- Я зачем тебя потревожил? - весело проговорил Рапохин, сняв варежку и пожимая руку Кати.- Нужна ты мне, во- как нужна. Удача нам привалила, Катя. Год назад я и мечтать не мог, чтобы ко мне среди зимы, в ремонтную пору, столько народу понаехало. И какой народ! Пигарев едет - механик из Находки, авторитет, зверь! - Рапохин радостно засмеялся.- Я перед ним, пожалуй, по стойке «смирно» стану… А что ты думаешь, стану! С семьей едет, накрепко, может, и совсем осядет.
Катя торопливо, словно скользнув пальцами по клавишам, застегнула на все пуговицы шубку и пошла рядом с Рапохиным. Она не оборачивалась, но хорошо знала, что из окон женского общежития за ними наблюдает не одна пара глаз. Еще бы: в воскресенье сам директор пожаловал за Катей! Куда он ее позвал? Это каждому интересно.
- Людей разместить надо,- продолжал Рапохин,- а попробуй размести… Двое семейных и шестеро одиночек, хорошо еще, все одиночки - мужчины. Суну их пока в общежитие, в ту комнату, знаешь, пустую?
Они, не сговариваясь, разом остановились. Катя посмотрела в глаза Рапохину, хотела что-то сказать, но только поправила выбившийся из-под воротника платок и пошла вперед.
- Ребят, если вернутся,- тихо сказал Рапохин, тронув рукав ее шубки,- не оставим на пирсе. В охапку их сгребу и к себе всех, понимаешь?..
- Не надо об этом, Степан Степанович,- твердо сказала Катя.
- Верно,- согласился Рапохин,- дело житейское. Аполлинарий сегодня на трех листах радиограмму принял: люди к нам на «Сибири» идут, специальный заход будет в Северо-Курильск. Внимание к нам…
Катя молчала. «Расхвастался!» - подумал с недовольством, Рапохин и добавил сухо:
- Курилам внимание: сто двадцать человек на наши комбинаты едут. К весне обещают два «Жучка» прислать, петропавловской постройки. Там, знаешь, удобства - из кубрика, не выходя на палубу, попадешь куда хочешь: хоть в машину, хоть в камбуз…
Обычно Катя втайне досадовала, если важные радиограммы приходили не в ее дежурство, но сегодня она об этом и не думала.
На Парамушир опускались зимние сумерки. В не потревоженном ветром воздухе отчетливо слышался частый говорок движка. Кое-где зажглись огни.
В бесснежную пору из окон комнаты, в которой жила Катя, было видно стоявшее на взгорке мужское общежитие. По вечерам, когда окна поселка согревались желтоватым светом, в мужском общежитии темнели два окна. Окна той комнаты! И, задвигая занавески на ночь, Катя всякий раз бросала короткий взгляд в ту сторону.
В поселке трудно с жильем. Тесно живут девушки в своих трех комнатах, тесно и многим семейным. С середины января к Рапохину стали захаживать люди по проклятому «жилищному вопросу». Никто не называл пустовавшей комнаты команды «Ж-257» - язык не поворачивался!-но Рапохин и без того, понимал, почему зачастили -просители: других свободных комнат в поселке не было.
Какое-то время шли молча. Рапохин, ступавший позади, заметил осевшие задники Катиных валенок.
- Прохудились твои обутки,- заметил он.
- Ага…- подтвердила Катя безразлично.
- Грустная ты какая!
- Я всегда скучная с вами,- призналась Катя.- Другого бы давно в сугроб сшибла или снежками забросала, а с вами не могу…
- А ты покидай, покидай снежки! - обрадовался Рапохин.- Только учти: у меня снайперская школа, я мимо цели не бью.
Сунув варежки в карман, Рапохин наклонился и, приминая смуглыми руками снег, отступал от Кати, наращивая дистанцию. Со снежком в занесенной руке Катя медленно шла за Рапохиным, не спуская с него глаз.
- Психическая атака! - рассмеялся Рапохин.
А Катя все шла и шла и остановилась только тогда, когда ее глаза оказались у самых глаз Рапохина.
- Неудобно, Степан Степанович,- сказала она, опуская руку.- Были бы мы с вами на другом острове…
Рапохин уронил плотный снежок в сугроб.
- Где же я тебе другой остров возьму? - сказал он, зачем-то хмурясь.- За этот спасибо скажи… Смотри! Смотри! - закричал он вдруг и, схватив Катю за плечи, повернул ее лицом к океану.- «Русь» идет! Честное слово, «Русь»!
Стальной, серый на береговых отмелях океан, уходя на восток, темнел, и во тьме его, показавшись из-за мыса, заискрились огоньки. Построившись в несколько рядов, они медленно проползали на север. Рапохину даже показалось, что он услыхал протяжный, басовитый гудок.
- «Русь»! Вот махина! - восхищенно сказал Рапохин.- Далеко в океане идет, а чувство такое, что и здесь у тебя сил прибавляется… Народу на нем,- он только рукой махнул от полноты чувств,- не сочтешь. Сколько радости он людям везет, до самой бухты Провидения!
У Кати потеплело на сердце. Она не раз любовалась «Русью» с владивостокского причала и как-то, провожая подружку в Петропавловск, даже пробежала по бесконечным, устланным коврами коридорам теплохода.. И хотя золотые искры на горизонте доносили, сюда, на берег, лишь малую толику энергии к жизни океанского корабля, Катя вдруг ощутила все его тепло, его многолюдность, его дорожный, навсегда западающий в душу уют. А позади стоял Рапохин, он все еще держал руки на ее плечах, и девушке казалось, что она ощущает сквозь потершееся сукно шубки тепло этих рук.
- Вот поработаем с дельными людьми, наладим все,- говорил Рапохин, провожая взглядом огоньки,- пусть тогда Климов приезжает, попробуй - придерись! Сам я его тогда позову…- Он помолчал немного.- Нет, не позову! К черту! Определенно не позову. Не по душе он мне.
Катя засмеялась.
- Ты чего? - удивился Рапохин.
- Грозны вы больно. Удельный князь парамуширский! А меня все-таки зачем позвали?
- Там вещи у ребят, разобраться надо.- Рашохин быстро зашагал к общежитию.- Ты ведь знаешь их, ты всех знаешь… И почерк у тебя хороший! - закончил он неожиданно.
Уж в сенцах Катя сунула что-то в руку Рапохину.
- Держите снежок.
Это обтаявший и затвердевший в руке Кати снежный комок, почти льдинка. Рука у девушки мокрая, красная.
- Совсем заморозила руку. Возьми варежку.
- Не надо, Степан Степанович. Руке жарко даже.
В комнате все уже сдвинуто с мест, и это обрадовало Катю, немного отлегло от сердца: тут и Аполлинарий, и завхоз, занятые установкой железных кроватей. Отгибая туго поддающуюся спинку кровати, Аполлинарий приговаривает:
- Хорошие нары! Хорошо встретим!..
Катя занялась составлением списка вещей.
Кое-что она действительно узнавала: шинель и фуражка с лакированным козырьком - Равиля. Старое драповое пальто - Воронкова. Кургузая засмальцованная кепка - дяди Кости. Книги - Сашины, на некоторых есть даже его фамилия.
- Можно я книги к себе возьму?-спросила Катя у Рапохина.- Я сохраню их.
- Отчего же, возьми. Книги для людей печатают. Пусть девчата читают.
Скоро все было закончено, ведомость оформлена, а пожитки членов команды «Ж-257» увязаны в простыню и унесены в кладовую. Шесть кроватей стояли тесно друг к другу, оставив немного места для стола и табуретов.
Катя прислонилась спиной к побеленной печи, чувствуя под ладонями неровности кирпичной кладки. Аполлинарий принес шпагат и вместе с Рапохиным стал увязывать книги в большой пакет.
- Все,- сказал. Рапохин, оглядывая опустевшую комнату.- Вот так.- Он подошел к Кате.- Держал, держал я эту комнату… Думаешь, мне не больно? Как больно! Только бы они живы были, найдем!
- Я ведь не маленькая, Степан Степанович…
- При чем тут маленькая! - перебил ее Рапохин.- Я знаю, ты думаешь: раз кончились активные поиски, значит, конец. А их ищут, да-да, ищут все суда, проходящие в. Курило-Камчатском районе, все траулеры, любой рулевой, каждый капитан на мостике смотрит, ищет. Не зря ведь родным не пишем: шесть месяцев должно пройти.- Катя молчала.- Ну пошли, что ли?-Он пожал руку Аполлинарию.- Жди жильцов, видал, «Русь» прошла? А там и «Сибирь» покажется.
- Ну-у! - подтвердил Аполлинарий.
Обратно Рапохин и Катя шли мимо директорского дома. Кате захотелось вдруг, чтобы Рапохин остановил ее на снежной траншейке и позвал к себе, ну, хотя бы под тем предлогом, что не все же книги девчатам, можно и ему, директору, кое-что отобрать… Но Рапохин, хоть и замедлил шаг у своего дома, молчал, идя впереди Кати с тяжелым пакетом в руках.
У крыльца женского общежития Рапохин опустил пакет в снег, повернулся к Кате и. спросил как-то невесело, без улыбки:
- К себе небось не позовешь?
- Нет, Степан Степанович.
- И верно, - согласился он. - Явится начальство, а чего вдруг? Чего?
- А то зашли бы,-сказала нерешительно Катя, почувствовав в словах Рапохина грусть.
- Нет, Катя, видно, мне так на роду написано. Шли мимо моего дома, к себе хотел позвать, посидеть ладком, стакан чаю из женской руки принять. Ну, постеснялся - поздно, обидишься еще… - Он закончил серьезно. - Плохо мне одному, Катя.
Катя подхватила книги, толкнула плечом дверь и, пряча от Рапохина пылающее лицо, проговорила тихо:
- Я не обижусь… ни за что не обижусь.
Дверь хлопнула за девушкой. Рапохин подался было за ней, но удержался и, взволнованный, медленно побрел к себе.