Греческий мальчик, пришедший в школу, приносил с собой покрытые воском таблички. Положив их на колени, он учился писать буквы и слоги, выцарапывая своей еще неумелой ручонкой слова родного языка. Самая древняя такая табличка открыта археологами на территории античной Этрурии (Марсилиано). Она относится к началу VII века до н. э. и вырезана из слоновой кости. По краю ее начертана греческая азбука, едва ли не древнейший из известных нам вариантов: знаки ее написаны еще справа налево. До нашего времени дошли образцы античных «школьных тетрадей», и на одной из них, хранящейся в Берлинском музее, мы читаем выведенную учителем и старательно четыре раза повторенную учеником пропись: «Будь прилежен, мальчик, чтобы тебя не выдрали».

Восковыми табличками пользовались и взрослые. Поэт и ученый, государственный деятель и финансист набрасывали на них свои черновые записи или использовали для составления определенного рода документов. Обычно эти таблички изготовлялись из бука, дуба и других твердых пород деревьев. Края табличек были приподняты, до их уровня наливался расплавленный воск: его разглаживали трапециевидным скребком. По застывшему воску писали продолговатым стальным стержнем: один конец его был заострен, другой оканчивался лопаточкой. Если запись чем-то не удовлетворяла пишущего или же в ней миновала надобность, воск заглаживали лопаточкой, предварительно его подогрев, после чего писали вновь по этой же табличке. Стержень этот у римлян назывался стиль (отсюда ведет свое начало не только соответствующий литературный термин, но и название небольшого кинжала — стилет). «Чаще оборачивай стиль» — советовал начинающим авторам великий римский поэт Гораций (Сатиры, I, 10, 72), подчеркивая тем самым необходимость тщательной отделки литературного произведения. Выражение «оборачивать стиль» получило значение «редактировать», «исправлять». В «Латинской антологии» (I, 286) мы находим даже стихи, посвященные этому орудию письма:

1. Перстень, которым запечатывались свитки, и оттиски его на шнурках и папирусных лентах. 2. Палетка древнеегипетского писца с тростниковыми стержнями и углублением вверху для разведения туши. 3. Образцы металлических стержней, стилей, которыми писали на восковых табличках. 4. Цилиндрический пенал для хранения каламов с привязанной к нему чернильницей. Весь письменный прибор писец затыкал за пояс. 5. Деревянная табличка, на которой писали древние школьники. 6. Восковые таблички, послужившие прообразом книги-кодекса, диптих и полиптих. 7. Бронзовая двойная чернильница римского времени, для красной и черной туши. Позади нее свиток папируса.

(Jbscher R. Papyri als Zeugen antiker Kultur, B., 1949, Taf. 7)

Плоский вверху, меняю я вид, устремлялся книзу, Той и другой стороной обращаюсь для службы различной: Верхняя часть отменяет все то, что содеяно нижней.

Римский теоретик ораторского искусства Квинтилиан советует начинающему оратору писать только на восковых табличках — на них очень легко стирать написанное (X, 3, 31). Кроме того, необходимость часто опускать калам в чернила задерживает свободное развитие мысли. При этом Квинтилиан советует выбирать не очень длинные таблички — он сам знал молодого человека, который писал очень длинные сочинения, потому что оценивал творческий труд по числу строк. Этот недостаток можно устранить простой заменой длинных табличек меньшими.

На помпейской фреске «Дома Либания» мы видим юную поэтессу, держащую в левой руке восковые таблички, а правой мечтательно прижимающую заостренный конец стиля к губам. Взгляд ее задумчиво устремлен вдаль.

Так называемая «поэтесса» — девушка, держащая восковые таблички (полиптих) в левой руке и стиль — в правой.

Фреска из Помпей, I в. нашей эры

Судя по сохранившимся образцам, а также произведениям изобразительного искусства, стиль мог иметь самую разнообразную форму — веретенообразную, форму узкого листа, сужающегося посередине, и т. п.

Греки называли покрытую воском табличку «Дельтион», дельтой, — вероятно, потому, что в глубокой древности они имели треугольную или трапециевидную форму. Края табличек просверливались, а в отверстия продевались шнурки (или ремешки, кольца), соединявшие вместе две или большее число табличек. Две связанные вместе таблички назывались диптихом, три — триптихом, четыре и более — полиптихом. Такой диптих упоминается Геродотом, когда историк сообщает о хитрости, к которой прибегнул спартанский царь Демарат, чтобы передать своим согражданам весть о готовящемся походе царя Ксеркса против эллинов (VII, 239). Демарат соскоблил с диптиха («дельтион диптихон») воск, написал письмо на поверхности самого дерева, а затем покрыл всю запись воском. Это было сделано им с той целью, чтобы скрыть содержание письма от персидской дорожной охраны, которая могла бы задержать нарочного. Таблички были затем доставлены в Спарту и там прочтены. Чистые восковые таблички не могли вызывать подозрений: это был обычный предмет обихода грамотного человека.

Восковые таблички служили для ежедневных записей, напоминали о делах, которых не следовало забывать, о долгах и обязательствах, служили черновиком текстов, которые затем переносились на папирус и пергамен. Запечатанные таблички применялись для составления завещаний, для передачи секретных распоряжений начальствующих лиц, для разнообразных заявлений, расписок и даже доносов. Часто они служили письмом, на котором адресат, стерев написанное, тут же писал свой ответ. Живший во второй половине I в. до н. э. римский поэт Проперций горько сожалеет в одной из своих элегий (III, 22) о пропаже табличек, так часто курсировавших между ним и его возлюбленной — хотя они были просты и непрезентабельны на вид. «Теперь, — грустил он, — какой-нибудь скряга пишет на них свои счета…».

Документы, которые автор хотел сохранить втайне, запечатывались его личной печатью. В III речи против Катилины Цицерон упоминает о печати одного из заговорщиков, Лентула: на ней был изображен дед Лентула. Светоний подробно описывает личные печати императора Августа. Вначале Август пользовался печатью с изображением сфинкса, затем сменил ее на печать с портретом Александра Македонского. В конце жизни он стал пользоваться печатью со своим собственным изображением, и эта печать перешла затем к последующим принцепсам, его преемникам.

Афина, пишущая на восковых табличках.

Рисунок на греческой вазе V века до нашей эры

Архивы восковых табличек хранились в домах знатных римлян в специальном помещении, называвшемся «таблинум» (от латинского слова tabula — табличка). О множестве подобного рода табличек, хранящихся в домах знатных римлян, пишет и Плиний в своей «Естественной истории» (XXXV, 7). Плиний называет их при этом «кодексами». Как мы увидим ниже, название это перешло затем на рукописную книгу той формы, которая стала наиболее употребительной в конце античности.

Богатые люди пользовались роскошными табличками, изготовлявшимися из слоновой кости. Они отделывались золотом, наружная сторона их украшалась барельефом художественной работы. Римские консулы, вступая в должность, дарили такие таблички своим знакомым и друзьям в качестве новогоднего подарка. Именно на таких табличках знатные люди набрасывали черновики своих документов или писем, и уж после диктовали их своим рабам-переписчикам («либрариям»). Как сообщает Цицерон, Цезарь имел при себе семь таких либрариев (Pro Sulla, 14).

Писали на таких табличках обычно курсивом, беглым письмом, если, разумеется, владелец их не был школьником, учившимся каллиграфии. Общеизвестные начертания букв латинского алфавита, представленные на эпиграфических памятниках — надписях на бронзе или камне — изменены в курсиве до неузнаваемости. Долгое время европейские ученые вообще не могли прочесть это курсивное письмо. На первый взгляд, оно состояло из отдельных линий, штрихов и дужек, в которых очень трудно было угадать знаки латинского алфавита. Некоторые к тому же были очень похожи друг на друга, хотя обозначали различные буквы.

Впервые в Европе этот курсив прочел Иоганн Массман, издавший тексты восковых табличек римской эпохи, относившихся к 131–167 гг. нашей эры. Они были найдены в древнеримских золотых рудниках в Трансильвании, близ Абрудбаньи, в конце XVIII — начале XIX века. После нескольких лет работы Массману удалось «дешифровать» курсив, и книгу, посвященную этим табличкам, он выпустил в свет в 1840 г. В ней он писал: «Тому, кто принимается читать эти таблички, знаки которых я бы назвал едва различимыми, очертания отдельных букв вначале представляются расплывшимися даже при самом пристальном рассмотрении. Они как бы сливаются между собой, пока продвигающемуся шаг за шагом не блеснут первые лучи света из глубокого мрака. Именно это и произошло со мной». Работы Массмана получили мировую известность.

Наиболее значительные находки античных восковых табличек относятся ко второй половине XIX — началу XX века. В конце XIX в. голландец Ван Ассендельфт де Конинг подарил Лейденской библиотеке 7 табличек, составлявших целый полиптих. Их приобрел в 1881 г. в Пальмире его брат, офицер голландского флота. Все они были исписаны с обеих сторон, кроме первой, внешняя сторона которой была совершенно гладкой (она играла роль современной обложки). Подобно большинству известных нам табличек, «Ассендельфтские таблички» были вырезаны из бука. Темный оттенок покрывавшего их воска, возможно, объясняется тем, что к нему добавлялась смола — отчего процарапанные буквы становились более заметными. Форма табличек была почти квадратной — 14,5×12 см.

Оборот первой таблички содержит стих из поэмы Гесиода «Труды и дни». Он тщательно выписан округлыми и ровными буквами и без сомнения представляет собой пропись, оставленную в этой «школьной тетради» учителем — это образцово выполненное упражнение в каллиграфии. На остальных табличках записаны басни Бабрия — «Больной ворон», «Лев и бык», «Куропатка и земледелец», «Укушенный муравьем и Гермес», «Бык и козел», «Лев и лисица». Бабрий действительно был излюбленным школьным автором, что объясняется, прежде всего, нравоучительной тенденцией, которой пронизаны его басни. При сравнении с дошедшими до нашего времени рукописями произведений Бабрия «Ассендельфтские таблички» оказались полны ошибок, пропусков, а иногда и добавлений. Это не должно нас удивлять: перед нами школьная тетрадь и притом не самого лучшего ученика.

В связи с «Ассендельфтскими табличками» уместно вспомнить найденные в 1891 г. в Египте мимы Геронда, писателя III в. до н. э. Эти мимы представляют собой небольшие комические сценки из народной жизни, нарисованные в грубо реалистической, скорее даже натуралистической манере. В миме «Учитель» вдова Метротима приводит к учителю своего отбившегося от рук сына Коттала, горько жалуясь при этом, что сын ее совсем забыл, где находится дверь школы:

…А вот доска эта Что каждый месяц я усердно тру воском [28] , Сироткой бедною лежит себе тихо. У ножки ложа — той, что у самой стенки, Пока в нее, как в страшный Ад, не бросит взора, И, букв не написав, не сдернет слой воска…

Палеографические соображения позволяют сделать заключение, что время, к которому относятся таблички, близко ко времени жизни самого Бабрия (II век нашей эры). Но совершенно ясно, что «Ассендельфтские таблички» не могут быть отнесены ко времени после 272 года — в этом году Пальмира была уничтожена озверевшими солдатами Аврелиана и перестала существовать как город.

В отделе египтологии Государственного Эрмитажа хранятся две деревянные таблички, изданные в свое время Г. Ф. Церетели. Величина первой из них — 31×17.5 см при толщине в 0.7 см. Эта табличка не покрывалась воском, и древнеегипетский школьник писал на ней, смывая написанное, когда в нем миновала надобность. На лицевой стороне двумя разными почерками написаны 20 строк письмом, которое принято называть уставным. Первые пять строк написаны ровным изящным почерком, буквы слегка наклонены вправо. Как отмечает издатель текста, Г. Ф. Церетели, «на всем письме лежит печать твердой и опытной руки»:

Ε ΘΙΖΕΣΕΑΥΤΟΝΥΠΟ ΜΕΝΙΝΟΡΓΑΣΦΙΛΩΝ || ΚΑΙΠΑΝΤΑΣΕΞΙΣΣΕΒΟ ΜΕΝΟΥΣΣΕΘΣΘΕΟΝ || ΓΟΝΕΙΣ ΤΕΙΜΑ

Затем следуют две строки, по-видимому, написанные ранее и полустертые. Восьмая и последующие строки представляют собой троекратное повторение первых пяти, но уже другой рукой — рукой ученика. Ученик старался воспроизвести письмо учителя, но это ему плохо удавалось: время от времени он сбивается, начинает связывать буквы, они то разъезжаются в разные стороны, то находят одна на другую. К концу упражнения почерк ученика становится все хуже и хуже — видно, что он старался поскорее избавиться от неприятного занятия. Помимо этого, он сделал много орфографических ошибок: так, он три раза вместо сигмы написал омикрон!

Первые четыре строки прописи, которую пришлось повторять ученику, представляют собой двустишие — два ямбических триметра, причем каждый из них отделен знаком — двумя вертикальными штрихами. В таком ритме обычно звучат греческие пословицы и поговорки, дошедшие до нас в большом количестве. Смысл этого двустишия можно передать по-русски (сохраняя ритм подлинника) следующим образом:

Учись спокойно гнев друзей переносить — И все как бога будут чтить тебя всегда.

Можно представить себе, по какому поводу мальчугану была задана такая пропись. Возможно, он подрался со своими сверстниками, и учитель решил наказать его, задав ему написать это двустишие несколько раз.

Пятая строка тоже носит нравоучительный характер, и содержит мораль, древнюю как мир. Она гласит:

Почитай родителей!

Вторая табличка покрывалась воском. Размеры ее — 15×17.7 см при толщине 0.5 см. Лицевая сторона ее имеет углубление, покрытое тонким слоем побуревшего от времени воска. Ширина края, окружающего углубление, — 1.3 см. В нем имеются отверстия для шнурков или ремешков, которыми эта табличка связывалась с другими.

На этой табличке мы находим шесть строк уставного письма, прекрасно сохранившегося и относящегося к III в. нашей эры:

ΑΠΑΝΤΑΜΕΝΤΑ ΖΩΑΠΙΜΠΛΑΤΕ ΤΡΟΦΗΣ || ΚΕΡΔΟΥΣ ΔΑΠΛΗΣΤΟΝΕΣΤΙΝ ΤΟΑΝΘΡΩΠΩΝΓΕ ΝΟΣ || ΦΙΛΟΠ[ΟΝΕΙ]

Этот текст также укладывается в два ямбических триметра, отделенных друг от друга тем же знаком — двумя вертикальными штрихами. Двустишие заключает в себе следующую мораль:

Животных просто всех насытить: лишь один Безмерно жаден до корысти человек.

За двустишием следует обычно встречающееся в греческих «школьных тетрадях» слово:

Старайся!

Приведенный выше текст был также прописью, которую учитель написал для своего ученика, но таблички, где ученик эту пропись повторял, не сохранились.

В 1868 г. Фрёнер издал четыре таблички марсельского музея, где мы также находим прописи учителя, с добавлением слова «старайся!», трижды повторенные учеником. На одной из этих табличек можно увидеть ошибку ученика, исправленную учителем.

Одна из самых замечательных находок восковых табличек была сделана во время раскопок в Помпеях 3–5 июля 1875 года в богатом доме помпейского финансиста Люция Цецилия Юкунда. Над портиком перистиля его дома были открыты остатки сундука, в котором хранились около 127 диптихов и триптихов. Сохранность их оставляла желать лучшего: они были обуглены и крошились в руках. Помимо этого, жар вулканического пепла и падающих камешков расплавил воск во многих табличках и сделал текст, а также оттиски печатей трудно различимыми. Значительную часть их, однако, сумел прочесть и подготовить к печати директор Неаполитанского музея Джулио да Петра. Документы, сохранившиеся на этих табличках, относятся в большинстве случаев к 53–62 гг. нашей эры, и только два — к более раннему времени (15 и 27 гг. н. э.).

Прежде чем перейти к содержанию этих табличек, необходимо сказать несколько слов о характере занятий их владельца. Деятельность его была связана с аукционами, занимавшими особое место в экономической жизни римского общества конца республики и эпохи ранней империи. Лицо, желавшее продать свою собственность — товары, имение, рабов — или же сдать эту собственность в аренду, или, наконец, предлагавшее взять на себя выполнение каких-то работ, обращалось к публике через аукционатора, бравшего на себя, на комиссионных началах, устройство аукциона. Аукционатор брал на себя получение денег от покупателя, и вообще все возникавшие в процессе аукциона споры разрешались между аукционатором и покупателем, а не собственником продаваемого имущества. Последний имел дело только с аукционатором, или, как его еще называли, коактором. Коактор совершал крупные сделки на кредитных началах и поэтому должен был располагать большими суммами.

Большинство восковых табличек, найденных в доме Цецилия Юкунда, представляют собой триптихи — три таблички, связанные шнурком. В отличие от триптихов, которые исследовал Массман, помпейские триптихи состоят из табличек, имеющих углубления, заполнявшиеся воском и предназначенные для письма только на 2, 3 и 5-й страницах. На 2 и 3-й страницах писался главный текст документа, затем первая и вторая таблички связывались (так, что вторая и третья страницы триптиха оказывались закрытыми), и в специальном желобке посредине гладкой четвертой страницы пропускался шнурок (на этой странице, как уже указывалось, никакого текста не писалось, и воском она не покрывалась). Пропущенный в желобке шнурок скреплялся печатями сигнаторов — свидетелей, присутствовавших при заключении сделки, причем каждый из них ставил свою подпись рядом со своей печатью, чернилами по дереву.

Документы, о которых идет здесь речь, представляли собой расписки в выплате и получении денег от коактора Цецилия Юкунда. Текст главного документа, о котором выше шла речь, писался рукой самого Юкунда. На 5-й странице триптиха писался второй документ, имевший меньшее значение, рукой кредитора — это была расписка в получении денег от Цецилия Юкунда, или, как ее называли тогда греческим словом, хирограф («собственноручная расписка»). Эта страница оставлялась открытой, так как в тексте хирографа коактор ничего не мог изменить, тогда как в своем тексте, написанном его собственной рукой, он смог бы внести изменения (поэтому он и запечатывался в присутствии свидетелей, ставивших свою подпись).

Главным типом документов, хранившихся в доме Цецилия Юкунда, были расписки, квитанции об уплате (перскрипции, по-латыни), которые удостоверяли уплату Л. Цецилием Юкундом денег тому лицу, от имени и по поручению которого устраивался аукцион. Примером такой расписки может служить документ № 25 (по изданию: CIL, v. IV, Suppl. P. I., Tabulae ceratae Pompeis repertae, Berol., 1898). На обрезе триптиха чернилами написано: «Расписка Умбриции Януарии». Надпись на обрезе позволяла легко отыскать требуемую расписку, подобно тому, как надпись на корешке переплета современной книги позволяет легко отыскать ее на библиотечной полке. Текст второй и третьей страницы этого хорошо сохранившегося триптиха содержит следующее:

11 0 39 сестерциев

Каковых денег

Соответственно выговоренным Л. Цецилием Юкундом

По аукциону

Умбриции Януарии

За вычетом комиссионных

Получение от Л. Цецилия Юкунда

Подтверждает Умбриция Януария

Совершено в Помпеях, за день до декабрьских ид, в консульство Л. Дувия и П. Клодия.

Интересно, что в этом документе перед нами выступает женщина, самостоятельно ведущая свои денежные дела. Умбриция Януария не составляла исключения для Рима того времени. Известно, например, что жена Цицерона, Теренция, питала непреодолимую страсть к наживе и всякого рода финансовым спекуляциям. При этом она прибегала к услугам не очень чистоплотных дельцов и часто терпела значительные убытки. Пытаясь выйти из затруднительного положения, она иногда покушалась на средства своего супруга, который и сам был великим мастером всякого рода спекуляций — имениями, книгами, скульптурами и т. п. В своей переписке Цицерон не раз горько жалуется на свою супругу. В конце концов он с ней развелся.

Точная датировка документа (12 декабря 56 года нашей эры) является обычной для деловых людей того времени. Сам Юкунд был энергичным финансистом, денежным воротилой местного значения (Помпеи были небольшим провинциальным городком Италии). Но если провинциальный делец обладал таким архивом, можно себе представить, какой величины достигали архивы могущественных финансовых тузов столицы.

Портрет Цецилия Юкунда сохранился. Перед нами «полное, несколько обрюзгшее лицо стареющего человека, который много видел и много узнал за свою пеструю, трудную и не простую жизнь… недобрая усмешка, так великолепно переданная художником, была его обычной реакцией на всякое большое чувство и на любую высокую мысль».

Потребности экономической и культурной жизни древнего Рима требовали большого количества восковых табличек, и изготовление их должно было стать важной отраслью ремесла. Сырье и материалы имелись в изобилии — пчеловодство было высокоразвитой отраслью сельского хозяйства древней Италии, и леса покрывали тогда еще значительную часть страны: к северу от нее простирались области, где в изобилии встречались буковые рощи.

В создании античной книги восковые таблички играли немаловажную роль. Здесь находил свое воплощение первоначальный замысел автора, набрасывались отдельные части его произведения, над которыми шла затем редакторская работа. Лишь после тщательной отделки литературное произведение переносилось на папирус («харту») или пергамен.

Иногда отделка произведения была не очень тщательной, и это вело к неточностям и ошибкам самого различного характера. Именно таково происхождение многочисленных погрешностей в «Естественной истории» Плиния Старшего. Работу Плиния Альфонс Дэн рисует в следующих чертах. Вообразите, пишет Дэн, Плиния Старшего, который после обеда, простого и легкого, на древний манер, расположился под летним солнцем для отдыха. Рядом с ним сидит раб, который читает ему греческого автора. После каждой главы или части текста раб делает паузу, и тогда Плиний обращается к другому рабу, держащему восковые таблички и стиль. Ему Плиний диктует перевод (или пересказ) того греческого текста, который он только что прослушал. При этом он мог вставить в текст заметок и свои замечания, соображения и мысли, дополняя и видоизменяя оригинал. Естественно, что воспринятый со слуха текст мог быть не всегда понят достаточно точно.

Дионисий Галикарнасский (De comp. verb. 25) рассказывает, что Платон не расставался с восковыми табличками до самой смерти, продолжая до последнего часа жизни заниматься литературным трудом. Возле его смертного одра были найдены таблички, на одной из которых оказался набросок начала «Государства» («Отправился я вчера в Пирей, в сопровождении Главкона и Аристона…»).

Античную школу, деловой, литературный и научный мир древности нельзя представить без этого по-своему очень удобного орудия письма, портативного и экономного. Восковые таблички продолжали оставаться в обиходе Европы в течение всего раннего Средневековья. Они служили своеобразными записными книжками французских королей еще в XIII и XIV вв.