Жизнь холостяка имеет определенные преимущества. Не хочешь убирать — не убирай. Пылью зарасти, мохом покройся — никто слова дурного не скажет. Ты даже не поймешь, что квартира твоя уже давно превратилась в свинарник. Именно в свинарнике я и проснулся. Гляжу на окружающий мир и медленно понимаю, что этот мир мой. Как же нужно опуститься и не любить себя, чтобы позволить тараканам бегать по сковороде? Они, вероятно, вообразили себя хозяевами в доме и даже не сделали попытки покинуть помещение при моем появлении. Одного наглеца я раздавил пальцем — он до того разжирел, что не сдвинулся с места, когда я давал ему последний шанс. Второй оказался гораздо сообразительней — юркнул и побежал вдоль стола. Я был взбешен. Откуда у меня в доме тараканы? А потом глянул и все понял — горы немытой посуды. Она возвышалась, как небоскребы на Манхеттене, где я никогда не был. Тронь пальцем, и они рухнут, как братья-близнецы. Кран долго просыпался и не мог сообразить, что от него хотят. А как сообразил, издал такой стон, что испугался бы и тамбовский волк.

Конечно, проще было посуду выбросить и купить новую. Вся проблема заключалась в том, что выбросить пришлось бы всю посуду в доме. Два часа я сражался, не покладая сил, без перекура и перерыва — слушал каких-то двух придурков по радио, которые постоянно шутили над страной, над собой, над чертом и дьяволом. Бога они не трогали. Когда у меня не было работы, в доме присутствовал относительный порядок. По крайней мере, тараканы на кухне не бегали. Еще час я боролся с пылью в комнате — откуда она взялась, если последнее время я постоянно на работе? Затем я заметил, что стекла на окнах словно тонированные. Однако силы явно меня покинули — я сел и закурил. К чему я пришел в свои сорок с небольшим? Не скрою, подобные мысли меня и прежде посещали. Но посещали они меня вечерами, а тут утро. А пришел я к одному и неутешительному факту — жизнь моя не складывалась. Что-то в ней пошло иным путем, а когда — я не понял. Проморгал я этот момент, а сейчас уже поздно. Согласен. Мыть посуду и чистить ковер никогда не поздно, а вот начинать сначала — поздно. Да и кто знает, где это начало? Сегодня не мой день — понял я. Если ко мне с утра лезут вздорные мысли, чего ждать к вечеру? Чтобы как-то взбодриться, отправился в баню — обычную городскую баню. Мне там нравится не только тем, что можно от души похлестать себя веником. Не менее приятно слушать болтовню неизвестных тебе людей — порой бывает забавно. Захожу в пустое помещение — все же рабочий день. Скидываю с себя одежду и прямиком в парилку. Какой-то мужик в старой фетровой шляпе истязает себя уже, вероятно, давно — похож на вареного рака, но только с синим отливом. Дверь, — кричит он. Я как могу сражаюсь с дверь, чем вызываю его недовольство. Он пыхтит, хватает ковш и отправляет добрых полведра на каменку. Через секунду волна раскаленного пара заставляет меня сжаться в комок. Мужик удовлетворенно ахает и начинает вновь себя истязать — лупит двумя вениками что есть силы — наверно, профессионал. Замечаю других любителей пара — все, на что они способны, — лишь наблюдать за этим сумасшедшим, который близок к экстазу. Один за другим они вскоре выскакивают из парилки. Я держусь из последних сил, однако фетровая шляпа решает еще добавить пара — ему прохладно. И чего лезут? — жалуется он, — дверь устал закрывать. Ты тоже выходишь? Нет, — отвечаю я, чувствуя, как уши мои сворачиваются в трубочку. Нужно терпеть — я терплю, не представляя, как в этом аду еще можно хлестать себя веником. И вот так два раза в неделю, — словно прочитав мои мысли, говорит фетровая шляпа. Единственная радость в жизни — березовым веником по городской и пыльной жопе. Вот, думаю, умру — хрен с ним. А как же я там без бани буду? Должна же у них там баня, хоть какая-нибудь, простенькая? Как считаешь? Вряд ли, — говорю, — нет на том свете бани. К чему она? Напрасно, — вздыхает фетровая шляпа. Неужели грязными ходят? А может, предложить — я бы им такую баню организовал! Бани, — продолжаю я, — есть в аду. Как? В аду? — удивляется мужчина, — тогда мне в ад. Я бы и кочегаром пошел. А что — нормальная работенка. С утра до вечера, знай себе, полешки подбрасывай, а в перерыве кури на здоровье. Смотрел тут передачу на прошлой неделе про загробную жизнь. Не видел? Так вот я тебе докладываю. Инкарнация называется. Оказывается, все мы уже однажды жили. Ага. Кто где. А кто и бабой был, а бабы мужиками. Дурдом какой-то. Типа, миссию свою хреново выполнили. Вот ты живешь, а у тебя миссия, вроде задачи имеется. А откуда, на хрен знать, какая она твоя миссия? Жрешь, пьешь, на работу ходишь, а у тебя миссия. Помер, а тебе — погоди. Миссию выполнил? Нет? И вновь, однако на этот раз в другую страну, вроде как для разнообразия. А уж кем быть — мужиком или бабой, как повезет. Повезет — мужиком будешь, а не повезет… как считаешь, вранье?

К жару я уже несколько привык и принялся разглядывать моего нового знакомого. Лет шестьдесят, крепкого телосложения, заросший, словно тайга, живот, уже отмеченная фетровая шляпа и шлепанцы.

— Данная теория не нова, — с видом знатока сообщил я, — теории инкарнации не одна тысяча лет. Еще древние отметили факт дежавю — необъяснимое чувство пережить, якобы уже знакомое прежде состояние. Однако здесь можно поспорить. Некоторые объясняют данный феномен всего лишь генной памятью, которая передается по наследству. Ты чувствуешь, что когда-то чувствовал твой отец или дед. Ничего удивительного здесь нет. Другое дело, воспоминания о прошлом своем существовании. Это уже похоже на мистику. И научного ответа, к сожалению, на данный вопрос не существует.

— А говорил — не смотрел, — возразила фетровая шляпа.

— Читал. Нынче модно писать на жареные темы. Очевидцев найдут, свидетелей, даже тех, кто побывал на том свете, разыщут.

— Про бани они ничего не говорили? Есть там все же бани или нет?

— А вы в завещании напишите, чтобы вам в гроб веник положили.

— И напишу, — без обиды заверила шляпа. — Если бы мне предложили перед смертью исполнить последнее желание, я бы в баню пошел. Смешно? Я мне не смешно — страсть как люблю. У меня сосед за шестьдесят лет ни разу в баню не сходил. В душе своем поплещется и счастья полные штаны. Я ему — дурья твоя голова, ты на свои лекарства денег столько ухлопал, а в бане не был. Это же чистое здоровье! А скоро все бани позакрывают. Я двадцать лет назад негра в бане встретил американского. Он из Америки приехал и сразу в нашу баню. В газете прочитал, что наши бани самые лучшие. Правду, говорит, лучшие. У них там в Америке бань нет. Они там в душе моются, как мой сосед. А знаешь, сколько прежде баня стоила? Тридцать копеек. Как тебе? Это и есть коммунизм. Жили и не ведали, что живем при коммунизме. А много ли человеку нужно? Отвечаю. Если он действительно человек — ничего ему не нужно. В бане помыться и трусы чистые надеть. Все. Ничего ему больше не нужно. Дверь! — заорал диким голосом любитель пара на вновь входящего. — Тебе что, швейцара поставить?

Через десять минут мы продолжил нашу беседу уже вне стен парилки.

— Николай Васильевич, — представился он и снял шляпу. — Пить воду не рекомендую. Вреда, конечно, никакого, однако организму следует помочь. Он, понимаешь, работал, себя в порядок приводил, а ты в него очередную порцию какой-нибудь отрывы. Дай ты ему остыть, дух перевести, а ты в него пива. В чем смысл? У меня, брат, на сей счет своя теория, проверенная на практике. Я тебя прежде не встречал? Память у меня только на цифры худая, а на лица — ого-ого. Как сфотографировал. Так о чем мы говорили?

Вот за это я баню и люблю. Встретить какого-нибудь папашу, у которого одна радость в жизни. Мы еще поболтали, хотя говорил по большей части Николай Васильевич. Если и задавал он вопросы, то сам на них и отвечал — прекрасный собеседник. Говорил он об обыденных вещах, но с каким-то вдохновением — садись и записывай. Мы еще раза два сходили в парилку, где он тут же преображался — брал инициативу в свою руки и делал все по науке. Возражать никто не пытался. И в завершении мы испили прекрасного горячего чая — Николай Васильевич припас на сей счет термос. Из бани я вышел другим человеком — от хандры не осталось и следа. Чудесным образом преобразился и мир вокруг меня, если и не хотелось мне петь, то лица прохожих явно стали добрей.

И вот я опять на своем любимом диване. Сладкая истома и никаких мыслей — одно блаженство. Вот так бы и жил. С утра в баню, ни к чему не обязывающий разговор с очередным Николаем Васильевичем, легкий променаж и в койку. Утверждают, что лень порок. Я с этим не согласен. От ленивого человека никаких проблем. Ему просто лень создавать проблемы. Лентяи и лодыри — чрезвычайно полезные для общества люди. Им на все наплевать. Прежде я таким не был, и вдруг однажды понял, что суета и излишняя активность меня утомляют. Всегда я куда-то спешил. Спешил стать взрослым, самостоятельным, спешил жениться, спешил развестись. Мне катастрофически не хватало времени, мне не хватало рабочего дня, не хватало отпуска — мне всего не хватало. И что? Оказался у разбитого корыта, когда наконец можно не спешить. Я прибежал туда, откуда когда-то отправился в путь. Только прибежал изрядно потрепанный и усталый. Начать с начала?

Телефон у меня звонит крайне редко. Иногда он вообще не звонит — данный факт меня особенно не беспокоит. И стоит телефон в моей квартире скорей как вынужденная связь с человечеством и дань времени. Ну никак без телефона сегодня не обойтись, хотя сам аппарат — древний, произведенный двадцать лет назад. И цена имеется — двадцать девять рублей. Цвет жуткий — оранжевый, как прежде говорили — пожарный.

Телефон звонит — напоминает о своем присутствии довольно визгливым голосом. Интересно, кто это может быть? Кому в голову пришла идея мне позвонить? А вдруг это Элла Сергеевна? Решила узнать о моем здоровье, а заодно немножко поболтать. Подобная мысль придает мне силы, я поднимаюсь со своего любимого дивана. Алло, — говорю я, пытаясь вложить в голос больше душевного тепла.

— Скворцов — это ты?

Идиотское начало для разговора. К чему говорить Скворцову, что он Скворцов? Во всем мире подобный вопрос может задать только один человек — моя бывшая. За все годы совместного брака я так и остался Скворцовым. И фамилию свою девичью она сохранила — знала наперед, что придется разводиться. К чему лишние хлопоты? К чему менять документы, собирать справки и стоять в очередях?

— Ну? — отвечаю я.

— А чего это голос у тебя вроде как радостный сначала был? — спрашивает она.

— В баню ходил. А сейчас лежу на диване. И так мне хорошо лежать — никто не мешает, не дергает, не пристает, глупых вопросов не задает… я наконец узнал, что такое счастье. А до этого навел в доме порядок и подумал, а не сделать ли мне ремонт?

— Как — ты так и не сделал ремонт? — удивилась она. — Скворцов, по тебе еще тараканы не бегают?

— Одного я сегодня убил. Второй позорно бежал, — признал я. — Как поживает твой очередной муж? Забыл — как его?

— Как поживает? Вот у него и спроси. А я прекрасно поживаю, чего и тебе, Скворцов, желаю. Я к тебе по делу.

Еще бы! Не на свидание же она меня приглашает, ведьма коварная. Три месяца не звонила — хоть ты сдохни. Скоро забудет, как я выгляжу. На улице встретит и мимо пройдет — не узнает.

— Скворцов, я тебе работу нашла.

Ха! Она мне нашла работу! Пусть скажет кому-нибудь другому. Нашла она мне работу! Это надо же такое придумать! Поди, дырку где-нибудь нужно заткнуть, и лучшей кандидатуры, чем Дима Скворцов не нашлось.

— Это все? — спрашиваю холодно.

— Не хами, Скворцов! Если у тебя скверное настроение, это еще не значит, что человеку можно хамить.

Она — человек? Она — ведьма. Обвела вокруг пальца, попользовалась и бросила. Так же она поступит и со своим новым муженьком — как его? Наивный идиот. Какая любовь, когда бабе под сорок? А-а-а-а, понимаю, это у него пионерская любовь проснулась, так сказать, напоследок бес в ребро.

— Дорогая моя, — вложив сто пудов иронии, продолжил я, — чрезвычайно тронут твоим вниманием. Твоя забота не знает границ. Однако ты опоздала — я уже давно работаю.

— Где? Где ты работаешь?

— Не твое собачье дело, радость моя. Где хочу, там и работаю. Прекрасный коллектив, отзывчивые люди, достойная зарплата — я купил себе новые ботинки. Меня ценят, уважают, два месяца не беру капли в рот — даже пива. Сегодня в баню ходил. С Николаем Васильевичем пили чай — он меня угощал. Думаю, сделать ремонт. Найду мастера и обязательно сделаю ремонт. И посуду новую куплю.

— Скворцов, ты пьян?

— Я пьян от счастья, что на меня свалилось. Я прожил сорок лет и не знал, что такое счастье. А теперь я знаю. Все?

— Нет, не все. Где ты работаешь?

— Не твое дело.

— Ах, какие мы секретные! Скворцов, уже завтра я буду знать. Слышишь? Завтра! И как тебе не стыдно! Ты обо мне подумал? Ты подумал, как мне будет неудобно перед людьми? Я договариваюсь, унижаюсь, а он — пошла вон! Ты всегда таким был — эгоист. Всегда думал только о себе. Скворцов, лучшие свои годы ты прожил со мной. Кто такой Николай Васильевич?

— А хрен его знает! Хороший мужик, мне этого достаточно.

— Собутыльник он!

Мне стало весело. Когда она злится, мне всегда весело — я ловлю кайф.

— Ты новости смотришь?

— Да мне плевать, какая погода будет в Рио-де-Жанейро! Я чихать хотел на голубые фишки и баррель с нефтью. Мне безразлично, кто будет следующим президентом Соединенных Штатов, и кто войдет в шот-лист национального бестселлера!

— Скворцов, ты определенно пьян!

— Дыхнуть?

И я дыхнул — отвел трубку в сторону и дунул, что было силы. А когда вновь приложил к уху, услышал лишь гудки — она повесила трубку.

Ничего не скажешь — содержательный разговор. Прожить с человеком более десяти лет и быть не в состоянии отличить — пьяный он или нет. Эгоист. Да, я эгоист. А вы найдите сегодня не эгоиста. Время поэтов и романтиков закончилось. Я вновь принял горизонтальное положение — лежал на своем диване. Заботливая какая. Знаем мы вашу заботу — проходили. Увольняюсь, — говорю и слышу в ответ — увольняйся. И ни одного вопроса. Ни единого! Я, помнится, опешил — а не ослышался ли я? Или она столь безразлична к моей судьбе? Мужик собрался увольняться с работы и просит совета. Ты спроси, поинтересуйся, сделай вид, что озабочена. Тьфу и вспоминать не хочется — слишком болезненно.

Телефон вновь запричитал — видно, одумалась или решила закончить разговор на оптимистической ноте, когда последнее слово за ней.

— Ну что — убедилась? Пьяный в жопу! — с места в карьер начал я.

— Это квартира Скворцова? — женский голос, явно не принадлежащий мой бывшей супруге. — Дмитрий Анатольевич, это вы?

Ну вот, так всегда. Обделался на ровном месте.

— Простите за беспокойство, — сказал голос, — я, кажется, не во время.

Мне стало дурно. Это же Элла Сергеевна!

— Все в порядке. Небольшое недоразумение, — предпринял неуклюжую попытку большой дипломатии я, — звонила до вас одна особа, мы повздорили.

— Жена?

О женской проницательности я и прежде знал, поэтому мало чему удивился.

— Как вы себя чувствуете?

Вопрос хотя и дежурный, однако ответил я на него с большим удовольствием. Рассказывать о том, как мылся в бане с Николаем Васильевичем, я, конечно, не стал — ограничился такими же дежурными фразами, добавив теплоты в голосе.

— Дмитрий Анатольевич, я по поводу происшествия. Не хотела вас беспокоить, но тем не менее беспокою. С вами хотят поговорить люди. Я все-таки решила не оставлять дело, как оно есть — без последствий. Слишком дерзким было нападение. С вашего согласия я дам ваш номер телефона. Вы не против? Они все объяснят. Думаю, вас не затруднит с ними встретиться? Еще раз извините за беспокойство. Если есть просьбы или нужна какая-нибудь помощь, не стесняйтесь — звоните. Запишите номер моего сотового.

Я записал и вновь отправился на диван — там думалось лучше.

С вами хотят встретиться люди… знаем, какие это люди. Верней, догадываемся. Большого ума не требуется — Элла Сергеевна организовала свое собственное расследование. Ну что — она права. Украли документы, деньги. Что именно за документы и какая сумма — я не знал. Верить на слово — уже давно не верю. Рассказывать мне не о чем, вряд ли смогу добавить что-нибудь новое. Желают на меня посмотреть? Посмотрим. Они на меня, я на них — к взаимному интересу. Получается, на охоту выходит еще одна компания.