Волконский, бледный, стоял на капитанском мостике с огромным пистолетом в руке. Живописно расположив дуло на груди, он с восторгом наблюдал за суетой на бастионах.

– Суши, твою мать! Правый борт! – кричал рядом в рупор капитан.

И, откидываясь на стекло рубки, обводил глазами ощетинившиеся пушками форты.

– Решето. Форменное будет решето, – сказал он, отводя рупор в сторону.

– Вы на то и капитан ее величества, чтобы уметь плавать на решете, – звонко отозвался Волконский.

Иван Андреевич весело посмотрел на Волконского.

– Говно плавает, а мы – ходим, ваше сиятельство. Но если надо – поплывем, – сказал он. – Нам плавать не впервой. А вам-то в мундире, чай, несподручно будет, Дмитрий Михалыч?

– А вы не волновайтесь, Иван Андреевич, – бросил посол, как ему показалось, по-малоросски.

И вдруг почувствовал, что скрытая неприязнь меж ними улетучивается с каждым футом продвижения в Большую Гавань.

Ежели бы орден ограничился письмом – Волконский, пожалуй, принял бы решение уходить на Босфор. В конце концов, поручение исполнено. Не может же он, в самом деле, открывать боевые действия потому, что его не пустили пред светлые очи великого магистра.

Однако при известии о боевой тревоге на фортах он почуял игру. Что за буря в крынке простокваши? Насмешка, стало быть? А во-вторых, ощутил внезапный боевой задор. Ах, так вы драться? Что же он, русский дипломат, полковник, пусть и статский, уберется с этого забытого Богом островка, поджав хвост?

Посол первый раз в жизни испытал тот азартный подъем в груди, какой чувствует юноша под отеческим флагом при первой опасности. Безрассудный, запретный в ведомствах иностранных дел.

"Буря и натиск! – вспомнился Волконскому девиз Суворова. – Или это Шиллер?" – подумал граф, дерзко впериваясь в здание таможни с желтым флагом на макушке.

Опьяненный, он простым глазом различал суету возле таможни, видел игрушечного всадника, во весь опор подскакавшего к зданию.

– Табань! – оглушительно донеслось до него. – Правый, левый – табань!

"Не Табань, а Тамань", – насмешливо отметил граф, но тут его по инерции вдруг качнуло вперед и бросило на перила мостика.

Пистолет, беспомощно звякнув о леер, едва не вывалился из рук. "Слава Богу, что курок не взвел", – подумал граф, пружинисто отталкиваясь локтем и принимая снова позу воина.

Громада фрегата, разом вперившись веслами в залив, шумно и пенисто скользила по глади Большой Гавани, все явственней замедляя ход.

Иван Андреич, спрыгнув с мостика, понуро пошел вдоль борта, размахивая рупором и пиная сапогом измочаленные хвосты канатов.

– Иван Андреич! – одними губами сказал ему в спину Волконский.

– Да куда я без лоцмана? Ну куда?! – обернувшись, в сердцах крикнул капитан. – Пятнадцать футов! Усядемся тут курам на смех!

Волконский потерялся.

Отважный граф никак не ожидал, что героический порыв упрется в рельеф морского дна. Станут они сейчас натурально посреди гавани и будут вертеться…

– Иван Андреич, не дури! – крикнул посол. – Давай прямо к таможне! Покажем кузькину мать!

"Чего мы так орем-то в пяти аршинах друг от друга?" – подумал он.

– Отдать якорь! – скомандовал в рупор капитан.

Волконский уронил руку с пистолетом. Из него будто выпустили воздух. Схватившись за леер, он тупо смотрел на берег, где шикарная кавалькада подскакала к зданию таможни.

Капитан между тем, не сводя глаз с берега, заспешил обратно к мостику. Зашарил по бедру в поисках подзорной трубы. Не найдя, вскинул к правому глазу рупор и вперился в берег.

– Никак, штандарт магистера, – удивленно сказал он. – И чего-то машут. Ах, едрит твою!

Загремела якорная цепь, масса уральского чугуна с грубым всхлипом распорола гладь залива.

– Что? Ну что, Иван Андреич? – чуть не плача, кричал с мостика Волконский, тыча пистолетом в капитана, в берег и обратно в капитана.

– Ай-яй-яй! – сказал капитан, задом взбираясь по ступеням мостика.

Волконский увидел, как из длинного эллинга на берегу быстро спускают на воду красно-белую гондолу. И вдруг сообразил, что это значит.

– Магистер, точно. Гляди, Дмитрий Михалыч. – капитан протянул послу рупор. – Будет тебе сейчас встреча по первому рангу!

Но Волконский отвернулся. Непрошеная слеза, спутница патриотических порывов, накатила в уголок глаза.

– Не по рангу, а по протоколу, – машинально поправил он капитана и махнул рукой. – Пойду оденусь в статское. – и, не оборачиваясь, пошел к себе.

Через полчаса перед стоявшей во фрунт командой на палубу поднялась живописная группа рыцарей во главе с великим магистром Эммануэлем де Роханом. Последним поднялся граф Джулио Литта.

Капитан в парадной форме и Волконский во фраке впереди группы офицеров с бледными лицами всматривались в приезжих.

– На кра-ул! – скомандовал капитан.

Офицеры весело взяли "на караул".

Волконский подошел к группе рыцарей, сделал ловкий поклон и произнес по-французски:

– Ее императорского величества Екатерины Великой, государыни Всероссийской, посол граф Волконский имеет высокую честь вверить светлейшему суверенному Святого Гроба Ордену госпиталя Иоанна Иерусалимского…

Де Рохан внезапно поднял руку, останавливая официальное приветствие. Подошел к опешившему послу и, взяв в ладони его кисть, сказал отрывисто:

– Граф, я сердечно рад принять вас на острове как подданного великой России и моего особенного приятеля… Милости прошу, познакомьтесь…

И, не давая Волконскому опомниться, принялся представлять свиту по именам и титулам, но без чинов.

Дмитрий Михалыч ошалело раскланивался с рыцарями. Наконец, когда очередь дошла до молодого Литты, он уяснил обстановку.

Его принимали как частное лицо. Его не желали принимать в качестве посла России. Ловко выкрутились.

Распрямившись, он поглядел де Рохану прямо в глаза:

– Ваше преосвященство! В залог дружбы, обещанной вами, мы преподносим вам скромный подарок. – Волконский махнул рукой.

Немного опешив от такой логики, де Рохан повернулся. Екатерина Великая кисти Левицкого, царственно покачиваясь, плыла над бортом по Средиземному морю в руках пары дюжих матросов. И катастрофически увеличивалась в размерах.

Приученный в непредвиденных обстоятельствах улыбаться, де Рохан улыбнулся и развел руками.

Повинуясь жесту, вперед немедленно вышел гигант Доломье – принять подарок.

– Мы надеемся, сей скромный презент займет подобающее место среди равных в сокровищнице Ордена госпитальеров, – приятно улыбаясь, поставил точку Волконский.

Де Рохан встряхнул париком, словно отгоняя наваждение. Принимая парадный портрет императрицы, он соглашается установить официальные отношения с православным двором. Однако портрет уже спускали на гондолу; Лорас подписывал послу пропуск, пристроившись на кнехте; Джулио с интересом осматривал такелаж, а гигант Доломье мрачно постукивал ножнами по борту судна.

Борт "Святого Николая" отзывался дубовым, сдержанным гулом.