Креветка валялся на спине под самым потолком, заставленный со всех сторон тюками, корзинами, узлами и чемоданами. Как его туда сразу закинул Красавчик, так он больше вниз и не спускался, чтобы не попасть ненароком под ноги обезумевшей толпе беженцев, заполонивших стылый вагон.
— По нужде захочешь — скажи. Я тебя до тамбура провожу. Понял? Дела делать надо большие... маленькие — мне говори. Не стесняйся, бро... Тамам?
— Тамам-тамам! — пискнул Креветка.
— И вы, мисс, сами не вздумайте по поезду гулять, если что. Вон, мне намекните. Или Ходуле... Постережем.
Даша вспыхнула, но промолчала.
— А мне, выходит, почетный эскорт до сортира ты не предоставишь, Красавчик? — Маргарита, все также одетая в мужское платье, но на время пути решившая выбрать внешность попроще (подглядела на вокзале у рябого, измученного мужичонки, обвешенного барахлом и детьми), ткнула Красавчика в икру носком ботинка. Ботинок был загажен навозом, и Марго с видимым удовольствием обтерла его о штаны Красавчика. Бабье тряпье Генри выбросил еще у церкви. Это все Креветка — он предусмотрительно обчистил «кожанку» и заставил Красавчика переодеться, прежде чем они отправятся на вокзал. Теперь из-за кожанки на Красавчика нехорошо, с опаской косились пассажиры, что получалось, в общем-то, кстати. Лишние расспросы были им ни к чему, особенно если вспомнить, что ни бумажечки, ни документика ни при ком из них не имелось.
— Эскорт? Я б тебе прям сейчас конвой предоставил... — буркнул Красавчик и отвернулся к окну.
— Господа! — укоризненно прошептал Артур... — Господа!!!
***
На Курско-Нижегородский вокзал они направились почти сразу. Даша только-только сняла с себя Медведя, поцеловала Шарика в измученную морду и успела собрать да спрятать в другой валенок поддельные предметы, как на церковный двор влетел запыхавшийся Красавчик с Креветкой на руках (маленький человечек не поспевал за людьми большими). Одной рукой Креветка держался за шею Красавчика, другой вцепился в толстую кожаную куртку. Через секунду в воротах появились и Артур с Маргаритой.
— Дашааа... Вы все-таки здесь... Дашааа! — в голосе Артура было столько укоризны, что в другой день Даша непременно почувствовала бы себя виноватой, но не теперь.
— Вы, милочка, прямо молодец. Если бы не вы, нас бы чекисты постреляли, как кроликов. Толк из вас будет... не то, что из некоторых, — Маргарита подмигнула девушке. И тут же бросила через плечо злобно косящемуся на нее Красавчику: — Потом, янки! Все потом! Нельзя терять ни секунды! Надо валить подальше отсюда...
— Генри... Как вы здесь? — встрял Артур, наконец-то отдышавшись.
— Потом, mon cher! Все потом! Ну, милочка! Вы у нас местная! Куда? И так, чтобы уже завтра оказаться отсюда, чем дальше, тем лучше!
— Зн-нначит... н... на... ннна вокзал... — у Даши зуб на зуб не попадал. Оказывается, она так страшно застыла, что теперь не могла даже пошевелиться.
— Дашааа... — Артур скинул с себя пальто и обернул им дрожащую от холода девушку.
— Обними! Господи, Артур! Обними же ее, — в голосе Марго зазвенел смех.
Даша шарахнулась в сторону, а майор Уинсли — известнейший на весь Дамаск бабник и ловелас, вдруг покраснел, как мальчишка. Красавчик оказался сообразительнее. Поставив Креветку на землю, он шагнул к девушке и облапил ее худенькое, почти ледяное тельце. Схватил ее ладошки своими большими горячими руками, и Даша почувствовала, как спасительное тепло проникает в каждую ее клеточку.
— Аппчхи! — она чихнула прямо в лицо Красавчику. Тот, тихо засмеявшись, поставил под ее мокрый нос свое плечо, в которое Даша тут же благодарно уткнулась.
Если бы Дарья Дмитриевна Чадова взглянула бы в сторону Артура Уинсли, и если бы ей было лет чуть больше, чем двадцать, она бы, несомненно, распознала в его безразличном взгляде и ревность, и досаду за собственную недогадливость. Но, во-первых, ей было не до этого, а во-вторых, уже настолько стемнело, что ничего такого разглядеть у нее бы все равно не вышло. Впрочем, Маргарите темнота ничуть не помешала. Поэтому она не без ехидства шепнула на ухо майору: «Mon cher, да вы, кажется, в девчонку влюблены». На что майор вздрогнул и снова покраснел, что могло означать лишь одно — Марго права.
— Нет... Поглядите, какой наш фермер благородный. Джентльмен. Ах! Будь я на месте вашей пассии, я бы ни секунды не сомневалась в выборе... — продолжала ерничать Маргарита.
Однако ни время, ни место не способствовали романтике. Поэтому через три минуты, когда Даша почувствовала себя чуть лучше, вернула Артуру пальто, зато без возражений забрала его варежки, Маргарита прекратила издеваться и спокойным уверенным тоном обратилась к Даше:
— Милочка. У вас ведь предметы с собой? Я к тому... что нам ведь не надо обратно на Вражек. И все мы можем уже...
— Валить отсюда к шарам собачьим! Простите, мисс... — Красавчик лихорадочно избавлялся от бабьего тряпья.
— Да, — Даша кивнула. Поняла, что нравится ей старая шпионка или нет, но сейчас именно она сохраняет хладнокровие, и именно ее имеет смысл слушать. Ни майора, ни даже американца, но именно эту лживую, опасную и, увы, опытную и ловкую умом женщину. — Надо на вокзал. Только это очень не близко. Может быть, кому-то трудно будет пешком.
— Да вы не за меня... За них беспокойтесь. Я ведь, милочка, танцовщица, хоть и старая! Помашите ногами день у станка — я на вас к вечеру погляжу! — Марго сухо расхохоталась, вдруг догадавшись, что молоденькая девочка сомневается в ее силах. Не доверяет старухе. Боится, что та не выдержит. И было Маргарите от этого и слегка обидно, и весело, и зло...
***
Потом они бежали по темным, страшным московским улицам. Даша впереди, за ней прихрамывающий Красавчик с лилипутом на руках, Марго... Артур. В руке Артур держал браунинг с одним патроном, и готов был всадить пулю в любого, кто встретится на пути. Иногда они останавливались, чтобы слегка отдышаться. Иногда, заслышав впереди ночной патруль, прятались в переулках и подворотнях. Бежали дальше. Бежали молча, не растрачивая на разговоры силы. Хотя каждому из них было и что спросить, и что рассказать.
До вокзала добрались за час до рассвета.
Курско-Нижегородский встретил их гулом и суматохой. Напуганная и голодная людская толпа, что ни днем, ни ночью не иссякала, напоминала колонию растревоженных насекомых. Пришлось толкаться среди спекулянтов, мешочников и дезертиров, пробираясь на перрон. Даша шла первой, пихаясь локтями так, как в жизни не пихалась. Нянюра, увидь она свою воспитанницу сейчас, удивилась бы несказанно. Даша бесцеремонно расталкивала женщин, отпихивала в сторону детей и лезла напролом, как какой-нибудь тифлисский грузчик.
— Молодец девчонка... Толк будет! — Марго не без одобрения смотрела на русскую девушку и с томительной, болезненной ностальгией вспоминала себя двадцатипятилетней давности. Тогда она была почти такой же — отчаянной, сильной и юной. Бесстрашной! Уверенной в собственной безнаказанности... и бессмертии.
С полчаса назад Маргарита опять надела Бабочку, позаимствовав лицо и тело у рябого многодетного крестьянина, и сразу же почувствовала в теле предательскую слабость. Бабочка убивала ее... Убивала тщательно, безжалостно... Выбора, однако, у Маргариты не было. Слишком многим здесь она успела досадить, слишком многих предала, слишком многих обманула. Двенадцать лет назад, из-за двойной игры она оказалась на грани провала... Французы, немцы, русские... Она тогда слишком заигралась в шпионаж, не рассчитав собственных сил. Впрочем, это ее даже забавляло! Поэтому, когда англичане в восьмом предложили ей Бабочку, она согласилась с восторгом — игра приобретала новые, неожиданные краски! До самого семнадцатого года Бабочка помогала Марго скрываться от преследования лягушатников и бошей! А в семнадцатом, при помощи Бабочки инсценировав расстрел, она решила, что окончательно избавилась от прошлого. Тогда же Маргарита намеревалась убраться в Латинскую Америку, начать там новую жизнь... Может быть, даже выйти замуж и завести детей... В конце концов, и она имеет право на маленькое глупое счастье где-нибудь в Рио! Господи! Какая вопиющая наивность! Она уже собрала чемоданы и купила билет в первый класс, когда вдруг выяснилось, что новой жизни не будет — Бабочка бесцеремонно отняла у Маргариты будущее! И в этом был виновен лишь один человек — Артур Уинсли-старший! Старик «забыл» сообщить ей, что Бабочка — маленький изысканный кулон — не только театральный реквизит. Впервые в жизни Марго поняла, что такое настоящая большая игра! Впервые в жизни она по-настоящему захотела мести. Впервые в жизни для нее это был не театр, не очередная роль в очередной постановке, но подлинная, выжирающая все ее внутренности ненависть. Вынужденная оставаться в Европе, где каждая полицейская сошка знает Маргариту Зелле в лицо (и по театральным афишам, и по сделанным тайными агентами фото), она не могла уже отказаться от Бабочки. Теперь за то, чтобы выжить... ей приходилось платить собственной жизнью, которой с каждым днем оставалось все меньше и меньше.
Впрочем, (господи! да кому это надо?) Бабочка позволяла ей быть, возможно, самым информированным в мире человеком. Если бы не Бабочка, она бы вряд ли бы проникла в американскую ложу и узнала бы про ищейку. И уж точно не сумела бы пробраться в константинопольскую ставку, чтобы вычислить планы британцев. И ни за что не отыскала бы в Москве Артура Уинсли, который был ее последней надеждой на жизнь.
«Мой маленький нежный убийца», — Марго ласково погладила холодную спинку кулона. У нее все еще оставался шанс, и упускать его она была не намерена.
***
До самого вечера просидели в углу, пряча лица, едва неподалеку появлялся наряд народной милиции. Даша сумела купить у проходящей мимо жирной спекулянтки кирпичик хлеба, но его тут же вырвали из рук — она даже не заметила кто. Девушка от обиды хотела расплакаться, но ничего у нее не вышло — усталость и голод вымотали ее так, что она даже зубами не стала скрипеть. Села на пол, прислонилась головой к стене и до самого вечера так и сидела в полузабытьи, открывая глаза лишь тогда, когда к ней обращались по имени.
— Даша. Держите. — Артур протянул ей алюминиевую кружку с кипятком. — Еды, увы, достать негде.
— Кушать подождать немножко. Ром рома кушать всегда есть. Тамам? — Креветка цепким взглядом следил за цыганкой, пристающей к прохожим с предложением «бесплатно погадать на удачу». Дела у гадалки шли, честно говоря, неважно — пассажиры и пассажирки отмахивались от ее назойливых приставаний, кое-кто грозился крикнуть милицию, а изможденный щуплый латыш в форме кавалериста толкнул цыганку в плечо кулаком.
— Хэй! Лаше дэс, чавела! — Креветка поманил цыганку пальцем. — Ав орде .
Та нахмурилась, но все же пошла на зов, подобрав юбки, чтоб не запачкаться об изгвазданный пол. Нагнувшись к Креветке, выслушала его внимательно, потом нахмурилась еще больше и покачала головой.
— Нет еды! — бросила по-русски, так чтобы все поняли — ничего им от нее не получить и, взметнув цветастым подолом, поплыла прочь.
— Ме бюшював Гожо! Гожо! Де ла Бэндерь .
Цыганка застыла, как вкопанная. Как будто ее ударило молнией. Охнула. Повернулась, и Даша поразилась насколько изменилось ее лицо. Еще секунду назад суровое, почти злое, оно обмякло и стало вдруг нежным и каким-то (Даша долго подбирала верное слово) ... каким-то блаженным, словно на вокзальном затоптанном и захарканном полу стоял перед ней ангел.
— Гожоооо де ла Бендерь ! — цыганка почти бросилась обратно, присела перед Креветкой и когда тот протянул ей руку для поцелуя, благоговейно коснулась ее губами.
— Э щиб никэр пала л’ данд !
Цыганка часто закивала, не отводя от Креветки восторженного взгляда. Красавчик с Артуром недоуменно переглянулись, Марго еле слышно присвистнула, но как-то всем хватило сообразительности ничего вслух не говорить. И потом, когда цыганка исчезла, а через пять минут вернулась с корзиной снеди, никто ни о чем Креветку спрашивать не стал. Да и не до этого им было — голод не тетка. Все набросились на еще горячие ржаные пирожки с капустой и даже не заметили, как цыганка ушла, послушная молчаливому приказу маленького смешного человечка, которого, с легкой руки Красавчика, все звали Креветкой.
К составу они вышли уже за полночь, за час до объявленной в расписании посадки, но народу там уже было пруд пруди. Беженцы, беспризорники, солдаты, цыгане, хохлы..., демобилизованные красноармейцы и бывшие немецкие военнопленные, возвращающиеся домой. Перрон гомонил на всех возможных языках, гнусно матерились мужчины, визжали женщины, кричали дети. Состав на пути подали, как ни странно, вовремя, и тут же случилась страшная давка. Толпа с воплями рванула к пустым вагонам. Над головами поплыли корзины и тюки. В заторах, образовавшихся у каждой двери, хныкали полузадушенные дети. А из вокзального здания подваливали все новые партии желающих попасть на поезд.
Они бежали вдоль состава, пытаясь найти худо-бедно пустой вагон. Все зря — люди осаждали двери, забирались внутрь через окна, лезли на крышу, сталкивая, друг дружку вниз и яростно ругаясь. В одном из окон последнего вагона молодой белозубый парень в треухе глазел на бушующую толпу и весело скалился.
— Стой! — скомандовала Марго. — Дальше некуда.
Она вытолкнула вперед Дашу и Красавчика с Креветкой на руках и замахала руками, показывая парню жестами, чтоб тот открыл окно. Парень с трудом опустил стекло.
— Давай девку сюда! И пацана...
— Лезьте, милочка!
Даша беспомощно посмотрела сперва на Артура, потом на Красавчика... Тот, не долго думая, пихнул парню в руки Креветку, и пока тот не сообразил, что вместо ребенка ему подсунули карлика, схватил девушку за талию и поднял к окну. Ноги Даши глупо мелькнули в воздухе и исчезли в вагоне.
— Живо за мной! — рявкнула Марго. Легко подпрыгнула и, подтянувшись на руках, оперлась животом на оконную раму.
— Вот ведь ловкая стерва... — не без любования отметил Красавчик и полез за Маргаритой следом.
Артур, лягнув в челюсть кого-то, вцепившегося в его ногу, забрался в вагон последним и быстро поднял за собой стекло. Даша уже сидела в углу открытого купе у окна. Марго устроилась рядом. Красавчик закинул Креветку на самый верх, на заставленную тюками полку, втиснулся напротив Марго, между покрытой инеем стеной и обрюзглым сизым мужиком в солдатской шинели. Затих. Артур огляделся, места ему не было — разве что громоздиться поверх чьих-то тюков.
— Садись, милай... Мои узелки-то... — краснощекая баба, кое-как устроившаяся с краю нижнего яруса, заулыбалась гнилым ртом. — Ножищи то отрастил! Садись.
Артур сел.
Через полчаса вагон забился до отказа. Ни в узком проходе, ни в купе, ни в невыносимо холодном тамбуре места не оставалось. В вагоне галдело, возилось, громыхало, кашляло, чихало и звякало стеклом (кто-то достал самогон), запахи махры и пота мешались с угольной вонью, и над всем вагоном витал дух общего возбуждения и радости. Раздался лязг сцепки, и обросший людьми поезд тронулся с места. Заядлые путешественники принялись сооружать из узлов и тюков лежаки. Красавчик притворился спящим, а то и вправду заснул. Тут же захрапела мужским густым храпом Маргарита. Затих наверху Креветка. Артур, неуклюже пристроившись на узлах, молчал.
Баба пошарила внутри узелка, что лежал у нее на коленках, достала оттуда ржаной сухарь и, разломав пополам, половину протянула Даше.
— На. Пососи сухарика. Синяя вся. А я из Самары буду. Прошлым летом у нас картошечка родилася как горох, просо ссохло. Желуди я дитям варила, корочку липовую толкла... Троих ребятят схоронила, трое пережили, вроде как. Свечку пошла поставила. А тут и тиф. Померли малые. Сгорели за неделю. А я живая. Хожу, правда, плохо, — баба задрала юбку, бесстыже опустила нитяные чулки и продемонстрировала всему вагону отекшие в лодыжках ноги.
Говорила все это баба ровно, без грусти, словно горе выжгло ее изнутри подчистую и ничего больше не осталось. Только выстуженный вагон, странные попутчики да стук колес. Сизый мужик понимающе мычал, крепко держа обеими руками сидор. Жаловался, что уже которую неделю ночует на вокзале, и что был он в Белокаменной по делам, а теперь ехать ему аж в саму Одессу, где ждет его молодая жинка, если еще не скурвилась и не спуталась с уркаганами или солдатней. Баба сочувственно кивала. А Артур из сказанного понимал мало, но, может, от этого было ему еще страшнее, поэтому он глядел и глядел на Дашу и старался понять, о чем думает она, слушая старуху? Кого винит за свою судьбу, за смерть родных, и за то неизбывное горе, что окутало Дашину страну, согнало неповинных ни в чем людей с насиженных мест, погнало в дорогу?
— В Екатеринослав надо мне. К сестре... А вы что за люди такие будете, барышня? Гляжу, никак понять не могу. Вы, вроде, из благородных, а одна среди мужиков... Да еще и этот убогынькый... — баба быстро перекрестилась, глазами показала наверх, туда, где, спрятавшись за тюками, сопел Креветка.
— Мы... это... едем вот.
Даша поперхнулась сухарными крошками. По всему, отвечать за остальных приходилось ей. По-русски кое-как говорила лишь Маргарита, но акцент ее все же был ужасающ и вызвал бы ненужные подозрения.
— А муж-то твой, который из трех будет? Чай не карла? — никак не хотела угомониться любопытная старуха.
— Муж? В смысле... Муж? — Даша замямлила...
— Я муж! — Артур строго уставился в краснощекое щербатое лицо.
— От! Так оно сразу видно. Подходите-то как друг дружке! Как ниточка с иголочкой, — баба поплыла в улыбке и протянула Артуру вторую половину сухаря. Отказываться майор не стал — цыганских пирожков ему было мало.
— Да. Муж, — Даша выдавила из себя слово «муж» и презрительно смерила Артура взглядом. — А вообще-то мы все — артисты цирка! Едем на гастроль! Вот он, муж мой, например, клоун! Рыжий!
Артур едва не подавился. Судя по тому, как фыркнула Марго, она вовсе не спала, слышала все преотлично и теперь едва сдерживала смех.
— Циркачи, значит... Шапито? — влез сизый. Ему явно хотелось поговорить. — Вижу, через окно в вагон лезете, и сразу понял — циркачи. Чудные уж больно по виду. И лилипутик с вами, и мамзель из себя ладная... Акробатка, поди. А в кожанке кто таков будет? Серьезный человек, по всему.
— О это! Это сам товарищ Баркэрович. Наш анрэпрэнер из Чэка, — открыв сине-зеленые глаза, Маргарита вкусно зевнула.
***
Разговоры смолкли. Затихли плачущие дети. Закончился самогон. Вагон спал. Спала, закинув назад голову, болтливая старуха. Спал обрюзглый сизый мужик, обхватив обеими руками свой драгоценный сидор. Сопел наверху Креветка. Спала, скрючившись в углу, уморившаяся за эти дни Даша. Поезд шел под гору, набирая ход.
— Сойдем в Екатеринославе, если повезет. Если до этого нас не снимут. Не обнаружат. Не расстреляют. Дальше легче. Там уже можно найти повозку, проводника, договориться с местными, — Артур старался едва шевелить губами, опасаясь, что кому-нибудь из пассажиров взбредет в голову прислушаться, и тогда выяснится, что в поезде иностранцы. — Деньги у меня есть.
— Деньги у всех есть, — Красавчик тоже старался говорить тихо, но все равно получалось у него кое-как, поэтому Марго постоянно на него шикала.
— Тшшш, фермер! Тихо! А меж тем, ваша барышня опять молодцом. Каков пассаж про цирк! А? Брависсимо! Если бы я вдруг искала себе ученицу, то взяла бы ее, не раздумывая.
— Марго! Прекратите!
— А что «прекратите», Артур? Ваша русская мадмуазель растет прямо на глазах. Вчера она прибрала к рукам все ваши предметы, потом без спроса воспользовалась одним из них и весьма ловко выследила нас. К тому же, вовремя предупредила об облаве. Потом довела всех нас до вокзала. И, между прочим, не хныкала, не ныла и не собиралась ложиться и помирать, как некоторые. А теперь, вот, подобрала нам отменную легенду! А ведь молодец девчонка. Все верно — артисты и шлюхи всегда вне подозрений! Нет! Из вашей Даши определенно будет толк... — Марго потянулась, расправляя крепкие крестьянские плечи. Правда, если кто-нибудь из присутствующих удосужился бы присмотреться, понял бы, что держится она из последних сил. Что руки ее дрожат, а губы посинели. Но ни за что Маргарита Зелле не позволила бы кому-нибудь увидеть ее немощной и слабой, поэтому она продолжала дразниться, вынуждая присутствующих ее изо всех сил ненавидеть. Лучше уж ненависть, чем жалость — это Марго решила для себя давно. — Я бы ее обучила. Исключительно ради искусства. По крайней мере, если я отброшу коньки, будет, кому меня заменить!
— Заткнулась бы ты! Или я тебя прямо сейчас задушу! — Красавчик еле удержался, чтобы не вдарить со всей дури кулаком по широкому мужицкому лицу. Удержал его лишь умоляющий взгляд Ходули!
— Ах! Иногда мне кажется, что «я-тебя-задушу» — мое второе имя. Смотри-ка, Генри! А ведь последний раз тоже был поезд, и та же компания, и ты тоже был не слишком со мной вежлив! И вот ведь чудеса — сейчас тебе опять никак нельзя меня придушить, как бы ты этого ни хотел — будет лишь хуже. Считай, у нас с тобой сложилась традиция. А традиция — первый шаг к дружбе!
— Стерва.
— Перестаньте! Мы сейчас тут всех перебудим! Лучше скажите, Генри, как вы меня нашли? Как узнали где я? Да вы просто, друг мой, словно Марк Антоний, пришедший на подмогу Цезарю в Иллирии. Появились как нельзя вовремя. Или это случайность...
— Mon cher, сравнения у вас, однако... — Маргарита скорчила презрительную гримасу. — Случайность... Боюсь, что нет. И ставлю свои лучшие шелковые чулки на то, что...
— Да засунь ты их себе!!! — вообще-то Красавчик был джентльменом до мозга костей, и такого с женщинами себе никогда не позволял, но Маргарита Зелле выводила Красавчика из себя почище, чем чикагские копы. — Ходуля! Тут, в общем, такое дело... Я про Стиви! Малыш мой братишка Стиви... Малыш... Он оказался не Малыш вовсе, а масон, вроде тебя... И такое дело... В общем, я вроде как не просто Красавчик, хотя я конечно все тот же Красавчик... В общем, Ходуля, ты в этих делах сечешь и мне нужно тебя кое о чем спросить...
— Наш косноязычный дружочек хочет сказать, что чикагские дружки его крупно подставили! Вместо братишки подсунули ему своего человека. А Генри у нас такой чувствительный, такой нежный, что не заметил подмены. Не куксись, Генри! Я тоже не заметила, хотя мне это было сделать проще, чем тебе. О! Артур! Похоже, наш Генри уже в курсе, что он — ищейка с даром. Что ж — это неплохо! Сэкономим на объяснениях время! Но знает ли он, что ты тоже — ищейка с даром, Артур? И что вы с ним в этой охоте соперники? Вот в чем вопрос.
***
Марго думала. Думала быстро, лихорадочно, отчаянно. Она снова думала, как ей выжить... как добраться до Гусеницы. Янки появился ох как некстати — весь ее тщательно проработанный план из-за него полетел в тартарары.
Вся эта история с Гусеницей была сродни ночному душному кошмару. Когда ей срочной телеграммой сообщили, что мальчишка-янки сбежал, и что теперь через Генри Баркера Гусеницу ей, скорее всего, не добыть, она целую ночь выла, закусив скрученную в жгут простыню. В то, что Уинсли-старший сдержит обещание и скажет ей, где же находится вожделенный предмет, она не верила ни единой секунды. И что ей оставалось делать? Только разыскать Уинсли-младшего, обвести его вокруг пальца и использовать его знания и дар для собственных целей. Главное, заставить его поверить в ее искренность. И, черт побери! Она почти преуспела!!!
Нет. Марго не была наивной кокеткой и не рассчитывала во второй раз соблазнить майора, но прекрасно зная о его бесконечном, наивном благородстве надеялась на успешный обман. Надеялась, что раскроет англичанину глаза на то, что сделал и продолжает делать с ним его обожаемый дед, разумеется, чуть сгустив краски. Надеялась, что сумеет сыграть на обиде, и осторожно перетянуть Артура на свою сторону. А еще больше рассчитывала на удачный блеф! У Марго все еще оставалась чудесная возможность блефовать — ведь майор Уинсли понятия не имел, что никакого Малыша Стиви не существует. Немного фантазии, искреннее обещание отпустить несуществующего Малыша — и можно требовать у майора помощи с Гусеницей.
Теперь же из-за янки, все снова разваливалось на куски. Да и сама она разваливалась. Сердце у Марго то начинало биться в бешеном темпе, то проваливалось куда-то вниз, ее бросало то в жар, слезились глаза, а легкие болели так, что невозможно было дышать.
Маргарита незаметно для остальных нащупала у себя пульс. Раз, два, три... пауза... четыре пять... пауза.
***
— ...в общем, такие пироги, Ходуля. Чуешь? — Красавчик взъерошил свой пшеничный чуб. — Ну я пораскинул мозгами... И куда мне теперь, раз я эта... ищейка? Опять дурачка включать, мол, я — не я, ничего не знаю, куда делся братишка мой Стиви понятия не имею? Что? За бабки с масонами дальше нюхаться, чтоб они меня через год-другой пришили? Или, может, плюнуть на масонов и прямо к президенту Уилсону в Белый Дом топать — здравствуй, господин президент — я тут малюю чудные побрякушки, так вдруг оно тебе для чего-нибудь надо? Или куда мне теперь? А так — смешно работает эта штуковина у меня в башке. Знаешь, как тебя нашел? Сперва по известному адресочку направился — там копы местные шныряют. Значит дело — труба. Тогда взял я и накалякал угольком на бумажке Жужелицу — я ж помню — ты ее разыскивал. И тут же... опа! Девчонку твою с Жужелицей в руке накалякал. Красивая, кстати, девчонка! Потом гляжу... Рисованная девчоночка к стене дома жмется, на стене той табличка, на табличке непонятные буквы. Креветка (ты не смотри, что он маленький — умный он у меня) буквы прочитал, и на карте нашел куда идти. Идти всего ничего — два шага. Ну, мы с ним туда бегом — гляжу, Ходуля! И девчонка тут же. Хотел я сразу объявиться, но решил поглядеть, что к чему. Да и Креветка отговорил. Шли за вами по следам. Вы за кошкой, мы сзади. Вы в дом, мы ждать. И вдруг смотрю: выходит сперва мой Ходуля, а потом эта стерва! Узнал я гадину в секунду, хоть она опять свою Бабочку нацепила. И девчонка выскочила через минуту из подъезда. Ну, я за ней бегом. А глаза у нее разные! Дальше ты видел... И вот эта дрянь говорит, что ты тоже ищейка. Что? Вроде как мы с тобой против друг дружки? Это как же так, Ходуля? Что мне делать? А?
— Не знаю, Генри... Ничего знаю... Да! У меня тоже есть дар, который, как выясняется, многим вдруг оказался нужен. Но я все равно не знаю, что точно происходит!
— Я знаю! Большие умные люди заставляют двух маленьких, но талантливых идиотов искать для них предметы. А теперь интересное — та-та-та-та! — пропела Маргарита, — обоих идиотов, как только они перестанут быть нужными, уберут. Так ясно?
— Заткнись!
— Помолчите, Марго...
— Плохой злой ханым сейчас правда говорить! — Креветка свесился с верхней полки. Его худое, нервное лицо выглядело страшно — как будто из темноты вдруг высунулся сам дьявол.
— Плохой злой ханым я придушить! Тамам? — зашипел Красавчик.
— Плохой, злой ханым вам, меж тем, может пригодиться. Потому что у плохой злой ханым, в отличие от вас, есть нужные связи и опыт. И мозги! — Маргарита Зелле набрала в рот побольше воздуха, задержала дыхание, чтобы хотя бы ненадолго успокоить обезумевшее серде и ... пошла ва-банк. — Нам с вами, дорогие мои, сам бог велел объединиться и сделать так, чтобы лишь от вас зависел весь мир! Весь! Мир! Черт подери! Перестаньте же быть детьми! Долг, честь, приказ, верность, родина... Чушь! Даже деньги — чушь! Все это пустяки по сравнению с той неограниченной властью, что могут дать предметы!
— Слушай плохой злой ханым... Слушай, бей эфенди! — Неожиданная поддержка придала Маргарите уверенности.
— Власть! — Маргарита прикрыла глаза и повторила одними губами, но с таким наслаждением, что у всех присутствующих перехватило дыхание. — Власть! Вы думаете тех мерзавцев, кто вынудил вас выйти на эту охоту, волнует что-то кроме власти? Думаете, они ночами не спят, слюнявят мягкие думочки и мечтают о величии нации? Ха! Как бы не так! Власть! И ничего кроме власти! И что? Вы хотите быть их послушными пешками? Да надерите же им задницы! Поломайте им их планы! Спутайте все карты... У вас двоих есть для этого все. К тому же у вас есть я. И я вам помогу! Сведу вас с серьезными, большими людьми в Средней Азии, в Латинской Америке, в Китае, Индии и ЮАР... Вы... Нет! Мы!!! Мы сможем кроить политику и управлять миром так, как нам заблагорассудится! И ни твой дед, Артур, ни чертовы южане, Генри, нам не указ! Никто не указ!
— Плохой злой ханым дело говорить! Правильно думать!
— Что скажешь, Ходуля? — шепот Красавчика раздался над самым ухом майора.
— Нет! Я не могу, Генри... У меня приказ. У меня долг! Долг офицера. Джентльмена, — майор говорил абсолютно неуверенным голосом и, кажется, (в темноте этого не было видно, но Баркер был почти уверен)... кажется уже минуты две, майор то и дело потирал переносицу, что означало крайнюю степень растерянности. Зато Генри Джи Баркер сосредоточенно кусал нижнюю губу, и о чем-то серьезно размышлял.
— Стерва права, — выдохнул, наконец, Красавчик. — Она нас с тобой использует, вся насквозь изовралась, и я бы ее с радостью прямо здесь придушил. Но она так и так скоро подохнет, и она, дери ее бабушку аболиционисты, во всем права! Или мы сами по себе против всех, или нам просто так, ни за понюшку табаку, скоро выпустят кишки. Не знаю как тебе, Ходуля, а мне мои кишки дороги. Я ими последнее время и так рискую. Нет! Ты, конечно, смотри сам... Тебе оно, конечно, труднее, чем мне. Ты — военный! Целый майор. Глядишь, полковником станешь. А я что? Гангстер! Бандюган... Был бандюганом, бандюганом живу. Им и похоронят. Мне что самому дьяволу служить, что его бабушке — все едино. Кто башляет, тот и музычку заказывает! Так что я, Ходуля, уже для себя все решил. Слышь ты, мразота с Бабочкой. Договорились! Теперь мы с тобой партнеры. Только ты не думай, что если мы партнеры, я тебе сразу поверил. Если подставишь меня... если мне даже на полсекунды покажется, что ты меня подставила, я вот этими зубами тебе горло перегрызу!
— Хорошо! Хороший... Правильно! — Громыхнул чемодан, звякнул бидон. Это Креветка вернулся в свою «нору» на верхней полке.
— Вот и славно, лобызаться и руки друг другу жать, я так понимаю, мы с тобой, партнер, не станем? — Съязвила Марго. И тут же задохнулась от того, что остановилось на целую четверть минуты измученное сердце.