18

Несколькими месяцами ранее

Ранним утром в Александрийскую библиотеку пришел бывший солдат по имени Райя. Час был настолько ранним, что сторож у входа еще спал – сидя, привалившись к каменной стене. Голова склонилась на грудь, и в разгорающемся утреннем свете поблескивала полоска слюны, что свисала у спящего изо рта. Райя едва удержался от желания дать сторожу хорошего пинка и разбудить. Никем не замеченный, бывший военный оказался в громадном вестибюле библиотеки.

Внутри царил иной настрой. Здесь никто не спал. Окажись на месте Райи кто-то другой, он бы почувствовал, сколь ничтожен его рост по сравнению с высокими резными колоннами. Двумя рядами они уходили вдаль и таяли в утреннем свете. За колоннами начинался сад, по которому бродили учителя, окруженные учениками. Другие искатели знаний заполняли каменные скамейки амфитеатров, ловя мудрые слова математиков и астрономов.

Окажись на месте Райи кто-то другой, он бы присвистнул, испытывая благоговейное удивление при виде бессчетных тысяч свитков, заполняющих многие сотни стеллажей справа, слева и спереди: эти бесчисленные соты, где вместо меда хранились знания, запечатленные на пергаменте. Кто-то другой восхитился бы красотой статуй и барельефов, ощутил бы дух прилежания и усердия, пронизывающий здание (даже если ноздри улавливали лишь запах плесени и сырости). Осознал бы, что рядом, на расстоянии вытянутой руки, находится колоссальное хранилище человеческих знаний, охватывающих прошлое, настоящее и, возможно, уходящих в будущее.

Наверное, так и случилось бы, окажись на месте Райи другой человек.

Вокруг сновали молодые ученые обоего пола, поскрипывая сандалиями по камню. Райя же остановился и огляделся. Нельзя сказать, чтобы он был равнодушен к увиденному. Но Райя был воином, славящимся стальными нервами, железной волей и стойкостью перед лицом превосходящих вражеских сил. Поэтому все это поклонение знаниям Райа воспринимал не иначе как позерством.

К слову о позерах…

Райя уже собирался обратиться к одному из библиотекарей (они, словно пчелы, постоянно двигались между полками, ломящимися от свитков) и спросить направление. И тут Феотим «подал голос». Его сухой отрывистый кашель проплыл в сыром, заплесневелом воздухе библиотеки и достиг ушей Райи. Звук этого кашля всегда раздражал бывшего военного, как других раздражали скрежет зубов или хруст костей.

Райя повернулся и пошел на звук кашля. Ему показалось, что за ним кто-то следит, глядя в просветы между свитками. Шпион? Любопытный ученый? Обогнув стеллаж, Райя облегченно вздохнул: вторая догадка оказалась верной. На всякий случай бывший солдат злобно взглянул на любопытного. Парень тут же ссутулил плечи, опустил голову и отвернулся.

Вновь раздался ненавистный Райе кашель. Бывший военный прошел еще немного и наконец увидел Феотима. Старик расположился в углу, облюбовав себе стол, который уже был завален свитками, однако, несмотря на это, Феотим, кряхтя и кашляя, тащил новую кипу.

Всего-навсего свитки, однако Феотим, казалось, сгибался под их тяжестью. Он шел медленно, чуть подволакивая одну ногу по каменным плитам пола. Подняв глаза на Райю, старик не сразу его узнал. Глаза Феотима потемнели от страха и удивления, словно Райя застиг его за преступным деянием. Потом удивление уступило место смущению. Наконец Феотим понял, ктó перед ним.

Оказавшись рядом с Феотимом и глядя на этого низенького, слабого старика, который, пусть и номинально, был его наставником, Райя проклинал свою роль помощника. И почему эту работу поручили именно ему? Райю с самого начала одолевали сомнения. Дряхлому Феотиму требовалась скорее нянька, нежели помощник. Проработав с ним более года, Райя лишь укрепился во мнении, что высокое положение Феотима в Ордене древних – результат ошибочных суждений и ложной преданности.

Орден был создан несколько веков назад и ставил своей целью помочь Египту приспособиться к новым формам правления, учрежденным Александром Македонским в Мемфисе. Каждое последующее поколение руководителей ордена принимало и в ряде случаев приспосабливало основополагающее учение. Вкратце его можно было выразить одним словом: просвещение. Уход от правления, зиждущегося на страхе перед богами, фараонами и жрецами, к более современным видам самоуправления. Обновленный орден должен был изменить старый порядок.

Когда-то Феотим многое делал для ордена и находился в числе тех, кто, не жалея сил, служил целям организации. Он в те годы был живым факелом. Именно в этой библиотеке хранились записи великих речей, произнесенных Феотимом. Дебаты, в которых он участвовал, превратились в легенду. Он был по-настоящему великим служителем, вселявшим ужас в своих врагов.

Райя жалел, что не застал Феотима в расцвете сил, когда тот входил в когорту самых прославленных мыслителей и политиков ордена. Свое отношение к нынешнему Феотиму ему не нравилось. Старик был зримым напоминанием о жизни, ожидавшей Райю, если он проживет достаточно долго. Ему не нравилось презрение, которое он испытывал всякий раз, глядя на Феотима. Даже обычные слова приветствия, произносимые стариком, вызывали у Райи раздражение. Как сейчас, когда слезящиеся глаза Феотима наконец-то узнали его. Старик уселся за стол со словами:

– Приветствую тебя, друг мой.

У Феотима были длинные седые волосы и всклокоченная борода, грязная и нечесаная. Улыбнувшись, он обнажил кривые поломанные зубы. Феотим считал свою улыбку теплой и надеялся, что такую же получит в ответ.

Напрасные надежды. Райе удалось скрыть презрительную усмешку, вызванную наплевательским отношением ученого к себе.

– Феотим, зачем ты вынудил меня тащиться в библиотеку в столь непотребный час? – спросил Райя.

– Мне поручили одну работенку, – ответил старик, склоняясь над свитками.

Его пальцы плясали над пергаментом. Райю не удивило, что Феотиму «поручили работу». Член ордена, занимавший более высокое положение, чем они оба, имел привычку давать старику утомительные задания, не имевшие особой важности. Их целью было поддерживать исследовательские навыки Феотима. А тем временем тактические способности Райи оставались невостребованными.

– И что же это за работа? – спросил Райя, подавив вздох.

– Можно сказать, что мне поручили произвести оценку. – Феотим склонился над свитками и прищурил глаза, водя пальцем по строчкам. – Ага! – воскликнул он.

– Что такое?

– Посмотри-ка на это, – поманил своего помощника старик.

Райя перегнулся через стол. Часть свитков была на греческом. Этот язык Райя знал и потому понял, что речь в них идет преимущественно о Фивах. Другие свитки были испещрены непонятными значками, о чем Райя и сообщил Феотиму. Старик издал хмыкающий звук, означавший что-то вроде шутливого упрека.

– Это секх шат, – сказал Феотим, указывая на свиток. – Старый демотический шрифт. Я и не ожидал, что такому щенку, как ты, он известен.

– Твое намерение простирается дальше шутки? Может, поделишься им? – спросил Райя.

Феотим усмехнулся.

«По крайней мере, я служу забавой для твоих преклонных лет, – подумал Райя. – Хоть в этом от меня польза».

– Видишь вон то слово? Тебе известно его значение? – спросил Феотим.

– Откуда же мне знать? Сделай милость, расскажи, пока невежество не отняло у меня желание жить.

Феотим поднял голову. Сощуренные глаза сверкали отблесками древних тайн. В них вдруг появилась будоражащая ясность. Старик медленно улыбнулся. Райя сделал над собой усилие, чтобы не попятиться назад.

– Это слово значит «меджай».

 

19

После памятного утра в библиотеке прошло несколько недель. Райя проснулся в одном из публичных домов Александрии, и в его затуманенной голове начали роиться замыслы. Расплатившись за утехи, он поспешил домой, чтобы хорошенько обдумать эти замыслы и превратить их в цепь последовательных действий. Замышляемое Райей было весьма изощренным и, что гораздо важнее, сулило ему быстрое и значительное продвижение в рядах ордена.

Перво-наперво нужно было найти переводчика.

Впрочем, у него было еще одно, более спешное дело, которое сулило бывшему солдату немалое удовлетворение.

Когда его замыслы обрели фундамент, Райя собрался в дорогу, простился с женой и двумя дочерьми и покинул Александрию. Наняв барку, Райя отправился по отливающим лазурью водам Нила, держа путь вниз по течению, к Файюму.

Приблизившись к цели своего путешествия, Райя сошел на берег, купил лошадь и уже верхом поехал туда, где жил умелый и безжалостный убийца по имени Бион.

Интересно, продолжает ли его старый соратник мазать кайалом вокруг глаз? И по-прежнему ли глаза Биона неподвижны, как смерть?

Дом Биона находился на окраине Черной пустыни, недалеко от Файюма. Это была крошечная деревушка из нескольких хаотично стоящих домов. Селение располагалось в неглубокой впадине, отчего создавалось ощущение, будто хижины медленно погружаются в песок. Здешние ветры имели обыкновение подхватывать крупные горсти песка и швырять в стены. Словом, эта местность не отличалась дружелюбием, и пастухи – соседи Биона – предпочитали пореже заглядывать домой, что очень устраивало последнего.

На обратном пути от колодца Бион заметил возле своего дома привязанную лошадь и очень удивился. Через круп было перекинуто знамя махайрофоров – солдат царской гвардии.

Бион остановился. «Значит, Райя пожаловал, – подумал он. – Явился спросить долг». Больше ни одна душа не знала, где нынче искать Биона.

Осторожность никогда не бывает лишней, а потому Бион вынул кинжал, намотав кожаный ремешок на запястье, и только потом вошел внутрь.

И действительно, там его ждал Райя. Когда убийца распахнул дверь, сплетенную из тростника, пригнулся и вошел, бывший командир встал. Некоторое время они молча смотрели друг на друга: улыбающийся Райя, стоящий в непринужденной позе, и убийца с кинжалом в руке.

– Ну здравствуй, Бион, мой старый друг, – первым нарушил молчание гость.

– Здравствуй, командир, – ответил Бион, даже и не подумав улыбнуться.

Ему не требовалось любезничать с Райей. По правде говоря, он и не собирался этого делать, предпочитая держать бывшего командира в подвешенном состоянии. Бион прошел в сумрак комнаты. Он подавил усмешку, увидев, как Райя на секунду напрягся, будто ожидая удара, но при этом тщательно старался ничем не выдать своих подозрений, чтобы не обидеть хозяина.

– Зачем пожаловал?

Райя снова улыбнулся изысканной, заученной улыбкой и кивком указал на кинжал Биона – еще один реликт прошлого.

– Значит ли это, что ты больше не нуждаешься в защите? А если так, почему бы тебе не убрать кинжал в ножны? Ты ведь знаешь: я – всего лишь человек, а острый кинжал в руке Биона – опытного убийцы – способен пробудить страх даже у отчаянных смельчаков.

– Ты льстишь мне, командир, – скорее по привычке, чем из уважения ответил Бион, однако просьбу Райи выполнил.

– Смотрю, ты по-прежнему мажешься кайалом.

– Он по-прежнему хорошо отводит жар солнца.

Райя разглядывал шрамы на лице бывшего соратника, и Бион это почувствовал. Он не шевельнулся, зная, что сумрак комнаты делает шрамы еще заметнее.

– Откуда это у тебя? – спросил бывший командир.

– Разошлись во мнениях, – ответил Бион.

Фраза была произнесена тоном, отсекавшим дальнейшие вопросы.

– Неплохо так разошлись, я смотрю…

Райя крест-накрест чиркнул пальцем себе по щеке, словно пытаясь представить маневр противника, наградившего Биона шрамом.

Бион снова пожал плечами. И дались Райе эти чертовы шрамы! Выполнял одну работу, кое-что не рассчитал. Пришлось скрыться, а затем вернуться и докончить. Больше он таких ошибок не допустит.

– Понятно, – произнес Райя и втянул в себя воздух, показывая, что разговор о шрамах окончен. – А чем еще занимался ты с тех пор, как мы расстались? Почитай, лет десять уже прошло.

Бион указал на свое жилище. Низкий потолок. Тесные стены, которые, казалось, вот-вот сомкнутся. Нехитрая утварь. Все это говорило об одинокой жизни, больше похожей на выживание.

– А ты как? – спросил гостя Бион.

Райя расплылся в улыбке, словно только и ждал вопроса. Бион сразу заметил, что туника у бывшего командира – из лучшего полотна. Пояс хоть и не новый, но сделан из дорогой кожи. Все, не считая кинжала, говорило о жизни, проводимой в достатке и с удобствами. Кинжал, такой же как у Биона, был зримым напоминанием о днях службы в царской гвардии, что тоже добавляло значимости положению Райи.

– Жизнь в Александрии оказалась ко мне благосклонна, – признался Райя. – Настолько благосклонна, что я вошел в первые ряды тех, кто созидает новый Египет. Знаком ли тебе Орден древних? Может, весть о наших делах достигла и здешних мест?

Бион покачал головой.

– Наше общество набирает силу и укрепляет свое влияние, – продолжал Райя. – Мы ставим целью построение новой, более совершенной и справедливой жизни в Египте. Такой, которая уведет страну со старых, вязких путей.

Бион ждал продолжения рассказа, даже не пытаясь скрыть охватившую его скуку. Как человек, некогда входивший в те же круги, а особенно с тех пор, когда он кое-что узнал о том мире, Бион всеми силами старался избегать любых разговоров о политике и теориях устройства лучшей жизни. Он знал: его работа не восседать с теми, кто определял политику, а защищать их и, если понадобится, убивать по их приказу. В таких делах, особенно по части убийств, Бион не знал себе равных. Он привык гордиться своим ремеслом. Это было единственное занятие, в котором он был лучшим из лучших. Этот его навык наверняка и заставил Райю проделать столь долгий путь для встречи с Бионом. Вряд ли бывший командир… соскучился по нему и захотел просто поговорить.

– Могу тебе сказать, Бион, что орден обладает значительным влиянием в Александрии и оно только возрастает. Пока ты вел уединенную жизнь в этой дыре, я трудился не покладая рук. Пойми, я делал это вовсе не из честолюбия…

Бион знал: его лицо сохраняло маску бесстрастия. Райя слишком давно играет в политику. Видимо, заигрался и забыл, кем и чем является Бион.

– …а потому, что я хочу работать на благо нового Египта. Процветающего, привыкшего к самоуправлению. Мне приятно тебе сообщить, что высшее руководство ордена ценит мою честность и преданность. Думаю, эти слова не покажутся тебе высокомерным хвастовством, но обо мне уже говорят в определенных кругах. Быть может, даже видят во мне того, кто в один прекрасный день займет свое место на вершине ордена.

Райя разгладил тунику, явно довольный собой. Он ждал ответа от хозяина дома и делал это с плохо скрываемой самоуверенностью.

Биону страшно хотелось заняться заточкой своего кинжала, но он подавил в себе этот несколько юношеский порыв. Вместо этого опытный убийца чуть изменил положение ног и все так же безотрывно смотрел на гостя, дыша ровно и почти бесшумно. В голове шевельнулась ленивая мысль: когда ж это Райя успел стать таким говоруном? Прежде он был человеком действия.

Молчание Биона несколько озадачило Райю, но он оправился и как ни в чем не бывало продолжил свою речь:

– Естественно, не мне пока все это решать. Я не заблуждаюсь на сей счет. Это дела будущего, и сейчас мне незачем тратить время на мысли о них. У меня есть более насущные заботы: расширять влияние ордена и совершенствовать его работу. Я с болезненной остротой вижу, как Рим все пристальнее заглядывается на Египет. Если мы хотим выжить и остаться у власти, орден должен вести себя мудро, предпринимая необходимые действия. Возможно, это будут действия упреждающего характера. Бион, тебе понятны мои слова? Я достаточно ясно выражаюсь?

Бион кивнул. Он прекрасно понимал Райю и чуть ли не с первых слов гостя убедился: каким тот был, таким и остался. Невзирая на множество хороших качеств, Райя по-прежнему не замечал собственных недостатков. Интриги, в которые он погрузился, сделали его самодовольным и излишне самоуверенным.

– Рад, что ты понимаешь, – сказал Райя. – В этом я не сомневался. Твое понимание очень важно. Думаю, когда ты увидел мое знамя, то догадался: я приехал сюда не чтобы повидаться со старым товарищем. У меня к тебе есть просьба.

«Просьба», – подумал Бион. Что ж, можно выразиться и так.

– В Александрии орден определил меня помощником к одному из своих высших чинов. Это ученый по имени Феотим. Не так давно Феотим обнаружил в библиотеке свитки, касающиеся меджаев. По его словам, там говорилось об их возрождении. – Райя сделал паузу. – Меджаи. Ты же наверняка знаешь, кто это такие, не так ли, Бион?

Бион кивнул. Он действительно знал, кто такие меджаи. В свое время он изучал их – из чистого любопытства. Биону было интересно, как именно становятся меджаями. Сейчас, услышав об этих людях от Райи, Бион вновь задумался о них… Меджаи были защитниками старого царства, стражами всего древнего. Когда-то эти люди охраняли храмы и гробницы, поддерживали мир и оберегали жизнь фараонов и важных сановников. В давние времена меджаи были бесстрашными воинами, умевшими сражаться в любых условиях. Славились они не только ратными подвигами, но и своей мудростью. Правда, с тех пор прошла не одна сотня лет. И времена тогда были другими, и иные вопросы волновали египтян. А потом началась новая эпоха, появились новые защитники и стражи. Естественно, те, кто причислял себя к новому миру и выполнял распоряжения новой власти, не собирались терпеть ревнителей старины. Меджаи стали олицетворением прежнего образа жизни, который все больше вызывал презрение, а то и открытую ненависть. За несколько веков положение меджаев изменилось. Из былых защитников они превратились в апокрифические сущности. В Египте к ним относились по-разному. В одних местах считали просто чудаками, не имевшими силы и влияния, зато в других жестоко преследовали и буквально изводили под корень.

Возможно, меджаи так и остались бы простым пережитком прошлого и постепенно забылись, если бы не одно «но»: хотя число меджаев и их видимое присутствие значительно уменьшились, их репутация и влияние непонятным образом возросли в кругах образованных людей. И пусть сами меджаи уже ничего не защищали, их имя превратилось в благородный идеал. Они сделались символом защиты традиций старины, которая представлялась нынешним египтянам более простым и справедливым образом жизни, когда мздоимство не цвело так пышно, как сейчас.

Служба в рядах махайрофоров предполагала, что Бион и Райя помогали Египту отходить от фараонского правления, а следовательно, и от меджайских идеалов. Бион ни разу не видел живого меджая, но рассказы о них пробуждали в нем любопытство. Думая об этом сейчас, Бион ничуть не удивился, что Райя вступил в орден. Бывший командир всегда тянулся к новизне и беспощадно обличал старину. А следовательно, считал меджаев своими естественными врагами.

Что касается Биона, его мысли о меджаях не простирались дальше праздного интереса. Его занятием было охранять и иногда убивать, а не думать. За это ему и платили.

– Возрождение меджаев? – повторил Бион, до сих пор не понимая, какое отношение это имеет к нему. – Так думает твой начальник Феотим?

– Он не совсем мой начальник, – возразил Райя, быстро обуздав вспыхнувшее раздражение. – Но он действительно так считает.

– А ты-то сам что думаешь?

Может, теперь его бывший соратник наконец-то заговорит по существу?

– Я не умею читать свитки на древних языках, да еще написанные какими-то закорючками, – с гордостью заявил Райя. – Я солдат, а не ученый. Потому в наших рядах и есть историки вроде Феотима. Они рассказывают нам о написанном в свитках.

– И что же свитки поведали твоему Феотиму?

Бион умел быть терпеливым, но не всегда. Он чувствовал, как его терпение начинает иссякать.

Райя потоптался на месте и болезненно поморщился. Он заметил раздражение Биона.

– Увы, Феотим стар и слаб здоровьем. В переводе свитков он успел продвинуться совсем немного, а потом слег от перенапряжения.

– Понятно.

Возможно, Феотим оказался помехой для Райи и тот «помог» ему слечь. Эту мысль Бион оставил при себе. Он ведь не знал, что произошло на самом деле, и вряд ли когда-нибудь об этом узнает.

– Надеюсь, Феотим скоро поправится и возобновит работу, – торопливо проговорил Райя. (Еще не хватало, чтобы Бион начал его подгонять.) – Но я сидел у постели Феотима, и вот что он мне рассказал. Меджаи вовсе не побеждены. Правильнее сказать, они упорно отказываются признать свое поражение и строят замыслы подняться вновь, вернуть былую силу и начать бороться за власть над Египтом. Думаю, ты представляешь: если такое случится, они войдут в прямое столкновение с орденом… И, как ты догадываешься, Бион, мы хотим это предотвратить.

Райя поднял руку, пресекая возражения, которых так и не последовало.

– Не удивлюсь, если ты спросишь, когда меджаи собираются сделать решительный шаг. Этого мы не знаем. Нам известно лишь о существовании у них долгосрочного замысла, рассчитанного на несколько поколений меджайских воинов. Мы хотим задушить их планы в зародыше.

– Мы?

– Орден.

– Вы с Феотимом?

Раздражение, мелькнувшее на лице Райи, тут же погасло.

– Какая разница кто? Орден только выиграет, если меджаи будут уничтожены раньше, чем их замысел наберет силу. И я очень хочу это увидеть.

«Чтобы самому возвыситься в ордене», – подумал Бион, однако вслух сказал другое:

– Значит, в ордене о твоих задумках никому не известно?

– Такова моя стратегия. Ты – солдат и прекрасно понимаешь: чем меньше людей знает о наших намерениях, тем меньше вероятность, что меджаи сумеют принять ответные меры. Мы должны нанести по ним быстрый и сокрушительный удар. И действовать необходимо скрытно.

– Это единственная причина?

– А какие еще причины могут быть? – удивленно сдвинул брови Райя. – Эти люди опасны. И мы должны воздать им по заслугам.

«Потому ты и явился сюда», – подумал Бион.

– Потому я и явился сюда, – повторил его мысль Райя. – Надеюсь, я не ошибся местом?

– Ты хочешь, чтобы я убивал меджаев для тебя.

– Ценю твою солдатскую прямоту, – усмехнулся Райя. – Но ты прав, Бион. Именно этого я и хочу. Каждый меджай, которого тебе удастся обнаружить, должен пасть от твоих рук. Нужно также истреблять весь их род: стариков, женщин, детей…

Сказав это, Райя умолк, словно ожидая, что Бион содрогнется. Но Бион не содрогнулся, поскольку он уже убивал мужчин, женщин и даже детей. Пол и возраст жертв не имели для него значения.

Подобные особенности не волновали Биона. Убийство есть убийство.

– Бион, мне нужно, чтобы ты их убивал, не забывая собирать их медальоны, которые ты привезешь мне в Александрию как доказательство выполненной работы.

– А взамен?

Райя приосанился:

– Как я тебе уже говорил, я рассчитываю занять одну из ведущих позиций в ордене. Естественно, я буду чрезвычайно признателен любому, кто поможет в моем возвышении. Такие люди тоже смогли бы занять достойное место в ордене.

– Командир, ты говоришь обо мне?

Райя закатил глаза:

– Я имею в виду любого, кто окажет мне помощь, Бион, как я и сказал.

– А что, если у меня нет желания возвращаться в город, к тамошней суете, и вообще вспоминать свою прежнюю жизнь?

Райя сложил руки на груди и пристальным взглядом окинул старого товарища. Он очень сомневался, что Биону хочется остаться в этой лачуге.

– Неужели это – предел твоих желаний? – спросил Райя, указав на скудную обстановку комнаты, и, не дождавшись ответа, добавил: – Неужели я должен тебе напоминать…

 

20

Слова Райи перенесли Биона в Навкратис. Он хорошо помнил случившееся в тот день. Подобно Александрии, Навкратис был современным городом, построенным на греческий манер. Однако и в таких городах существовали застарелые египетские противоречия, одним из которых был вечный конфликт между землевладельцами и секхетами – крестьянами, работавшими на их полях. Остроту этого конфликта Бион и Райя прочувствовали на собственных шкурах.

Им обоим было поручено охранять сына одного из второстепенных сановников в правительстве фараона – маленького царька по имени Кенна.

Для матери мальчишки Бион с Райей были подарком судьбы. Их самих подобная служба не тяготила. Охранять ребенка – дело нехитрое. Но оба хорошо знали свое ремесло и потому не теряли бдительности.

В тот день они пошли с Кенной на площадь, окруженную со всех сторон потрескавшимися каменными колоннами. Поскольку до Навкратиса Бион и Райя служили в Александрии, они не придали особого значения оживлению, царившему на площади. Народу там собралось вдвое больше, чем обычно, и обстановка была накаленнее, чем в другие дни. Но глаза солдат пока видели лишь заполненную народом площадь с каменным помостом в центре. На ступенях стояли какие-то люди и произносили пламенные речи. Толпа живо на них откликалась.

Вокруг одного из выступающих собралось изрядное число слушателей.

– Почему мы должны мириться со всем этим? – вопрошал оратор, наклоняясь вперед и протягивая руку, будто умоляя прислушаться к его словам.

Грязная одежда, казалось, лишь подчеркивала их важность.

– Почему мы должны терпеть то, что с нами обращаются как со скотами?

Бион, Райя и их подопечный остановились. Говоривший продолжал клеймить некоего землевладельца по имени Вакаре, называя его обращение с батраками безбожным. Чуть позже Бион решил разузнать про этого Вакаре. Оказалось, что землевладелец и впрямь обращался с крестьянами, как со скотами, выжимая из них все соки. Поэтому гнев и ненависть, охватившие тогда толпу, были вполне оправданными.

А пока…

– Мы должны восстать! – гремел оратор.

Бион видел, как съежился Кенна, ошеломленный силой и страстностью речи оратора. «Может, стоит уйти?» – подумалось ему. Толпа была уже достаточно взбудоражена подстрекательскими словами. Не заметишь, как она станет неуправляемой.

Следом явилась другая мысль: «Мальчишке это на пользу. Пусть узнает правду жизни».

– Мы должны забрать себе землю, которую обрабатываем, поливая нашими потом и кровью. Почему мы должны позволять, чтобы наш тяжкий труд набивал кошельки бездельников? Что вообще мы получаем в награду за нашу работу?

Оратор полез внутрь туники. Скорее всего, там у него был припрятан мешочек с землей. Вытащив горсть, он разжал пальцы, дав комочкам упасть вниз. Толпа одобрительно загудела.

И тут все и началось.

Возможно, кто-то донес Вакаре об ораторе. Но еще вероятнее, о сходе на площади землевладельцу было известно заранее, и он сумел подготовиться. Не суть важно. Оратор довел толпу до неистовства. Людское возбуждение кипело, угрожая выплеснуться наружу. И тогда откуда-то слева появились трое и начали проталкиваться к оратору.

Достигнув помоста, один из этих троих выхватил меч и угрожающе им замахал, оттесняя толпу, а двое других набросились на оратора, повалили и принялись жестоко избивать. Их кулаки так и мелькали в воздухе. Собравшиеся с негодующими возгласами устремились было вперед, но посланец Вакаре выхватил второй меч, и пыл слушателей поутих. Двое других посланцев продолжали избиение, пока оратор не начал кашлять собственной кровью.

Первой и единственной мыслью Биона было: «Делать свою работу. Оберегать мальчишку». То же самое подумал и Райя.

– Стой рядом с нами, – приказал последний мальчишке тоном, не терпящим прекословий.

Кенна не привык выслушивать приказы от тех, кто был ниже его по происхождению и положению в обществе. Однако при всех своих царских замашках мальчишка не был глуп. Более того, он прошел выучку у отца, а тот вдолбил Кенне: всегда и всюду подчиняться приказам телохранителей. Поэтому сейчас сын сановника послушно спрятался за спину Биона и ждал, пока его защитники оценивали положение.

Над толпой снова понеслись крики, и она всколыхнулась в боязливом ожидании. С противоположного конца площади вышли семеро или восьмеро человек, вооруженных чем попало: длинными ножами, мечами, вилами и еще чем-то. Оружие, которым они потрясали над головой, выглядело темным смертоносным частоколом.

Райя расстегнул накидку и потянулся к мечу у пояса. Бион, опасаясь, что это лишь подольет масла в огонь, попытался остановить товарища, но было слишком поздно. Новоприбывшие заметили жест Биона. Их широко раскрытые глаза смотрели на солдата с неприкрытыми ненавистью и злостью. Кажется, эти люди успели выпить, а может, их опьяняла жажда крови и внутри все бурлило от творимой несправедливости. Увидев царских гвардейцев, вооруженная орава двинулась на них. Возможно, они не знали, что эти двое умеют защищать и защищаться, прекрасно владеют оружием и в сражении действуют точно и безжалостно. Что еще важнее, эти двое, если понадобится, готовы отдать свои жизни за царских приближенных. Скорее всего, вооруженной ораве было на это наплевать. Двое взрослых и мальчишка олицетворяли для них знать, а потому хоть каким-то боком, но были виновны в их бедственном положении. На Бионе и Райе не было форменных туник; только одежда, соответствующая их служебному положению (и косвенной причастности ко двору фараона), озлобленные крестьяне видели в них преуспевающих богатеев. А значит – врагов. Биону не оставалось иного, как тоже выхватить меч.

– Царская гвардия! – прокричал он. – Мы – воины царской гвардии!

«Какие же они глупцы, – мелькнуло у него в голове. – Неужели им невдомек, что сами нарываются на быструю смерть?»

– У нас нет желания сражаться с вами! – крикнул Райя.

Бион стоял не шевелясь. Он надеялся, что все скоро кончится. Солдата волновали лишь опасности, сопряженные с защитой Кенны. Останутся ли в живых эти горлопаны или полягут все до последнего, Биону было все равно. И потому, увидев перед собой первого смельчака, Бион пронзил его насквозь. Обливаясь кровью, нападавший рухнул на каменные плиты. Удара о них он не почувствовал, поскольку был уже мертв. Товарищи убитого разъярились еще сильнее, тогда как недавние слушатели рассеялись. Бион и Райя стояли спиной к помосту, загораживая Кенну и ведя сражение с желающими пасть от гвардейских мечей.

Левой рукой Райя подал Биону знак: пора отступать. Площадь опустела, но не до конца. Наиболее любопытные встали в круг и глазели на сражение. Через них Райя и надеялся прорваться. Заметив брешь, Райя пальцем указал на нее. Бион схватил мальчишку, и все трое начали проталкиваться сквозь толпу. Эфесы мечей помогали им пробивать дорогу.

Райя выбрался первым. Он махнул рукой, поторапливая Биона и мальчишку. Однако любопытство толпы быстро сменилось прежней озлобленностью и запоздалым желанием отомстить. Биону и Кенне стали подставлять подножки, стремясь опрокинуть на землю.

Одна из этих попыток увенчалась успехом. Бион споткнулся и упал, успев прикрыть собой мальчишку. При падении случилось немыслимое: меч выскользнул у него из пальцев. Меч, который Бион привык ощущать продолжением руки.

Но и без оружия Бион продолжал защищать Кенну – теперь своим телом. Сквозь толпу к ним прорвался первый мститель – крестьянин с косой, которую он держал обеими руками. Лезвие находилось над самой головой Биона. В полуоткрытом рту нападающего виднелись гнилые зубы. Жилы на шее напряглись. В глазах – ненависть вперемешку с потребностью убивать. Бион инстинктивно выбросил вверх руку, сознавая всю бесполезность такой защиты. Крестьянин занес косу. Ее лезвие рассекло воздух.

Месть не удалась. Догадавшись, что соратник попал в беду, Райя повернулся и метнул в крестьянина свой меч. Лезвие вонзилось нападавшему в грудь. Он упал, выронив косу. Райя бросился к Биону, успев по пути подхватить его меч и свалить еще одного озлобленного крестьянина. Затем Райя вернул Биону его оружие и вытащил из груди мертвеца свое. Бион вскочил, увлекая за собой мальчишку, и все трое поспешили убраться с площади. Они бежали со всех ног. Кто-то еще пытался преследовать их, но через несколько улиц погоня отстала.

Бион помнил благодарность в глазах мальчишки, когда Кенна и его защитники наконец достигли резиденции сановника. Солдат также поблагодарил Райю за спасение собственной жизни, но сделал это с раздражением. Почему? Потому что хорошо знал Райю: опытный воин, но ленивый. И слишком честолюбивый. Вечно что-то замышляет, стремится получить больше, вырваться за пределы занимаемого положения. Бион знал: когда-нибудь Райя напомнит о долге, и тогда по законам воинской чести его придется вернуть.

Когда Райя уехал, чувства Биона напоминали скомканное одеяло, которое требовалось хорошенько разгладить. Он знал, что Райя не сказал ему всей правды, но поручил работу. Бион не горел желанием браться за нее, и в особенности – связываться с Райей на таких условиях. Но взятые обязательства он привык выполнять до конца, даже утомительные и раздражающие. Нынешняя жизнь, при всей ее скудности, вполне устраивала Биона. Ему не хотелось покидать свое маленькое тесное жилище на месяцы, а то и на годы. Неизвестно, сколько времени уйдет на новую работу. У него не было желания снова убивать.

И все же…

Почему тогда в нем шевельнулось предвкушение? Почему он с легкостью вспомнил запах крови и то, как послушно раскрывается плоть, вспоротая острым лезвием?

Бион закончил сборы. Скоро он покинет свою деревушку и отправится вначале в Хебену, а затем в Ипу – догонять Эмсафа.

«Неужели я соскучился по убийству?» – думал он.

 

21

Айя ходила взад-вперед перед нагромождением камней, служивших нам домом в течение двух последних дней. Шаги ее были широкими, и в каждом ощущалась досада.

– Поверить не могу, что мы позволили ему нас одурачить, – говорила она. – Этот уличный крысенок самым наглым образом нас облапошил. Глаз у него наметан. Он еще в Завти увидел, насколько ты неопытен, и решил поживиться. Потом на время притих, дожидаясь удобного момента. Говорю тебе…

Я сидел, скрестив ноги, и следил за ее передвижениями.

– Ты не понимаешь, – возражал я, щуря глаза от солнца. – Мы с Тутой вместе прошли через серьезные испытания.

– Братья по оружию? – усмехнулась Айя, но без ехидства. Она села рядом, прислонившись к моему плечу. – Думаешь, среди воров есть понятие о чести?

Тревожило ли меня случившееся?

Я сам толком не знал.

Наше путешествие в Фивы было не из легких. Мы ехали по каменистой местности. Копыта лошадей скользили на гладких камнях. Когда темнело, устраивали привал и готовили то, что удавалось добыть охотой. Когда-то отец и Хенса учили меня премудростям жизни в пустыне. Затем, во время вылазок из Сивы, я учил тому же Айю. Теперь мы вдвоем передавали наши знания и навыки Туте. Мы удивлялись самим себе и гордились нашей выносливостью. Места здесь были суровыми и крайне неохотно отдавали плоды своей земли. Жизнь превратилась в выживание, и потому обучение Туты являлось для нас не развлечением, а жестокой необходимостью. Дни напролет нас немилосердно обжигало солнце. Мы забрались слишком далеко от дома и были оторваны от всего, что прежде давало чувство защищенности. Но испытываемый страх делал нас решительнее.

Ночами мне часто не спалось. Я задавал себе один и тот же вопрос: правильно ли мы поступили, отправившись на поиски Хенсы? Но мне было приятно сознавать, что мы действуем. И даже если однажды мне придется вернуться в Сиву с пустыми руками, я хотя бы вернусь туда более пригодным для миссии защитника.

Я хотя бы попытался. Я не отвернулся от задания лишь потому, что оно казалось неосуществимым. И эта попытка принесла мне опыт.

В один из дней мы увидели на горизонте колонны, напоминавшие сломанные зубы. Сомнений не оставалось: мы приближались к Фивам, а колонны принадлежат Большому гипостильному храму. Потом мы увидели и сам храм. Казалось, он вырос прямо из пустынных песков и по мере нашего приближения становился все громаднее. За зданиями, построенными из песчаника, ярко сверкала голубая лента реки. А на другом ее берегу находился Фиванский некрополь. Начинаясь возле самого Нила, он тянулся чуть ли не до горизонта.

Усталость сгибала наши спины. Мы сидели, склоняясь к шеям лошадей. Но стоило нам увидеть город (пусть и в отдалении), мы тут же выпрямились. Скоро мы доберемся до Фив. В Сиве этот город представлялся мне таким же далеким и легендарным, как Александрия, однако трудно было отыскать два более непохожих города. Фивы – в прошлом блистательная и величественная столица Египта – пережили череду мятежей, после которых так и не оправились. Слева от храма начинался лабиринт городских улиц, застроенных обветшалыми домами и домишками. Они чем-то напоминали истрепанное лоскутное одеяло. Вслед за этим сравнением мне в голову пришло другое. Казалось, эти строения бросили в пустыню, словно игральные кости, и они остались гнить и разрушаться, постепенно становясь неотличимыми от самой пустыни.

Только подъехав ближе, мы стали замечать пятна цвета: навесы, белье на веревках. Издали же все было одинаково угрюмо-серым: разрушающимся и не сулящим ничего хорошего. Громадные колонны выглядели настолько высокими, что верхушками задевали облака. Но и в них чувствовалась какая-то усталость. Казалось, скоро они не выдержат и рухнут на песок. Восхищение их высотой и размерами не затмевало следов неумолимости времени. Символ могущества, отступающий перед дряхлостью и запустением. Таким же воспринимался и сам город.

Добравшись почти до окраины, мы разыскали каменную громаду, которая неплохо защищала от ветра. Рядом росло дерево, спасавшее от солнечных лучей. Здесь мы решили сделать привал.

– Ждите моего возвращения, – сказал нам Тута.

Он хотел войти в родной город один, чтобы разыскать мать и сестру Кию. Он увел с собой наших лошадей, сказав, что обменяет их на еду. Айя с подозрением отнеслась к этой затее, однако я поддержал Туту. Еда нам сейчас была нужнее, чем лошади, которых тоже требовалось кормить. С тем мальчишка и ушел.

В первый день, разглядывая очертания Фив, мы говорили о родном оазисе. О нем мы говорили на протяжении всего путешествия. Вспоминали наши вылазки в пустыню, оживляя их в памяти. На второй день разговоры переместились на Туту и его возможное местонахождение. Подозрительность Айи возрастала с каждым часом. Что в действительности мы знали об этом мальчишке? Да, когда-то он жил в Фивах, но в дальнейшем приобрел изрядный опыт уличной жизни. Кто еще поможет нам разыскать Хенсу?

Это если говорить о его достоинствах.

Но ведь Туту увезли из Фив шестилетним мальчишкой. Если он не врал, мать довольно скоро вернулась обратно, увезя с собой дочку. Прошло несколько лет. Они могли перебраться в другую часть города, вообще уехать и даже умереть.

А Хенса? Почему я решил, что найду ее в Фивах? Она тоже могла сейчас находиться где угодно. Было бы глупо, едва войдя в город, начинать ее поиски.

И самое скверное, что Тута забрал наших лошадей. Его воровские привычки тоже сохранились.

Пусть я спас его жизнь, а он – мою. Тута все равно оставался вором.

На третий день нашего ожидания Айя уже не скрывала своего беспокойства. Я смотрел на ее хождения взад-вперед и испытывал странную двойственность. Одна часть меня думала, что у Айи нет оснований для тревог, а другая… разделяла ее сомнения.

На четвертый день вернулся Тута.

 

22

Много времени прошло с тех пор, как кинжал Биона вкусил крови. Убийца ехал вдоль берега Нила, держа путь в Александрию. Ему требовалось переговорить с Райей, но лучше бы обойтись без этой встречи. Бион согласился бы отправиться куда угодно, только не в змеиное гнездо, каким ему виделась Александрия. Он ненавидел политику.

Надо сказать, что и Биону в Александрии не были рады. Лицо бывшего командира недвусмысленно выражало недовольство, ведь он велел своему должнику держать связь через посланца, а не заявляться к своему заказчику прямо домой.

– Ты зачем здесь? – резко спросил Райя.

За спиной бывшего командира Бион увидел просторное помещение, дальнюю стену которого густо покрывал плющ. Стол посередине был уставлен всевозможными яствами. В жаровнях пылал огонь. Возле стола застыла женщина (вероятно, жена Райи) с серебряным подносом, на котором лежали хлеб и фрукты. На стульях, беспечно болтая ногами, сидели две малолетние девочки. Все трое смотрели в его сторону. Должно быть, он прервал семейный ужин. Биона с ног до головы покрывала дорожная грязь. Вокруг глаз чернел кайал. Неудивительно, что жена и дети исчезли из столовой сами, без подсказок Райи. А может, Бион просто слишком долго на них пялился.

Взяв себя в руки, Райя пригласил Биона к столу, предложил хлеба. Биону тоже было что предложить хозяину дома. Порывшись в сумке, он бросил на стол медальон Эмсафа. Глаза Райи вспыхнули. Он схватил медальон и принялся разглядывать, вертя в руках. Уж не следы ли крови он рассчитывал увидеть на металлической поверхности?

– Всего один? – спросил Райя.

Он швырнул медальон на стол, наградив Биона сердитым взглядом, как бы говоря: один-единственный трофей – не основание нарушать установленный порядок общения.

– Пока один.

– И тем не менее ты здесь, – сказал Райя. – Разве ты забыл, что тебе надлежало вытрясти из семьи Эмсафа необходимые нам сведения? Потому я и послал тебя, Бион. Тебе выполнить такую работу – раз плюнуть. Во всяком случае, я так думал.

– Его предупредили о моем появлении.

– Наверное, ты потерял хватку.

Ответный взгляд Биона был полон спокойствия и терпения.

– Эти люди опасны. Пойми, командир: они отличаются от тех, с кем мы воевали в прошлом. Они – не слуги, желающие выторговать себе более выгодные условия найма. Не батраки, которые машут вилами и требуют, чтобы землевладельцы видели в них людей, а не двуногих скотов.

Пусть Райе кажется, что убить какого-то Эмсафа – раз плюнуть. Биону пришлось выслеживать свою жертву и придумывать уловки, как подобраться к ней поближе. Все прошло удачно лишь благодаря навыкам Биона, а не беспечности жертвы. У бывшего солдата язык не повернулся бы упрекнуть Эмсафа в беспечности.

– Они – люди, имеющие убеждения, – пожал плечами Райя. – С такими ты еще не сталкивался.

– Да. У них есть убеждения. К тому же они прекрасно подготовлены, настоящие мастера своего дела. Здесь, – Бион постучал себе по виску, – они ничем не уступают нам. А вот здесь у них, вероятно, есть то, чего нет у нас, – добавил он, коснувшись сердца.

Райя усмехнулся этим словам:

– Дружище, ты сам себе делаешь только хуже. – Он потянулся, чтобы дружески хлопнуть Биона по плечу, и даже не заметил, как напрягся его бывший соратник. – Уж если кто и может справиться с заданием, так это ты.

– Не разумнее было бы поручить это задание двоим? Или даже троим?

– Ни в коем случае, – решительно замотал головой Райя.

Улыбка сползла с его лица.

Понятно, почему он против. Райя знал: Бион не проболтается. А что касается еще кого-то… тут может быть всякое. Бион это запомнил. Вдруг когда-нибудь пригодится?

– Но если твои страхи не беспочвенны и эти люди действительно опасны для ордена…

Биона снедало любопытство. Неужели Райя всерьез боялся меджаев?

– Возможно, для ордена они и опасны, но для – таких, как мы с тобой… – Райя взмахнул руками, помещая себя и Биона в свой теоретический мир. – Для нас с тобой они – всего лишь телесное воплощение путей прошлого. Ты совершенно прав, мой старый друг. Нельзя совершать ошибку, недооценивая врага. Однако нельзя впадать и в другую крайность, признавая за ним слишком большое влияние. С этим заданием мы вполне справимся вдвоем. Ты и я. У меня нет ни капли сомнения. И потом, может, ты забыл, зато я помню: ты предпочитаешь действовать один. А теперь хочу услышать твои соображения. Как нам извести этих гнид под корень?

Вопрос удивил Биона. Неужели Райя не понимает очевидных вещей?

– В твоем окружении есть шпион. Найди эту «дыру», и ты найдешь последнего меджая.

– Ты уверен, что этот шпион существует? – спросил Райя.

Глаза бывшего командира сделались жесткими. Не кто иной, как он сам разглагольствовал перед Бионом о необходимости соблюдать строжайшую тайну. А если существовала утечка информации, вина за это целиком лежала на Райе. Оба знали: Бион не проболтается.

– Ты говорил, что Феотим так и не смог продолжить перевод. Кто переводит вместо него?

– Другой историк из библиотеки.

Глупец. Бион опустил руку, и ее пальцы легли на эфес кинжала.

– Думаю, мне стоит переговорить с этим историком лично.

 

23

Бион проник в чужой дом, поднялся на крышу, где и увидел Рашиди и его жену. Они спали на мягких подстилках под звездным небом.

Некоторое время он стоял, глядя на спящую пару и обдумывая дальнейшие действия. Это были не воины, а обычные горожане, которых несложно напугать и заставить делать то, что ему нужно. Бион сдвинул накидку на одно плечо, достал кинжал и приставил к горлу Рашиди. Другой рукой он прикрыл историку рот, после чего разбудил.

Вскоре они спустились в дом. Там Бион велел Рашиди сесть на груду подушек, а сам пристроился неподалеку. Скудное освещение комнаты делало облик убийцы еще страшнее, а зловещие тени на лице действовали на жертву не хуже тысячи угроз.

Рашиди оцепенел от ужаса. На ум не приходило ни одной мысли о причинах внезапного появления столь грозного незнакомца у него дома. Во рту пересохло. Он смотрел только на кинжал в руке Биона.

– Чего ты хочешь? – спросил Рашиди, когда к нему вернулся дар речи.

– Я хочу знать о меджаях.

– Никаких меджаев больше нет, – выпалил Рашиди. – Уже нет. Их не существует. Исчезли сотни лет назад. Место меджаев давно заняли филакиты.

– Однако ты знаешь о меджаях довольно много, – спокойным тоном произнес Бион. – Эти защитники, разведчики, солдаты Старого царства являются предметом твоих научных изысканий, не так ли?

– Именно так.

– Тебе в последнее время попадались примечательные свитки?

Глаза Рашиди вспыхнули. Он громко сглотнул. И во вновь наступившей тишине слышно было только потрескивание свечи.

– Я постоянно читаю разные свитки. Таков род моих занятий.

– Думаю, ты понимаешь, о чем я, – сказал Бион, подаваясь вперед. – Спрашиваю еще раз: попадались ли тебе в последнее время свитки, где ты увидел что-то новое? Или что-то интересное? Минувшим вечером я говорил с одним переводчиком. Он сообщил, что испытывал трудности в работе и обратился к тебе за советом. Это правда?

– Нет, – ответил Рашиди.

Он намеренно солгал незнакомцу с кинжалом о содержании тех свитков, с переводом которых историка попросили помочь. Рашиди попробовал сменить тему и перевести разговор в другое русло.

– Считается, что меджаи исчезли из Египта еще несколько веков назад, – сказал он. – Но, выходит, это не так?

Бион взмахнул рукой, останавливая поток слов:

– Я говорю не о них, а о меджаях сегодняшнего дня. О тех, кому ты недавно отправил послание.

Рашиди вжался в подушки, как будто они загораживали вход в тайник, где можно было укрыться от неминуемой смерти. В нем шевельнулось предчувствие скорого конца и понимание, что отвечать на вопросы незнакомца все равно придется.

Получив от Рашиди все необходимые сведения, Бион прижал историка к стене, вскинул руку и вонзил кинжал в его левый глаз. Лезвие достигло мозга. Бион подождал, пока мертвое тело осядет и сползет на пол. После этого он вытер кинжал о волосы своей жертвы.

Выгребная яма, куда Бион собирался запихнуть тела, оказалась слишком мала. Он прошел в заднюю часть дома. Там был выход во дворик, обнесенный стенками и служивший для приготовления еды. Увидев высокие сосуды с оливковым маслом, Бион понял, как ему поступить.

Он снова поднялся на крышу. Жена Рашиди все так же спала под звездами. Обещание пощадить ее, конечно же, было пустым, но историка оно сделало разговорчивее. Радуясь, что его жена уцелеет, Рашиди выдал своему убийце то, о чем мог бы умолчать. Бион знал, с какой глупой готовностью люди верили, будто им удастся спасти своих близких.

Наемник склонился над женщиной. Почувствовав его руку у себя на губах, она тут же проснулась, успев широко раскрыть глаза. Бион убил женщину тем же способом, что и ее мужа. Она умерла почти мгновенно, успев пару раз моргнуть правым глазом.

Бион оттащил ее тело к краю крыши и сбросил во двор. Туда же он приволок и тело Рашиди. Трупы он обильно полил оливковым маслом, после чего поджег их и все вокруг. Когда огонь занялся, Бион покинул дом и вернулся к месту своего ночлега.

Сборы в дорогу, как всегда, были недолгими. Бион намеревался покинуть Александрию с первыми лучами солнца.

Он поднялся на крышу и с нее легко разглядел поднимавшийся над домом историка столб дыма. Оттуда доносились крики и звон пожарного колокола. Удовлетворенный увиденным, Бион решил ненадолго прилечь. Сон перед дорогой не будет лишним. Убийца знал, куда отправится теперь.

 

24

– Я нашел то, что искал.

Услышав эти слова Туты, я подумал, что он разыскал Хенсу.

Увы, нет. Мальчишка говорил о пристанище, которым был дом, где жили его мать и сестра.

Мы направились в город. Наш путь пролегал мимо базаров. Я впитывал краски и звуки Фив. Над головой ярко светило солнце, которое не замечало разницы между процветающим Завти и Фивами. Казалось, древняя столица так никогда и не избавится от шрамов, оставшихся после мятежей прошлого. По сравнению с жителями Завти, фивяне выглядели угрюмее и почти не улыбались. Или все это – плод моего воображения? Одно я мог сказать с уверенностью: мы – грязные и истрепанные после дороги – своим обликом мало отличались от них.

Тута привел нас в трущобную часть города, где дома стояли вплотную друг к другу. Нас повсюду сопровождало зловоние. Возможно, это «благоухал» Нил, но, скорее всего, причиной были сточные канавы на улицах.

– Мамуля, вот люди, о которых я тебе рассказывал, – сказал Тута, приведя нас в свой дом.

Внешне он ничем не отличался от ветхих соседних строений, однако внутри дом сиял чистотой и был полон любви. Это ощущалось сразу же, стоило переступить порог. Казалось, здесь светило свое солнце.

Мать Туты была крупной, внушающей уважение женщиной с открытой улыбкой. В ее глазах светились те же озорные огоньки, какие я замечал во взгляде ее сына. Рядом стояла девочка лет пяти – уже достаточно большая, чтобы не прятаться за материнский подол. Но не стоило забывать, чего насмотрелась эта кроха, когда отец жил вместе с ними. Девочка смотрела на нас с настороженным любопытством, но без страха. Тута подошел к ним и встал с другой стороны. Глядя на этих троих, было трудно поверить, что они имеют какое-то отношение к пьянице и негодяю, оставшемуся в Завти. Обычная семья. Но, присмотревшись повнимательнее, я заметил в них признаки мрачного прошлого, оставленного позади в надежде на лучшую жизнь.

– Меня зовут Байек. Я – сын Сабу из Сивы, – представился я, отвечая на кивок Туты.

– А меня зовут Айя. Родилась в Александрии, но сейчас тоже живу в Сиве.

Мать Туты с серьезным видом выслушала наши слова, затем представилась сама. Ее звали Ими, а дочку – Кия.

– Хочу поблагодарить вас за сына. Вы спасли его от этого жуткого человека, – сказала она.

Я улыбнулся Айе и поспешил объяснить, что сделал это не один. Когда Ими услышала, как Айя ударила Панеба (так звали отца Туты) кирпичом по голове, она долго и внимательно смотрела на мою спутницу. Смысл этого взгляда мне было не понять.

– Упуаут – бог-покровитель Завти – свел нас с твоим сыном. Надеюсь, боги Фив будут столь же добры к нам и помогут исполнить нашу миссию, – сказал я, выбрав подходящий момент.

– Я слышала, ты разыскиваешь подругу детства, которая когда-то жила в Сиве, – отозвалась Ими. – А теперь эта девушка живет здесь вместе с ее соплеменниками. Я правильно поняла?

– Да, – почти хором ответили мы с Айей, хотя вопрос был обращен ко мне.

– Тогда вы погостите у нас до тех пор, пока не найдете их. Если кто и может их разыскать, так это мой сын. Он замечательно умеет находить общий язык с людьми, на которых косо смотрят.

Женщина с шутливой укоризной посмотрела на сына. Тута скривился, не зная, покраснеть ему или улыбнуться.

– Но я бы посоветовала сходить в Кармакский храм, – продолжала Ими. – Там есть жрица, которая, я уверена, обязательно вам поможет. Но вот удастся ли вам поговорить с ней – большой вопрос.

Я не понял ее слов. Заметив это, Ими перестала улыбаться и глубоко вздохнула.

– Думаю, по пути сюда вы заметили, в каком подавленном состоянии находятся Фивы. Греки жестоко обходились с нами в прошлом, да и нынче их отношение не изменилось. А это поднимает в горожанах не лучшие чувства: ненависть, пренебрежение, зависть. Помните об этом, когда будете гулять по городу.

На следующий день Тута отправился знакомиться с городским дном Фив. К вечеру он вернулся, полный непонятного нам возбуждения.

– Я слышал, эта жрица – женщина очень умная и загадочная, – тараторил Тута, показывая, в каком направлении нам идти. – Не всем она помогает, но вам обязательно поможет.

Улыбнувшись на прощание, Тута умчался, а мы с Айей отправились в храм.

Мы шли не спеша. Хотелось почувствовать этот странный обветшавший город и тех, кто в нем жил. Как и несколько дней назад, когда мы впервые увидели Фивы, нас опять поразила их бесцветность. А ведь когда-то город искрился, переливался красками. Колонны, столбы, стены хранили следы некогда ярких росписей. Время, солнце и общее запустение стерли их в пыль. Краска, покрывавшая резные статуи и основания колонн, потускнела и облупилась. Грустное напоминание об эпохе процветания и богатства.

Неизменной оставалась только здешняя природа. Кое-где зеленела листва деревьев. Иногда между домами мелькала сверкающая гладь Нила. Жители Фив выглядели под стать домам: одежда большинства из них была поношенной и тоже выцветшей.

– Ты ничего не замечаешь? – спросила Айя.

– Вроде нет. А что?

– Ими права. – Айя понизила голос. – В городе ощущается какая-то напряженность.

– Ты говоришь про состояние улиц?

Кое-где стены домов покрывали латинские и греческие надписи: грубые, оскорбительные. Те, кто их писал, выплескивали свое недовольство и отчаяние. Эти надписи лишь усугубляли неприглядный вид улиц.

– Я не только о видимом, но… – Айя потерла пальцы, словно проверяла качество трав. – Я про ощущение. Кажется, весь город находится на грани срыва.

Вскоре нам встретились греки, за которыми плелись наемные слуги-египтяне, потом еще один грек из числа знати. Его сопровождал целый отряд египетских телохранителей. Горожане с неприязнью косились на чужестранных хозяев, а греки этого либо не замечали, либо не придавали значения.

Наконец мы добрались до Аллеи сфинксов. Солнце прожаривало этих громадных черных кошек, поставленных по обеим сторонам последнего отрезка пути к Карнакскому храму. Нас так и обдавало волнами жара, идущими от их каменных тел. На подходе мы остановились и какое-то время зачарованно смотрели на здания, дворы и площади, которые вместе и составляли Карнакский храм. Подобно городу, они тоже знавали лучшие дни, однако и сейчас оставались праздником для глаз. Здешние колонны были вдвое выше всех, что попадались нам по пути сюда, и втрое шире. И резьба, украшавшая их, была изящнее и затейливее.

Мы поднялись по ступеням, прошли внутрь. Увидев храмовых слуг, спросили, как найти жрицу. Они поглядели на нас с легким любопытством и указали куда-то вглубь храма, где находилось внутреннее святилище.

Пройдя мимо высоких колонн и потускневших мраморных украшений, мы встретили еще одного человека, одетого несколько богаче, чем слуги.

– Мы хотели бы повидать жрицу, – учтиво произнесла Айя.

Я стоял рядом. Мне не требовалось изображать благоговейную преданность богам. Храм заметно повлиял на мое состояние.

Человек оглядел нас с ног до головы. Вся его поза выражала нескрываемое презрение. Накануне мы тщательно вымылись, и тем не менее он счел нас недостойными встречаться со жрицей, а потому покачал головой и уже собирался попросить нас покинуть храм, когда из глубины зала прозвучало:

– Стойте.

На мгновение мы замерли, а затем увидели, как из сумрака вышла та, кто велела нам остаться.

 

25

Шелка, золото и общее великолепие жрицы едва не лишили меня дара речи. «Вот оно, настоящее богатство красок и роскошь одежд», – подумалось мне. Но чем ближе женщина подходила к нам, тем отчетливее я видел, что одеяния эти далеко не новые и успели износиться, а позолота на жезле и высоком головном уборе отшелушивается. Эта женщина во многом повторяла судьбу разрушающегося храма и самих Фив. Я задумался о том, какое влияние оказывает она на город. Но даже обветшалые одежды и потрескавшаяся позолота не могли притушить ощущение величия, исходящего от жрицы. В ее манере держаться не было никакой подавленности, а в неторопливом, уверенном повороте головы и брошенном на нас взгляде – ни намека на поражение, нанесенное Египту. Ее приказ никуда не двигаться явно касался не только нас, но и ретивого служителя.

– Я Нитокрис, божественная супруга Амона, верховная жрица Фив и хранительница Карнакского храма. Что привело вас сюда? – спросила она.

– Я Байек из Сивы, – склонив голову, представился я. – А это моя спутница Айя из Александрии.

Мы переглянулись, и Айя кивнула. Я отошел, позволяя своей спутнице продолжить диалог. Айя бывала в александрийских храмах и, как мне думалось, лучше меня могла объяснить верховной жрице цель нашего прихода.

– Мы вместе приехали из Сивы, – успела произнести Айя и умолкла под понимающим взглядом Нитокрис, словно та уже все знала. – Мы разыскиваем защитника нашей деревни по имени Сабу. Байек – его сын. Возможно, Сабу нет в Фивах, но мы надеемся найти здесь нубийку Хенсу. Она вполне может сейчас находиться в городе вместе с соплеменниками. Не исключено, что Хенса подскажет нам, где искать Сабу.

– Очень может быть, – ответила Нитокрис.

Отпустив слугу, она повела нас к скамье у стены.

– Так, значит, ты – сын защитника, – произнесла верховная жрица.

В ее устах это прозвучало утверждением, а не вопросом. Я молча кивнул.

– И в один прекрасный день ты тоже надеешься стать защитником?

Я даже не успел ответить. Губы Нитокрис скривились в снисходительной усмешке.

– Да, – сказал я. – Отец учит меня всему, что знает сам, чтобы в дальнейшем я занял его место.

– То есть однажды ты станешь защитником Сивы. Это все, что он тебе сказал?

Вопрос был задан спокойно, без суждений и домыслов, однако я тут же насторожился:

– Разве есть еще что-то, о чем мне надлежит знать?

На губах Нитокрис вновь появилась улыбка, хотя ее взгляд остался серьезным и внимательным.

– Да, тебе еще многое предстоит узнать.

Такой ответ я мог бы получить от любого взрослого человека: дескать, мне надо узнать жизнь, людей и еще много чего. Однако жрица намекала на что-то вполне определенное. Нитокрис держалась без высокомерия, не пыталась загадочными словами вызвать у меня восхищение.

– Твоя подруга Хенса. Возможно, от нее ты узнаешь ответы, которые жаждешь получить. Если такое случится, приди сюда вновь. Нам будет о чем поговорить.

Неужели это все и нам пора уходить? Мне очень хотелось еще какое-то время пробыть в обществе верховной жрицы. Каждое слово этой удивительной женщины несло мудрость. Будто уловив мои чувства, Нитокрис посмотрела на меня.

– Я – божественная супруга Амона, – сказала жрица, отвечая на не заданный мной вопрос. Веселость, промелькнувшая в ее глазах, вновь сменилась предельной серьезностью. – Я надеюсь, что однажды Фивы снова поднимутся и обретут былую силу.

– Ты хранишь верность путям прошлого – путям фараонов? – спросила Айя.

Мою спутницу снедало любопытство. Попав сюда, Айе хотелось побольше узнать обо всем.

– Я храню верность путям богов. Путям, приносившим благо людям, – просто ответила Нитокрис. – Я верна Амону, который правит, прислушиваясь к бедным, а не угнетая их. Амон не настаивает на поклонении ему, предпочитая самому служить людям.

– Но Египет сейчас идет по новому пути, – сказала Айя.

Чувствовалось, ее заинтересовал разговор со жрицей, хотя логика философов для Айи была предпочтительнее политических устремлений жречества.

– Из Александрии доходят вести, что Птолемей Авлет продает Египет римлянам, чтобы самому остаться у власти.

Нитокрис засмеялась негромким, уверенным смехом.

– Разве Египет не завоевывали прежде? Персы, нубийцы, греки. Однако наша страна меняет природу завоевателей. Наш народ выдержит и это. Мы изменим римлян, как изменили Александра. И сохранение Египтом силы зависит от нас.

– От нас? – переспросил я.

– Да, сын защитника.

Взгляд Нитокрис вновь посуровел, а ее рука на мгновение коснулась моего плеча.

– Быть может, вскоре ты поймешь, что под твоей защитой находятся не только сиванские храмы.

Жрица встала со скамьи. Наша встреча окончилась. Уходя, я уже думал о времени, когда вернусь сюда вновь и получу ответы на вопросы, еще не появившиеся в моей голове. Айя задумчиво шла рядом. Каждый из нас был погружен в свои мысли.

Меж тем Тута продолжал поиски Хенсы. Проходили недели. За это время мы с Айей успели лучше узнать Фивы. Иногда мы присоединялись к Туте, бродя по улицам и переулкам и расспрашивая о Хенсе. Но чаще мы уходили куда-нибудь на окраину и там упражнялись на деревянных мечах. Мы выстрогали их сами, чтобы хоть так поддерживать навыки ведения боя.

По вечерам мы собирались возле очага в доме Туты. Если вечер был теплым, выходили наружу. Мы пили молоко, пиво или вино. Кия привязалась к Айе. Ими только радовалась, глядя, как дочь сидит рядом с гостьей, подтянув коленки и положив голову на тунику Айи.

Тута вновь обрел семью, и, хотя мы были чужими в его доме, к нам относились как к знатным гостям. Айя не меньше моего наслаждалась этим временем.

Я был счастлив. Конечно же, мне хотелось найти Хенсу и отца, хотелось снова поговорить с верховной жрицей. И вместе с тем мне нравилась простота этой новой жизни и ее повседневные радости. Мы уже привыкли каждый вечер слышать от вернувшегося Туты, что и сегодня он не нашел Хенсу.

– Но ты не беспокойся, господин. Я обязательно ее найду, – говорил он. – Если сейчас она в Фивах или когда-то приезжала сюда, я найду ее следы.

Интересно, много ли рассказал Тута матери и сестре об обстоятельствах нашей с ним встречи? Этот вопрос постоянно всплывал у меня в мозгу. И однажды я получил ответ. Как-то вечером мы сидели во дворе, попивая вино из глиняных чашек и слушая звуки, доносящиеся с окрестных улиц. В разговоре, который мы вели, возникла пауза. Это тоже было привычно. Я ждал, пока кто-то заговорит, и вдруг увидел, что Ими странно поглядывает на Айю. Такой же взгляд был у матери Туты, когда мы впервые появились в ее доме.

Кия сидела рядом с Айей в своей обычной позе: опустив голову на грудь старшей подруги и посасывая большой палец. Однако и она почувствовала этот странный взгляд матери и мгновенно выпрямилась, недоумевая, что же случилось.

– Так, значит, ты ударила моего мужа кирпичом по голове? – спросила Ими.

От этого пристального взгляда Айе стало не по себе.

– Да, ударила. Это было… Это было не просто так. Иначе он бы…

– Мама, я же тебе рассказывал, – вмешался Тута и тут же замолчал, увидев материнский палец, поднесенный к губам.

– Я помню твой рассказ, малыш Тута. Я просто хотела услышать это от самой Айи, только и всего. Ее слова.

Айя оторопело взглянула на меня, не зная, как себя вести.

– Ты ведь могла его убить, – продолжала мать Туты.

Айя громко сглотнула. Она не понимала, куда клонит Ими и что хочет услышать. Насколько я знал, моя подруга не жалела о содеянном. И в то же время ей не хотелось огорчать хозяйку.

– Я всего лишь пыталась спасти Байека, – наконец произнесла Айя. – А Байек пытался спасти Туту.

И вдруг Ими громко расхохоталась. Она раскачивалась из стороны в сторону, ударяя себя по коленям.

– Ты неправильно меня поняла. Панеба следовало бы убить!

– Думаю, наутро у него очень сильно болела голова, – улыбнулась Айя, почувствовав облегчение и даже некоторую гордость.

– Ну, к больной голове ему не привыкать. Быть может, ты так встряхнула ему мозги, что его поведение изменилось в лучшую сторону. Правда, я в этом сомневаюсь.

– Мама, его поведение никогда не изменится, – сказал Тута, печально качая головой.

– Да где уж ему. Таких драчунов, как он, ничто не изменит.

– Он не просто драчун, мама, – возразил Тута. – С тех пор как ты уехала, он стал еще хуже.

– Главное, его здесь нет, – заключила Ими, ласково глядя на сына. – И теперь он ничего не может нам сделать.

Мы продолжали упражняться, а Тута – искать, пока однажды он не вбежал в дом, крикнув с порога:

– Я нашел то, что искал!

На этот раз он точно говорил о Хенсе.

 

26

Итак, Хенсу мы нашли. Еще немного, и я снова увижу подругу детства. Какие чувства вызывала у меня предстоящая встреча? Я и сам толком не знал. Когда-то Хенса и ее соплеменники жили в шатрах с деревянными опорами, на которые натягивалась яркая разноцветная ткань. Такие жилища порой стояли на одном месте годами, однако в любой момент их могли разобрать и перевезти куда-то еще. В этом и заключалась особенность кочевого образа жизни. Я помнил, как огорчился, придя на знакомое место и не увидев шатров. Мне было жаль терять подругу, но нельзя сказать, что случившееся так уж сильно меня удивило. Нубийцы были странствующим народом, не привязанным к какой-то одной местности.

Разумеется, я скучал по Хенсе. От нее я узнал буквально все о выживании в пустыне. Наши отношения были… не скажу, чтобы странными, но встречающимися нечасто. Какая еще девчонка из кочевого племени взялась бы обучать мальчишку, привыкшего к оседлой жизни в оазисе, навыкам, без которых в пустыне и шагу не ступишь? И мы с Хенсой по-настоящему сдружились. Вспоминая прошлое, я был вынужден признать: маленькая кочевница во многом вылепила из меня воина и сделала это гораздо раньше, чем отец, когда он наконец-то взялся за мое обучение.

– Я уже и сам начал думать, что эти нубийцы – не более чем выдумки, – увлеченно болтал Тута, ведя нас в сторону реки. – Кого ни спросишь – да, слышали про каких-то нубийцев в Фивах, однако сами не видели. Я только потом сообразил: их нужно искать не в самом городе, а рядом с ним. Это меня и надоумило проверить одно местечко. Нубийцы там жили. Я почти уверен. Живут ли сейчас? Другой вопрос. Этого никто не знает.

– Ты хорошо потрудился, Тута, – с восхищением сказала Айя.

– Приятно, когда тебя хвалят, – расплылся в улыбке мальчишка.

Он знал, что Айя скупа на похвалы. Но эту похвалу, как и улыбку Айи, он честно заработал.

Идя с Тутой, мы все время ждали, что вот-вот увидим шатры нубийцев. Но он вывел нас за пределы Фив и свернул к реке. Миновав камыши, которыми порос берег, мы оказались на причале лодочника. Судя по тому, как они с Тутой поздоровались, мальчишка хорошо его знал.

Отталкиваясь шестом, лодочник перевез нас на другой берег, к некрополю. Отсюда души умерших начинали свое странствие в Дуат – загробный мир.

Тута перестал болтать и даже скривился. Некрополь был для него малознакомым местом. Мы двинулись вперед и через какое-то время остановились перед гробницей, уходящей под землю.

Закусив нижнюю губу, Тута молча указал нам на гробницу и отошел. Может, он думал, что мы с Айей сразу же прыгнем вниз? Вместо этого мы недоверчиво посмотрели на него.

– Они что, внизу? – спросил я.

Тута кивнул.

– Но такого… просто не может быть.

– Они там, – утверждал Тута.

– Откуда ты знаешь? – спросила Айя.

Я оглянулся вокруг. Эта гробница несколько отличалась от остальных гробниц некрополя и была больше похожа на естественную пещеру с квадратным входом. В нескольких шагах от него находилась расщелина, на которую кивком указал нам Тута. Мы подошли к ней поближе и увидели тонкую струйку дыма, тянущуюся оттуда.

– Я прислушивался, – прошептал Тута. – Они точно там. Несколько человек.

Я по-прежнему отказывался верить. Такое просто не укладывалось в моей голове.

– Как они могли устроить себе жилище в гробнице? – вырвалось у меня. – Это… это неправильно.

– Да, это ужасный грех, – печально вздохнув, согласился Тута.

– Не смешите меня, – заявила Айя. – Тута, ты знаешь, чья эта гробница?

– Понятия не имею, – ответил Тута. Но поскольку моя спутница продолжала пристально на него смотреть, продолжил: – Может быть, это…

– …ничейная гробница, не так ли? Они бы не посмели устроить себе жилье, если бы там был кто-то захоронен.

Я пригляделся к стенам, думая найти хоть какие-то знаки, указывающие на принадлежность гробницы. Их не было, но легче мне от этого не стало.

– И все равно, – бормотал я, – устраивать себе дом здесь…

Легкая улыбка Айи заставила меня умолкнуть.

– Ты хочешь сказать, жить в гробнице – это святотатство. А по-моему, вполне разумное решение. Некрополь – единственное место, где никому не придет в голову тебя искать. Разве что Туте.

Слова Айи подвели черту в наших спорах. Во всех своих чувствах на этот счет мне придется разбираться в одиночку.

Тута, радуясь любому поводу заслужить похвалу Айи, улыбался во весь рот. Его щеки возбужденно пылали. Мы вернулись ко входу в гробницу.

– И что нам теперь делать? – спросил я.

А вдруг находящиеся внизу – совсем не нубийцы? Но даже если это они, какова вероятность, что и мой отец тоже там?

– Я не знаю, – честно ответил Тута.

– Они могут не пустить нас к себе, – сказал я.

– Даже если и пустят, откуда ты знаешь, что они не убьют нас, едва мы там появимся? – спросила Айя.

Наше беспокойство передалось и Туте. Он явно не думал, что дело может принять такой оборот.

– Постойте. Не от вас ли я узнал, что не так давно нубийцы были добрыми друзьями Байека?

Пришлось ему объяснить, что «не так давно» было десять лет назад. Люди со временем меняются, меняются и условия их жизни. Нубийцам вовсе не хотелось, чтобы кто-то знал об их тайном жилище да еще являлся туда без предупреждения. Вся наша затея показалась мне очень скверной.

Но, если подумать, чего еще мы ожидали? Туте не терпелось привести нам этот довод. И был ли у нас выбор?

Пока мы стояли возле входа и пытались решить, как поступить дальше, судьба приняла решение за нас. В проеме появилась девушка с копьем и, щурясь от солнца, произнесла, глядя на нас:

– Ну, здравствуй, Байек.

Я мгновенно узнал этот лукавый блеск в глазах и покраснел, робко подняв руку в знак приветствия. Сколько раз Хенса учила меня говорить шепотом и рассказывала, как распространяется звук в замкнутых пространствах?

 

27

Хенса выбралась на поверхность. Мне подумалось, что она ничуть не изменилась с нашей последней встречи: вплетенные в волосы цветные косички, перья, племенные шрамы. Та же осанка, те же темные дымчатые глаза, тот же взгляд, не допускающий возражений.

Но она стала старше. И не только по возрасту. Девчонкой она носила ожерелье из костей. Прочие трофеи вплетала в волосы. А сейчас?

– Здравствуй, Хенса, – сказал я и, указав на ожерелье из львиных зубов и бивень носорога, вплетенный в волосы, добавил: – Ты вытянулась, приобрела силу и опыт.

Она лишь кивнула. Вот тогда-то я почувствовал иную перемену в ней: некоторую отрешенность и озабоченность, которых у нее не было в детстве. Казалось, за эти годы она взвалила себе на плечи заботы целого мира.

И улыбка теперь играла только на ее губах, не достигая глаз. Но это не помешало Хенсе тепло и искренне меня приветствовать, восклицая: «Мой друг и брат». Дождался я от нее и похвал. Хенса сказала, что я вырос и возмужал. Она даже потрогала мои мускулы, проверяя их крепость. Затем настал черед моего снаряжения, которое она тоже одобрила (это было видно по ее лицу). Когда мы виделись в последний раз, я был мальчишкой. Теперь я вырос и превратился в воина.

Я познакомил Хенсу с Тутой и Айей. Девушки внимательно разглядывали друг друга. В характерах обеих было достаточно схожих черт, а вот представления о жизни очень сильно разнились.

– Ты что-нибудь знаешь о нем? – спросил я первым же делом.

– О ком? – явно не поняла вопроса Хенса.

– О моем отце.

Мой ответ еще больше ее изумил.

– А с какой стати я… Погоди, так ты пришел сюда в поисках своего отца?

Я попытался совладать с волной досады.

– Ты не шутишь? – спросил я, понимая, что более дурацкого вопроса задать невозможно. – Значит, ты не получала никаких вестей от моего отца и его здесь нет?

Хенса смущенно покачала головой:

– Пойми, Байек, если бы твой отец приезжал в Фивы, я бы это знала. Но приехать он мог лишь по моей просьбе, а я его об этом не просила. И не отправляла никаких посланий от своего имени. Расскажи-ка мне, в чем дело.

Она подошла ко входу в гробницу.

– Идемте вниз. Угощу вас пивом.

– Так ты действительно здесь живешь? – спросил я.

Хенса кивнула, чуть скривив губу. Ее удивило мое щепетильное отношение к подобным вещам, но я не смог сдержаться:

– Это же гробница. Священное место.

Хенса покачала головой и начала спускаться, держась рукой за стену.

– Разграбленная гробница перестает быть священной, – пояснила она. – Да и вообще почитание гробниц осталось в прошлом. Идем.

Даже не знаю, чтó я ожидал увидеть, когда мы, оставив солнце за спиной, двинулись вниз. Наверное, представлял себе темный, сырой и тесный каменный мешок. Гробница же оказалось пещерой, чей потолок был низким, но позволял стоять во весь рост. Нубийцы затянули его пестрой тканью своих шатров. Я узнал расцветку, которую давно видел в Сиве, и меня захлестнуло тоской по дому. В пещере было тепло, но не жарко. В дальнем конце ее горел огонь, создавая ощущение почти домашнего уюта, хотя слово «домашний» никак не вязалось с местом, где мы находились. Огонь в очаге не был единственным источником света. На стенах висели светильники. Я почти забыл о том, что мы находимся в гробнице.

Число нубийцев заметно уменьшилось. Это первое, что бросилось мне в глаза. Возле стены, закутавшись в платок, сидел старик. Его лицо было испещрено шрамами. Подняв голову, он взглянул на нас, но без особого интереса. Возможно, потому, что его донимал кашель. Парень, по виду ненамного старше Хенсы, сидел рядом со своей беременной ровесницей. Еще одна женщина постарше хлопотала возле очага.

Неужели это все?

– Как видишь, – сказала Хенса, заметив перемену в моем лице.

Оказалось, что кашляющий старик – ее дед, старейшина племени. Женщина возле очага – ее мать. Парня звали Сети. Беременная ровесница была его женой. Отсутствовал лишь их разведчик по имени Нека. Полдюжины человек – это все, что осталось от племени Хенсы.

Как я ни пытался, мне не удалось скрыть охватившее меня потрясение. В детстве я не был знаком ни с кем из соплеменников Хенсы. Приходя к ней, я просто слонялся вокруг лагеря и ждал появления своей подружки. Но тогда нубийцев было больше. Может, дюжина или полторы. Их лагерь был полон ярких красок. В нем чувствовалась жизнь. Кое-что от той жизни сохранилось – скажем, ткань под потолком. Мне показалось, что над соплеменниками Хенсы довлеет тягостное сознание своей малочисленности.

– А где остальные? – спросил я, оглядываясь по сторонам.

Каждое слово передавало смятение, охватившее меня.

– Мертвы или покинули нас, – буднично ответила Хенса.

– Как это?

Хенса устало взглянула на меня:

– Ответ прост: война, которой не видно конца. Но вначале давайте сядем, угостимся пивом и кое-что проясним. Я хочу знать, как ты оказался в Фивах и почему спрашиваешь о Сабу.

Мы уселись возле очага. Хенса разлила пиво. Первым рассказчиком стал я, поспешив заверить Хенсу, что с тех пор, как ее племя покинуло Сиву, в оазисе почти ничего не изменилось.

– Отец начал тебя обучать? – спросила она.

– Начал, однако дело подвигалось медленно. Он постоянно твердил мне, что я не готов. По мнению Рабии, эти сомнения появились у него после нападения разбойников Менны. Отца тревожило, что он толкает меня на путь, по которому шел сам.

Постепенно я добрался до его спешного отъезда, заставившего жителей Сивы теряться в догадках. Рассказал о попытках узнать причину такого поведения отца у Рабии и о ее туманных словах, о своем решении отправиться вслед за Сабу и, наконец, о желании в будущем самому стать защитником Сивы.

– Значит, ты по-прежнему хочешь защищать родной оазис и его жителей? – напрямую спросила Хенса.

– Да, – ответил я.

Мой голос был полон уверенности. Теперь я точно знал, что действительно этого хочу. Все сомнения и колебания исчезли.

– Я изменился, – заявил я Хенсе. – Возможно, раньше это было чем-то вроде игры, но сейчас я знаю, что хочу быть защитником Сивы и идти по стопам отца.

– И ты думаешь, что знаешь свою судьбу? – спросила Хенса.

Возможно, это был даже не вопрос, а утверждение, но я вдруг поймал на себе ее пристальный взгляд. Пусть смотрит. Моя уверенность не ослабла.

– Я знаю свой путь, – сказал я Хенсе, глядя ей прямо в глаза. – Вначале учиться у отца всему, чему он может меня научить, а в дальнейшем быть защитником Сивы. Это все, чего я хочу.

«И чтобы Айя была рядом», – мысленно добавил я.

– Что тебе известно о меджаях? – спросила Хенса.

Ее вопрос не вызвал у меня ничего, кроме оторопелого взгляда. За меня ответила Айя, за что я был ей благодарен.

– Значит, они? – воскликнула девушка.

Хенса кивнула, оценив своевременное вмешательство моей спутницы, но продолжала смотреть на меня.

– Дело вот в чем, Байек: если ты ничего не знаешь о меджаях, ты ничего не знаешь и о своем пути. Твои представления… я уж не стану заходить далеко и называть их ложными, но они – далеко не вся правда.

Я вовремя подавил раздражение, грозящее превратиться в гнев.

– Тогда почему бы тебе не рассказать мне всю правду?

И Хенса рассказала.

Тогда я многое понял.

 

28

– Твой отец – меджай.

Я громко сглотнул. Я даже не знал, что означает это слово, и тем не менее сказал:

– Он никак не может быть меджаем.

В каждом моем слове звучало замешательство.

– И тем не менее, Байек, твой отец – меджай.

– Но их же не существует, – торопливо проговорила Айя. – Меджаи вымерли давным-давно.

Айя хоть что-то знала о меджаях. Это вселяло в меня уверенность и успокаивало. Пока я восстанавливал внутреннее равновесие, Хенса снова заговорила:

– Они вымерли, но не все.

– Постойте! – воскликнул я. Прежде чем продолжать разговор, я должен был узнать главное. – Кто такой меджай? Солдат особой выучки? Защитник?

– Правильно, защитник, – кивнула Хенса. – Меджаи – сила… вернее, они были силой, заставлявшей людей с уважением относиться к гробницам. Будучи защитником, твой отец поклялся оберегать храмы Сивы, а вместе с ними и все селение от любых враждебных сил. Это и есть цель меджаев. Но ты должен понимать, что их цели простираются гораздо дальше. Твой отец – защитник всего Египта, а не только Сивы.

– Как это понимать? – недоверчиво спросила Айя.

– Наши враги упорно зовут образ жизни меджаев «старым путем», как будто «старое» непременно значит «плохое».

Сполохи очага плясали в такт словам Хенсы, которые я силился понять всей душой. Я взглянул на Айю, молча прося задавать вопросы. Она была такой же частью происходящего, как и я.

– Но, быть может, «старый путь» действительно отжил свое, – сказала Айя, выпрямляясь во весь рост.

Ее слова нельзя было назвать вызывающими, однако прозвучали они достаточно дерзко.

Хенса невозмутимо покачала головой:

– Изъяны есть у каждого мировоззрения, будь оно старым или новым.

Хенса обладала многими достоинствами, одним из которых было знание и понимание людей. В каждом ее слове ощущалась уверенность.

– Старые представления, конечно же, нуждались в обновлении. И мировоззрение тоже требовало пересмотра. Но… – Она подняла палец. – Оно продержалось не одну сотню лет. Именно столько времени господствовало представление, что мы приходим на землю, дабы совместно трудиться и верить в богов, а не только накапливать богатства и стремиться занять более высокое положение в обществе. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. – Хенса повернулась к Айе. – Ты считаешь себя образованной и просвещенной. Возможно, ты вообще отказалась от богов.

– Я не отказывалась от богов, – торопливо возразила Айя, хотя мы оба знали, что она лукавит.

В отличие от слов Хенсы, слова Айи казались пустыми. Даже Тута удивленно покосился на нее.

Но Хенса улыбнулась:

– Хорошо, когда у человека много вопросов. Знаю, ты считаешь это признаком образованности и просвещенности. Я вполне могу тебя понять.

Что я слышу? Когда-то Хенса нещадно отчитывала меня за докучливые вопросы, мешавшие учебе. Увидев мои изогнутые брови, она в ответ закатила глаза и ловко подтолкнула камешек. Он ударился о мою ногу и отскочил в огонь.

– Тише ты! – услышал я такие знакомые слова и сам озорно улыбнулся, вновь почувствовав себя в знакомой обстановке. – У моих соплеменников тоже есть вопросы. Они есть у всех. Перемены дают рост. Только так и можно выжить. Но это не значит, что нужно отринуть все без разбору.

Хенса отрешенно посмотрела на пламя.

– Ритуалы и традиции несут в себе благо. Моим соплеменникам они помогали выжить. Мы и сейчас уповаем на них. Однако мы никогда не допустим, чтобы традиция становилась ярмом, которое мешает двигаться и тянет вниз.

Хенса согнула пальцы, изображая погонщика, который силится удержать воловью упряжку.

– Безвылазно жить в городе – это ведь тоже разновидность застоя. Город поощряет себялюбие, продажность, мздоимство. Не спорю, города красивы.

Хенса лукаво улыбнулась Айе, а в ее глазах блеснуло восхищение.

– Но в городах процветает и много дурного. Они способны превратиться в мирок, где богатые и имеющие власть ублажают себя, ставя памятники собственному тщеславию. Иногда они ухитряются весь город превратить в памятник себе.

– Это не боги оставили нас, – сдавленно произнесла Айя и вздохнула. – Это мы оставили богов.

Прежде я никогда не слышал от нее таких слов. Но чувствовалось, мысли об этом появились у нее не сегодня. Хенса с симпатией посмотрела на Айю и снова обратилась ко мне:

– Во все это, Байек, верит твой отец, являясь меджаем. В это верит и наше племя. В Египте достаточно тех, кто верен идеалам меджаев. Наш разведчик Нека рассказывал об одном узнике, которого держат на острове Элефантина. Этот человек во всеуслышание заявил о своей приверженности меджаям. Да, Байек, по всей стране есть островки сопротивления. Однако все те, кого влекут пути меджаев, нуждаются в водительстве. Они могут и не знать, что вести их может не каждый, кто разделяет меджайские принципы, а истинные меджаи. «Истинные» – значит «наследственные». Понимаешь, Байек? И в будущем таким вождем можешь стать ты.

Мне вспомнились слова верховной жрицы: «Быть может, вскоре ты поймешь, что под твоей защитой находятся не только сиванские храмы». Я вдруг наполнился ощущением настоящей цели.

– Но я не готов.

– Настоящие вожди никогда не бывают готовы. – Хенса наклонила голову, изучающе глядя на меня. – Согласна, тебе придется еще многому учиться, прежде чем ты сможешь вести за собой других.

Она прислонилась к стене. Пламя продолжало свои пляски. Его отсветы играли и на лице Хенсы. Весь ее облик убеждал меня, что я поступаю правильно. Я обозначил свой путь и следовал по нему. Лицо Хенсы выражало сейчас нечто более глубокое, чем чувства, с которыми мы ежедневно сражаемся, чем наши обычные человеческие горести и страдания. Нет, это была глубина и древность, недосягаемая для повседневной суеты. И еще – большой пласт знаний. Я испытывал нечто подобное, хотя мои чувства были гораздо поверхностнее. Неуверенность и сейчас кусала меня за пятки, но я хотел больше узнать о меджаях. Я хотел помогать людям – людям всего Египта. Я испытывал радость; я был полон рвения и решимости. Меня захлестнула уверенность: наконец-то я нашел свой путь. Нужно лишь продолжать учиться, раздвигая свои нынешние пределы.

– Ты тоже входишь в число меджаев? – спросил я Хенсу.

– Разумеется, нет, – покачала головой девушка и даже изумленно фыркнула. – Я и мои соплеменники ни к кому не примыкаем. Но уже очень давно мы обнаружили, что наши принципы тесно соприкасаются с принципами меджаев, а наше мировоззрение такое же, как у них.

– Мой отец – кто он для вас?

– Союзник.

– Я кое-что поняла! – вдруг воскликнула Айя. – Так оно и есть. Сабу видел во мне сторонницу новых путей. Тех самых, что уничтожили меджаев. Потому он и затягивал обучение Байека…

– Нет, – перебила ее Хенса, – хотя я сама это поняла далеко не сразу.

Она как-то странно посмотрела на меня, затем пожала плечами.

– Быть меджаем – это нечто большее, чем ты или я. Это связано со всеобщим благом. Это способность видеть дальше сегодняшнего дня, дальше завтрашнего, дальше будущей недели и будущего месяца. Меджай не гадает, какой будет жизнь через десять или пятьдесят лет. Меджай – это образ жизни, способ бытия. Это умение сказать, что ты отвергаешь ценности, навязанные тебе обществом, которое ты больше не поддерживаешь. Это возможность острее почувствовать свое единство с миром и людьми. Это готовность, если понадобится, отдать все и всем пожертвовать.

Хенса умолкла и снова передернула плечами.

– Потому-то, как мне думается, Сабу и затягивал твое обучение.

Айя внимательно слушала слова Хенсы, и в ней пробуждалось новое понимание. Хенса была непревзойденной охотницей. Мне очень повезло с такой учительницей. Но меня еще тогда удивляло ее искусство понимать людей. Даже не удивляло, а приводило в какой-то трепет. Однако в те годы я не понимал того, о чем Хенса пыталась мне рассказать. Не просил ее разъяснений. Ее и так раздражала моя тупоголовость.

– Тогда почему он уехал? – вдруг услышал я вопрос, сорвавшийся с моих губ. – Почему мой отец покинул Сиву?

– На этот вопрос у меня нет ответа. Я могу понять, почему Рабия послала тебя ко мне, но о причинах спешного отъезда твоего отца из Сивы я не знаю. Почему он оставил целый оазис без защиты – тоже. Разыщи отца и спроси у него сам. И еще: когда ты его найдешь, быть может, продолжится и твое обучение.

– Ты думаешь, мне суждено стать меджаем?

Спрашивая Хенсу, я немного волновался, но я дорожил ее мнением. Как-никак она была моей первой наставницей.

Нубийка засмеялась. Наверное, я заработал этот смех.

– Я знаю, что отец готовил из тебя меджая, несмотря на тревоги, обуревавшие его. Но думаю, ты успел понять: обучиться – не значит усвоить премудрости сражения, маскировки и наблюдения. Всему этому я когда-то учила тебя в Сиве. Стать меджаем означает принять новый образ жизни, изменить свое мышление. Это нельзя просто выбрать, как выбирают еду, решая закусить хлебом или рыбой. Меджай – это то, что в тебе есть.

Хенса ударила себя в грудь. В замкнутом пространстве пещеры звук получился гулкий, как от барабана.

– Только ты сам можешь это определить. Нравится тебе, Байек, или нет, но ты – сын Сабу. Свое рождение ты не выбирал, как и все, что с ним связано. А быть меджаем? Сабу может считать что угодно, но выбор – целиком за тобой. Понимаешь?

 

29

Какие чувства испытывал я, узнав о возможности вступить на путь меджая?

Честно говоря, тогда это казалось мне лишь немногим сложнее положения защитника Сивы. Но по странной иронии путь меджая как раз и стал причиной, мешавшей завершить мое обучение. Даже если отец и готовил из меня защитника Сивы, его сомнения и тревоги лежали в иной плоскости. Сколько же еще времени мне понадобится, чтобы постичь ценности меджаев и, если понадобится, их защищать?

С другой стороны, если бы я отверг ценности меджаев, как то сделал Египет, что бы это означало? Пусть Хенса и говорила, что сущность меджая передалась мне по наследству, я сомневался в некоем магическом пробуждении меджайских идеалов.

Человек не рождается с убеждениями, запечатленными у него в крови. Убеждения – часть нашей души и мировоззрения. В этом я не сомневался и знал, что Айя обязательно согласится со мною. Ведь именно она знакомила меня с воззрениями современных философов и поэтов. И тем не менее мне предстояло еще многое узнать.

– Что ты теперь собираешься делать? – спросила Хенса.

Я пожал плечами:

– То же, что и раньше. Пока ищу отца, упражняться в воинском искусстве самостоятельно. И учиться дальше.

Я кожей почувствовал одобрительную улыбку Айи. Потом, взглянув в ее сторону, убедился, что был прав.

– А тот меджай в Элефантине, он бы мог нам помочь? – спросила Айя.

– Сомневаюсь, что он – настоящий меджай, – ответила Хенса. – Наверняка самозванец. Нарядился в одежду меджаев, объявил о приверженности их пути, а у самого – ни понимания, ни знания истории. Таких сейчас предостаточно. И потом, как вы рассчитываете добраться до него?

– С твоей помощью, – сказал я.

Хенса кивала, раздумывая. Мои слова ее не удивили.

– Мы думали, что внезапный отъезд Сабу каким-то образом связан с твоими соплеменниками, – призналась Айя.

– Могу лишь посочувствовать, что ваши предположения не оправдались, – усмехнулась Хенса.

– Но ведь и твои соплеменники оказались в Фивах из-за моего отца? – не унимался я. – Это правда, что они решили расправиться с Менной?

Хенса кивнула.

– Тогда где сейчас Менна? Убит? Или где-то поблизости? Что с ним?

– Пока еще жив и обитает не так уж далеко отсюда, – ответила Хенса. – В своем логове он провел почти шесть лет, но, судя по всему, намеревается оттуда выбраться. Наш разведчик Нека следит за ним.

– Менну нельзя упускать! – с излишней резкостью выпалил я и тут же поморщился.

Я не имел права указывать Хенсе, как поступать, а тем более приказывать ей.

В знак согласия с моими мыслями нубийка надула губы:

– За такие слова тебе бы следовало влепить хорошую затрещину. Пока ты наслаждался солнечным светом и теплом и раздумывал, почему же отец не хочет всерьез обучать тебя премудростям сражения на мечах, мы скрывались в этой дыре. Я теряла соплеменников, гибнущих от рук приспешников Менны. Байек, мы который год находимся в состоянии затяжной, изнурительной войны. У меня нет намерения позволить Менне ускользнуть, но если ты думаешь, что, едва появившись, ты вправе указывать мне…

– Прости. Брякнул, не подумав.

Я искренне сожалел о тех словах. Воспоминания о кривоглазом разбойнике, влезшем ко мне в комнату, мрачной тенью легли на всю мою последующую жизнь. Но если с той ночи я больше не слыхал ни о Менне, ни о его головорезах… для соплеменников Хенсы этот кошмар не прекращался. И последствия были куда трагичнее.

– Значит, он существует? – наконец спросил я.

– Менна?

– То есть он – не кучка людей и не легенда? Не способ заставить детей поскорее лечь спать?

– Ни в коем случае, – ответила Хенса.

Она снова надолго умолкла, о чем-то раздумывая, вороша угли в очаге.

– Ты сумел добраться сюда и разыскать нас, – вдруг обратилась она к Туте. – А лошадь с повозкой достать сумеешь?

Тута с готовностью закивал.

Через два дня у нас появились и лошадь, и повозка.

 

30

Перед отъездом мы с Айей снова посетили Нитокрис. На этот раз, придя в Карнакский храм, мы сумели не попасться на глаза стражам и младшим жрецам по пути до внутреннего святилища. Верховная жрица уже ждала нас, словно знала, что мы придем. Мы прошли к той же скамье, где сидели в прошлый раз.

– Ты вернулся, – безмятежно улыбаясь, сказала Нитокрис.

Мельком взглянув на Айю, она снова устремила взгляд на меня.

– Когда в прошлый раз ты сказала…

Я умолк, догадавшись, что она и так все понимает, и тоже улыбнулся. Но безмятежности в моей улыбке не было.

– Тогда я не знал, а сейчас знаю. Мы знаем о меджаях и о том, что мой жизненный путь – нечто большее, чем быть просто защитником Сивы, – сказал я ей.

– И ты готов принять этот путь? – спросила жрица.

– Жаль, я не узнал о нем раньше.

Полумрак храма действовал успокаивающе. Из проходов дул легкий ветерок, охлаждая нам кожу. Надо ли говорить, что я был сильно раздосадован и даже разозлен многолетним сокрытием правды от меня? В храме я постепенно успокоился и понял: мне надо сосредоточиться.

– Вступление на путь меджая сопряжено с большой ответственностью, – продолжала Нитокрис. – Меджай не просто защитник и хранитель. Тебе наверняка скажут, что меджаи оберегают древние представления о мире и людях. Но обязанности меджая простираются дальше. Тебе предстоит не только охранять древние принципы и традиции. На тебя лягут заботы о поддержании равновесия и справедливости. Став меджаем, ты будешь поклоняться Амону. Ты станешь воплощением Маат – древних представлений о правде и гармонии.

Я почувствовал, как грудь распирает от скопившегося воздуха, и заставил себя выдохнуть, после чего успокоил дыхание. Наконец-то я услышал простые и ясные слова. Я получил основу, на которую смогу опереться.

– Когда-то каждый египтянин руководствовался в своей жизни принципами Маат и следовал им. Но в лихорадочной погоне за богатством и славой люди отринули Маат, как и многое другое. Знай же, Байек, сын Сабу: эти принципы – фундамент нашего блага. Становясь меджаем, ты не только обязуешься хранить их и претворять в жизнь, но и сам являешься этими принципами. Понимаешь?

Я кивнул. Слова жрицы были мне понятны. Сведения, содержащиеся в них, я мог усвоить и сделать выводы. Я обрел идеалы, к достижению которых буду стремиться. На них я построю свою жизнь. Быть честным и справедливым. Защищать невиновных. Бороться с корыстолюбцами. Сосредотачиваться на повседневных делах, не забывая о будущем.

– Думаю, ты понял, – сказала Нитокрис.

Она говорила с полной уверенностью, и в этот момент напомнила мне Хенсу, потрясающе умевшую проникать в истинную суть каждого человека. Жрица чуть наклонила голову, затем встала. Наша встреча окончилась.

– А тебе известен символ Маат? – вдруг спросила она.

Я покачал головой.

– Страусиное перо.

Когда Нитокрис удалилась, я полез в сумку, где хранилось все, что я собирал во время путешествий.

На моей ладони лежали перья. Белые перья.

Возглавляемые Хенсой, мы отправились в многодневный путь. С нами поехал Сети. Разведчик Нека так и не вернулся до нашего отъезда. Все пятеро, мы представляли собой странное зрелище: втиснутые среди мешков с припасами на повозке, которая катилась на запад от Фив.

На подступах к цели нашего путешествия пришлось двинуться кружным путем. По словам Хенсы и Сети, подъезд с западной стороны был очень опасен, и потому, когда на горизонте замаячила невысокая гора, которая и была целью нашей поездки, мы изменили направление. Сделав солидный крюк, наш отряд подъехал к логову разбойников с востока.

Оставив повозку у подножия горы, мы пешком поднялись по склону и через какое-то время достигли ровной площадки. Это место давало широкий обзор. На востоке сверкало и искрилось под солнцем море. Противоположный склон горы опускался в обширную впадину.

Мы уселись на корточки, образовав тесный кружок. Все смотрели на Хенсу, ожидая дальнейших распоряжений. Она еще на подъеме сюда потребовала соблюдать полную тишину. Сейчас Хенса приложила палец к плотно сжатым губам и выразительно посмотрела на каждого. На Туту она смотрела дольше и пристальнее всех. Путешествие будоражило мальчишку, а Хенсе не нравилась его чрезмерная возбужденность.

Девушка велела нам лечь на живот и ползти к самому краю площадки. Здесь моим глазам предстало странное зрелище. Могло показаться, будто кто-то проделал в толще горы большую, почти круглую дыру, на дне которой находилась каменная чаша. Горы служили естественной защитой этой не то долине, не то впадине. С востока туда вела единственная дорога, которая оканчивалась возле нескольких строений. Возведены они были кое-как, но тех, кто их строил, явно вполне устраивали. Чувствовалось: здесь живут, причем постоянно.

Хенса повернулась ко мне. Я лежал между ней и Айей.

– Их логово, – сказала одними губами нубийка.

Хенса старалась говорить так, чтобы ни малейший шепот не вырвался наружу и не выдал нас.

– Здесь Менна скрывается… – Она задумалась. – Считай, уже лет пять. Долгий срок. Но в беспечности его упрекнуть нельзя. Гляди…

Прямо под нами тянулся уступ. Там взад-вперед расхаживал караульный, за спиной которого висел лук. Пока мы смотрели, он остановился, повернулся лицом к домишкам внизу, а потом поднес сложенные ладони ко рту и издал странный крик, напоминавший ястребиный, ответом которому послужил похожий звук.

– На противоположном склоне ходит другой караульный, – пояснила Хенса. – Ночью они перекрикиваются, не давая друг другу уснуть, а днем – просто для поверки.

Затем она указала на неуклюжие строения.

– В том, что поменьше, у них устроено хранилище.

Хенса говорила почти неслышно, так что Айе и Туте приходилось ловить каждое движение ее губ. Сети ушел искать пути подхода.

– В соседнем доме размещаются люди Менны. Их всего шестеро, включая и двух караульных: того, что на восточном склоне, и второго, под нами. Третья лачуга – личные покои Менны. Он живет там со своим давним соратником и ближайшим помощником. Насколько мы знаем, того зовут Макста. Большинство головорезов Менны мне незнакомы, однако Макста был с ним в ночь набега на Сиву. Возможно, ты даже его видел: такой… кривоглазый.

Словно рука великана сжала мне горло, не давая дышать. Я оказался в плену у воспоминаний, которые не утратили силы. Так вот кто тогда влез в окно моей комнаты!

Мы отползли от края площадки и вновь уселись в кружок. Здесь можно было разговаривать в голос, хотя и негромко.

– Скажи, а Менна действительно так страшен, каким его изображают слухи? – спросил я. – Ты видела его вблизи?

Под ногами Хенсы поблескивали камешки. Услышав мой вопрос, девушка сухо рассмеялась:

– Только не говори, что ты верил всей этой чепухе вроде заостренных зубов!

Я покачал головой, но покрасневшие щеки выдали меня с головой. Улыбка Айи, которую я скорее почувствовал, поскольку сидел к девушке спиной, только подлила масла в огонь. Мало того, Айя еще и ткнула в меня пальцем. Мне не оставалось иного, как тоже улыбнуться.

– Ты уж прости, что я разрушаю твои иллюзии, но у Менны обыкновенные человеческие зубы, – продолжала Хенса. – Он еще и сейчас достаточно силен, однако его влияние уменьшилось. Десять лет назад у него было втрое больше людей. По всей стране хватало готовых ему помогать. А сейчас? Мы убьем его. Скоро.

Она задержала дыхание, потом начала выдыхать медленно и размеренно. Миссия, которую на себя возложила Хенса, была явно слишком тяжелой для ее юных плеч. Но эта миссия продолжалась. Решительно. Неотступно.

– Может, в памяти жителей Сивы Менна и остается грозным разбойником, в реальном мире у него уже нет былой силы. За это нужно благодарить моих соплеменников, но успехи достались им очень дорогой ценой. Спросишь, почему Менна до сих пор жив? Потому что и он, и мы понесли потери, однако его потери меньше наших. Как видишь, все довольно просто. Мы постоянно следили за ним, выжидали удобный момент, чтобы нанести удар. И вдруг Нека разузнал, что Менна и его люди собираются покинуть это логово…

Хенса напряглась, вслушиваясь. Снизу донесся шум подъехавшей колесницы, сменившийся шумом борьбы. Затем раздался крик. Казалось, он предназначался для наших ушей и потому быстро достиг горного склона. Хенса снова подползла к краю площадки и заглянула вниз. Мы последовали ее примеру.

Внизу двое тащили третьего. Нубийца. Его привезли в логово Менны и теперь волокли из колесницы в хранилище. Голова пленника свешивалась на грудь. Даже издали было видно, что он сильно избит.

– Нека, – прошипела Хенса. – Боги, они схватили Неку!

Пальцы девушки сжались в кулак. Ее трясло от гнева и отчаяния. Но уже через мгновение к ней вернулось самообладание.

– Они его пытали, – сказала Хенса.

Сквозь гневные интонации проступало ее отчаяние и сознание собственного бессилия.

Вернулся Сети. Он обошел гору, проверяя местонахождение караульных Менны. Сети мгновенно понял: что-то случилось.

– В чем дело, Хенса? – спросил он, настороженно глядя на нее. – Что случилось?

Хенса не тратила слов. Не пыталась добавить меда к их горечи.

– Неку схватили. Привезли сюда, заперли в хранилище. Его пытали и, по-видимому, собираются возобновить пытки.

Сети мгновенно изменился в лице. Казалось, он вот-вот перемахнет через край и помчится вниз.

– Идем туда, – сказал он. – Надо спасать Неку.

– Не сейчас, – твердо возразила Хенса.

Она была младше Сети. Младше нас с Айей. Один лишь Тута уступал ей по возрасту. Раньше я как-то не придавал этому значения. Но слова Хенсы имели силу, и их было достаточно, чтобы Сети на какое-то время умолк. Тогда она заговорила:

– Пока нас не заметили, спускаемся вниз. Там и будем решать, как быть дальше. А ты, – обратилась она к Сети, – не вздумай пороть горячку. Иначе мы все погибнем.

Сети неохотно согласился. Мы стали спускаться.

 

31

Едва мы спустились с горы, между нубийцами возникла ожесточенная словесная перепалка. Мы с Айей и Тутой отошли в сторону и лишь смотрели на этот поединок, где никто не хотел отступать.

– Я немедленно отправляюсь туда! – гремел Сети. Все чувства, что он удерживал в себе, теперь прорвались наружу. – Нека – мой кровный брат. Помнишь, о чем ты говорила у очага? Помнишь свои слова о важности кровных уз и о том, что ими нельзя пренебрегать? Поэтому не мешай мне сейчас.

Хенса взяла соплеменника за руки, которые тряслись от гнева.

– Нельзя туда бежать очертя голову. Нужен план, иначе тебя мигом убьют. Над въездом в их логово стоит караульный. Второй – у тебя над головой. Я уж не говорю про тех, кто занимает средний дом. Я знаю, ты прекрасно стреляешь из лука. Могу поклясться богами: ты уложишь нескольких разбойников. Но тебя почти наверняка убьют, и твой ребенок останется без отца. Затем они погубят Неку. И чем это кончится? Менна вновь почувствует силу и поднимется.

– А что предлагаешь ты? – спросил Сети, отталкивая ее руки. – Бросить Неку здесь? Или, может, вернуться в Фивы за подкреплением? Позвать твоего больного деда, мою беременную жену. Не забывай, я здесь не один. Со мной ты и твои фиванские друзья.

Хенса уперла древко копья в землю и посмотрела на нас так, словно видела впервые. Я уже открыл рот, приготовившись сказать, что мы обязательно поможем. Я хотел, чтобы Хенса увидела во мне воина. Но меня опередила Айя:

– Мы вам поможем и готовы это доказать.

Хенса замотала головой:

– Меджаев осталась всего горстка. Неужели ты думаешь, что мне так хочется брать ответственность за гибель одного из них? А вдруг он окажется последним? Нет уж, спасибо.

– Ты возьмешь на себя другую ответственность. Ты поможешь Байеку стать меджаем, – упрямо заявила Айя.

Ее слова удивили меня, но приятно согрели сердце. Не думаю, чтобы Айя верила в ценности меджаев. Возможно, ей было достаточно того, что я хотел стать одним из них.

– Это самоубийство. Из нас пятерых только двое…

– Только двое… что? – допытывалась Айя.

Хенса набрала в легкие побольше воздуха и пристально посмотрела на мою подругу:

– Тогда ответь: тебе приходилось убивать? А ему?

Айя покачала головой и тоже втянула в себя воздух. Я сразу понял: она приготовилась спорить и отступать не собиралась.

– Разве в число необходимых качеств меджая входит и умение убивать людей? Что, без этого нельзя стать настоящим меджаем?

Ее слова были резкими, но не сердитыми. Айя задавала честный, искренний вопрос.

– Нет, – быстро ответила Хенса, хотя я видел, что она внимательно отнеслась к словам Айи. – Но порой возникает необходимость убивать, и тогда меджай должен сделать это без колебаний, не увязая в раздумьях и сомнениях. Меджай должен четко сознавать: сложившаяся ситуация может быть разрешена только таким способом, и никаким иным. Ты бы смог так поступить, Байек?

Хенса подошла ко мне вплотную, коснулась моей груди:

– Есть ли внутри тебя решимость?

Я подумал о кривоглазом Максте. О Менне. Об отце. Будучи меджаем, он наверняка оказывался в таких ситуациях. Следом мне вспомнился отец Туты, издевавшийся над своей семьей, и то, как они счастливы без этого тирана.

Я расправил плечи. Я знал ответ. А Хенса (на то она и Хенса) узнала его даже раньше меня. В ее взгляде я прочел немое одобрение. Пусть и немного, но ей стало легче. Не знаю, какие слова готовилась сказать мне Хенса, но тут снова заговорил Сети. Его голос дрожал от едва сдерживаемого волнения.

– Хенса, ты знаешь, чтó они с ним сделают? Ты представляешь, на что они способны?

– Да, – спокойно ответила она. – Но наш брат не проговорится. Нека скорее умрет, чем скажет разбойникам, где мы живем.

– Умрет? – вспыхнул Сети. – Я этого не допущу. И думать не смей о его смерти!

Хенса обеими руками впилась в древко копья и наклонила голову, упершись в него лбом. Перья в ее волосах повисли, слово пальмовые листья. Ветер раскачивал кожаные ремешки, свисавшие с браслетов на ее запястьях. Хенса напряженно думала. Затем, резко выпрямившись, она пошла к повозке и вытащила мой лук. Я даже рот разинул от удивления и уже хотел возражать, но Хенса бросила лук Сети.

– Осмотри и проверь натяжение тетивы, – отрывисто приказала она.

Нубиец стал рассматривать мой лук. Я невольно покраснел.

– Для начала неплохо, – сказал Сети, хотя я чувствовал, что мое оружие его не впечатляет. – Нужно подтянуть тетиву потуже, только и всего.

Он вернул лук Хенсе.

– Сестра, сейчас важнее другое… Ты доверяешь этим людям?

Она кивнула.

– Тогда прими их помощь.

Хенса намеревалась ему ответить, но через мгновение случилось то, что сделало ненужными дальнейшие слова и разом погасило все споры.

Мы услышали крик.

 

32

Мы ждали, пока стемнеет. В небе повисла полная луна. Хенса и Сети куда-то исчезли и вернулись с лицами, густо натертыми мелом. Заметив мой изумленный взгляд, Хенса пояснила:

– Чтобы уважить наших богов, а заодно нагнать страху на наших врагов, – добавила она, улыбаясь во весь рот.

Мы разделились. Сети полез вверх, чтобы снять караульного на уступе, а нам предстояло, обогнув подножие горы, подойти с востока и убить второго караульного.

После этого останется только дождаться, пока люди Менны не наедятся до отвала и (что важнее) не окажутся мертвецки пьяными. Тогда настанет время следующего шага.

Мы чуть ли не ползком огибали гору, пока не достигли места, где склоны слегка расступались, создавая щель для дороги, ведущей к логову. На подходе к цели Хенса жестом показала, чтобы дальше мы двигались гуськом, прячась за камнями и ничем не выдавая своего присутствия. Мы медленно и бесшумно подползали к дороге. Хенса обернулась и мигнула. Чувствовалось, она и сейчас продолжает выстраивать стратегию.

Мы приблизились настолько, насколько позволяли условия местности. От караульного нас отделяло метров пятнадцать или чуть больше. Он стоял к нам спиной, прислонившись к скале. На плече висел лук. По пути сюда мы слышали издаваемые им ястребиные крики, однако последний прозвучал уже достаточно давно. Может, караульный уснул?

Но нет.

Казалось, этот звук упал прямо с неба и отразился от черных пустынных просторов. Он бы так и растворился в тишине, если бы здешний караульный на него не ответил.

Я посмотрел на Хенсу. Ее глаза были полузакрыты. Она все еще сосредоточенно достраивала стратегию наших дальнейших действий. Похоже, Хенса ждала этого крика. Она громко сглотнула. Полная готовность. Хенса посмотрела на нас и кивнула, передавая молчаливый приказ оставаться на месте и сохранять готовность.

Бесшумно подняв копье, Хенса пустилась бежать. Ее ноги так же бесшумно касались каменистой земли. Она неслась, как призрак в ночи, отведя руку с копьем и приготовившись ударить на бегу.

Караульный не мог слышать ее приближения. Такое было бы немыслимым. Возможно, сигнал подало его внутреннее чутье. Он выпрямился, обернулся и тогда увидел освещенный луной силуэт мчащейся Хенсы. Караульный открыл рот. Быть может, он собирался поднять тревогу или рассчитывал остановить несущуюся на него смерть криком. Кто знает? Ни то ни другое ему бы уже не помогло.

Через мгновение тишину нарушило довольно громкое предсмертное бульканье крови в горле караульного. Мужчина упал, суча ногами. Подбежавшая Хенса опустилась перед ним на корточки. Ее спина заслоняла тело караульного, но я успел заметить блеснувший в руках девушки нож. Стало тихо.

Мы напрягли слух, гадая, успел ли Сети снять первого караульного. Каждый из нас боялся услышать уже знакомый ястребиный крик, но темнота молчала. Удовлетворенно кивнув, Хенса передала лук и стрелы караульного Айе. Последняя, принимая от нубийки оружие, понимающе кивнула.

Дорога была залита лунным светом. Рассчитывая на то, что разбойники уже спят и никто не увидит ни нас, ни наших теней, мы быстро и тихо подобрались к строениям. Днем мы видели их издали и сверху. Теперь до построек было рукой подать. Внутри спали наши враги. Будем надеяться, что крепко и с громким храпом, заглушавшим наше появление.

Слева от нас стояла конюшня с колесницами и лошадьми. Хенса тихо свистнула. Айя и Тута повернулись и пошли туда, двигаясь в тени отвесной горной стены.

Хенса взяла меня за руку.

– Хорошо, что ты с нами, Байек, – прошептала она.

– Ты действительно так думаешь? – спросил я, помня ее сомнения.

– Да.

Подняв головы, мы увидели на уступе Сети. Сам вид нубийца с луком в одной руке и стрелой в другой придал мне уверенности. Хенсе, думаю, тоже. Она подала знак, и мы двинулись к центру каменной чаши.

Открытое пространство делало нас видимыми и уязвимыми. Мы подошли к разбойничьему хранилищу. Тем временем Тута и Айя начали запрягать лошадь в одну из колесниц. Учитывая состояние Неки, нам потребуется еще одна повозка. Вдобавок мы рассчитывали лишить Менну и его разбойников всех средств передвижения, исключив тем самым их возвращение в Фивы.

Возле хранилища мы с Хенсой остановились, переглянулись и напряглись, почти ожидая, что нас окликнут. Но вокруг было тихо. Облегченно вздохнув, мы осмотрели дверь хранилища. Она запиралась толстой палкой, вогнанной в скобу грубо сделанной, но крепкой деревянной стены. Мы молча взялись за палку, начав осторожно ее раскачивать. Вскоре нам удалось вытащить ее из скобы и открыть дверь. Та распахнулась со скрипом. Мы поморщились. Для нас скрип ржавых петель был подобен раскатам грома.

Опередив нас, внутрь хлынул поток лунного света. Впервые за нынешний вечер луна сделалась нашей союзницей. Войдя внутрь, мы увидели Неку.

Он был очень похож на своего брата Сети, если не считать заплывшего глаза, под которым красовался большой синяк, и ран на лбу и щеках. На его груди виднелись следы ножевых ран, нанесенных с каким-то лихорадочным неистовством.

И все же, увидев нас, Нека широко открыл здоровый глаз, а его потрескавшиеся губы разошлись в улыбке. У нас вырвался вздох облегчения. Нека был связан по рукам и ногам, но это не помешало ему сесть.

– Где Сети? – шепотом спросил он.

– На уступе. Прикрывает нас, – ответила Хенса.

Опустившись на колени, она достала нож и одним ловким движением перерезала все веревки.

Нека растер задубевшие кисти руки, потрогал вспухший глаз и вздрогнул.

– Очень больно? – спросила Хенса.

Она осторожно коснулась ран на груди Неки, но юноша перехватил ее пальцы.

– Очень, – ответил Нека, и его здоровый глаз помрачнел. – Сегодня было лишь начало истязаний. Мне сказали, что по-настоящему они будут забавляться завтра… А это кто? – спросил он, указав на меня.

– Байек, сын Сабу, – быстро ответила Хенса, помогая Неке встать. – Он с друзьями помогает нам. Идем, нужно поскорее вывести тебя отсюда.

– Я, разумеется, здесь не задержусь, – прорычал Нека, все более мрачнея. – Но я уйду с головой Менны на острие твоего копья.

Хенса решительно замотала головой.

– Нет, – твердо возразила она. – Нас меньше, чем их. Ты покалечен. Сейчас наша задача – поскорее вывезти тебя из разбойничьего логова.

– Хотел бы я знать, чтó сказал бы на это мой брат.

Хенса поджала губы.

– Мы так долго дожидались возможности ударить по Менне… – гнул свое Нека.

– Дождемся новой, получше этой…

Хенса замолчала, и я почувствовал, что она уже задумалась над словами Неки. Война с Менной и так уменьшила число ее соплеменников. Сражение, предлагаемое Некой, грозило новыми смертями, и тем не менее Хенса всерьез оценивала наши шансы.

– Пойми, Хенса. Он почти у нас в руках. Мы можем с ним покончить раз и навсегда. Тем более что ты явилась сюда с подкреплением.

Нека кивнул в мою сторону, почуяв, что способен убедить сестру.

– Мы – в их логове. Караульные, как я понимаю, уже мертвы?

– Да.

– Остается семеро. Пятеро в их казарме. Менна с его главным прихвостнем – в соседнем доме. Сверху нас прикрывают. Сражаться мы умеем. Мы захватим их врасплох. Хенса, сейчас самое время разделаться с этими мразями.

Хенса запрокинула голову. Чувствовалось, она приняла решение.

– Ты ведь хочешь убить Менну за то, что он сделал с тобой? – спросила девушка, снова дотрагиваясь до ран на груди Неки.

Юношу передернуло.

– Да, сестра моя.

Хенса пристально посмотрела на него и слегка покачала головой:

– В этом я тебе отказываю. Убить Менну должна я. Таковы мои условия. А вот примешь ты их или нет – решать тебе.

На губах Неки вновь заиграла улыбка. Он кивнул и больше не спорил, доверяя суждениям Хенсы.

– Умеешь же ты торговаться, сестрица. Хорошо, я принимаю твои условия. Отдай мне свой лук – и начнем.

Хенса отдала ему лук. Нека сделал шаг, второй, с каждым движением чувствуя себя все увереннее.

Вскоре мы покинули хранилище.

 

33

Успех, с легкостью достигнутый нами, оказался недолгим. И все из-за разбойника, вышедшего помочиться. Возможно, замысел Хенсы и Неки блестяще удался бы, если бы мочевой пузырь, переполненный пивом, не потребовал срочного опорожнения.

Мы выбрались из хранилища и двинулись туда, где в тени конюшни притаились Тута и Айя.

Оба отчаянно махали нам. Из-за яркого лунного света я не сразу их разглядел. Подождав, пока глаза привыкнут, я увидел, что Тута и Айя пытаются нас о чем-то предупредить: их руки указывали в сторону разбойничьей казармы…

Я повернул голову туда. Казарма была самым большим строением в логове Менны. У стены справлял малую нужду один из его разбойников. Сети по-прежнему стоял на уступе, держа лук наготове. Однако разбойник находился в месте, недосягаемом для стрелы. Таких мест было несколько. Мало того что Сети не мог скосить его выстрелом, случись разбойнику посмотреть вправо, он бы увидел Айю и Туту, а если влево – меня, Хенсу и Неку.

Я мысленно выругался.

Хенса знаками приказала нам всем вернуться в хранилище. Единственным звуком в тишине позднего вечера было журчание разбойничьей мочи.

«За то, что он писает прямо на стену своего жилища, ему крепко достанется от Менны», – мелькнула у меня дурацкая мысль. Наверняка у них были какие-то правила, чтобы не загадить все вокруг. Но разбойнику сейчас было явно не до инструкций и ограничений. Наверное, его так приперло, что едва успел вылезти наружу.

От струи поднимался пар. Мы затаили дыхание. Струя на какое-то время прекратила свое течение, но затем полилась снова и через какое-то время иссякла уже окончательно. Разбойник опустил подол туники и попятился назад, пьяно (или сонно) покачиваясь.

Мы приросли к месту, боясь шевельнуться и привлечь внимание разбойника. Но даже полная неподвижность не скрывала нас от его глаз. Хенса оставила все попытки загнать нас в хранилище и превратилась в живой камень. Тута с Айей тоже замерли. Оглянуться на Сети я не решался.

Мы молили богов, чтобы пьяный разбойник дотащился до двери и исчез.

Но он не исчезал.

Разбойник остановился, наклонил голову, прислушиваясь, затем поднес ладони ко рту, явно намереваясь издать ястребиный крик или пьяное подобие крика.

Вышло подобие. Мы затаили дыхание, поскольку разбойник снова наклонил голову и стал прислушиваться. Он ждал ответного крика, но не дождался, и это, похоже, его рассердило. Задрав голову и выпятив грудь, разбойник стал оглядываться вокруг, словно пьяный царек, осматривающий свои владения. Его взгляд скользнул по конюшне, но не задержался. Айю и Туту скрывали тени. Затем разбойник посмотрел в нашу сторону и, конечно же, увидел нас, притаившихся почти у самой двери хранилища. Я вдруг остро почувствовал собственную уязвимость: «Вот и настал твой конец, Байек». Луна – наша недавняя союзница – услужливо освещала нас, словно подсказывая: «Вот они где».

Сомнений не оставалось: разбойник нас заметил.

Хенса была того же мнения. Она махнула Сети. Оба медленно стали двигаться, держа оружие наготове.

А дальше произошло то, что никак не входило в наши замыслы. Разбойник наконец решил поднять тревогу и закричал уже не по-птичьи. Хенса скрылась в тени. Сети выпрямился, больше не прячась. Увидев его, разбойник кинулся к двери и снова закричал. Второй крик получился громче и пронзительнее первого. Я думал, что разбойник скроется внутри казарм, но он почему-то стал дубасить кулаками по двери.

Это стало его роковой ошибкой. Дверь находилась под прицелом Сети, и тот сразу же выстрелил. Пробив разбойнику щеку, стрела застряла в горле. Удары в дверь стихли. Кричать разбойник тоже уже не мог.

Однако тревогу поднять ему все-таки удалось. Вскоре дверь казармы распахнулась настежь.

– Эй! – сонным голосом произнес кто-то и тут же завопил от ужаса, увидев распластанное тело мертвого дружка.

Новоприбывший очумело махал руками, но тут копье Хенсы вылетело из тени, убив несчастного на месте. Сжимая нож, я продолжал внимательно следить за происходящим, готовый вступить в сражение. Сбоку что-то зашуршало. Я повернулся и увидел подошедших Айю и Туту, улыбавшихся во весь рот.

Воспользовавшись передышкой, Сети спрыгнул вниз. Братья обнялись и вдруг замерли в нерешительности. Что делать дальше? Этот вопрос будоражил не только Сети и Неку. В казарме находилось еще четверо или пятеро разбойников. А в соседнем доме…

Менна.

Казалось, мы все одновременно стряхнули с себя оцепенение. Сражение еще не кончилось. Хенса замахала Неке. «Туда! Стереги дверь!» – говорили ее жесты. Айя вложила стрелу в трофейный лук.

– Сети, проверь заднюю сторону, – напряженно шепнула ему Хенса. – Не дай им уйти через ту дверь.

Нубийцы наверняка знали, как действовать в подобной ситуации, тогда как для нас с Айей и Тутой она была совершенно незнакома. Впрочем, и нубийцы не могли предугадать всего. Наглядный тому пример – разбойник, вышедший помочиться. Люди Менны бывали в разных переделках и умели из них выпутываться. Мы же отчаянно пытались угнаться за опытными противниками.

Нас обхитрили. Со стороны конюшни послышался шум. Менна и его главный помощник забирались в колесницу.

– Нет! – отчаянно завопил я.

Мой крик потонул в грохоте колес и копыт. И здесь я впервые увидел того, кто считался правой рукой Менны.

Это был тот самый разбойник, что десять лет назад влез в окно моей комнаты, заставив меня окаменеть от страха. Я увидел его кривой глаз, жуткую усмешку на губах. Даже сейчас, когда положение явно складывалось не в его пользу, он получал какое-то извращенное удовольствие от происходящего.

По сравнению с ним Менна выглядел жалко. Невысокого роста, худощавый. Кожа Менны была одного цвета с ремнями, крест-накрест перепоясывающими его грудь.

Нека вскинул лук, прицелился, затем метнулся в сторону, выбирая более выгодную позицию, и на бегу выстрелил. Но его подвел заплывший глаз. Стрела задела бок колесницы, пробила корзину, где и застряла, не причинив вреда.

Я напрягся, надеясь… нет, молясь, чтобы Сети тоже выстрелил по беглецам. Но с другой стороны казармы раздался чей-то пронзительный крик. Похоже, нубиец вел сражение сразу с несколькими разбойниками. Стрелять, впрочем, было слишком поздно.

Боги! Как вы это допустили?

Хенса забрала у Неки свой лук и колчан со стрелами.

– Оставайся здесь! – крикнула она Айе. – Не дай им сбежать.

Сама Хенса устремилась к конюшне.

– Байек, со мной! – приказала она.

Мне не нужно было повторять дважды. Я побежал вслед за ней к другой колеснице. Оглянувшись, я увидел, что Айя держит казарму под прицелом. Выбежавший Сети торопливо приладил стрелу, собираясь выстрелить по удалявшейся колеснице Менны. Но он не выпускал из виду и того, что происходило за спиной, готовый повернуться и выстрелить в ту сторону. Нубийцам сейчас приходилось жарко, но на их стороне был колоссальный боевой опыт. Айя, впервые оказавшаяся в гуще сражения, понимала свою задачу и держалась уверенно. Что касается Туты, я не сомневался в его сообразительности и находчивости.

– Править умеешь? – спросила Хенса, запрыгивая в колесницу.

Я прыгнул следом, схватил поводья, качнул ими, отвечая на ее вопрос, и направил наш транспорт к распахнутым дверям. Мы сделали дугу, прочертив глубокие борозды в песке, и понеслись вперед. Езда на колесницах была одной из немногих воинских премудростей, которым отец учил меня по-настоящему. Пусть Менна сумел нас опередить. Но у нас было главное преимущество.

Хенса.

Наша лошадь храпела. Ветер раздувал ее гриву. Я вцепился в поводья, отчетливо сознавая, что последний раз садился на колесницу еще в Сиве. Мне казалось, что я покинул родной оазис не месяцы, а годы назад. Но и там я всегда ездил днем. Сейчас, невзирая на светившую луну, вокруг было слишком темно.

Я невольно усмехался, думая, с какой легкостью луна становилась то нашей союзницей, то противницей. Пожалуй, сейчас она снова помогала нам, освещая колесницу Менны и Максты, которой управлял последний, то и дело оглядываясь назад. Менна скрючился в корзине, обняв себя обеими руками за плечи.

Я дернул поводья, взмахнул хлыстом. Кажется, мы нагоняли разбойников. Впрочем, в этот момент мне было все равно. Я оскалил зубы. В волосах свистел холодный ночной ветер. А внутри я испытывал странное ликование. И пусть пока мы не догнали своих противников, мы непременно их настигнем – в этом я был абсолютно уверен.

Хенса сидела рядом со мной, скрючившись, как Менна, и стараясь держать равновесие. Колесницу трясло. Любая выбоина или холмик угрожали вышвырнуть нас в сторону, смять колесо и раскрошить деревянные спицы. Эти старинные колесницы годились для спокойных поездок на базар. Возможно, даже для путешествия в Фивы и обратно, но только не для гонок по ночной пустыне.

Макста нещадно хлестал лошадь, требуя бежать быстрее. Я делал то же самое. Хенса вскоре немного пришла в себя, поднялась и встала во весь рост, расставив ноги. Для большей устойчивости девушка прижалась бедром к моему бедру. Руки Хенсы напряглись. Левая сжимала лук, правая держала стрелу. Хенса приготовилась стрелять, прижимаясь одновременно ко мне и корзине и делая все, чтобы руки и лук дрожали как можно меньше.

Увы, этого оказалось недостаточно.

Первая стрела просвистела над головами удиравших разбойников. Мы с Хенсой посмотрели друг на друга. Никто из нас не кричал и не сыпал проклятиями. Мы достигли молчаливого согласия: что бы ни случилось, мы обязательно закончим начатое.

– Пускаю вторую! – крикнула Хенса, перекрывая грохот колесницы.

Она приладила вторую стрелу и, напрягшись всем телом, оттянула тетиву.

Мне показалось, что Хенса стонет от напряжения. Уставшая рука тряслась. Наконец девушка выпустила вторую стрелу. Та глубоко вонзилось в левое плечо Максты, опрокинув кривоглазого в корзину.

Разбойник упал, потянув за собой поводья. Остановленная лошадь взвилась на дыбы. Еще через мгновение колесница перевернулась. В воздухе мелькнули вертящиеся колеса. Менну и Максту придавило обломками корзины.

Мы подъехали, остановившись рядом. Хенса приготовила новую стрелу. Я выхватил из-за пояса нож. Мы спрыгнули на холодный песок и стали осторожно приближаться к опрокинутой колеснице. Одно ее колесо раздробило в щепки, второе уцелело и еще медленно крутилось. Вожжи мешали лошади подняться, и она жалобно ржала. Пока Хенса держала под прицелом опрокинутую колесницу, я быстро перерезал вожжи, освободив перепуганное животное. Затем подошел к задней части повозки, присел на корточки и… невольно вздрогнул, увидев лужу крови.

Вначале мне подумалось, что оба разбойника живы. Их глаза бесстрастно взирали на меня. Я присмотрелся к Менне, удивляясь странности его взгляда. Потом я заметил, что глаза разбойника не моргают. Еще более странным было неестественное положение его головы, словно приклеившейся к стенке корзины.

Пока я смотрел, челюсть Менны отвисла. Из окровавленного рта что-то торчало. И тогда я понял: он пригвожден к корзине. Когда колесница опрокидывалась, его насадило на острие стрелы Неки, и та проткнула ему шею. Может, стрела и убила Менну? Или причиной смерти стала сломанная шея? Главное, он был мертв.

А вот Макста был еще жив, и, в отличие от Менны, его глаза не утратили способность видеть.

– Кто ты? – спросил он.

Его голос и сейчас был полон злобы, но говорил разбойник тихо и с трудом. Изо рта в бороду текла струйка крови.

– Неважно, – ответил я, оставаясь сидеть на корточках. – Наконец-то ты побежден. Сыном меджая.

Ужас мелькнул в округлившихся глазах разбойника – он меня узнал. Макста закашлялся. На губах стал надуваться кровавый пузырь. Потом пузырь стремительно лопнул, и косоглазый разбойник умер.

 

34

Перед отъездом из Александрии Бион еще раз встретился с Райей. Их завершающая встреча состоялась в более удобном для Райи месте – в фиговой роще. Людей там не было, зато в воздухе роились тучи насекомых. Листва фиговых деревьев заслоняла от солнца, каменная скамья располагала к беседе. Здесь можно было говорить, не опасаясь чужих ушей и не внося смятение в домашнюю жизнь Райи.

Вдыхая сладковатый запах фиг и наблюдая танцы насекомых, вьющихся между деревьями, Бион сообщил Райе о встрече с ученым Рашиди, от которого он узнал о Хемоне и Сабестете – слепом парне, живущем вместе с Хемоном в окрестностях Джерти.

– Какой-то старец? – переспросил Райя, презрительно фыркнув.

Хорошо, что они сидели бок о бок и Райя не видел недовольства на лице Биона. «Странно, очень странно», – подумал Бион. Командир, знакомый ему по прежним временам, был честолюбив и склонен к вспышкам неоправданной самоуверенности, но отнюдь не глуп. Прежний Райя ни одного решения не принимал бездумно. Человек, сидящий рядом с Бионом сейчас, был совсем из иного теста. Наемник это понял, побывав у него дома. Вот и сейчас Райя слушал вполуха, время от времени прикрывая глаза и подставляя лицо предвечернему солнцу. Бывшего командира словно подменили.

– Значит, вскоре ты отправишься в Джерти и продолжишь нашу миссию? – спросил Райя.

«Интересно, какую роль в ней играешь ты, чтобы называть миссию нашей?» – подумал Бион.

– Уеду завтра на рассвете, – ответил он Райе и стал думать еще об одном деле, которое нужно успеть выполнить до отъезда.

– Что ж, приятно слышать. Буду с нетерпением ждать вести о том, что этот старец и его слепой помощник пали от твоей руки.

– Да, – коротко ответил Бион, продолжая размышлять.

Вскоре эти двое умрут с неизбежностью ежедневного восхода солнца, а Райя отправит его еще куда-то с новым заданием.

Бион поймал себя на мысли, что перспектива новых миссий доставляет ему удовольствие.

Таково его наследие. Нести смерть – это его дар миру. Погибшие в войнах, умершие, убитые рождаются снова. И если он немного приближает чей-то смертный час, что тут такого? Рано или поздно смерть придет к каждому. А в том мире его жертв ждал покой. Отдохнуть от прожитой жизни перед тем, как перейти в следующую. Можно ли считать ужасной такую участь?

– Ты не находишь, что это большая удача? – спросил Райя.

Бион вынырнул из своих мыслей, заставив себя вслушаться в слова бывшего командира.

– Представляешь, как здорово в самом начале нашей миссии найти главаря? Это все равно что обрубить корни раньше, чем свалить дерево.

Райя откинулся на спинку скамьи и вновь подставил лицо солнцу, смакуя только что произнесенную фразу.

У Биона зачесались старые шрамы. Ему вдруг захотелось оказаться где угодно, только не здесь.

– Да, – равнодушно ответил он Райе.

Воцарилась пауза. В возникшей тишине появилось ощущение какой-то нелепости их встречи, словно эта нелепость где-то пряталась, а теперь незаметно прокралась и села рядом.

– Должен сказать тебе, Бион, убийца людей, что твое сердце не охладело к подобным делам. Ты ведь знаешь, насколько для меня важна эта миссия. А знаешь ли ты величину моей благодарности, когда все завершится?

– У тебя уже есть один медальон.

Странно, как Райе не понять простых вещей: Биона мало занимают награды. Ему вполне достаточно самих убийств.

– Скоро ты получишь еще несколько.

– Не подведи меня, Бион, – сказал Райя, и его глаза сделались стальными.

Бион ничем не выдал своего удивления.

– Не подведу, командир.

Райя снова улыбнулся, сверкнув зубами. «Жизнь ко мне благосклонна, и я намерен, чтобы так было и впредь», – говорила его улыбка.

– Приятно слышать.

Они снова умолкли.

– Бион, а ты помнишь Навкратис? – вдруг спросил Райя.

«Ты мне напоминал о нем в Файюме», – подумал Бион и лишь кивнул, ничего не сказав вслух.

– А помнишь некоего землевладельца по имени Вакаре?

– Помню.

– Вскоре после волнений на площади его убили. В собственном доме. Ты знал об этом?

Бион молчал. Его не трогали события прошлого.

Райя встал, собираясь уйти. Бион остался сидеть.

– Я вот думаю: если бы я занялся расследованием того убийства, не открылось бы, что Вакаре убили ударом кинжала в глаз, когда лезвие проникает в мозг и вызывает мгновенную смерть?

«Думай себе что хочешь», – сказал про себя Бион, но губ не разомкнул. Райя ушел. Убийца смотрел ему вслед, пока тот не скрылся и пока до ушей не перестал долетать звук его шагов.

В тот вечер Бион не сразу вернулся домой. Он бродил по городу, удивляясь новизне Александрии и ее греческому духу. Столица напоминала ему годы службы в Навкратисе. Только, в отличие от последнего, ее в большей степени распирало от чувства собственного величия. В Александрии нужно было сильно постараться, чтобы увидеть секхетов (крестьян) и шуау (бедняков). Биону не попалось на глаза ни одного чумазого лица. По улицам и переулкам ходили преуспевающие жители, уверенные в своей значимости, счастливые и не испытывающие страха. Их вполне устраивало такое положение вещей. В отличие от секхетов, они были богаты и могли рассчитывать на благосклонность судьбы. Когда-то Бион убивал по их указке. И хотя бывший солдат считал, что та жизнь осталась позади, он вернулся к прежнему ремеслу.

Но у Биона оставалось еще одно дело, поэтому, нагулявшись, он подошел к дверям одного богатого дома, стоящего в ряду других, точно таких же, и постучался. Ему открыл слуга, у которого убийца спросил, нельзя ли видеть хозяина или хозяйку.

Слуга вдруг стал беспокойно переминаться с ноги на ногу. К двери подошла богато одетая пожилая женщина.

– В чем дело? – спросила она, с подозрением глядя на Биона.

– Я бы хотел поговорить с твоим мужем Феотимом, – ответил наемник.

Женщина умела владеть собой: если облик Биона ее и испугал, виду она не подала. Просто чуть опустила глаза и сказала:

– Мой муж умер.

Ее голос звучал почти бесстрастно.

– Вот оно что, – пробормотал Бион и, сообразив, что она ждет соболезнований, добавил: – Я искренне разделяю твое горе.

Бион понурил плечи и собрался было уйти, но потом снова повернулся к вдове Феотима и спросил:

– Позволь узнать – как он умер?

– На него напала шайка воров.

– И что они украли?

– Ничего. – Вдова печально покачала головой. – Только какие-то свитки.

 

35

Перед смертью историк Рашиди рассказал Биону, что Хемон и Сабестет живут в окрестностях Джерти. Туда убийца и отправился.

Приехав в Джерти, он за небольшую плату узнал, где именно стоит нужный ему дом. Узнал Бион и то, что старика здесь считали кем-то вроде мистика, а Сабестета Хемон взял к себе еще мальчишкой. Слепой сирота попрошайничал на улицах Джерти и показывал фокусы с чашками и шариками. Хемон, как-то проходивший мимо, был заворожен ловкостью рук Сабестета. Восхищение старика значительно возросло, когда он сообразил, что мальчишка слеп.

Между ними почти мгновенно возникла дружба. Хемон забрал сироту с улиц и поселил у себя, в восточном предместье Джерти. Сейчас Сабестету было слегка за двадцать, и хотя слепота почти не мешала ему, у него не возникало желания отправиться в большой город на поиски приключений, что свойственно молодым людям его возраста.

«Какие странные узы связывают старца и юнца», – подумал Бион. Смысл их отношений был ему непонятен.

На базаре, помимо этих сведений, Бион купил ремень, небольшую клетку, корзинку и медную миску с двумя ручками, к которым он и прикрепил ремень. В клетку он на приманку поймал крысу, после чего засунул клетку в корзину. Дождавшись, когда стемнеет, Бион подъехал к нужному дому и стал ждать. Наконец интуиция подсказала ему: обитатели дома уснули. Можно было действовать.

Взяв клетку, корзину и миску, Бион подошел к двери, опустил принесенное на землю и, вытащив кинжал, стал прислушиваться. Издали доносились крики какой-то хищной птицы – единственные звуки, нарушавшие почти мертвую тишину дома.

Убийца проскользнул внутрь с легкостью струи дыма. Войдя, он остановился и стал вслушиваться. Глаза быстро освоились с почти кромешной тьмой. Притаившись, Бион принялся обдумывать свои последующие действия, как вдруг…

В его шею уперлось лезвие кинжала.

– Я слеп, незваный гость, – послышался сзади молодой голос. – Мой мир столь же темен, как твой, но у меня есть преимущество: я держу кинжал возле твоей шеи. Вдобавок я хорошо знаю каждый уголок этого дома, а ты нет.

Убийца замер. Он чувствовал: при необходимости парень полоснет кинжалом ему по шее. Если позволить, чтобы его разоружили, это будет равносильно смерти. Он провалит задание и… Бион подавил тревожные мысли. Такого просто не должно случиться.

Как-никак он – непревзойденный убийца людей. Во всяком случае, так говорит Райя.

Рядом появился еще кто-то. Наверное, Хемон. Чутье не обмануло Биона.

– Сабестет, забери у него кинжал, – послышался из темноты бесплотный старческий голос.

«Не пытайся что-либо предпринять», – предостерег Биона болезненный укол в шею. Второй рукой слепой юноша потянулся за оружием незваного гостя.

– С твоего позволения, я это забираю, – прошептал ему на ухо Сабестет.

Глаза Биона к этому моменту вполне приспособились к темноте. Он различил силуэт Хемона возле стола, поставленного так, чтобы создать дополнительную преграду. Значит, старик и слепой парень знали о приходе «гостей». Не такие уж они отшельники, как расписывали убийце на местном базаре. А он и уши развесил, проявив недопустимую беспечность. Бион заметил в руках старика какой-то предмет. Вероятнее всего, светильник, который он приготовился зажечь, когда Биона разоружат.

Этого нельзя допускать.

Бион не собирался оставаться безоружным.

Он позволил забрать свой кинжал, однако кожаный ремешок был по-прежнему обмотан вокруг его запястья. Бион чуть приподнял руку, словно помогая Сабестету.

А затем начал действовать.

Качнув рукой, Бион перебросил кожаную петлю на запястье Сабестета, затянул как можно туже и дернул, выбросив свою руку вперед. Кинжал слепца еще сильнее вдавился в шею, но Бион отпрянул, и на месте его шеи оказался воздух. Сабестет взвыл от боли в руке. Ремень, стянувший ему запястье, заставил парня отклониться в сторону и потащил вперед.

Хемон испуганно вскрикнул. Сабестет отчаянно размахивал правой рукой с зажатым кинжалом, но левая его рука подчинялась чужой воле. Хозяином положения стал Бион, и столом, которым эти двое намеревались преградить ему путь, он воспользовался по-своему. Убийца потащил туда извивающегося Сабестета, толкнув парня вперед и одновременно схватив его за правую руку.

Сабестет взвыл дважды: от досады и почти сразу же – от боли, ударившись спиной о боковину стола. Старик поспешил ему на выручку. Глаза Биона, привыкшие к темноте, различили тусклый блеск кривого меча. Наемник втолкнул Сабестета на стол, а правой рукой парня, где все еще был зажат кинжал, что есть сил ударил по жесткой поверхности. Хватило двух ударов. Кинжал с глухим стуком выпал из пальцев Сабестета. Вторую руку парня крепко удерживала ременная петля.

Сабестет был оглушен болью, которая лишила его возможности сопротивляться. Придавив руку Сабестета к груди, Бион воткнул ему кинжал в плечо, пригвоздив к столу.

Старик был уже рядом. Поняв, что момент для внезапной атаки упущен, Хемон изменил стойку, приготовившись сражаться с незваным гостем.

Его проворство впечатлило Биона. Для столь преклонных лет старик был очень даже быстр, но в скорости он все же уступал своему противнику. Когда Хемон сделал выпад, Бион легко пригнулся, и меч просвистел у него над головой. Сбить старика с ног было делом одной секунды. Бион резко выпрямился и нанес второй удар, опрокинув Хемона на пол. Голова старика больно ударилась о каменные плиты. Хемон потерял сознание.

Попытки сопротивления были подавлены. Бион потрогал шею, ранка на которой была пустяковой. На столе стонал пригвожденный Сабестет. Точнее, на столе располагалась лишь верхняя часть его туловища. Нижняя изгибалась через край. Ноги тихо скребли по каменному полу, но вскоре замерли. Парень тоже потерял сознание.

Бион мысленно похвалил себя.

Он склонился над стариком, пощупал пульс. Обе жертвы были нужны ему живые. Убедившись, что Хемон лежит тихо, Бион сходил за клеткой с крысой, потом зажег светильник и закрыл дверь.

 

36

– Ты знаешь, кто я? – спросил Бион.

В комнате было светло. Бион зажег еще пару светильников и развел огонь в жаровне, подвинув ее поближе к столу. Старика убийца привязал к одному из двух стульев, заломив руки за спинку. На лице Хемона запеклась кровь, вытекшая из пробитой головы. Кровью была перепачкана и его седая борода.

– Я знаю, чего от тебя ждать, – слабым голосом ответил Хемон.

Он попытался шевельнуть руками, но веревки держали крепко. Тогда старик перевел бесстрастные глаза на Биона:

– Ты – конец жизни. Ты явился забрать у нас все, чем мы являемся.

«Да. Я – смерть», – подумал Бион. Хорошо, что его жертвы это поняли.

– Ты угадал. Но я даже больше, чем конец жизни, – сказал он Хемону.

– Он тебе ничего не скажет, – заявил старик, кивая в сторону стола.

Теперь Сабестет лежал на столе целиком, словно жертвенное животное. Бион вытащил кинжал из его плеча, но крепко связал ноги, после чего разрезал на юноше тунику, оголив грудь и живот. Крысу, извлеченную из клетки, Бион посадил Сабестету на грудь, и накрыл опрокинутой медной миской, которую привязал к груди слепца.

Крыса шумно скреблась, пытаясь выбраться из плена.

Сабестет то и дело приподнимал голову. Он пытался выглядеть храбрецом, но не мог удержаться от вздохов, похожих на всхлипывания. Он чувствовал, кого Бион посадил ему на грудь и, вероятно, догадывался, с какой целью.

– Я знаю, что он мне ничего не скажет, – спокойно отозвался Бион. – Я и не жду его речей. Говорить будешь ты.

– И я тоже ничего тебе не скажу, – покачал головой старейшина.

– Скажешь, – все так же спокойно возразил Бион. – Сейчас и начнем. Я хочу знать, где находятся остальные твои сподвижники. Последние из них.

Хемон сокрушенно покачал головой. Он понимал, что этот человек не оставит их с мальчиком в живых.

– Сподвижников у нас нет. Мы с Сабестетом – последние. Когда ты… свершишь задуманное, можешь гордиться тем, что полностью уничтожил меджаев.

– Едва ли вы – последние, – снова возразил Бион, у которого пока хватало терпения на разговор. – Думаю, в Египте еще много тех, кто разделяет ваши идеалы и называет себя меджаями.

Бион подошел к жаровне, подул на угли, и те ярко вспыхнули.

– Люди, о которых ты говоришь, не настоящие меджаи. Самозванцы, идеалисты. Неудачники, не нашедшие себе места в нынешней жизни и потому забавляющиеся противостоянием ей. – Хемон поморщился и плюнул на пол. – Таких полным-полно, но все они не настоящие последователи нашего учения.

– То есть они не наследственные меджаи. Ты это хотел сказать? – спросил Бион.

Хемон кивнул:

– А родословная прервалась. Она прервалась здесь, много лет назад, когда в родах умерла моя жена и следом умер новорожденный сын. Убей меня, и слабое пламя угаснет навсегда. Наше братство прекратит существование, и твоя работа будет выполнена.

Бион вздохнул. Внутри он искренне восхищался мужеством этого старика. Даже сознавая, что игра проиграна, Хемон продолжал гнуть свою линию. Но Биону требовалось знать наверняка. И к тому же…

– Ты прав. Прежнее поколение меджаев на грани вымирания, – сказал он Хемону. – Но пославшие меня нашли в Александрии любопытные свитки. Там сказано, что твое братство намерено возродиться, что подрастает новое поколение меджаев, готовое разжечь угасающее пламя. Ты называешь себя последним настоящим меджаем. Но медальон, добытый мной не так давно, доказывает обратное. Сделай одолжение, не вынуждай меня на крайние меры и просто расскажи, где я могу найти остальных.

Хемон покачал головой, однако Бион умел развязывать языки.

– В таком случае… Думаю, ты не хуже меня знаешь, чтó будет дальше, – сказал убийца. – Я кладу горячие угли на миску. Она нагревается. Крыса старается выбраться наружу. Поначалу она грызет миску, но потом соображает, что миска ей не по зубам. Тогда крыса оставляет бесплодные попытки и начинает выбираться иным путем. Знаешь, каким? Или мне подсказать?

Сабестет застонал. Хемон замотал головой. Слова Биона и впрямь звучали чудовищно.

– Это больно, Хемон. – Бион говорил нарочито спокойным и даже слегка ленивым тоном. – Боль жуткая. И длится она столько, сколько крыса будет выбираться наружу. Иногда крысы надолго застревают… внутри. Я это уже видел, поскольку, как ты догадываешься, проделываю такое не впервые. Подобной смерти я не пожелал бы никому.

Бион замолчал, подумав, что ему, в сущности, все равно. За много лет, совершив достаточно убийств, он узнал о странной особенности жертв: видимость сочувствия нервировала людей даже сильнее, чем угрозы. Объяснения этому феномену он так и не нашел.

Интересно, какие сокровенные мысли бродили в голове Хемона накануне смерти?

– А теперь скажи, где находятся последние истинные меджаи?

Старик покачал головой. Самообладание начало ему изменять.

– Тебе незачем творить такое варварство. Кроме меня, не осталось никаких истинных меджаев.

Бион молча взял щипцы, вытащил раскаленный уголек и положил на днище медной миски. Крыса мгновенно откликнулась: забегала и заскреблась еще неистовее. Сабестет жалобно всхлипнул. Бион добавил второй уголек, затем третий.

– По-моему, ты врешь и делаешь себе только хуже, – сказал он старику.

Метания плененной крысы становились все неистовее. Миска раскалилась и начала светиться. Сабестет стонал, уже не пытаясь сдерживаться. Ему было больно, но настоящая боль ждала его впереди. Бион видел крыс, прогрызавших себе путь к свободе. Он слышал отчаянные крики жертв. А однажды он увидел крысиную морду, высунувшуюся между человеческими ребрами.

Лоб старика покрылся испариной.

– Тебе ведь нужен я… – слабо простонал он.

Бион лишь покачал головой и, наклонившись, подул на угли. Те вспыхнули ярко-красным светом.

Крыса уже пищала от боли. Совсем скоро она начнет спасать собственную шкуру и вгрызаться в плоть Сабестета. Похоже, парень решил умереть мужественно, запретив себе стонать. Кого-то другого это наверняка восхитило бы, но только не Биона. Ему нужны были сведения.

«Говори же, – мысленно подхлестывал свою жертву Бион. – Вы всегда начинаете болтать, рано или поздно. Ты – не исключение. Зачем упрямиться?»

– У тебя мало времени, – предупредил он старика. – Вскоре крыса вгрызется в твоего молодца, и тогда я уже не смогу вмешаться.

– Ну ладно, ладно, – забормотал Хемон. – Я тебе расскажу. Только убери угли.

Бион заглянул старику в глаза. Похоже, сейчас тот не врал. Потянувшись за щипцами, Бион снял два уголька. Третий остался.

– Умоляю… – прохрипел Хемон.

– Мы почти поняли друг друга. Говори. Я решу, насколько это правда, а там посмотрим, как быть с последним угольком.

– Есть еще один меджай, – признался старик, громко сглотнув. – Истинный меджай. Тот, от кого зависит возрождение наших рядов.

Бион покачал головой.

– Еще раз, – сказал он.

Снятые угольки не уменьшили метаний крысы.

– Что тебя смущает? – запинаясь, спросил Хемон.

С его лба градом катился пот. Крыса продолжала скрестись.

– Родословная… – надавил на старика Бион.

– Их двое, – отчаянно закивал головой Хемон. – Отец и сын.

Бион снова заглянул ему в глаза и понял: старик говорит правду.

– Так, так, – подбодрил он Хемона – А что еще?

Второй уголек, остававшийся зажатым в щипцах, Бион бросил обратно в жаровню. Потом снял с миски последний. Щипцы застыли в воздухе. Сабестет затаил дыхание. Выгнув спину, он ждал момента, когда крыса начнет вгрызаться в его тело. Готовил себя к нечеловеческой боли. Теперь же он позволил себе расслабить спину. Зловещее свечение миски погасло. Она стала остывать.

– Имена! – потребовал Бион.

– Отца зовут Сабу, а сына – Байек.

Старик сокрушенно опустил голову. «Стыд», – подумал Бион. Стыд за себя, за предательство тех двоих ради спасения своего подопечного, который все равно умрет, услышав, как учитель выдал местонахождение последних меджаев.

 

37

С ночи сражения в логове Менны прошло уже несколько недель, однако я сомневался, что кто-то из нас полностью оправился от случившегося. Раны и синяки зажили… или почти зажили, если говорить о Неке, пострадавшем сильнее всех. Но та ночь что-то изменила в наших головах. Вот только что? Тута и мы с Айей вернулись в дом его матери. Едва мы появились на пороге, Ими выбежала из кухни и крепко обняла сына:

– Боги милосердные! Тута, сынок, где же ты пропадал столько времени? Ты не представляешь, как я тревожилась. Места себе не находила.

Она целовала Туту, причитала над ним, но по лицу мальчишки чувствовалось, что он совсем не разделяет материнских тревог. Его глаза сверкали. Еще бы: жизнь подарила ему такое захватывающее приключение.

Вряд ли Ими поняла бы то, что понимали мы с Тутой. Мне вспомнился наш разговор на обратном пути.

– Знаешь, господин, хоть в логове разбойников было и опасно, но зато столько захватывающих впечатлений. Такое в моей жизни – впервые.

Он смущенно замолчал. Впрочем, дальнейшие слова и не требовались. Я сам испытывал схожее чувство, когда мы с Хенсой неслись в колеснице по ночной пустыне. Оно росло и крепло во мне несколько месяцев подряд; возможно, с тех пор, как я покинул Сиву.

Чувство цели.

Тута был прав: оно будоражило и захватывало. Это ведь здорово, когда в жизни есть цель.

Тела Менны и Максты мы оставили в пустыне, хищникам на съедение. Разбойников, оставшихся в живых, заперли в хранилище. Их лошадей мы выпустили на волю, после чего сами покинули логово. Мы понимали, что разбойники все равно вырвутся из хранилища, но наш отряд к тому времени будет уже далеко. А без главаря, без посулов щедрой добычи разбойники едва ли пустятся в погоню.

В отличие от ликующего Туты, Хенсой и Сети овладело странное безразличие. Я ожидал, что они обрадуются победе над Менной и долгожданному миру. Ведь эта война длилась чуть ли не самого их рождения. Но радости в обоих нубийцах я не замечал. Они выполнили давнее поручение моего отца, исполнили свой долг перед меджаями. Тогда откуда эта растерянность? Некая… бесцельность?

На обратном пути Хенса преимущественно молчала, глубоко погруженная в свои мысли. Мне она пообещала: когда Нека окончательно поправится, он побольше разузнает про меджая на Элефантине. Тот человек был нашей единственной зацепкой. И что потом? Что по силам горстке нубийцев? Может, после того как выздоровевший Нека побывает на Элефантине и проверит слухи о меджае, они покинут Фивы и вновь начнут кочевую жизнь? Скорее всего, так и будет. Я чувствовал, что довольно скоро вторично распрощаюсь с Хенсой.

А пока наша жизнь в Фивах вернулась в прежнее русло. Нека заявил, что вполне здоров, и отправился на юг. Время для нас остановилось. Мы ждали известий.

Когда Нека вернулся из своих странствий, Хенса пришла к дому Туты и вызвала нас на улицу. Я сразу заметил перемену в ней. Безразличие и меланхоличность, овладевшие Хенсой после сражения в логове Менны, почти отступили. В ее глазах снова появился блеск. В ее душу возвращался огонь жизни.

Хенса пристально посмотрела на меня. Я хорошо знал этот взгляд.

– Нека разузнал о меджае, которого держат на острове Элефантина, – начала нубийка.

Произнеся эти слова, Хенса наполнила легкие воздухом и продолжила:

– Похоже, я ошибалась. Узник Элефантины не самозванец, а настоящий меджай. Судя по тому, что удалось разузнать Неке, этот человек – потомок меджайского рода. Сейчас его держат в яме возле караульного помещения при храме Хнума, который находится в южной части острова.

Я чувствовал: самое важное Хенса приберегла под конец. Девушка пристально смотрела на меня. Огонь в ее глазах разгорался. Ей хотелось проверить, как я отнесусь к принесенной вести.

– Байек, если Нека прав, тот узник… твой отец.

 

38

Тута и не догадывался, что его преследуют. Он дошел почти до середины узкого переулка, ведущего к трущобам, как вдруг кто-то преградил ему путь.

Всего минуту назад он находился в приподнятом настроении, потому что впереди его ждало новое приключение с Айей, Байеком и нубийцами. Теперь они отправятся спасать отца Байека, томящегося в яме на острове Элефантина.

Как же того угораздило попасть в плен? Подробностей Тута не знал и, по правде говоря, не стремился узнать. Разумеется, он слышал о меджаях. Все это было довольно серьезно и звучало очень захватывающе, но Тута ровным счетом ничего не понимал и даже не пытался делать вид, что понимает. Если Байеку и Айе это важно, если известие их взволновало, значит и он там не лишний. С некоторых пор Тута ощущал себя частью какого-то общего дела, в которое он мог внести свой вклад. Мальчик чувствовал, что нужен еще кому-то, кроме собственной матери.

Однако эти чувства не шли ни в какое сравнение с опьяняющим возбуждением, которое он испытал в ночь сражения. Но правильно ли говорить о «возбуждении», когда у него на глазах погибали люди? Хотя какая разница, если своих жизней лишились те, кто не заслуживал иной участи. Только это и волновало Туту. Ведь он делал что-то хорошее, был частью чего-то большого, важного, и его роль в происходящем была довольно велика. Неужто когда-то он целыми днями слонялся по улицам Завти, попрошайничая и подворовывая, унижаясь ради куска хлеба и бронзовой монетки? Прежний Тута ушел навсегда. Он стал новым Тутой, которого ждало новое приключение.

И вдруг, едва увидев фигуру, выросшую перед ним, мальчишка понял: прошлое вернулось, сломав его радостное и беззаботное настоящее.

Отцовские глаза все так же слезились от выпивки, недовольства жизнью, ненависти к сыну и самому себе. Они буравили Туту, как два злобных прорицателя. Их взгляд не предвещал ничего, кроме новой боли и отчаяния.

– Вот я тебя и нашел, – пьяно ухмыльнулся Панеб.

В мозгу Туты лихорадочно понеслись мысли. Фивы – большой город. Как отец сумел его разыскать? Как теперь ему вести себя с отцом?

Тута прибегнул к своей испытанной тактике. Он улыбнулся:

– Я рад, что ты здесь. А ведь я скучал по тебе, папа. Честное слово.

– Скучал, говоришь? – хмуро переспросил Панеб и скривился. – Похвально. Тогда что ж ты меня бросил в Завти и сбежал?

– Согласись, папа, у меня просто не было иного выбора. Ты бы тогда меня прибил. Останься я там, сейчас не стоял бы перед тобой. Я спасал свою шкуру, потому и сбежал. Уж тебе ли это не понять? И потом, ты же догадался, что я отправлюсь в Фивы. Да и куда еще я мог отправиться? Мне только два города и знакомы: Завти и Фивы. Но оставаться в Завти я никак не мог. Я знал: когда ты успокоишься, ты обязательно приедешь сюда и разыщешь меня.

– А здесь, сдается мне, ты принялся за старое? – спросил отец, наклоняясь к нему.

Тута кивнул, заставив себя улыбнуться еще шире, словно они с отцом были добрыми друзьями.

Однако Панеб не поддался на уловку сына. Он схватил мальчишку чуть выше локтя и крепко сжал руку. Тута, успевший забыть тиски отцовских пальцев, поневоле освежил свои воспоминания. Отец толкнул его к стене.

– Где она? Где эта сука? – прохрипел Панеб в ухо Туты, дохнув перегаром, который мальчишка тоже успел забыть.

Хвала богам, страх не сковал его разум.

– Сам бы хотел знать, где она, – ответил Тута, изображая недовольство. – Я обыскался. Все, что мне рассказывали… Уехала она вместе со своей девчонкой. А куда – никто не знает.

– Ты, малец, только не вздумай мне врать. Чем вообще ты тут занимался? И где та парочка твоих друзей? Я бы не прочь с ними потолковать.

– Пусти руку! Больно.

Отец немного разжал пальцы:

– Давай говори.

– Если ты про тех двух, никакие они мне не друзья. После Завти я их и в глаза не видел. Чем занимался? Жил на улице, старался с голоду не подохнуть. То же, что и в Завти. Или ты думаешь, в Фивах народ сердобольнее?

– Что я думаю? А думаю, что морда у тебя слишком сытая. Да и на уличного замарашку ты не похож. Вот это я и думаю.

– Ну… я не совсем живу на улицах. У меня есть… жилье, – сказал Тута, которому пришла в голову спасительная мысль.

– Да неужели? И где же твои хоромы?

– За рекой, в некрополе. Нашел там старую гробницу.

Отец помолчал, а потом с размаху ударил Туту по лицу. Подобно железной хватке и запаху перегара, это было еще одним знакомым фрагментом прошлой жизни.

– Но она совсем пустая! – взвыл от боли мальчишка. – Может, ее разграбили. Или вообще никого там не хоронили. Я ничего не осквернил, честное слово. Там сухо и тепло по ночам, когда снаружи холод пробирает до костей. Говорю тебе, папа: это хорошее место для жилья. Хочешь, мы сейчас же туда и отправимся? Снова будем жить вместе, как раньше.

Наконец Панеб разжал пальцы и убрал руку. Но если Тута и думал улизнуть, его расчеты не оправдались. Отец загородил ему путь.

– Ты очень заботлив, сынок, – сказал Панеб.

Его голова пьяно свесилась набок. У Туты появилась надежда, что отец рухнет на землю и забудется хмельным сном, позволив ему сбежать. Но Панеб был еще не настолько пьян.

– Но у твоего старого отца есть где жить. И к тому же я не собираюсь надолго задерживаться в этой яме с дерьмом.

Тута скорчил гримасу, изображая, что огорчен отказом. В ответ Панеб сердито поморщился, показывая, что не верит и этой уловке сына.

– Не паясничай, – презрительно бросил он Туте. – Будь в тебе хоть капля сыновнего почтения, ты бы не бросил меня умирать в Завти.

– Тебя никто и не бросал, папа. Или забыл, как ты грозился меня убить? И убил бы, останься я тогда. Сам знаешь, в каком состоянии ты находился.

Отец кивнул:

– Ладно, будет языком чесать. Ты мне для дела нужен.

Панеб рассказал, где остановился и в какое время Тута должен туда подойти. Оказалось, отец с несколькими сообщниками задумал кражу, для осуществления которой им требовался «кто-то маленький и верткий вроде тебя».

– Гляди не опоздай, – угрожающе предупредил отец.

Панеб ушел, отправившись за новой порцией выпивки. Тута тер глаза и кусал губы, удерживаясь, чтобы не разреветься прямо на улице.

 

39

На следующий вечер, услышав знакомый окрик, Тута чуть не застонал от отчаяния. Он был на окраине трущоб и возвращался домой, как вдруг он услышал голос, до боли знакомый. Это был голос его отца.

Но Тута узнал не только голос, но и тон, с которым было произнесено его имя. Тоже очень знакомый и не предвещавший ничего хорошего. Отец был пьян и очень зол. Тута, надеявшийся его перехитрить, ошибся.

– Я же знаю, что ты где-то здесь, маленький вонючий врунишка, – орал отец.

Он явно находился неподалеку. Жители высовывались из окон, стараясь понять, из-за чего весь этот шум. Кто-то даже посоветовал Панебу закрыть рот и проваливать отсюда. (Как будто отец внемлет совету!) Тута вдруг почувствовал себя виноватым. Ведь это по его вине нарушен покой в трущобах. (Хотя чего-чего, а покоя трущобы не знали.) Вот сейчас люди в окнах увидят его и начнут показывать пальцем: «Посмотрите на этого негодного мальчишку!»

Но больше всего он тревожился за мать и Кию. Вчера, после неожиданной встречи в переулке, Тута примчался домой, бросив матери:

– Он здесь.

– О ком ты, малыш? Кто здесь? – без малейшей тревоги спросила Ими.

Рассказы сына не особо подействовали на нее. Она слишком давно не видела мужа. Конечно, она помнила и его пьянство, и всплески злости, и кулаки, которыми Панеб вбивал свои доводы. Но Ими было трудно поверить, что муж стал значительно хуже. Вернувшись в Фивы, Тута пытался ей это объяснить. Потом перестал, убедившись, что мать все равно не до конца его понимает.

– Мама, он опасен.

– Мне ли об этом не знать?

– Мама, пойми, за эти годы он стал гораздо хуже и опаснее. Он – само воплощение зла на земле… Опять скажешь, что я преувеличиваю? Но я чувствую: даже за эти месяцы он изменился. От него так и разит опасностью. Мне нельзя с ним встречаться. Я должен остаться здесь и защищать вас с Кией.

Ими замотала головой, уверяя, что еще не разучилась обуздывать жуткого Панеба. Если он вдруг появится, она быстро его усмирит.

Хотя Тута сомневался, что мать сумеет обуздать отца, ему отчаянно хотелось отправиться на Элефантину. «Все будет отлично», – убедил сам себя Тута. Теперь он сожалел о своей беспечности. Вот и расплата за его фантазии: Панеб явился в трущобы, пьяный и злой. Разъяренный тем, что Тута не пришел в указанное место. И так просто отец отсюда не уйдет.

«Спокойно, Тута, – мысленно приказал себе мальчишка. – Возьми себя в руки. Обдумай все как следует». После этого он пришел к неутешительному выводу: нужно выходить навстречу опасности. Другого способа нет. Сейчас важнее всего увести отца подальше от дома.

Хотя там сейчас гостят Айя и Байек. Все вместе они бы наверняка справились с Панебом.

Мысли Туты лихорадочно неслись. Он перебирал все доводы за и против. Байек и Айя не убийцы. Они лишь прогонят Панеба, но зато отец узнает, где живут мама и Кия. При его мстительном характере… Им придется покинуть дом, где они успели обосноваться.

Обдумав все, Тута принял единственно возможное решение и, превозмогая страх, пошел прямо на крики.

Вскоре он увидел отца. Панеб колотил по стене какого-то дома, требуя, чтобы сын вышел к нему. Тута отдал бы сейчас все на свете, только бы на улицу вышел рассерженный хозяин. Рассерженный, сильный и крепкий.

Увы, вопреки желаниям Туты, такой спаситель не появился. Возле дома стоял лишь его пьяный отец, привалившийся к стене. Панеб уже собирался возобновить крики, как вдруг увидел перед собой невесть откуда появившегося сына.

Тута громко сглотнул, но заставил себя улыбаться. Он поздоровался, стараясь держаться как ни в чем не бывало.

– Папа, чего ты так расшумелся?

Отец расправил плечи и вдруг с преувеличенным вниманием стал оглядываться по сторонам, замечая ветхие стены, облупившуюся краску и дырявые навесы. Панеб всем видом показывал, что обладает вкусом и привык к более роскошной жизни. Туте было противно смотреть на этот балаган.

«Улыбайся, – мысленно приказал себе Тута. – Во что бы то ни стало улыбайся». Трущобы были местом, где жили его мамуля и Кия. Сейчас главное – не злить отца и поскорее увести его отсюда.

– Где ты шлялся, малец? – накинулся на него Панеб.

Тута продолжал улыбаться, все еще надеясь выкрутиться.

– Я приходил в указанное место. Готов был взяться за работу. Лишние монеты не помешают. Но тебя там не было. Хвала богам, я нашел тебя здесь. Еще не поздно для… сам знаешь чего.

– И как выглядит мое жилье? – спросил отец, не поддавшись на уловку.

– Лучше, чем ты заслуживаешь, папа, – ответил Тута, продолжая играть свою роль. – Что мы забыли в этих трущобах? Идем в какое-нибудь место поприличнее. По-моему, тебе нужно выпить.

Отец пригвоздил его взглядом. Борода Панеба блестела, губы были мокрыми от слюны.

– Они же где-то здесь. Я чую. Твоя врунья-мать. Моя малышка Кия. Отвечай: где они? Я их все равно найду. Я – их хозяин. И твоя мать мне ответит за то, что посмела сбежать.

Туте показалось, что у него остановилось сердце. Дело принимало скверный оборот. На редкость скверный. По спине мальчишки побежали мурашки. Однако Тута продолжал улыбаться. Уговоры – его единственное оружие.

– Увы, папа. Я же тебе говорил: они давно покинули Фивы. Нам с тобой и вдвоем неплохо. Идем. Мне почему-то кажется, тебе есть что мне рассказать.

Лицо Панеба как-то странно искривилось, став непроницаемым. Он подошел к Туте и ударил кулаком в живот.

Тута вскрикнул, застонал, попятился, хватаясь за живот. Глянув вниз, он увидел кровь на руках и тунике. Нож в руке отца тоже был весь в крови. До Туты дошло: он видит собственную кровь. Отец очумело тряс головой, словно выбирая между гневом, страхом и раскаянием. Так и не сумев выбрать, он бросился бежать. Кто-то, высунувшись из окна, позвал городскую стражу.

Тута сполз на колени. Рот широко открылся. Голова очистилась от всех мыслей, кроме одной: «Я должен до них добраться. Прежде чем умру, я должен их предупредить».

 

40

– Где же он? – полушутя, полусерьезно спрашивала Айя. – Где наш маленький негодник?

– Сам голову ломаю, – ответил я.

Тута любил устанавливать собственные правила, за что мы все его и любили. Иначе он не был бы Тутой.

– Пойду-ка поищу его.

Я наклонился к Айе. Она поцеловала меня и вернулась на задний двор, где Кия с матерью наслаждались последними лучами заходящего солнца.

Я вышел и огляделся. Одним концом улица упиралась в площадь со старым, давно высохшим и заросшим травой фонтаном, другой уводил вглубь трущоб. Последний перегораживала большая повозка и нагромождение ящиков. Вскоре я услышал доносящийся оттуда шум и чей-то повторяющийся крик:

– Он умирает!

Я побежал в ту сторону. Сандалии гулко стучали по осклизлым камням. Крики подгоняли меня, заставляя бежать быстрее.

– Он умирает! Он умирает!

Обогнув повозку, я увидел толпу зевак. Какая-то женщина стояла, подняв перепачканные кровью руки. Мужчина рядом с ней смотрел на меня, словно я знал, как быть дальше.

Но я знал другое. Еще не успев добежать, еще проталкиваясь сквозь возбужденную толпу, я знал, чья это кровь. Туты.

Инстинкт подсказал мне: это он сейчас умирает на улице.

Я опустился на колени рядом с мальчишкой. Его веки подрагивали, но он открыл глаза, посмотрел на меня и даже попытался улыбнуться. Его губы разошлись, обнажая красные от крови зубы. Меня замутило. Потом меня захлестнула волна неизвестных мне чувств, и показалось, будто если я просто коснусь Туты, то силой любви смогу его исцелить.

Я дотронулся до бледного лица. Щеки мальчишки пылали. Чуда не произошло. Моя любовь не исцелила его. Тута умирал от раны в животе, которую зажимал руками. Его туника насквозь промокла от крови. Кровавый след тянулся и по улице. Тута потерял слишком много крови. Его лицо делалось все бледнее. Жизнь покидала его. Тута умирал у меня на глазах.

Однажды я его спас. Сейчас мне это было не под силу.

Пожалуйста, только не это!

– Тута, прошу тебя, не умирай.

Его веки еще вздрагивали, но я прижал их большими пальцами. Со стороны это выглядело довольно жестоко. Я услышал недовольные возгласы зевак, но они меня не трогали. Я знал, что нельзя позволить Туте уснуть, ибо сон – брат смерти. Если он закроет глаза, то уже не проснется. Во всем мире для меня сейчас не было важнее дела, чем сохранить жизнь Туты.

– Тута, кто это сделал?

Я спрашивал, просто чтобы не дать ему впасть в забытье. В тот момент я еще не думал о мести – только о спасении его жизни.

– Отец, – едва слышно прошептал Тута.

Это слово ударило меня наотмашь.

– Быть того не может, – пробормотал я.

Руки Туты вдруг с неожиданной силой потянулись ко мне, схватили за ремни, заставив наклониться.

– Не дай ему добраться до мамы и Кии, – взмолился умирающий. – Я прошу тебя, Байек. Сделай все, что понадобится, только убереги моих.

Тута рассказал, где искать его отца, с трудом выдавливая из себя каждое слово.

– Тута, не умирай, – повторил я.

Никогда еще я так не жаждал, чтобы мои слова возымели действие. Но одного страстного желания было недостаточно. Свет уходил из глаз Туты. Тогда пусть Тута возьмет с собой всю любовь, какую я испытывал к нему. Ведь ему теперь странствовать с богами. И пусть там ему не грозят опасности вроде тех, что погубили его здесь.

Руки Туты упали вниз. Веки дрогнули и закрылись. Голова склонилась набок.

Я достал из сумки белое перо. Туте они всегда очень нравились и забавляли, как маленького. Над своими действиями я сейчас не раздумывал. Перо я приложил к мокрой от крови тунике и шепотом произнес клятву, пообещав отлетающей душе Туты, что скоро его кровь на пере смешается с кровью его отца.

Когда я вскочил на ноги и пустился бежать, меня окликнул кто-то из зевак, но я даже не обернулся. Может, вначале вернуться домой и сообщить о случившемся? Пусть боги меня простят, но я решил прежде всего исполнить просьбу умирающего. Кровавый след, оставленный Тутой, от одного вида которого у меня сжималось сердце, помогал мне не сбиться с пути.

Несясь по улицам, я благодарил богов за нынешнее запустение Фив. На меня почти не обращали внимания. Ближайшие прохожие, видевшие следы крови на моем лице, в ужасе отворачивались. Раза два меня даже окликнули. Но никто не расспрашивал меня, в чем дело, и не пытался задержать.

И вдруг я наткнулся на отца Туты. Он еще не успел вернуться к себе. Пошатываясь, Панеб брел по улице. Был ли он и сейчас вооружен? Ножа в руках или за поясом я не увидел. Со спины этот негодяй ничем не отличался от любого другого неопрятного и немолодого пьяницы. Бока его туники были в пятнах. Наверное, оттирал кровь Туты с рук.

Отметины убийцы.

Я пробежал еще немного и остановился у него за спиной. Теперь, когда Панеб находился в поле моего зрения, я задумался о дальнейших действиях. Я ощущал тяжесть ножа на поясе. Вытащить и пустить в ход… все это сильно отличалось от сражения в логове Менны. Я ведь не убивал Максту. Он умер сам. Я не знал, хватило бы у меня духу его убить. Судьба все решила за меня.

Но сейчас я крадучись шел за человеком, да еще пьяным, чтобы стать его убийцей.

«Нет, это не просто пьяница, – мысленно говорил я себе, набираясь решимости. – Это гнусная и опасная тварь. Это убийца».

Я пообещал Туте отомстить. Так ли надлежало поступать меджаю? Я должен был отплатить. Семья моего брата нуждалась в защите. Это главное.

Я прибавил шагу. Панеб остановился на углу, затем свернул на боковую улочку. Его походка была тяжелой, шаркающей. Он опирался о стену из выщербленного песчаника. Возле самой стены стояли глиняные сосуды. Панеб заметил их, лишь когда опрокинул и они шумно покатились в сторону. Тогда он нагнулся и стал их собирать, чтобы вернуть на место. Кроме нас с Панебом, на улочке не было ни души. Даже воздух замер.

– Повернись лицом к своему убийце, – произнес я, и мои слова разлетелись, как камни.

Панеб застыл на месте, потом возобновил свое занятие, потянувшись за очередным сосудом.

Я услышал гнусавые звуки, похожие на… всхлипывания?

– Я пришел отомстить за твоего сына, – сказал я, подходя ближе.

– Ну так давай, – прогнусавил он. – Подходи и закончи то, ради чего пришел. Смелее.

– Повернись ко мне, – потребовал я.

Сжимая нож, я сделал еще шаг. Мне хотелось закончить все это как можно быстрее. Но при всей своей ненависти к убийце Туты я не мог ударить Панеба в спину. Мне вспомнились слова Хенсы и жрицы. Позволительно ли меджаю убивать ударом в спину? Не все ли равно, как расправляться с противником?

Мне хотелось, чтобы Панеб знал и видел своего убийцу. Пусть поймет, за что это ему и почему его жизнь обрывается подобным образом.

– Что, не решаешься? – сквозь всхлипывания спросил он. – Не можешь убить меня, не видя моих глаз? Я тебя понимаю, парень. И уважаю твои чувства.

– Повернись ко мне лицом, – произнес я, крепко стиснув зубы.

Мне казалось, что я держу не нож, а раскаленную кочергу. Пальцы впились в рукоятку. Кажется, я ощущал ее не только кожей, но и суставами. Этот мерзавец, способный убить ребенка, так ничего и не понял.

– Ладно, твоя взяла, – сказал он. – Сейчас повернусь.

Поворачивался он медленно: я успел разглядеть полузакрытые глаза, всклокоченную бороду. Лицо Панеба напомнило мне Туту, что лишь усилило мою ненависть к этому пьянице.

И вдруг он, словно змея, атаковал меня.

В последнюю секунду перед броском я заметил, как Панеб, кряхтя, схватил с земли ближайший сосуд и швырнул, целя мне в голову.

Я успел выставить плечо, о которое сосуд и разбился. Я вскрикнул от жгучей боли. В другой руке Панеба мелькнул нож, с которым он двинулся на меня.

Мне вспомнилось, как мы с Айей долгими часами упражнялись на деревянных мечах, снова и снова отрабатывая боевые навыки. Конечно, мы успевали и во что-то поиграть, и посмеяться (я уж не говорю про поцелуи), но от занятий не отлынивали никогда.

И что странно: мы постоянно говорили об отце Туты. Он был нашим невидимым противником. Мы помнили о нем, совершенствуя свои навыки. С тех самых пор, как я впервые столкнулся с ним в Завти, мысли об этом злодее не давали мне покоя.

Но сейчас он был вполне видимым противником и готовился броситься на меня – не с деревянным мечом, а со стальным ножом. В Завти, отбиваясь от него, я чувствовал страх. Сейчас я знал, что могу одолеть Панеба. Страх тоже был, однако иного рода: я боялся возможных последствий. Но чувствовал себя при этом подготовленным, опытным. Пусть мой опыт был зачаточным, далеким от навыков настоящего меджая, он мне очень пригодился. Я легко отразил нападение Панеба и со всей силой ударил его по руке, выбив нож. Тот отлетел, звякнув о камень.

Я получил преимущество, которым сразу же и воспользовался. Я метнулся к Панебу, одновременно ударив его ножом прямо в сердце. Убийца Туты вскрикнул от боли.

Его рот широко раскрылся. Округлившиеся глаза остановились на мне, а пальцы потянулись к моему лицу. Это были его последние движения перед тем, как оказаться во власти богов. Ноги Панеба подкосились. Он повалился на спину, увлекая меня за собой.

Я склонился над ним, по-прежнему сжимая рукоятку ножа, застрявшего у него в груди.

– Это тебе за Туту, – прошипел я и повернул лезвие.

Тело Панеба содрогнулось. Он в последний раз застонал и затих. Я убил его.

Потом я долго и напряженно думал о том, что убил человека. Вспоминал, как смотрел на угасающий взгляд Панеба, как потом достал перо, потемневшее от крови Туты, и окунул в кровь его отца, прошептав душе мальчишки, что клятва исполнена.

Много ночей я просыпался от кошмарных снов, а однажды, проснувшись, вытянул руки перед собой и держал их так, недоумевая, как они могли совершить столь жуткий поступок.

Конечно же, Айя старалась мне помочь. Мы с ней подолгу обсуждали случившееся. Я знал, что выполнил обещание и защитил семью Туты. Она поддерживала меня. И однажды, когда мне приснились гаснущие глаза умирающего, Айя спросила:

– Это был он? Ты думал о Панебе?

– Нет. Это был Тута. Я думал о своем друге и брате Туте.

 

41

Мы отложили нашу миссию по спасению моего отца. Поступить иначе мы не могли: нужно было поддержать Ими и Кию, хоть как-то помочь им справиться с горем. Но наша помощь не шла, да и не могла идти дальше совместной скорби и слов утешения. Думаю, мать Туты это знала.

В один из дней Ими сказала Айе:

– Вам с Байеком надо отправляться в путь. Вас ждет дело. Тута сказал бы вам то же самое.

Конечно же, Ими была права. Простившись с ней и Кией, мы переправились на другой берег Нила, пришли в знакомую гробницу и сказали, что готовы тронуться в путь. С нами отправились Хенса и Нека. Сети вынужден был остаться с беременной женой. Завершив сборы, мы пустились вверх по Нилу, рассчитывая за пять-шесть дней добраться до Асуана, а оттуда – на остров Элефантину.

Туту я не забывал. И никогда не забуду. По вечерам, сидя у костра, я доставал перо и вспоминал о нем. Хотя незримо Тута всегда находился рядом со мной (я верил, что так будет всегда), чем больше мы отдалялись от Фив, тем сильнее меня занимали мысли о грядущей миссии.

Нека успел узнать про элефантинского узника совсем немного. Власти острова вспомнили про давние законы, когда-то действовавшие в их краях и направленные против меджаев. По мнению тогдашних продажных властей, меджаи представляли ощутимую угрозу для общества, а потому они подвергались всяческому преследованию.

Нынешние власти, скорее всего, сочли моего отца самозванцем, таким же как остальные лжемеджаи, наводнившие Египет в последнее время. За попытки возродить прошлое и возможное подстрекательство других к вступлению на путь меджаев отцу грозило суровое наказание.

Представляю, как бы все задергались, узнав, что захватили одного из последних истинных защитников Египта!

Через несколько дней пути мы достигли селения Асуан. Там, пройдя под навесами и веревками с развешанным бельем, мы вышли на деревенскую площадь. Оттуда наш путь лежал к гавани. С берега хорошо просматривался остров Элефантина. Раздобыв лодку, мы добрались до него и устроили привал в ложбине, надежно укрытой от посторонних глаз. Но все равно, чтобы не выдать своего присутствия, огня решили не разводить.

Храм Хнума стоял на южном берегу острова. По словам Неки, именно там и держали моего отца, поместив в яму возле караульного помещения.

В первый день нашего пребывания Нека отправился на разведку. Вернулся он ближе к вечеру. Мы уселись тесным кружком и начали строить планы. По Нилу проплывали фелюги. Их паруса трепетали на легком ветру. К нам долетали голоса перекликающихся лодочников. Взяв прут, Нека изобразил на земле чертеж храма.

– Это караульное помещение, – пояснил разведчик, ткнув прутом в нарисованный квадрат. – А вот и яма, где держат заключенных. Сейчас твой отец – единственный узник.

– Ему там тяжело? – спросил я.

– Яма – не дворец, – пожал плечами Нека. – Но твой отец – меджай. Он выдержит.

– Но как? – спросила Айя, беря меня за руку. – Как Сабу могли захватить в плен?

Айя знала о меджаях куда больше, чем я. Эти знания она передала мне во время наших странствий. По мнению Айи, оставшихся меджаев жестоко преследовали по всей стране. Прежде она всегда старалась держаться от моего отца подальше, но его принадлежность к меджаям изменила отношение Айи. У нее появилась если не симпатия, то уважение к Сабу.

Так почему же мой отец допустил, чтобы его захватили в плен? Это не укладывалась в голове у Айи.

– Меджаи – великие воины Египта, – утверждала она. – Защитники народа, цвет воинства. И вдруг твоего отца захватывают какие-то неповоротливые сановники, привыкшие иметь дело с самозваными меджаями. Мало ли крикунов, не понимающих, какие обязательства подразумевает звание, которое они так бездумно присваивают себе? Но даже если Сабу и сумели пленить, как власти узнали его тайну? Байек, ты пятнадцать лет прожил бок о бок с отцом и ничего не знал. Или нам остается признать, что Сабу, находясь в чужих краях, случайно выдал себя? Это какая-то бессмыслица. Разве настоящий меджай не должен уметь действовать скрытно, оставаясь невидимым для враждебных глаз?

– Возможно, он допустил оплошность, – пожала плечами Хенса.

– Меджай? Допустил оплошность? – задумчиво спросила Айя.

– Или потерпел неудачу. Даже меджай не застрахован от этого.

– Но как это связано с его спешным отъездом из Сивы? – задала новый вопрос Айя.

– Возможно, никак, – сказал я, хотя сам в это не верил.

Айя покачала головой и снова принялась разглядывать рисунок Неки.

Оказалось, я напрасно не прислушался к словам Айи. И не только я. Все мы.

 

42

Ночью мне снова приснился кошмар. Не тот, где я вонзал нож в Панеба и вдруг, в последний момент, обнаруживал, что убиваю не его, а Туту. Нет. Этот кошмар был родом из моего детства. Я находился в пещере, полной крыс, и они отчаянно скреблись, пытаясь до меня добраться.

Мы ночевали в шалашах. Один занимали мы с Айей, второй – Хенса и Нека. По молчаливой договоренности нубийцы занялись возведением шалашей, а мы развели костер, затем поймали зайца, быстро выпотрошили и стали жарить. Я вспоминал, как когда-то Хенса учила меня делать шалаш. Потом я передал эти навыки Айе. Сейчас, наблюдая за работой нубийцев, я с огорчением признал, что наши навыки стали похожими на камень, поросший плющом. Форма вроде бы та же, но прежней четкости очертаний нет. Да, слишком давно мы с Айей не строили шалашей. Я смотрел, с какой быстротой Хенса и Нека мастерят из веток опорные шесты, как точно подгоняют все по размеру и прочно соединяют. Ощущение было такое, словно мы заново проходим давний урок.

Нубийцы вполголоса говорили о погоде, которая скоро испортится, а потому нужно сделать шалаши как можно прочнее. Слаженность работы не мешала Хенсе и Неке часто останавливаться и спорить о лучшем устройстве шалашей. Что-то делалось так, как настаивала Хенса, а в чем-то ей приходилось соглашаться с Некой. Однако возведение шалашей не затянулось. Мы поужинали жареной зайчатиной и сообща решили, что необходимо потратить еще один день на сбор сведений. После этого оставалось лишь разойтись по шалашам и улечься спать. Луна серебрила речную воду. Вокруг ложбины темнела листва. Воздух потрескивал от приближающейся бури.

И опять этот сон с крысами. Сегодня я действовал в нем по-иному: повернулся и побежал в противоположном направлении, торопясь выбраться из пещеры, кишащей грызунами. Неожиданно я почувствовал, что под ногами начинает дрожать земля. Я сделал несколько медленных, осторожных шагов и… обнаружил, что тряслась не земля, а я сам, – стоя на коленях, Айя тормошила меня за плечи и шептала:

– Байек! Байек, просыпайся!

Я резко сел на подстилке, невольно оттолкнув девушку. Снаружи вовсю бушевала буря. Неистовый ветер гнул опорный шест нашего шатра. Струи песка царапали стенки, словно когти чудовища, пытавшегося пробраться внутрь.

– Что случилось? – спросила Айя, как-то странно поглядывая на меня.

Я провел пятерней по волосам, убедившись, что они успели отрасти и сильно запачкаться. Затем поскреб себе грудь, окончательно просыпаясь.

– Ничего особенного, – ответил я. – Дурной сон.

– Про отца Туты?

– Нет. Про крыс. Слушай, а зачем ты меня разбудила?

– Потому что буря началась, – с детским простодушием ответила Айя.

Я взглянул на нее, силясь подобрать слова, однако полусонная голова соображала плохо.

– Это ненадолго, – пробормотал я и снова улегся на подстилку, натянув покрывало до самого подбородка. – Не бойся. Шатер устоит. Ложись и спи.

Мои слова вызвали у нее тихий смех. Даже в темноте я видел ее сверкающие глаза.

– У меня есть идея.

Фраза Айи подействовала на меня лучше любых расталкиваний. Сонливость быстро сменялась напряженным вниманием.

– Говори.

– Чувствуешь, в каком направлении дует ветер?

Через считаные минуты мы уже будили нубийцев. Подобно мне, оба сонно щурились и не понимали, в чем дело.

– Эта песчаная буря… нам на руку, – сказала Айя.

Хенса сонно заулыбалась:

– Ты что-то задумала. Выкладывай.

Хенса слушала торопливые слова Айи, и ее улыбка становилась все шире.

 

43

Бион стоял в опустевшем доме. Тела Хемона и Сабестета валялись рядом с входной дверью.

Медальон старейшины он нашел под кожаной повязкой на правом предплечье. Затем Бион задушил крысу и вынес вместе с купленным имуществом во двор, где стояла его лошадь.

Он развел костерок, на котором изжарил крысу. Подкрепившись, Бион сжег клетку. Медную миску и ремень он закопал.

Из дома Хемона и Сабестета убийца взял два глиняных сосуда с вином и чашку. Теперь он сидел, потягивая светлое вино и прокручивая в памяти последние слова старика.

Бион узнал имена. Миссия продолжалась.

Старейшина рассказал, что Сабу с сыном находятся на Элефантине. Туда Бион и отправился.

Попав в эту часть страны, он понял, что находится в краях, где меджаев издавна ненавидели и преследовали. История здесь не являлась союзницей ревнителей древних традиций. Тем более странно, что меджаи вдруг решили прятаться в здешних местах.

Бион добрался до селения Асуан, где узнал, что меджай по имени Сабу схвачен и содержится в храме Хнума на острове Элефантина. О Байеке не было сказано ни слова. Местные жители тупо смотрели на Биона, когда он спрашивал их про сына Сабу. Забавная странность.

– Не это ли было твоей прощальной уловкой, старик? – усмехнулся Бион.

 

44

– Что мы тут делаем? – спросил Нека.

Мы вчетвером сидели скрючившись в заброшенной хозяйственной постройке, возведенной неподалеку от главного входа во внушительный храм Хнума. Между ней и храмом пролегала полоса вытоптанной земли. Отсюда можно было добросить камень до храмовой стены, но только не сейчас. Храм скрывала песчаная завеса, а вздумай мы бросить камень, воющий ветер унес бы его неведомо куда.

Неудивительно, что, пока мы добирались из шалашей до постройки, нас исхлестали песчаные струи. Никто в здравом уме не пустился бы в такое путешествие, где на каждом шагу ветер норовит сбить тебя с ног, а песок – до крови ободрать кожу. Естественно, мы постарались закутаться в наши одежды как можно плотнее. Руками, обмотанными тряпками, мы прикрывали глаза. Подставляя буре спины, мы ковыляли под вой ветра, пока не достигли этого укрытия. Как ехидно заметил Нека, оно ждало нас.

Когда в воздухе носятся песчаные вихри, особо не поговоришь. Так что все свои возражения, коих накопилось предостаточно, Нека был вынужден приберечь на потом. Едва мы заползли в сарайчик, разведчик сразу же заговорил.

– Ты ему не удивляйся, – с улыбкой сказала мне Хенса. – Нека привык к осторожности. У разведчиков это в крови.

– Это безумие, – возмущался Нека. – В такую погоду вылезать наружу да еще пытаться что-то делать…

Голова и лицо Хенсы были плотно обмотаны синим шарфом. Оставалась лишь щелочка, в которой сверкали ее глаза. Я вспомнил, какой подавленной она была в долгие недели после нападения на логово Менны. Естественно, Хенса ни за что бы не призналась, но путешествие к Элефантине вернуло ей жизненные силы. Она с восторгом ухватилась за предложение Айи: воспользоваться бурей и, пока вокруг царит хаос, совершить дерзкий набег. Ветер дул в нужную сторону. Боги нам явно улыбались. Пока Нека сонно протирал глаза, Хенса потянулась за копьем. Вскоре, словно подтверждая свое возвращение к прежней жизни, она покрыла лицо мелом.

Нека этого не сделал, показывая тем самым, что не разделяет замысла Айи.

– Буря разбудила всю храмовую стражу, – бубнил он, вытряхивая песок из складок одежды.

– Ты так думаешь? – морща нос, спросила Хенса. – Если бы нас не растолкали, мы бы и сейчас храпели себе в шалаше. И потом, страже сейчас хватает забот внутри храма. Вот что я тебе скажу, Нека. Когда разбойники Менны взяли тебя в плен, я предлагала выждать, а Сети убедил меня в обратном. Если бы мы ждали, чем бы все кончилось? Помнишь, разбойники обещали устроить тебе на следующий день настоящую пытку? И устроили бы. Ты напрасно противишься внезапным решениям. Тебе бы спасибо за них сказать. Поэтому делай свой выбор, Нека. Или ты присоединяешься к нашей безумной затее и потом разделяешь с нами славу победителей, или возвращаешься в шалаш и наблюдаешь издали. Что ты решишь?

– Ты забыла про третью возможность, – закатив глаза, буркнул Нека.

– Какую?

В голосе Хенсы я уловил сердитые нотки, но она улыбалась, словно точно знала, что это за возможность.

– Умереть здесь вместе с тобой, – проворчал разведчик, не желая выбираться из дурного настроения.

– Неужели тебе этого искренне хочется? – с улыбкой спросила Хенса.

Нека продолжал хмуриться, однако и на его лице начала проявляться улыбка. Видя, что состояние нубийца меняется, Хенса соскребла со своего лица часть мела и намазала им лицо Неки.

– Всю жизнь мечтал, – вздохнул он и с некоторой театральностью потянулся за луком.

Сведений у нас было мало. Что мы знали? Только то, что моего отца держат в яме возле караульного помещения. Но и эти сведения были давними, о чем Нека не преминул нам напомнить. Их следовало бы перепроверить сразу же по прибытии, но мы этого не сделали.

Замысел был таков: вчетвером атаковать караульное помещение, взяв в союзницы песчаную бурю.

Казалось бы, что могло пойти не так?

Мы покинули хозяйственную пристройку. Буря хотя бы избавила нас от необходимости передвигаться ползком. Мы снова оказались между слоями несущегося песка, мешавшего смотреть. Но и караульные, находись они сейчас снаружи, тоже ничего не увидели бы. И даже если бы они различили какие-то силуэты, то вряд ли смогли бы наверняка сказать, кто это – люди или животные. Согласно мнению Айе, внезапность атаки была нашим главным преимуществом. В конце концов, какой дурак будет нападать на храм в такую погоду?

Ветер выл еще неистовее, безостановочно обрушивая на нас колючие волны песка.

Нека разведал, что на бастионе караульного помещения днем и ночью нес вахту стражник, вооруженный луком. Мы держали это в памяти, однако сомневались, что кто-то способен устоять под шквалом ветра и песка. Чувство самосохранения заставит даже самого бдительного караульного прятаться за стеной бастиона. И даже если он рискнет высунуть голову, то все равно ничего не увидит.

А вдруг ветер неожиданно стихнет? Причем не на пару минут, а на более продолжительное время. Песок осядет, воздух снова станет прозрачным, караульный вспомнит о несении вахты и начнет смотреть по сторонам. Что тогда?

Мысль об этом не давала нам покоя. Мы сейчас были как на ладони. Проклиная жестокий и беспощадный ветер, мы отчаянно нуждались в нем и в песчаной завесе.

Наконец мы добрались до стен караульного помещения и позволили себе короткую передышку. Мы смотрели друг на друга. Никакая ткань не могла полностью уберечь наши лица. Воспаленная кожа саднила. Песок истрепал нашу одежду. Нека был предельно сосредоточен. Возражений как не бывало. Такой же сосредоточенной выглядела и Хенса. А Айю я впервые видел столь решительной.

Караульное помещение было выстроено из крепкого дерева. Оно имело двустворчатые ворота, достаточно широкие, чтобы через них могли въехать повозки и колесницы. В левой створке была дверца. Шум бури ощущался здесь по-другому. Песок с грохотом бил по деревянным стенам. Хенса оглядела нас, проверяя нашу готовность. Она видела лишь три пары глаз, но во всех них читалось одобрение ее дальнейших действий.

Прежде всего требовалось узнать, есть ли кто внутри.

Хенса постучалась в дверь. Мы ждали. Может, за воем ветра и грохотом песка стражники не услышали ее стука?

Оказалось, что услышали.

– Кто здесь, отвечайте! – донеслось изнутри.

Голос звучал глухо. Мы едва разобрали слова.

– Ради всего святого, откройте, – тонким голоском взмолилась Хенса. – Иначе кровь маленькой девочки будет на ваших руках.

– Куда тебя понесло в такую бурю? Совсем спятила, что ли? – сердито спросил тот же голос.

Хенса закатила глаза, но продолжала разыгрывать маленькую несчастную путницу.

– Буря застала меня врасплох. Умоляю, господин, позволь мне переждать непогоду у вас. Я совсем худенькая, мне и щелочки хватит. Я мигом проскользну внутрь. Ты и глазом моргнуть не успеешь.

Словно помогая Хенсе, ветер взвыл еще сильнее. Песок остервенело забарабанил по стене. Дверца закачалась на петлях.

– Ладно, сейчас отворю, – донесся изнутри сердитый голос, словно Хенса могла управлять стихией.

Заскрипел отодвигаемый засов. Я поймал взгляд Айи. Догадывалась ли она, о чем я сейчас думал? Конечно догадывалась. Я думал о том, что совсем скоро увижу отца. И не просто увижу, а спасу его из плена.

Но я ведь мог и ошибаться. Возможно, мысли Айи были заняты совсем другим и она продолжала доискиваться причин, почему мой отец позволил тупым и неповоротливым элефантинским караульным схватить его и посадить в яму.

И тут дверца караульного помещения открылась.

 

45

Мы устремились внутрь: четверо людей и буря. Хенса, ворвавшаяся первой, толкнула дверь в лицо тому, кто ей открыл. Он попятился, отчаянно размахивая руками. Схватиться за оружие караульный попросту не успел. В немом ужасе он смотрел на нас, пока новый порыв ветра не захлопнул дверь.

А за спиной Хенсы Нека уже вкладывал в лук стрелу. Его движения были головокружительно быстрыми, сливаясь воедино: натянутая тетива, вскинутый лук, мгновенное прицеливание. Караульный, который действительно прятался за стенкой бастиона и теперь высунулся, повалился вниз, кровавым месивом распластавшись на камнях.

Буря, ворвавшаяся во двор, где мы теперь находились, помогала нам не хуже десятка воинов. Мы с Айей приналегли на створки ворот и распахнули их, впуская ветер. Теперь он был нашим действенным союзником. Мы даже не представляли, какое впечатление это произведет на стражников. Раздался крик, и из темноты на нас выскочил еще один караульный. Этот был вооружен.

Покончив с караульным, открывшим нам дверь, Хенса метнула копье в нового противника. Он упал, не успев добежать до нас. Нека поторапливал нас и напоминал об осторожности. Он знал примерное местонахождение ямы, однако в нынешнем хаосе мы были вынуждены продвигаться почти на ощупь. Сквозь клубящиеся песчаные вихри пронеслась стрела. Чувствовалось, стреляли наугад, не очень-то рассчитывая поразить цель. Стрела упала где-то позади. Предосторожность заставила нас дальше ползти на животе. К нашему удивлению, у самой земли было гораздо тише и спокойнее. Мы продолжали искать вход в яму.

Сзади слышались крики. Похоже, охрана стягивалась к караульному помещению, пытаясь сообразить, кто же их атаковал. Из песчаного тумана вылетела еще одна стрела. Противники готовились дать отпор. Мы дурачили их, как могли: шумели, кричали, стараясь показать, что нас не четверо, а несколько дюжин. Рев ветра нам в этом помогал.

Наконец мы добрались до края ямы. Опираясь о него, я заглянул вниз. Яма показалась мне бездонной пропастью.

– Отец! – крикнул я.

Внизу кто-то шевельнулся. Я заметил блеск глаз. Буря, позволившая нам прорваться сюда и завывавшая вокруг, вряд ли ощущалась на дне ямы.

К нам подполз Нека с мотком веревки.

– Спасибо караульным. Избавили нас от необходимости искать веревку, – улыбаясь, сказал он.

Рядом с ямой торчал столб, не оставлявший сомнений в его предназначении. Нека набросил на него веревочную петлю и швырнул другой конец веревки в яму.

– Я вас прикрою, – пообещал разведчик и исчез.

– Отец, хватайся за веревку, – крикнул я в черную дыру.

А вокруг раздавались крики караульных – солдаты силились найти нас, но пока сражались с ветром и песком.

Времени у нас было в обрез. Нека доставал из колчана стрелу за стрелой. Я слышал гнусавое пение тетивы его лука и даже в сумраке видел напряженное, сосредоточенное лицо нубийского разведчика. Стрельба против ветра требовала особых усилий. Сейчас Нека заменял собой целый отряд. А мы втроем, упираясь ногами в землю, обдирая веревкой кожу на ладонях, упрямо тащили пленника ямы наверх. Медленно, с трудом, кряхтя от натуги. Однако наши усилия с лихвой компенсировало пьянящее чувство победы. Еще немного, и наша миссия завершится. Мы едва верили, что вчетвером осуществили столь дерзкий план.

Позже, когда все кончилось, Айя рассказала мне, что сумела заглянуть внутрь и увидеть узника, выбиравшегося из ямы. Его руки сжимали веревку, а ноги упирались в стенки.

Я стоял дальше от края и ничего не видел. Но Айя видела.

Раньше, чем узник выбрался наружу, она уже знала: это не мой отец.

 

46

Буря умолкла, словно и она поддалась замешательству, охватившему нас. Мы недоуменно переглянулись, затем еще раз посмотрели на спасенного узника. Наше замешательство сопровождалось временной немотой: мы забыли спросить, как его зовут, почему он оказался в яме и меджай ли он на самом деле. Увидев перед собой не отца, а неизвестно кого, я просто оцепенел.

К нам подбежал Нека. Он один не утратил бдительности, понимая, что затишье заставит храмовых стражей действовать решительнее.

– Не мешкайте. Нужно поскорее выбраться отсюда… Здравствуй, Сабу. Я – Нека, соплеменник Хенсы.

– Это не Сабу, – возразила Хенса, у которой прорезался голос. – Это приманка.

Она схватила узника за грязную тунику:

– Надо было затолкать тебя обратно в яму. Кто ты такой?

Испуганный узник затряс головой. Его губы беззвучно шевелились. Он был стар и сед. Губы были мокрыми от слюны, а глаза – вытаращенными, как у безумца.

– Что? – переспросил Нека.

Неожиданный поворот событий выбил из колеи и его, заставив забыть о караульных.

– Как же так? Мне говорили, что это Сабу. Меджай из Сивы.

Я схватил Айю под локоть и отвел в сторону.

– Ты знала, – прошептал я, впиваясь в нее глазами. – Говори, ты знала?

Девушка покачала головой и выдернула свою руку из моей.

– Откуда я могла знать? Просто мелькнуло подозрение.

– Тогда ты должна была…

– Сказать вам? Я пыталась.

Она действительно пыталась. Я успокоил себя глубоким дыханием, не дав досаде разгореться. Айя ни в чем не виновата.

– Но кого же тогда мы спасли?

– Не знаю, – пожала плечами она и повернулась к перепуганному узнику, которого Хенса все еще удерживала за край туники. – Как тебя зовут?

– Сабу, Сабу, – торопливо пробормотал он, шевеля слюнявыми губами. Его глаза были полны страха и растерянности. – Меджай, меджай.

Мы подавили глубокий вздох, сознавая, что наши попытки расспросить этого безумца ничего не дадут.

– Нужно уходить, – напомнил Нека.

Он снова следил за обстановкой. Песчаная завеса в воздухе быстро редела. Вскоре мы окажемся как на ладони. Нека выпустил две стрелы в сторону караульного помещения. Крики свидетельствовали, что они обе попали в цель. Это еще на какое-то время удержит наших противников от атаки.

– Вы меня слышали? Нам надо убираться отсюда, и как можно скорее. Расспросы подождут.

Он был прав.

Послышался свист летящей стрелы. Она вынырнула из темноты и вонзилась в землю почти рядом с Некой. Следом прилетела вторая, потом третья. Мы вскочили на ноги. Буря не прекратилась совсем, но потеряла прежнюю силу. Воздух стал прозрачнее. Судя по доносящимся крикам, наши противники заканчивали перестановку сил.

– Кто здесь? – прозвучало из темноты, вначале настороженно, затем уже более властно: – Кто здесь?

Мы не удостоили новый голос ответом. Недавнее предвкушение победы исчезло. Мы ощущали себя кучкой глупых храбрецов: усталых, потрепанных, а главное – напрасно рисковавших жизнью. Добравшись до ворот (к счастью, еще открытых), мы устремились навстречу буре. Заметно ослабевшая, она все равно встретила нас горстями песка, норовя попасть в глаза. Буря словно наказывала нас за совершенную глупость и призывала быть внимательными к противникам.

Я поймал взгляд Айи. Она не меньше моего переживала случившееся. Мы двигались по знакомому отрезку голой земли. Песок, прежде хлеставший нам в спину, теперь летел прямо в глаза. Происходящее за спиной меня уже не волновало. И вдруг со стороны караульного помещения послышались воинственные крики, которые заставили меня обернуться. Я увидел цепочку стражников. В их руках мелькали мечи и луки. По нам готовились стрелять.

– Стойте! – заорали они хором.

Неужели они думали, что мы подчинимся? Досада будоражила нам кровь, обостряя инстинкт самосохранения. Окрик заставил нас быть осмотрительнее, но мы продолжали уходить от противников.

Нека на ходу вложил стрелу, обернулся и выстрелил. Один из лучников упал, выронив свое оружие. Караульный с мечом попытался обогнуть нас и напасть на Хенсу, но маневр не удался. Взмахнув копьем, она ударила снизу, пронзив меченосца.

Краешком глаза я увидел, как другой лучник прицелился в Айю. Я крикнул ей, но ветер отнес мой крик в сторону. Тогда я бросился к девушке, вопя по все горло:

– Айя! Пригнись!

И вдруг лучник уронил оружие, схватившись за шею, из которой торчала стрела. Откуда она прилетела? Явно не от Неки или Хенсы. Вопрос оставался без ответа. Я бежал, крича другим, чтобы поторапливались. Хвала богам, последние из наших преследователей отстали.

– Здесь есть кто-то еще, и этот кто-то только что спас твою жизнь, – сообщил я, подбежав к Айе.

Я не знал, одинаковые ли мысли крутятся сейчас в наших головах. Мы продолжали нестись вперед, вглядываясь в клубящийся сумрак. Наш таинственный спаситель исчез.

Впереди мелькали силуэты Хенсы, Неки и узника. Храм остался позади. Крики караульных звучали все тише. В разрывах туч показалась луна. А мы продолжали бег, пока не поравнялись с кромкой деревьев, окаймлявших остров. Под ногами захрустели кустарники. Сухая земля сменилась влажной. Река была совсем близко.

Хенса вскинула руку, веля остановиться и собраться в кружок. После стремительного бега она тяжело и прерывисто дышала. Ее глаза возбужденно сверкали. Она почуяла опасность.

– Нас преследуют, – едва успела произнести она и тут же схватилась за копье, поскольку из темноты прозвучал ответ:

– Делать это совсем несложно, учитывая, как много шума вы производите.

Человек, появившийся из-за деревьев, заставил всех нас вскочить на ноги. Хенса сжала копье. Нека и Айя потянулись за луками.

Один я, узнав голос, остался стоять. Знакомая фигура приближалась к нам из сумрака, и выражение на ее лице не сулило ничего хорошего.

– Вы все покойники, – пообещал мой отец.

 

47

Сабу, вышедший к нам на полянку, выглядел почти так же, как в день отъезда из Сивы. Возможно, чуть менее ухоженным без заботливых рук моей матери. Длинные волосы были увязаны в пучок, борода успела стать всклокоченной, а лицо – обветриться сильнее прежнего.

Да и выглядел он довольно злым. Если сравнивать его характер с огнем, отец не вспыхивал, как факел, а скорее тлел. Мать всегда говорила, что свои чувства Сабу держит при себе. По ее словам, отцовский характер напоминал реку с медленным течением. Однако под спокойной поверхностью таились стремительные и опасные глубинные потоки. Сейчас даже поверхность казалась взбаламученной. Отцовские щеки раскраснелись, глаза пылали, и в их взгляде ощущался упрек. Даже поняв, кто перед ним, он не смягчился.

– Здравствуй, Сабу, – с некоторым напряжением произнесла Хенса.

Ее кивок означал не только приветствие, но и ненавязчивое признание, что дальнейший разговор касается только нас с отцом. Она тут ни при чем. Так же поступил и Нека, отойдя, чтобы не мешать воссоединению семьи.

Когда рассерженный отец повернулся и пригвоздил меня взглядом, я невольно воззвал к богам. Как это отличалось от встречи, которую я представлял в своих фантазиях. В глубине моей души продолжил жить малыш, каким я был когда-то. Наивный ребенок. Отец не бросился меня обнимать. Не поблагодарил. Даже не поздоровался, а всего-навсего…

– Какого черта тебя сюда принесло? – резко спросил он.

– Мы пришли спасти тебя… – растерянно пробормотал я.

Отец вскинул руки. Левая сжимала лук.

– Неужели я похож на того, кого надо спасать?

– Не похож, – сухо ответила Айя и указала на лже-Сабу.

Недавний узник сжался в комок и испуганно поглядывал на нас, словно ожидая, что в него сейчас полетит град камней.

– А вот ему наша помощь пригодилась, – добавила она.

Отец присел на корточки перед узником. Голос его зазвучал мягче.

– Ты хорошо исполнил свой долг, Без. Прости, если тебе пришлось натерпеться страху. Прими мою благодарность и поблагодари от моего имени твоих близких. Надеюсь, скоро вы все насладитесь заслуженной наградой.

– Спасибо, Сабу, спасибо, – промямлил Без, лихорадочно кивая.

Его выпученные глаза заморгали. Нельзя сказать, что он полностью успокоился, но хотя бы взял себя в руки.

– Зачем? – спросил я отца. – Зачем тебе понадобилась его помощь?

Отец вздохнул, затем выпрямился и нехотя ответил:

– Если вкратце, мне нужно было поставить ловушку, а для ловушки требуется приманка.

– Ловушку на кого? – спросила Айя.

– На убийцу, который охотится за меджаями… Раз вы забрались сюда, вам известно, кто такие меджаи?

Я кивнул. Мы с отцом обменялись взглядами.

– Так ты поэтому спешно покинул Сиву? – допытывалась Айя. – Это никак не было связано с Менной?

– Менна…

Странно, что отец не сразу вспомнил это имя, а вспомнив, взглянул на Хенсу. Та кивнула, по-прежнему не решаясь подойти ближе.

– Менна мертв, – сказала она.

– Спасибо, Хенса. Одним давним врагом меньше.

Отец повернулся к Айе:

– Нет, я уехал не из-за Менны. Я получил послание, в котором говорилось, что меджаям грозит опасность.

– Им угрожает тот убийца? – спросил я.

Отец кивнул:

– Очень опытный убийца, Байек. Он сумел расправиться с Эмсафом, который был прекрасным бойцом, разведчиком и следопытом. Этот убийца последователен и безжалостен. Потому я и попытался заманить его на живца.

– Прости, отец. Мы и понятия не имели…

Я опустил голову, почувствовав себя нашкодившим мальчишкой, но отец коснулся моих рук:

– У нас будет достаточно времени, чтобы устроить тебе выволочку. А она обязательно последует, можешь не сомневаться… И тем не менее я рад видеть тебя и всех вас. С тех пор как я уехал из Сивы, твои навыки улучшились. Правда, остались кое-какие дурные привычки, но мы их…

– Тсс, – прошептала Хенса, подняв руку.

– В чем дело? – удивился отец.

– Поблизости кто-то есть. Твоя ловушка еще может сработать. Кто-то идет в нашу сторону.

Хенса прищурилась и стала вслушиваться.

– И это явно не караульные из храма.

– Должно быть, это он. Что ж, здесь мы с ним и покончим.

Отец вскинул лук. Его лицо снова посуровело. Только сейчас я заметил, что за спиной отца начало медленно подниматься солнце.

Хенсе и Неке отец велел встать справа и слева от себя. Кто бы к нам ни подкрадывался, незамеченным ему не подойти. Однако тыл оставался открытым. Мы с Айей встали, готовые закрыть и эту брешь. Отец кивнул.

– Займите позицию в нескольких шагах от меня, – велел он. – Мало ли, нашему гостю вздумается зайти сзади.

– У него это никак не получится… – попытался возразить Нека.

– Однажды получилось, – резко ответил нубийцу отец. – Эмсаф его недооценил. Я не сделаю такой ошибки.

Мы рассредоточились и двинулись вглубь острова, оставив Беза возле воды. Айя шла слева от меня. Я чувствовал ее предельную сосредоточенность. Мокрый подол туники прилип к ее ногам. Передо мной в утреннем прохладном воздухе плясал рой мушек.

Остров словно замер. Отец и нубийцы исчезли из виду. Храмовая стража отказалась от мысли найти нас. Я продолжал думать об этом охотнике за меджаями. Если опасения отца не напрасны и убийца опытен и ловок, неужели его можно легко заманить в ловушку? Меня грызли сомнения.

Мы двигались дальше, вслушиваясь в малейший треск и шорох. Внутри я чувствовал то же волнение, что и тогда, в логове Менны. Я снова участвовал в серьезном и достойном деле. Жаль, я не мог рассказать об этом отцу. Убедить его, что уже вырос и могу самостоятельно делать выбор. Потом исчезли и эти мысли. Я сосредоточился на отцовском задании. Шаг за шагом мы продвигались дальше. Я не слышал даже своего дыхания, но заметил: мелкий кустарник под ногами поредел. Кое-где сквозь густую листву пробивался серебристый свет, ложась пятнами на землю. Травы стало меньше.

Мгновение – и пространство впереди всколыхнулось от шума. Несколько месяцев назад я бы замер в немом ужасе. Сейчас я лишь повернулся лицом к звукам, готовый встретить опасность. Совсем рядом кто-то пронесся, шурша травой. Раздался крик. Чей – я так и не понял. Засвистели выпущенные стрелы. И снова крик – теперь уже крик боли.

Мы с Айей припали к земле, сжимая мечи. Впереди опять свистели и падали стрелы, застревая в кустарнике.

– Покажись, убийца! – крикнул мой отец. – Выйди мне навстречу!

Ответа не было.

Мы не двигались с места. Раннее утро вновь стало тихим и безмятежным. Мне хотелось окликнуть отца, но я удержался, сообразив, что тем самым выдам себя и Айю. Нас было пятеро, убийца – один. Но тогда почему мне вдруг почудилось, будто охотники не мы, а он?

Поблизости зашуршали ветки.

– Байек! – позвал отец.

– Я здесь.

– Цел?

– Ни царапины. А ты?

Ветки раздвинулись, и из сумрака вышел отец. За ним шли Хенса и Нека.

– Я думал, что свалил его, но ни тела, ни следов крови не обнаружил, – посетовал отец.

Хенса, сжимая одной рукой копье, другой уперлась в землю. Мне показалось, что она слушает не ушами, а кончиками пальцев. Отец подал нам знак подойти.

– Слаженно работаете, – вскользь заметил он.

Я был горд. Думаю, и Айя тоже.

– Он все еще здесь? – спросил отец у Хенсы.

– Не знаю, – хмуро ответила нубийка.

Я понимал: ей не удалось выследить убийцу, и девушка не хотела в этом признаваться.

– Я даже не знаю, был ли он здесь.

– Был. В этом я уверен, – сказал отец и тоже поморщился. – Могу поклясться: одна из моих стрел в него попала. Всего о нем мы не знаем, но теперь хотя бы выяснились недостатки нашего врага.

Я хотел спросить, какие именно, однако решил промолчать.

– А еще он знает, когда обстоятельства складываются не в его пользу, – добавила Хенса.

Едва она произнесла последнее слово, утренний туман прорезал крик:

– Эй, меджаи!

Мы так и застыли. Хенса напряглась, пытаясь определить направление.

– Меджаи, мы скоро встретимся и устроим день сведения счетов.

Следом раздался истошный крик Беза, повторявшего одно-единственное слово:

– Сабу! Сабу! Сабу!

Все вместе мы бросились к воде, держа оружие наготове. Отец, Хенса и Нека бежали впереди, мы с Айей – за ними, готовые к атаке, помня о возможных ловушках и опасности угодить в засаду… Без находился там, где мы его оставили. Но его снова трясло от страха. Глаза были готовы вылезти из орбит.

– Сабу, Сабу, Сабу, – обезумевшим голосом повторял сообщник моего отца, прижимая руки к щекам. – Демон, демон, демон…

Я впервые видел, чтобы человек был настолько охвачен ужасом. И тем не менее…

– Кровь! – воскликнула Хенса, указывая на тунику Беза.

– Без, ты ранен? – спросил отец, склоняясь над ним.

– Не я, Сабу, – замотал головой несчастный. – Демон.

Отец выпрямился.

– Тогда пусть этот демон истечет кровью, – вздохнул он.