Появление новой формы книги, книги-кодекса, вытеснившей из повсеместного употребления книгу-свиток, следует связать с распространением пергамена как материальной основы книги.

Из пергамена изготовлялись и книги-свитки — античная традиция сохранила о них редкие упоминания. О таких книгах говорит юрист Ульпиан (Dig., XXXII, 52), Исидор в своих «Началах» (VI, 11, 2). Плиний Старший в «Естественной истории» (VII, 21, 85) вспоминает, ссылаясь при этом на Цицерона, об изготовленном из пергамена свитке, заключавшем в себе всю «Илиаду». Свиток будто бы был настолько мал, что помещался в скорлупе ореха.

Еще в первом веке до н. э. пергамен в качестве писчего материала употреблялся в Риме сравнительно редко. Правда, в одной из сатир Гораций, обращаясь к некому Дамасиппу, шутливо замечает: «Ты пишешь так редко, что в течение года не требуешь пергамена (membranam) более четырех раз» (Сатиры, II, 3, 1–2). Тем не менее, отсутствие свитков из пергамена в Геркуланской библиотеке является достаточно красноречивым фактом.

Процесс постепенного вытеснения папирусной книги-свитка, начавшийся во II веке н. э., завершился к концу античности. Долгое время обе формы книги сосуществовали рядом и часто смешивали свой материал — античность знала и кодексы, изготовленные из папируса. Такие кодексы могли сшиваться из листов разрезанного свитка. Поврежденный папирусный свиток нельзя было сворачивать и разворачивать так, чтобы избежать при этом его дальнейшего разрушения. Книги такого рода попадают в руки исследователей среди папирусных находок в Египте. При этом, однако, надо учитывать и то, что для Египта папирус дольше, чем в других странах, оставался главным писчим материалом. Из последних находок папирусных кодексов (помимо упоминавшегося выше, в главе «Античные книги из Египта», кодекса с пьесами Менандра) можно назвать остатки большого папирусного кодекса, содержавшего пьесы Эсхила: в нем была обнаружена древнейшая дидаскалия пьесы «Молящие». Остатки этого кодекса опубликованы в XX томе «Оксиринхских папирусов», и есть основания полагать, что этот кодекс представлял собой копию ученого издания. Тексты драм были снабжены знаками, облегчающими чтение — ударениями, придыханиями, а также примечаниями на полях («схолиями»).

Страница папирусного кодекса, содержавшего комедию Менандра «Угрюмец» (конец I и начало II акта, отделенные партией хора).

Papyrus Bodmer IV, 1958.

Известный писатель и политический деятель конца античности и раннего Средневековья Кассиодор завещал своим собратьям по «Виварию» (о нем см. ниже) кодекс из папируса (codex chartaceus), который содержал в себе текст Библии. В знаменитой своим собранием древних рукописей Амброзианской библиотеке Милана хранятся остатки папирусного кодекса, открытого в свое время основателем палеографии Бернардом Монфоконом. Кодекс содержит текст «Иудейских древностей» Иосифа Флавия в латинском переводе VI века н. э. Текст книги написан на обеих страницах каждого листа и выполнен двумя писцами.

Встречаются и смешанные кодексы, составленные из папируса и пергамена. Интересно отметить, что даже опытные палеографы не всегда в состоянии отличить хорошо выделанный пергамен от папируса (харты). Так, например, кодекс с евангелием от Марка, хранившийся в соборе св. Марка в Венеции и считавшийся Монфоконом самым древним из сохранившихся папирусных кодексов, оказался в действительности изготовленным из самого тонкого пергамена. Из поразительно тонкого пергамена выполнен Синайский кодекс Библии, открытый в свое время Тишендорфом.

Страница изготовленного из пергамена кодекса, содержащего текст Библии (так называемый «Синайский кодекс»).

Вторая половина IV века нашей эры. Лондон, Британский музей.

Но папирус как материал для изготовления кодексов обладал недостатками: он был мало эластичным, часто ломался, листы такого кодекса быстро обтрепывались от постоянного перелистывания. Пергамен обладал рядом серьезных преимуществ, и это в конечном счете решило судьбу книги. Пергамен был все же очень дорогим материалом: для того, чтобы изготовить из него большую книгу, требовалось зарезать целое стадо животных. О дефиците писчего материала, который постоянно испытывали книжные мастера раннего средневековья, ярко свидетельствуют палимпсесты — рукописные книги, текст которых написан поверх другого, который был смыт (или соскоблен). Смывали текст водой или опускали подлежащий очистке кодекс в молоко и затем соскабливали текст пемзой или ножом. Полностью уничтожить старый памятник письменности не всегда удавалось, и можно указать на ряд случаев, когда на религиозных книгах средневековья удавалось открыть литературные памятники античности, до этого, казалось, уже безвозвратно потерянные для науки. Особенно прославился открытием палимпсестов в Амброзианской библиотеке Милана Анджело Май (не всегда, впрочем, оказывавшийся на высоте положения, когда открытый текст необходимо было прочесть). Так он обнаружил знаменитый трактат Цицерона «О государстве», считавшийся утерянным. На другом палимпсесте из Вероны он открыл остатки самого популярного в античности учебника римского права — «Институций Гая».

В уже цитированном тексте Плиния, посвященном изготовлению папируса, сообщается об обстоятельствах, приведших к изобретению пергамена. Пергамский царь Эвмен II (197–158 гг. до н. э.) решил создать в Пергаме библиотеку, которая не уступала бы знаменитой Александрийской библиотеке. Ревниво относившийся к славе своей столицы, считавшейся центром мировой культуры, египетский царь Птолемей V Эпифан запретил вывозить папирус из Египта, чтобы помешать пергамскому царю. Пергамцам поневоле пришлось искать материал, который смог бы заменить папирус: им оказалась особым образом выделанная кожа, получившая в дальнейшем название «Пергамской харты», или пергамена. В этом рассказе Плиний скорее всего сообщает легенду, зародившуюся в кругах римских ученых-антикваров, стремившихся объяснить себе, как произошло вытеснение папируса этим новым материалом. По всей вероятности, Пергам просто прославился как центр, где этот материал изготовлялся, что и привело к возникновению нового названия материала (по центру, где он производился). Возможно, наконец, что пергамские мастера владели особыми производственными секретами, благодаря которым им удавалось изготовлять из кож животных обладавший выдающимися качествами писчий материал. В Риме этот материал часто назывался мембрана, а ремесленники, изготовлявшие его, — мембранариями (термин этот сохранился в эдикте императора Диоклетиана о ценах). Как же изготовлялся пергамен?

Документ из канцелярии римского префекта Египта Субатиана Аквилы (около 209 года нашей эры). На документе ясно различаются каллиграфическое канцелярское письмо и собственноручная подпись наместника. Первые строки документа гласят: Субатиан АквилаТеону стратегу Арсиноитского (нома) желает здравствовать.

К сожалению, античная традиция, которая описывала бы нам процесс производства, отсутствует. Но нет оснований полагать, что этот процесс в античности был принципиально иным, чем тот, который известен нам из средневековых описаний. В эпоху раннего средневековья изготовлением его занимались почти исключительно монахи: это вполне естественно, так как лица церковного звания обладали монополией на образование и вообще принадлежали немногим грамотным людям того времени. Книги писались — вернее, переписывались — почти исключительно в монастырях, и в них же производился необходимый писчий материал. Шкуры животных (главным образом, овечьи и телячьи, но использовались также козьи шкуры и даже свиные) обрабатывались в течение нескольких дней гашеной известью, чтобы от них легче отставали остатки мяса и шерсти. Через несколько дней после такой обработки шкуры натягивались на рамы, и мастер, пользуясь специальным скребком в виде полумесяца (rasorium, novaculum), соскребывал шерсть с одной стороны и остатки мяса — с другой. Полученную таким образом кожу держали в известковой воде, чтобы отбелить ее и уничтожить остатки жира, после чего она натягивалась на раму и высушивалась. В более позднее время ее, по-видимому, обрабатывали пемзой, чтобы сделать более тонкой. Для придания ей белизны и мягкости в нее втирали мел (следует отметить, что в сохранившихся от античности образцах пергамена следы обработки мелом не обнаружены). Самый тонкий пергамен изготовлялся из кожи еще не родившихся ягнят, это был излюбленный писчий материал папской канцелярии в средние века. Но изготовленный из шкур ягнят пергамен мог, естественно, идти на изготовление книг небольшого формата.

В пергамене различают две стороны — белую и гладкую (бывшая внутренняя сторона шкуры), и более грубую, имеющую желтоватый цвет (бывшая наружная, покрытая волосами сторона шкуры). Однако не во всех сохранившихся образцах можно заметить различия сторон. Античность, по-видимому, знала свои секреты производства, о чем говорят сохранившиеся позднеримские образцы пергамена, отличающиеся особо тонкой выделкой. В древнейших греческих и римских книгах, написанных на пергамене, «волосяная» и «мясная» стороны прилегали к себе подобным.

Преимущества пергамена обеспечили ему ведущую роль в производстве книги. Эти преимущества заключались прежде всего в долговечности и прочности этого материала, тогда как папирусные книги-свитки от частого перематывания, атмосферной влаги, механических повреждений разрушались довольно быстро: папирусная книга старше 200 лет в античности считалась большой редкостью. Кроме того, пергамен можно было исписывать с обеих сторон без опасения, что чернила проникнут на другую сторону. По этим причинам пергамен был более подходящим материалом для изготовления кодексов. Да и сама книга-кодекс была по форме более удобной: ее можно было быстро листать без опасения повредить страницы, возвращаться — притом очень быстро — к уже прочитанному месту, закладывать нужные места и сразу их открывать. Это было особенно важно в юридической практике, когда надо было быстро процитировать нужную юридическую формулу («кодекс законов»), и еще более важно в церковном обиходе, где приходилось особенно часто цитировать «Священное писание» (в эпоху раннего средневековья в обращении находились главным образом книги религиозного содержания). Кодекс из пергамена имел также то преимущество, что деление сочинения на части («книги»), соответствующие современным главам, не требовало отдельных свитков — все могло уместиться в одном кодексе, занимавшем гораздо меньше места, чем совокупность свитков: кодекс был гораздо более удобным в пользовании, портативным и легким. Победа кодекса над свитком символизировала идеологическую победу христианства над «язычеством» — произведения греко-римской литературы сохранялись еще в свитках, тогда как новые христианские книги изготовлялись в виде кодексов, форма которых, таким образом, ассоциировалась с их содержанием.

Переход к кодексу значительно облегчал работу копииста: с листом пергамена манипулировать было гораздо проще. В средние века копирование кодексов осуществлялось каждым копиистом в отдельности — работа целой группы копиистов под диктовку была здесь исключена. Такой резко индивидуализированный процесс изготовления книги обусловил расцвет искусства каллиграфии, с одной стороны; с другой, делал саму книгу дорогой и редкой, превращал ее в предмет обихода немногих привилегированных людей, — преимущественно, духовного сословия. Писец не писал, а священнодействовал: переписка книг считалась богоугодным делом первостепенной важности, и монахи, занимавшиеся этим, были, как правило, освобождены от всех других работ в монастыре.

Писец сидел (или стоял) за пюпитром с наклонной плоскостью, рядом с изготовлявшейся копией лежал оригинал и орудия письма. В такой позе мы видим писцов на миниатюрах средневековых книг. Как и их античные предшественники, они пользовались чернилами двух цветов, черными и красными. Красным цветом выписывались инициалы, начальные строки, заглавные буквы абзацев и начальные строки абзацев, слова incipit («начинается») ив конце книги explicit («кончается»). Стремление выделить начало книги, главы, абзаца (иногда строки) особой формой и отделкой начальной буквы породило особый вид средневекового изобразительного искусства, который иногда, называют «ицициальной орнаментикой» (по-немецки Initialornamentik), восходящий своими традициями к античности. Нельзя не поражаться редкой красоте этих начальных литер средневековой книги, в орнаменте которых искусно переплетаются растительные и животные мотивы: иногда это целые миниатюрные картины, требующие пристального рассмотрения. Как мы увидим ниже, далеко не все писцы обладали талантом художника, и обычно для таких миниатюр писец оставлял пустое место, которое затем заполнял своим рисунком художник-«миниатор».

Старательный писец, не обладая часто достаточной грамотностью, — воспроизводил и ошибки оригинала. Альфонс Дэн в своей книге приводит следующий забавный случай. Копиист, переписывавший флорентийскую рукопись Ямвлиха, натолкнулся на место, которое было испорчено: текст оказался разорванным и переписанным непоследовательно. В конце текста, попавшего не на свое место, в оригинале имелся знак, отсылающий читателя назад, к тому месту, где этот текст должен был находиться. Но копиист, дойдя до этого знака, стал переписывать текст вновь с того самого места, где произошел разрыв, и вновь переписал его до того знака, которым читатель отсылался назад. «Он мог бы продолжать этот Сизифов труд до бесконечности», — иронически замечает Дэн по этому поводу.

Книгу из пергамена можно было отделывать гораздо более тщательно, чем книгу из папируса. Здесь, может быть, кроется секрет того, что средневековые книги так часто становились подлинными произведениями искусства. Изготовленную из пергамена книгу-кодекс можно было украшать иллюстрациями из непрозрачных (грунтовых) красок — таких, каких папирус не смог бы выдержать. Поэтому художнику, украшавшему такую книгу, открывалось широкое поле деятельности. Они назывались, как уже здесь говорилось, миниаторами (от слова minium, киноварь) или иллюминаторами, а сами кодексы, украшенные миниатюрами, — иллюминованными кодексами. Переплет изготовлял лигатор, застежки — фибуларий. Особо дорогие переплеты изготовлялись ювелирами.

Прообразом книги-кодекса был полиптих, несколько соединенных вместе восковых табличек. В древнейшее время они также назывались латинским словом «каудекс». «Древние называли словом “Каудекс” соединение нескольких табличек» — пишет Сенека (De brev. vit., 13). Так как полиптих можно было многократно переворачивать, «листать», это же название было перенесено на сшитые вместе листы пергамена.

Латинский кодекс, как и свиток, не имел титульного листа и начинался обычно со слов «incipit liber» — «начинается книга» (далее могло следовать имя автора и название произведения). В конце книги ставились слова «explicit liber», «заканчивается книга». Глагол explicit произведен от корня plicare, «сворачивать в трубку» — таким образом, происхождение термина связано с книгой-свитком.

Один документ XIII века, изданный Рокингером (Rockinger, Quellen zur bayerischen und deutschen Geschichte, IX, 437), содержит характерное наставление писцу, составителю документов (в этом наставлении пергамен назван Carta, то есть харта):

«…Харта, на которой должен писаться текст, должна быть чистой от остатков мяса, хорошо выскоблена, обработана пемзой, подготовлена для рук и работы писца, не слишком толстой и жесткой, но и не слишком тонкой и мягкой. Ей следует придать четырехугольную форму, так, чтобы ширина подобающим образом соответствовала длине, чтобы ни ширина, ни длина не выходили за границы положенного, подобно Ноеву ковчегу, который по повелению божьему был искусно и пропорционально по длине, ширине и высоте сооружен и сделан.

Текст, при соблюдении правил правописания, должен писаться одной и той же рукой, без подтирок и помарок в местах, где заподозрена ошибка, черными чернилами одного оттенка (другие чернила исключаются). Весь текст от первой до последней буквы должен сохранять одну и ту же форму и дукт, и размечаться линейкой. Текст должен также обладать удобной для чтения частотой букв, чтобы письмо было не слишком разреженным и не слишком густым. Письмо не должно быть бесформенным, но ровным и упорядоченным.

Все знаки, ударения и примечания должны быть соблюдены. В процессе письма слог не должен делиться таким образом, чтобы конец строки содержал одну часть слога, а оставшаяся часть начинала бы следующую строку. Слово не должно делиться на слоги так, чтобы оно казалось двумя словами, а два слова или более не должны писаться так, чтобы выглядеть как одно слово. И если слово не может поместиться целиком в конце предшествующей строки, пусть подобное разделение и незаконченность слова будет обозначена значком на полях, чтобы не ввести читателя в заблуждение. Равным образом текст документа или письма от верхней до нижней части должен иметь подобающую прямоугольную форму, с полями со всех сторон — вверху, внизу, справа и слева, иметь дукт и границы линий, так, чтобы письмо казалось избегающим полей и края харты соответствующим и подобающим образом. В противном случае харта, подвергшись повреждению, может исказить смысл текста. Отсюда следует, что харта или форма харты не должна быть слишком длинной или слишком широкой: она должна иметь поля, как уже было сказано выше, расположенные в соответствующем порядке».

Цитированное наставление свидетельствует о высоких требованиях, которые предъявлялись писцу. Искусству каллиграфии учились годами и ценилось оно высоко.

Сам кодекс изготовлялся следующим образом. Лист пергамена сгибался пополам — этот согнутый лист назывался греческим словом диплома. Подобную же форму имели различные договоры, акты и другие официальные документы. Четыре таких согнутых пополам листа образовали тетрадь (от греческого слова «тетрадной», производного от числительного «четыре»). Такая тетрадь была самой употребительной заготовкой для кодекса и серия таких тетрадей, переплетенная вместе, образовала кодекс. Тетради имели номера, ставившиеся на последней странице; эти номера или знаки (кустоды, от латинского custos, страж) гарантировали правильную последовательность тетрадей при соединении их в кодексы.

Для античности наиболее распространенной формой кодекса была квадратная, позволявшая поместить несколько колонок текста на одной странице. Обычно их было три или четыре. Такая организация пространства страницы кодекса вела свое происхождение от книги-свитка, где в поле зрения читателя находились одновременно три-четыре колонки текста. Один из древнейших кодексов с текстом Библии, выполненный в конце античности (так называемый Синайский кодекс) имеет по четыре колонки текста на каждой странице — таким образом, в развернутой книге взгляду читателя открывались сразу восемь колонок. В Синайском кодексе в колонке помещаются 12–13 букв. Это дает нам наглядное представление об унциальном письме (от латинского слова «унция» — двенадцатая часть целого, в данном случае строка колонки). Три колонки текста имеет на странице древнейшая датируемая сирийская рукопись, хранящаяся в Британском музее (она датируется 723 г. Селевкидской эры, то есть 412 г. нашей эры).

Для записи текста страницы кодекса также расчерчивались, но уже не свинцом, как это делалось на папирусе, а тупой стороной какого-нибудь режущего инструмента, оставляющего вдавленную линию.

Как правило, кодекс сохранял деление на такие части («книги»), на которые делился оригинал, существовавший в форме свитков. Теперь каждый отдельный свиток превращался фактически в главу кодекса, хотя старое название «книги» за этой главой сохранялось. Латинский термин «пагина» («страница»), употреблявшийся в применении к книге-свитку, теперь переносится на страницу кодекса.

Несколько кодексов, содержавших какое-то целое произведение или собрание сочинений одного автора, назывались корпусом.

Знаки и технические указания, встречавшиеся в свитке, перешли на книгу-кодекс. Так, например, слово «исправлено», ставившееся в конце свитка и означавшее, что свиток проверен и отредактирован, стало помещаться и в конце кодекса, а иногда и в конце отдельных «книг», то есть, по сути дела, глав.

Уже к концу I века нашей эры кодексы из пергамена стали обычным и общеупотребительным видом книги. Но соперничество обоих видов книги все еще продолжалось, и это нашло отражение в эпиграмме Марциала, отразившей мнение тех кругов римской» образованной публики, которые смогли быстро оценить преимущества нового типа книги. Марциал пишет (XIV, 190):

«Малые листки» упомянуты здесь не случайно. В римской книжной технике кодекс вначале выступал в качестве портативной, дорожной («карманной») книги, или книги, предназначенной в подарок. Исконные форматы кодекса были очень небольшими (напр., 5×6.5 см), и так продолжалось до IV в. н. э. Более поздние кодексы имели в высоту, в среднем от 12 до 40 см. Излюбленным форматом был близкий к квадратному — 12×14 до 23×26 см. Иногда соотношение сторон кодекса могло равняться 1:2.

На пергамене были записаны уже и речи Цицерона и многие другие авторы ко времени Марциала (ср. XIV, 188, 192 и др.).

В процессе переписки книги текст мог подвергнуться значительным искажениям. Ошибка одного переписчика усугублялась ошибками последующих, особенно тогда, когда общая культура и грамотность писцов значительно снизилась (как это имело место в средние века). Сложность заключалась еще в определенном языковом барьере, так как латынь, которую знали средневековые монахи, уже отличалась от классической латыни, «золотого» и «серебряного» века римской литературы. Особенно печальная судьба постигла рукописи, содержавшие комедии Плавта. Эти комедии были написаны на живом народном языке, которому была чужда всякая искусственность («когда я слушаю тещу мою Лелию, — говорит герой одного из диалогов Цицерона, — мне кажется, что я слушаю Плавта или Невия»). В языке Плавта было также много архаических форм, что отмечал уже Цицерон в своем сочинении «Об ораторе» (III, 344). Не зная языка Плавта и совершенно не понимая плавтовской просодии и метрики, переписчики коверкали слова по своему произволу. Искажения достигли крайнего предела во времена деятельности итальянских гуманистов, когда производились изменения не только в отдельных словах, но допускались целые перестановки фраз, сокращения и пропуски больших частей текста.

В 1815 году Анджело Маи открыл в Амброзианской библиотеке Милана палимпсест, где под библейским текстом, написанным в средние века, оказался древнейший текст комедий Плавта, восходящий к римским временам, во всяком случае, не позднее V века нашей эры. На основе вновь открытого текста знаменитый филолог середины XIX века Ричль издал в 1848–1853 гг. уже значительно исправленными 11 комедий Плавта, положив тем самым начало восстановлению подлинного звучания творений гениального драматурга, вторично вернув их к жизни в том виде, в каком они появились на свет.

Большую роль в сохранении памятников античной литературы, и древней книги вообще сыграл уже упоминавшийся здесь политический деятель и ученый Италии Кассиодор Сенатор, живший в конце V — начале VI века нашей эры. Он родился в Калабрии (поместье Скилакиум) и происходил из римской провинциальной знати. Его отец и дед занимали видные посты в государстве, и сам он еще совсем молодым человеком выдвинулся при Одоакре, сместившем последнего римского императора, Ромула Августула, с трона Западной Римской империи.

Когда король остготов завоевал север Италии, Кассиодор добился того, что южные провинции страны добровольно присоединились к государству Теодориха. За это Кассиодор был обласкан и вознагражден высокими административными постами. В своей деятельности Кассиодор стремился сблизить завоевателей с коренным населением Италии; почвой для сближения была высокая римская культура, которую стремились перенять варвары. Кассиодор был самым удобным человеком для остготских властителей, стремившихся привлечь на свою сторону местную знать, так как он делал все, чтобы приспособить действия остготов к нормам и руслу традиционной римской государственности. В 614 г. Кассиодор занимает пост консула и осуществляет руководящую роль в управлении южными провинциями страны. Двенадцать книг его «Различных документов», изданных еще тогда, когда он занимал все эти ответственные посты, говорят о том, что ему были доступны важнейшие официальные и законодательные акты.

По-видимому, еще в 30-х годах VI века Кассиодор ведет переговоры с римским папой Агапитом о создании в Риме высшей теологической школы по образцу подобных учреждений на Востоке. Но это предприятие успехом не увенчалось, и тогда он основал в своем наследственном имении Скилакиуме монастырь, получивший название Виварий (или Кастеллум). Подобные превращения древних римских вилл в монастыри были тогда нередким явлением. Земли виллы перешли в ведение монастыря, и собиравшиеся туда монахи могли сочетать жизнь деятельную, заключавшуюся в обработке этой земли по древним рецептам ученых римских земледельцев (от Катона до Колумеллы), с жизнью созерцательной и учеными занятиями. Кассиодор в общем прожил в Виварии около 40 лет, хотя ему и приходилось покидать его на время (после смерти Теодориха он возвращался к государственной деятельности). Но когда византийский полководец Велизарий разгромил королевство остготов, он удалился в Виварий уже навсегда.

Монастырь этот превратился в своеобразную Академию. Построенный на холме, в живописной местности Италии, он стал прибежищем для всех, кто стремился в это неспокойное время укрыться от волнений и невзгод суетного мира в тихую обитель и погрузиться в занятия науками. Разумеется, в первую очередь в Виварии занимались богословием, изучали «Священное писание» и комментарии к нему отцов церкви. Но занимались там и медициной (переводили с греческого на латинский труды знаменитых врачей), философией, риторикой, «семью свободными искусствами». Кассиодор приложил много усилий, чтобы собрать здесь большую библиотеку. Книги для нее скупались повсюду — в Риме и в провинциях (Галлии, Азии, Африке). К этому времени книги стали редкими. Бесконечные войны и вторжения варваров — готов, вандалов, гуннов — нанесли тяжелый урон цветущим городам Италии и провинций. В пламени сжигаемых городов гибли сокровища античной культуры и прежде всего, конечно, книги. Свою лепту в уничтожение классической литературы внесли и представители господствующей христианской церкви, занимавшиеся уничтожением «языческих» книг со знанием дела.

Все эти обстоятельства и побудили Кассиодора превратить Виварий в своеобразный издательский центр, образцовый по тем временам скрипторий. Монастыри того времени довольно часто занимались изготовлением книг, преимущественно религиозного содержания. Но в отличие от них Кассиодор уделял особое внимание переписке произведений классической литературы, доказывая, что эти книги необходимы для лучшего понимания «священного писания». По-видимому, светской литературе в Виварии отдавалось предпочтение, что можно поставить в связь со вкусами самого основателя, воспитанного в лучших традициях древней римской культуры.

Кассиодор окружил себя писцами, труд которых находился постоянно в центре его внимания. Лично сам он редактировал и исправлял переписанные книги, следя за качеством работы копиистов. Последние начинали работу рано утром и вели ее строго по часам (в центре зала скриптория стояла клепсидра, водяные часы). Уже в возрасте около 93 лет Кассиодор написал трактат «Об орфографии», чтобы завещать правила копирования книг монашеской братии Вивария.

Имя Кассиодора оказалось навсегда связанным с историей книги в Италии. Биографы называют его великим реставратором науки, его статуи были установлены в самых больших библиотеках страны.

Деятельность Кассиодора и подобных ему ревнителей классической культуры привела к тому, что традиции ее не угасли даже в самые тяжелые для нее времена. Просвещенные аббаты, настоятели монастырей ценили древние книги и заботились о их сохранности, пополняя монастырские библиотеки путем организации в них скрипториев. Устав ордена св. Бенедикта из Нурсии (480–542 гг.) требовал от монахов особое внимание уделять ученым занятиям. Скриптории бенедиктинцев сыграли важную роль в сохранении традиций античного книжного дела.

Для средневекового человека книга была воплощением боговдохновенного слова — она не мыслилась в качестве предмета, который должен находиться в частном владении, и была необходимейшей частью реквизита мистической драмы, разыгрывавшейся при богослужении. Напротив, античная книга была предназначена для мыслящего и чувствующего индивида, образованного человека, специалиста и просто читателя, стремящегося постигнуть заключенные в этой книге истины или почерпнуть из нее художественное наслаждение. Она отделывалась в соответствии со вкусами тех людей, для которых была предназначена. С IV века нашей эры, когда победа кодекса над свитком была уже совершившимся фактом, вырабатываются традиции украшения и отделки кодекса, продолженные затем в средние века.

По-видимому, различные виды книг требовали соответствующей отделки. В «Сатириконе» Петрония присутствующий на пиру у Тримальхиона гость хвалится своим сыном, умным не по летам: «Недавно купил я сыночку несколько книг с красными строками: хочу, чтобы понюхал немного законы для ведения домашних дел» (46). Отсюда можно сделать вывод, что кодексы юридического содержания красной строкой пользовались особенно часто (по-видимому, для выделения каждого закона и комментариев к нему).

Одним из древнейших сохранившихся до наших дней античных кодексов, иллюстрации которого продолжают традиции античного изобразительного искусства, является Ватиканский кодекс Вергилия, в котором мы находим 50 хорошо сохранившихся иллюстраций, выполненных грунтовыми красками, на сюжеты «Георгик» и «Энеиды». Иллюстрации «Ватиканского Вергилия» (так называемого Старшего) выполнены в стиле, сходном с рисунками «Кведлинбургской Италы» — фрагментов античного кодекса, состоящих из четырех листов текста с иллюстрациями и еще двух листов чистого текста. Эти фрагменты хранятся в Германской государственной библиотеке в Берлине. Книга была выполнена римским унциалом — округленными буквами, ясно отделенными друг от друга. Время рукописи — после 400 г. н. э., величина листов — 30.5 на 27.5 см.

Иллюстрации на втором листе, выполненные грунтовыми красками, заключены в пространстве, разделенном на четыре квадрата, которые все вместе обнесены одной большой квадратной рамкой. Рисунки иллюстрируют 15 главу первой книги Царств (I Sam. cap., 15). На первом квадрате (слева вверху) мы видим царя Саула в роскошном античном наряде, какой носили римские императоры и полководцы. Саул совершает возлияние богам, проливая вино из чаши на жертвенный алтарь. Слева от него стоит колесница, запряженная парой великолепных разномастных коней. На этой колеснице прибыл Самуил, чтобы передать Саулу «слово божье». Античные костюмы, алтарь в форме греческой стелы и сама парная колесница («бига») нарисованы в традициях античной живописи с большим профессиональным мастерством. Квадрат вверху справа представляет нам Саула, стремящегося удержать уходящего Самуила, схватив его за край плаща. В рисунках прекрасно сохранены традиции реалистического античного искусства — особенно хороши кони, нетерпеливо роющие копытами землю. Полны жизни и движения фигуры людей.

Верхнее поле рисунков, не занятое фигурами, несет на себе пояснительные тексты. Они выполнены полуунциалом и курсивом, тогда как основной текст, как уже говорилось, выполнен римским унциалом. Итак, мы сталкиваемся здесь с продуманной иерархией различных типов письма, восходящей также к древней римской традиции.

К сожалению, листы «Кведлинбургской Италы» плохо сохранились, так как были использованы в начале XVII века в качестве материала для переплета. Но можно представить себе, как выглядела в целом эта роскошная книга — она должна была насчитывать около 11 кодексов по 220 листов каждый!

«Кведлинбургская Итала» была исполнена в Италии, и как ее текст, так и рисунки говорят о том, что в этой стране высоко стояло искусство книжной техники, уходящее своими традициями вглубь веков. Художники поздней античности, занимавшиеся иллюстрацией книг, заполняли своими рисунками сплошные полосы, в которых отдельные сцены следовали в порядке, соответствующем изложению книги. Эти полосы иллюстраций могли окружаться особой рамкой и снабжаться подписями под рисунками (или над ними).

В Вене хранятся фрагменты книги Бытия на греческом языке, выполненные капитальным письмом по пурпурному фону, и снабженные великолепными рисунками в античном стиле (всего 24 страницы). Рисунки расположены в два яруса под текстом. Этот венский кодекс Бытия может быть отнесен приблизительно к VI веку н. э. Как предполагают, он был изготовлен в Сирии.

Мода писать золотом и серебром по окрашенному в пурпурный цвет пергамену распространилась в эпоху поздней античности — по-видимому, с третьего века. Такие роскошно отделанные книги изготовлялись по заказу привилегированных лиц, богатых и знатных людей, особ императорской фамилии. Они служили украшением дома, и христианский проповедник Дион Хрисостом в одной из своих речей патетически восклицает: «Я не вижу никого, кто старался бы проникнуть в смысл книги, но все хотят иметь экземпляры ее, написанные золотыми буквами!» (Homil., 32).

В Византии искусство писать золотыми буквами — так называемая «хрисография» — достигло высокого совершенства. Мастера византийской живописи изображали фигуры святых или императоров на золотом фоне, и этот обычай был перенесен на книжную иллюстрацию. С этой целью применялись особые «золотые» чернила, — тинктура, рецепт которой до нас дошел. Золотыми буквами писали как по белому, так и по пурпурному фону.

Письма византийских императоров часто писались целиком золотыми буквами — византийский двор стремился подавить воображение «западных варваров» пышностью и усложненностью придворного церемониала (хотя и без особого успеха, как видно, например, из сочинения Лиутпранда).

Античные мастера, работавшие над украшением книги, иллюстрировали в. первую очередь такие сочинения, где без рисунков обойтись было совершенно невозможно. Такими книгами были, например, сочинения, в которых описывались растения или животные, где никакое описание не может заменить рисунка. Поэтому такие произведения литературы, как поэма жившего около середины II века до н. э. Никандра «Териака» (о звериных ядах) или «Алексифармака» (о противоядиях) могли быть только иллюстрированными книгами. То же можно сказать о поэме Оппиана «Кинегетика» (Об охоте). Как предполагает Эрих Бете, эти иллюстрированные издания должны восходить к эпохе, когда указанные произведения были созданы.

Наибольшей известностью среди дошедших до нас кодексов византийского происхождения пользуется богато иллюстрированный венский кодекс Диоскорида (Codex Vindobonensis medicus graecus I). Грек Диоскорид жил в I в. н. э. и был, по-видимому, военным врачом. В античной медицине лечение травами играло исключительную роль, и Диоскорид, основываясь на трудах своих предшественников, а также на собственных наблюдениях, написал во времена императора Нерона сочинение в пяти книгах, которое называлось «О медицинских снадобьях». Авторитет этой книги оставался непоколебимым вплоть до позднего средневековья, и только в XV веке наметившийся подъем ботанической науки позволил Европе перешагнуть через канон из 600 растений, описанных в руководстве Диоскорида.

Упомянутый кодекс был некогда приобретен в Константинополе одним европейским путешественником для императора Максимилиана II, но в Венскую библиотеку попал много позднее. Кодекс относится к 512 году. Текст книги написан монументальным унциальным письмом и нанесен на пергамен большого формата. Растения не только описываются, но и изображаются на страницах кодекса.

Кодекс был изготовлен по заказу знатной византийской дамы Юлианы Аникии — ее изображение мы видим на шестой странице. Она изображена сидящей на троне между двумя женскими фигурами, из которых одна представляет собой Великодушие (как можно перевести греческий термин Мегалопсихия), а другая — аллегорическое изображение Мудрости. Перед Юлианой, склонившись и целуя край ее платья — по всем правилам византийского придворного церемониала — стоит женская фигура, символизирующая Благодарность (Эвхаристия). Отсюда видно, что Юлиана Аникия была покровительницей наук и искусств — во всяком случае, именно в этой роли ее хотел изобразить художник. Эта идея подчеркивается и изображениями эротов, занимающихся различными ремеслами. Трудно не вспомнить здесь помпейской фрески из дома Веттиев, где также изображены эроты, занимающиеся ювелирным ремеслом, парфюмерным делом, виноторговлей. Мы вправе здесь предположить, что над украшением кодекса работал художник, следовавший древним античным традициям в своем искусстве.

Сам автор книги, грек Диоскорид, изображен перед портретом Юлианы Аникии. Этот портрет также восходит к античным традициям — изображен бородатый мужчина, сидящий в кресле, и перед ним фигура, аллегорически представляющая Изобретательность (Эвресис). На иллюстрациях кодекса изображены также другие знаменитые врачи и авторы сочинений по медицине во главе с мифическим врачевателем мудрым кентавром Хироном. Такой тип композиции встречается на античных памятниках изобразительного искусства — например, изображающих философов (в Торре Аннунциата близ Помпей).

Венский Диоскорид представляет собой величайшую ценность для истории книжной техники и воспроизводит какой-то позднеантичный оригинал, сохраняющий традиции античного книжного рисунка.

К числу памятников, доносящих до нас элементы позднеантичной книжной техники «роскошного стиля», можно отнести «Серебряный кодекс», изготовленный в первой половине VI века. Это перевод Библии, сделанный готским епископом Вульфилой. Книга хранится в Упсале (Швеция), текст ее начертан на пергамене золотыми и серебряными буквами по пурпурному фону. Кодекс был вывезен из Праги вместе с прочими сокровищами Рудольфа II после 1648 г.

Сочинения на темы естественной истории не были единственными видами книг, которые иллюстрировались античными художниками. По-видимому, часто иллюстрировались произведения драматургии. Примером могут служить кодексы с пьесами римского драматурга Теренция, хранящиеся в Милане (Амброзианский кодекс), Париже, Ватикане и другие. Древнейшим из них является так называемый «Кодекс Бембинус» (A), названный так по имени его прежнего обладателя, кардинала Пьетро Бембо. Он написан капитальным рустичным письмом и датируется IV или V веком. В настоящее время он хранится в Ватикане. Все остальные рукописи средневекового происхождения образуют особую ветвь рукописной традиции, восходящую к рецензии некоего Каллиопея, жившего в III веке. «Каллиопейские рукописи» распадаются на две группы, из которых первая (группа «Гамма»), наиболее интересная, состоит в основном из иллюстрированных кодексов. Украшающие их миниатюры представляют нам актеров в античных костюмах и характерных масках, многие из которых нам знакомы по изображениям на памятниках античного искусства. Фигуры снабжены надписями пояснительного характера, что также свойственно античным рисункам на вазах или античным мозаикам.

Знаменитые греческие рукописи с текстом Библии, относящиеся к IV–V векам — Кодекс Синаитикус, Кодекс Александринус, Кодекс Ватиканус — помогают нам получить отчетливое представление о том, как выглядела античная книга-кодекс. Кодекс Александринус содержит полностью весь текст Библии и принадлежит к сокровищам библиотеки Британского музея. Он состоит из 773 листов пергамена, причем на каждой странице помещаются две колонки текста.

Памятники античной литературы распространялись на протяжении всего средневековья в Европе не в виде свитков, а в виде кодексов, изготовленных из пергамена. Гутенберг, начиная свою деятельность, издал свои первые книги, «Донаты» (так назывались популярные в Европе латинские грамматики Элия Доната), где были применены наиболее ранние гутенберговские шрифты, на пергамене. Традиции средневекового кодекса оказали сильнейшее влияние и на внешний вид и оформление сорокадвухстрочной гутенберговской Библии.