Говорят, нигде больше утро не начинается для селентинца так рано, как в Златограде. Во-первых, Златоград находится в центре земли и солнце приходит сначала сюда, а затем уже в Арету, Аристон, Лунную Заводь. Но географическое положение не единственная причина. В любом другом городе страны просто не принято браться за дела и даже вставать на ноги раньше полудня. Вся Королевская Республика во главе со столицей ежедневно крепко спит до двенадцати и иначе не умеет. Лишь караульные на башнях не дремлют и дозорные отряды на границах не прекращают активной разведки. Хотя не исключено, что там, на исконном западе, дозорные отряды тоже предпочитают выполнять долг при свете Луны, а рассвет встречать с закрытыми глазами. Да и кого теперь бояться там, на исконном западе?

Мы в Златограде просыпаемся вместе с солнцем. Это осталось нам от альфов.

Вот и сегодня, проснувшись, я услыхал, как гонг на главной башне выдержал восемь ударов. Гонг по утрам служит напоминанием: ты в провинции. Да, я живу в провинции, я провинциал и привык вставать всегда в одно и то же время — в восемь часов. Даже после празднования Нового года я не могу заставить себя проснуться в двенадцать. Я не могу почувствовать себя столичным аристократом и даже жителем полуострова почувствовать себя не могу, потому что я родился в Златограде, защищаю Златоград своим присутствием и, если все будет продолжаться в том же духе, вряд ли когда-нибудь смогу Златоград покинуть.

Я сел на кровати.

Не валяться же еще четыре часа, это не поможет.

В мое окно пыталось заглянуть солнце. Ему мешали плотные темно-синие шторы.

Новый год, сколько я помню, всегда оказывал на меня особое воздействие. Первый день очищает сознание и помогает посмотреть на все с другой стороны. Ощущения от прикосновений к предметам, от всего-всего становятся отчетливей, а некоторые вполне обычные мелочи доставляют такое неожиданное удовольствие, словно встречаешься с ними впервые.

Солнечный луч, проникнув между шторами, упал на лезвие меча, стоящего на специальной подставке в углу, и, отразившись, прыгнул мне в глаза.

Я встал. Не одеваясь, взял меч в руки. Родная тяжесть! Знак моей судьбы! Повинуясь внезапному желанию, без одежды, без единой вещи на теле я выскочил в зал. Зеркало, купленное перед прошлым Новым годом, отразило сильное, готовое к бою тело. Только оружие — и человек. Я выполнил несколько разворотов. Мне стало невероятно хорошо от собственного вида. Подняв меч острием вверх, я подошел вплотную к зеркалу. Меч в моих руках соприкоснулся с тем, отраженным. Я прижался губами к железу, а потом к стеклянной поверхности.

Наверное, завтра такое и в голову не придет.

«Пора», — сказал я себе и вернулся, чтобы одеться.

Но сначала опустил меч на подставку, раздвинул шторы в своей комнатке и взглянул на утренний город.

А все-таки я рыцарь! Все-таки рыцарь!..

Златоград, он же Позолоченный Дом (официальное название), он же Гилденхом (древнее родовое название) вошел в Королевскую Морскую Республику Селентина в 203 году. Прежде им владели альфы.

Около 200-го года Селентина попыталась протянуть руку помощи лесным жителям, теснимым желтыми варварами. Однако горделивая закрытость альфов не позволила им даже в такой ситуации пойти на союз с давними соседями и соперниками: альфы сами начали войну на два фронта, и когда их земли превратились в арену для битв Селентины с варварством, они бросили свой лес и ушли на юг, где основали новую столицу. Впрочем, и вокруг нее скоро закипели страсти: исторический штурм города, во время которого погибли две армии штормхеймских варваров, истощил защитников, но не принес успеха нападавшим, — именно тогда в последний альфийский город с севера триумфально вошли селентинские рыцари, а весь золотой запас из опасного места перекочевал в Лунную Заводь. Именно тогда Казначей Марк Селентин Александр получил славное имя Грингольд Альф Счастливый, а Королевская Республика сумела излечить экономику и начать свое знаменитое восхождение к триумфу Собирательницы Земель.

С уходом альфов перешел к Селентине и Златоград, самый восточный пункт альфийской страны. Для альфов город был важен — он давал им выход к морю. Для Королевской Республики он стал одним из многих причалов на расстоянии шести часов пути от замка с деревянными стенами. Конечно, центральное положение на пересечении всех дорог стоило того, чтобы переделать Позолоченный Дом так, как за пятьдесят лет до того был переделан Верхний Путь. Но к 203 году центральным положение Златограда оставалось уже чисто номинально — восток за проливом лежал в руинах, там просто не было населения. Страшные северные хнумы истребили всадников Солнца, но сами побежденные многолетней войной ушли с сожженной земли обратно на север. Плыть через Златоград оказалось некуда и незачем. Центр мира переместился на запад, центр войны — на юг. Златоград не был нужен ни врагам, ни согражданам. С той стороны пролива покоились разрушенные города легендарных солнечных наездников — Флеймарк, Мустангрим… Комиссия военного ведомства признала те места стратегически безопасными. Комиссия казначейства признала их восстановление экономически невыгодным и почти невозможным. Восточным пределом Селентины стал Златоград, деревянный замок с минимальным отрядом для защиты.

Все это я знаю из уроков истории, которые давал мне лет пять назад тот же бригадир-комендант Луций, который сегодня в качестве комиссара казначейства выплатит мне жалованье, а завтра в качестве комиссара военного ведомства проверит состояние вооружения. Такой уж у нас город, что и бригадир отряда тяжелой пехоты, и комендант крепости, и комиссар казначейства, и военный комиссар — одно и то же лицо.

И еще Луций, выплачивая жалованье, обязательно добавит каждому рыцарю что-нибудь от себя. Например, пару золотых.

В Златограде жалованье тяжелого дефендера раза в два меньше, чем в Лунной Заводи, и Луций стремится хоть как-то компенсировать разницу. Он-то получает сразу за четверых, и пусть его комиссарский доход не в два, а в четыре-пять раз уступает доходу комиссара где-то на полуострове, — все-таки его деньги не чета нашим. Но даже если бы Луций однажды вышел и сказал: «Воины! Купцы разорились, пошлин нет, а золото из столицы не прибыло», — тяжелые пехотинцы все равно продолжали бы выполнять свою работу. Я могу отвечать за каждого, потому что нас здесь всего семь (не считая самого бригадира) и мы неизменно проводим время вместе, составляя особую касту среди не слишком разнообразного златоградского населения.

Луций называется комендантом крепости, однако каменных строений у нас всего-то одна башня из четырех, да еще первый этаж в его собственном доме. Когда в крепости сидели альфы, деревянные стены не боялись огня и удивляли своей прочностью. С уходом альфов дерево стало гнить: восточную стену заменить пришлось вообще целиком. Материала в соседнем лесу сколько угодно, и хотя сорт древесины тот же, без альфов она не проявляет и половины своих качеств.

Наш дом — единственная каменная башня. В ней семь комнат (по одной на каждого), зал для общих собраний, запасные помещения, под самой крышей — маленькая комнатка для размышлений. Все окна смотрят в город. С другой стороны — коридор с рядом бойниц и защищенные выходы на стены. Места много: что-что, а башня возводилась по всем правилам строительного искусства Селентины. Правда, как гласит предание, военный комиссар, побывавший в Златограде двенадцать лет тому назад, осмотрев нашу башню, заявил: «Да, похоже, слава Билда Защитника сюда не добрела.» Он абсолютно прав: Билд Защитник, как и прочие селентинские знаменитости, никогда не был в Златограде.

Мы, рыцари-пехотинцы, живем вместе, но по утрам предпочитаем встречаться где-то в городе. Например, возле таверны. Или у дома бригадира Луция. Для нас Луций прежде всего бригадир, а потом уже комендант и дважды комиссар.

Хотя как раз сегодня он, пожалуй, прежде всего комиссар казначейства, потому что в полдень отряд тяжелой пехоты получает от казны шестнадцать синих и шестнадцать зеленых золотых долевого содержания. По четыре монеты на каждого. Луций ведь тоже тяжелый дефендер. И чаще всего Луций-казначей раздает другим именно содержание Луция-рыцаря.

Поверх зеленой майки я одел кольчугу. Остальное тяжелое вооружение сегодня ни к чему, но меч и кольчуга необходимы: они — отличительный знак, и златоградцы должны видеть, за что нам семерым платят деньги.

Сбежав по каменным ступеням (моя комната в третьем ярусе башни), я оказался на улице. Пять минут неспешной ходьбы до центра, где в окружении гранатовых деревьев красуется дом Луция. Зимой в майке не холодно — в таком месте живем. Говорят, лет десять назад климат по всей земле очень изменился. Но мы этого не заметили. С запада задули какие-то новые ветра, на юге землетрясение раскололо пополам непроходимую пустыню. Луций, прослышав об «эпохе катастроф» от столичного вестника, прибывшего за налогом, внес изменения в курс географии и собственноручно нарисовал громадное озеро на месте запредельных южных песков. Согласно новому курсу, в нашем географическом центре мира как было однообразно жарко, так и осталось.

Вообще-то в центре мира живет наш бригадир, потому что, если верить картам, Златоград — самый-самый центр, а дом коменданта сразу строился так, чтобы от него до каждой из четырех башен было одинаковое расстояние. И там, в самом-самом центре изведанного человеком пространства я сейчас получу четыре золотых.

Гай, Марк, Юл, Квинт и Анк стояли перед входом. Седьмой, Тавр, дежурил в дозоре на пристани. Из-за упражнений перед зеркалом я пришел последним.

Дверь открылась. На пороге показался садовник коменданта.

— Рыцари! — сказал садовник, который почему-то уверен, что он единственный на весь Златоград хранитель традиций ушедших альфов. — Рыцари! Надо подождать!

И принялся за гранатовые деревья.

— Хорошо, — сказал Гай, потом Марк, потом Юл, потом Квинт, потом Анк, потом я.

И каждый подумал: «Еще считает».

И каждый решил: «Ладно, придем как положено, к двенадцати».

Мы отправились в таверну.

Из курса военной теории для тяжелых пехотинцев я знаю, что так устроены все селентинские (да и не только селентинские) города: четыре башни по углам, дом коменданта на пересечении линий между ними, государственный флаг на главной башне. Но некое чутье мне подсказывает, что только в нашем городе всего одна таверна, только у нас она именуется так официально — «Позолоченный Дом», и только Фавст Эдуард, ее хозяин с момента основания, мог выдумать повесить над входом точно такое же перечеркнутое золотой молнией синее полотно, как то, что развевается над всем городом, обозначая его принадлежность к Республике Селентина.

Мы вошли.

Фавст Эдуард еще спал. Он произвелся на свет в Аристоне, а у нас открыл дело, и хотя случилось это давным-давно, привычка жителя метрополии просыпаться на четыре часа позже любого златоградца оставалась с ним до сих пор. Нас встретил главный повар, он же — предполагаемый преемник Фавста Эдуарда в случае желания последнего уехать из Златограда. Желание Фавста Эдуарда уехать постоянно и непреходяще, однако год за годом, вот уже на протяжении многих лет, он откладывает его исполнение до следующего полнолуния.

Мы заказали по пицце с грибами и один яблочный пирог на всех.

Все-таки что бы каждый из нас ни думал, а рыцарское жалованье дает возможность неплохо жить в Златограде. Дважды в день мы ходим в таверну, где чисто и где вкусно готовят. Я могу наблюдать закат, когда наступает очередь дежурства на пристани. Когда на стенах и на берегу в дозоре кто-то другой, можно уходить в лес и бродить там, представляя, как жили в нем древние альфы еще до основания Лунной Заводи. И, конечно, боевое искусство, — ведь мы совершенствуемся под руководством Луция, семь раз в десять дней обязательно. Но тут уже жалованье не при чем. А вот если Луций выдаст сегодня, допустим, два золотых, то, прибавив сохраненный синий золотой, я смогу завтра же купить в лавке столичное новшество: изящный, расписанный драконами чайник из тонкого-тонкого стекла, и такие же чашки — целый набор, и пить по вечерам чай с Гаем и Квинтом не из обычных кружек, а по-настоящему.

Пиццу принесли. Мы стали есть.

Но все-таки чтобы побывать в Лунной Заводи или хотя бы в Аристоне, рыцарского жалованья даже за целый год, даже за два года не хватит. Если вздумать туда отправиться по собственной прихоти, а не по приказу. Когда по приказу — платит казна. Но приказа такого никто не даст, и не потому что мы плохие бойцы и не нужны Королю, а потому что мы нужны ему именно здесь. Мы специализированы для защиты, мы созданы, чтобы готовиться к драке, ожидать драки — и драться ради далекой Лунной Заводи, которую никто из нас скорей всего так никогда и не увидит.

Вчера перед сном, после праздничного ужина меня вдруг сковало страшное напряжение — по отношению к востоку. Я вышел на стену и долго всматривался в темноту. Мы должны ждать, мы обязаны ждать нападения с востока или с севера, хотя комиссия установила и все знают, что на востоке развалины и никого нет. Но на западе и на юге мир, война оттуда больше не придет.

— Вкусная пицца! — сказал Анк.

Да, пицца действительно была замечательная. И я обязательно куплю завтра расписанный драконами чайник. И когда-нибудь отдам жизнь за Позолоченный Дом, за свой замок. А лучше сохраню и себя, и крепость. Но даже если я еще двести, триста лет простою на стене, вглядываясь во мрак, меня не покинет исконно селентинская тоска по кораблю, увозящему увы кого-то другого в неведомый славный край…

По золотой молнии, пронзающей синий простор.

Вечером я ложился спать, предвкушая завтрашний день.

Луций выдал всего один золотой. Вместо двух — всего один. Но — белый! Таких монет в Златограде, по-моему, еще не было. Белый золотой! А это значит, что завтра, в одиннадцать утра, перед воинскими занятиями я не спеша зайду в лавку, которая уже, конечно, будет открыта, и положу на прилавок кругляшок белого золота. А получив товар, унесу с собой сохраненный синий золотой и, не исключено, даже какую-то сдачу.

Вообще если не увлекаться охлажденным шоколадом, то периодически можно приобретать в лавке что-то стоящее. Но воину и не пристало увлекаться холодным шоколадом. Летом я купил свиток лучших изречений Селентина Александра, составленный в 25-м и последний раз изданный в 300-м году в столице. Там так и написано:

Шальной стрелою замка не удержишь.

Воин! Согрей шоколад над огнем.

Зато чай — изысканный напиток, многие его не понимают, да многим он и не по карману. Недаром чайный набор ждет меня в лавке чуть ли не с прошлого полнолуния. Где-то раз в две доли я заходил им просто полюбоваться, но у меня никак не случалось ни трех синих, ни трех зеленых, ни одного белого золотого… Белый золотой — новое слово в истории Селентины!

С такими благостными мыслями я и уснул.

— Гней! — громко позвал кто-то в самое ухо.

Я открыл глаза.

Передо мной стоял Квинт в полном боевом облачении. Квинт, который ночью должен был дежурить на стене.

Я вскочил и схватился за меч. Отдернул шторы. Едва светало.

В зале уже звенели латы, щиты и мечи.

— Пошли! — сказал Квинт. — Бригадир зовет.

Я опустил оружие на подставку, расслабил мышцы — и понял, что проснулся.

Спустя пять минут семь тяжелых пехотинцев построились на площадке для тренировочных занятий. Как всегда, по росту: Гай, Марк, Юл — передо мной, Тавр, Квинт, Анк — после меня. Тяжелые ботинки, поножи, кольчуга, дополнительные латы, шлем с забралом и, конечно, щит — тело полностью защищено от прикосновения чужого железа. Простой ополченец, не рыцарь, даже не смог бы носить привычный для нас почти абсолютный панцирь. То есть носить, наверное, смог бы, но пользы от него как от воина не было бы уже никакой — чтобы сохранить ловкость и движение при такой тяжести, необходимо особое искусство. Поверх доспехов — шелковая одежда: синяя ткань и золотая молния.

Все как обычно. Только встали мы очень рано даже для Златограда. И еще все семь, никто не остался на пристани.

Рядом с Луцием стоял человек в сером плаще. Я видел его впервые.

— Щит на руку! — скомандовал Луций.

И началось.

Перестроение, потом перестроение по ходу, для защиты и для атаки, индивидуальные упражнения, выпады, развороты, защита с мечом, отражение ударов… Я действовал, как учил бригадир, стараясь избежать инерции и не сбить дыхание.

По команде мы остановились.

Человек в сером плаще подошел вплотную ко мне и, глядя прямо в глаза, спросил:

— Сколько лет?

— Два.

— Первое деяние?

— Лесной бой с альфом. Один на один.

— Результат?

— Пленение противника.

Взгляд человека в плаще изменился, в нем появилось уважение. Конечно: против альфа, в лесу! Один на один!

Два года назад я встретил в лесу лучника. И ведь он действительно был альфом! Правда, когда я обнажил меч, он тут же бросился бежать с криком: «Господин Гилденхом, не убивайте!» — но меня спровоцировали зеленые глаза, и я устремился в погоню. Я привел его связанного к Луцию, Луций вызвал из таверны Фавста Эдуарда, а Фавст Эдуард сказал: «Здравствуй, Дон. Где мясо?» И мой пленник стал оправдываться, мол, третий день ему не попадалось крупной дичи, но уже завтра, согласно контракту… Однако Луций все равно засчитал Дона в качестве первого деяния и с лета 309 года пошел мой отсчет возраста. (Позже я узнал, что охотник Дон за два года до того стал первым деянием Гая, Квинта, Марка и Юла, только они поймали его все вчетвером.)

— Гилденхом Артур, — сказал человек в плаще, — ты пойдешь со мной.

Я посмотрел на бригадира.

— Артур Грин! — сказал бригадир. — Ты пойдешь с ним.

И хотя из нас семерых пятеро именовались Гилденхом Артур Гринами, все поняли, что речь идет обо мне.

«Ну, Гней, — сказал я себе, — теперь держись!»

Я стоял и смотрел на Луция, на своих братьев по оружию, на невысокую деревянную стену… Я чувствовал, как все это от меня стремительно отдаляется и начинается нечто новое. Нечто новое всегда начинается неожиданно, — так написано у Селентина Александра.

Прошлая ночь была ночью полнолуния. Выходит, народная мудрость не ошибается и ночь полнолуния действительно изменяет мир? Что ж, перемены — благо для селентинца. И если они приходят, когда Луна в самом расцвете, то тем большее благо. Лунная Заводь основана сыном Луны, селентинцы — дети Луны, и коль нечто новое хоть как-то связано с Луной, оно не может нести зло народу Лунной Заводи.

Человек в сером был без оружия. Корабли к нашей пристани не причаливали уже добрую долю. Два факта заставляли задуматься.

Но глаза его были синего цвета. Как у всех нас.

— Это снимай, — он указал на обитые железом ботинки. — И это. И вот это.

В результате от неприступного панциря остались лишь кольчуга и шлем. Человек в сером с сомнением поглядел на меня, покачал головой и сказал:

— Это снимай.

Я лишился шлема.

— А это — в мешок.

Тонкая шелковая форма была нужна, но — в мешке, в свернутом виде!

— Когда вы уходите из города? — спросил бригадир Луций.

— Сейчас.

Луций кивнул.

— Мне нужен меч, — сказал незнакомец.

— Какой?

— Любой. И пояс.

— Все?

— Все.

Квинт принес ему меч. Я надел обычную легкую обувь.

Незнакомец подержал меч в руке, как-то очень неуклюже подержал, — и прицепил к поясу.

— Пошли, Гилденхом, — только и сказал он.

Вот так все просто. Вот так просто я покинул город, в котором впервые увидел небо, узнал об окружающем мире, совершил первое деяние, где стоял на страже и готов был простоять до конца жизни.

Мы выходили через главные ворота. Уютная домашняя башня осталась позади. Мой новый командир шел размашистым шагом, не оглядываясь, и полы серого плаща не поспевали за ним.

Я оглянулся несколько раз. Мне мешала одна назойливая мысль.

Я так и не купил расписанный драконами чайник и шесть одинаковых чашек.