14 сентября 1935 года Совет Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление о строительстве двух новых ГЭС – Рыбинской и Угличской. Специально для выполнения этой задачи в системе НКВД создали так называемый Волголаг, где отбывали наказание люди, осужденные в основном по политическим статьям. Именно им предстояло возвести на величайшей русской реке комплекс гигантских гидротехнических сооружений, в результате деятельности которых на карте СССР должно было появиться самое крупное в мире рукотворное море. Для этого планировалось пустить под воду старинный город Мологу, фабричный поселок Абакумово, свыше восьмисот сел, тысячи и тысячи гектар плодородной поволжской земли.

Руководить Волгостроем назначили майора госбезопасности Владимира Дмитриевича Журина, который сам в 1930 году получил десятилетний срок, участвовал в строительстве Беломорканала, но вскоре был досрочно освобожден.

В заместители ему отрядили еще одного старого чекиста – Якова Давыдовича Рапопорта.

И пошло-поехало!

По странному стечению обстоятельств, в тот день, когда в Москве принимали историческое решение, в некогда уездном городе Весьегонске, три четверти которого тоже попадало под затопление, явился на свет странный мальчик. Нет, поначалу ничего особенного в его поведении ни медики, ни родители не замечали. Пацан как пацан. Здоровый. Крепенький – недаром 3 кг 500 г родился. Правда, со временем выяснилось, что дитя – не слишком разговорчиво и малоподвижно, но это ничего – бывает!

Настоящие чудеса начали происходить после того, как Ваня сказал первое слово. В тот день в дом его родителей нагрянули взрослые дяди в форме и спешно объявили: «Вы подлежите переселению!»

Заплакала бабушка, схватился за сердце дед, с первых дней жизни внука установивший с ним какой-то особенный, совершенно неземной контакт.

А годовалый Ваня, доселе не знавший даже слова «мама», вдруг приподнялся в самодельной деревянной кроватке и четко произнес: «Не поеду!»

Лейтенант госбезопасности Павел Вялов, руководивший местным отделением НКВД, испугавшись до глубины души, сразу выбежал на улицу и начал незаметно креститься. Так, на всякий случай, ибо в Бога он не верил. Причем совершенно искренне. Не по принуждению руководства, как другие товарищи.

В тот же вечер в Инстанцию полетело донесение о странном младенце, открыто выражающем своё несогласие с политикой партии и правительства. Высокое начальство лейтенанту не поверило, но все же посоветовало взять Ваню под неустанное наблюдение. Кабы чего не вышло!..

* * *

Вскоре Вялов заработал повышение и перебрался в новоявленный областной центр Калинин – так с 1931 года стала называться его родная Тверь.

Но о Ванечке не забыл. Регулярно получал информацию о всех его проделках из уст младшего лейтенанта Сокола, которого сам рекомендовал начальству на своё место в Весьегонске.

Последний раз они виделись позавчера, когда Степан приезжал на очередное совещание, посвященное усилению борьбы с врагами народа. В Калинине их тоже нашлось немало: только в текущем году расстреляли 307 душ. А до 1 января ещё два месяца!

…Выглядел Сокол неважно. Был бледен. Устал. Растерян. На вопрос «Что случилось?» ответил: «Вчера заходил к Ванечке. Спросил, что будет со мной?» «Ты сойдешь с ума. Скоро!» – ответил тот.

Одолеваемый тяжелыми предчувствиями Вялов медленно шагал по длинному слабоосвещённому коридору, направляясь в кабинет нового начальника областного управления НКВД Александра Викторовича Гуминского, недавно назначенного вместо Вячеслава Ромуальдовича Домбровского, тоже оказавшегося «врагом народа», и терялся в догадках, за что ему – рядовому сотруднику госбезопасности – такая милость.

– Разрешите?

– Да, конечно, входи Павел Агафонович.

– Вызывали?

– Вызывал, Паша, вызывал… Хочу поздравить тебя с наступающим праздником – 20-й годовщиной Великого Октября…

– Спасибо! Взаимно.

– И поговорить, так сказать, откровенно, по душам… Ты ведь парень местный, а я всю жизнь в Смоленске, – вашей специфики не понимаю.

– Какая тут специфика, Александр Викторович? Что у вас, то и у нас… Хрен редьки не слаще…

– Скажи мне, лейтенант, ты сам веришь в эту бесовщину? – Гуминский неожиданно перевел разговор в иную, чуть ли не запретную, плоскость.

– Какую?

– Имею в виду Ванечку Парфёнова.

– Не знаю такого!

– А как же твой рапорт насчет пацанёнка, отказавшегося покинуть затопляемую территорию?

– Ах, вот вы о чём…

– Вспомнил?

– Так точно! Это случилось в октябре прошлого года. Именно тогда к нам в отделение из райкома поступили списки тех, кого в первую очередь надлежало уведомить о грядущем выселении. Выполняя задание, я наведался, в том числе и к неким Парфёновым. Согласно документам, в доме были прописаны пять человек: Глеб Васильевич, тысяча восемьсот девяностого года…

– У тебя хорошая память!

– Не жалуюсь, Александр Викторович.

– Продолжай!

– …Его супруга Евдокия Арсеньевна – она на год младше, если не ошибаюсь.

– Не ошибаешься, – подтвердил начальник, предварительно заглянув в какие-то бумаги, беспорядочно разбросанные на столе.

– Их сын Николай с женой Прасковьей. Ну и внук – Ванечка. Родители мальчика в то время были на работе… Мы вошли, зачитали постановление: «Покинуть дом в такие-то сроки», а малец вдруг возьми и ляпни: «Не поеду!» Четко так, уверенно, словно взрослый… После я установил, что до этого момента Ванечка вообще никак не разговаривал, некоторые даже считали его немым от рождения… – Вялов вдруг вспомнил свою реакцию на выходку младенца и покрылся липким потом: а вдруг кто-то видел, как он крестился, и донес руководству? Что делать тогда: сейчас же признаваться в своей минутной слабости или всё отрицать? – Разрешите закурить?..

– Да-да, угощайся! – Гуминский пододвинул к нему только что распечатанную пачку «Беломорканала» знаменитой ленинградской фабрики имени Урицкого, из которой никогда ранее не куривший лейтенант вытащил одну папироску и, не медля, прикурил. После чего закашлялся, быстро погасил окурок и мысленно поклялся больше никогда не прикасаться к этой гадости.

– А ты знаешь, что мой предшественник тоже побывал в гостях у Ванечки? Как раз в канун своего ареста?

– Вячеслав Ромуальдович?

– Да-да. Домбровский.

– И что?

– Как только он вошел, мальчишка, который раньше мог передвигаться только держась за стену, вдруг отказался от надёжной опоры и, сделав самостоятельно несколько уверенных шагов, пару раз громко повторил: «Ты – враг народа! Ты – враг народа!» А через день Домбровского арестовали. С формулировкой «за участие в шпионско-диверсионной террористической организации»…

– Знаю. Его расстреляли накануне вашего назначения.

– Ради бога, не проводи между нами параллелей. А то ещё накаркаешь!

– Чего не проводить? – прикинулся не шибко грамотным Вялов.

Придерживаться именно такой линии в поведении с руководством советовал ему верный наставник – капитан Шульгин, которого за давние грехи прошлой весной перевели за полярный круг.

Подобная тактика не раз спасала от неприятностей – что возьмешь с дурака?

Вот и новый начальник, имевший за плечами аж три класса гимназии, не стал объяснять лейтенанту ничего. Да и как можно объяснить несведущему человеку суть сложных геометрических понятий, если он и в арифметике недюж?

Александр Викторович поднялся с места и закурил, хоть и не грешил табачком уже более двух суток. Хотел бросить в очередной раз – не вышло! Еще несколько месяцев назад, в родном Смоленске, он баловался совсем другими папиросами, воспетыми великим пролетарским поэтом. «Все курильщики всегда и везде отдают предпочтение “Красной звезде”»… Жаль, здесь, в Твери, тьфу ты, в Калинине, трудно найти им достойную замену. Вот… Еле достал через спецраспределитель проклятый «Беломор», от которого першит и дерет в горле… Хоть бери и переходи на махорку, будто он не начальник, а хрен собачий! Нет, все равно, хочешь не хочешь, а бросить придется!

Гуминский погасил папироску и уставился в синие Пашкины глаза:

– Больше ничего добавить не хочешь?

– Никак нет!

– Скажи, младший лейтенант Сокол – твой протеже?

– Как, как вы сказали?

– Протеже!

– Я, между прочим, пролетарского происхождения, детство провёл в интернате и в буржуазных терминах ни черта не смыслю…

– Да не горячись ты так, Павел Агафонович! Я не хотел тебя обидеть. Этого Сокола в Весьегонске кто поставил?

– Я. По согласованию с высшим руководством!

В управлении давно ходили слухи, что какой-то родственник лейтенанта (то ли старший брат, то ли дядя) – чуть ли не правая рука самого товарища Ежова (вот, мол, почему карьера Вялова так резко пошла в гору именно с осени прошлого года, когда Николая Ивановича назначили наркомом внутренних дел!). Сам Павел время от времени любил намекнуть на наличие высокого покровителя в Москве, но вслух его фамилию никогда не произносил.

– А тебе известно, что Степан сошел с ума? – наседал Гуминский.

– Нет… – растерянно выдавил лейтенант. – Когда?

– Вчера его поместили в областную психиатрическую больницу.

– С чего бы это?..

– А то ты не знаешь?

– Нет…

– После того как тебя перевели в область, Сокол стал чуть ли не ежедневно гостить у Парфёновых. Все, о чем говорил Ванечка, старательно заносил в свой блокнот, а позже на основании этих записей составлял рапорты для Домбровского. Вот, смотри, что я обнаружил у него в сейфе, – Александр Викторович потянул на себя выдвижной ящик стола и вытряхнул его содержимое на полированную поверхность.

Вялов по дате выбрал из вороха донесений самое свежее и начал читать вслух:

– Соседи называют Ивана юродивым… Говорит он редко, но метко. Ни с того ни с сего вдруг может ошарашить любого незнакомого человека известием: «Ты болен» или «Скоро умрешь». Причем все его предсказания имеют свойство сбываться…

– Ладно… Отставить… Можешь забрать бумаги себе.

– Если позволите.

– Позволю. Скажи честно, Павел Агафонович, ты и вправду не знаешь, отчего Степан тронулся рассудком?

– Нет, – скорчил идиотскую рожу лейтенант. – Не знаю! Разрешите идти?

– Иди! – Гуминский устало отмахнулся от «тупицы» и прикурил новую папиросу.

А Вялов после разговора с начальником ушёл домой, заперся и пил, пил, пил…

* * *

Под подушкой зазвенел будильник – подарок сестры ко дню рождения. На прошлой неделе Пашке исполнилось двадцать семь. Черт, позади уже свыше четверти века! А за душой по-прежнему – ни кола ни двора… И даже семьи пока нет. Родители давно умерли, а всем сердцем любимая Катюша, еще совсем недавно обычная девчонка с соседнего двора, а теперь – преподаватель военно-химического училища, почему-то тянет со свадьбой. Что только он не вытворял? Цветы дарил, на экскурсии возил, даже с руководством знакомил…

Первый начальник НКВД по Калининской области Яков Абрамович Дейч, возглавивший управление за год до Домбровского, сам проявил инициативу. Мол, представь мне свою избранницу. Вялов не отпирался.

Они встретились «случайно» в центральном городском парке и долго судачили про житье-бытье. А потом Абрамыч попросил оставить его с Катей наедине.

О содержании той интимной беседы Пашка узнал только тогда, когда хитреца Дейча уже перевели в Ростов-на-Дону. Оказалось, его интересовали студенты из Германии, которым Екатерина Андреевна читала лекции по русской литературе! С одним из них – неким Отто Клейстом – она даже помогла устроить начальнику встречу…

Когда любимая открылась, Павел немедленно отправил рапорт кому надобно. Мамкиному родному брату. И с недавних пор – одному из заместителей всемогущего наркома. Пройдет совсем немного времени – и Дейча арестуют, несмотря на членство в партии с 1917 года и многолетний опыт работы в ВЧК, ОГПУ-НКВД. До суда он не доживёт – умрет во время следствия. Правда, Вялов об этом никогда не узнает…

* * *

Голова гудела немилосердно. Эх, пивка бы! Но в рабочее время Пашка – ни-ни… Сейчас с этим строго. Гуминский сам не пьёт и другим не позволяет…

Сегодня последний рабочий день перед великим всенародным праздником, к тому же совпавшим с воскресеньем. Не гулькин хрен – 20 лет советской власти, которую он поклялся защищать до последней капли крови! А раз так – с отдыхом придется повременить. Для кого – выходной, а для кого – самый что ни есть обычный рабочий день. Вон сколько врагов народа развелось по всей округе: шпионы, диверсанты, террористы…

А тут еще Ванечка со своими предсказаниями…

– Здравия желаю, товарищ лейтенант!

– Ты кто?

– Кандидат на звание Горшков! – бодро отрапортовал бледнолицый юноша, поджидавший его у двери персонального кабинета.

– А… Боря! Прости, не узнал сразу… Как твоя учеба?

– Отлично! Вот… Прибыл к вам на стажи… стажи…

– Стажировку?

– Так точно!

– Это дело надобно отметить. Да и праздник, как-никак, на носу…

– Я могу сбегать!

– Не сейчас. После работы. Не знаешь, шеф у себя?

– Никак нет! Уехал в Весьегонск.

– Откуда такая уверенность? Он что, докладывает тебе про все свои передвижения?

– Никак нет. Просто я оттуда родом, как и шофёр управления – дядя Вася.

– А…

– Вот он и шепнул мне на ухо, мол, не хочешь ли чего передать отцу-матери?

– Понял. Ну, коль так, – беги за пивом, все равно сегодня – короткий день.

– Есть, товарищ лейтенант!

* * *

Весь Егонская… Ещё недавно – село, деревня. А теперь если не город, то большой рабочий посёлок – точно. Как-никак – пять тысяч населения. К тому же люди все прибывают и прибывают по недавно протянутой железнодорожной ветке…

Хотя, какие это люди – так, быдло, недаром их везут в вагонах для скота!..

Автомобиль начальника Управления НКВД по Калининской области обогнал очередную колонну узников и свернул на просёлочную дорогу.

– Здесь! – сообщил дядя Вася, неизвестно почему переходя на шепот.

– Ты тоже выходи! – приказал Александр Викторович, но водитель неожиданно заупрямился:

– Я останусь, двигатель шалит, посмотреть надо.

– Ну, как хочешь.

Гуминский поправил портупею и торопливо направился к плотно запертой входной двери – ночью случился первый заморозок.

Постучал.

В ответ не донеслось ни звука.

– Эй, есть тут кто?

В это время сзади него, словно из-под земли, вырос крепкий старик с вязанкой дров в дюжих руках.

– Вам кого? – спросил, лукаво щуря и без того узкие азиатские глаза.

– Хозяина.

– Я он и есть.

– Начальник НКВД Гуминский, – козырнул высокий гость. – Для тебя просто – Александр Викторович.

– Парфёнов. Глеб Васильевич, – чинно представился старик. – Чем, так сказать, могу быть полезен?

– Внука твоего допросить желаю…

– Эх, мил человечек, Ванечка на вопросы не отвечает. И вообще, сам выбирает, кому и что сказать…

– Да ну?

– Точно… Бывает – молчит неделями, слова из него не вытянешь, а бывает – выглянет в окно и бросит между прочим: «Вон – еще один покойник пошёл». Причем – серьёзно, не по-детски, грубым мужским голосом. Ну что – хочешь испытать судьбу?

– Ты меня не пужай! Где это слыхано, чтобы двухлетний ребенок по-взрослому изъяснялся?

– Ладно… Как желаете-с, – по-старомодному пробурчал Парфёнов и толкнул дверь в избу.

Ванечка игрался возле печи, совершенно не обращая внимания на вошедших.

– Кхы-кхы, – кашлянул Гуминский.

Мальчик не обернулся.

– Здравствуй, Ваня!

– Вы его не тормошите, товарищ начальник… Захочет – сам говорить начнет!

– Да что ты мне всё время указываешь? Я в эту бесовщину ни за что не поверю. Пока лично не убежусь… убеждусь… убедюсь… не увижу, одним словом…

– Тогда приготовьтесь ждать.

– Долго?

– Может, неделю, а может, две.

– Что ты несешь? Какую, мля, неделю? Я тебя на месте пристрелю, если он сейчас же рот не раскроет! Ну давай, Юродивый, говори, что тебе известно о моей судьбе? Что?!

Ванечка не ответил ничего.

Только взял в руки палку, стоявшую у печи, и направил её на раскричавшегося начальника.

– Пиф-паф! – он громко рассмеялся и стал носиться вокруг деда. Тот хотел приструнить внука, да не тут-то было – мальчик словно взбесился.

– Всё, пора прекращать этот цирк! – заорал Александр Викторович и потянулся в кобуру за пистолетом. – Сейчас я шлёпну и тебя, и твоего выродка!

В тот же миг Иван перестал водить свой дурацкий хоровод. Сел на пол, выкатил глаза и зычным басом твердо произнес:

– Не шлепнешь! Я умру в один день с товарищем Сталиным!

Гуминский, как это услыхал, опустился на четвереньки и по-собачьи ринулся из избы вон.

* * *

Александра Викторовича арестовали 18 апреля 1938 года. И почти сразу же поставили к стенке. Поговаривали, что перед смертью он вел себя неадекватно: превозмогая боль, наводил на палачей указательный палец правой руки и, целясь, выкрикивал: «Пиф-паф!». При этом дико хохотал. До слёз…

О том, что ему напророчил Ванечка, так никто бы и не узнал, если б не дядя Вася.

После ареста бывшего начальника болтливый водитель уже не мог больше держать язык за зубами и теперь, подогреваемый просьбами сотрудников, был вынужден чуть ли ежедневно во всех красках живописать визит Александра Викторовича к Юродивому. Особенно удавался ему последний эпизод, когда обезумевший Гуминский, словно нашкодившая собачонка, с обнаженным именным маузером в руке, выползал из крестьянской избы, бормоча: «Вы только подумайте, он умрет в один день с товарищем Сталиным!..»

Естественно, рассказ об этом отправился проторенной стезёй в столицу. Вялов постарался.

* * *

Еще в конце 1937 года в Калинин после недолгого обучения в Высшей школе парторганизаторов при ЦК ВКП(б) прибыл на работу некий Андрей Николаевич Никонов.

Уже тогда все сотрудники знали, чувствовали, догадывались: именно он в скором будущем возглавит их управление.

Так и случилось. 1 апреля, еще до ареста Александра Викторовича Гуминского.

В отличие от всех своих предшественников, товарищ Никонов был правильного – крестьянского – происхождения и не мог похвастаться надлежащим образованием – всего два класса рабочего училища.

Но это не мешало ему успешно вести непримиримую борьбу с многочисленными врагами молодой советской власти.

К тому времени Вялов уже находился в управлении на особом положении. Сам товарищ Ежов по телефону велел ему лично опекать, лелеять и беречь товарища Ванечку – вот и весь круг обязанностей, отвечать за который Павел должен головой. О существовании необычного ребенка доложили Сталину. Узнав, что Юродивому суждено умереть в один день с ним, вождь, на всякий случай, приказал доставить мальчишку в Москву. Секретную миссию возложили, естественно, на лейтенанта Вялова. Пришлось оформлять «отпуск» – для сохранения секретности.

* * *

Когда Павел, гонимый холодным северным ветром, шёл в штатском по пустынной улице (всех, кроме Парфёновых, с которыми никто не хотел связываться, уже переселили), то постоянно ощущал на спине чей-то пронизывающий взгляд. Несколько раз, опускаясь на одну ногу, делал вид, что завязывает шнурки, и рыскал глазами по округе, но нигде не было ни души.

…Несмотря на то что виделись они всего лишь второй раз в жизни, и первый мальчишка вряд ли мог помнить, он улыбнулся Вялову, словно старому знакомому.

– Без деда не поеду! – сказал в рифму тонким детским голоском, хотя лейтенант еще ничего ему не предлагал.

– Хорошо. Собирайтесь оба, – миролюбиво согласился Вялов, в очередной раз пораженный способностями Юродивого.

Глеб Васильевич написал записку детям, работавшим на лесозаготовках: «Не волнуйтесь. Мы в порядке. Подробности – письмом», и стал проситься на кладбище – проведать супругу, почившую еще зимой.

Павел не возражал.

После чего они с Ванечкой остались в доме одни.

Пока старик отсутствовал, мальчик молчал.

И только когда тот вернулся, бросился ему на шею и радостно воскликнул:

– Не волнуйся, деда! Все будет хорошо!

– Спасибо, родной, утешил! – оскалился в улыбке Глеб Васильевич.

«Стоп! В прошлый раз у него не хватало несколько зубов. А теперь все! Да и сам старик как-то распрямился, слегка поправился… И мальчишка что-то не похож на Юродивого. Спокойный. Тихий. Рассуждает здраво. Может, не все еще потеряно? И у нас есть возможность навсегда изгнать бесов из хрупкого детского тела? Только как? Лекари уже осматривали мальчишку – никакой патологии не обнаружили.

Пригласить попов? Чтобы помолились, помахали своими засаленными кадилами, окропили помещение святой водой? Нет, нельзя. Коллеги не поймут… Начнут подтрунивать, смеяться… Шут с ним. Отвезу Ванечку в Москву, сдам под расписку – дальше пусть разбираются с ним сами!»

* * *

Возле вокзала Вялов опять ощутил пронзительную тяжесть в спине. Резко повернулся. Никого! Но ощущение опасности не пропадало. Значит, работают настоящие профессионалы! Свои? Чужие?

Вот времечко настало! Дрожишь под каждым взглядом, шарахаешься от каждого шороха!

…Билеты были приобретены заранее.

Пропустив вперед Парфёновых, Павел стал одной ногой на подножку вагона и снова огляделся по сторонам. Но разве определишь так сходу в толпе одно лицо, одну вражескую морду, от которой может исходить опасность?

Путники заняли свои места.

Через пять минут поезд тронулся.

Только тогда лейтенант позволил себе расслабиться и вскоре задремал.

* * *

На одной из станций пришлось задержаться. Железнодорожникам почему-то не понравилось сцепление локомотива с вагонным составом, и они долго колдовали над буферным железом.

Дед с внуком развернули наспех собранный «тормозок» и дружно налегли на жареную рыбку.

Только тогда Вялов ощутил, что жутко проголодался.

За окном на перроне виднелись продуктовые ларьки. Возле одного из них немолодая, но шустрая женщина в белоснежном переднике бойко торговала пирожками, от которых исходил дурманящий пар. При виде этой картины у Павла потекли слюни.

– Я скоро! – пообещал он и рванулся к выходу.

Протянул тетке кулак с зажатой в нем мелочью, торопливо бросил: «На все!» и, подчиняясь какому-то неведомому шестому чувству, которое его никогда еще не подводило, повернул голову назад. Прямо перед ним в окне поезда на мгновенье появилось обезображенное ужасом лицо Глеба Парфёнова. И сразу исчезло.

Медь посыпалась наземь.

Вялов развернулся и побежал назад.

– А пирожки? – летело ему вслед.

* * *

В тамбуре Пашка столкнулся с каким-то типом, лицо которого сразу показалось подозрительным. Ни слова не говоря, лейтенант на всякий случай надолго вырубил его одним ударом под дых и бросился к распахнутой двери, выводящей на противоположную сторону железнодорожного полотна.

Метрах в пятидесяти от него прочь от поезда убегал худой высокий мужик, в руках которого брыкался ребенок. Ванечка!!!

Вялов бросился вдогонку.

Когда расстояние между ними сократилось до двух-трех метров, незнакомец, почуяв неладное, обернулся, аккуратно поставил дитя наземь и быстро исчез за товарным составом, застывшим на втором пути.

– Ваня! Ванечка! Родной! Что они сделали тебе? – чуть не плакал лейтенант, осыпая поцелуями драгоценную детскую головку.

Мальчик молчал. От испуга у него пропал дар речи.

* * *

После того как Вялов предъявил своё удостоверение начальнику железнодорожной станции Мамедову, отправление поезда отложили на несколько часов.

За это время Глебу Васильевичу оказали первую медицинскую помощь. Оказалось, его пырнул ножом молодой человек, которого Пашка уложил в тамбуре. Злоумышленника быстро привели в чувство и уже допросили с пристрастием в отделе вновь созданной железнодорожной милиции НКВД. Как выяснилось, ранее он неоднократно «привлекался» по чисто уголовным статьям.

Похитить мальчика согласился за деньги. На дело взял своего «кореша» – Гришку Чалого по кличке Чахлик. Тоже рецидивиста. Его сразу объявили в розыск.

Имя заказчика преступления бандитам было не известно.

Аванс им выдал незнакомый высокий человек со светлыми курчавыми волосами, говоривший по-русски с едва заметным акцентом: то ли латыш, то ли эстонец – старый урка Чалый много лет тому назад промышлял в Прибалтике и был немного знаком с особенностями тамошнего произношения…

Как поступать дальше Вялов пока не знал.

Информировать об инциденте руководство Калининского управления госбезопасности нельзя, дело-то секретное, о нем и в центральном аппарате знают далеко не все.

Поручить расследование милиции – тоже не выйдет, эти орелики могут наломать дров… К тому же здесь пахнет вмешательством иностранных подданных, а это, как ни крути, подследственность его конторы.

«Приеду, доложу дядьке, он эту кашу заварил – пусть сам её и расхлёбывает!»

* * *

Рана оказалась не очень глубокой, внутренние органы лезвие ножа не задело, и Глеб Васильевич вскоре смог продолжить путешествие.

Дальше обошлось без приключений.

Уставшие Парфёновы всё время дремали, а голодный Вялов, которому, правда, совершенно расхотелось есть, сидел у окна и анализировал события текущего дня.

«Итак, за мной следят. Хотят похитить Ванечку. Кто? Зачем? Агенты империализма, чтобы насолить товарищу Сталину? Мол, теперь ты у нас в руках. Трепещи и бойся, не то скрутим голову мальцу – сдохнешь в тот же день…

Тогда откуда им стало известно о предсказаниях Юродивого? Пресса о них не распространялась, народная молва до заграницы обычно не доходит… Значит, опять шпионы, враги народа? Недаром Дейч искал контакта с немцами! Впрочем – нет, Якова Абрамовича перевели в Ростов задолго до моего знакомства с Ванечкой и, стало быть, до первого рапорта о его странном поведении…

Домбровский? Он старательно собирал все сведения о Юродивом и не давал хода донесениям Сокола. Хоть был обязан переправлять их в Москву…

Или Гуминский? Именно Александру Викторовичу Ванечка сообщил, что умрет в один день с товарищем Сталиным. Любой на его месте тут же состряпал бы депешу высшему руководству – как-никак речь идет о жизни вождя! А Гуминский этого не сделал. В противном случае дядя сразу же сообщил бы о его рапорте мне – агенту, наделенному особыми полномочиями по отношению к «пророку»…

А может, это обычная проверка? Так сказать, тест на профпригодность? «Проспал» бы похитителей, не уберег Юродивого – и пошёл бы под расстрельную статью!

Коль так, то кто её затеял?

Ежов? Дядя? Никонов?

Ни хрена не понимаю!

Нарком – слишком высоко, что для него какой-то лейтенант госбезопасности! Плюнул и растоптал безо всякого разбирательства…

Дяде такие «проделки» тоже ни к чему, мы с сестрой у него – единственные родные люди на всём белом свете.

Если же это «шалости» Андрея Николаевича, значит, он в курсе всех задумок столичных небожителей. И знает о моей роли в деле Ванечки. А такого просто не может быть! Двое – слишком много, когда речь идет о сохранении важнейшей государственной тайны».

* * *

В Москве обоих Парфёновых сразу же определили в больницу. На несколько дней. Поправить пошатнувшееся здоровье.

А Вялова пригласил в свой кабинет сам Ежов, чтобы лично засвидетельствовать свою благодарность, как предупредил всё знающий дядя…

«Вот и кончилась моя песня, – думал Павел, направляясь в кабинет всесильного наркома. – Теперь, как остальные сотрудники политического отдела, – в самую гущу борьбы с агентами империализма… И никаких поблажек!»

Но Николай Иванович неожиданно продлил его особые полномочия.

– Думаете, всё, игра закончилась, товарищ старший лейтенант?

– Лейтенант, товарищ народный комиссар!

– Наркомы не ошибаются. Вам досрочно присвоено очередное воинское звание. Поздравляю!

– Служу Советскому Союзу!

– Но об этом никто не должен знать. Пока. Ни начальство, ни коллеги. Ясно?

– Так точно, товарищ народный комиссар!

– По дороге Ванечку пытались похитить… Значит, врагам стало известно о его выдающихся способностях?

– Так точно!

– Стало быть, они предпримут ещё не одну попытку заполучить Юродивого?

– Если только установят его местонахождение.

– Ну-да, ну-да… В Москве им пророка не достать. А может, вернуть Ванечку в родные места? Как вы на это смотрите?

– Я не стал бы рисковать его жизнью. Может, устами младенца глаголет истина?

– Может. Поэтому мы дадим вам другого мальчика. И другого деда. Из числа бывших сотрудников нашей организации. Кто сможет обнаружить подмену?

– Думаю – никто…

– Соседи? Родственники?

– Они переселились. В Карелию… Как вы, должно быть, знаете, у нас полным ходом идет наполнение чаши Рыбинского водохранилища.

– Вот и славно. Родителей Ванечки отправим за ними следом.

– Согласен.

– Кто ещё общался с Юродивым? Из наших?

– Только руководство управления. Домбровский, Гуминский.

– Они уже расстреляны, не так ли?

– Так точно!

– А новый начальник, Андрей Николаевич? Он не интересовался судьбой провидца?

– Никак нет! Не успел.

– Мы сегодня же уведомим Никонова, что тебе поручено секретное задание партии и правительства, для выполнения которого ты волен предпринимать любые, самые невероятные шаги.

– Есть! Разрешите выполнять?

– Да погоди ты… Ишь, какой горячий! По управлению следует распустить слух, что мальчика возили на обследование в Москву, однако ничего необычного в его развитии врачи не обнаружили. Понял?

– Так точно!

– Но, вернувшись в Весьегонск, он будет по-прежнему выдавать какие-то предсказания о судьбе нашей великой Родины – их вы будете придумывать сами…

– Есть!

– Больше никого к «пророку» не подпускайте. А там – посмотрим…

* * *

В начале 1938 года земляку Вялова – уроженцу Твери капитану государственной безопасности Игорю Семеновичу Савченко исполнилось 60 лет. Прекрасный возраст для того, чтобы начать новую жизнь! Тем более что в 1929 году в СССР додумались ввести пенсионное обеспечение по старости.

И ветеран наконец ушел в долгожданную отставку. Поселившись на даче в Подмосковье, ухаживал за садом, в сезон растил лук, огурцы, капусту…

Он никогда не был женат. При царизме не успел – воевал сначала в Корее, затем – в Первую мировую – в Малороссии и Польше. Во время Брусиловского прорыва угодил в так называемую Стоходскую мясорубку, был тяжело ранен.

А когда выписался из госпиталя – очутился в другой стране, где вовсю бушевали революционные вихри. И понеслось! Революция, Гражданская, которую он провел в РККА, затем ВЧК – ОГПУ – НКВД. Одним словом, не жизнь – сплошная бойня!

Но и на пенсии ему не дают покоя. Не зря говорят, что чекистов бывших не бывает!

Каждый день приходят наследники боевой славы, справляются, интересуются, перенимают опыт. Недаром в своё время Игоря Семеновича дважды наградили знаком «Почётный работник ВЧК-ГПУ».

А сегодня его вызвал сам товарищ Ежов.

И предложил – нет – приказал сыграть роль деда какого-то непутёвого мальчишки. Деваться некуда, надо соглашаться. Впрочем, он и не собирался отказываться.

Просто поломался немного, чтобы набить себе цену. Пожить неопределенное время на берегу красавицы Волги за казённый счет – что может быть лучше в его положении?

Так холостой и бездетный Савченко стал дедом.

* * *

Роль Ванечки отвели одноименному детдомовцу. Немому. На всякий случай, чтобы не сболтнул лишнего.

Вялов сопроводил лже-Парфёновых до дома, в котором им теперь предстояло жить и выполнять секретное задание, а сам, не медля, вернулся в Калинин. До конца отпуска оставалась ещё целая неделя. Но стажёр Горшков, поймавший его вечером у дома любимой Катюши, передал настойчивую просьбу руководства: к девяти утра явиться в кабинет Никонова.

Пришлось повиноваться.

– Вызывали?

– Присядьте, товарищ лейтенант.

– Спасибо, я постою!

– Что это за кашу вы заварили?

– Какую кашу, Андрей Николаевич?

– Манную, мать твою ети! Что за фурор ты устроил на вокзале?

– Провожал племянника в Москву. А его выкрали уголовники. Я просто обязан был вмешаться!

– Племянника, говоришь?

– Так точно! Сына сестры Илюшу! – на ходу стал импровизировать Павел. Пока будут рассматривать эту версию, он успеет связаться с дядей или Ежовым. Неужели никто из них до сих пор не позвонил Никонову?

– Хорошо. Я проверю. Не дай бог, выяснится, что ты соврал… – пригрозил начальник. – Сгною!

В это время зазвонил прямой телефон.

Никонов схватил трубу и переменился в лице:

– Да! Слушаю! Так точно! Есть!

– Надеюсь, я свободен? – нагло поинтересовался Вялов, сразу догадавшийся, что звонил кто-то из его высоких покровителей.

– Да-да, Павел Агафонович. Простите, если что не так.

– Ничего. Бывает.

– И помните, впредь вы всегда можете рассчитывать на моё содействие.

– Спасибо, Андрей Николаевич…

* * *

С тех пор Вялов стал тайным агентом НКВД. В секретно-политическом отделе УГБ он только числился. Ни на смотрах, ни на собраниях, ни на политзанятиях коллеги его больше не видели. Курсировал по маршруту Калинин – Весьегонск и придумывал всё новые и новые предсказания Ванечки, которые сразу же отправлял в Москву. Почтой, телеграфом, телефоном. Пускай перехватывают – на это он и рассчитывает!

А после первого мая вообще перестал появляться в областном центре. Занял соседний с Парфёновыми дом и наслаждался жизнью. Ежедневно ходил на рыбалку, солил вместе с Савченко рыбу, смолил лодку, плёл сети. Красота!

Только женской ласки и не хватает.

Ничего. Скоро лето. Приедет Катюша – тогда и оторвёмся на полную катушку…

Одно не давало ему покоя – предыдущее нападение на Ваню. Кто его затеял, с какой целью?

Чтобы выяснить это, старший лейтенант несколько раз ездил в Рыбинск, где отбывали наказание Чалый и его подельник – Фёдор Сизов. Ничего нового они не сообщили. Какой-то, со слов Чахлика, прибалтиец, обещал много денег за похищение Ванечки и даже заплатил аванс. Но сделка сорвалась. Из-за бдительности самого Вялова. Где искать щедрого заказчика, бандиты не ведают. В тот день он ждал их в определенное время возле продуктового магазина… «Покажете фото – мы его непременно опознаем», – предложил Сизов. Вот только где это фото раздобыть?

* * *

15 июня в Весьегонск прибыла Катюша. Ошалевший от радости Пашка полдня катал её на лодке по Мологе и Волге. А вечером устроил задушевную беседу, плавно переходящую в допрос, санкционированный сверху.

– Сколько немцев сейчас проходят обучение в твоём училище?

– Пятнадцать, милый…

– Прошу, не называй меня так! – поморщился старший лейтенант, презиравший, как он говорил, «всякие нежности».

– А как? Павел Агафонович?

– Просто Паша.

– Хорошо, милый!

– Опять двадцать пять… Этот Отто, с которым встречался Дейч, сейчас в Твери, тьфу ты, в Калинине?

– Нет. Каникулы. Студенты разъехались по домам.

– Значит, Отто в Германии?

– По всей видимости.

– И когда он уехал?

– Вчера… Нет, позавчера.

– У тебя есть его фото?

– Нет. Нам запрещено снимать иностранцев.

– А если я разрешу?

– У меня нет фотоаппарата.

– Я подарю.

– Тогда другое дело.

– Скажи, хотя бы, как он выглядит?

– Высокий. Статный. Курчавый. Белобрысый. Хватит?

– Это совпадает с портретом, «написанным» Фёдором Сизовым…

– Кем-кем?

– Всё равно такого «художника» ты не знаешь!

– Обижаете, товарищ лейтенант… Серов…

– Сизов…

– Прости. Действительно – не знаю.

– Однако вернёмся к нашим баранам…

– Давай.

– Сколько говоришь у вас немцев?

– Пятнадцать.

– И все блондины?

– Нет – половина.

– А ты не можешь собрать их вместе – и щелкнуть? На память?

– Нет.

– А если я очень попрошу?

– Посмотрим. Все равно раньше первого сентября мы не договоримся.

– Понял…

Конечно, Пашка мог затребовать личные дела немцев в своей конторе, но что-то удержало его от такого опрометчивого шага. Слишком рьяно интересоваться иностранцами – небезопасно. Это «железное» правило он хорошо усвоил на примере своего начальника – Дейча. Хлопнут, как муху, и никакой особый статус не поможет!

* * *

Всё лето они провели вместе. Занимались спортом, плавали-купались, рыбачили, собирали грибы, начавшиеся необычно рано, читали книги, анализировали и обсуждали стихи любимых советских поэтов: Есенина, Блока, Маяковского…

Катя считала эти строки чуть ли не наивысшим достижением гения социалистического реализма, а подозрительному Вялову казалось, что Владимир Владимирович злорадствует, насмехается над социалистической действительностью.

Ну что это такое, если не насмешка:

Зачем надо поднимать дом и ещё кичиться этим?

А вот стих, посвященный человеку и пароходу, оба восприняли на «ура».

Но Пашка все равно недоумевал.

Как можно быть таким разным?

Беспощадным трибуном и в то же время чутким, ранимым человеком, верным другом, каждая строчка которого дышит болью утраты?

Однако вслух он, конечно же, своих сомнений не высказал.

Система давно отучила его полностью доверять кому бы то ни было, даже любимой женщине!

* * *

В июле влюблённый по уши Пашка сделал невесте очередное предложение. Нарвал целую охапку дивных полевых цветов, плюхнулся на колени посреди безлюдного цветущего луга в пойме красавицы Мологи и торжественно произнес:

– Будьте моей, Екатерина Андреевна!

Она снова не ответила согласием – только развела длительную дискуссию о семье и браке.

С её слов выходило, что ставить штамп в паспорте вовсе не обязательно – главное, любить друг друга. «А рожать детей я пока не собираюсь, время, сам видишь, какое… Терпи… Может, всё еще уладится!»

Однако Вялов подозревал совершенно иную причину отказа. Родители Катюши, старорежимные профессора, переехавшие в Тверь из бушующего Петрограда сразу после пролетарской революции, не хотели видеть своим зятем чекиста, относились к нему если не враждебно, то, по крайней мере, настороженно. Даже после того, как год назад именно он, рискуя своей карьерой и даже жизнью, предупредил потенциальных тестя и тёщу о грозящей им опасности и проинструктировал, как следует себя вести на допросе, пардон, «дружеской беседе», устроенной в стенах управления одним из заместителей Домбровского.

А насчёт времени – всё правильно.

Как прикажете себя вести, если классовые враги не унимаются, хотят вернуть старые порядки?

«Мы просто обязаны ответить террором на террор» – вспомнил он слова государственного обвинителя на одном из громких процессов.

* * *

Весной 1938 года Ежова назначили по совместительству еще и наркомом водного транспорта. Сведущие люди понимали: это первый шаг к опале. Второй кремлевские вожди предприняли в середине августа, отрядив в первые заместители Ежова влиятельного Лаврентия Павловича Берию. Он же стал и начальником ГУГБ – Главного управления государственной безопасности, в котором служил Вялов.

На Пашке, продолжавшем выполнять особое задание, это никак не отразилось.

В последний день лета они с Катюшей, оставив «Ванечку» под присмотром весьегонских чекистов, вернулись в Калинин. Суженая осталась у родителей, в элитном доме в центре города, а Вялов был вынужден скучать в своей комнатушке, арендованной для сотрудников НКВД в общежитии вагоностроительного завода. Оставшись без присмотра, в первый же вечер он устроил дружескую попойку с соседями.

Крепкий, закалённый спортом организм, всё лето не принимавший алкоголя, дал сбой, и уже в девять вечера Павел завалился спать.

Утром свежий, хорошо выбритый, в начищенных до блеска сапогах и тщательно отутюженной униформе, от которой уже успел отвыкнуть, он прибыл в управление и, запершись в кабинете, начал в очередной раз изучать донесения своего друга – младшего лейтенанта Сокола, доставшиеся в наследство от Домбровского – Гуминского.

«Почти ежедневно с уст Ванечки слетают разные варианты выражения, имеющего приблизительно такой смысл: “Утопили в крови Россию, сволочи”… А в последнее время он всё чаще говорит о неминуемости большой войны с Германией. “Немецкие танки под Москвой”, “Погибнут миллионы”, “Гитлер капут” – это далеко не все его прогнозы…»

А вот еще. Очень знаменательное предсказание: «Палач покается!» Интересно, о ком это? О Ежове, Ста… Мать честная, какого же ты мнения о вождях, Паша? Не дай бог, кто-то прочитает твои мысли! Сгинешь в Гулаге!

* * *

С Катей договорились встретиться в обед. В городском саду, семь лет тому назад образованном на месте разрушенного Тверского кремля в результате слияния Дворцового, Губернаторского и Общественного садов.

Недолго прогулялись по берегу Волги, поели мороженого, поговорили.

Из разговора выяснилось, что курсант Клейст после каникул на занятия почему-то не явился. «Он заболел и остался в Берлине», – пояснил куратор группы Юрген фон Визе, дальние родственники которого с прошлого века жили в Поволжье и носили вполне русскую фамилию Фонвизины.

И тогда Вялов придумал, как ему казалось, гениальный ход… На самом же деле, подобную методику не раз использовали в своей работе еще сотрудники печально известной царской охранки…

Поздно вечером Катя пришла к «милому» в общежитие вагоностроителей, где её уже дожидался сержант Горшков, некогда закончивший художественную школу и за несколько месяцев стажировки в Управлении государственной безопасности нарисовавший карандашом значительную часть его сотрудников, окромя, естественно, особо секретных. Борис сразу приступил к работе, и буквально за четверть часа портрет Отто был готов. Высокий лоб, вьющийся чубчик, огромные голубые глаза, узкие, плотно стиснутые губы, слегка искривлённые презрительной ухмылкой…

Уже на следующее утро Вялов отбыл с рисунком в Рыбинск. «Очень похож», – в один голос заверили Сизов и Чалый. Однако стопроцентной гарантии они, конечно же, дать не могли…

* * *

Итак, скорее всего, именно Отто из знаменитого рода Клейстов, многие представители которого стали видными немецкими военачальниками, организовал нападение на Ванечку. Ясно, что сам он на такой шаг вряд ли бы отважился.

Значит, на то была санкция его руководства.

Вопрос – в каком подразделении он служит? Ответ может быть только один – в военной разведке, абвере!

Операция закончилась полным провалом, и командование решило больше не рисковать своим агентом. Клейста отозвали из Советского Союза. Но еще не один германский курсант военно-химического училища может выполнять разведывательную миссию. И Юродивый – наверняка не главная его цель. Хотя, кто знает?

Но как немцам стало известно о существовании юного прорицателя? Народная молва, предатель? Помнится, Вялов уже задавал себе подобный вопрос. Только ответа на него пока не получил…

Выполняя приказ наркома, Пашка в начале лета организовал в местной прессе публикацию целого ряда статей, в которых журналисты, ссылаясь на предоставленное Вяловым заключение столичных медиков, опровергали все слухи о выдающихся способностях Весьегонского пророка.

Как противник станет реагировать на такие сообщения?

Чекист мысленно поставил себя на его место и сделал вывод – не поверит ни слову! Напротив, еще больше удостоверится в гениальности мальчика, а значит, и в необходимости его нейтрализации.

Физически устранить пророка – не очень сложно, только кому от этого будет хуже? Сталину? Гораздо больше будет проку, если Ванечка начнет вещать из Берлина и предвидеть мировые события в свете, выгодном немецкой пропаганде!

А раз так, значит, нападение на его подопечного может повториться. Мудрое руководство такой ход событий предвидело и поставило на место пророка обычного мальчишку. Однако и его жизнью рисковать Вялов не имел права.

Поэтому он удвоил бдительность и с согласия дяди привлёк для постоянной работы Горшкова, наконец-то получившего своё первое воинское звание – сержант государственной безопасности.

Однако это обстоятельство имело не только плюсы, но и минусы, о которых Пашка не мог иметь представления: Борис оказался личным осведомителем начальника управления Никонова. С этих пор Андрей Николаевич знал о Юродивом всё, кроме того, что роль пророка выполняет подставное лицо, немой детдомовец. А его предсказания – лишь фикция, плод Пашкиной фантазии.

Все остальные люди, в том числе и Горшков, вообще никогда не слышали от «Ванечки» ни слова.

* * *

Пользуясь ослаблением позиций Ежова, Лаврентий Павлович начал смещать его соратников с ключевых должностей. Одним из первых свой пост довелось оставить Никонову. Впрочем, если б только пост! 3 октября его арестовали и сразу приговорили к высшей мере наказания. Временно исполняющим обязанности начальника Управления НКВД по Калининской области стал Иван Давыдович Дергачёв, в своё время окончивший 3 класса… церковно-приходской школы и все те же курсы парторганизаторов; человек неглупый, но неопытный, не поднаторевший в аппаратных играх.

23 ноября 1938 года Ежов написал Сталину прошение об отставке, взяв на себя ответственность за все репрессии в стране. Палач покаялся?

Вождь отставку принял, назначив наркомом бывшего первого заместителя, давно готового к новой роли. И уже 5 декабря карающий меч революции со страшной силой опустился на голову бедняги Дергачёва. В тот же день бразды правления управлением перешли в руки ставленника Берии Дмитрия Степановича Токарева.

Тот, в отличие от предшественников, был в своем деле настоящим докой. Закончил Высшую пограничную школу НКВД, прошел огонь, воду и медные трубы в ВЧК и ГПУ, даже прожил полгода в Париже, играя роль экскурсовода на Всемирной выставке.

…Ближе к Новому году зашаталось кресло и под высокопоставленным родственником Вялова. Отношение областного руководства к «лейтенанту» с тех пор резко изменилось. Не в лучшую сторону. Его всё чаще стали привлекать ко всякого рода мероприятиям, не имеющим никакого отношения к ранее выполняемому заданию. Павел догадался: если он не выкинет прямо сейчас нечто неординарное – навсегда увязнет в рутине!

И он решил пойти ва-банк. Записаться на приём к наркому и убедить его в необходимости продолжения операции «Юродивый». Но тот опередил Вялова, и сам вызвал агента в Москву. Голос Токарева дрожал и срывался, когда он сообщал подчиненному новость о предстоящей командировке.

* * *

Пока отсутствовал его непосредственный начальник, Горшков, остановившийся в облюбованном Павлом соседнем доме, все время настойчиво пытался наладить контакт с «пророком», однако Савченко, памятуя о наставлениях Ежова и Вялова, этого допустить не мог. Будучи по характеру не только ответственным исполнителем, но и отзывчивым, добрым человеком, он не просто пытался чётко выполнять приказы руководства, но и рьяно берег от излишней эмоциональной нагрузки немого детдомовского мальчишку, которого полюбил всем сердцем.

«Закончится командировка – и усыновлю Ванечку» – мысленно дал сам себе слово старый чекист.

Однажды вечером Борис принял на грудь чуть больше обычного и начал с утроенной энергией интересоваться перспективами личной жизни.

– Ну, чего молчишь, как рыба? Говори! Выйдет за меня Полина или нет?

– Отстань от пацана! – грозно пробасил Игорь Семенович, уже уставший от настойчивости сержанта. – Сам знаешь: поездка в столицу отняла у него много сил; с тех пор у Ванечки практически пропал дар речи!

– Остынь, дед! Не то худо будет! – пригрозил Борис.

Лучше бы он этого не говорил!

С виду инфантильный и доброжелательный Савченко оказался одним из ведущих советских специалистов, принимавших активное участие в разработке нового вида «борьбы вольного стиля», развитию которой положил начало недавний приказ Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта. В 1947 году её переименуют в самбо…

Разъярённый ветеран сгрёб Горшкова в охапку и бросил через себя. Да так, что тот, перелетев через половину избы, ударился спиной об печку и надолго потерял сознание.

С тех пор к Юродивому сержант больше никогда не приставал.

«Эти Парфёновы очень подозрительны, – написал он в рапорте своему куратору. – Вернувшись из Москвы, внук так и не произнёс ни слова. Дед вроде бы как местный, говор у него наш, тверской – это точно, только слова, которые он порой употребляет в своей речи – шибко умные, даже я их не знаю. Кроме того, старик в совершенстве владеет приемами какой-то диковинной борьбы. Со мной он управился в считаные мгновенья…»

Ознакомившись с донесением своего личного агента, Токарев понял, что ему лучше не совать нос в дела этой странной семейки и… лейтенанта Вялова. Если тот, конечно, вернётся живым из Белокаменной!

* * *

Несколько часов Пашка томился у двери приёмной нового наркома внутренних дел, пока его родственник, чудесным образом сохранивший свою должность (чему наверняка способствовала блестящая операция по нейтрализации руководителя Белого движения Евгения Карловича Миллера, в которой дядя принимал самое непосредственное участие; не так давно генерала похитили в Париже и вывезли в Москву, где теперь он дожидался решения суда), не скомандовал:

– Пора. Ни пуха ни пера тебе!

– К черту! – плюнул через плечо Вялов.

Лаврентий Павлович стоял спиной к нему у приоткрытого окна. Несмотря на холодную зиму, в кабинете было очень тепло, даже душно.

– Разрешите, товарищ народный комиссар?

– Да-да, входите, пожалуйста!

Широкая ваза, наполненная фруктами, откупоренная, но полная бутылка грузинского вина, рядом с которой лежит пачка дорогих американских сигарет…

Удивлению Пашки не было предела, ибо всем сотрудникам госбезопасности было хорошо известно, что Берия ведет здоровый образ жизни: не пьёт и не курит.

– Присаживайтесь, Павел Агафонович, – не оборачиваясь, вкрадчиво молвил Лаврентий Павлович. – Выпейте вина. Угоститесь сигаретой.

– Не употребляю! – еле произнёс Павел, у которого от волнения пересохло во рту.

– Похвально, похвально… Ну, как там наш Юродивый? Точнее, детдомовец, призванный играть его роль?

– Молчит как рыба! Это правильно, что пророка заменили немым мальчишкой.

– Значит, вы одобряете решения, принятые моим предшественником?

– По данному вопросу – да!

– А сами верите, что некоторые люди могут предсказывать будущее?

– Не знаю, – пожал плечами Вялов.

– А вы подумайте…

– Наверное, могут… В нашей области народ до сих пор обсуждает пророчества Ванечки, многие из которых уже сбылись.

– Выходит, он действительно умрёт в один день с товарищем Сталиным?

– Это известно только Господу Богу!

– Вы верующий?

– Никак нет! Атеист! Так… С языка сорвалось!

– Но если среди нас есть такие уникумы, как Ванечка, значит, Бог существует?

– Я не готов рассуждать на эту тему. Образование не позволяет! – в который раз использовал коронный приём Вялов.

– А вам интересно, какие предсказания он делает сейчас?

– Не буду юлить. Очень интересно.

– Так вот… Юродивый утверждает, что скоро начнется большая война. Между Россией и Германией.

– Странно. Пока у нас дружба-фройндшафт. Немцы постигают в СССР основы военного искусства, руководители разных отраслей нашей промышленности перенимают передовой опыт на ведущих предприятиях Германии. Хотя… Не скрою. В нападении на Ванечку, о котором вам известно, при желании можно усмотреть след абвера.

– Вы в этом уверены?

– На девяносто девять…

– А что надо для того, чтобы эта цифра достигла ста процентов?

– Свободный доступ к досье всех курсантов из Германии, обучающихся в нашем военно-химическом училище.

– Ну, с этим проблем не будет. Я лично позабочусь о том, чтобы вам ничто не мешало продолжать работы в начатом направлении.

– Спасибо, товарищ народный комиссар. Разрешите идти?

– Идите, товарищ старший лейтенант! Да, кстати, я сегодня же отправлю в Калининское облуправление приказ о присвоении вам этого звания. А то как то некрасиво получается… Поздравляю! – Берия улыбнулся краешком рта и протянул ему потную ладонь.

– Служу Советскому Союзу! – рявкнул Вялов и крепко сжал её.

– Спортсмен? – иронично поинтересовался Лаврентий Павлович.

– Так точно. Мастер спорта по боксу. Чемпион «Динамо».

– Ну иди работай, чемпион!

– Есть!

* * *

Долго задерживаться в столице Вялов не собирался. Тем более что дядя то ли по указанию наркома, то ли по собственному усмотрению услужливо предложил племяннику воспользоваться служебной машиной для поездки домой.

Чтобы произвести впечатление на строптивую невесту, Пашка распорядился остановить автомобиль напротив парадного входа в училище, в котором преподавала его избранница и, выйдя на улицу, столкнулся лицом к лицу с Андреем Сергеевичем Дроздовым – отцом Катюши.

– Куда вы так спешите, Павел Агафонович? – спросил профессор, сразу признавший в молодом человеке ухажера своей дочери, хоть виделись до этого они всего лишь два раза – на демонстрациях, посвященных 20-й и 21-й годовщинам Октября. Впрочем, узнать Вялова было несложно – его сразу выдавал недюжинный – под метр девяносто – рост.

– К Екатерине Андреевне, – засмущался чекист.

– У нее сегодня выходной! – рассмеялся Дроздов. – Машину-то отпустите!

– Езжай! – махнул рукой Пашка.

– Катя с мамой пошли по магазинам – Новый год на носу. А у меня есть время – целый час до начала лекции. Так что, если не возражаете, могу организовать для вас ознакомительную экскурсию по нашему учебному заведению.

– С удовольствием.

Андрей Сергеевич провёл своего спутника через сквозной проход сначала на плац, по которому бегали молодые люди в защитных костюмах: бахилы, противогазы и всё такое прочее, затем – на спортплощадку, и остановился у входа в новое многоэтажное здание.

– Это лабораторный корпус. Здесь мы занимаемся научными изысканиями. Как вы, должно быть, знаете, СНК – Совет Народных Комиссаров – периодически принимает постановления о введении и отмене основных научных степеней и званий. Я уже и сам запутался, кто я? Доктор одних наук, кандидат других…

– А чем, простите, вы занимаетесь?

– Катюша вам ничего не говорила?

– Нет.

– Профильными темами. Защитой человеческого организма от химического воздействия.

– И что, есть будущее у химического оружия?

– Несомненно. Только не дай боже, если кто-то применит его в войне!

– Почему?

– Последствия будут ужасающими, – вздохнул профессор. – Вплоть до гибели всего живого на земле… Скажите, вы будете докладывать Катюше о нашей встрече? – он неожиданно сменил тему.

– Как вы сочтете нужным.

– Лучше не говорите ничего, ладно?

– Хорошо. Она, наверное, меня стесняется?

– Это почему же?

– Сирота я. Без роду, без племени.

– А что с родителями?

– Умерли!

– Своей смертью-с?

– Так точно!

– Как-то странно для нашего с вами времени.

– Их голод скосил… Один только мамкин брат в живых остался, да мы с сестрицей…

– Они в Калинине?

– Нина – здесь, а дядя – в Москве.

– Он, конечно же, большой начальник?

– А вы откуда знаете?

– Догадываюсь… Машина его?

– Так точно. Кроме того, я не очень силен в науках, Катюша меня тянет, тянет, а проку мало…

– И вы решили, что профессорской дочери не гоже путаться с малограмотным чекистом?

– Это она решила. Я только «за». Уже три раза предлагал выйти за меня замуж, а Катя – ни в какую…

– А других причин искать не пытались?

– Нет… Вы не думайте, я не тупица какой-нибудь… И всякую науку на лету хватаю. Просто времени на учёбу не остаётся. Но это ничего, правда же? И ещё можно всё исправить?

– Было бы желание!

– А вдруг она, того… профессии моей стесняется?

– Вряд ли. Стеснялась бы – не поехала б с вами в Весьегонск.

– Логично!

– Кстати, что за отпуск у вас такой – целых три месяца?

– Это не отпуск – командировка.

– Секретная?

– Ага…

– Но начальство не возражало против того, чтобы вы отправились на задание с моей дочерью?

– Нет. Напротив.

– А знаете, что, Павел… Можно вас так называть?

– Конечно!

– Приходите к нам тридцать первого декабря. Посидим, отпразднуем вместе Новый год… Расценивайте это как приглашение.

– Но чтобы воспользоваться им, мне придётся доложить Екатерине Андреевне о нашей встрече!

– Что ж, докладывайте, товарищ… – профессор уставился на его петлицы.

– Уже старший лейтенант, – широко улыбаясь, уточнил Вялов.

* * *

– Только, пожалуйста, будь вежливее, – в очередной раз предостерегла Катюша, когда они входили в первый подъезд элитной жилой пятиэтажки в центре города. – Второй этаж, квартира номер шесть.

– Ладно, постараюсь, – буркнул в ответ Вялов.

– В какой руке держать вилку, а в какой нож – помнишь?

– А как же.

– За столом не сморкаться, в носу не ковыряться.

– Есть!

– Про политику не говорить.

– Усвоил…

– Погода, здоровье, способности человека, литература – вот темы, в которых ты неплохо ориентируешься. Мама, как и я, обожает Маяковского, только своё мнение ей навязывать не обязательно.

– Разве у меня может быть своё мнение?

– Твоя трактовка его произведений слишком оригинальна, я бы сказала – фривольна!

– Чего-чего?

– Мягко говоря, она не совпадает с точкой зрения большинства исследователей творчества гениального советского поэта, к которым, в том числе, принадлежит и моя мама.

– Я иначе не умею. Что чувствую – то и говорю.

– А ты лучше помолчи, чтобы не выглядеть дураком в глазах образованных людей.

– Кто дурак? Вялов – дурак?

– Ну не кипятись ты так, милый… Я же хочу как лучше!

– Всё. Мы у них в гостях – первый и последний раз. Пусть ко мне ходят. Поняла?

– Куда, в общагу?

– Как только женюсь, руководство обещает отдельную квартиру.

– Вот и женись.

– Выходи за меня, Катя!

– Когда исправишься и перестанешь быть тупым безмозглым солдафоном.

– Ладно, я постараюсь.

– Вот это слова настоящего мужчины. Жми на звонок. Хватит! Хватит!!!

* * *

Дверь открыла Софья Григорьевна.

«Нос крючком, глаза навыкат, смоляные, рано начавшие седеть, локоны волос – ни дать, ни взять – чистая жидовка! – мысленно заключил Пашка, глядя на её холеное, совсем не славянское лицо, порезанное глубокими морщинами. – А у них вопрос родства – того, определяется по материнской линии… Выходит, моя Катя тоже еврейка? И наших общих детей будут дразнить пархатыми? Ничего… Даже в жилах товарища Ленина, поговаривают, текла не только русская кровь!»

– Заходите, гости дорогие!

– Здравствуйте? Как поживаете? – помня о наставлениях любимой, с порога начал любезничать Вялов.

Хозяйка молчала.

– После визита к вашим коллегам по секретно-политическому отделу Софья Григорьевна не знает, как правильно отвечать на такой, вроде бы, совершенно невинный вопрос. Скажешь: «хорошо» – заинтересуется ОБХСС, «плохо» – УГБ! – пояснил подоспевший Андрей Сергеевич.

– Это мы можем! – кисло улыбнулся Павел. – Поэтому один мой знакомый, когда его спрашивают о жизни, всегда отвечает коротко, одним словом: «Сокращается!»

Все рассмеялись.

– А ваш друг – философ! – с улыбкой констатировала Софья Григорьевна.

– Не друг он. Пока. Так, старший товарищ, – признался Вялов, вспоминая автора полюбившегося афоризма – отставного капитана Савченко, ныне выдающего себя за Глеба Парфёнова.

– Ну что, садимся сразу за стол или для начала ознакомитесь с квартирой?

– А чего тянуть? – разошёлся гостеприимный хозяин. – Выпьем по пятьдесят – легче будет разговаривать…

– На меня лучше не рассчитывайте! – удивляясь самому себе, пролепетал старший лейтенант, мысленно поклявшийся бросить пить сразу после знакомства с Берией.

У Кати, давно добивавшейся от милого такого решительного шага, глаза полезли из орбит.

– Больной? – не поверил Дроздов.

– Спортсмен! – опроверг его сомнения Павел.

* * *

За минуту до Нового года, своевременность наступления которого гарантировал профессор Дроздов, чуть ли не ежесекундно сверявший время по своим сверхточным, как он неоднократно повторял, часам, Софья Григорьевна предложила мужу откупорить бутылку «Советского Шампанского». Точнее, «Абрау Дюрсо», из старых запасов. Тот переадресовал просьбу младшему по возрасту.

Раньше таким напитком Вялов никогда не увлекался, предпочитая, как всякий русский, «Московскую», по старинке называемую «белоголовкой». Но с заданием справился без видимых усилий. Ровно в двенадцать пробка вылетела из горлышка и устремилась по направлению к высокому номенклатурному потолку.

– С Новым годом, с новым счастьем!

– Ура!!!

Заиграл патефон.

Пашка обнял Катюшу за хрупкую талию и лихо закружил в модном вальсе – еще в училище он слыл одним из лучших танцоров. Рядом с ними неуклюже водил свою супругу Андрей Сергеевич.

– Стоп! Я так не играю! Давайте меняться партнёрами! – запротестовала та, когда Катя пошла ставить другую пластинку.

– Давайте! – с удовольствием согласилась дочь.

– Скажите, Павел, какую литературу вы предпочитаете? – оказавшись в крепких руках кандидата в зятья, забросила удочку Софья Григорьевна.

«Началось!»

– Ясно – советскую!

– Толстого, Горького, Островского?

– Нет. Я поэтов хороших уважаю.

– И кто из них, по вашему мнению, хороший?

– Есенин. Маяковский.

– Лёд и пламень. Тонкий лирик и трибун революции. Две противоположности в искусстве. Как-то неправильно одновременно почитать их обоих.

– Не такие они и разные, как кажется на первый взгляд.

– Ну-ка, ну-ка, это интересно…

– Владимир Владимирович точно такой же хулиган, как и Сергей Александрович. Похабник. Скандалист. Только скрывает это за маской патриота советской власти… На самом же деле он не воспевает, – издевается над нашей социалистической действительностью.

– Например?

– И что крамольного вы нашли в этих строчках?

– Ничего. Но я нутром чую неискренность, лицемерие, насмешку, фальшь… И когда речь идет о пятивершковом бревне, и когда о руке миллионопалой… Мне кажется, это – маска, истинное нутро поэта можно увидеть в совершенно других произведениях.

– И каких же?

– «Я лежу на чужой жене, одеяло прилипло к жопе. Кую кадры советской стране назло буржуазной Европе!» Вот здесь он настоящий! Простите…

– Да уж, – вдохнула Софья Григорьевна, никак не ожидавшая такого вольнодумства от сотрудника доблестных правоохранительных органов. – Но вы неверно продекламировали стих. В оригинале он звучит несколько иначе!

– Возможно. Ведь данного произведения ни в одной книге не найти! А люди, передавая из уст уста, непременно что-то выбросят, что-то добавят, исказят, так сказать, первоначальный оригинальный текст…

– Правильно так, – она ещё теснее прижалась к Павлу хрупким телом и до минимума «убавила звук»:

– Продолжение знаете?

– Конечно.

– Что же это вы так стыдливо: «член», Павел Агафонович? Владимир Владимирович употребил другое, более крепкое, но исконно русское, словцо!

– Я не сторонник мата. И ругаюсь только в исключительных случаях.

– Похвально. Однако литературные произведения следует цитировать предельно точно! Как говорится, слов из песни не выкинешь.

– Выходит, поэтам можно всё?

– Почти! Всё в нашей стране нельзя даже гениям и вождям.

– Это ваша личная точка зрения?

– Да. Сейчас я пытаюсь обосновать её научно и защитить докторскую диссертацию. Поэтому – признаюсь – мне ваша точка зрения очень импонирует!

– Спасибо. А Катя считает её ошибочной.

– Время покажет, кто из нас прав.

– Это точно!

– Как бы там ни было, ваша интерпретация имеет право на жизнь. Только вы о ней больше никому не распространяйтесь. Ладно?

– Как прикажете!

После столь любезного и, как оказалось, весьма квалифицированного обмена мнениями о творчестве величайшего пролетарского поэта, Софья Григорьевна прониклась к своему зятю настоящей симпатией и с тех пор больше никогда даже в мыслях не обзывала его малообразованным или тупым.

Так они стали единомышленниками, нет – близкими друзьями на всю оставшуюся жизнь.

* * *

Как только его подчиненные устали отмечать новомодный советский праздник, Токарев собрал в управлении весь личный состав. Впереди – Рождество, Василий, Крещение, сам Бог велел усилить бдительность!

Сразу после расширенного совещания, на котором начальство призывало «не допустить провокаций со стороны верующих граждан», Вялов по привычке заперся в персональном кабинете и принялся сочинять очередные предсказания Юродивого.

Как вдруг в дверь постучали.

«Кого еще черти несут?» – с раздражением подумал старший лейтенант.

– Это я, Паша! – словно читая его мысли, подал голос нежданный гость – начальник контрразведки капитан Крутов.

– А… Шура… Заходи. Как погулял?

– Успокойся! Какие гулянья? Работал, как проклятый. Между прочим – на тебя!

– Поясни!

– Накануне Нового года меня вызвал к себе Токарев и приказал в кратчайшие сроки ознакомить Ваше Высочество с досье на всех курсантов из Германии.

– Ну да, было дело, ставил я перед ним подобную задачу…

– Не наглей, Паша! Сам знаешь, у меня документы всегда в порядке. А в конце года, каюсь, запустил работу… Маленько. Пришлось срочно возобновлять базу данных… И были ведь – все пятнадцать были, а коснулось – одного не хватает!

– Позволь, я угадаю его фамилию.

– Не выйдет!

– На что спорим?

– На бутылку, нет, на ящик «белоголовки»!

– Согласен! Кто перебьёт?

– А зачем? Лишний рот – страшнее пистолета. Ты, надеюсь, мне доверяешь?

– На все сто.

– Я тебе тоже.

– Тогда дуй в магазин!

– Фамилию сначала назови.

– Клейст. Отто Клейст!

– Ну ты даёшь! – ничуть не огорчился проигрышу Крутов. – Похоже, у тебя тоже прорезались пророческие способности. Признайся, это от Юродивого?

– Откуда тебе известно о его существовании?

– Проснись, Вялов… О твоих функциях в управлении знает каждая собака! Скажу больше: многие тебе завидуют. Чёрной завистью. Говорят: Вялов спит, а служба идет. Причём – неплохо. Старлея за такой короткий срок у нас еще никто не получал!

– Спасибо за информацию, Александр Дмитриевич.

– Не за что! Ну, я полетел?

– Куда, сокол ты наш?

– В гастроном, Паша. Где присядем: у тебя или у меня?

– Не пью я, Шура. Слово дал!

– Кому?

– Партии и правительству.

– Это серьезно.

– Но с тобой – выпью. По пятьдесят. Поэтому ты ящик не бери, одной бутылки хватит.

– А…

– Остальное прощаю!

– Ну, спасибо! Ты настоящий друг!

* * *

Вялов пригубил стакан и отставил его в сторону. Крутов, напротив, выпил до дна и сразу налил себе еще.

– Не возражаешь, Паша?

– Нет.

– Что-то ты сегодня необычно щедрый.

– Надеюсь, ты отплатишь той же монетой…

– С этого места, пожалуйста, подробней.

– Расскажи мне всё, что тебе известно про Отто Клейста.

– Родился в 1912-м в Лейпциге. Окончил местный университет. По специальности – историк.

– Чего тогда подался в химики?

– Это ты у него спроси… Член НСРПГ с 1933 года, то есть фактически с момента прихода Гитлера к власти. В Калинин приехал не как все – из Германии, а из советской Карелии…

– Интересно, что он там делал?

– А шут его знает. Нам об этом не докладывают. Я выпью, если ты не против…

– Пей. Только закуси! Вот тебе яблоко – сестрица к Новому году мне целый мешок припёрла.

– Ну, за дружбу! Эх, хороша зараза! Ты что, совсем пить не будешь?

– Нет. Давай дальше. Не томи душу!

– Есть у них в Третьем рейхе один выдающийся деятель – Генрих Гиммлер, между прочим рейхсфюрер СС.

– Слышал о таком.

– Кроме своей обычной работы, он, на общественных, так сказать, началах, возглавляет одну очень интересную научную организацию. «Аненербе» называется. То есть «Наследие предков», ежели по-нашему… Буквально вчера из Берлина пришло официальное сообщение о том, что всю эту шарашкину контору целиком и полностью включили в состав СС, шефом которого и является Гиммлер. Усёк?

– Так точно! Но какое отношение имеет к «Аненербе» Отто Клейст?

– Я выучил назубок его автобиографию… Можно мне слегка отхлебнуть из твоего стаканчика? Дабы освежить память…

– Валяй!

– За тебя, Паша! Эх, мало взяли… Так на чем мы остановились?

– Ты хотел рассказать, какое отношение имеет к «Аненербе» Отто Клейст!

– Так вот… Боссы организации… Босс – это не то, что ты подумал, – «хозяин», «начальник» в переводе с английского…Чуть ли не ежегодно они снаряжали научные экспедиции в разные уголки земного шара: в Скандинавию, на Тибет, на Ближний Восток. Там же бывал и наш герой. Я сопоставил даты его командировок с официальными сроками экспедиций «Аненербе» – они совпали! Точь-в-точь!

– Что это означает?

– Клейст или участвовал в их мероприятиях как историк, или наблюдал, так сказать, со стороны за действиями научных сотрудников. И то и другое подразумевает его безусловное членство в СС, чего Отто, впрочем, никогда особо и не скрывал.

– Откуда ты всё это знаешь, Шура?

– Работа у меня такая…

* * *

Вернувшись в свой кабинет, старший лейтенант решил немедленно доложить дяде о сути предыдущего разговора с Крутовым. Телефонистка быстро соединила его с Москвой.

– Здравия желаю. Вялов!

– А… Паша… С Новым годом!

– Взаимно! Как вы там?

– Да вроде налаживается… А у вас?

– Нормально. Нина всем привет передаёт.

– Спасибо! А Илья?

– Растёт! Такие фортели выкидывает – вы бы только видели!

– Понял… Я приеду. На день Советской Армии. Ты что-то хотел?

– Да. В прошлый раз я докладывал о том, что в порученном мне деле усматривается след абвера.

– Ну…

– Так вот. Скорее всего, нам противостоит не военная разведка, а СС. Подразделение «Аненербе». Слыхали о таком?

– А то как же… В структуре этой организации имеются отделы ботаники, астрономии, геологии, социологии и еще хрен знает каких наук, призванных подтвердить преимущества арийской расы. А также зондеркоманда. То ли «Аш», есть такая буква в латинском алфавите, восьмая, кажется, по счету, то ли «Икс» – мы ещё не разобрались. Кстати, её специалисты в 1937 году побывали в Карелии и на Кольском полуострове. И знаешь, что их там интересовало?

– Никак нет.

– Шаманы, ведьмы… Так что ничего странного в том, что Ванечка привлек их внимание, нет.

– Человек, которого я подозреваю, тоже прибыл в Калинин прямиком из Карелии.

– Значит, твои предположения верны. Кстати, руководит зондеркомандой мой давний знакомый. Доктор Рудольф Левин.

– Еврей?

– Еврей, как и его патрон, и в то же время оберштурмбаннфюрер СС, тьфу ты, чёрт, язык сломать можно! Было бы неплохо, если б ты смог внедриться в эту организацию и каким-то образом выманить её руководителей на нашу территорию. А мы поговорим с ними по душам.

– Я попробую…

* * *

«Итак, теперь уже очевидно, что похищение Ванечки организовал иностранец. Эка невидаль! Я подозревал об этом с тех пор, как только Сизов с Чалым сообщили, что аванс им выдал человек, разговаривавший с лёгким “прибалтийским” акцентом.

Иностранец не простой – агент загадочной организации “Аненербе”. Историк. Химик. Отто Клейcт. Из знатного аристократического рода.

У Шуры было на него досье. Но оно вдруг куда-то исчезло. Капитану пришлось собирать заново все данные о курсанте. Слава богу, память у него на пять с плюсом.

Залезть в кабинет к Крутову могли только свои.

Значит, кто-то из контрразведчиков продался немцам?

Но зачем он умыкнул в общем-то непотребный документ? Который еще сто лет пылился бы в ящике рабочего стола, если б не понадобился мне?

Значит, кто-то подозревал, нет – знал наверняка, что я стану его искать! И теперь хочет пустить меня по ложному следу! Мол, был шпион да сгинул. А в это время его задание выполнит кто-то иной, еще не попадавший в поле зрения советской разведки.

Точно!

У Отто есть дублёр…

Вот почему засветившегося агента так быстро вывели из игры!»

Вялов разложил на столе листы с фотографиями. Фон Визе, Кляйн, Витке, Крюгер… Кто из них работает на зондеркоманду? Кто?

Стоп!

Шура что-то нес о былых визитах Клейста на Тибет и Ближний Восток… Может быть, его участь разделил еще кто-то?

«Фон Визе… Из немецких дворян. В зарубежных командировках не бывал. Кляйн, психолог по первому образованию. Запросто годится в кадры “Аненербе”. Уроженец Верхней Франконии (Бавария), женат, двое детей, 1936 и 1938 года рождения. Нет, некогда ему было мотаться по белу свету… Витке. Известная фамилия! Образование – семь классов. И всё… С таким в научной организации делать нечего. Крюгер. Вальдемар Вольфович. 1909 года рождения. Через месяц ему исполнится тридцать… Многовато для курсанта. Судя по визам в паспорте, с 1935 по 1936 год пребывал на территории Королевства Швеция. Стоп. Один из первых своих походов спецы “Наследия предков” совершили как раз на Скандинавский полуостров! Надо выяснить у дяди, в какой период времени это было!»

Ответ пришёл на следующий вечер.

«“Аненербе” снаряжала в Скандинавию две экспедиции под руководством Германа Вирта. В 1935 и 1936 гг.»

«Похоже, Крюгер тот, кого я искал!» – победно улыбнулся Вялов.

* * *

Занятия военных химиков возобновились только в середине января. Но Крюгер всё равно умудрился опоздать на две недели. Как выяснилось, у него оказалась уважительная причина: Вальдемар принимал участие в традиционном турнире по боксу, ежегодно проходившем на малой родине, и выиграл состязание.

«Теперь я знаю, где мы познакомимся, – подвел итог своим размышлениям Павел. – На ринге!»

Вскоре Токарев сделал руководству военного училища предложение, от которого нельзя было отказаться: провести открытый чемпионат по боксу, посвященный Дню Красной Армии и Флота…

Вялов убыл в Весьегонск и больше месяца неистово тренировался. Бегал кроссы, плавал в ледяной воде, по десять часов в сутки лупил изо всех сил сшитую Савченко грушу.

Игорь Семенович оказался весьма незаурядным специалистом, знавшим толк в восточных единоборствах. Уже через две недели Пашка мог, используя синтез боевых искусств, успешно применяемый его наставником, в считаные мгновенья уложить на пол любого соперника. Но бокс – это совсем другой вид спорта!

Савченко понимал: победить хорошо обученного и технически подготовленного соперника будет непросто, поэтому гонял своего подопечного до седьмого пота.

– Держи стойку! Руки… Руки не опускай… Бей… Да не так. Груша – не баба, чтобы ее гладить. Вот, смотри. Удар должен быть акцентированным, максимально точным… Р-раз! И всё. Повтори. Вот. Уже лучше! Ударил – и сразу ушёл в сторону. Туловищем, работай, туловищем! У тебя перед фрицем – несколько преимуществ. Главные из них – физическая сила – от природы, выносливость, умение держать удар. В обмен – не вступай, на серии – не разменивайся – только потратишь зря силы. По очкам его не переиграть. Уходи, уклоняйся, делай вид, что побаиваешься, и береги силы для решающего удара! А теперь – всё сначала. Ударил – отошел, уклонился – врезал… Весь раунд терпишь, а в конце – взрываешься, переходишь в яростную атаку. Если ты его не побьёшь – я лично тебе башку сверну!

* * *

Двадцатого февраля Пашка вернулся в Калинин и сразу же побежал на встречу с горячо любимой Катюшей. Та критически осмотрела исхудавшую фигуру своего избранника и громко рассмеялась:

– Тебя что, с довольствия сняли?

– Нет. Пытаюсь влезть в свою весовую категорию.

– Ах да… У нас в училище уже повесили афиши. Гвоздь программы! Вялов против Крюгера! Ты же два года не занимался спортом.

– Ничего. Я способный.

– Скромности тебе не занимать. Он же чемпион, Паша… Ты бы видел его рожу!

– Чем моя-то хуже?

– Не такая свирепая! У Крюгера даже имя соответствующее – Вальдемар.

– И что в нём угрожающего?

– Книги читать надо. Вальдемары обычно очень подвижны и любят драться.

– А Павлы?

– Добрые, отзывчивые… Как ты.

– Добрый-то я, добрый… Но как врежу – мало не покажется!

– Ладно, уговорил. Мы будем за тебя болеть.

– Болеть не надо. Вы в меня просто верьте – и всё получится!

* * *

Физические данные противника Вялов выяснил еще до боя. Рост – 1 м 89 см, вес – 91 кг, – максимальный для тяжёлой весовой категории.

Летом Павел был грузнее, но сейчас весы под ним показали только 88 кг. При одинаковом росте – это очевидный плюс, легче передвигаться по рингу.

Гонг!

Крюгер не стал, как ожидалось, бросаться на противника очертя голову. Потихоньку нащупывал его слабости и уже тогда, прижимая соперника к канатам, хладнокровно наращивал своё преимущество. Особенно удавались ему боковые удары, свинги и хуки, против которых Павел долго не мог найти противоядия.

Зал возмущенно свистел.

И только члены дружного семейства Дроздовых, Андрей Сергеевич, Катя и Софья Григорьевна Лисицкая (таковой оказалась её девичья фамилия, на которую был выписан диплом и свидетельства о присвоении научных званий), сохраняли видимое спокойствие и сдержанный оптимизм.

Сил броситься в контратаку в конце первого раунда у Вялова не осталось. А после перерыва его дела пошли ещё хуже. Казалось, Вальдемар вот-вот просто вынесет с ринга неумелого русского бойца.

Во время очередной паузы Катя высказала вслух всё, что думает:

– Чего же ты ждешь? Бей, его, бей! Распустил слюни, как барышня, и бегаешь взад-вперед. От судьбы не убежишь! Где твой коронный прямой с правой, где?

– Скоро увидишь, если согласишься выйти за меня замуж! – прищурил и без того изрядно заплывший глаз Вялов.

– За такого неудачника – никогда!

– А если я пошлю его в нокаут?

– Выйду!

– Честное слово?

– Да!

На третий раунд динамовец вышел, еле волоча ноги. Но его усталость была наигранной. Крюгер раскрылся и уже без всякой опаски наносил удар за ударом. В грудь, в голову…

– Я люблю тебя, Паша, – донеслось из зала ровно за минуту до окончания боя. И русский воскрес! Уклонившись от очередного крюка, врезал противнику по прессу. Потом еще раз. У немца от неожиданности сбилось дыхание. И тут его настиг мощнейший апперкот. Казалось, хруст лицевых костей был слышен далеко на улице…

Вальдемар упал, нет, рухнул на пол.

Судья начал отсчет.

Где там!

Очнулся боксер только тогда, когда подоспевшие медики поднесли к его носу ватку с нашатырным спиртом.

А Вялова подхватила толпа курсантов и на руках понесла прочь из зала. Еще целый месяц после этого он купался в лучах славы.

* * *

Свидетелем боя стал Пашкин дядя, сдержавший слово и приехавший на праздник в Калинин.

– Ловко ты его! – похвалил он, когда смог наконец добраться до счастливого победителя. – Молодец. У кого тренировался?

– У капитана Савченко.

– А это кто?

– Тот, кого оставили в Весьегонске вместо старика Парфёнова.

– А… Вспомнил. Такого бойца, как он, во всём Союзе больше не найти. Старайся, перенимай науку – в жизни пригодится.

– Есть! – лихо козырнул Вялов, хоть без головного убора не имел на это право.

– Отставить, служака! – шутливо пожурил его дядя.

В тот же вечер они вместе, прихватив с собой Нину, пришли свататься к Дроздовым.

Катя ответила согласием.

Свадьбу решили сыграть в субботу 3 июня.

* * *

После боя поверженный немец сам стал искать встречи с побившим его «великолепным русским боксером». Катя не раз передавала суженому просьбы Вальдемара, но Павел не форсировал события, набивая себе цену.

Логика его действий была таковой.

Крюгер наверняка выяснил, что он – кадровый сотрудник НКВД и доложил об этом своему руководству, которое и санкционировало контакт. А раз так – пусть подсуетятся ребята!

Свиделись они только в среду восьмого марта. Тогда Женский день 8 Марта хоть и считался государственным праздником, еще не был отмечен в календаре красным цветом.

– Я требую реванша! – вместо приветствия на чисто русском произнес Крюгер и дружелюбно протянул руку.

– В любое удобное для вас время! – сразу же согласился Вялов, поверивший в собственные силы и с недавних пор отдающий спорту всё свободное время. Под пристальным вниманием Савченко.

– Может, по пятьдесят, за милых дам? – неожиданно предложил Вальдемар.

– Не употребляю!

– Странно. Я ещё не встречал абсолютных трезвенников среди русских людей.

– Значит, я буду первым.

– Ты тоже военный?

– Да. Старший лейтенант.

– Обер-лейтенант?

– Что-то вроде этого. А ты?

Крюгер замялся. Как будто такой невинный вопрос загнал его в тупик.

«В вермахте – одни звания, в СС – другие, у курсантов училищ – третьи, – догадался чекист. – Вот он, бедняга, и растерялся, не зная, что ответить!»

– Не хочешь – не говори, – ухмыльнулся Павел. – Боксом занимаешься давно?

– С детства!

– Я тоже – с семи лет.

– Скажи, ты сознательно прикидывался, как это у вас говорят, слабаком?

– Да.

– Неплохая тактическая задумка. Кто подсказал?

– Тренер.

– Познакомишь?

– Он сейчас в командировке.

– Ясно. Значит, будем дружить?

– Давай!

– В субботу мы всей группой идем в кино. Хочешь с нами?

– Не против.

– В девятнадцать ноль-ноль возле училища.

– Договорились!

* * *

Когда Вялов прибыл к главному учебному корпусу военного училища химической защиты РККА, на улице Коммунальной его уже ждали, выстроившись в две шеренги, курсанты из Германии под командованием Юргена фон Визе.

Заметив обидчика своего боксёра, многие из них восхищенно подняли вверх большие пальцы:

– Гут! Гут!

А когда Крюгер сообщил, что русский составит им компанию в предстоящем культпоходе, их радости вообще не было предела.

Славу главного кинотеатра города в то время уже прочно перетянула на себя недавно построенная «Звезда», но молодёжь по-прежнему предпочитала «Вулкан». В субботу там показывали новую комедию режиссера Александрова «Волга-Волга» с любимицей Сталина – Любовью Орловой – в главной роли.

Немцы громко гоготали, сравнивая её с какой-то своей звездой. Какой – Пашка так и не понял. Во-первых, он был слабоват в немецком языке, во-вторых, совершенно не разбирался в западном кинематографе и фактически ничего не знал о его главных исполнителях. Поэтому фамилия Дитрих ему ни о чем не говорила. Хоть та тоже входила в число любимых актрис своего вождя.

* * *

После просмотра фильма дисциплинированные немецкие курсанты рванули пешим строем в обратный путь. А Крюгер остался…

«Значит, ему точно известно, что я служу в органах и смогу уладить любые проблемы!»

Словно подтверждая его догадку, Вальдемар начал аккуратно прощупывать собеседника по всем направлениям: где живёшь, чем занимаешься, сколько зарабатываешь? И так далее и тому подобное. Пашка имел на сей счет четкие инструкции руководства, однако решил, что ничего страшного не случится, если он немного выйдет за их рамки, поэтому даже немного похулил советскую власть, мол, собираюсь жениться, а жилья начальство давать не хочет.

Думал, эсэсовец сразу же ухватится за нить и начнёт предлагать сотрудничать с его ведомством за вожделенные рейхсмарки, но тот пока не собирался торопить события. Может, ему было известно, что за валюту, как, впрочем, и за рубли, в России недвижимости не купишь? Хочешь не хочешь, придётся изобретать другие методы вербовки.

Крюгер осторожно забросил наживку: мол, что ты знаешь о Юродивом?

Но Пашка лишь рассмеялся в ответ:

– Только то, о чём писали газеты.

– Выходит, нет у него пророческого дара?

– Я материалист, Вальдик, и ни в какую чертовщину не верю.

– Значит, то, что он предсказал свою смерть в один день с товарищем Сталиным, неправда?

– Нет, конечно! Но где ты взял такую чушь?

– Сорока на хвосте принесла, так, кажется, говорят у вас?

– Я этой сороке все перья повыдёргиваю!

* * *

Следующий раз договорились встретиться тридцать первого марта. В тот день артисты Академического театра драмы давали спектакль по пьесе Горького «Мать», его-то и желали посмотреть любознательные курсанты из Германии. У Вялова постановка интереса не вызвала – ранее он не раз уже видел одноименный фильм, снятый в Твери тринадцать лет тому назад…

Но надо, значит, надо!

Во время антракта Крюгер предложил прогуляться.

– Скажи, Паша, мы с тобой друзья?

– Да.

– А друзей обманывать некрасиво!

– Согласен…

– В прошлый раз ты клялся, что не веришь в способности Весьегонского пророка.

– Я и сейчас готов это подтвердить!

– А мне стало известно, что именно тебе поручено обеспечивать его безопасность.

– Из каких каналов?

– Секрет!

– Поручено… Ну и что? После того как в народе пошёл глас о вещих предсказаниях Юродивого, к нему началось самое настоящее паломничество. Многие хотели знать, когда город окончательно уйдёт под воду, что ждет их в Карелии. И так далее и тому подобное… Мало ли чего может волновать наших людей? Но, насколько мне известно, никаких дельных советов Ванечка не дал.

– А что он говорит о наших отношениях?

– Между мной и тобой?

– Нет. Между Россией и Германией.

– Ничего не говорит. Пацану всего три года… С половиной.

– А мне известно, что он предсказывает войну…

– Слушай, Вальдик, зачем тебе всё это?

– Я являюсь сотрудником одной солидной научной организации. «Аненербе» – может, слыхал?

– Никак нет!

– Её руководство поставило задачу – создать всемирную картотеку ведьм, пророков. С этой целью наши специалисты, между прочим, с разрешения Советского правительства, уже посещали Карелию и Кольский полуостров, где им удалось собрать и записать сотни свидетельствований представителей народов Севера о сбывшихся предсказаниях шаманов.

– Наука в представлении советских людей – это нечто другое…

– Знаю! Знаю, что вы не верите в эзотерику, астрологию, ведовство… Но нам-то этого запретить нельзя.

– Мы и не запрещаем – сам же говорил, Советское правительство разрешило.

– Вот! Помоги мне! Запиши несколько предсказаний Ванечки, касающихся событий ближайшего времени, и мы вместе посмотрим: говорит он правду или врет.

– Хорошо, я испрошу разрешения руководства.

– А вот этого, Паша, лучше не делать. Сам знаешь, оно не очень одобрительно относится ко всякой чертовщине… Ну что, поможешь?

– Посмотрим.

– Я умею быть благодарным.

– Что ты имеешь в виду?

– Поживём – увидим!

* * *

На следующее утро Токарев подписал Вялову командировку в Москву, даже не поинтересовавшись её целями и задачами.

В обед Павел уже встречался с дядей. Не в главном здании на Лубянке – в одном из соседних скверов.

Выслушав доклад племянника, старый чекист надолго задумался.

– Значит, так! – наконец изрёк он, тщательно переварив полученную информацию. – Ты ведешь себя, как прежде. Донесения отправляешь теми же способами. Спокойно разговариваешь обо всём по телефону. Пусть слушают, пусть читают. Чем больше информации, тем больше шансов вычислить вражеского агента, который неминуемо должен как-то проявлять себя при каждой передаче полученных сведений. Крюгера можешь больше не водить за нос. Скажи, что недавно Ванечка произнёс странную фразу: «Вот-вот война. Много пленных поляков». Мы бы и сами хотели знать, что это значит. Неужели Польша вынашивает опрометчивые планы внезапного нападения на СССР?

* * *

Весна. Расцвели деревья, наполняя неповторимым ароматом воздух городских улиц. Военные сменили форму одежды – с тяжёлых неудобных шинелей на лёгкие свободные гимнастёрки.

Да и гражданские всё чаще переходили с сапог и валенок на ботинки и туфли, с пальто, шуб, телогреек – на демисезонные, а то и летние костюмы.

Павел теперь редко бывал в Весьегонске, понимая, что Савченко, окончательно освоившийся с ролью деда, никого и близко не подпустит к мальчишке. А если кто и осмелится слишком рьяно искать с ним встречи – получит надлежащий отпор.

Тренировки пришлось временно оставить, тем более что Вальдемар, ранее требовавший провести повторный поединок до 1 июня, то есть до начала летних каникул и Пашкиной свадьбы, внезапно изменил свои первоначальные намерения и перенес его сроки на осень.

Такое решение он принял сразу после того, как ему стало известно о новых предсказаниях Ванечки.

А в начале мая Крюгер вообще неожиданно отбыл в Германию. Как догадался Вялов – для консультаций со своим руководством…

* * *

Тем временем международная обстановка продолжала резко ухудшаться. Советские граждане узнавали об этом из скупых сообщений газет и радио. Сотрудники НКВД знали немногим больше: на политзанятиях им часто рассказывали то, о чем простому люду ведать не полагалось. Например, «об очередных провокациях японской военщины».

16 января 1939 года в районе высоты Номон-Хан-Бурд-Обо группа из пяти японских воинов с расстояния около 500 метров обстреляла наряд из четырех пограничников дружественной нам Монголии.

17 января там же тринадцать солдат противника напали на трех пограничников и взяли в плен начальника заставы. 29 и 30 января врагами были предприняты очередные попытки захватить сторожевые наряды Монгольской Народной Республики.

Но советские граждане не очень тревожились по этому поводу, ведь в 1938 году между Красной Армией и японскими войсками уже произошёл двухнедельный конфликт у озера Хасан, закончившийся полной победой советского оружия.

Однако в мае 1939 года в Монголии вновь вспыхнули полномасштабные боевые действия с применением авиации и танков.

В связи с начавшейся войной Катя попыталась завести старую пластинку и предложила перенести дату долгожданного бракосочетания на более поздний срок, но Павел ничего не хотел об этом слышать!

* * *

Свадьбу сыграли в столовой вагоностроителей. Гостей было много. Половина преподавателей военно-химического училища, почти весь личный состав областного управления государственной безопасности НКВД.

Самый желанный подарок – ордер на отдельную однокомнатную квартиру, своевременно выданный городским советом, – преподнес лично Николай Степанович Токарев.

Так что первую брачную ночь молодые провели у себя дома в новой, тоже только что подаренной родителями Катюши, кровати.

А наутро отправились в свадебное путешествие.

Недалеко – в Весьегонск.

* * *

Детдомовец Ваня рос как на дрожжах. Игорь Семенович не мог нарадоваться: и умный, и послушный, и казенную кашу наминает за обе щеки!

А немой – так это даже плюс, не пристаёт с расспросами, не раздражает, только глядит печальными черными глазами прямо в душу…

Специально для внука хозяйственный Савченко завёл козу, и теперь ежедневно потчевал мальчугана свежими и, главное полезными, молочными продуктами.

Большая вода постепенно наполняла огромный котлован. Еще немного – и новая ГЭС даст первый ток, который прямиком пойдет в советскую столицу!

То лето Вяловы запомнят до конца своих дней, как самое лучшее время в их жизни…

– Скажи, почему ты так долго не хотела выходить за меня замуж? – однажды отважился на давно мучавший его вопрос Павел.

– А то ты не понимаешь?

– Нет!

– Смотри, что творится в стране. А мы с тобой, как ни крути, – в группе повышенного риска…

– Так-так… Ну-ка, просвети неуча…

– Я еврейка – по маме, ты – чекист… А кто больше других страдает сегодня от репрессий?

– Те, кто их затеял! – сказал, как отрубил, Вялов.

* * *

2 июля 1939 года Квантунская армия начала решительное наступление по всему фронту. Самые ожесточенные бои развернулись на речке Халхин-Гол.

Красная Армия с трудом удерживала позиции и в тайне готовила сокрушительный ответный удар.

20 августа все силы советской группировки были брошены в массированную атаку. И уже к утру последнего дня лета противник был отброшен за границы Монгольской Народной Республики.

Некоторые считают, что именно этот разгром удержал Японию от вступления в войну против Советского Союза на стороне нацистской Германии. Но он же вскружил головы советским вождям и породил шапкозакидательские настроения руководства Красной Армии…

* * *

31 августа немецкие курсанты вернулись в Калинин, и уже 1 сентября Вальдемар через Катю передал Вялову настойчивую просьбу, нет – требование – о срочной встрече.

Вечером Павел прибыл в заранее обусловленное место.

Глаза Крюгера лихорадочно блестели.

– А ты говорил, нет никаких выдающихся способностей!

– Ты о чем, камрад?

– О Польше! Прав был Ванечка, прав!

– Что ты несешь?

– Мне об этом сказал по большому секрету оберштурмбаннфюрер Левин. Кстати, после его доклада фюрер лично выразил желание видеть вашего Юродивого в Берлине.

– Как ты себе это представляешь?

– Пока не знаю. Но желание фюрера для меня – закон!

– Иди ты в задницу со своим фюрером! Мы – мирная страна и ни на кого нападать не собираемся…

– Давай прямо сейчас заключим пари: если мои слова окажутся правдой – ты будешь держать меня в курсе всех последующих предсказаний Весьегонского пророка!

– А если нет – ты оставишь меня в покое. Навсегда! – решил «прекратить прения» Вялов.

– Яволь! – самодовольно улыбнулся Крюгер.

* * *

17 сентября 1939 года Красная Армия перешла западную границу. Вскоре Западная Украина воссоединилась с Восточной и вошла в состав Союза Советских Социалистических Республик.

Некоторые города и веси необъятной Страны Советов пополнились поляками. Не стала исключением и Калининская область. В старинный город Осташков, что на берегу славного озера Селигер, вскоре привезли около шести тысяч пленных и разместили их в заброшенном монастыре Нилова пустынь.

Военных среди них не было, только жандармы, полицейские, пожарники и даже тюремщики. Да сочувствующие им лица – порой близкие родственники, иногда – родные дети…

Тем же приказом народного комиссара внутренних дел СССР № 0308 от 19 сентября 1939 года в составе Управления по делам военнопленных и интернированных (УПВИ) при НКВД СССР было создано еще семь организованных лагерей для содержания польских военнопленных: Старобельский, Юхновский, Козельский, Путивльский, Козельщанский, Южский и Оранский.

Их окружили колючей проволокой и тщательно позаботились о том, чтобы не допустить никаких контактов иностранцев с местным населением.

* * *

С тех пор Вялов стал чуть ли не ежедневно снабжать Крюгера «полной» информацией о всех предсказаниях Юродивого. Часть из них по обыкновению Павел придумывал сам, часть – поставлял ему из Москвы дядя по каналам секретной правительственной связи.

В последний раз он сообщил, что Ванечка к своему четырехлетию выдал целый ряд странных цитат: «Опять кровь!», «Финны покажут русским Кузькину мать!»

Так и случилось.

30 ноября 1939 года началась так называемая Зимняя война с Финляндией. Красная Армия понесла страшные потери и застряла в непролазных болотных топях (которые почему-то не замерзали в самые холодные зимы) аж до тринадцатого марта следующего года…

* * *

Новый год встречали в Москве. Дядя пригласил. Во-первых, 1940-й, юбилейный, во-вторых – он недавно получил большую четырёхкомнатную квартиру и хотел заодно справить новоселье. А племянники – самая близкая родня. Вот замнаркома и послал за ними свой служебный автомобиль, в котором запросто поместились молодая чета Вяловых да Нина с мужем Владимиром и сыном Ильёй.

Гостей встретила Любовь Витальевна – супруга Николая Петровича. Своих детей у них не было – поздно поженились, чуть ли не в сорокалетнем возрасте, поэтому с первых дней знакомства тётя относилась к Павлу и Нине как заботливая и нежная мать, а в Илюше вообще не чаяла души, называя мальчишку не иначе как самым любимым внуком. Первый – он и есть самый любимый!

– А где дед? – разочаровано пробухтел Илья, с прихожей заглядывая вглубь самой большой гостиной комнаты.

– На работе, любимый…

– Чего так долго?

– Служба!

– А когда придёт?

– Сказал: скоро будет. Так что, раздевайтесь, гости дорогие. Чувствуйте себя как дома!

– Это вам. – Нина, переобувшись в тапки, зашла в тёплую, просторную кухню (именно о такой она мечтала всю жизнь!) и стала доставать из своей безразмерной хозяйственной сумки солёные груздочки, вяленную рыбку и яблоки, которые на диво щедро уродились прошлой осенью в её саду.

– Спасибо, милые… Вам не стоило беспокоиться. У нас всё есть!

– Ну как же без гостинцев? – улыбнулась Катюша, выкладывая на стол две огромные рыбины – щуку и судака. – Вялов их лично поймал! А мама с папой – зафаршировали. Это любимое блюдо в нашей семье.

– И тебе спасибо, дочка! – тётя поцеловала ее в щеку. – Извини, что не смогла приехать на свадьбу. Но для тебя у нас тоже кое-что есть… Давай только дождёмся Николая Петровича… Он вот-вот должен подойти!

И правда. Буквально через несколько минут раздался звонок в дверь.

– Паша, открой! – распорядилась хлопотавшая по кухне хозяйка.

Вялов поспешил выполнить её просьбу.

На лестничной клетке в светлом длинном – чуть ли не до пола – пальто стоял сияющий дядя с маленьким велосипедом в руках.

Именно о таком мечтал Илья!

* * *

Гости сидели за щедро сервированным столом, а «самый любимый внучек» гонял на трехколесном велосипеде вокруг них, не снимая правой руки с противно дребезжащего звонка.

«Дзинь – дзилинь, дзинь – дзилинь!»

Пока провожали старый год, Володя успел набраться и теперь храпел в самом дальнем углу отдельной комнаты, отведенной для его семьи.

Женщины уединились на кухне, где вели секретный разговор о чём-то своём, бабьем, и, конечно же, главном в жизни.

А Вялов с Николаем Петровичем – всё о делах да о делах. Даже в новогоднюю ночь нет покоя горячему чекистскому сердцу!

– Скажите, дядя… Неужто Юродивый прав, и мы скоро столкнемся лоб в лоб с всепобеждающей германской военной машиной?

– А ты как думаешь?

– Не знаю…

– Но предвидеть обязан!

– Пока ничего не предвещает именно такого развития событий. Немцы – наши первые союзники. Во время конфликта с Польшей вели себя достойно. Вспомните хотя бы события в Бресте. Войска вермахта вошли в город раньше, чем Красная Армия, однако, осознав, что Белоруссия, согласно принятым ранее договорённостям, должна находиться в сфере влияния Союза Советских Социалистических Республик, после совместного парада торжественно оставили город…

– Но если мы союзники, почему германская разведка так нагло ведёт себя на нашей территории? Открыто проводит съёмку военных объектов, пытается вербовать агентов из числа инженерно-технического состава передовых предприятий оборонной отрасли? – возразил Николай Петрович. – А теперь к ним добавились еще и эсэсовцы из «Аненербе»… С абвером разберутся наши контрразведчики – не будем отбирать у них хлеб, а с зондеркомандой, мне кажется, и так всё ясно. Фюрер и его ближайшее окружение с трепетом относятся ко всякого рода оккультизму. Именно псевдонаучные теории призваны, по их мнению, подтвердить особый статус арийской расы, её уникальность, верховенство над другими народами. Колдуны, пророки, ведьмы должны говорить только то, что хотят слышать вожди Германии. Вот Ванечка пообещал, что умрёт в один день с товарищем Сталиным – и сразу вызвал небывалый интерес к себе… Возьмут его – и смогут шантажировать нашего вождя! Ты не догадываешься, почему в последнее время они не предпринимают попыток заполучить пророка?

– Зачем?! Я честно передаю им всю необходимую информацию…

– А немцам надо не только знать, но и владеть! Чтобы «фильтровать» и направлять в нужное русло предсказания Юродивого!

– Так вы полагаете…

– Совершенно верно. Они знают, что дело идет к войне, во время которой надеются завладеть мальчиком без лишних усилий. Кстати, можешь доложить Крюгеру, что под Новый год Ваня кричал: «Вижу немецкие танки под Москвой!» Это укрепит их в правильности собственных решений.

– Понял!

– Как обстановка в Калинине?

– Спокойная.

– А в области?

– Более-менее… В Осташков привезли много пленных поляков. Есть данные, что местное население сочувствует им, даже пытается, по возможности, подкармливать узников… Мы решительно пресекаем такое безобразие и уже арестовали несколько человек из числа рыбаков, промышляющих на озере Селигер.

– Надо дать Токареву указание, чтобы отпустил…

– Зачем?

– Люди проявили гуманизм, а их – за решетку! И так столько народу насажали – охранять некому…

– Что-то не узнаю я вас, дядя Коля…

– Старею. Дряхлею. Жалость начинаю проявлять. И ведь понимаю, что нельзя, а всё равно – жаль! Хочется отмыться немного… перед смертью.

– Какие ваши годы?

– Немалые. В июне – пятьдесят. Если доживу.

– Чем вызван такой пессимизм?

– В декабре был у Ванечки. И знаешь, что он напророчил?

– Что?

– «Ты умрешь в первый день войны!»

– Значит, надо максимально оттянуть её начало… Лет этак на двадцать.

– Не выйдет, – кисло улыбнулся Николай Петрович. – В одну из наших первых встреч пророк сказал: «Война начнется в день твоего рождения!»

– Вот я и говорю, в день вашего семидесятилетия.

– Твоими б устами да мёд пить… Он тогда добавил: «Скоро!»… Ну, пошли за стол, а то прозеваем Новый год, как Володька… Кстати, как часто он выпивает?

– В последнее время – чуть ли не каждый день. С работы идет – чекушка уже в кармане!

– Может, его тоже – в НКВД?

– Думаете, в органах не употребляют? Еще как!

– И ты, говорят, одно время не слабо к горлышку прикладывался, а?

– Было дело!

– Как завязал?

– Просто бросил. Сразу после того, как соврал товарищу Берии: мол, не пью.

– Стыдно стало?

– Похоже на то! Уже год – ни-ни!

– Молодец, правильно. Для нашего брата-русака нет ничего губительнее водки… Она, окаянная, сводит в могилу больше люду, чем все войны и репрессии, вместе взятые! Зови девчат… Пять минут осталось!

Раздался звон бокалов. Из граммофона полилась тонкая лирическая мелодия. К двум часам ночи Вялов затанцевал до изнеможения всех: тетю, сестру, жену… А Николай Петрович сидел одиноко за столом и, обхватив седую голову руками, думал думу.

«Вот уйду я – кто им поможет? Выход один: не умирать! А если уж суждено, – поднять за оставшееся время племянника как можно выше по карьерной лестнице, дать ему хорошую должность в центральном аппарате, он парень добрый, отзывчивый, благодарный, может, и о Любаше позаботится, и Нину с Илюшей не даст в обиду! Только как это сделать?! У Павла пока особое задание…»

* * *

Первого января, отобедав, гости стали собираться домой. И тут Любовь Витальевна вспомнила об обещанном сюрпризе.

– Ой, Катюша, милая, простите, совсем забыла! – Она бегом вернулась в спальню и что-то взяла в шкафу под бельём. – Вот возьмите.

Тётя разжала кулак.

В нём был золотой крестик.

– Бери, дочка, он приносит счастье, – кивнул Николай Петрович, заметивший, что супруга его племянника долго не решается принять дорогой подарок. – Эта вещь принадлежала Любушкиной маме, прожившей на свете девяносто пять лет, чего и тебе желаю!

– Спасибо! – засмущалась Катя.

– А мой велосипед где? – возмущенно прогундосил Илья.

– Здесь, здесь, наш самый любимый внучек!

Машина уже ждала у подъезда.

– Спасибо за всё, дядя! – расчувствовался Павел.

– Спасибо на хлеб не намажешь… Должен будешь.

– Понял.

– Ежели что со мной случится – не оставляй Любушку без присмотра.

– Есть, товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга!

– Ну, бывай… Счастливого пути!

* * *

Чётко следуя рекомендациям дядюшки, уже через день Вялов назначил «свидание» своему «немецкому другу», собираясь поведать ему правду об очередных видениях Юродивого.

Все планы перебила случайная встреча с Крутовым, состоявшаяся накануне Рождества в центральном городском парке, где Вяловы, по обыкновению, прогуливались перед сном.

Александр Дмитриевич в штатском шёл им навстречу по главной аллее, ведя под ручку симпатичную барышню, которой что-то постоянно шептал на ухо – о победах капитана на личном фронте в управлении ходили легенды.

На закутанную в элегантную пушистую шубку женскую фигурку первой, как ни странно, обратила внимание Катюша.

– Ой, смотри, какая прелесть.

– Баба как баба, что в ней особенного? – отмахнулся Павел.

– Да я не о бабе, а о шубе! Хочу такую же! Купишь?

– Конечно. Ты только скажи – где…

– Давай спросим у девушки!

В это время сопровождавший красавицу мужчина оторвался от нежной женской щечки, к которой периодически припадал после очередного пылкого монолога, и радостно раскинул в стороны руки:

– Паша, сколько лет, сколько зим?

– Шура! Какая встреча! – принял игру Вялов.

– Это мой бывший заместитель… по лесозаготовкам, – обратился Крутов к своей пассии. – Мне надо сказать ему несколько слов, а ты пока потолкуй с его спутницей жизни. – Ну, где пропадаешь, старина?

– А то ты не знаешь? – вопросом на вопрос ответил Вялов, отводя собеседника в сторону, чтобы не мешать супруге вести разговор на интересующую её тему. – В Весьегонске.

– А я уже хотел подавать на тебя в розыск…

– По какому такому поводу?

– Дело есть…

– Валяй!

– То исчезнувшее досье никак не даёт мне покоя. Выходит, какая-то крыса завелась в моём отделе, так?

– Похоже на то.

– Вот я и придумал, как вычислить мразь. Поможешь?

– Непременно.

– Сейчас у меня в подчинении три человека: Бабенко, Егоров и Фильчук. Завтра, на Рождество, я буду выпивать с первым из них. И как бы между прочим передам ему новые предсказания пророка, о которых мне стало известно от моего большого друга Вялова.

– Понял…

– Что бы ты посоветовал ему сказать?

– Ну, давай так, – Павел ненадолго задумался. – «Финны разобьют советскую группировку». Фантастика, конечно, но тот, кому этого очень хочется, в неё поверит.

– Хорошо! На Василия приглашу Егорова – это его праздник, именины, без магарыча не обойтись… И сообщу, что Юродивый прогнозирует в скором времени конфликт между СССР и Германией. Пойдёт?

– Да. Скажи: «Я вижу танки на улицах Москвы!» – пускай радуются враги…

– А на Крещение уединюсь в своём кабинете с Фильчуком. Что придумаем для него?

– «Советский Союз потерпит поражение в войне!»

– О Паша, имя тебе – гений! Может, ты сам сочиняешь всю эту байду? – предположил Крутов, совершенно не подозревая, как он близок к истине.

– Да кто ж тебе скажет правду, Шура? – отшутился Вялов. – Держи кардан – и по домам!

– Погоди! Я же не сказал тебе, как будем действовать дальше. Ты по своим каналам узнаешь у германского агента…

– А как я на него выйду, Крутов?

– Не делай из меня дурака, Павел Агафонович. Думаешь, мне не известно, что ты с ними вась-вась? В кино ходишь, в театры…

– Да, но…

– Никаких «но»! Ты легко установишь, о каком из трех предсказаний стало известно немцам, и доложишь мне. Вместе и хлопнем крысу!

– Хорошо… Только без меня никаких шагов не предпринимай, Александр Дмитриевич.

– Договорились!

– Всё. Пошли. А то девчонки мёрзнут.

– Ни хрена с ними не случится.

– Кстати, где ты такую кралю подцепил?

– Где-где… Её муж – главный инженер одного из оборонных предприятий. Часто ездит в командировки за рубеж.

– Значит, ты не по доброй воле, а по принуждению руководства?

– Так точно, товарищ старший лейтенант. Как видишь, я с тобой откровенен. И надеюсь на ответные чувства.

– Считай, взаимность ты уже получил. Пошли.

– Ну что, узнала, где берут такую красоту? – поинтересовался Павел, беря жену под руку.

– Да, – вздохнула Катя. – Шубку привёз ей муж. Из-за границы.

* * *

После разговора с Крутовым, Вялов отложил встречу с Крюгером до конца месяца, чтобы дать время пока неизвестному предателю донести до уст эсэсовца свежую порцию пророчеств Юродивого, и стал ждать, когда Вальдемар снова отправится в Берлин: передавать столь конфиденциальную информацию иными (техническими) способами с его стороны было бы неразумно.

Однако время шло, а Крюгер продолжал наслаждаться бурной курсантской жизнью в городе Калинине и не торопился навещать родину. «Что бы это значило? Лишь то, что среди контрразведчиков предателя нет! Тогда где его искать? Надо снова посоветоваться с Крутовым!»

* * *

Шура сидел в кабинете один. Перед ним на столе стояла полная бутылка пива «Жигулёвское». Круги под глазами и тошнотворный запах, висящий в и без того спёртом воздухе, свидетельствовали о том, что вчера капитан снова перебрал.

– Ну, что скажешь, друг мой верный? – пробурчал Крутов, одновременно пытаясь откупорить пробку маленьким перочинным ножиком.

– Скажу, что тебе пора прекращать это безобразие! – Вялов вырвал из его рук бутылку и поставил на сейф. – Почему-то не шевелятся наши немецкие друзья…

– Может, что-то заподозрили? Или попали мы «не в цвет»?

– Тогда придется предположить, что предатель – кто-то из нас двоих.

– Ты умнее, чем я думал, Павел Агафонович…

– Не дурак. Включай мозги, братец, пока нас обоих к стенке не поставили!

– За что?

– За провал в работе и попустительство иностранным шпионам. Кто еще мог рыться в твоём столе, кто?

– Не знаю! – злобно сплюнул Александр Дмитриевич. – Сам над этим по двадцать четыре часа в сутки работаю!

– Значит, надо двадцать пять… Ну!

– Разве что высшее руководство. Только оно имеет неограниченный доступ ко всем секретным документам!

– Ты что, совсем с ума спятил? Не стоит летать на таких высотах! Давай опустимся чуть ниже.

– Бабенко, Фильчук, Егоров – нет у меня в штате больше никого, ты слышишь, старлей, нет!

– А случайные люди могли оказаться в твоём кабинете?

– Могли! Только после этого у них одна дорога – в подвал, во внутреннюю тюрьму.

– Собутыльники? С кем ты мог выпивать в служебном кабинете, а?

– Упаси боже, чтобы я со штатскими! Ты же меня знаешь, Вялов!

– Знаю! Стажёры, командировочные…

– Стоп, Паша, стоп… Твой Горшков ранее в моём отделе обретался. Я не раз оставлял его в кабинете без присмотра, слышишь?!

– Слышу…

– Только он парень непростой, у самого Никонова состоял на связи.

– Я об этом и без тебя догадался. А он, сука, стучал ещё и немцам!

– Ты это предполагаешь или утверждаешь?

– Когда сержант стал проявлять чрезмерный интерес к Юродивому, я думал, что на то есть прямое указание руководства, и не очень-то препятствовал ему. А он, гад, мог работать одновременно на две конторы…

– Запросто, – кивнул Крутов. – Давай втулим ему сверхважную информацию! Не придуманную, – подлинную. Какую он не сможет игнорировать и сразу побежит на доклад к своим кураторам. Причём ни я, ни ты не обозначим причастности к её распространению. Это сделает кто-то третий, чья правдивость не будет вызывать у него сомнений.

– Я даже знаю кто! – оскалил зубы в ироничной улыбке Вялов.

В тот же вечер он отбыл в Весьегонск и, как следует, проинструктировал Савченко…

Когда наутро Горшков пришёл навестить своих подопечных, Игорь Семенович по большому секрету поведал ему о последнем предсказании Ванечки.

«Война начнется 22 июня!»

Именно в это день Пашкин дядя – Николай Петрович – празднует свой день рождения…

* * *

Когда Вялов проснулся, в квартире не было никого – Катя давно убежала на лекцию в училище, сегодня у нее первая пара.

«Застели кровать и сделай яичницу. Люблю!» – гласила записка, оставленная на кухонном столе.

Павел позавтракал, побрился и стал собираться на работу.

Спешить некуда – Крутов ждет его к десяти утра.

…Таким довольным своего товарища Вялов ещё никогда не видел.

– Сработало, Павел Агафонович… Сработало на все сто!

– Ты о чем?

– Как только твой человек сообщил Горшкову об очередном предсказании Юродивого, один из германских курсантов срочно убыл в Берлин.

– Как его фамилия?

– Крюгер! Вальдемар Крюгер! Бери – дарю, делай с ним, что хочешь. А Борька – мой! Лады?

– Да не спеши ты так, дурья башка! Может, у немца кто-то заболел: родители, жена, дети…

– Откуда тебе известно, что он женат? Ах да, я же сам дал тебе досье! Извини, Паша… Кругом одни враги народа – свихнуться можно!

– Давай еще раз проверим эту версию.

– Какую?

– Что предатель – Горшков.

– А как мы сможем это сделать?

– Вернётся Крюгер, и я поговорю с ним по душам…

– Договорились. Только не тяни резину. Выяснишь – и сразу ко мне. А то у меня уже руки чешутся на эту падлу!

* * *

Вальдемар вернулся через несколько дней и сразу изъявил желание встретиться. Павел давно готовился к этому моменту, но как он вызовет эсэсовца на откровенность, пока еще не придумал.

Решил: будет действовать по обстановке!

Немец почти никогда не приходил с пустыми руками. Вот и в этот раз он прихватил с собой две бутылки настоящего баварского пива.

Эх, была не была!

– Пошли ко мне домой, Вальдик… Я получил квартиру. По русскому обычаю её полагается обмыть.

– Давай! – не колеблясь, дал согласие Крюгер.

– Баварского нам явно маловато будет. Прикупим «Жигули»…

– Чего?

– Это – новый сорт советского пива… Не хуже, между прочим, вашенского!

– Я не против…

– Вобла у меня есть…

– Что есть?

– Рыба! Собственными руками пойманная, засоленная и высушенная!

– А… Мы её называем дохлой…

– Да что вы понимаете в русских деликатесах, невежественная немчура!

– А ты – рыбак?

– Еще какой! – хвастливо заверил «обер-лейтенант». – Вице-чемпион Волги!

– А чемпион кто?

– Савченко!

– Знакомая фамилия!

– Мой тренер.

– А…

– Ну пошли… Вон там, за углом, моё жилище!

* * *

– Давай так, ты пьешь наше, а я – ваше! – предложил Вальдемар.

– Не возражаю! Да, кстати, при царе-батюшке у нас тоже была своя Бавария. Тверская.

– Как это понимать?

– Еще в 1887 году австрийский подданный Эмиль Слатинский основал на берегу речки Тверцы первую паровую пивоварню, которую так и назвал – «Тверская Бавария». Сейчас, правда, со своим пивом в Калинине негусто… Это, например, привезли из Самары, пардон, Куйбышева, столицы советского пивоварения!

– Сейчас я его продегустирую! Ну, за фройндшафт?

– За дружбу, камрад, нерушимую и вечную!

Они чокнулись бутылками и принялись пить пиво прямо из горлышка.

– О, эти ваши, как ты говоришь…

– «Жигули».

– Совсем неплохи… Гут! Гут! Ну, где твоя обещанная вобла?

– Держи! – Вялов достал из тумбочки несколько рыбин и положил на стол. Одну из них выпотрошил и начал чистить. Крюгер последовал его примеру.

– Если б у себя на родине я пришёл в пивную с мёртвой рыбой – меня б оттуда выгнали!

– Серьёзно? – искренне удивился Павел.

– В лучшем случае, приняли б за идиота и после трапезы разбили мой бокал – его ведь невозможно будет отмыть! О! Вкусно! Ты сам её ловил?

– Конечно!

– Я бы тоже с удовольствием посидел с удочкой на берегу какой-нибудь речушки. Возьмешь меня с собой, когда потеплеет?

– Непременно.

– А какая еще рыба у вас водится?

– Щука, судак, лещ…

– Они, наверное, вырастают очень большими?

– О, да!

– Я с такими не справлюсь. Мне б помельче… Лишь бы клевало…

– Окунь, ёрш – я тебе такую рыбалку устрою, руки болеть будут!

– Ёрш – это что?

– Сейчас узнаешь!

Вялов ещё раз открыл дверцу тумбочки и нащупал рукой высокое горлышко «Московской».

– Вот!

– Что это?

– Русиш водка! Если смешать её с пивом – выйдет «ёрш»!

– Но ведь ты говорил, что ёрш – это рыба!

– Для кого рыба, а для кого – коктейль! Сам знаешь, в русском языке многие слова имеют двоякий смысл!

Павел нашёл на кухне огромный фужер, граммов, наверное, на триста, и аккуратно наполнил его. Наполовину водкой, наполовину – пивом. Затем сильно ударил дном об стол. Раздался характерный звук: «Чпок»!

– Держи! Пить надо залпом!

– О! Гут! Зэр гут! – испробовав, похвалил Вальдемар. – А ты себе почему не наливаешь?

– Второго фужера не могу найти. Давай сначала ты ещё один, а затем я!

– Давай! – разошёлся немец, доселе ничего не знавший о страшном воздействии на организм горючей советской смеси. – Хар-ра-шо! Дай-ка ещё мне воблы!

– Держи!

– Теперь я приготовлю для тебя коктейль. Смешаю водку с «Баварским».

– И у нас получится «Баварский ёрш»?

– Точно! Вернусь домой – всех буду угощать! – Он доверху наполнил фужер и, как Павел, ударил дном об стол. Да так, что тонкая ножка не выдержала и отвалилась, поранив ему руку. А содержимое выплеснулось на стол.

– С «ершом» надо быть осторожнее! – философски рассудил Павел, бинтуя гостю руку.

Вскоре Вальдемара основательно развезло, и Вялов понял – пора!

– Что это ты меня сегодня ни о чем не спрашиваешь, а?

– Сейчас спрошу… ик! Как там наш мальчик?

– Растёт.

– Я не об этом… ик!

– Снова о войне заговорил…

– Да ну?!

– Точно! Мол, начнётся она 22 июня.

– Знаю! – подтвердил Крюгер, и попробовал напрячь свой помутившийся рассудок. Получилось! Немец вдруг чётко осознал, что таким признанием подставляет под удар своего осведомителя, и попробовал подсластить пилюлю. – Разведка донесла… ик!

– Давай еще по одной!

– Нет. Всё. Больше не могу! Где у тебя туалет?

– По коридору – направо!

Вальдемар поднялся с табуретки и, пошатываясь, пошёл в сортир, из которого до ушей Павла за миг стали доноситься душераздирающие звуки:

– Бэ-э! Бэ!

Зарычал унитаз, смывая чистокровную арийскую блевотину. Полилась вода из крана – видно, Крюгер подставил непослушную башку под спасительную водную струю.

Через пять минут он был как огурчик. Правда, не свежий – малосольный.

– Можно я посплю у тебя полчасика? – спросил виновато потухшим голосом.

– Конечно, камрад, конечно! – удовлетворенно хмыкнул чекист, уже добившийся своего.

* * *

Проснувшись, Крюгер ничего не помнил.

Вялов предлагал опохмелиться, но Вальдемар при виде водки побледнел и чуть было не рухнул в обморок.

Павел проводил беднягу до трамвайной остановки и пешком направился в центр. Было семь часов вечера, но почти во всех окнах управления ещё горел свет.

Крутов тоже оказался на месте. Трезвый.

– Всё, Шура, круг замкнулся. Предатель – Горшков, делай с ним, что хошь!

– Понял. Завтра ты поедешь в Весьегонск и под благовидным предлогом отправишь Борьку в Калинин.

– Не будь горячим, как жидовский борщ! Дельце надо обтяпать с умом, чтобы чики-чики!

– Что ты предлагаешь?

– Мой человек передаст сержанту свежую порцию пророчеств, Горшков побежит сдавать их немцам, и ты возьмешь его с поличным… В противном случае, в моих отношениях с Крюгером может наметиться трещина. А мне это ни к чему.

– Ты, как всегда, прав! Когда начнём?

– Сегодня.

Утром Савченко сообщил подозреваемому, что ночью Ванечка бредил и часто повторял: «К нам едет палач!»

Это предсказание Вялов сочинил на ходу.

* * *

В нескольких сотнях метров от областного управления НКВД по улице Советской строители ударными темпами возводили новый многоэтажный жилой дом. За ним, во дворе, стояла ветхая деревянная избушка, в которой никто уже не жил. Снести её обещали ещё до Нового года, но, как всегда, что-то не сложилось, и мероприятие решили отложить на осень.

Оглядываясь по сторонам, Борис миновал строящуюся высотку и свернул налево. Убедившись, что никто за ним не следит, сложил внутрь раскрытые створки ставен старого дома.

Затем вставил в невидимое отверстие посредине одной из досок тонкий маленький ключик и дважды провернул. Выдвинув миниатюрный потайной ящичек, положил в него клочок бумаги и, не опуская назад створки ставен, собрался идти прочь.

В это время сзади него, словно из-под земли, выросли четверо в штатском. Весь отдел контрразведки в полном составе: Крутов, Бабенко, Фильчук, Егоров…

Щёлкнули наручники, сжимая за спиной кисти жертвы.

Александр Дмитриевич, ухмыляясь, запустил руку в карман галифе Горшкова и вытащил оттуда ключ. Спустя мгновение записка уже была у него в руках.

«К нам едет палач!» – прочитал Крутов.

– Что ж, пошли, Иуда! – он больно толкнул бедного Горшкова в бок. – Пришло время каяться!

* * *

Сержант не запирался. Сразу признал свою связь с иностранной разведкой. Но добавил: я военных тайн не разглашал, только делился сомнительными пророчествами Юродивого. Сам, мол, в его способности не верю, так что ничего преступного в моих деяниях нет. Напротив, одна польза – дезинформировал потенциального противника!

Выслушав доклад начальника контрразведки, Токарев приказал устроить возле избы засаду, но Крутов отговорил его от этой затеи. Мол, к делу имеет отношение старший лейтенант Вялов, а у того, сами знаете, какие «тяги» в центральном аппарате…

Дмитрий Степанович сразу согласился с доводами подчиненного и даже не стал вызывать Павла для консультаций: имеешь особое задание – выполняй!

А тому только того и надо было.

Дядя давно велел вступить в более тесный контакт с эсэсовцем Крюгером. Теперь для этого имеются все «законные» основания.

Вялов встретился с Вальдемаром поздним вечером на окраине города – раньше таких мер предосторожности они никогда не предпринимали.

– Смотри, камрад, какое дело… Мои коллеги задержали германского шпиона, – начал заговорщически он, двигаясь рядом с немцем по середине пустынной улочки.

– Зачем ты рассказал об этом мне?

– Так… На всякий случай. Для связи с иностранцами был оборудован тайник в одном из ветхих строений в центре города.

– Ну и что?

– Теперь там засада.

– Я не имею к этому никакого отношения!

– Ну, как знаешь, – спокойно парировал Павел и, развернувшись, направился в обратную сторону.

– Спасибо, друг! – летело ему вслед.

* * *

О том, что она беременна, Катя призналась отцу-матери в конце марта, а вечно занятый Вялов и вовсе не знал пока о том, что вскоре станет отцом такого долгожданного первенца.

И лишь тогда, когда его супруга уже не могла скрывать округлости своих форм, Павел начал кое о чём догадываться.

– А ну-ка, подойди ближе! – сказал после того, как четверть часа исподтишка наблюдал за женой, собиравшейся на Первомайскую демонстрацию. – Что это у тебя?

– Я поправилась на пять килограмм. А ты даже не заметил! Тоже мне чекист…

– Скажи, ты от меня ничего не скрываешь?

Супруга зарделась, и Вялов наконец-то понял всё.

– Катя! Катенька! Катюша! – он схватил её на руки и стал кружить по комнате.

– Тише, сумасшедший… Мне нельзя нервничать!

– А ты не нервничай – радуйся, наслаждайся жизнью! И кто у нас будет: мальчик, девочка?

– Мальчик. Тимофей Палыч.

– А может, София Павловна? Тоже неплохо звучит!

– Нет. Тимофей. Генерал Вялов. Не как ты – вечный лейтенант.

– Обижаешь – старший! Что соответствует званию майор РККА. А я, хоть давно член партии, только-только из комсомольского возраста вышел! Так что у меня всё ещё впереди!

– Ладно, не бурчи, лучше помоги завязать пояс на платье…

* * *

Курсанты из Германии тоже приняли участие в параде, посвященном дню солидарности трудящихся. А как же? У них при власти – национал-социалисты, можно сказать, братская рабочая партия!

По окончании демонстрации Вялов и Крюгер условились встретиться в арке одного из соседних с управлением НКВД домов.

– Еще раз хочу поблагодарить тебя, – тяжело вздохнув, начал Вальдемар.

– За что?

– За предостережение.

– Так ты ж там не при делах!

– Не паясничай. Да, твой коллега работал на меня. И тайник тот я лично заложил.

– Спасибо за откровенность. Выходит, ты кадровый разведчик?

– Нет, Паша, и ещё раз – нет! Я же говорил тебе, что состою в научной организации «Аненербе». Моё руководство не интересуют ваши военные секреты – только мальчик. Юродивый.

– Значит, ты не доверял мне и решил подстраховаться… А тебе известно, что Горшкова за это расстреляли?

– Как? Уже?

– В моей конторе шутить не любят…

– Да, печально…

– Если начальству кто-то донесёт, что наши с тобой встречи имеют целью не только спортивное соперничество, меня ждёт его участь…

– Значит, нам обоим следует усилить бдительность!

– Нет, камрад, мы должны просто перестать встречаться!

– Не выйдет, Паша! – голос Крюгера стал вдруг жёстким.

– Это почему же?

– А потому, что ты у меня вот здесь! – немец хлопнул себя по карману кителя. – Нас интересует Ваня! И если ты попытаешься спрыгнуть с поезда – пойдешь следом за Борисом.

– Ах, вот как вы запели? – возмущенно закипел Вялов, задействовав все свои актёрские способности. – Хорошо, Вальдик, я тебе это припомню!

– Прости, погорячился… Пойми, у нас нет другого выхода, кроме как держаться друг за друга!

– Так держись! Зачем надо было впутывать моего подчиненного? Неужели не понятно, что чем больше людей вы привлекаете к сотрудничеству – тем больше подставляете под удар меня!

– Доктор Левин тебе не доверяет.

– С чего бы это?

– Он подозревает, что ты ведешь двойную игру.

– А как, прикажете, мне себя вести? Конечно, я докладываю руководству о наших встречах! Только, о чём мы говорим на самом деле, держу в секрете, понял?

– У него возникло несколько вопросов по поводу Юродивого.

– Например?

– Левин – профессиональный психолог. Один из лучших в Европе. Он тщательно изучил характер товарища Сталина и был неприятно удивлён, когда Ванечка вернулся из Москвы. Если б нашему вождю доложили, что какой-то пророк грозит умереть в один день с ним, он бы его никуда от себя не отпустил!

– Ты думаешь Иосиф Виссарионович в курсе? А может, ему побоялись доложить о предсказании?

– Может…

– Вот что я тебе скажу, Вальдик… Юродивый сейчас не в форме. После того, как твой коллега Клейст пытался его похитить, – мальчишка словно язык проглотил! Раньше предсказания лились от него потоком, а сейчас, если скажет что раз в месяц – уже хорошо, понял? Представь, привезли его в Кремль, представили товарищу Сталину. «А ну, скажи, Ванечка, когда ты должен умереть?» А он – ни бэ, ни мэ, ни кукареку! Что бы сделал в таком случае наш вождь? Можно предположить, что не одна голова слетела бы тогда с плеч! Так и передай своему туполобому доктору.

– Убедил, Паша…

– То-то же!

– Слушай и запоминай: впредь день, время и место встречи будем оговаривать каждый раз отдельно. Следующее «свидание» возле твоего дома. В девятнадцать ноль-ноль. В пятницу. Своему руководству можешь доложить, что разрабатываешь меня с целью предстоящей вербовки, так тебе будет проще отвертеться! Ясно?

– Так точно, хер гауляйтер!

* * *

В тот же день Вялов позвонил Николаю Петровичу.

– Дядя, мне снова нужна ваша помощь!

– Говори.

– Не по телефону.

– Понял. Я прикажу Токареву дать тебе служебный автомобиль.

– Спасибо!

На Лубянке было людно.

У кабинетов всех без исключения заместителей наркома толпились сотни людей, желавших узнать правду о судьбе своих родственников, пропавших в годы злодеяний Ягоды – Ежова, на которых партия, правительство и подведомственные им печатные органы взвалили ответственность за все репрессии в стране. Николай Петрович курировал внешнюю разведку, но и ему пришлось успокаивать многочисленных просителей…

Впрочем, дядя не заставил племянника долго ждать и принял Павла сразу, как только секретарь доложил о его приезде.

– Что там опять у вас стряслось?

– Пока – ничего особенного. Катя беременна, уже на четвертом месяце…

– Так чего же мы молчим? Еще один внучек – это здорово!

– А если внучка?

– Тоже неплохо. Я подсуечусь и достану вам путёвки. В Сочи. Там недавно открылся после реконструкции санаторий НКВД № 1. А то ты дальше своего носа ничего не видел!

– Ещё раз спасибо.

– А теперь – к делу. Зачем примчался?

– За дружеским советом. Если верить Крюгеру, оберштурмбаннфюрер Левин мне не доверяет. И знаете, что его насторожило? То, что товарищ Сталин не оставил Юродивого в Кремле!

– Да… Интересный ход мысли. Я тоже не раз задавал себе подобный вопрос.

– И что же?

– Наш вождь – убежденный атеист. Он даже Мессинга не пожелал оставить возле себя.

– Мессинг – это кто?

– Ты что, газет не читаешь?

– А… Тот перебежчик, которого Гитлер объявил своим личным врагом.

– Берия устроил ему проверку. Заранее зная, что это невозможно, приказал пробраться на дачу Сталина, миновав несколько уровней вооруженной охраны.

– И что?

– Сумел, Фокусник! Это, кстати, его агентурный псевдоним. Запомни на будущее.

– Значит, есть особо талантливые люди на белом свете, есть!

– Конечно…Товарищ Мессинг, между прочим, тоже предвидит близкую войну с Германией. Так что жить мне осталось, по всей видимости, недолго…

– Опять вы за своё!

– На юбилей приедешь?

– Конечно!

– И что там дальше с твоим другом Крюгером?

– Я, кажется, сумел убедить его в необоснованности претензий доктора Левина. Но впредь следует быть более осторожным, достоверным, если хотите.

– Значит, придётся какой-то период времени пичкать его подлинной информацией.

– Именно об этом я и хотел вас попросить.

– Что ж… Запоминай: «Франция капитулирует!», «Лондон в огне!», «Прибалтика войдет в состав СССР» – хватит?

– На первое время – да.

* * *

До лета Вялов с Крюгером встречались еще два раза. Первый, как было условленно ранее, возле Пашкиного дома, второй – в спортзале военно-химического училища, где они для отвода глаз устроили в конце мая спарринг, анонсированный как открытая тренировка, и под пристальным внимание курсантов выпускного курса неистово колошматили друг друга.

После чего обменялись несколькими фразами, в числе которых были «Франция капитулирует!», «Лондон в огне!», «Прибалтика войдет в состав СССР»…

Ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю в Германию Вальдемар не поехал, – скорее всего, новые предсказания Ванечки просто оказались очевидными, предсказуемыми и не столь важными, чтобы передавать их лично. Сошло и телефоном!

* * *

Первого июня Крюгер отбыл на каникулы в Берлин, а Павел с супругой на две недели в Весьегонск. Не столько отдохнуть, сколько просто проведать Ванечку и его «деда» Савченко.

Игорь Семенович, согнувшись в три погибели, копался в собственном огороде. Возле него с лейкой в руках бегал упитанный рослый мальчуган в шортах и матроске, в котором Вяловы с трудом признали бывшего сироту-детдомовца.

Приближение своих молодых друзей старый чекист почувствовал спиной.

– Ну-ка, погляди, Ванюша, кто к нам приехал?

Малыш бросил нехитрый садовый инвентарь и ринулся навстречу долгожданным гостям по узкой, специально вытоптанной, тропинке.

– Боже, какой ты уже большой! – одновременно вырвалось у Павла и Кати.

– Солнце, воздух, домашние харчи хорошо делают своё дело, – за «внука» ответил подоспевший Савченко. – Плюс каждый день рыба. Ну-ка, пошли в дом, похвастаюсь утренним уловом…

На столе в кухне, похожий на двухметровое бревно, покрытое зелёным мхом, лежал огромный сом. В нём было пуда три-четыре – не меньше.

В глазах Ванечки зажглись шальные огоньки, казалось, он, как все, сейчас воскликнет: «Ого!», но мальчик по-прежнему молчал.

– А ты помогал деду? – спросила Катя.

Детдомовец согласно наклонил подбородок и хитро улыбнулся.

– Ещё как! – заверил Игорь Семенович. – Он первый заметил поклёвку.

– Как вы справились с таким гигантом? – удивлённо пробасил Вялов, знающий толк в рыбалке.

– Сам не знаю, – развёл руками ветеран. – Сначала я вообще не мог понять, кто кого поймал: он нас или мы его. Канат натянулся, и неведомая сила потащила лодку против течения… Целый час не могли остановиться. Хорошо, что мимо проплывали знакомые рыбаки, у одного из них было с собой ружьишко… Сома подтянули ближе к поверхности и расстреляли! А так бы ушёл гад, точно! – Он взял в углу избы топор и занес его над рыбьей тушей. – Вы приехали как раз вовремя. Вот снесу ребятам голову – на юшку обещался – разведем костёр и будем жарить мясо! Гарантирую: ничего вкуснее вы не ели!

Игорь Семенович порезал сома на мелкие одинаковые кусочки и залил кислым молоком. Одновременно Вялов наколол дров и аккуратно сложил за избой в свежевырытой ямке. Затем вырубил в лесу несколько длинных кольев, смастерил из них подставку для прутьев из лещины, которые заострил самодельным ножом, изготовленным народным умельцем Савченко из какой-то запчасти то ли для комбайна, то ли для трактора, и только тогда разжёг костёр.

Когда дрова перегорели, виновник торжества нанизал мясо на импровизированные шампура и принялся коптить их над дымом. Языки пламени, иногда вырывавшиеся снизу, умело гасил Ваня всё из той же лейки – видно, ему уже не раз приходилось готовить с «дедом» шашлыки.

Вскоре блюдо было готово. Жирные, сочные, горячие ломтики просто таяли во рту.

– Да, снова вы меня обловили, – с сожалением в голосе констатировал Павел. – Скажи, только честно, Семёныч, как долго ты его пас?

– С начала мая!

– Еще одного там нет?

– Ну почему же – есть. Сомы живут парами – ты должен об этом знать.

– Завтра берёшь меня с собой. Это – не просьба, а приказ!

* * *

После расстрела Горшкова его функции начал выполнять сержант Бабиков – грузный, долговязый парень на год младше Павла. Он тоже был местный – из деревни Дели, ушедшей под воду одной из первых. Теперь же о существовании населённого пункта с таким названием напоминала лишь улица Дельская в нетронутой части Весьегонска.

Среди своих коллег Пётр слыл «радиопомешанным». Всё свободное время он только тем и занимался, что мастерил различные приборы: приемники, антенны, переговорные устройства. Чтобы не следить постоянно за домом Парфёновых, провёл к ним в избу какой-то провод. С тех пор как только у соседей открывались двери, в доме Бабикова раздавался громкий звуковой сигнал. Душераздирающая сирена: «У-а, у-а!!!»

Благодаря такому техническому новшеству уже через две минуты после приезда Вяловых Петр смог присоединиться к веселой компании. Помог готовить шашлыки, прибрал в доме, помыл посуду, закопал мусор…

Узнав, что на рассвете Игорь Семенович везет Павла на сома, Бабиков пообещал встать в пять утра и не оставлять без присмотра Катюшу с Ванечкой, пока его старшие коллеги не вернутся с рыбалки…

* * *

На конце каната был огромный кованый крюк, на который Савченко, как и в прошлый раз, нанизал обжаренного на костре цыпленка.

Но сом так и не клюнул.

Зато чекисты смогли спокойно поговорить. Без лишних ушей.

– А где Борис? – окончательно убедившись, что клёва не будет, поинтересовался Игорь Семенович.

– Там, откуда не возвращаются…

– Хоть за дело?

– Так точно.

– Ты в этом участие принимал?

– Конечно.

– И что он натворил, если не секрет?

– Продался иностранной разведке. Взят с поличным у тайника во время передачи секретной информации…

– Касательно Ванечки?

– Так точно.

– Вот гад… А я-то думал, чего он всё время возле нас вьётся? Ты не волнуйся, от меня Борька ничего не узнал. Как ни старался. Онемел пророк после неудачной попытки похищения – и точка!

– Спасибо. А как вам Бабиков?

– Наш человек. Без надобности – носа на улицу не кажет. Лишних вопросов не задаёт, интереса к пророку не проявляет… Сидит дома и всё время что-то паяет.

– Может, передатчик для связи с центром? – усмехнулся Вялов.

– Не похоже, – принял всерьёз его предположение Савченко. – Хотя… Я проверю. На всякий случай.

– Вы и в этом разбираетесь?

– А то! «Радио» с двадцать четвертого выписываю.

– Зачем?

– Настоящий чекист должен знать толк и в людях, и в технике.

– Понял… Значит, от Бабикова подвоха ждать не приходится?

– Нет! Я же говорю: наш человек! Только всё равно, смотри, не перепутай, называй меня при нём Глебом Васильевичем!

– Само собой разумеется… Ну что, будем собираться домой?

– Куда спешить? Посидим ещё с полчасика… Скажи, Павел Агафонович, как долго ещё будет продолжаться моя командировка?

– Вопрос не по адресу, Игорь Семенович.

– Я понимаю…

– Что, так не терпится домой?

– Напротив. Будь наша воля, мы бы с Ванечкой отсюда до конца жизни никуда не выезжали…

* * *

20 июня Вяловы отбыли в Москву, чтобы до дня рождения дяди успеть осмотреть достопримечательности столицы. Катя давно мечтала посетить Третьяковку, побывать в Мавзолее, просто прогуляться узкими старинными улочками и широкими современными проспектами. Павел был без формы, поэтому молодые вели себя свободно, по архаичным советским меркам, – даже слишком: толкались, обнимались, громко смеялись, вызывая недоумение прохожих.

Однажды, когда супруги направлялись по Арбату в сторону Кремля, к ним подошёл широкоплечий юноша в штатском и, не представляясь, потребовал предъявить документы.

– В чём дело, товарищ? – изумился Павел, но показал своё удостоверение.

– А это кто? – указал на Катю незнакомец.

– Жена! Разве не видно? – кивнул на живот супруги Павел.

– Ясно. Ведите себя достойно, коллега! Здесь ездит сам товарищ Сталин!

– Есть!

– Это ж надо – так испортить отдых! – возмущалась благоверная. – Почему мы вынуждены вести себя как неродные, если в наших паспортах стоят штампы о браке?!

Вялов молчал.

Ему только выговора за аморалку не хватало!

* * *

Дядя праздновал юбилей в трёх местах: на Лубянке, в ресторане и дома.

В комиссариате его с утра поздравили коллеги, пришлось отобедать с ними в столовой НКВД. В ресторане после работы собрались ближайшие соратники, комиссары разных рангов, и сам народный комиссар внутренних дел – Берия. Гуляли недолго – до восьми вечера. И только после этого Николай Петрович стал собираться домой.

Любовь Витальевна решила без именинника не начинать, хоть тот, зная наперёд свой распорядок дня, просил усадить гостей за стол не позже пяти вечера.

Чтобы перебить аппетит, родственники перекусили на кухне и теперь, собравшись в большой комнате, знакомились с семейными фотографиями гостеприимных хозяев, собранными в двух огромных альбомах.

Как вдруг…

На одном из снимков Вялов увидел дядю и Лаврентия Павловича в компании улыбающегося большеголового мальчишки.

– Кто это? – спросил удивленно.

– Не знаю! – пожала плечами тётя. – Мало ли на свете беспризорных пацанов?

– Не похож он на беспризорного, – заключил Павел, тихо добавляя: – И на того Ваню, которого я сопровождал в Москву, не похож. Интересно, кто же удостоился такой высокой чести?

В начале девятого приехал Николай Петрович, и гости наконец-то уселись за стол. Однако донимать вопросами дядю в тот праздничный вечер Вялов так и не решался, хотя, когда все легли спать, еще долго беседовал с комиссаром тет-а-тет. Как не старались они оба уйти от актуальной темы, разговор всё равно постоянно возвращался к предсказаниям Ванечки.

– День рождения прошёл, а война так и не началась, – в конце концов подытожил дядя. – Значит, ещё как минимум год у меня есть!

* * *

Из Москвы Вяловы поехали в Сочи – Николай Петрович, как всегда, сдержал своё слово. О ведомстве, пославшем их на лечение и отдых, в названии объекта на самом деле не оказалось и намёка, просто санаторий № 1 – великолепный современный комплекс из двух корпусов в приморской части долины Бочарова ручья.

Катя не могла нарадоваться: горный воздух, свежий субтропический климат – это именно то, что ей было нужно в теперешнем интересном положении.

А Павел почему-то с первого дня впал в уныние и всё чаще отказывался от назойливых предложений прогуляться.

Жена в одиночку исходила пешком всё побережье. Особенно впечатлила её горная речушка Мзымта, впадающая в Черное море неподалёку от рабочего поселка Адлер. Катя могла часами просиживать на её каменистом берегу, глядя на бурлящий шальной поток, играющий лучами ласкового солнца, – в равнинной части России, которую ранее она никогда не покидала, такого чуда не увидишь: тамошние реки несут свои воды монотонно и величаво…

Супруга еле уговорила Павла поехать с ней на экскурсию к Изумрудным водопадам. Там он вроде бы ненадолго «ожил», даже искупался в минеральном источнике, но вскоре снова впал в прежнее безразличное состояние.

Ему б Волгу-матушку, лодку деревянную, удочку из лещины…

Как у него хватило терпения отбыть срок до конца в этом «дурацком» санатории – Вялов и сам не мог сказать!

* * *

– Ну, как отдохнули?! – первым делам полюбопытствовал Савченко, когда супруги после долгих странствий вернулись в Весьегонск.

– Прекрасно! – улыбнулась Катя.

– Слава богу, ни в дугу! – буркнул Павел. – А как у вас, всё спокойно?

– За время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось, – шутливо отрапортовал Игорь Семенович.

– И то ладно… Рыба клюет?

– Так. Мелочишка… Последний раз поймал пару лещей, когда дождь шёл – на прошлой неделе.

– Засолил?

– Так точно!

– А на сома ставил?

– Было дело.

– Поймал второго?

– Пока нет. Но место, куда он поохотиться выходит, засёк!

– И где оно?

– Возле острова есть яма, за ней – отмель, на кромке между ними сом такое вытворяет!..

– Что именно?

– Хватает птицу, гоняет малька, даже жабами не брезгует.

– Всё. Завтра встаём в четыре утра.

– Есть!

– Бабиков на месте?

– Так точно!

– Женщин и детей оставляем под его присмотром. Беречь, как зеницу ока!

– Слушаюсь, товарищ генералиссимус!

* * *

Сом снова не клюнул, хоть и резвился на мелководье целых полчаса. Всё это время незадачливые рыбаки могли любоваться его схожей на обыкновенные водоросли серо-зелёно-чёрной спиной, то метавшейся тенью в глубине прозрачных вод, то поднимавшейся в тёплые верхние слои, то издевательски выворачивавшейся чуть ли не под самой лодкой.

– Ну, что ему не хватает, дядя Игорь, а?

– Динамита!

– Точно… Взять шашку в управлении и бросить прямо под морду!

– Не то удовольствие, Паша. Вот когда он тянет лодку так, что нос уходит под воду – это да! Дух захватывает, руки-ноги дрожат, да что там говорить – яйца к горлу подступают!

– Всё равно я его поймаю. Всё равно… Только ты без меня не вздумай этого делать!

– Есть! – вздохнул Савченко.

– Поднимай якорь. Пойдем к тому пирсу, возьмём пару окуньков – и домой, готовить юшку. Похлебаю ушицы и подамся в область, а то руководство уже соскучилось.

– Оно тебе надо? – здраво рассудил философ Савченко. – Потребуешься – вызовут.

– Согласен. Однако наглеть тоже нельзя.

– Можно! Главную чекистскую мудрость знаешь?

– Нет.

– Чем реже встречаешься с начальством – тем дольше живёшь.

– Это верно! Но я всё равно поеду.

* * *

В управлении наконец-то воцарилось спокойствие. Тишь. Благодать. Никого не уволили, никого не расстреляли. Правда, получил новое назначение старый знакомец Крутов, его отдел теперь возглавлял Василий Егоров.

Начальник – Токарев – работал на прежнем месте. Уже полтора года! Такого ни с кем из его предшественников не случалось.

Вялов состряпал очередную порцию предсказаний Юродивого и отправил их в столицу. Почтой. Затем продублировал телефоном. Не столько для того, чтобы заинтересовать потенциальных врагов, сколько для того, чтобы пообщаться с Николаем Петровичем.

У того тоже всё было в порядке.

Нет, так жить неинтересно!

Павел опечатал двери кабинета и пешком направился к тестю с тёщей – проведать родителей велела Катя. Да и сам он успел соскучиться по этим чудесным интеллигентным людям, ставшим вдруг для него самыми близкими на белом свете. Естественно, после жены, сестры и дяди.

* * *

Осень, как всегда, нагрянула неожиданно, объявив о своём пришествии затяжными, пока ещё тёплыми, дождями. Савченко такое положение вещей вполне устраивало: наконец-то в лесу пойдут грибы. И у рыбы, ленившейся клевать в жару, начнётся долгожданный сезонный жор.

А вот Катя восприняла изменение погоды с тревогой: как бы не развезло дороги! Через месяц ей рожать, а из этой дыры в распутицу никак не выбраться.

Впрочем, грядущей сентябрь был ознаменован не только слякотью.

Четырнадцатого числа Ванечке исполнится пять лет.

А дальше – через два дня – день рождения самой Екатерины Андреевны, еще через четыре – Глеба Васильевича Парфёнова. И хотя в документах Савченко стоят совсем другое число и месяц – праздновать всё равно придётся!

Именно в это время Вялов решил осуществить свою давнюю задумку: познакомить Вальдемара с Юродивым. Дядя дал добро на акцию и, как всегда, помог с автомобилем, теперь в нём ехали в Весьегонск Дроздовы, Нина с Ильёй (Володя остался дома – работу в субботу никто не отменял!) и Крюгер.

Все они везли Ванечке подарки, совершенно не подозревая о том, что воспитанник детдома не знает точной даты своего рождения. Что ж, четырнадцатого – значит, четырнадцатого, ни подтвердить, ни опровергнуть этот факт немой мальчуган не сможет.

* * *

Накануне Савченко с Вяловым сходили на рыбалку. И Пашке впервые удалось перещеголять своего учителя. Добытого им судака взвесили в магазине потребкооперации, он потянул на все 12 килограммов! Дед (с недавних пор Павел, чтобы не проколоться, его иначе не называл) пообещал приготовить на именины «внука» очередное знатное блюдо: пельмени. Мол, судак единственная в наших водоёмах рыба, у которой нет поперечных костей, поэтому его мясо идеально подходит для приготовления фарша.

Сказано – сделано.

Из головы, хвоста и хребта рыбы Игорь Семенович сварил уху. Филе пропустил через мясорубку вперемешку с салом, и начал заворачивать фарш в тесто, которое замесил еще с вечера. За этим занятием и застала его Софья Григорьевна.

– Что это вы делаете, Глеб Васильевич?

– Не видите – пельмени леплю.

– Из какого мяса?

– Угадайте с трёх раз.

– По виду не понять. Для говядины оно светловато… Птица? Нет… Свинина? Откуда ей взяться в наших краях? Или вы успели обзавестись хрюшей?

– Не гадайте напрасно. Попробуете – скажете.

– У меня уже слюнки текут.

– Потерпите чуть-чуть… Сейчас вскипячу воду – и через пять минут всё будет готово.

Крюгера, в отличие от немолодой преподавательницы, кухня вовсе не интересовала. Он рыскал по просторному крестьянскому подворью, надеясь вынюхать хоть что-то, могущее подтвердить опасения его шефа – доктора Левина: обыскал сарай, отогнул край свежего стога соломы и заглянул в середину, даже в деревянном туалете побывал. Нигде ничего подозрительного. Ни оружия, ни притаившихся за кустами чекистов! Неужели Вялов выполняет задание по охране Юродивого один? Вокруг такого уникума, по идее, должна крутиться целая рота солдат! А их нет! И на место расстрелянного Горшкова никого не прислали… Чёрт побери, либо эти русские – полные профаны, совершенно не понимающие, какое сокровище у них в руках, либо с этим провидцем не всё чисто, как и подозревал оберштурмбаннфюрер…

Вялов уже усадил «именинника» во главе стола и принялся собирать в кучу разбежавшихся гостей; не забыл пригласить и единственного соседа – Бабикова. Его личность сразу вызвала у Вальдемара нездоровый интерес: вот она, вездесущая рука НКВД, но добродушный, инфантильный сельский парень быстро развеял его сомнения. Такого олуха не рискнет использовать ни одна спецслужба мира.

Чтобы убедиться в «умственной отсталости» своего соседа по столу, Крюгеру хватило пяти минут и нескольких «каверзных» вопросов, на которые Пётр не смог найти ответа. С той минуты Вальдемар окончательно успокоился и решил для себя, что Вялов бдит Юродивого один только потому, что в его руководстве собрались сплошные безбожники-атеисты, не принимающие всерьёз всяких там пророков и ведьм, то есть принял версию самого старшего лейтенанта госбезопасности, высказанную во время одной из предыдущих встреч.

Такие выводы упрощали его задачу, поэтому сомневаться в их правдивости Крюгеру не хотелось.

А надо бы!

* * *

Гости уплетали пельмени за обе щеки, запивая их горячей юшкой. Причем чужеземец старался не отставать от русских сотрапезников, безосновательно считавших древнее китайское блюдо своим национальным продуктом.

– Ну, признавайтесь, чудо-повар, с каким мясом вы их готовили? – вернулась к «наболевшему» Софья Григорьевна.

– С рыбным! Утром Паша поймал судака. На пятнадцать кагэ! – приврал Савченко. – Кто любит голову? Сейчас достану из казана, увидите, какой красавец был!

– Слышь, Вялов! – округлил глаза Крюгер. – Ты же обещал взять меня с собой на рыбалку…

– Заночуй – устроим!

– А что? Завтра – воскресенье. И преподавательский состав, мне кажется, возражать не будет! – он обвёл лукавым взглядом членов семейства Дроздовых, не забыв и Катю, в новом учебном году еще ни разу не появлявшуюся в училище.

– Значит, остаёмся все, – высказал общее мнение профессор. – Шофёра я беру на себя!

* * *

За весь вечер Крюгер не услышал от пацана ни слова, и его опять начали одолевать сомнения.

«Мальчишка как мальчишка. Вроде не дурак, но и на какого-то особенного ребёнка не похож… Опять же – молчит всё время, хотя в таком возрасте дети обычно не умолкают, всё их интересует, всё трогает! Выходит, прав Паша, и Юродивый говорит только тогда, когда ему вздумается?»

Все соседние дома были свободны, исключая временную обитель Бабикова, превращенную им в радиомастерскую. Именно это обстоятельство удержало Павла от первоначально запланированного шага – подселения на ночлег Крюгера. Нечего разубеждать немца в сложившемся мнении о Петре, как о полном недоумке!

Родителям Кати постелили на сеновале – те сами захотели «вспомнить молодость», сестра с ребёнком остались с Вяловыми, а Крюгера отрядили к дяде Васе, приехавшему проведать престарелых родителей, которые жили, как оказалось, всего в двух километрах от Парфёновых. Общение с болтливым водителем должно было укрепить веру Вальдемара в «русское чудо»!

Так и случилось.

По просьбе немца шофёр раз пять пересказывал знаменитый эпизод, свидетелем которого он стал.

– Значить так… Машина барахлила, и я остался во дворе. А он – начальник мой покойный – бегом подался в избу… «А ну, скажи, Юродивый, какая судьба меня ждет?» Тот достал палку из-за печи, навёл её на Гуминского – такая у него была фамилия – и говорит: «Пиф-паф!»… Викторович, как это услыхал, расстегнул кобуру – и стал размахивать маузером; именным оружием его ещё в Гражданскую наградили. Матерился так, что было слышно в Твери! «Трепещи, мать-перемать, сатанинское отродье! Всех, мля, постреляю!» А Ванечка спокойно ему отвечает: «Ни хрена у тебя не выйдет… Я умру в один день с товарищем Сталиным»… Гуминский с перепугу чуть не обосрался… А может, и наложил в штаны, чёй-то его галифе в ширину сильно распёрло… Разило – за версту, но я виду не подавал, дабы не попасть под горячую, так сказать, руку!

Ну, что тут скажешь? Правильно говорят русские: «Болтун – находка для шпиона!»

Но гораздо больше, чем сам дядя Вася, Крюгера убедили его родители.

Старики просто завалили благодарного немецкого слушателя рассказами из жизни Юродивого. Мол, он предсказал, что все уедут, а мы останемся! Всё так и произошло, благодаря сыну Васеньке!

А скольких он вылечил, скольких предупредил о смерти? Просто тьму-тьмущую!

Посмотрит в глаза – и скажет, как отрежем: «Молись! Не то помрешь… Скоро!» Люди – бегом в церковь, сейчас её уже нет – ушла под воду! «Господи помилуй… Спаси и сохрани…» И всё – хворь как рукою сняло!

* * *

Лодку не брали. Чтобы угодить Крюгеру, мечтавшему о неземном клёве, расположились втроём на уходящем далеко в море деревянном пирсе, недавно срубленном хозяйственным Савченко, – там всегда держалась рыба, регулярно подкармливаемая немногочисленными местными жителями, и бросили удочки в разные стороны.

Дед – налево, Павел – направо, Вальдемар – прямо. Поплавок немца сразу же ушел под воду.

Подсечка!

И на крючке извивается нечто неказистое: чёрное, колючее, словно маленький чертёнок!

– Что это?

– Ёрш! – просветил гостя Савченко.

– А… Русская рыбка, после которой болит голова! – пошутил Крюгер, вспоминая свои былые похождения.

– Точно!

Немец попытался снять добычу с крючка и взвыл от боли, – ёрш, распустивший своё боевое оперение, поранил до крови его руку.

В это время клюнуло у Савченко.

Он, в отличие от своих младших товарищей, забросил не на червя, а на тесто, оставшееся после приготовления пельменей, и был вознаграждён за это довольно приличным – под килограмм – лещом.

– Э, дайте мне такой наживки, – взмолился Вальдемар. – Я эту гадость больше не хочу ни пить, ни ловить!

– Держи! – дед раскатал на ладони небольшой кусочек клейкой массы и протянул немцу.

Тот наживил её на крючок и, уменьшив, по совету Вялова, глубину, бросил далеко вперёд.

Поплавок сразу же с сумасшедшей скоростью понесся влево.

– Тяни! – скомандовал Павел.

Крюгер чрезмерно резко рванул на себя удилище и остался ни с чем: маленькая серебристая рыбка упала в воду у самого причала.

– А, чёрт! – выругался Вальдемар. – Дайте еще мне теста!

– На! Это – уклейка. Её надо подсекать сразу, как только поведёт в сторону.

– Понял.

– Шарик поменьше делай, большой сразу собьют. Они здесь ходят стаями.

– Спасибо, Глеб Васильевич.

– Не за что! – Савченко, особо не отвлекаясь на разговоры с надоедливым иностранцем, продолжал успешно делать своё дело и только что вытащил ещё одного леща.

Крюгер снова забросил дальше всех и таки поймал свою уклейку, в ней было сантиметров десять – не более, но начинающего рыбака это не смутило – главное, клюет здорово.

За следующие пять минут он словил их штук десять.

Надоело!

– Всё. Хочу крупной рыбы! Такой, какая попалась Вялову в прошлый раз.

У Павла почему-то не клевало, и он, воткнув своё удилище под одно из брёвен, взялся помогать «камраду».

– Попробуй закинуть на живца.

– Как это?

– Вот смотри… Берём самую живучую рыбку и цепляем её на крючок. За губу или ещё лучше за спину.

– Понял!

– А теперь бросай как можно дальше. Ты это уже умеешь.

Вальдемар внимательно выслушал рекомендации русского товарища и сделал всё так, как он велел.

Сам опустился рядом с «наставником» на деревянный помост и, свесив с него ноги, стал следить за поплавком «Парфёнова», который через каждые две-три минуты непременно уходил под воду, после чего Дед выбрасывал на пирс очередную чешуйчатую жертву, которую Крюгер с Вяловым, пытаясь опередить друг друга, по очереди снимали с крючка и опускали в большое ведро, предусмотрительно взятое с собой Савченко. Вскоре оно было полным.

Павел уже собрался идти домой и начал потихоньку сматывать леску, как вдруг уронил взгляд налево. Там явно чего-то не хватало…

– Эй, Вальдик, где твоя удочка?

– На месте.

– Здесь ничего нет!

Рыбаки сбились в кучу на конце пирса и стали вглядываться вдаль.

– Вон там, справа, что-то плывет… – наконец разглядел Крюгер.

– Точно! Это она, – подтвердил Дед.

Вялов стал сбрасывать одежду, чтобы броситься вдогонку, но Вальдемар опередил его:

– Не вздумай! Я сам…

Спустя несколько минут он выплыл на мель в метрах пятидесяти от пирса, волоча за собой на конце длинной лески всё ещё сопротивляющуюся рыбину.

Коллеги бросились на помощь и общими усилиями щуку вытащили на берег.

Она оказалась не такой большой, каковой выглядела в воде. Килограммов пять – не более.

Но Вальдемар был счастлив!

* * *

К «своей» щуке Крюгер никого не подпускал. Лично отнес ее домой и лично положил в машину, предварительно много раз сфотографировавшись: и так, и сяк, и эдак…

Потом заснял на плёнку всех гостей и хозяев, уделяя особое внимание юродивому мальчишке, которого отдельно запечатлел в разных ракурсах. Вялов не возражал. Чем бы немец ни тешился – лишь бы не плакал!

– Скажи, Васильевич, из этой красавицы можно приготовить блюдо, которым ты потчевал нас? – перед самым отъездом Вальдемар решил открыть в себе не только рыболовный, но еще и кулинарный талант.

– Запросто! – ответил Савченко. – Разрежешь рыбу вдоль хребта, освободишь филе, повыдергиваешь из него все кости (щука – не судак!) – и на мясорубку. Полученный фарш завернешь в тесто и бросишь в кипяток. Всё!

– Спасибо! – растянул рот в улыбке ариец. – Спасибо вам за всё! Так славно я никогда не отдыхал.

– То ли ещё будет! – пообещал Игорь Семенович. – Приезжай через неделю. Сходим за грибами. Я накануне вашего приезда в сосняк заглянул. На всякий случай. Вот-вот беленькие пойдут!

– А меня пригласите? – Дроздов, с детства увлекавшийся тихой охотой, с мольбой уставился ему в глаза.

– Почему бы нет? Шестнадцатого – день рождения у Кати. Двадцатого – у меня! Давайте снова соберемся здесь в субботу. После работы. И погуляем!

– Ловим на слове, Васильевич!

* * *

Через неделю в Весьегонск нагрянула та же компания, только в сильно усечённом составе: без женщин (только Катя поехала) и детей.

У Софьи Григорьевны и в субботу по расписанию были пары, а Нина нашла новую работу, которой безмерно дорожила, и не собиралась с первых дней отпрашиваться куда-либо по личным нуждам. Её муж тоже остался дома – с Ильёй.

Ничего, так даже веселее!

– Здравствуй, Ванечка! – Крюгер дружески потрепал мальчишку за щеку. Но тот вывернулся и сердито блеснул глазами.

– Когда вы уехали, он несколько раз повторил: «Немец – враг, немец – враг», – на ходу придумал Вялов. – И теперь боится тебя.

– А-а, – растерянно протянул Вальдемар, не зная, что ответить.

– И ещё… Запомни… В последнее время Ваня часто произносит слово «Барбаросса». Нам самим интересно знать, что это означает? – Павел наконец нашёл удобное время, чтобы передать немецкому агенту одно из последних предсказаний настоящего пророка, о котором ему поведал дядя еще во время празднования своего дня рождения. Раньше сделать это было нельзя – каникулы!

– Барбаросса… Рыжая борода… Такое прозвище имел Фридрих Первый, правитель Священной Римской империи, очень почитаемый в нынешней Германии.

– Это я и без тебя знаю.

– Существует легенда, согласно которой император не умер, а просто спит в одном из монастырей. Говорят, у него даже борода продолжает расти. Может, Фридрих действительно пробудится?

– Ага. Жди, – не поверил в предположение эсэсовского историка атеист Вялов. – Мир еще не знал подобных превращений!

– А Христос?

– Это ещё надо доказать.

Секретную директиву № 21 под кодовым названием «Барбаросса», обозначившую планы вторжения германских войск в СССР, Гитлер одобрит только через два месяца. Тогда же, в сентябре, скорее всего, и сам фюрер еще ничего не подозревал о том, что подпишет именно такой документ…

Не говоря уже о Крюгере и его руководителях.

Естественно, не мог знать об этом и старший лейтенант госбезопасности Вялов.

* * *

Вечером уселись за стол. Снова праздник! Два прошедших дня рождения. Русские гуляют и до и после!

Дроздов подарил дочери пуховой платок, а Крюгер расщедрился на золотой медальон, внутри которого находилось цветное изображение Божьей Матери. Сделано оно было по католическим канонам, но Катю это не смутило – всё равно она считала себя неверующей. Как и Вялов. И не собиралась показывать на людях тайное содержимое сразу запавшего в душу украшения. Павел понимал, что драгоценная вещица предназначается не столько для супруги, сколько для него. Аванс!

Не остался без внимания и Савченко.

Андрей Сергеевич преподнес ему набор блёсен для ловли хищной рыбы, включающий в себя популярные в те годы «Змейку», «Уральскую», «Норич», «Кеми», разработанные отечественными инженерами, а немец облагодетельствовал американской бензиновой зажигалкой «Zippo», входящей в моду по всей Европе. Некурящему Деду такая вещица была ни чему, зато Ванечка долго не мог ей наиграться. Раз за разом щёлкал и щёлкал. «Так ему кремня до конца дня не хватит!» – с укоризной подумал рачительный старик.

Павел свой подарок жене сделал раньше – шестнадцатого числа, а Игоря Сергеевича поздравлять и вовсе не собирался. Именины у него – 31 декабря, но об этом никто не должен знать!

Уже в начале десятого все улеглись спать. Завтра вставать ни свет ни заря!

* * *

Грибов было необычно много. Не хотелось выходить из леса! И, казалось, всё – полное лукошко, а наклонишься – есть еще один! Крепенький, ядреный, ну не оставлять же на потом!

Крюгер сначала подсчитывал в уме, сколько добыл белых, но вскоре сбился. Какая разница: сто или двести – все они его!

По дороге немец успел проконсультироваться у Деда, что делать с лесными дарами. «Сушить!» Так что теперь он на всю зиму обеспечен сырьём для приготовления любимого супа!

Но больше всех отличился Ванечка, который доверху набил плетёную корзину молоденькими, твёрденькими, с округлой, расширяющейся книзу, ножкой, боровиками.

Вернувшись домой, хозяйственный Савченко, не медля, стал готовить обед. Первое, второе… Вялов чистил картошку, Дроздов резал грибы. А Дед распределял, что на суп, что на жаркое.

Вальдемар участия в этом не принимал: он уже растянул через весь двор проволоку, целый моток которой припёр радиопомешанный Бабиков, закрепил один её конец за угол сарая, а на другой принялся нанизывать свои трофеи.

– На следующий выходной – я снова к вам! – предупредил помогавшего ему Петра. – Будешь дома?

– Не знаю… Как начальство распорядится…

– А где ты работаешь?

– Как все – в лесу…

– Слышь, Вялов! – немец окликнул Павла, как раз вышедшего из кухни, чтобы вылить воду, в которой мыли грибы. – Я приеду сюда через неделю.

– Как хочешь. А мы с Катей сегодня же возвращаемся в Калинин.

– Не вопрос. Я уже договорился с Петей.

– Что ж, не возражаю.

Павел прекрасно понимал, что Крюгер хочет «прощупать» Савченко, Бабикова и Ванечку без посторонних глаз, и решил предоставить ему такую возможность. Он ничем не рисковал: если что – Игорь Семенович не подведет.

И правда.

Ничего необычного в поведении «новых русских друзей» во время своего «неформального» визита немец не заметил. Дед – как дед, трудолюбивый, заботливый… Петя, как оказалось, тоже парень ничего. Туповатый, но честный. Во всяком случае, поймать его на вранье Вальдемар не смог ни разу.

И Ваня как Ваня.

Молчит, улыбается чему-то своему… Одно слово – Юродивый. Предсказывать по расписанию его не заставит никто!

* * *

Рожала Катя в недавно образованном Пролетарском районе, на территории которого её родители долгие годы снимали квартиру, пока не получили жилплощадь в центре Калинина.

Родильный дом был построен ещё в 1857 году на деньги мецената Саввы Морозова. «Дабы женщины лёгкого поведения не рожали на улицах», – как повелевалось царским указом, принятым сорок лет спустя… Но всё течёт, всё меняется. Теперь в таких специализированных заведениях рожают не только гулящие нищенки, а и все порядочные советские женщины. И не повивальные бабки принимают у них роды, а грамотные, квалифицированные специалисты-акушеры.

1 октября у Вяловых родился первенец. Сын, которому давно было уготовано имя Тимофей или, как вскоре начнут называть его любящие родители, – Тимчик.

Его отец дожидался сообщения об этом знаменательном событии, как все, – под стенами медицинского учреждения.

Когда счастливая мама впервые поднесла к окну закутанного в пелёнки, из которых торчал один лишь носик, младенца, Вялова переполнили чувства, и загазованный воздух Пролетарки разрезал победный вопль:

– Ур-ра!!!

* * *

Через неделю Катю выписали домой, и Павел окончательно забросил службу. А что? Савченко справляется. Бабиков, как положено, его страхует. Весьегонские чекисты тоже начеку. Чекисты начеку – неплохой каламбурчик получается!

Да и немцы почему-то оставили попытки заполучить Юродивого. Может, они просто не спешат форсировать события, ибо Вялов и так своевременно поставляет всю необходимую информацию?.. А может, знают, что скоро – начало военных действий, и надеются уже тогда захватить Ваню с меньшими усилиями. Именно к такому выводу пришёл Николай Петрович. А его интуиции можно доверять!

Да и Крюгер намекал на нечто подобное… Мол, Германия, ведомая гениальным фюрером, вскоре проснётся, как Фридрих Барбаросса.

Если верить Ванечке, война начнётся 22 июня. Тогда же, согласно его пророчеству, умрет дядя. Неужели осталось только полгода? Неужели?..

* * *

Николай Петрович не мог не поздравить племянника и его супругу с рождением первенца и уже десятого октября выписал командировку в Калинин.

Вместе с Токаревым он проинспектировал работу на местах и, отказавшись от неминуемого в таких случаях застолья (чем не только удивил, но и даже напугал Дмитрия Степановича – не пьет, значит, можно ждать сюрпризов в виде неожиданных оргвыводов!), поспешил к Вяловым.

Тимчик быстро набирал вес.

По ночам он часто просыпался и громко вопил, требуя материнской титьки. Поэтому каждую свободную минуту даже днем Катя использовала для сна. А её обязанности в это время выполнял любящий супруг, применявший для успокоения младенца одно-единственное средство – баюканье! Так разбаловал Павел долгожданного сынишку, что тот не хотел ни на секунду покидать его руки! И начинал истошно орать, если не чувствовал их тепла.

Поэтому поговорить по душам дома у чекистов не вышло…

– Пошли, прогуляемся! – предложил дядя.

– Давайте.

– Что, малыш всё время так буянит?

– Да! Катя совсем измоталась.

– А ты?

– Держусь! Пока…

– В Весьегонске давно был?

– Не очень.

– И что там нового?

– Ничего.

– Ребята справляются?

– На пять с плюсом. Крюгер лично их «инспектировал», подвоха не обнаружил.

– Откуда такая уверенность?

– По глазам вижу.

– Глаза разведчика бывают обманчивыми.

– Не тот случай. Вальдик – не разведчик. Учёный. Всецело увлёкшийся предметом своих исследований. Он просто трясется в ожидании новых предсказаний. Видно наверху оценили способности пророка и всё время давят: «Давай! Давай!»

– Похоже, у него теперь, как и у тебя, только одна цель, одна-единственная задача…

– Юродивый?

– Да.

– Это хорошо.

– Почему?

– Крюгер так уверовал в гениальность мальчишки, что совершенно потерял нюх, способность анализировать факты. Теперь он делает те выводы, к которым подсознательно подвожу его я.

– Ты не слишком самоуверен?

– Нет! Сказал: «Бабиков – тупица», – он проглотил, сообщил, что Ванечка обозвал его врагом – сожрал, не поперхнувшись. Хоть сам никогда не слышал от пацана ни слова! Сейчас он полностью подконтролен и впредь скушаёт всё, что мы подсунем…

– Молодец!

– Стараюсь…

– Намедни я разговаривал с Лаврентием. Он тоже доволен твоей работой. Главное, что о подмене до сих пор никто не узнал. Ни Никонов, ни твои коллеги по управлению, ни Катя. Мы проверяли.

– Как?

– Секрет фирмы!

– Понял…

– Так держать дальше, товарищ старший лейтенант.

– Есть!

– Лаврентий дал слово, что пристроит тебя в центральном аппарате. Сразу по окончании операции. Ему известны предсказания Юродивого касательно событий 22 июня…

– Вы доложили?

– Нет. Мы вместе проведывали мальчишку, когда его прорвало по этому поводу.

– Да… Кстати… Что это за «юнга» на фотографии между вами и наркомом?

– Так… Один детдомовский сорванец, которому мы помогаем материально.

– Эх, дядя, дядя… Обманывать близких некрасиво!

– Позже расскажу – 21-го. За день до смерти…

– Плюньте на эту бесовщину, Николай Петрович! Вы ж не верите ни в бога, ни в черта.

– А Ванечке верю…

* * *

В предпоследний день октября праздновал день рождения уже Вялов. По примеру дяди – в нескольких местах. Тридцать лет бывает раз в жизни!

Ничего готовить Катя не стала. С таким, как её Тимофей Павлович, в туалет сходить невозможно, не то, что хозяйничать на кухне. Да и разместить всех гостей в одной маленькой комнате будет непросто.

Поэтому еще накануне вечером она собрала малыша и ушла к маме.

Софья Григорьевна предложила отмечать юбилей в её квартире. И дочь согласилась.

О своём решении утром сообщила супругу по телефону – с недавних пор на видном месте в квартире Дроздовых красовался дисковый аппарат ленинградской фабрики «Красная заря».

Вялов не возражал.

Для сотрудников своего отдела он накрыл стол в личном кабинете. Из других подразделений пригласил только Фильчука и Егорова.

Гуляли недолго – служба!

И уже в пять вечера Павел был у любимой тёщи.

Правда, сначала забежал по дороге к себе домой и оставил в дверях записку: «Мы у родителей!»

На день рождения он не приглашал никого. Но знал, будут все: и сестра, и дядя.

* * *

Месяц назад Нина предъявила мужу ультиматум: «Или я – или водка», и Владимир бросил пить. Возле него поставили несколько бутылок фруктовой воды, содержимым которых новоиспечённый трезвенник охотно делился с сыном Ильёй.

Остальные тоже спиртным не увлекались, хотя на столе было и вино, и водка. Только Дроздов изредка пополнял свою стопочку из персонального графина и в гордом одиночестве опрокидывал со словами: «За здоровье именинника!»

Всё изменилось в семь часов вечера, когда приехали Николай Петрович и Любовь Витальевна.

– Что, не ждали? – сиял дядя. – Думали, второй раз за месяц вырваться не удастся?

– Ждали, ждали!!! – хором загалдели присутствующие.

– Штрафную дорогим гостям! – торжественно распорядился Андрей Сергеевич.

Комиссар стоя опорожнил предложенный стакан и прокряхтел:

– Эх, хороша, зараза!

У Володьки потекли слюни, но он сумел сдержать свои эмоции. Только налил очередную дозу газировки и нервно выпил.

А Вялову – хоть бы что! Его организм давно отвык от спиртного и уже не подавал сигнала «SOS» из-за его длительного отсутствия.

Лавры главных выпивох пришлось примерить «старикам». Те быстро прикончили всё, что было в доме, и сами же отправились за добавкой.

Однако, увидев их со стороны, никто не смог бы упрекнуть Николая Петровича или Андрея Сергеевича в том, что они выпили лишнего. И у того, и у другого, как говорится, было «ни в одном глазу»!

О работе в тот день не говорили.

В ответ на вопрос племянника: «Как Ваня?» дядя только пожал плечами: «Не знаю».

Как выяснится позже, в октябре пророк неожиданно замолк. На целых полгода!

Всё это время Вялову пришлось самому придумывать за него очередные предсказания…