязи. Я включил камеру, стараясь не упустить ни единой мелочи. Именно здесь и сейчас творилась кульминация моей будущей статьи. «С автоматами наперевес отважные бойцы устремились к строению», — статья вырисовывалась сама собой. «Кто-то поскользнулся и во всю длину распластался на мокрой траве», — Так, это вычеркнуть. Николай первым достиг строения и, как мне показалось, постучал в тяжёлую металлическую дверь. «Дверь неспешно отворилась, и из мрачного проёма выглянул жуткий монстр», — тьфу ты, фантазия расшалилась. Кажется, он что-то кричал, я не мог разобрать ни слова. А потом сильнейший поток воздуха поднял с земли влагу, и строение с солдатами скрылось за непроницаемой стеной атмосферного шторма.

Их не было. Шли томительные минуты ожидания. Я не знал что делать. Временами казалось, что где-то там, за водной преградой, загораются всполохи пламени. Иногда до моих ушей долетали звуки выстрелов. Хотя, возможно, всё это мне только казалось. Может лучше сходить проведать? Секунду спустя сам усмехнулся этой бредовой идее. Что я смогу там сделать, один, без оружия? Да и камера промокнет…

Неожиданно из дождя показались трое бойцов. Двое буквально тащили третьего, истекавшего кровью, но двигались очень быстро. Следующими я увидел двоих незнакомцев в зелёных скафандрах, один из которых заметно прихрамывал. Замыкали цепочку Кондратов и ещё двое. В вертолёт грузились оперативно. Дав несколько автоматных очередей в пустоту, Николай спешно захлопнул дверь, вскинул ладонь в мою сторону в запрещающем жесте.

— Интервью на базе. Потом, я сказал! Взлетаем, быстро!

— Товарищ полковник, может, обработаем точку крупным калибром?

— Отставить! Быстро на базу, у нас раненые!

— Есть! База, это ноль-сорок, наши отстрелялись, возвращаемся.

Пилотов не пришлось уговаривать, через несколько секунд мы были уже высоко над землёй, у самых истоков неистового шторма.

— База, это ноль-сорок… Тьфу ты! Проверь там передатчик, базу не слышно.

— Да брось, сам знаешь, как здесь аномалит…

Учёные, сняв шлемы, оказывали первую помощь раненому. Полковник смотрел в пол. Кто-то нервно тёр ствол своего АК. Петро тяжело дышал, уставив безумный взгляд в стену напротив. Автомат, с которым тот до сих пор не расставался, сжимали побелевшие пальцы. А я, я терзал себя вопросами. Пытался глядеть в иллюминатор, как бы силясь углядеть порождённых моим воображением страшных чудовищ, прыгающих, гигикающих, и машущих кулаками нам вслед. Но там ничего не было видно. Тысячи кубометров воздуха во все стороны вокруг нашего надёжного укрытия были во власти непогоды. Именно так начался наш полёт в никуда. На все двадцать процентов.

У каждого бывают моменты, когда вся жизнь проносится перед глазами. И в этот миг ты на несколько мгновений зависаешь на критической точке между небом и землёй. Всё смешивается в одну непрерывную картину — визг, скрежет алюминия, крики отчаяния, искорёженные лопасти тяжёлой боевой машины. Этот миг так ничтожно короток, что ты не успеваешь даже испугаться, во всей полноте ощутить удушающий, животный ужас. Крики, визг, скрежет. Электрические разряды. Тяжёлая бронированная дверь отделяется от цельной металлической конструкции и исчезает где-то там, в серой ревущей пустоте. И ты уже не различаешь, где право, а где лево. Где верх, а где низ. Всё смешалось. Все сущности, все понятия, все мысли и крики — всё быстро закручивается в один тугой ком. А потом тот взрывается изнутри, разбрасывая во все стороны миллиарды осколков. А что дальше? Тишина… Добро пожаловать в твой персональный ад.

2. Твой персональный ад

Я медленно иду по тёмным лабиринтам. Ноги по колено в мутной воде. С потолка срываются капли и растворяются у моих ног сгустками синего пламени. Во все стороны уносятся тоннели боковых ответвлений. А за ними ещё и ещё. Сотни и тысячи. Все как один. Сначала пытаюсь считать повороты, но потом понимаю, насколько это бесполезное занятие. Я никогда отсюда не выберусь. Стены вокруг меня сонно шевелятся. Они живые. В одних тоннелях из стен тянутся ко мне руки, пытаясь схватить и подтащить поближе, чтобы… В других я вижу лица, застывшие в страшных гримасах. Глаза навыкате, напряжённые скулы, оскаленные зубы. Каждая морда зовёт к себе.

— Остановись. Сдайся! Зачем тебе это? Иди к нам-м-м…

Одни тихо шепчут, другие срываются на высокий, противный визг. Они хотят чтобы я навсегда остался здесь. Они вожделеют новой крови. Они жаждут новых страданий. Лица искажаются, окончательно теряя человеческие черты. Это уже не люди. Это жуткие нелюди. Монстры, чудовища, демоны — этих слов ничтожно мало, чтобы описать их. Я всё так же бреду по тёмным тоннелям, из последних сил пытаясь бороться с жутким, нечеловеческим страхом, клином вставшем в охрипшем горле. И тут происходит самое страшное. Я чувствую, как из воды карабкаются вверх по моим ногам маленькие создания. Их движения напоминают движения сороконожек. Тысячи и тысячи сороконожек. Я чувствую, дно буквально кишит ими. Я иду, невольно наступая на них. Но не могу раздавить ни одну тварь. Каждая, извиваясь с жутким шипением, выскальзывает из под моих ботинок и проворно ползёт вверх, перебирая сотнями острых ножек. С моих губ срывается истошный вопль. Получив полный контроль над телом, инстинкт самосохранения, подгоняемый паническим страхом, несёт меня вперёд. Я поскальзываюсь и падаю в воду, и сотни жутких кровожадных тварей поднимаются по моим рукам. Это трудно передать словами. Я готов. Я почти готов сдаться. Я готов заплатить любую цену, только бы это поскорей закончилось. Только бы поскорей закончилось… Но что-то внутри ещё борется. И я поднимаюсь, пытаясь стряхнуть их с себя, и несусь вперёд, и гулкое эхо шлепков по воде разлетается во все стороны по мрачным коридорам. Я бегу. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Где-то далеко впереди маячит пучок яркого света. Это придаёт мне новых сил и я несусь навстречу спасительному сиянию. Руки вырываются из стен, срывая с меня клочья одежды и куски кожи. Цепкими когтями вырывают из меня целые пучки судорожно пульсирующих окровавленных мышц. Но я не чувствую боли. Я движим одной целью — освободиться. И под демонический визг тысяч голосов обитателей стен я покидаю лабиринт.

Пол под ногами исчезает и, окутанный со всех сторон нестерпимым сиянием, я стремительно падаю вниз. Вниз.

Надо мной, на низкой высоте, быстро пробегают тяжёлые свинцовые тучи. Дождя нет, но трава под рукой мокрая. Там, в вышине, тучи закручиваются по спирали и уходят куда-то вверх, где громыхают сильнейшие электрические разряды. Где-то в глубине шторма раздаётся отдалённый взрыв и из самого центра воронки падает на землю луч солнца. Всё тело отзывается тупой болью на попытку пошевелиться. Непроизвольно с моих губ срывается тихий протяжный стон. А вместе с ним постепенно возвращается память о недавних событиях. Но как я оказался здесь? Последние события после взлёта — как смазанное чернильное пятно в памяти. Может, я уже мёртв?

Я пытаюсь пошевелить руками. Вроде, всё цело. Не без труда переворачиваюсь на живот, а затем поднимаюсь на колени. Меня окружают невысокие холмы, покрытые бурой пожухлой травой. Со всех сторон к низине подступает лес, за которым ничего не видно. Где я? Выворачиваю наружу свои карманы. Пусто. Ничего нет, кроме старого компаса. Что ж, и это уже неплохо. За деревьями на юго-востоке виднеются серые развалины каких-то строений. Двинусь туда. Нужно только добраться… Наверное, сейчас наша команда далеко отсюда. Каждый шаг отзывается острой болью в правой ноге. Наверное, им всё-таки удалось выжить. Каждый вдох как будто в горло заливают расплавленный свинец. Ужасно хочется пить. Да и в желудке с утра маковой росинки не было. Сколько сейчас времени? Наверное, ближе к вечеру. Поднимаюсь на вершину невысокого холма. И тут моему взору открывается нечто. От меня до леса тянутся такие же унылые холмы. Небольшое озеро в низине. Отсюда видно, что вода в озере неестественно бурая, а на поверхности плавают большие пузыри. А от меня и до самого водоёма тянется полоса разрытой и выжженной земли. Вокруг нерукотворной траншеи беспорядочно раскиданы чёрные ошмётки какой-то массы. А в самом конце, в нескольких метрах от воды — неестественно искорёженный, выгоревший дотла остов боевого вертолёта. Смолисто-чёрный едкий дым поднимается от изломанного и изодранного в клочья скелета вертолёта и медленно растворяется на полпути к низкому, безлико-серому небу…

Подобно тяжёлому лому, в пределы мозга врубается осознание факта. Что бы с нами не произошло, никто кроме меня не пережил этого.

Я совсем один. Никто не знает где я. Никто не придёт на помощь. На меня обрушивается волна чёрного пессимизма. Остаётся лишь слабая надежда, что границу мы пересекли. Что мы УСПЕЛИ выбраться из Зоны. Но, где бы я ни находился, сейчас лучше не сидеть на месте. Лучше идти. Куда подальше отсюда. К тем зданиям, что виднеются за лесом.

Пытался идти быстро, насколько это возможно. Боль потихоньку унималась, но очень хотелось есть и пить. Несмотря на жажду, решил держаться подальше от озера. Через полчаса вошёл под тенистый полог леса. Над моей головой навис плотный ковёр тяжёлых листьев, через который с трудом пробивался серый день. Расцарапывая руки о мокрый колючий кустарник, я пробирался к заветным зданиям. Правда, отсюда их не было видно, и я как мог, пытался не сбиться с заданного направления. Несколько раз падал. Сильно расшиб и без того битую коленку и получил множество синяков и царапин. Промок и продрог насквозь.

Несмотря на трагичность и опасность всей ситуации, во мне твёрдо засел другой человек. Этот некто с самого начала направлял мои действия в нужное русло и, крепкой рукой держа подлый страх за горло, не давал расплескаться переполненному ведру эмоций. Однако я понимал — стоит немного ослабить хватку, и панический ужас полностью подчинит себе моё сознание. Вокруг тишина. Ни единого дуновения ветерка. Ни единого шелеста листьев. Не знаю точно, сколько я так брёл, наверное, около часа. И тут я услышал отдалённый вой. Долгий, печальный вой. Кто бы это ни был, он находился достаточно далеко, но было в этом грустном звуке нечто такое, что заставляло инстинктивно искать глазами потенциальное укрытие. Протяжный и печальный вой. Я остановился и прислушался. Затем двинулся вперёд ускоренными темпами, раздвигая руками непокорный кустарник, который, как казалось, всеми силами пытался оставить меня в этом мрачном лесу навеки. Несколько минут тишины, и вой повторился. Я невольно вздрогнул и прибавил темп. Что это? Волк? А чёрт его знает… Хотя, может, он самый и есть. В случае чего можно попытаться залезть на дерево. Впереди что-то мелькнуло. Кажется, просвет между деревьями. Через несколько минут убедился в своей правоте — за дальними деревьями отчётливо виднелся кусок вечереющего неба и, кажется, какие-то строения. Слава Богу, достаточно близко. И этот волк, кажется, угомонился. В «подтверждение» моих слов, через мгновение вой повторился. На этот раз гораздо ближе. А ещё через секунду я подвернул ногу и рухнул на землю. Заставив себя подняться, рванул вперед, что было сил. Правая нога отзывалась болью в районе щиколотки, но остановиться я не мог. А не так далеко сзади кто-то уже проламывался через кустарник. Страх заставил меня бежать быстрее. И тут я вырвался из мрачных объятий леса. В паре сотен метров впереди, за ржавым забором из металлической сетки, высились несколько бетонных строений.

— Помогите!

Я не сразу понял, что это был мой собственный крик.

— Помогите!!

До комплекса осталось не меньше сотни метров, а я чувствовал, как силы быстро покидают моё тело. А за спиной слышалось чьё-то хриплое дыхание.

— Мать вашу, кто-нибудь, сюда все, УБИВАЮТ!!!

Мне было уже всё равно, что кричать. Это был последний вопль отчаяния. Этот ужас стал невыносим. Сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из горла. Ноги подкашивались. В глазах рябило. Впереди я уловил какое-то движение.

— Ложись!

Не знаю, мне ли кричали. Я без сил шлёпнулся лицом в мокрую траву. А затем последовало несколько выстрелов. Злобный рык. Где-то совсем рядом от меня зарылась в землю пуля. Что-то тяжёлое глухо шлёпнулось на землю. Чей-то голос.

— Ф-у-у, здоровый, падла! Ни разу таких не видел.

На секунду всё смолкло, а затем я услышал торопливые шаги. Они приближались.

— Ты как, парень, живой?

Чьи-то цепкие руки перевернули меня на спину.

— Ёперный театр, дружище, ты откуда, с луны свалился? Ни комбеза, ни защиты, ни хрена вообще нет! Эй, ребят, пойдите, посмотрите кто тут у нас!

Надо мной, на фоне алого закатного неба, склонились несколько. А может это не небо красное, а кровь, залившая глаза?

— Во блин камикадзе!

— Никак бандюки обворовали!

— Ты как сюда попал, боец?

— Пить… — всё, что я смог выдавить из себя охрипшим голосом.

Кто-то помог мне подняться. Меня тошнило. В глазах всё плыло. В горло как будто насыпали битого стекла. Очень скоро мы оказались в каком-то помещении. В самом центре горел костёр. В воздухе плясали искорки, а на стенах дрожали причудливые тени. Над огнём висел походный котелок, от которого по всему пространству разносился приятный запах горячей пищи. Только сейчас я понял, как же я проголодался. Матрас, на который меня уложили, был тонкий и испускал неприятный запах. Но сейчас он мне казался райским ложем. Кто-то протянул фляжку с водой. Напившись и наевшись вдоволь, я расслабился и только тогда позволил себе осмотреться. Всего моих спасителей было пятеро. Все были достаточно молоды, старшему я бы дал не больше тридцати. Именно он застрелил хищника.

— Меня Фёдор зовут, можно просто Федя. Кликухи пока нет, не заслужил ещё. Мы все здесь недавно. Но держимся вместе. А иначе никак, в Зоне сгинуть ничего не стоит. А вообще, повезло тебе, парень, что ты на нас вышел, а не на кого-нибудь другого. Ублюдков нынче развелось… Вот, два дня минуло, как от одних чертей отбивались. Еле отбились. А теперь ты рассказывай. Уж очень мне и ребятам интересно знать, как ты в таком виде тут оказался.

Я начал свой рассказ. Меня слушали внимательно, только изредка перебивая, чтобы переспросить. Когда я закончил, лица парней выглядели несколько удивлёнными.

— Вот так новость! С неба, говоришь, упал? Ну, думаю, стоит это отметить!

На импровизированном столе появилась бутылка водки, стаканы, палка колбасы и даже маленький кусочек сыра — судя по всему, местная роскошь. Никогда в жизни не пил, но в этот раз решил не отказываться. И через несколько секунд в моём горле заполыхало. Жидкое пламя медленно перетекало вниз, в желудок. Поблагодарив ребят, лёг на матрас. По всему телу разливалось приятное тепло. Сон сморил моментально.

Я проснулся среди ночи, по крайней мере вокруг было темно. В нашем помещении, представлявшем собой бывший гараж, тихо тлел костёр. Спали все, кроме Фёдора. Тот сидел, оперевшись спиной на стену. В руках держал двустволку.

— Что, не спится? Привыкай, такое на первых порах почти с каждым Зоне. То бессонница мучает, а то и средь бела дня в обморок грохнешься. А бывает, кажется, что за тобой кто-то следит, а то и за спиной крадётся. Обернёшься — никого. А в таких вот заброшенных комплексах боковым зрением иногда силуэты несуществующих людей ощущаешь. Знающие люди говорят — подглючивает. Привыкай.

— Да как-то не очень тянет привыкать. Мне бы выбраться отсюда.

— Оно понятно. А сам то как на том вертолёте оказался? На военного ты, гляжу, не очень-то похож.

— Журналист я. Думал статью о Зоне написать. Вот и увязался с ними. Хотел глянуть, что там, за кордоном.

Федор усмехнулся.

— Вот и посмотрел. Что тебе сказать? Дурак ты, парень. Сюда с такими амбициями не суются нормальные люди. Сюда идут психи конченные вроде нас, либо твари оскотинившиеся вроде тех, что мы два дня назад в землю-матушку укатали. Тебе-то ещё повезло. А так, в лучшем случае — сразу в цинковый гроб, а в худшем, ещё помучаешься перед смертью. Ты стрелять-то хоть умеешь?

— Да нет, вроде…

Мои слова совсем развеселили сталкера.

— Не, ну я не могу! Расскажу ведь кому-нибудь, на смех поднимут. Ладно, вот тебе игрушка, сталкер-убегалкер — Фёдор веселился от души, протягивая мне пистолет, — Держи, говорю! Мало ли что, мож эта штука тебе жизнь спасёт. Пистолет Макарова, модернизированный. Смотри, значит, цепляешь здесь, достаёшь обойму. Назад вставляется просто. Тянешь затвор до щелчка, отпускаешь — пистолет заряжен. Вот это — предохранитель. Оружие с него не снимать, пока стрелять не вздумаешь. На-ка, попробуй повторить. Хорошо, держи всегда с собой, даже если спать ложишься. ОСОБЕННО если спать ложишься! Это понятно? Завтра пойдёшь с нами. Мы всё равно к границе собирались, там цены на хабар выше. А оттуда уже до внешнего периметра рукой подать.

— Спасибо. За всё.

— Да брось. Рано ещё благодарить. Днём предстоит тяжёлый переход, спать будет некогда. Так что высыпайся, пока время есть. Я вот сейчас тоже на покой пойду.

Фёдор достал из-за пазухи увесистый болт, поподкидывал на ладони, и, недолго думая, запустил одного из спящих товарищей. Сталкер моментально поднял голову, схватился за оружие, испуганно озираясь. Недовольный и в то же время вопросительный взгляд остановился на Фёдоре. А тот, казалось, веселился от души.

— Ой, прости, Молодой! Мне почудилось, что ты — аномалия! Вэйк-ап, твоя очередь караулить.

* * *

Казалось, я проспал всего несколько минут. Меня разбудили шум и крики. Когда открыл глаза, костёр был потушен, а на улице стояла темень.

— У них там Лысый! Если на подмогу не пойти, ему совсем трындец придёт!

— Если пойдёшь, тебе тоже придёт! — Фёдор повернулся ко мне, — Паря, подымайся, вояки атакуют!

Фёдор с товарищем сидел возле стены около открытых дверей гаража, ещё двое — с другой стороны. На улице было пасмурно. Я отчётливо слышал рокот вертолёта. Где-то неподалёку слышалась стрельба. Чуть издали на неё отвечали сразу несколько автоматных очередей.

— Тишина. Лысого, кажись, убили. Мать их, суки зелёные!

— А чего они стреляют? — я не понимал происходящего.

— А того, мля, что пострелять им, наверно, захотелось! Суки! Козлы! Уроды!

Фёдор на секунду выглянул из гаража.

— Плохо дело. Идут туда, откуда Лысый стрелял. А значит, скоро и нас накроют. Уходить надо, парни.

— Фёдор, они Лысого кокнули. Ты вот так просто возьмёшь и уйдёшь? Где твоя гордость, Федя?

— Какая на хрен гордость?! О чём ты говоришь? Они нас положат, как и Лысого! Где тогда будет твоя гордость, Чумазый? В гробу цинковом, вот где! Идём, пока не поздно! Ни одна гордость не выше жизни.

— Для меня принцип — главнее. Я остаюсь, Федя. Ты иди.

— И я тоже. — сидевший рядом с Чумазым подал голос.

— Да чтоб вас всех… Нет смысла в вашей смерти, ребята! Нет и никогда не будет! Лысый поплатился за свою горячность. Он сам знал куда идёт! Ты же помнишь, у него личные счёты с вояками.

— Значит, и у меня теперь с ними личные счёты. Ты знаешь, он мне как брат был. Ты иди, выводи отсюда Молодого и этого вэдэвэшника поневоле. Они без тебя в Зоне совсем сгинут. Им эта мясорубка ни к чему.

— Парни…

— Иди, я сказал! А мы ещё, может, отстреляемся. Положим парочку ихних, они хвост и подожмут, все ж, суки, ссыклявые, как один. Авось ещё свидимся.

Фёдор стоял. На лице выражалась внутренняя борьба. Он мог остаться, и вместе с собой, возможно, загубить две лишних жизни. Либо он мог оставить товарищей, но увести отсюда двоих — меня и Молодого. О его жизни речь не шла, сейчас на его плечи давила тройная ответственность.

— Ладно, Чумазый, прав ты. Ни к чему парням всё это. Эх, ребята…

— Ты брось эту фигню сентиментальную! Иди, давай! Стой! Возьми мой жетон. Так, на всякий…

Фёдор смерил Чумазого многозначительным взглядом, но жетон принял. Мы втроём бросились к задней стене гаража. Деревянная прогнившая дверь вывела нас в коридор, ведущий на восток. Слева и справа тянулись ряды дверных проёмов, за которыми открывались серые однообразные помещения, некоторые из которых тускло освещались проёмами окон. Во всех комнатах царила полная разруха — мебель и прочая утварь были в большинстве своём поломаны и беспорядочно разбросаны по полу.

За спиной зазвучали выстрелы. Там шла битва. Нет, бойня. Казнь. Мне до сих пор с трудом верилось, что это делают люди, с которыми я мог видеться до прихода в Зону и, более того — неплохо общаться. Каждый из них готов был нашпиговать меня свинцом только потому, что я не был одет в камуфляж. Анатолий был прав. Здесь другой мир и другие правила. Фёдор бормотал себе под нос что-то неразборчивое. Вдруг он резко остановился возле проёма слева. Затем, по одному, мы медленно вышли во внутренний дворик, над которым склонились два этажа здания. Фёдор упёр приклад в плечо.

— Какая-то херня здесь творится. Нутром чую…

Начинало светать. Тем временем где-то далеко в небе полыхнул синий разряд, а на бетонную плитку упали первые тяжёлые капли — предвестники зарождающегося шторма. Фёдор начал карабкаться по пожарной лестнице, как бы ненарочно оказавшейся именно здесь. Затем полез я. Это давалось не без усилий — металлическая сварная конструкция, изрядно тронутая ржавчиной, успела намокнуть. Я смотрел прямо перед собой, на унылую кирпичную стену. При любой попытке поднять голову глаза заливало водой. Фёдор, до этого державший на прицеле выход во внутренний дворик, помог мне подняться на крышу. И не зря — сорваться вниз ничего не стоило.

— Давай, Молодой, поднимайся!

Младший неуверенно полез вверх. А вместе с тем я увидел странное преломление воздуха на бетонной площадке внизу. Непонятное явление напоминало раскалённый воздух над костром. Сначала думал, показалось. Но нет, оно двигалось. Тут оно оторвалось от земли и я на секунду увидел жуткое существо. Оно схватило Молодого за ноги и потащило вниз.

— Мать твою, это ещё что за чёрт? Молодой, поднимайся, я тебя прикрою, — Фёдор выстрелил по дворику несколько раз, но существа и след простыл.

Оно просто растворилось в воздухе… Молодой с трудом поднялся на ноги. Кажется, у него были переломы. Я увидел это нечто в потоке грянувшего ливня. Оно было абсолютно невидимо, но капли воды не могли просочиться сквозь тело и оставались на поверхности кожи. По строению оно напоминало человека, но было в нём что-то дикое. Я бы даже сказал, первобытное. Меня сковал ужас. Я не знал что делать. Фёдор что-то кричал, но я не слышал, что именно. Всё моё внимание было приковано к происходящему внизу. Это было ужасно, но отвести взгляд, не смотреть было выше моих сил. Молодой поднялся на ноги и сделал несколько выстрелов в пустоту. Ни один не попал в цель, а оно как будто играло с ним. Не как ребёнок с любимой игрушкой. Как кошка с мышью, перед тем как съесть. Как ненормальная девочка, отрывающая кукле голову. Оно на миг возникло из пелены дождя перед самым носом Молодого, нанесло удар, а затем опять скрылось. Сталкер опустошил обойму, стреляя куда попало. А когда начал перезаряжать пистолет, оно материализовалось за его спиной. Никогда до этого я не видел смерть. Молодой умер быстро.

— М-мать твою… — только и смог вымолвить Фёдор дрожащим голосом.

Он сделал ещё несколько выстрелов, но тремор в руках сыграл свою роль — Монстр благополучно скрылся в тёмном дверном проёме, утащив за собой бездыханное тело. При любых других условиях, в нормальной жизни, я бы изрядно струхнул, и, быть может, грохнулся бы в обморок. Но сейчас и здесь происходило совсем другое. Все мои чувства и эмоции как будто разом атрофировались.

— Что? Что оно с ним сделает? Зачем он ему нужен?! — я услышал свой охрипший голос.

Небо ответило мне оглушающим раскатом грома. Я был полностью деморализован. Не знаю, был ли Фёдор в шоке, но способности принимать решения он не утратил. В этот раз его голос звучал достаточно твёрдо.

— Пошли. Надо убираться отсюда, пока не поздно.

Вокруг меня разверзся апокалипсис. Он везде — в каждой молекуле воздуха, в каждой частице бетона под ногами. В каждой капле воды, что срывается с небес и насмерть разбивается о бесплодную землю. В небе над базой, уперев вниз холодный луч прожектора, рокочет гигантская птица смерти. А по земле рыщут волки, вооружённые до зубов — пытаются напасть на наш след. Меня накрывает волна чёрного пессимизма. И пусть. Только в таком состоянии возможно ощутить, всей душой осознать, прочувствовать Зону. Не зону отчуждения при ЧАЭС, нет. Зону кромешного ада. Отсюда, с этой точки континента Евразия, начинает рушиться мир. Трещит по швам, лопается, рассыпается в осколки. Добро пожаловать. Здесь больше нет жизни. Здесь больше нет мира, любви и спокойствия. Здесь начинается наш общий конец. Хаос в процессе. Здесь жизнь бьётся в агонии. Здесь ломаются моральные устои нормального общества. Здесь всем нам не по-детски рвёт башню. У нас больше нет ничего. Только алчность, жажда жить. На этой мёртвой территории человек человеку волк и собака. Мы все — сраные вояки падшего мира, каждый из которых за бронекостюмом и суровым выражением лица скрывает желание видеть чистое небо над головой. Я говорю «мы» потому что теперь я уже часть этой системы. Системы, запрограммированной на самоуничтожение. И неважно, хочу я быть её частью, или нет. Ничего уже не важно. Я, как и всё здесь, тону в гигантском чёрном водовороте. Жутко хочется глотнуть свежего воздуха.

А между тем, местное мёртвое небо поливало стонущую израненную землю галлонами влаги. А мы галопом неслись по бетонным крышам заброшенных серых строений. Мы — две голодные крысы, спешно покидающие тонущее судно. Сегодня погода на нашей стороне. И чем больше тошнит небеса, тем больше у нас шансов выжить. Свети здесь солнце, мы бы уже лежали, забрызгав крышу кровью под аккомпанирующий рокот крупнокалиберного авиационного пулемёта. Но не сегодня. Сегодня гигантская стрекоза смерти, рассерженно жужжа, носилась кругами над базой, не видя пищи. А пища вовремя укрывалась за выступавшими то здесь, то там вентиляционными трубами, пригибалась, пряталась.

Фёдор поскользнулся на мокром бетоне и шлёпнулся на спину.

— Всё, не могу больше… — закрыл лицо руками, — Они все мертвы. Все.

Никто не застрахован от тяжёлых эмоций. И никто не скажет наверняка, под силу ли ему будет их преодолеть, когда наступит время. Я не могу сказать, что Фёдор производил впечатление слабого человека. Не могу даже сейчас, видя, как его ломает. Я протянул ему руку.

— Поднимайся. Нам надо уходить.

Он не ответил. Кто был я в данной ситуации? Ведомый. Не знающий что делать. Не знающий куда идти. Ни черта не знающий. Я просто покорно следовал за своим проводником, во всём доверившись ему. Моя жизнь была полностью в его власти. Он мог бы нас отсюда вывести. Но сейчас его ломало. Не знаю, как давно он здесь. Не знаю, сколько ужасов ему пришлось повидать. Но, наблюдая его сейчас, полагаю, немало. Всё что он знал и видел, старательно пряча в глубинах души, откладывалось, и вот сейчас нашло выход на поверхность. Он стоял над пропастью. Он готов был сдаться и упасть вниз. Упасть вниз и потянуть меня за собой.

— Фёдор, поднимайся. Нам надо идти, Фёдор.

Сейчас всё зависит от меня. Если сдамся я, мы оба сорвёмся вниз.

— Поднимайся Фёдор! Нас вот-вот найдут.

— Иди без меня, парень. Я устал. Я не хочу всего этого. Не хочу. Иди. Дай мне спокойно тут сдохнуть. Молодой… Он даже…

Надо что-то делать. Сейчас ему нужна хорошая встряска. И тут я понял, что надо делать. Я склонился над Фёдором, приподнял за грудки и заорал прямо в лицо.

— Поднимай жопу, сука!

Затем с размаху двинул в челюсть. Не могу сказать, что у меня сильный удар, но и тот возымел своё действие. Фёдор подскочил на ноги, буквально испепеляя меня ненавидящим взглядом. Кулаки были сжаты.

— Ах ты…

Но тут его лицо расплылось в ухмылке.

— Ах ты чёртов сукин сын!

И расхохотался, подняв голову к зловещему небу. Небеса ответили ему тяжёлым раскатом грома и паутиной ярких вспышек где-то над западным лесом. Теперь он выглядел родившимся заново.

— Ладно, паря, рвём когти. Глядишь, ещё выберемся живыми.

Шлёпнувшись с лестницы в мокрую вонючую грязь у восточной стены здания, засеменил за Фёдором, превозмогая боль во всём теле. Потрескавшаяся асфальтированная дорога, окаймлённая битым бордюром, полоска земли, заросшей непонятной травой, и мы у сетчатого забора, по верху которого извивались лохмотья колючей проволоки. Сначала хотел свернуть и поискать лазейку в металлической сетке, или подкоп. Но, видя, как проворно преодолевает этот отрезок пути мой спутник, я полез за ним. Несмотря на изодранную в клочья одежду, несмотря на глубокие царапины на руках и ногах, на рваные раны на лице, защищая глаза, я упорно прорывался сквозь проволоку. Я хотел жить.

Дорогу нам преградил тёмный занавес леса. Жутко не хотелось снова туда соваться. Но, мнимая опасность куда приятней реальной, сидящей сейчас на хвосте. Эх, была — не была… Мы вступили под мрачный полог. Раннее утро ещё было в своих правах, шёл дождь, над лесом стояли туманные сумерки. А под его естественным занавесом вообще было ни черта не видно. Фёдор преднамеренно не стал включать фонарь. Мои раны кровоточили, синяки и ссадины занудно свербили. Адреналин постепенно растворялся в крови. Несмотря на полноценный сон, я чувствовал себя абсолютно выжатым. Мы брели долго, может, час или два — я совсем потерял счёт времени. Ноги переставали слушаться, а мы всё шли и шли. Наконец силы окончательно оставили моё истерзанное тело и я рухнул на ковёр мокрых листьев. Фёдор присел рядом.

— Ничего, братишка, такое бывает. Ты уже немало повидал, но должен признать, держишься молодцом. Отдохни. Сейчас мы ушли достаточно далеко, чтобы они нас нашли. Да они в лес-то хрен когда сунутся, ссыклявые все, как один. Только и могут, гниды, что на вертушках кататься и беспределить, суки позорные… — последние слова были исполнены шипящей неистовой злобы.

Мой взгляд, попривыкший к темени, выхватил руки Фёдора, закрывшие лицо. Мой спутник замолчал. Временами я воздух сотрясали тяжёлые мужские всхлипывания. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мой проводник подал голос. Голос был твёрд. От недавних страданий не осталось и следа.

— Сейчас около семи утра. Через час-полтора совсем рассветёт. По моим подсчётам, к тому времени мы выйдем к «железке». Относительно спокойный участок. По «железке» километров пять на юг — там будет станция и при ней деревенька. За деревней поворачиваем опять на восток, проходим лесок небольшой, а за ним… Лафа, короче. Солнышко светит, птички поют, собачки по полям да по лугам носятся, гадят от радости, новички в песочницах играются, а вокруг ходят гопнички и люлей всем по очереди прописывают. Красота… Если последних вниманием обделить, то вполне мирный район — хоть разденься и загорай. А там у любого встречного спросишь где кордон, он тебе с радостью укажет, откуда полчаса назад сам вышел. Аномальная активность отсюда и до самой границы — минимальна. И в этом часть нашего везения, которого не так много. Ты мотай на ус, пока я рассказываю. Постигай географию. Случиться может всякое, но одно я тебе могу обещать — вытащу я тебя отсюда живым и здоровым. И гореть мне на АЭС, если не вытащу! Четверых я уже потерял. Один из них на моей совести. Молодой меня теперь до конца дней моих терзать будет. Но тебя я Зоне не отдам. Любой ценой, хоть ценой своей жизни, но вытащу!

Мне было его жалко. В плотных сумерках леса лица было не разобрать, но по голосу всё было понятно. Тяжёлые страдания кипели внутри него. Разрывая его своими чёрными лапами, пытались вырваться наружу. Хоть и незаслуженно, но в смерти своих товарищей он винил себя.

— Ты мне как брат теперь. Последний, кто у меня остался на этой чёртовой земле, будь она трижды проклята!

Сталкер совладал со своими эмоциями и не дал им снова вырваться наружу. Он лишил себя этого права. С этого момента, кроме ответственности за мою шкуру, он водрузил на свои плечи ответственность за своих падших товарищей. И если выйдет отсюда со мной, тогда и они успокоятся — наверное, так он считал. Хотя, быть может я и ошибался. Но Фёдор был полон решимости.

Над лесом полыхало электрическое зарево. Ручейки небесной влаги быстро сбегали с листа на лист, и опадали к нашим ногам. Шли минуты. Мы продвигались на восток. Вокруг стояла тишина, если не считать неистовой бури где-то там, над кронами. Казалось, Фёдор ориентируется на нюх, вовремя перепрыгивая коряги, скрытые в плотном сумраке тёмной синевой бурных трав и кустарника, и своевременно предупреждая меня о кочках и ямах. Чувствую, если б не мой опытный проводник, я давно переломал бы здесь ноги. Вдруг я налетел на выставленную передо мной в упреждающем жесте руку. Мой спутник стоял, вглядываясь сквозь листву. Не знаю, что он там разглядел, я видел только тёмные стволы деревьев в радиусе нескольких метров. Подождав какое-то время, мы двинулись дальше. Несколько минут — и только тогда я стал замечать лёгкие просветы между деревьями. Спустя ещё какое-то время мы оказались на краю поляны.

Я прислонился к стволу дерева и сел, переводя дух, пока мой соратник прочёсывал взглядом местность. Его рука прорвалась сквозь клубящиеся тёмно-синим дымом стенки лёгкой дрёмы и ухватила меня за плечо.

— Время идти, сталкер.

Мы двинулись к центру поляны, где над землёй чуть приподнималась какая-то чёрная масса. Пара сотен осторожных, медленных шагов, и я смог разглядеть вросшую в почву примерно в середине поляны землянку. До мрачного сооружения оставались считанные метры, когда из-под земли показалась седая голова. Это был сутулый, худощавый старик. Поверх голого торса была накинута телогрейка, почему-то без одного рукава. Голову, за исключением обширной лысины на макушке, обрамляли жидкие свалявшиеся волосы, ниспадавшие почти до плеч. Сморщенное лицо было сплошь покрыто щетиной. Опираясь на грабли, старый улыбался во весь беззубый рот.

— Ёкарный бабай, да неужель-то на меня счастье такое-то свалилося! Это ж надо же, внучки мои приехали в деревню, дедушку своего навестить! Ий-эх…, - дед попытался что-то сплясать, чуть не рухнул, вовремя опёршись на грабли. — Это ж сколько лет, сколько зим, да. Я думал, забыли совсем внучки мои дедушку своего! Я ждал, ждал долго, и тут — раз тебе! Приехали, радость-то какая! Ну, подите ко мне, родненькие, идите, дедушка вас обнимет, поцалует…

Я был в шоке. Фёдор, так тот вообще чуть не рухнул где стоял. А старик, несомненно, был искренне рад, по сморщенному лицу бежали слёзы радости. Старый, прихрамывая, приближался к нам.

— Ах вы мои сорванцы маленькие, что ж вы про дедушку своего совсем позабыли-то, эх! Совсем не та молодёжь пошла, что раньше! Раньше-то дети, да внуки, не забывали своих стариков вот так вот! Раньше всегда часто в гости приезжали навестить, да повидать, да разузнать что да как, не то, что сейчас, да. Ну, идите к дедушке, обнимите, а то у дедушки ноги совсем больные стали, не ходють совсем.

Фёдор выглядел несколько растерянным, но я примерно понимал, о чём он сейчас думает. Мы изрядно потрёпаны, не помешало бы отдохнуть и поесть. А здесь — тихое, укромное место, возможно, единственное на десятки километров вокруг. Если риск и есть, то он минимален. Надо же… Я, кажется, начинал мыслить по-зоновски. Это несколько приподняло настроение. Удивительно, насколько быстро чернобыльская чума проникает в человека, растворяется в крови, проникает в мозг… А Фёдор, Фёдорыч, похоже, серьёзно вознамерился разыграть из себя любимого внучка.

— Ай-ай-ай, дедуля, сколько лет, сколько зим! Не забыли мы тебя дедушка, дела у нас были важные, вот и не приезжали как долго. Иди, хоть обнимемся! — Сталкер двинулся навстречу новоиспечённому деду.

— Неужель соскучились?

— Конечно, соскучились, дед, что за вопрос!

— Неужель дела были, засранцы вы маленькие?

— Конечно дедуль, ей-богу дела! Хабар-то нонче искать не то, что раньше… — Я включился в тёплый семейный разговор.

— И много так дел у вас было? Неужель не могли хоть на денёк к дедушке приехать?

— Не, дед, никак не могли! До хрена дел было, выше крыши! Вот! — Весёлым тоном отвечал «внучок» Федя.

Старик, вставший перед нами, резко изменился в лице. Холодный взгляд ударил в глаза Фёдору.

— Врёшь ты всё, щенок.

Фёдор тяжело рухнул на спину в паре метров от места, где стоял. Грабли — опора, третья нога деда — в мгновение ока стали оружием. Я действовал автоматически, забыв про ствол, кинулся врукопашную. Я занёс руку. И только тогда осознал, что из себя представляет этот хрупкий на вид старикан. Казалось, на секунду замерли все процессы в организме. Это крепчайшая рука двинула меня в солнечное сплетение. Проделав в воздухе кульбит, я грохнулся на травяной покров, не спасший меня от удара. Перед глазами и в голове поплыло, причём, кажется, в разные стороны. Боли я пока не чувствовал. В глазах кровь. На лице кровь. Во рту, кажется, тоже. Опёршись на дрожащие руки, попытался оторвать лицо от забрызганной чёрным травы. Грозная тень нависала надо мной.

— Ах вы, сукины дети, совсем забыли деда своего, щенки поганые! Я вам покажу, как старших не уважать, вы у меня узнаете, как обижать деда своего!

Я хотел что-нибудь ответить, возразить. Но язык — оружие, которым я владел профессионально — совершенно не слушался. Глаза залило водой. На фоне полыхающего предрассветного неба возвышалась размытая чёрная фигура. Схватив за рубашку, одна рука приподняла меня от земли. Через секунду вторая обрушила обратно, впечатавшись в щёку. Мир вокруг рассыпался на куски, глаз потерял фокус. Удар был не в полную силу. Он не хотел добивать меня быстро. Он хотел, чтобы я чувствовал боль.

Где-то за границами моего поля зрения полыхнуло пламя. Перед глазами немного прояснилось. Старик ковылял в сторону Фёдора. Сквозь звон в ушах пробивался отборный мат. Второй выстрел, почти в упор, доделал начатое. Сталкер целился в голову.

— Пидор старый… — Фёдор склонился над телом старика, переводя дух.

Опасность миновала. Мышцы задрожали и расслабились. Моё сознание уносилось летать по самым дальним и тёмным закоулкам мозга. Я весь окунулся в свой внутренний мир — мир неярких картин, нечётких образов и размытых лиц. Всё это носилось вокруг меня кругами-хороводами, причём, одни плясали в одну, а другие — в другую сторону. В тот самый момент, когда казалось, что вот-вот стошнит, оцепление разбежалось во все стороны, незримый пол под ногами исчез, а я опять рухнул на мокрую траву под ледяной ливень.

— Не спать, боец! У нас тут гость посерьёзней, — мой спутник усиленно тряс меня за плечо.

— А? Что?… — Такое ощущение, будто дрых без задних ног.

— Т-с-с-с! Гляди, там, откуда мы пришли, на самом краю поляны. — Фёдор понизил голос до минимума, я с трудом разбирал слова. Сталкер опустился рядом со мной на траву, перезаряжая двустволку. Я стал всматриваться туда, куда было указано.

— Никого не вижу.

— Смотри внимательней. Пару метров влево во-о-он от того куста…

Я продолжил наблюдение. Лёгкое преломление воздуха могло и померещиться в потоке дождя. Однако нет, оно двигалось. Медленно-медленно, крадущимися движениями. У меня внутри похолодело.

— Да, та самая тварь, которая утащила Молодого. Видимо, шёл по следу. Нюхастая, падла. Беги, сталкер.

— Не понял…

— Беги, говорю. А мы пока поговорим… — в голосе сталкера проскользнули зловещие нотки.

— Фёдор, я тебя не оставлю!

— Сматывайся, пока возможность есть! Это крайне сильная тварь! Вдвоём мы её не одолеем в любом случае! Оно четверых положит, если надо. Беги, я её задержу!

— Фёдор…

— Делай, что говорят!!! Либо ты выберешься, либо оба здесь откопытимся!!!

Да. Здесь, как нигде, хочется жить. Именно здесь понимаешь, осознаёшь всей душой, полный смысл жизни. Не важно, кто ты есть, чем занимаешься. Кем бы ты ни был, бизнесменом, банковским служащим, продавцом, учителем, бездельником по жизни, или простым журналюгой, как я — здесь ты осознаёшь, что на самом деле значит та жизнь, которую ты так не любишь. Вся та скука, всё то однообразие, с которым ты так привык сталкиваться ежедневно — всё это кажется таким спокойным и сладостным! Ты понимаешь — это и есть жизнь! Пусть, ты бежал от неё, сломя голову. Всё познаётся в сравнении. Несколько часов пребывания здесь дали мне больше сотни причин оставаться в том мире, откуда я пришёл. Жить там, не знать всего этого сумрака, жить, не зная всего этого ужаса, жить, любить в полной мере, отдавать окружающим всё то хорошее, что во мне ещё осталось. Встречать новый день, каждое утро открывать глаза, и окунаться, всем своим существом с головой погружаться, кидаться в новую жизнь! Жить, как никто другой, дышать всей этой рутиной! Моя прежняя будничная, счастливая — как я понял только теперь — жизнь, как я хочу снова ощутить тебя! Как я хочу вновь почувствовать дыхание свежего, пусть и изрядно разбавленного запахами промзоны, ветерка на своём лице ранним весенним утром! Как я хочу, выйдя из переполненного суетливыми людьми автобуса, пройдя эти пять свежих минут до редакции, вновь окунуться в душное пекло критических статей и замечаний, банальных обзоров светской жизни, криминальных новостей, россказней о личной жизни эстрадных кумиров, последних сводок о погоде, гороскопов, и подборки анекдотов на последней странице! Как я хочу сейчас не знать всего того, что творилось со мной последние несколько часов! Будь проклята эта сенсационная статья! Я хочу жить! Жить полноценно, не зная всего этого ужаса…

— Хорошо, Федь, я пошёл.

— Отползай медленно, но проворно. Эта тварь ориентируется на движение. Точней, она видит твою кровь. Ползи до границы леса и беги, насколько сил хватит. Помни, что я тебе рассказывал о местности. Прощай, сталкер. Чтоб ты знал, ты, парень, самый стойкий из всех в Зоне, с кем мне приходилось иметь дело. Беги, брат, и помни — твой потенциал есть твоя сила. Ты отличный сталкер, но твоё место не здесь. Стой! Держи эстафету. Так, на всякий, — Фёдор сунул мне два жетона. Чумазого и свой…

И я пополз. Сначала медленно, неуверенно. Потом, всё набирая темп, как заправский ползун. Тварь, кажется, не торопилась, обследуя местность. До восточного края поляны оставались считанные метры, когда раздался выстрел. Этот звук двустволки Фёдора врезался мне в память на всю жизнь. У человека были свои счёты с этим порождением чернобыльского проклятья, и не мне судить, насколько он был прав. Под выстрелы и мат сталкера, потерявшего друзей, под визг и рёв дикого зверя, я покинул злосчастную поляну навсегда. Не оглядываясь. Передо мной расстилался всё тот же мрачный лес. Разве что с тем отличием, что теперь было не так темно. То ли мои глаза привыкли к сумраку, то ли утро действительно вступало в свои права.

И вот я остался один. Несколько часов назад я бы ужаснулся при одной мысли о том, что мне предстоит проделывать весь этот путь в компании себя любимого. Но теперь… Поначалу было страшно. Хотя нет, нагло вру, страшно было всё время с тех пор, как я лишился опёки на этой проклятой земле.

Я видел, как входили в Зону новички. Я видел, сколько было навешано на них оборудования. Кто был я по сравнению со всеми этими ребятами? Кто был я, без бронекостюма, без детектора аномалий, без карманного компьютера с установленным GPS-навигатором? Я — обыкновенный индивидуум, запутавшийся в своих мечах и грёзах. Беззащитный, в обычной рубашке и простых джинсах. Пистолет Макарова за поясом и дешёвый компас в кармане — вот всё моё обмундирование в этой смертельной схватке, приз в которой — моя жизнь. Пусть, скучная, беспросветная, однообразная, но всё же жизнь — такая, какой я страстно жаждал увидеть её снова.

За спиной постепенно стихали отзвуки выстрелов и рёва жуткого монстра из моих кошмарных снов. Сегодня Фёдор взял на себя ответственность встретиться лицом к лицу с мои кошмаром. А завтра? И вот, я оказался в своём самом мрачном сне. Только наяву. И я бежал. Со всех ног бежал от своего кошмара. Бежал навстречу рассвету, который, казалось, избавит меня от всего этого. Бежал, пока, споткнувшись, не рухнул, пропахав носом слой полусгнивших листьев, не так давно покрывших мрачный полог леса этой гиблой, холодной осенью.

Во все стороны поднимались стволы вековых деревьев. А лесу не было конца и края. Место недавних боевых событий осталось далеко позади. Внутренне оставалось ощущение, что кто-то страшный крадётся по пятам, вынюхивая каждый мой след на промокшей земле. Вот оно наклонилось и стало лакать мутную воду из самого глубокого следа. Не пей, Страшилище, человеком станешь… Тьфу ты! Воображение разыгралось. Я остался совсем один. Один-одинёшенек в этом мрачном лесу, посреди кишащего чертями ада. Как мог, пытался отбросить эту мысль, но та с неутомимым проворством вгрызалась в моё истерзанное сознание. Я совсем один. Надеяться остаётся только на себя. Никто не подскажет, никто не спасёт — громогласно раздавалось в одеревеневших стенах моего мозга. Маниакальное желание бежать, когда бежать некуда — первый синдром безысходности. Вот он, тот самый момент, когда начинают рушиться, в прах осыпаться наивные стереотипы общемира. Мира, в котором я жил до сих пор. Мира, законы которого ни хрена, ни чёрта ломаного не стоят на этой помирающей земле…

Где-то впереди между деревьев я увидел нечто. Когда подошёл поближе, сумел разглядеть странные преломления воздуха. С десяток мощных хвойных дерев, расположившись кругом, были закручены в некое подобие одной огромной спирали. Земля между ними была обуглена. Пространство между стволов окутывали фиолетовые электроразряды, возникавшие, казалось, из ниоткуда. Аномалия. Обыкновенная зоновская аномалия, я определил её сразу, и у меня хватило ума не соваться между деревьями во власть не поддающегося обыкновенной научной логике поля. Иллюминация цветов завораживала, заставляла подойти поближе, но из разных источников я знал — это смертельно опасно. На границе переливающегося всеми цветами радуги поля подпрыгивал, извергая во все стороны красные молнии странный предмет, отдалённо напоминавший шар. Описать его быстро не представляется возможным, настолько разным был этот предмет. Сначала я подумал, что передо мной по лесу скачет окровавленное сердце. Буквально через секунду он стал прозрачным и плавно почернел. Ни дать, ни взять, живая тень! Так на протяжении нескольких минут этот самородок играл у меня на глазах, перемещаясь между двумя сущностями, а иногда и объединяя их. Так я впервые в жизни познакомился с артефактом — аномальным образованием зоны, за который местные торговцы были готовы отвалить неплохую сумму. Его сияние было нестерпимо, но я протянул руку. И здесь я впервые, полноценно, почувствовал себя сталкером — «контактирующим с неизведанным», зоновским искателем приключений, бродягой без легенды и имени, отдавшим часть себя этой истории без конца и начала. Кончики пальцев слегка покалывало электричество, и когда моя рука обхватила странный предмет, сияние изрядно поутухло, как бы почуяв хозяина. Субстанция стала гораздо более стабильной, предмет перестал подпрыгивать и вообще прекратил любые физические действия. Недолго думая, я сунул непонятное образование в карман джинсов, где предмет совсем успокоился и, казалось, нашёл своё место.

На какие-то мгновения во мне опять проснулся азарт. Я представил, как несу это нечто в редакцию, и какой переполох оно производит в печатной (и не только) индустрии! Фотографии артефакта в журналах и газетах, видеосъемки, и везде он — на фоне своего хозяина, то есть меня. Эх!

Наваждение испарилось так же быстро, как и появилось. В любой другой момент я бы погрезил ещё немного, но сейчас я был просто физически не способен на это. Только теперь, когда прямая опасность миновала, я, наконец, обратил внимание на себя. Вернее, на то, во что я превратился за последние несколько часов. Одежда была изодрана и насквозь пропитана грязью вперемешку с кровью. Руки были изрезаны и покрыты запёкшейся коркой. Лицо я увидеть не мог, но, судя по ощущениям, я больше сейчас смахивал на обитателя местной фауны, чем на цивилизованного человека, тем более культурной профессии. Тут ныло, там болело — всё тело стонало от последствий внешних воздействий. Я был голоден как собака. Хотелось рухнуть на траву и уснуть, забыть всё это. Только сейчас, оглядываясь назад во времени, начал осознавать, через что мне пришлось пройти.

Все мы чего-то боимся. Но, когда мы идём прямо на свой страх, делая усилие над собой, когда идём по нему, втаптывая в грязь, мы как бы перерождаемся. И именно в такие моменты мы особенно ярко ощущаем, что живём. Не проживаем, не доживаем, а живём, являя собой, пусть и на мгновение, пульсирующий сгусток энергии. В этот мрачный, пожалуй, самый мрачный момент моей жизни, я, наконец, ощутил, что живу. Я даже готов был увидеть синеватые и золотистые электроразряды, пронизывающие меня со всех сторон. Я хотел убраться отсюда. Несмотря на жуткую усталость, я хотел действовать. И пусть, если это ни к чему уже не приведёт…

Час. Ещё час в обычной жизни я был в больших ладах со временем. Я никогда никуда не опаздывал, я даже мог угадывать время с точностью до нескольких минут. Но сейчас и здесь всё это не работало. Такое ощущение, что даже время здесь искажается и течёт не так, как в большом мире. Я не знал, сколько я шёл. Я не имел ни малейшего понятия, сколько продолжалось моё путешествие по лесу. Дождь прекратился. И уже, кажется, совсем рассвело, когда я стал различать просветы между деревьями. Спустя несколько минут я оказался на восточной окраине леса. Вдохнув с некоторым облегчением, я оглядел низменность, представшую передо мной в лучах утреннего солнца, показавшегося в просвете между тяжёлых туч. Несколько сотен метров болотистой местности, железнодорожная насыпь, а сразу за ней — шпиль церкви над железнодорожной станцией. Компас я потерял по дороге, поэтому возможности ориентироваться по сторонам света не было. Но, видимо, в своём бегстве я сильно забрал к югу, вследствие чего вышел прямо к деревне, о которой упоминал Фёдор. Если отталкиваться от его рассказа, сразу за населённым некогда пунктом начиналась безопасная предграничная территория. Тогда я на верном пути. Надо идти прямо через посёлок. Смысла обходить населённый пункт нет. В деревне можно было найти помощь, а от неё я бы сейчас не отказался.

В болотистой местности нашёл какие-то коренья и ягоды. На вкус погань, но голод немного утолил. Недалеко от границы Зоны растительность и земля, вроде, не слишком радиоактивны. Рельсы железной дороги проржавели насквозь. Ни на станции, ни в посёлке при ней никакой жизни не угадывалось. Я выпустил рубашку наружу, скрыв за ней пистолет, заткнутый за пояс. Пора идти.

Через несколько минут взобрался на железнодорожную насыпь. ЖД-станция, церковь, несколько двухэтажек барачного типа и пара десятков коттеджей — вот весь посёлок, уютно расположившийся у моих ног. С минуту вглядывался в пустые провалы выбитых окон — кажется, никого…

Войдя в полуразрушенный зал ожидания, предварительно осмотрелся. Казалось, на секунду мир вокруг ожил, зашевелился, наполнился десятками суетливых, спешащих по своим делам образов. Через огромные окна, выходящие на открытый перрон, пробивалось весеннее солнце, подсвечивая своими радостными лучами миллиарды частиц пыли, плавающей в прохладном утреннем воздухе, ещё изрядно отдающем ночной свежестью. Почудился даже голос диктора в динамиках, объявляющий о приходе пригородной электрички, идущей в сторону города Припять — такое ощущение, что я на несколько мгновений с головой окунулся в эпоху беззаботного 86-го, где не было ни коммерции, ни капитализма, ни частной собственности. Из динамиков доносились пропагандистские речи, вселяющие надежду в солнечное, безмятежное будущее. Будущее, которое мы, верилось, построим, несмотря на разлагающее воздействие Запада, давно катящегося в пропасть. Зазвучали песни про войну, про общее равенство, и в каждой из них ощущалась неподдельная искренность, вера в то, что эта эпоха настанет, через десять, двадцать, сто лет, — но настанет, заставит затхлый Запад биться в конвульсиях, ежесекундно убеждаться в собственной несостоятельности. На несколько секунд пахнуло образами детства — песочница, солнечные блики на столе, и последовавшая вслед за этим перестройка — нечто непонятное неокрепшему детскому рассудку, нечто необъяснимое, но, тем не менее, важное, перебросившее наивное сознание сразу в эру компьютеров, дорогих иномарок и расцвета всемирной глобальной сети. В эти короткие минуты я совершенно искренне грезил о тех солнечных днях своего детства, какими бы сумрачными они ни показались сейчас. На несколько секунд я был абсолютно счастлив.

И тут меня как бы перенесло во времени — Я оказался в абсолютно чистом, убранном зале ожидания, который наводнили толпы разных, и в то же время абсолютно одинаковых людей — все в серых пальто, некоторые с авоськами. Люди спешат по своим делам, часть торопится успеть на поезд. Среди них был один, серьёзно выбивавшийся из общей массы своим внешним видом и нагловатой походкой. Он был спортивного телосложения, одет в кожаную куртку, поверх которой болтался капюшон мастерки. Недолго думая, субъект, совсем не соответствующий моим коммунистическим идеалам, двинулся в мою сторону. Хотелось крикнуть: «Позор, товарищи!». Вместо этого я получил хороший удар в челюсть, после чего сразу рухнул на пол, мгновенно переместившись во времени на двадцать пять лет вперёд.

— Оба-на, ребя, вы гляньте, кого я тут раздобыл!

Солнце моментально перестало светить в окна, внешний мир потускнел и наполнился тысячами мелких деталей — грязью на полу, осколками плитки, битыми стёклами. В общем полноценный «welcome to the real world». Из прохода в юго-восточном углу зала ожидания вышли ещё двое.

— Васян, ну ты даёшь, в натуре! Это ж наш журналюга недоделанный! Вот мы с тобой, козлина, и встретились! Где теперь твой фраернутый защитник, а? — главный коротко хохотнул. — Не, ну ни фига тебя местные уделали!

Я без труда по одному голосу узнал этих ребят из цеха при воинской части. Тогда меня спас сталкер по имени Бес, а теперь? Кажется, я совсем один… «Вы чё, шакалы, совсем охренели? В прошлый раз мало огребли?»… Несколько ударов сердца поверх гулкой тишины… «Буду ждать с нетерпением. Вздумаешь сейчас стрельнуть в спину, готовь задницу. Вояки в части реагируют быстро»… И поверх всего остального слова учёного Анатолия: «Там вообще нет людей. Одни животные. Пусть и внешне людей напоминают…».

Меня довольно грубо подняли на ноги и повели по извилистым коридорам. В одной из небольших комнат усадили к стене на пол. Через маленькое окошко под потолком пробивался мутный свет. Судя по трём импровизированным лежанкам, дотлевающему костру, нескольким початым бутылкам и пустым банкам тушёнки, здесь находилась их блатхата.

— Ладно, чё с этим делать будем?

— А чо с ним делать? Мочить, да и всё, на, — Васян нацелил на меня ствол и резко поднял вытянутую руку, изобразив ну просто охренительную отдачу от выстрела, — Херракс! — обсмотревшийся наших криминальных сериалов молодой годовалый бычок сейчас ощущал себя как минимум терминатором. И тут мне подумалось, что полный дурак гораздо опасней умного противника…

— Поживёт пока. Попозже решим что с ним делать, — мозг главного находился в стадии активного почечного развития, в то время как у двоих других в головах ещё только происходило оплодотворение. Впрочем, активное оплодотворение — это, пожалуй, единственное, о чём все трое могли полноценно думать.

— Ну, падла, нам бы щас твоего кореша усатого сюда. Хотя, на первое время и ты сойдёшь. Ха!

В голове у меня созрел план. Недолго думая, я сунул руку в карман. Через секунду помещение засияло переливами красного.

— Ух, да ты погляди на это! — Главный принял у меня из рук артефакт. — Ни разу такого не видел! Дорогущий, наверное! Живём, братухи! Первый лох, открывай счёт! Так, что там ещё у тебя? Всё выкладывай, а то з-завалю, н-на!

Ну что ж, может это и сыграет мне на руку. Артефакт я сам отдал, а эти кретины от радости, видимо, забыли меня тщательно обыскать. Да и мой внешний вид с лёгкостью подкупал любую осторожность. Игра пошла…

— Ничего у меня нет, только вот это, — Я протянул главному два жетона из кармана рубашки.

— Это у тебя откуда?

— Трофеи с трупов! Завалил парочку с особым садизмом…

Главный посмотрел на меня с удивлением.

— Да ты, я погляжу, фраер, в натуре… Что ещё есть?

— Ничего больше нету! Оружие, броню, аппаратуру и деньги ваши подельники на границе леса отобрали!

— Это где это?

— Да вон, за насыпью сразу! — я кивнул головой куда-то через левое плечо, — Буквально двадцать минут назад.

— Оба-на! А что за люди?

— Не знаю я. Главного, кажется, Палёным звали.

— Не, ну ни хрена себе! Ребя, Палёный в наших краях объявился! — либо это было совпадение, либо я начинал читать мысли, — Так, Чёрный, быстро на крышу, высматривай, есть ли кто на окраине. Если что, кричи, пусть сюда чешут.

Чёрный оперативно скрылся из виду. Я был несколько удивлён поворотом событий. Хотя, в любом случае, надо использовать это себе в пользу.

— Васян, ты посторожи этого придурка, а я пока пойду, присяду за углом, — главный удалился в один из коридоров.

Вот мы и остались одни. Полноценный расклад в мою пользу. И самое жуткое было то, что пора было действовать… Васян неспешно прохаживался по помещению, совершенно уверенный в моей абсолютной безобидности и не ожидающий с моей стороны ни малейших проявлений агрессии. Стереотипы работали на меня… или это я сам потихоньку становился монстром? Улучив момент, пока тот отвернётся, трясущимися руками я достал из-за пояса пистолет и нацелил ублюдку в затылок.

Бандюга рухнул, где стоял. Выстрел был точным.

— Васян, какого хрена, чё за пальба, мля?! — главный появился в проходе спустя несколько секунд. В это время я уже стоял на ногах. Думать о мире и всеобщем братстве было поздно. Ошарашенный взгляд, упёртый в дуло пистолета, я запомнил надолго. Выстрел. Ещё выстрел. Ещё и ещё, пока обойма не закончилась. Может быть, следовало оставить патронов на третьего, но в тот момент я действовал в полушоковом состоянии. Руки тряслись. Я убивал впервые в жизни. Он опускался, медленно размазывая спиной кровь по стене. Где-то в соседних помещениях послышались крики Чёрного. Пока ублюдок не понял, что происходит, я кинулся в бегство. Коридоры, комнаты, коридоры, комнаты, казалось, им не было конца и края. Где-то там раздавались возгласы — уголовник нашёл своих товарищей мёртвыми.

За спиной гулким эхом раздавался отборный мат. И это только придавало мне сил. Если панический страх можно назвать силой. Я бежал по комнатам отдыха, служебным помещениям, полутёмным коридорам, пока не оказался в недостроенной части станции. Тяжёлый молот адреналина бил по наковальне моего перегруженного мозга, грозя расколоть остатки рассудка. Я бежал. Я страстно желал жить, находясь посреди своего персонального ада.

Что есть страх? Возбуждение нейронов, двигатель жизни и прогресса. Что есть смерть? Вечный покой, остановка развития и любого движения. Моя смерть предстала в виде кирпичной стены в конце комнаты. Единственный выход остался у меня за спиной. Бежать было некуда. Маленькое окошко под самым потолком не сулило спасения — настолько мало оно было. Внутри всё похолодело. Страх сжал внутренности изо всей силы, с трудом позволяя кислороду пробиваться в раскалённые лёгкие. Бежать было некуда. Некуда, некуда, некуда! Спустя мгновение мой преследователь со «стволом» в руке показался в дверном проёме. Зачем я потратил все патроны на главного? Зачем?! Зачем я попёрся на эту станцию, когда её можно было обойти десятой дорогой?! Зачем я вообще приехал в эту страну и попёрся в Зону? Зачем?! Какого хрена?!!

— Они мертвы, сука, все мертвы!.. — я видел его лицо с дико вытаращенными глазами.

— Они мертвы, ты, гнида, убил…, - он до сих пор не мог поверить в то, что произошло. Слабый человек, живущий по уставу муравейника, моментально теряется, лишившись своих членистоногих братьев и твёрдой руки у себя на шкварнике. Термит медленно приближался.

— Ты их замочил, ты убил их, сука…, - он был в не меньшем шоке, чем я. Я опёрся ладонью о кирпичную стену в конце комнаты, с трудом переводя дыхание.

— Убил, убил, убил, с-сучара! — он приближался ко мне. Приближался медленными шагами. Под действием мощнейшего стресса, многократного стимулирующего работу моего мозга, я без особого труда читал раскрытую книгу его незамысловатых мыслей. Единственной отдушиной для него сейчас было осознание того, что мне страшно. Осознание того, что я дико мучаюсь перед смертью. Убить меня сразу означало в момент вернуть все эти страдания по усопшим товарищам. И лишь моё мучение могло хоть частично избавить его от душевных терзаний. Месть. Страшная, жестокая, кровавая месть. Я понял это почти сразу, хотя он действовал подсознательно, всё приближаясь и приближаясь. Его голос понизился до едкого шёпота. Он видел мой страх и это частично подлечивало его душу. Хотя, это, по большей степени, был его собственный страх, отразившийся от меня. Он боялся куда больше моего.

— А сейчас ты сам сдохнешь, падла…, - кирпич под моей рукой слегка двинулся. «Бык» приблизился вплотную, дрожащей рукой приставив пистолет к моему глазу.

— Ты будешь подыхать медленно. Ты будешь умирать, моля о пощаде. Ты будешь захлёбываться своей кровью…, - он всё шептал и шептал. Его рот извергал проклятья, а его пистолет всё сильнее давил на мой глаз. Рука всё сильней сжимала кирпич. Слишком много слов. Слишком поздно, дорогой друг, чтобы что-то изменить… Ты исчерпал свой лимит. Добро пожаловать в твой персональный ад…

Взмах судорожно сжатой руки. Капли крови, забрызгавшие стену. Окровавленный кирпич у меня в руке. Обмякшее тело, на моих глазах падающее на пол. Выстрел из пистолета куда-то в потолок… Он был жив ещё несколько секунд, судорожно глотая воздух и пытаясь что-то говорить, открывал и закрывал рот, пока остатки его мозга в проломленной черепной коробке ещё отдавали приказы организму, обречённо дёргая за ниточки нервов по всему телу. Я стоял, как окаменевший, глядя на смерть. Когда страх слегка отпустил, все внутренности сжало от осознания чудовищного факта. Я убил. Я только что стал виновником смерти троих человек. Сделав несколько тяжёлых шагов, я опустился на колени. Если бы на данный момент в моём желудке что-то было, я бы вырвал. Желудок спазматически сжимался. Несколько минут мне потребовалось, чтобы прийти в себя. Будь у меня возможность, я бы помог умирающему, каким бы подонком он ни был. Но, всё уже случилось. Дороги назад нет.

3. Дорога, которой нет

Мрачные коридоры на задворках заброшенной станции. Каждый кирпичик — спазм сосудов, удар крови в мозг. Всё вокруг пульсирует — медленно, медленно сжимается, а потом резко возвращается на своё место. Стены плывут перед глазами. На каждый удар пульса свет в окнах меркнет, а потом всё по-новой — сжатие, разжатие, тьма, свет. И тут всё окружающее вместе со мной проваливается в кошмар наяву. Сжатие, разжатие, тьма… Свет гаснет и больше не появляется. По полу течёт вода, едва доставая до щиколоток. Порой где-то в отдалённых коридорах раздаются приглушённые голоса или осторожные шлепки по воде. Стой, хватит! Я всё ещё на станции. В коридорах полно окон, снаружи светло. Всё, что происходит — происходит у меня в голове. Хватит! Ничего этого здесь нет! Остатки разума пытаются достучаться до каменеющего, агонизирующего мозга. Сжатие, разжатие. Чей-то приглушённый смех за спиной. Нервно оборачиваюсь, чуть не рухнув. Никого… Выпусти моё сознание, выпусти… Сжатие, разжатие. Чувствую как из носа бежит тёплая струйка крови. Сжатие, разжатие. Кровь капает с потолка. Пожалуйста, отпусти… Кровавые ручейки вырываются из щелей в потолке по бокам коридора и сбегают по стенам. Сжатие, разжатие… Жернов мозга перетирает здравые зёрна мыслей в кровавое месиво. А коридорам нет конца и края… Выпусти… Мой мозг не выдержит всего этого… Сжатие, разжатие. Я иду по колено в крови. Тёплая жидкость выпускает наружу сотни больших пузырей, каждый из которых лопается с противным хлюпаньем, разбрызгивая красное по мне и по стенам. Выпусти, хватит! По голове как будто бьёт молот. В потолке открываются сотни глаз — все внимательно пялятся на меня. От дикого зрелища к горлу подкатывает сгусток желудочного сока. Сжатие, разжатие. Всё, хватит, выпусти меня отсюда к чёртовой матери!! Я не могу больше это выносить!!! В диком припадке рву волосы на голове, пальцами расцарапываю лицо. Мне уже всё равно. Сдвиг пошёл. Что-то под водой хватает меня за щиколотку. Я с силой вырываю ногу и бегу по коридору. Из воды поднимаются руки. Некоторые хватают меня за одежду. Я вырываюсь, луплю по ним руками и ногами, если не помогает, хватаю зубами. Бесконтрольный механизм-убийца в действии. Я уже не мыслю, что делаю. Я с боем прорываюсь по кровавым коридорам. Не зная, зачем. Сжатие, разжатие. Поворот, ещё поворот, развилка, поворот. Наверное, так не страшно умирать. Не так страшно, как если бы стоял и ждал. В одном из дверных проёмов у меня на миг вырывает землю из-под ног и я всей рожей впечатываюсь в цементный пол.

Перезагрузка сознания… Сжатие, разжатие. Нет, среда стабильна. Отрываю лицо от пола, оставляя на нём отпечатки крови. Казалось, я действовал машинально. Я знал, что мне нужно. Оно было в кармане одного из остывающих трупов, слегка подпрыгивая и извергая красноватые разряды, как бы звало меня к себе. Прекрасные переливы цвета, вспышки внутри и извержение молний наружу — всё это так завораживало, что я на мгновение забыл, где нахожусь. На доли момента боль по всему телу и душевные терзания улеглись, оставив место приятному расслаблению и самой малости позитивных мыслей. Ты дашь мне то, за чем я шёл сюда. Хотя нет, не только ты… Я принялся шарить по карманам трупа, залитым кровью. Через несколько секунд выудил пару жетонов. Андрей Елисеев, 18.09.84, РУ-044-254-М6, 3+; Фёдор Громов, 25.11.81, РБ-282-106-М, 2+… Сердце облилось кровью. Господи, неужели… Люди, люди шли и погибали рядом со мной. Люди, живые люди, ничем не обделённые, боролись, отдавали свои жизни только ради призрачной надежды, что я когда-нибудь выберусь отсюда. Не из уверенности, не из осознанности. Только из надежды. Из слабой надежды. К горлу подкатил ком. На глаза навернулись слёзы. За несколько часов моей жизни уже заплачено несколькими жизнями… По одной жизни на час. Только из малейшей надежды люди шли на смерть, на ту смерть, которая должна была стать моей! Люди, настоящие люди смотрели в лицо моим кошмарам. Смотрели, не моргая, не боясь, так как знали — делают это ради чьей-то жизни, пусть и недолгой, но ЖИЗНИ! Ребята, я не сдамся, ни за что не сдамся! Я буду идти и бороться до самого конца, каким бы печальным он ни оказался. Пусть и безысходно, но я оправдаю, я изо всех сил, которые покидают моё тело, буду стараться оправдать ваши жертвы. Я не сдамся, пока ещё бьётся в груди моё сердце. Я не сдамся.

«Знаю, в Зону рано или поздно сунешься. И мала вероятность того что ты оттуда вернёшься. Тебе бы ещё жить и жить. Спокойно и счастливо, без экстрима. Эх, все вы такие в молодости…» На миг перед глазами предстало печальное лицо учёного Анатолия. «Слетаешь — и домой, статью писать, понял? Не твоё это место, не твоё. Расскажи им там, на большой земле, про всё что здесь творится и живи долго и счастливо. А про Зону забудь». Теперь я понимаю тебя, дорогой друг. Теперь я понимаю. Слишком поздно, но понимаю… Все мы такие в молодости. «Это место сожрало немало близких мне людей. Запомни, ты летишь в ад. Ад и никак иначе. Без компромиссов. Твой вчерашний вопрос. Я здесь потому, что не хочу чтобы люди там гибли. Я буду счастлив, если вытяну из её лап хотя бы одного хорошего человека. Для меня это главное, а не открытия там всякие научные. Когда прилетел сюда четыре года назад, я был совсем как ты. Никак не хочу, чтоб ты стал на меня похож. Не к лицу тебе это. Лети, сынок, с богом. А в случае чего, борись до последнего. Твоя жизнь в твоих руках. Помни…». Я помню. Помню, и всегда буду помнить. До последнего удара сердца. До последнего вдоха — буду помнить! «Взлёт разрешаем. Удачной дороги, ребята»…

Удачной дороги. В отличие от всяких празднеств в честь какого-нибудь дня рождения, здесь желали действительно нужные вещи. Тяжёлая боевая машина задрожала корпусом и оторвалась от земли, оставив на площадке под неистовым проливным дождём Анатолия, махавшего нам рукой. И тогда я понял, что дороги назад уже нет, я не смогу в случае чего сделать шаг в сторону. Не смогу отступить. Только движение вперед. Во что бы то ни стало. Только оторвавшись от земли, я начал во всей полноте ощущать всю серьёзность происходящего. Хотя, как понимаю сейчас, не до конца. Я начал понимать отношения людей на границе зоны. Это были братские отношения. И Зона расценивалась как горячая точка. Очень горячая. Я только начинал понимать, почему полковник так тепло поддерживал своих бойцов, почему Анатолий так не хотел пускать меня туда.

И вот я, забив на все предостережения и запреты, положив большой и жирный на все советы, оказался в своём персональном аду. Минули какие-то сутки — а я уже тяжело, неистово скучаю по той светлой и безмятежной жизни. Сутки — и я уже хочу вернуться назад, ко вчерашнему утру, когда ещё, будучи наивным журналистом, ошивался во внешнем периметре Зоны, мечтая прорваться внутрь. Видимо, это закон жизни. Мы слишком поздно осознаём всю серьёзность происходящего. Мы, молодые неопытные щенки, устремляющиеся в авантюрную неизвестность во имя неизвестности. Во имя смерти. Сейчас всё это кажется таким нелепым и детским. Нужно хоть раз окунутся в полный ад, чтоб начать ценить рай. Рай, в котором обитал до вчерашнего дня. Рай, который я не мог осознать и прочувствовать. Рай, который был потерян несколько часов назад…

Рай загнулся здесь двадцать пять лет назад.

С тех самых пор, и по сей день где-то там, за дальним краем земного горизонта тёмной громадой на фоне зловещего неба стоит цитадель хаоса. Обитель мрака, средоточие всех чёрных энергий планеты. Саркофаг мумифицированного, полупрогнившего счастья. Циничное надгробие нашего всеобщего смысла бытия. Посмертный памятник всем тем, кто пропал здесь и тем, кто ещё пропадёт. И страшно становится при одной только мысли о том, что основные рейтинги впереди, что адово порождение только открывает свой послужной список безжалостных и бессмысленных смертей.

Здесь, в этой точке планеты, человек поимел сам себя. Накидал вокруг себя грабли и ходит по ним, весело пританцовывая. И даже наступив по несколько раз на все грабли, он всё равно стремится туда. Неужели путь к мраку — есть самоцель человеческой природы? Неужели нельзя просто идти к свету? Хотя что там — сам такой же… Ничем не лучше. Сам виртуозно, мастерски и с особым садизмом надругался над жизнью. Но, по крайней мере, из страха — орудия самосохранения — повернул назад. Может, всё не так плохо. Может, вовремя сделал правильный шаг и не случайно до сих пор остался жив. Может ещё не всё потеряно — вот она, самая оптимистичная мысль здесь! Наверное, максимальная роскошь которую могу себе позволить.

И тем не менее, они идут. Толпы зомбированных, тучи, стаи людей фанатично тянутся к центру Зоны — в самое пекло. Они все идут туда, и быть может только я один — бегу обратно.

Мы — долбаные эгоисты. Мы живём своей жизнью, не осознавая жизни как таковой. Мы как колония термитов. На автопилоте исполняем вложенную в нас программу, абсолютно забывая о самом смысле жизни. Мы гонимся за псевдоцелями, решаем псевдозадачи, абсолютно забывая, что есть основа всего — жизнь, как таковая. Мы дышим затхлым воздухом душных будней, ведём себя как стадо роботов, лишая ценности то единственное, ради чего стоит жить — Жизнь. Пульсирующая светом всевозможных энергий, бьющая ключом, неистовая, бешеная жизнь! Эти несколько человек научили меня простейшим истинам. Научили тому, о чём следовало бы задуматься каждому в нашем несовершенном мире. Я с трудом произношу «нашем», так как этот мир, скорее всего не станет уже моим никогда. Мы начисто забываем, что цель не есть суть. Главное — сам процесс! Здесь, на границе смерти, жизнь ощущается как нигде остро. Здесь ты осознаёшь смысл бытия, жалко лишь, что слишком поздно…

Я посмотрел на то, кем или чем я стал за последние несколько часов. Весь в рваных лохмотьях, в грязи и запёкшейся крови, сталкер — взаимодействующий с неизведанным. Без дома, без веры в будущее. Воин-одиночка, потерявший всё и всех, запутавшийся в своих фантазиях и грёзах. Вершитель своей судьбы, угодивший в ловушку своей человеческой природы. Боец, бог-громовержец и механизм смерти в одном флаконе. Мне страшно от одной мысли о том, как я ещё стою на ногах. Моё истерзанное тело давно бы перестало функционировать на большой земле, но здесь… Здесь все клетки моего организма судорожно сжимаются, выталкивая из себя последнее, движимые одной только целью — жить!

Я выбросил свой пистолет, подняв с земли «Беретту» главного. Ту самую, которой он ещё вчера тыкал в Беса. Очень символично получается. Не грози бесу, отправишься в ад. Пошарив на его трупе, нашёл ещё пару обойм и нож с выдвижным лезвием.

Под невесёлый гимн безумия я покинул стоянку бандитов, не так давно пришедших в этот мир смерти и оставивших свои жизни здесь, в мрачных стенах железнодорожной станции, под бесконечно пасмурным небом Чернобыльской Зоны Отчуждения. Пройдя в уже знакомый зал ожидания, я направился к выходу в деревню. Через заросшие пылью кассы пригородных рейсов, через заваленные мусором коридоры я шёл к свободе. В сумерках дождливой осени я начал различать силуэты людей. Одинаковые серые плащи, одинаковые выражения лиц — всё вернулось к безмятежным дням моего детства. Толпы людей спешили, проходя мимо меня, боясь опоздать.

— «Вниманию пассажиров, пригородный электропоезд, следующий маршрутом… Убедительная просьба не оставлять свои вещи на местах, будьте внимательны…» — в моих ушах отдавало эхо мощных динамиков. Фигуры людей вокруг засуетились и прибавили темп. Кто-то задел меня плечом. На секунду остановился, пробормотав нечленораздельное извинение, а затем устремился навстречу заветной электричке. На какие-то минуты на стенах коридора заиграли блики весеннего солнца, пробуждая уснувшие страницы памяти о лёгких радостных днях, когда я был наедине с миром и свободой… Эх… Когда я радовался каждому глотку утреннего солнца, пробуждаясь, осознавал жизнь, не требуя от неё ничего запредельного.

Люди спешили, возможно, радуясь приходу нового дня. Искренне хотелось в это верить. Но во мне безостановочно росло и крепло тревожное чувство. Необъяснимое чувство чего-то неизбежного, чего-то, что вот-вот должно случиться… Люди спешили по своим делам, а я всё так же пробивался к деревне, пытаясь плыть против общего потока. Голос в динамиках, в который раз повторяющий оперативные данные о пригородных электропоездах, умолк на полуслове. Тревожное чувство нарастало. Кажется, никто не обратил внимания на внезапное исчезновение диктора из поля слуха. «Ну что они там копаются?» — бабушка с авоськой недовольно махнула рукой на распространитель звука. Все так же спешили кто куда. Но… что-то идёт не так. Что-то произошло. Что-то необъяснимое уже вступило в свои права и грозит с минуты на минуту вырваться наружу. Люди всё так же спешили не опоздать на поезд. Кто-то торопился занять свободное место в зале ожидания, кто-то сверял время по часам, кто-то, завидев знакомых, торопился приветствовать тех, с кем своими незримыми нитями свяжет их жизнь на долгие годы. Эхом безысходности прозвучал говор в динамиках, громыхнувший после заминки в несколько секунд. Голос девушки заметно дрожал, выдавая волнение. «Товарищи пассажиры, внимание!» — пауза, заставившая некоторых остановится на месте и вслушаться в речь диктора. «Все рейсы временно отменены. Просьба сохранять спокойствие…» — Вот оно, началось. Апокалипсис вступал в свои права. Первые тревожные нотки пробежали в ропоте толпы. Кто-то ворчал, что не успевает на именины к родственникам в Припять, а кто-то замолк и ждал информации с динамиков. Шли минуты. Затихшая толпа начинала двигаться. Через секунды каждый вошёл в свой привычный график, как будто ничего не произошло. Кто-то спешил к информационному бюро в попытке выяснить, что же стряслось. Кто-то топтался на месте, решая, что делать дальше. Плановая работа провинциальной железнодорожной станции была нарушена. Привычный распорядок дал сбой, приведя к полному замешательству несколько десятков человек, каждого со своей персональной историей. Несколько десятков судеб сплелись в это весеннее утро в единый клубок, не желая распутываться. Я видел обычную жизнь здесь. Я видел обычных людей. Пусть, они несколько отличались от моей привычной современности, это были те же люди. Каждый со своими потребностями, делами, амбициями, каким бы это ни казалось зазорным в тот далёкий, безвозвратно ушедший, но всё же нередко вспоминаемый нами восемьдесят шестой год. Весной этого года Земля сошла с оси, хотя люди, находящиеся этим обычным безмятежным утром на этой провинциальной железнодорожной станции, не знали о случившемся. Жизнь текла своим чередом, хотя уже проявились первые серьёзные сбои в общей схеме.

Что-то незримое подорвало привычный ход событий, заставив десятки сознаний судорожно искать ответ на вопрос — что же произошло? Спустя несколько минут роковым ударом зазвучал взволнованный голос девушки в информационных динамиках по всей станции. Я никогда не слышал этого, но этот голос, ещё не осознавший всей серьёзности произошедшего, нестираемой печатью памяти разлетевшийся по умам десятков обывателей, я запомнил надолго — столько было в него вложено. Люди не понимали ещё что их ждёт, но вслушивались, вслушивались со всей внимательностью, пытаясь осознать суть происходящей, непривычной для них, но уже наступившей реальности. У меня на глазах происходила смена эпох — от громогласной эры коммунизма, всеобщего равенства и солидарности — к эпохе террора, к жажде наживы и торжеству смерти. К началу нашего общего конца. К началу новой жизни, да такой жизни, при одном только упоминании которой у любого современного этой эре человека волосы встанут дыбом. Произошло непоправимое… Неоконченная фраза потонула в механическом вое тревоги. Вот оно. Спустя мгновение где-то в соседнем населённом пункте включилась ещё одна сирена. Потом ещё и ещё — совсем далеко. Вот оно. Голос в динамиках, диктующий инструкции слился с песней сирен и встревоженным гулом толпы, став одной композицией — гимном неизбежности. Под аккомпанемент демонического оркестра я вышел на улицу и начал карабкаться по пожарной лестнице на крышу. Наверху устремил свой взгляд на север. Небо там полыхало красным. Там, далеко, сейчас вершились наши судьбы. Сейчас мы в безопасности, но если мешкать, скоро накроет и нас. Всех до единого. Народ внизу шевелился всё быстрее. Скоро начнётся паника. На сельскую площадь перед зданием станции выруливал армейский грузовик с оперативно проинструктированным строевым составом местной войчасти. Какого им тут надо?

Солдаты врезались в толпу. Люди вели себя более-менее спокойно, но с моей точки обзора было видно — начиналась паника. Скоро, очень скоро, людская река выйдет из берегов, хаос охватит толпу. Сейчас они ещё не до конца осознали, что произошло. Сейчас они ещё осмысливают. Где-то там под Припятью люди уже ощущают на себе действие всепроникающей радиации — энергии, над которой человек в этом стратегическом квадрате потерял контроль. Сейчас люди в городе с недоумением смотрят на непонятное зарево, охватившее половину видимого неба над их головами. Сейчас даже там, в этом образце коммунистического устройства общества, горожане не до конца осмысливают, что произошло. Хотя, невидимая рука уже вершит человеческие судьбы. Где-то там, за горизонтом, первые жертвы уже падают на асфальт, агонизируя в конвульсиях. Где-то там рушится наше общее будущее, а я — песчинка в море общей паники, стою здесь, в километрах от очага поражения, на крыше провинциальной железнодорожной станции, и смотрю. Смотрю то на кроваво-красное зарево над горизонтом, то на хаос толпы в нескольких метрах внизу.

— Эй, ты, там! А ну спускайся вниз! — один из военных поднял-таки голову и увидел меня.

— Эвакуируй людей лучше, я о себе позабочусь!

— Спускайся, кому говорят! — Солдат положил правую руку на кобуру. Хорошо. Намёк более чем понятен.

Начинаю свой путь вниз — по той же лестнице, которой поднялся. Я спрыгнул на землю и с головой окунулся во всеобщий хаос.

— Почему поезд не идёт?! У меня родственники в Припяти! Запустите эту чёртову электричку, — Человек устремился сквозь станцию на перрон. Двое солдат побежали за ним. С крыши я видел — поезд уже под охраной. Но мужчине, видимо, было всё равно.

— Что такое? Что за чертовщина творится?

— Господи боже, упаси… — Пожилая женщина в длинном чёрном одеянии начала истово креститься.

— Товарищи! Сохраняйте спокойствие! Ничего страшного не произошло! Пожалуйста, вернитесь домой и закройте окна! Это скорее всего ложная тревога! — Офицер тщетно пытался перекричать рёв толпы.

— Брат, помоги! — Ко мне подбежал невысокий мужичок, уставившись на меня обезумевшим взглядом.

— Чего тебе? — Я попытался высвободить руку от цепкой хватки.

— У меня жена. И дети. В посёлке под Лиманском. Пожалуйста, помоги!

— Что я могу сделать? Здесь у половины такая же проблема! Что ТЫ хочешь от меня?! — Я рывком освободился от «объятий» незнакомца.

— Видишь армейский грузовик? Давай угоним его, заберём моих и твоих родственников, и рванём подальше от этого места!

— Ты в своём уме?! Это самоубийство!

— Самоубийство оставаться здесь! Неужели ты не понимаешь?! Авария на Чернобыльской АЭС! Через несколько минут нас, возможно, накроет облако радиации, что ты тогда будешь делать?..

— Бежать, наверное…

— Ха! Бежать! Бежать быстрее ветра, который дует в нашу сторону? Неужели ты не смыслишь? МЫ ВСЕ СКОРО СДОХНЕМ! А если не сразу, то в страшных припадках!

— А почему ты подошёл именно ко мне? Почему бы тебе не попросить кого-нибудь другого?

— Один не справлюсь. «ЗИЛ» охраняется. А у тебя, вон, пушка торчит из штанов…

Я бросил мимолётный взгляд на себя. Чёрт, и правда! Рубашка закаталась, оголив рукоять пистолета. Хорошо хоть вояки не видели. Со стороны перрона раздались выстрелы. У меня внутри похолодело.

— Ну что, доволен? Видел этого отчаянного, который бежал на электричку? Проснись, дебил! Нас всех здесь постреляют, лишь бы паники не было! Ты со мной, или мне просить ещё кого-то?

— Ладно, пошли. Грузовик водить умеешь?

— Ты шутишь, блин?! Я двадцать лет их вожу.

— Хорошо, идём.

Толпа обступила армейский транспорт со всех сторон. Кто-то спешил домой к семьям, кто-то — убраться отсюда подальше. И только «ЗИЛ» стоял надводным камнем в людской реке. Водитель сидел в кабине, покуривая сигарету. Пока солдаты пытались угомонить толпу, двое офицеров стояли у грузовика. Неожиданно из толпы вынырнул человек, приставив пистолет к виску одного.

— Без лишних движений. Оружие на землю. Быстро! Ты тоже, — Второй офицер замер в нерешительности. Первый уронил табельный «Макаров» на землю.

Второй военный медлил.

— Я кому сказал, ствол на землю! Быстро, а то вышибу ему мозги!!! — я не узнал свой голос. Такое ощущение, что это вообще был не я.

Военный стоял всё так же, держась за кобуру. Лицо не выдавало ни малейшего испуга, в то время как его сослуживец дрожал от страха под дулом пистолета.

— Оружие на землю! Быстро!

Водитель, оглушённый тяжёлым предметом, выпал из кабины на бетонные плиты. Тут второй офицер отточенным движением вырвал пистолет из кожуха…

Выстрел. В плечо. Ещё выстрел. Солдат рухнул на землю, ухватившись за горло. Второй рванулся с места и исчез в толпе. Где-то сзади сквозь толпу к машине уже прорывались сразу несколько человек, вооружённых автоматами. Люди бежали. То ли напуганные стрельбой, то ли охваченные всеобщей паникой. Я боролся с чудовищным осознанием. Я только что застрелил ни в чём не повинного офицера Советской армии. Сейчас солдаты преодолеют последние метры и откроют по мне огонь на поражение.

— Давай, паря, запрыгивай! — Голос моего недавнего знакомого, сидящего за рулём армейской машины.

Я стоял, не в силах сделать движение. Грузовик взревел мощным мотором — дальнобойщик знал своё дело.

— Прыгай сюда, парень! Быстрей!

Всё тело сковал железный шок. Я был не в силах пошевелиться.

— Давай сюда! Поехали!!!

Журналист с пистолетом. Смешно подумать. Журналист-убийца. Журналист с единственным пистолетом против всей Советской армии! Превозмогая внутренний кризис, я сделал неуверенный шаг в сторону грузовика. Из толпы показался солдат с АК. Буквально через секунду — ещё один. Потом ещё двое. Время как будто застыло. Военные подняли стволы, нацелив на меня. Всё. Это конец. Выстрел. Ещё выстрел. Ещё два. Я видел пули, медленно движущиеся в пространстве в мою сторону. Первая, на подлёте ко мне исчезла. Вслед за ней последовали и остальные, растворившись в воздухе. Долю секунды спустя всеобщий фантом пропал. Небо моментально заволокло тяжёлыми тучами, площадь перед железнодорожной станцией мгновенно опустела. Только пожелтевшие листья падали на землю. Листья — предвестники зарождающейся осени. В паре метров от меня на бетонных плитах площади лежал скелет в полуистлевшей офицерской форме…

Нет! Это просто совпадение! Я просто наблюдал призраки прошлого, я не могу воздействовать на то что было! Я не могу быть причастным к тому, что случилось здесь двадцать пять лет назад! Я — человек двадцать первого века — никогда не был здесь до этого, никогда не стрелял, ни разу не убивал живого человека. За исключением тех трёх на станции… Я был лишь несмышлёным ребёнком в те годы, я даже не ходил ещё в школу! Даже про катастрофу на Чернобыльской атомной электростанции я узнал несколько лет спустя, в начальных классах школы!

Сознание потихоньку успокаивалось. Над головой пробегали свинцовые тучи. Пистолет, заткнутый за пояс, потихоньку остывал. Сердце постепенно восстанавливало привычный ритм. Это всё — только лишь совпадение. Все мои видения до сих пор — не больше, чем психотропное влияние Зоны.

Всё хорошо. Я усердно вбивал в мозг эту мысль. Всё хорошо. Всё будет хорошо. Я, как мог, пытался выбросить из головы события воображаемого 86-го. Только обмундированный скелет с дыркой в плече отбрасывал меня к тем событиям, участником которых я поневоле стал в своих видениях. Вот оно — истинное влияние Зоны. Именно такими трюками она разрушает наш мозг. Возможно, большинство здесь присутствующих даже не подозревают, что всё увиденное ими — лишь иллюзия, силой, а может и с их неосознанного согласия натянутая им на глаза. Что если все монстры и аномалии — лишь фантом? Что если люди, приходящие сюда, борются лишь со своим отражением в зеркале? Что если, наконец, каждый, приходящий сюда, всего лишь встречается со своими скрытыми кошмарами?

Что если самой Зоны на самом деле не существует? Что если она — лишь порождение нашего воображения? Почему не может статься, что сталкер — лишь двинутый мозгом обыватель, пришедший сюда за своими грёзами?

Зоне не нужны журналисты. Зоне не нужны учёные и спасатели. Ей не требуются религиозные проповедники, спасающие наши души. Зоне нужны сталкеры — мясники, убийцы. Ей нужны палачи. Зона жаждет крови…

* * *

Серое небо проплывало над головой. Кроны тощих тополей уносились ввысь, сожалея, что не могут оторваться от земли и улететь… Улететь подальше отсюда. Сонный ветер лениво шелестел желтеющими листьями, на которых ещё тихо тлели частицы догорающего лета. Лето здесь — не то, к которому мы привыкли, но, может быть, хоть в это время года здесь бывает чуть радостней? Может быть, хоть коротким чернобыльским летом здесь, среди удушающей пустоты, ощущается хоть чуточку больше жизни? Пока я стоял, переводя дыхание, на бетонные плиты площади упали первые капли дождя. Где-то в небесной пучине тяжело громыхнуло. Бог-громовержец неистово бил в свой каменный бубен. Первые капли заставили истерзанное тело содрогнуться от маленьких иголочек холода. По всей коже — от головы и до пяток — пробежали мириады мурашек. Первый глоток свежести здесь. Я закатил голову к хмурящимся небесам. Первые нотки облегчения мягкой, тёплой и такой домашней рукой прошлись по почёрневши ранам на поверхности души. Капли падали на лицо, попадали в рот, заливали глаза. Стекали по щекам, смывая запёкшуюся кровь и корки налипшей грязи. Ветер усиливался, а я всё так же стоял посреди сельской площади. Маленький человек — песчинка в море — наедине со стихией. Вместе с холодными капельками, стекавшими по израненной коже, по лицу побежали первые тёплые потоки. Глаза жгло. Я не мог больше держать это в себе. Тяжёлый электрический разряд ударил в кроны леса за посёлком. За ним ещё и ещё — везде и всюду. Небо отдавало ярость земле. В лесу заполыхало дерево. В ответ на это в вышине загрохотало, да так, что закладывало уши. Ливень — чудовищный, всепроникающий, тяжёлый ливень — поглотил Зону. Ветер срывал листья с деревьев, ломал ветви, гнул кроны к земле. Глаза горели адским пламенем. Я упал на колени, склонив голову к земле. Слёзы текли, перемешиваясь с частицами небесной влаги, опадая на бетонные плиты. На какое-то время эмоции полностью завладели моим сознанием. Казалось, я на время забылся. Восприятие внешнего мира полностью выключилось.

Когда поднял голову, дождь успокаивался. Ветер дул не так сильно, небо посветлело. В голове немного прояснилось. Я с большим облегчением оставил здесь часть того, что нёс со вчерашнего вечера. Я вернул Зоне часть долга. Теперь пора идти. Серые коттеджи с зияющими провалами окон, грядки, заросшие травой в рост человека, битые машины — всё, что я нашёл в посёлке. На секунду появилась мысль поискать что-нибудь съестного, которая тут же испарилась — выбитые двери, вывороченные наизнанку рамы окон, не вселяли надежды.

Но, повинуясь какому-то внутреннему порыву, я зашёл в один из пустующих домов. Спустя секунды понял — не зря. На дороге, идущей от восточного леса, показались двое. С виду — абсолютно мирные, но мне меньше всего хотелось сейчас выходить на контакт. «…Тот, кто здесь улыбается тебе в лицо, в Зоне выстрелит тебе в спину. По ту сторону кордона практически нет людей, живущих по совести. Там вообще нет людей. Одни животные. Пусть и внешне людей напоминают…» — Я всецело доверял заветам учёного Анатолия, ветерана зоны. Я не хотел сейчас давать о себе знать. Возможно, одиночеством я подписывал себе приговор. Но при обратном варианте риск был слишком велик. Мне с головой хватило одной встречи. Прислонившись к стене у окна, я затаил дыхание.

— Вот те на! Да ты посмотри — абсолютно мёртвый посёлок! Ни души…, - ребята были оснащены по полной — комбинезоны цвета оливы, автоматическое оружие, противогазы, болтающиеся сейчас на груди.

— Я же говорил тебе, рай, полный наживы! Вот подожди, ещё проникнем в глубокую Зону — там, говорят, вообще золотая жила, Клондайк! — По голосам, им было не больше двадцати.

— Как думаешь, сколько дадут за эту вещь? Может стоит вернуться и поторговаться как следует? — сталкеры явно нашли артефакт. Я мог бы сейчас выйти им навстречу, попросить помощи. Но, почему-то не хотелось. Чувствовалось, за этим юношеским азартом скрывается гораздо большее, чем могло показаться на первый взгляд. Ребята хотели наживы.

— А чёрт её… Ты посмотри, и ни одного сукина сына по дороге! Может, на станции кого найдём? — это подрастающие беспринципные грабители-мародёры.

— Т-с-с-с… Здесь определённо кто-то есть! Артефакты артефактами, а живой человек может нам предоставить гораздо большее… Артефакты-то не умеют сами себя собирать. — и заржал во весь голос.

— Вован, я понимаю, там, гопники, а с мирными-то что будем делать?

— Что-что… Валить их, и все дела! Здесь ни один закон не действителен! Делай что хочешь! Лишь бы живым остаться, — мне ничего не стоило открыть по ним огонь. Но одно останавливало меня. Я не хотел больше смерти. Каким бы ублюдком ни оказался человек, встретившийся на моём пути — я не хотел его отправлять на тот свет. Будь на то моя воля, я бы с радостью вернул с к жизни тех, у кого я эту жизнь отнял. И пусть бы они убивали, мародёрствовали, грабили — моя совесть была бы чиста.

— Ладно, пошли к станции. Чует моё нутро, кто-то там ошивается… — запоздало твоё нутро. Эх, ну ладно, что сделано, то сделано. Надо отталкиваться от того, что есть. Пора выбираться отсюда.

Прижавшись к стене у окна, я проводил сталкеров взглядом. Когда двое скрылись в руинах железнодорожной станции, спешно покинул коттедж и двинулся дальше на восток, по дороге, по которой они пришли сюда. Чувствовал — до внешнего мира оставалось рукой подать.

«По моим подсчётам, к тому времени мы выйдем к „железке“. Относительно спокойный участок. По „железке“ километров пять на юг — там будет станция и при ней деревенька. За деревней поворачиваем опять на восток, проходим лесок небольшой, а за ним… Лафа, короче. Солнышко светит, птички поют, собачки по полям да по лугам носятся, гадят от радости, новички в песочницах играются, а вокруг ходят гопнички и люлей всем по очереди прописывают. Красота… Если последних вниманием обделить, то вполне мирный район — хоть разденься и загорай. А там у любого встречного спросишь где кордон, он тебе с радостью укажет, откуда полчаса назад сам вышел. Ты мотай на ус, пока я рассказываю. Постигай географию…»

На ум пришли слова Фёдора. Спасибо, дорогой друг, и здесь помог. Значит, я совсем близко от периметра. Железную дорогу и деревню я прошёл, осталось пересечь лесополосу.

Длинная дорога через лес. Наподобие той, по которой ехал наш «Урал» позавчера. Только теперь всё изменилось. Я шёл один — без крепости на колёсах, оснащённой вооружёнными солдатами. Сейчас эта разница ощущалась очень остро. Мрачный лес обступал гравийную дорогу со всех сторон, только теперь я был один. Совсем один. А где-то глубоко в лесу раздавался протяжный, печальный вой. Такой же, который приветствовал мой приход во внешний периметр Зоны. С одной только разницей. Здесь не было пьяного «защитника отечества» и группы его сослуживцев, вооружённых автоматическим оружием. Здесь не было пары германских туристов, отправившихся в Зону за дозой острых ощущений. Здесь, во владениях смерти, не было учёного Анатолия, готового поддержать и утешить в любой момент. Как мне не хватало их всех здесь! Как мне хотелось сейчас увидеть хоть кого-то из них, пусть и в своих грёзах! В своих идиотских, бессмысленных грёзах… Я помню, как встал наш грузовик с пробитой шиной посреди сумрачного леса. Я помню, как переполошились военные. А сейчас и здесь, я был совсем один. Тогда я не чувствовал этого, но сейчас ощущал во всей полноте. Страх.

Судорожным движением вырвав из-за ремня трофейный пистолет — рукоять в сжатой руке придавала немного уверенности — продолжал я свой жуткий путь через мрачный лес. Страшный путь, дорогу из ниоткуда. Дорогу из мира, которого больше нет.

Вой, исполненный безысходности, раздавался в лесу. Зверь, возможно, почувствовав опасность, не спешил показать своё лицо. А я в те минуты и вправду был крайне опасен — человек, потерявший надежду. Человек, почти поверивший в свою обречённость. Человек, начинающий убеждаться в бессмысленности своей жизни. С заряженным оружием наголо — я был страшен в тот момент. Я сам почти уподобился зверю — жестокому порождению Зоны. Прошедший почти все круги ада, закалённый в жестоких, кровопролитных боях, крещённый огнём — я готов был цепляться за жизнь из последних сил. Готов был врукопашную, без тени сомнения, идти на любую тварь, что покусится на мою жизнь и свободу. Я был отчаян. Отчаян до глубины души. До последних вздохов сердца. Я готов был зубами вгрызаться в плоть того, кто встанет на моём пути. Но не из отваги. Не из смелости. Из полупанического, животного страха, граничившего с безумием. Вой. Снова протяжный, деморализующий вой, наполненный такой печалью, что хотелось броситься на землю и зарыдать.

— Заткнись, сука! — теряя последние капли самообладания, я принялся палить во все стороны.

Лес вокруг притих. Казалось, он ощущал мой настрой. Ни одна сволочь не преградила мне дорогу. Не скажу точно, сколько я шёл. Дорогу мне преградил производственный комплекс, наподобие того, что я уже видел. Ворота были распахнуты настежь, приглашая, заманивая всех желающих испытать судьбу. Прямо посреди комплекса высился здоровенный цех, копия того, в котором приютился гражданский городок на границе. Дорога шла через него…

А погода опять портилась. На небо набежали такие тяжёлые тучи, что всё вокруг потемнело — тяжёлый, маслянисто-чёрный сумрак накатил из-за леса, заставил усомниться в том, что сейчас день. Мрачной громадой высился надо мной заброшенный цех. В зияющих провалах окон чернела непроглядная тьма. Вот где я в очередной раз не по-детски струхнул. Можно было попытаться обойти весь комплекс вдоль забора, но тогда бы мой путь пролегал по самой границе леса, во всеобщей темноте ставшего в десять раз более страшным. Можно обойти цех через комплекс…

В затылок как будто стукнул маленький, но сильный молоточек. Я обернулся. Из-за поворота лесной дороги показалось нечто. Я моргнул — оно исчезло. Слава богу, почудилось… Фёдор же говорил — подглючивает… Страх давил логику, навязывая успокаивающие мысли. Но это крепло внутри меня. Пара секунд жестокой борьбы мыслей с эмоциями после увиденного — и оно вырывается на поверхность. БЕЖАТЬ. УНОСИТЬ НОГИ. ОНО НЕВИДИМО. Действуя машинально под железным приказом срывающегося, хрипящего внутреннего голоса, я рванул в цех. В почти кромешной тьме налетел на какой-то станок, выругался вполголоса, ринулся дальше — к провалу бледного света в дальнем конце цеха. У меня считанные секунды, пока ОНО не оказалось прямо здесь. Какое-то внутренне сомнение остановило меня в нескольких метрах от выхода. Круто развернувшись я побежал к правой стене, вдоль которой тянулись чёрные галереи боковых комнат. Затаившись в одной из них у окна, выводящего в цех, я принялся ждать, прислушиваясь к тяжёлым ударам сердца, пытаясь совладать с одышкой.

Ожидание. В таких условиях — самое страшное, что только можно представить. Есть возможность сорваться и бежать, с головой выдав себя врагу. Есть возможность сойти с ума. Есть возможность пустить себе пулю в лоб. Самое жуткое — стук сердца и зубов в абсолютной тишине на фоне громыхающего за воротами ливня кажется достаточно громким для того, чтобы тебя могли услышать. Дрожащими руками я, с горем пополам, вставил новую обойму в пистолет, так как старую отстрелял в лес. Страшно. Жутко. Жутко до рвоты. Казалось, ещё чуть-чуть — и выброшу скудное содержимое желудка на пол. Проверил нож в нагрудном кармане рубашки. Ни с кем я не хотел биться. Просто это немного, самую малость успокаивало в тот момент.

Вокруг стояла тишина. И только дождь барабанил по крыше цеха. А может, оно мне и вправду почудилось. Ха! Придурок! Успокаивай себя почём зря! Давай, надругайся ещё над своей логикой, над разумом! Давай, успокаивай! Уверуйся в несуществующее! Ты просто ссышь, боишься до усрачки! Мысли летали с космической скоростью, напрягая и без того перегруженный мозг. Правда, в тот момент мне было всё равно. Ожидание становилось невыносимым. Из закоулков сознания наружу пробивалась жалость к себе. Кто я!? Всего лишь журналист, журналист средней величины издательства. Что я здесь делаю? Неужели я должен быть здесь?! Неужели это и есть моя судьба? Чем я заслужил всё это?!

Небо снаружи ответило тяжёлым рокотом. Где-то полыхнула молния. Оно на секунду показалось в том проёме ворот, который я считал выходом. Казалось, мои терзания длились целый час, хотя, вряд ли дотягивали по продолжительности до минуты реального времени. Оно встретило бы меня на выходе, не сверни я вовремя с намеченного пути. Мать твою… Вот это пронесло…

Оно. Он, она, или ОНО — неважно. В первый раз мы с ним встретились в таких же условиях. Это был сон. Кошмарный сон. Сон удушающий, выжигающий душу, раздирающий сознание. Заставляющий проснуться в холодном поту и ощутить радость от того, что всё это — сон. Позавчера у меня была такая роскошь. Позавчера я мог ещё ощущать радость. Позавчера я жил. А сегодня мой кошмар стал реальностью. Сегодня я — в одном помещении с жуткой тварью из своих снов. Можно щипать себя сколько влезет — это не поможет. Сегодня я лишён возможности проснуться. Сегодня всё реально. Настолько реально, что хочется обратно, в сон. Мой взгляд, привыкший к полумраку, упал на пистолет. Уснуть я ещё успею. Всегда успею, если не будет иного выхода. И тут я впервые в жизни подумал о рукоприкладстве. О полноценном суициде, во имя избавления от мучений. Впервые, на полном серьёзе подумал о том, что смогу лишить себя жизни, если что-то пойдёт не так. Господи, неужели я до этого докатился?..

Я — полноценный человек! Я — вершина пищевой цепи — неужели я готов пойти на это? Неужели я способен на такую слабость? Я — тот, кого сам Творец поставил властителем планеты — неужели смогу прогнуться под низшее существо? Оно, возможно, когда-то и было человеком, но сейчас — лишь жалкое его подобие. Беспощадное животное, не способное мыслить или сочувствовать. Беспринципная тварь, умеющая лишь убивать — убивать во имя своего ненасытного брюха! На момент перед глазами возник древний Вавилон. За ним египетские пирамиды, готические храмы в средневековой Европе. Возникло даже желание пойти через полтора года на выборы президента, хотя никогда этого и не делал. Я ощутил гордость за всё человечество — за все его победы и достижения. Неужели я после всего что было в моей жизни и в миллиардах жизней до нее могу так позорно закончить своё существование?

Эта тварь убила Молодого. Эта тварь лишила жизни Фёдора — его жетон до сих пор со мной. Это порождение Зоны заслуживает того, чтобы я трижды отправил его на тот свет — если для него он предусмотрен.

Зверь, не особо конспирируясь, обследовал помещение. Вроде, принюхивался — я слышал пристальное дыхание. Кажется, приближался. Через минуту оно остановилось в паре метров от меня, буквально за окном, по ту сторону стены. Превозмогая кошмар внутри себя, я затаился, не издавая ни единого звука. Бежать, бежать, бежать… — твердило агонизирующее сознание. Нет, нельзя — остатки рассудка с трудом пробивались через сумрачную пелену, заволакивающую мозг. Какой-то миг, одна точка в пространственно-временном измерении — и я не выдержал. За долю секунды перед порывом, которому уже не мог противостоять, понял — всё, это конец. Я вскочил на ноги, выбросив руку с оружием к окну. Сгорбленная тёмная фигура, выше меня ростом, сухощавые конечности, налитые кровью глаза, несколько щупалец, заменяющие нижнюю челюсть… — мой палец автоматически вдавил курок. Страх полностью подчинил меня себе. Выстрел. В торс. Ещё выстрел. Попадание. Ещё, ещё, и ещё — в пустоту. Тварь испарилась в воздухе. Но, я чувствовал — пули настигли свою цель. Мать твою, как страшно! Я понимал, что только разъярил зверя, от этого мой конец будет ещё хуже. Но тело уже не принадлежало разуму. Я рванулся в соседнюю комнату. Жуткий, исполненный боли и испепеляющей ярости рёв сотряс цех. Одно, второе помещение, дверной проём… Господи, как страшно… Я выбежал в цех. Никого… Секунда потребовалась на то, чтобы оглядеться во все стороны. Ни единой души. Ни единой твари! От неизвестности становилось ещё страшнее. Руки дрожали, ноги подкашивались. Хотелось в тот момент только одного — за любую цену, за все богатства мира оказаться подальше отсюда. Своими физическими детекторами, а может и каким-то шестым чувством, уловил невидимое движение в выходе из комнат. Выстрел в пустоту. Ещё один. Адская морда на мгновение возникла из ниоткуда перед самым лицом. Тупой удар в грудь. Я тяжело грохнулся на бетонный пол. Искры из глаз. Пистолет, правда, не выронил. Поднимаясь, сделал ещё несколько отчаянных выстрелов в никуда. Не знаю, попали они или нет… Представляю теперь, как было жутко Молодому сегодня утром… Господи… Удар прямо из воздуха. Кажется, меня пырнули когтями в живот. Пистолет улетел куда-то в сторону. Боль, заглушаемая всеобщим шоком, но, тем не менее, нестерпимая, ужасающая боль. Кажется, ещё могу двигаться. Во второй раз поднимаюсь на ноги. Привкус крови во рту. Жуткая морда передо мной. Мой самый ужасный кошмар наяву. Вот оно. Тяну руку к карману на груди. Режущий удар когтями по лицу. В полумраке, я, кажется, видел брызги. Судя по всему, моя кровь… Падение на спину. Удар головой о пол. Ничего, ещё, кажется, живу. Поднимаюсь на ноги, доставая из кармана нож. Тяжёлый удар. Падение. Бетонный пол врезается в тело, принося очередной глухой приступ боли. Господи, как хорошо, что почти ничего не видно. Как замечательно, что не вижу, как мир перед глазами плывёт, вращается, переворачивается с ног на голову и обратно — и так без конца. Инстинктивно хватая с земли нож, пытаюсь подняться. Но что-то из ниоткуда с силой прижимает меня к земле. Я вижу нависшего над собой жуткого монстра, жаждущего тёплой крови. МОЕЙ крови…

Боже, как же сильна эта тварь! Щупальца извиваются в полумраке. Страшная морда приближается — прямо как в моём страшном сне — успеваю подумать я, в последнем оборонительном жесте выставляя вперёд левую руку. Тревожный импульс нервов по всему телу. Импульс ещё неосознанной боли, идущий в мозг. Кажется… Нет, не может быть… Я не чувствую мизинца и безымянного на левой руке. Момент спустя понимаю, что их уже нет… Нет! Со всей силы, в последнем припадке выбрасываю вперёд правую руку с выезжающим из рукоятки лезвием. Нож упирается в плоть. По пальцам бежит что-то тёплое. Долю секунды спустя тварь отпускает меня из своих цепких объятий. Вой. Рёв. Жуткий рёв, от которого закладывает уши, разносится по пустующим помещениям. Я всем телом ощущаю физическое давление сверхчастотной волны инфразвука. Пытаюсь подняться на ноги. Со второй, с третьей попытки это удаётся. Боль во всём теле. Вокруг тишина… Зверь исчез. Оглядываюсь по сторонам. Никого… Перед глазами плывёт. Больно. Кровь заливает одежду. За стенами пылает стихия. Сильнейший ливень тарабанит по крыше цеха. Вспышка молнии, отголоски которой пробиваются в выбитые окна под потолком. Больно. Мой кошмар… закончился? Удар сильнее всех прежних, вместе взятых. Мы на момент зависаем в воздухе. Я и мой убийца. На улице грохочет Зона. Неистовствует, полыхает синим пламенем. Подобно рёву трибун переполненного Колизея, на арене которого гладиатор добивает гладиатора.

Тварь потеряла невидимость, навалилась всем своим весом на моё истерзанное тело. Сейчас меня будут добивать. Господи… Добивать-то уже нечего… Я уже вижу смерть. Мне уже всё равно. Лишь бы поскорей закончилось… Щупальца, покрытые острыми зубами и присосками, шевелятся надо мной. Когтистая лапа хватает меня за горло…

«Судорожный глоток воздуха застрял в горле. По лбу скатилась капля пота. И тут я понял, что не в силах пошевелиться. Всё что я мог — наблюдать. Жуткое существо создавало впечатление чего-то ловкого, быстрого и цепкого. Но сейчас мерзкая тварь не торопилась, растягивала себе удовольствие, как бы зная что жертва обездвижена. Как ни старался, я не мог разглядеть создание в деталях. Мне оно представлялось бесформенной чёрной массой. И тут ужасное нечто оказалось рядом со мной. Я ощутил на своём лице смрадное хриплое дыхание и шершавую когтистую лапу у себя на горле. Хотелось кричать, но я не мог. В лёгкие больше не поступал кислород, а перед моими глазами, в каких-то нескольких сантиметрах возникла раскрытая пасть с сотнями острых как бритва клыков…»

Мне бы… Сюда… Толкователя снов…

У каждого бывают моменты, когда вся жизнь проносится перед глазами. И в этот миг ты на несколько мгновений зависаешь на критической точке между небом и землёй. Всё смешивается в одну непрерывную картину — визг, скрежет алюминия, крики отчаяния, искорёженные лопасти тяжёлой боевой машины. Этот миг так ничтожно короток, что ты не успеваешь даже испугаться, во всей полноте ощутить удушающий, животный ужас.

Мне бы… Частичку кислорода…

И ты уже не различаешь, где право, а где лево. Где верх, а где низ. Всё смешалось. Все сущности, все понятия, все мысли и крики — всё быстро закручивается в один тугой ком. А потом тот взрывается изнутри, разбрасывая во все стороны миллиарды осколков. А что дальше? Тишина… добро пожаловать в твой персональный ад…

Глотнуть бы… Почувствовать ещё жизнь…

Где-то там светлые образы… Детство. Строгие воспитатели. Учителя в школе… Университет. Первая, пусть и безответная, любовь…

«От всей души советую, брат, не суйся туда, я там был. И такое видел, чего и врагу не пожелаю…» Голос Анатолия.

Тёплое, светлое утро августа. В кабинете витают частицы догорающего лета.

— Михал Сергеевич, Я беру это на себя.

— Так-так-так… Ты точно решил?

— Абсолютно точно. Это принесёт известность всему журналу… Только…

— Что?

— Мне нужны деньги на дорогу. Билет туда-обратно, и я принесу вам такие материалы, которые произведут реальный взрыв. Это будет не сенсация. Это будет революция. Апокалипсис всех других изданий, вместе взятых. И мы с вами, Михаил, станем его свидетелями…

А поверил бы я, скажи мне кто тогда, что буду отстаивать своё право на жизнь в месте, где она уже не имеет власти? Наверное, нет. А между тем, невидимая киноплёнка замедляет свой бег, и вот я уже отчётливо различаю последние несколько дней своего бытия…

— Четвертое сентября, двадцать один двадцать. Я на границе чернобыльской зоны отчуждения. Это место дислокации так называемого четырнадцатого блокпоста, возле которого находится гражданский городок…

— … Твой вчерашний вопрос. Я здесь потому, что не хочу, чтобы люди там гибли.

Я пожал ему руку. Он же крепко меня обнял. Когда отстранился, в глазах учёного стояли слёзы…

Капли тёплой жидкости падали мне на лицо. Кажется, кровь… Я машинально выставил правую руку перед собой.

— Н-е-е-е-т!!!

Пальцы нащупали тёплую плоть. Влажные глаза, налитые кровью, исполненные ярости… Под ладонью неожиданно потеплело. Волна жара пробежала по всему телу, оставляя на коже капельки пота. В мозг ударила сильная боль. Мгновение спустя передо мной полыхнуло. Зверь встал на ноги, отстранившись от меня. Через секунду его окутал ореол пламени. Казалось, его кожа горела сама собой, выделяя клубы едкого дыма. В ноздри ударило палёным. Я не знал, что происходило.

Огонь осветил всё помещение цеха. Языки пламени отражались на ближайших станках. Я не знал, что происходило, но испытывал облегчение от кислорода, свежей волной хлынувшего в раскалённые лёгкие. Казалось, он весь был покрыт пламенем. Рёв, наполненный болью, потряс цех. Тварь металась по помещению, объятая огнём, пока не упала на бетонный пол, судорожно сжимая мускулы, источая во все стороны искры отчаяния. Кусок прожаренной насквозь плоти — ни больше, ни меньше. Бешеные тени метались по стенам в дикой пляске смерти. Высокочастотный визг стоял в ушах, перекрывая даже биение сердца. Артефакт в левом кармане рубашки бился в такт ударам крови в мозг. Я не знал что происходило, но я был рад от осознания того, что ещё жив.

Прошли считанные минуты, а они уже в Зоне. Трое отчаянных сталкеров на границе запретной территории. Ни единого монстра, ни одной аномалии. Первое, что они услышали, был протяжный крик. Нет, не крик о помощи. Крик, исполненный боли и отчаяния потряс границу. До источника было далеко, но всё же все трое остановились, прислушиваясь. Спустя секунду он повторился, заставив вжать головы в плечи. Жуткий крик, раздирающий душу.

— Господи боже, ребят, похоже, там убивают кого-то…

Стёкла, оставшиеся в окнах, разлетались в пыль. Я чувствовал всё это. Заброшенный цех на окраине Зоны трясло под ударами инфразвука. Это был я. Звук бил с такой силой, что станки дрожали под напором сейсмических волн. Со стен отваливались кубометры штукатурки. Хотя, не сразу понял, что это был мой собственный крик.

Снаружи шёл снег. Да и не просто шёл — густо валил огромными хлопьями. Наверное, только здесь так бывает. Снег шестого сентября. Преломляясь сотнями льдинок в лучах выглянувшего вечереющего солнца, снежинки сгорали, не долетая до земли метра. В голове пустота — ни единой мысли. Опустошение — следствие полного перегруза. События всей жизни уместились для меня в одни сутки. Не хочу описывать свой облик и ощущения — лишнее. Боли было уже слишком много, чтобы снова к ней возвращаться. Скажу только, что я был скорее мёртв чем жив, если вопрос ставить ребром. Не знаю, какая сила держала моё тело на ногах. Но, я был абсолютно уверен в полной нежизнеспособности своего организма. Оставив за спиной ворота, я, превозмогая желание упасть и забыться, двинулся по дороге на восток. К свободе. К жизни. Понимал одно — если сейчас упаду, то уже не встану.

Сенсационная статья. Ха! Сенсацию произведёт одно моё фото после всего этого. Зона полна неожиданностей. Проснувшееся вдруг и тут же уснувшее чувство юмора было одной из них.

— Стоп! Это кто там? — Все трое остановились. Вечерний туман расстилался по земле. В неверном свете местного солнца навстречу им, шатаясь, двигалась одинокая фигура.

— Зомби! Мочи его!

Что-то необъяснимое удержало троих от выстрела. Так и стояли, уперев приклады в плечи, пока он приближался.

— Ё-моё, человек…

Глаза его, казалось, не видели, такое ощущение, он находился сейчас далеко отсюда. И только тело — медленно, но верно, одолевало метр за метром. По всем признакам — зомби, но нет — человек. Почему-то ни один в этом не сомневался. Так же, под прицелом, он приблизился вплотную, задев одного плечом, прошёл между ними и дальше — к блокпосту. Ребята стояли, не издав ни звука. Забыв про оружие, которое держали у плеча, долго ещё целились ему вслед. Абсолютно ошарашенные. Настолько, что забыли даже предложить помощь.

— Ну ничего себе… — только и смог выдавить один. Секунду спустя второй нашёлся.

— Слышь, парень! На этом блокпосте только впускают! Не ходи туда — застрелят!

— Да брось ты, Вань, ему, видимо, пофиг…

Всё трое, ошарашенные, ещё долго смотрели ему вслед. Дорожка из свежих капель крови тянулась по потрескавшемуся асфальту…

Кроны тополей по сторонам дороги уносились ввысь, играя сухими листьями в лучах закатного солнца. В лицо подул лёгкий ветерок. Прощальный подарок Зоны. Возможно, слегка приободрил — я не знаю точно… Обратил мысль в небо. На малой высоте, ниже верхушек деревьев, наматывали надо мной круги вороны. Чувствуют, суки. Но подлететь поближе пока боятся. И тут моё небо заполоняет чёрным. Стая кидается вниз. На меня. Страшно? Нет. Просто, немного злости. Самая малость. Но, достаточно, для того, чтобы несколько чёрных тварей жирными, отожранными булыжниками рухнули на асфальт, подыхая в припадках. Во мне есть ещё силы. Так что не суйтесь. Пока. Большая часть стаи заняла места на придорожных деревьях, жадно зыркая на меня чёрными бусинам глаз. Как только я прошёл этот участок, орава снялась с веток и опять закружилась надо мной. Я не видел этого, но. Чувствовал. Я вообще уже почти ничего не видел, казалось, глаза умерли. Остались только инстинкты, ощущения. В те редкие моменты между ударами сердца, когда я обращал внимание на окружающий мир, я чувствовал его даже лучше, чем если бы смотрел на него широко раскрытыми глазами.

Где-то слева, у валунов, пульсирует странное аномальное образование. Здоровый кабан роет землю неподалёку. С вершины тополя сорвался и устремился к моим ногам совсем уже пожелтевший лист. Как рано сюда приходит осень…

Пара-тройка сотен метров перегораживаются двумя БТРами, стоящими друг к другу почти вплотную. Перед ними — импровизированные заграждения из мешков с песком и всякого хлама Зоны. За ними — не меньше дюжины душ. Кто-то бьёт кого-то по плечу, указывая на дорогу. Меня заметили. Приоткрываю глаза. Да, всё правильно. БТРы, заграждения, кучка вооружённых до зубов зелёных рекрутов на границе воинской части. Не меньше десятка держат меня на мушке. Но… Что-то идёт не как обычно. Может, мой жалкий вид не даёт им открыть огонь на поражение? Я медленно сокращаю расстояние между нами.

— …оять, ни с места! — С некоторым опозданием мой мозг декодирует сигналы слуховых рецепторов.

Один стоит чуть впереди, перед рукотворными укрытиями, целясь в меня. Судя по всему, главный. Команда исходит от него. У меня ещё остались капли силы — самая малость. Но этого хватит, чтобы стереть с лица земли как минимум половину из них. Нет! Не будет здесь больше смертей! Хватит! Хватит этого ужаса. У всего есть конец, но конец этой истории не будет кровавым. Я сказал своё слово. Пусть и ценой своей жизни.

Между нами не более двадцати-тридцати метров. Главный в который раз приказывает мне остановиться. Что-то удерживает их от выстрела. Но, это продлится ещё недолго. Они уже превысили все критические нормы, подпустив меня слишком близко. Ещё немного — и грянет огненный шторм. Всему есть предел. Даже терпению военного в подобной ситуации. Из-за бронетранспортёров выбегает человек в штатском, начинает что-то быстро говорить главному. Его внешность кажется отдалённо знакомой. Но моё перегруженное сознание не в силах вспомнить его. Между двумя завязывается нешуточный спор. Я чувствую конфликтный настрой. Военный грубо отталкивает оппонента, снова берёт меня на прицел.

— Стой на месте сейчас же, или открываем огонь!

Предупреждающий в воздух. А мне уже больше и не надо. Силы полностью покидают тело. Мозг отключается. Внутренние процессы организма впадают в анабиоз. Секунда тишины. Последний удар сердца. Здравствуй, асфальт…

Меня окружают. Чьи-то руки тянутся ко мне из ниоткуда. Бережно, но быстро поднимают моё тело. С дороги, которой нет. Вороны разочарованно гудят за границами сознания. Кто-то даёт автоматную очередь по деревьям.

— Стервятники чёртовы!

Тишина. Тяжёлые удары сердца. Лежу на чём-то мягком. Темнота. Стук сердца. Из туманного безмолвия выплывает чьё-то лицо, подёрнутое скрытой в глубине болью. Глаза, полные жалости смотрят на меня. Я его знаю. Анатолий.

— Господи… Я не могу поверить. Что они с тобой сделали…

— …

— Коля, отряд — что с ними?

— Они… все…

Проваливаюсь в пучину. Сознание вертолётит. Когда приоткрываю глаз, вижу обшарпанный потолок неизвестного помещения. По телу пробегает волна адской боли. Организм выбрасывает наружу через рот порцию крови. Тело агонизирует.

— Скорей сюда, у него припадок!

Надо мной склоняется ещё кто-то. Седой. В очках. Я его не знаю. В ноге кольнуло. Несколько человек держат меня за руки и за ноги. Чувствую, как по игле в меня вливается жидкость. Яд в малой дозе. Но от него всё тело расслабляется. Мускулы немеют. Мозг заволакивет пелена спокойствия и безразличия. Проваливаюсь в дрёму…

Бог-громовержец бьёт своим огромным молотом по каменной наковальне мозга.

Их целая туча. Сотня, не меньше. Наполовину обугленный труп жуткого существа поднимается с пола. Налитые кровью глаза впиваются в меня. Высокие стены дрожат, покрываясь мелкими трещинами. С потолка сыпятся куски бетона, арматура и целые плиты. Огромное здание вокруг меня целиком осыпается в прах. Мы остаёмся под звёздным небом. Я и мертвец. Сейчас он один, но, клянусь, секунду назад их было не меньше сотни! Небо затягивает чёрными тучами. Первые капли падают на лицо. Я чувствую на губах привкус крови. Когтистая лапа перекрывает мне кислород. Ливень хлещет по земле. Вместо воды — кислотная кровь… Красные глаза пожирают меня взглядом. Нечем дышать. Смрадное дыхание, бьющее прямо в мозг… Сознание пылает огнём. Дышать нечем. Ноги отрываются от земли. Система нежизнеспособна…

Открываю глаз. Солнечные зайчики пляшут на стенах. Белая комната. После всей этой разрухи — невероятный контраст. Где-то рядом пиликает в такт сердцебиению аппаратура. Надо мной склонилось миловидное лицо медсестры. Улыбка — впервые за, казалось, долгие годы. Расслабляла. Загипсованной рукой провёл по лицу. Всё в бинтах. Это сон… Или? Из чёрных глубин сознания приходит мысль — всё вокруг — фикция. Всё это ненатурально, фальшиво. Я всё так же в объятиях смерти. Внутренняя волна отчаяния перекрывает внешнюю умиротворяющую обстановку. Я принёс каплю безысходности в это море спокойствия. Освободите меня! Это всё — лишь сон, жалкое подобие реальности!

— Прошу вас, успокойтесь! Всё хорошо!

Уже не действует. Агония началась.

— Кто-нибудь! Все сюда, на помощь!

Поздно. Тело сотрясают разряды электричества. Вы все — выдумка! Порождение фантазии. Я всё там же, среди моря отчаяния… В палату, привлечённые шумом, вламываются два санитара. И тут я не выдерживаю.

Крик. Содержание не важно. Важен род воздействия. Проникающий. Разрывающий. Выжигающий. Один из них пытается держать мои ноги, прижав к койке. Другой, тот, что держит руки, хватается за голову и с криком падает на пол. Процесс пошёл. Это уже неконтролируемо. Стёкла в окнах и зеркало у двери покрываются сеткой мелких трещин. Медсестра, с трудом поднимаясь с пола, стоя на коленях у медицинского столика, пытается наполнить шприц из ампулы. Аппаратура в комнате, слегка поискрив, выключается, выдав в атмосферу изрядную порцию едкого дыма. Санитар у ног сгибается, как под порывом сильного ветра. Лицо покраснело. Вены на висках опасно вздуты. Но — держит, не отпускает. Возможно, он и спас всех нас. А также медсестра, вколовшая мне транквилизатор. Это длилось ещё несколько секунд, а потом всё вокруг начало медленно плыть. На душе улеглось. Стало как-то спокойней. Рядом с кроватью двое медиков приводили в чувство третьего. В палату кто-то влетел и ахнул. Краска на стенах была вся испещерена сеткой мелких трещин. Ударом своего сознания я выбил стёкла в комнате. И — как мне рассказали потом — сжёг всю электронику на этаже.

За окнами без стёкол разгорался сентябрь. Здесь, в километрах от Зоны, ещё вовсю полыхало лето. Жаркое, знойное. На деревьях у нашего корпуса радостно голосили мелкие пичуги. Здесь вовсю кипела жизнь. И люди, люди — были совершенно другие. Ласковое солнышко приятно припекало кожу прикрытых век. Возбуждённые голоса медиков постепенно сливались в один неразборчивый гул. Веки тяжелели, под действием вещества я медленно уходил за кулисы внешнего мира. Однако, теперь было не страшно. Теперь было хорошо и спокойно. Даже немного радостно — насколько того позволял транквилизатор. В полусонном состоянии размышлял, что будет дальше. В тумбочке рядом с кроватью, в верхнем ящике, лежала пара жетонов и ещё, кое-что, что сейчас мерно пульсировало в такт моему сердцу. Да, конечно. Впереди ещё много интересного. Впереди мой рассказ о зоне, фото в прессе, интервью и съёмки. Грандиозное и необъятное.

Конец

2007–2009