Однажды капитан «Кормача» сказал Эдвину:
— Ну вот, сегодня будет наша последняя стоянка перед маяком. Мы должны накормить диких медведей.
— А потом — дом? — спросил приморский волк рыжий Эдвин.
— А вечером прибудем к маяку.
Эдвин всё утро словно бы летал по яхте, его было видно то там, то тут. Его голос слышался отовсюду. Он так стремительно вытаскивал из трюма мешки с комбикормом, так жарко раскочегаривал печь, так неистово намывал кастрюли и корыта, так яростно работал секатором для зелени, что команде ничего не оставалось, как только предоставить ему всю работу и наблюдать со стороны. Корм был уже готов, а «Кормач» ещё только-только начал приближаться к месту обитания диких медведей. На носу яхты нетерпеливо подпрыгивал на одной ноге рыжий Эдвин.
Наконец судно пристало к берегу, и команда начала выносить корыта, наполнять их кормом. И вдруг обнаружилось, что еды слишком много.
— Едем на Соколиный Камень, — сказал капитан, — там объявилась новая волчица, покормим её. Как раз хватит.
— Ничего не много, — закричал Эдвин и стал накладывать корм горкой. — Не надо на Соколиный Камень!
Бедный Эдвин! Он не знал, что всю жизнь живёт по соседству с Соколиным Камнем.
— Его надо остановить, — побледнел старший ветеринар. — Диких медведей нельзя перекармливать, они от этого дичают.
— Нет-нет, не надо никуда ехать, — бормотал рыжий Эдвин. Вдруг он почувствовал, что ноги отрываются от земли, а воротник — от курточки. Это Миха решил немного встряхнуть старого приморского волка, но не рассчитал и попортил одежду.
— Извини, Эдвин, — сказал он и поставил его обратно.
Но смотритель маяка не привык, чтобы кто-то отрывал его от земли.
— Капоряк?! — удивился рыжий Эдвин. — Вот ты где!
В этот же момент Михал Борисыч Капоряк (это был именно он, да) получил по шее. Он тоже не любил вот так запросто получать по шее и стукнул Эдвина в глаз. А Эдвин толкнул его. В падении Михал Борисыч схватил Эдвина за ноги, и они упали оба. Началась драка.
— Вы двое будете сидеть на корме и кидать корм в море, морским тварям, — сказал капитан, когда их разняли. И никаких чаепитий, никаких ниток с иголками, никаких, знаете, фонарей!