2
Гриб – это только белый или, как говорят на Волыни, справжний. Даже подосиновики, называемые здесь красноголовцами, местный люд собирает крайне редко и неохотно. Не говоря уже о бабках (подберёзовиках), опенках или маслюках.
Впервые после «зимней спячки» на тихую охоту полещуки выходят уже в конце весны. Те грибы так и называют – майскими. А ещё – колосовиками, ибо появляются они тогда, когда в полях начинает колоситься рожь (по-украински – жито).
Иван Ковальчук в свои двенадцать лет слыл в деревне Кашовка чуть ли не главным грибником. Вставал, как и все крестьянские дети, очень рано, ещё до рассвета, выпивал кружку любимого кислячка и бежал в берёзовую рощу, где знал каждый кустик, каждую ложбинку…
Теперь она оказалась на другом, занятом австрийцами, берегу. А единственная переправа, ведущая туда, давно рухнула под перекрёстным огнём.
Ничего не поделать… Придётся искать новые грибные места!
Июль – не самый подходящий для любимого занятия месяц. В прошлую неделю Ваня исколесил вдоль и поперек всю округу, а собрал – с гулькин нос, ведро – не более.
Что ж… Сегодня придётся идти ещё дальше – в сторону Софьяновки, до которой даже напрямик не меньше десяти вёрст!
Подросток постучал в окно соседней хаты, где жил родной брат отца – Василий – и разбудил его семилетнего сыночка Колю, которого вечером пообещал впервые взять «на грибы». А потом, увлекая за собой ещё не проснувшегося как следует мальчишку, рванул в избранном направлении.
Впереди уже виднелся купол походной православной церкви, не так давно срубленной на Поповом поле, когда утреннюю тишину разрезал громогласный крик испуганной лесной птицы. За ним последовали одиночные выстрелы и мощный взрыв гранаты.
Ваня плюхнулся в придорожную канаву и накрыл собой двоюродного брата.
Как раз вовремя!
Спустя несколько секунд из лесной части донеслось поскрипывание колёс. Ещё мгновение – и на единственной укатанной лесной дороге появилась ухоженная лошадь, тянущая за собой тяжёлый воз с громоздким сундуком и двумя местными жителями, с началом боевых действий обосновавшимися в полевом стане 4-го кавалерийского корпуса русских. В селе поговаривали, что их наняли для ведения каких-то вспомогательных работ за немыслимые, по здешним меркам, деньги.
За возом следовали двое казаков: угрюмого вида вахмистр – немолодой, но ещё довольно крепкий бородач с шашкой в ножнах и нагайкой в руке, и хорунжий – высокий, ладный, с мужественным бледным лицом, на котором выделялись узкие усики.
– Быстрее, братцы, быстрее! – подгонял он. – И откуда только они здесь взялись? Да ещё с самого утра?
– Мамка говорили, что вчера мадьяры весь день метались по пристани, – прояснил ситуацию дядька Миша – один из двух аборигенов. – Ладили и клепали баржу, смолили лодки…
– У меня в Пидрижжи кум живёт, – поддержал товарища второй Ванюшкин сосед – Степан. – В их хате давеча странные немцы поселились. Пьют, жрут и в бинокли зырят – явно что-то затевают!
– Что же это вы, голубчики, ничего мне раньше не говорили? – укоризненно покачал головой хорунжий. – Забыли мою настойчивую просьбу: немедленно докладывать обо всём увиденном и услышанном! Не упуская самых ничтожных, на ваш взгляд, фактов… А просьба командира – это приказ, который не выполнить нельзя, ясно?
– Так точно, ваше благородие!
– Вот выбьют нас из деревни? Что будете делать?
– Не выбьют! – поспешно заверил Михаил.
– А если?!
– Уйдём с вами…
– А семьи, дети?
– Заберём с собой.
– Эх, братцы, для всех у нас в обозе места не хватит… Так что молите Бога, чтобы мы их скорее назад погнали…
– Слушаюсь, Павло Алексеевич! – растерянно пробормотал Степан.
– Не Павло, а Павел, сколько можно повторять? – обиженно фыркнул офицер.
Слева снова раздались выстрелы.
– А, чёрт, – выругался хорунжий и прижал к губам указательный палец, таким нехитрым образом призывая своих спутников соблюдать тишину.
– Похоже, окружают нас! – недовольно пробурчал унтер. – А ну, давайте правее, олухи…
Михаил натянул поводья.
Повинуясь его команде, лошадь свернула с «главной» дороги.
– Лежи здесь и не шевелись! – тихо наказал Ваня брату, а сам рванул в глубь леса.
– Я с тобой… – заплакал тот и пополз следом.
В это мгновенье гораздая на выдумки офицерская головушка выдала очередной план, доселе не единожды прокручиваемый в мозгах…
– А ну-ка, братцы, давайте его сюда! – тихо велел Павел Алексеевич, направляясь к зияющей неподалёку артиллерийской воронке. – Живей, живей!
Михаил и Степан схватили сундук, опустили на дно ямы и быстро забросали его землёй.
Хорунжий незаметно подморгнул вахмистру. Тот выхватил шашку и отработанным ударом снёс головы обоим вольнонаёмным, после чего преданно уставился в глаза своего командира.
Офицер зловеще ухмыльнулся и… выстрелил бородачу в грудь.
Эти глаза Ванечка не забудет до самой смерти.
«За что?» – словно кричали они, прежде чем навсегда потухнуть…
Когда всё было кончено, Павел Алексеевич слез с коня, привязал его к дереву и осмотрелся…
Нигде. Никого.
Как вдруг…
Где-то в вышине, прямо над его головой, раздался резкий, отвратительный свист, за которым вскоре последовал страшный взрыв, с корнем вывернувший молодую берёзку всего в десятке саженей от места, где несколько мгновений тому назад нашли свою смерть трое невинных людей – это сбился с курса очередной вражеский снаряд.
Однако ни хорунжего, ни отчаянных крестьянских детей, продолжавших следить за ним (точнее, следил только один – Ваня, второй – Коля – лежал в канаве лицом вниз и боялся поднять голову), его осколки не задели.
Две лошади, оставшиеся без своих владельцев, с испугу рванули куда глаза глядят. Офицерский скакун тоже собирался последовать за ними, но сделал круг вокруг сосны и остановился, намотав на ствол дерева поводья.
Павел Алексеевич нежно погладил его гриву:
– Успокойся, Буран… Всё будет хорошо…
Гнедой жизнерадостно заржал, будто соглашаясь с хозяином.
Но тот пока не спешил избавлять его от пут.
Сначала поднял вырванное взрывом дерево и, сделав на нём какую-то засечку, воткнул в рыхлую землю над свежей братской могилой. Затем поднял мох на соседней поляне и выстлал им местность вокруг берёзы.
– Вот теперь всё!
Он отвязал поводья, ловко вставил в стремя левую ногу, а правую забросил на спину своего четвероногого друга.
– Вперёд! Ну же!
Сметя всё на своём пути, Буран устремился вперёд – напролом через лещину, за которой начинался редкий сосновый лес.
Ваня уже не видел, как одинокого всадника окружили со всех сторон враги и предложили сдаться.
Хорунжий не стал испытывать судьбу – протянул старшему по званию своё личное оружие: шашку, самовзводный наган и спокойно последовал в указанном направлении.
