Едва старпом скомандовал в машину «стоп», как Виктор почувствовал, что он голоден. Сунулся в камбуз, но кок загородил вход своей худощавой спиной.

- Чего колдуешь? - спросил Виктор, заглядывая в камбуз.- Есть охота. Другие в шторм еды и видеть не могут, а мне только подавай.

- Толковым матросом будешь.

- Правда?

- Правда бережком ходит, ноги боится замочить.

- Консервов дай, Коля,- нерешительно попросил матрос.

- В кубрик иди, там пайка Равиля, он и не притронулся.

В кубрике жарко. Равиль лежит на верхней койке, упираясь ногами в переборку. Скосил глаза на вошедшего, спросил тревожно:

- Чего стали?

- Тонем,- невозмутимо ответил Виктор, присаживаясь к столу.- Твои консервы?..

- Бери. Мне не надо.

Заскрежетала жесть под ножом. Равиль поморщился:

- Только не чавкай. Слышать не могу…

- Ладно,- пробормотал Виктор, набивая рот.

Равиль отвернулся.

- Почему валяешься, Роман? - спросил Виктор, доедая консервы.- Ты же не пассажир, а матрос.

- Какой я матрос! - Горечь и обида послышались в голосе Равиля.- Компаса не знаю. Румбов не знаю. Машины тоже не знаю…

- Кто же за неделю может все узнать! Главное - силу воли надо иметь. Заставить себя выйти на палубу - и все. Эх, Роман! - Поднимаясь по трапу, Виктор только махнул рукой напоследок.

- Э-э-эх! - зло передразнил Равиль и так сжал зубы, что крупные скулы резче обозначились на смуглом лице.- Каждый учит, каждый командир!..

Виктор прошел на нос, уселся позади впередсмотрящего на световой люк кубрика и сказал:

- Будем теперь болтаться, как дерьмо в проруби!

- Спешишь куда? - бросил через плечо Саша.

- Петрович белье в баню собрал. Говорит, верная примета на шабаш.- Виктор ухмыльнулся.

- Сейчас и Петрович не скажет, куда пойдем. Не верь приметам.

- А капитан сказал бы?!

- Никто! - уверенно ответил Саша.- В «Подгорный» повернуть? Опасно. Повернем, а он как шибанет в нос, баллов на десять.

- Ну и шли бы в Северо-Курильск. Чего стали вдруг?!

Северо-курильский маршрут нравился Виктору больше. В порту, случается, картину посмотришь, поешь свежего картофеля и уж непременно наслушаешься новостей. До глубокой осени приходят туда рыболовные суда, транспорты, наливные кунгасы со ставных неводов и рейсовые пароходы. На рыбзаводе грохот близкого наката, шум рыбнасоса, звонкий говор женщин на линиях разделки трески и лососей. В порту - частая дробь пневматических молотков, шипение электросварки, хриплое переругивание дежурных телефонистов в дощатой комендантской, разгрузка судов, за которой Виктор способен наблюдать часами, поплевывая и провожая взглядом каждый тюк от трюма до складских помещений. В порту всегда толчея, катера привозят людей с комбинатов Парамушира, а Шумшу и Алаида и развозят их по домам, с магазинными покупками, обновами и посылками, пахнущими сургучом. Жизнь, настоящая жизнь!

- Осмотреться надо, оттого и стали,- объясняет Саша.- Тут знаешь как бывает? Только перестанет задувать зюйд-вест,- ка-ак ударит из Охотского, костей не соберешь. Сунешься в пролив, а по нему такую волну гонит, что и теплоходу не пройти. С океана зыбь, а из Охотского штормовая волна - раздавит, как ‹бог черепаху.

И капитан головного катера Митрофанов, и старпом «Ж-257» уже несколько минут с тревогой поглядывали на барометр. Чем кончится затишье? Какой бедой обернется зловещая, внезапно упавшая тишина, нарушаемая только ударами волны о корпус? Куда-то исчезли птицы. С полчаса назад, несмотря на шторм, они изредка еще мелькали на пенистой поверхности, а теперь глаз напрасно искал их, обшаривая и ближнюю волну и недалекий, казалось, горизонт.

По океану все еще бежала на северо-восток длинная послештормовая зыбь. Странное, устрашающее зрелище являла она в хмурый зимний день, когда аспидно-темная вода почти сливается с мрачным, будто серой ватой стеганным небом. Хочется бежать от недоброй тишины, не видеть волн, напор и ярость которых непостижимы, зловещи, так как породивший их ветер уже отшумел.

Если подует из Охотского моря, нечего и думать о Северо-Курильске. При норд-весте и мощные суда не могут войти из океана во второй Курильский пролив. Ветер гонит высокую волну из Охотского моря, и, встретясь в проливе с тихоокеанской зыбью, она родит такие бешеные всплески, которых не выдержать в стальной броне. В таких случаях суда, убегающие в Северо-Курильск от южного ветра, ложатся обратным курсом или отстаиваются под укрытием высокого тихоокеанского берега Парамушира. Как ни ярится ветер, родившийся где-то на азиатском континенте или в Охотском море, а и ему нелегко перевалить через горную Курильскую гряду. Налетит грудью на Цируку и Фусс - высокие сопки Парамушира, расшибется об их хребты и отсюда уже ползком, шипя и подвывая, добирается до океана.

Виктор небрежно сплюнул за борт.

- Пока еще северянин налетит,- сказал он самонадеянно,- мы в Северо-Курильск проскочим.

- Чего ты рвешься туда? Жену, что ли, там оставил?

- А ты думаешь? - Виктор улыбнулся.- Ну, не жену, а кое-кого оставил…

- Не люблю я в тебе этого,- резко оборвал его Саша.- Так и бабником стать недолго. Ты покорный, идешь у них в поводу, как убойный теленок, только посапываешь…

Виктор не обиделся. Он думал о своем и сказал задушевно:

- Ты скажи, почему меня поварихи любят? Хоть молодая, хоть старая, проходу не дают: Витя, Витечка… Правду тебе говорю.. Даже Луша наша комбинатская, на что старая…

- Какая же она старая?

- А что! Ей скоро тридцать…- Зажмурив глаза, Виктор провел рукой по лицу, сверху вниз, смахивая крупные капли.- Черт-те что! У меня девушка есть дома, пишет мне, говорила- ждать будет.- Он покачал головой.- Не верю…

- Ей не веришь?

- Вообще не верю. Она хорошая,- торопливо ввернул Виктор,- а лучше не верить! Посмотрим потом,- добавил он задумчиво.

- Любишь, значит! - рассмеялся Саша.

- Говорят, если любишь, девушка непременно снится. А мне вообще ничего не снится-Вот беда-то… Давай закурим с горя.

Виктор неуклюже, как медвежонок, вытащил из кармана ватных брюк пачку папирос., Закурить они не успели: из рубки выглянул обеспокоенный Петрович.

- Сюда иди! - крикнул он сердито Виктору, нырнул -в рубку и перевел стрелку машинного телеграфа на «самый малый».

Послышался ответный рокот машины.

Виктор с нарочитой ленцой поднялся, подмигнул Саше: психует, мол, старик…- и вразвалку двинулся к рубке.

Головной катер повернул на обратный курс. Он подходил с правого борта, коротко и тревожно сигналя.

- Чего он надрывается? - удивился Виктор, прислушиваясь к звукам сирены.- Барометр, что ли, вверх пополз?

- То-то и оно.- Петрович несколько раз озабоченно зажмурился, в непогоду глаза его часто слезились.- Уж теперь ветер зайдет от норда… Это как дважды два!

Короткий, сильный порыв качнул катер. Удар пришелся в левую скулу, а до сих пор, на всем пути от «Подгорного», волны тузили катер справа.

- Здоровеньки булы, давно не бачылысь,- пробормотал про себя старпом.

Считанные секунды оставались до подхода головного катера. Но и за это время океан менялся на глазах. Тучи, которые недавно бежали на северо-восток, повернули к югу и стремительно помчались по низкому небу. Меняя очертания, они змеились, рвались в клочья, вытягивались длинными космами. Казалось, они срываются в какую-то прорву, схлестываются у горизонта с волной и там, в месте схлеста, нет ни жизни, ни надежды. Черное небо было страшнее океана, который и в ураган сохраняет свой гордый и величественный ритм.

В рубке стемнело. Включили электрический свет.

Катера сошлись близко. Все, кроме механика и кока, услыхали зычный голос капитана Митрофанова с «Ж-135»:

- На «Подгорный»! Курс - «Подгорный»!

Катера едва не счиркнулись резиновыми кранцами - старыми автомобильными покрышками, прикрепленными к бортам для амортизации при швартовке.

По приказу старпома Виктор закричал вслед проскочившему мимо катеру:

- Идем на комбинат! В «Па-а-адгорный»!

И замахал руками.

Петрович стал разворачивать катер вправо, чтобы следовать за Митрофановым вдоль берегов Парамушира до «Подгорного». Но в двух милях от берега норд-вест был очень силен. Едва катер развернулся бортом к ветру, как его понесло на юго-восток, несмотря на то, что машина работала с полным напряжением сил. С трудом перекладывая руль, старпом повернул катер на юг, тревожно поглядывая влево, где вскоре должен был показаться Колхозный Камень. Далеко впереди мелькнул головной катер, его увидели только молодые глаза Виктора. Слабо донесся из океана звук сирены, тускло замигал зеленоватый свет ракеты, а затем снежный заряд прикрыл от команды «Ж-257» и океан и остров.

Старпом выругался.

Хуже ничего не придумаешь. С самого утра-порывами валил мокрый снег. Видимость уменьшалась до одного-двух кабельтовых, и все же до сих пор можно было, почти не сбавляя хода, непрерывно сигналя, двигаться вперед. А снежный заряд слепил начисто. Плотная, непроглядная снежная туча на бреющем полете проносилась над океаном. Окна рубки залепило снегом.

С трудом удерживая рвущийся из рук штурвал, Петрович тревожно поглядывает на катушку компаса. Но разве компас предупредит штурвального о скалистом береге, о предательской отмели, об опасных рифах? Север. Юг. Запад. Восток. Вот и все, что может показать компас!

Норд-вест уже с первых шагов оказался опаснее южного ветра, который прогнал катера с открытого рейда «Подгорного». Одиннадцать баллов, не меньше. Старпом прислушивался к какому-то странному звуку, доносящемуся с кормы. Удары отдаются во всем корпусе катера, повторяя яростные толчки волн. Их хорошо слышит и механик. Будто из кормового трюма таранят металлическую переборку, отделяющую трюм от машинного отделения.

Снежный заряд иссяк так же внезапно, как и налетел. Но ветер не сбавляет силы, напротив, словно освободившись от тяжелой ноши, он сотрясает катер и в несколько секунд сдирает снег, облепивший палубу и рубку. А где-то позади, в темном чреве неба, уже несется новый снежный вихрь, бессильный догнать первую, едва сереющую на горизонте снеговую тучу. А за вторым, отступив на несколько тысяч метров, мчится третий. А там и четвертый, пятый, шестой… Судорожная спазма пурги и короткие минуты ясности, которые для того только и наступают, чтобы бессилие человека перед ураганом становилось еще более очевидным.

Когда не пуржит, старпом стараемся подойти ближе к берегу. Если бы удалось пробиться, найти сносную стоянку, защищенную береговыми увалами, и стать на якорь!.. Но каждая попытка приблизиться к берегу обходится катеру дорого: как только старпом берет покруче на запад, ветер наваливается плечом, кренит катер на левый борт до последней возможности. Кажется, еще одно ничтожное усилие ветра - и катер покажет тучам свой острый стальной киль. Но, как только налетает снег, Петрович поспешно отворачивает на юг, чтобы не разбиться о берег в этом белом слепящем вихре.

Четверть часа опасной, напряженной борьбы ничего не дали. Миновал очередной заряд, и сквозь окно рубки уже едва можно было разглядеть серый, отворачивающий на юго-запад берег Парамушира. Никаких следов головного катера. Ни рева сирены, ни отсвета зеленых или красных ракет. Свирепое гудение ветра, то и дело бросающего на, катер огромную, тугую волну.

Здесь, за чертой берегового затишья, норд-вест обрушил на катер всю свою неукротимую силу и понес его на юго-восток, в открытый океан. Движение это было стремительно и неотвратимо. Старпом боролся с ветром и хорошо понимал, что при таком шторме единственная возможность уцелеть - это притвориться покорным, идти по ветру с включенной хотя бы на пятьсот оборотов машиной. Иначе нельзя было бы удержать в руках штурвал.

В вое урагана тонул слабый рокот машины.

Катер несло в океан.