Они подъехали к развалинам старого замка. Полностью уцелела лишь одна из башен, высокая, широкая, с бойницами, настоящая башня для обороны.

К этой-то башне путники и направились. Служанка вынула из-за пояса ключ и отперла тяжелую, окованную железом дверь.

Они очутились в просторном внутреннем дворе. Посреди двора, вымощенного обтесанными плитами, находился колодец. Они стояли посреди двора, держа в поводу коней.

— Ступайте к моей госпоже! — тихим голосом произнесла женщина. — Коня вашего я обихожу! Не тревожьтесь!

Доверительным жестом она протянула ему связку ключей.

— Будете отпирать двери! Сперва вот этим — самым большим, после другим — поменьше, и так — до самого маленького!

Жигмонт принял ключи.

— А коня я обихожу на нашей конюшне, не тревожьтесь! — повторила она.

Он кивнул.

Женщина, легко ведя в поводу коней, пошла в сторону строения, несомненно являвшегося конюшней. Жигмонт посмотрел ей вслед. Как умело она обращается с лошадьми, как хорошо держится в седле! Знать бы, кто она! Куда он попал?

Он позвенел ключами. Приподнял двумя пальцами связку за кольцо. Ключи были разной величины и изготовлены из разных металлов. Первый ключ — железо, далее шла медь, затем серебро, и наконец — золото.

Жигмонт повернулся к двери, почти такой же прочной, как и входная, и пустил в дело первый ключ.

Дверь отворилась со скрипом. И, едва он успел оказаться внутри, гулко захлопнулась. Он инстинктивно обернулся с мгновенной тревогой. На миг им овладел испуг, почти животный. Но он не устыдился, ведь это была всего лишь естественная реакция человека, внезапно очутившегося в ловушке.

Значит, все-таки ловушка!

И эта дверь обита была железом. У него хватило силы воли не впасть в безумное отчаяние, не отбивать в кровь кулаки, колотя отчаянно и бессмысленно по железу! Он только резко обернулся и уперся ладонями в холодный металл.

Что ж, он попробует двинуться дальше!

Кто знает, быть может, и следующий ключ ему пригодится!

Жигмонт ощупью двигался по темному переходу. Что-то мягкое, остро пахнувшее, задело его щеку. Летучая мышь! Он сразу понял это и не дал безумному испугу снова овладеть его сердцем.

Жигмонт вытянул руку, нащупал шершавую зернистую поверхность. Это был длинный коридор, выложенный кирпичом. Но такой ли уж длинный? Возможно, Жигмонту лишь кажется, ведь он движется медленно и не знает, когда и как завершится его путь.

Но вот нога коснулась твердой поверхности. Жигмонт не утратил присутствия духа, принялся осторожно, вершок за вершком ощупывать. Да, кажется, его путь и вправду закончен.

Неужели он замурован здесь? Неужели его ждет мучительная смерть от голода и жажды? Эти вопросы возникали в сознании машинально, как что-то обязательное. В сущности, он не верил в свою смерть! Он, разумеется, знал, что он смертен, но ему казалось, уже давно, с самого детства, что когда смерть действительно настигнет его, он это почувствует и встретит ее спокойно, без сожалений о жизни. Но сейчас он не чувствовал этого ощущения неминуемой гибели. Сейчас он не умрет! Значит, нужно действовать. Он терпеливо ощупывал кирпичную кладку. Сделал несколько шагов вдоль стены. Пока ни малейшего намека на дверь! Да, надо двигаться вдоль стены! Еще! Еще!

Наконец-то! Ладонь Жигмонта ощутила холод металла! Дверь!

Теперь — нащупать замочную скважину! Вот!

Он сунул в скважину второй ключ — медный. Ключ вошел легко. Вероятно, дверь часто отпирают и запирают вновь. При этой простой мысли Жигмонту вспомнилась его недавняя спутница. Где она? Быть может, следует за ним? Он перестал поворачивать ключ и прислушался. Прислушался чутко, как он умел, различая в темноте малейший шорох. Нет, шагов не слышно.

Последний поворот ключа. Дверь отперта.

Он осторожно надавил плечом. Просочился слабый свет.

Жигмонт увидел, что вторая дверь сделана из меди.

Сверкающая отполированная медная поверхность отразила его.

Яркий солнечный свет. Это был дневной свет.

Жигмонт, прежде чем увидеть, куда же он попал, невольно оглянулся. Медная дверь захлопнулась. Но он уже не думал об этом. Его влекло вперед, в тот новый мир, куда он попал.

Это была опушка леса. В отдалении вздымали зеленые кроны темные странные деревья. Трава была яркой. Изумительной чистоты воздух. Даже в горах он не дышал таким воздухом. На тонких стеблях изящно покачивались цветы. И цветы здесь отличались необыкновенной яркостью и странной формой — искусное сочетание лепестков казалось делом рук человека, а не природы. Над цветами медленно порхали большие бабочки. И бабочки были необычайны, как цветы. Жигмонт почувствовал, что эти яркие краски, этот чистейший прозрачный воздух — все это вызывает легкое головокружение. Ему почудилось, будто все вокруг закружилось в движении медленном, очень-очень медленном. Это ощущение не было ему неприятно, скорее, наоборот. Он постоял немного, свыкаясь с этим новым ощущением, затем двинулся вперед, легко ступая по яркой траве.

Резкий топот в тишине. В чаще промелькнул олень. Жигмонт снова остановился, задумался. Затем решил углубиться в чащу. Он повернул к лесу и прошел немного. Но вскоре заметил, что лес остается на прежнем расстоянии. Попытался снова повернуть. И снова лес не приблизился. Повернул снова. Все то же! Куда бы Жигмонт не пытался свернуть, он все равно продолжал двигаться вдоль темной стены странного леса, по опушке.

Он сознавал, что идет уже долго. Это сознание было тем более удивительно, что время как бы не имело власти над таинственной местностью. Странный солнечный, летний день, казалось, царил здесь вечно! Жигмонт ощутил сильную жажду. И словно бы в ответ на это его ощущение, забил чуть поодаль ручей. Вода пенилась чистая, как воздух, прохладная, нежно-блескучая. Он опустился на одно колено, зачерпнул обеими горстями, смочил лицо, начал пить. Было приятно. Но ощущение свежести во рту утрачивалось очень быстро; пожалуй, слишком быстро!

Страшное рычание заставило его замереть, как был, склонясь к ручью. Он узнал это леденящее кровь рычание у себя за спиной. Это был львиный рык. Рык истинный и грозный! Раздумывать было некогда. В крови Жигмонта таились инстинкты быстроты, сейчас они мгновенно залили костер сознания и погасили его. Жигмонт молниеносным движением вскочил, выхватил меч, повернулся лицом к зверю. И вправду казалось, будто в светлом воздухе на земле пронеслись зигзаги молнии. Хрипя в агонии, животное забилось у ног своего победителя. Жигмонт рванул меч. Окровавленная сталь очищалась на глазах, красный след исчезал, и это было странно, неестественно. Жигмонт, вскинув меч, смотрел на него. Затем быстро опустил глаза, желая взглянуть на убитого зверя. На траве была расстелена выделанная львиная шкура. Она словно бы манила накинуть ее на плечи. Но Жигмонт и не подумал сделать такое. Вся эта внезапная схватка с могучим зверем и победа — все это имело в себе нечто странное, ирреальное. А в этой маняще раскинутой пышной шкуре заключалось даже и нечто издевательское. Жигмонт поднял голову и улыбнулся открыто и смешливо, улыбнулся кому-то неведомому, кто, быть может, являлся хозяином этих странных чудес. Затем спрятал меч в ножны, присел на львиную шкуру и задумался. Он поймал себя на том, что ему хочется сорвать какой-нибудь маленький цветок или травинку и чуть покусывать. Но здешние травинки или цветы никто не решился бы сорвать. Сорвать хотя бы вон тот алый цветок, да это же все равно, что сломать прекрасную дорогую игрушку. Жигмонт снова улыбнулся. Если ручей явился ответом на его жажду, если нападение льва было чем-то вроде испытания, то почему бы не проверить, насколько дружественно относится к нему хозяин этих мест. Жигмонту давно хотелось есть, но он всячески подавлял это желание, не давая ему разрастись. Но теперь он отпустил это желание на свободу. И спустя несколько минут голод стал мучить его.

Сначала — тишина. Кажется, никто не собирался накормить его. Но Жигмонту показалось, что кто-кто колеблется — исполнить его желание или не исполнить. Жигмонт невольно рассмеялся. Затем притих и вновь пустил в дело свою чуткость. Нет! Причина здесь не в тех или иных колебаниях, просто это желание Жигмонта трудно исполнить!

Однако через несколько минут рядом с сидящим на шкуре победителем льва явился стакан вина, ломоть хлеба и сыр. Все это появилось внезапно, будто сгустилось из воздуха и выглядело очень ярким и красивым. Секунду Жигмонт полюбовался всем этим. Затем подумал, что, должно быть, создать более обильную трапезу таинственный чародей не в состоянии. Но эта мысль не вызвала в Жигмонте презрения к способностям неведомого волшебника; напротив, Жигмонт проникся к нему уважением.

— Благодарю! — жестом почти инстинктивным Жигмонт прижал ладонь к груди.

Он принялся за еду. Сыр с хлебом и вино оказались весьма приятными на вкус, но вкус их как бы мгновенно испарялся во рту.

После еды Жигмонта стало клонить в сон. Он уже понимал, что пока опасность, в сущности, не угрожает ему. И вот он спокойно растянулся на львиной шкуре и уснул легким здоровым сном сильного и уверенного в себе человека.