1

Старик никогда не внушал доверия. Жители домов полагали, что он живет где-то рядом, но вот где именно, сказать никто не мог. Старик появлялся как-то вдруг, неожиданно. И также вдруг пропадал. Никому не было до него дела. Почему-то его не любили бродячие собаки. Понятно, что одичавшие животные обеспокоены вторжением на их территорию таких же бездомных тварей. При появлении старика собаки разбегались, как разбегаются при приближении волка — без каких-либо претензий на территорию, прижав к голове уши. Старик, казалось, их не замечал. Впрочем, однажды запустил пустой банкой в зазевавшегося пса — тот был занят тем, что ошивался у бака с пищевыми отходами. Бедный пес! Поджав хвост, он гнал добрых пару кварталов, прежде чем почувствовал себя в безопасности.

У старика, вероятно, был свой маршрут. И он по нему ходил. Иногда старик останавливался, что-то высматривая на пути. Бывало, принимался топтать башмаком тропинку — что-то в ней ему не нравилось. Иногда он останавливался по другой причине. Смотрел, словно обдумывая, откуда взялась на пути лужа? Верно. Вчера лужи на пути не было. Ночью шел дождь. Впрочем, мы можем ошибаться. Вполне вероятно, что старик думал вовсе не о луже. Лужа была необходима, чтобы остановиться и подумать о чем-то другом. Зимой старик также ходил. И его не было жаль. Любой пожилой человек, тем более старик, всегда вызывает в метель чувство сострадания. Конечно, только в том случае, если ты не законченный эгоист. Эгоисту никогда не придет в голову мысль, что когда-нибудь и он состарится. И будет представлять собой жалкое зрелище. Проще говоря, эгоист лишен воображения — он в нем не нуждается.

Куда ходил старик? По какому маршруту? Сказать сложно. Появлялся он как-то «вдруг». То есть вот его нет, а вот он появился. И точно также пропадал — словно призрак. Однако старик был больше похож на человека, нежели на призрака. Некая материальная связь с окружающим миром в образе старика присутствовала, иначе, чем объяснить интерес, который однажды проявил к нему прохожий — молодой парень. Он увязался за стариком, не представляя впрочем, какую выгоду из этого можно извлечь. Существуют неприятные личности, которые при любой встрече начинают отчаянно соображать и прикидывать в своем скудном уме, чего бы поиметь, какую выгоды получить и как обмануть несчастную жертву. Ни какого милосердия и тем более сострадания молодой поддонок никогда не испытывал. Он просто был лишен этих качеств от рождения. Оказывается, можно родиться негодяем или злодеем. О существовании названных слов он слыхал, но что они в полной мере относятся к нему лично, представить себе не мог.

Старик пребывал в состоянии, имя которому старческая отрешенность. Ученые мужи, охотники до новых терминов, называют данное состояние маразмом, чем намеренно унижают старость и все, что с ней связанно. Несмышленым ребятишкам в этом отношении повезло больше. В юношеском маразме их никто не обвиняет. Итак, отрешенность — состояние, где нет места скучной обыденности, с ее мелкими житейскими проблемами, что всем нам так хорошо знакомо, что читается на лицах, мелькающих перед нами каждый день. Что-то более глубокое, а значит, важное. Двойственный образ. Один — духовный, а другой — материальный, передвигающий конечности, держащий руки в карманах.

Вскоре молодому человеку стало не по себе. С возрастом ты знаешь, где в тебе сидит недуг, какими болячками наградили тебя родители или жизнь. Болезнь, какой бы коварной она не была, с возрастом не является столь неожиданно, чего не скажешь о молодости. Ты уверен в себе, в своих силах и способностях. Живешь в согласии со своим организмом, который, казалось, прощает все твои вольности и глупости. Сначала запершило в горле. Совсем немного, самую малость. Затем сдавило за грудиной. Дальше — хуже. Вдруг стало не хватать воздуха. Дышишь, а тебе не хватает. Глянь — сколько его кругом, и не хватает! Еще не понимаешь, но тебе уже страшно. Не знаешь, что происходит. Липкий пот на лице — парень его почувствовал, когда прикоснулся рукой. Минуту назад пота на лице не было. Затем появился еще кто-то. Он пока еще не знает, кто именно появился, однако чувствует его присутствие. Этот кто-то всего лишь наблюдает, как он себя чувствует — отчего не менее ужасно.

— Плохо? — спросили его. Но только как спросили! Лучше бы и не спрашивали. Потому как стало еще хуже. Вот и слабость. Сколько в нем, столько и слабости. В каждом грамме, в каждой клеточке. Куда? Спрашиваю — падать? Сюда, что ли? Или, быть может, туда?

Глаз у старика страшный. Он своим глазом дырку в голове пробурил. И сейчас по этой дырке ползет в голову. Чего ему там — в голове — нужно? Как он в голове поместится?

— Глубже дыши, глубже, — слышит он. — Набрал воздуха и выдыхай, не держи в себе — выдыхай.

Все одно, глаз страшный. Его не обманешь — застрял в голове. Не туда и не сюда — чего он и боялся. Старик хоть и мелкий, однако застрял.

— Зачем за мной увязался? — спросил старик. — Еще не решил? Вот и я не решил. Не знаю, как с тобой поступить. Чего со старика взять? Верно? Глянь — чего с меня взять? Пальтишко — дрянь. В карманах пустота — чего с меня взять? А потом другая мысль — он же где-то должен жить. Спать, есть, бороду по утрам брить он где-то должен. Здесь уже старику не повезло. Кабы был у него вид иной, еще бы подумал. А так и думать нечего. Ухоженный старикашка. А думал ли, что не каждому суждено дожить до старости. Значит, есть в этом некий замысел. Один не дожил, а другой дожил. Только чего с него взять? Кому он нужен со своей хромой ногой, беззубым ртом и больной печенью?

— Больно, — прохрипел парень, все еще не представляя, что с ним происходит.

— Больно? — переспросил старик. — Не знаешь, как бывает больно. Что ты называешь «больно» — всего лишь обман. Словно ребенок, который впервые узнал, что бывает боль. И что мне с тобой делать? Взять палку и прибить, как собаку. Так палки нет, чтобы прибить. Или ножом — чик и все дела. Но уж слишком хлопотно и риск испачкаться, а кому это надо? Ты так и хотел. Твоя следующая мысль, только она не успела придти тебе в голову. Чик и ключи от квартиры забрать. Верно?

— Больно, — вновь прохрипел парень.

— Хочешь, чтобы действительно было больно? Я сказал — дыши! Набрал воздуха и выдыхай, не держи в себе — выдыхай. Вот ты и узнал, что есть, оказывается, сострадание. Слово к месту сказанное и есть сострадание. Полегчало? Нет? И не полегчает. Полегчает тому, кто сострадание проявил. Этому еще научиться полагается. А ты что думал! В этом мире всему полагается учиться. Жизнь для того и дается, чтобы учиться.

— Ты кто?

— А вот сейчас полегчало. Знать бы — кто я. Мне тоже интересно, кто я такой. Чего глаза вытаращил? Только идиот законченный знает, кто он. Имя — еще один обман. Всего лишь уловка, чтобы не перепутать одного с другим. А как ты перепутаешь себя? Возможно ли подобное? Экая глупость! Кто я? Есть у меня мысли на сей счет, однако произнеси, дай форму мысли, а если заблуждение? Родив заблуждение, от него скоро не избавишься. Умные люди уже давно это поняли.

Парень уже поднимался на ноги. Дышать стало легче. Старик, похоже, перестал его интересовать. Он стоял рядом, однако не вмешивался, помощь не оказывал. Ему было любопытно, что последует далее. А далее парень закурил — полез в карман за сигаретами, после чего щелкнул зажигалкой.

Что за странное существо человек! Минуту назад при смерти был — судорожно хватал ртом воздух и корчился в муках. Живой остался, и сразу в себя отраву. Удивительно!

— Чего уставился? — приходя в себя, спросил парень.

— А вот сейчас совсем полегчало, — явно удовлетворенный, прокомментировал старик. — Быстро у тебя получилось… или квалификацию теряю?

— Какую еще квалификацию? — не понял парень, впрочем, пытаясь вникнуть в смысл слов старика.

— Видишь ли… ничего в нашей жизни случайно не происходит. Это люди придумали в своем бессилии или как оправдание. Многие из вас всего лишь биологическое воспроизводство с минимальным набором знаний, и только тех, без которых не выжить. Самостоятельно без участия со стороны люди представляют собой жалкую картину.

— Какую квалификацию? — повторил парень.

— Агрессия, как способ решения проблем, еще одно заблуждение. Вижу, ты вновь возбудился. Почему не желаешь делать выводы из полученного опыта? Что может быть проще? В твои годы я всегда прислушивался к мнению старших. А уж если кто давал дельный совет… увы, советов было слишком мало. Какая досада! Квалификация должна быть у каждого, если он себя уважает. Какая ни есть и у меня имеется. С годами, конечно, хотелось бы сохранить…

— Хватит, — прервал парень, — чего несешь? Дать тебе, но слишком дед ты старый.

— Есть такое дело — старый. Почему с возрастом люди становятся раздражительными? Почему так сложно найти среди них оптимиста? Я не похож на оптимиста? Тебе не интересно? Верно. Кому интересен старый дед? Он и себе не интересен.

Парень уже шел, и что говорил старик, не слышал. Легкая паника относительно странного приступа исчезла. С каждым шагом, что делал парень, старик уходил в историю. Скучный персонаж и времени на него было жаль.

 

2

Еще одна неудачная попытка. Сколько их было? И можно ли назвать очередную прогулку попыткой? Впрочем, зародившийся лучик надежды не успел себя даже обозначить. Всего лишь слабая искра. Блеснула огнем, а сам огонь не задался. И такое бывает. Чиркнул спичкой впустую, запах серы, но без огня. А что если все его надежды останутся пустым ожиданием?

От подобной мысли возник холодок. Прежде он думал, что это игра слов или изобретение графоманов. Каким образом возникшая в голове мысль может родить холодок? Оказывается, может. Сначала появляется мысль, а вслед за ней холодок. Появившаяся в голове мысль столь дерзкая и пугающая, что возникает физический холодок — ты его чувствуешь. Конечно, все это вздор и глупость полная. Но только для людей равнодушных или поверхностных. Либо назовем их еще неглубокими. Увы, не все способны схватить на лету мысль, что родилась в голове. Здесь нужно обладать определенным набором качеств или талантов. Прежде он за собой ничего подобного не замечал. Вроде как не было нужды. А когда заметил, чрезвычайно удивился. Выходит, он ошибся, когда решил, что знает себя в полной мере. Оказывается, с ним происходят какие-то новые процессы. Впрочем, и это глупость, достойная внимания лишь в той степени, чтобы обсудить новую тему или поспорить.

Кажется, он чем-то собирался заняться после прогулки. Вообще-то у него существовал своего рода ритуал. Священным его назвать нельзя, и правилом назвать нельзя. Правила он не любил, потому что правила часто ошибочны. Создают их одни люди для других. Однако и те и другие правила не любят и подчиняются им только в силу обстоятельств.

Внешняя форма слишком обманчива и часто вводит в заблуждение. Уж кому как не ему знать о данном заблуждении. Переход количества в качества — и здесь можно поспорить. Сумма знаний не определяет качество знаний. И куда это все теперь? И что он будет со всем этим делать? Только бы найти достойного. Он обязательно должен существовать. Проблема — бедняга не знает о своем предназначении. Найти его — он найдет, но не случилось бы это слишком поздно. Время. Вот в чем опасение. Или его слишком много или его не хватает. Очередной закон, который он вывел самостоятельно. Гармония — еще одно заблуждение. Гармония — это пустота, еще одно заблуждение, порождающее видимую иллюзию. Ты стремишься к гармонии. Иными словами, стремишься к тому, что наиболее опасно. Непонятно? Хорошо. Скажем иначе. Ты находишься в погоне за горизонтом. Чем быстрей ты приближаешься к горизонту, чем стремительней от тебя он ускользает. Но это так — разминка для мозгов. Сейчас он поставит чайник, а потом вернется на исходную позицию.

Потерять квалификацию можно. Для этого нужно сойти с ума. Как только ты сошел с ума, они почему-то уверены, что и квалификацию ты потерял. Наивные! Какое заблуждение! Ты всего лишь очистил свой разум. Избавился от лишнего и себя изжившего. А как же опыт? — спросишь ты. Опыт необходим лишь для твоей личной оценки. Если в оценке нет необходимости, опыт не нужен. Воспользуйся чужим опытом. В этом нет ничего предосудительного. Многие поступают именно таким образом — используют чужой опыт. При этом не считают, что владеют тайными знаниями. Они всего лишь их используют.

Время — вот где тайна. Кто владеет искусством времени, тот управляет миром. К чему только не стремились люди? Каких только сокровищ не придумали, чтобы утешить свое тщеславие? Какие-то пять минут. Никому не принадлежащие. Они будут принадлежать человечеству через пять минут. А сейчас они никому не принадлежат. Они вообще никому сейчас не нужны. Их время не наступило. И вот он взял себе эти пять никому не нужных, не принадлежащих минут. Кажется, он даже спросил — кому нужны пять минут? Никто не ответил. Все были заняты собой, своими заботами и хлопотами, никто не обратили ни малейшего внимания. Что это? Вероятно, как всегда — невежество.

Этими пятью, назовем их «неучтенными» минутами, он вправе пользоваться по-своему усмотрению. Проще говоря, когда вздумается. И никто не смеет предъявлять какие-либо претензии. Нет пяти минут и претензий нет. Ничего нет — ни обязательств, ни обещаний, прогнозов, случайных и странных совпадений — ничего этого нет. Признаться, было как-то неловко. Утащить у человечества целых пять минут — не каждый решится на подобный шаг. Что он с ними делал? Ну как вам сказать… пил чай. В пять минут, конечно, не уложишься. Если только очень постараться. Ну, это так… как говорится, первое что пришло в голову, когда голова пустая. И только затем пришло настоящее понимание, чем в действительности он обладает, какое сокровище ему досталось. Потому как и слова верного не найти, чтобы выразить, что скрывается в этих пяти минутах. Хранил он свои пять минут в небольшой коробочке. С этой коробочкой забавная история приключилась. Когда-то давно в коробочке находились конфеты. Только он этих конфет и не пробовал, и не видел. Досталась, как уже было сказано, ему пустая коробочка. И он хотел коробочку выбросить, однако положил туда временно какую-то важную на тот момент бумажку. И вот эта бумажка спасла коробочке существование. А когда появились пять минут, лучшего места в доме, чем коробочка, не нашлось.

Полагаете, старик спятил? Какие-то неучтенные пять минут в коробочке из-под конфет. Объяснимся. Коробочка была необходима, чтобы избежать соблазна. Когда старик запирал в коробочке пять минут, ему было проще жить. Если у тебя всегда под рукой пять минут, о которых никто не догадывается, жить невероятно сложно. Он же не ангел или херувим. Вполне материальное создание со всеми слабостями и грехами. Использовать пять минут, чтобы всего лишь попить чая, вскоре ему надоело. Кто-то, может, и возразит. Скажет, экономия в целом получается приличная. Верно. Если в день четыре раза пьешь чай, сколько получается экономия? Двадцать минут в сутки. А в неделю? А за месяц? Время неучтенное, значит, не идущее в зачет земной жизни. Его как бы нет. И чай от этой мысли получается еще вкусней! Даже без сахара — проверенно на личном опыте.

Затем старик принялся шалить. Старики и ребятишки по этой части большие охотники. Лучше их шалить никто не умеет. Взрослые заняты взрослой жизнью, где все по-взрослому. И разум у них не способен работать в ином режиме. А детворе со стариками до проблем взрослых нет дела. Поэтому старики и находят общий язык с ребятишками.

Шалить со временем замечательно. Пожалуй, большего удовольствия получить невозможно. Единственное, о чем ты всегда должен помнить — у тебя есть только пять минут. Хотя и здесь имеются свои секреты. Всех их, конечно, мы вам не откроем — еще не хватало делиться со всяким встречным. Пять минут — величина, оказывается, условная. В действительности пять минут можно растянуть до десяти, либо сократить до минуты. Сомневаетесь? Дело ваше — верить или не верить, однако умные люди согласятся. Почему иногда время стремительно пролетает? Либо наоборот тащится, что нет сил ждать. Поэтому играться со временем в некотором смысле не безопасно. Но и соблазн велик. Ты понимаешь, что проник в некую тайну. Еще не волшебник, но уже не простой обыватель, занятый рутиной повседневной жизни. Именно над такими обывателями лучше всего и шутить со временем — эффект большой получается. Одна проблема — кроме тебя некому разделить шутку. Придется веселиться в одиночестве. Для старика одиночество и вовсе не испытание, а состояние, к которому он уже давно привык.

Лишь тот постигнет откровения, кто будет вечно одинок — это как раз о нем. В этом одиночестве все, что угодно, от смертельной усталости до радости бытия. Еще одна форма существования. Либо скажем иначе — еще один из параллельных миров. Сколько всего существует миров? Так вам сразу и скажи. Рано еще, не время. Нам бы хоть со своим сначала разберитесь, а затем спрашивать. Сколько миров? Сколько надо, столько и есть.

Старик бродил из одного мира в другой. Вот так, представьте, запросто, как вы переходите дорогу. Ну, может, остановитесь на пару минут, чтобы вас машиной не зацепило, а затем бегом на другую сторону. И чтобы мысли в голове, так никакой мысли. И не страшно вовсе — дело-то привычное. Сколько раз в день туда-сюда, в смысле через дорогу, в смысле из одного мира в другой? У старика первое время холодок в голове — да как подобное возможно? А потом ничего — привык. Как вы через дорогу, так и он из одного мира в другой. Кто научил? Давно это было. И его, видно, искали. Он как раз брал из коробочки пять минут. Нужны они ему были, прямо очень как нужны. Не для баловства или от скуки, а для дела. Там они и встретились. Он к тому времени и на старика похож не был. Не молодой, но и стариком назвать нельзя. А этот явно старик, смотреть страшно. Сразу видать, задержался на этом свете. Нечего ему делать среди людей, но и к призракам, однако, не спешит. Вопрос — почему? По какой причине?

— Ну вот, — говорит ему это чудо-юдо, — наконец, тебя нашел. Ты где все это время шастал? Как тебе не стыдно?

Ничего себе разговорчик! Какой-то малохольный старикан, место которому на кладбище, начинает беседу с того, что отчитывает неизвестно за какие грехи! Однако до него дошло. Встреча явно неслучайная. И встретились оба где? Там, где нет пяти земных минут! Сюда посторонний не забредет — он дороги не знает. Вообще-то сюда и дороги нет — не нужна она. Говорить особенно не о чем. Да и о чем говорить? Дело делать надо, а если время останется, будем чай с лепешками пить, вспоминать героическую молодость и прочие достойные факты.

До лепешек, скажем, дело не дошло. В голове дырку просверлил и залез наполовину. А в голове — ничего нет, пустая она. Окромя мозгов ненужных ничего в голове нет. Это он услыхал, когда дед к нему в голову залез. Сейчас, — говорит дед, — свое перенесу, ты пока перекури, если других дел не имеется. Однако он к тому времени курить бросил. Прежде курил, а как сигареты подорожали, решил бросить. А потом брать пачку в руки не хочется, когда на пачке разные нехорошие слова. Мол, умрешь скоро и все такое — малопривлекательное. И он курить бросил.

Что именно старик к нему перенес, он ему не сказал. Сказал только, мол, как он вовремя перенес. Пять неземных минут тут же закончились. Все, — говорит старик, — пошел я, чайник у меня включен. Сейчас закипит. Выбрасывать, — говорит, — не спеши. Сначала погляди, а уж потом выбрасывай. И помни, собирали не одну тысячу лет — миллион лет собирали. Насчет миллиона лет он, конечно, приврал. Хотя, может, некоторым знаниям должно было исполниться миллион лет. Но только не в текущем году, а в следующем.

Таким образом, он стал хранителем тайных знаний. Без всяких конкурсов и рекомендаций. Сегодня никто, а через пять неземных минут — распорядитель тайных знаний. Сутки его атаковали демоны. Кого только они не подсылали. Они даже с покойной мамашей договорились! Является, представьте себе, покойная мамаша в праздничном сарафане. И не одна. Держит в руке коробку конфет. Именно! Ту самую коробку конфет! Только конфеты отравленные. Сейчас он конфетку откроет и будет долго помирать мучительной смертью. Демоны явятся в образе батюшки, чтобы принять покаяние. И заодно заберут все тайные знания! Дерзкий и чудовищный план! Однако он вдруг понимает, что каким-то непонятным образом стал мудрей. И слышит себя как бы со стороны. Словно кто-то другой, удивительно на него похожий, говорит.

— Как вам, мамаша, не стыдно, — говорит голос. — Вы бы меня в детстве конфетами кормили, а нынче сахар в крови высокий. И что-то не помню я вашего сарафана. Может, в магазине вы сарафан и примеряли, но купить — точно не купили. И родинка у вас не на той щеке. Поэтому думаю, никакая вы не мамаша, а тайный агент темных сил. Думаете, во сне темно и так сойдет. Не сойдет, хотя и очень похожи на покойную мою маму.

С мамашей у них ловко было придумано. Коварный план, но и он провалился. Дед ему послание отправил. Молодец! Так держать! Время будет, зайду. Дед еще тот попался. Скинул ему все тайные знания и чай с утра до вечера на радостях пьет. Мог бы и в гости позвать. Хранитель тайных знаний. Если честно, он даже не знает — радоваться ему или огорчаться. Вот если бы достались знания чуть пораньше, а так, право, не представляет, к чему ему в этом возрасте тайные знания. С возрастом не только прыть жизненная исчезает, многие желания пропадают. Вот, к примеру, прежде он думал, а не купить ли новое пальто? Чтобы не стыдно было выйти в люди. И что? Прошло время, и не хочется ему пальто. Даже если кто подарит или в лотерею, все одно не хочется. И люди со своим мнением больше не интересуют. И вообще плевать он хотел, какое на нем пальто. Вот так! Удивительная метаморфоза, честное слово. И к тому же все случилось слишком быстро.

А знания — хороши. Дед не обманул. Чего там только нет! Глянул на окружающий мир и содрогнулся. Ужас! Пещерные люди и то больше знали. Наука, — кричат. Да какая, к черту, наука! К слову, часто наука как раз чертом и написана. Он как-то разбирал манускрипты, так там через свиток подпись черта. И здесь тщеславие. Какая тебе разница, кто будет пользоваться сатанинским изобретением? Но есть и другие знания, действительно вечные.

Жил он с тайными знаниями не год и не два. И даже как-то привык, что на любой вопрос, имеется ответ. Народ спорит, в диспутах на себе рубаху рвет, кричит до хрипоты. А есть и другие — кто в уединении занят поиском истины. У них книг от пола до потолка. И все им мало. В книгах, что от пола до потолка, нет нужного ответа. Они который раз прочитали, однако верного ответа не нашли. Либо нашли ответ, который не удовлетворяет. Экая досада! Глаза видят, уши не слышат, волосенки все как одна выпали. Голова раздулась словно воздушный шар, а нужного ответа нет! Не верят в ответ, сомневаются, звук духовный мечется в духовном потоке, мелодия мысли не звучит, как того требуется, контур вселенной требует настройки. Без отдыха и сна в поиске истины. И ради чего?

Пропитание имеется? Чтобы живот набить и масленые губы рукавом обтереть? Имеется. Комфорт имеется? Чтобы под задом кресло, но не каменная плита. На голове шляпа, а нога в башмаке — уже комфорт. Поиск знаний и мудрости — все те же заботы пропитания, безопасности, либо уже склонность к философии? Ах, это уже эпоха духовного устремления. Эволюция смертных — куда мы двигаемся? Однако Бога они не познали. Скучно с Богом. Человеческие достижения — невыполненный план, что спущен сверху. Или отвратительно выполненный, корявый и малопривлекательный — кому он нужен? Кто будет исправлять ошибки?

Старик молчит — не его ума забота. Старик знает одно. Должна быть награда. Носить в голове хлам ему не принадлежащий требует награды. Всякое сказанное слово благодарностью отзовется, а уж молчание требует награды.

 

3

Разочарование, когда есть в чем разочаровываться. Иначе никто ничего не заметит. Словно так и было, словно так и задумано. А вдруг так и было задумано? Душа прогрессирует, говорят. Кто говорит? Тот, кто прогрессирует? Воистину прекрасно! Три процента на распространение истины. Это где наука, образование и философия. А как они там внутри разберутся — их дело. Три процента — досугу и искусству. Религии тоже три процента. Больше неоткуда взять. Если возьмете пять процентов, значит, болезням и старости достанется тоже больше процентов.

Они что, считать не умеют? — спросил старик. — Сказано было — три процента! Общественному служению тоже три процента? На зло отводится тоже три процента. Но только на зло потенциальное. Действительное зло, которое существует в действительности, пусть не беспокоит. С ним разберутся, когда придут морозы. Запустят зло в батареи отопления, чтобы в каждом доме было комфортно. Чтобы босыми ногами и не холодно. Поэтому может случиться, что зла будет даже не хватать. В Африке нет морозов? Верно, про Африку мы всегда забываем. Поэтому лозунг «Морозы и в Африке морозы» нам не подходит категорически. Мы вообще против всяких лозунгов. Они себя изжили.

Эра света и жизни. Особый раздел. Он нас касается в полной мере. Почему мы все говорим на разных языках? Кому это выгодно? Сколько несчастий принесло данное заблуждение? Национальное самопознание — заблуждение пещерного дикаря. Один язык — как это удобно. Животные говорят на одном языке и прекрасно друг друга понимают. По крайней мере, друг другу они не лгут. Старик терпеливо ждет награду. Он и слова некому не сказал, что существует несколько этапов Света и жизни. Какие три процента зла! Имеющегося в качестве отопления зла хватит, чтобы растопить Антарктику. Корысть в мире, словно айсберг — никто не скажет, сколько его скрывается в темных водах человеческой души. Корысти требуется всего на всего три процента.

Чтобы перейти с одного этапа на другой, необходима устойчивость. Какая именно — старик не понял. Одно дело быть хранителем знаний и другое — в них разбираться. Так вот там сказано, что устойчивая эпоха продолжается до тех пор, пока каждая обитаемая планета не вступит в эру стабильности. Земля — вне всяких сомнений, обитаемая планета. Еще там сказано, что система должна утвердиться в жизни. Система — множество планет. Мы не одни во вселенной, если вы все еще сомневаетесь. Нам до этого, вроде как, нет дела, а они не имеют права раскрывать сущность своего предназначения. Невежество — еще не тайна. Невежество — отсутствие знаний.

Когда старику сказали, что Бог — единство, он ничего не понял. О бесконечном разуме он тоже ничего не понял. Ограниченные умы — он об этом где-то читал. Пространственно-временные связи как раз созданы для ограниченных умов. Чтобы было на что опереться. И смерть создана тоже только для того, чтобы легче было представлять замысел создателя. Интегрированный механизм, контролирующий абсолютно все уровни мироздания, — еще не диагноз, но повод обратиться к психиатру. Он живет в соседней со стариком квартире. Зарабатывает неплохие деньги.

Сила и энергия — едины, любое физическое тело должно поддаваться координации. Рай, вероятно, существует где-то в Космосе. Его космическое происхождение доказывают теоретики, но не религия. Его открытие всего лишь вопрос времени. В Раю старику бывать не приходилось. О саде Эдема он тоже слышал. Говорили, там совсем недурно. В качестве награды старик хочет попросить поселить его после смерти в Эдеме. Ему сказали, это невозможно в принципе. Как это невозможно? — испугался старик. И почему в принципе? Ты должен объединиться с другими потерянными душами, — объяснили ему. Духовные реальности Рая едины, но во всем единый дух проявляется как божественная Троица. Для получения проходного билета в Рай необходимо наличие определенных требования, иначе не видать вечной жизни как своих ушей.

Про уши, конечно, старику не говорили. Но звучит более доходчиво. И какого тогда, спрашивается, он таскает в себе эти тайные знания? Чего их таскать? Кому они нужны, если их и почитать нельзя? Ни на одном из уровней бытия Бог не может превысить заложенные возможности существ, проживающих на данном уровне. Звучит крайне пессимистически. Вроде как Бог не в состоянии отменить то, что сам и задумал. В Эдеме он старику место не гарантировал. Он вообще как бы устранился от дел. Занимается непонятно чем, а чтобы не отвлекали, придумал какие-то тайные знания. Армия в подчинении у него количеством неслыханным, наделенная божественными полномочиями. И опять нет у этой армии дела до земных существ, хотя утверждают, каждый вздох и выдох на контроле. Каждая мысль, что рождается в голове, ложится на полку небесного архива.

Мудрено написано, и верить хочется, однако как в это поверить? Человек приходит к Богу и Бог является человеку… здесь вроде как понятно. Однако постигнуть совершенство, как ты его постигнешь? Оковы по рукам и ногам уродливым материализмом. И добродетель слишком слаба, чтобы постигнуть божественное совершенство. Свободный разум — слабый помощник. Борьба за истину против заблуждения идет отчаянная. И это тайные знания? От кого — тайные?

Старик видел демона. И не страшный он вовсе. Демон как демон, только усталый был. Работенка у него не позавидуешь. Но интересная. Демон так и сказал, если бы не интерес, бросил все к ядреной матери и ушел бы в кочегары. А здесь работаешь и не знаешь — получится или не получится. Короче, пятьдесят на пятьдесят. И так каждый раз — половина на половину. Ужас как волнительно, прямо слов нет, как захватывает. Жажда гармонии и красоты, — сказал демон. — Эстетическое восприятие, любовь к прекрасному и постоянное восприятие художественности. На этом и держимся. Как? — удивился затем демон, — ангелы тоже на этом держатся? Странно. Думается, у них с этической восприимчивостью проблемы. Вечной целесообразности не бывает. Божественная добродетель — еще одно заблуждение. Она может быть только у Создателя. А кто его видел? Материя духа — это же противоречие или игра слов. Приближение человека к разуму вселенной. Он и без того знает, что в могилу ляжет. Проникновение в сущность отношений… скажу — есть ли смертному дело до сущности, когда он и себя познать не в состоянии?

Умный демон, хотя и усталый. По-своему красив, значит, интеллект имеется. Красота, если не пустой звук в себе несет, дается не каждому. Целомудрие оставим в покое. Не хочется поспешных обвинений. Читал? — спросил демон. «Всеобщее единство» — двадцать пятый по счету, подготовленный множеством авторов, документ которому нет цены.

— Смотрел, — осторожно ответил старик.

— Ты смотрел, я читал. Вот и вся разница. Чего они боятся? Что в нем секретного? Подготовлены внеземной комиссией. Пока они готовили, тысячи лет прошло. И еще одна пройдет.

Встал и пошел. Пять шагов в одну сторону, пять в другую. В окно глянул, словно его — демона — жизнь за окном влечет. Словно не видел, не знает, не жил прежде, словно не был утомлен скукой бытия. Повернулся и расцвел лицом. Не улыбнулся, а именно расцвел. Отказали? — спросил. — Я знаю. Земля произошла от солнца. Она находится под контролем Рая. Ни один астероид не упадет на Землю без разрешения Рая. Не знал? Считай, узнал небольшую тайну. И все другие вселенные находятся под пристальным вниманием Рая. Еще одна тайна. Теперь ты знаешь две тайны. Очень интересная история. Когда мне становится грустно, я смотрю кино — закрываю глаза и вижу, как рождалась Земля. Ты понял? Еще нет? Теперь ты знаешь три тайны! Апокалипсис, как вы его представляете, никогда не наступит. Его нет в генеральном плане. Апокалипсис есть в вашем плане, в плане Создателя его нет. Вот что я увидел там — в твоем окне. Ты смотришь в окно каждый день и ничего не видишь. Тайные знания в твоей голове — заблуждения. Вы их намеренно придумали. А чтобы все в них поверили, спрятали. Человеческая интрига. Все ваше существование — сплошная интрига. В природе нет тайн. Есть незнания, тайн нет. Ваше солнце обрело относительную стабильность. Это не тайна. Семья планет — солнечная система тоже не тайна. Придет время и Луна исчезнет — образуется кольцо, похожее на кольцо Сатурна. Возможно, к тому времени люди покинут Землю. В этом нет ничего тайного — всего лишь право выбора. Знаешь ли ты, что в тебе течет одна большая река? Имя реке — океан. Да, да, тот самый океан, что омывает планету. Еще одна тайна? Верно? Я не ошибся. Каждый знает вкус крови — она соленая! Этот океан омывает каждую клетку в вашем организме. В книге комиссии океану отводится сколько глав? А что там сказано об атмосфере? Человечество в некоторой степени преуспело в сборе информации. Пятьдесят тысяч фактов — я не ошибся? Физика, химия — все доказывает: нет ничего случайного в материальном творении окружающего вас мира. Однако вы намерено закрываете глаза еще на сто тысяч фактов присутствия разума в созданном вокруг вас мире.

Какое ему дело, что кровь соленая, и атмосфера земли выверена до миллиметра, чтобы не причинить ущерб живому организму? К чему смотреть в окно, чтобы увидеть там апокалипсис, который никогда не наступит? Если ему доверили хранить тайные знания, значит, на то есть чья-то воля. Демон его утомил. Собеседник он интересный, не ест много — ничего не ест, однако пора и честь знать. Сегодня он, можно сказать, вообще не спал. Давление, видно, менялось. А демону давление не к чему. И устал демон не от земной жизни — пусть не обманывает. Верить на этом свете некому нельзя — ни черту, ни ангелу, даже себе верить нельзя — ошибка может случиться с каждым. Эра зарождения жизни… а ему какое дело до эры зарождения? Они, видели ли, способны переносить жизнь куда угодно. Тоже мне удивил! Может, и не врет, может, действительно способны. Говорит, жизнь на Земле уникальна. Здесь демон точно не врет — еще как уникальна! Каких только козяков, жучков и червячков не найдешь на Земле. Они имплантировали формы жизни в морях и океанах… спать охота, что сил нет. Эволюция растительной жизни… от простейших к сложным, появление новых видов…

И во сне нет покоя. Мамаша покойная опять явилась или вновь карнавал? Родинка там, где она и должна быть. Демоны не могут быть идиотами законченными. И демоны делают выводы из своих ошибок. Однако как проверить? О чем спросить, чтобы убедиться, что перед ним мать родная? Ждет. Явилась — не запылилась. Сколько лет прошло, как умерла, и ждет! Ни слова не произнесла. Вот уже действительно характер! А если ее того… как говорится. После кончины в иную веру обратили? И после смерти существовать как-то надо. Человек — самая хитрая скотина. Он и после смерти выгоду себе во всем ищет.

 

4

Шаманы и знахари прежде нередко становились зажиточными людьми. Психиатр Тюленин Николай Федорович тоже неплохо жил. Грех жаловаться. Поэтому Коля и не жаловался. Жаловались пациенты, которым в жизни повезло гораздо меньше. Все-то у них складывалось не должным образом, от чего происходил упадок сил и приступы меланхолии. Призраки кое-кого мучили или иные нематериальные существа. Либо вообще без существ пациент начинал испытывать дискомфорт и положенного от жизни удовольствия не получал. Прежде шаманы лечили болезнь пением, либо натирали больного целебными травами. Коля лечил пациентов тем, что внимательно слушал, о чем они говорят. Иногда больному помогало. Из него выходил злобный дух, и пациент таким образом поправлялся. Иногда Коля советовал сесть на диету или выписывал медицинские препараты. Для особо капризных имелась индивидуальная методика — очищения кишечника, либо кровопускание. Коля выписывал пиявки, которые вновь пользовались спросом.

Дважды в день, утром и вечером, Коля выгуливал собачку — неизвестной породы псину средних размеров. Собачка, вероятно, была, как и многие другие собачки, глупа. Орала, то ли от восторга, то ли от длительного воздержания, благим матом на весь подъезд. Иногда писалась в лифте, что окружающие граждане относили на счет неустановленных злодеев, каких в избытке хватает в каждом доме. Старый дед, имени которого Коля не знал и знать не желал, проживал по соседству. Каких-либо хлопот не причинял, но и смотреть на него большого удовольствия не доставляло. Куда приятней было смотреть на молодую особу или хотя бы женщину среднего возраста с неплохими данными. Собака Коли при встрече со стариком впадала в непонятное состояние — становилась заторможенной и вялой. Иногда забывала, с какой целью она вышла во двор, что в некоторой степени раздражало Колю.

Коля собирался написать научный труд. Проще говоря, диссертацию. Защититься, а потом жениться. Чтобы затем не отвлекаться на всякие пустяки и посвятить себя семье. У Коли все было четко распланировано. Он прекрасно знал, чем будет заниматься завтра, а чем послезавтра. Собака к тому времени умрет и у него будет счастливая семья. Возможно, будут дети. Мальчик или девочка. Он еще окончательно не решил, кто лучше. Потому как оба — не подарок. Хлопот от обоих не оберешься, однако нужно думать на перспективу. Чтобы в старости кто-нибудь принес стакан воды.

И вот однажды Коля гулял с собачкой во дворе и планировал, какую ему лучше взять тему для диссертации. Собачка была занята собачьими проблемами — искала подходящее место, чтобы присесть. А когда присела, принялась без всякой причины выть. При этом дергала головой, словно хотела что-то подсказать хозяину. Коля глянул и ничего не увидел. Вновь глянул и увидел в окне старика-соседа незнакомого мужчину. Прежде он этого мужчину никогда не видел и вообще не помнил, чтобы к старику кто-нибудь приходил.

К слову, священнослужители по одной версии пошли от шаманов. Они еще претендовали на роль прорицателей, оракулов и смотрителей храмов. Коля к религии никак не относился. Он верил в денежные знаки и свой талант, который должен вывести его на светлую дорогу. Дверь в подъезде ему не нравилась — она была металлическая. Закрывалась с отвратительным звуком. И лестница в подъезде не нравилась, и лифт не нравился. Коля был слишком впечатлительным и ранимым человеком. Он понимал, что собачка не может не гулять дважды в день. Каждый день псине необходимо ходить в туалет. Увы! Такова суровая правда жизни. И ему необходимо каждый день ходить в туалет. Иного не дано. Иначе не будет счастья и других радостей жизни. И вот Коля видит в окне старика какого-то неизвестного типа и вдруг начинает что-то понимать. Мы намеренно сказали, что Коля только начал понимать. В голове у него прошел холодок, которого он прежде не чувствовал. Что это со мной? — едва не испугался Коля. Если он собирался написать диссертацию, стало быть, имел для этого не только предмет исследования, но и таланты. Проще говоря, Коля считал себя выше среднего обывателя, которому в жизни вообще-то мало что нужно. Напомним, диссертация нужна была не как предмет исследования, а как очередная ступень в карьере. Посвятить себя только лишь исследованию Коля не собирался. И вдруг он начинает что-то понимать. Собачка к тому времени уже сделала свои дела и явно не понимала, почему они не идут домой.

Казалось, рядовое событие. Или даже и вовсе его отсутствие — выгулял собачку, что происходило неоднократное количество раз. И, тем не менее, Коля понимал — что-то явно происходит! Какое-то невероятное событие. И так действительно было. В кухне стоял тот самый демон в человеческом обличии и вещал старику что-то на тему апокалипсиса и о божественном плане, в котором старый хрыч нечего не понимал. У демона существовал миллион возможных вариантов, как именно покинуть квартиру старика. Обычно он уходил из материального мира, как и предписано свыше покидать материальные создании — без лишнего шума и привлечения внимания. Однако бестия прекрасно разбирался в человеческой психологии. Кроме того имелась задумка — навестить старика во сне уже известным способом в образе мамаши и беседу продолжить. Поэтому он вышел через парадную, где столкнулся с Тюлениным Николаем Федоровичем и его собачкой.

Предвидим нападки в наш адрес со стороны защитников животных, однако слово, как говорится, из песни не выбросишь. Едва демон ступил из парадной, как собачка тут же околела, впрочем, успев что-то вякнуть на своем собачьем языке. Пристально глянув на Николая Федоровича, мужчина сказал.

— Скажите, вы когда-нибудь избавитесь от своей пагубной привычки?

— Простите? — не понял Николай Федорович.

— Когда вы избавитесь от пагубной привычки? Определитесь, наконец, с выбором — или животное или человек.

* * *

Старик к этому времени уже накрылся старым пледом и подыскивал себе наиболее удобную позицию для сна. Поэтому время у демона для Николая Федоровича было. Немного, правда, каких-то минут пять. Вот они — таинственные пять минут! Опять пригодились. Что можно сказать за пять минут? О чем сообщить или рассказать? Демон сообщил Николаю Федоровичу, что тот находится на верном пути и к диссертации следует приступать в самое ближайшее время. Научный руководитель, сказал демон, много с Николая Федоровича не возьмет. Какие-то жалкие тридцать тысяч рублей. Много? Тридцать тысяч по нынешним временам и вовсе не деньги! Он их даже пересчитывать не будет! Вот так! Бросит в ящик стола и пойдет пить лекарства. Спешите, — напомнил демон, — времени осталось мало. Только чтобы вручить деньги. Однако на этом проблемы не закончатся — они только начнутся. Руководитель вашего научного проекта скоро умрет. А всего у него сорок учеников. Ты будешь сорок первым. Но и денег уже нет! Они куда-то исчезнут самым таинственным образом. Увы. Поэтому торопитесь.

Конечно, демон не был настолько глуп, чтобы нарушить процесс причинно-следственной связи. И что научный преподаватель уже стоял одной ногой в могиле, он Николаю Федоровичу не сказал. И о деньгах, которые в скором времени исчезнут, также не сказал. Он вообще ничего не сказал Николаю Федоровичу — категорически запрещено. И никакой ответственности за мысли, что галопом пронеслись в голове Тюленина, демон нести не мог. К собачке он также не имел какого-либо отношения, за исключением, если только, патологической ненависти.

А сейчас начинается самая настоящая чехарда и чертовщина. Сдвиг во времени также не исключается. У Николая Федоровича зазвонили телефон. Он у него в кармане лежал. Да! — сказал Николай Федорович, — я слушаю…

Наивный. Как и многие сотни, если не тысячи наивных людей! Чего вы желаете, положив в карман куртки телефон? Или в сумочку, или где вы его держите? Что вы ждете от этого сатанинского изобретения? Каких чудес? Да, — сказал Николай Федорович и через секунду понял, что день сегодня не заладился. И завтра день не заладится, а через два дня они будут хоронить Петра Степановича. Умер научный руководитель. Хватит. Пожил. Уступи место товарищу. А деньги? — произнес Николай Федорович, — тридцать тысяч рублей! Как быть с деньгами? Если Петр Степанович умер, значит, деньги ему теперь не нужны?

Наивный! Еще как нужны! Когда это было, чтобы деньги не были нужны? Тю-тю ваши денежки, Николай Федорович. Расписку не брали? Напрасно, совершенно напрасно! Вот ваша порядочность вас и подвела! Три закорючки поставил бы и никаких проблем. Ни научного руководителя, ни диссертации, и собачка вроде как умерла?

* * *

Характер у мамаши был еще тот. Ужасно скверный характер. Однако и винить бедную женщину также не справедливо. Винить полагается окружающую среду. Конечно, винить в том, что характер у Ангелины Спиридоновны оказался скверным по причине отсутствия бытовых условий на первый взгляд глупо. А вот на второй или третий взгляд получается совершенно иная картина. К примеру, сортир у них был на улице. Поэтому чтобы справить естественные надобности, полагалось не только держать газету в руке, но и расчет в голове. Сколько времени займет в сортир маршрут, и будет ли он свободным? Как сбежать по обледеневшей лестнице зимой и не упасть? В каком направлении дует ветер? Одни проблемы только справить нужду! В целом, жизнь у бедной женщины представлялась борьбой за существование, где каждый день приходилось давать отпор всем и каждому. Еще вопросы? Нет вопросов. Когда в свое время Ангелина умерла, многие вздохнули с облегчением. Во-первых, освободилась кровать, во-вторых, не нужно было покупать новую мануфактуру. Так прежде называли ткань. Старая, что хранилась у бабки в сундуке, отлично сохранилась. Можно было пошить как из новой, что и сделали.

Когда демон вернулся в образе мамаши, старик закрыл и второй глаз, что означало — прием на сегодня закончен. Один глаз открытым старик держал на всякий случай. Иначе — обманут. А во сне обмануть нет ничего проще. Любой дурак обманет. Вот старик один глаз открытым и держал. Глянет добрый человек, а глаз-то открытый! И пойдет по своим добрым делам, и обманывать не будет. А тут старик задумался — чего его обманывать? В его-то годы? Кому он нужен? Знания тайные нужны — тут сомнений никаких. Но кому он сам нужен? Забавно получается. Вроде не нужен ты миру, а вроде, как и нужен. Крутятся вокруг подозрительные личности. Вот и Федор Николаевич пристал в подъезде — расскажи, да расскажи. А что расскажешь психиатру? Он же в поликлинике в белом халате сидит. И печать у него со штампом. Чего ему расскажешь? Какие еще родственники? Слава богу, все померли. Последний десять лет тому назад телеграмму прислали, мол, приезжай — похороним родственника и заодно водки выпьем. Он к тому времени водки уже не пил. Язва, зараза, образовалась. Раньше нужно было помирать! На один билет железнодорожный вся пенсия ушла бы. А этот тогда кто? Ну, который в окне стоял, когда Николай Федорович с собачкой гулял.

Странный какой-то стал Николай Федорович. Прежде и не здоровался вовсе. Идет по лестнице словно чужой, словно он из другого подъезда будет. Где — подъезда, словно он из другой страны прибыл и русского языка не понимает, здесь оказался случайно в силу непредвиденных обстоятельств. И вдруг интерес в глазах — с кем это он беседовал на кухне?

Демон смеется. Уважает, видать, юмор, хоть и не является материальным по своей природе существом. Что за тайна? Чего от Николая Федоровича скрываешь? Может, мы еще с ним подружимся? У него собачка сдохла? С кем теперь дружить? Старик глаз не открывает — дожидается, когда демон уйдет. Но и тому спешить некуда. Ходит вокруг старика, юбками шуршит. То подушку поправит, то чая с валерьяной предложит. А чего, — говорит, — картошку на плиту поставил, а газ не включил? Боишься, что заснешь? Не бойся, пригляжу. Да если и бабахнет, ничего страшного. Газ уже не тот, что прежде. Помнишь, газ по весне в хрущевке взорвался? Вот это был взрыв! Младенец в люльке вылетел — едва поймали!

Николай Федорович на кладбище не ходил — обиделся на своего научного руководителя. Деньги взял, так еще и умер. Он им говорит, что не может разбрасываться деньгами, хотя и работает врачом. Люди нынче пошли страшно как прижимистые, если не сказать жадные. Словно свои последние деньги отдают. Ему отвечают — денег мы ваших у покойного не нашли! Да как подобное возможно? Как не нашли? Если покойный умер, куда деньги делись? Они же покойному теперь не нужны! Что покойный с деньгами делать будет, если он умер? Не мог же покойный сделать вид, что он умер, чтобы деньги не возвращать? Чепуха какая-то получается. А еще профессор! Если бы Николай Федорович знал, что профессор умрет, так он бы и на кандидата какого-нибудь согласился, но только живого. А тут имя и легче защититься. Так все разумные люди поступают. Николай Федорович еще подарок секретарше Петра Степановича сделал, чтобы она узнавала его в потоке других посетителей. И что теперь? Кого она теперь узнавать будет, если профессор ласты протянул? Самое неприятное во всей этой истории, несомненно, присутствие родственника старика, который прежде на кухне стоял, а потом совет Николаю Федоровичу дал. Подозрительный тип.

 

5

Современные млекопитающие, вроде собачонки, что околела у Николая Федорович, появились не так и давно. Тридцать миллионов лет тому назад. Именно тогда появилась лошадь — удивительный пример эволюции, без которого еще неизвестно, выжил бы древний человек или нет. Сейчас защитники животных вновь почувствуют себе неспокойно, но лошадь на первоначальном этапе использовалась человеком не как средство передвижения. Псовые — еще один виток эволюции, как и кошачьи. Человек их приручил, но не примирил. Как развивался человек, написано много и достаточно подробно. Количество гипотез, как и количество именитых авторов, впечатляет. А вот как обстоит дело с развитием человеческого разума?

Любой современный исследователь скажет, что разум представляет собой неизведанный предмет, полный тайн и загадок. Более того, наука вообще не представляет, как к нему подойти и откуда начать исследование. Относительно данный темы в архиве старика имелся раздел, имевший более чем громкое название. Носители жизни. Именно так и не иначе. Количество документов не так и многочисленно. Впечатляет документ, где выражено признание в том, что Земля наконец-то населена биологическими существами, обладающими разумом и, что еще более важно, способными к волевым решениям.

Петру Степановичу последнее время на науку было плевать. Не интересовала его наука, и разум человеческий не интересовал. Заболел он и вовсе некстати — только деньги настоящие пошли. Он прежде и не мечтал. Какое там! Свести бы концы с концами. У него костюм был, он в нем на защиты ходил, так этому костюму лет тридцать будет. И мерзнуть стал. Не греет солнце, словно оно не бог и не царь во вселенной. Словно лишили его права — грустная картина. Они как-то праздновали — сидели в кафе. У нас всегда после защиты полагается посидеть. Угодить всем, кому на защите угодить не получилось. И вот его спрашивают — задают глупый ни к чему не обязывающий вопрос. Если бы Петр Степанович был моложе, он и ответил бы иначе. А тут словно на него нашло. Словно жизнь от ответа зависит. Он даже внутреннее содрогнулся — чего это с ним происходит, — подумал и паузу взял, какую никогда прежде не брал.

Петр Степанович старика и встречал и видел неоднократно. Так уж было задумано. Однако оба, как часто бывает и как это также задумано, не отдавали себе отчета в случайных встречах. Жили в иных параллельных мирах и нисколько друг в друге не нуждались. Мамаша у старика была не только скверная по характеру, но еще и дурная. В смысле, страшно дремучая, малограмотная женщина с огромным количеством предрассудков. К примеру, полагала, что сын ее похож на отца только по одной причине — жили оба рядом. По странной логике женщины, если бы рядом находился другой мужчина, сын унаследовал бы его черты. Дикость, которую был невозможно оспорить. Когда старая собралась умирать, она предложила родственникам выполнить ряд условий, чем повергла их в шок. Бабка требовала, чтобы после смерти ей непременно отрубили голову и сломали ноги. Затем кремировали и развеяли прах над морем. Иначе, старая предупредила, никому не будет покоя. Ни одно из указанных пожеланий выполнено не было. Похоронили бабку, как хоронили всех. Сунули в гроб и отправили на кладбище.

Сейчас в этом можно признаться, но дух старухи остался недоволен. Он не являлся по ночам родственникам и не причинял беспокойства, чего нельзя сказать о посторонних людях. Непонятно почему, дух бабки не любил детей и кошек. И если маленьких мальчиков она еще как-то терпела, то девчонок не выносила. Все они как одна болели, не понимая истинной причины недуга. Выглядели как тот же призрак — бледными и худыми. Сына своего мать не особо жаловала, успокоилась, когда он принял образ старика, которому и предъявить уже было нечего. К большому удивлению, иногда рассказывала о своих странствиях, хотя до такой степени бестолково, что мало кто мог понять, о чем идет речь.

Петр Степанович при своем материалистическом отношении к жизни, тем не менее, кое-что важное для своей науки познал. Даже забавно, как это ему удалось. Наблюдательным или слишком одаренным он не был. Вероятно, тот самый случай, когда говорят, что терпение и труд научат кого угодно. Многие неприятности людские, как подметил Петр Степанович, происходят из самой природы человека. А если быть точней — из той его части, которая не связана с материальным. Сказать «божественной» язык не позволяет. Петр Степанович исповедовал материализм. С Богом не знался и презирал тех, кто веровал. О чем они говорят! Что за глупость несут! Человек существует от и до. Какая еще искорка божья! Нет никакой тайной — все достаточно очевидно и по-скотски. Служение в вечности, совершенство в другой жизни… мракобесие и заблуждение. А вот космос… космос — совсем иной подход. Человек как часть природы — звучит лучше и к богу не имеет отношения. Пусть он даже был в прошлом земноводным, бактерией или микробом. Развитие от простого к сложному — вполне доступно для человеческого разума. Дух способен владеть разумом — еще одна анафема, еще один бред. Разум способен управлять энергией…

Чушь! Даже не заблуждение, а именно чушь! Что же получается? Человек способен изменять по своему желанию физическую реальность? Для этого необходимы лишь знания и опыт. Разум, способный создавать другие механизмы — даже живые! Разум, способный управлять во вселенной.

Петр Степанович представил, как он явится миру в ином воплощении. Здравствуйте, господа, не ждали? А вот и мы, только в другом обличии. Худшее сложно представить в кошмарном сне. А это и был кошмарный сон. Гордость проклятая! Вот где яд! Однако именно тщеславие сделало из Петра Степановича тем, кем он предстал перед обществом. Иначе с ним и здороваться никто не стал. Шляпу не сняли, колено не приклонили, мимо прошли — еще один никчемный, никому не нужный, неизвестно, какого рода племени. Тьфу на тебя! Еще и еще — тьфу!

Да кабы не почет и уважение, откуда взяться интеллекту? На сем и взрастил, трудами великими. Наука — да, кирпичик к кирпичику, чернил сколько исписал, дыр на локтях протер. Сколько километров избегал по лестницам? Бог здесь причем? Ему-то что здесь требуется? В чем заслуга? Да как не возлюбить себя после всех трудов и усилий? Вошь последняя любит себя не в меньшей степени! Гордость обманчива, путь к падению… а вот это еще как сказать. Это еще доказать требуется.

Поэтому Петр Степанович был согласен на космическое участие в судьбе человека как индивида, но только не божественное. Видел он чиновников от Бога, глядел им в глаза и ничего там не увидел. Ожидание увидел там сытной трапезы среди таких же братьев потерявшихся, где нет места уверенности в себе, а только в стаде себе подобных.

 

6

Тайные знания. Книжку открыл, а там тайные знания. Собранные не человеком, но и не дьяволом. А кем тогда собранные и, главное, — для чего? Конфликт очевиден. Животная лень и страх. Чтобы как скотина — сытно и тепло. А кто против — того под нож. Вот и поглядим, кто в дураках ходить будет.

До чего хорошо под пледом. И не думать вовсе. А чего думать, пусть другие думают, пусть у других голова болит. У него голова не чужая — он на ней лежит. А уж потом, конечно, на подушке. Эволюционные миры… ну, ну… в них человек себя и проявит в полной мере. Личность как раз и присутствует в реальности. Старуха просила отрубить ноги, чтобы злые духи не причинили вреда и не воспользовались телом. А к чему рубить голову? И как она себя это представляла? Приходит отец к мяснику и просит отрубить голову и ноги покойной жене.

— Чего? — говорит мясник, — ты в своем уме? Как я твоей бабе буду рубить ноги? А потом еще и голову? Ну, нет — я еще в своем уме! Видите ли, последнее желание покойной! Она у тебя случайно умом не тронулась? Призраки? Какие к черту призраки! Мы строим коммунистическое общество — ты что, забыл? Вот я тебе и напоминанию. Ужас какой-то! Отрубить ноги! Какие еще тайные знания! У нас в пятой квартире живет бывший священник. Три недели как порвал с религиозным дурманом. На человека похож — курит папиросы и пьет пиво. Ты с ним побеседуй. Он тебе расскажет о тайных знаниях. Не хочешь? Сыт по горло? Вот и он, говорит, сыт по горло. Нет там никого! И не было. Уж кому, как не ему знать. Куда все подевались? А хрен знает! Сели на аэропланы и улетели до лучших времен.

Действительно, в пятой квартире жил мужик. Только на священника не был он похож. На кого угодно, но только не на священника. И папиросы курил — сильно он в Боге разочаровался. Вроде, как разошлись у них пути-дорожки. В жизни подобное случается довольно часто. Даже у людей близких или любящих, кто прежде и дня друг без друга прожить не мог. Готовых вот тут и умереть, свершить смертоубийство без видимой причины. Потому как любовь — не причина. Баловство или, проще сказать, когда не знаешь, чем себя занять.

И отец пошел домой от мясника, который отказался рубить ноги и голову покойной жене. Идет и думает — хорошо или плохо, что мясник отказался исполнить последнее желание? Встречает женщину — подругу жены. Они при жизни знакомы были. Платья шили и выкройки друг другу давали. Хорошая женщина. Она ему и говорит: пошли к тебе — я поплачу немножко. Не по-людски как-то. Человек умер, и никто не плачет. Не волнуйся, плакать бесплатно буду и денег мне не нужно, она мне подругой была.

Средневековье какое-то! Словно мы не строили общество счастья. На площади деревянную трибуну соорудили. Три дня грохот стоял. Ночью пост организовали круглосуточный, чтобы какая-нибудь сволочь несознательная диверсию не учудила. Недовольных всегда хватает, и праздник испортят в два счета. Раз и нет праздника! А тут еще похороны. Она что, не могла умереть в другое время? Умирай когда хочешь, только людям жизнь не отравляй! В праздники не умирай и в субботу с воскресеньем не умирай. Зимой не умирай, потому что холодно и простуду можно схватить. И когда у людей отпуск, тоже лучше не умирать — они тебя добрым словом вспомнят. А эта умерла! Всем назло! Ну и характер! Ну и баба! А завещание себе придумала? Отрубить ноги и голову! Ну, хорошо, допустим, отрубит он ей все, о чем она просила, что дальше? Где он океан найдет, чтобы прах развеять? Как вы себе это представляете? Поэтому еще раз скажем — средневековая дикость!

А подруга, представьте себе, пришла к нему домой. Косыночку надела и давай тихонько так, тихонько выть. Сидит и воет. Три минуты, пять, десять… и ничего так в целом. Терпеть можно. Сразу видно, в доме что-то произошло и явно нехорошее. Явно не праздник или иное радостное событие. Ему сперва как-то не по себе было — чужая женщина в доме и вообще. А потом он газету открыл и начал читать про трудовые подвиги в стране. Сколько угля добыли, молока надоили и пшеницы собрали. Короче, видит, что жизнь продолжается и унывать не стоит. Сегодня у тебя кто-то умер, завтра у него или еще у кого-то.

В общем, лежит старик под пледом, а перед ним проносится жизнь. Словно вчера все произошло. Память, конечно, уже не столь цепкая, но и в этом милость покаяния. Сердечко уже не как прежде, для жизни без эмоций, на большее не годится. Другие органы не лучше. Если о ногах забудешь, так они о себе напомнит. Встанешь и думаешь, а если хоть подо мной ноги? А если есть, почему их не чувствую?

Три процента — число не случайное. Это он понял. Любой поймет. Но как возможно, чтобы истина, где наука, образование и философия, — три процента? Горе от ума получается? Так и получается. Досугу и искусству три процента в самый раз. Праздность еще никого до добра не довела. Хотя и любит наш народ погулять. Да и не наш тоже любит. Все любят. Черти любят и ангелы. Демон, что к нему заходил, как на граммофон глянул, тяжело вздохнул. Мол, отстал старик от жизни — граммофон слушает. Было дело — последний раз слушал старик граммофон тридцать лет назад. Он тогда еще жизнью интересовался. А потом жизнью интересоваться прекратил и граммофон не слушал. Стоит себе и стоит. Старик тряпочку возьмет и пыль смахнет, а потом и пыль стряхивать перестал. Чего ее стряхивать, если она вновь образуется?

Верно он поступил, что глаз прикрыл, но не закрыл. Все одно видать. Он и в детстве так поступал — глаз прикроет и делает вид, что спит. А этот ходит в образе мамаши. Однако старика не обманешь — походка не женская. Впрочем, и здесь можно обмануться. С возрастом многие женщины превращаются в мужчин. Смотришь и не поймешь, кто перед тобой. Тело — окорок бесформенный, рожа хоть и в косметике, не женская, нет там и следа от женщины, голос прокуренный и взгляд недобрый. Где женщина? Нет женщины. Ведьма и та краше будет. А это неизвестно что — набор гормонов.

Эра света и жизни. Как посчитаешь, так и будет. Хорошо посчитаешь, счастье прибудет. А коли ошибешься, не миновать горя. Словно айсберг — легко обмануться и не выжить.

И все же верно они поступили. Лучшего хранителя тайных знаний не найти. Самому ему знания не нужны, не видит он в них прока, не доверяет и вообще. К чему чужие знания? Полученные неизвестно кем, неизвестно при каких обстоятельствах. Последнее крайне важно. Кроме полученных знаний, важен еще и личный опыт. Порой опыт еще важней, чем знания. Только кому его личный опыт нужен? На тайные знания большой спрос имеется. Его личный опыт никого не интересует. Демон который день от него не отходит — извелся весь. Стало быть, имеет свой интерес. А кабы кто еще узнал? Кабы стало известно, чем старик обладает? Страшно представить последствия! Воображения не хватит нарисовать картину, если бы кто прознал, чем владеет старикан. Люди страшней любого демона будут. Столько в них яда и злобы. Спасение одно — не знает никто. А если бы узнал, все одно ума не хватит. И разума не хватит, и чувств. Чувства-то где они возьмут? Без чувств ничего не получится. Ловко задумано! Соорудили из старика шкатулку. Кому старик нужен? Кто обратит на старика внимания? С вида никчемный, а в глаза заглянуть — ума не хватит.

Эра света и жизни. Свет — отдельно и жизнь — отдельно. Прошу не путать одно с другим. Это вам не эра светлой жизни. Знать желаете? Старик помнит. И он ребенком был. Верится, правда, с трудом, что и он когда-то мог быть ребенком. Посмотрит на ребенка и думает — как же я мог быть вот таким же? А если так, и я действительно был ребенком, что со мной затем произошло? Сильно хотел он вырасти. Едва ли не каждый день спрашивал — когда вырасту? Без обмана? В самом деле, вырасту?

И что?

Получается, не обманули. Получается, вырос. Вон сколько в нем всего! Удивляешься — как в нем все умещается? Про красоту мироздания не будем — ей немного места нужно. Интересно все-таки — за какие заслуги? Не верит он в случайности. Может, прежде и верил, а нынче не верит — опыт имеется, на который и нужно положиться. Заслуг-то как раз и нет. Пять минут стащил? Так они невостребованные были, считай, ничейные. Время, говорят, обман. Вот он и проверил. И в чем тогда грех?

Николай Федорович диссертацию написал. Он ее украл. И ничего преступного в этом нет. Подобным образом едва ли не все разумные люди поступают. Если бы Николай Федорович претендовал на роль исследователя и желал бы оставить след в науке — ничего этого не было. Диссертация ему была необходима, чтобы получить всего лишь хлебное место. В широком смысле этого слова — чтобы не унижаться и чувствовать себя человеком. Чтобы семью завести, жену какую-нибудь не слишком глупую, ребятишек, чтобы в старости принесли стакан воды. Николай Федорович к этому времени слегка тронется умом, но не в той степени, чтобы представлять угрозу обществу.

Вот и еще одна тайна. Щедрые мы — сколько уже тайн открыли? Обществу тайны не нужны — других забот хватает. Если только в выходной с утра, когда появилось немного свободного времени, которого не жалко убить. И если старик выкрал пять минут, о пропаже которых никому нет дела, общество время убивает. Самым безжалостным образом, либо для потехи. С этой целью годятся развлечения — много их изобрели, не все полезные, а бывают даже вредные.

Николай Федорович в силу своей профессии дело имел с людьми, с человеческим, как он говорил, материалом. Так вот этот материал был столь разнообразным, что скучать было невозможно. Казалось, что нового он может узнать каждый день, общаясь с пациентами? Если их всех — этих пациентов — мысленно заставить взяться за руки, они образовали бы цепь, которая обогнула земной шар по экватору. Николай Федорович пришел к данному умозаключение случайно — стоял как-то перед зеркалом и подправлял себе бородку. Бородка у него выросла случайно. Помнится, он тогда был в отпуске и позволил себе не бриться. А не бриться он себе позволил, чтобы дать организму хоть на какое-то время абсолютную свободу. Вот тут бородка и выросла. Смотрит Николай Федорович на свою бородку и думает, что-то в ней есть, какая-то необъяснимая первозданная свобода. У другого бородка другая будет, она у него самца напоминает и чтобы интеллекта — нет в бородке интеллекта. Обыкновенная щетина непонятно какого окраса. И вот он подправляет себе бородку и представляет, как все пациенты берутся за руки и образуют живую цепь по экватору. Мужчины и женщины, молодые и старые — все как один взялись за руки. А почему, собственно говоря, не взяться? Николай Федорович — кто? Врач, прежде всего, он им всем товарищ и друг. Он им всем добра желает. Велика просьба — вышел и взялся за руки. Но это так — метафора, красочное сравнение, чтобы показать, сколько человеческого материала через него прошло. И за каждым что-то скрывается, какая-то тайна. Даже в том случае, если человек не осознает, что владеет этой тайной. Бывает именно так — не осознает человек, чем он обладает. Николай Федорович спросит, задаст правильный вопрос и видит тайну. В карточку больного он тайну записывать не станет — нет в том необходимости, а для себя решит и подумает. Может быть, не всякий раз, что зависит от количества пациентов и настроения, в котором он пребывает.

Профессия, конечно, интересная, но в то же время вредная. Лучшая профессия — не иметь с людьми никаких контактов. Увы, желание хоть и благое, но, к сожалению, не осуществимое. Человек — существо социальное, кстати, как и многие животные. В противном случае не выжить. Николай Федорович не то чтобы устал от людей, но испытывает от общения с некоторыми из них дискомфорт. Физически чувствует усталость, стало быть, не пустой звук в сказанных прежде словах. Имеется скрытый смысл во всем этом. Не иначе как тайные знания заложены. Лучшая наука — личный опыт. Опасность заблуждения также имеется — Николаю Федоровичу приснилось как-то, что он сошел с ума. Открыл глаза и не понимает, где сон, а где реальность. Позвонил супруге, чтобы удостовериться, в каком измерении находится — там или здесь. Супруга не отвечает — вне зоны она или не слышит, как всегда, чертова баба. Хорошо устроилась! Как ей чего надо, так Николай Федорович всегда в зоне действия сети. И телефон у него всегда заряжен, и деньги на счету имеются.

А хоть бы и рехнулся! Какое, спрашивается, их дело? Сходи себе тихонько с ума, только не доставляй окружающим забот. И угрозы не представляй — это Николай Федорович отлично усвоил. Обществу он необходим как статист. Государству — чтобы платить налоги. Он еще не родился, а государство уже его ожидало. Бумагу на стол положили и деньги выписали. Целых три советских рубля! Непонятно? А тут и понимать нечего! Гвоздика по тем временам стоила в магазине семьдесят копеек. Каждой женщине по гвоздике как знак внимания. В одной из женщин находился Николай Федорович — плавал в материнских водах. А товарищ в белом халате каждой женщине по гвоздике вручил. Потом на крыльцо вышел и сказал, что будет гроза.

Как Николай Федорович появился на свет, он не помнит, а мать не рассказывала. Гвоздику к тому времени выбросили — она и прежде не живой была. Стояла на тумбочке в банке из-под сметаны. О чем рассказывал Николай Федорович, когда появился на свет? Он орал, что было сил, рассказывая, как там мрачно и темно. Плавать в материнских водах ему надоело. Двадцать четыре часа плаваешь девять месяцев. Как еще хвост рыбий не вырос! И вот он от радости безмерной орет, что есть сил, — приветствует свой приход в иной мир. Бедный Николай Федорович! Он полагал, что в другом мире его ожидают райские кущи! А ему по мокрой и сморщенной попке в качестве приветствия — мол, чего разорался?

Звонит супруга — чего нужно? Николай Федорович из детства возвращаться не желает. А супруга вновь — чего звонил? Вспомнил, говорит Николай Федорович супруге, как на свет появился, а ты помнишь? Супруга у Николая Федорович — женщина опытная, знает, с кем приходится общаться мужу — через одного сплошные сумасшедшие. Как-то зашла в поликлинику — ужас! Едва сама не потеряла рассудок. Поэтому удивить супругу вопросом невозможно. А как же, — отвечает, — еще как помню. Четверг был, когда родилась. Нет ничего хуже, чем родиться в пятницу или понедельник.

За три рубля, потраченные на гвоздику, Николай Федорович расплачивается вот уже пятьдесят шесть лет. Говорят, инфляция. Государству Николай Федорович выплатил… страшно сказать, какую сумму. И еще неизвестно сколько выплатит. Если произвести расчет, может случиться, что денег, выплаченных государству, хватило бы, чтобы насыпать где-нибудь в океане остров и жить там в счастье и гармонии. Увы, подобная мысль как-то посещала Николая Федоровича. Нельзя сказать, что на тот момент он был пьян, но и трезвым его назвать было нельзя. Пограничное состояние, испытанное лично на себе — что может быть лучше при подготовке диссертации?

Уехать, сбежать из общества, которому ты не принадлежишь — кому в голову придет столь дерзкая идея? Мир уже давно превратился в коммунальную квартиру. Николай Федорович осознал еще не совершенную ошибку и содрогнулся при мысли, что бы произошло, если бы он поддался импульсивному желанию начать жизнь с чистого листа. Куда он уедет? Кому он там нужен? Нужен ли ему мир, в который он собирался уехать? Если здесь через одного его окружают сумасшедшие люди, там его будут окружать сплошь сумасшедшие. Либо он должен превратиться в сумасшедшего, иного не дано, потому как именно таким образом устроен мир. Такова плата, чтобы стать своим среди чужих. Затем он будет учиться жить жизнью сумасшедшего — ему это надо?

 

7

Старик куда-то исчез. То есть еще вчера он был, а уже сегодня его нет. И непонятно, умер он или еще чего? А хоть бы и умер? Он в своем завещании не просил отрубить ему ноги и голову. К океану ехать никого не просил, чтобы развеяли его прах или насыпали остров. Жизнь к тому времени стала как бы другая. Все, кто еще продолжал жить, утверждали, что жизнь изменилась. Они всегда утверждают, что жизнь изменяется. К лучшему жизнь изменяется или к худшему — сказать невозможно. Чтобы сказать, необходимо прожить, по крайней мере, две жизни. Однако ни у кого прожить две жизни не получается. Как они не старались, какие только меры не принимали, они и одну единственную жизнь прожить не могут. А тут две жизни! Смешно.

Тайные знания по-прежнему не дают покоя. Хотя многие плюнули на тайные знания и живут себе припеваючи. Время от времени поют песни, а кто петь не умеет, слушают, как другие поют. Мало, конечно, кто хорошо поет. А кто плохо поет, тех много. И то верно. Если все как один будут хорошо петь, кто тогда работать будет? Потому как работать уже никто не желает. А желают вкусно кушать и лежать на диване.

* * *

Николай Федорович еще помнит. Вроде где-то здесь. А где именно — не помнит! Экая досада! Куда подевался мальчик, что вылез на белый свет? Неужели он и есть тот мальчик? Спросить у кого? А у кого спросишь? Они же все делом заняты. С утра заняты, днем заняты, а вечером, если не заняты, отдыхают, сил набираются. Получается, не вовремя, получается, что нужное время не подошло. Ждать полагается. Набраться терпения и ожидать — либо на стуле, либо в окно смотреть. Он идет. К слову, не в первый раз. Вот только ему кажется, он прежде здесь бывал. Ну, не насмешка ли? Как он здесь бывал, когда не был? Или в другой жизни? Так нет другой жизни — обман, говорят. Кто говорит, кто бывал в другой жизни? А это уже тайна — еще одна, какая по счету на сей раз?

Был Николаю Федоровичу и другой сон. Ужасный чрезвычайно. И чтобы придумать подобное, нужно быть окончательно больным человек, кем Николай Федорович не являлся. Общаться с больными — общался, слушал разное, но чтобы сам… он же диссертацию украл. Он же над ней не работал, чтобы ночью сидеть или думать напряженно… ничего этого не было. Как все — взял и украл. Никакого греха и угрызений никаких. Люди на то уполномоченные, согласились — не гений, но и в дерьме кому-то копаться нужно. Как вам! В дерьме! В человеческом-то материале — в дерьме? А разве иначе?

Сон был. Николай Федорович к тому времени был вынужден признать — во всем этом определенно что-то есть. Как от бесовского, так и от другого воинства — они вечно лагеря свои походные друг возле друга разбивают. Существование походное, иными словами, — в движении, чтобы не поросло травой, а где поросло — вытоптать. Рассказывать кому сон — дело пустое. Там и язык свой, не подвластный постороннему. И чтобы событий значимых — одни лишь символы. Как хочешь, так и толкуй. Стало быть, тайный человек требуется, который тайными знаниями владеет, а где его взять?

И вот он идет, как собака по запаху. Не думал прежде, что будет он как собака. И что это за жизнь такая? Оказывается, интересно. Оказывается, словно и не жил прежде. Видит, что прежде не замечал — как в кино, только здесь он и режиссер, и актер — забавно в целом. Видит, кто прежде здесь прошел. Фантом видит — образ туманный, оставленный своим хозяином. Видит, чего не может быть в жизни обыденной — сбивает с толку, ставит под сомнение, и возникает желание открыть глаза и проснуться. Встал, чтобы передохнуть, — сердечко бьется от волнения, как давно не билось. Старика видит и парня. Молодому человеку не по себе. Испариной покрылся. Испугался болезни, которой нет. Запершило в горле, сдавило за грудиной. Дальше — хуже. Вдруг стало не хватать воздуха.

Глаз у старика страшный. Он своим глазом дырку у парня в голове просверлил. А дальше что? Николай Федорович и сам испугался, потому как подобное невозможно! Да и как себе подобное представить, чтобы по дырке залезть в голову! Чего ему там — в голове — нужно? Как он в голове поместится?

— Зачем за ними увязался? — спрашивает себя Николай Федорович. — Или мне снится сон? Верно, снится, как я прежде собакой был. Нет мне дела до этих двоих. Одного знаю — вредный старикашка. Только он для людей старик, а для других — фантом бестелесный. К нему демон являлся — в окне стоял и во двор глядел. Что он там увидел?

— У вас пять минут найдется? — слышит вдруг Николай Федорович, и тут же свой голос, как он отвечает.

— Пять минут? Не вопрос! Некуда мне спешить.

Какой же он глупец! Пять минут! Впрочем, откуда ему знать, что это пароль для посвященных. Сейчас и ему совершенно бесплатно достанутся целых пять минут! А вдвоем они украдут у мира уже целых десять минут!

Страшный глаз теперь уставился на Николая Федоровича. Ну вот! Теперь из него сделали обыкновенную шкатулку. Или необыкновенную?

— Совсем не больно, — говорит старик, — быть шкатулкой и вовсе не больно. Вам же не больно? И места много снаружи шкатулка не займет — поставьте, куда хотите.

— Куда? — не понял Николай Федорович.

— Куда хотите, — повторил старик. — И чего, спрашивается, ходил каждый день? Мы же соседи? Вы прежде меня не замечали. Не было на то нужды. А сейчас — пожалуйста. Забавно устроен мир, никак не могу насладиться его несовершенством. Рядом живем и ничего, представьте, не знаем друг о друге.

— Соседи, — согласился Николай Федорович, — только я вас давно не видел.

— И я вас не видел, — ответил старик, — если не ошибаюсь, вы — врач?

— Ошибаетесь. На пенсии буду, — поправил Николай Федорович.

— Как! Уже на пенсии? От всего сердца поздравляю. Не каждому, скажу вам, повезет, чтобы как вы. И хорошо выглядите. Честное слово — хорошо. Другой вышел на пенсию, и смотреть не на что. Бородка у вас замечательная. Воздухом дышим? Верно. Прежде некогда было дышать — хлопоты, заботы, диссертацию написать успели? Поздравляю. Со степенью в старости, как новое пальто. Надел пальто и вид совершенно иной — более привлекательный. И сказать кому, мол, не напрасно прожил время. Не переживайте — пять минут еще не закончились. А если к вашим пяти минутам прибавить мои, получится уже целых десять минут! Экое сокровище! Ходил, ходил, спрашивается — к чему? Поднялся к вам и готово. Вы — не против? Вижу — не против. Никуда я не исчезал. Это вы исчезли.

— Я? — удивился Николай Федорович, — куда же я исчез?

— Пять минут, — понизив голос, сказал старик.

— И что?

— Вы еще не поняли, каким сокровищем владеете. Не огорчайтесь, нечто подобное было и со мной. Но только в другой жизни. Почему я никогда не решался отпустить себе такую же бородку? Думаю, она мне не пошла бы. А вы как считаете?

— Чтобы узнать, пойдет вам бородка или не пойдет, ее нужно отпустить, — подсказал Николай Федорович.

— Верно. Хотя верно только отчасти. Если я решил, что бородка мне не пойдет до того, как я ее отпустил, к чему бородку вообще отпускать?

— Пойду я, — сказал Николай Федорович, — поздно уже, наверно.

— И я пойду, — ответил старик, — заболтались чего-то. А наше дело — не болтать, а делать дело.

— Какое еще дело? — не понял Николай Федорович, — нет у меня никаких дел. На пенсии я.

— Были на пенсии, а теперь при деле — подсказал старик, — мы теперь одним миром мазаны.

— Каким еще миром?

— Пять минут, — повторил старик.

— И что?

— Как что? Я у вас спросил — пять минут найдется? А вы что ответили? Мне спешить некуда. Чьи слова? За язык вас никто не тянул. Зайду как-нибудь, не обессудьте. Вместе сложимся — ваши пять минут и мои. Никто не заметит. Либо вы заходите. Дома, поди, надоело? В окно смотреть далеко не лучшее занятие. Что вы в окне увидите? Вот я ничего в окне не увидел, хотя смотрю каждый день по нескольку часов. А так, может быть, вместе в окно поглядим и что-нибудь увидим. Должен наступить наш день? И что за несправедливость? Другой бросил взгляд и тут же увидел.

— Деревья, — сказал Николай Федорович.

— Какие деревья? — не понял старик, — ах, деревья! Вырубили деревья. Вы это хотели спросить? Деревья вырубили давно, еще до вашей пенсии. Только вам не было до них дела. Вот там они и росли.

— Пойду я, — вспомнил Николай Федорович.

И оба разошлись. Один пошел по каким-то своим делам, а другой — по своим. Откроем тайну, у обоих уже давно не было никаких дел. А если они и были, только не в этом мире, а другом — его еще называют параллельном.

Странный какой-то старик, — подумал Николай Федорович. Одним миром мазаны… каким еще миром? О чем он говорит, а как говорит! Словно обоих связывает какая-то тайна. Бородку мою захотел. Кто мешает? Возьми и вырасти — не хочет! Лень проклятая. Бриться каждый день не лень, а отпустить бородку — лень. О чем еще говорил старик? В гости обещал зайти. Больно он мне в гостях нужен! В окно предлагал смотреть. Без него смотреть в окно не получится. Что они вместе там увидят?

Николай Федорович остановился — а туда ли он идет? И вообще — куда он идет? Позвонить надо, спросить у жены, куда ему идти. Не дозвониться. Вечно она вне зоны сети. Говорит, родилась в четверг. Не врет. Николай Федорович лично проверил — действительно родилась она в четверг. Хороший день — не вашим и не нашим. Замечательно. Иначе не миновать проблем. Как он измучался! Чтобы не вашим и не нашим! Вот где искусство! Тонкая грань, шаг влево — и ты уже левый. Шаг вправо — и ты уже правый.

Вспомнил! Николай Федорович улыбнулся. Вспомнил, куда ему идти полагается. Домой полагается. Все дороги ведут домой. Сунул руку в карман — обнаружил записку. Теперь он точно не потеряется. Адрес там написан печатаными буквами. Если даже он вдруг разучится читать, другой кто прочитает. Не может случиться, чтобы все разом читать разучились. Либо улица исчезнет. Случилась как-то неприятность — исчезла с лица города улица. Одного спросил, другого спросил. Нет, отвечают улицы. Вчера была, а сегодня исчезла. Непорядок. Николай Федорович бородку потрогал. На месте бородка — не потерялась. Верно. Николай Федорович уверен, что он с бородкой и родился. Иначе и быть не могло. Переполох устроил! Врачи сбежались посмотреть — не каждый день младенец с бородкой рождается. Не могли взять в толк, что родился их коллега. Они в одной медицинской области работали, а Николай Федорович трудился в другой медицинской области. Что есть лучшее в данной медицинской области, возьмет на вооружение. Иначе и быть не может. Каждый день выслушивать пациентов с их неудержимой фантазией… жаль, не с кем поделиться. Никого не интересует собранный Николаем Федоровичем материал.

Старика интересует! Вот кому Николай Федорович расскажет. Посвятит в свои тайны. Он даже по этому поводу кофе заварит. Не будет никого дома, и он заварит кофе. Все равно никто не узнает. Либо скажет, мол, ничего не знаю! И кофе не заваривал. Старику скажет, чтобы ни при каких обстоятельствах не говорил. Не знает и все тут! Пусть доказывают. Прикинется глухим, пусть доказывают, что это он кофе заварил. А прежде Николай Федорович посвятит старика в свои тайны. Нужно будет не забыть — составить список всех тайн, что он владеет. И потом по списку, кратко, обстоятельно минут на пять… старик говорил, у него имеются пять минут. Получается уже десять минут. А если эти десять минут растянуть?

Звонит. Вспомнила, что у нее есть муж! Старый, больной, выживший из ума, но муж! Выбросить жаль, а вдруг пригодится? Куда ходил? Откуда ему знать — по улице ходил, которая исчезла. Что у него в голове? И ему интересно знать, что у него в голове. Тайны у него в голове — много тайн, только они ей не нужны.

 

8

Мужчина, по всей видимости, был военным. Однако чтобы об этом догадаться, необходимо и самому быть военным. Моряк моряка видит издалека, а этот, стало быть, военный, но одет как гражданский — в костюме был мужчина. Одно из изобретений человечества — костюм, за которое не стыдно. Крайне удобное изобретение — пиджак и брюки. Носить можно раздельно — либо брюки, либо костюм. Или вот как сейчас — и брюки и костюм. Мужчина курит сигарету — еще одно изобретение человечества, хотя и вредное, однако приносящее хороший доход. Похоже, мужчине курить нравится. Курит мужчина явно с удовольствием, поэтому когда-нибудь ему придется за удовольствие заплатить. Какой ценой? Никто не знает, какой счет предъявят мужчине.

Кроме того, что мужчине нравится курить, ему, вероятно, нравится еще многое. Сам себе мужчина нравится, и жизнь ему нравится. Мужчина — философ в некотором смысле. И на жизнь он смотрит под несколько иным углом, отчего получает еще большее удовольствие. Объяснимся. Если смотреть на привычную жизнь под несколько иным углом, жизнь предстает в новом качестве, словно ты прежде и вовсе не жил. Ну разве не чудно? Прожить привычную жизнь иначе! Однако для этого нужно быть философом. Учить философию и другие науки при этом не нужно — нет в этом необходимости. Все что требуется — лишь глянуть под другим углом на привычные для тебя вещи и явления. Еще одна тайна — совсем крохотная, доступная каждому.

Накурившись вдоволь, мужчина тяжело вздохнул: предстояло вернуться к работе. А кому нравится работать? Однако и работать спустя рукава — грех. Мужчина пиджак снял и принялся заворачивать у рубашки рукава. Делал это он старательно и не спеша. Либо не торопился приступить к работе, либо во всем любил порядок. Ну вот, вроде рукава готовы и сигаретка затушена — еще минутка и синий дымок исчезнет. Все — исчез.

— Говори, — сказал мужчина. — Некогда мне! Слышал? Ты — навозная муха!

И мужчина показал свой кулак. Очень большой и выразительный. Таким кулаком можно что угодно сделать. Можно, к примеру, кого-нибудь треснуть по лицу, и лица не будет. Не знаем, страшно представить, что останется вместо лица — каша с соплями и кровью. Кулак в споре — внушительный аргумент. А если кулак выразительный, значит, и аргумент получается выразительный.

— Где, — грозно спросил мужчина, — тайны твои?

Это был допрос, где мужчине предстояло узнать все до последней тайны. Об этом было написано в тайном доносе — он лежал на столе. Верный человек написал, где следовало искать тайны. Мужчина бросил взгляд с небольшим сомнением — слишком невыразительной была фигура, где скрывались тайны. Однако и верный человек не мог допустить ошибки. Все прежние доносы отличались не только хорошим стилем изложением, но и достоверностью. Хотя слово «донос» — не нравилось. Худое какое-то слово. Произносить не хочется и тем более слушать — режет ухо, как ножом. Поэтому слово «донос» заменили словом «оперативная информация». Вот это уже другое дело! С этим, как говориться, приятно работать.

Злодей, а именно он владел тайными знаниями, впечатление производил отрицательное. И костюма на нем не было. Костюм последний раз он надевал, когда ему вручали диплом об окончании школы — много, много лет тому назад. Неудивительно, что с тех пор злодей не прочитал ни единой книжки. Все в злодее внушало отвращения, поэтому нам его не жаль. Даже если мужчина через минуту треснет его своим сильным кулаком, нам его не будет жаль. Возможно, мы его и пожалели бы, окажись у него старушка мать или маленькая дочь — никого из перечисленных персонажей у злодея не было. И поделом! Мать-то была, но никак не добрая старушка, а старая, выжившая из ума ведьма. И дочь была, но какая это была дочь! Ужас тихий. Одна лежала уже который месяц и категорически отказывалась умирать. А вторая палец о палец не ударила, чтобы оказать помощь старухе покинуть мир, в котором она явно задержалась. Обе нас не интересуют, и мы вернемся к ним по необходимости, хотя, если честно сказать, лучше бы их не было.

Злодей нас интересует только в той части, что касается тайных знаний. Удивительно! Почему было нельзя найти более приличного кандидата? Пусть даже без пиджака! Пусть даже с трехдневной щетиной! Кто и почему доверил злодею тайные знания? Как в него их вообще затолкали? Головенка у злодея была невыразительная. На нее даже шапку нет желания надеть — вот какая у него голова. Бугристая и в шишках. Словно он ходил и каждый день головой стукался — открывал, к примеру, разные двери, что случались у него на пути. Парикмахер, что стригла его как-то пару лет назад, извелась окончательно. У нее — мастера своего дела, которая за свою жизнь видела в подробностях десятки тысяч человеческих голов — едва не опустились руки! Она вообще не представляла, что с этой головой делать! А он сидит, в зеркало глядит и, похоже, собой любуется.

Еще раз спросим — кто и почему поместил в эту голову тайные знания? Случаются порой досадные недоразумения — оперативник об этом знал. Головенку выбрали, думал он, неспроста, с хитростью выбирали. Кто покусится на голову, которую и головой назвать сложно? Вот оно! Здесь половина секрета заложена! Никому нет дела. Подобная головенка, даже не старый резиновый мяч, пнуть который нет охоты — перепачкаешься только. И пытать обормота себе дороже — дурень не представляет, кто поместил в голову тайные знания. Вероятно, проделали без его участия. Даст он ему пару тумаков для острастки, чтобы мозги встряхнуть — они у него пылью заросли.

Вот так задача! Как хочешь — так и решай! Смотри — не смотри! Под каким угодно углом. Куда же мне его шлепнуть? — думал оперативник. Какое место выбрать? В лоб или по затылку? Голова-то круглая — соскользнет кулак и попадет в глаз. Либо в ухо попадет — скажут, нарушения прав человека. Прежде лупи себе в удовольствие — никаких ограничений, никаких прав человека. А прошло-то всего на всего ничего. И уже демократия шагает по планете.

— Так как его звали? — зашел с другой стороны оперативник.

— Как звали? Забыл. Сейчас вспомню. Живет в Небадоне, — ответил злодей.

— Где?

— Небадоне.

— Улица что ли?

— А мне откуда знать? Может, и улица, а может, и город. Михаил Небадонский — во! Вспомнил! Говорил, уже бывал здесь прежде.

— Чего еще говорил?

— Глупость какую-то — чего его слушать? Если всякий раз слушать, о чем говорят… я говорит, покидаю вас ненадолго. Многие желали меня сопровождать, однако вам туда нельзя.

— Куда — туда? — уточнил оперативник.

— Откуда мне знать! Он не сказал. Говорит, мол, вам туда нельзя и все. Опыт ему нужен. А уже после возвращения, говорит, займу место среди вас. Михаил Небадонский. На блаженного похож.

— Блаженного? — переспросил оперативник. — А какие блаженные? Ну там… признаки, что бросаются в глаза?

— В том-то и дело, что ничего в глаза не бросается. Ясной утренней звезды.

— Чего?

— Утренней звезды, — повторил злодей, — администратор во вселенной Гавриил. А может, и не Гавриил, может, Эммануил. Говорит, после отбытия сообщение послал, чтобы не волновались. Либо, чтобы внести ясность. Если сообщение было, нужно искать.

— Михаил Небадонский?

— Исчез совершенно из нашего мира, так же как и появился. Я с батюшкой говорил бывшим. У него даже приход свой был. А потом что-то у него случилось, вроде конфликта с администрацией. И его уволили. А может, он и сам уволился. Сказал, был такой. Много лет назад. Ужасно похожий на Мелхиседека. Он любит нас, понимает, прежде был одним из нас — великая тайна.

— Не врешь? — спросил оперативник. — Говорить — одно. А как бумагу написать, получатся уже другое — не отвертишься. Тайна? Какая же это тайна, если твой Михаил был среди нас? Или он притворялся?

— Чего ему притворяться? У него миссия. И послание оставил. Послание-то куда делось?

— Какое еще послание? Где его смотреть? В архиве что ли?

— А хоть бы и в архиве! У него мандат был.

— Что же ты молчал! — рассердился оперативник, — мандат многое меняет. Мандат — уже иная картина получается. Михаил Небадонский?

— Да. Получается, Михаил Небадонский.

Вот тебе и головенка в шишках! Кулаком хотел с размаха в ухо заехать. А если бы заехал? Михаил Небадонский с этим… ясной утренней звезды администратором вселенной Гавриилом.

— Здесь распишись, — объяснил оперативник, — и здесь. Ты теперь особо важный источник. И не пей сразу! Узнаю, что напился, разобью башку! Слышишь! И пиджак себе купи. Не жадничай, обязательно купи. Вдруг мне тебя предъявить придется. Без пиджака нельзя. Понял?

Оперативника звали Алексей Матвеевич Груздь. Он был оперативником всю свою сознательную жизнь — очень ценный кадр, профессионал своего дела. И ему было плевать, какую власть защищать. Главное, чтобы доверили ловить врагов. Он спал и видел — кругом одни враги! Иначе нельзя, иначе не стать ему профессионалом. И вот Груздь отправился к другому профессионалу — Григорию Петровичу, занимающему в сложной иерархии иное — более высокое место. И кабинет у него был на третьем этаже. Помещение размером в тридцать квадратных метров, если не дом родной, где также вполне комфортно и не дует.

Григорий Петрович пожил в этом мире достаточно, чтобы представлять, что в нем творится. Другой живет и не представляет, рисует в своем воображение картинки обманчивые, тем и счастлив. Григорий Петрович не считал себя счастливым — не хватало еще одного разочарования. Профессионалом он был не менее знатным, нежели его коллега — Груздь как раз взбирался по лестнице. Направлялся в кабинет к своему начальнику с докладом. А могло быть наоборот! Могло случиться, что Григорий Петрович взбирался бы по лестнице в кабинет Алексея Матвеевича. Не случилось.

Григорий Петрович выглядит неплохо, а мог бы выглядеть еще лучше. Годы, а еще нервная система — она, к сожалению, расшатана. Кто только не приложил к этому руку! Даже родственники приложили. Сын — балбес, дочурка, которая замуж не желает, супруга, не научившаяся варить борщ, прочая родня — все приложили руку. Тот же Груздь не желает угомониться — врагов ищет с утра до вечера. Он их и ночью ищет. Интересно — где? Где можно искать ночью врагов? Если только под одеялом? Во что превратился, бедняга! Вроде, должно быть наоборот. Отпусти себе живот — для статуса и чтобы было чем заняться. Не желает! С утра, докладывают, делает до тридцати приседаний на пустой желудок. А вечерами может сидеть в позе лотоса, хотя места в доме хватает. Утверждает, что подобным образом мобилизует дополнительные резервы организма.

— Коньяк будешь? — спрашивает Григорий Петрович коллегу. Напрасно спрашивает. За все совместно проведенные годы Алексей Матвеевич выпил трижды. Когда давали капитана, майора и подполковника. Теперь, вероятно, придется ждать, когда дадут генерала. А если не дадут?

— Михаил Небадонский, — говорит Груздь, — личный номер шестьсот одиннадцать сто двадцать три, один из участников создания нашей вселенной. Если не ошибаюсь… около четырех миллиардов лет тому назад.

— Ух, ты! Михаил Небадонский! Сколько же ему лет? — уточнил Григорий Петрович и зевнул.

— Шутить изволишь? — мрачно произнес Алексей Матвеевич, — мне не до шуток. Вот здесь болит. Что у нас здесь? Желудок или сердце?

— Не бережешь ты себя, Леша, — говорит Григорий Петрович, — выпил бы коньяку. В самом деле, не убудет с тебя. Работаешь круглыми сутками, нет, чтобы пивка выпить. Понимаю — не пьешь. Коньяка выпей! Михаил Небадонский, и что с того? Который уже по счету? Ты его по учетам проверял? Не сумасшедший? Каждый второй у нас сумасшедший — я отчеты смотрел. Нас здесь двое сидит. Значит, кто-то один из нас сумасшедший. Вот только кто? Ты или я? Властелин. Да какой он властелин! Желудок он везде, Леша. В нашем чреве кишок — десятки метров. А кто в них ползает — какая сволочь — никто не знает! Сердце тоже плохо. Они что думают? Они думают, мы бессердечные. Может, оно, конечно, и так, в смысле, держим постоянно себя в узде. Иначе ступай в школе преподавай, рассказывай детям о мирах космических.

— Смотреть не на что. Время, говорит, бывает стандартное, а бывает нестандартное. Михаила любила вся система, скорбела, когда прощалась. Знаешь, какой я этому сумасшедшему позывной придумал?

— Ну, и какой?

— У него голова — одна сплошная шишка, — сказал Груздь. — И ума ни на грош. Не понимает, что говорит. Если он дурак, откуда знает о Михаиле Небадонском? Кто ему сказал? Тебе я сказал? А ему — кто?

— Успокойся. Мало ли кто сказал — бывший монах. Что с того?

— Он не дурак. Либо дурак посвященный, — возразил Алексей Матвеевич, — думаю, тресну его по башке. А что? Почему бы и не треснуть? Велел купить костюм.

— Вечно ты возишься с какими-то подозрительными личностями, — сказал Григорий Петрович. — Тебя к ним тянет. Это как наваждение. Дал пинка под зад, а он ему велел костюм купить!

— Знания в нем.

— Чего! Какие еще знания! Сам сказал — дурак!

— Тайные знания. У меня на знания нюх! Как у собаки. Не поверишь, но я их чувствую! С виду — да, смотреть не на что. Голова в шишках.

— Не устал? Сердце, говоришь, болит. Ничего удивительного — любой не выдержит. Мне твои тайные знания уже поперек горла. Меня от них тошнит! Перед глазами одни лишь секретные бумаги. С утра до вечера, каждую неделю триста шестьдесят пять дней в году! А не думал, что я с ними потом делать буду? Когда срок подойдет — что с ними делать буду?

— Ничего делать не будешь, — сказал Алексей Матвеевич. — Умрешь и все.

— Как это — ничего! Да во мне яда столько, что могу всех отравить. Весь мир — за раз и хоть бы что!

— Псих.

— А сам — не псих? Я — генерал, если забыл, — сказал Григорий Петрович. — Видишь, лампасы на мне.

— Мандат у него, — вспомнил Алексей Матвеевич.

— Мандат? Ерунда. Не может быть у него мандата — псих он. Ошибка исключается? С мандатом нужно что-то делать… с мандатом могут и поверить. Денег дал? Верно. Когда, не знаешь, как поступить, дай денег. Рот заткнуть, либо сказать, что не в себе будет.

* * *

Злодей в это время пил пиво. Он его всегда пил. Сидел в баре и пил — заказал для начала две кружки. К чему ему костюм? Сильно он удивился, когда Алексей Матвеевич приказал купить костюм. Куда он в нем пойдет? Михаил Небадонский. И как у него язык повернулся? Взял и сказал первое, что пришло в голову. И прокатило. Еще и денег отвалил. Нужно будет вечером посмотреть — книжка и в самом деле забавной оказалось.

— Чего там? — спросил он минуту спустя, облизывая жирные пальцы. — Форточку не забудь открыть. А мне какое дело! Говорю — комнату проветри. Не ей, а мне дышать нечем. Денег нет и не будет. Когда будут — не знаю. Не порти настроение и не кричи в трубку. Ты уже взрослая девочка. Ах, еще не взрослая! Курить и пить — взрослая, а за бабушкой посмотреть еще не взрослая?

Ну, хорошо. Купит он костюм, а что дальше? Наверно, Алексей Матвеевич таким образом пошутил. Должен он когда-нибудь шутить? Не все время быть серьезным. Вот он и пошутил, а шутка оказалась неудачной. Существуют дурные, совершенно не в ладах с юмором, люди. Жизнь не задалась, либо напротив чудесным образом удалась, нет им нужды в шутке, чтобы поддержать себя. Шутка необходимо только чтобы себя поддержать. Вроде как ремень на брюках, нет ремня, и брюки падают. Также и шутка помогает устоять.

— Слушай, — сказал он в трубку, которую вновь взял со столика, — пиджак дашь? А штаны? Не сегодня. Когда? Еще не знаю. Какой размер? Наверно, сорок восьмой. У рыжего — какой размер был? Сорок восьмой? Вот и у меня, похоже, сорок восьмой. Да, на пару часов. Какой будет? А какой будет? Не кричи. Я не отрываю тебя от дела, я спрашиваю, можешь ли ты дать на время костюм. Все зависит от покойника… Понимаю — какой размер носил покойник. Если покойник носил пятьдесят шестой, значит, будет пятьдесят шестой. Но покойник же у тебя не один? Женщины меня не интересуют. Да. Меня интересуют мужчины, но не все. Крупные мужчины меня не интересуют. Еще раз повторяю — сорок восьмой. В крайнем случае — пятидесятый.

До чего глупыми бывают люди! Взять на время у покойника костюм — что может быть проще? Какое дело покойнику, кто наденет его костюм на пару часов? Алексей Матвеевич будет доволен.

Товарищ злодея работал в погребальной конторе. Это ему звонил злодей — наводил справки, может ли тот на время дать костюм. Нормальная просьба. В смысле, ничего в просьбе особенного не было. Звали товарища Нюша. Были у него и другие товарищи. Один из них как-то также просил об услуге. Звонил по телефону и спрашивал, не мог ли Нюша позволить ему провести ночь с покойником. Ну и что? Многие не в себе будут. Ночь? — спрашивает Нюша, — что ты с ним делать собираешься? Для меня данный вопрос — не простое любопытство. Люди на то уполномоченные приводят покойников в должный вид. Человек живой и человек мертвый — две больших разницы. Даже если при жизни человек был хорошим, это еще не означает, что он и после смерти будет замечательно выглядеть.

Желаю, говорит товарищ, знать, если жизнь после смерти. Вот у покойника и спрошу. Почему ночью? Чтобы не отвлекало. Ночь наедине с покойником — действительно ничто не отвлекает. Черт знает, может, и не врет. Желает человек знать, как там после смерти. А у кого спросить? Покойник — лучший собеседник. Как не покойнику знать — как там? Кругом одни психи законченные. Злодей как-то приходил к Нюше. Может, хотел денег, либо по иной, известной только ему, причине приходил. Пришел и давай сразу мерить костюм, который принесли покойнику — рыжему мужчине, которого приводил в порядок Нюша.

— Очень даже ничего, — говорит, — подкладка как новая. Обычно у костюма снашивается подкладка. Думаешь, какой замечательный снаружи костюм, а подкладку не видишь. Где, спрашивает, у тебя зеркало? И уже потом перед зеркалом крутится. А покойник тут же лежит и не возражает, что его костюм незнакомый гражданин надел и собой любуется.

Ну, хорошо. Примерил разок и ступай по своим делам. Нет. Ему этого недостаточно. Он теперь будет всякий раз приходить к Нюше и примерять костюмы умерших людей. Желает устроить дом мод в погребальной конторе. А если попадется среди родственников умершего впечатлительный гражданин? Увидит знакомый костюм на живом человеке? Еще неизвестно, как он себя поведет в столь неожиданной ситуации. Вот и заводи себе товарищей после этого.

 

9

Нюша приходил к Николаю Федоровичу, когда он еще не был Нюшей. И вообще их встреча случилась в другой жизни. Николай Федорович был еще в своем уме. Пациентов он принимал в доме, которого сейчас невозможно найти. Нет дома — куда-то исчез, а прежде стоял едва ли не в центре города. Дверь на пружинах была и каждого входящего со всего маха ударяла по спине. Насколько сильно дверь толкнешь, настолько сильно дверью и получишь. Закон физики. Николай Федорович был прекрасно осведомлен о характере двери и относился к ней с почтением, чего не скажешь о пациентах. Их всех дверь ненавидела. Нюша получил от двери ручкой, после чего хромал неделю. И сидеть было больно. Николай Федорович лишь улыбнулся. Жалеть пациентов он не собирался. Чего их жалеть?

Алексей Матвеевич Груздь пришел, чтобы поставить на медицинской справке печать. У Тюленина был свой личный штамп, которым он гордился. Носил он его всегда с собой, потерять не боялся, и перепачкать карманы брюк также не боялся — ему было на это наплевать. Николай Федорович прежде просил показать бумажку, что выдавали этажом ниже. Если бумажка была, посетитель считался абсолютно здоровым. И в услугах Николая Федоровича он нуждался лишь только для того, чтобы поставить печать. Данная операция не стоила ни копейки, если не считать потраченную на общественный транспорт денежку. Хотя можно проехать и бесплатно — контролеров в транспорте не было.

Михаил Небадонский — секретный проект. Явился на землю с секретной миссией — созданием нашей локальной вселенной. Секретные источники утверждают, произошло данное событие миллиард лет тому назад. Миссия осталась незаконченной. Среди попечителей, на которых возлагалось задача присмотреть за эспериментом на время отсутствия посланника, Гавриил — известный также как Ясная Утренняя Звезда.

О секретном проекте он причитал в книге без обложки — она лежала под кроватью, на которой умирала старуха. Миллиард лет тому назад — подумал он, — кто в это поверит? Кто поверит в бред, неизвестно кем написанный? Интересно, откуда у старухи взялась книга?

— Мать, — сказал он, — узнаешь? Это я — твой сын. Ты меня когда-то родила. Что это за книга?

— А-а-а-а, — ответила женщина, не открывая глаз.

— Откуда у тебя книга? — повторил он вопрос.

— А-а-а-а, — сказала женщина.

— Пить хочешь?

— Хочу.

— Откуда у тебя книга?

— А-а-а-а, — ответила женщина.

— Я ее уже поила, — сказал другой женский голос. Это была его дочь. — Что за книга?

— Черт! — сказал он. — Книга где?

— Какая еще книга! Не видела я никакой книги.

Врет! Она постоянно врет. Только с какой целью? Не понимает, что честно жить гораздо выгодней. Если ты постоянно говоришь неправду, наступает момент, когда окружающая реальность преобразовывается. Неправда становится правдой. Тот самый случай, когда человек может несознательно изменить реальность. Книга исчезла. Старухе она сейчас явно не нужна. Но почему тогда книга находилась под кроватью старухи?

— Здесь была книга, — сказал он, — старая потрепанная книга без обложки. Где она?

— Не знаю, о какой книге говоришь.

— Деньги нужны? — спросил отец у дочери. Единственное в этом мерзком мире средство, которое безотказно действует в любой ситуации — деньги. — Если найдешь книгу, дам денег.

— Разбогател? И сколько же тебе не жалко для любимой дочери?

— Книга!

— Думала, ты читать не умеешь, — ответила дочь. — Сколько дашь, если найду книгу?

Она взяла. А сейчас торгуется — боится продешевить. Если ему нужна старая книга без обложки, значит, в этом что-то кроется — какая-то тайна. Опять тайна… как он устал. Почему нельзя просто вернуть то, что тебе не принадлежит? Простыню свежую старухе положила и книгу взяла — искала, что нажила бабка. Не может быть, чтобы за жизнь свою старуха ни чем не разжилась — каким-нибудь перстеньком с помутневшим камешком в потертой золотой оправе. Перстень ему не нужен, он не понимает в них ни черта!

— Вот, — говорит он, — ты мне книгу, я тебе — перстень.

Глазки забегали. Не его глазки — от беса. Это бесу нужен перстень, иначе почему потемнел камень? Он видел, когда мать носила перстень, он другой был — ярким изумрудом, а потом вдруг потух — почему?

— Выбросила, — отвечает дочь, — я твою книгу. Зачем под кровать засунул? Другого места не нашел…

Он уже не слышит — надевает башмак, который не надевается, затем другой. Она выбросила! Кто ее просил? Наводила порядок, который нужно было навести еще в прошлом году. В прошлом году мать еще ходила на своих ногах. Плохо, но ходила. И не жаловалась.

— В мусорном баке, — слышит он, прежде чем выходит в подъезд.

Для начала он пнул одну из собак — самую крупную. Другие молча разбежались — закон стаи. А вот и вожак — мрачного вида мужик с заплывшим лицом. Его ничем не удивишь, и страха в нем нет. Ничего нет — одна лишь пустота. С ним он драться не собирается. На его стороне преимущество — внезапность и натиск. Мало ли что можно по ошибке выбросить в мусорный бак. Вот и выходит, он по ошибке выбросил что-то ценное.

— Дай, — говорит он, заметив в руке бродяги книгу. И встретившись глазами, добавляет — она тебе не нужна.

Он знает, как с ними разговаривать, — сам однажды едва не стал одним из них. Говорить нужно уверенно. Кто уверен, тот и прав. Если смотреть философски, сегодня ему повезло. Впервые за много лет. Казалось, удача отвернулась от него даже в мелочах. Получается, фортуна вернулась в самый неожиданный момент. Даже если бы пришлось драться, а тут и драться не пришлось. В этом что-то есть, какое-то предзнаменование. Однако почему он решил именно так? Об этом он подумал, когда входил в подъезд. Не слишком ли много вопросов? Думать он как раз и не привык — не было необходимости.

Книга к нему вернулась.

Интересно знать, что будет после смерти?

Старуха явно не жилец. Вряд ли бабку интересует жизнь на других планетах, однако и ей придется вскоре отправиться в космос. Книгу написал какой-то сумасшедший — в этом нет сомнений. Поэтому возможных вариантов не много, вариантов всего два. Читать или не читать. Вообще-то читать он не любил. Чтение утомляло, приходилось тратить энергию, которой и без того было немного. Читал он только в одном случае — когда требовалось уснуть.

Сел на стул и положил ноги на стол — всегда так поступал. Почему? Вероятно, чтобы сберечь энергию. Посмотрел на старуху. Неужели бабка читала книгу? Подобное трудно представить. Он еще раз напряг воображение — не получилось. Старуха категорически отказывалась даже мысленно брать в руки книгу! Господи, а умеет ли хоть она читать? Ну и дела! Прожил с бабкой жизнь и не знает, умеет ли она читать!

Книга только на первый взгляд несет в себе знания. Книга несет в себе нечто большее. Что именно? Непростой вопрос. Каков читатель, таким и будет ответ, но и это не единственный ответ. Ответов может быть несколько. Сколько будет читателей, столько и ответов.

Ну, хорошо, он узнает, что будет его ждать после смерти. В книге так и написано, что именно его ждет. Только ему это не интересно. Как не интересно? Представьте — не интересно. А вот что ожидают после смерти старуху — интересно. Почему? Он подскажет бабке, чтобы она не волновалась, прежде чем отправится в мир иной. Всего этих миров, если, конечно, книга не врет, семь. Маловато как-то. Всего на всего семь загробных миров. На большее количество, увы, не хватило либо смелости, либо воображения. Либо автор или группа авторов не смогла справиться с сакральным числом «семь». Это число подозрительно часто встречается там, где его и вовсе не ждешь. Проходной в каждый из миров выписан на конкретного предъявителя. И здесь учет — никуда от него не денешься.

Характером бабка не отличалась. Сейчас и не представляешь, что занести ей в актив, а что в пассив. Если верить древней книге, это крайне важно. Здесь требуется время. Человек, оказывается, задумывался как сложный механизм. Срок для создания в девять месяцев тому еще одно доказательство. Однако и перебраться в иные миры быстро не получится. Терпение и еще раз терпение. Время необходимо не только для уничтожения физического тела, есть еще астральное, как впрочем, и духовная составляющая. Чем будет заниматься бабка на том свете? Где она будет мыть полы? В какие магазины ходить? Где уверенность, что цены там в разных магазинах разные? Для кого старуха будет готовить борщ?

Вопросы, вопросы, вопросы. Почему нельзя написать книгу без вопросов? Написать как краткое руководство. Как пишут инструкцию к чайнику. Благодарим вас за покупку нашего чайника. Прежде чем начать пользоваться чайником, внимательно изучите инструкцию. Книгу явно писала группа авторов, иначе к чему скрывать имена? И названия у книги, вероятно, отсутствует. Невозможно найти верное слово, которое заключило бы в себе суть вещей, о чем идет речь. Масштаб получился космическим — безграничным, где каждое слово как лист на дереве, что выросло в тайге, где не ступала нога человека. Летишь тенью и понимаешь — невозможно окинуть взглядом — нет здесь начала и конца. И сам ты малая часть — пылинка в мироздании.

Полчаса как не бывало. Тридцать минут, как он взял в руки книгу. Знаний не прибавилось, голова только распухла — к чему тогда читать? Что ждет старуху? Здесь он не помощник. Здесь вообще не может быть помощников. Каждый за себя и только. А как же гармония? Единство — как? Или еще один обман? И книга обман? И кто писал — обманщики. К чему затея непонятная? Что желали они сказать? О чем предупредить? О знаниях не может и речи. Чем больше читаешь, тем глупей становишься!

Михаил Небадонский. Явился на землю с секретной миссией — созданием локальной вселенной. Миссия осталась незаконченной. Среди попечителей, на которых возлагалась задача присмотреть за экспериментом на время отсутствия посланника, Гавриил — известный также как Ясная Утренняя Звезда.

 

10

Звезды как раз и не хватало. В прямом и в переносном смысле. Не хватало как на погонах, так и в секретном циркуляре. Если звезда на погонах, так он уже давно ходил бы по дому в шелковом халате. Была шальная мыслишка — шелковый халат. Он вроде и не нужен с одной стороны, а с другой стороны еще как нужен. Может случиться, и жизнь сложилась бы иначе, если бы не шелковый халат. Нынче по дому Груздь ходит в шароварах. Представьте себе, самые, что ни есть, из магазина по смешной цене. И вид у них, стало быть, смешной — плакать хочется. Но ходить в шароварах полагается только по дому. Однажды Груздь отважился выйти в шароварах на лестничную клетку — страху натерпелся! И решил впредь из квартиры в шароварах не выходить. А вот шелковый халат… в халате можно выйти хоть куда. И никто слово дурного не скажет, а скажут — во! Глядите! Вырядился!

Детство у Алексея Матвеевича было, врагу не пожелаешь — никакого детства. Откуда после этого в нем гуманизм? С неба, что ли, упадет? Алексей Матвеевич руководил и по партийной линии в свое время. Все руководили, иначе выгнали бы на все четыре стороны. Отказывался идти народ в счастливое будущее. Алексей Матвеевич в троллейбусе стоит и думает — неужели доживет до счастливого будущего? На него иногда находило, казалось, без видимой причины. Он же не законченный идиот — верить без доводов не получится. А тут смотрит, зарплату прибавили. Враг, конечно, огрызался. На то он и враг, чтобы огрызаться. О халате Груздь сначала не думал, не до халата было. Халат он увидел в кино. И он ему запал в душу. Или в другое какое место — неизвестно, однако время от времени халат о себе напоминал. Сидит, скажем, после бани Алексей Матвеевич на крыльце и видит себя со стороны, как он в халате из бани выходит. И непонятно — к чему на нем халат? Можно же из бани и без халата выйти. Мужчина, который был в кино, халат носил как-то небрежно и, вероятно, его не замечал. Еще одно сильное впечатление, которому подвергся Груздь. Прежде кино как искусство Алексей Матвеевич не признавал. Кино и кино — двадцать пять копеек билет. Однако пришло странное откровение — это когда ты сам себе удивляешься, мол, ничего себе! Откуда в моей пустой голове столь здравая мысль образовалась? Ответить невозможно — голова-то, получается, твоя, личная! И никому другому в твою голову попасть не дано. Только тебе. Отсюда и удивление великое. А мысль, что пришла в голову к Алексею Матвеевичу, была такова.

Халат, который не давал покоя и появлялся в разных образах и видениях, должен был стать заключительным аккордом в карьере Алексея Матвеевича. Только так и не иначе! Только в качестве финальной увертюры! И в этом был огромный смысл. Пока приходилось обходиться шароварами — Груздь как раз их внимательно рассматривал. Не пора ли, думал он, наконец закончить с шароварами и начать новый жизненный этап? Не слишком ли он жесток к себе? Загнал второе «я» столь глубоко, что оно боится и слово лишнее сказать! К сожалению, Алексей Матвеевич, как и все люди, был двуличен. Несмотря на годы упорного труда и самоистязания, не смог справиться со вторым своим «я», которое в полной мере отвечало за эгоизм, похоть и пороки.

И служил Алексей Матвеевич по старинке, нынче так не служат. Не во имя славного отечества служат, а черт знает, ради чего. Ради денег больших — вот чего ради! Знания, что скопил Груздь ратным свои трудом, нужны если только на потеху, либо в газетенке какой на последнюю страницу, чтобы место заполнить. Написать — они охраняли Родину! Или еще что-нибудь. Приятель — генерал хитрей оказался, знал с кем задушевную беседу вести, а кого кулаком в рожу. По дому уже давно в халате ходит. А домов у него — сколько халатов! Где дом, там и халат.

— Ты, — говорит Григорий Петрович, — слепи мне Гавриила, который Ясная Утренняя Звезда. Михаил за место себя смотрящего оставил. Место пусто не бывает. Миша Небадонский нам не по зубам, а вот другой, который смотрящий…

— Это же подлог, — объясняет Груздь, — как я тебе его слеплю?

— Гавриил нам нужен, а не Миша. Нет Гавриилы? А ты его слепи! Непростая задача, но и мы люди не простые. Мы люди служивые, око государево — слыхал? Вот нам задачу и обозначили. Выходит, ни черта мы не видим? Где Ясная Утренняя Звезда? Миссия секретная — где?

— На подлог толкаешь?

— Мы не первые и не последние, — сказал генерал. — Мир вокруг нас не есть подлог? Самый настоящий подлог! Его нет! Мира, что вокруг нас, не существует. Существует один сплошной подлог. Если бы мне прежде сказали, быть мне генералом, я бы его убил. Вот этими руками задушил мерзавца! Ни одна сволочь не нашлась! Ни у кого не хватило смелости! Я и сам испугался, когда генерала дали! Черт, думаю, что со мной происходит? И ничего — привык. Генерал — это только сначала тревожит. А потом и вовсе не тревожит — как новые портки, надел и через неделю забыл, что они новые.

— Не могу, — противится Груздь.

— Ты давно, Леша, в окно смотрел? — спрашивает Григорий Петрович, — времена нынче иные. Не заметил? Вот я тебе и подсказываю. Все нынче иное. Что прежде белым было, нынче черное. Худое нынче прекрасным стало. Добро и зло местами поменялись. Продолжить список?

— Не могу, — повторил Груздь.

— Тьфу! — выругался Григорий Петрович, — он не может! Земля нынче вращается с большей скоростью, чтобы не опоздать, а наш Леша не может! Ты чего боишься? Себя боишься?

— Денег ему дал.

— Молодец! Или в рожу или денег, — согласился генерал. — Он сейчас думает.

— Дурак он, — напомнил Груздь.

— Что с того? Кругом дураки. Жить среди дураков одно удовольствие. Не представляю, как бы я жил среди умных? Если кругом одни умные — как жить? И не жизнь это, а наказание. За какие грехи? Еще не знаешь, что лучше — дураки или сумасшедшие. Они же друг друга стоят. Дурак он по своему хорош, а сумасшедший — по своему. Сижу порой на коллегии и думаю — кругом одни дураки! Вот о чем думаю. Гляну в глаза — точно! Кругом одни дураки! Не заболеть бы — думаю. Еще неизвестно, наукой не доказано, вдруг дурь заразна? Кто знает? Вдруг и дурь — вирус? Или другая бацилла? Очень хорошо, что наш новый друг дурак. Ему все равно, кем быть? Верно? Вот и скажи ему, мол, а не желаете быть Гавриилом? Ясной Утренней Звездой?

— Не смеши, — перебил Груздь, — какая он Утренняя Звезда! Ты бы его видел!

— Придет время и увижу. Всему свой срок.

— С ним сидеть противно.

— Согласен. Человек по природе своей самая худшая скотина. Порой думаешь, есть ли более мерзкое создание, чем человек? И не находишь! Выходит, проиграна битва? О где тогда зов трубы? Нет трубы — битва продолжается. Но и фронта больше нет. И врага нет — все смешалось в дыму сражения. Где враг, где друг? Нужно чаще смотреть в окно, Леша. Даже в том случае, когда смотреть не на что! В этом и заключается парадокс! Смотреть, когда смотреть не на что!

— Он ничего не запомнит, — сказал Груздь.

— Кто? Гавриил не запомнит? И не надо! Вообще-то он нам нужен только на крайний случай. Он у нас будет резвиться на бумагах. Здесь мы ему позволим, что только нам в голову взбредет! Ух, я тебе и скажу! Меня уже всего трясет только от мысли, которая может придти нам в голову! А он — так. На всякий случай. Если кто спросит. Всегда найдется Фома Неверующий. Вот ему Гавриилу и покажем. Выставим в качестве доказательства — пускай попробует возразить! Какой ты этому сумасшедшему позывной придумал?

— Я придумал?

— У него голова — одна сплошная шишка, — напомнил генерал. — И ума ни на грош. Забыл?

— Позывной, как имя кораблю, — признался Груздь, — спешить не к чему. Есть такое дело — голова у него в шишках.

— Давай вместе придумаем. А что? Я еще ничего — соображаю. Меня иногда жена спрашивает, мол, соображаешь еще? Вот стерва! Юмор вроде у нее! Как дал бы! Чтобы пропал юмор! Ты со своими котлетами на кухне шути. Я страной руковожу! У меня подчиненных — несметная рать. И за каждого несу ответственность! Гляну в зал — конца и края не видать. Чего у них на уме?

— Гавриила не пойдет? — спросил Груздь.

— Я прежде мужиков дамскими именами называл, а женщин — мужскими, — вспомнил генерал. Гавриил — хорошо, но слишком просто. Необходима значимость. Услыхал позывной и сразу понял.

— Что понял? — уточнил Груздь.

— Понял, что за именем скрывается нечто большее.

— Утренняя Звезда, — предложил Алексей Матвеевич.

— Не слишком ли пафосно? Звезда — хорошо. По нашему, а вот Утренняя? Она что — по утрам светит? А если светит — почему? Не хочется недосказанности. Все должно быть очевидным. Если звезда, так красная или в ночи на крайний случай. Вообще-то я слыхал, что звезда — знак масонов. Миша Небадонский случаем не масон?

— Нет, — ответил Груздь.

— Вот и хорошо. Не хотелось, право, иметь с ними дело. Скверная публика, и что у них на уме — не знает никто. Тайный орден. Говорят, связь у них с параллельными мирами. Ты в это веришь? Я сначала не верил. Какая, к лешему, может быть связь с параллельными мирами? Дикость средневековая! А потом оказалось — так оно и есть! Они из параллельных миров появляются и туда же уходят. И четвертое измерение существует. Говорят, и пятое существует! Четвертое измерение — временное. А пятое… забыл, какое пятое будет. В академии учился с парнем, он сейчас курирует темные силы. Ужас! Представляешь, приезжает из инспекторского управления проверять контакты с темными силами. Слава богу, у нас всего лишь заговор, который затеял Миша Небадонский несколько миллионов лет тому назад. С кем приходится работать, Леша? Хорошо, пусть будет Утренняя Звезда. Ты же знаешь этих чинуш из контрольного управления! Они ненормальные люди. Да, вот еще…

Генерал взял паузу, словно собирался с мыслями.

— Нужен человек. Лучше на платной основе. Оформим должным образом. Он будет сочинять всю эту хрень — понимаешь? Гравитация личности или разума. Вселенные пространства, вращающиеся сферы, уровни мироздания… чем дурней, тем лучше. У тебя есть кандидат? Он будет духовным началом нашей Утренней Звезды. Если стоит на учете или проходит курс лечения, — ничего страшного. Так даже и лучше. Пол значения не имеет. Ангелы — существа бесполые, к сексу равнодушные, если только в научных, как говорится, целях. У кого будет на связи? Не знаю, мне все равно. Хочешь, забирай себе, не хочешь — не забирай.

— Раздвоение личности?

— Законченный придурок не пойдет, остальные сгодятся. Любая, кроме очевидной, форма шизофрении. Писатель-фантаст — их последнее время развелось слишком много. Но малоизвестный, без гонора и публикаций на бумаге.

— Живот чего-то пучит, — сказал Алексей Матвеевич, — задумал курить бросить.

— В самом деле пучит? — уточнил генерал. — Чему у тебя пучить? У тебя и живота никогда не было. Разве это живот? Это, Леша, не живот. Посмотри сюда — вот это живот. Возраст, Леша. И нервное напряжение. Не нервничай по пустякам. Пусти злого духа и сделай вид, что вовсе тут ни при чем — понял? Или обмен веществ. С возрастом всякое случается. А чего курить бросил? Ты же вроде прежде не курил? Или это Сергей Валерьянович курил? Точно! Это Сергей Валерьянович курит и никак не может бросить курить. Спрашивается, чего курить начал, если бросить не может? А ты молодец — взял и бросил.

— Живот пучит, — вновь сказал Груздь.

— А-а-а-а! Понял! Вот сейчас понял. Как ты бросил курить, так и живот твой начало пучить — верно?

— Верно.

— Причинно-следственная связь. Не одно, так другое. Не в бровь, так в глаз. И сейчас пучит?

— Сейчас не пучит, — признался Груздь, — а прежде пучило. Иду к тебе и думаю, будет пучить или не будет.

— Ну и слава богу, — сказал генерал. — Вижу, доверяешь ты мне, Леша, на чем и спасибо. Иногда слушаю, как моя жена говорит по телефону, никак не могу взять в толк! Слушаю и не понимаю — о чем она говорит? Вероятно, мы прилетели с разных планет.

— Ниоткуда мы не прилетали, — поправил Груздь, — это они прилетели.

— Прости — забыл. Не в этом дело. Это метафора. Знаешь, что такое метафора?

— Красочное сравнение. Иногда решаю кроссворды.

— Кроссворды я уже давно не решаю, — признался генерал, — не хватает времени. Вот чего мне действительно не хватает! Лишних пару часов! И я был бы счастлив. Гримаса судьбы. Приобретая одно, ты теряешь другое. Не здесь, так там. Не сегодня, так завтра. Времени действительно не хватает. Есть подозрение, кто-то постоянно ворует у меня время. Знать бы — кто? Животные знают только прошлое и живут настоящим. Им не дано предвидение, хотя утверждают, что животным снятся сны. Животное никогда не будет личностью. Оно не представляет себя в пространственно-временном событии. Личность познает время через постижение реальности. Означает ли это, что человек живет во времени?

— Ну ты и закрутил! — признался Груздь, — а говоришь, кроссворды не решаешь.

— Последовательность событий позволяет осознать время даже при отсутствии движения, — продолжил генерал, — мы еще поговорим на эту тему. Ищи духовное начало для нашей Утренней Звезды. Без предрассудков и угрызений совести.

— Пойду я, товарищ генерал, — сказал Груздь.

— Ступай, Леша, ступай. Все еще пучит?

— Уже не пучит.

И вовсе он не дурак, — подумал Алексей Матвеевич, закрывая дверь кабинета генерала. Затем замер, словно к себе прислушивался. Ничего удивительного. Порой следует себя изучить со стороны. Вот как сейчас. Темные силы они не дремлют. Они за каждым углом.

За углом темных сил не было — там стояла пальма в кадушке. Дерево, — сказал Груздь, — и оно хочет жить. Ты хочешь жить? — спросил Алексей Матвеевич. И сам же ответил — хочет.

 

11

Вот мы и добрались, а куда — неизвестно. Думаешь, ты в одном месте, оказалось, в другом. Кто кого обманул — неизвестно! Старик глаз открыл — никого нет. Часы только тикают — куда они идут? И кто решил, что они идут? Вот они — ходики, висят на стенке и никуда не идут. Страха нет — уже хорошо, а прежде был. Думал, откроет глаза, а там он — ему же некуда спешить! Тело человека — вот оно. И разум человека реален, только где он? Почему нет от него тени?

Как он может охранять, если не знает, что именно охраняет? Однако и демон не будет напрасно на него тратить время. Обхаживает уже который день. Чудно, право! Кто он есть? Никому не нужный старик. А тот — демон. Сила за ним космическая и не может справиться? По лбу дай и все. Значит, нельзя по лбу! Значит, в инструкции запрещено бить старика по лбу. Верно! Как он прежде не понял. Тайные знания помещены у старика в голове, поэтому и бить по голове категорические запрещается. Что остается? Метод убеждения остается — отдать по-хорошему. Либо соблазнить старика! А чем ты старика соблазнишь? Умора! Непростая задача выпала демону. С мамаши начал. Как говорится — «Альфа и омега». Родная кровинушка. Кто там еще имел влияние на старика? Папаша, кажется, имел. Но слишком он был занят. Правда, неизвестно чем. Ты, — любил говорить папаша, — не отвлекай меня от важных дел. Видишь, какой я большой? А ты совсем крохотный. Поэтому и дела у меня большие, а у тебя — крохотные. Есть вопросы, к бабке ступай. Ко мне только в крайнем случае — понял? Не понял — объясняю. Крайний случай — это когда край, когда бабка не может растолковать. Знаешь, как меня отец учил? Представь себе, и у меня был отец. И у моего отца был отец. Иначе невозможно. Иначе рушится картина мироздания. Отец меня учил таким образом — он меня вообще не учил. Он мне говорил — жизнь научит. Замечательные слова. Думаю, передал их ему его отец. Чего у тебя? Мне на работу рано вставать. Сейчас лягу спать. Это и будет моим неотложным делом. Мешать заниматься моим неотложным делом категорически запрещается. Больше повторять не буду. Понял? Ну, тогда ступай и дверь прикрой.

Таким был папаша. Где он сейчас? Двух мнений на данный счет быть не может. Лежит в койке на небесах в обнимку со своим неотложным делом. Не только пушками, его и громом небесным не разбудишь. Какой может быть демон! Он его взашей выставит или к бабке отправит.

Николай Федорович, фельдшер который по мозгам, говорят, заразил от своих пациентов. Вышел воздухом дышать. Где, — спрашивает, — ваш сынок? Какой еще сынок? — вопросом отвечает старик. Нет у меня сынка — бог миловал. Как нет? А кого я в окне видел? Кто мне дверь в парадную придержал? Вот думаю, какой обходительный молодой человек попался. Просто удивительно! Не иначе, чей-нибудь сынок будет? А демону что терять? Верно, — говорит, — сынок я ихний буду. Пришел папашу проведать. Совсем плохой папаша. Дверь не желает открывать, документы отказывается подписывать. Короче, капризничает и не желает вникнуть в положение.

Николай Федорович на тот момент был, можно сказать, в расцвете лет. Соображал шустро и схватывал на лету. Нужно, — говорит демону, который прикинулся сыном старика, — проявить терпение. Как я понимаю, решили квартиру разменять? А старик сопротивляется — верно? Здесь, молодой человек, следует проявить терпение — что как раз и не хватает молодости. Спешит молодость, торопится. Еще один обман, который понимаешь слишком поздно. Как звать вас? Андреем, говорите? Приятно познакомится.

И вот, заразившись от своих пациентов неизвестным вирусом, Николай Федорович стал постоянно приставать к старику с расспросами. Давненько, — говорит, — не видел Андрея. Как он? Приятный молодой человек. Не скрою, произвел положительное впечатление. Не каждому дано — далеко не каждому. Обманываться уже нет желания — все же возраст. С возрастом обмануться чрезвычайно сложно. В редкие наши встречи обменивались мнениями. Хотя думается, каждый говорил о своем — о наболевшем. Однако смею заметить, картина в целом получалась замечательная. Уж не представляю, как это у нас получалось. Начитанный юноша. Для нынешних времен редкий случай. Спрашиваю, задаю невинный, казалось бы, вопрос — проверка эрудиции и только. Ответ мне неинтересен. Интересен ход мысли. И что вы думали? Он, говорит, есть внутреннее и внешнее всех вещей и существ как движущихся, так и неподвижных. Оставаясь вдали, он рядом, однако, неузнаваемый в своей тайне. Если желаешь действительно его познать, далеко ходить не надо. Он рядом, потому как он и есть создатель. Человек я не религиозный, — заметил Николай Федорович. — Не повезло. Не дается мне религия. Либо я к ней еще не пришел. Хотя следующая высказанная вашим Андреем мысль мне понравилась. Говорит, есть ни что иное, как величайший опыт в человеческом существовании. Дерзкая мысль! Молодость, молодость. Если и есть сила, способная укротить молодость, так это любовь. Любовь невозможно удержать. Ее невозможно заключить в своем сердце. Однако откуда она берется?

— У меня нет сына, — сказал старик.

— Как? У вас нет сына? — испугался Николай Федорович. — Андрей — не ваш сын?

— Кто такой Андрей? — решил окончательно добить Николая Федоровича старик.

— Вот это да! Он не ваш сын? А чей тогда?

— У меня никогда не было сына, — мрачно произнес старик. — Не знаю, с кем вы беседуете о высших силах. Кому это нужно? Мне точно не нужно. А вдруг, Николай Федорович, это был бес?

— Бес? Какой он бес, если он Андрей? Никак невозможно.

— Нынче всякое возможное, — сказал старик. — На днях явилась ко мне покойная матушка. Только сарафан странный какой-то. Не было у нее при жизни этого сарафана. Вопрос напрашивается, она что, после смерти купила себе сарафан? На какие, скажите, и главное, — где? Не знаю, не знаю… может, вы мне ответите? И родинка на другой щеке!

— Бес! — выдохнул Николай Федорович.

— Андрей ваш тоже бес, — мрачно подметил старик. — Нужна ему любовь — дожидайся! У него этой любви — океан. Он в ней купается. Встанет с утра и примет ванну. Пространственно-временные восходящие — как деревья в лесу. Выбирай любого. Как там с душой — все в порядке? Если нет эволюции, ты ему не интересен. Проблемы с головой — ответ вновь отрицательный. Арестовать его следует. У вас есть знакомый полицейский?

— Чтобы арестовать?

— Дать взятку, — объяснил старик, — а затем, как и положено, арестовать.

— Есть у меня знакомый полицейский! — сообщил Николай Федорович, — крупный чин в Министерстве.

— Очень хорошо. Надо дать ему взятку. Без взятки он и пальцем не шевельнет. У него с головой все в порядке?

— А как же! Он крупный чин в Министерстве!

— Там все крупные.

— Есть одно «но», — признался Николай Федорович. — Не знаю даже, как вам сказать. Для меня оно не существенно, жить, по крайней мере, не мешает. Однако вы должны знать людей! Они часто руководствуются ложной информацией. Прежде чем иметь дело с человеком, наводят о нем справки. Где, к примеру, он родился? От кого родился? Какое сословие представляет. В какой степени у него удалась жизнь и что он для этого сделал? Много вопросов. Некоторые поражают своей откровенной бестактностью.

— Он же ваш знакомый, — напомнил старик.

— Верно. Когда-то им был.

— Деньги есть? Чтобы дать взятку, нужны деньги. Вы же врач? Говорят, врачи не бедные люди? Это в самом деле так? Или просто говорят?

— О какой сумме идет речь? — уточнил Николай Федорович.

Для начала старик откашлялся. После чего извлек огромных размеров носовой платок, который при ближайшем изучении оказался наволочкой. Дунув в наволочку ровно три раза через нос, старик принялся складывать носовой платок. Николай Федорович с интересом наблюдал за происходящим.

— Сумма, вероятно, начинается с миллиона, — сказал он. — По крайней мере, так об этом пишут в газетах. Вы газеты читаете?

— Когда приносят — читаю. Не приносят — не читаю.

— Думаю, миллион — хорошая сумма. Что можно купить на миллион?

— Ничего не купишь, — ответил Николай Федорович.

— Правда? Как быстро бежит время! Еще вчера быть миллионером считалось почетно. Совхоз — миллионер. Фабрика — миллионер… или это было позавчера?

— В другой жизни было. Нынче совхоз и за три рубля не купишь! Нынче если что и есть… ферма или хозяйство. А лучше комплекс. Животноводческий комплекс. Только у меня нет миллиона.

— Нужно что-нибудь продать, — раздумывая, ответил старик. — Что-нибудь ценное, безделушку какую-нибудь, до которой имеются охотники. Или ценную информацию.

При этом старик посмотрел на Николая Федоровича, словно тот владел нужной информацией.

— Андрюхе твоему продать. Вот у кого есть деньги. Как думаешь — есть?

— Что будем продавать? — уточнил Николай Федорович.

Еще один искуситель. Что будем продавать? Откуда ему знать? Хотя план хорош. Продать, к примеру, тайные знания. Дать взятку и сразу арестовать. Грех во спасение! Николай Федорович партнер в серьезном деле некудышный. И с головой у него не все дома. Впрочем, что от него требуется? Ничего не требуется — всего лишь поддержка.

— Собачка ваша где? — вдруг вспомнил старик.

— Какая собачка? А-а-а-а! Собачка! Сдохла. Вчера совершенно здоровая, а сегодня и нет. А что это вы вспомнили? Собачка имеет какое-либо отношение к нашему предприятию?

— Не имеет. Пришла мысль в голову, — признался старик, — смотрю на вас, и чего-то не хватает. Вновь смотрю, и вновь не хватает. И тут понимаю — не хватает собачки. Собачка мне ваша не нужна. Собачка как ваша бородка. Сбрей бородку и что-то в вас переменилось. Образ другой.

— Арестуем, — напомнил Николай Федорович, — что дальше?

— Не знаю. Доброе дело сделаем, а там поглядим.

— Андрея будем в дело посвящать? — уточнил врач.

— Какого еще Андрея?

— Вашего сына.

— Нет у меня сына, — спокойно ответил старик, — и никогда не было. Андрей — самозванец. Мы его арестовать собираемся.

— Вот теперь понял, — кивнул Николай Федорович, — замерз чего. Погода нынче до чего непостоянная! Шапку, думал, вязанную надеть — не надел. Радио включил, черт знает, о чем говорят! Ты людям о погоде расскажи — надевать вязаную шапку или не надевать.

— А это что? — спросил старик.

— Где?

— На голове у вас — что? Думаю, что вязаная шапка!

— Действительно! — согласился Николай Федорович, — вязаная шапка! А что я тогда не надел?

 

12

Здание находилось в центре города, однако при этом непонятным образом складывалось впечатление уединения. Всего каких-то десять минут ходьбы и шум улицы исчезал. Следует отдать должное архитектору, который не только справился с поставленной перед ним когда-то задачей — представить публике новое здание, но и наделил его неповторимыми особенностями. Даже лишенный воображения случайный прохожий, не задумываясь, ответил бы, что здание принадлежит какой-нибудь государственной конторе. Какой именно? А вот здесь все далеко непросто. Здравоохранению здание принадлежать не может — это точно. И Министерству труда оно не может принадлежать. Многострадальное образование? Вряд ли — студентов не видно. Дорожки, что ведут к зданию, хотя и ухоженные, однако пользуются ими не часто и не столь интенсивно. Однако при входе должна быть табличка, но только в том случае, если нет необходимости в приватности здания.

Слава богу, табличка при входе была. И установили ее, вероятно, недавно. Неаккуратно установили. Либо спешили, либо по другой неизвестной нам причине, однако новый размер таблички явно не совпадал с размером прежним. Новый размер оказался меньше, отчего была видна старая краска. Впрочем, досадная оплошность вряд ли кого-нибудь волновала. Главное, что была табличка.

Мужчина, при ближайшем рассмотрении в котором можно было признать Алексея Матвеевича, взялся за ручку двери, не глянув на табличку. Вероятно, он прекрасно знал, какому ведомству принадлежит здание. И вошел он вполне уверенно, нисколько не сомневаясь в направлении движения. Пройдя небольшой вестибюль, спустился по лестнице — она неплохо сохранилась. Встречаются порой удивительные лестницы, где можно наблюдать течение времени. Столько здесь в бытность свою прошло народа, что лестница, как валуны в реке, принимает иную форму. Лестница была обычная — ничего в ней не подсказывало о наплыве посетителей. Еще одна дверь, которую открыл Алексей Матвеевич, снимая шляпу.

— Ты как курьерский поезд, — услышал он голос и позволил себе улыбнуться.

— Да, — сказал он, избавившись от куртки и шляпы, — я как курьерский поезд. Водится за мной мелкий грех. Ничего поделать с собой не могу. Временем не только дорожу, я его уважаю. И знаешь, иногда чувствую взаимную симпатию.

— Какую симпатию? — спросил голос и тут же появился тот, кому он принадлежал, — щуплый мужчина неопределенного возраста.

— Пряников не было, — сказал Алексей Матвеевич, — и вообще я в них не разбираюсь. Поэтому критика в мой адрес отклоняется. Не понимаю, как можно всю жизнь сходить с ума от пряников? Ты все еще ребенок?

— А ты — черствый и сухой человек.

— Каким бы ты хотел меня видеть? Я — жандарм, а ты, Аркаша, — книжный червь. Глянь на себя! В тебе действительно что-то есть от червя. Ей богу! Худой и желтый. И характер от червя. Ты слышал свой голос? Тебе в кино пауков озвучивать или других козявок. Печенье, пряники — какая разница? Курить хочу бросить — живот пучит. Не знаешь, почему пучит живот?

— Газы, — сказал Аркаша, — ты не умеешь общаться с людьми. К чему говорить, что я похож на червя?

— Но ты в самом деле на него похож! — не унимался Алексей Матвеевич. — Каждый из нас на кого-то похож. Я, например, похож на таракана. Посмотри внимательно — похож? А так? И что мне теперь — не жить? Аркаша, тебе ли не знать, что в свое время кем нам только не приходилось быть — и тараканом, и козявкой. Как мой запрос?

— В порядке общей очереди.

— Какой еще очереди? — возмутился Алексей Матвеевич.

— Выходные сидел, — заметил Аркаша. — Пришлось объясняться с руководством. А ты как думал? У нас здесь дисциплина. У нас видеонаблюдение поставили, когда вы о нем и не мечтали! Секретный объект, чтобы знал. Диктофоны кругом. Вот мы сейчас говорим и все под запись.

— Плевать, — сказал Алексей Матвеевич. — Сейчас камеры во всех публичных туалетах. Есть что интересное?

— В туалетах?

— Ах, как смешно! С юмором у тебя, Аркаша, всегда было тоскливо. Шутку скажешь, и плакать хочется. Твое усердие мы отметим, если нашел действительно интересное. У генерала был — он мне задачу поставил. Слова грубого не сказал, но дал понять — вынь и положи ему результат. У нас с этим строго. У нас — не у вас. Пинка под зад — дверь не успеешь открыть. Летишь и думаешь, где приземлиться, — понял?

— Нашел одну зацепку, — кашлянул Аркаша, — сам читать будешь или рассказать? Материалы секретные, хотя срок вышел. Забыли снять гриф секретности. У нас же кругом бардак. А где секретность — еще больший бардак.

— Но! Но! Не бардак, а временная задержка. Бумажка, что человек, — внимания требует. Спешка здесь не нужна. Давай в двух словах — чайник-то поставил? У нас запретили. Говорят — иди в буфет. Пожарная безопасность — совсем рехнулись! Не доверяют чайник поставить! Врагов ловить — доверяют, а чайник поставить — не доверяют!

Аркаша — молодец. Что бы он делал без Аркаши? Запрос оформил бы и ждал неизвестно чего? Попался бы запрос для исполнения какой-нибудь тетке. У них кругом одни тетки старые. Профессионалами называются. Знаем мы этих профессионалов! С утра до вечера сидят, и попробуй — сдвинь их с места! Их бульдозером не сдвинуть — этих профессионалов. Или на больничный уйдет профессионал — что генералу сказать? Генералу плевать, что у профессионала цистит или подагра. А профессионалу плевать на генерала — слишком их много развелось. Замкнутый круг получается — проблема. Поэтому без Аркаши нельзя.

— Тебе как рассказывать? — спросил Аркадий, наливая Алексею Матвеевичу чая, — с начала или с конца? Нетерпеливый любит с конца. Терпеливый — с начала. Ты у нас — кто?

— Баран я, — ответил Алексей Матвеевич, — по гороскопу баран. Рассказывай, как умеешь, а мы сообразим.

— Ты, вероятно, представляешь, что творилось в тридцатые годы? — приступил к рассказу Аркадий. — Если забыл — напомню. Народ строил новое общество. Религию упразднили, чтобы не мешала строить. И всех остальных — буржуазных элементов — они бы с готовностью упразднили, однако не получилось. И слава богу. Оказалось, что среди буржуазных элементов много талантливых людей. Некоторые вообще одержимы безумными идеями. Им плевать — какая власть, лишь бы помогли завершить задуманное. Идеи — сумасшедшие. Их решили поместить в дом для психопатов. Новому обществу психопаты были, как ты помнишь, не нужны.

— Они и сейчас не нужны, — подсказал Алексей Матвеевич.

— Существуют люди, которые опережают свое время. Их взгляды кажутся безумием для современников. И только немногие действительно понимают, о чем идет речь. Другими безумцами считают тех, кто добровольно согласен воплотить в жизни безумные идеи безумных людей. Фамилия Харламов — тебе ни о чем не говорит?

— Нет.

— Ничего удивительного, если не считать, что он был первым астронавтом, точнее — космолетом.

— Интересно.

— С документов, напоминаю, еще не сняли гриф секретности, хотя сроки вышли. Полет, похоже, в некотором смысле удался. Он был успешным — ракета преодолела земное притяжение и вышла на орбиту. Что произошло дальше — отдельная и довольно запутанная история. С одной стороны, Харламов погиб — ракета не вернулась обратно. С другой — в одной из психиатрических больниц спустя несколько лет после запуска ракеты был обнаружен пациент, в котором опознали Харламова. Возникает вопрос. Почему Харламов оказался в психиатрической больнице, если он улетел в космос и не вернулся?

— Хороший чай, — похвалил Алексей Матвеевич. — Наши парни всегда неплохо работали. Если им ставили задачу, значит, они должны ее выполнить. Что говорят на сей счет документы из нашего ведомства?

— Ничего не говорят.

— Не может быть. Вероятно, тебе не удалось связать в единую картину все события. Ты сделал копии документов?

— А как же, конечно, сделал.

— Первый астронавт, которого кроме узкого круга лиц, никто не знает. Замечательно. Похоже на сенсацию? Только не вижу желающих сделать на данной сенсации громкое имя! Где они, Аркаша, — что-то не вижу! Значит, что-то другое. Чувствую в том, что ты рассказал, какую-то интригу. Вдруг для одних секретных документов требуются другие документы — еще более секретные? В любом случае ты молодец. Всегда был молодцом, поэтому не напрасно купил тебе пряники — ты их заслужил. Знакомый у меня есть — бывший врач, сейчас на пенсии. Предлагает арестовать одного типа. Сколько, говорит, стоит подобная услуга? Аркаша, что происходит?

— Рыночные отношения.

— Думаешь, рыночные отношения? Признаюсь, испугался сначала — почему он ко мне обратился с этим предложением? Неужели я такой подонок? Арестовать человека за деньги. Аркаша, он мне и деньги предложил. Не волнуйтесь, говорит, подозреваемый и вовсе не человек — мерзавец он, негодяй и подлец. Я, говорит, против порядочного человека ничего не имею. А этот — мерзавец. Если вы его не арестуете, он другим людям бед принесет. Не знаю, что ему ответить.

— Ничего не отвечай, — ответил Аркадий.

— Мне оба безразличны, — признался Алексей Матвеевич. — И врач, и кого он там хочет арестовать. Мне на них плевать. Меня беспокоит другое. Почему он ко мне обратился? Он считает, что я подлец?

 

13

Алексей Матвеевич мог бы еще говорить с Аркадием, однако вышло время. Глянул на часы и удивился — времени и вовсе не осталось. Черт знает, что такое! Поговорить с человеком по душам — нет времени. На всякую, простите, хрень время всегда найдется, а по душам — нет времени. За всем этим определенно что-то кроется. Здесь даже у атеиста могут возникнуть сомнения. Если, конечно, у него голова не только чтобы шапку носить. Однако и без шапки нельзя — запрещается категорически ходить с голой головой, особенно зимой. Как последствие, можно потерять и без того немногочисленные мозги. Всем известно, человек использует малую часть своих мозгов. Их полагается беречь, иначе могут возникнуть нежелательные последствия.

Документы Груздь забрал. Где надо — расписался. Руку пожал Аркаше, слово доброе сказал и вышел через дверь на улицу. Была весна. Но только по календарю. Хотя птахи за углом чирикали. Может, весну почувствовали, а может, у них была самая обыкновенная драка. И они вроде как ругались на своем языке. Не исключено, что и по матери ругались — Груздь птичьего языка не знал, в школе не преподавали. В школе ему на выбор предложили учить английский и немецкий языки. Дед у Алексея Матвеевича отличался, как и многие в те времена, повышенным чувством патриотизма. Он и дал совет Леше. Учи, — говорит, — английский. Они нам союзники были. Леша английский выучил вполне неплохо. Чтобы прочитать или перевести небольшое предложение — пожалуйста, а чтобы поговорить или послушать, ничего не получалось. Ну, это так, к слову, чтобы читатель знал, с кем он дело имеет.

Документы по Харламову Груздь просмотрел уже в кабинете. В коридоре в это время шел ремонт, и ходили какие-то непонятные работники. Поэтому на всякий случай Алексей Матвеевич дверь закрыл на ключ. Впечатлительным Груздь никогда не был. Не берут сюда впечатлительных. Однако он непонятным образом удивился от того, что прочитал. Во-первых, документы были столь древними, что их боязно было брать в руки. Что в них было написано — отдельная история. Сейчас так не пишут. Если даже захочешь написать, не получится. И не у всякого писателя получится — до чего забавный слог. При этом все серьезно. Иначе и быть не могло. Дело-то было секретное! Государственной важности. На контроле у ответственных людей. Алексей Матвеевич вроде даже разглядел роспись одного исторического персонажа, назвать фамилию которого вслух язык отказывается. Еще бы! Год-то был какой? Вот именно. Даже фантасты на тот момент не могли себе позволить в полной мере предаваться своим фантазиям в воспаленном мозгу. А тут все серьезно. Планировался полет на ракете!

Конечно, Харламов был не один. Была целая команда пилотов, которых готовили к полету в строгой секретности. И тренировали их в полной секретности, хотя, если честно сказать, никто толком не представлял, как следует их тренировать, к чему готовить. Груздь читал документы, что он взял из архива, словно он фантастический роман читает. Очень увлекательно.

И вечером он все еще находился под впечатлением прочитанного. Обычно Алексей Матвеевич обо всем на свете забывал, едва переступал порог конторы. Этому научил в свою бытность его наставник — древний персонаж, который уже давно покоился на кладбище. Иначе, — говорил наставник, — с ума сойдешь. Вышел на крыльцо, папироску закурил и забыл тут же о службе. А лучше до рюмочной прошел и рюмку в себя принял. Но только одну. Алексей Матвеевич с курением боролся вот уже который год. Боролся с переменным успехом, однако никому не говорил — не желал свидетелей. Вот и сейчас после ужина достал сигаретку и с сомнением на нее глянул. Отважные прежде были люди, что тут можно сказать. Верили, во что нынче поверить невозможно. Ничего не боялись. Спрашивается — почему? Человек без страха существовать не может. Страх необходим, прежде всего, чтобы выжить. Однако страх, похоже, группе Харламова был не знаком. Алексей Матвеевич и пленку секретную смотрел. Прекрасные, одухотворенные лица. Нынче вы таких лиц не найдете во всей вселенной! Нет нынче таких лиц. Если внимательно смотреть, закрадывается мысль, что это и вовсе не люди! А вдруг это инопланетяне были? Поэтому и радовались они, словно дети. Домой скоро отправятся! К родным и близким!

Глупость, конечно. Наши это были люди — российские. Партия сказала, и они ответили — есть! Алексей Матвеевич как подумал о партии, сразу себя и пристыдил с этой сигареткой. Не может побороть в себе какой-то пустяк. Позор! Взял сигаретку и обратно в пачку засунул. В окно ночное глянул и признался себе, что ни за что бы, ни за какие коврижки он бы на ракете не полетел. Пусть бы его даже расстреляли — не полетел и все тут. Чего ему там надо? Когда твое место здесь! Даже птица, у которой крылья, знает свое место и не лезет, куда не просят.

И вот в таком неспокойном для себя состоянии Груздь отправился спать. С минуту он раздумывал, надеть завтра свежую рубашку или эта еще сгодится? На завтра совещаний или других общественных мероприятий не планировалось. Работа предстояла кабинетная — продолжить изучение материалов, которые добыл Аркадий. А уж после их изучения следовало составить справку — подвести итоги с учетом современного момента. Непростое занятие, требующее не только талантов, но и определенного положения солнца на небосводе.

Улегшись в койку, Алексей Матвеевич почувствовал неудобство. Разговор не о кровати, она-то как раз была удобной. Разговор о том, что неудобство возникло в животе. В современной литературе данное неудобство называют метаболизмом. Другое слово, более доступное широкой публике, — газы. Никуда от них не денешься. Случается, что они начинают в значительной мере осложнять жизнь. Вот как сейчас. Лежи себе спокойно и медленно отходи ко сну. Набирайся во сне сил для трудовых подвигов в грядущем дне. Не получается! Мешают газы.

Пролежал в не самом комфортном для себя состоянии Алексей Матвеевич неизвестно сколько. Он уже подумывал, а не подняться ли ему и не пройти на кухню? Литературу медицинскую почитать и выпить микстуры для снятия вздутия живота. Вот тут-то все и произошло. Именно в данный момент. И чтобы серьезных оснований или опасений, так их не было. Все случилось стремительно и, стало быть, неожиданно. Времени для принятия решения, также не было. Что было? Алексею Матвеевичу привиделось… впрочем, он мог ошибаться. И, тем не менее, скажем, что ему привиделось в тот момент. Привиделось лицо неизвестного мужчины. В следующий момент Алексей Матвеевич понял — лицо он прежде видел. Это было лицо Харламова! Или только глаза Харламова? Сказать точно невозможно. Но мысль, что лицо принадлежит Харламову, — была. Итак, появляется, предположительно, лицо Харламова — серьезное, даже сосредоточенное. Затем Харламов начинает что-то произносить. Что именно — непонятно. Как в немом кино. Ты видишь, что человек говорит, и ждешь, когда появятся титры. Слова короткие — вроде как команда. Неизвестно каким образом, однако Алексей Матвеевич вдруг понял, что говорит Харламов. Три, — говорит Харламов, — два, один… пуск!

В следующее мгновение Груздь почувствовал, как медленно отрывается от земли. Словно кто-то в самом деле произвел пуск! И сам он весь задрожал — каждой клеточкой организма. Словно он — большая ракета. Счастливого пути! — кричит Харламов. И пошел дым. Много дыма, кругом сплошной дым — ничего не видать. Только вибрация.

Из своего прошлого земного опыта Алексей Матвеевич помнил, что в юности ему неоднократно приходилось летать во сне. Ничего страшного и тем более опасного при этом не случилось. Однажды он плавно спланировал с большой высоты. Другой раз он куда-то летел продолжительное время. Однако напомним. Полеты давно прекратились. В них не было необходимости. Расти Алексей Матвеевич перестал много лет назад. Ни летчиком, ни космонавтом Груздь стать не мечтал. И вот досадное происшествие, когда его отправляют в непонятно какое измерение да еще на космическом корабле.

Это сон, — решил успокоить себя Алексей Матвеевич, чувствуя, как он быстро удаляется от земли. Ничего страшного не произошло, — сказал он, и понял, что начинает разваливаться на части.

* * *

В среду Алексей Матвеев впервые за много лет не пришел вовремя на службу. Нет, он не проспал. Он вообще не спал. Алексей Матвеевич был потрясен. Как в прямом, так и переносном смысле. Посадка была, как говорят, жесткой. У него и сейчас голова болит. Все мозги после приземления содрогнулись в той степени, что были не в состоянии встать на место. С ума он не сошел. Еще не хватало… хотя как знать. Слишком много вопросов. Главный вопрос — кто его отправил в космос? Без подготовки, без согласия, без кислородной маски, наконец! Любой знает, в околоземном пространстве находиться без кислородной маски категорически запрещается. Маски не было — он ее не нашел. Единственный, кто с ним поддерживал постоянную связь, был Петр Харламов. С самого старта и до приземления. Только благодаря его поддержке он прошел через испытания, которые выпали на его долю. Другой вопрос — что это было? Сон или галлюцинация? Алексей Матвеевич успешно прошел диспансеризацию. Анализы неплохие для его возраста. С психиатром он не беседовал — не было оснований.

В кабинет Груздь зашел, когда стрелка на часах зависла в том положении, которое всегда приводило в восторг Алексея Матвеевича. Ровно тринадцать часов и ни минуты больше. Время обеда — в этом определенно что-то есть. Мастеров в коридоре он не встретил, хотя следы их работы виднелись кругом. Вероятно, ушли на обед.

Алексей Матвеевич прошел к шкафу и достал атлас мира. Когда-то ему нравилось разглядывать мир со страниц атласа. Не самое странное увлечение взрослого мужчины. Раздался телефонный звонок. Вот оно! Звонок, который ты не ждешь. По идее, он может на него не отвечать — потому что его как бы нет. Он должен быть на обеде. И звонка поэтому нет — он его не слышит.

— Алло! — сказал в трубку Груздь, — это вы? Что вам от меня надо? Говорите, не молчите! Я знаю — это вы! Все равно, мы установим номер телефона, с которого вы звоните. Петя — это ты? Передайте Петру — все в порядке.

— Извините, — ответили в трубке, — номером ошиблись.

— Номером ошиблись! — воскликнул Груздь, — не говорите глупости! Полет прошел нормально. Вы за этим звоните? Все знают, в это время я обедаю! Все! К чему мне звонить, если меня нет на месте? И, тем не менее, вы звоните. Значит, вы именно тот, на кого я подумал.

— Обмануть решили, — произнес вслух Груздь и повесил трубку, — все знают, меня нет. Я обедаю. Случайно зашел.

* * *

Вечером Алексея Матвеевича перехватил пенсионер Тюленин — выскочил из темного угла словно бес. Глаза сверкают, губы масленые и воротник поднял. Ну, говорит, как там? Арестовали? Информация моя пригодилась? Я вчера вам домой звонил — никто трубку не брал. Чего это? — думаю, — Алексей Матвеевич трубку не берет? Уж не случилось ли чего? В наше время даже запросто! Сидишь, ничего не делаешь, людей не трогаешь, и на тебя все беды разом!

— Не случилось, — отвечает Груздь. — Почему со мной что-то должно случиться? Странные вопросы спрашиваете. Рано спать лег и телефон отключил. Могу я телефон отключить?

— Конечно, конечно! — отвечает Тюленин, — моя бы воля, так я бы телефон выбросил! Об стенку его, и совсем не жалко. От телефона, я вам скажу, одни неприятности. Даже если никого не ждешь, обязательно кто-нибудь позвонит. И скажет обязательно неприятную новость. А она вам нужна? А денег — сколько? За неприятную новость еще и деньги заплати. Люди, я вам скажу, окончательно потеряли рассудок. Прежде не замечал, а нынче — страшно. Потеряли рассудок, все разговоры о деньгах. Иначе ты не человек. Без денег ты не человек. Деньги соберу — сколько надо, столько и соберу. Арестовать его — ваша гражданская позиция.

— Николай Федорович, — говорит Груздь, — мне кажется, возникло недопонимание. — Мы арестами не занимается. Мы их готовим. Смотрим — хороший человек, патриот или его следует проверить.

— И проверять его не надо! Сразу арестуйте.

— Мы соблюдаем закон, — говорит Груздь, — в законе написано, арестовать, только если разрешит суд.

— Так он убежит! Пока суд да дело, обязательно убежит! Не станет он дожидаться вашего суда! Вы — что! Он же бес! Он мне в окно кулак показывал! А живу я — где? Какой этаж? Нормальный человек и на втором этаже кулак в окно не покажет. Как он его покажет?

— Кулак показывал?

— Сунул мне кулак в окно, мол, вот что тебя ждет!

— Полицию вызовите.

— А вы кто? — спросил Тюленин.

— Мы арестами не занимаемся, мы занимаемся оперативной работой, — вновь объяснил Груздь.

— Отказываетесь арестовать злодея?

Ужас какой-то! Пристал ненормальный. Схватил Алексея Матвеевича за пальто — арестуй да арестуй! Груздь ему объясняет, мол, сигналом занимаются коллеги. Чтобы проверить человека, требуется время. Человек должен себя проявить во всем многообразии, что и составляет жизнь. Если он Тюленину кулак показал, еще не означает, что он потерянный для общества человек. Нынче у нас демократия, и чтобы вот так запросто взять и арестовать человека… нужны серьезные основания. Вот кабы экстремистом он был или шпионом вражеским, тогда конечно, тогда Алексей Матвеевич бумагу начальнику отписал в тот же день. Но это уже детали оперативной работы и знать их обывателю не положено. Хочешь знать, книжки читай или кино смотри. Или вливайся в ряды помощников.

— Согласен, — говорит Тюленин, — влиться без остатка в ваши ряды. Прямо сейчас готов, только дайте мне задание! Спасу нет, как хочется. Я его быстро на чистую воду — он у меня еще запоет!

— Николай Федорович, — вдруг насторожился Груздь. — А вы случаем не того?

— Чего — того? — не понял Тюленин.

— В своем ли хоть уме будете? Нам нужны только люди в уме. Иначе что о нас подумают?

— Да вы что! — бросился успокаивать Груздя Николай Федорович. — Как вы могли подумать! Да как мне не быть в своем уме? Если не я буду в своем уме? Это явно чья-то провокация! Я категорически протестую! Вы же меня знаете. Лучшие свои годы положил на алтарь отечества. У меня шесть благодарностей с занесением в личное дело и множество устных поощрений. А что на пенсии — каждый может выйти на пенсию. Сегодня работник по трудовому договору, а завтра — никто, пенсионер без персональной пенсии. И взять с тебя нечего. Ты — обуза. Я обузой быть не желаю! У меня сил и энергии некуда девать. У меня, чтобы вы знали, степень научная! Диссертация у меня по космонавтике!

Вот это да! Вот он и проговорился!

— Чего, чего? — возбудился Груздь, — какая еще космонавтика! А ну-ка выкладывай!

И Николай Федорович выложил все как на духу. Какую диссертацию в свое время писал, что исследовал — тема секретная. Оппоненты — коллеги Груздя, хотя в галифе ходили, однако интересовались наукой. Странно, однако. И этот тип имеет отношение к событиям, что уже произошли и которые определенно должны произойти. Груздь лишь внимательно слушал, о чем говорил Николай Федорович.

Никто не знал, что за пациента доставили в клинику. Молодой мужчина, крепкий физически, лишь взгляд мог натолкнуть на мысль, он что-то пережил. Приставили к нему и наряд — в коридоре вечно сидел военный. И персонал должным образом обучили — бумагу приказали подписать, чтобы лишнего не болтать, а докладывать всякий раз, если чего случится. Однако не случилось — пациент молчал как партизан, а спрашивать — велено не было. От чего лечили — непонятно. Отчетность — великая сила. Книга пациента увеличивалась с каждым днем. Вскоре завели еще один том, затем третий, четвертый. Охрана скучала и ее сняли. Пациент тоже скучал — сидел и днями что-то рисовал. Говорят, время лучший лекарь. Сколько прошло времени — трудно сказать. Пациента выписали. Пришел мужчина с большими усами, собрал немногочисленные вещи пациента и куда-то его увел.

— И что? — спросил немного растерянный Груздь, — к чему вы мне это рассказали?

— Как к чему? — воскликнул Николай Федорович. — Это же был Харламов! Первый в истории человечества космонавт!

— Харламов!?

— Только об этом никто не знал, — объяснил Тюленин, — сомнения были и предположения, но уверенности не было. Клиника, в которой держали Харламова, — секретная, для душевнобольных ответственных товарищей. Харламов пришел к ним из Узбекистана. А туда добрался из Индии.

— Что? — спросил Груздь.

— На сухогрузе переплыл океан. Нанялся в команду матросом и переплыл. Чей был сухогруз — неизвестно. Команда со всего мира, кого только в ней не было. Говорили, русских не было. Этот был первым славянином.

— Через океан? — переспросил Груздь.

— Нашелся он в Перу.

— Как это — нашелся?

— Упал с неба, — шепотом произнес Николай Федорович, — только я вам ничего не говорил! Я подписку давал!

— Перу?

— Он потом работал в цирке. Гири поднимал или акробатом был. Родина помнит, Родина знает…

— Чего? — не понял Груздь.

— Говорю, Родина помнит, Родина знает, как ее сын высоко пролетает. Тема у меня по диссертации — сам придумал. Только мне запретили. Ты что, говорят, Коля, рехнулся со своей работой? Где это видано, чтобы первый космонавт в истории человечества в клинике для душевнобольных находился? И гриф «Секретно» — бац! А время уже подходит! Нет времени! У меня руководитель старый и больной. Если не защищусь, он же, сволочь, умрет! И денег уже нет. Вчера еще были, а сегодня уже нет — сперли! А кто — неизвестно. Родственники и сперли! Неделю не спал. Надежды никакой. А потом плюнул и купил. Не я первый, и не последний. Серенькая, невыразительная работа, с грехом пополам нашел оппонентов по защите.

— Харламов, — едва слышно произнес Груздь, — я его вчера видел. Он мне команды давал. Перу? Точно — Перу. Сегодня смотрел Атлас Мира — ошибка исключается. Мы с ним были в Перу.

— Простите? Вы с ним были в Перу? Я не ослышался?

— Живот у меня пучит, — признался Груздь. — Газы. Вчера спасу нет, как пучило. И рвануло. Чувствую — лечу словно ракета. Харламов мне — так держать! Выходим на околоземную орбиту. Смотрю — мать честная! Точно, выходим на орбиту! А потом начал разваливаться. Как раз над Америкой пролетал. Еще мысль в голову пришла — нельзя мне в Америку падать. Куда угодно, хоть в океан, но только не в Америку! В Перу упал. Хорошая страна — бедная, хоть и капиталистическая.

 

14

Дело, конечно, личное. Соглашаться, не соглашаться. В доказательство скажем лишь одно. В органах сумасшедших не держат. Алексей Матвеевич Груздь в органах всю свою жизнь. Как говорится, и при белых и при красных. Груздь — он из идейных. Для него идея — кого-нибудь от кого-нибудь защищать. И постоянно ловить врагов отечества. Они же кругом. Сколько существует Россия, столько времени существует мировой заговор. Он и супругой разошелся по этому поводу. Он первый раз напился, когда отменили галифе. Кому в голову пришла мысль запретить нашим славным защитникам носить галифе? Кто запретил — тот и есть первый враг!

Миша Небадонский — не менее опасный враг. Прибыл, чтобы привести в исполнение коварный план. У них кругом свои люди. Хотя многие не догадываются, что являются участниками заговора. Нити заговора ведут даже в Управление! Иначе к чему ставить главным Гришу генерала? Хороший Гриша мужик, но как руководитель — плакать хочется! Что и делают по вечерам сотрудники — плачут и пьют горькую. Гриша не ожидал подобного подарка от судьбы. Всего что угодно! Неделю не спал — наденет штаны с лампасами и снимет. Наденет и снимет — не может поверить в счастье, что на него свалилось.

Как только Гришу в генералы посвятили, на него что-то нашло, но только не озарение. И умней он стал, и ростом выше. Живот вырос и интеллекта прибавилось. Миша на тот момент был как раз не Мишей, иначе его еще бы тогда обезвредили. Да и смутное было время — полная чехарда! Не разберешь, где наши, а где чужие. Старики умом тронулись, а кто в штаны наложил со страха — разбежались по общественным организациям. Либо рванули на периферию, как нынче говорят — по регионам. Москва пустая была. Народ-то по-прежнему суетился, по рынкам бегал, откуда и видимость жизни. Не было жизни — умерла она. В генералы никто ходить не желал, отказывались умные люди от генералов. В деревню картошку сажать, либо коров пасти — пожалуйста, а в генералы — увольте! Страна ждала большой крови. А кто в крови повинен был, прекрасно знал, чего и боялся.

И нет, чтобы тогда придушить. Не придушили, упустили момент. Одни сопли пускали, другие их глотали — сидели по избам. Тучи мимо прошли, зной остался, ливень — одно баловство. Алексей Матвеевич мухобойкой по окну лупил и ждал партийного собрания. В актовом зале собрались — пыхтели, как жеребцы перед кобылой. Никто в лимит не уложился — перло во все стороны. Орали наперебой — мы им еще покажем кузькину мать! А в ремонт обувь не принимают! Когда это было, чтобы сапожник работал двадцать четыре часа подряд? Денег на ботинки не было. Ботинки стоили целое состояние.

Фортуна. Не зря говорят, что она слепая, глухая и ко всему прочему потерявшая рассудок. Думай, кого земными благами награждаешь! Или у нее свой план — не менее коварный? Ничего не случилось! Видимость движения, имитация смены обстановки? Или запахло жаренным? Не паленным, а именно жаренным. Груздь животом не страдал — сигаретка в зубах, на плите глазунья, на радиоточке старый знакомый поэт — выживший из ума интеллигент, возомнивший, что пришло его время.

* * *

— Ты у меня брось! — кричит в трубку Алексей Матвеевич, — ты меня предъяви народу в открытом эфире! Неизвестно, когда еще шанс представится. Какие на хрен пирамиды! Ты что — Валя! Вы — интеллигенты гнилые — всегда народ за людей не считали. Ты сейчас душой страдаешь и несешь по радио глупость, за которую тебе завтра будет стыдно. Ты людям скажи, где можно купить мясо, а где молоко!

Валя трубку повесил и принялся дальше страдать в открытом эфире — давно, подлеца, не печатали. Николай Федорович также бедствовал — считал копейки до зарплаты. Журналов не выписывал, свой научный потенциал не развивал. В переулке неизвестные злодеи дали ему в нос и отобрали портфель. Замечательный портфель — свиной кожи. Нынче такой не купишь. А если купишь, нужно заплатить огромные деньги. Это было, пожалуй, первым крупным разочарованием. К людям Николай Федорович никак не относился. Он с ними смирился, потому как надо с ними жить — с этими людьми. А потом он заметил, что людей слишком много развелось. Как бродячие собаки в стаи по весне сбиваются, так и люди. И обликом своим люди на людей мало чем похожи. Понятно, что от жизни происходит упадок, а если жизни нет, значит, и падать некуда. Беда, однако, а жить как-то надо.

Нос заживет, и портфелю замену найти можно. Хотя в душе что-то осталось — рубец незаметный, о котором можно и забыть. Жизнь, зараза, не желала выстраиваться. Ждешь лето, чтобы скрыть язвы, что вылезли по весне — грязь жуткую, мусор и говно. Пришло лето, однако облегчение не наступило. Рубца не видать, но боль осталась.

* * *

Не врет. А вот сейчас не врет, — сказал дед. У него тоже радиоточка была. Он через радиоточку связывался с внешним миром. Чтобы не было замешательства, отметим — мир принимает разнообразные формы. Может быть внешним и внутренним. Крутанул ручку и возник мир. Не нравится — выключи мир. И нечего орать, если не знаешь, где можно купить мяса.

Пирамиды, пирамиды…

Это же символы! Стоят себе одиноко в пустыне — кому они нужны? В пирамидах хоронили фараонов. Старик на тот свет еще не собирается — не пришел час. Свой час он всегда узнает, ошибка исключается. Да и придти к нему должны. Не может он унести с собой тайные знания. Требуется кому-то передать. Николаю Федоровичу — вряд ли придется передать. Хотя удобно — живет рядом, никуда ходить не нужно. Николай Федорович раскрывается каждый раз с новой стороны. Что-то, вероятно, с ним происходит. И непонятно, где он настоящий. Либо настоящим он был прежде, либо сейчас настоящий, либо еще только предстоит ему стать настоящим.

Новая жизнь в новом воплощении… старика не обманешь, заблуждаются люди слабые. Человек сильный себя обманывать не позволит. Только непонятно, если они сильные, к чему добровольное заблуждение? Нет же там ничего. Прежде были и у него сомнения — а вдруг все же там есть? Хоть что-то, хоть какой-то намек на существование, хоть в какой угодно форме. Иначе тоска ужасная, что не выразить словами. И как приговор — нет! Как топором по голове — нет!

Постой, — говорит, — постой. Мне спешить некуда. Поздно мне спешить… и давай отматывать назад понемножку. Должен где-то быть хотя бы намек какой-нибудь. Поэта этого, алкоголика, он помнит. С виду представительный мужчина. В галстуке всегда, слова дурного не скажет. Он дома, когда трезвый обедает, нож в одной руке, вилка в другой. Ну а когда пьяный, вылитый демон! Лучшие свои стихи в пьяном угаре и написал. Утром читает и глазам своим не верит — шедевр! А соавтор через стол сидит и котлету вчерашнюю доедает. Чего, — спрашивает, — нравится? Это мы еще с тобой мало выпили. Возвращайся, друг, обратно, здесь тебя никто не ждет. Обратно — но только куда? Где это «обратно»? Здесь тебя никто не ждет, и не ждал никогда. Ты здесь чужой и всегда им был. Это не твой мир.

Тюленин выглядел невыразительно. Одет был в пальто, которое уже давно не носят. Это он звонил в дверь десять минут назад. И пять минут назад он звонил. И минуту назад — что ему надо?

— Что тебе надо? — спросил старик. — Чего раззвонился? У меня тихий час, чтобы знал. Может, я готовлюсь к переходу? И чтобы переход не был мучительным, к нему готовлюсь.

— Алексей Матвеевич со мной вчера говорили, — сообщил Тюленин, — я их возле дома дождался. Говорили час — очень полезный разговор.

— Ты за этим пришел?

— Да.

Пришел сообщить, что между нами была доверительная беседа. Не ожидал, если честно признаться. Думал, они меня пошлют. Не послали. Удивительно. Они в управлении работают. Может быть, даже полковник.

— Полковник нынче не такой высокий чин, — говорит старик. — Хотя думаю, получает много. Если полковник и выслуга лет двадцать, думаю — хорошие деньги. Только к чему хорошие деньги, если выслуга двадцать лет? Что он с ними делать будет?

— Купит что-нибудь. Магазинов развелось, прямо удивительно, сколько! — поделился своими мыслями Тюленин. — Иногда думаю, кто же это все покупает? Товары для хозяйства, конечно, необходимы. Мыла купить или стирального порошка. Или штаны на замену — правда? Износились штаны, а хочется, чтобы не стыдно было. Чтобы сказал народ — молодец дед! Так держать! Одной ногой в могиле, а выглядит как жених! Доброе слово и собаке приятно. А человеку вдвойне приятно. Сколько денег получает Алексей Матвеевич — мне неизвестно. Он отечество защищает, и зарплата должна быть соответствующая. Мы никого не защищаем, и зарплата у нас тоже соответствующая — никакой зарплаты. Сами виноваты. Нужно было в свое время отдать хотя бы малую свою часть отечеству. Не отдали.

— Как это не отдали! — возразил старик, — что это вы себе позволяете! А куда, тогда скажите, я себя в свое время отдал? Какой такой еще стране! Если всю свою сознательную жизнь здесь прожил! За границу выезжал только один раз! По путевке. За свои кровно заработанные. Чего это вы, Николай Федорович, обидные для меня слова говорите. А сами-то! Сколько через вас народа прошло? Забыли? Да если бы не вы, народ уже давно с ума сошел! Отработали на своем боевом посту, отсидели смиренно на деревянном табурете. Сколько чернил исписали? Карточек завели — сколько?

— Карточек? — переспросил Николай Федорович.

— Да! Карточек пациентов — сколько?

— Ну так сразу и не скажешь, считать нужно. Наверно, много должно получиться карточек. Шифаньер у нас стоял до самого до потолка, — шкаф, стало быть. А потолок метра три, вот и посчитайте, сколько туда карточек влезет. Народ он только с виду здоров. Идешь по улице — красиво кругом. Люди на встречу, и никому в голову не придет, что где-то по углам сидят хворые, да больные. Прежде, если знаете, был секретный указ. Чтобы картину в стране не портить, вывезти всех больных в особые места — подальше от любопытного глаза. К нам приходили товарищи ответственные. И кто особенно нуждался, всех до одного вывезли.

— Убогих? — спросил старик.

— Всяких, — уклончиво ответил Тюленин и отвел глаза в сторону.

— Чего темнишь? Будто не знаю! Еще как знаю — сам на пароходе ездил.

— Куда?

— Куда надо, туда и ездил. Сказал же — на пароходе!

— Теперь можно, — сказал Тюленин, — прежде было запрещено, а теперь можно. Померли они все. Ничего не знаем, — скажут ответственные товарищи. Чего он несет? Только никому теперь не нужно. Скажут — клевещет.

— Кто скажет?

— Мир, конечно, изменился, — продолжил дискуссию Николай Федорович, — поколение новое подросло. Кое-кто умер — сами сказывали. Однако, если подойти с научной точки зрения, ничего не изменилось. Кто скажет? Всегда найдется человек, чтобы сказать. К нему придут и пальцем укажут — говори! И он скажет. Еще как скажет! И от себя добавит, чего и вовсе не было. Здесь, если хотите, скрыт какой-то тайный механизм. И время над этим механизмом не властно. Новое поколение, а слова прежние. Вопрос — как подобное может быть? Их же никто не учил!

— Вы, Николай Федорович, диссидент.

— Я? — испугался Тюленин, — какой же я диссидент? Пенсионер я. Склад ума у меня творческий — любопытный буду по природе. В роду у меня диссидентов не было. И литераторов не было, откуда диссиденту взяться? Политикой не интересовался и репрессированных — бог миловал.

— И все же, Николай Федорович, вы диссидент, — настаивал старик. — Этакий вольнодумец.

— Поговорить люблю, — согласился Тюленин, — но чтобы плохого слова? К чему? Меня все устраивает. Мне много не нужно. Мне ничего не нужно… главное, чтобы был мир во всем мире.

— А вот это вы хватили! — ехидно ответил старик. — Мир во всем мире! Дураку и тому понятно, мира во всем мире быть не может. Чего тебе твой полицейский сказал?

— Точно! — обрадовался Тюленин. — Я же пришел, чтобы сообщить о нашей с ним встрече. Вчера, как назло, холодно было. Видите — на мне пальто. С прогнозом намудрили. Шапку надел, а вот пальто… стою и думаю, как Алексей Матвеевич отреагирует? Мы же не договаривались о встрече. По телефону все не скажешь. Телефон как средство коммуникации, к сожалению, не совершенен. Увы. Чтобы сказать, необходимо видеть человека. Согласны?

— Что он сказал?

— В том-то и дело, что Алексей Матвеевич ничего определенного не сказал. Мне кажется, он устал. Каждый может устать. А тут еще я — лишние проблемы. Спрашивал, нет ли у меня толкового фантаста.

— Кого?

— Человека, интересующего фантастикой.

— К чему ему фантаст?

— Не знаю. Вероятно, фантаст требуется в качестве консультанта.

— А вы — не фантаст? — спросил старик.

— Я? Да вы что! Какой я фантаст! В юности любил читать, с возрастом, слава богу, прошло. Нет, не фантаст.

— Жаль.

— Почему? — поинтересовался Тюленин.

— Вашему полицейскому требуется консультант — фантаст. Лучшего варианта сложно себе представить. Тот самый случай, когда гора идет к Магомеду.

— Воображение у меня развито хорошо, — не понятно к чему заметил Тюленин.

— Я вам вот что скажу. Если в себе, как следует, покопаться, можно обнаружить много разных талантов.

— Может быть.

— Не может быть, а именно так дело и обстоит. Человек за свою жизнь использует свой потенциал на какие-то жалкие десятки процентов. Потенциал человека — велик! Талантов множество. Необходима мотивация. Нет мотивации, и все таланты спят дремучим сном. Мотивация, как ключ к двери, где спрятаны сокровища.

— Вы — поэт! — удивился Тюленин.

— А то! Много чего могу. По молодости чем только не увлекался. У меня профессий… механиком был, грузчиком, водопроводчиком, заведующим складом и его заместителем. Одно время был курьером, в другое — писарем. Хлебопеком был. В библиотеке работал вахтером. Даже в академии наук в гардеробе временно товарища подменял. И директором акционерного общества был. Поэт, — говорите? Нет. Поэтом быть не пришлось — мало платят. Писарем в армии служил.

— Поэт в том смысле, что рассказчик вы интересный, — подсказал Тюленин.

— Ах, в этом смысле! Как-то не задумывался. Может быть, всякое может быть. Почему, как вы говорите, не быть поэтом? Хорошая профессия, творческая. Прежде, я вам скажу, на поэтов был большой спрос. Представьте, интересовалось общество поэзией. Идешь по проспекту и плакат на заборе. Встреча с поэтом — добро пожаловать. Билеты в кассе. Цена билета — пять копеек. И ходила же публика. Стула свободного не найдешь. Поэт на сцене. Руки в карманах — прекрасно! Как сейчас вижу…

* * *

Ностальгия. В прошлое бросило старика. Удивительное состояние — вспомнишь, что никогда не помнил. Генерал Гриша также кое-что — родное сердцу — вспоминал. Вызвал товарища с докладом — Груздь сидел напротив и читал вслух справку. Сколько он этих справок написал! Ужас! Если все сложить, пронумеровать — получится настоящий роман. Бери и ступай в издательство, только черта с два там его примут.

Читает — шевелит губами мокрыми. А Гриша чай пьет и вникает — пропускает мимо ушей каждое третье сообщение. Еще не хватало! Еще он будет в каждое вникать! Кукиш!

— Чего? — спрашивает он вдруг и стакан в сторону отложил. Алексей Матвеевич притих — и он перепугался. Не может взять в толк — чего это ему в справке написали?

— Еще разок, — говорит генерал, — прочитай предыдущее предложение.

Груздь кашлянул и читает — глазам своим не верит. Ересь полная!

— Да как подобное возможное? — спрашивает генерал, — ты сам-то соображаешь, что читаешь? Или думаешь — сплю?

— Что написано, то и читаю, — огрызнулся Алексей Матвеевич, — в аналитическом департаменте документ составляли.

— Они что там с ума сошли! — возбудился генерал и трубку берет, чтобы по внутренней связи промыть мозги подчиненным. Минут пять, конечно, прошло, прежде чем раздался стук в дверь. Генерал вновь стакан отодвинул. На ладошку плюнул и строптивый волос к лысине пришлепнул — он его в зеркале заметил. Едва не испортил генеральский образ.

Заходит человек в мундире. В руках — папка, в глазах — вопрос. Ждет.

— Мы тут справку читаем, — говорит генерал, — итоговую, по происшествиям за неделю.

— Так точно! — рявкнул служивый.

— Что — так точно? Ты меня послушай, а потом кричи — так точно. Читаем мы с Алексеем Матвеевичем справку. И никак не можем взять в толк… или это опечатка?

— Никак нет. Не опечатка, — бодрым голосом сообщает служивый, — достоверный факт.

— Как достоверный? — не понял генерал. — Ничего не понимаю. Может, Алексей Матвеевич понимает? Здесь написано, что гражданин залез…

— Вагина, — подсказал служивый. — Гражданин залез в вагину.

— Что за черт! — вытаращил глаза генерал. — Как гражданин может залезть в вагину? Ничего не понимаю. Гражданин же большой! Взрослый гражданин. Как он в вагину женскую поместится?

— С гражданином случился стресс, и как результат — помешательство рассудка. Гражданин отказывался воспринимать окружающую реальность. Лучшего способа спрятаться от действительности, как залезть в вагину, он, к сожалению, не нашел.

— Ужас какой! — сказал генерал. — Сидим, читаем материалы с Алексеем Матвеевичем и вдруг — на тебе! Ошибка исключается?

— Исключается.

— Невероятно! Но как он туда залез?

— Не могу знать. В документе на сей счет никаких дополнительных сведений не указывается.

— Что говорит наука? — приходя в себя, спросил генерал.

— Проводят консилиум.

— Ну это надолго. Спасибо, ступай, — отдал распоряжение генерал, — надеюсь, других странных сообщений в документе нет?

Человек в мундире вышел, затворив за собой дверь.

— Что происходит? — обращаясь к коллеге, спросил генерал, — прав ты, Леша, — народ сходит с ума. Вот, пожалуйста — еще один пример. Чего ему там надо? Лучшего места не нашел — псих!

— Мне кажется, это часть тайного плана, — сказал Груздь и выразительно глянул на генерала, который лишь выгнул дугой бровь, ожидая объяснений — подобные мысли всегда требуют комментария.

— Может случиться, и мы ничего не знаем, — продолжил Груздь, — а мысль такая — извести народ до состояния домашней скотины. К чему изводить? Управлять проще. Человек по природе своей не далеко ушел от животного. Чтобы его обратно вернуть к братьям нашим младшим, больших усилий не требуется. Все что требуется, последовательность и небольшая системность. Все — больше ничего не требуется. Мозг человека и без того не слишком развит — о чем осторожно говорят ученые. Говорят в полголоса, а лучше шепотом. В мыслительной деятельности участвует малая его часть. И этой малой часть можно вполне успешно манипулировать. Оглянись кругом! Люди на людей не похожи — одни лишь животные инстинкты. Скоро читать разучатся. К чему и что читать? Пустое и вредное занятие. Буквы в слова их, конечно, складывать научат. Но чтобы читать?

— Мировой заговор? — улыбнулся генерал.

— Как хочешь, так и назови. Хочешь назвать мировым — никто не возражает. Кто тебе поверит! Заговор темных сил? Тебя первого в психиатрию и отвезут. Однако факты сами за себя говорят.

— Какие еще факты? — возбудился генерал, — фактов, кроме этого сумасшедшего, что пытался залезть в вагину, не вижу! Нет фактов!

— Заговор существует, — уперся Груздь, — война никогда не кончалась. Жизнь разумная и есть война. С первой секунды существования. Заговор — средство ведение войны. Кто ведет против нас войну? Непростой вопрос — опасный. Кто дал верный ответ на вопрос — подписал себе приговор.

— Мировой заговор, — повторил генерал, — согласен, это серьезно. Давай обсудим. Но только между нами. И только потому, что мы товарищи. Верно? Не ошибаюсь? Алексей Матвеевич, мы — товарищи? В-о-о-т! А, поди, обсуди вопросы мирового заговора с кем другим? Сказать — не скажут, но подумают — псих! Спятил под старость Алексей Матвеевич — заработался. И все от старания, от трудов своих и бессонных ночей. Работай как все — шагнул с крылья заведения и забыл, что у тебя в голове — какие мысли. На службу пришел и здесь не спеши. Решай личные вопросы, а уж потом вопросы служебные. Именно таким образом и ни в коем случае не наоборот! Во — видишь! Лампасы на штанах у меня. Считай, жизнь прожил не впустую. Генерал, я тебе скажу, достижение. Пусть голова пустая и лысая. Все одно — достижение. Опасно, — говоришь? Здесь, ты Леша, тысячу раз прав. Еще как опасно. Но я тебя не выдам.

— Кому?

— Кому не выдам? Мало ли кому! Думаешь, только у меня враги и недоброжелатели? Они кругом! Сотникова помнишь?

— Ну?

— Сошел, мужик, с ума. Через год после выхода на пенсию. А прежде записался ко мне на прием. Почему, думаю, не принять ветерана? Поговорить и вообще — принял. Сидим, беседуем и вдруг он мне бумагу на стол. Читаю бумагу и не могу взять в толк. И только потом мысль в голову — так он с ума сошел! Просит снять с него наружное наблюдение. Оказывается, решил, что по нему работает наружное наблюдение! Коллеги его бывшие работают. Смотрю и не знаю, что ему ответить. Хорошие глаза — чистые. Нет в них и доли безумия. А потом другая мысль — а что если это я с ума сошел? И все это мне снится? Едва не испугался. Если бы не был генералом, испугался бы точно. Побежал бы в поликлинику.

— Он и прежде не в себе был, — заметил Груздь. — Подчиненные жаловались. Слишком много требовал.

— Правильно. И я требую. Иначе нельзя. Если, говорит, не снимете наблюдение, всех положу из наградного пистолета! А стреляет он как черт! И пистолет, как на грех, ему подарили. Наблюдения за ним, конечно, не велось. А кого он тогда собирался положить? Даю вам, говорит, неделю. Иначе, пеняйте на себя! Пришлось проводить спецоперацию — заменили для начала боевые патроны на холостые. Однако он же не дурак! Где уверенность, что в тайнике у него нет патронов? Беда! Смотрю телевизор, как сумасшедшие по людям стреляют, и лезут в голову мрачные думы. Какие — сам знаешь.

— Каждый второй — сумасшедший, — напомнил Груздь.

— Каждый второй, — повторил генерал, — а как узнаешь, кто из них первый, а кто второй?

Алексей Матвеевич слушает, однако как-то по-иному он слушает. Что-то с ним после полета произошло. И он как бы себя не узнает, чтобы с уверенностью сказать, мол, действительно это он — Груздь Алексей Матвеевич. Казалось, все при нем — физиономия, руки, ноги на месте, однако что-то появилось лишнее, явно не родное. А что именно — сразу и не скажешь. Тревожное чувство и неприятное. Постоянно беспокоит. Он когда к генералу шел с докладом, думал — сказать или не сказать? Все же товарищ, хотя и генерал. В жизни подобное случается крайне редко. Должность ответственная губит, не взирая, на дружбу и родственные отношения. Приходится выбирать — либо дружба, либо должность. Алексей Матвеевич доверяет лишь своему жизненному опыту, который подсказывает — люди как пауки в банке.

— Может, хватит? — подал голос генерал — Скажи своими словами — что там еще?

— Кроме убийств ничего серьезного, — ответил Груздь, — впрочем, есть одно дело — каннибализм. Парнишка съел двух своих приятелей.

— Час от часу не легче, — вздохнул генерал. — Еще один сумасшедший?

— В том-то и дело, что комиссия считает его вполне нормальным. По месту работы характеризуется положительно. Соседи говорят — тихий, уравновешенный молодой человек.

— А что он тогда съел своих приятелей? Если уравновешенный — чего он своих приятелей съел? Конфликт произошел? Ну знаешь — это еще не повод, чтобы из них борщ готовить! Отказываются признать, что он больной?

— Не могу знать.

Эпоха возрождения — где она? По всей видимости, в прошлом. Наступила эпоха разрушения — кругом ее следы. Коллективный разум болен серьезным недугом. Сто лет для истории планеты даже не мгновение.

— На концерт пойдешь? — спросил генерал. — Приезжает эта… как ее, ну, ты понял. Билеты принесли. Почему бы и не сходить? У меня костюм куплен, я его только раз надел — не порядок. В шкафу висит, стоит целое состояние. Вот на концерт в нем и пойду. Прежде у меня абонемент был — ходил, представь себе, и получал удовольствие. А потом что-то со мной произошло — не получаю удовольствия и все. Сижу в зале, и ничего меня не волнует. Не трогает. Словно глухой. Вроде хорошие артисты — знаменитые, и не трогает. Гляжу осторожно по сторонам — люди вроде слушают. Вроде людям интересно, а мне, представь, не интересно. Словно не я это буду, а кто другой. Словно меня подменили. Странные мысли — непонятные. С тобой подобное бывает?

Груздь кашлянул — чего он к нему пристал? Сказать или не говорить?

— Что молчишь? — повторил генерал. — Спрашиваю — с тобой подобное бывает?

— На концерты я не хожу, — ответил Груздь. — По телевизору предпочитаю. Хороший купил себе телевизор. Насмотреться первое время не мог. Что ни посмотришь — все нравится. Казалось, новости — что в них может быть хорошего? Смотрю с огромным удовольствием — игра красок. Лучше, чем в жизни.

— Значит, не бывает? — явно недовольный переспросил генерал.

 

15

Брать демона приехала целая бригада. Спецназ — обязательно. На героев в кино хотя и не похожие, но весьма крепкие парни. В машине сидели. Кто хотел курить — курили. Глупости какие-то рассказывали и на часы поглядывали. Сигнала ждали. А сигнала нет и нет. Непорядок. Слушай, — говорит старший, — почему нет сигнала? Сколько мы сидеть будем? А тут еще какая-то тетка приехала. И машиной, как и полагается, все к черту перегородила. И собирается уходить по своим глупым делам. Старший выходит и культурно объясняет, что у них спецоперация — мол, вали отсюда, на хрен, быстрей. Не понимает. Моргает приклеенными ресницами — такие только одно лишь понимают, что окружающий мир крутится не по орбите, а вокруг них. Потом полезла в сумочку и принялась стрелять. Из пистолета! Сначала в старшего группы, затем в остальных.

Ужас! Представьте себе картину. Посреди двора стоит крашенная дура и палит из пистолета! Затем бросается к себе в машину и кому-то звонит — зовет на помощь.

Старик все прекрасно видел. Как только раздались первые выстрелы, он сразу понял — будет война! Просто так из пистолета днем палить никто не будет. И выключил на всякий случай газ на плите. Ничего страшного — суп подождет. Старик не принадлежал к тем, кому футбол и пиво подавай одновременно. Мухи — отдельно, котлеты — отдельно. Железное правило, которого всегда придерживался старик.

— От окна отойди, — услышал он, прежде чем заметил, что в комнате был еще кто-то.

— Они за мной приехали, — сказал демон. — Николай Федорович твой, который Тюленин, на меня донос написал. А потом его завербовали. Слушай, старик, что-то я не понимаю. Прежде душевнобольных привлекать к сотрудничеству запрещалось. Николай Федорович — не в своем уме будет. Не мог представить, что ему поверят.

— Твоя работа? — спросил старик, — с девкой этой, что во дворе палит? Твоя работа?

— У девки мама — окружной прокурор. Пистолеты прокурорским выдали. Ничего девке не будет. А бойцов этих мама по стеклу размажет. Она сейчас из парикмахерской выходит — очень злая. На концерт собиралась к этой… как ее? Ты должен знать — у тебя где-то пластинка была.

— Пластинка? — переспросил старик. — Не может быть. Нет у меня пластинок. К чему пластинки, если у меня проигрывателя нет? Может, радиоточка? Николай Федорович думает, ты мой сын.

— Твой сын? — удивился демон, — пусть думает — я не возражаю. Против Николая Федоровича, чтобы знал, ничего не имею. От окна отойди — сейчас снайпер стрелять будет.

— В меня? — удивился старик.

— Не в тебя, а в меня, — подсказал демон. — Ты их не интересуешь. Хорошая девушка Марина, но дурная. К чему ей пистолет — ты не знаешь?

Во дворе раздался еще один выстрел.

— Следующий будет в окно, — предупредил демон и передвинул на столе вазу. — Знаю, она тебе дорога. Рикошет будет прямо в вазу — скажи спасибо.

Марина положила еще одного. Кажется, его звали Сережей. Хороший парень, видный, — он многим девчонкам нравился. Идет по улице, и девки оглядываются. Марине он почему-то не глянулся. Марина в него выстрелила и попала. Вот стерва! Мужики в тир дважды в неделю ходят и попасть не могут, а эта раз и без всякого тира. Видать, способная девушка эта Марина.

Демон не обманул. Выстрел вскоре действительно прозвучал, и пуля в окно влетела. Дзинь и нет окна! А окно денег стоит. Осколки убери, с мастером договорись. Полдня сиди и жди, когда придет размеры снимать. И это называется снайпер! Ты снайпер в свой прицел смотри, а не как у Марины сиськи трясутся. Она, конечно, разволновалась — не каждый день из пистолета по живым людям стреляешь. Кто знает, может, и среди них есть хорошие люди?

Что еще можно сказать об операции? Нужно было гороскоп читать, и все было бы в порядке. Марине с гороскопом повезло. Погода — без дождя. Легкий ветерок. Девиз — нет таких пространств и сердец, которые нельзя покорить. Всех мужиков она и положила. Для Сережи гороскоп обещал заложить новую программу на ближайшее время. Новые идеи, проекты, встречи будут способствовать привлечению энергии и расширению жизненного пространства. Все важные вопросы и переговоры желательно сегодня не проводить, чтобы жизнь в ближайшее время была благополучной.

Груздь стоял в магазине и думал, какую ему купить мормышку в подарок приятелю. Звонит телефон. Груздь телефон достает и спрашивает, какого хрена ему звонят. На обеде он. Он что, не может как все нормальные люди скушать котлету? Марину, конечно, скрутили. Выбили стекло и вытащили из машины. Порвали куртку и плечо повредили. Не знаем, не можем сказать — вывих или что-то более серьезное. Коля, который применял болевой прием, разницы между женщиной и мужчиной не видел. Коля видел преступника. И швырнул он Марину через бедро так, что об этом услышала вся улица. Даже мужчина в пальто с портфелем услышал. Он шел по параллельной улице и не имел ни малейшего представления о том, что за углом происходит спецоперация. Идет, стало быть, мужчина и слышит вдруг непонятный приглушенный звук, словно с крыши на асфальт упал мешок с цементом. И посмотрел вверх.

— Что? — говорит Груздь, — какие еще подельники? Никаких подельников я не знаю. Не было в деле подельников. Прочитать не могут. Там же все написано русским языком! Бумагу открой и внимательно прочитай.

Конечно, в чем-то Алексей Матвеевич прав. Однако и не прав. Откуда ему знать, что к месту действия подъедет Марина с пистолетом? Старший группы тоже хорош. Культурно еще не значит послать на три буквы. А потом все как-то быстро случилось. Старший с угрозой в голосе предлагает Марине покинуть место. Марина — девушка впечатлительная, можно сказать, нервная. Семья у Марины непростая. Папа очень строгий, мама тоже не подарок. Вдруг передалось по наследству?

— Нет, — говорит Алексей Матвеевич, — другую мормышку покажите на крупную рыбу. У меня приятель мелкую рыбу не любит. Крупную ему подавай. Которая у вас на крупную? Эта? Вот эту и дайте. Должен же я посмотреть, что покупать буду. А продавец ему отвечает — пожалуйста, пожалуйста. Смотри — засмотритесь! Мне и вовсе не жалко, главное, чтобы купили. Другой гражданин пересмотрит все и ничего не купит. Как после этого к людям относиться?

Есть такой малоутешительный факт. Придут и отвлекают продавца от работы — покажи, да покажи. А что показать — сами не знаю. Только настроение портят и нервы расшатывают.

Пуля, что снайпер стрельнул, в стенку влипла. Это только в кино с первого раз снайпер цель поражает. У нас не кино, у нас — книга. И снайпер — обыкновенный человек. Ничто человеческое ему не чуждо. И промахнуться он может. Ружье ему выдали старое. Там какой-то механизм постоянно заедал. Мастер сказал — а вы что хотите? У нас тут не Курская дуга. Если осечка, заряди еще разок и стреляй. Куда спешить?

— Что они творят! — возмутился старик и глянул на стенку. Пуля, похоже, была настоящая. — Они же мое мировоззрение этим выстрелом перевернули! Всю жизнь честно платил по всем коммунальным платежам. Платил даже тогда, когда платежи не были честными. На субботники регулярно ходил. Одни гадят, плюют, а я за них убираю. На выборах голосовал, как сказано было. Сказали — за этого, за него и голосовал. И что я получаю в ответ? Пулю в окно!

Распетушился старик. И чего, спрашивается. Стрельнули в окно — всякое бывает. Не убили же. Вот если бы убили. Лежал бы в своей квартире с простреленной головой. Весь в крови. Пол в крови, стены в крови, мозги на полу — крайне неприятная картина. Хотя некоторая экономия имеет место быть. Покойнику не нужно убирать осколки — это раз. Мастера звать, чтобы он размеры снял — это два. Предоплату тоже не нужно делать. Ваза осталась цела. Пуля рикошетом прошла как раз в том месте, где стояла ваза.

— Подарок, — объяснил старик, — нам тогда три подарка вручили. Вроде как за первое, второе и третье место. Первое место — хрустальная ваза. Очень ценный приз. Второе место — фотоаппарат. Третье — автомобильный насос. Фотоаппарат, конечно, тоже не плохо. Захотел кого-нибудь сфотографировать и пожалуйста. Никуда ходить не нужно, ни в какую мастерскую. Пленку только вставил и фотографируй на здоровье. Ландшафт или голубей. Этих голубей прежде было — ступить невозможно. Насос в хозяйстве пригодится. Накачать что-нибудь, какой-нибудь предмет или просто так. Вышел, к примеру, летом во двор и сделал доброе дело — накачал колеса у велосипеда. Пустяк, а приятно. Потери большие?

— В пределах статистической погрешности, — прозвучал ответ.

— Получается, ты меня спас? — вдруг вспомнил старик. Помолчав, добавил, — только не могу понять, что в этом проку?

— Ты — случайное стечение обстоятельств.

— Я?

— Да, — ты.

— Какое же я случайное обстоятельство? — испугался старик. — Вот он я. Живой и здоровый. Я в окно посмотрю — можно?

Глянул старик в окно, а там уже никого нет. Ни Марины, ни людей из группы захвата — только дворник — таджик. Очень ответственный товарищ. Ходит и место происшествия песком посыпает. А что? Скажут — он и виноват. Поскользнулись и поразбивали себе кто что. Одни живот себе до крови разбил, другой голову, а Марина — плечо. Дворнику неприятности не нужны. Он в договоре за каждого расписался. Даже за того расписался, кто еще не знает, пойдет ли он в этот двор или не пойдет. А дворник уже расписался — мол, берет на себя ответственность в полной мере, что гражданин ни при каких обстоятельствах не упадет. Ни зимой, ни летом, утром или вечером, в дождь или в снег.

* * *

Соседи говорили, что единственным человеком, кого любил Саша, была его бабушка. И ничего странного в этом нет. Любить кого-то надо. Иначе и жизни нет. О чем мечтает беспородный пес? Верно. Пес мечтает кого-нибудь полюбить. Однако бабушки когда-нибудь умирают. И вот когда пришло время, старуху забрала к себе дочь. Прежде бабка как-то справлялась, а сейчас не могла — слегла окончательно и забываться стала. Глаза откроет и спрашивает, где она — на каком свете, на этом или уже другом.

Саша остался один. Поликлиники на селе не было — слишком жирно, решили люди на то уполномоченные. И фельдшера сократили. Все это к тому, что врач бы не помешал. Может, лекарство прописал или слово сказал — дал совет. Саша голову наголо побрил — еще не самый худой знак. Многие нынче стригутся наголо.

Вид у Саши был непредставительный. Даже в кожаной куртке, которую он непонятно где достал. На рынке он точно не покупал, и в лавке не покупал. И волосы он напрасно сбрил — теперь у него в разные стороны торчали уши. На затылке — шишка. Девушкам парень не нравился, не обращали они на Сашу внимания. И парни с ним не хотели дружить. Дружили взрослые мужики. С ними иногда Саша пил водку. Зайдет в лавку, а там мужик стоит — выбирает бутылку. А что ее выбирать — бери самую ходовую, дешевле не купишь.

Чем интересовался Саша, кроме водки? Дом покрасил. Только как-то странно он его покрасил — желтой краской тыльную сторону. Думается, впрочем, он решил попробовать, каким будет колер, а чтобы не смущаться, выбрал укромное место — заднюю стену дома. Никто не видел, когда Саша красил дом. Одно время он решил уехать. Куда — неизвестно. Может, он действительно уезжал. Искать его — никто не искал. Поэтому, возможно, Саша куда-то уезжал. Может, бабку хоронить или работу искать.

Груздь читал историю о Саше без всякого любопытства. Что может быть в истории, чтобы возник интерес? По прошествию лет ничего на всем белом свете не могло сотворить подобного чуда. Даже если бы перед Алексеем Матвеечем явился сам Иисус Христос, Груздь вряд ли бы удивился. Ну, может быть, спросил бы у него паспорт. И все. И сказал бы — хорошо, ступайте, гражданин Иисус Христос, по своим делам. Иисус Христос тот бы напротив сильно бы удивился. Как! — воскликнул бы он. — Это же я! Иисус Христос! Возвращения которого вы столько ждали! Ступайте, — мрачно ответил бы Груздь, — не задерживайте очередь. Видели в коридоре люди сидят? Они все ко мне.

Здесь история о каком-то Саше, который покрасил желтой краской стену своего старого дома. Поэтому Алексей Матвеевич задал себе вполне уместный вопрос. Какого хрена он вообще читает это дело? Ему что — больше нечего почитать? Сначала он читал историю о том, как мужчина пытался залезть в вагину к знакомой женщине, с которой прежде распивал спиртные напитки. Плохая история и закончилась она непонятно чем — ни хорошим, ни плохим. Назначили медицинский консилиум, а гражданина оградили от общества. Никто не мог за него поручиться и обещать, что он впредь не полезет в то же самое место, только у другой женщины.

Саша — не менее странная личность. Он съел всех, с кем пил водку. Алексей Матвеевич читать дальше не стал — противно. Он надел плащ — на улице шел дождь — и отправился к своему знакомому. Звали знакомого Тюленин Николай Федорович.

Николай Федорович нисколько не удивился визиту полицейского. Предложил ему тапки. Не знаю, — говорит, — какой вы размер носите. И вообще я не знаю, чьи это тапки. Мои тапки на мне. А эти — непонятно чьи. Однако как вы себе представляете? Кто-то же должен был придти ко мне в тапках? В чем он тогда ушел? Я сейчас занимаюсь вопросами мироздания. Прежде мне было не до вопросов — жить нужно было. Учиться, карьерой заниматься и быть патриотом своей страны. Чтобы дышать полной грудью. И вот с чем я столкнулся. Оказывается, вопросами мироздания никто серьезно не занимается.

— И давно у вас проблемы с головой? — спросил Груздь.

— У меня никаких проблем, — заверил Тюленин, — это у вас проблемы. Это вы ко мне пришли, а не я к вам. У меня уже давно было желание задать вопрос. Только задать было некому. Представьте, все чем-то заняты! Вот только не могу понять — чем они заняты? Скажите, вот вы — чем заняты?

— Я? — переспросил Груздь.

— Да, — вы. Чем вы заняты?

— Ловлю врагов, — ответил Груздь.

— И много поймали?

— Какой отношение имеет ваш вопрос к мирозданию? Вы, голубчик, спрашивайте что-нибудь одно. Вот у меня вполне конкретный вопрос. Почему люди готовы съесть друг друга?

Николай Федорович сделал шаг назад. Не знаем, с какой целью он его сделал. Либо хотел полностью окинуть взглядом полицейского, либо испугался. Вдруг Алексей Матвеевич вынашивает планы съесть Тюленина, в чем невольно и сознался.

— Спрашиваю, потому как у меня в голове на данный вопрос ответа нет, — пояснил Груздь, — может, у вас есть? Вы же в прошлом активно занимались темной стороной человеческого разума. Космонавтов исследовали. Кстати, скажите, Харламов был сумасшедшим или не был? Крайне интересно. Он тут на днях явился мне, по всей видимости, во сне.

— Даже так! — воскликнул Тюленин, — во сне, говорите, явился?

— Состояние мое, в которое он явился, мне проще называть сном. Иначе слишком много возникает ненужных вопросов. Он как выглядит? Вдруг никакой это был не Харламов, а прохвост?

— Ну, Харламов, он такой, как вам сказать… видный, крепкий мужчина. Глаза только. У него свой особый взгляд. А почему вы решили, что это Харламов? Он вам представился?

— В том-то и дело, что не представился.

— Очень интересно. И при каких обстоятельствах вы с ним встретились? — спросил Тюленин.

— Был произведен пуск ракеты, — доложил Груздь. Однако детали запуск он не уточнил.

— Пуск ракеты! — подхватил Тюленин, — замечательно! Определенно, это был он — Харламов. Кто еще мог отправиться на ракете! Мне даже немного обидно. Честное слово — едва, едва, но обидно. Почему Харламов явился вам, а не мне?

— У меня пучил живот, — сознался Груздь, — пучил несколько недель, особенно по вечерам. Не уверен, впрочем, но если бы у вас также пучил живот, может, он и вам явился бы.

— Не вижу никакой связи, — заметил Тюленин.

— И не надо, — махнул рукой Груздь, — спросил вас просто так. Вспомнил, вы же когда-то занимались космонавтикой.

— Космонавтикой я никогда не занимался, — возразил Тюленин, — я занимался посттравматическим синдромом. Но мне запретили, как вы помните.

— У вашего соседа есть сын? — неожиданно спросил Груздь.

— Не уверен, — как-то неопределенно ответил Николай Федорович.

— А что это вы глаза в сторону отвели? — набросился полицейский. — Не уверен — плохой ответ. Есть или нет?

— В частные и тем более семейные дела я не встреваю. Всякое может в семье произойти…

— Есть или нет? — наступал Груздь.

— Заговаривается старик — подтверждаю, — не сдавался Тюленин. — Старческие процессы и все что с ними связано. Был у меня пациент. Утверждал, у него есть сын, которого в действительности не было. Сильное желание иметь сына сказалось на психике. Постоянно рассказывал о сыне, покупал ему подарки, на рыбалку собирался ехать. Блесну ему купил — на крупную рыбу.

Груздь мысленно чертыхнулся. На днях он тоже купил блесну на крупную рыбу приятелю.

— Вы его видели? Мужчину, который якобы является его сыном?

— Видел. Но утверждать, что он сын — не берусь.

— А куда он тогда делся? — немного остыв, спросил Груздь. — Никакого мужчину они не нашли. Не было, говорят, мужчины в квартире. И сына у старика никогда не было. Вот что. Задание вам будет. Я вам даже денег дам на оперативные расходы.

— Задание? — оживился Тюленин, — значит, проверка закончилась успешно?

— Какая еще проверка?

— Моя, конечно! — продолжил Тюленин. — Каждого кандидата необходимо проверить — верно? Испытательный срок даже при приеме на работу дают — справится или не справится. Деловые качества, моральные… деньги для чего?

— Могут потребоваться на неотложные расходы. Поехать вам нужно, скажем, на такси. Своих денег жаль тратить, а казенные — что их жалеть? Сел и поехал, не задумавшись. Или в кафе зашли. Так получилось. И что? Кофе выпить полагается, чтобы подозрения не вызывать. Личные деньги при этом опять тратить жаль… вот оперативные расходы для этой цели и существуют.

— Забавно, — немного смутившись, признался Тюленин. — В детстве мечтал стать разведчиком. Спал и грезил, как на задание иду и все такое. Даже был готов погибнуть. Честное слово! Чтобы скромно где-нибудь бюст установили. Раз в год пионеры придут. Вахта памяти или букет гвоздик. И коллеги-разведчики полукругом встанут и молчат — вспоминают боевое прошлое. Как в атаку ходили и не могли поднять головы под огнем.

— Разведчики в атаку не ходят, — поправил Груздь. — В атаку ходит пехота.

— Задание — опасное? — уточнил Тюленин, — если опасное, ищите кого-нибудь другого. Рисковать головой я был готов по молодости, а нынче не готов — увольте. И бюста от вас не дождаться. Проще на свои деньги заказать. Хоть посмотришь, что заказываешь. Пионеров — где взять? Кто придет с вахтой памяти?

— А что вы там о мироздании говорили? — вдруг вспомнил Груздь.

— Сила и энергия находятся в постоянном движении. Однако они обязаны вернуться туда, где возникли. Это закон. А если это закон, его необходимо выполнять. Даже в том случае, если потребуются многие эпохи. Вселенная наша имеет определенный порядок. Многие ученые с этим согласились. Однако кто создал этот порядок? Организация, управление вселенной — кто это все создал? Энергия физическая — никто не будет отрицать ее существование. Но почему отрицают энергию духовную? Боятся признать. Признать существование духовной энергии — признать существование Абсолюта.

Николай Федорович замолчал, после чего придвинулся — сделал шаг вперед.

— Откуда взялся Харламов? Пусть даже во сне — откуда он взялся? Пространственный потенциал! Свободное пространство присутствия Абсолюта. Он всюду и везде. Харламов — часть его, физическое воплощение. Энергия как движение, но существует и другая энергия — сила духа. Мне ли вам говорить о силе духа? Требуется сопротивление — изначальная составляющая. Вы были этим сопротивлением! Крайняя точка сопротивления. Теперь понятно? Образ Харламова возник именно там, где была максимальная точка сопротивления. Вы — максимальная точка сопротивления. Я знаю, о чем вы умолчали! Вы летели на ракете — верно? Харламов был счастлив — живой или мертвый не имеет значения. Главное, — он был счастлив. Тайны больше нет! Пусть знает всего лишь один человек. На всей планете. Это уже не тайна!

— Не понимаю, — отодвинулся Груздь. — Какое еще сопротивление? Никому я не сопротивлялся. Живот у меня пучило — признаюсь, но чтобы через всю вселенную?

— Пространственная сила превращается в энергию, — продолжил напирать Тюленин, — а затем в энергию гравитации. В Перу он упал, а вы над Перу пролетали. Я не ошибся — это был в Перу? Я вам скажу, но только вы не поверите. Поверить — означает признать невозможное. Готовы? Существует множество видов энергии. Может быть, двадцать, а может, тридцать! Но они существуют. Вселенная пронизана энергией, как наш организм кровеносной системой. Вот еще одно свидетельство. Мы управляем своей кровеносной системой? Нет! Но при этом существуем и прекрасно себя чувствуем, когда все в порядке. Вселенная — кровеносная система иного уровня, понять которую нам не суждено. Мы не способны, в чем нет нашей вины. Нам там нет места, нас там никто не ждет. Сверхвселенная не предназначена для нас — теперь это вам понятно? Задание, что вы приготовили для меня, где?

— Какое задание? Ах, задание! Давайте в следующий раз. Что-то душно как-то вдруг у вас. На воздух мне нужно.

С этими словами Алексей Матвеевич попятился в прихожую, откуда вскоре выскочил прочь.

— Башмаки! — крикнул вслед Тюленин, — вы забыли башмаки! А еще я хотел сказать, о божественной энергии. По теории вероятности, должна существовать божественная энергия. Вы слышите? Верующим, очевидно, она знакома. Только они не осознают. Здесь важно настроить свой контур. Чтобы он совпал с другим контуром. Это как передатчик — здесь нет ничего сверхъестественного.

Псих! Николай Федорович явно будет не в своем уме. Груздь вдохнул гарь улицы — хорошо! И эта омерзительно грязная машина — тоже хорошо! Все хорошо, что знакомо. Рано ему бросать курить. И на ракетах летать — рано. Развалился над территорией Перу — еще повезло. А если бы не развалился? Если бы полет продлился еще пару минут? Кто скажет, куда бы его занесло? На ракете, скорость которой не поддается разуму нормального человека. Арестовать и все дела.

— Чего? — спросил он мужчину, которого, вероятно, где-то прежде встречал. — Ботинки? Чьи ботинки? Мои?

Глянул вниз — верно! Он же забыл надеть ботинки!

Ничего страшного не случилось. Забыть надеть ботинки может всякий, но забыть лицо человека из наружного наблюдения и вовсе негоже. Груздь не забыл — человек любезно подал ему ботинки. Сначала один, затем второй.

 

16

Аркадий позвонил во вторник. Позвонил с утра. Он всегда поступал подобным образом — звонил с утра. Вероятно, чтобы не забыть. Позвонит и гора с плеч. Номера телефонов Аркадий хранил в записной книжке. Даже те номера, которые устарели. Посмотрит и скажет — ничего себе! Живой ли хоть будет! Да и номера уже такого не существует. Проблем купить новую записную книжку — никаких. Пошел в обеденный перерыв до киоска, где газеты продают, и купил. Тебе еще спасибо скажут.

Позвонил он вот по какой причине. В понедельник его вызвало к себе руководство — Антонина Илларионовна. Аркадий пришел, и они поговорили о какой-то ерунде. И когда говорить было уже не о чем, Куделькина попросила найти материалы, связанные с ранним периодом исследования космоса, однако Аркадий почему-то подумал, что она имеет в виду именно Харламова. И по какой-то причине не желает произносить вслух фамилию Харламова.

И вот Аркадий звонит Алексею Матвеевичу. Сначала он спросил, как у него дела, как здоровье, и только потом перешел к делу.

— Ты бумаги по Харламову читал? — спросил Аркадий, — торопить тебя я не собирался. Только поступило вдруг указание подготовить материалы по космонавтике. Признаюсь — удивлен. Чего это вдруг? Сначала — ты, теперь еще эта.

— Кто такая? — уточнил Груздь. Одной рукой он держал телефонную трубку, а другой чистил штаны. Плевал время от времени на ладошку и чистил штаны, которые неизвестно где запачкал. Во всей видимости, когда выходил из автобуса.

— Антонина Илларионовна.

— Не знаю, — ответил Груздь и еще раз плюнул себе на ладошку.

— Мой начальник, — подсказал Аркадий. — Прежде работала в библиотеке, а когда библиотеку закрыли на ремонт, перешла к нам.

— Библиотеку закрыли? — удивился Груздь, — не знал. Давно закрыли?

— Капитальный ремонт, — объяснил Аркадий, — ты откуда свалился? Федеральный грант — полпарка снесли. Говорят, будет подземная стоянка и кинотеатр.

— А кинотеатр зачем? — не понял Груздь и плюнул в последний раз.

— Кино смотреть.

— А-а-а-а! Тогда понятно. И что теперь?

— Как что? Ты должен либо вернуть материалы, что я тебе выдал, либо позвонить и объясниться.

— Антонина Илларионовна?

— Да — Антонина Илларионовна. Номер сказать?

— А чего она вдруг заинтересовалась? — спросил Груздь. — Лежали себе материалы, лежали. Никому до них не было дела и вдруг возникает суета! Круглой даты я не вижу, как и другого знаменательного события. Книгу что ли кому-то вздумалось написать? Или фильм снять?

— Не знаю, — ответил Аркадий. — Она мне не докладывала. Говорит, поищите материалы, связанные с ранним периодом исследования околоземного пространства.

— Вот ты и дай про околоземное пространство! У тебя что — других материалов нет? Подвалы до потолка коробками забиты — сам видел.

— Нет у меня других материалов. У нас про околоземное пространство вообще ничего нет.

— Тьфу, — сказал Груздь, — диктуй номер.

Все оказалось гораздо прозаичней. Материалы о раннем периоде исследования околоземного пространства потребовались в администрации Научного Исследовательского центра при Академии Наук, куда должна была прибыть профсоюзная делегация из Перу.

— Откуда? — переспросил Груздь.

— Из Перу, — ответила Антонина Илларионовна. — У меня на столе лежит бумага. Группа профсоюзных работников горнодобывающей промышленности.

— Какое отношение они имеют к околоземному пространству? Что-то не могу взять в толк? — честно признался Алексей Матвеевич.

— Вы против контактов с коллегами из Перу? — вопросом ответила Антонина Илларионовна. — Может, они участвуют в международной системе кооперации? Из редких металлов изготовляют детали к межпланетным кораблям. Или желают преподнести какой-нибудь ценный подарок. Коллеги из Научного центра желают подготовить доклад, чтобы не ударить лицом в грязь.

— Кто занимается вопросом из Научного центра? — спросил Груздь, чтобы больше не говорить о международной кооперации.

В Научном центре как всегда никто ничего не знал. Проходил либо симпозиум, либо научная конференции, либо еще — черт их там разберет — какой-то слет ученых мозгов. Тема — еще более путанная. Либо эра формирования планет, либо приливное трение Луны и Земли, либо достижение устойчивости орбит. Все делегаты в данный момент отсутствуют, — сообщил секретарь, — отбыли смотреть в телескоп. Обсерватория на горе стоит. Вот туда и отбыли. А затем, как полагается, ужин в ресторане. У вас приглашение есть?

— Нет у меня приглашения, — признался Груздь.

— Тогда вам необходимо зарегистрироваться, — дали совет Алексею Матвеевичу. — Ужин назначен на шестнадцать часов в ресторане «Плутон». Вы какой регион представляете?

Где находится ресторан «Плутон» Груздь не знал. Нахождение ресторана «Сатурн» представлял хорошо — два месяца назад там взяли директора. Прямо в кабинете. Громкое было дело о взятках.

— Мне нужен человек, который будет заниматься делегацией профсоюзных работников горнодобывающей промышленности из Перу, — объяснил Алексей Матвеевич. — Вы можете назвать мне этого человека.

Конечно, такого человека назвать ему не смогли. В приемной Научного центра даже не знали, что к ним едут коллеги из Перу.

— Бардак, — сказал Груздь, положив трубку. — Впрочем, ничего удивительного. У него в управлении еще тот бардак. Взять, к примеру, последнюю операцию. Ввязались в перестрелку с какой-то девкой! Штурмом вышибли в квартире дверь — оказалось, ошиблись адресом.

Брюки он все-таки очистил. По всей видимости, грязь подцепил в общественном транспорте. Скорей бы наступило лето — будет ходить пешком. Или на велосипеде. Еще окончательно не решил. На велосипеде — хорошо. Свежий воздух и чистое здоровье. Одно лишь смущает — нет подходящего места для хранения велосипеда. Где ты его оставишь? Иначе украдут, глазом моргнуть не успеешь. Поэтому все же придется ходить пешком. Будет ходить. Через парк по мостику — когда-то там себе место утки облюбовали. Плавают в речке, перебирают ластами — замечательно. Груздь, как их увидел, пришел в полный восторг. Словно ребенок — едва не бросился в магазин, чтобы купить хлеба. Не купил. Решил, завтра утром на службу пойдет и захватит с собой булку. А потом и сам себя представил — словно он утка и плавает — перебирает ластами. А по мостику идет человек и кормит Алексея Матвеевича — бросает ему хлеб.

Глупая фантазия? Может, кому-то она покажется глупой. Однако Груздь же никому об этом не сказал — как его человек булкой кормил. Хотя пятно все же на брюках осталось. Ничего страшного — пятно видно, когда внимательно приглядываешься, что случается крайне редко. Не будет, к примеру, генерал приглядываться к штанам Алексея Матвеевича. Генерал на штаны Алексея Матвеевича плевать хотел. Ему сейчас нужно что-нибудь придумать, чтобы заткнуть рот общественности. Они как узнали, что операция провалилась, рот открыли и закрыть не могут. Выпустили секс-бомбу, пресс-атташе которая. Взгляд блудницы, хотя и мундир на ней смотрится неплохо. Вероятно, тот самый случай, когда молодцу все к лицу. Гриша от нее без ума. На все мероприятия таскает — выпустит вперед и любуется, как она задом крутит, нервное напряжение снимает. Публика нынче уже не та, что прежде — обнаглела публика. Прежде цыкнешь, как следует, и нет необходимости затыкать рот. Или по партийной линии. По партийной линии еще больше дисциплинирует. Гриша жаловался — говорит, они — что не понимают? Где мне других работников взять! Кризис мировой! Даже не отечественный, а мировой! Все с ума посходили. И пошел в буфет пить компот.

В понедельник приходил кандидат. И где только они его нашли? Пришел, уселся без разрешения и принялся диктовать условия. Сколько, — спрашивает, — будете платить? Ниже собственного достоинства я позволить не могу. У меня тираж был двадцать пять тысяч. Вы только вдумайтесь! Двадцать пять тысяч. К празднику ваших коллег подготовил замечательный сборник. Все были довольны. И вы будете — я профессионал. Мне долго объяснять не нужно. Фантастика? Замечательно! У меня одна из первых работ была как раз фантастика. Но основанная на реальных фактах. Дело в том, что Тихий океан как бы оказывает давление на грунт, что в свою очередь приводит к поднятию суши. Европа поднимается. И Америка поднимается — только мы этого не замечаем. Замечают ученые или тот, кто живет рядом с океаном. Где у нас океан — нет океана. Поэтому и не замечаем. Антарктида тоже поднимается, хотя там кроме пингвинов и белых медведей никто не живет. Или тюлени живут? Однако поднятие суши — только часть задуманного романа. Речь в романе идет совершенно о другом. О климате идет речь. Когда-то беспроигрышная тема. Только скажешь, что речь идет о климате, народ тотчас приходил в состояние эйфории — делай с ним что хочешь. Поэтому не волнуйтесь, говорит кандидат — с фантастикой он на дружеской ноге.

Груздь смотрит и думает. На психа кандидат не похож. Рубашка в клеточку и галстук в полоску — еще не признак душевного расстройства. Вдруг он накануне замочил рубашки? Осталась только одна — в клеточку. И тут раздается звонок. Отменить встречу? Или идти без галстука? Можно, конечно, выстирать рубашки и высушить их утюгом. Но для этого потребуется целая ночь! Если кандидат все же псих — ничего страшного. Страшно другое — слишком он в себе уверен. Не нравятся Алексею Матвеевичу уверенные в себе граждане. А чтобы проверить — псих он или нет, Груздь поднялся и принялся ходить по кабинету. Кабинет у него, конечно, небольшой — не разбежишься. Но и спешить Алексею Матвеевичу некуда. Куда спешить? Он все жизнь куда-то спешил и что? Пять шагов в одну сторону, пять в другую, вот уже и десять шагов получается. И где они его выкопали — кандидата этого? Сидит — головой крутит и не может взять в толк — чего это Груздь вокруг ходит?

— Эра зарождения жизни, — спрашивает Алексей Матвеевич, — как вы к ней относитесь? Умные люди утверждают, во всем Небадоне не существует похожей планеты. Она уникальна и неповторима. Многим она нравится, хотя есть и те, кому не нравится. О морской жизни вы знаете — именно там находится имплантация жизни. Гренландия или Америка — еще не ответ. Потому, что была еще одна Америка, то есть две Америки. Но говорим мы только об условиях, необходимых прежде чем прибыла комиссия.

И дальше шагает — пять шагов в одну сторону, пять в другую, а всего уже четыреста пятьдесят шагов сделал. Кандидат головой крутит — какая еще комиссия? Что за разговор глупый — его же рекомендовали! Или проверка — разговор для разговора, время убить или эрудицией блеснуть?

— Эра жизни? — вспомнил кандидат.

— Да. Эра жизни, — повторил Груздь, хотя вывод для себя он уже сделал. А теперь ждал, когда вывод, но уже для себя сделает кандидат.

Вот и весь разговор — ну разве не смешно? Фантаст, говорит. По мнению Алексея Матвеевича, никакой он не фантаст, а мошенник. Или жулик самый настоящий — так бы и дал по голове. Башмаком или газетой. Взял бы со стола газету, свернул в трубочку и по голове — вот тебе фантастика, вот! Даже Груздь Алексей Матвеевич знает, с какой целью приезжала комиссия — стоит ли приступать к установлению жизни на земле или еще рано? А уже потом континенты двигать, опускать и поднимать океаны, имплантировать примитивные формы жизни. Без комиссии ни одной козявке позволено не будет и организмам не позволено — даже самым простым. И мутации генетической позволено не было, и перехода от растительной жизни в животную — ничего этого не было.

Эх, до чего он устал! А всего лишь начало недели. Земля не устала и солнце не устало за миллиарды лет, впрочем, не одно солнце было. Переходный период был — геологическая летопись тому доказательство. Ученые умы, которые поехали смотреть в телескоп, — что они там увидели? Чего в телескоп скопом смотреть? Эра распространения жизни. Морская жизнь, сухопутная — генерал в буфете пьет компот. Зайдет, как к себе домой, и скажет — дайте-ка мне компота! И попробуй не дай ему компота! Он же генерал. Он и рекомендовал фантаста — откуда еще ему взяться?

Кого брать — астронома или ихтиолога? Ихтиолог еще более важен, чем астроном — человек из океана вышел. Там и следует искать его следы — в море. А как ты их в море найдешь? Вот ихтиолог и нужен. Какой астроном в воду полезет? Ну, если только в бане полезет, а чтобы в научных целях да еще с телескопом? Замочит свой телескоп, и научное открытие не состоится. Интересно, чего это вдруг решили товарищи из Перу приехать? Какое такое дело у них и почему околоземное пространство?

Груздь уже давно проводил несостоявшегося фантаста-консультанта и терпеливо дожидался, когда проветрится воздух — стоял у открытой форточки. Окно открывать не стал — еще не время. Весна в наших краях коварная. Снег пойти может или вот как сейчас ветер северный. Харламов в Перу упал. А вдруг он следы оставил — это же не море. В море следы искать трудно. Упал и его приютили крестьяне. Вышли в поле — смотрят, а там Харламов раненный лежит. Парашют они, конечно, себе взяли — хорошая ткань шелковая. Хочешь — рубашку шей, хочешь — платье. А хочешь — вези на рынок и продай. Харламова крестьяне выходили — у них народная медицина хорошо была развита, потому как другой — ненародной — не было. И вот в один прекрасный вышел Харламов из хижины и понимает — кажется, поправился. Нечего ему здесь делать — Родина зовет! Еще не хватало, чтобы влюбилась в него местная крестьянка. Скажут — баба от тебя понесла? Понесла! Живи с бабой-крестьянкой, как все живут — с утра до вечера в поле трудись. А в праздники ром из кукурузы пей. Плохие перспективы — мрачные. И Харламов отправился домой — на Родину. Но прежде, как все советские люди, поблагодарил местных крестьян за чудесное спасение.

В действительно, конечно, все было иначе. Рассказчик Алексей Матвеевич не важный, у него и в школе были проблемы по литературе, хотя читать любил — в библиотеку ходил и книжки с приключениями брал. Однако набросал он в голове возможный вариант спасения Харламова, чтобы придать некоторую направленность возможного затем развития событий. Приезжают товарищи из Перу. И в качестве доброй воли решили подарить… что в таких случаях дарят? Верно — какой-нибудь сувенир. К примеру, решили товарищи из Перу подарить сапоги Харламова, которые сохранились в семье, где жил космонавт. Скажем, что сапоги — это возможный вариант. Ничего другого Харламов после себя оставить не мог. А сапоги — мог! Или ботинки на каучуковой подошве.

Ход мысли Алексею Матвеевичу понравился — присутствовал во всей этой истории некий оптимизм. Без оптимизма жизнь и вовсе не жизнь, а мрачная картина. Не хочется жить без надежды, а оптимизм и есть светлая надежда. Мысль о перуанцах не давала покоя Алексею Матвеевичу в течение дня. И Харламов не давал — он как бы незримо стоял в стороне. И, вероятно, на уровне телепатии пытался передать свои мысли Алексею Матвеевичу. Гипнозу Груздь подвергался плохо — совсем не подвергался. Когда в бытность свою Груздя проверяли на полиграфе, товарищ ему так и сказал. Мол, что-то аппаратура ведет себя как-то подозрительно — не реагирует вовсе. И выключил полиграф, чтобы техника окончательно не сломалась. Полиграф же денег стоит. И не каждое управление может себе позволить иметь подобную технику — дорого. Поэтому гипнозу Груздь подвержен не был. Однако по непонятной причине почувствовал, что кто-то пытается его гипнотизировать. Харламов — решил Груздь, больше некому. Как там сказал Тюленин? Требуется сопротивление — изначальная составляющая. Крайняя точка сопротивления, которой является Груздь. Что здесь непонятно? Понятно — как день и ночь. У Алексея Матвеевича еще одна мысль в голове появилась — дерзкая, если не сказать провокационная. А что если у Харламова в Перу остались дети? Мальчик или девочка — не важно. Важно, что остались дети от крестьянской девушки, которая за ним ухаживала. Особенно это важно для истории космонавтики. И хотя нынче космонавтов и астронавтом развелось слишком много, не стоит забывать, что Харламов был первым, что в корне меняет дело. Вдруг в делегации перуанцев, что собирается приехать, каким-то чудным образом зачесался сын Харламова или дочь? Интересная мысль — международного значения.

Алексей Матвеевич честно себе признался — в этом действительно что-то есть. Однако каким образом подобная мысль могла возникнуть у него в голове? Как она вообще могла появиться! Он же не писатель и тем более не фантаст. Главного научного руководителя Груздь знал. Представьте себе, когда-то играл с ним в футбол. Это он сейчас крупная научная фигура, а прежде у него и вовсе фигуры не было. Его и в команду взяли, потому что некому было играть. Научная фигура, вероятно, помнила о своей дискриминации в далеком детстве и Алексея Матвеевича не замечала. Смотрела как на пустое место — мол, что это? Подскажите, уважаемые коллеги, стоит здесь кто, или мне кажется? Кроме того, Груздь не выказывал почитания перед многочисленными заслугами научной фигуры. И все же встреча должна была состояться. В этом, если хотите, имелся определенный философский замысел, впрочем, непонятно какой.

 

17

Последнее время Тюленин стал раздражать старика. Хотя если сказать откровенно, старика многое стало раздражать. Как вариант — весеннее обострение. Смена времени года — крайне важный период. На что звери лесные — крепкая публика, ждут — не дождутся, когда закончится проблемный период. Старик даже к двери перестал подходить — заткнет уши и ждет, когда Николай Федорович прекратит звонить в дверь. А Тюленин звонит и звонит — беспокоится, как бы чего не вышло! Старик-то в возрасте, когда все что угодно может произойти. Возьмет, к примеру, и умрет.

— Да живой я! Живой! — сдался после очередной осады старик, открывая дверь.

Николай Федорович — человек решительный. Может и в полицию позвонить, у него там знакомый имеется. Придут с участковым и дверь выломают. Скажут — сломали без всякой худой мысли, руководствовались лучшими побуждениями. Вдруг старик на полу лежит застигнутый врасплох инсультом. А на плите борщ уже который час варится — в подъезде дышать нечем! Шутки здесь не уместны. Каждый день может последним обернутся.

— Спал? — спрашивает Тюленин, — а чего не открывал? Сын твой — где будет? Хорош сынок — ничего не скажешь! Все они эгоисты бессердечные.

— Чего расшумелся! Нет у меня сына, и никогда не было, — отвечает старик. — Забыл что ли? Или очередной приступ?

— А куда он пропал? — заглядывая по углам, интересуется Тюленин.

— Не было, — отбивался старик.

— Как не было! Меня не обманешь! Кто вчера приходил? Кто дверью скрипел — думаешь, не знаю?

— Кристина приходила, — сказал старик и полез на диван, где вскоре затих, спрятавшись под пледом.

— Какая еще Кристина! — возмутился Тюленин. — Двадцать лет не было, и пожалуйста. Какая еще Кристина?

— А мне откуда знать? — без энтузиазма ответил старик и, похоже, собрался заснуть.

— Потом поспишь, — пристал Тюленин, — ты мне скажи — кто такая Кристина?

— Женщина.

— Понятно, что женщина. Откуда она взялась?

— Телеграмму прислала, а потом приехала, — неохотно объяснил старик, не меняя позиции. — Чего перепугался? Должны же у меня быть хоть какие-то родственники! Кристина — и есть родственник, если не врет, конечно.

— Интересно! — возбудился Тюленин. — Телеграмму прислала? А паспорт смотрел? Вдруг это не Кристина, а мошенник? У них банда и ты — очередная жертва. План они задумали — ночью тебя отравить и сказать, что ты в ванне захлебнулся. Рассказывай! Кто, по какой линии родственник, телеграмма где?

Несмотря на небольшие проблемы с головой, Николай Федорович провел расследование в лучшем виде. Груздь был бы доволен. Он даже в сумку дорожную к Кристине полез, чтобы снять лишние подозрения. И все же подозрения остались. В качестве своих доводов Николай Федорович спросил, почему к нему никто не едет? Почему к старику едут, а к Тюленину никакие Кристины с Анжелами не едут? Минут пять затем Тюленин молчал, вероятно, размышлял. А старик наблюдал за тем, как размышляет Тюленин. Один раз он, правда, отвлекся — поправил ногой плед.

— Кажется, понял, — сказал Николай Федорович спустя пятнадцать минут. Старик к этому времени едва не заснул — наблюдать за мыслительным процессом Тюленина ему надоело. И не видно ничего — сидит мужчина и молчит.

— Кристина, говоришь? — как-то нехорошо повторил Тюленин. — Никакая это не Кристина. Это бес. Для них ориентацию сменить — как плюнуть. Смотрит бес — не получается у него с тобой. Не годится образ сына — с парнями строгость требуется. Вот и решил подкатить с другой стороны. Вроде как внучка приехала навестить дедушку. Да она тебя уже через неделю зарежет! Вспомнишь мое слово — через неделю! На большее терпения не хватит.

— А чего меня резать? — подал голос старик, не открывая глаз, — за мной кроме старых подштанников ничего нет.

— Наивный! — воскликнул Тюленин. — Он говорит — ничего нет! Верно — ничего нет, если не знать, где искать. Подштанники твои — не самое ценное сокровище. Главные богатства здесь!

— Где? — уточнил старик и открыл один глаз.

— Так я тебе и сказал! — не унимался Тюленин. — Ты же все этой Кристине разболтаешь. Чего, спрашивается, она приехала? Телеграмма — еще одно подтверждение коварного плана. К чему посылать телеграмму, если можно позвонить? Снял трубку и позвонил. Кто в наше время отправляет телеграммы? Чтобы отправить телеграмму, нужно пойти на почту, отстоять в очереди — кому это надо? Сменил тактику. Видит, ничего не получается и сарафан женский надел. А ты сопли распустил — внучка к дедушке приехала, гостинцев привезла. Ведьма она! Она у них вот таких как ты в один миг! Понял? Раз и через бедро.

— Он меня от пули спас, — сказал старик.

— Кто? — не понял Тюленин.

— Говорит, от окна отойди. Сейчас стрелять будут, и точно стрелять стали.

— Вот — еще доказательство, — подняв перст, сказал Тюленин. — Нужен ты им живой. Здесь нужно быть осторожным. Понял? Очень осторожным! И не проболтаться. Как только проболтаешься, ты им не нужен. Они даже с тобой связываться не будут. Как в жизни случается — не замечал? Со всех сторон к тебе внимание, если в этом есть потребность. Посадят на самое почетное место, речь скажут приятную во всех отношениях. В любви признаются вечной и дружбе до гробовой доски. Даже памятник установят при тебе живом и здоровом! Прошла потребность и осень наступила. А за ней зима — кто любит зиму? От пули, — говоришь, — спас? Он пулей и управлял. В полет направил и спусковой курок нажал.

Николай Федорович взял паузу — вероятно, в голову пришла еще одна мысль, которую стоило обдумать.

— Вот чего, — сказал он, — проверить твою Кристину нужно. Кобеля ей знатного, тогда и поглядим. С нас прока никакого, по мужской части мы одно недоразумение. Согласен? Духи злые и прочая нечисть — существа бесполые. Физическая оболочка для них обман. Спортсмен нужен, чтобы мышцы буграми, а шея, как у кабана, — не свернуть шею! И спустить его как пса цепного на твою Кристину. Нынче же весна! Вот и славно! Гормоны играют, кровь кипит — как тебе мой план?

— Кристина на юридический собралась, — зевнул старик, — она его посадит. Твой спортсмен штаны снять не успеет, как она его посадит.

— О чем ты говоришь! Весна за окном — или забыл? Гормоны и у твоей Кристины играют, если она человек. А если нет, осиновый кол и все дела. Серебряной пули у тебя нет? И у меня нет — поэтому осиновый кол.

— Ошибки бы не вышло, — зевнул старик. Скажут — дедушка укокошил внучку осиновым колом. С тебя какой спрос — впал в беспамятство или на дачу уехал. А мне уехать некуда — нет у меня дачи. В баню могу сходить. Но не будешь же в бане сутками напролет сидеть? Хлопот с тобой, Коля! Лежал — никого не трогал. Врываешься и предлагаешь Кристину осиновым колом. Да где его взять — твой осиновый кол? В магазинах не продают — не видел. Хорошая девушка — кефира купила и йогурта клубничного. Хочешь йогурт? Может, мы ее спросим? Ведьма она или нет? Мне, Коля, ничего уже не нужно. Пусть забирает, что хочет, и спокойно поступает себе на юридический.

Добренький попался дедушка. Йогурт купили с кефиром. Ты глаза разуй — старик! Сроки употребления продуктов давно закончились. Умереть — не умрешь, человек скотина живучая. Ничего ему не нужно — еще один кандидат в святые? Всем нужно, а ему не нужно! И откуда он свалился? Со страниц каких романов сошел? Лежит одуванчик на диване и ничего ему не нужно!

Николай Федорович сколько через себя кретинов пропустил? И не помнит, чтобы хоть один на старика похожий попался. Не было среди них божьего человека, которому ничего по жизни не нужно. Всем нужно и много! Каждому второму подай сейчас в сей момент, спасу терпеть до утра нет — умереть можно от нетерпенья! Удивительный попался экземпляр — ничего ему по жизни не нужно. Не бывает так. Не нужно только тому, у кого уже все есть. И он от всего этого испытывает сильнейшую апатию. Его от всего тошнит! Плохо ему от всего, что у него есть.

Удивительный экземпляр. Ничего не нужно только тому, кто в гробу. Там точно ничего не нужно — лежишь смирно и наблюдаешь, как они все делят. По сундукам, да чемоданам, по подвалам и чердакам — куда спрятал? Ни себе, ни людям — мог бы и записку оставить. Жизнь прожил и кроме старых порток ничего не оставил? Нас не проведешь — искать будем. А искать-то нечего! Он же кандидат. В святые или больные — время покажет и вскрытие. Батюшку пригласили? А заплатили сколько?

Николай Федорович вдруг понял — вспотел он. Лоб влажный и сердечко бьется. И себя едва не увидал! Как он бездыханный лежит совсем одинокий — ужас! И люди какие-то стоят. Не знает он этих людей. Спрашивается — чего они дожидаются? Чего пришли и смотрят, как он бездыханный лежит?

— Йогурт будешь? — спросил старик, — не нравишься ты мне сегодня, Коля. Плохо спал? Или давление? Вид у тебя нездоровый — бледный. Или представил как осиновым колом по голове?

Николай Федорович лоб рукавом вытер — действительно вспотел. Видишь, куда его мысль увела! Или кто пытается на него давление оказать? Темной силы представитель. Кружит возле и новую гадость задумывает — решает, как еще наказать Тюленина? Старик хоть бы форточку открыл — дышать нечем. Или ему воздух не нужен?

— Кефир есть, — вновь напомнил о себе дед, — чего губами шлепаешь? Слишком много в тебе худого скопилось. Много худого в одном месте — опасно для организма. Мне бабка советовала плюнуть. Облегчения, конечно, не принесет, но отвлечься поможет.

* * *

Не лучше себя чувствовал и генерал. Прокурорские на него навалились. Плановые у них проверки или весеннее обострение — поди, разбери! Крамолу ищут и непорядок. Он же за каждого в Управлении в ответе. Как подобное возможно? Чтобы за каждого? Без интриги не обошлось. По щелям враги затаились. Ждут — чем дело кончится. Его бы воля, так он гранату в каждый угол! В один угол, во второй! Бах! Еще раз — бах! Хорошие гранаты — надежные. Взрываются — любо-дорого. Много врагов и гранат много. Всем хватит и еще останется.

Григорий Петрович, конечно, хватил — разнервничался и едва не потерял над собой контроль. Хорошо, что военным в мирное время не положено носить на поясе гранаты. Им и пистолет в кобуре носить не стоит — опасно, прежде всего, для самого военного. Не сдержался или другая ситуация — жди смертоубийства. Хотя пистолет и был создан для убийства. Не орехи же пистолетом колоть? А убивать людей. И чтобы удобно было, полагается носить пистолет на поясе в кобуре. Достал из кобуры и убил тут же. Или гранату бросил.

Григорий Петрович если бы мог — перекрестился. Слава богу, нет при нем гранаты. Иначе метнул бы в сердцах и сразу подписал бы себе приговор. И карьера генеральская, и пенсия, и домик на холме с видом на море — все коту под хвост! Григорий Петрович лоб рукавом вытер — действительно вспотел. Видишь, куда его мысль увела! Или кто пытается на него давление оказать?

Компот он уже сегодня пил — не помогает. Нужно будет покрепче — спиртного шарахнуть. И дулей занюхать. Сунуть дулю под нос и занюхать — так настоящие военные поступают. Некогда им на всякие пустяки время тратить. Григорий Петрович — настоящий военный. Скоро и они закончатся, останутся лишь не настоящие — непонятно кто, какой породы. Сначала мутанты, потом трансвеститы, а затем киборги. Григорий Петрович к этому времени уже второй том закончит и начнет третий. А всего будет двенадцать томов — в темном переплете каждый. Строго и по-военному сдержанно, без гламура и розовых цветов.

Книги всегда успокаивали. Как он подумает о полном собрании сочинений, сразу давление в норму приходит. Если к тому времени народ читать не разучится, обязательно напишет. А если разучится, для себя напишет, а потом придет и даст каждому книгой по голове. Чтобы поняли, какой они талант похоронили. Григорий Петрович в генералы не стремился — все знают! Любого спроси! Так легла карта. Перекинулись в небесной канцелярии, и выпала Григорию Петровичу карта — быть генералом. А теперь все на него набросились — заклевать хотят. Хотят, чтобы он не выпустил полное собрание сочинений в двенадцати томах. Кукиш им всем — выпустит!

Напишет. Еще как напишет, как все было, без всяких вводных предложение и метафор. Простыми предложениями для простых людей. Чтобы не было утомительно. Чтобы пришел простой человек после трудового дня, рюмку принял или пива отечественного. На кушетку лег и принялся читать. И все в книге доступно, честно, без пафоса и розовых цветов. И картинок в книге не будет, фотографии будут исторические, без которых невозможно обойтись.

Во всем виновата Луна. И те, кто живет на обратной стороне Луны, — еще одна тайна, покров над которой медленно начинает приподниматься. Славные наступают времена, на что прежде уходили столетия, нынче требует несколько минут. Не ради, а вопреки — девиз нынешнего столетия. Как же они проглядели? Выстраивали сотни лет, планировали с точностью до микрона и ошибка! Определенно, за всем скрывается заговор. Только заговор не ради, а вопреки! Кто заговор планирует, тот от него и пострадает. Великолепно! Поразительно! Это же элементарный закон физики. Сила действия равно силе противодействия — куда они смотрели, если прибрали к рукам все умы планеты?

Тюленин кефир не пил — понос ему не нужен. Со своим организмом Николай Федорович справляется успешно. Скажет организму — а не пора тебе, организм, спать? И глаза закрываются — до койки бы добежать. Или вспомнит — чего-то давно мы с тобой не были в туалете? И сил терпеть нет — послушный организм, грех жаловаться. С головой дело обстоит иначе. Голова к организму не относится — сама по себе. И характер у головы — непонятно какой, часто вздорный и неуравновешенный. Какие и, главное, откуда в голову приходят мысли — еще один вопрос. Получается, что живет голова по своим, непонятно каким законам и правилам. А порой и вовсе без правил. Отсюда и проблемы. Если признаться, картина с головой Тюленина странная. Занимался человек интересным делом — лечил людей, справки или больничные листы выписывал. Делал доброе дело, в которое сам и угодил — стала давать голова у Николая Федоровича сбои, капризничать стала. Конечно, Тюленину еще крупно повезло. Произошел крах монархии, и никому не было дела до врача. Иначе сидеть ему среди своих пациентов, наслаждаться их обществом и кашей из буфета. Произошедший сдвиг в коре головного мозга не был фатальным. Чувствовал себя Николай Федорович в общем-то неплохо. Что касается общества, так ему глубоко, как чувствуют себя отдельные его члены.

* * *

Забор был длинным — километра четыре. И высокий — не перепрыгнешь. Вдоль забора — тропинка, по которой с удовольствием ходил народ. Идешь вдоль забора и тепло. Ветер, если он есть, не дует. И солнышко припекает, особенно по весне. Летом и вовсе жарко, даже думаешь, а не снять ли пиджачок? Вот вдоль забора и ходил на работу Аркадий. Одно время он иногда думал о заборе, иногда — забывал и думал о других вещах — назовем их, бытовыми. Забор в нашем повествовании не играет никакой роли, и мы даже не представляем, с какой целью о нем написали. Вдоль забора ходил на службу в архив Аркаша. Что с того? Аркаша у нас не главный герой. Он нам вообще не нужен. Мы могли бы и без него обойтись. И тем более, обойтись без этого забора.

Кроме забора на пути был еще мостик. Под мостиком — речка, где плавали утки. Прелестная картина. Вселяет оптимизм. Скажем, что однажды с этого мостка едва не бросился какой-то человек. Вероятно, он устал от жизни и хотел свести с ней счеты. Шел совершенно на себя прежнего не похожий — словно пьяный. Хотя был трезвый. Стоит на мостике и думает — а не броситься мне в ручку вниз головой? И тут, представьте, подплывают утки. Смотрят на мужчину и спрашивают — ты нам хлеба принес? Не принес? Мы кушать хотим!

Мужчина, конечно, удивился. Его еще в школе учили, что разговаривать могут только люди, а всякие там пернатые — не могут. И если они вдруг заговорят, нужно срочно бежать в поликлинику на прием. Ни в какую поликлинику мужчина не побежал. Ничего себе, — думает, — какие-то курицы водоплавающие требуют хлеба. Невероятно! И принялся поджидать прохожего, чтобы у него поинтересоваться — послушалось ему, или в самом деле утки требуют хлеба?

Прохожим оказался Аркадий. Он шел вдоль забора и размышлял о разных довольно скучных вещах — вроде того — стоит ему покупать новые ботинки на следующий сезон или не покупать? Ботинки поизносились, и прежнего удовольствия не доставляли. Оказывается, кроме своей основной функции, ботинки могут еще выполнять и другую — доставлять владельцу эстетическое удовольствие. На пути у Аркадия оказался мужчина, на которого он не обратил должного внимания, в чем ничего удивительного нет. Чего, спрашивается, обращать на него да еще должное внимание? Он кто — этот мужчина? Никто — случайный прохожий на мостике. И внимания Аркадия он не заслуживает. Если только как случайный похожий, на которого можно на секунду другую бросить случайный взгляд. А можно и не бросать — мимо пройти.

— Товарищ, — говорит случайный прохожий, обращаясь у Аркадию, — можно вас спросить?

Вообще-то «товарищи» закончились лет двадцать назад, когда уполномоченные лица объявили новую эпоху. Аркадий при этом знаменательном событии присутствовал лично — стоял в очереди и покупал пельмени, которые непонятным образом вдруг объявились в магазине. И мужской голос по радио предупредил, что «товарищей» больше не будет. Эпоха «товарищей» закончилась.

Случайный мужчина при внимательном рассмотрении выглядел довольно странно. Возможно, кто-то другой и не обратил бы внимания на данный факт, однако Аркадий был именно тем человеком, которому до всего есть дело. Для начала Аркадий остановился. Однако стоял на безопасном расстоянии — еще одно правило, которого он всегда придерживался.

— Слушаю, — сказал он, явно заинтригованный. В голову ему уже пришла необычная мысль. Накануне он читал занятную историю, впрочем… не будем спешить.

— Скажите, — произнес случайный мужчины, — вы видите уток? Мой следующий вопрос покажется вам странным. Утки могут говорить?

— Утки? Говорить? Не могут! — ответил Аркадий, — а почему, собственно, утки должны говорить?

— Не могут, — повторил мужчина, — вот и я об этом. Как они могут говорить, если они — утки? У нас сегодня какое число? А год — извините — какой?

Аркадий честно сказал человеку — без всяких прикрас. Сказал, как есть, — какое нынче было с утра число, месяц и какой год. Статья, что он прочитал незадолго до этой встречи, помогла Аркадию отнестись к довольно странным вопросам без удивления.

— Скажите, — спросил после некоторой паузы человек, — а пожарная каланча на горке еще существует?

— Нет, — ответил Аркадий, — пожарной каланчи уже давно нет. Там огромный жилой комплекс. Где прежде был пустырь — огромный жилой комплекс — Заречье называется. Вероятно, потому, что находится комплекс за рекой.

— За этой? — уточнил мужчина.

— Да. Только река набирает силу вниз по течению. Утки зиму провели как раз здесь и никуда не улетали. Некоторые, вероятно, погибли. Вы хотели накормить уток?

— Нет, то есть да, — ответил странный мужчина, — я вдруг подумал, как утки ориентируются в пространстве? Когда они летят на юг, как они ориентируются? А эти отказались лететь на юг — почему?

— Я работаю в архиве, — сказал Аркадий, — к уткам не имею никакого отношения. Как часть ландшафта они мне нравятся. Зимой мне было даже их жаль. Иду по мосту и жаль мне их — сидят на снегу и ждут непонятно чего. Зима-то у нас четыре месяца. Думаю, как можно — четыре месяца? А потом успокоился — утки думать не способны. Говорить — тем более. А можно мне теперь вас спросить?

— Меня? — удивился мужчина, — спрашивайте. Только не представляю, о чем можно меня спросить?

— Скажите, — начал Аркадий, — утки вас не интересуют. Верно? Про уток вы просто так? Вас каланча пожарная интересует.

— И?

— Статью накануне читал, — продолжил Аркадий. — Забавная статья — сейчас вспомнил. К чему, спрашивается? Испугать еще не успел. Любой другой, если он в своем уме, перепугался бы. Вы случайно не космонавт?

— Я? — удивился мужчина.

— Или летчик? Я в них не особенно разбираюсь. С техникой я никак. А в словесности знаю толк. Гуманитарий, получается. Вы — летчик? Пожарная каланча вас интересует, потому как вы с нее прыгали — я не ошибся? Прыгали с парашютом — верно?

— Верно, — ответил мужчина, — а вы откуда знаете?

— Говорю же — статью накануне читал! — обрадовался Аркадий. — Как будущие летчики прыгали с каланчи пожарной. Отрабатывали приземление — тренировались. Старая статья — в архиве я работаю. Если по тропинке идти, как раз к архиву и выйдешь. Только сначала нужно через парк пройти.

— В архиве?

— Сижу с утра до вечера — пыль глотаю. Действительно — очень много пыли. Это не игра слов, пыль книжная она кругом. Еще вопрос можно — последний?

— Почему последний?

— Не знаю — спешу. Мне нужно обязательно поспеть до обеда. Вы с неба упали?

— Не уверен, — ответил мужчина, — хотя, возможно, и с неба. Место здесь тихое.

— Тихое, — согласился Аркадий, — днем мало кто здесь ходит, хотя удобно. Если спешишь, получается экономия времени. Минут десять можно точно сэкономить. И не заплутаешь. Идешь вдоль забора, а потом через мост — красивая картина. Можно встать и сэкономленные пять минут потратить на созерцание. Когда еще выпадет подобный шанс? Спешим постоянно, какое созерцание? С мостика картина представляется замечательной. Я грешным делом подумал, вы того… в смысле, прыгнуть хотели. Издалека не видать, чего в голове у вас — какие мысли. Ближе подошел — успокоился. Человек уток кормить собрался. Ради бога! В каждом из нас ребенок живет. Почему бы и не покормить? Спасибо вам. Пойду я.

И Аркадий ушел — быстро через мостик, поднялся по небольшой лестнице и даже не оглянулся. Словно боялся, что либо мужчина все-таки прыгнет с моста, либо все это ему привиделось, и никакого мужчины не было.

Конечно, космонавтом или летчиком мужчина не был. Если он кем-то и был, так с другой планеты. И Харламовым он точно не был. Не похож на Харламова — ничего общего. И ростом он ниже, и вообще — ошибка исключалась. Аркадий как до службы добрался, сразу позвонил Алексею Матвеевичу. Видел, говорит, только что твоего Харламова. Перепугался — слов нет! Стоит на мосту вылитый Харламов. Ботинки нынче такие не носят, и курточка у него из прошлого, и стрижка. Где, спрашивает, у вас пожарная каланча? Я с ней когда-то прыгал — тренировался.

Алексей Матвеевич молчит — еще один с ума сошел. Что-то подозрительно дружно все стали сходить последнее время с ума. Или он подобным образом шутит? Думает, ничего ему за подобные шутки не будет. И действительно — не будет. Что ему Алексей Матвеевич сделает за подобные шутки? Голову оторвет? А куда он потом оторванную голову денет? В портфель оторванная голова не вместится. Раздуется портфель и замок сломается — а кому это нужно? Самое удачное средство для переноса оторванной головы — сетка. Но где ее возьмешь?

— У тебя случайно не сохранилась сетка? — спросил Алексей Матвеевич, — в ней удобно носить всякие мелочи, вроде твоей оторванной головы. Шутка! — и засмеялся в трубку, чтобы Аркадий ничего худого не подумал.

 

18

С женщинами всегда сложно. Как нам было без них хорошо в нашем повествовании! Прямо не нарадуешься! Никаких интриг, сплетен — суровый и простой мужской мир. Однако ей все-таки удалось проникнуть в него. Поэтому хотим предупредить — снимаем с себя всякие обязательства и впредь ничего не гарантируем. Произойти может все что угодно — и хорошее, и плохое.

Старику действительно было все равно. Он лишь дверь открыл, а закрыла дверь уже Кристина. Прежде имевшихся у старика квадратных метров было вполне достаточно. И вопрос даже не вставал, чтобы передвинут какой-нибудь предмет мебели. А здесь старик почувствовал, что пространства у него явно маловато — Кристина его заполнила сразу и без остатка. В довершении уселась на кушетку, куда спрятался старик. И принялась рассказывать какие-то невероятные истории о неизвестных прежде персонажах. В течение десяти минут было произнесено столько слов, что этого хватило бы на год! Кроме слов, появилось бесчисленное множество самых разных запахов — старик не удержался и принялся чихать. Сопли летели по всем сторонам — Кристина лишь улыбалась.

Никаких притеснений и неудобств — всего лишь пару дней, пока она не определится с жильем. Старик молча слушал и наблюдал из своего убежища — старый плед прикрыл его по самые уши. А что, если бы у него была дочь? Кристина больше подходила на роль внучки. Но только по возрасту, внешне общих черт он не обнаружил. Вот оно — новое поколение, которое уже пришло на замену. Именно на замену, а не на смену. Даже далекий от языка обыватель поймет: смена подразумевает общую цель и направление — чего, увы, не было. Ничего удивительного — ни на что в этой жизни старик уже не претендовал. Посмотреть на молодую поросль, как на зелень в горшке, что стоит на окне, было интересно. Одно дело мимолетно и случайно столкнуться на улице или в телевизоре, и другое — в твоем жилище. Выводы делать еще преждевременно, однако наблюдения уже начались.

Тюленин его огорошил, хотя, что с него возьмешь? Издержки профессии. Николаю Федоровичу с некоторых пор кругом видится заговор и сумасшедшие. Проверить, говорит, твою Кристину нужно. Мужика ей знатного. Духи злые и прочая нечисть — существа бесполые. Физическая оболочка для них обман. Спустить самца как пса цепного. И время подгадали — весна! Гормоны, кровь кипит — вот и весь план.

Старик зевнул.

Тюленин не успокоится. Сказал — план, и приступить к его реализации. Он лежит на кушетке, а Николай Федорович уже работает над деталями. Позвонить? Спросить — собирается он посвящать его в свой план? Деньги оставила. Интересно, сколько же она оставила? Сколько теперь не жалко? Прежде не жалко было рубля. Если набраться мужества, рублем можно было пожертвовать, недаром прежде его называли «рванным». Три рубля — это трешка, большего уважения и к пятерке не было. Червонец уже серьезно. На червонец много чего можно было организовать. Нынче значение в денежке утрачено — его нет. И почитания нет.

Деньги Кристина оставила на столе. С кушетки, где лежал старик, деньги видать замечательно. Их и пересчитывать нет необходимости. Сколько нынче стоит племенной жеребец? Николай Федорович утверждает, достойная профессия. К чему Николаю Федоровичу обманывать? Обманываться — можно. Добровольно заблуждаться и вовсе не грешно. Говорит, потребность. И так во всем. К чему обманывать природу? Если взывает к тебе природа, житья не дает, в голову навязчивой мыслью лезет — к чему с ней сражаться? Прежде засмеяли бы и осудили. И нынче некому. Нынче утверждают, это даже вредно. Особенно для психики. Можно элементарно сойти с ума. И чтобы не сойти, требуется племенной жеребец.

— Нашел, — объявил Тюленин, — кобелина еще тот! Смотреть страшно — весь в буграх, сплошные мышцы. Он над ними работает каждый день. Гири уже таскать не модно. Современная методика — тренажеры и медикаменты. Каждый мускул формируется.

— Сколько? — спросил старик.

— Дорого, — вздохнул Тюленин, — а ты что хотел! Как он мне назвал свои расценки, я едва дара речи не лишился — заикаться стал. В клубе работает — большая звезда. У него в любовницах солидные тети. Врут, конечно. К чему жене губернатора рисковать? За все, что она имеет, можно и перетерпеть, хотя вредно терпеть. Зовут его… забыл, черт, как его зовут! Может, ты помнишь?

— Как я могу помнить, если не видел твоего жеребца? — возразил старик.

— Ну и что! В школе-то учился? И я учился. Мы все учились. В школе нам и рассказывали. Эти двое, которые между собой бились — помнишь?

— Не помню.

— Как не помнишь? Богатыри вышли с обеих сторон. Наш и татарин — помнишь? Куликовская битва была, — напомнил Тюленин.

— Не было Куликовской битвы, — заметил старик. В «Аргументах и фактах» задали вопрос — я читал. Не было Куликовской битвы. Ученые — орнитологи искали. Не нашли никаких костей. Какая же после этого битва? Куда они покойников дели?

— Тьфу! — выругался Тюленин, — я тебе о нашем плане, а ты — о Куликовской битве. Слава — зовут этого жеребца. От Переслав — понял? Двадцать пять тысяч просил в качестве предоплаты. Спрашиваю — почему двадцать пять? Мне кажется, он считать умеет только до двадцати пяти.

— Всего сколько?

— Двадцать пять и двадцать пять — сколько?

— Ничего себе! — воскликнул старик, — чтобы с девкой справиться, пятьдесят тысяч!

— Риск.

— Какой еще риск? Под платье залезть — риск?

— А если это бес? — напомнил Тюленин, — представляешь, что он со Славой сделает? Ему даже крест некуда будет поставить.

— Ты меня, Коля, удивляешь. Всю сознательную жизнь был атеистом и вдруг — бесы! Чтобы знал, бесы являются только тем, кто в них верит. Иначе они палец о палец не ударят. Они и зло творят только за счет энергии своих жертв. Откуда им энергию взять — ты думал об этом? Энергия стоит денег. Так они и разбежались, чтобы покупать у посторонних энергию. Атеисты — скверная публика. С ними никто не желает иметь дела. Ни темные силы, ни светлые — никто. Поэтому они и живут — сами не знают как. Допустим, Кристина бес в юбке, и твой Слава ее оприходует. Он может и не понять — ты не исключаешь подобное развитие событий? А бесу — понравится! Вдруг первый опыт ему понравится?

— Чего-то не въезжаю, — сказал Тюленин, — о чем ты говоришь? Какой первый опыт? Мы деньги платим и отваливаем. Все остальное делает Слава. Остальное — его проблемы. Главное, — тебя спасти.

— Один раз ты меня уже спасал, — напомнил старик.

— Всякое может случиться.

— Вот именно — всякое. Она мне деньги оставила. Говорит — за хлопоты.

— Деньги?

— Десять тысяч, — сказал старик, — по крайней мере, так мне кажется.

— Хорошие деньги, мы их Славе отдадим, — предложил Тюленин. Будет вполне честно — к ней деньги и вернутся. Или ты хотел что-нибудь купить?

— Ничего я не хотел. Что мне покупать? Ты же знаешь — я уже лет десять ничего не покупал. На столе лежат.

— На столе? Точно, твоя Кристина — бес! Велик соблазн, когда на столе. Убери сглаз долой, и нет соблазна. Хитрая методика. Простая и доступная. Она тебя дразнит. Кефира купила, йогурта. Слава ей покажет! У него бицепсы — мокрого места не останется! Уже вижу, как он с ней расправится.

— Зверь.

— Кто — я? Все мы звери, иначе не выжить. Завтра приду — не забудь. Сегодня у нас четверг — помнишь? Завтра — пятница. Утром встанешь — радио включи. Голос скажет — доброе утро! Сегодня пятница. О погоде скажет, какой курс валют. Не забудь открыть дверь, когда услышишь звонок. Это буду я — Тюленин Николай Федорович. По твоей классификации — лютый зверь, борец с темными силами, пенсионер и твой сосед. Если не откроешь, значит, твоя Кристина утопила тебя в ванне. Лучше днем поспи, а ночью держи уши открытыми.

— А ну тебя.

— Главное, Слава согласился. Даже фотографию не спросил. Я, говорит, профессиональный стриптизер и за качество отвечаю. Ты понял? Он отвечает за качество! Ох, и не завидую, если это будет бес! У него мышц — сплошная гора.

— Ты уже говорил, — напомнил старик.

— Если не бес, ничего страшного не случится, — продолжил Тюленин, — скажет, любовь с первого взгляда. Мы как-то позабыли — верно? Даже песня была — льет ли теплый дождь, падает ли снег. Хорошая песня. В шестом классе учился. Как услышал, думаю — ничего себе! Песня обо мне! Я в подъезде возле дома твоего стою.

— На курсы пошла, — сказал старик.

— Кто? Ведьма? На шабаш отправилась. У них не курсы, а шабаш. Время их пришло — из всех щелей повылезали. Атеистом, говоришь, был? Верно. Не было нужды со злыми духами бороться. Думали — всех извели. А они хитрей оказались — обманули нас. Теперь собираются править миром. Дождались, когда Тюленин на пенсию выйдет, и объявили шабаш. У них кругом свои люди. Даже там, где представить невозможно. Представил? И там у них свои люди. И если прежде был крестовый поход, нынче поход начался супротив креста!

— Ну, ты, Коля, и завернул! — воскликнул старик, — пугать меня вздумал? Если бы не знал, решил бы — сошел мужчина с ума. Какой еще поход надумал? Время иное пришло, а ты и не заметил. Век на дворе — какой? Двадцать первый! Жить в нем должны люди из двадцать первого века. А ты кто? Инородное тело.

— Что? Здесь я прожил шестьдесят лет. Какое же я после этого инородное тело? — возразил Николай Федорович. У меня грамота есть — за победу в социалистическом соревновании. Хочешь — покажу?

— Не хочу.

— Почему?

— Не хочу и все! Чего пристал? Где она — твоя победа? Как ты их победил, когда они здесь?

— Кто? Черти? Не с ними я сражался, а с мировым империализмом. Задача была — построить коммунизм. Ты что, забыл? Только они хитрей оказались. На то они и черти.

Николай Федорович не в себе, только когда касается сложных вопросов мироздания. В остальном — прекрасной души человек. С ним можно беседовать на какие угодно темы. К сожалению, в последнее время существует опасение, что его может занести. И тогда он становится агрессивным и непредсказуемым — вот как сейчас. Кто его не знает или знает недостаточно хорошо, лучше от бесед на подобные темы воздержаться. Выбрать что-нибудь нейтральное.

И дома Николая Федоровича часто многое раздражает. Телефон раздражает, напор воды в системе раздражает. Особенно напор раздражает, когда сходишь в туалет. Прямо сил нет терпеть и глаза бы не смотрели на все это безобразие. Люди на это уполномоченные говорят в своих интервью, мол, а чего вы хотите? Какой еще вам напор нужен! Радуйтесь, что хоть такой есть! В Африке вообще никакого нет! Хотите, как в Европе? Никаких проблем! Поезжайте на здоровье в Европу, и все вам там будет как в Европе. И напор будет.

Николаю Федоровичу Европа не нужна. К чему ему Европа? Если бы у него корни были или хотя бы хороший разговорный иностранный язык. Чтобы он в Европе сказал на иностранном языке, и все подумали, что он там родился. Но его и слушать не будут. Глянут и сразу поймут — каких кровей он будет. Какая после этого еще ему нужна Европа!

* * *

Автобусом ехали. Иначе нельзя — слишком много народа. Не придумали, как иначе перевозить народ. В общем, удобно: билетов покупать не нужно, для всех предусмотрены сидячие места. Были места и стоячие, но стоять никому не пришлось. Несколько смущали занавески. Помнится, похожие были в катафалке — там, где провожают в последний путь покойников. Здесь, похоже, никто в последний путь не собирался. Крепкие, здоровые ребята — в автобусе ехал омон. И в другом автобусе ехал. Всего было три автобуса.

Встали и стали ждать команды. Однако автобусы не покидали, чтобы мирных граждан не смущать. Мирные граждане слишком чувствительные — подумают, неизвестно что происходит. Беспорядки антиобщественные или еще хуже. В голову мирных граждан часто приходят как раз не мирные мысли. И они звереют — становятся гражданами немирными и опасными. Могут витрину разбить или митинг организовать и митинговать. Выкрикивать лозунги, что придут им в голову, и требовать разные требования.

Вот тут омон и выпускают. Однако ничего из указанного выше — никаких беспорядков — не наблюдалось. Куда ни брось взгляд, всюду виднелась мирная картина привычной капиталистической жизни. Одни мирные граждане шли в магазины или лавочки, а другие из лавочек и магазинов. Ну, может, кто-то шел из поликлиники или аптеки. Без дела шатающихся не было или крайне мало. До праздников оставалась еще неделя.

И вот они сидят и терпеливо дожидаются команды. И поступает по рации сигнал — что-то там рация сказала строгим мужским голосом. Чего? — переспросил командир, — беркут, беркут — повтори! Ничего не понял.

Беркут — это позывной, чтобы враг коварный не догадался. Вместо «беркута» может быть «орел» или «коршун». Однако «беркут» куда-то пропал, не выходит на связь, а делать что-то надо. И бойцы истосковались по работе. Сидят с великой тоской в глазах — командир, когда на дело пойдем? Нет сил терпеть! Увидел командир тоску в глазах бойцов и отдал команду. Живо, говорит, шагом марш! Живым брать и действовать согласно обстановки — какая обстановка, так и действовать. И помните о приметах!

И все они высыпали. Как в кино — один за другим. В форме, в полной боевой готовности — любо-дорого посмотреть. Прямо чувствуешь, как патриотизм в тебе неизвестно откуда взялся! Минуту назад не было, а как парни в полной боевой готовности из автобуса посыпали, патриотизм себя и обозначил. И возникает непреодолимое желание влиться в их ряды — куда-нибудь бежать и кого-нибудь обезвредить. Неважно кого и неважно где — главное, обезвредить, чтобы мирные граждане могли спокойно жить своей капиталистической жизнью — растить детей и скромным своим трудом приумножать достижения нашей любимой родины.

Вот такая получается замечательная картина. Музыки только не хватает, чтобы появились слезы на глазах. Говорят, слезы чистят душу. Может, конечно, и чистят. Чего не знаем, врать не будем. Продолжаем повествование для тех, кому интересно.

Руководил всем Груздь Алексей Матвеевич — это он Беркутом назвался и потом куда-то подозрительно исчез. Никуда он не исчезал. Как он может исчезнуть, когда он на службе? Алексей Матвеевич плохо нажал кнопочку на рации — вот звук и пропал. Однако ничего страшного не случилось. Ему коллеги — опытные боевые товарищи — подсказали, и Груздь со второй попытки все сделал как нужно. Бойцы к этому времени уже не только рассредоточились, так и первых подозрительных граждан задержать успели. Перед заданием их, как и полагается, проинструктировали.

— Есть первые, — сообщили по рации, — и вторые есть.

— Вы там кого попало не хватайте, — напомнил Груздь, который временно стал у нас Беркутом, — действуйте согласно ориентировке!

Со стороны операция выглядела следующим образом. Парни в форме задерживали мужчин среднего возраста. К женщинам парни не приставали — не интересовали их женщины как объект операции. И мужчин в возрасте не задерживали. Так и говорили — проходи, старик, не задерживайся и вопросов глупых не задавай. А лица у всех серьезные, сосредоточенные и взгляд цепкий — их этому специально учат, чтобы одним взглядом зацепить, а уж потом использовать специальное средство.

Ловили мужчину, похожего на Харламова или на человека с другой планеты. Аркадий, как и полагается, сообщил о своей встрече Беркуту, который поставил в известность генерала Гришу — Григория Петровича. После мучительных размышлений был отдан приказ захватить Харламова. Слепили портрет, где, если честно сказать, Харламов был на себя не похож. Кто угодно, но только не Харламов. Хотя это не важно. Главное — был нужен портрет, чтобы показать, как говорится, обрисовать в общих чертах, кого брать. Вот они и нахватали в общих чертах человек тридцать. Документы не проверяли — не до того. Времени в обрез — по телевидению футбол планировали. Поэтому нужно было до футбола, а еще форму сдать, переодеться, помыться и пива купить. Какой футбол без пива? Поэтому документы не проверяли, но действовали корректно — никого не зашибли. И врачам вмешиваться не пришлось — они в своей машине в шахматы играли. Разыгрывали сицилианскую партию.

Беркут с генералом Гришей обменивались впечатлениями — кричали чего-то по рации. Давали друг другу команды по ходу операции — ничего не понятно. Да это и не важно, главное — руководить. Захватывающий процесс, не хуже футбола, и результат неизвестен до самого конца. Григорий Петрович даже вспотел — куда тут нажимать? Какую клавишу? Опять, черт, забыл! Как ты там — Беркут? Отзовись!

Парни еще человек десять поймали. Хватит? — кричат, — или еще? Беркут в сомнении — не знает, хватит ли ему пойманных граждан. Генерал тем более не представляет — дает интервью своему пресс-центру. Они как раз подъехали со всей свой аппаратурой. Юпитеры включили и микрофоны достали. Договорились в вечерних новостях на местном канале показать генерала. Иначе народ не верит, спрашивает, чем у нас Генерал Куропаткин занимается? А то, что уличная преступность упала, народ забыл. Вечером домой возвращается и не боится совершенно. Чувствует себя как у Христа за пазухой — едва ли не прогулочным шагом бредет. А кто не бредет, в персональных машинах. Шагу не шагнуть — столько машин развелось. И все кричат — жизнь плохая! Вот и нужно в вечерних новостях напомнить — честно сказать. Зажрались вы, товарищи, — сказать. С утра до вечера мы жизнью рискуем, чтобы вы в персональных машинах по городским улицам, а что слышим в ответ — никакой благодарности!

Харламова не нашли. Нашли какого-то типа, который утверждал, что является духовным организмом в неклассифицированной категории существ. Подозрительный тип. Только чтобы подобное придумать, уже талант требуется. Его спрашивают, чем он может подтвердить, что является духовным организмом? Принялся перечислять каждого из семейства Бесконечного духа. Посланники, говорит, регистраторы, инспекторы, младшие инспекторы. Парни смеются — у нас тоже инспектора имеются. Получается, они из семейства Бесконечного духа? Серафимы, продолжает тип, херувимы, миротворцы, регуляторы. Духовные организмы невозможно включить в реестр. Даже высшие силы не способны произвести учет всех личных созданий. А сам словно одуванчик — дунь и улетит. На наркомана не похож. Парни его проверяли, говорят медикам — хватит в шахматы играть. Видите мужика? Он и будет вашим заданием. Ничего не нашли. Ни в моче, ни в крови — чисто! Если не грязная рубаха и штаны дырявые — духовный организм в лучшем своем воплощении. По паспорту — Михаил Михайлович Небадонский. Проживает по улице маршала Толбухина.

— А здесь что делал? Картон собирал? Дать пинка под зад и пусть идет с миром.

Парней понять можно. Работа у них не сахар. Платить достойно только начали. Чтобы не стыдно, чтобы в ресторан сходить или девушке цветы купить. Духовный организм, — говорит сержант. Ну, и что? У нас демократия. Пусть будет он духовным организмом — личностью чистого разума. Плохо, когда организм хоть и разумный, однако не связан с духовной энергией. Физическая энергия в нем преобладает — выпить и закусить. А потом другому организму недуховному лицо набить. Отпустили Мишу Небадонского, однако запись в журнале сделали.

Вот так и рождаются сенсации. Кто знал, кем является Михаил Небадонский? Никто не знал. Искали одного, нашли другого. Отпустили с миром и пинка под зад не дали — забыли. Кто мешал дослушать до конца странного парня? Футбол мешал. Футбол по ящику обещали.

Реестр личностей. Терпение требуется, чтобы услышать каждого в списке, где сыны Божьи — Михаилы. Создатели они будут. Другие сыны — арбитры. Сыны носители жизни, восходящие сыны, смертные, слившиеся с духом.

Заткнись, — говорят парню. Если не хочешь проблем, закрой рот и молчи — понял? Гражданин Рая! В паспорте конкретно указано — ул. Маршала Толбухина. Мы еще читать не разучились. Когда напишут Райская улица, тогда и веселиться будем. Какие еще исследователи звезд? Ты чего несешь?

Алексей Матвеевич Груздь рвал и метал. Прошляпили! Сам Михаил Небадонский им в руки попал! Одуванчик? А вы кого желали увидеть? Почему кругом идиоты? Небадонский не идиот, а вот вы — идиоты!

Каждый написал, как умел, — плохо написали, читать нечего. Друг у друга списывали. Запятые — где?

Груздь читал объяснительные и вытирал рукавом слезы — было смешно. Сержант пишет в своем рапорте — достигнув Рая, вам представится удивительный шанс освоить курс божественного общежития. Иметь статус постоянного обитателя Рая означает, что вы нашли Бога. Статус также означает зачисление в Корпус Завершения.

Алексей Матвеевич смеяться прекратил — дело-то серьезное! Откуда в сержантской голове подобные мысли? И что это еще за Корпус Завершения? Молодец Груздь — сержант слегка ошибся. Полное название Корпуса — Смертного Завершения. Намеренно сержант забыл вписать слово «смертного» или по забывчивости — не суть. Что еще говорил Миша Небадонский? Что еще успел сказать, прежде чем его прогнали прочь?

Прибывающий в Рай освобождается от обязанностей. Как подобное возможно? Чтобы без обязанностей? Курсы предстоят, поэтому и без обязанностей — слабое объяснение. Ах, временное освобождение от обязанностей! Тогда другое дело. Тогда он согласен на восхождение. Сержант, видно, крепко перепугался. И он — Груздь перепугался. В Рай-то все хотят. А в чем тогда секрет? Проездной в Рай нужен — сержант не написал.

Корпус завершения — цель восходящих смертных. И все. Этого явно недостаточно. Что он скажет Григорию Петровичу? Гриша тоже хочет в Рай. Прямо сказать, он, конечно, не признается, чтобы открыто заявить, мол, чего скрывать — хочу в Рай. Быть генералом, безусловно, удача. Неплохо быть генералом. Даже на пенсии — неплохо. Однако что последует после пенсии? Пенсия-то когда-нибудь закончится! Черт ее побрал! А что там дальше? Что вне пределов — неужели темнота? А что, если он порвет с атеизмом? Он знает — у него есть право выбора. Право выбора — святое. Гарантирует право само Божество.

Удивительный, редкий шанс. Один на миллион. Даже в шутку, даже если не веришь в духовный организм. Ты спроси — как там в корпусе? Кормят ли? А если кормят, хорошо ли? Иные условия, имеется ли досуг, строгие ли порядки? Мужские души с женскими отдельно проживают или по пятница у них что-то вроде танцев? Ну, хотя бы раз в неделю под присмотром старших и проверенных товарищей — надежных серафимов.

Сержанта этого нужно будет проверить — направить к психиатру. И на полиграфе — вдруг он что-то важное скрыл? Вдруг ему Миша Небадонский по простоте своей и другие важные подробности рассказал? Корпус завершения — это тебе не шутки! Гриф нужно будет присвоить секретный и взять подписку. Иначе каждый захочет в Рай! А это не проходной двор, чтобы каждый встречный-поперечный. Вздумалось ему в Рай и пошел как ни в чем не бывало!

 

19

Каждому по потребностям, от каждого по способностям. Хороший девиз, лучше не придумаешь. Слава книжек не читал — чего их читать? Знания в книгах совершенно иные и применить их в жизни еще никому не удалось. Открыл книгу о столярном ремесле. Толковая книга, написана понятно. Столяром написана и что? Где гарантия, что будешь ты замечательным столяром? Никакой гарантии, одна фикция и потеря времени. Поэтому книги читать — большое заблуждение. Что требуется по жизни, ты и сам узнаешь. Если только хочешь быстрей заснуть, тогда, конечно, нужно читать. Мозг сразу уходит в коматозное состояние, и спать хочется.

Слава больше уважал спорт. Здесь все понятно и доступно. Взял гирю или штангу и сразу чувствуешь — тяжелая! Когда она станет легкой, тогда и придет мастерство. Вот такая доступная теория. На практике приходится работать. Жим лежа — обязательно или приседания со штангой. Характер формируется, и наблюдается рост мышц. Уже потом Слава сделал новые открытия. На тот момент фигура у него уже сформировалась. На пляж ходил. Придет, снимет рубаху и, не спеша, идет вдоль берега. Вроде как пейзажем любуется или заряжается незримой энергией окружающего пространства. Идет и бицепсом играет — проверяет насколько бицепс у него послушный. Не самое плохое занятие, никому не мешает и получает удовольствие эстетического характера.

Подходит к Славе незнакомый мужчина и спрашивает, а прессом играть можешь? Могу, — говорит Слава и играет прессом. А ягодицами? — не унимается мужчина. — Без проблем, — отвечает Слава и начинает играть ягодицами. Класс! — говорит мужчина, — вот кто мне нужен! Будешь свой талант в моем клубе показывать. Деньги и признание со стороны прекрасной половины человечества обещаю. Сейчас женщины раскрепостились и желают наблюдать, как двигаются разные части мужского организма. Тебе и самому понравится — чувствую в тебе талант. Приходи завтра на кастинг. Трусы не забудь и любимый диск — будешь раздеваться под музыку.

Судьба. Альберт — умный парень. Глянет и сразу найдет в человеке какой-нибудь талант. Имидж Славе подобрал дальнобойщика. Вроде как Слава работает дальнобойщиком, а в свободное время увлекается стриптизом. Шляпу ковбойскую дал и сапоги из натуральной кожи. Слава в зеркало смотрит и себя не узнает — ягодицы сами играются! Против ковбоев он ничего не имеет, хотя кто-то где-то сказал, что ковбои вырезали едва ли не все коренное население Америки. Вероятно, провокация. Скорей всего, коренное население вымерло самостоятельно, в добровольном порядке, чтобы освободить место под пастбища. Коровы и прочая скотина ценились значительно больше, чем коренное население.

* * *

Алексей Матвеевич имел довольно неприятный разговор с генералом. Назвать возможную причину не просто. Этих причин может быть множество. Вполне вероятно, Алексей Матвеевич стал промежуточным звеном в цепной реакции, источник который находился вне пределов нашей галактики. Генерал Гриша поэтому тоже явился промежуточным звеном, и хотя Груздь не попался ему под руку, все одно получил замечание в устной форме. Как известно, руководство обязано нести ответственность за всех подчиненных даже в том случае, если не только в глаза не видело своего работника, но и не знает о его существовании. Гримаса судьбы. Говорят, Создатель несет ответственность за каждую козявку на Земле. Человек является якобы незавершенным результатом творения Создателя. Человека множество раз переделывали, однако конечным результатом остались все равно недовольны. Гримаса судьбы заключается в том, что незавершенный продукт не может нести ответственности за такой же незавершенный продукт перед таким же незавершенным продуктом. Источник цепной реакции, в результате которой пострадал Алексей Матвеевич Груздь, находился на расстоянии трехсот миллионов световых лет.

— Где Харламов? — спросил генерал. — Только и слышу — Харламов! Харламов! Еще раз повторяю — где твой Харламов? У меня хватило ума не дать ходу твоей бумаге. Представляешь, чтобы произошло, если бы о Харламове узнали наверху? Ты знаешь, что у нас происходит оптимизация?

При этом генерал сплюнул.

Твой Харламов — он кто? Легенда или происки вражеских разведок? Если легенда, давайте ставить ему памятник. Мы же не можем его ловить до бесконечности!

— Григорий Петрович, — кашлянул Груздь, — мы не учитываем одну, но очень важную составляющую.

— Какую еще составляющую?

— Дело в том, что понятие времени относительно. Здесь кроется тайна, так сказать, некий феномен времени. Как утверждают ученые, течение времени на земле и в космосе абсолютно разные категории. Космическая секунда может быть приравнена к ста земным годам или около того. Поэтому ваша фраза ловить Харламова до бесконечности приобретает несколько иной смысл, впрочем, понятный только посвященному.

— Чего мелешь! — возразил генерал. — Нахватался, понимаешь. Кто сказал? Ученые? Знаю я этих ученых — через одного в психиатрию отвезти следует. Миша Небадонский, утверждают, объявился. Думаю — очередная провокация. Чего Мише у нас нужно? Мы же — провинция! Чего Мише в провинции потребовалось? Корпус Смертного Завершения — читал? Или наркоты парни наглотались? Ты мне скажи — кого они штурмом брали — какую квартиру?

Груздь мысленно выругался. Со штурмом вышла полная и окончательная фигня. Иного слова не придумать.

— Написать — мы напишем. Тумана напустим и все такое — не в первый раз. А если комиссия? Мне им тоже про феномен времени рассказывать? Миша Небадонский — чья затея? Гравитация личности или разума? Вращающиеся сферы, уровни мироздания — где твой кандидат? Духовное начало нашей Утренней Звезды.

— Ищем, — кашлянул Груздь.

— Плохо ищете. Или не там, где следует.

— Харламов и Миша Небадонский, может быть, одна и та же личность.

— Что! — испугался Григорий Петрович. — Думай, что говоришь! Одна и та же личность! И когда тебе подобная мысль в голову пришла? Я — генерал, а мне не пришла! Как подобное возможно? Одного запустили, а вернулся непонятно кто — Миша Небадонский вернулся!

Генерал встал и принялся ходить — благо кабинет позволял. Вероятно, размышлял. Не все же подчиненным думать. Нужно иногда и генералу подумать. Высказанная Алексеем Матвеевичем мысль, конечно, глупая. Но глупая только сначала. Если серьезно вдуматься — дерзкая мысль! Отважным человеком нужно быть, чтобы позволить подобной мысли в голове родиться. Хотя и здесь многое непонятно. Не знаем, не можем сказать, и никто не может, как в голову приходят мысли? Рождаются мысли в голове, либо кто-то их в голову посылает? Сомнения на сей счет имеются, потому как некоторые мысли по природе своей никак не могут иметь отношения к тому, в чей голове они возникают.

Груздь — толковый работник, с опытом, однако и у него есть свой лимит. У всякого свой лимит имеется. Проще говоря, предел возможностей, за который выбраться невозможно. Выбраться за пределы означает потерять над собой контроль и сойти с ума. Где ты себе больше не принадлежишь — опасное состояние. Вернуться в прежнее состояние часто бывает невозможно. Бедняга теряет дорогу и не представляет, где находится его дом. Или не желает — отказывается вернуться. Значит, мысль, что высказал Груздь, ему не принадлежит. Чужая она, вот и весь ответ.

— Харламов и Михаил Небадонский, — произнес генерал, — одно лицо. Интересная мысль — новая. Драконы о трех головах были? Народные сказки утверждают — были. А у нас всего лишь одна голова, но на двоих. Если Миша существо астральное, духовное, как он с народом общаться будет? Чтобы народ не перепугался — как?

* * *

Тюленин со Славой познакомился только в интересах дела. Он с людьми прекратил знакомиться много лет назад — сколько именно и не вспомнить. Из принципиальных соображений прекратил. Точно назвать дату судьбоносного решения сейчас невозможно. Тюленин стал после этого к людям приглядываться более внимательно. И открыл для себя многое. Гораздо больше, чем когда работал над диссертацией. Еще одна гримаса судьбы. У нас их будет множество — этих гримас, и за каждой большое разочарование.

Отчего-то Тюленину вздумалось, что лучшего средства, чем Слава, ему не найти. Видный парень — как племенной бык. Думается, что ему и следовало родиться быком. И качать бы мышцы не пришлось. Племенные быки мышцы не качают — в тренажерный зал не ходят и со штангой не приседают. И тем более, не выполняют жим штанги лежа. У быков все это заложено от рождения, вроде программы. Вероятно, в небесной канцелярии произошла досадная ошибка, и вместо быка родился Слава. Исправлять что-либо было поздно — папа Славы уже купил ящик водки. И товарищи давно ждали. Они как-то даже устали ждать, когда родится Слава. Все время спрашивали — когда, да когда?

В спорт Слава ушел с головой. Сказано не для красивого словца. Голову в спорте тренируют отдельно, особенно мышцы шеи. У Славы шеи не было — голова вырастала сразу из туловища, как у быка.

— Очень скромная девушка, — сказал Тюленин, — как бы не вышло чего.

— Чего? — не понял Слава. Тюленина ему представил общий знакомый, имя которого оба не могли вспомнить. Знакомый у нас персонаж незначительный, поэтому и мы не будем вспоминать его имени.

— Выросла в семье преподавателей, — продолжил Тюленин. — Мама, папа — все преподаватели. А жить как-то надо. Дедушка на пенсии, живет рядом со мной. Мы вроде как товарищи получается. Встречаемся или обсуждаем разные политические темы. Внутреннее положение обсуждаем, происки международной реакции… возьмешься?

— Сколько? — спросил Слава.

— А сколько нужно? Современную номенклатуру рынка я знаю недостаточно хорошо, — признался Тюленин, — а уж в таком щекотливом вопросе…

— Нормальный вопрос. Как говорил мой тренер, что жизненно, то не постыдно. Замечательные слова, и подходят они практически к любой ситуации. Прежде чем браться за какое-нибудь важное дело, — объяснял Слава, — задаю себе вопрос. И чувствую себя в дальнейшем уверено. А как же! У меня моральные принципы имеются. Тридцать тысяч устроит?

— Это со скидкой? — уточнил Тюленин. — Сейчас везде практикуется система скидок. Или бонусы. Чтобы в последующем иметь определенную льготу. Обратился вновь, а у тебя бонус имеется — приятно. И человек чувствует себя счастливым.

— Вы же по рекомендации? — напомнил Слава, — рекомендация и есть скидка. Иначе я бы за ваше дело и не взялся. У меня серьезные клиенты. Я в скором времени, может быть, в кино сниматься буду. Со мной режиссер беседовал. Брутальные образы ищет. Одни и те же герои — устала публика, капризничает, новых звезд требует.

Николай Федорович шаг назад сделал, чтобы лучше разглядеть будущую звезду. Ничего удивительного. Звезды рождаются именно таким образом — вдруг и сразу. Лег спать голодранцем, никому не известной серой мышкой, а наутро звезда! Папарацци во дворе и телефон надрывается — интервью пресса взять желает, потому как волна уже пошла! Людская волна, которая желает знать, как живет их кумир.

— Фото есть? — спросил Слава.

— Нет, — испугался Тюленин, — про фото и забыл! Все помнил, а о фото — забыл!

— Без фото не могу. Как без фото? А вдруг ошибка?

— Понял. Будет фото. Профиль или анфас?

— Чего?

— Фото, говорю, цветное?

— Ну ты даешь! — рассмеялся Слава, — конечно, цветное. Как я узнаю блондинка она или брюнетка?

Новое задание — добыть фото. Возможно, для кого-то и вовсе не задание — достал фотоаппарат или мобильный телефон, кнопочку нажал и готово. Пустяковое дело, да только не для Тюленина. Где он кнопочку нажмет, если ее нет — этой проклятой кнопочки! И телефон у него самый что ним есть простой. В него можно только говорить, а чтобы как нынче всякая мультимедия — откуда ей взяться? Нет мультимедии, ничего нет — беда, однако. Николай Федорович духом не упал — зачем падать? Не нужно падать — что-нибудь придумает. Он только спросил Славу, ничего кроме фото не требуется? Ну, и хорошо. Как фото будет, Тюленин сразу на связь выйдет — ожидайте.

Дед, конечно, сделал вид, что ничего не понял. Какое фото? Кристины? Ни к чему мне оно! Что я с ним делать будут? На тумбочку поставлю? Нет у меня тумбочки. Вредный старикан! Все старики вредные — яда в них за прожитые годы скопилось слишком много. У них и слюна ядовитая. Плюнь — зашипит! Тюленин напирает — она тебя любит? Сам говорил — любит! Вот пускай фотографию и сделает — в нарядной рамке под орех. Чтобы дедушка в минуту печали бросил взгляд на фото. Тебе надо, — возражает старик, — ты и проси!

Николай Федорович возмутился. Что происходит? Он план операции разработал, ночами не спит — работает над его реализацией. А что он видит? Диверсию видит — принеси на блюдечке! Чтобы на всем готовом? Так на всем готовом у президента не бывает! Вредный старикашка — капризный. Что ему стоит сказать — хочу фотографию в нарядной рамке. Едва уговорил. Час сражались. Решили сделать групповой портрет на память, чтобы подозрительно не было. Дедушка на стуле сидит, а внучка рядом стоит — прижалась к дедушке, руку на плечо положила или как фотограф скажет. Он по этой части должен знать, куда руки следует положить или их вообще никуда не класть, в карманы спрятать или за спину. Ему за это деньги клиенты платят и немалые.

— А что, — говорит Николай Федорович, разглядывая фото, — нормально получилось. Ты здесь как жених! И глазенки еще не потухли. Не орел, конечно, от возраста, брат, не убежишь. Однако в целом убедительно.

— Как это убедительно? — не понял дед.

— Достоверно получился, как в жизни, — объяснил Тюленин. — Бывает, что копия и оригинал друг на друга не похожи. Либо копия лучше, либо — оригинал. А здесь сказать невозможно, кто из вас обоих лучше. Оба хороши.

— Хороши? — переспросил старик, — что-то не понимаю, о чем это ты? Меня, что ли, твой Слава соблазнять собирается?

— Кристина твоя тоже хороша, — исправил ситуацию Тюленин, — только не могу сказать, похожа она на себя или не похожа?

— Да как она не похожа! — возмутился старик, — с кем в ателье ходил? Может, с тобой? Ты меня удивляешь!

Николай Федорович больше не стал спорить — к чему? Старик и без того нервный. Расшаталась у него нервная система и восстановлению не подлежит. Неизвестно современной медицине, как восстанавливать нервную систему. Ногу могут пришить, глаз стеклянный вставить, чтобы народ не пугать. Народ у нас слишком пугливый — увидит человека без глаза и переживает. Но переживает он за себя — на человека без глаза народу плевать. С нервной системой не знают, что делать. Прежде в санатории отправляли. Придет человек с расшатанной нервной системой, получит путевку с бесплатным проездом по железной дороге в плацкартном вагоне и немного успокоится. Подумает, если еще сосед порядочный в комнате в санатории попадется, так нервная система, может, и поправится. Хотя еще никому порядочный сосед по комнате не попадался — не было случая. Либо храпит, либо газетами шуршит, либо чрезвычайно о себе высокого мнения. Ходит нос задравши, словно будет он царских кровей. А сам-то человек — никто, козявка обыкновенная, в конторе работает, сидит за столом и бумаги перебирает. Нынче никого никуда не отправляют — сам заработай и езжай на все четыре стороны. Лечи, что хочешь, — нервную систему или внутренние органы.

 

20

На перроне народу собралось немного. Ветер и неуютно. Но и спрятаться от непогоды — не спрячешься. Некуда прятаться — затеяли ремонт. Не раньше и не позже — ходят маляры в спецовке, таскают кому что велено, а работы не видать. Груздь из любопытства смотрит — время еще не подошло. А потом раздался сигнал — где-то там, далеко за поворотом подходил к перрону локомотив. Тащил за собой состав, в котором публики набралось всякой и разной.

Алексей Матвеевич любил порой лично принять участие в том, в чем можно было и не принимать. Характер. Или жизненные принципы. Или характер и жизненные принципы. Локомотив ему не был нужен, а вот кто прибыл в составе, мог представлять интерес. В составе прибыла делегация из Перу. Алексей Михайлович воротник поднял и обошел лужу — большая и грязная, она лежала на перроне. Сейчас прибывшие выйдут и что они увидят? Лужу увидят. Ничего, конечно, страшного не случится. У них в Перу, тоже, вероятно, лужи имеются, а все же неудобно. Было бы лучше, если лужи не было.

Ну что, вот и перуанцы — люди, как люди, только загорелые, в чем ничего удивительного нет. Климат в Перу другой, и люди поэтому другие. Перуанцев встречали. Мужчина в плаще их всех пересчитал, после чего повел на выход в город. Груздь тоже направился в город. К сожалению, никто из прибывших не бросился ему в глаза. Бывает, что человек в глаза бросается, обращает на себя внимание — ничего этого не было. Видно, что иностранцы и, пожалуй, все. Нечего больше сказать. В управлении дежурный сказал, что Алексею Матвеевичу звонили. Кто звонил — не представился. Номер, что ему предъявили, ничего не говорил. Да и память на телефонные номера у инспектора была неважная. Помнил только последние цифры. Здесь последние цифры ни о чем ему не говорили. Звонил, оказывается, Тюленин Николай Федорович — пенсионер не в своем уме. Определенно, что-то у него с головой произошло, однако и послать его куда подальше, язык не поворачивался. Дело у него, — сообщил Тюленин. Какое дело? Так сразу не скажешь. Пропал человек. Трое суток прошло.

— Хорошо, — согласился Груздь, — давайте через час в парке.

Встретились в парке. Тюленин терпеливо дожидался, когда подойдет инспектор — крутил в руках газету.

— Ничего нет, — сказал он, — пустая газета. Купил, чтобы можно было присесть. Лавочки — они же грязные. И никому, представьте, нет дела в городской управе. Кому они тогда нужны? Лавочки — кому? Кто на них сядет?

— Рассказывайте, — перебил инспектор, — кто пропал, куда пропал, у меня десять минут.

— Пропал Слава. Он в клубе работает, стриптиз показывает. Вы только не подумайте чего, — смутился Тюленин, — мне ихний стриптиз не нужен. Поздно мне стриптиз показывать — не нахожу в нем удовольствия, как некоторые. А прежде приехала к моему знакомому внучка. Сосед. Рядом живем в одном доме. Или родственница дальняя — поступать на юридический. И что-то у них произошло — увлечение или, как прежде говорили, роман. Ну и славно — дело-то молодое. Почему бы не увлечься? Да только он вдруг взял и пропал. Слава, который в клубе работал. Взял и пропал!

— А вы тут причем? — спросил Груздь.

— Как это? Нужно быть обязательно причем, если вдруг человек пропадает?

— Не обижайтесь, обычно родственники обращаются. А внучка — что? Она-то не пропала?

— Кристина никуда не пропала. Но и говорить — ничего не говорит. Словно и не было между ними увлечения.

— Все?

— Не знаю — все или не все. Человек пропал. Или нынче это и вовсе не событие? Так — пустяк какой-нибудь.

— Вы же не все мне сказали, Николай Федорович, — пожурил инспектор. — Чего это вдруг вы обеспокоились судьбой какого-то парня? Он вам кто? Никто! А вы волнуетесь, меня от работы отвлекаете. Рассказывайте или я пойду.

Тюленин достал платок и вытер затылок — думал.

— Вы как клещ, — сказал он, — иного слова на ум не приходит. Схватили и руки выкручиваете. Я же с добрыми намерениями — может, его еще спасти можно. Этого парня — вдруг он еще живой? Мои подозрения вам нужны? Вы уверены? Хорошо. Только потом не говорите, что я вас не предупреждал. Кристина, думаю, только внешне женский род напоминает. В действительности — это бес. Продолжать? Извольте. Славе мы заплатили, чтобы он провел с ней эксперимент. Парень он видный — гора мышц. Как он справлялся, какую тактику избрал — не нашего ума дело. Да только клюнула она — разрядилась в пух и прах. Мне старик сказал — ждала она звонка. Ходила нервно и поглядывала — не звонит ли кто? А кто может звонить? Думаю, звонить должен был Слава. Славе мы предоплату сделали — как в любой коммерческой сделке. Видим, вроде дело пошло. И чтобы поддержать парня, решили и вторую часть выплатить — показать серьезность намерений.

— Стратеги, — сказал Груздь.

— Иначе нельзя. Как говорят — нужно держать руку на пульсе событий. Да только отдавать деньги, оказалось, некому — пропал парень. Нигде нет — ни в клубе, ни дома. Надумал вам позвонить.

— Почему решили, что Кристина — бес? — спросил инспектор.

— Прежде у старика сын был. Или как сын — он им представлялся. Заботился, как мог, но как-то неумело. Может, и так. Парни свою любовь показать не умеют, это тебе не девка — в калачик свернется на груди и давай мурлыкать. Не сработала тактика, что остается? Поменять тактику. Вот Кристина и приехала. Кефира старику купила и йогурта. Задницей перед стариком поздно вертеть — проку никакого от такой тактики. Вот мы и решили проверить, вывести на чистую воду — Славу ей нашли.

— Что бесу от старика нужно?

— Старик владеет тайными знаниями, — после некоторой паузы сказал Тюленин. — Только он и сам об этом не знает. Вероятно, догадывается. Иначе к чему столько шума вокруг невзрачной персоны?

— Тайные знания, параллельные миры, сферы мироздания… спроси у старика, ему Михаил Небадонский не встречался?

— Кто такой?

— Ищут пожарные, ищет полиция, ищут везде, но не могут найти — парня какого-то лет тридцати. Ясная Утренняя Звезда — не встречал? Ну, может, случайно?

— Шутить изволите?

— Какие шутки? Если у твоего старика тайные знания, вдруг там и папка имеется на Михаила Небадонского? Или мне спросить? Вызвать повесткой по делу и запереть в камеру. Не помрет? У нас иногда бывает, запереть — запрут, а отпереть — забудут. Дела срочные. Голова кругом — не знаешь, за какое схватиться. Смотришь — уже пятница! А вчера еще понедельник был. Тьфу ты! Дверь открыли, а бедняга представился — лежит весь синий из себя и не дышит. Оплошность случилась — чистой воды недоразумение. Спросишь?

— Спрошу, — согласился Тюленин, — Михаил Небадонский?

— Да. Михаил Небадонский. Кличка у него — Ясная Утренняя Звезда.

— Странная какая-то кличка.

— И не говори, — кивнул инспектор, — каких только не пришлось слышать кличек — ничему не удивляюсь. И вдруг — Ясная Утренняя Звезда.

— Опасный?

— Думаю — да. Одного парни недавно задержали. Он их всех в состояние транса ввел — показал, что с ними будет в ближайшие тысячи лет.

— Чего? — не понял Тюленин.

— Показал, что с ними будет в ближайшее время.

— Когда умрут?

— Они не умрут, — сказал инспектор, — врет, конечно. Куда они еще могут деться через тысячу лет? Умрут, конечно, мы все умрем. Через тысячу лет — ни одного шанса. Вокруг посмотри. Видишь? Что здесь было тысячу лет назад? Ничего не было. Здесь, возможно, было дно океана. И рыбы плавали — мы с тобой плавали, только не знали об этом. Представляешь, встретились случайно на глубине в несколько километров и поплыли по своим делам, чтобы через тысячу лет встретиться в ином качестве. Возможно ли подобное? Михаил говорит — возможно. Для него все возможно. Как после этого он может быть не опасным? Он им рай обещал. Запросто говорит — будет вам остров Рай. И не где-то абстрактно, а там.

— Где? — возбудился Тюленин.

— Там, — показал инспектор вверх, — просто и сомнений никаких. А парни серьезные. Не способны они на импровизацию. Их этому не учили — понятно? Если тебя чему-то не учили, требовать невозможно. Как можно требовать, если человек не представляет, что от него требуют? Если только показать. Но как можно показать остров Рай? Там что плакат при входе из неоновых огней? Как они поняли, что это Рай?

— Михаил Небадонский?

— Будь любезен, спроси. Вдруг он что-то знает? Он нам вот как нужен!

— А с этим что?

— Давай подождем немного. Девчонку проверим. У старика, говоришь, живет? Если она ведьма — никаких проблем. У нас для ведьм спецприемник имеется — слишком их последнее время много развелось. На охоту вышли или шабаш у них. Свободу почувствовали и неплохие деньги зарабатывают. Им деньги на готово приносят.

И они простились. Груздь пошел через парк и вышел на улицу. Ужасно депрессивный район, он ему и прежде не нравился. Когда в стране было хорошо, у него в районе хорошо никогда не было. Могли ограбить и даже убить. Груздь помнит, как однажды к нему пристал самоубийца. Он сидел на лавочке и увидел Алексея Матвеевича. Дай, говорит, сигарету. Грудь дал и видит, что мужчина курить не умеет. Никогда, говорит, прежде не курил — редкая дрянь! А чего вздумал закурить? — спрашивает Груздь. Чтобы знать. Умру и не узнаю, какая дрянь ваши сигареты.

Груздь, конечно, не догадывался, что мужчина собирается свести счеты с жизнью. Решил, не в себе будет. Кругом полным полно странных людей, и внимания на них обращать не стоит. Спросил сигарету — дай от греха подальше. Сигареты не жалко, пусть курит себе на здоровье — быстрей умрет. Они еще о чем-то поговорили — сейчас и не вспомнишь. Кажется, мужчина, говорил, что ему ужасно не нравится зима. Алексею Матвеевичу зима тоже не нравится — чего зиму любить? Холодно всегда. И потом мужчина застрелился. Пугать Груздя он не стал — дождался, когда Алексей Матвеевич отойдет, а уж затем выстрелил себе в голову.

Груздь еще подумал — ничего себе времена наступили. Народ стреляет себе в голову. Как-то буднично все произошло, словно выстрелить себе в голову — рядовой поступок. И звук от выстрела другим был. Он — что, не слышал, как звучит выстрел? Тысячу раз слышал. Но там стреляли по мишеням, а здесь в голову.

Вот где-то здесь к нему мужчина пристал. Только лавочки уже найти. А Тюленин газету купил, чтобы штаны не замарать. А лавочка была — ее убрали после самоубийства. Почему-то решили, что лавочка виновата в том, что мужчина отстрелил себе в голову, и лавочку убрали. Чтобы неповадно было. Чтобы другой самоубийца не сидел, прежде чем выстрелить себе в голову. Весеннее обострение. Весной он застрелился. Ждал терпеливо, когда зима закончится, — не хотел зимой стреляться. Видно, представил, как лежит в снегу с отстреленной головой — и сам себе не понравился. Но и лета ждать не стал — испугался, что передумает стреляться. Выйдет рано утром, увидит, как прекрасен мир, и передумает. А весной стреляться — одно удовольствие. Грязь кругом — ландшафт замечательный. Мертвое тело с отстреленной головой прекрасно вписывается в окружающий пейзаж.

Точно — вот здесь он и лежал. У него еще нога дергалась, когда Алексей Матвеевич к нему подбежал — ужасно впечатляющая картина. Груздь — мужчина хладнокровный, и все равно дергающаяся нога на него сильное впечатление произвела. Словно, нога не хотела умирать и была категорически против самоубийства.

Смотрит Груздь и что-то ему не нравится. Огляделся и понял — вокруг ни души. А куда народ подевался? Подобную картину он и прежде замечал на следующий день после праздников. Однажды шагая на службу, не встретил ни одного прохожего. Даже собаки бродячей не встретил. Было тогда начало восьмого. А сейчас сколько? Шесть вечера и ни души — куда они все подевались? Если человек впечатлительный, можно здорово перепугаться. Решить, что все умерли, и ты остался на планете один.

Прожить, конечно, можно. Это только кажется, что жить в одиночестве невозможно. Ерунда. Часто люди подобным образом и живут — ходят как в лесу, только вместо деревьев другие люди. А так разницы никакой. Район — жуть. Он и прежде ему не нравился. И машин здесь нет, и людей, если только кто-то случайно забежит. И скажет — ничего себе! Куда это я забежал — в какую дыру! Надо срочно выбираться.

Груздь знает, именно этим маршрутом ходит Аркадий. И Харламова он где-то здесь встретил. Генерал Гриша решил, что все спятили. С ним все началось, как генерала дали. До генерала Гриша был обыкновенным человеком. А как генерала дали, стал необыкновенным — кругом заговоры мерещатся. В чем-то Гриша, может быть, и прав. И Алексею Матвеевичу последнее время стало мерещиться. Ему тут как-то померещился один нехороший человек, который должен был умереть много лет назад. Груздь его встретил — вроде как живой. Разговаривать с ним он не стал — еще не хватало. Человек на него взгляд бросил, полный презрения, и представьте, Груздь заболел. Сказали — вирус. Но как подобное возможно? Человек на него взгляд бросил, а не вирус! Не мог он вирус так далеко бросить — метров тридцать между ними было.

Гриша говорит, добром это все не кончится. Вероятно, привык читать сводки и не обращает на них должного внимания. Если бы кто другой прочитал, он непременно ужаснулся и сказал бы — это и есть апокалипсис. Гриша прочитает и скажет — еще одна чушь собачья. Встанет и по кабинету пройдет. Груздь помнит, прежде за Гришей подобное не замечалось — чтобы он по кабинету расхаживал. Вероятно, все генералы бродят по своим кабинетам. Гриша не исключение.

Фу ты! Ну и хорошо. Алексей Матвеевич вдали фигуру заприметил — значит, не все умерли. И на том спасибо. Прожить без людей можно, но будет скучно. И смысл профессии теряется — кого ловить будет Груздь, каких врагов? Без врагов жить невозможно. Трудно представить, чтобы в обществе перевелись враги. В обществе в тот же миг произойдет стагнация, в болото превратится общество. Все будут друг к другу в гости ходить и говорить теплые слова — кому это надо? Если он последний негодяй и ничего хорошего не заслужил, как ему фанфары трубить и слова приятные горланить?

Алексей Матвеевич никому не скажет. Даже на самом страшном суде. Если с одной стороны черти, а с другой ангелы. Лица они заинтересованные — и черти, и ангелы. Одни малины обещают, а другие — хрен в неограниченном количестве. Где ты найдешь лицо не заинтересованное, равнодушное к твоей судьбе? А его и искать не нужно. Вон их сколько, как деревьев в лесу, только и они не нужны — нет дела до тебя. Поэтому Алексей Матвеевич не скажет. Пусть другие говорят.

 

21

Слава нашелся сам. Телеграмму послал Тюленину — высылайте оставшуюся сумму, но только в долларах. Николай Федорович обрадовался чрезвычайно — жив человек и здоров! Это главное. Деньги нужны — не вопрос. Нынче денежные переводы осуществляют многие банки. Правда, комиссию берут — а что делать? Отправился в банк, а прежде адрес проверил. Ну и занесло Славу! В Перу занесло. Видно, рванул на курорт, где и поиздержался изрядно. Вскружила голову заморская экзотика, или девки местные вскружили. Смотрят — парень видный, не местный и при деньгах — почему не вскружить?

Тюленин атлас открыл — в наследство достался. Помнится, был у него пациент — собирался бежать от действительности, выбирал себе подходящую страну. Наверно, выбрал, однако не сказал — сгинул, а вот атлас оставил. Республика Перу. Население двадцать семь миллионов девятьсот двадцать пять тысяч человек. Расположена на побережье океана на юге американского континента — наверно, красивое место. Слава приедет — расскажет, как там, какие достопримечательности, курорты какие.

И пошел к старику допрашивать о Мише Небадонском. А прежде перед окнами встал и смотрит, есть ли дома Кристина. Не хочется ему с ней встречаться. Пять минут стоит, десять — никого не видать в окнах. С дедом понятно, дед на кушетке лежит — что ему еще делать? А вот Кристина где? Может, и она на кушетке лежит? И пошел в подъезд, где чистил башмаки от какой-то грязи. Откуда она взялась? В деревне — понятно, там грязь кругом. В деревне даже коровы с курами живут. В деревне навоз в каждом дворе, потому как еще не придумали, чтобы без навоза. Пахнет, конечно, не духами. Ароматов не наблюдается, а стоит крепкий деревенский запах. В городе — непонятно. В городе коровы с курами не живут, а грязи еще больше.

Кнопку звонка нажал, паузу выждал — представил, как раздался в квартире звонок, как вытаращил глаза старикан — соображает, в каком измерении находится. Как до него, наконец, доходит, что это звонок и еще раз нажал — более требовательно — мол, чего разлегся! Вставай и открывай дверь — это я, Тюленин Николай Федорович. Не открывает. Еще не было случая, чтобы старик дверь через пять минут открыл. Если даже ему дать сто рублей, все равно — не откроет. Ну и хорошо, значит, нет Кристины.

Тут-то дверь и открывается. И открывает ее как раз Кристина. Ну и черт с ней — хоть разгляжу, как следует, — думает Николай Федорович. На фото она как бы и ничего, а в действительности даже и хороша. Все на своих местах — округлости разные, только макияжу много, намазала — не пожалела. Но это, как говорится, одна сторона медали, а что скрывается на другой?

Улыбается. Но как она улыбается! Что хочет она сказать своей улыбкой? Николай Федорович — как одна сплошная пружина — тронь пальцем и в окно вылетит. Где же здесь бес? Не видит он беса в Кристине — перед ним молоденькая девушка. А что хороша, так они все хороши — на то и молодость дается. Николая Федоровича не обманешь — жизнь не зря прожил, чтобы белый флаг выбросить. Бес — он существо коварное. Раскинул сети и ждет — терпения у него на тысячу лет хватит.

— По делу я, — сказал Тюленин, — а прежде в туалет хочу. Так хочу, что сил нет терпеть. Пищеварение слабое и сопровождающий его метеоризм.

И пошел уверенной походкой в туалет, где дверь прикрыл и прислушался — прижал ухо, чтобы узнать, чего в комнате происходит. А попутно звуки разные имитирует в меру сил и способностей, что должно вселить окружающим веру в его слабое пищеварение. Вот и старик голос подал — его голос. Живой, стало быть, старикан — ничего с ним не случилось. Знай себе, лежит на кушетке и дожидается, когда ему кефира принесут. А вот это, кажется, о нем говорят — о Тюленине, потому как других Тюлениных Николай Федорович не знает. Говорит старик, как всегда, полную глупость. Говорит, что Николай Федорович окончательно выжил из ума — пришел в гости и сразу в туалете закрылся. У него что — своего туалета нет? Чего, спрашивается, он в чужом туалете делает? Слаще в нем или бумага мягче? Грубиян! Самый настоящий грубиян — даже Кристина на него не действует. Уйти? Сделать вид, что обиделся — хлопнуть дверью и поминай, как звали.

Нельзя. Старик скажет — мол, пришел в туалет и вышел — даже не попрощался. Всему двору расскажет — нет в нем воспитания. И чувства такта нет — как с ним тяжело. Какие могут быть в нем тайные знания? Кто отважится в нем хранить тайные знания? Какой еще Михаил Небадонский?

Однако новый звук — вроде как разбилось что-то? Определенно, разбилось. А что может разбиться, если только ваза на столе? Интерес возобладал — Тюленин покинул свое убежище, вышел как ни в чем не бывало, словно никуда и не уходил. Старик на кушетке — где ему еще быть? Взъерошенный или напуганный? И ваза на полу — верней, что от нее осталось. Снайпер опять? А в кого он тогда стрелял? Уж не в Кристину ли он стрелял?

— Вот это да! — говорит старик, — ты видел? Я — видел! И слов у меня выразить, что случилось, так их нет! Кристина, ты видела! Вот! И она видела. О чем говорит данный факт? Данный факт говорит, мы оба в своем уме. И если бы ты, Коля, прежде меньше жрал и по чужим сортирам шатался, так же стал бы свидетелем удивительного явления. Иначе его назвать нельзя. Ваза взорвалась сама по себе. Никто ее пальцем не тронул.

* * *

Слава вернулся и вовсе не загорелый. Николай Федорович сомневаться начал — а был ли парень в Перу? Там не загореть невозможно. Даже если будешь к этому стремиться, все равно загоришь. Солнце у них круглый год — поэтому они все как один загорелые ходят. А прежде папа с мамой загорелыми ходили и дедушка с бабушкой. Николай Федорович на перрон встречать Славу не ходил — еще не хватало! Он ему не родственник и даже не близкий знакомый. Тюленин к нему потом пришел, когда Слава успокоился. Нервный какой-то он прибыл и встрече с отечеством не обрадовался. Лица соотечественников его не радуют, березки кудрявые душу не теребят. Денег, говорит, едва хватило. У них там черт знает что происходит! Если покупаешь билеты в оба конца, дешевле обходится. Не нужно мне в оба конца, — объясняет Слава, мне бы хотя в один конец улететь. Тогда никакой скидки. А затем на Тюленина уставился и спрашивает, мол, ты кого мне подсунул?

Николай Федорович сразу понял — дело темное. С курорта в подавленном настроении не возвращаются. И почему он вдруг столь внезапно отбыл — что случилось? Как отрезало, — признался Слава. У меня уже давно тактика разработана. На первом этапе снимаю рубашку, на втором — джинсы. Действует безупречно. Никто еще не устоял — включаются безусловные рефлексы. По сути, начинает действовать подсознание, а бороться с подсознанием — бесполезно. Почему? Потому что подсознание и логическому объяснению не подлежит. Приступаю к первому этапу, — продолжил Слава, — снимаю рубашку. Вот тут все и началось. Кристина на диване сидела, и вроде как ей мое выступление нравилось. Ресницами хлопает и ноготки трогает — значит, волнуется. Пируэт делаю — я над ним долго работал, чтобы он у меня воздушным был. Чувствую — получился! Смотрю на Кристину — и в самом деле получился пируэт. Еще делаю и еще — лучше бы не делал. Выхожу из пируэта — что за хрень? Нет Кристины — сидят какие-то люди на корточках. Только не наши люди — смуглые и напуганные. Страх в глазах — ничего не понимаю. Откуда, думаю, посторонние в квартире?

Николай Федорович возбудился — живо себе представил картинку. Воображение у него богатое и представить, нарисовать картинку в голове — никаких проблем. Он даже смуглых людей на корточках представил и Славу в центре круга — как он пируэт делает, крутится, словно балерина на одной ноге, а вторую ногу изящно изогнул.

— Хлопают мне, — продолжает Слава, — и выводят куда-то. Куда — непонятно. Не был я прежде здесь. Голову поднял и солнце увидал. И небо чужое. Что же, думаю, происходит? Где это я?

— В Перу! — не удержался Тюленин. — В Перу ты оказался! Закрутился волчком, а как выкрутился — оказался в Перу! Прав я оказался! Никто не верил. Никакая она не Кристина — бес в юбке!

— Ведьма? — по-своему понял Слава.

— Получилось, — не мог успокоиться Николай Федорович, — все получилось, как и было задумано. Ты уж прости, но сказать, предупредить тебя, не могли. А так все живы и здоровы. В Перу побывал. Когда еще выпадет шанс — верно? Страну-то хоть посмотрел? Или в аэропорту все время сидел? Но почему Перу? Ты никому не говори — хлопот не оберешься. Затаскают, и рад не будешь. Поэтому молчи, словно ничего не было. Спросят — скажи, выиграл в лотерею.

— Какую лотерею?

— Туристическая поездка, — объяснил Тюленин, — по радио говорили. Страны Латинской Америки. Все совпадает. И придумывать ничего не надо — замечательно. А с пируэтом здорово получилось! Даже представил, как ты себя закрутил и сквозь землю прошел. Появляешься у них в Перу и делаешь такое ву-а-ля! Молодец!

— Выходит, она меня заколдовала? — уточнил Слава.

— Не волнуйся. Главное, ты в безопасности, с ней компетентные органы разберутся. У них по этой части своя методика имеется. Это надо же! В Перу! Кому скажи — не поверит! Ты теперь, Слава, редкий экземпляр и должен ждать своего часа. Он обязательно придет — твой час. Когда все осознаешь, когда все по полочкам уложится. Сейчас в твоей голове все в каше и понять невозможно. Но пройдет время, и все образумится. Вполне возможно, тебе дадут орден за заслуги перед отечеством или напишут репортаж в газету. Только нужно набраться терпения и ждать своего часа — понял?

— Не понял, — сказал Слава.

— И не надо. Главное, — что я понял. Поверь, и такое случается. Ты ничего не понимаешь, но понимает кто-то другой — тот, кто рядом. Ты себя береги и вот еще… пируэт свой, над которым работал, не надо его в ближайшее время. Даже если он тебе нравится — не надо. Делай что-нибудь другое — хорошо?

И Николай Федорович ушел. Даже не ушел, а убежал, что для человека в его возрасте невозможно. Настолько он был взволнован, что не мог ни о чем другом думать, только о том, как Слава проходит сквозь землю и появляется в другом месте. Невероятно! Как его еще в соседнее измерение не занесло? Вот тогда бы были проблемы. Где искать, как искать, а Перу искать просто. Атлас открыл, Латинскую Америку нашел, а там и Перу.

* * *

Сама по себе ваза взорваться не могла. Ваза стояла на столе и на нее действовали все физические законы. И вдруг она взрывается! При свидетелях! Более чем странно, и объяснение данному факту может быть тоже более чем странным.

Николай Федорович опустился на корточки и принялся смотреть — может, что увидит? Конечно, не помешало бы увеличительное стекло — глянуть и внимательно рассмотреть осколки. Но подобной штуки у старика не было — к чему ему лупа? У него прежде вазы не взрывались среди белого дня. И ночью вазы не взрывались. Последнее время стали постреливать снайперы, однако вскоре прекратили.

Экая сила! — думает Тюленин. — Ваза — не простое стекло, а закаленное. И сила растащить по сторонам молекулы требуется значительная. Не у всякого такая сила найдется. Если даже уронить на пол или об стенку — может, и не получится. Отлетит какой-нибудь кусочек, а ваза — жива и здорова. Поставил обратно на стол, развернул поврежденной стороной от себя и как новая. А здесь не склеишь, на стол не поставишь — нечего ставить. Одни, как прежде говорили, воспоминания. Еще и постараться требуется — нарисовать образ, что канул в прошлое. Капризный образ. Вздумается ему и откажется обратно в картинку складываться. Из прошлого, бывает, никакой силой невозможно вытащить — каким бы милым образ не был.

И вдруг Тюленин бледным сделался. Отхлынула от лица кровь, ушла в другие органы. А причина — мысль, что возникла в голове. Николай Федорович и сам перепугался — он мысль придти к нему голову не просил. Он и вовсе не собирался думать, о чем подумал. О силе, что разорвала вазу, Тюленин думал, но чтобы о Михаиле Небадонском? Он о нем не думал — это точно.

* * *

Веревкин Валентин Гаврилович — наш новый персонаж. Прежде нам не до него было. Однако время подошло, и без Веревкина сюжетная линия встает. В прежние времена без Веревкина обходились, но редко. Удивительной профессии человек — развязывать людям языки. Не желает человек признаться, отрицает, упирается или делает вид, что и вовсе ничего не знает. Зовут Веревкина. Говорят — Валентин Гаврилович, на тебя единственная надежда. Не понимает человек по-хорошему.

Валентин Гаврилович идет к себе в кабинет, достает синий ситцевый халат, а пиджак снимает. В пиджаке работа не спорится, движения сковывает или еще чего — нам неизвестно, но прием посетителей происходит только в синем ситцевом халате. Если хотите — бренд, но действует халат безотказно. Еще случая не было, чтобы человек не сознался. Хотя вид у Веревкина в синем халате самый что ни есть миролюбивый — голубей кормить или цветочки поливать. Внешних данных, чтобы поразить воображение, так их нет. Скромные внешние данные, которые могут ввести в заблуждение кого хочешь.

Груздь, конечно, ничего не знал — не поставили Алексея Матвеевича в известность. А чего его ставить? Пусть занимается своими делами. Поставили Веревкина. Прежде долго совещались — час сидели или даже больше. Точно — больше. Еще ходили курить кто курит, а кто не курит — некуда не ходил, суставы размяли и на часы смотрели. Дело важное. Решили — нужно поручить Веревкину. Он случайно не в отпуске? Не хочется человека из отпуска вызывать. Хотя если дело серьезное, можно и вызвать. Валентин Гаврилович ничего против не имеет и важность момента понимает. Одно время с развитием новых технологий его хотели отменить, но не отменили. И правильно сделали. Новое — хорошо забытое старое. Генерал Гриша с доводами согласился. Слишком они впечатляющими показались. А еще возможные перспективы тоже покоя не давали.

Бумаги у нас составлять умеют. Напишут, чего в действительности нет и не было, однако поверишь. Как миленький поверишь — слишком ответственные по данной части специалисты. Однако в нашем конкретном случае многое не только сходилось, но и подталкивало на серьезную мысль. Оперативные источники работали, можно сказать, круглосуточно. Григорий Петрович не вчера родился, но и он едва не поверил. Не то, чтобы окончательно, однако сомнения остались. Генерал не может без сомнений. Полковник — может, а генерал уже нет. Вот совещание и созвал. Понимает, впрочем, что последнее слово за ним будет. Как скажет, так и будет. И все его советники — бутафория, спектакль и игра. Однако надеялся, что хоть кто-то умную мысль выскажет. Вдруг найдется среди всех один толковый человек. За столом сидела вся его гвардия — майоры, подполковники и полковники. Целое войско. Вид грозный — мундиры, погоны, знаки отличия, губы раскатили — они у них от значимости момента едва ли не до пупа висели. Лбы морщили и многозначительно молчали — мол, крепко думаем, отчего слов подходящих не находим. Григорий Петрович по кабинету ходил — хоть картину пиши. Собрание в Филях. Или сериал снимай полицейский.

Короче, допрыгался старик. Сходилось на нем многое, едва ли не все. Надо было брать и не медлить. Подключать Веревкина с его уникальной методикой развязывать языки. Тайные знания, если они, конечно, действительно существуют, не могут принадлежать одному единственному старику. А что, если он завтра умрет? Унесет с собой в могилу и ничего не оставит потомкам. С Веревкиным генерал Гриша уже потом беседовал — вводил в курс дела. Бумага, если она и хорошо написана, всей глубины передать не в состоянии. Вот эту глубину Григорий Петрович и передавал Веревкину — смотрел время от времени ему в глаза. А что там увидишь? Ничего, к сожалению, в глазах Веревкина генерал не увидел. Веревкин глаза-то вытаращил от усердия, и глаза у него минут через пять остекленели. Поэтому все же Григорий Петрович в глазах кое-что увидел. Себя он увидел. Свой большой красный нос увидел и подумал. Неужели, — подумал он, — это мой нос? А если нос мой, почему он у меня большой и красный? А Веревкин думает — чего это генерал на меня прилип? Взглядом приклеился и отклеиваться не собирается.

Инструктаж в любом деле является важной составляющей успеха. Ох, до чего он был нужен! И Веревкин сказал. Оправдаю возложенное на меня доверие — можете не сомневаться. Весь свой опыт использую — когда приступать?

Григорий Петрович объясняет важность момента — спешить не следует! Не нужно спешить! Результат нужен, но и старость следует уважать. Объект — пенсионер, не сегодня, завтра представится, поэтому больше такта. Инструкцию обязательно прочитать и не раз — в ней все толково изложено, на что следует обратить внимание.

Веревкин прочитал. А как же! Он каждую бумагу внимательно читает. Сядет за стол, сосредоточится и прочитает. Усердие — хорошо. И старание — неплохо, но бумага — обязательно. В ней руководство к действию, где сказано, в какой мере требуется усердие, а в какой — старание. А уже потом пиджак снимет. В халате Веревкин читать бумаги себе не позволял. Работал в халате, но чтобы читать — никогда! Справка или иная казенная бумага составлена человеком на то уполномоченным. И язык в ней особый — понятный, впрочем, людям казенным, которые в данный момент себе не принадлежат. Себе принадлежать они будут, когда выйдут за порог заведения.

Неделя, говорит, генерал. Больше никак невозможно. Да и неделя — большой срок. Справишься? Если результата не будет, следует ждать неприятностей. Веревкин почесал за ухом. Он всегда за ухом чесал, даже тогда, когда не чесалось. Почесать за ухом означало, познать важность момента.

На следующий день началась работа. К Веревкину приставили сотрудника — он должен был фиксировать результаты собеседования. В ход процесса не вмешивался — чего-то записал в секретном журнале и тумблеры у аппаратуры настраивал. Веревкин между тем внимательно выслушал новости по радио и прогноз погоды на курортах мира. Затем доставили старика. Веревкин к тому времени уже облачился в халат. Проверил пуговицы — достаточно ли крепко они пришиты. Мелочей в серьезном деле быть не должно. А плохо пришитая пуговица — как раз одна из таких мелочей. Пуговицы были пришиты основательно — оторвать их было невозможно. Если схватить руками, никак не оторвешь. А если все же оторвешь, так вместе с халатом. Веревкин глянул на объект, чтобы оценить, с кем ему предстоит работать. Сейчас он ему укол правды сделает. Совсем не больно, но психологически мощная штука. Человек сразу как бы разлагается — превращается в неизвестно кого. В зомби превращается. Лепи из него как из пластилина кого пожелаешь, но лучше лепить по инструкции.

* * *

Справка по итогам собеседования была отпечатана в одном единственном экземпляре — личное распоряжение Григория Петровича, как бы чего не вышло. Единственный экземпляр тем и хорош, что хлопот никаких. Читаешь и знаешь — не понравится, в топку и никаких проблем. Смело ложись спать и спи, словно младенец — колыбельной и той не требуется. Никаких сновидений, кошмаров — ничего нет. Крепкий и здоровый сон. Все что требуется — один единственный экземпляр.

Этнический кризис, — причитал Григорий Петрович, — уже интересно. Деградация коренного населения, которая не требует интервенции. Они сами себя уничтожат, уже уничтожают. Главное, не мешать им себя уничтожать. Война кланов в королевстве — борьба за власть. Переписать историю — уничтожить память на уровне генофонда нации. Оклеветать и дискредитировать. Или стереть из памяти — произвести стерилизацию. Долго, но эффективно — вывести народ без истории. Общество потребителей, умственная деградация — этапы большого пути.

Похоже на фрагменты мыслей, впрочем, так оно и есть — каждый фрагмент необходимо развернуть, домыслить, но кто этим будут заниматься? Аналитики будут — вот кто! Деньги им за что платят? За какие заслуги?

Ищите и найдете, — прочитал генерал. «Древняя российская история» — не подлог, как он есть, а правда, как она была написана Михаилом Васильевичем… Кто таков? Почему фамилия не указана? — возмутился генерал, который всегда и во всем требовал порядка. Хотя что-то далекое шелохнулось, как дежавю — звонок из прошлого. Генерал уставился в Михаила Васильевича, как вдруг понял, о ком идет речь. Он ему сам подсказал — Михаил Васильевич. Он ему кулак показал — сунул под нос. А прежде отругал как сапожник в довольно грубой форме и даже назвал скотиной! Обкурился или навоза нанюхался? — грозно спросил Ломоносов, — летопись моя, там вся правда.

Чего? — не понял Григорий Петрович, — какая еще правда? Какое отношение имеют летописи призрака, что явился генералу, к тайным знаниям? Явно Веревкин перестарался. Когда очень стараешься, всегда выходит неизвестно что.

И красным карандашом генерал провел жирную черту — слепой и тот увидит. Григорий Петрович любил, чтобы все наглядно и понятно, но не любил, когда говорили «красной нитью». Ему тут же делалось плохо. Когда докладчик говорил о красной нити, которая где-то проходит, Григорий Петрович был готов докладчика убить. Если бы ему позволили и в тюрьму не посадили, он обязательно вытащил бы докладчика с трибуны и задал бы ему трепку. И спросил, какого черта он о своей красной нити говорит? Какое отношение имеет красная нить к выступлению?

Если честно признаться, Ломоносов его перепугал. Михаил Васильевич мужчиной был крупным, покушать любил и выпить. И в морду любил дать, как и сказать крепкое словцо, — тут ни о какой «красной нити» не могло быть и речи. Своего собеседника, если тот заслужил подобное обращение, мог в порошок стереть. А в качестве финального аккорда в глаз заехать.

Впрочем, никакими тайными знаниями здесь и не пахнет. История — пожалуйста. Но только кому она нужна? И дух Михаила Васильевича — как он разгневался! Сколько лет прошло? Успокоиться не может — возбудился, а чего, спрашивается? Михаил Васильевич — наш Леонардо. Утверждает, что Третий Рим и есть Россия. Древний Рим и древняя Россия — одногодки, в одну школу ходили и за одной партой сидели.

— Слушай, Веревкин, — сказал Григорий Петрович, набрав номер дознавателя, — ты случаем ничего не перепутал? Что еще за Древняя российская история? Я сейчас как раз справку твою читаю. Не вижу связи. Вот ты пишешь — «этнический кризис… война кланов в королевстве, произвести стерилизацию, общество потребителей… и сразу Михаил Васильевич. А фамилия где? Уровень эрудиции мне подсказывает, что речь идет о Ломоносове. Михаил Васильевич Ломоносов. А если кто другой читать будет, как он определит, о ком идет речь. Или думаешь, явится перед ним сам Михаил Васильевич? Сунет кулак под нос и скажет — узнаешь?

— Не уверен, — сказал Веревкин.

— Как это — не уверен? — не понял генерал, — а кто уверен?

— Не уверен, что Михаил Васильевич у нас обязательно должен быть Ломоносовым. Может, это какой-нибудь другой Михаил Васильевич.

— Других Ломоносовых у нас не было, — категорически заявил Григорий Петрович. — «Древнюю российскую историю» кто написал?

— Не знаю, — честно признался Веревкин.

— Никто не знает. Но авторство, говорят, за Ломоносовым. У нас на тот момент никто вопросами происхождения Руси не занимался. Это что — тайна? Или написал, черт знает кто, а фамилию поставили — Ломоносова. Ты это имел в виду?

— В вопросах истории я не очень чтобы, — признался Веревкин, — мне сказано добыть, а что там, на выходе — не могу знать. Не моего, так сказать, профиля. Но и ошибки быть не может — каждое слово проверяем. Это как поток сознания.

— Чего? — не понял генерал.

— Поток сознания — без начала и без конца. Стоишь посреди потока и думаешь, как бы самого не унесло! Он же поток!

— Вопросов много, — подсказал генерал. — Что не предложение, так обязательно возникает вопрос. Постоянно в напряжение. Ты, Веревкин, его не заморил? Он еще живой? Пенсионер наш — еще дышит? Ты там аккуратно, компота дай из сухофруктов или сока яблочного. Не хочет? А ты предложи!

Веревкин работал строго по инструкции — в этом можно было не сомневаться. Буквоед еще тот. Сказано — запятая, так он и поступит. Сказано точка — поставит точку. Инструкцию составляли коллективно. Плод коллективного творчества, но с учетом имеющего положительного опыта. Запрос коллегам делали в Научный центр мозговой медицины. Человек специальный ездил в командировку — готовил материалы. А затем составлял для Веревкина инструкцию, где оговаривался каждый шаг. Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Самодеятельности никакой. Если только компота предложить или сока яблочного. Апельсиновый в буфет не завезли. Если честно признаться, Григорий Петрович апельсиновый сок не любил. Не понимал — что в нем особенного? Все как с ума посходили! Только и слышишь — апельсиновый сок, апельсиновый сок! Нет в нем апельсинов! В апельсиновом соке апельсинов нет. Что есть? Неизвестно — химия. Компот — совсем другая история. Компот как-то ближе, патриотичней и вообще. В пионерском лагере никакого апельсинного сока не было и быть не могло. А компот был — огромный чан. Пей — не хочу. От запоров на сухофруктах первое средство. Пей и никакие запоры тебе не страшны.

Тяжелый выдался день. Каждую минуту думаешь, анализируешь — как бы чего не вышло! Веревкин — всего лишь исполнитель. Ответственный, опытный, но исполнитель. Ему сказали, он сделал. Поток, говорит, сознания. Какой может быть поток у старика? За час одна мысль — еще хорошо. А здесь поток мыслей — значит, чужие они, а если так — чьи?

А что, если это обыкновенный старческий бред? Григорий Петрович даже как-то вспотел — бросило в испарину. И все, что фиксируется, не имеет отношения к потоку сознания? Проще говоря — выдумки или фантазии! А они стараются — записывают каждый вздох старика. Однако вакцину правды не обманешь. Еще никому не удалось обмануть. Научный центр мозговой медицины подобного случая не зафиксировал. Говорили, что Веревкин в качестве эксперимента вдул себе пару кубиков вакцины — решил проверить, как действует препарат. А что — похоже на Веревкина! Он как раз такой — в интересах дела готов под танк броситься. Прежде по старинке трудился без синего сатинового халата. Халат ему потом ребята принесли — сбегали в мастерскую, где обувь ремонтировали.

Веревкин руки в карманы запустил — вылитый профессор! И цвет немаркий — для глаза успокаивающий. Восемь рублей, если новый, а если не новый, так вообще — бери и уходи. У Веревкина дома на всякий случай новый в шкафу. Если срочность или командировка, взял и поехал.

 

22

Перуанцы тоже люди. Может быть, еще человечней, чем другая нация. Одни нации и другие. Плохие и хорошие. Плохие они, потому как еще и варвары, история у них темная — неизвестно, какого рода-племени. Груздь не особенно себя утруждал вопросами национальности. Был бы человек хороший, а что и кто он — этот человек, уже не главное, а второстепенное. Пили водку. У нас принято пить водку — национальный напиток. Пили наши и не наши — перуанцы пили. Алексея Матвеевича представили научным сотрудником — он сначала испугался, а если вдруг спросят? А потом успокоился — никому не было дела, научный он сотрудник или не научный.

Ходить на вечер он не собирался, но ему позвонили. Спрашивают — как! Вы еще не зарегистрировались? Поздно — мы вас внесли в списки. И стол заказан. Хотите, чтобы пропали деньги? Он сначала подумал — свадьба. Мужчина лихо отплясывал — душевно и старательно. Оказалось, никакой он не жених — переводчик он. И чтобы установить взаимопонимание между народами, пришлось идти в центр зала. Женщина попалась внимательная — набросилась на Алексея Матвеевича. Полный фужер водки налила — за мир во всем мире. Переводчик перевел, чтобы всем понятно было, за что собравшиеся собираются выпить.

Потом, конечно, переводчик будет блевать, засунув голову в унитаз, и говорить, на кой хрен ему сдался такой мир? Но это произойдет потом. А сейчас все замечательно и прекрасно. Алексею Матвеевичу звонит генерал — вздумалось вдруг поделиться мыслями. Поздно. Груздь к этому времени делиться мыслями был не готов. Впервые в жизни он сажал на стул настоящую перуанку! Боже! Это надо было видеть! Минутой прежде он станцевал с ней самбу или другой танец — очень зажигательный. И так она Алексея Матвеевича зажгла, что он подумал — ничего себе! Не узнаю себя совершенно. Если бы кто мне сказал, что буду прямо сейчас вальсировать, не поверил бы ни одному слову.

Танцевал Груздь так себе — не слишком чтобы плохо. Танцевал — как умел. И непонятно, чего она к нему пристала? Чтобы внешность, так не было у Алексея Матвеевича внешности. Костюм рабочий в мелкую искорку был и ботинки за тысячу рублей. Он их на распродаже купил — случайно зашел. Дождь пошел, и чтобы спрятаться, Груздь забежал в магазин. И вот он сажает перуанку на стул — какой, к лешему, может быть в этот момент генерал? Какими еще делиться мыслями?

— Чего это у тебя? — спрашивает Гриша, — кто там женским голосом щебечет?

— Перуанка, — говорит Груздь, — мы только что отвальсировали. У меня вся жопа вспотела. Она по-нашему ни бум-бум. А я по-ихнему ни бум-бум. Международный симпозиум — очень приветливые люди. Мы с ней ходили курить на балкон. Гриша! Как она держит сигарету!

— Ты что пьян? — удивился генерал.

— Никогда прежде не был в Перу. А что если? Плюнуть и уехать! Они же все ацтеки. Нас на свете не было, а у них уже империя. Золото некуда девать. Представь себе — дома из золота. Не могу представить — воображения не хватает. Дед у нее в седьмом колене фараоном был. Она мне по секрету сказала. А переводчик перевел. Думает, я научный сотрудник. Так убедительно думает, что я сам поверил. Почему не быть мне научным сотрудником? Хочешь, приезжай. Мы и тебя научным сотрудником сделаем, и перуанку тебе найдем… нет не найдем — всех уже разобрали.

— А что это тебя вдруг к перуанцам занесло? — полюбопытствовал генерал.

— Харламов из головы не выходит, — признался Груздь, — а потом никогда не видел перуанцев. Замечательные люди. Ну ладно, пойду — как бы не заскучала моя дама.

Хорош гусь — нечего сказать, — подумал генерал. Веселится на неделе, гопака отплясывает на международном уровне. Харламов у него из головы не выходит.

Праздник закончился после двадцати три часов. Груздь подъехал к дому на дежурной машине — он ее из управления вызвал. А прежде в туалете стоял и справлял малую нужду, наблюдая, как приводят в чувство переводчика. Никто даже не мог представить, какое значение имеет в жизни общества переводчик. Оказывается, огромное значение! И поблевать ему нельзя в свое удовольствие. Процесс международный явно оказался под угрозой. Всем сразу потребовался переводчик, а его нет — тошнит в туалете. Алексей Матвеевич на силу отбился от своей Кармен — она была уже готова залезть в полицейскую машину. Чудом не залезла, перехватил другой счастливец — еще один научный сотрудник.

Подъехал Груздь к дому и полез в карман, чтобы расплатиться. А водитель молчит, словно так и должно быть. Однако Алексей Матвеевич не такой и пьяный был, чтобы сунуть денежку. Чего это со мной? — говорит себе и принялся хихикать — мол, совсем того. А если бы еще Кармен с собой взял?

Вышел, а тут фигура за углом прячется. Черт! Так всегда! Он и пистолет с собой не взял — в кабинете на службе оставил. Двинет сейчас фигура по голове тупым, тяжелым предметом и конец карьере. Кому нужен инвалид? Пенсионеры в управлении нужны два раза в год — оба по случаю торжественных мероприятий. В остальное время они не нужны. Коляска инвалидная сколько стоит? А если еще с моторчиком? Тьфу — нужно было у перуанки визитку попросить. Чтобы через Красный крест со скидкой инвалидную заказать. Вот такие или схожие по значению мысли пронеслись в голове Алексея Матвеевича. И кирпича рядом нет, чтобы использовать в качестве самообороны. В прежние времена кругом валялись — бери — не хочу. А нынче время кирпичей закончилось.

Впрочем, фигура не собиралась делать из него инвалида — стояла и наблюдала, не предпринимая каких-либо активных действий. Груздь, набравшись храбрости, шагнул вперед и… увидел Тюленина Николая Федоровича.

— Рискуешь, — произнес Груздь, забыв об этикете и прочих условностях, — а если у меня пистолет? Хлоп и дырка в голове!

— Задумался, — признался Тюленин, — и сомнения — подойти или не подойти. Надоел я вам, наверно.

— Если честно — надоел. Мне уже давно все надоели, — не стал лукавить Груздь. — Лезут со своими проблемами. Я что — доктор? Это ты — доктор. К тебе должны липнуть. Какие проблемы?

— Сосед пропал, — доложил Тюленин, — исчез в неизвестном направлении вот уже второй день.

— Еще один? Ты говорил, парень исчез. Все у тебя не как у людей. Все спят, а ты кого-то ищешь. Может, уехал в деревню.

— Никак невозможно. Нет у него деревни, у него вообще никого нет. Один он.

Алексей Матвеевич вдруг вспомнил перуанку — интересная женщина. Чего там она говорила? Древняя страна, где находится таинственный космодром, построенный тысячи лет назад.

— Пусть родственники через три дня в розыск подают, — дал совет Груздь и громко икнул. — На международном симпозиуме был. Перуанцев встречали.

— Как? — насторожился Тюленин. — Перуанцев?

— А что тут такого? Перуанцы или чилийцы — какая разница? Ученые без границ — слышал? Сели на самолет и приехали по обмену опытом. Вот ты был в Перу? Не был. И я не был — не пришлось.

— Слава был, — сказал Тюленин. — Вам обязательно нужно с ним встретиться.

— Кто?

— Слава. Я вам рассказывал. Он в баре стриптиз женщинам показывает. Это он сначала пропал.

— И нашелся. Вот видишь — спешить не к чему. И сосед твой найдется.

— Он в Перу был, — повторил Тюленин, — вернулся на днях.

— Хорошо, — Груздь еще раз икнул, — с кем еще я должен встретиться? Только завтра. Или мне прямо сейчас к нему в бар идти? Дело-то срочное?

Тюленин промолчал.

— И нечего прятаться по углам. Нам законы позволяют стрелять, если чувствуешь угрозу. Правда, я еще ни в кого не стрелял — не было повода. Старик, говоришь, пропал… найдем мы твоего деда, если, конечно, он не улетел на ракете. Или вышел в другое измерение.

Алексей Матвеевич с минуту дожидался, когда вновь наступит приступ икоты. А не дождавшись, махнул рукой — вроде как прощался. До чего странные люди — какое им дело? Сиди себе и смотри телевизор — щелкай пультом и наблюдай жизнь на экране. Не хочет. Или не может. Стоит за углом и ждет неизвестно чего. А как все чудесно начиналось! Он едва не поверил, что действительно является научным сотрудником и что-то где-то исследует — какую-нибудь природную аномалию. Одному быть плохо. Ты и так никому не нужен. А когда один — вообще беда. Пропал и словно не жил на свете. А тут Тюленин — кто он старику? Еще он старик только моложе.

Дома Груздь лег на кровать — Веревкин к генералу ходил. К чему, спрашивается? Веревкин — личность легендарная. Он еще при жизни в музее висит. У них там целая галерея — молодым показывают, чтобы было на кого ровняться. Идет Веревкин по коридору, а все от него как от призрака шарахаются. Алексей Матвеевич ему кивнул. И Веревкин Груздю кивнул — так и поздоровались. А чтобы поговорить или словом обменяться — к чему? Они же коллеги, а не товарищи. Генерал спит. Или вот также лежит в кровати и смотрит в потолок.

— Спишь? — спросил Груздь.

— Чего тебе? — ответил генерал Гриша, — сам не спишь и другим не даешь?

— Старик пропал.

— Какой еще старик? — спросил Гриша и Груздь понял, где следует искать пропавшего деда.

— Его уже ищут.

— Кто ищет, если у него никого нет? — удивился генерал.

— Товарищ, он мне только что сказал. У нас всего один день.

— Тьфу! — выругался Гриша. — Что за город! Я же просил в строгой секретности! Какой еще товарищ?

— Псих на пенсии.

— Ладно, завтра зайди, дам справку почитать. Древняя российская история — якобы Ломоносов написал. На деле иноземцы написали, чтобы сбить с толку. С историей у нас проблемы — сплошные темные пятна.

— У меня в школе пятерка была по истории, — вспомнил Груздь, — Древняя российская история?

— Да, очень древняя история. Поток сознания.

— Чей поток сознания? — не понял Груздь.

— Час ночи! Давай завтра про поток. Только во второй половине. С утра бумаги буду читать — гора целая.

Во сне Груздю приснилась перуанка — она водила Алексея Матвеевича к дедушке на кладбище. Вот говорит, здесь лежит мой дедушка. Он служил в карательном экспедиционном корпусе проводником. Ничего плохого не сделал, мухи не обидел, только указывал, как лучше пройти по горам, чтобы вырезать повстанцев. Какие жестокие люди! Они дедушке завидовали. Еще бы! У него было три лошади и две жены. И жил он как белый человек. Кофе пил, сколько ему вздумается. А затем дедушка пропал. Но чтобы люди не подумали плохого, дедушку похоронили, словно он умер. И в могиле никого не было — пустая она. Это уже потом к нему подселили каких-то родственников. Как-то не по-людски ходить на кладбище и горевать, когда там никого нет!

Алексей Матвеевич сильно был впечатлен рассказом перуанки. Чего, спрашивается, она к нему во сне явилась и потащила к дедушке на кладбище к могиле, в которой его нет? Подобная история странная, и объяснение найти невозможно. Но перуанка-то явилась! Если бы она его во сне в койку затащила, он еще бы как-то понял, но к дедушке на кладбище! Конечно, интересно посмотреть как у них на кладбище. Но не в такой степени, чтобы во сне.

Чтобы как-то избавиться от перуанки, Груздь проснулся и сходил на кухню — глотнуть водички. А когда лег обратно — перуанка его терпеливо ждала, мол, мог бы и меня спросить. Мне не трудно сходить на кухню — не заблудишься. И вообще интересно посмотреть, как живут холостяки полицейские, к тому же российские.

Сумасшедший дом, короче. А завтра на службу! Или ей плевать? Как он разбитый придет? Перуанка, вероятно, все поняла и уехала на автобусе. Сказала, что на вокзал — билет у нее в купейный вагон. Только полка верхняя. А купе — женское! Мужиков в купе нет. Кого она попросит лезть на верхнюю полку?

* * *

Справку написали бестолково. Груздь это понял, прочитав первую страницу. Что взять с Веревкина? Руки крутить или ласточку делать — это можно, а чтобы по литературной части — твердая, как прежде говорили, двойка. Генерал Гриша сказал — поток сознания. Алексей Матвеевич подумал — бессознательного. Укол правды и включай магнитофон. Так и поступили. Что дальше — не нашего ума дела. Всего тридцать три страницы. Груздь столько не читал уже лет десять. Даже испарина выступила. Три раза звонил — уточнял, как пишется слово «экзистенциальная». Никто не знает! Во всем управлении ни одного филолога! Черт знает, кого берут в полицию. На двадцать первой странице взял паузу — пошел в буфет выпить компота из сухофруктов. Нормальный компот — по нынешним временам большая редкость. Обычно какой-то отравой поили импортной. Купят оптом отраву в красивой упаковке и водой разбавят. Что за люди! Ничего не боятся! В Управление полиции разбавляют соки! Ужас! Для Гриши отдельный кабинет и официантка к нему бегает — Григорий Петрович, возьмите котлетки по-киевски! У самой титьки, того и гляди, выскочат — секс бомба. Гриша глазами вращает — мол, давай котлеты тащи и омлет из экологически чистых яиц. Груздь генералу — соки в буфете водой разбавляют, сам видел. Гриша улыбается, мол, а мне не разбавляют.

Груздь зыркнул на секс-бомбу в нарядном переднике. Она даже на него не взглянула — не знает, что он целый полковник. К тому же не женатый. Бери тепленького хоть сейчас — без экологически чистых яиц. Но компот дала — в нем какая-то каша подозрительного цвета плавала. Нормальный компот. Он еще с детства его любил. Это нынче напитков — один леший знает какие — в магазинах и супермаркетах продают. Не было прежде супермаркетов и напитков в пакетах не было. Квас был. Ох, что это был за квас! Стоишь в очереди к бочке с квасом и слюной исходишь. Не дождешься, когда тебе в большую кружку нальют — чистое здоровье!

Позвонили на сотовый. Груздь глянул на номер — незнакомый. Минуты три он соображал, кто звонит и по какому поводу. А потом вытаращил глаза и едва не поперхнулся. Звонили из Научного центра. Перуанка требовала встречи с научным сотрудником Груздем Алексеем Матвеевичем. Что за баба! Покоя от нее нет! Сначала во сне явилась — по кладбищам водила, потом на кухню рвалась. Какая еще встреча! Сколько ей встреч нужно.

— Уехал он! — прошипел в трубку Груздь. — В командировку на Дальний Восток. Когда вернется — неизвестно. А кто вам номер дал?

Вот так всегда. Компота любимого попить не дадут. Все настроение испортили. А еще читать целых двадцать или сколько там осталось страниц — где мозгов взять? Кстати, о мозгах. У старика их явно быть не может. Старик в том возрасте, когда сложноподчиненное предложение — большая редкость. А тут экскурс в историю и редкие, мало кому известные факты.

Груздь зашел в кабинет и раздвинул шторы — день был замечательным. Даже через окно день был прекрасным. В самый раз куда-нибудь сорваться на природу. Или в парк — они еще каким-то чудом сохранились. Один парк сохранился, потому что его назвали Губернаторским. Если бы не назвали, конец парку — отдали бы коммерсантам, которые слепили бы еще один супермаркет. А так в центре города прекрасный парк. И деревья настоящие — клены или липы. Груздь в них особенно не разбирается. Только не сосны — этих он знает с детства.

Сколько еще читать? Много. Как раз до конца трудового дня. Он же не просто в текст смотрит. Груздь между строчек смотрит или вообще за строчками. А как же! Он кто? Вот именно — ему даже во сне оперативные дела покоя не дают. Чего это вдруг генерал дал почитать справку? Да потому что у Гриши своего ума не хватает. И он об этом знает. Груздь всегда толковым оперативником был. А Гриша — хитрым, а уже потом толковым. Разница есть?

Миша Небадонский появился на тридцатой странице. Груздь аж крякнул! Не оценил он Веревкина в полной мере. Молодец инквизитор! Или укол правды сделал свое дело? Миша Небадонский был серьезен, как и надлежит быть объекту внимания органов. На вопросы Веревкина отвечал сдержано или даже скупо. А кое-где и вообще молчал — как хочешь, так и понимай. Прибыл на Землю в составе уполномоченной комиссии. Визитом в целом остался доволен. Хотя слово «доволен» Небадонскому не понравилось. Прибыл, чтобы сделать заключение о возможности продолжить начатый прежде эксперимент в пределах нашей галактики. Как вам? Не больше и не меньше — в пределах нашей галактики! И материалы, оказывается, он оставил для ознакомления. Только человечество все документы либо спрятало, либо представило их жалкую тень. Кто спрятал? Вопрос не к нему — ищите в своих хрониках, письменных памятниках. Найти не можете? Плохо ищете — они разбросаны по всей Земле. Нет уголка на Земле, где бы не остались следы пребывания Небадонского.

Вот это да! Невероятно! Кто кого за нос водит? Безумный старик? Веревкин? Или Небадонский Михаил?

Груздь продолжил чтение. Физическая организация вселенной была выполнена до визита на Землю. Таким образом, была проведена подготовительная работа энергетическим управлением. На вопрос о регистрации Михаил через старика ответил, что личная резиденция находится в центре локальной вселенной. Ясная Утренняя звезда — персонификация творческого представления об индивидуальности и воплощение идеала божественности. По сути, он главный администратор вселенной и… правая рука Сына-Создателя.

Алексей Матвеевич откинулся на стуле. Этого не может быть. Воплощение идеала божественности! В прежние времена за подобные высказывание жгли на костре и рубили головы. Да как он смеет сказать подобное! Или он сумасшедший?

Организация вселенной в целом закончена, происходит укомплектование ее персоналом согласно одобренного Отцом плана. Происходит создание смертного человека.

Груздь выдохнул — что-то похожее он уже где-то читал. Смертный человек по образу и подобию. Но только кого? Не божественному ли подобию? Дальше еще интересней. Управление локальной вселенной не требует постоянного присутствия Михаила. Однако он активно участвует в создании новых вселенных, приводя в гармонию контуры и системы, как и гравитацию устойчивости.

Веревкин подобную ахинею выдумать не способен. И безумный старик не способен. Никто не способен. Если только писатель-фантаст, сохранивший в памяти фрагменты сна, а затем переложив свой бред на бумагу.

Теперь об эволюции. Оказывается, существует незыблемая и неизменная часть творения Создателя — экзистенциальная… Груздь едва произнес слово, которое слышал, но значение, которого не знал. И никто в управлении не знал! Экзистенциальная, совершенная и изобильная вселенная, окружающая всеобщий центр. Все остальное находится в процессе эволюции. И процесс этот остановить невозможно. Что является конечным результатом эксперимента, кроме Создателя не знает никто. Существуют и совершенные создания. Высокодуховные личности, которые продолжают свое совершенство, переходя с одной ступени на другую. Совершенство происходит за счет усилий личности.

Дедушка Дарвин при следующем прочтение, несомненно, вылез бы из могилы и взгромоздился бы на покинутый им прежде пьедестал. Оказывается, он был прав! Человек действительно имеет животное происхождение. Однако не несет в себе и малой доли позорного пятна. Животное происхождение — как строительный материал для разумного и волевого создания.

Движение вселенных через пространство — в нем, как это ни странно, скрыто участие человека. Только нам оно непонятно. Как человек может в нем участвовать? В грандиозном замысле космического значения, масштаб которого не позволяет даже самым отважным умам оценить его размах! И человечество — не жалкие статисты, не участники оркестра, терпеливо ожидающие своей минуты, чтобы сыграть скромную партию. Они уже давно играют, участвуют в музыкальной пьесе, которая продолжает движение в пространстве.

Алексей Матвеевич испытал приступ жажды. Страшно захотелось компота. Он даже был согласен на разбавленный водой брусничный сок. Черт с ним — с разбавленным. Груздь участвует в претворении божественного замысла? Так извольте понимать сказанное? Сидит в оркестровой яме и усердно трудится на скрипке? Водит смычком туда-сюда? Красиво сказано. Но где реальность? Скрипки отродясь в руках не держал. И на контрабасе играть не умеет. Ему медведь на ухо наступил. Ходить в управление и ловить мошенников — это и есть божественный замысел? Вряд ли. Ничего божественного здесь не наблюдается — скучная и серая картина. Или Груздь чистит общество от нежелательных элементов, тех, кому путь на другие — более высокие уровни — заказан? Но что это за план, охватывающий каждое разумное создание и дарующий… вечную жизнь! А если набраться смелости или безумства, план охватывает и неразумные создания — вроде бездомного кота, который в одном из своих будущих воплощений будет теткой в буфете, разбавляющей брусничный сок водой.

Впереди — целая вечность! И всех нас ждет удивительное путешествие. Оно уже началось. Ты сидишь, зеваешь от скуки и не знаешь, что, оказывается, несешься через время и пространство навстречу прекрасному будущему! И Веревкин несется через пространство. Он, дурень, хоть понял, что в справке написал? Думается, ничего Веревкин не понял. Не его ума. В инструкции не сказано, чтобы запомнить. В инструкции сказано — не запоминать! Выбросить немедленно из головы. Веревкин инструкцию уважает.

И что теперь? Со стариком что, прикажете, делать? Опасный для общества экземпляр. Выпьет кефира, а там алкоголь! Тот же укол правды в малых дозах. А если четвертушку или пива? Михаил Небадонский тут и вылезет — вещать начнет о космических мирах и бесконечном духе, всеобщем отце и все такое прочее. Веревкин уже все забыл и коллега его забыл. Старик для них всего лишь выживший из ума дед. Михаил Небадонский — старческий маразм, плод воспаленного ума.

 

23

В чем разница, когда тебя вызвали к начальству, и когда начальник сам приходит к тебе в кабинет? О первом случае и говорить не стоит — всем и без того понятно. А вот во втором случае можно предложить несколько версий. И каждая будет иметь право на существовании.

Генерал зашел без стука. Открыл дверь и уселся напротив Алексея Матвеевича. Молчит, а глаза спрашивают — и что ты обо всем этом думаешь? Хотя думать — как раз генеральская обязанность. Звездочки на погонах подразумевают, что их обладатель более склонен к мыслительному процессу, нежели его подчиненные. И Груздь молчит — некуда ему спешить. Генерала все равно не дадут, на них строгий лимит. И как ты ни старайся, как ни думай, все одно не дадут.

— Кто из них сумасшедший? — спросил Григорий Петрович и взял со стола ручку. Сейчас крутить будет, чтобы лучше думалось.

— Глупая ситуация, — продолжил он, — а во всем ты, Леша, виноват.

Ничего себе вывод! Верно. Во всем виноват Груздь. Солнце встало, солнце село — виноват Алексей Матвеевич.

— Он из нас сумасшедших хочет сделать, — сказал генерал и бросил ручку на стол. — Твой Небадонский хочет. А этот, значит, хранилище его тайных знаний — старикашка ненормальный. Он что, лучше места не мог найти? Ты его видел? Я видел — не удержался и сходил. Леша, там смотреть не на что! У него в глазах что угодно, только не мысль. О чем это говорит? Верить ему нельзя. Мне перед Веревкиным неловко. Хорошо еще, что Веревкин… ну, ты сам понимаешь. Другой скажет — чем там они там занимаются! Это же бред сивой кобылы!

Груздь молчал.

— И тебе сказать нечего. Про Ломоносова… откуда взял? Я справки навел — есть такая работа по истории отечества. Ломоносов задумал оставить потомкам, как все было. Он мужик правильный — как было, так и написать. Нельзя! Ему говорят — нельзя! И вытравили все нужное. Оставили ненужное. У нас так всегда — боимся своей истории, прячем от себя, от своих потомков прячем, кабы чего не вышло. И тут этот Небадонский. Значит, и он был? И визит его, и миссия — все было. Христос был? Был. А этот правая рука Создателя. Леша, почему бы и не быть. К нам инспектора из столицы приезжают? И это приехал — посмотреть. Чего молчишь?

— Думаю, — ответил Груздь.

— И я думаю, третью ночь не сплю. Что нам с ним делать? Сделать вид, что ничего не было? В дом престарелых и персоналом соответствующим окружить. А если это особой государственной значимости дело? Скажут — не обратил должного внимания и скрыл! Нанес непоправимый ущерб отечеству! Он же — твой Небадонский — персонаж исторический. Планетарного масштаба личность. Он, если хочешь знать, в табеле о рангах выше Христа стоит! Он как у нас премьер — согласен? Премьер приедет, все на ушах стоят. Траву зеленой краской красят и тучи разгоняют. А мы на Михаила дело оперативной разработки. К слову, Пилат на Христа тоже дело оперативной разработки завел. Вот кабы почитать? Удивительный, думаю, получился роман. На самого Христа! А мы Пилата переплюнули — на самого Михаила Небадонского дело завели! Я как подумал, едва в туалет не побежал. После смерти меня не к апостолу Петру вызовут, а выше. Спросят, так это вы, Григорий Петрович, дело на Михаила завели? У них там в небесной канцелярии управление, думаю, не хуже нашего. И дознаватели серьезные — водку не пьют, и по девкам не бегаю. Круглосуточно работают. Буковка к буковке. Как вздохнул, как выдохнул, каждая мысль на учете — зафиксировано все. Ждал знака. Во сне или наяву — сигнала высших сил. Что делать? Как поступить? И с тебя, Леша, будет спрос — а как же? С Веревкина спроса не будет. Что с Веревкина спросишь? Он и вопроса не поймет. Скажет — была инструкция. А кто инструкцию подписал? Григорий Петрович подписал! Опять Григорий Петрович!

Помолчали.

— Или это все фантазии? Есть такой прием дезинформации, когда правду вперемешку с неправдой. И попробуй — разберись, где наши, а где не наши! Ломоносов был, а этот — не был. Плод воображения историков. Он же, как Христос, на землю не спускался? И знать его — мало кто знает. Я прежде не знал. И фамилия какая-то — Небадонский! Еще один сын Палестины? И фотографии или портрета — так его нет. Как он нам докажет свою подлинность? А вдруг еще один лжепророк или шарлатан — сколько их было? Справка в одном экземпляре — не запрещено. И следов никаких — кто с ней знакомился, кто читал. И резолюций никаких — видел? Как прочитал, в руки вновь боюсь взять. Словно обжечься боюсь.

— Кристина, что у старика жила, — вспомнил Груздь.

— Наш сотрудник, — признался генерал, — напрасная трата времени, никакой заслуживающей внимания информации. Что если мы еще раз со стариком побеседуем, уже без Веревкина? Как думаешь? Ты вопросы подготовишь. Мы их вместе подготовим.

— Не мой профиль, — уперся Груздь, — я не дознаватель, а оперативный работник.

— Брось! — навалился Григорий Петрович, — здесь требуется весь жизненный опыт, вся, так сказать, эрудиция. А какая эрудиция у Веревкина? Ты дело ведешь, тебе и карты в руки!

— Не смогу.

— А если прикажем? Нужно определяться. Даем мы ход документу или в топку? Мне бессонные ночи не нужны, у меня других хлопот хватает. Давай, Леша, выручай. Поговори в непринужденной и дружеской обстановке. Хочешь — вези старика в мои личные апартаменты для приема почетных гостей. Поговори о днях молодости. Старики это любят. Рюмочку налей, одну, вторую, третью — что мне тебя учить! Коллега за стенкой сидеть будет, чтобы глаза не мозолить. Научным сотрудником ты уже был. Будешь историком. Собираешь материалы по истории отечества. Берешь интервью. Или социальный работник — сколько этих институт развелось!

— Под гипнозом? — усмехнулся Груздь.

— А это от тебя зависит. Получится без гипноза, еще лучше. Укол правды — тебе решать. Нужен он тебе или не нужен.

— Сомневаюсь, — не сдавался Алексей Матвеевич.

— А ты не сомневайся. Это он должен сомневаться. Иди домой, а завтра ко мне. Вместе думать будем. По такому поводу отменяю все свои дела. Приступаем к мозговой атаке. Ты и я — как прежде. Эх, время было! Ничего нам не надо — по кружке пива. И слово одобрения — верным путем идете, товарищи.

Гриша и прежде хитрым был. Умел, дьявол, уговаривать. А теперь и уговаривать нет смысла — кулаком по столу и весь разговор. Вечером позвонил Тюленин, чтоб его! Есть ли новости? Что слышно? Ничего не слышно — покой и тишина. Кому нужно, тот знает. А кому не полагает, тот крепче спит. Кристина пропала, — сообщил Тюленин. Дверь никто не открывает.

Груздь выругался, мол, что предлагаешь? Еще и Кристину искать? Уехала откуда приехала, это ее личное дело. Не волнуйтесь. И вдруг поймал себя, что сам волнуется. И перед кем? Перед стариком! Прежде за собой подобной робости не замечал. А тут словно перед экзаменом. Мысль глупую отогнал и еще раз сказал Тюленину, чтобы не волновался.

* * *

Апартаменты у Григория Петровича появились недавно. И хотя налогов он не платил, деклараций не заполнял, можно смело было утверждать — апартаменты принадлежали ему лично. Укромный уголок вдали от городской суеты. Что здесь прежде было, лучше не знать. Может, пионерский лагерь, может, санаторий. Всякое возможно. Однако с некоторых пор в тридцати минутах езды от города появилось удивительное место, куда привозили непростых гостей, обличенных полномочиями. Имелся небольшой персонал — люди не случайные, заслужившие принимать еще более заслуженных людей. Григорий Петрович вначале немного робел — самую малость. Что-то не позволяло чувствовать себя полноценным хозяином, какая-то внутренняя неуверенность. Но со временем прошло — помог тот же самый персонал. Столько в нем было подобострастия и покорности, что последние сомнения исчезли. Апартаменты стали его личными. И нечего ждать случая или визита высоких гостей. Дом должен быть обжитым, в нем должно чувствоваться присутствие человека. Зашел и видишь — здесь живут люди. Некоторая казенность все же осталась — куда без нее? Но в целом уютно, комфортно и приятно. Выйти на лужайку — английский газон, пройтись по дорожке, вдохнуть запах сосен или проводить с пирса взглядом полет птицы. Отрешиться от суеты и подумать, о чем не хватает времени.

— Буржуй, — сказал Груздь и бросил в воду камень. Он видел, как на него глянул смотритель — еще не дряхлый мужчина с военной выправкой. Настороженно глянул, не определившись, как ему быть с прибывшим, какой уровень гостеприимства проявить. Диван в гостиной Алексею Матвеевичу то же не понравился — слишком в нем удобно. Как не сядешь, всяко удобно.

Старика должны вскоре доставить. Григорий Петрович обещал позвонить. Груздь не удивится, если доставят на личном автомобиле генерала — дело-то серьезное. Видно, перепугался Гриша — дает на воду, чтобы не обжечься на молоке. Груздь положил ноги на столик — никогда себе подобного не позволял. Как мальчишка, который еще не решил, как напакостить старшим, сделавшим ему замечание.

Щелкнул замочком на папке и достал документ — два дня работали. Только к чему? Груздь пребывал в каком-то непонятном для себя состоянии. Даже казалось, что он находится во сне.

Кто он? Этот таинственный персонаж? Груздь напряг память — высшее существо, прошедшее стадии разумного создания. Для него нет человеческих секретов бытия, все ему знакомо, проверено на личном опыте. Потребовалось семь визитов, чтобы познать, что простому смертному познать невозможно. Семь земных визитов, семь земных жизней. Сколько из них во плоти? Наделенный властью и могуществом, которые не может себе представить ни один из существовавших грозных правителей за всю историю человечества. Ну как тут не сробеть? И захочет ли он беседовать с обыкновенным грешником. Даже через старика, в котором разместил малую часть своих знаний.

Представитель Бесконечного духа. Груздь ощутил неземную тоску, словно в животе взорвали бомбу. У него должны быть помощники или регенты, которым он поручает вести дела. Как генерал поручил ему, так Михаил может поручить кому-нибудь из своих помощников. И как он должен к нему обращаться? Или для выполнения бесчисленного множества дел он способен создать бесчисленное количество клонов — по образу и подобию, чтобы быть в одном лице в тысяче и одном месте одновременно? Равных по силе и могуществу. Для каждой вселенной, где несет свою службу.

Тоска множилась — вероятно, взорвали еще одну бомбу. Захотелось выпить для храбрости. Алексей Матвеевич убрал ноги со столика и полез экзаменовать бар. Леша разрешил. Говорит, в интересах дела невозбраняется. Даже необходимо. Коллега должен быть за стенкой, — вспомнил Груздь. Все под контролем. И ему нет доверия.

Вошел человек — тот самый, что встретил Алексея Матвеевича. Где будет беседа? Значит, старика уже доставили. Здесь можно? Можно, — ответил человек и вышел. Груздь махнул еще рюмку — как-то неважно он себя чувствует.

Ясная Утренняя Звезда всегда одна, — вдруг подумал он. Не может быть две утренних звезды. И Михаил один, хотя и присутствует во множестве лиц. Он как отражение в зеркале. Сколько зеркал, столько и отражений. Жизненный опыт позволяет общаться с материальными созданиями. Алексей Матвеевич как раз один из них — материальное создание.

Отворилась дверь. Старик стоял на пороге — видно, не решался зайти. Однако робким он не был. Когда за плечами прожита жизнь, какая может быть робость? И перед кем? Впрочем, что-то не позволяло сделать шаг и войти. Шаг сделал Груздь — он словно вышел из тени, при этом не промолвил ни слова. И ему было интересно. Обыкновенный старик — на улице встретишь и мимо пройдешь. Ничего особенного. Груздь даже как-то разочаровался. Он ждал куда более яркий персонаж. А здесь непонятно что. Старик, у которого прожита жизнь. Никаких перспектив, планов или надежд, если только прожить еще год.

— Куда? — спросил дед и сам принял решение. Прошел мимо Алексея Матвеевич и опустился на диван, где прежде сидел полицейский.

— Новенький, — продолжил старик, — прежде тебя не видел. Хотя все вы на одно лицо. Казенные у вас лица. Словно печать поставили. Спрашивать будешь? Думаю, пустая трата времени. У нас сегодня что? Вторник? Или уже среда?

— Среда, — подал голос Груздь.

— А по мне так хоть пятница. Это для вас важно, а мне неважно. Звать-то как? Впрочем, и это не важно. Вот времена наступили — ничего уже не важно. Смекаешь? Вижу — не смекаешь. Поживи с мое — поймешь. С меня спроса нет. Я тут и вовсе ни при чем. Хотя интересно. Как машиной ехал, как в окно смотрел, — когда еще посмотрю? Прежде здесь не бывал. И ты, думаю, не бывал — не знаешь, куда себя пристроить. Угощать будешь или сразу спрашивать?

— Поговорить, — вновь подал голос Груздь.

— Ах, поговорить! Поговорить можно. Порой неделями не с кем поговорить. Все один и один. Радио — худой собеседник. Собака — лучше радио. Или кот бродячий — расскажет городские новости, ты только его не перебивай. И о чем будем говорить? А спросить прежде можно?

— Конечно, можно.

— Мне бы позвонить. Знакомый у меня — Коля Тюленин. Мы друг у друга в товарищах ходим. Волнуется, наверно. Пришел, а меня нет. Кристина, может, и скажет. А если не скажет? Они между собой не очень, и такое бывает. Объявит меня в розыск. Хлопоты лишние — к чему они?

— Не волнуйтесь, — успокоил Груздь. — Вы просто проходите медицинское обследование. Программа у нас — проверить здоровье. А как его проверишь в домашних условиях? У нас аппаратура современная. А прежде необходимо анкетирование — обычные требования. С вами уже беседовали? Беседовали. Самочувствие хорошее?

— Вроде ничего, — согласился старик, — укол витаминный сделали. Странный какой-то укол — ничего не помню. И врач какой-то странный — не похож на врача. Или сейчас врачи тоже другие? Больно строгий. Говорит, не беспокойтесь, положитесь на меня. И халат у него синий.

— Не волнуйтесь, — еще раз успокоил Груздь, — специалист он хороший, а что строгий, так у каждого свой характер.

— Еще одна анкета?

— Не совсем, чтобы анкета, скорей, собеседование. Вы не против?

— Спрашивайте о чем угодно, — согласился старик, — если вам интересно. Только не могу взять в толк, какой интерес может быть у вас? Меня лет двадцать никто ни о чем не спрашивал. А вы, стало быть, не врач? Доктора они другие — от них медициной пахнет за версту. Ты его еще не видишь, сидишь за дверью, а запах уже в тебе.

— Конечно, не врач. Социальный работник — мы вместе работаем. Они по своей части, а мы — по своей. А уж потом материалы объединяем, анализируем и все такое. Канцелярская работа. Бумаги, бумаги и еще раз бумаги. Увы. Ничего нового придумать не могли. Компьютеры, томографы, а на выходе все те же бумаги.

— Социальный работник? — переспросил старик.

— Социальный, — подтвердил Груздь.

— Слишком вежливый или тоже характер?

— Вы с с юмором, — рассмеялся Алексей Матвеевич, — молодцом. Всегда приятно говорить, когда есть чувство юмора.

— А бумаги где? — спросил старик, — что-то не вижу бумаг. Ответы мои куда записывать?

— Не волнуйтесь. Запишем и подпишем. Дадим почитать — вас это беспокоит? Я же говорю — большая программа по исследованию.

— И каждого на лимузине возите? — не сдавался старик. — Это какие деньги, чтобы каждого вроде меня на машине с водителем? Тут никаких денег не хватит. Хитришь. Думаешь, не понимаю, что происходит? Верно — не понимаю. Социальный работник — я их только по телевизору видел. Женщина крупная такая отвечала на вопросы корреспондента. Ловко отвечала — ничего не понял. А говорили они минут десять. Словно на иностранном языке говорили, а по русскому у меня удовлетворительно было. Прежде понимал, и вдруг перестал. Не могу взять в толк, чего она говорит. А говорит по-русски. И слова знакомые, а ухватить мысль не получается.

— Специфика работы, — объяснил Груздь.

— Какая еще, к лешему, специфика? — возразил старик, — специфика есть технический термин. Она что, техник? Она — социальный работник. Трудится на благо общества. Будь любезен — толково и без всяких технических терминов.

— Вы правы, нужно более доступно, — ответил Груздь и почувствовал, как он устал. Таинственный персонаж, высшее существо, прошедшее стадии разумного создания. Какого лешего! Обыкновенный капризный старикан с тараканами в голове! Услужил генерал — ничего не скажешь. Вести глупую беседу под видом социального работника. Еще одна глупая затея.

— Михаил Небадонский, — спросил он.

— Чего? — не понял старик.

— Вы с ним встречались?

— Крюкова Мишку знаю, — ответил старик, — но он умер. Сейчас скажу… три года как умер. Мужик хороший был, может, и на небе. Мишка у вас тоже в списках? Ну, по этой вашей программе? Вот так всегда — включили в программу, а он умер.

— Рюмку налить? — задал еще один вопрос Груздь.

— Не откажусь. Хорошая у вас программа — народная. Видно, грамотный человек составлял. Чтобы доступно было. Я так думаю, что перед анкетированием, обязательно полагается принять. Мне тут книжку Тюленин давал читать — исторический роман. Там на каждой странице пьют. Интересно, думаю, сколько же они за весь роман выпьют? А там и считать нет нужды — всего в романе двести страниц. Вот двести бутылок и выпили.

— Водки? — спросил Груздь, доставая бутылку.

— В книжке они всего понемножку пили — и водку, и вино.

— Вам, говорю, водки налить? — уточнил Алексей Матвеевич.

— От вина у меня еще в юности гастрит был. Мы же люди северные, и чтобы вино — самогон пили. У нас его все пили — мужики, бабы. Вино — если хочешь произвести на девушку хорошее впечатление. Тогда купишь бормотухи и цветы. Что за странная тенденция?

— Значит, Небадонского не знаете? А другие личности — к вам никто необычный не приходил? Ну, может быть, во сне?

— Во сне ко мне кто только не приходил, — признался старик, с благодарностью принимая фужер водки, — каких только персонажей не было. Порой думаю — чего им от меня надо? Они же ко мне из космоса наведывались. Больше неоткуда. В бога, если по чистоте сердечной сказать, не верую. Не приучен. С религиозным дурманом у нас серьезно боролись — только фанатики остались. Остальных всех перековали, как того требовала партия. Поэтому, если кто приходит, так только из космоса. И покойники — из космоса. Места там всем хватит. А заправляет всем — Гавриил. И он заходил, не часто, но бывало, заглядывал.

Груздь закашлялся.

— Кто такой Гавриил? Главный администратор и непосредственный управляющий в нашей вселенной. Над ним, конечно, еще кто-нибудь стоит — как без этого? Однако врать не буду. Не видел я его начальника — шибко он занят. Постоянно в разъездах. Послов назначает, консулов в созвездия. У них там активная межгалактическая жизнь. Представительства кругом. Гавриил рангом проще будет, однако мандат имеет серьезный — ответственный за исполнение сверхтворения в отношении неличностных проблем локальной вселенной.

Груздь махнул фужер и кивает — мол, продолжай, страшно, интересно.

— Ответственный товарищ Гавриил, — продолжил старик, — решает вопросы, касающиеся воскрешения и судебных постановлений, имеющих массовый характер. В подчинении у него армия космических ангелов и он как бы над всеми вроде главнокомандующего. Как у нас прежде генеральный секретарь был, так он генеральный секретарь только по космическим делам. Ничего себе, — думаю. Вот залетела ко мне птица — руководит всеми ангелами. Их же огромное воинство! Небесная армия! Сомнения, признаюсь, были. Вдруг он самозванец — во сне кого угодно встретишь. А спросить — боюсь. И как спросишь? Мол, предъяви-ка, дружок, свой мандат? Тут мне ангел из его свиты пальцем грозит — ты чего, старик, охренел совсем? Какие еще могут быть сомнения? На бесов не похожи — они другие. Хитрые они — сразу поймешь. А у этих хитрости ни на грош — совсем нет. Смотришь и диву даешься — как можно без хитрости? Ребенок, что ходить едва научился, в нем уже хитрости бесы заложили.

— Еще? — подал голос Груздь и показал на бутылку.

Старик с готовность подставил фужер.

— Интересно, думаю, кого они в свои ряды призывают? Их же — небесная армия. Мне голос — из вас призывают. Каждый смертный имеет шанс стать небесным курсантом. Испугался, если признаться, а потом думаю, куда все человечество отправилось после кончины? Каждой душе занятие требуется в меру сил и способностей. Иной мир — нескончаемый. Не умер, а дальше отправился. Ты уже в списках. Давно там был. Связь у них развита — трудно смертному представить. Связь на всякий случай — информацию передать или чувства. Однако есть, кто помещен в карантин, — не все гладко в космическом королевстве. Про социальную службу нужно было спросить! — хлопнул себя по лбу старик. — Как без нее? Уверен, и социальная служба имеется. Сейчас бы вам под запись в качестве обмена опыта — там ошибки быть не может. Не веками — миллионами лет система отлажена. Хотя гарантии никакой, что там предложат место именно в этой службе.

Груздь позволил себе улыбнуться. Старик едва не сразил его своим выступлением — сложно придумать все, о чем он только что сказал.

— Суд у них имеется, — вспомнил дед. — Окончательный и без права апелляции. Как подобное возможно? Правда не может быть в одном единственном числе. Сколько людей, столько и мнений. Стало быть, и правда у каждого своя. Как можно без апелляции? Равенство и справедливость господствуют — нет нужды обжаловать. Чудеса, да и только.

— И это все вам Гавриил сказал? — просил Груздь.

— Скажет — дожидайся, — огрызнулся старик. — Я ему вопрос, он — подумаю. А чего думать? Оказывается, прав — нужно думать. И вдруг являются мне ответы. На вопросы, что поставил, только не сразу и не сейчас. Посыльной из службы доставки. Пиццу заказывали? И вместо пиццы — конверт. Там сообщение — ложись спать вовремя, сериал до полуночи не смотри. У них порядок. Если объявили кино, значит, будет тебе кино — можешь не сомневаться. Демон — он другой.

— Кто? — переспросил Груздь.

— Демон. Он у меня одно время жил. А может, мое больное воображение — нездоровилось мне тогда. Грустный какой-то был демон. В окно смотрел. В плане Создателя, говорил, Апокалипсиса нет. Тайные знания намеренно придумали люди и спрятали, чтобы все в них поверили. И в природе нет тайн. Есть незнания. Во всех нас течет одна большая река. Имя реке — океан. Вкус крови — она соленная. Омывает каждую клетку в организме. Космический разум — наш большой брат. Он вокруг нас, а мы — малые дети. Капризные, самоуверенные и глупые. Какой спрос с ребенка, если он не постиг правил жизни?

— Это тебе демон сказал?

— Он много чего говорил — всего не упомнить. Скучно ему с нами. Свалили на него все грехи человечества, а он мне слова плохого не сказал. Просто у него свое мнение — слишком критическое. Только не знаю, чего ему от меня нужно было?

— Демону? — спросил Груздь.

— Иначе к чему на меня время переводить? Беседу поддержать? Так какой с меня собеседник? Анкета твоя где?

— Анкета? Ах, анкета! — вспомнил Алексей Матвеевич, — конечно, конечно. Насчет собеседника вы напрасно. Давно у меня такого интересного собеседника не было — даже забыл, с чем пришел. С демоном вы встречались, с ангелами и бесами встречались. Управляющий вселенной Гавриил — и с ним встречались!

— Не веришь?

— Почему не верю? Это же все во сне было — верю. Сон на то и дается, чтобы встретиться с кем пожелаешь. Желаешь демона — пожалуйста. Управляющего вселенной — никаких проблем.

— А что есть сон? — спросил старик.

— Наша вторая жизнь. Неспроста половину жизни человек проводит во сне.

— Стало быть, сон — не вымысел?

— Увы, это не моей части — Груздь развел руками, — не могу знать. Боюсь на сегодняшний момент, никто не даст ответа на ваш вопрос. Загадка.

— Или тайные знания?

— Сон — тайные знания? — переспросил Груздь.

— У каждого свой сон, — рассудил старик, — если к тебе во сне приду, это еще не значит, что я действительно пришел. Что во сне наговорил — отвечать не могу. Однако вопрос, кто тогда вместо меня пришел? Меня не спросил, но мною представился. Как изволите понимать? Он кто? Этот второй, который не я, но очень на меня похожий?

— Не могу знать.

— Хорошо. Другой вопрос. Откуда знаешь, что во сне все происходит именно с тобой? А вдруг это не ты? Демон сказал, это и есть настоящий мир. А здесь мы — как во сне.

— Демон сказал? — переспросил Груздь, — демону верить нельзя.

— Какой прок ему обманывать? Слишком убедительно он говорил. Анкета твоя где — устал.

— Никаких проблем. Отдохните, а потом продолжим.

 

Эпилог

Вечер был хорош. Щебетали птахи — спешили исполнить свои дела. Дел было множество, лето короткая пора. Не успел оглянуться, и прошло лето. Куда-то молчаливо плыли облака — Груздь задрал голову и, может быть, за долгие годы позволил себе посмотреть, как они плыли. О чем они говорили? Он и старик — странная личность. Алексей Матвеевич, если откровенно сказать, тоже устал. Голова — чугунная. Словно и не его голова, а чужая. Он даже увидел себя со стороны и не узнал. Сидит на лавочке пожилой мужчина, смотрит на проплывающие облака и о чем-то важном думает. Только о чем? На самом деле Груздь ни о чем важном думать не собирался.

Старик изрядно утомил. Беседовали они еще часа три. И все три часа Алексей Матвеевич находился в напряженном состоянии — думал, как прежде никогда не думал, пытаясь проникнуть в каждое сказанное стариком слово. А потом признался себе — начинает уставать. Слушает и не понимает, о чем говорит дед. Хотя интересно рассказывал старик, словно читал книгу. И при этом поглядывал — может, желал знать, доступно ли он сказал, верное ли слово нашел или повторить? А потом его и вовсе бросило в сон. Голос у старика стал тише, а образ пропадать из вида. Груздь поднялся и принялся ходить — пять шагов в одну сторону, пять в другую. Не помогает.

— Пять минут, — вдруг услышал он. Неучтенные пять минут, он вправе использоваться по-своему усмотрению. Проще говоря, когда вздумается. Устал — отдохни. И никто не смеет предъявлять какие-либо претензии. Нет пяти минут и претензий нет. Ничего нет — обязательств, обещаний, прогнозов, случайных и странных совпадений — ничего этого нет.

— Пять минут? — повторил Груздь.

В голове он почувствовал слабость, словно просверлили дырку. А в голове — ничего нет, пустая она. Кроме мозгов ненужных ничего нет. И увидел, как засуетился старик. Сейчас, — говорит дед, — ты пока перекури. Пять неземных минут. Лишнее выбрасывать не спеши. Сначала погляди, а уж потом выбрасывай. И помни, собирали не одну тысячу лет — миллион лет собирали. Насчет миллиона лет он, может, и приврал. Хранитель тайных знаний. Без всяких конкурсов и рекомендаций.

— Что? — испугался Груздь, — ты о чем старик?

— Сам спросишь, — ответил дед, — они к тебе придут. А как же! Обязательно придут. Когда — не знаю. Описи у меня не было. У них опись — ты не пугайся. Мне ничего не нужно. Гавриил будет, спросишь у Гавриила — кто, почему, только ответа сразу не жди — прояви терпение. Демон придет, передай привет — грустный он какой-то. Ты его рассмеши. Скажи — вам привет от старика. И сразу приступай к поискам. Каждый день ищи.

— Кого? — не понял Груздь.

— Кандидата. Будущего кандидата ищи каждый день. Он тебе знак особый подаст, как ты мне. Знак-то не забыл? Не волнуйся — вспомнишь, или он тебе напомнит. Только ему не дано знать, что он кандидат. Знаешь только ты. Конечно, ответственность. Ты ее потом почувствуешь. И никому не доверяй. Хитрость ты поймешь, и лукавство — что еще требуется? Как говорится, в меру сил и способностей. Пять минут всегда будут с тобой — они неучтенные. Никто с тебя не спросит — доверие. Твои целых пять минут. А сколько времени ты в них вложишь — решай сам.

Вечер был хорош. Замолкли птахи — завтра еще один трудовой день. За ним еще и еще — пока не кончится лето — короткая пора. Куда-то уплыли облака. Вероятно, туда, где прежде облаков не было. Голова уже не болела, но была чужой. И тяжелой — как он будет носить такую тяжелую голову на плечах?

Позвонил генерал — он, наконец, освободился. Как все прошло? Хорошо прошло. Как старик? Нормально. Лежит в гостиной и дожидается, когда ему вручат билет в другое измерение. Бронь имеется? Хоть напоследок побаловать — отправить в купейном вагоне. Что? — не понял Гриша, — перебрался в иной измерение? Михаил Небадонский? Ждем встречи с Гавриилом — не менее интересный персонаж. Он в курсе всех событий.

Домой Груздь добрался, когда в окнах зажгли свет. Голова уже не болела и не была тяжелой. И все же, что с ним произошло? Или ничего не происходило — больное воображение. Неплохо бы сходить в отпуск — хотя бы на недельку. Уехать и забыться хотя бы на время. Точно, нужно будет позвонить сестре. Сколько раз она его звала. А тут он — собственной персоной.

Раздался звонок в дверь. Кто это может быть? Неужели Тюленин? Покоя от него нет — будет расспрашивать о старике. А может, не открывать? Сделать вид, что никого нет? Увы, к сожалению, он на это не способен. Груздь поднялся с кресла и пошел открывать дверь.

Мужчину этого он прежде не видел. Или все же видел? Странный какой-то. Стоит и молчит. Словно Груздь должен что-то сказать, словно он пришел в столь поздний час. Впрочем, не это странное, что-то другое. Трудно выразить словами. Как ваш дальний родственник, кого вы знали еще мальчишкой, а сейчас перед вами мужчина, и он терпеливо дожидается, когда вы его узнаете.

— Вы кто? — спросил Алексей Михайлович.

— Харламов, — ответил мужчина и улыбнулся.

— Кто?

— Харламов, — повторил мужчина, — у меня к вам разговор.

В голове каким-то непонятным образом возник старик. Началось! — сообщил он Алексею Матвеевичу. Ты же Харламова искал? Вот он — Харламов. Не сомневайся, перед тобой самый настоящий Харламов — первый в мире космонавт, а теперь небесный уполномоченный.

— Алексей Матвеевич, — представился Груздь.

— Я знаю, — ответил Харламов, — я много что знаю. У меня к вам разговор.

И прошел в комнату. Хотя Алексею Матвеевичу показалось, что Харламов не прошел, а переместился — проплыл мимо, словно дух. Ничего удивительного — он им и был.