десять часов спустя

Мгла. Зловонная, вязкая, сырая, холодная. Как само воплощение безысходности, дыхание Бездны. То тут, то там помигивали красные огоньки, не безобидные светлячки — глаза бледных призраков, тоскливых остовов прежней жизни. Время от времени звучал их вой, настолько печальный, что вызвал бы жалость и даже сострадание — не будь он таким замогильно мрачным. Словно в этом вое слышалась вся обреченность жизни, эхо вечности.

— Спокойно! — сказал Натайко, шершень-разведчик, пытаясь присмирить свою лохматую лошадку. — Будешь дергаться — ударю.

— Тес-Нур запрещает бить лошадей без надобности, — задумчиво молвил ещё один шершень, по имени Буйчук, — А хотя… Как их иначе приучить к порядку?

— Не знаю. Да тут не мудрено и самому с ума сойти. Куда уж там лошадям…

— Та ладно, — вмешался третий всадник. Он с показным спокойствием пожевывал табак. — Обычная местность для мёртвых земель. Ничего особенного. Давайте, новички, езжайте к Батташу и Тесу, доложите, что мы ничего не обнаружили.

— Есть! — Натайко и Буйчук ускакали, растаяли в тумане, как будто их и не было. Жуман остался сам, один на один со своими страхами. Зачем остался? Сам не знал. Некое нездоровое любопытство… А быть может Зов Бездны? Тот самый, что извечно тянет людей за грань солнечного мира, заставляет посещать ночные кладбища, и лазить по тёмным лесам?

— Да уж, весело тут, — молвил варвар. Принюхался. Запах гниения. Огляделся… «Храните меня предки…»

Из мглы медленно выходил огромный человек. Человек ли? Нет, подобие, дитя Мрака. Мощное чудище, бледное, и, однако же, по-своему здоровое, ведь его тело напитали жирные соки земли. Сложенное, как дюжий мужчина, с бугрящимися мускулами и тугим жилами — но с женскими грудями. И двумя головами! Одна — женская, осененная черными как смоль локонами. Большие глаза, а лицо по-своему красивое, но безнадёжно злое. Красные губы изогнулись в усмешке, белели острые зубы. Вторая голова — мужская. Такая же красногубая и белозубая, обрамлённая черной волнистой бородой. Алые очи обеих голов светились злой мудростью, мудростью змей и филинов, духов и болотных гадов. Доспехи из черного металла исписаны странными иероглифами, письменами сгинувших племён.

— Боги, истребите эту нечисть! — Жумана вырвало.

— Никто нас не истребит, — глухо молвила женская голова. — Мы сама тьма, а света без тени не бывает.

Шершень вытер со лба холодный пот. Оцепенение уже прошло, нужно было решать что делать. «Назад. Сообщи Батташу и Тес-Нуру, прокричи всем — впереди Маразуты!» Но внутренний голос молвил: «Так просто отступишь? Слушай, парень, ты впервые встретил маразута. Неужто не проверишь его на прочность? Убедись что твари действительно сильны, а затем уж беги к своим! Быть может ты его завалишь, и докажешь сотнику, что настоящий боец? Что потеряешь, пустив в двуглавого уродца стрелу?»

Лошадь брыкалась и фыркала, с губ падали комья пены. «Спокойно, спокойно!» Ударил хлыстом.

— Ну, уродец, росту ты большого, но сделан-то из мяса. Как и я. Давно я мечтал повторить подвиг прадеда, завалить такого как ты! — Натянул лук и пустил стрелу…

Варварам не нужно целиться. Умение метко стрелять у них в крови, а с годами обучения превращается в инстинкт. Обычный человек не задумывается, как дышать — просто дышит. Варвары не задумываются, как стрелять — просто стреляют.

Стрела прожужжала в воздухе — «прямо в глаз!» Нет… Длинная рука метнулась со скоростью броска змеи, и поймала её на лету. Вторая рука достала их ножен саблю, блестящую, исписанную колдовской вязью. «Проклятье!»

— Думаешь, ты просто умрешь? — пробасила мужская голова. Нет, ты станешь бледным призраком, вечно воющим от черной тоски. Глубоко вдохни, жалкий варвар, сейчас ты навечно перестанешь дышать.

— Нет уж! — бледный от страха Жуман показал врагу кулак. — Тебе меня не догнать!

И, пришпорив лошадку, помчался прочь… Не тут-то было! Свистнула плеть, охватила шершню горло. «О, Предки!» Парень упал на жесткую землю, кости сковало болью. Попытался сорвать плеть, но слишком поздно…

Маразут подтянул Жумана к себе, задыхавшегося, посиневшего. Варвар брыкался и отчаянно пытался перерезать плеть ножом.

— Глупый, несчастный человек, — женская голова улыбнулась. — Нет, не прощай. Наоборот — привет! Отныне твоё место рядом с нами.

Тварь взмахнула саблей, отсекла парню голову. Из обрубка шеи вытек светящийся дымок… Метнулся вправо, влево — словно не понимая что происходит. Хотел было уплыть прочь… Но маразут молвил заклинание и дымок, вздохнув, исчез в его заплечном мешке. Жуман, сын Дзюбы, превратился в тоскливого раба тьмы.

* * *

— Маразуты! Впереди маразуты! — другие разведчики всё же заметили угрозу и сообщили своим. Батташ осадил коня.

— Проклятье… Сколько их?

— Мы заметили пятерых. Возможно ещё несколько в тылу.

Войско остановилось. Офицеры держали керосиновые лампы, зажженные от Священного огня. По их свету солдаты могли определить расположение своих частей — надёжное средство при плохой видимости. Но Мгла слепила не столько глаза, сколько души! Все побледнели, Мараван и Тариваш тревожно переглянулись. Впрочем Главнокомандующий не собирался унывать:

— Что-ж повоюем. Маразутов пятеро, нас семь сотен. При таком раскладе можно вступать в бой. — Варвар достал особый, позолоченный, изукрашенный резьбой рог, и затрубил в него. Затем прокричал:

— Воины! В связи с непредвиденной угрозой, я — с благословения Предков и Богов — принимаю командование на себя! Положение слишком опасно, потому Наследница согласна сложить свои полномочия — до завершения битвы.

— Да ну? Я не давала согласия. Это произвол, — возмутилась Найпа. 

— Сиди, Наследница. Прошу, никому не мешай, — «Тпру-у!» Куттун остановил колесницу.

— Тут и бывалым воинам страшно. Им нужен настоящий вождь! А не перепуганный подросток.

— Но я победила Старшую тень! И вообще, я не буду бросаться в самое пекло. Просто отдам приказы!

— Теперь всё намного страшнее. Не мелкая стычка — побоище! Маразуты сильнее старших теней. Их пятеро. А уж морвошей с ними тысячи. Это будь уверена! Найпа, зачем тебе лезть в кровавую грязь? Пачкаться — мужская работа.

— Но я лишь отдам приказы…

Но Батташ уже командовал. Высокий, на рослом коне, суровый и уверенный. Привстал в стремёнах и мощно прокричал:

— Воины! Все вы слышали о мрачных союзниках Теней, двуглавых маразутах. Теперь судьба свела нас с этими врагами. Легенды не врут, твари и вправду необычайно сильны. Но нас в сто раз больше, мы хорошо вооружены и подготовлены. Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Мы воюем за наши семьи и очаги, за детей и жён, друзей и родичей. Потому правда на нашей стороне. Вперёд!

Тес-Нур поддержал варвара:

— Не бойтесь! Двуглавцы свирепые бойцы, но плохая армия — у них как правило каждый за себя. Слишком гордые, и гордость затмевает их мудрость. Потому редко действуют слаженно. Ну а мы сильны нашей сплочённостью и дисциплиной — всё войско как единый бронированный дракон! Ведь правда? Перебьём тварей поодиночке. Мы сильны!

— Да! — мощный многоголосый клич.

— Кумай, воины!

— Кумай!

— Кумай!

Батташ взмахнул ритуальной булавой.

— Для начала разберёмся с морвошами. Я таки знаю как это сделать. Слушайте меня!

«Началось».

* * *

Вперёд устремились конные лучники. Развевались гривы коней, из под мелькающих копыт вылетали комки земли. Гордо реяло на ветру красное знамя с золотым волком — символом Орды. Сотня шершней, потомков степняков, мчалась в атаку.

— Урагх! — прогремел боевой клич.

Туман рассеивался, видимость стала лучше. В серой дали, дальше полёта стрел, возвышался дюжий маразут, воин Бездны. Странный, покрытый черной броней, он напоминал обгорелый дуб-уродец. Окрест него — кровавое сияние, над головами кружили вороны. Идол восставший из пепла миров, ошибка природы, жертва древней гордости. «Марух тавер фо зунге!» Прокричала женская голова, и красные глаза её ярко мигнули. Было видно и слышно, что она спокойна, самоуверенна. Но, при этом, увы, неглупа! «Тогойго!» — завопила голова мужская. Маразут поднял к небу жезл, увитый колючим терновником. Из грязного тумана вырвались толпы морвошей, гнилых человеческих тел. У каждого вместо головы рука! А вместо душ — воспаленные сгустки боли и ненависти. Прогремел приказ: «Ошлойго!» И с диким свиным визгом трёхрукие ринулись в атаку.

Варвар-сотник не испугался:

— Огонь!

В сыром воздухе засвистели десятки стрел… Морвошей это не остановило. Стрелы впивались им в суставы, отсекали конечности, пронзали тела — но как убить то, что уже давно мертво? Искалеченные, утыканные стрелами мертвяки продолжали бежать в атаку. Или ползти, или ковылять — впрочем, всё равно очень быстро. Но варвары и не надеялись истребить врага при помощи стрельбы. Стрелы сделали своё дело, ослабили гнилое полчище. Теперь черед рукопашной.

— Сабли к бою! — гортанно выкрикнул сотник. — За наш Род!!!

Момент истины. Два войска схлестнулись как лютые морские волны. «Урагх!» Сабли разили направо и налево, рубили мертвяков на куски. Но и враг был силён, причем не только численностью. Воспалённые остатки душ заряжали тела яростью, а ярость придавала рукам силу! Мощными ударами сбивали шершней с лошадей, ломали хребты, хватали за горла… К тому же морвоши покрупнее были вооружены и их оружие остро. Черные ятаганы, кинжалы, когтистые кастеты. Лилась кровь… С десяток тварей кинулись на сотника, окружили, убили под ним коня. Сотник упал, всё ещё держа знамя, с трудом встал, взмахнул саблей, дико заорал… Поздно. Вокруг — лютая сеча, а телохранители лежали мёртвые. Варвар отбивался как мог, но морвоши навалились зловонной массой, повалили на землю и задушили. Изорвали знамя — от него остались лишь клочья.

— Батташ, там нашим приходится худо! — сообщил один из шершней, прискакав к Главнокомандующему. — Пошли подкрепления!

— Не нужно. Пускай отступают! Заманим трёхруких подальше от их хозяев маразутов. Сила хозяев подпитывает мертвяков.

Всадник быстро отдал честь и умчался на передовую.

— Батташ. Батташ!

— Чего тебе, Найпа?

— Мы должны испытать Оружие…

— Бессмысленно испытывать на морвошах. Нужно поберечь его силу для маразутов. А морвошей изрубят кузуни — саблями.

«Э, ребята, пахнет жареным!» Передовой отряд в спешке отступал. Да что там отступал — бежал! Варвары озирались, пучили раскосые глаза — от морвошей не уйти. Те, пешие, были быстрее лучших человеческих лошадей. Настигали шершней, и нападали — по десять, двадцать, тридцать на одного. Сбрасывали с сёдел, вопили, и разрывали на куски. Но теперь хозяева были далеко, и мертвяки постепенно слабели… Батташ сощурился.

— Тес-Нур! Настало твоё время, господин. Покажи трёхруким где их место!

Тес-Нур поднял синее знамя с золотым орлом, символом доблестного Шанивы, сына Буривая, покровителя элитных кузунийских отрядов. «За Город, за Княгиню! Вперёд» Мощный отряд помчался в бой. Бряцали доспехи, развевались конские хвосты на шлемах воинов, ржали кони. «До конца!» Морвоши заметили, что на них надвигается Судьба, и отвлеклись от преследования шершней. Мертвяки не ценили свою «жизнь», ведь жизнью это назвать нельзя. Но всё равно хотели существовать как можно дольше — чтоб утолять жгучую ненависть убийствами. Теперь, однако, «празднику» пришёл конец… Кавалеристы налетели на врага как орел на старого злобного шакала. На землю падали разрубленные тела, клинки запятнались липкой серой кровью. Да, мёртвое убить нельзя, но если искрошить на мелкие куски, силы покидают тело. Впрочем, морвоши бились отчаянно и зло: вопили, бросались прямо на клинки, хватали людей за руки, хватали коней за поводья, плевались ядом. На каждого человека — десятки тварей. Но куда им, воспалённым от злобы огрызкам, против элиты? Бронированный отряд одолевал: клинки разили быстро и метко, рассекали врагов пополам, кони крушили их копытами. Кавалеристы прорубались через толпу, оставляя кровавый след. Силы мертвяков таяли… Вскоре всё было кончено.

— Кумай!

— Урагх!

— Мы сделали это, — Батташ взглянул на Тес-Нура и отдал честь.

— Да. Хорошо, что трёхрукие «клюнули» и ввязались в погоню. Сидели бы рядом с хозяевами, нашим пришлось бы ой как нелегко.

Варвар поднял бровь:

— А разве было легко?

Тем временем прискакал ещё один отряд разведчиков. Испуганные, на взмыленных конях, они громко кричали:

— Батташ, Тес-Нур! C левого фланга надвигается отряд Теней! Небольшой, около cотни.

Тес-Нур обратился к своему младшему брату, высокому красавцу Луривуну:

— Ну что, братец, вот и твой шанс прославиться. Веди в бой пехоту, разберись с тенями!

— Есть! — Луривун белозубо улыбнулся. — Можешь на меня рассчитывать.

— Осторожней там, не подставляй голову…

Парень издал боевой клич, пришпорил коня и ускакал. Вскоре пехота пошла в бой. Хорошо вооруженная, обученная, решительная. Но, по сравнению с кавалерией, увы, медленная. Чаще всего гибли на войне именно пехотинцы…

Разведчик продолжил доклад. Лицо красное, покрытое потом, глаза выпучены.

— Мы подстрелили молодого маразута. Он рассекал стрелы, но четыре всё-таки попали. Здоровяк разозлён, отбился от своих, и прёт сюда!

— Молодцы, воины! Будете награждены, — громко сказал Тес-Нур.

— Хорошо если не посмертно, — тихо молвил Батташ. И обратился к господину:

— Это удача, что здоровяк отбился от своих. Разведчики постарались на славу. А вообще их было слишком мало, для нападения на маразута нужно не менее трёх десятков.

— Как бы то ни было, тварь идёт сюда, — Тес-Нур тревожно закурил. — Надеюсь, наши парни справятся.

— С помощью Небес, — молвил Батташ.

* * *

Маразут шёл быстро, широко шагая, и размахивал усеянной шипами дубиной. Увидев войско людей, женская голова оскалилась в хищной ухмылке: «Сейчас будет весело». Но мужская голова глядела угрюмо.

А Найпа, тем временем, не находила себе места. Вокруг звучали гортанные приказы, развевались знамёна, фыркали и ржали кони. Маразут показался девушке ожившим ночным кошмаром, но окруженная охраной, она не впадала в панику. «Когда же мне дадут испытать Улей? Ну, когда?»

— Спокойно, Наследница, — Майта уловила настроение Найпы. — Ты ещё покажешь себя.

Мараван и Тариваш растерянно озирались по сторонам, пытались успокоить коней. В жару битву все словно забыли про двух ученых, забыли их пламенные речи и обещания. Впрочем, Мараван сдержанно улыбался уголком рта — явно что-то замышлял.

А Двуглавец надвигался. Как чёрный торнадо, ревущий от осознания своей мощи. Среди тумана разлилось кровавое сияние, каркали вороны. Огромная тварь окинула взглядом человеческое войско. Женская голова злобно сощурилась, мужская сплюнула. «Держитесь, недомерки». Батташ мрачно кивнул. C шумом вздохнул, и молвил:

— Ну что-ж. Сейчас всё и решится. — Он подъехал к Тес-Нуру и хлопнул его по плечу.

— Твои ребята устали?

— Да, но не слишком, — ответил тот. — Сил хватит. Идём в атаку?

— Точно. Нужна вся конница, что у нас есть. Супостат молодой — но даже у молодых силищи немеряно. — Варвар провёл пальцами по лезвию сабли. — Но он один, и без морвошей. Убьём его!

— Убьём.

— Я лично поведу шершней в атаку. А ты веди своих кавалеристов. Ребят нужно воодушевить — ведь будет настоящая бойня. Супостат обязательно шарахнет молнией — испепелит с десяток наших. Старый испепелил бы с полсотни. Дальше всё решит рукопашная, и придётся задавить его количеством… Гвардейцы, учёные, и Куттун пускай остаются с Найпой. И да помогут нам Предки!

— Решено. Пошли!

Тес-Нур затрубил в посеребренный рог — мощный рёв прокатился над полем битвы, даже густой туман не заглушил его. Военачальник закричал приказ, и бойцы подняли к небу клинки. Из сотен ртов вырвался свирепый боевой клич:

— Кумай!!!

— Вперёд.

Тес-Нур и Батташ пришпорили коней. Сотники и десятники действовали по проверенным, давно заученным схемам — конница пошла в бой несколькими отрядами, окружая врага с флангов, и отрезая от «тылов». Развевалось знамя Шанивы, и знамя Орды, и стук множества копыт сливался в единый гул…

— Батташ и Тес-Нур, вам что кровищи захотелось? — закричала Найпа, вслед удаляющимся отрядам. — Зачем повели воинов на смерть, когда у нас есть Улей? — Затем она склонила голову, вытерла выступившие слёзы, и проговорила:

— Плевать. Я запущу его САМА.

Но технократка схватила её за руку.

— Нельзя! Заряд ограничен. Четыре твари на подходе. Вот когда они подойдут — будет по-настоящему СТРАШНО! Тогда и запустим Рой.

— Мне УЖЕ страшно.

* * *

А бой кипел. Сто десять кузунийских кавалеристов, бряцая доспехами, кружили вокруг двуглавого уродца. Тот махал дубиной — и не вслепую. Тяжелые, сокрушительные удары ломали кости людям и коням, сминали латы, вышибали всадников из сёдел. Ещё один взмах дубины — ещё два всадника покатились по земле, изувеченные, вместе с ржущими конями. Испачканные, оглушенные, они уже не могли встать на ноги. В светлых глазах — боль и опустошенность… Но люди не сдавались. Прочные лёгкие доспехи почти не стесняли движения, живые всадники уворачивались от ударов, и сами не оставались в долгу! Били метко, целились в сочленения черной, закаленной подземным огнём брони, и клинки пробивали кольчугу, ранили обезумевшего врага. Ещё один удар молодого воина-кузуни — и копьё застряло под коленом уродца, брызнула зловонная дымящаяся жижа. «Есть!» Маразут уже шатался, но продолжал биться, обезумев от запаха крови — своей и человеческой. «Умрите одноголовые!» — ревела на своём тёмном наречии, мужская голова. Женская — дико хохотала. Никто их не слушал… А вокруг разъезжали лихие варвары, пускали острые свистящие стрелы. Целились в уязвимые места — глаза, уши, шеи — и попадали!

— О, Боги, — тихо сказала синевласая Майта, — какая жестокость… С обеих сторон…

— Это война, а не благородный поединок, — молвил Куттун, и вытер лицо рукавом. — Убиваешь ты или убьют тебя. Третьего не дано.

Тем временем Батташ увидел, что враг, наконец, начал ослабевать.

— Верёвки!

Смелые варвары бросили арканы. Одна верёвка опутала правую руку маразута, дубина перестала разить.

— Держать! — кричали потомки степняков, изо всех сил пытаясь не выпустить аркан. Десять человек — и едва удерживали его… Ещё одна, брошенная меткой рукой верёвка обмотала левую руку.

— Ноги! Ноги! — Батташ уже охрип. — Спутайте ноги!

Ух, если бы это было так просто… Враг не собирался сдаваться. Обе головы гордые, да и понимали — пощады не будет. Маразуты никогда не щадили людей, даже если те просили. Наоборот, наслаждались убийствами — а значит и сами не заслуживали милости.

— Так! Давай-давай!

Тварь лягалась ногами, то и дело, сшибая подвернувшихся всадников. Но всё уже было решено. Один моток верёвки охватил ноги, затем второй, третий. Свистели стрелы… Залившись безумных хохотом, враг повалился на землю.

— Урагх!

— Кумай!

Добивание! Воины спрыгивали с коней и изо всех сил рубили поверженного врага. В каждый удар вмещали всю свою безысходную злость, весь страх и скорбь за погибших товарищей. Но вот — гигант содрогнулся, сбрасывая с себя людей. «Э, встаёт! Верёвки разрывает!» Даже самые стойкие бойцы пятились — неужто враг бессмертен?

— Я буду жить вечно. — глухо молвил маразут, обеими головами. Упрямый и жестокий, беспощадный к людям и к себе самому. Четыре глаза лучились ненавистью, не просто злостью, но Ненавистью, уверенной, закостенелой. Схватил зазевавшегося кузуни и раздавил как цыплёнка, хрустнули кости.

— Стреляйте, ребята! — охрипло кричал Батташ.

Но в этом уже не было нужды — силы оставили монстра. Глаза закатились, из лёгких вырвался тоскливый вздох… В двух мозгах прозвучала одна мысль: «Слишком дёшево продали жизнь». Скаля снежно-белые зубы, Нурух-Норох, дитя Лумуй-Ломоя, повалился замертво. Земля содрогнулась от падения гигантской туши, настала тишина.

— Двадцать шесть к одному, — тихо проговорил Тес-Нур. Как для боя с маразутом, хорошее соотношение. Обычно всё хуже.

— Двадцать шесть к двум! — мрачно улыбнулся Батташ. — Головы-то две!